Незаконный транзит
Игра в лица
— С тобой всё хорошо?
— М… да-да, всё окей. – срывается с моего молящего о жидкости языка. Я устало моргаю перед пустым тёмно-зелёным экраном. – Просто немного не выспалась…
Мой офис – залы безустанно стучащих клавиш, лишенных интереса в жизни пони и требующих безоговорочной серьёзности звонков. Белая цитадель с множеством компьютеров, но где нет нужды в полном использовании их возможностей, в том числе и серверных. Я работаю в компании, занимающейся организацией торгов, посредничеством и последующими перевозками товаров через королевства. В наших интересах, что б продавец и покупатель получили оптимальную выгоду для их обоих, транспорт и лицензии на международный транзит, а мы хотим получить свой процент от торгов. Процент зависит от самого товара, так, к примеру, я занимаюсь торгами продуктами, материалами и предметами третьего класса – всё, что дороже трёх миллионов и дешевле ста миллионов. Средний процент за подобную сделку в двадцать миллионов составляет от 5 до 15%. Лицензирование в наших конторах проводятся, чуть ли не за даром – основной навар за перевозки и конфиденциальность, если такая должна быть. Мы как стайки пчелок собирающие с предпринимательских цветков мёд для наших сот-клиентов.
— Ты сейчас сидела и лупила в экран, прямо как зомби. О чём ты так задумалась, мечтательница?
В голосе звучит усмешка, но не злая. Добрая усмешка – дружеская усмешка. Холодная рука ложиться мне на плечо, а я всё продолжаю думать о том, как же иронично прозвучала её фраза.
— …О работе. – Говорю я, пробегая по зелёным строчкам в тёмном чёрном поле.
Сидя по семь лишних часов перед монитором привыкаешь к этому экрану, будто к своему второму дому. Сияющие зелёные строки с множеством цифр, коэффициентов и слов, мерцающие на фоне всепожирающей чёрной пустоты. Офисная романтика, зачаровавшая своей монотонностью. Я случайно вздрагиваю от сжимающего холода её конечности.
— Похоже, ты тут единственная о работе думаешь. День то только начался.
Она садиться на своё скрипучее кресло и кладёт руки на батарею рядом со столом. Прижимает их и гладит горячий металл, улыбается.
— Извини, забыла сегодня ночью окно закрыть. Давненько не было так ветрено. Постоянно забываю про это.
Глайдер, или просто Эри. Эри, Джери, Мэри – наверное, одно из самых рифмующихся имен и приятных для произношения. Будто из уст звучит сама лёгкость и беззаботность. Эри моя лучшая подруга, мы работаем в одном отделе. Я специально выбираю дневную смену, чтобы работать с ней, так как вампирам запрещено брать ночную смену, а потом гулять по дневному городу. С ней я чувствую себя спокойнее, чем с кобылой из ночной смены. Она вечно наблюдает за моим экраном, а это заставляет меня нервничать, как под дулом пистолета.
Мой стол – часть моего инструмента. На нём всегда господствует порядок: пустые бланки всегда лежат отдельно от заполненных на правом краю стола, так, чтобы их легко было забирать, идя прямо по коридору. Первые в свою очередь лежат около клавиатуры аккуратной, почти идеальной стопкой. И как бы я не пыталась выровнять их — всё равно не получается. В мире не существует идеальных ровностей. Рядом с бланками в ряд лежит три ручки разных цветов: красного, тёмно-синего и чёрного. Красный – цвет очаровательных роз, мака, одна из самых ярких красок в палитре, которую воспринимают наши глаза, если не самый яркий. Алый цвет нужен для оформления отказов в заказах, видимых замечаний и затрат. Тёмно-синяя ручка являет собой ничего, кроме как записной. Она не участвует в бланках; чёрная выполняет всю главную работу. Все коэффициенты, названия и адреса – это всё она. Для меня все эти ручки влияют на настрой. Если красная – я возмущаюсь, что запрос некорректен. Синяя – расслабленность, а чёрная – это вся моя головная давящая боль. Если в руках оказывается чёрная, что чаще всего происходит, меня ожидает несколько лишних тысяч слов.
Я считаю, что работа не должна менять нас и тем более менять личность. Работа лишь посредственная возможность для получения денег для своих благ, а саморазвитие остается именно за нашими решениями и желаниями. Пусть бы фермер оставался фермером, но зато он был бы умнее, чем любой другой столичный юрист. Обычно пони, которые посвящают свою жизнь саморазвитию отрекаются от всего, лишь бы совершенствовать себя и идти по стопам святых. Религия — это не только нравоучения, но и в более древних записано много полезной пищи для ума. Физик-ядерщик не может назвать себя умным, потому что он таковым на самом деле не является. Он хорошо только физике, может он пишет красивые романы по вечерам, когда есть свободное время. Но пони, которая посвятила себя чему-то одному, уже не вернет потраченные годы. Слово "умный" не принадлежит никому из существующих индивидов. Им можно делать комплименты, но в какой-то степени каждый из нас потребляет достаточное количество информации, чтобы стать "умным" в чём-то. Например я умна в том, что хорошо заполняю бланки сразу двумя ручками. Ещё я люблю думать, прогуливаться, посещать секции для любителей фантастики, а ещё я иногда просматриваю порнографию. Хотя это... тяжело назвать достоинством... но ведь я и вправду в этом знаю не мало и могу объяснить на своих словах, для чего это нужно мне.
