Прекрасный и тлеющий мир
Часть Двадцать Девятая: Ответственность
— Ладно, народ, слушаем внимательно!
Если с утра я просыпаюсь от чужого властного крика, то денёк обещает быть тяжёлым. Глаза открываю с трудом, а моя седельная сумка послужившая подушкой, показалось необычайно мягкой. Сладкая нега тянула обратно в мир сновидений, но стало ясно, что уснуть уже не получится. Нехотя проковыряв глаза, я опёрлась на стенку холодного стального ящика – около него вчера и уснула.
— Я знаю, что держал вас в неведении до этого момента, — продолжил доктор, — Но теперь пора бы поделиться с вами планом. Лэмплок ты проснулась?!
— Да! – протянула я.
— Ну так иди сюда тогда! И так объясняю план вкратце. Чтобы его разработать у меня ушло долгих пять месяцев подготовки, так что давайте без лишних вопросов, просто доверьтесь мне.
Мы встали напротив доктора.
— Флаттершай ушла не по своей воле. И я знаю лишь одно создание, что хотело и одновременно смогло её выкрасть из под надзора Принцессы. Я говорю о Дискорде. Именно в его логово мы собираемся проникнуть. Для этого нам нужно основательно подготовиться.
Доктор развернул перед нами карту Эквестрии с пометками в виде булавок.
— Вам привет от Сэсси Сэддз. И так приступим. Во-первых, нам надо найти облачные клинки выкованные пегасами до объединения трёх рас. Звучит геморройно, согласен, но у меня всё готово. Мэйнхэттенский музей согласился обменять их на контейнер лекарств, — доктор указал на тот самый ящик, около которого я уснула, — Проблем не будет.
— Простите, доктор Ордерли, у нас проблемы.
Работники музея со скудной охраной выглядели побитыми. Половина экспонатов была разломана, остальная отсутствовала. По иронии судьбы это случилось не впервые дни апокалипсиса, а почти перед нашим прибытием.
— Нас обокрали. – пояснила в паре слов единорожка с перебинтованной головой.
— А я-то думал у вас Яки свадьбу праздновали, — ответил ей доктор.
— Мы ведь всё равно можем рассчитывать на лекарства? Вы ведь знаете у нас множество пони без чувств в клиниках.
— Нет.
— Ордерли, да отдай им лекарства, — попросила я.
— За что? – крикнул он, — Ты хоть представляешь сколько стоит этот контейнер. Там находиться иммуноглобин, Лэмплок. В старой Эквестрии можно было продать его и купить себе дом.
— Так мы не в старой Эквестрии.
— Поэтому он стоит ещё дороже! Затаскивай его! – скомандовал он двухвостому пегасу.
— Я один их не подниму. – флегматично ответил тот.
— А как ты их до сюда дотащил?
— Работники музея помогли.
— Да твою же мать, — доктор в отчаянии прикрыл морду копытами.
— Во-вторых, нам нужно найти ключ от укрытия Дискорда. И охрану этого ключа он доверил тем, кто ненавидел его сильнее остальных, но при этом очень любил Флаттершай. Я, конечно же, говорю про её зверушек.
Огромный медведь раскрыл свою пасть, его грозный рёв закладывал уши, а слюни летели в нашу сторону, будто заранее смачивая пищу, которая ещё даже не оказалась у него во рту. Доктор всё кричал нам, что это не главная опасность, но когда медведь схватил республиканца, я усомнилась в его словах.
— Молодец, отвлекай его дальше! – крикнул доктор
Он потянул меня в глубь пещеры где прятались животные Флаттершай, последнее, что мы услышали снаружи это выстрел винтовки и разъярённый крик медведя. Как и во всех пещерах здесь было темно и сыро. Лучи солнца едва проскальзывали сквозь вход и тени постоянно колебались – республиканец был до сих пор жив. Обычно, когда Ордерли говорит, что всё пройдёт спокойно – то начинается задница, тогда что будет если он заранее предупреждает, что нас ждёт ещё большая опасность?
Пока, в принципе, всё шло действительно спокойно, больше животных не было видно и лишь сверху на меня капала скопившаяся сырость пещеры. Я резко остановилась, когда эти самые капли начали ползать.
— Лэмплок, — испуганно произнёс доктор, — Ты главное не волнуйся.
— В-третьих, нам необходимо отыскать поезд. Не спрашивайте зачем.
В окрестностях Мэйнхеттена было множество заброшенных локомотивов, но не один из них не устраивал Ордерли. Нам, как он объяснил, нужен старый локомотив. И один из таких как мне помнится стоял в близи ужасного ущелья. Да, тот самый, на котором мы прокатились с помощью реверсивного хода. Однако, как оказалось, паровозик времени не терял, кто-то прицепил к нему те вагоны, что мы с Боу сбросили.
— Ну хотя бы поезд на месте, — пробурчал доктор.
