Fallout Equestria: Садовник

Глава 5: Всему есть утраты

Очередные девять месяцев пролетели как одна неделя.

Способности Шарм обеспечили нас большим количеством воды, чем мы были в состоянии раздать, и вскоре нам пришлось нанимать сильных юнцов для доставки воды всюду, где в ней была нужда. Рейдеры вновь начали досаждать, поэтому пришлось нанимать охрану для сопровождения поставок воды. Каждая статья расходов отнимала у меня то, что я мог раздать остальным. Каждая отданная охранникам крышечка могла быть потрачена на еду для очередного жеребёнка. И тут я осознал, что перепроверяю числа и счета и, словно довоенный бизнес-пони, пытаюсь извлечь максимальную пользу из каждой крышечки. Кроме этого, я осознал, что стал всё меньше уделять времени усопшим на парковке и всё больше начинал походить на воротилу.

Я ненавидел это.

Как же я тосковал о тех простых деньках, когда надо было лишь хоронить мёртвых и восславлять нашу богиню. Каждое воскресенье знаменовало приход новой паствы: ещё больше пони, которых надо накормить, ещё больше бутылок, которые надо наполнить. И каждое воскресенье я отдавал всё, что у меня имелось, но всё равно этого было недостаточно. Наша парковка стала заложницей собственного успеха. Приходящие семьи полагались на нашу четвёрку. Мы занимались благотворительностью, спору нет, но теперь на наши пожертвования пони ничем не отвечали. Каждое воскресение десяток новых прихожан собирались у ворот парковки, и никто ничего не приносил для помощи остальным. Мне казалось, что мои послания пропускают мимо ушей, и впервые со дня погребения моего друга я чувствовал себя потерянным. Не только лишь моя вера пошатнулась, но также я начал осознавать, что меня всё сильнее тянет к Шарм

Мы проработали бок о бок вот уже почти год. Из той робкой юной кобылки, которую я спас от пьющего отчима, она расцвела в прекрасную кобылу. Она приняла мои проповеди к самому сердцу и отдавала всю себя не меньше, чем я. Вместе наша щедрость озаряла Пустошь вокруг парковки и наполняла всех пони надеждой. Я заметил, как пытаюсь держаться от неё подальше, опасаясь, что не устою перед страстью к плотским утехам и попрошу её о том, чего она не должна давать.

Вновь настало воскресенье, и я вновь одел рясу, чтобы провести очередную проповедь о щедрости. Я глянул через ворота на собравшуюся толпу из сотни пони. У каждого из них были свои склянки, вёдра и кувшины. Я взглянул на шумящее у ворот столпотворение ждущих лишь возможности наполнить свои ёмкости нашей чистой водой. Требованиям не было видно конца. Я поймал себя на мысли, что эгоистично хочу их всех разогнать, выбить у них все их вёдра и склянки и потребовать ответа на вопрос: Что ты сделал сегодня для ближнего своего? Но какое право я имел судить? Я был здесь чтобы дарить и отдавать всего себя, пока Селестия не будет удовлетворена моими усилиями. И так я буду поступать вплоть до своего последнего вздоха.

В тот день моя проповедь была куда более тяжёлой, чем обычно. Она была мрачным напоминанием тем, кто брал, но не даровал ничего в ответ, что их ждут самые тяжкие времена, когда рог изобилия наконец иссякнет. Под конец проповеди я сделал объявление, что в связи с надвигающимся сезоном бурь служения на следующей неделе не будет. Также я напомнил, что не стоит забывать очищать дождевую воду и что мёртвые тоже заслуживают почтения. Я заметил, что в последнее время всё чаще говорю в своих посланиях о щедрости, но при этом забываю всем напоминать о их обязанностями перед павшими. Толпа разбрелась в стороны, волоча свои вёдра и склянки к себе домой.