Эри привстала с места и, высунув голову из рамы, посмотрела, идёт ли кто-нибудь по коридору. Никого там не находит, возвращает свой стеклянный взгляд на меня.
— Можно сигаретку?
— ..Совсем своё место не ценишь? – я встречаю с её стороны лишь ухмылку. – Тебя всего неделю назад ко мне в отдел взяли, а теперь ты решила себя оштрафовать?
— Просто дай мне её. Никто даже не посмотрит.
Неприятно, когда что-то в кармане твоих брюк может лишить близкую тебе пегаску работы. Я протянула никотиновую палочку с яркой оранжевой полоской. Моя подруга достала из кармана своих серых штанов металлическую зажигалку и, с характерным только для этой зажигалки щелчком, зажгла сигарету.
— Пахнет лавандой... Это ведь не табак, верно?
— …Да.
— Что-то я у тебя клыков не вижу. Хах, ты что, специально для меня их покупаешь?
— Нет, конечно же… Я просто перепутала, когда покупала.
— Ну, ты и чудная!
Конечно же, для неё. Две вещи, которые я знала точно: я не курю и уж точно не путаюсь – для себя я всегда пишу списки в магазине. Мне всегда было очень одиноко, а Глайдер единственная, кто решила скрасить моё одиночество. Я лишь хочу, чтобы мы оставались подругами, но я не могу перестать ждать того дня, когда она уйдёт и просто забудет, что я существую. А я даже не могу сама понять, реальна я или меня давно поглотило современное общество. Я утонула в нём, как в зыбучих песках, но пока Эри даёт мне понять, что я не ушла в песок полностью с головой. Хочу делать что-то не для себя.
— Пойду в туалете покурю. Вспомню школу с её голубыми кабинками.
— Хорошо.
Примерно так мы и общаемся, если можно это так назвать. Иногда моя «немая» речь и ограниченность интересов просто убивает всякие надежды на бессвязные попытки заговорить. У меня не слишком приятный характер. Приятнее говорить с собой – слушать собственный голос в своей голове. Он безграничен, идеален, проникновенен, изящен. Его тональность всегда именно такая, как хочется мне. Внутри себя, на дальних уголках разума можно воспроизвести любую музыку, любое кино, какое я только пожелаю. Но фантазия разрушается подобно карточному домику, если кто-то нарушит её идиллию. Тем более так резко.
— Рад видеть тебя так рано, Спар-клин.
Мой босс умеет появляться внезапно – пожалуй, единственный его талант. Этот момент я помню очень хорошо. Он буквально врезался в мою память вместе с его переживаниями и волнениями. В “Фоур Роадс Компани” царит тоталитаризм, или почти что его апогея, а Оксворд реализовывает его. Хорошо, что он хоть не превратил мой офис в вечернее реалити шоу.
Синяя ухоженная шерсть, короткая стрижка, блеклые с серебристым отливом волосы и эти глубокие глаза цвета острого жгучего перца, одетый в дорогой костюм за десятки тысяч астр – для босса он выглядит через чур стереотипно и примерно так же себя ведёт. Со мной он не общается, сегодня один из самых редких дней, когда он зашёл ко мне лично, а не отправил ко мне свою секретаршу, которую он так же любит иметь, запираясь у себя в кабинете. Когда кто-то стоит на ступеньку выше по должности, он автоматически становиться фаворитом у тех, кто находиться у самого начала лестницы. Мне тошно прислуживать. Пусть лучше ценят мою работу, а не гладкость моего языка.
Оксворд… имя коренного столичного гражданина… Орд прямо подчеркивает высокий статус. Наверное это окончание пересадили со слова “горд”.
— Я… Доброе утро, мистер Оксворд.
Его появление сбило меня с толку. Он будто зажал меня в угол, словно кот из мультика загоняет трусливую мышь, и я уже начала искать объяснения отсутствию моей подруги. Но его голос звучал как-то неестественно добрым, как у маньяка.
— Смотря на тебя, не думаю что оно доброе. У тебя… всегда такие мешки под глазами?
— Нет. Я просто в последнее время не высыпаюсь.
Его не волнует моё состояние – его интересует только выгода. В наш век все крупные дельцы ставят выгоду выше жизни.
— А почему ты не высыпаешься?
— … Я что-то не так сделала?
— «Что-то»?.. Наверное. Попробуй-ка мне объяснить это «что-то».
Демонстративным взмахом он хлопнул по моему столу красной папкой с заполненным бланком, и когда я только прочитала первую строку, то по спине проехался беглый холодок. Первая строка гласила: «Собственник>получатель: «Гранд-Холдинг»>Лост Крайм». Я знала, что это за сделка, и потому меня тут же окутал страх, но Оксворд этого знать не должен. Его незнание должно было спасти весь договор. Этот транзит должен быть инкогнито, и я слишком много потратила времени, что б он таковым и оставался.
