Стране нужны паровозы!
Игра началась
Многие считают, что паровозы являются воплощением духа нового времени, когда новые технологии приходят на смену устаревшим традициям, прогресс витает в воздухе, смешиваясь с ароматами угля, железа и свежей дешевой краски, а вместо того, чтобы смазывать колеса застрявшей в грязи повозки, рабочие вынуждены прикручивать на место пропавшие с железнодорожных путей гайки. И они, вероятнее всего, правы. Как правы и те, кто просто протянул в кассу стопку блестящих монет и получил возможность наслаждаться пейзажами Эквестрии из окна стремительно летящего по рельсам вагона. Если, конечно, ему удастся оттереть это окно от слоя пыли, грязи и присохшего к нему ломтика лимона — щедрого подарка от предыдущих проезжающих, что было не так то уж и просто сделать, не обладая персональной шахтой или хотя бы куском мощной взрывчатки. Тем не менее, Лаки Койн очень старалась.
К тому времени как она сдалась и отбросила в сторону небольшую ложечку, годившуюся теперь лишь на то, чтобы служить наглядным примером для тех столовых приборов, которые слишком часто заваливаются под стол или застревают в небольших ящичках. Пегаска надулась и вновь повалилась в кресло, чтобы тут же пожалеть об этом — половина обивки тут же взлетела в воздух и создала вокруг ее головы ту самую неповторимую атмосферу, в которой процесс дыхания начинает казаться совершенно ненужной условностью. “Этот вагон — самая настоящая рухлядь на колесах, — подумала кобылка, зажимая копытом нос, чтобы не расчихаться. — Хотя нет, это, пожалуй, для него слишком. Звание рухляди ему нужно еще заслужить. Из чего он сделан интересно? Если судить по интерьеру, то из пыли, древесины толщиной с картон и непрекращающегося грохота колес...”
Лаки осторожно вдохнула воздух — кажется все снова пришло в норму, и пыль вернулась на свое привычное место обитания, обеспечив хоть какую-то мягкость дощечек для сидения, которые кто-то наивно назвал креслами. Должно быть, он сам никогда не покупал билет на поезд и не знал, что на креслах принято сидеть, а не ерзать, предаваясь мечтам о способностях к левитации. На самом деле пегаске очень повезло — других пассажиров рядом с ней не наблюдалось, и она могла развалиться на двух сиденьях одновременно, утешая себя мыслью, что когда она возьмется за дизайн вагонов, то первым делом отыщет того, кто решил, что сэкономить на обивке — лучший способ дать пассажирам проникнуться всеми прелестями путешествия и лучше прочувствовать дорогу. А уж когда она с ним встретится, то объяснит ему, что он был прав. И даже наглядно продемонстрирует насколько, потому что от прелестей путешествия она не сможет сидеть еще пару недель, а чувство дороги обеспечило ее ушибами даже на хвосте и гриве, потому что на обычных для ушибов местах свободного и неноющего пространства уже не оставалось.
А еще в поезде было на самом деле скучно. Нет, конечно, у Лаки был стол с парой занимательных трещин, небольшая чашечка, оставленная ей Принцессой, и ложка, с помощью которой пегаска только что открыла себе небольшое окно во внешний мир. То, что это окно могло легко закрыть мелкая монетка, кобылка старалась не замечать. Зато она теперь могла разглядывать прекрасные пейзажи Эквестрии, расстилавшиеся до самого горизонта. Точнее говоря, лишь малый их кусочек, который как назло все время оказывался либо цветущим деревцем либо речкой с мостиком. После того, как пегаска насчитала сороковое повторение этой идиллической картины, она решила, что стенка напротив представляет из себя не такой уж и плохой объект для пристального изучения.
Стена, что было не так уж и удивительно, оказалась совсем обычной стеной, не содержащей на себе загадочных посланий, удивительных картин или скрытых сообщений. Возможно, какой-нибудь монах из затерянной горной деревни и смог бы обнаружить там завалящуюся тайну Вселенной, но у Лаки Койн с этим были небольшие проблемы, если не считать откровением тот факт, что некоторые трещины были похожи на улыбающиеся мордочки. Все это очень напоминало пегаске ночи, проведённые в Ночной Страже, когда порученные ей задания были почти столь же захватывающими и интересными, а при этом можно было еще и уронить копье, внеся в эту работу гораздо больше разнообразия. Что касается патрулей, то Лаки не так уж часто выпадало прогуливаться по городским улицам с небольшим колокольчиком и чувством, что традиционное «Двенадцать часов, и все спокойно!» вряд ли оценят пони, предпочитающие проводить этот момент обняв подушку и бесформенную гору плюша, в котором биолог со стажем без труда узнал бы самый опасный вид мантикоры, хотя на ярлыке в магазине наверняка стояло нечто вроде «мдвж?/плуш. 5бит». Нет, работа в Страже была совсем не для такой натуры как Лаки Койн. Да и вообще, она никогда не могла понять, зачем нужно было каждую ночь выставлять двух стражников возле ворот городского парка, если единственное, чем там мог поживиться злобный и, вероятнее всего, немного свихнувшийся преступник, были прекрасные образчики скульптуры из белоснежного камня, каждая из которых весила не менее двух тонн и могла обеспечить неудачливому вору интересные воспоминания на всю жизнь, имеющую все шансы стать гораздо короче, если он умудрится уронить статую с постамента.