Неожиданно труба локомотива задымила и весь состав начал движение, прямо-таки убегая от нас. Морду Ордерли лучше в этот момент было не видеть.
— БОУ догони их!
Всё-таки нам придётся гнаться за ними.
По сути этот локомотив не принадлежал нам. Но и те кто его угоняет явно не машинисты, так что преимущество за нами. Мы ведь ради благого дела пустим его под откос. «Персепшен-2» снизился над вагонами и только не говорите... Ох, да, именно это мы и собираемся сделать.
— У тебя есть план? — спросил доктора двухвостый.
— Да, да, — бурчал Ордерли, — Я такое в кино видел. Лэмплок, хватай сумки, ты идёшь с нами.
— Зачем?
— Потому что когда мы захватим локомотив, его нужно будет остановить.
Республиканец спрыгнул на крышу вагона. Ордерли подбадривающе похлопал меня по плечу.
— Давай, хоть раз в жизни спрыгнешь с вертолёта по собственному желанию, а не из-за турбулентности.
На крышу вагона я неуклюже шлёпнулась, о приземлении на все четыре копыта, можно и забыть. Если бы я была кошкой, то этот позор никогда бы не был забыт среди семейства кошачьих. Локомотив только набирал скорость, поэтому встречные потоки воздуха были весьма ласковы с нами.
— Прыгай! – крикнула я доктору.
— Зачем? – он удивлённо раскинул копыта в разные стороны, — Вы и сами справитесь.
«Персепшен-2» спешно отлетел от поезда и скрылся из виду. Замечательно.
— И четвёртое. Нам нужно узнать, где это самое убежище находится. Да, я врал, что уже знаю, но на самом деле я знаю того, кто знает, где находиться убежище. Это почти тоже самое. Он за солидную сумму битов, рассказал мне всё что нужно, чтобы подготовиться, однако, где именно прячется Дискорд он умолчал. Мы с ним поспорили, что Лэмплок сможет выпить стакан порчи и остаться в живых. Выиграем спор и он расскажет. Ты не волнуйся, после смерти у тебя к порче выработался иммунитет. Так что даже голова не закружится.
Меня рвало перед домиком друида, пока он и Ордерли горячо спорили.
— Да всё, Ордерли, — ворчал друид, — Она сдохнет.
— Да не сдохнет она!
Боу обнимала меня и зачем-то рассказывала про то, как её рвало на первых порах беременности. От этого становилось лишь хуже. Вместо привычной блевоты, тошнило странной штукой, похожей на смолу. И как только я успокаивалась, отвратительный вкус вырванной порчи во рту, заставлял блевать раз за разом. Копыта отнимались, вскоре я не могла пошевелиться и просто лежала на полу, наблюдая за тем, как увеличивается количество смолы.
Через несколько минут тошнить перестало, но затем я почувствовала позывы в туалет.
— Лэмплок, у тебя кровь! – закричала Боу. Потом помолчала и задумчиво прибавила, — У меня во время беременности такого не было.
— Так отдадите нам лекарства?
— НЕТ! – прокричал Ордерли.
Он вместе с республиканцем пытался сдвинуть металлический контейнер.
— Но вам ведь всё равно придётся оставить его тут.
— Но вам его... Уррхх... – он упёрся в ящик спиной, но даже этот сверх умный и ловкий трюк не помог ему, — Не отдам!
— Ну ладно, — подавленно отозвалась единорожка из музея, — Я вам хотела сказать, кто нас ограбил и куда они направились.
Доктор резко остановился, немного поглядел на контейнер и затем переметнул взгляд на единорожку из музея.
— Ладно, берите лекарства.
— А мы уже не возьмём, — проговорила пони.
— Почему это!?
— Потому что вы злой.
Может она и права. Только стоило ей это произнести, доктор зарычал и ударом копыта выместил свою злость на ни в чём невиновный контейнер.
Помимо темноты есть множество вещей, которые меня пугают. Не столь сильно, как темнота, но всё-таки пугают. И одна из таких вещей сейчас падала на меня с потолка пещеры. Пауки были очень маленькими, наверное, поэтому я спутала их с капельками воды.
— Лэмплок, стой!
Я неслась как безумная, прочь от пауков в глубь пещеры. Когда пауки перестали падать с потолка, я упала на пол и стала кататься по холодной земле, стараясь сбить пауков со спины, истошно крича при этом. Мысль о том, что маленькие создания ползают по мне своими маленькими ножками, ужасала. Да ладно. Стоит вообще признать, что даже подумать не успеваю об этом, когда вижу жуков или пауков или ещё что-нибудь подобное. Подоспевший доктор отряхнул меня телекинезом и всячески просил успокоиться. Наконец я спокойно выдохнула, убедившись, что ни одного паука на мне нет.
— Нормально?
— Ага... – всхлипнула я.