-…Так ты объяснишь мне? – словил он мой бегающий по буквам взгляд. – Это ведь ты заполняла. Почему товар был на учете и успешно из него вышел, а у меня на компьютере не было документа на собственность? И зачем для мыла стоит ограничения для таможни?
Слишком много вопросов, на которые я не могу ответить. Обычная дезинформация сейчас тоже самое, что и пользоваться презервативом после секса. В столе лежит белый конверт под многочисленными папками. Его время настало — сейчас эта толстая упаковка должна выручить меня, как сказала мне Коблер. Она сказала, доставать его, если будут проблемы. Только я достаю дрожащей рукой конверт, и глаза моего босса начинают сверкать, как рождественские игрушки. Он молча придвигает конверт по столу к себе, чтобы никто не заметил, затем неловко открывает.
— Если это как-то коснется меня… то ты знаешь, что произойдет.
Я киваю, будто понимаю, о чём идёт речь.
— …У тебя завтра выходной. Отдохнешь.
— Правда?
— Безусловно. Не буду тебя отвлекать.
В современных джунглях деньги могут справиться с любыми трудностями, в том числе и заставить кого-то молчать, на время претвориться слепым и глухим. У меня не так много денег и потому я работаю в «Фоур Роадс». Забавно, какими же доброжелательными становятся пони, после получения денег.
— Ушёл? – спрашивает меня Эри, выглядывающая из за угла.
— Ушёл.
Деньги заставляют нас топтаться на месте в развитии. Пони хотят получать выгоду от всего, но обычные жизни отбрасывают за план их графика. Ежедневно на складах сгнивает большие количества зерна, картофеля, овощей и другой продукции – их срок заканчивается, но пони слишком алчные для того, чтобы верить, что их деньги просто так исчезают. Всех заботят новые продвинутые технологии, которыми можно подчеркнуть свою индивидуальность и похвастаться перед друзьями, хотя на самом деле они показывают свою зависимость от мерзотных стереотипов и общего потребления. Мы листаем модные журналы, позабыв про библиотеки, которые и то дают нам книги бесплатно и работают за гроши, прожигаем свою жизнь в клубах, заливаемся алкоголем, наркотиками и курим, пока бугристая полоса пульса не станет прямой линией. Никого даже не волнует, что где-то в жарких саваннах далеких стран ежедневно умирают тысячи детей из-за примитивных болезней и голода. Зачем нужно лечение, которое «спасёт всех нас от ужасной смерти», если больные раком, лихорадкой, лепрой, малярией даже не могут себе позволить его. Пони это не беспокоит… Их беспокоит, что телефон в их руках устарел и теперь нужно купить новый, более дорогой,чтобы быть в тренде. Будем носить наши органы, продавать вещи из дома, например как классическую литературу и купим себе что-нибудь новенькое. Деньги тормозят развитие и это ни для кого не секрет – для кого-то это тайна, заговор, а для кого-то реальность. Технологии не взмывают ввысь, потому что для кого-то это выгодно, зерно гниет, потому что для кого-то это выгодно, «террористы» и преступные группировки раскручивают по телевизору, потому что для кого-то это выгодно.
Правда, так же как и питьевая вода — должна подаваться чистой, без примесей. Вода прозрачная, но это не значит, что в ней нет вирусных микроорганизмов, металлов, хлоридов.
— А чего это он приходил?
— Да так… решил проведать.
— Может он к тебе неровно дышит?
Если это шутка, то она прозвучала как оскорбление.
— … Похоже, я опять что-то не так сказала. Хочешь сходить куда-нибудь, чтобы я загладила свою вину?
— Не знаю… у нас… столько работы.
— Ты всегда так говоришь. Завтра я за тобой заеду – говорит она мне, будто пропустив мои слова мимо своих ушей.
Но пока в моей голове не было место для отдыха – сегодня ответственный день, который держал меня на нервах. Сегодня к вечеру в город приедет груз, о транспортировке которого заботилась именно я. Именно я скрыла ничем не примечательный продукт среди гор других договоров. Я договорилась о неприкасаемости груза, выбрала пути и обошла таможню, ради общей секретности. Ради собственной выгоды.
Отчетливо помню этот вечер – город к тому времени уже погрузился в темноту, засияли цветастые вывески, приманивающие молодежь, как мошкару, из канализационных люков и решеток по улице вверх поднимался серый тёплый дым, мимо проезжали редкие машины, сигналящие неясно кому и звучал глухой дикий рогот из баров. Я одела чёрную майку, кожаную куртку и натянула на себя джинсы. Но я пришла на эту мрачную криминальную улицу столичного анклава, со своими собственными законами, не для отдыха — для меня это место слишком опасно.
