Чужеземец

Глава Пятая

Гимны, песни и неизвестные бациллы

Глава 5.

Я еще спал, когда розовый вихрь, сметая все на своем пути, ворвался ко мне в дом и, немного поколобродив на кухне, приземлился у меня на спине.

— Макс, вставай, вставай, вставай!

Видимо, чтобы я не подумал, что это сон, Пинки несколько раз на мне подпрыгнула. Я взвыл от такого приветствия, она была отнюдь не пушинка, и поднял голову с мягкой подушки.

— О, Макс, ты проснулся! – восхищенно констатировала факт розовая пони, слезая со моей многострадальной спины. – Как вовремя!

 - Пинки, как ты пробралась в мой дом? – спросил я, сев на кровати и потирая ушибленную копытами спину. Настроение было поганое. Вчера вечером, меня сильно мутило. Вывод напрашивался сам собой – я умудрился отравиться местной здоровой пищей.

— Я просто зашла! – восхищенно сказала Пинки, прыгая вокруг моей кровати.

— Вообще-то, я врезал замок, как только переехал. Иначе она ничего не защищает.

— А дверь должна защищать? Я думала, она нужна, чтобы ветер в дом не заходил.

— Не отвлекайся. Как ты зашла?

— Ой, не знаю, — подытожила Пикни, выбежав из моей спальни. А потом, где-то из кухни, крикнула. – Макс, одевайся быстрее. У меня есть супер-дупер новости!

Не знаю, что меня удивило больше: то, что Пинки пробралась в мой дом без разрешения или то, что у нее есть новости, которые требуют моего пробуждения.

Когда я поднимался с кровати, мне открылась еще одна подробность вчерашнего дня – видимо, я еще и порядочно заболел. Еле стоял на ногах, и мир немного покачивался. Надо будет поставить себе градусник, если я его, конечно, найду.

Совершив стремительный марш-бросок в ванную, я худо-бедно справился с «качкой» и вернулся в спальню, чтобы одеться.

Тут стоит заметить, что исполнилась моя давняя мечта – я, наконец, смог пополнить свой гардероб. Рэрити, сестра Свити Белль и, по совместительству, подруга Твайлайт и компании, почтила за честь выполнить пару моих заказов. Заказ был не глобальный – одна рубашка и пуловер. Правда, пришлось попотеть, объясняя хозяйке местного бутика саму концепцию человеческой одежды. В итоге, я оставил ей, как пример, свою рубашку и свитер, чтобы она могла по их образу и подобию сшить мне обновку. Стоит отметить, что Рэрити оказалась не просто отличным модельером и портным, но и благородной личностью: с меня, как с «друга», она не взяла ни монетки. Хотя я и пытался усиленно ей эти деньги всучить, пока Твайлайт не сказала мне, что это бесполезно.

И, судя по всему, чтобы поднять мое настроение (я же бедный, разнесчастный, от дома оторванный), Рэрити сшила целых три пуловера.

Но носить я собираюсь только один, так как другие два я просто не могу поднять из-за массы драгоценных камней, которыми они увешаны.

Наскоро надев рубашку, джинсы и свитер, я вывалился на кухню, где меня терпеливо, о чудо, ждала Пинки Пай.

— Что-то случилось? – спросил я, ставя на гейзеровую плиту чайник.

— Макс, это просто очень очень очень важно! А мы забыли тебе сказать, потому что к тебе еще не привыкли! Уже через четыре дня будет конкурс талантов, — Пинки вскочила на задние ноги и, пытаясь удержаться в этом состоянии, сделала что-то вроде «ласточки».

— То есть ты ворвалась ко мне домой затем, чтобы я пришел посмотреть на ваш конкурс талантов? – я пытался говорить как можно более отрешенно, чтобы, не приведи Селестия, не обидеть доверчивую Пинки. Иногда, как мне сказала Твайлайт, лучше ей подыграть, чем расстраивать.

— Почему же смотреть? – спросила Пинки, уставившись на черствый кекс, который я забыл позавчера выбросить. – Я думала, ты захочешь поучаствовать!

Глотнув горячей воды прямо из чайника, сказываются студенческие привычки заправского неряхи, я погрузился в раздумья.