— Давай осторожней, где-то в глубине пещеры прячутся звери. И та дрянь, которую я боюсь больше всего.
Доктор помог подняться, отряхнул на сей раз копытом, улыбнулся, но когда он повернул голову улыбка его исказилась. Он смотрел на скопище животных – птицы, белки, летучие мыши, койоты и один муравьед – все они собрались вокруг одного предводителя. Белый кролик возвышался на каменном пьедестале, а на шее от света факелов блеснул ключ.
— Так ты про него говорил?
— Да.
— Пиздец.
В нас полетели жёлуди и колючки, мы едва успели прикрыть мордочки, как на нас бросились и сами звери, койот бросился на доктора, но он увернулся и зверь тяпнул меня, вцепился в ногу. Я задрыгала ногами, а в глаза попытались вцепиться летучие мыши, они дёргали за гриву, хлопали крыльями, и повсюду рычала, пищала и завывала животина. Койот дёрнул за ногу и я упала на землю, его зубы крепко держали, хоть и не врезались глубоко, со временем боль даже утихла, только вот ужасный зверь, грозно рычавший и пыскавший пену из рта, всё не отпускал и от этого совсем не успокаиваешься. Пальни я по ним ракетницей, пару белочек точно превратятся в палёные носочки, а убивать, хоть и животных, мне не хотелось.
Поле магии чёрного оттенка обхватило всех животных и вскоре они повалились на пол. Летучие мыши остановились посреди полёта и шлёпнулись на сырую землю, койот ослабил хватку, а белки, парализованные, лежали в залежах желудей.
— Постоянно забываю, что я так умею, — усмехнулся Ордерли.
Он коснулся магией моей ноги, ослабив боль, опять поднял и побежал в обратную сторону крича при этом.
— Следуй за белым кроликом!
Двухвостый помог мне спуститься, тамбур Эквестрийского поезда оказывается смертоубийственное место – один сильный рывок и до следующей станции придётся ехать на дрезине. Я посмотрела в окошко двери. Не ясно кто там двухвостые или Эквестрийские пони, но зато они точно нас не заметили. Пегас взял винтовку на изготовку, кивнул головой на дверь. Будь тут Скарлет, всё бы закончилось в считанные секунды. Ей бы не помешала ни тряска вагонов, ни отсутствие оружия. Мы бы просто запустили её в вагон и закрыли дверь, стараясь игнорировать брызги крови и крики тех, кого она забивает прикладом отобранной винтовки. А бедному республиканцу придётся оставаться неподвижным, чтобы начать стрелять.
Открываю дверь вагона. На нас уставилась пара республиканцев. Один из них развалился на полу, другой ковырялся в ящике. Винтовки у обоих под копытом, но не наготове. Республиканец ухмыляется и просит их обойтись без резких движений – позади нас резко открывается дверь другого вагона. Республиканец — единорог — не сразу заметил нас и выкрикнул, что-то про жратву своим товарищам. В вагоне, который позади нас, сидело ещё четверо.
Наш двухвостый бьёт сородича по ногам и затем скидывает с поезда, глухой крик оповестил нас о неудачном падении. Дверь с армадой республиканцев быстро захлопнули, испуганный пегас подпёр её собой, и конечно, бросил свою винтовку, в то время как жеребцы из вагона впереди к своим винтовкам потянулись. Тогда я вытянула свою переднюю ногу вперёд, направила ракетницу и сигнальный огонёк влетел в вагон, угодив в отдыхавшего жеребца. Пламя обожгло его, заставляя орать и молотить копытами стараясь стряхнуть огонь, республиканец испытывал ужасные муки, но это было лишь начало. Я хлопнула железной дверцей вагона и сквозь окошко пронеслась вспышка света – это сигнальный огонёк взорвался. Арию боли теперь пели дуэтом – это оба республиканца мучались от ожогов.
Двухвостый больше не мог удерживать дверь и нужно было куда-то идти. Раскрываю дверь и бросаюсь в пекло, огонь горит и это очень не нравится, двум истошно орущим, республиканцам. Двухвостый шмыгает за мной и прикрывает за нами дверь. Тут в отличии от заднего вагона, была куча ящиков, наёмники выдернули сиденья и устроили тут склад на колёсах, но вагон всё равно останется пассажирским, всё-таки он для этого создан. Это я сейчас так метафорично вспомнила про ракетницу, её предназначение и свое решение больше не убивать. То есть... Метафора в метафоре. Теперь трупов после меня не оставалось, зато я оставляла обожжённые умирающие от боли тела, которые до сих пор тут. Они никуда не делись! Разныться конечно можно, я имею полное право на это, но пожалуй не сейчас.