Это место в народе часто называют «мусорным районом», но я думаю это всего лишь из-за вида визуального. Даже в солнечных районах видна только верхушка айсберга, а всё остальное таиться под тёмными ледяными водами. Я здесь, чтобы проведать «груз», вместе с получателем и кажется, получатель несколько перегнал меня. Захожу в один из тёмных узких переулков, по обе стороны лишь две двери, освещенные светом лампы, а дальше одна красная дверь. За ней меня ждёт совсем другой мир, другое начало и моя другая личность: более пасмурная, безнравственная. Наверное, раздвоение личности, но это объяснимо. Когда я вхожу в эту дверь, меня будто заменяет другой клон. Я стучу по грубому металлу, на котором красуется замкнутая в круге буква «V», вызывая нечто за стеной, что впустит меня внутрь. Мало кто знает обозначение этой буквы. Именно буквы, а не цифры древних.
— Кто есть?
— «Транзистор» – отвечаю я тяжелому мужскому голосу и подхожу к двери, чтобы меня могли увидеть.
Верно – название полупроводникового триода стало моей кличкой. В каждом телефоне под сто миллионов транзисторов, а в компьютерах свыше ста миллиардов. Нашу крупную корпорацию так же можно представить в виде этого самого компьютера, но моим подельникам интересна лишь я одна, потому что именно я управляю их энергетическим зарядом. Об идеальном обществе можно только мечтать и маловероятно кто-то уже будет за него бороться.
Войдя внутрь, я оказалась в длинном коридоре, окрашенном в зелёные цвета и обвешанном всякими ободранными листовками, до которых нет никому дела. В углу около двери опирался о стену «привратник», пронзительно смотрящий на меня своими голубыми покрасневшими по краям глазами из темноты. Он всегда был одет как байкер, но на копытах ничего не носил, как типичный хиппи, а у его рта сияла подпаленный папирос. Каждый раз привратник выдыхал из своего рта клубни дыма, словно та самая канализация, совсем не задумываясь о вреде.
Несмотря на моё детство, я выросла уверенной идеалисткой, старалась учиться, хотя образование в деревне мне не дало почти ровным счётом ничего, что помогло бы мне пробиться к вершине.
Пройдя дальше, можно увидеть, как в одной из распахнутых квартир, забитых всяким мусором и грязной обузданной шпаной на полу валяются грязные использованные шприцы. Оттуда просачивалась старая музыка десятилетней давности, вместе с её поддельной простотой и философскими текстами. Это рок, но какой именно мне не было известно. В моей прошлой жизни не существовало музыки – только звук дождя по крыше и пение птиц. Напротив, в другой стороне сидело несколько криминальных личностей, которых я вспомнила, увидев по телевизору в нашем офисе. Я никогда не ввязываюсь в неприятности, если они не принесут мне выгоды, а разговор с ними не принесет мне ничего, кроме как несколько крупных дыр в брюшке.
Они — пятеро разодетых в дешевые костюмы, рубашки и галстуки разных цветов — сидели за столом, на котором лежали игральные карты, несколько пачек пурпурных купюр и два дробовика. Странно, что они не могли позволить себе хорошие костюмы, хотя это была скорее маскировкой, либо старой привычкой и напоминанием, из какой ямы все мы вылезли. Розовая кобыла в жёлтой рубашке и солнцезащитных очках, постоянно улыбалась, хотя на самом деле по её стороне было не так много денег. Рядом с ней сидела полностью белая кобыла, склонившая голову и похоже отдыхающая от напряженной игры на кресле. Рядом с ней не было ни карт, ни оружия, ничего. Она положила свои чёрные руки на стол, а сама, молча, курила что-то, что в её легких превращалось в голубоватую дымку. Загадочная, молчаливая, отстраненная — почти как я, только вот её вид внушал в меня страх.
Я прошла мимо этих комнат быстрым шагом, не дожидаясь пока кто-то обратит на меня внимание. Дальше шёл небольшое расширение, переходящее в просторный зал, полный всяких разукрашенных лавочек и пони-маргиналов. Зал делился на два этажа, на второй этаж шла хлипкая металлическая лестница. Здесь, на чёрном рынке, продавали фактически всё, и всё это можно было найти в сети, если копаться гораздо глубже и усерднее. Наркотики, оружие, кровь, запрещенные препараты, детская порнография, краденые товары, тёмные кристаллы, плазматические гранаты, химикаты, рабы, браконьерские товары, контрафакты — всё это можно было купить здесь. Здесь можно так же приобрести поддельные документы или даже органы, но никто и никогда не «залаживал» это место. Наверняка потому, что все, кому могло взбрести это в голову, давно живут здесь и любой их шаг под присмотром. На чёрном рынке стояли свои законы и потому можно считать его другим миром внутри огромного мегаполиса.
Рабов набирали в основном их земляки и везли через жаркие страны прямиком сюда для продажи в сексуальное рабство или же для мозолистой кропотливой работы. Они заезжают в спокойные деревушки и создают там свои концлагеря, где любой шаг за территорию грозит сотнями пуль в хилых тощих тельцах детей. Там у любого, у кого есть оружие, был способен на такое – он чувствовал себя королем, надзирателем для всякой челяди. Чудовищную боль, которую они причиняли друг другу, была не последним, что творилось в бедных странах побережья. Просто ужасное думать, что каждый день, когда ты выходишь на работу, ежедневно продается по десять неполнолетних жеребят для различных педофилов, извращенцев, которые будут держать их в грязных подвалах вместе с крысами и антисанитарией. Их не продают прямо здесь. На рынке торгуют бумагами на владение рабами, а самих рабов покупатель может увидеть только на фотографиях, а затем получить к ним полный доступ за круглую сумму.