Лаки закрыла глаза и постаралась представить себе, что она находится на цветочном лугу в окружении бабочек и прекрасных холмов, заросших зеленой травкой. Всем известно, что лучшие психологи, в огромных количествах издающие свои тонкие книжки в ужасной тонкой обложке, большую часть которых занимает перечисление ученых степеней автора, советуют избегать проблем окружающего мира именно так. Но вряд ли этот способ работает в постоянно громыхающем и трясущемся поезде, жесткие сидения которого нельзя сравнить ни с каким цветочным лугом, а бабочки намалеваны лишь на стенках вагонов, порозовевших от стыда за художника. Зато с холмами был полный порядок – будьте уверены, заботливые установители деревянных дощечек сделали все, чтобы вы не пропустили ни один из них. У вас наверняка останутся отличные воспоминания о природе, чувство огромной благодарности дизайнерам вагонов, а также приятный след в душе. И, скорее всего, на крупе. Пегаска пробормотала несколько добрых слов в адрес всех паровозов на свете, правда их вряд ли можно встретить в каком-либо словаре, не считая специфических, составленных в основном моряками и прочими пони, имеющими богатую фантазию в области словообразования и удивительных языковых конструкций. Лаки не представляла, сколько времени займет оставшаяся часть путешествия, зато ее воображение охотно подсовывало ей картины того, что она сделает после своего прибытия. В большинстве из них принимали участие пилы, клещи, а также очень большие кувалды.
Она снова постаралась забыть о своих проблемах и успокоиться, но именно в тот момент, когда ей наконец удалось заменить изображение огромного молотка на мирно порхающую бабочку, раздался негромкий стук в дверь, отделяющую пегаску от остального вагона. Стук настойчиво повторился еще пару раз, но быстро стих. Как видно, стучащийся понял, что осыпающаяся дверь могла и не пережить подобных нагрузок. Поэтому из-за нее раздался как можно более вежливый «кхм», сопровождаемый шорохом и тихим шепотом – кто-то определенно пытался найти ручку, давным-давно отбывшую в те места, где полным-полно полировальной жидкости и мягких шелковых платочков. В конце концов незнакомец оставил это бесполезное занятие и просто толкнул дверь вперед, надеясь на то, что она каким-то чудом удержит свою форму. К счастью, не считая небольшого дождика из опилок и жалобного скрипа петель, ничего страшного не произошло, зато Лаки смогла разглядеть неожиданного посетителя – молодого земнопони с серой шерсткой, небольшой коробочкой в зубах и приветливо-доброжелательной улыбкой, только что сошедшей со страниц руководства «Как правильно улыбаться тем».
Лаки попыталась улыбнуться в ответ. Вообще, у нее был богатый запас улыбок на все случаи жизни, хотя по сравнению с мастерством Принцессы она, конечно, выглядела лишь жалкой дилетанткой: если все виды улыбок пегаски вполне могли занять кладовую в средних размеров замке, то для улыбок Принцессы такой замок нужно было бы построить. Тем не менее, посетитель прошел в середину комнаты и сел перед Лаки, ставя на стол коробочку и лучась дружелюбием и радостью от знакомства.
— Привет,– поздоровался он, восторженно оглядывая потолок, украшением которого занималось не одно поколение пауков. – Меня зовут Эдор. И мы вроде как попутчики, верно? Неплохой состав, конечно, да и путешествие терпимое, но все-таки немного скучновато, как по мне. А у тебя как дела?
— Я – Лаки, — представилась пегаска. – И у меня все очень даже хорошо. Птички щебечут, солнышко светит, а окне виден такой прекрасный лимон, что у меня просто дух захватывает. Так что ты там говорил насчет скуки?
— Рад познакомиться, Лаки, — обрадованно сообщил ее новый собеседник. – Вообще-то я хотел предложить тебе немного развеяться и сыграть в одну занимательную игру, а то ты ведь сама знаешь – полдня в дороге и просто с ума сходишь, а вдвоем, как-никак, веселее будет…
«Ах, вот оно что, — подумала кобылка. – Я, наверняка, даже знакома с этой игрой и ее правилами. И с самым главным принципом: если хочешь выиграть в нее, то лучше и вовсе не садиться играть, Не то чтобы в ней не может быть победителя, вовсе нет – выигравший есть всегда. Но побеждает всегда тот, кто уходит с деньгами, а не тот, кто надеется их получить. Хотя, почему бы мне не попробовать? Я ведь практически ничего не теряю. В конце-концов, в моем деле удача всегда была важным фактором. Важнее были только способы сделать так, чтобы удача всегда оставалась на твоей стороне…»
— Ох, конечно я сыграю с вами, — ответила Лаки, невинно захлопав ресницами. – Но мы ведь не будем играть… на деньги?
— Ну что вы, нет конечно, — заверил ее Эдор. – Может быть так, на ничего не значащий интерес.
В дополнение к своим словам он взмахнул копытами, показывая, что эта сумма вообще не стоит упоминания, а если она вдруг будет лежать на земле, то вряд ли найдется хоть кто-то, кто заметит подобный пустяк. Сама мысль о существовании подобных цифр казалась смехотворной. Лаки покивала в знак согласия и потянулась за небольшим мешочком, достав из него пару монет и нечаянно уронив его на стол, что вызвало тихое позвякивание и не менее тихий вздох земнопони, случайно прикусившего губу.