Месса подошла к концу, и я отбросил свою рясу в угол. Меня просто тошнило от того, что меня слышала сотня пар ушей, и всё равно никто из них так и не внял моему посланию. Пони покидали ворота парковки, иногда ворча и жалуясь на то, как мало я им сегодня дал. Полнейшее отсутствие благодарности заставляло меня чуть ли не рвать в отчаянии волосы из своей гривы. Где же я совершил ошибку? До прихода Шарм мы мало чего могли предложить, и всё равно верующие помогали нам, чем только могли. Теперь же, когда у нас всего вдоволь, к нам приходят незнакомцы со всей округи чтобы сорок пять минут простоять мою проповедь, и наполнить водой свои ёмкости. Неужели не было другого способа передать моё послание?

Шарм умоляла меня научить её чтению проповедей и проводила бесчисленное количество часов рядом со мной, пока я составлял свои наставления. Несмотря на её робкий голосок, она тоже открыла в себе ораторские способности и могла читать перед собравшимися полноценные проповеди, поэтому мы решили, что теперь она может комментировать священные писания. Она уже переросла ту робкую пони, которая преклонялась и раболепствовала перед каждым моим словом. Теперь она стала важным членом нашей семьи, отдающим себя во имя послания, которое мы пытались донести до пустошей. От этого моё влечение к ней становилось лишь сильнее. С приходом воскресенья я решил покинуть наш дом в поисках мёртвых среди руин Мэйнхэттена, стараясь держаться поодаль от неё.

В полнейшей тишине я потрусил вглубь руин Мэйнхэттена. Ко мне поступили сведения об очередном убежище в подвале разрушенного почтового отделения. Надеюсь, там мне удастся найти ещё тела погибших, также как и припасы, которые я смогу раздать своим прихожанам. Будет приятно отойти от расчётов и вновь приступить к поискам и погребению давно умерших пони. Это навеяло воспоминания о простых временах ещё до прихода Шарм, когда я мог дать лишь то, чем делились со мной мёртвые.

Да что ж с этой кобылой, я никак не могу выкинуть её из головы. Она стала моей преемницей во всём, чём только можно. Она читала молитвы и лечила не хуже меня, а её сила позволяла ей даровать больше, чем кто-либо во всей Пустоши. Она стала тем, чего требовала от нас сама Селестия: истинным воплощением добродетели на пустошах. Она отдавала каждую частицу себя и не просила ничего взамен. Возможно, пришло время мне отдать свой последний подарок. Я передам парковку в её копыта и перееду в новый город, чтобы распространять моё послание о щедрости. Это решит все мои проблемы одним махом. Новый приход нашей церкви позволит Шарм и дальше делится с жаждущими, а я смогу держаться подальше от соблазна.

Позади меня из руин раздался треск разбитого стекла. Водоворот мыслей о проблемах, связанных с успехом, притупил моё восприятие окружения. Я проклинал себя за то, что позволил себе потерять бдительность. Теперь какой-то пони вынужден будет умереть от моего молота из-за того, что я был не достаточно осторожен и не смог обойти его стороной. Интересно, сколько добра я приношу, вырезая пони с одного конца пустошей по другой? Из-за развалин показалась василькового цвета ножка, и я с облегчением вздохнул. Это была всего лишь Шарм.

— Ты ведь понимаешь, как опасно вот так путешествовать по пустошам? — наставительно обратился я к ней. — Ты же знаешь, какую желанную цель из себя представляешь.

— Сэр, об этом не знает никто, кроме нашей семьи, — ответила она.

— Меня зовут Садовник.

— Для меня вы – сэр, — возразила Шарм. — Мама всегда говорила мне, что нужно с уважением относиться к тем, кто лучше тебя.

Порой я поражался наивности этой юной кобылы. Целый год она следовала за мной, словно тень: рылась со мной в грязи, хоронила мёртвых, помогала больным и отверженным. И всё же по неведомой мне причине она до сих пор видела во мне своего хозяина, несмотря на мои настояния о том, что она свободная кобыла. Я решил докопаться до истины и решить этот вопрос раз и навсегда.

— С чего ты решила, что я лучше тебя? — задал я вопрос. — Потому что я дольше прожил? Потому что у меня есть приверженцы, слушающие мои молитвы каждую неделю? Потому что я физически сильнее тебя? Разве эти вещи делают меня лучше?

