Tyra B

1. Повтор

Вонь углеводородов была ошеломляющей.

Он ничего не мог разглядеть в угольной черноте каюты. Электричество отключилось, и, очевидно, кондиционеры вместе с ним, что объясняло разрывающую голову боль. Вдолбленные годами тренировок рефлексы выбросили его из кровати со всей возможной поспешностью, которая оказалась не слишком большой, и привела к тому, что он выпал лицом вперёд на пыльный пол каюты. Это было больно.

Пыльный. Почему пыльный? Почему он тратит время на мысли о такой ерунде? Ему надо было выбираться. Немедленно.

Его конечности уже онемели. Он не смог нащупать замок. Он не смог нащупать кнопку. Он даже ручку не чувствовал. Ему надо было выбираться. Немедленно.

Он на мгновение потерял равновесие и запутался своими ногами и онемевшими ступнями в простыне. Нет, не простыне. Его джинсы, он в них спал, как обычно. Они больше не были в размер. Совсем. Неважно. Когда он снова попытался встать, он услышал, как прочная ткань рвётся. Неважно. Ему надо было выбираться. Немедленно.

Ни замка, ни ручки, ни света. Углеводороды. Он закричал и бросился вперёд. В глазах засверкали звёзды, и он вырвался сквозь дверь во взрыве пластиковой обшивки и алюминиевых рёбер жёсткости. Для нормального человека это должно было быть невозможным. Неважно. Ему надо было выбираться. Немедленно.

Флуоресцентные полосы, ведущие к запасному выходу, не горели. Это должно было быть невозможно, им требовался всего час на свету чтобы перезарядиться, и они не могли сломаться. Неважно, он и так знал, где выход. Тренировки.

Когда он попытался оттолкнуться от земли, он всё ещё не чувствовал рук. Голова кружилась от ядовитого воздуха. Неважно. Значит надо ползти. Держать голову пониже, ниже испарений. Тренировки. Ковёр пах плесенью. Почему плесенью? Неважно.

Его тело не слушалось так, как должно было бы. Недостаток кислорода. Не реагировало так, как ему того хотелось. Но он всё равно продвигался. Спотыкаясь, ползком, перекатываясь боком. Безопасность.

Он ничего не видел, но знал, что добрался. Выходной рычаг на двери должен был работать. Он не работал. Дверь отказалась открыться сама по себе, невзирая, что он навалился на неё всем своим весом. Он снова навалился, а потом ударил изо всех сил. Дверь распахнулась в визге металла и дожде ржавчины и потоке воздуха.

ВЫХОД

Он ничего не видел в ослепляющем солнечном свете. Он чувствовал вкус крови во рту. Неважно. Воздух. Свежий воздух. Без дыма. Свежий воздух и углеводороды. Терпимые уровни. Легко терпимые. Долговременных повреждений не ожидается. Не опасно. Успокойся. Успокойся.

Успокойся. Безопасность. Тишина. Свист ветра и шелест волн. Тишина. Слишком тихо. Слишком, слишком тихо.

Он прищурился против беспощадного солнца, стоя на мостках, высоко нависающих над тёмными водами Северного Моря, и осмотрелся. Посмотрел вниз, на покрытый нефтяным пятном остов буксира, застрявший между опорными балками мостового модуля. Посмотрел наверх, на ржавую мешанину труб, лестниц, насосов и окон, с облезающей поблёкшей жёлтой краской на приёмной платформе над его головой. Посмотрел вниз, на свои руки, и замер с открытым ртом. Посмотрел на копыта на концах передних ног, покрытых бирюзовым мехом.

Браян Миккелсен закричал.

Ужасающий язык газового пламени, вечно поднимающийся над разорванной трубой на востоке, освещал небеса и заливал зону кафетерии своим кричащим жёлто-оранжевым сиянием. Он освещал разбитые окна и заставлял призрачные тени плясать на белых панелях потолка.

Тьма облачной ночи была непроницаема. Браян сидел у окна и смотрел в огонь, как моль. Смотрел своими громадными голубыми глазами, сквозь свою серую гриву. Больше делать было нечего. Есть было нечего. Холодильники и буфеты во всех доступных частях этой секции платформы были пусты. Разбиты. Взломаны. Давным-давно разграблены.

Ещё пыль. Пыль, которая кружилась вокруг его новых копыт, когда он разбил окна и впустил ветер. Теперь воздух был пригоден для дыхания. Почти. Кругом была пыль. Пить было нечего. За стойкой бара лежал свернувшийся мумифицированный труп другого пони. Он был пурпурный.