— А во что мы будем играть? – поинтересовалась пегаска, наблюдая за тем, как Эдор открывает свой ящичек и выкладывает из него два набора кубиков с пятнистыми гранями. Лаки осторожно указала на один из них. – У вас, кажется, кубики испачкались…
— Да нет, — Эдор улыбнулся как пони, которому по ошибке выдали две премии вместо одной. В его глазах отчетливо читались добродушие, готовность помочь, а также укрывшееся за широкими их спинами ощущение близкого джек-пота. – В этой игре очень важны точки на гранях. Вот, например, я беру пять костей и бросаю их, затем смотрю количество совпавших чисел, затем убираю непонравившиеся, внося за них немного монет в общий банк, а затем кидаю еще раз. У кого будет больше совпадений, тот и выиграл.
— Все просто, — кивнула Лаки и поежилась. – Но что за кости? Это должно быть жутко. Я как-то видела скелет ка картинке в учебнике и…
— О, это совсем не то, о чем вы подумали, — поспешно заверил ее земнопони. – Просто так называют игральные кубы. Но к настоящим костям они, разумеется, никакого отношения не имеют. Так как, сыграем?
— Я думаю, что можно попробовать, — осторожно согласилась Лаки и протянула ему пару монет.
— Хорошо, — он подвинул пять кубиков и небольшой стаканчик поближе к ней. – Можете кинуть первой.
Лаки сосредоточилась, взяла стаканчик в копыта и несколько раз встряхнула его, вызвав небольшой фейерверк из желающих получше узнать этот мир и обнаруживших немалые способности к полету кубиков. После этого последовала небольшая пауза, пока Эдор не вернул все выпавшие кости на законное место, в процессе чего ему пришлось заглянуть в самые темные глубины царства пыли и неубранных фантиков, что, без сомнения, является ужасным испытанием для любого пони, кроме самых закалённых уборщиков, чьи молодые годы прошли в горячих точках вроде общественной столовой или спортивных раздевалок. Наконец ему удалось достать последний куб, сдуть с него пыль, из-за чего тот стал в пару раз меньше, и вернуть его скромно пробормотавшей извинения пегаске.
— Ничего страшного, — заверил ее земнопони. – В первый раз у многих такое случается. Попробуйте в следующий раз придерживать кости и трясти не так сильно. А теперь давайте продолжим...
За последующие полчаса Лаки не только научилась не заставлять Эдора ползать под пыльными сидениями, но и выучила все самые выигрышные комбинации, которые неизменно выстраивались из верхних граней ее кубиков. Ее оппоненту везло не так сильно, но он не унывал и с каждым разом только повышал ставку, засыпая Лаки словами восхищения и похвалами, от которых вполне могла растаять целая тележка мороженого, на что пегаска лишь скромно опускала взгляд и протягивала ему новые монетки. А после того как ее кости два раза подряд выстроились в дружные ряды одинаковых единиц, Эдор поднял копыта к потолку, временно назначенному исполнять функции небосвода, и заявил, что если и найдется более удачливая пони в мире, то он готов съесть лежащий перед ним стаканчик. Даже без кетчупа.
— Знаете что, — обреченно произнес он. – Я просто обязан хоть немного отыграться. Я иду ва-банк.
— Но ближайший банк далеко и идти до него будет довольно долго, — протянула Лаки, выстраивая из выигрышных монет аккуратные столбики. – Может лучше подождать до завтра?
— Пойти ва-банк означает поставить все, мисс Лаки, — терпеливо разъяснил земнопони.
— Ну, тогда мне тоже нужно сделать что-то вроде этого, не так ли? – наивно улыбнулась пегаска. – Это ведь будет честно с моей стороны.
— Вам вовсе не обязательно делать подобное предложение, — тон Эдора очень старался доказать обратное. – Это такая неравноценная ставка, и…
— Зато так станет намного интереснее! – восторженно воскликнула Лаки, сдвигая все свои сбережения к центру стола. – Может быть, мы уже начнем?
— Ну, раз вы настаиваете, — пробормотал земнопони в ответ, в словах которого не было ни намека на торжествующий крик. Ему пришлось сжать зубы и задержать дыхание на пару секунд, чтобы добиться такого эффекта. – Можете сделать первый бросок.
Она взяла кости и решительностью новичка, который считает, что чем больше их трясешь, тем больше удачи они накапливают, приготовилась сделать бросок. Эдор как завороженный наблюдал за трясущимся стаканом, пока оттуда не выпали все кубы, точки на которых самодовольно показывали ряд чисел от одного до пяти. Он медленно закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, роль которой довольно успешно исполняла деревянная и, как убедился Эдор, довольно-таки твердая стенка.
— За что мне это? – горестно произнес земнопони, потирая ушибленный затылок и осторожно приоткрывая глаз. – Как же это могло произойти?
— Но вы же еще не сделали свой бросок, — удивилась пегаска, с сочувствием глядя на неудачливого игрока.
— Ну, какая теперь разница. Хотя может и есть шанс… — всхлипнул он и взял стакан в свои копыта.
Секунду спустя перед ним расположились полдесятка цифр. Если в костях и существует какая-то комбинация, которая не приносит никаких очков, а автор которой объявляется неудачником вечера, то сейчас именно она смотрела не Эдора с небольшого столика и при этом имела наглость отвратительно ухмыляться, если на такое возмутительное вообще способен набор раскрашенных кусков древесины.
