Fimbulvetr

2: Hel

Труднее всего далась первая ночь. Она пришла быстрее, чем он ожидал, и оказалась куда холоднее, чем ему хотелось бы. Без возможности развести костёр, единственной защитой от холода, помимо собственных перьев и шерсти, было закопаться в сугроб под ёлкой и заткнуть вход в нору снегом. Несмотря на то, что предыдущий день вымотал его ходьбой по глубокому снегу, он почти не сомкнул глаз, и с первыми лучами солнца был снова в пути.

Через некоторое время лес стал гуще. Густые голые кусты сделали тяжёлый путь ещё тяжелей. Вместо ёлок пошли берёзы и сосны, а потом что-то, что без листьев он не узнал. Второй день его одинокого пути не принёс ему никаких следов человека, и никаких следов диких животных. Он съел несколько булок и яблоко, стараясь экономить свои жалкие припасы. Он знал, что курицу тоже придётся съесть, но понимал, что для того, чтобы нагулять такой голод, придётся потратить немало времени.

В этот же день он впервые наткнулся на странные холмы. Заметить их было непросто – они не были высокими или широкими, а его наблюдательность была изрядно подорвана монотонностью проталкивания себя сквозь снег. Тем не менее, наткнувшись на несколько, он обратил внимание на их необычность. На холмах не росли большие деревья, они имели характерную вытянутую форму, и, в большинстве случаев, располагались параллельно друг другу. Выглядело это так, как будто кто-то специально их насыпал. Всеволоду доводилось слышать о таком. Многие древние культуры проделывали подобное, когда хоронили своих властителей, но ему попалось достаточно холмов, чтобы хватило похоронить небольшую народность целиком. Либо он попал в какой-то древний некрополь, где лежали короли, скопившиеся за долгие века, либо у холмов был какой-то другой смысл. Зима хранила секреты, слой снега был достаточно толст, а сам он – достаточно вымотан, чтобы отложить решение этой загадки на другой раз. Тем не менее, холмы удерживали его внимание достаточно долго. Когда он перестал раздумывать на тему, что их могло породить, бежать было уже поздно.

Не то чтобы медведь был такой уж большой, да и выглядел он совершенно неагрессивно, но Всеволод прекрасно понимал, что было бы самоубийством доверяться медведю, который не спит среди зимы. Неважно, что выгнало его из берлоги, его и без того не слишком дружелюбный нрав оно при этом вряд ли улучшило. Да и голод, неизбежный в промороженном зимнем аду, медвежье настроение скорее всего тоже не поднимал. Так что, не имея других вариантов, экс-человек использовал единственный предмет, который хоть как-то можно было назвать оружием – он метнул сумку с продуктами прямо в медвежью морду. Сумка разорвалась и разбросала его жалкие пожитки по снегу, и этого хватило, чтобы отвлечь медведя. Он скорее всего уже достаточно сильно оголодал, поэтому яблоки мгновенно приковали к себе его внимание. Не дожидаясь благодарности, Всеволод развернулся и припустил наутёк с максимальной доступной ему скоростью. Успокоиться и остановиться он смог только когда солнце уже коснулось горизонта.

Предыдущий день его полностью измотал, этот – доказал, что это был не предел. Его конечности отказывались двигаться, даже крылья устали, но он знал, что ему нужно укрытие. Небо над деревьями темнело куда быстрее, чем должно было от наступающего вечера, а это значило, что зимняя ночь может принести с собой ветер, снег или мороз. Осмотревшись, он заметил неподалёку группу небольших ёлок. Нижние ветки деревьев касались снега, а верхние были плотно завалены целыми сугробами. Вариант был далеко не идеальный, но он слышал о том, как люди умудрялись продержаться ночь в таких условиях. Конечно, большинство рассказов не выражали восторга от такой ночёвки, да и одеты рассказчики в них были довольно тепло, но у него были шерсть и перья. Не лучшая защита от мороза, но в то же время было вполне очевидно, что без них бы он замёрз ещё вчера. Даже с ними, холод постепенно его пробирал, поэтому он потратил последние силы чтобы навалить побольше снега на нижние ветки и забрался в пространство под ними. Там тоже было холодно, но хотелось верить, что теплее, чем снаружи. В эту ночь он смог уснуть, хотя сон его был некрепким и наутро он не чувствовал себя отдохнувшим.