Одним из ящиков мы заслонили вход. После того, как мы кое-что тут возьмём, можно будет отцепить вагоны, этим самым избавиться от наёмников. Отгоним локомотив подальше к Паломино и будем ждать доктора. Я вышла в тамбур проверить всё ли нормально – сразу стало шумно — колёса бились о рельсы и свистел поток воздуха, разрезаемый быстрым движением состава. Послышался чей-то спокойный крик, мой двухвостый друг нашёл просто подходящее время, чтобы задавать вопросы. Автосцепка была исправна, я боялась, что они повредят её. Хотя о чём я? Замарочиваться никто бы не стал. На этом поезде единственная пони с паранойяльными заскоками это я. Я аккуратно свесилась из этого убийственного тамбура – чтобы перейти из одного вагона в другой, нужно прыгать на этом экспрессе, никто не думал о задохликах. Однажды, моё раздавленное вагонами тело, найдут на рельсах из-за того, что кто-то не думает о своевременной модернизации оборудования. Автосцепка была слишком крепкой и мне не хватит сил, чтобы сдвинуть её. Тем более без инструментов. Я поднялась на ноги и передо мной в раскрытой двери тамбура локомотива стоял рослый единорог. Я подзависла и затем опомнилась – кто-то ведь должен вести поезд. Машинист угрожающе треснул кочергой по стенке тамбура.
Красный смешивался с чёрным. Кровь с порчей. Смола поглощала багрянец, эта гадкая субстанция, которая сократила мою жизнь вдвое, в последний раз, когда мы встречались. Боюсь, что нет никакого иммунитета – тот факт, что я возможно не умру от этой дряни не означает, что у меня иммунитет. Просто уже поздно что-то терять. Я чувствовала себя непотопляемым дерьмом и можно даже считать это положительной чертой моей личности. Лёжа в траве, выблёвывая свои органы и мочась кровью, я находила время для размышлений. Над мыслями о том, что и как происходит. Я уже не выблёвывала, а буквально рыгала смолистой мокротой, её накопилось ещё немного и теперь всё началось опять. Когда меня вытошнило порчей ещё раз, то организм успокоился. Острая боль отпустила живот и вместо неё пришла тихая ноющая.
Это было вообще не нормально. То, что происходит с миром. Просто покажите кому-нибудь подобное лет пять назад и пони бы в ужасе убегали, зовя на помощь элементы гармонии. Мне бы так хотелось показать другим пони, что-то что творится сейчас, это ужасно и мы должны предпринять, что-то, потому что моих действий явно не достаточно. У Ордерли постоянно какие-то безумные планы, но они то и дело срываются. Он тащит нас из одного пекла в другое и всё напрасно. Ещё один план. Как только он провалиться или обретёт успех, я завязываю. Хотя... Думаю больше никому я и не понадоблюсь.
Зато я знаю, что мне нужно будет сделать. Рассказать другим, что убийства это то, чего пони должны сторониться. И по моему виду будет ясно видно, что они разрушают пони, как морально так и физически. Эквестрия достойна большего, чем быть загоном для шайки мародёров, которые забыли о воле небес. Мы не должны забывать, никогда. И апокалипсис этому не оправдание.
— Ну всё, она умерла.
— Нет!
— Вон глаза закрывает.
— Ладно, ублюдки. Вы твари и засранцы и я даже не уверен можно ли вам вообще доверять, но я пойду на эту сделку с вами, потому что МНЕ в отличии от вас не насрать на Эквестрию, — доктор прислонил копыто к морде, глубоко вздохнул и простонал, — Я отдам вам лекарство, оплачу ремонт музея и да, я отработаю смену в этой больнице. Поверить не могу, что все врачи Мэйнхеттена исчезли.
— Мы не обманываем вас. Просто мы тоже заботимся об Эквестрии, — пони из музея слегка улыбалась. Позади неё работники музея перетаскивали лекарство и грузили его на повозки, чтобы доставить тем, кто в нём нуждается.
— Теперь скажите мне, где эти наёмники?
— Они спешно покинули город и направились в Понивилль. Знаю, что это не сильно помогло, но они также что-то говорили про поезд до Паломино.
Доктор округлил глаза. Затем взглянул на меня, глаз у него дёрнулся, а мордочка была непроницаемой. Он подошёл к железному контейнеру и с размахом ударился об него головой, да так, что аж послышался звон металла.
— Что случилось? – спросила я недоумевая.
Он развернулся с диком взглядом и прокричал.
— Нам и так пришлось бы искать этот грёбанный поезд!