Нет, я не хочу участвовать в самодеятельности. Я в ней и раньше никогда не играл, не пел, да даже, если честно, я на нее и не ходил. Огромное, блин, удовольствие – смотреть, как фиговые актеры играют фиговые роли, а фиговые певцы поют песни. Это все такое фальшивое.

 - Ну, так ты поучаствуешь? – растянув лыбу во все лицо, спросила Пинки.

Я поставил чайник на стол, уперся локтями в опору, меня все еще мотало. И уставился на Пинкамину Диану Пай, глаза в глаза.

Интересно, сколько продержится?

Прошло несколько минут, у меня уже начали слезиться глаза, а ей хоть бы хны. Все-таки, я выбрал неправильную тактику борьбы с просьбами или необдуманными предложениями мисс Пай.

Наконец я капитулировал, отведя глаза:

— Я вообще-то талантов не имею.

— Пустяки, глупый! Все имеют таланты! Иначе бы у нас не было кьютимарок!

— В том и дело, Пинки. У меня нету кьютимарки!

— А, ну да! Ну, ничего страшного!

Я поднялся из-за стола. Мне все еще требуется иногда носить документы Мэру. На всякий случай, я отодвинул пальцем занавеску, чтобы проверить погоду. На улице светила яркое солнце.

Я, конечно, всегда обеими руками за хорошую погоду. Но сегодня, ей богу, лучше бы было пасмурно. Знаете, такое ощущение бывает при болезни, когда все яркое просто выедает слабые глаза?

Надо заказать у местного окулиста темные очки. Если, конечно, выпускают.

Я уже было подошел к двери, когда меня окрикнула Пинки:

— Ну так что, Макс? А? Там будет весело, вот увидишь!

Ну как же от тебя отвязаться, милая ты моя?

— Поговорим позже, ладно? – устало взмолился я о пощаде. – Сегодня днем я буду у Твайлайт – тогда и подумаем.

— О, это классно! Все придут! – утверждающе сказала она, начиная новую воинственную тираду, когда я бесцеремонно захлопнув дверь с стороны улицы. Ничего, как забралась – так и выберется.

И я, довольный таким поганым, в общем-то, поступком, отправился к Мэру.

День закрутился. Отдав документы Мэру, получив новые, я вернулся домой. Пинки, естественно, тут уже не было. Зато на столе лежала забрызганная кляксами бумажка, на которой был нарисован печальный вытянутый смайлик.

Обиделась.

Не мне ее винить. Помирюсь, когда здоровье будет позволять. А то нет никакого желания сейчас вообще задумываться о существовании друзей. Странное, надо сказать, ощущение: как будто ты умирающий кот, который отрекается от всех подряд и уходит в глушь, чтобы ему никто не мешал просто тихо сдохнуть.

Милое ощущение. Всегда бы так. Правда, умирать желания у меня нет.

Скинув ботинки, я начал героическую экспедицию по поиску градусника. Через полчаса я ее завершил совершенно бесславно. Градусник, похоже, быть найденным не собирался и забился глубже в небытие. Я остался в полном незнании своей температуры, чему несказанно обрадовался.

Потом я пил чай с черствым кексом, который забыл выбросить. Перешел, можно сказать, на «безотходное производство».

Потом, когда в небо немного прикрылось периной туч, я гулял. Было немного прохладно, озноб чувствовался особенно сильно, так что я нацепил на себя пуховик и шляпу, которую не носил уже с неделю.

В центре города, где бил, разбрызгивая ледяную хлесткую воду, фонтан, я встретил моих старых знакомых Меткоискателей.

Нужно сказать, забавнейшее зрелище.

Эпплблум и Свити Бэлль стояли на твердой земле с лицами, не скрывающими потуги, их ноги подгибались, а тела готовились грохнуться на пыль мостовой. А на их крупах стояла на двух задних ногах Скуталу со смешными помпонами черлидерши, пытаясь ими неумело размахивать.

Обычно, я смотрю на их смешные потуги получить кьютимарки с несказанным восхищением. Это надо – быть такими упрямыми. Я так не умею.

Но сегодня в моей голове непрерывно щелкал тумблер. И каждый щелчок его отзывался в моей черепушке громом и молнией, из-за чего я буквально дергался. Так что этот смешной ансамбль вызвал у меня приступ ужасной ненависти. Поэтому я, надвинув шляпу поглубже на нос (неужели я до сих пор думаю, что могу оказаться здесь незаметным?), ускорил шаг, уходя с линии огня.