— Будете перебрасывать? – обреченно вздохнул он.
— Перебрасывать? – переспросила Лаки. – Ах да, необязательный ход. Я ведь могу его пропустить и ставить эту очень хорошую комбинацию, а ваши шансы выиграть с помощью переброса настолько малы, что их можно и не принимать во внимание. Ох, я, наверное, несу такую чепуху, уж простите меня... – Она посмотрела на лежащие перед ней кости. – Я, пожалуй, переброшу все.
— Все? – настал черед Эдора удивленно таращиться на оппонента. – Но у вас же… Это ведь выигрышная позиция…
— Но я уже решила, — заявила пегаска, сгребая все кости обратно. – И вы, кстати, можете перебросить первым.
— Ну ладно, — кивнул земнопони и с опаской посмотрел на стакан. Он, как и было положено приличному стакану, не выражал никаких чувств и не давал подсказок, вел обычный для стакана образ жизни, не привязывался ко всяким странным напиткам, а на производстве подобных стаканов им могли бы по праву гордиться. Очень достойный стакан, одним словом. Эдор вновь поднял глаза на кобылку – та глядела на потолок, машинально разглаживая запутавшиеся прядки в хвосте и, казалось, даже не замечала волнения Эдора. Казалось, разумеется, только ему, а вот Лаки была прекрасно осведомлена о том, что не всегда, чтобы что-то увидеть, надо на это что-то смотреть. Земнопони глубоко вздохнул во второй раз, набираясь смелости и пыли, а затем немного потряс стакан, прежде чем перевернуть его, высыпав кости на поверхность стола.
— От двух до шести, — заметила Лаки. – Могу я бросить?
— Да, но зачем? – спросил Эдор, быстро убрав протянувшиеся к ставкам копыта. – Ведь вы можете выиграть, только если…
Но пегаска уже не обращала внимания на него – она внимательно слушала стук костей о деревянные стенки. Возможно, многим могло показаться, что в этот момент время замерло, и каждая секунда начала растягиваться подобно дешевой жвачке, но для двух пони этот момент пролетел практически незаметно, практически выпав из привычного хода времени: вот Лаки готовится сделать бросок, а вот она уже крепко прижимает к столу перевернутый стакан.
— Жребий брошен, — улыбнулась она и убрала копыта от стола, сбросив стакан на пол.
Прямо перед ней ровным строем стояли пять кубов, выпятив гордо вперед свои верхние лакированные грани, на каждой из которой блестели шесть черных точек.
— Это невозможно, — прошептал Эдор. – Такого просто не бывает.
— Бывает, еще как бывает, — покачала головой Лаки и перегнулась через стол, придвинувшись поближе к уху обескураженного земнопони, а тон ее голоса стал напоминать мурлыканье пантеры, объясняющей газели неприкосновенность границ и необходимость поддерживать баланс в цепи питания. – Если хочешь, то я могу дать тебе пару советов, которые тебе точно пригодятся: первое — для того, чтобы кого-нибудь обвести вокруг копыта, совсем не обязательно строить из себя идиота, поверь мне, достаточно построить идиота из него. Второе — лучше сразу бросай это занятие, оно тебе совершенно не идет. И третье — пытаться незаметно использовать кубы с шестерками на всех гранях определенно было не лучшей твоей идеей...
Густое и черное, как застоявшийся в бочке деготь, изготовители которого и слышать не желали про мед, облако ночи навалилось на Кентерлот, погружая город в непроглядную темноту, где так любят прятаться неубранные с вечера предметы и таятся коварные дверные косяки, только и выжидающие удобного момента для совершения своих ужасных дел. Правда это не означало, что в столице совсем не осталось источников света. Как и во все прочие ночи горели окна трактиров, не желающих отпускать ни одного лишнего клиента, который еще в состоянии встать на копыта, чтобы достать кошелек, горели уличные фонари, ожидая вяло плетущегося фонарщика и его небольшую складную лестницу, обеспечивающую ощущение хорошего землетрясения даже на абсолютно гладких камнях улицы, горел, наконец, камин в штаб-квартире Ночной Стражи, возле которого отлынивающий от дежурства капитан Нерд в очередной раз отогревал замерзшую от безделья чернильницу. И, конечно, горело окно одной из башен Дворца Принцесс.
Внешне оно ничем не выделялось среди остальных окон. Возможно, конечно, что где-то и присутствовали какие-то микроскопические трещины или невидимые глазу пятна на белом камне, которые наверняка обнаружит любой эксперт по окнам, если дать ему телескоп и пообещать бесплатный обед, но рядовому зрителю, стоящему гораздо ближе к земле сделать это было так же просто, как приготовить морковный сок, находясь на утлом плоту посреди бушующего океана с единственным кочаном капусты в руках. Ничего интересного не было и в стекле, если не считать волшебным свойство не показывать вид на город, когда с момента последней мойки прошло больше трех недель. Вся прислуга дворца знала, что это самое что ни на есть непримечательное окно, которое следует мыть непременно первым и заботиться о нем с особой тщательностью, потому что именно оно украшало собой одну из стен рабочего кабинета Принцессы Селестии.