Череда таунхаусов с заколоченными окнами и разрисованными дверьми, словно поле увядающих подсолнухов, всё не кончалась. Изредка тут ещё встречались пони, неподалёку была больница, та самая, которой мы отдали лекарства. Боу молчала. Она знала, почему мы здесь. Давнее обещание, что мне необходимо было сдержать. Отец Боу, скорее всего уже ринулся на её поиски сам... Ладно. Во мне слишком мало оптимизма, чтобы произносить подобные фразы, прошло слишком много времени, чтобы надеяться на такое. У нас было время проверить дом Сэнди, пока доктор в больнице, заодно Ордерли проверил списки больных в стационаре, и родственников Боу среди пациентов не было. Так что её отец должен быть в добром здравии. Или мёртв. Боу молчала. Она знала, почему мы здесь. И совсем не знала, что думать по этому поводу. Что ей делать и как реагировать. Мне совсем не хотелось, чтобы она связывала меня со смертью своего отца, но да что уж там говорить – апокалипсис связал наши судьбы, так что если с чем я у неё и ассоциируюсь, так это с унынием.
— Здесь, — произнесла она.
Дом ничем не отличающийся от остальных. Двухэтажный с зелёной дверью. Лишь бантик, привязанный к почтовому ящику, выделял это здание от всех остальных. Это был их герб. Их знак, развевающийся по ветру и приводящий путника из дальнего пути к родному очагу. Мне было это знакомо. Поэтому я с ней. Буду с ней, чтобы там не случилось. Казалось дико циничным не надеяться на то, что её папа выжил и в тоже время казалось глупым ожидать чего-то другого.
Пегаска постучала. Затем ещё раз. Никто не открывал.
— Может его настигла глухота? – спросила я.
— Возможно, — ответила Боу.
Она спустилась с лестницы. Отодвинула камень и подняла ключ. Поднялась. Ключ щёлкнул в замке и дверь раскрылась – глухо скрипя, приоткрыла проход в пыльные чертоги. На полу виднелись следы чьих-то копыт. Маленькие островки оазиса в пыльной пустыни покинутости. Кто-то здесь был и живой. Но глаза Боу не округлялись от удивления, наоборот она будто вполне привычно захлопнула дверь, когда мы вошли. Она не обратила внимания на следы, её куда больше волновала пыль на шляпе отца. Она её взяла с вешалки и начала заботливо оттряхивать.
По скрипучим доскам мы прошли в глубь дома. В кухне была такая же пыль. Она была везде и лишь эти дорожки живых следов, заставляли ужасаться происходящему, потому что дорожки следов вели ровно туда, куда двигались мы. Они заканчивались у пустующего кресла-качалки. Боу села возле него, и опустив голову, произнесла.
— Я здесь уже была. Когда ты умерла, — она повернула голову, слезинка скатилась вниз по мордочке, пока не достигла лёгкой улыбки, — Это мило с твоей стороны, помнить об обещании не смотря ни на что. Я думала, что если прийти сюда с тобой произойдёт чудо. Прости... – она зарыдала.
И я ничего не могла поделать.
Я обняла её – она причитала о том, как любила своего отца. И я ничего не могла поделать. Она теперь была матерью. Не просто беременной кобылой, а той, кто ответственна за своё дитя и сделает для него всё.
— Ладно, — она утёрла слёзы, — Мне нельзя нервничать.
Мир в котором разрушается всё, удивительным образом сохраняет замечательное. Обращая что-нибудь в истлевающий пепел, он озаряет вещи прекрасные и мы начинаем их ценить. Но важно уметь делать свой выбор, а не просто спасать всё, что может сгореть. Боу сделала свой выбор давно, теперь она его только подтвердила.
— Бежим за кроликом, пока он удерживает медведя! – крикнул доктор, республиканец хоть и был весьма потрёпан, но до сих пор дрался с медведем.
— А может ты ему поможешь?
Ордерли слегка задумался а затем спохватился и луч тёмной магии вонзился в медведя и парализовал огромную тушу. Республиканец с ошеломлённой мордочкой оглянулся вокруг, и увидев нас, истошно заорал от негодования.
— Ты раньше так сделать не мог?!
Доктор лишь развёл копытами.
Кролик Эйнджел стоял около корней деревьев и когда мы повернулись на него, громко засмеялся, потешаясь над нами. Республиканец удивился, но мне-то было прекрасно известно, кто этот кролик и на что он способен. Самый вредный из всех питомцев Флаттершай, он изводил всех жителей Понивилля, если ему казалось, что кто-то что-то не так сказал или сделал Флаттершай. Откуда его знал доктор, мне неизвестно.
Ордерли попытался и в этот раз использовать заклинание паралича, но вместо тёмной энергии, рог выдал только пару искр.
— Теперь я вспомнил, почему не злоупотребляю этим заклинанием.
Доктор как-то упоминал, что его магические способности быстро выдыхаются и долго восстанавливаются.
— Давай торопись! Нам нужно догнать белого кролика, — крикнул Ордерли республиканцу. Судя по всему и в этот раз доктор выдохся.