Я редко смотрела по сторонам: видела асоциальные ячейки общества, трущиеся у полок с порнографией и наркотиками, как стадо свиней, дожидающихся своей следующей кормежки. От лавки с тёмными кристаллами всегда веяло пульсирующим беспокойством, и лишь знатоки, понимающие их истинную природу, оформляли незаконные сделки по их перевозке в восточные королевства. В лавке продавца горел слабый фиолетовый свет, и там часто было темно, но, не смотря на всю свою пугающую атмосферу, покупатели на камни находились. Говорят, что теневые кристаллы лучше растут именно в темноте. Продажа оружия шла ничуть не хуже: чаще покупали пистолеты, которые легко можно спрятать в брюках и куртках, а реже трёхствольные дробовики, заряжаемыми разрывной дробью и кристальные гранаты, выпускающиеся из своей маленькой клетки энергетический резак, перерубающий конечности ровной линией. Не сложно догадаться, где и для чего его будут использовать.
Удивительно, но ни одним из этих инструментов войны не пользовались полюбившиеся СМИ террористы, а вместо этого в их руках оказывалась взрывчатка и автоматическое оружие высокого класса – это заставляет задуматься. Возможно террористы вовсе не самостоятельные группировки, которые якобы творят ужасное зло, потому что они зло. Очередная нелепица, придуманная кем-то сверху и хороший повод завладеть имуществом невинных жертв. Настоящее зло не будет афишировать себя для общего обозрения – оно прячется и маскируется, как хамелеоны для каждой ситуации. В современном мире зло ходит в дорогих костюмах, пропитанных кровью невинных.
И вот, поднявшись на второй этаж и пройдя мимо группы пьяных кобыл, распускающих руки, я оказалась в освещенном пустоватом зале с белыми кирпичными стенами и асфальтированным серым полом. Такие места меня пугают, и в них мне становятся неприятно. Меня ободрил внезапный хлопок по плечу.
— Наконец-то! – голос Альтер звучал искренне радостным, словно к ней вошла её старая подруга — Ты как раз вовремя! Грузовик подъедет примерно через пару минут, и ты сама всё увидишь! То над чем ты так долго трудились! Скажи, ведь не терпится посмотреть, ха?
— Верно. А ещё хочу поскорее получить свою долю.
Мы не называем друг другу своих имен и используем кодовые, как в многочисленных криминальных фильмах. Альтер Лоудер выглядит как типичный тинэйджер из так называемой «золотой» молодёжи. Я с ней давно знакома и для меня она вторая подруга после Эри. Она носит красный джекет с инициалами футбольного клуба «Н.К.» когда-то популярного ещё в пятисотых, синие джинсы и чёрные блестящие берцы. На её огненно-оранжевом лице блестел пирсинг: она проколола себе губу и нос, двигаясь лишь желанием выделиться из толпы или какими-либо другими фетишами. Её ярко-желтые глаза, горели пламенным стремлением и жаждой к действию. Полная энергии и сил она затеяла всё это и подключила меня. Не насильно — я сама согласилась внести свою лепту в общее дело.
Альтер протащила из-за тёмного угла два металлических стула и подставила их к деревянному столу, одиноко стоящему посреди зала. Она села на один из них и кивком пригласила меня присесть рядом с ней. Едва я села на место, как панк тут же вытащила из кармана пачку сигарету и закурила. Заглотнув никотин, словно спасительный глоток свежего воздуха, она, полностью расслабившись на спинке стула, начала свою тираду:
— Деньги развращают всех нас. Они превращают пони обратно в примитивных животных, неспособных мыслить самостоятельно. И я не хочу быть овощем, хочу быть живой, а не просто мешком набитого мясом и говном жирных политосов. А они ж сука, думают, что мы не понимаем их логику. Знаешь, почему это место до сих пор не закрыли? Потому что власти тоже получают с этого дерьма свой процент и весьма крупный. Вот зачем нам понадобилась ты — чтобы мы не кормили этих тварей процентами, а забрали всё себе, как честные ремесленники. Для высшего блага нужно идти на жертвы, даже среди народа… его необходимо освободить.
— Я… стараюсь тебя понять… Разве то, чем мы занимаемся – честный труд?
— Ты ничего не продаешь… Ты трудишься, что бы груз оставался мылом.
— Что же это за груз такой…
— Увидишь… Ты всё увидишь… Куртку застегни. Если будешь здесь так ходить, то тебя быстро сцапают… Хех! Дилетантка!
Произнесла как комплимент, но всё же я прислушалась к её предупреждению, застегнула молнию. Возможно подобные действия тоже для меня были как комплимент.
— У меня есть шокер.
— Он тебя может и не защитить – пистолет практичнее… И ойкнуть не успеешь, как тебя прижмут к стенке… О, а вот и наша табакерка изобилия!
