Сказки Плохого Коня Для Впечатлительных Жеребяток

Златогривка и Три Медведя

Историю? Хотите, чтобы я рассказал вам историю? О, я знаю истории. Целую кучу историй. Дайте-ка сообразить....

Давным-давно жил да был крутой чёрный конь — беспечный и вольный, как ветер. Он был деловым пони, а дела иногда идут хорошо, а иногда не очень. И когда дела идут не очень, счета по алиментам становятся в тягость. Но если сидеть с жеребятами по несколько часов в неделю, то можно платить меньше, чуете? Так вот, этот жеребец...

Что? Нет, это не обо мне. Просто сказка, такие по всему свету рассказывают.

Хотите сказку из книги?

Детишки. Вы разве не знаете, что в книгах нет ничего хорошего? Книги — это ловушки для умных пони, чтобы держать их подальше от власти.

Ладно, ладно. Давайте книгу. Не важно, любую давайте. Не, эту толстую не надо. Толстые хуже всего. Вон там, тоненькая, давайте её.

Ладно.

Давным-давно, жила-была маленькая кобылка по имени Златогривка. С пышными золотистыми волосами, будто их плойкой завили. Она жила со своей семьёй на окраине леса. Наверное, какие-то фермеры. Деревенщина, все они такие. Что? Да, тут так и написано.

Однажды утром Златогривка собирала цветы и забрела в лес. Она всё шла, шла и шла, пока не увидела вдалеке домик.

В том домике жили три медведя. Папа-медведь был здоровяком, таких как он берут с собой, когда хотят произвести впечатление без лишних слов. Мама-медведица, та была обычного для медведя роста. Всё равно немаленькая. И ещё был малыш-медведь. Знаете, иногда кликухи вроде “Малыша”, “Клопа“ или “Карапета” дают реально здоровым жеребцам.

Эти трое медведей собирались позавтракать, но их каша — овсянка, я думаю, — была слишком горячая. Поэтому они решили прогуляться, чтобы каша остыла. И как только они вышли на улицу через заднюю дверь, Златогривка проскользнула в дом через переднюю.

Ушлая кобылка эта Златогривка, мне нравится.

Наверное, они не закрыли дом. Это важно, детишки. Если вам приходится ломать замок, то это проникновение со взломом. А если нет, то просто незаконное проникновение, а это всего лишь хулиганство. Они должны разжёвывать такие вещи, если хотят, чтобы их книги чему-то вас научили.

В общем, сперва она почувствовала сладкий аромат горячей каши.

— Я просто попробую одну ложечку, — сказала она.

Так бывает, детишки. Приходишь на хату к жеребцу, а его нет, схоронился он, и ты оставляешь ему меточку, что, мол, ты здесь был — визитку, фото его жеребят с запиской или типа того. Он поймёт, что к нему заходили по делу, и, возможно, навещать его снова тебе уже не придётся. Поесть из его тарелки — это чутка мутно, двусмысленно, то есть, ну да ладно.

Не знаю, зачем ей оставлять такое сообщение медведям. Может быть, она просто дико проголодалась. А может, нам пояснят дальше.

Сперва она сунула свой носик в здоровенную тарелку папы-медведя.

— Ай! — вскрикнула она. — Слишком горячая!

Потом она попробовала из средней тарелки мамы медведицы.

— Бррррр! Слишком холодная!

Для медвежатника она что-то больно дофига болтает. Вот поэтому болтать с собой — дурная привычка, детишки.

Наконец, Златогривка лизнула из маленькой тарелки малыша-медвежонка.

— Вот это то, что нужно! — сказала она и съела всю кашу.

Что…? Да что за чёрт? Она...

Кто писал эту книгу?

Чёрт? К ним, к чертям, отправляются азартные игроки; они катают с ними кости и ночи на пролёт играют в покер, а это долго, потому что там, где живут черти, ночь никогда не кончается. А если ты поминаешь чертей слишком часто, то к ним-то ты в конце концов и отправляешься. Но это плохое слово, поэтому говорить его нужно только когда ты действительно зол.

