Пинки смотрит на сохнущую краску

Пинки смотрит на сохнущую краску

Глава первая и единственная.

Комната когда-то была оранжевой; теперь уже нет.

В сознании Пинки Пай это просто не помещалось: насколько легко и просто, оказывается, можно было изменить саму суть вещи — просто перекрасив ее, хотела того вещь или нет. То, что когда-то было оранжевой комнатой, скоро должно было стать розовой комнатой. Нужно было только подождать, пока высохнет краска, — и когда она высохнет — пути назад не будет. Вместе они достигли точки невозвращения и как только Рубикон будет пройден, все изменится навсегда.

И стены с этим ничего поделать не могли. И мнения своего не высказывали; перекрасила их именно Пинки Пай. Именно она отняла у комнаты ее суть.

Верхний этаж в «Сахарном Уголке» однажды был выкрашен в оранжевой цвет. И назывался он «Оранжевая Комната». Теперь уже нет. Скоро этаж должен был стать розовым, и тогда он станет называться «Розовая Комната», а все воспоминания Пинки Пай об Оранжевой Комнате потускнеют и со временем забудутся. То, что когда-то было названо по его отличительной черте, сейчас ассимилировалось, становясь таким же, как и все прочее. В конце концов, ВСЕ, что было у Пинки Пай, — было розовым, и скоро ее спальня перестанет выделяться.

Если что-то столь незатейливое как ведро с краской способно изменить саму природу вещи, а цвет сам по себе способен изменить вещь до самого ее основания, то насколько зыбка индивидуальность? Ведь комната, которая больше не была оранжевой, «Оранжевой Комнатой» называться не могла. Комната стала чем-то совсем иным.

Даже если она снова перекрасит ее (когда розовый высохнет) в попытке вернуть комнате оранжевый цвет, — ничего не получится; комната уже никогда не будет просто «Оранжевой Комнатой». Она навсегда станет Комнатой Которая Когда-то Была Оранжевой А Потом Розовой И Теперь Снова Оранжевая. И Пинки не была уверена, что сможет запомнить столь длинное название. Даже если сокращать — КККБОАПРИТСО — получалось слишком длинно, как по ней, кроме того, Пинки сомневалась, что даже она — с ее-то острым умом — сможет называть столько букв в правильном порядке.

Пинки Пай стояла в центре комнаты — шерсть и грива испачканы в краске. Рядом — покинутые и забытые — сгрудились пустые банки и валялась пара медленно подсыхающих кисточек. Вся мебель в комнате была обернута специальной тканью перед тем, как они принялись за работу, но ничто не защищало несчастные стены — возможно (размышляла Пинки) потому, что покраска стен и была целью всей затеи, а значит, обертывать стены было бессмысленно и бесполезно.

Пинки сделала шаг вперед и осторожно ткнула копытом в ближайшую стену. Краска была все еще свежей, все еще не застывшей окончательно и бесповоротно.

А это значило… что Оранжевая Комната была у Предела. Уже не оранжевая, но все же не до конца розовая. Все еще можно было изменить. А значит, решать ей. Позволит ли она судьбе взять своё? Прекратить превращение сейчас, смыв краску, пока она еще свежая и пока ее еще можно смыть? Или лучше не вмешиваясь следить за процессом превращения, позволив её любимой спальне стать такой, какой она неизбежно станет — розовой, как все, что у нее есть?

Не слишком ли поздно? Был ли нанесен непоправимый ущерб? Стали ли изменения необратимыми, задели ли они саму природу стен? Возможно, стены сами уже не осознавали себя Оранжевыми Стенами. Возможно, они неохотно приняли свое предназначение в качестве Розовых Стен и теперь станут обижаться на нее за то, что она снова изменит их, — если она, конечно, решится на это.

Пинки хотела исправить содеянное, но не знала, КАК. Она не знала, как снова подружиться с несчастными стенами; в конце концов, она уже слишком сильно изменила их, она уже отняла у них их самобытность. Если она сделает что-то еще, что с ними тогда станет?

Если краска обладала такой силой — что же она могла сделать с НЕЙ?

Широко распахнутыми глазами Пинки уставилась на свое копыто. Светло-розовое — как и вся она целиком, но сейчас копыто тоже было в краске.

Если краска могла изменить саму суть предмета, что бы стало с ней, если бы краска была не розовой, а зеленой или синей, или красно-коричневой? То, что Пинки была своего любимого цвета, того цвета, за который она была благодарна небесам, — было лишь счастливым стечением обстоятельств, в противном случае… она не могла даже НАЧАТЬ представлять себе, что было бы в противном случае.