— Привет, Макс! – громко сказала Скуталу, махнув мне помпоном. – Ты придешь в среду на конкурс?  Маакс!

Я не остановился, даже после повторного оклика. А просто поднял свою скорость.

Ненавижу. Навязчивых. Детей. И боюсь.

Я проскочил площадь, все больше наливаясь беспричинной злостью на окружающих. Когда меня окликнула Рейнбоу Дэш, «местный метеоролог», я только что-то неразборчиво вякнул, после чего зашагал в другую сторону.

Почему все хотят со мной говорить? Я что, срочно всем понадобился? Вы можете хотя бы день потерпеть с вашими навязчивыми личностями?

Дверь в библиотеку я, закипая от злости, открыл с ноги.

— Твайлайт! – гаркнул я в пустоту холла, ввалившись на паркет, не сняв ботинки, которыми порядочно наследил.

Ответа не последовало.

Я выждал не более пятнадцати секунд, когда мои сумрачные больные желания вдруг изменились. Я развернулся на носках и вышел из библиотеки, даже не закрыв за собой дверь. Не мое собачье дело. Библиотека должна быть открытой, это я вам как студент говорю.

Я бегом направился к окраине города, где жила Флаттершай. Мне было просто необходимо вывести ее из себя – заставить если не рыдать, то как минимум кусать губы. Мне было так паршиво, что я жаждал одного – стать Печориным, который мог без проблем перенести свою боль на других.

Не доходя до домика Флаттершай совсем немного, в моей голове опять что-то щелкнуло. Невидимый тумблер вновь переключил меня, я развернулся и тупо направился в сторону своего дома.

Надо будет узнать у Твайлайт, чем я мог таким заболеть, чтобы меня так кособочило? Не удивлюсь, если какой-нибудь понячий грипп.

Было бы печально умирать молодым.

Мне казалось, что ноги то наливались свинцом, то становились ватными. Голова то светлела настолько, что в нее не лезла ни одна бренная мысль, то оглашалась громким ультразвуком. Не говоря уже об ознобе, который граничил с, черт возьми, ужасным жаром. Такое чувство, что во мне сразу работала печка для закалки кирпичей и огромный рефрижератор, полный сухого льда для мороженого. Иногда в глазах, все так размывало, что я останавливался на дороге и тупо стоял, как столб. Мимо проходили пони, некоторые здоровались со мной, а я кивал. Когда были силы. Или просто молчал, во всех остальных случаях. Гнев, который меня наполнял, обмелел. Мне было стыдно.

«Во что бы то ни стало, я приду на этот ваш конкурс талантов», — сгоряча пообещал я себе, открывая дверь своего дома, надеясь на теплое объятие кровати.

<div>

День закончился рано, когда я без сил повалился на кровать, ударился локтем о ее железную перегородку, но, даже не издав стона, отключился.

</div>

Следующий день просто смеялся над предыдущим.

Я поднялся рано, голова была светлая, как хрусталь, в ней роем носились быстрые и юркие мысли. Даже трудно было вспомнить, как вчера я тонул в негативе, чуть было не сорвался на Пинки, игнорировал Меткоискателей и Рейнбоу, чуть было не наорал на Твайлайт и Флаттершай. Это все было очень и очень давно, а может и не в этой жизни.

Я сладко потянулся, зажмурившись от яркого праздничного солнца. День обещал быть, как всегда, отличным.

Вчера я совсем забыл о документах Мэра, так что сегодняшнее утро станет для меня самым откровенно идейным за всю мою жизнь в Понивиле. Я наскоро почистился, нацепил рубашку и брюки, налил себе вкусного чаю и, взяв в одну руку перьевую ручку, а в другую яблоко, приступил к работе.

Знаете, за время своей недолгой, но плодотворной жизни, я понял одну догму: яркое утро мешает работать только в отрочестве, а в более зрелом возрасте только помогает. Если, будучи пацаном, я мог забросить уроки и сбегать поиграть в футбол в соседний двор, то сейчас, видимо, чувствуя свою значимость в этом мире, я усердно работаю. Хотя работа не приносит особого удовольствия, а за окном погожий денек. Удивительная психология, не правда ли?