Ладно, ладно. Читаю дальше.

Проплутав пол дня по лесу, Златогривка слегка устала.

— Мне нужно чуть-чуть посидеть, чтобы ноги отдохнули! — подумала она.

Что? Сесть отдохнуть прямо на деле?

Нет. Детишки. Это всё чепуха. Кто скажет, в чём была первая ошибка Златогривки? Кроме того, что она жила на краю проклятого леса, такая-то мелочь.

Нет, Шёпоток. То, что она зашла в домик, это было верно. Нельзя щёлкать клювом, когда тебе выпадает такой шанс.

Неплохо соображаешь, Ветерок, но я думаю у неё с собой всё-таки был нож или что-то такое. Даже фермеры не настолько тупые, чтобы шататься по лесам безо всякой защиты.

А вот это верно, Сахарные Губки! Ей нужно было быстро обойти дом, найти все выходы, запомнить план здания и обстановку, чтобы вернуться в другой раз с тележкой и кем-то, кто будет стоять на стрёме. Схема "хватай и беги" обычно не слишком денежная.

Эта книга, можно точно сказать, написана пони, который ничего не смыслит в грамотной работе и никогда не ходил на настоящее дело. Пару детективов читал, разве что. Нет, я думаю, всё было как-то так:

Златогривка осмотрела первый этаж в поисках ценностей. В прихожей висела чёрная шёлковая вышивка с принцессой Селестией.

— Эта вышивка слишком дешёвая, — сказала она, — за десять бит на e-nigh.eq можно кучу таких заказать.

В гостиной над диваном в золотой раме висла картина Ван Хуфа.

— Эта картина слишком ценная, привлечёт слишком много внимания, и мне негде её сбыть, — сказала она. — Это не мой уровень, слишком круто.

Так что она оставила картину висеть на стене, но взяла на заметку, что стоит разузнать, оригинал ли это, и поискать кого-то, кто заплатит ей за наводку.

Наконец, наверху она нашла вставленный в рамку набросок Т. Тёрнера.

— Это то, что надо! — сказала она. Она знала, что если заберёт этот набросок, то медведи скорее всего застрахуют большую картину, а в страховых компаниях сидят те ещё суки, но это уже будет не её проблема. Она взяла рисунок и пошла к туалетному столику с ящиками.

Что? Сука — это, например, какая-то пони, которая кормит вас одним и тем же старым брокколи, когда у неё в морозилке лежит шикарное импортное мороженое, которое она втихаря ест сама, когда вас нет дома. А мороженое такое просто стоит там и невинно ухмыляется тебе, когда ты смотришь на него, типа ты такой тупой, что не допрёшь что к чему. И вы с дружками однажды ночью приходите с паяльной лампой и превращаете его в....

Знаете что, спросите свою мать. Расскажите потом, что она скажет. Так, на чём я там остановился?

В первом ящике было полно серёжек и всяких побрякушек.

— Это все безделушки, — сказала она, закрыла ящик и перешла к следующему.

Во втором ящике было больше драгоценностей, но они были в большой шкатулке, на которой было выгравировано "МАТЬ-МЕДВЕДИЦА".

— Это слишком заметно, — с побрякушками с гравировкой всегда бывают проблемы. Она закрыла ящик и перешла к следующему.

В третьем ящике были неплохие изумруды и рубины в кулончиках и тому подобном, но если их выковырять, никто не узнает, откуда они.

— Эти камушки — то, что нужно! — сказала она и убрала их в свою сумку.

В этот самый момент трое медведей вернулись с прогулки и нос к носу столкнулись со Златогривкой. Потому что никто не стоял на стрёме. Они увидели, что она стоит с наброском Тёрнера, а её сумки набиты драгоценностями, и они даже не стали звонить в поницию. Папа медведь что-то сказал, мама медведица расстелила на полу полиэтилен, и малыш прямо там разодрал её на куски. Потом они положили её в свою овсянку и съели всё до последнего кусочка.