Кролик дёрнул в лес, когда доктор рванул за ним. Двухвостый, вздохнув, ринулся за ними обоими. И что остаётся мне? Я скользнула в лес, пробегая между деревьями и уворачиваясь от низких веток, но вскоре все силы у меня кончились. Здоровье последнее время меня подводит, ещё больше, чем раньше. Порча давала о себе знать. Ноги устали, а сердце колотило, как кролик ногой. Уверенна они справятся и без бесполезного мешка дерьма. Меня то есть. Они убежали далеко вперёд. Деревья вечно дикого леса скрыли их силуэты и наступила тишина. Постепенно, шум цокающих копыт, растворился в спокойствии леса.
Огромное торнадо было бесшумным. Спокойно крутилось и сжималось, ожидая своего часа. Интересно, почему оно появилось? Неужели небеса нас так наказывают? Будто мы недостаточно наказаны... Боюсь о происхождение этой бури мне не суждено будет узнать. Если вдруг... Если вдруг, всё-таки, пони смогут пережить эти времена – запомнят ли меня? Хоть небольшая строка в архивах, о том, что была такая раздолбайка. Да... И все будут знать о том, как я всрала Эквестрию. Мне стало полегче и копыта понесли меня спокойной походкой в глубь леса. Животные неподверженные вирусу, продолжали существовать, как, вероятно, существовали и до появления пони. И теперь казались даже спокойней. Счастливей.
Наверное, я буду забыта, как и всё плохое. Это бессмысленно думать о подобном, скорее мне просто интересно. Так или иначе, после меня ничего не останется. И после моей матери тоже. Но думаю это всё бред с оставлением наследников. Я понятия не имею о том кем были мои прапрапрапрапредки. У Эпплов, к примеру, фетиш был на родственные связи – Эпплджек, как-то показывала их альбом. Но остальным это не присуще. Да и неужели жизнь моих прапрапрапрапредков стала бессмысленной из-за того, что их дальняя родственница слишком никчёмна и не стала изучать родословную, как ей велел отец. Это не сделало бессмысленным их печальные и радостные моменты жизни. Их любовь стала лишь более пламенной от своей особенности. Каждый влияет на мир и если уж делать архив, то со всеми. С той кобылкой, из деревни неподалёку, Рэйнбоу Фоллс, с новоявленным шерифом Эпплузы, с каждым умершим, с несчастной пони, по имени Скарлет и той, кого она пыталась спасти, но не успела. О небеса, пускай они просто запомнят, как всех спасла Твайлайт. Так будет легче.
Если вообще останутся те, кто смогут запомнить.
Выстрел нарушил тишину леса.
Машинист размахнулся кочергой, заставляя меня пятиться. Тяжёлая железная палка вонзилась в стену вагона, оставляя там вмятину. Эта вмятина, вполне могла быть смертельной, придись удар мне по виску.
— Стреляй! — крикнула я двухвостому.
Он спохватился, попытался выхватить ружьё, но он торопился и винтовка упала на пол, а единорог тем временем приближался. Перепрыгнув с локомотива в тамбур вагона, он яростно крикнул и схватил кочергу. Республиканец наконец прицелился. Единорог слегка занервничал и остановился в проёме дверей.
— Стреляй! – повторила я.
Но он опустил винтовку.
— Он Эквестриец.
У него был один хвост. А республиканец стрелял, только по тем у кого их два. Я кричала чтобы он убил его, я жаждала его крови. Как Скарлет, которая не могла убивать, но желала этого. У единорога сердце в копыта ушло, когда он увидел пушку направленную в его сторону. Тогда моё обещание это не более, чем наркоз для совести?
Пламя охватило вагон. Мучавшиеся республиканцы утихли – возможно они были мертвы. Все обещания, все желания, лишь ширма – существенно усложнившая сегодняшний день, но даже после этого, у меня копыта не поднимались выхватить винтовку и пристрелить того единорога. Возможно безумие уже охватило его и тогда он способен убить нас. Возможно его мораль и гармонии утеряны и тогда он способен убить нас. А если не он – то мы сгорим в пожаре, который устроила я сама.
— Лэмплок, лови!
Республиканец кинул мне под ноги облачный клинок – он пошарился в коробках, пока я возилась с автосцепкой – тот самый клинок, который мы и искали. Лезвие клинка и впрямь было сделано из облака. Единорог начал крутить кочергу телекинезом и приближаться ко мне. Обоими копытами держась за рукоятку могущественного клинка, я думала о том, как бы не убить этого пони. Если уж клинки способны помочь остановить Дискорда, то что они сделают с обычным Эквестрийцем.
Я увернулась от кочерги и полоснула лезвием по ноге единорога. Но оно прошло насквозь не оставляя даже царапины.
— Так поэтому его называют облачным... – успела прошептать я, перед тем как единорог ударил кочергой по моей ноге, которую совсем недавно искусал койот.
Я сразу же согнулась пополам и упала на пол вагона. Единорог замахнулся ещё раз, но с ног его сбил республиканец. Они были в опасной близости от тамбура и запросто могли свалиться вниз.
— Отыщи второй клинок!