Кабинет был небольшой комнатой со светлыми обоями, а пышность в его убранстве могла появиться только если бы сюда занесли пару свежеиспеченных сдобных булок из дворцовой кухни. Здесь было все, чему полагается быть в кабинете делового пони,: деревянный шкаф с книгами (бумага ведь сделана из деревьев, не так ли?), деревянный стол, деревянный стул, а также деревянный, судя по жесткости, ковер, на котором стоял очень взволнованный пони. Он не был деревянным — тут, скорее, подошел бы термин “одеревеневший”, хотя вряд ли какое-нибудь из известных пород дерева имеет свойство постоянно вытирать лоб шелковым носовым платком.
Этого пони звали Рич Манибэг и он был одни из самых успешных предпринимателей в Эквестрии, о чем свидетельствовала его кьютимарка в виде мешка с деньгами и распухшая гордость, которая почему-то решила подождать окончания встречи с Принцессой в коридоре. Он представлял объединение промышленников и банкиров, которые избрали его своим президентом после внезапной отставки предыдущего. О, они даже предложили ему жалованье, целых два бита в месяц. “Шутки в сторону, — сказали тогда они.- Мы надеемся, что вы будете более разумным руководителем” Только через пару месяцев Рич понял, что они имели в виду, когда говорили о разумности и в чью сторону они подвинули все шутки. При чем тут слово “руководитель” он догадывался до сих пор. Нет, конечно, на собраниях он сидел в самом высоком кресле, а на пышных приемах имел прямой доступ к столику с закусками, но. чтобы поддерживать свой статус, ему, а точнее его работающим за сверхурочные служащим, необходимо было заполнять кучу бумаг, и каждый месяц он являлся с отчетом в кабинет Принцессы, а это мог окупить только целый вагон канапе. И это не считая стоимости потраченных носовых платков.
— Может быть, мне повторить вопрос? — поинтересовалась Принцесса. Перед ней стояла белая фарфоровая чашка и небольшая тарелочка с печеньями в виде маленьких паровозов.
— Нет, нет, что вы, Ваше Сиятельство, — пробормотал Манибэг, еще разок промокнув лоб. Платок, кстати уже можно было использовать как гарант пожарной безопасности целого квартала, а шерсть Рича, казалось, успела побывать под небольшим дождем. — Я прекрасно его помню. Все ли в порядке с нашей транспортной сетью. И я могу заверить вас, Ваше Светлейшество, что грузы исправно довозятся как на телегах, так и на каретах. Никаких проблем не возникает.
— А что насчет других способов перемещения? — Селестия задумчиво провела по столу копытом.
— Другие способы, Ваше Величество? — удивился Рич. — Мы пробовали воздушные шары, но они слишком нестабильны...
— А как насчет паровозов? — Принцесса взяла печенье с тарелки.
— При всем моем уважении, Ваше Великолепие, — поклонился пони. — Паровозы — это для пассажиров. Телеги надежнее, когда нужно перевезти пару-другую тонн угля, а почтовая карета доставит вести из Мэйнхеттена в Кентерлот быстрее, чем паровоз завершит погрузку. Нет, конечно, в поезде можно путешествовать несколько дней, если существуют достаточно комфортные условия, но это не каждый способен себе позволить. Мы остаемся верными традициям. Тем более, что в вагонах не так уж и много места: туда еле влезает кресло с тремя подушками и небольшой столик со встроенным хранилищем закусок...
— О, разумеется, — кивнула Принцесса и разломила печеньку пополам, взглянув на Президента. — Простите мне мое невежество в вопросах промышленности, но мы ведь привозили наши последние паровозы из-за границы, так?
Селестия сидела неподвижно, ожидая ответа от замершего на месте пони. Вопрос, ответ на который был очевиден, не мог не вызывать подозрений, тем более, если он задан самой Принцессой. Особенно, если он задан самой Принцессой, точнее говоря. Те, кто послали Рича сюда были очень серьезными пони. При желании они могут уставиться на него очень серьезным взглядом и начать задавать очень серьезные вопросы. А он может попасть в очень серьезную и неприятную ситуацию. Поэтому слова для ответа лучше подбирать со всей серьезностью
— Да, — наконец кивнул он. — Заграничное производство, Ваше Сиятельство.
— Разумеется, но во всех этих технических новинках я и сама еще не до конца разобралась, — ободряюще улыбнулась Принцесса и отломила от печенья еще один небольшой кусочек. — А вот скажите мне, чисто теоретически, разумеется, можно ли сделать, скажем, колесо от паровоза на заводе по производству чего-нибудь металлического, например, деталей для механизмов?
— Это возможно, Ваше Величество. — немного подумав ответил Манибэг.
— А вырезать листы стали и собрать деревянные конструкции может любая лесопилка или металлургический завод? — Селестия что-то записала на маленьком клочке бумаги.
— Да, это так, Ваше Светлейшество, — вынужден был признать президент совета.
— Но я уверена, что сборка — это очень трудоемкий процесс, — покачала головой Принцесса, складывая крошащиеся части паровоза, чтобы они вновь образовали цельную картинку. — И для него недостаточно просто найти огромный сарай, нарисовать на стенах силуэт паровоза, привезти все детали туда и спокойно соединить все воедино. Это ведь не делается так просто, не правда ли?
— Я... — Рич замялся. — Всем известно, что наше собственное производство прекратилось несколько лет назад, а производить паровозы не способна ни одна фирма в Эквестрии, потому что у нее нет всего необходимого оборудования, Ваше Высочество.