С боку донёсся железный скрежет открывающихся ворот грузового гаража. Массивные двери медленно поднимались, а затем внутрь начал заезжать белый грузовик с зелёной длинной полосой на боку и символикой нашей компании – крест, лепестки и круг внутри. Четыре стороны света связанные воедино, круг играет роль непрерывной цепи торговли, хотя можно считать это алхимическим символом золота – символом жадности. Альтер подскочила с места, выбросила недокуренную сигарету, нервно затянувшись в последний раз. Я поднялась вместе с ней и приблизилась к грузовому контейнеру, из которого, едва пришвартовавшись к краю, выпрыгнули двое одетых в голубенькую форму участников транзита. Кобыла и жеребец, примерно одинакового возраста: жеребец носил короткую тёмную бороду, на запястье переливающийся из синего в жёлтый браслет, коричневая жирная слипшаяся шерсть, розовая грива «петушком» и блёклые глаза цвета помадки – не смотря на его неопрятный вид, благодаря своему окрасу, он напоминал мне кофе с зефиркой. Он кивнул мне, будто я его знаю и я киваю ему в ответ.
Кобыла, смерено переступившая пропасть между концом контейнером и началом зала, прошла мимо меня, а я бросила свой беглый взгляд ей в след. Невысокая, стройная, на руках тёмные перчатки, а на шее кулон с бликующим белым кристаллом. Я смотрела на неё, будто маньяк: дивилась её сногсшибательной попе, каскадной стрижке и эталонным ножкам, от которых я была просто без ума. Даже вплоть до того момента, как Альтер внезапно схватила её за голову и придавила к столу.
— Что ты делаешь!? – возмутилась я её внезапному нападению на собственную подручную, — Она же за нас!
— Ага! Солнце на Лунное небо!
— Отпусти меня! Чё ты творишь!? – кобыла попыталась подняться, но лишь вынудила главаря ударить её лицом об стол.
Кажется, Лоудер разбила ей нос.
— У тебя слишком длинный язык!.. Она, сука, хочет нас замести! Она хочет подорвать весь наш план! Она из долбаной стражи!
Кобыла перестала сопротивляться и обмякла.
— С чего ты блять вообще взяла эту херню!? Мы около года работает над этим говном! Мы работаем вместе всё это время!
— Никакая информация не пропадает бесследно… Знаешь есть такая пытка, я о ней в книжке как-то прочитала и удивлялась её жестокости… по ночам не могла уснуть, когда была маленькой… Я буду отрезать тебе руку плавно и небольшими промежутками и каждый раз буду прижигать рану раскаленным металлом... Ад покажется тебе солярием по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.
— Я всегда была за вас, ребят! Чего вы от меня хотите!? Я просто хочу, чтобы моя семья жила в достатке!
— Твоя семья и так живет в достатке, Даггер!
— Это паранойя, Альтер! Отпусти её!
— Вот, как значит?.. Паранойя?.. Принеси резак.
На лице перепуганной и беспомощной выступил страх, и не прошло и двух секунд, как она внезапно поразила меня своим признанием:
— Да! Да, я коп!.. Альтер, я коп!.. Прошу, прости меня… Прости… – отрывисто произнесла измученная ужасом и болью кобыла.
-Твоя операция завалилась… Надо же, я доверяла тебе, считала тебя чуть ли не сестрой… а теперь я ловлю тебя, когда ты замахиваешься ножом прямо у меня за спиной.
А та всё слёзно повторяет:
— Прости… прости…
— Хорошо… Я прощаю тебя…
Последние слова прозвучали как успокоительное, я расслабилась, но как оказалось зазря.
Когда Даггер начала подниматься, Рави внезапно выдернула кристалл, висящий на её шее и ловким движением, почти мгновенно, вытащила из джинс пистолет. Шокированная Даггер даже не успела поднять глаза на выставленное на неё дуло, как прозвучал глухой хлопок. Мои глаза на секунду осветило горящей вспышкой, кобыла упала на холодный пол замертво. Стена за её спиной была залита кровавыми брызгами, описывающие картину последних секунд её короткой жизни: медленно стекающая кровь по ровной бледной глади, размазанные остатки мозгов. Наверняка если бы существовал художник, который рисовал свои картины именно таким образом её купили бы какие-нибудь искушенные фанаты, потому что желание выделиться и показать всем свою способность понимать искусство для них всё равно, что насмехаться над необразованным быдлом. Произошедшее трупным холодом глубоко осело в моей глотке.
— … «Прощаю»? – оцепенев, пропищала я и громко воскликнула: — Ты ей блять мозги по стене размазала, Рави!!
— Мы не могли держать её живой здесь, как какую-то пленницу – оно нам без надобности. Возьми кристалл и отправь его на утилизацию. – она бросила мне источающий светлую энергию кристалл и я неаккуратно поймала его руками. – Хаммер, будь добр, убери это.
— Я соучастница в убийстве…
— Она уже была мертва, а теперь подойди поближе. Я покажу тебе, что мы везли.