Я ринулась к коробкам. Всё вокруг полыхало, чёрный смог не уходил из вагона и напротив, с каждой минутой количество едкого дыма только увеличивалось. Несколько из коробок были вскрыты, на поверхности одной из них должен быть второй клинок. Не положили же их в разные коробки? Позади меня слышались крики. Я на миг оглянулась. Республиканец избивал единорога, но на секунду остановился и единорог накинулся на него. Двухвостый давно бы прикончил своего врага, но не мог этого сделать, точно также, как и королевская гвардия, во время войны.
Мы летели на поиски поезда. После изнурительной встречи с любимыми зверушками Флаттершай, хотелось, чтобы всё прошло гладко. Хоть бы не пришлось гнаться за поездом. Думаю с нас вполне достаточно. Тем более с республиканца. Схватка с медведем, это не то, с чего хочется начать денёк. Ордерли внимательно глядел вдаль, стараясь уловить взглядом локомотив, и поэтому, ему было не до обсуждения политики с двухвостым. Я подошла к пегасу.
— Это было впечатляюще.
— Это было ужасно, — улыбнулся он, — часто вы в такое попадали?
— Нет. С медведями дрались в первый раз. У нас вообще раньше был налаженный контакт с фауной.
— Особенно с найтмервульфами? – он усмехнулся
— Бааа... Эти не в счёт.
Он очищал шлем с надписью про ответственность, откинувшись на стенку вертолёта. Успокаивающее монотонное действие. Что-то вроде компульсий, которых у меня, кстати, давненько не было.
— Я ведь даже твоего имени не знаю.
Он усмехнулся ещё раз и после этого, улыбка его пропала.
— И не узнаешь, — твёрдо сказал он.
Я слегка подзависла, но затем поспешила удалиться. Не в первой, когда мне отвечают подобным тоном, но в данном случае это было неожиданно.
— Прости. Не хотела... Это не моё дело, ты прав.
— Нет! Дело не в этом, — он отложил шлем в сторону и глубоко вздохнул, — как думаешь я хороший пони?
— Конечно!
— А республиканцы?
Я опять подзависла. Мне пора бы уже начать пить таблетки от головы или отдохнуть денёк другой, а то подобный темп работы мозга, просто удручает. Хотя, что поделаешь, если ты патологическая тугодумка?
— То есть... Все?
— Да. Они хорошие?
— Ну... То есть... Ну, мне ведь нужно...
— Вот именно. Они для тебя не хорошие. И это вполне нормально. Пока я не узнал Эквестрийцев, вы тоже казались мне не совсем хорошими. Или республика уверила меня в этом. Просто ещё я знал, что и республиканцы ведут себя как дерьмо в последнее время. Поэтому и дал Эквестрийцам шанс. И вы показали себя с очень хорошей стороны, — он улыбнулся, — наверное, те дни в Эпплузе, были одними из лучших в моей жизни после начала войны. Но мне не давала покоя мысль о том, что и в республике, когда-то было также. Может чуть менее гармонично... Но всё-таки. И я хочу, чтобы для тебя... Чтобы я был всего лишь одним из... Наверное, я странно объясняю. То есть сейчас, назови я тебе своё имя, ты перестанешь воспринимать меня, как просто республиканца. Я хочу показать тебе, что каждый способен стать лучше. Каждый может сложить оружие и каждый заслуживает прощения, если он его искренне просит.
Два клинка лежали у меня в седельной сумке, а локомотив находился под моим управлением, но республиканец до сих пор не мог справиться с единорогом, а я не могла справиться с автосцепкой, даже все инструменты мира не помогли бы мне. Тут нужна была сила, которой у меня нет. Я нервничала, ведь от этого зависело всё, я нервничала и постоянно смотрела в сторону горящего вагона.
Республиканец повалил единорога на пол. Рядом с ними упала горящая балка и вслед за ней обрушился участок крыши, искры вспорхнули вверх от истлевающих досок, когда те повалились вниз.
— Я не хочу тебя убивать, — сквозь треск пожара, послышался голос двухвостого снайпера.
Он отошёл от единорога и прошептал.
— Не хочу.
Единорогу на это, похоже, было всё равно. Он телекинезом схватил горячую балку и ударил республиканца по голове. Я закричала, но мой крик беспомощно растворился в звуках пламени. Единорог забивал республиканца, с каждым ударом, балка багровела всё больше. Ещё была надежда. Эквестрийцы не убивают. По крайней мере, раньше не убивали. Не могла же Эквестрия пасть так низко и так скоро? Он ведь не убьёт его? Мы вытащим его из горящего вагона, залечим ожоги...
Единорог выхватил винтовку, она слегка обгорела, но вряд ли была повреждена. Эквестриец прицелился в республиканца, которого мне не было видно за кучей обрушившихся досок. Нееет. Он не сможет убить его. Сейчас бросит ружьё. Он его бросит. Не станет стрелять.