Как я уже говорил, ей нужно было найти друга, чтобы тот стоял на стрёме. Помните, детишки: друзья — это важно. Это, вроде как, мораль.

Эй, глядите-ка, ваша маман вернулась, моё время кончилось. Давайте, мелкие лоботрясы, собирайтесь. Сладких снов!

Гензель и Гретель

Эй. Малец. Ты чего раскис?

Хочешь к мамочке? Ага, я тоже хочу к твоей мамочке. У неё передо мной должок.

Не могу смотреть, когда жеребёнок плачет. Вот что, я расскажу тебе сказку.

Тебе удобно? Я хочу, чтобы тебе было удобно: нам, возможно, придётся тут долго пробыть.

Опять расплакался. Ты не услышишь сказки за собственным плачем.

Вот, так-то лучше.

Итак, давным-давно жили-были брат и сестра. Звали их Гензель и Гретель. Славные жеребятки, в общем, но иногда действовали своим родителям на нервы. Носились по дому, бегали по лестнице, играя в свои игры. Могу поспорить, ты тоже частенько этим занимаешься.

Нет?

Гретель частенько пела на весь дом всякие песенки, которые слышала в школе или сама выдумывала. Ты же так делаешь?

Лады, лады, хорош, прекрати, это убьет меня. Могу поспорить, это выводит твоего папашу из себя.

Ему нравится? Ох, ну если ты так думаешь.

А ещё Гензель и Гретель всё время дрались между собой. Дразнили друг дружку и воевали за игрушки. У вас с сестрой так же?

Ой, да брось. Ты святой что ли? Должен ты хоть как-то действовать на нервы своим родителям.

Его любимую трубку? Ох, он был в ярости, наверное. Может даже сильнее, чем показал. И ты её так и не нашёл?

Наверное, он до сих пор сердится.

На самом деле Гретель тоже была певуньей, но не очень хорошей. Её отец сидел, бывало, в своём кресле, потягивал свою любимую трубку, и тут она начинала петь, будто визжащая свинья, и у папаши аж дыхание перехватывало, и он давился дымом. Вся атмосфера момента просто рушилась. Он был славным парнем и ничего не говорил Гретель. Притворялся, что ему нравится. Но на самом деле где-то в глубине его это жутко бесило. Каждый раз, когда Гретель начинала петь, он просто сидел и улыбался идиотской улыбкой, вцепившись копытами в кресло и пытаясь не закричать.

А твоя мама? Ты делал что-нибудь такое, отчего у неё уши на затылок лезли?

Оу, это жестоко. Кобылы любят свои цветочки. Она их, небось, целый год растила. Может, даже несколько лет. Иногда жеребёнком разродиться быстрее получается.

Да это я так. В общем, мамаша Гензеля и Гретель тоже любила свои цветочки. Она несколько лет выращивала свои собственные особые цветы, особого цвета, который ни у кого не получался. Синего, я думаю. Ну вот, и были у неё эти синие цветы, и с ними она бы точно выиграла первый приз на городском фестивале, только вот Гензель растоптал их, когда играл в хуфбол. То есть, он просто снёс их, напрочь, все до последнего. На полном ходу, даже не притормозил. Мать накричала на него и отправила в комнату. Потом он вышел из неё поужинать и скоро обо всём забыл.

Но его мать, вот она-то не забыла. Как и отец не забыл про трубку.

Ах, да, Гретель тоже потеряла трубку своего отца. Я забыл сказать об этом.

И вот, однажды их отец увидел в магазине обалденную трубку. Махагоновую, с перламутровым мундштуком. Это было что-то, говорю вам, и он знал, что если у него будет такая шикарная трубка, то остальные жеребцы, зауважают его. Он подумал, что из-за Гретель без толку покупать такую дорогую трубку. Из-за её пения он не получит от неё удовольствия, да и всё равно Гретель снова её потеряет.

Мама примерно в то же самое время разглядывала каталог семян, раздумывая о том, какие сорта цветов ей скрестить, чтобы получить особенный цвет, чтобы наверняка выиграть конкурс. Но тут она подумала, что из-за Гензеля растить их бесполезно.