Ещё нефть. Нефть, вытекающая из подъёмной платформы в сотне ярдов к юго-востоку, вдоль проржавевших мостков. Там, где были спасательные капсулы. Куда он не мог пойти. Из-за его четырёх копыт. Лифты не работали. Лестницы были слишком круты. Да и смысла не было, воздух внизу был ядовит.

Там была нефть. Нефть, лениво поднимающаяся на поверхность из-под взорванной крышки скважины на первой платформе, ещё дальше по мосткам. Там была нефть. Нефть, почти полностью покрывающая протекающую крышку скважины второй платформы, вдоль всё тех же мостков. Там была нефть. Везде.

Там был газ. Газ, ползущий сквозь ржавеющие останки перерабатывающей секции платформы на которой он сидел. Газ, который пах тухлыми яйцами. Он лягал окна и порезал копыта. Он выживет. Не ниже. Не там, где спасательные капсулы. Тухлые яйца тяжелее воздуха. Это будет не больно. Лошадь не может добраться до нижних ярусов. Копыта. Невозможно без электричества. Без лифтов. Ему придётся прыгать. Это будет больно. Он не хотел, чтобы было больно.

Делать было нечего.

Кастрюли и сковородки весело звенели под каплями дождя, собирая бесценную воду, которая лилась из кислотного цвета облаков высоко над вертолётной площадкой. Площадкой, до которой пони смог добраться потому, что к ней вели металлические пожарные трапы, прижимающиеся к строению, в котором он проснулся. Вода пахла углеводородами. Больше у пони ничего не было. Придётся обойтись этим.

H

Там был восточный горизонт. Сорок миль до Эсбьерга, на берегах Дании. Сорок ярдов до морского дна. Нефтяное пятно, простирающееся до восточного горизонта, отравляющее воздух и воду, и всё остальное на сорок миль до Эсбьерга. Там же виднелось далёкое свечение горящих скважин платформы Тира Юго-Восточная.

Большой скелет какой-то птицеобразной химеры свисал с ржавеющей стрелы крана слева. Он запутался в конструкциях сломанным крылом. И сломанной шеей. К крану всё ещё был прицеплен какой-то груз. Он болтался на ветру и стучал об ограждение где-то внизу, отбивая медленный ритм. Как будто негармоничный колокол.

Пони сидел под проливным дождём на вертолётной площадке и слушал ритм дождя. Кап-кап. Дождь стекал со спины пони, которая блестела тонкой плёнкой нефти. Она чесалась. Голод был неприятней. По крайней мере, у него была вода. Вода, пахнущая углеводородами.

Делать было нечего.

Невидящие глаза осмотрели горизонт в тысячный раз. Был бы прекрасный солнечный день, если бы не простирающийся вокруг бурый суп. Суп из углеводородов. Истощённое лошадеобразное животное неподвижно сидело в удушающей жаре вертолётной площадки. Крановый колокол звонил.

Оно посмотрело вверх, услышав вуп-вуп-вуп-вуп винтов вертолёта, внезапно из ниоткуда появившегося к востоку от платформы. Эсбьергская служба доставки. Вертолёт несколько секунд выдерживал правильную посадочную траекторию

МАЕРСК

В глазах животного зажглась надежда, отчаянная надежда, заставившая его потратить остатки энергии и подняться на ноги в первый раз за два дня. Оно проковыляло к краю площадки и что-то прокаркало голосом, который уже было невозможно понять.

Вертолёт неожиданно заколебался, прежде чем машину унесло в сторону и закрутило, пока, с визгом двигателей, она не упала. Она врезалась в ограждение и развалилась пополам, выбросив навстречу судьбе трёх крупных псов и пони. Передняя часть проскользнула по площадке в дожде искр и мелькающих лопастях, и раздавила сидящее там перепуганное животное.

Было не больно.

Она ничего не могла разобрать в едком дыму. Она должна была умереть в такой аварии. Она выбралась из обломков того, что было её вертолётом, и с изумлением огляделась. Посмотрела на свои руки, вытянутые перед ней, и замерла с открытым ртом. Посмотрела на лапы на конце птичьих ног.

Фиона Хьюз закричала и потеряла сознание.

Она пришла в себя в середине ночи.

Вонь углеводородов была ошеломляющей.