— Да, сэр, — ответила она, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Нет, не делают, — сказал я. — Селестия просит меня быть Садовником, но делает она это не потому, что я олицетворяю эти качества. Я должен быть таким ради неё. Я прожил так долго потому, что мне ещё предстоит работа. Я читаю молитвы потому, что остальные должны их услышать. И силён я потому, что должен вскрывать бетон, чтобы хоронить погибших. Щедрость требует неустанной работы, поэтому я обязан выкладываться по полной ради её достижения. В тебе тоже есть эти качества, Шарм. Ты превзошла меня во всём, благодаря своей искренней щедрости и духу дарования. Именно я должен обращаться к тебе, как к госпоже.

Она лишь молча поникла, не осмеливаясь сказать и слова. Взглянув на единорожку, я томно вздохнул.

— Шарм, чего ты желаешь от своей жизни?

— Видеть, как Эквестрия вновь будет восстановлена, и восславлять богиню нашу – Селестию, — просто ответила она. Её голос звучал как бездумное повторение, и я понимал, что она не собиралась говорить правду.

— Шарм, что ты недоговариваешь? — поинтересовался я. — Мы семья, а в семья не держат друг от друга секреты.

— Я не хочу быть твоей семьёй, — наконец призналась она.

Её откровение ошеломило меня и попросту разбило сердце. Вот совсем недавно я надеялся, что она принесёт всеобщий мир. Возможно, дни тяжкого труда, проведённые под палящим солнцем, были ей просто не под силу, и она хотела более простой жизни в Башне Тенпони? Я едва мог её за это винить.

— Ты... вольна уходить, когда заблагорассудится, — запинаясь, пробормотал я, — и я с радостью провожу тебя в любое место, которое ты пожелаешь. Я надеялся передать тебе парковку, чтобы потом начать всё заново...

— Не нужна мне парковка, — тихо произнесла Шарм.

— Я понимаю, жилось тебе здесь не легко, но...

Не дав мне закончить, она обхватила меня своими передними ногами и прижала к земле в страстном поцелуе. Всё произошло настолько неожиданно, что я даже не мог этому воспротивиться. На самом деле, я и не хотел. И всё же я начал её от себя отталкивать. Она смотрела на меня своими лиловыми глазами, в уголках которых уже проступали слёзы.

— Да что со мной не так? — всхлипнула она. — Я для тебя недостаточно хороша? Разве я недостаточно отдала себя, чтобы заслужить твою любовь?

— Я люблю тебя, Шарм. — Мой разум пытался подобрать слова, стараясь описать мои чувства. — Люблю тебя как свою дочь.

— Проклятье, да не хочу я быть твоей дочерью! — взревела Шарм. — Я хочу быть с тобой! Почему ты не возьмёшь меня?

— Потому что я не могу тебя об этом просить, — ответил я. — Я не могу просить о твоей любви, пока столь многие продолжают страдать. Я не могу взять что-либо, пока не отдам всё остальное.

Она пригвоздила меня своими лиловыми глазами. Её переполняла чистая, незамутнённая ярость. Никогда мне ещё не приходилось видеть столько гнева в этих прекрасных глазах, и это ужаснуло меня.

— Итак, значит, прежде чем что-либо взять, ты должен отдать всё, что у тебя есть, верно? — требовательно спросила она.

— Тебе ведь известны мои уроки щедрости, — ответил я.

— Что, если я попрошу у тебя твою парковку? — сказала она.

— Она твоя, если пожелаешь.

— Все твои деревья? Твою телегу? Твои яблоки и теплицы?

— Всё это станет твоим по мановению ока, — парировал я.

— Всё, чем ты владел? — спросила Шарм. — И луну и солнце? И звёзд небосвод, и земель, сколько хватает глаз? Отдашь ли ты их мне?

— Всё, что у меня есть и когда-либо появится, принадлежит остальным, — заверил я её. — Я готов отдать тебе всё, стоит лишь попросить.

— Ничего из этого мне не нужно, — произнесла она. — Я хочу лишь тебя. Ты больше ни в чём не нуждаешься, а я не предлагаю себя тебе. Я только прошу тебя самому отдаться мне.