Внутри контейнера друг на друге стояло множество запечатанных ящиков и казалось тесно, но ловкая Коблер каким-то образом пролезла между ящиками и, взяв чёрный лом, ярым нетерпением стала выламывать самый ближний из них. Гвозди слетели вместе с крышкой, как с консервной банки и мне открылся вид на тёмно-синие ящички сложенные ровным рядом с боку, а левее лежало что-то устеленное защитной белой пленкой. Я ожидала увидеть там наркотики, или же оружие, но увидела именно это. Наверное, если бы там было то, о чём я и думала, то я бы не удивилась и вздохнула, но сейчас я смотрела, приоткрыв от удивления ртом.
— А вот и оно… — усмехнулась Рави. – Вот они – технологии!
— Ч… Что это такое?
Она резво оттянула пленку, разрыв под её личиной множество странный и необычных механизмов. Механизмы выглядели, словно прототипы, сошедшие со страниц детищ фантастов: изящные, пластичные, сложные и выглядели они как искусственные конечности. Руки, ноги, копыта, даже крылья для лишенных возможности парить над ночным городом. Оправившаяся Альтер с искренней счастливой улыбкой взглянула на меня и с восхищением произнесла:
— … Это будущее, Кей… Мир, наконец избавившийся от экономической зависимости… Это будет огромный скачок, который должен был произойти ещё давно… Вместе с этим мы буквально прорвём бронированный занавес и подержим его для других пони…
— Но… зачем их нужно было вести сюда через такую даль и скрывать, как что-то незаконное?
— Посмотри на эти ящики: конечности, крылья, новые органы, аппаратура о которой можно было только мечтать – всё это когда-то должно было попасть на рынки… Каждый из нас, узнав про свой рак, мог бы ходить в магазины и присматривать себе новые легкие… Но это бы сильно ударило по экономике… Множественные лекарства столь дорогие, что пони отдают за них свои последние деньги… На них построилась целая фармацевтическая монополия. Монополия по производству всякой дряни и без того отравляющей наш организм. Денежные магнаты просто могли потерять миллиарды из-за такого скачка… И дело ведь в доступности… Биотики сделаны не из платины, не из бриллиантов и не акульих плавников… Здесь нет чего-либо, что нужно было бы постоянно подпитывать – лежащее в этих ящика способно поднять на ноги и даровать новую жизнь целым поколениям… даже малоимущим.
Она подошла ко мне и ткнула в грудь.
— Всё это здесь благодаря тебе.
— Голова кружиться…
— Я понимаю! Но главное никому не раскрывай наше сокровище. Его нужно отвезти нашим хорошим друзьями из мастерской Проджектов… Мне нужно провести несколько встреч и скоро у нас будет своё место для продажи.
— У меня… нет слов… потрясающе.
— Создание биотиков решили прикрыть ещё лет пять назад, когда их только показали по телевизору. Тяжело даже представить, как же трудно работать учёным из «Подковы» в таких постоянно сжимающихся рамках… У нас там был один знакомый – он помог нам спереть прототипы из закрытых складов, а затем мы отправили их сюда. Здесь не только они, кстати.
— А что ещё?
— Литература, фильмы, химические формулы… Я хреново разбираюсь в химии, как и в науках в частности, но я точно знаю, что это какие-то не выпущенные препараты или же вещества. О них могут знать местные химики… но лучше пока повременить и спросить кого-то более проверенного… Кто знает что могут породить эти формулы… А говоря о остальном… просто взгляни на эту книжку.
Она просунула руку между синих коробок и достала со дна книгу в красном переплете, затем протянула мне.
— Давно я книги не читала.
— Такое ты не читала никогда.
Нигде: ни на корешке, ни на обложке не было названий, имени автора. Загадка овладела мной, будто трёхлетним жеребенком. Первые страницы скрывали за собой много непонятного для меня и противоречащего с моими историческими знаниями. Каково это верить, что Северные королевства на самом деле не такие добрые и милосердные, как рассказывали нам в школе. Здесь шло повествование о жизни некой Тэррибл Саферин – простой приморской девушке, чья деревня одной из первых попала под оккупацию. Депрессивный текст читался с трудом, но больше депрессии меня одолевало возмущение. Пока я сидела на одном из ящиков и жадно пожирала строки этой книги, Лоудер тем временем вместе с Хаммером начинала вытаскивать груз из грузовика. Мне мерещилось, что я слышу сам измученный голос кобылы у себя в голове. Безрассудная жестокость фашистов, множественные казни, концлагеря – почти каждое слово трогало за душу.
— Встань, пожалуйста. Ты кстати сидишь на термоядерном реакторе!
— В смысле?
— Чертежи!.. Он будет производить в пять раз больше энергии, чем любая другая атомная станция!
— Похоже, твой друг с «Подковы» много тебе поведал. – Спонтанно произнес жеребец.
— А ты бы не хотел знать, с чем тебе придется работать?
— И то верно…
Краем глаза я замечаю татуировку на руке Альти в виде переплетающихся цветов, сочных бутонов, роз с острыми шипами. Узор выглядит очень красиво, как недурное произведение искусства посвятивших всю свою жизнь художественному ремеслу.
— Тебе мы тоже сделаем.
Её голос прозвучит в моём рассудке, как звук, созданный лишь воображением.
— Погоди… ты ведь сейчас мне сказала? Мне-то она зачем?..