— Без сомнения, все это ведь просто так, чисто теоретическая ситуация, — улыбнулась Принцесса. — Что ж, не смею вас больше задерживать. У вас наверняка найдется множество дел, которые требуют вашего срочного вмешательства.
Пони откланялся и вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь. Селестия взяла с тарелки еще одно печенье и сделала аккуратный глоток из чашки. Через пару минут в дверь постучали.
— Войдите, Скокпоскок.
Секретарь Принцессы прошла через комнату, рядом с плывущей в воздухе кипой различных бумаг, которая не уступала размерам взволнованному лицу единорожки. Документы легли на стол аккуратной стопкой, рядом с небольшой игровой доской, на клетчатом поле которой были расставлены наборы черных и белых фигур — Принцесса Селестия вела эту партию со своей сестрой, делая свои ходы днем, в то время как Луна предпочитала поразмыслить над позицией глубокой ночью. Эта игра, как слышала Скокпоскок, требовала от играющего недюжинного ума, железной логики и высочайшего мастерства передвигать копытом одну фигурку. не уронив остальные. Судя по всему, Принцессы должны были сегодня начать игру заново, а по традиции первой ходила та, кто играла за белых. И, как заметила секретарь, Селестия уже сделала свой ход.
— Это был господин Манибэг, Принцесса? Он очень спешил. — с интересом спросила секретарь. — Вы интересовались о паровозах?
— Да, Скокпоскок, — Селестия отставила блюдце с чашкой в сторону, расчищая место для государственных дел. От сломанного ею печенья не осталось не крошки. — Мистер Рич рассказал мне пару очень занимательных фактов. И сейчас у него, кажется, возникло довольно много дел. И хотя он действительно будет занят в ближайшее время, я искренне надеюсь, что среди всей этой суеты и, без сомнения, всепоглощающих забот он все-таки сумеет выкроить минутку, чтобы стереть рисунок паровоза с той стены...
Тем же временем недалеко от дворца, всего на полчаса галопа южнее и на семь секунд падения ниже, располагалась одна из самых известных улиц города, являвшаяся домом и местом работы всем тем, чье занятие связано с тканями, краской и ужасающими количествами ароматного парфюма. Каждый встреченный вблизи Красильной улицы горожанин мог сказать вам, что именно здесь вы найдете лучшую ткань и сможете отыскать самые яркие цвета, а затем он, скорее всего, зажмет нос копытом и как можно быстрее поковыляет в сторону ближайшего цветочного магазина.
Здесь жили возможно самые трудолюбивые и совершенно точно лишенные обоняния мастера, одним из которых был Чип Колор — новый владелец одной из красилен, где, как не трудно было догадаться, занимались покраской: в основном шелка и, в редких случаях, упавших в чан пони. По правде говоря, Чип только недавно решил приобрести это прибыльное дело, и он совсем не предполагал, что производство обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал: одно ведро духов каждую неделю образовывало огромную дыру в бюджете, хотя предыдущие владельцы наперебой расхваливали огромные преимущества этого занятия на первой и последней и встрече в парфюмерном отделе. Сейчас он очень жалел, что вообще подумал о такой покупке или, когда предприятие все-таки начинало приносить ему доход, что никто пока не изобрел огромные затычки для носа. Но в эту самую ночь ему не пришлось страдать одному — похожие мысли посещали и стоящего перед ним командора Корэджа, упорно старающегося полностью спрятаться в носовой платок, позаимствованный у сержанта.
— Это катастрофа! — с огромным отчаянием в голосе воскликнул Чип. — Ужасное происшествие! И куда только смотрит Стража? Средь бела дня...
— Успокойтесь, мистер Колор, — устало пробормотал командор. — И расскажите, пожалуйста, вашу историю с самого начала. Желательно без криков, ярких описаний и предложений по поводу ткани, потому что вряд ли в ближайшее время Страже понадобится четыреста метров розово-болотной с креплениями для рюшечек. Говоря о ближайшем времени, я имел в виду пару сотен лет. Итак, повторяю снова, что здесь произошло?
— Хорошо, — кивнул Чип. — Все началось утром, когда я в выдающемся настроениии отправился к красильне, надеясь, что рабочий день будет столь же красочным и цветным, как и четыре сотни метров самой удивительной и прекрасной...
— Кхм, — кашлянул командор, ничуть не желая прервать его рассказ, и взглянул на владельца предприятия. Тот смущенно пошаркал копытом.
— На работу я пришел совсем недавно. И, как вы можете видеть, то, что я застал, а точнее чего не застал, повергло меня в шок. Со склада пропала вся партия красной ткани! Мне никогда не покрыть расходы, — владелец всхлипнул. — Моя семья останется голодный, а я буду жить под протекающей крышей, если я вообще смогу найти крышу для такого бедняка...
— Но у тебя же нет никакой семьи, — заметила сержант Свифтвинд. — Тем более, что весь товар застрахован и красной тканью был заполнен не весь склад.
— Ну да, — Чип смахнул появившуюся слезу и с неодобрением уставился на пегаску. — Нет у меня семьи. Но теперь-то я точно не смогу ее завести, потому что у меня не будет денег даже на...
— Достаточно, — зевнул командор. — Пропала вся ткань или только красная?
— А мне дадут страховку за дополнительные потери? — оживился делец.
— Мечтай, — отрезала сержант и повернулась к Хейдэну. — Командор, остальной товар на месте. Я лично проверяла склад. Но в этом деле что-то нечисто, точно вам говорю. Кому придет в голову брать только ткань одного цвета?