От того не менее топорная.

Покончив с чаем, яблоком и частично документами, я полез в стол за сигаретами.

Когда я только прибыл в Эквестрию, у меня в кармане оказалась только початая пачка какой-то псевдонемецкой дряни – у меня не хватало денег на что-то иное. Но и этому сейчас я был бы рад как глотку воды в пустыне. Потому что сигареты, которые я брал в магазине «Дальних экзотических штук» (если переводить дословно), аналоге «колониальных товаров», были ужасны даже по сравнению с довольно спорной «Явой».

Кстати, спички я брал там же. Больше они нигде не продавались, так как без них тут вполне обходились. Твайлайт, если зажигала свечи, к примеру, использовала свой рог, Эйджей – огниво, а Рейнбоу Дэш на моих глазах пригоняла к керосиновому фонарю маленькую тучку, которую доставала из трехлитровой банки. А потом просто, что есть силы, била по ней сверху копытом. Маленькая молния выбивалась из тучки и зажигала огонек. И потом, через мгновение, раздавался громкий звук разряда. Это действо завораживало

Выкурив одну «дымную палочку» и, выбросив бычок в ведро, я поставил на документы еще пару клякс, изобразив длительную работу, и, довольный халтурой, сложил все в папку.

Что я там говорил про удовлетворение от нужности в погожий денек? Наверное, я все еще недостаточно повзрослел…

На том и порешим.

Выходя на улицу, я обнаружил у себя на крыльце, впервые за все свое бытие в этом мире, почту.

Не то, чтобы что-то важное. Погодная сводка из Клаудсдейла, главного творителя погоды Эквестрии. Сводка приносила извинения за непредвиденные неудобства, но через два дня начнутся сильные похолодания и дожди. Просили запасаться теплыми вещами, а заодно предлагали считать это недоразумение «Последующим очищением земли после зимней уборки».

«Надо заказать у Рэрити пальто».

Еще была газета. Что-то местное, самопальное. Не стал читать, просто положил аккуратно на столик для ключей и мелкой всячины.

Была открытка от моих домоправителей с видами Мейнхеттена – им не терпелось получить деньги за квартал пораньше. Будем считать, что я намека не заметил.

А вот на толстой книге, обшитой блестящей на свету коричневой кожей (что само по себе удивляло – пони ярые вегетарианцы и никого ни за что не обидят), я остановил свое внимание. Опять-таки, ненадолго.

На коже золотым тиснением были отпечатаны готическим шрифтом слова, которые я, поначалу, даже не узнал. Столько времени проведя на английском, я просто не мог осознать, что вижу в этом мире книгу на кириллице. Правда, были в ней некоторые вкрапления латинского алфавита, что наводило мысль об украинском. Я никогда им не владел, но всю жизнь искренне верил, что наши языки, в целом, очень похожи.

Так что название мне поддалось: «Политический строй Эквестрии с давних времен раздела до правления Принцессы Селестии». Да, думаю, мой перевод оказался вполне сносным.

Я так и сел на крыльце, открыв книгу.

Стоит заметить несколько деталей, которые в первоначальном варианте книги, скорее всего, не учитывались.

Во-первых, она была вся исписана красными чернилами, будто придирчивый учитель проверял работы неряшливого ученика. Особенно привлекало внимание имя автора (Пондемониум Лойсо), три раза обведенное жирными кругами, рядом с которыми мелким убористым почерком по-английски шла надпись: «К рассмотрению».

Обратил внимание на форзац. Тут он выглядел, как минимум странно. Книга была древняя, как я уже говорил, обитая кожей, поэтому, открывая книгу, можно было увидеть плохо тесанные досочки, на которых крепился «скелет» книги. На этих самых досках, поражая воображения, еле умещалась маленькая, но подробная, батальная картина, выжженная по дереву. Но только увидеть участников боя я не мог: каждый мало-мальски интересный момент битвы был стравлен кислотой, из-за чего на месте красочной гравюры было много уродливых сплавленных пятен. А по центру форзаца кто-то просто бесцеремонно прибил деревянную фанеру, тоже ветхую, на которой был выжжен красочный орнамент и емкая надпись: «Библиотека Дворца. Крыло Пондемониума Лойсо»

Кто мог мне прислать такую книгу? Твайлайт? Кажется, она довольно близко связана с принцессой. Стоит это узнать. Книга наверняка очень дорогая и такое послание не может остаться без моего внимания.