Её улыбчивый взгляд, как бы говорил о том, что я всё равно на это соглашусь и вскоре я поняла почему. Налаживание рисунка процесс не болезненный, но и не приятный. В салоне было грязно, кругом висели исписанные рисунки, светили разноцветные лампочки, а у стены стоял розовый диван, похожий на диван из наркопритона с их чудными торчками, нюхающими дорожки дури.
— Чудный круп, Спарки!
— Закройся, Лоуд.
На работу размером с сигаретную пачку уходит около часа. Для большинства татуировок больше сеансов по 2-3 часа. От плеча до локтя 10 часов, а картинка на всю спину не меньше, чем за 80 часов. 80 часов безустанного лежания на животе, от которого затекали конечности, но мне это не грозило. Мастер – покрытая рисунками фиолетовая кобыла с разноцветными волосами и неестественными пугающими чёрными глазами со сверкающей белой коронкой – по словам Коблер была не просто исключительна в своём деле – она была помешенной. Водила машинкой по моей шерстке, словно кистью по чистому полотну. Возможно, для неё так и есть: чисто белая шерсть можно представить как холст. Так она видит и так говорит Коблер. Она рисует чудесные розы, рисует непонятные мне гербы, символики, надписи, рисует окровавленные сердца и цветных мотыльков. Рисунок слишком сложный, чтобы можно было рассказать о нём полностью. Время шло незаметно, мастер монотонно и нагнетающе молчал, а Альти нацепившая на себя очки с красными стеклами, придавалась позитивной музыке из дешевого магнитофона. Это постоянное гудение начинает западать мне в мозг. Я верила в идею своей подруги и была слепа ко всем возможным бедам.
— Дальше не надо… спасибо.
— Дай ей закончить, Кей. Не уж то ты боишься?
Когда дело касается крестца, место, где тату было делать уже стыдно, я была пренебрежительна к чужим словам.
— Дальше делать без надобности.
— Даже сейчас будешь строить из себя целомудренную монашку?
— Дальше будет не красиво… Тату подчеркивает красоту, а не застилает её. – тёмно добавила мастер.
Альтер не любит женщин, у неё натуральные взгляды на жизнь – она называет их «правильными», а всё что отбивается от нормы – «навязанными отклонениями». Она верит, что любое извращение не появляется просто так. Корни любого отклонения от нормы лежат в отношениях неокрепшего разума с внешней средой. То есть большинство маниакальных психопатов, лесбиянок, извращенцев, повернутых кобыл и жеребцов – это лишь плоды чьего-то воздействия. Законы играют на этом, по телевизору транслируются соответствующие передачи, обсуждаются сомнительные темы, проводят акции, а интернет ресурсы в своём большинстве разделяют общество на множество лагерей: так же, как и фашисты против социалистов.
Татуировка, когда она была закончена, шла от локтя правой руки до самых плеч и дальше по всей спине до области крестца и не переставала мне повторять моя не кровная сестрица – «это необходимо». Она хотела индивидуализировать мой образ, чтобы даже самый искусный маголак не мог скопировать меня за счёт сложности рисунка. Пожалуй, чрезмерная паранойя сильно изменило Альтер за длительную поездку через северные страны, но если бы не она, то наше дело могло бы накрыться медным куполом.
Маголаками в наше время называют волшебников-инспекторов, способных копировать другую пони, превращаться в неё, или даже находить её из миллионов других жителей посреди огромного города через специфическую систему «Г.М.К.», которую никто никогда не видел и не знает, на что она способна. Говорят, что с её помощью можно в любой момент найти и «удалить» кого угодно, будто его никогда и не существовало.
В фильмах это место часто изображают, как свод четырех орденов чародеев, которые сидят за столами в огромном зале и посередине располагался навесной монитор, через который можно было следить за проходящими новостями и искать необходимые детали по самым интересным событиям дня. На самом же деле, без киношных штучек, на юге состоят лишь три ордена чародеев: "Пламенная осень", "Белая синева" и "Звёздный хвост". Штабы остального астро-союза находятся в северных и восточных королевствах. О существовании магов-насекомых мало кому известно. Инсекторов, способных к магии, называют — патриархами и ранее ставили на ровне с священными служителями в мечетях. Сейчас патриархи заниматься магией более углублено.
Всё же красивый, как чистой воды шедевр изобразительного искусства, рисунок не мог не вызывать у меня улыбку. Хорошо, что в салоне весит зеркало.
— Мне кажется, этот взгляд означает, что это была совсем не глупая затея.
— Я теперь слегка чувствую себя ходячей картиной…
Стоящая рядом татуировщица потыкала мне в лопатки и довольно сказала:
— Ходячая картина неподходящее обозначение… Произведение искусства звучит гораздо лучше.
— Пожалуй, для полного твоего перевоплощения в легкий образ озорной и кокетливой крутышки зайдём с тобой к парикмахеру… Думаю тебе подойдёт «боб».
— Кто это?
— В смысле кто? – непонято вопросила Альтер, бросив мне мою куртку.
— Кто этот «Боб»? Он парикмахер?
Она лишь весело рассмеялась надо мной.