Громкий звук прорвался сквозь пламенные языки, обжигавшие своими прикосновениями вагон и затем кровь брызнула на единорога, обагрив его шкуру и винтовку. Я заревела. И хоть до сих пор надеялась, что он жив...
Эквестриец со стеклянным взглядом посмотрел на меня. Он был убит. Также, как он только что убил республиканца, он точно также как и он, был мёртв. Он осознал, что с ним только что произошло и что он только что сделал. Что он здесь вообще делал? Его наняли машинистом. Заплатили битов и сказали, что дадут сверху, если груз доедет в сохранности. Так было? Единственный благородный республиканец, которого я знала, умер за пару битов сверху?!
У меня было огромное желание стрельнуть из сигнальной ракетницы ещё раз. Моё обещание было итак нарушено и я вполне смогу нарушить его ещё раз, ради такого повода. Пелена слёз и едкий дым огня мешали прицелиться, но когда я наконец была готова стрельнуть, нечто остановило меня. Я долго смотрела на единорога, убившего настоящего героя. Героя, который спас жителей Эпплузы. Героя, который спас меня и тех, кто мне так близок теперь. Героя, который стремился доказать, что он не один такой в республике.
Я так и не смогла выстрелить в единорога. Он отодвинул ящики, в вагон вбежали республиканцы прикрываясь от дыма, и тут упала ещё одна балка обрушившая крышу вагона окончательно. Раздалось ещё пару выстрелов, а после этого, осталось лишь пламя.
Я выстрелила в воздух сигнальной ракетой, остановила локомотив, разместилась около котла и заплакала, прикрыв мордочку копытами.
Я открыла глаза. Сквозь слёзы стараясь разглядеть, что там вокруг. Перестало тошнить, но голову теперь сжимало ощущение боли. Шкурка промокла вместе с хвостом, и было очень зябко. Любое движение заставляло меня мучиться. Несмотря на это, кто-то подхватил меня и потащил, я запищала от тысячи гвоздей врезавшихся в мозг и мало этого, так ещё кто-то громко кричал. Это были голоса доктора и Боу. Они спорили. Он говорил о том, что всё получилось, о том что друид всё рассказал. Она говорила о том, что он придурок рисковавший моей жизнью, она говорила о том, что он придурок погубивший слишком много жизней. Он сказал ей, что всё это ради Эквестрии. Она сказала, что не позволит ему погубить ещё и жизнь её ребёнка.
— Это наш ребенок, а не твой.
Доктор положил меня на оледеневший пол «Персепшена-2». Они с Боу продолжали громко ругаться. Вскоре вертолёт начал взлетать и их крики, частично, поглотил звук лопастей. Доктор с Боу опять разругались, а мы опять потеряли ещё одного пони, который хотел помочь другим. И мне стало одиноко.
Белый кролик корчился от боли, вся его шёрстка была перемазана в крови. Но нас волновало не столько его состояние, сколько то, как мы будем объяснять это Флаттершай. Ногу на прочь оторвало. Подоспевшая Боу орала, и, видимо, из детских стишков была уверенна, что все доктора умеют пришивать лапки зайчикам, Ордерли, забравший ключ, бегал вокруг кроля, трясся окровавленной конечностью и, плеская кровью во всех вокруг, только республиканец недоумевал, чего такого в этом ушастом.
— Ты можешь так не орать!
— Сам не ори! На меня вообще орать нельзя!
— Да ладно вам, это просто кролик!
— Да что ты заладил-то! Это не просто кролик. Это кролик Флаттершай!
— Да откуда мне было знать-то!
— Действительно! Если бы Ордерли объяснял свои дурацкие планы, такого дерьма не было бы!
— Можешь не ругаться! Ты всё-таки мою дочь носишь!
— Ого! С каких пор тебе интересно твоё дитя стало? И с чего ты вообще взял, что это кобылка?
— Потому что я проверил, — мы все замолчали. Боу вцепилась взглядом в Ордерли, — Я врач и единорог. Я проверил. Это кобылка.
На мордочке Боу вспыхнула мимолётная улыбка и затем погасла, чтобы разгореться ещё раз.
— Обсудим позже, — с глупой улыбкой произнесла она, и её взгляд устремился сквозь мир, в одну лишь ей известную сторону.
— Не хотел напоминать, но у вас тут заяц дохнет, — прошептал пегас.
Доктор спохватился, а Боу вышла из транса и, спотыкаясь, пошла к «Персепшену-2». Только что благодаря тому, что двухвостый подстрелил кролика Флаттершай зародилась возможность на воссоединение семьи. Они конечно могли разругаться в любую минуту, но смотреть на них, благоговеющих от чуда зарождения жизни, настоящая радость.
— Думаешь, есть ещё надежда, что они будут вместе? – спросила я двухвостого.
Он улыбнулся.
— Надежда есть всегда.