Взяв книгу как дипломат, захватив снизу рукой, я встал, захлопнул дверь в дом и направился сразу к библиотеке, где квартировала Твайлайт. Мэр подождет: в конце концов, три заявления о кроликах, топчущих участки, и о плохой погоде над отдельно взятым домом могут подождать. Урожай от кроликов сильно не пострадает, а над домом есть крыша.

Сегодня шел я напрямую, так как позволяло здоровье. Меня больше не мутило, не кидало из жара в холод, из бреда в аморфность. Но при этом пони обходили меня стороной.

На том же месте (в тот же час?), у фонтана, я встретил Метконосцев, которые сегодня пытались танцевать что-то вроде буги-вуги. Сегодня, я поздоровался с ними первый, при этом улыбаясь как умалишенный. Заодно извинился за вчерашний день, сказав, что плохо себя чувствовал.

Добравшись до библиотеки, я оценил труды своих вчерашних стараний. Довольно крепкая, я бы сказал, помпезная, деревянная массивная дверь на входе была снята с петель, а рядом стоял Спайк с инструментами, смотрящий на нее, как удав на кролика.

Хотя, скорее наоборот. У двери были явные преимущества.

Увидев меня, Спайк скорчил рожу и громко крикнул:

— Твайлайт, пусть он сам ее и чинит!

Из-за окна выглянула Твай, посмотрела на меня оценивающим взглядом и, громко кашлянув, продекламировала:

— Макс, поднимись ко мне. – и потом добавила боязно – Пожалуйста.

«Докатился», — отрешенно добавил я про себя, ступая в библиотеку. Спайк сзади меня только вздохнул. Ему еще предстояло решить, что делать.

— Спайк, просто прикрути нижнюю петлю покрепче, я вернусь – поставлю дверь, — сказал я, показывая из-за плеча на развороченную доску. Кто же знал, что дверь такая крепкая, а вот петли не к черту?

Дракончик что-то сказал, а я уже и не слушал. Я был на полпути к лестнице.

Наверху, меня ожидала вся честная компания. Когда я открыл дверь, на меня воззрились шесть пытливых пар глаз.

— Я тут вам почитать принес, — неловко сказал я, показывая им фолиант.

Предстоит долгий разговор.

Из которого, стоит отметить, я выкрутился с минимальными потерями для организма. Я просто сознался во всех преступлениях, коих было немного, сослался на то, что вчера был сам не свой. Ну и пообещал, что помогу Спайку поставить дверь на место.

Кажется, прокатило. На меня и так никто не злился, только относились ко всей этой истории с самым откровенным непониманием. Это очень грело, я рад, что у меня в друзьях завелись такие пони, которые не ищут во мне недостатков, а пытаются найти причины моих проступков через мои же достоинства. Это похвально.

— Вот так все и было, — закончил я.

— Макс, думаю тебе стоит обратиться ко врачу. У нас очень хорошие врачи в Понивиле. Они могут тебе помочь.

Я только махнул рукой. Зачем? Я и так в порядке. Но чтобы сойти с темы безопасной тропинкой, я перевел разговор на книгу:

— Твайлайт, мне сегодня почтой пришла книга, -= я придвинул к ней тяжелый фолиант. – В этом мире мне никто писать не должен, тем более слать такие подарки.

Твай уставилась на книгу. Кажется, у них со Спайком это общее – смотреть на предметы с особым «усердием».

После рассмотрения обложки, у Твайлайт сразу появилось первое впечатление о книге.

— Я не знаю этого языка. Скорее всего, эту книгу отпечатали на Севере. У нас с ними очень непостоянная связь – Эквестрия посылает туда экспедиции, но они возвращаются ни с чем. Если возвращаются. Этот язык никто на материке не знает, это точно.

— Я знаю. То есть, понимаю его. – Нет, украинский я не знал. Я его именно понимал, осозновал. – смысл слов и предложений.