Ходить он, тем не менее, мог, поэтому он двинулся дальше. Ходьба заставляла холод на время отступить, и походка его со вчерашнего дня заметно улучшилась, но неутолённый днём ранее голод стал куда заметнее. Он попытался вспомнить всё, что знал о добыче еды зимой. Его текущий облик всеми своими частями кричал «хищник»– и острым клювом, и когтями, но две его половины были от очень разных хищников, по-разному решающих вопрос охоты. Передняя, напоминающая орла, подразумевала парение в небесах, высматривание добычи с высоты и нападение на неё с неожиданного направления. Задняя – охоту из засады, пробирание по кустам и напрыгивание с веток. Первое было невозможно ввиду того, что он не то что летать, просто двигать крыльями почти не умел, второе – потому что лес вокруг был довольно редкий и совершенно прозрачный. Даже с его бледной окраской, он сильно выделялся на снегу, и видно его было очень издалека. Он уже несколько раз видел зайцев, которые начинали от него убегать ещё до того, как он их замечал.

Лес вокруг не был таким мёртвым, как Всеволоду показалось в предыдущую пару дней. Своим новым орлиным зрением он начал подмечать признаки присутствия диких зверей. Следы на снегу, оставленные зайцами и лисами, птицы на деревьях, пару раз он даже наткнулся на вход в какое-то логово, скорее всего, лисье или барсучье. Всю живность, кроме медведя, объединяло категорическое нежелание приближаться к нему достаточно близко, чтобы помочь решить его проблемы с пропитанием. В своём неизменно измотанном состоянии, ему потребовалось немало времени, чтобы понять, что это значит.

Дикие животные знали, что им следует бояться грифона.

Он увидел в этом небольшую надежду. Если звери знали его вид, значит, где-то жили те, кто создал этот страх, и не только создал, но и старательно поддерживал на протяжении многих коротких звериных поколений. Это означало, что они навещали эти края достаточно часто. Он очень надеялся, что они не были настолько же территориальными существами, как кошки или орлы. На то, что они разумны, он не надеялся. В конце концов, даже со своими мнимыми навыками выживания, он всё ещё не умер, а значит, его новая форма была достаточно хороша, чтобы пережить зиму. Это, в свою очередь, означало, что много мозгов ей для этого не нужно. Особенно не забывая, что обе его половины принадлежали к известным одиночкам. Одиночество же плохо способствует развитию разума.

В любом случае, хоть встреча с другими грифонами и была возможна, и необязательно нежелательна, он на неё не слишком надеялся. А вот встреча со стадом оленей обещала куда более вероятную еду. Он мог бы выследить их по следам, и напасть ночью, когда они более уязвимы. Или, возможно, ему бы попалось слабое или больное животное, которое он бы смог догнать и с которым он смог бы справиться. Следы оленей ему пока не попадались, но это не означало, что не попадутся в будущем. Так что он шёл, шёл и шёл, пока снова не зашло солнце. В этот раз он присмотрел ёлку заранее. Заснуть, когда за весь день из еды был только снег, было непросто, но ему удалось свернуться достаточно плотно, чтобы сохранить немного тепла. Сон его был глубок, и снились ему холод и голод.

Утро встретило его холодом его снов, и куда большим голодом. Его одинокий путь привёл его в область, почти полностью покрытую странными холмами. Диких зверей в ней было меньше, но и пугались они его по какой-то причине слабее. Сосны и ели предыдущего дня уступили место нескольким большим рябиновым рощам, ветви которых сгибались под тяжестью ягод. Сердце и желудок Всеволода возрадовались такому изобилию еды – он знал, конечно, что рябина не самая вкусная ягода, но в его положении это был дар небес, который он не собирался выбрасывать. Желудок выбросил его за него. Что-то в его системе пищеварения было категорически несовместимо с рябиной, и ему потребовалось несколько часов, чтобы избавиться от отвратительного послевкусия. Этой ночью он видел сны о том, что он не полуорёл, а полу-свиристель. Для них рябиновые рощи были бесплатным рестораном.

Утром, когда он снова выкопался из своего временного логова, и уже собирался продолжить свою войну со снегом, он увидел грифона. Заночевал он на краю леса, перед громадным полем, и теперь, высоко над этим полем, в лучах восходящего солнца, лениво расправив широкие крылья, парило самое великолепное создание, которое он когда-либо видел. Его орлиный взор легко покрыл расстояние и позволил ему рассмотреть и белоснежные перья на груди, испещрённые крохотными тёмными точками, и светло-коричневый мех на задней половине, и невозможно-фиолетовые кляксы вокруг золотистых глаз. В краткий момент, когда Всеволод был захвачен красотой зрелища, грифон в небе взмахнул крыльями и скрылся в южном направлении куда быстрее, чем можно было бы ожидать от живого существа. Единственным, что напоминало о его существовании, был резкий орлиный клич, эхом звенящий в лесу долго после того, как создание пропало из виду.

Его мир был сделан из голода и холода, но теперь в нём был вестник надежды. С этого момента в его мире была цель.