— А касса? — напомнил Чип. — В ней была вся недельная выручка, на которую я собирался приобрести кусочек черствого черного хлеба и крохотный стакан воды.
Офицеры Ночной Стражи переглянулись и одновременно повернулись к столу, где стоял небольшой ящичек, набитый грудами монет. Хейдэн, скорее, готов был поверить, что преступники кое-что доложили туда, чем в то, что Чип Колор внезапно обрел честность. Свою он, по всей видимости, давно где-то обменял. Несколько секунд пони рассматривали блеск денег, а затем продолжили разговор с Искренностью, сверкавшей в глазах мистера Колора.
— Как вы считаете, кто это мог быть? — Корэдж задал традиционный вопрос, который в несуществующем руководстве по этикету стражников стоял на третьем по бесполезности месте, после реплик “не хотите ли вы во всем признаться” и “именем закона, приказываю тебе остановиться!” — за всю историю Стражи, каждая из них сработала только один раз, причем в последнем случае, преступник просто споткнулся об камень, когда оглянулся, чтобы посмотреть, кто же его зовет. И уж точно, ни один стражник не рассчитывает получить прямого и честного ответа на этот вопрос, желательно с именем, мотивом и адресом преступника, а также с предоставлением его чистосердечного признания в двух экзкмплярах.
— Да кто угодно! — Чип многозначительно потряс копытом. — Кто угодно, я отвечаю!
— Не очень-то широкий круг подозреваемых получается, — буркнула сержант.
— Например, Пэйнт из красильни напротив — он всегда завидовал нашему красному цвету, — с упоением начал перечислять Чип. — А может это был Браш. Вообще-то он по части хлопка или льна, но это не значит, что он не захотел расширить рынок, помяните мое слово. Если это не они свистнули мой шелк, то они обязательно что-нибудь свистнут как-нибудь потом. Кстати, вы не забыли записать Клофа?
Объему потока его слов мог стать причиной увольнения пары городских фонтанов, а если командор и вправду принялся бы записывать все эти имена, то получившееся сочинение сразу можно было бы отправить на конкурс самых длинных произведений в истории Эквестрии, предварительно пристроив к штаб-квартире дополнительное помещение для архива или освободив дворцовую библиотеку. К счастью для Хейдэна, зоркий глаз младшего констебля Флэшлайта, споткнувшегося об пустой чан с краской, сумел разглядеть лежащее на полу белое пятно, которое при более внимательном рассмотрении оказалось запиской:
“Батон — одна штука, молоко — 5 кирпич?, творог, веревка, порошок, мыло. Смешать но не взбалтывать или наоборот? Не забыть выгулять дерево.” — прочитал Хейдэн, стараясь сохранить свои глаза в пределах их обычного диаметра. — Я думаю, здесь нам может понадобиться помощь профессионального дешифровщика или специалиста по тайным знакам...
— Командор, — кашлянула сержант. — Вам не кажется, что надо ее перевернуть?
— Ох, да-да, — конечно, — пробормотал Хейдэн. К его чести стоит упомянуть, что он почти не покраснел. На обратной стороне листка обнаружилось послание, смысл которого был более ясен простым смертным.
“ Уважаемая Ночная Стража. Приносим свои искренние извинения за то, что пришлось украсть пару часов вашего драгоценного сна. Что касается красной ткани, то мистер Колор может совершенно о ней не беспокоиться — все заботы о ней отныне лежат на нас. Желаем вам приятного дня и спокойной ночи.
С глубоким почтением вас приветствует Бр. С. П./Эсд/Рп и проч. расх.
P.S. Вы совершенно не обязаны приходить на встречу в половину первого ночи, которая пройдет в гарцующем Губоникусе. Еще раз извините.”
— Что это за ерунда? — возмутился Колор. — Они приходят, забирают мою ткань, а теперь еще и пишут ужасные записки! Чего только творог и батон стоят, а ведь там еще и веревка есть...
— Мне тоже кажется это странным, — осторожно добавил констебль Флэшлайт, в глазах которого Хейдэн заметил вспыхнувший огонек. Когда он появлялся во взгляде самого командора, обычно начинались очень интересные истории, чаще всего заканчивающиеся парой новых синяков и внеочередной полировкой доспехов.
“ О нет, — взмолился Корэдж. — только не в этот раз.”
— А мне ничего не кажется, — заявила Свифтвинд. — Я абсолютна в этом уверена. Они бросили прямой вызов Страже, но разве это не наша работа — раскрывать тайны и делать странности менее странными? Командор, мы ведь дадим им достойный ответ?
“Провклятье”
— Да, сержант, — утвердительно кивнул Корэдж. — И вряд ли нас что-нибудь остановит, потому что нет никаких загадок, которые не способна решить Ночная Стража и нет таких Бр. С. П./Эсд/Рп, которые могли бы нам помешать. Мы найдем их, кто бы они ни были.
— И ночь вновь станет спокойной? — восхищенно произнес констебль.
— И ночь вновь станет спокойной, — пообещал Хейдэн.
С этими словами он развернулся и вышел прочь из красильни, уверенно ковыляя на трех копытах. К носу он прижимал не совсем новый, а значит не самый чистый на свете платок, на его броне появилась пара новых пятен, но в его глазах отчетливо плясало небольшое, но очень быстро разгорающееся пламя...