Остальные пони, рассматривающие книгу, опять уставились на меня. Только Пинки было не до этого – она нашла в комнате какую-то драную куклу, с пуговицами вместо глаз, и теперь безуспешно пыталась с ней подружиться.

— Откуда ты знаешь его, сахарок? – нарушила паузу Эйджей.

— Он очень похож на мой язык.

— На твой? – Твай склонила голову немного на бок, как делал лабрадор моего соседа, когда не понимал, зачем его хозяин творит что-то несуразное. – Ты же из другого мира!

— Но я же знаю ваш язык, ребята. Потому что в моем мире на нем тоже говорят люди. Тоже и с этим языком.

— То есть, ты можешь перевести эту книгу!

— Если надо – могу… Так. Не о том речь! – я вернул разговор в нужное мне русло, раскрыв книгу на форзаце и ткнув пальцем в эмблему. Ты можешь сказать, откуда эта книга?

Недолго думая, Твай ответила:

— Это печать королевской библиотеки. Она находится в кантерлоте, в замке Принцессы. А вот крыла Пондемониума Лойсо я там никогда не видела. Может, его снесли еще до моего рождения?

— А кто такой этот Лойсо?

— Не знаю, в том и дело. В библиотеке Принцессы каждое крыло именуется в честь великого пони. Там есть крыло Старсвила Бородатого, принцессы Платины, величайшего Совета и другие. Но крыла Лойсо я не видела никогда, хотя и не раз была в библиотеке.

— Думаю, мне стоит почитать эту книгу. Может, там есть ответ – кто знает, — я убрал книгу в папку с документами, отчего ее порядочно раздуло.

Потом я вспомнил о своем обещании и, скрипя сердцем, спросил у Пикни:

— Пинки, когда, говоришь, будет конкурс талантов?

Она уставилась на меня совершенно необъяснимым взглядом, в котором смешались восторг и нескрываемое удивление. Странно, но мне казалось, что за каждое из ее чувств сейчас отвечает один из ее глаз. Как это не странно звучит.

Потом, под вкусный чай с печеньем, пошел разговор на тему конкурса талантов. Оказалось, что мои пони не горели желанием выступать. Им было не с чем, только Пинки с привычным восторгом утверждала, что мы обязаны победить в любом случае. Даже если просто выйдем и поклонимся публике.

— Ой, а еще можно спеть песенку! – добавила она, окончив подсчет незатейливых способов победить.

— Слышал я ваши песни, Пинки…

— Макс, тебе не нравятся наши песни? – в глазах Пикни промелькнула тревога за мое умственное здоровье.

— Они все такие бессмысленные. Нет, они хорошие… Наверное, просто мне, выросшему в другом мире, не понять.

— А у вас тоже есть песни? – неподдельно заинтересовалась Флаттершай. Я был поражен таким вопросом.

— Конечно. Как без песни? Без нее жизнь не ритмичная.

И я продекламировал по-русски скороговоркой строчки:

 

Я ищу таких как я

Сумасшедших и смешных,

Сумасшедших и больных,

А когда я их найду

Мы уйдём отсюда прочь,

Мы уйдём отсюда в ночь.

Мы уйдём из зоопарка.

 

И два раза хлопнул в ладоши. Так, для пущего эффекта.

И платой за такое простое выступление было то, что поняши мне зааплодировали. Звук был ошеломительный, все-таки стук копыт куда более оглушителен, чем стук ладоней. Я, чувствуя себя Петрушкой на скоморошьем представлении, потешно раскланялся.

— Макс, где ты научился петь такие странные песни? – спросила Рэрити.

— Мы с друзьями часто ходили в лес в походы. А какой поход без песни под гитару.

— Так ты еще и играешь на гитаре! – воскликнула Пинки, смешно подпрыгивая на месте.

— Немного. Выучил парочку песен, чтобы ночью не замерзнуть.

Тут мне пришла идея, за которую я, будь немного более тщеславен, бросился бы себя обнимать и целовать самому себе пятки.

— Ну-ка, поняши, кто из вас играет на пианино?

Они переглянулись, но промолчали. Зато Эйджей ответила:

— Спайк точно умеет. Он как-то подыгрывал Пинки, когда мы ездили в Эпплузу.

Я судорожно вспоминал, какие еще инструменты я слышал в той песне, которая приковала меня к плееру на несколько недель до моего «отхода» в этот мир.