Если бы краска, которую Пинки выбрала, оказалась бы другого цвета, то эта краска, заляпав случайно Пинки, изменила бы ее — точно так же, как были изменены стены вокруг нее. И она была бы уже не Пинки Пай В Розовую Крапинку — как это было сейчас — она бы стала В Синюю Крапинку Практически Пинки Но Уже Не Совсем. Она бы уже не была настоящей Пинки Пай, если бы запачкалась в синей краске. А если она необязательно Пинки — если это вовсе не предопределенная константа, если ее столь легко изменить или подделать — то кто же она?

Если она не полнокровная Пинки Пай, то она уже не знала, кем еще она может быть. Определенно, она не могла быть Блюи или Грини или Циани; она была Пинки всю свою жизнь, в конце концов, у нее это исключительно здорово получалось. Как быть Пинки Пай — это все, что она когда-либо знала, все, на что она могла положиться. Все, чего хотела. Сама мысль о насильном изменении своей сути была для нее невыносимой… но не это ли она сама только что сделала с Оранжевой Комнатой?

Пинки решилась изменить ее, возможно, против ее воли, — потому, что так лучше, как ей тогда казалось; сейчас Пинки уже начала сожалеть о содеянном, но, возможно, все, что она сделала — лишь отняла у стен их идентичность и заменила другой, — той, которую сами стены выбрать не могли. Оранжевая Комната больше не была Оранжевой. Пинки Пай могла уже не быть Пинки; и все, что для этого потребовалось, — простое ведерко с краской.

С некоторой нерешительностью Пинки Пай снова потрогала высыхающую розовую краску — только для того, чтобы обнаружить, что краска схватилась.

Значит, уже слишком поздно.

Дело сделано и Оранжевой Комнаты больше нет. Теперь здесь все розовое.

— Видишь? Говорила тебе, она ведет себя странно!

— И как давно она тут стоит?

Дэши и Твайлайт замерли у входа в спальню, во все глаза разглядывая Пинки Пай. Ну, по крайней мере Твайлайт разглядывала. Дэши хмурилась.

— Понятия не имею. С час уже, наверное. Она хотела перекрасить свою спальню, я сказала, что помогу, и мы стали красить, а потом он вдруг начала пыриться на стены — вся перепуганная — и говорить штуки вроде «Что я наделала, что я наделала! Мне так жаль!» и слетать с катушек, а потом началось ЭТО!

— А ты уверена, что это нетипично для Пинки? — на всякий случай спросила Твайлайт. Строго говоря, перед ними был просто розовый пони, неподвижно замерший посреди комнаты, — с глубокой задумчивостью во взгляде. В любом другом случае поводов для беспокойства не было бы, но Пинки Пай — не любой другой случай. Пинки Пай была не из тех пони, что внезапно впадают в глубокую задумчивость, и Твайлайт была вынуждена признать, что Пинки Пай, настолько ушедшая в себя, действительно вызывала некоторое беспокойство.

— Пинки безумствует совсем не так! Пинки безумствует, прыгая вокруг тебя и неся околесицу! С каких пор она стала депрессивной?

Некоторое время они обе молча разглядывали Пинки Пай, как и прежде стоявшую абсолютно неподвижно. Настолько неподвижно, что не было возможности определить, дышит ли она вообще. От дверного проема, где они замерли, не было видно движений грудной клетки; ничто не выдавало дыхания Пинки. Статуя.

— Вот увидишь, еще немного и у нее волосы свесятся до земли и она начнет разговаривать с камнями, — мрачно пробормотала себе под нос Дэши.

— Почему она извинялась?

— Да не знаю я! Однажды она принялась реветь после того, как слопала кексик: оплакивала потерю. Может, она расстроилась из-за краски на стенах?

— Но это глупо!

— Так что будем делать? — Спросила Дэши, снова заглядывая в комнату и изучая печально-неподвижную Пинки Пай, хвост которой теперь с отсутствующим видом рассеянно жевал аллигатор. Аллигатор, никогда не выходивший из состояния овоща и наделенный сомнительным уровнем сознания, сейчас был живее и подвижнее своей обычно энергичной хозяйки.

— Я… Я не знаю, — призналась Твайлайт, чеша в затылке и хмурясь. Ей нравилось считать себя умной, но даже она признавала, что Пинки — это Загадка. Никто и никогда не мог объяснить, почему Пинки Пай делает то, что делает; не говоря уж о том, что никто и никогда не знал, как ее можно в такие моменты остановить. Если Пинки решила перестать быть ураганом чистой энергии и вместо этого впала в какую-то странную меланхолию, — не Твайлайт ее судить. — Похоже, она слишком глубоко ушла в самоанализ, но я не могу сказать наверняка.

— Чего?! Да что ж ты за эрудит-то такой? Ты же должна хорошо разбираться в том, как такие штуки лечатся?!

Твайлайт беспомощно пожала плечами, и Дэши, закатив глаза, пошла вниз по лестнице. Она могла бы без проблем спланировать, но, кажется, решила создать как можно больше шума — дабы дать понять, насколько она расстроена. Ступеньки потому дрожали вместе с домом.