Лаки Койн зевнула, не забыв прикрыть рот копытом, как учило “Руководство по этикету в своем и чужом недвижимом имуществе”, содержащее кроме этого полезнейшего правила еще довольно много жизненно важных советов и наставлений, вроде тех, которые советовали доставать застрявший в зубах шпинат, уронив на пол столовый сервиз соседей, или вежливо поблагодарить хозяйку за ужин, если вы почувствовали сильное и очень настойчивое желание посинеть и свалиться в обморок. Хотя, строго говоря, поезд и не был недвижимым имуществом — всю прелесть его способности к движению Лаки уже отметила в мысленном блокноте — но этикет оставался этикетом, особенно когда она сидела перед тем, кого “Руководство” называло “молодым и галантным кавалером”, хотя по мнению пегаски это следовало бы заменить на “тот жеребец, который наступит вам на копыто, опрокинет пирог с черникой на ваше платье и выплеснет пару бокалов вина на вашу ухоженную прическу”. Эдор не был не знаком с правилами приличия, но тот факт, что за время своего рассказа он настолько бурно взмахивал копытами, что успел трижды опрокинуть свой набор, а также уронить стол, который до этого считался прибитым к полу вагона, заставил пегаску задуматься о том, что такому типу пони не свойственно замечать всю остальную Вселенную до тех пор, пока не придется пробормотать пару смущенных извинений.
Что касается его истории, то это был совершенно не тот тип произведений, способный создать атмосферу глубоких чувств, эпических приключений или всепоглощающего ужаса — единственное желание, способное возникнуть при ее прослушивании в темном ночном лесу у едва тлеющего костерка, — это встать и поискать ближайшие кусты. Но, тем не менее, Лаки с интересом выслушала повествования о жизни Эдора, начиная с того момента, как он решил заняться азартными играми (точнее говоря, с сегодняшнего утра) и заканчивая этим вечером, потому что альтернативой было захватывающее зрелище стены позади земнопони или очередные попытки сколоть слой грязи на окне без помощи тарана. А еще в его рассказе говорилось о паровозах.
— Паровозы — мечтательно произнес Эдор. — Когда-то мы все грезили ими, представляя, что на их стучащих колесах вперед несется дух прогресса, взлетают ввысь гениальные достижения достижения и будущие прибыли. Железнодорожные линии протянулись от Ванхувера до Эпплузы, от Сталлионграда до Лос Пегасуса, планы были грандиозными, прогнозы — самыми оптимистичными, а в сердцах у всех горел такой огонь, что казалось, будто всем туда по тележке угля закинули. Славные были деньки... А потом мы пустили по дороге первый паровоз, который проехал тридцать шагов и заглох, но все чуть не лопались от радости и гордости за свое дело, потому что мы знали к чему идем и что мы получим в итоге. Но всё, что мы знаем о паровозах, оказалось бессильным против всего, что мы не знаем о деньгах — в один из дней оказалось, что наши склады опустели, в графе доходов стоял жирный ноль, а перед нашими дверями столпились кредиторы, требующие немедленных выплат. Три месяца подряд мы не получали ни одного заказа — если бы тогда мы затянули пояса хоть немного туже, мы бы просто переломились пополам, поверьте мне. Многие ушли в это тяжелое время. Но некоторые остались. В их числе был и мой отец — он был машинистом одного из составов. Кентерлот прислал нового управленца, станки опять заработали и все вроде бы стало налаживаться как вдруг появились эти новые мелкие и дорогущие паровозы. Компаниям стало невыгодно содержать огромных гигантов, когда есть вагон, за билет в который толстосумы готовы серьезно облегчить свои кошельки. А что касается простых пони... Большинство из них все равно доверяет старым способам проехать до нужного места вроде катания на тележках через грязь или попытках втиснуться в карету. где не остается места даже для воздуха, а те немногие, кто путешествуют на поездах... — он сделал небольшую паузу, чтобы пегаска смогла оглянуться вокруг и по достоинству оценить все радости ожидающие “тех немногих”. Еще раз. — Такого удара мы пережить не смогли. Потом предприняли еще две-три попытки восстановить производство, но все они были безрезультатны — то поставки задержаться, то заказчики разрывают контракт. Сейчас у нас есть всего пара ремонтных мастерских, хотя я не могу сказать точно — я давно оставил это занятие, как и мой отец, хотя ему предлагали неплохую должность на новом составе. И вот я здесь, рассказываю вам эту историю, — он опустил голову вниз. — И решил попробовать себя в таком деле...
— Ничего, — утешительно улыбнулась Лаки. — Бывает со всяким. Но, по правде говоря, честный труд тебе больше к лицу, хотя бы потому, что обман на нем читается не хуже черных букв на белом транспаранте, — она ненадолго призадумалась. — Так ты, говоришь, твой отец был машинистом, и ему предлагали место на заграничном поезде? Я довольно много видела их на вокзале, но они ведь действительно заламывают ужасные сцены только из-за того, что собираются не в Эквестрии и в их вагонах есть пара подушек и красные занавески. Не могут же иностранные производители так просто вытеснить единственного конкурента...
— Да, мой отец был машинистом. И да, ему предлагали работу. — не торопясь ответил Эдор ровным и отчетливым голосом пони, знающего чуть больше правды, чем его собеседник. — Но разве я сейчас сказал хоть слово о загранице?