— Барабаны?

Мне ответили отрицательными жестами.

— Ладно, хрен с ними, с барабанами. – ответил я по-русски. Наверное, потому что не знал английского эквивалента «Хрена». Да и если бы знал – чтобы не оставить о себе неловкого впечатления. А когда пони навострили уши, я махнул рукой, мол, неважно, я для себя.

Потом я вскочил с места, раздавая приказы:

— Так, я сейчас схожу к Мэру отдам документы и отнесу домой книжку. А вы пока найдите мне гитару. Спайку намекните, что он будет полезен.

И я опрометью сиганул к Мэру, судорожно вспоминая слова. Музыку я помнил еще со времен школы, это был первый мотив, который я, вместе с отцом, учил на акустике. А вот английский текст этой песни я нашел совсем недавно.

Так и забыл про дверь. Ну и ладно, на что Твай дана магия? Я не я. И корова не моя.

Наскоро управившись, я забежал домой, бросил книгу и бегом направился обратно, в библиотеку. Пока моя идея не показалась мне бредовой.

— Нашли гитару? – спросил я, влетая, как реактивный снаряд, обратно в комнату на втором этаже. И, тут же, уперевшись взглядом в маленькую, созданную для пони, гитару, схватил ее и упал на спину.

Какое все-таки прекрасное ощущение. Меня отец еще этому научил. Лежишь на ковре, никого не трогаешь – струны перебираешь. Красота.

Свыкнуться с гитарой не составило труда, хотя она и была, мягко говоря, мне не по росту. Когда пальцы сами стали находить струны в нужных местах, я поднялся.

Попробовал начать играть. Но мне не очень понравилось звучание. Прервал. Подтянул одну струну. Тренькнул ей. Сойдет.

И, набрав в легкие побольше воздуха, сыграл первый проигрыш.

Текст давался сложно, я даже закатывал глаза, при этом очень сильно фальшивя. Но у меня еще есть время приноровиться к местным гитарам.

Текст был довольно щепетильный, даже слезливый, но дающий надежду на счастливый конец. Самый лучший набор, я полагаю. Такие песни расходятся как горячие пирожки.

Но, с другой стороны, мотив этой песни знает каждый мало-мальски знакомый с русским роком, а я сам разучивал ее, когда только начал учиться гитаре, так что получалось сносно, несмотря на неприлично маленькие габариты гитары.

Закончил песню я длинным проигрышем, медленно затихающим, в стиле автора. А потом ударил по гитаре, выбивая из нее звук, и опустил ее на мягкий ворс ковра. Ожидая реакции.

Реакция была, по мне, несколько неожиданная. Пинки вытирала глаза неизвестно откуда взятым платочком. Остальные смотрели на меня с непониманием.

— Как можно о таком петь, Макс? – захлебываясь икотой, спросила чувствительная Пинки. – Песня – это что-то веселое. А тут нет ничего веселого.

— У меня в мире песней выражается все: от всепоглощающей радости до сильнейшего горя. И это очень хорошо. Вашему миру стоит поучиться.

— Это отличная песня, сахарок, — кивнула мне Эйджей – если ты с ней выступишь, тебе обеспечено признание.

<div>

— Решено, — ответил я, с воодушевлением. – В конце концов, надо когда-то начинать.

</div>

 

Дни тренировок прошли как будто даром. Сейчас, стоя за кулисами, в новом пальто и с гитарой, надвинув шляпу на нос и повторяя текст, я чувствовал, что мой желудок завязывается в узел.

Меня кто толкнул в левую ногу – это оказалась Твайлайт.

— Макс, хлопушки мы расставили, — она копытом отвела занавес в сторону, чтобы я мог увидеть причудливый круг и странных систем, похожих на гибрид новогодней хлопушки и автомобильного насоса. – Все просто. Просто когда нужен будет выстрел – надави на педаль и хлопушка выстрелит.

— А нельзя было их заказать пораньше? — еле слышно спросил я. – Я бы хотя бы подготовился.

— Когда привезли – тогда привезли, — философски заметила единорожка. – Не бойся, Спайк тоже волнуется. Но вы слаженно играете.

— Ни черта он не волнуется… — угрюмо возразил я.