С минуту или две Твайлайт оставалась у двери, разглядывая подругу с вполне академическим интересом. Ей еще только предстояло решить загадку существования Пинки Пай, и происходящее здесь было частью общей головоломки. Но как и все умницы Твайлайт знала, какие вызовы следует принимать, а какие — нет. Загадка Пинки Пай могла так и остаться нерешенной, а, значит, напрягаться для ее решения было бессмысленно. Следовательно, она вместо этого лучше понаблюдает и посмотрит, что из нынешнего занимательного состояния Пинки Пай можно узнать — для дальнейшего использования.

Твайлайт не до конца понимала, почему Дэши пришла за помощью именно к ней, но замечание про «эрудита» давало оснавания полагать, что Дэши решила, что она должна знать заклинание для вытаскивания Пинки из этого небывалого что-бы-это-ни-было; только вот ступор, в котором находился розовый пони, обладал практически гипнотическим эффектом. Вид спокойной Пинки Пай — расслаблял, и Твайлат, если честно, почти даже хотелось, чтобы так было и дальше. Это было так… мирно.

Она была убийцей.

По крайней мере, если бы Оранжевая Комната была поняшей, а не спальней, кровь этого поняши сейчас была бы на ее копытах — как результат того, что Пинки с нею сделала. Только в данном случае это была не кровь; это была краска.

А если подумать, наверное, не так. Если бы она смыла оранжевую краску вместо того, чтобы красить поверх, — то старую краску можно было бы считать кровью комнаты и тогда метафора была бы верной. Но поскольку на ее копытах краска была свежей, получалось, что она влила в Оранжевую Комнату новую кровь, а не пролила старую; поэтому она не убила поняшу, она дала ей излишне много жизни и та захлестнула ее невыносимой полнотой.

Да, все верно.

Дэши стремительно пронеслась мимо Твайлайт в свежепокрашенную комнату, отщелкнула прочь мешающегося аллигатора Гамми и сунула под нос Пинки Пай кексик.

— Кексик! — провозгласила Дэши. — Смотри на кексик! Ешь кексик!

Целую секунду Пинки Пай выглядела ошарашенной появившейся из ниоткуда Дэши — крайнее удивление на лице; затем ее глаза обнаружили кексик и стали квадратными.

С радостным визгом она выхватила кексик и решительно его слопала, мыча от удовольствия и облизывая губы.

— Ух ты, спасибо, Дэши! — завопила Пинки. — Вкуснятина какая! Не ела кексиков, наверное, целую вечность! Он был мне совершенно необходим!

Дэши с победным видом заулыбалась:

— Мистер и Миссис Кейк рассказали, что с тобой такое иногда случается, когда у тебя низкое содержание сахара в крови, ты тогда начинаешь тормозить и смотреть, как растет трава, и все такое; и все, что нужно, чтобы вынуть тебя из этого состояния — кексик. — с удовольствием объяснила Дэши. — Ну, ты как теперь? Все в порядке?

— Угум-с! Еще раз спасибо за кексик! — С набитым ртом завопила Пинки, улыбаясь от уха до уха. — Шоколадный бисквит — мой любимый! Обожемой, какая вкуснятина, тебе тоже надо такой съесть! Надо устроить кексиковую вечеринку!

— Ну да, все в норме. — объявила Дэши, похлопывая крылом Пинки Пай и поддалкивая ее к двери. — Пошли, кажется, запах краски начинает уже и на меня действовать. Давай устроим бои Танка и Гамми или еще что-нибудь.

— Давай!

Друзья, непринужденно болтая, вышли из комнаты и, словно совершенно позабыв о Твайлайт, прошли мимо.

Вздохнув, Твайлайт повернулась и поплелась за ними вслед.

Может быть, думала Пинки, жуя нежданный кексик. Может быть, в конце концов, в этом и есть смысл жизни. Принимать потери и изменения и находить способ справиться с ними, и жить дальше. Может быть смысл состоит в том, чтобы не дать трагедиям затянуть тебя, не дать себе забыть о том, что делает жизнь поистине прекрасной. Может быть, жизнь состоит как раз изо всех этих маленьких удовольствий, этих крошечных наслаждений, а вовсе не из всего плохого, что в ней есть. Может быть, в этом и есть секрет настоящего счастья.

И Пинки покинула Комнату Которая Когда-то Была Оранжевой — без длительных сожалений; ни разу не оглянувшись на то, что оставалось за крупом, и выбрав впредь смотреть только вперед. К светлому будущем, что ждало ее. К друзьям. К восхитительным вкуснющим кексикам. С конфетти.

Заметив выражение совершеннейшей нирваны на лице Пинки Пай, Дэши закатила глаза и вздохнула:

— Ты тааакааая страаанная!