Я заглянул в её чарующие лавандовые глаза и увидел мир, полный радости. Быть может, это была проверка моей преданности? Может, это была страсть, навеянная ложной богиней, чтобы совратить добродетель, которой я посвятил свою жизнь? Я не мог представить, как можно было отказать её просьбе и в то же время принять нечто, что дарует мне больше радости, чем я когда-либо мог себе вообразить. Дарование делало меня счастливым, а отдав себя ей, я обрушу на себя больше радости, чем во всех моих самых смелых фантазиях. Отголосок на задворках моего разума напомнил мне, почему я сторонился её и почему старался избегать влечения к этой кобыле.

— Я не могу, — с трудом ответил я. — Ты дочь, которой у меня никогда не было. Ты пала под мою опеку ещё сломленным подростком, а теперь я вижу перед собой кобылу, готовую выйти в этот мир. Я отдал тебе всё, что мог предложить. Мой дом, пища, мудрость – всё теперь принадлежит тебе. Мне ничего не хочется больше, чем быть с тобой, но это значит, что остальные в пустошах продолжат страдать. Я не могу даровать тебе любовь, которую ты так страстно желаешь. Отдать всего себя в твои копыта означает, что я меньше смогу даровать всем остальным на пустошах. Прости Шарм, но потребности большинства к сожалению перевешивают наши.

— Значит, я больше не могу оставаться рядом с тобой, — разбито ответила Шарм. — Мне придётся покинуть парковку.

— Если потребуется, я отведу тебя хоть к краю Эквестрии, — заверил я её.

— Отведи меня в Башню Тенпони, — сказала она. — Если я не могу получить твой любви, значит, смогу получить всё остальное в этом грёбаном мире.

Кивнув в ответ, я молча провёл её обратно на парковку. Каса уже спала, как и ребёнок, растущий в её животе. Гаучо же был занят рутинными домашними заботами. Им будет проще рассказать о её уходе, если никто не будет прощаться.

У Шарм не было много вещей. Комплект кожаной брони, её револьвер, винтовка, а также изношенный экземпляр «Книги Селестии» – всё, что у неё осталось в этом мире. В месте, куда она отправится, к ней будут относиться как к королеве и осыпать всевозможными нарядами и украшениями. Там её ждет роскошная и беззаботная жизнь, и я был рад за неё. Быть может, там она встретит молодого жеребца, готового подарить ей своё копыто и сердце.

Я окинул взглядом бескрайние ряды теплиц. Без её способностей нашу церковь ожидает ощутимый удар. Пони покинут нас навсегда, а паства будет увядать, подобно неухоженному саду. Скорее всего, теперь я должен был передать парковку Гаучо и Касе. Они будут давать, сколько смогут, но с ребёнком, который родится в ближайшие дни, я думаю, они в первую очередь обеспечат свою семью.

С грустью в душе, я пришёл к осознанию, что пони, которой я был готов даровать свою парковку, готовилась сейчас покинуть её навсегда. Мне надо будет найти нового протеже и так же научить его ценить щедрость. Быть может, та новоявленная героиня пустошей, о которой говорили по радио, удостоит меня своим присутствием, и взамен я смогу научить её щедрости. А может, я сам себя обманывал.

Для этого путешествия мне не понадобится тележка. Я возьму с собой лишь дневные запасы, которые понадобятся мне в дороге, и буду запоминать все места, где по пути мне будут встречаться усопшие, чтобы потом их забрать. Как бы я ни ненавидел оставлять тела погибших позади, но безопасное сопровождение Шарм к Башне было моей основной задачей. Подсчёт мертвецов подождёт до завтра, когда я буду возвращаться домой.

Ближе к концу полудня мы встретили небольшую группу пони, идущих из Башни Тенпони. Они не могли позволить себе упаковку антирадина для их жеребёнка и молили нас поделиться хоть одной. Шарм взглянула на меня за наставлением. Я лишь покачал головой, сказав ей, что отныне она сама должна принимать свои решения. Шарм сказала им, что может очистить жеребёнка от радиации, но предупредила, что процедура будет долгой и болезненной. Отец жеребёнка попросил Шарм испробовать своё заклинание сперва на нём, чтобы тот смог понять, насколько больно будет его ребёнку.