— Давай, не нагнетай обстановку. После выступления Черили и Макинтоша выходите вы. Все будет хорошо, клянусь Селестией.

— Пострашилась бы… — я еще крепче сжал гитару. Мне стало паршиво.

Твай дружески похлопала меня по колену, что мне придало еще больше болезненных ощущений. Но я все равно натянуто улыбнулся. Она ушла, зато появился Спайк в прикольной шляпе, а-ля Доктор Ватсон. Мы друг другу сдержанно кивнули.

А через несколько минут, когда на сцене загремели оглушительные аплодисменты, я понял, что обречен.

Поэтому, выждав десяток секунд, шагнул на сцену, таща за собой гитару. К пианино, поставленному в начале вечера, он подбежал быстрее меня и сразу цокнул по клавишам – проверял.

Я встал в круг этих пресловутых хлопушек. Тоже проверил струны и поднял шляпу на лоб.

Конечно, я зря посмотрел на зрительский зал под открытым небом – тут собрались, кажется, все пони города. Я сглотнул ком и, пожелав себе удачи, начал.

Первый проигрыш. Гитара отзывается непривычно громко – Твайлайт ее заколдовала, так как мы не нашли усилок.

Я хриплым голосом пою первый куплет. Отзывается на мои слова минорное пианино.

 

Near a star called Sun

It was there that my mom came undone

Sounds of a summer parade

90.5 in the shade

 

Песня звучит печально, информация из первого куплета тоже не придает особой радости. Я вижу, как у пони перед сценой сползают улыбки, они преисполняются скорбного настроения. Самое оно.

Музыка замолкает. Я произношу припев:

 

She said

There's one million stars

For every little grain of sand down there

 

И опять все заново.

 

После второго куплета и короткого припева, когда начинается активная партия пианино, я сосредотачиваюсь на хлопушке и вдавливаю педаль одной из них.

Оглушительный выстрел – со сцены летит конфетти. Распространяется запах пороха.

 

So now she's there when I look at the sky

Or when I drink whisky or wine

Or when I feel frightened at night

Or days when I'm sick of my life

 

She says, son it'll all be alright

Everything's already fine

If only you knew what I've seen

You'd never feel frightened again

 

И опять

There's one million stars…

 

Финальная партия. За ее время я должен на каждой смене партии давить хлопушки. Пианино меня полностью заглушает. Я теперь пассивный игрок, задающий ритм.

Бах.

Сцена заволакивается дымом от множества взорванных хлопушек. Я закрываю глаза, борясь с паршивым ощущением себя. Скорее всего, я слишком сильно перенервничал.

Пианино отыгрывает последние секунды, моя гитара играет все тише. Так и нужно – такие песни не должны заканчиваться с бухты-барахты, они должны затихать…

Наступает тишина. По сцене плавают дымные облака, все завалено маленькими разноцветными кусочками бумаги. Я опускаю гитару.

Зритель не сразу приходит в себя. И только когда мой музыкальный инструмент касается с громким стуком деревянного настила, зал под открытым небом взрывается аплодисментами.

Я медленно раскланиваюсь и уже хочу уходить со сцены, когда толпа начинает скандировать: «Бис, бис».

Я беру микрофон, старый такой микрофон, и говорю в него как можно тише, чтобы толпа стихийно замолчала:

— Простите, ребята, такие песни на бис не поют.

И я ухожу со сцены.

— Макс, это было великолепно! – бросается на меня Пинки за кулисами. – Это было супер-пупер-дупер трогательно! Никогда ничего такого не слышала! Вы со Спайком молодцы!

— Да, да. Я отойду за сцену. Перенервничал я что-то.

Я ставлю гитару и, шатаясь, выхожу из под полукупола сцены. На улице прохладно, как и обещали пегасы. Потому я и выступал в пальто.

Я на ватных ногах вышел за стену и приложился лбом к холодной стене. В башке после хлопушек все звенело.  В глазах, видимо от перепадов внутреннего давления, мигало. Черный, белый, черный, белый.

Вдруг, как финал всего этого, я почувствовал, что у меня не остается сил держать себя в рассудке. В глазах окончательно потемнело и я, начал оседать на землю, как мешок картошки.

«Свободны все, великий народ» — мелькнуло в голове неизвестно почему, перед тем, как мой разум отключился.