Несомненно, Шарм работала над техникой своего умения. Жеребец лишь пару раз скривился, пока зелёное свечение забирало из него радиацию. Так было дольше, но зато причиняло куда меньше боли. Когда шарики упали, я пнул их в бескрайние дали пустошей. Я ощутил укол вины за то, что засорял пустоши столь опасным остаточным продуктом, но у меня не было возможности безопасно их перенести. Отец дал Шарм согласие на проведение процедуры и представил ей своего жеребёнка. Дитя было облучено радиоактивной водой и показывало явные симптомы длительного воздействия радиации. Шарм извлекла радиоактивные частицы из его тела, а также очистила пожитки его родителей. Жеребёнок ещё будет испытывать некоторые физические побочные эффекты облучения, но к счастью теперь больше не подвержен ужасам радиации, заточённой в его костном мозге. Пони преклонились перед нами и предложили всё, что у них было, за предоставленную нами помощь. Шарм отказалась от платы и вместо этого попросила их вспомнить о проявленной к ним щедрости, когда у них появится возможность помочь кому-нибудь другому.

Мы поделились с пони всем, чем могли, и продолжили свой путь к Башне Тенпони. Пока мы молча трусили вдоль разбитого шоссе, дорога всё больше возвышалась, приветствуя нас. По пути нам везде встречались признаки жизни, и в каждой деревне или поселении мы могли осесть и всю жизнь вместе проводить служение. Мы вновь прошли мимо деревни, где я впервые встретил Шарм. Они вняли моему посланию о погребении до глубины души. Дюжины могил обрамляли окраины города, и на каждой из них росли насаждения или деревья. Я улыбнулся, осознавая, что на пустошах моё послание всё-таки не осталось забытым.

Когда мы добрались до Башни Тенпони, вокруг уже царила ночь. Нам дали разрешение на вход, и я снял нам комнату на вечер. Номер был не из дешёвых, однако это был моим последним подарком кобыле, которая дала мне возможность столь много даровать пустошам. Я отдал ей все крышечки, которые удалось собрать, а также некоторые ценности, которые ещё не успел продать. Она попросила меня остаться с ней на ночь. Но я был вынужден отказать, понимая, что если останусь с ней, то больше никогда не смогу вернуться на парковку.

Длинный путь домой прошёл подобно сну в холодную зимнюю пору. Я с трудом разбирал очертания нашей парковки, руководствуясь лишь воспоминаниями о тысячах проходах через её двери. Но вместо того, чтобы зацикливаться на том, что парковка потеряна, я решил сосредоточиться на плане своего ухода. Когда я копался в своих бумагах, из стопки выпала фотография.

Однажды я нашёл фотографию кобылы, которая уже давно покинула этот мир. Её круп украшали три бриллианта, а волосы были такие же лиловые, как цвет неба во время заката. Я считал её прекрасной не из-за блистательного вида, а потому, что у неё был дарующий взгляд. В этих голубых глазах отражался дух её щедрости. На фотографии она была в компании друзей, ужинающих за её столом. Она пыталась отдать всю себя ещё сильнее, принося всё новые блюда к столу, который уже и так ломился под их весом. Мне хотелось бы познакомиться с этой кобылой, но, как и большинство остальных, она пала жертвой непреклонного времени. Я хранил эту фотографию, чтобы она всегда напоминала мне о добродетели, которой посвятил всего себя, и всегда делиться с остальными вне зависимости от того, насколько они были обеспечены.

С годами я принял за данность, что щедрость делала меня счастливым. Ей удавалось смягчить вину моего успеха. У меня было так много всего, а у остальных столь мало, что дарование казалось единственным верным решением. Стоя в саду, я вновь посмотрел на фотографию. Передать парковку Касе и Гаучо казалось последним, что мне оставалось сделать. Земля была полна усопших, а теплицы переполняли парковку деревьями.

Благословение Селестии позволит мне преуспевать в любом другом месте на пустошах. Я найду себе новую парковку и там буду ширить своё послание. Были всё ещё пони, которые нуждались во мне, и я дарую им всё, чем благословит меня богиня.