Мама с папой поговорили и решили, что довольно с них топтания цветов Гензеля и пения с трубкотерянием Гретель. В общем, они решили пойти с ними на следующий день в лес, типа за дровами, да там и оставить.

Только вот Гензель всё подслушал, чуешь? Поэтому он нагрузил себе в сумки белых камушков, которые собрал вокруг дома, и когда на следующий день родители повели его с сестрой в лес, он каждые несколько шагов выбрасывал по камушку. Хитрый шкет.

Они зашли глубоко в лес и родители велели Гензелю и Гретель набрать дров. Но когда жеребята вернулись с дровами, их уже не было, чуешь?

Гретель захлюпала и захныкала. Да точно так же, прекрати это.

Нет, я уверен, что твои родители не поступят с тобой так же. Скорее всего нет. Если ты их совсем до ручки не доведешь.

Он не говорил, дорогая была трубка? Оу, дорогая?

Ну ладно, в общем, Гензель ей сказал: "не плачь" и показал дорожку из разбросанных им белых камушков. И они пошли по ней обратно.

Их родители были рады, что они вернулись. В основном. Какое-то время.

Но время шло, отец всё думал о той роскошной трубке, а мать о своих цветах. Прошло не так уж много времени, когда отец опять повел этих жеребят в лес, чтобы набрать дров. Но Гензель собрал все белые камушки у дома в прошлый раз. Так что у него с собой был только кусок хлеба на обед.

Он был хитрюгой и оставлял на тропинке хлебные крошки. Наконец, они зашли в чашу и отец отправил его с сестрой за хворостом. Когда они вернулись, его уже не было.

Они пошли по следу из крошек обратно. Но налетели эти долбанные птицы и склевали все крошки, стоило только Гензелю и Гретель повернуться к ним спиной. Все до последней. И жеребята потерялись в лесу.

Их папаша пошёл в магазин и купил ту махагоновую трубку с перламутровым мундштуком. Тем же вечером он сел в своё кресло, расслабился и раскурил её, ни о чём не думая, и это было лучшее чувство на свете. А ещё он получил повышение на работе, потому что с этой трубкой он выглядел куда солиднее.

Мамаша купила те семена и стала выращивать свои цветы. Она растила их и скрещивала, пока не получила совершенно новый цвет, которого никто никогда раньше не видел. И эти цветы не просто заняли первое место на городском конкурсе. Слава о них дошла аж до самого Кантерлота. Она пришла туда и показала цветы принцессам. А принцессы сказали, что ничего красивее они уже тысячу лет не видели.

Гензель и Гретель? Без понятия. Медведи задрали, наверное.

Опять разнылся. Такая-то благодарность мне за старания.

Ну что такое? Домой хочешь?

Что-то не особо верится. Если бы ты хотел домой, плакал бы громче.

А вот это уже похоже, кажется, действительно хочешь. Давай-ка ещё, так же, только теперь в этот микрофон.

Вот так. Отлично. Не волнуйся, скоро будешь дома. Хочешь газировки или ещё чего-нибудь? Для тебя найдём.

Эй, Бэтс! Отнеси эту кассету Слику. Скажи, пусть вырежет хорошую часть и отошлёт родителям. И принеси мальцу газировки, он заслужил. Ты ведь заслужил, мелкий, правда?

Красавица и Чудовище

Детишки. Детишки. У вашего дядюшки был трудный день. Больше ни минуты ваших криков не вынесу. Я их на работе наслушался.

Поиграть? Отличная идея. Давайте-ка я что-нибудь придумаю. Сыграем в "Принеси пиво из...

Ау! Вы чё творите? Не трожьте хвост! Только не хвост! Отпустите!

Блин.

Я без понятия, как оно туда попало.

Нет, это не удлинитель хвоста. Зачем мне...

...а ну отдай!

...а ну тише, мелкий ты...

...ладно, ладно. Я поиграю с вами.

Я знаю отличную игру. Самую лучшую. Она называется "Дракон". Драконом буду я. А эта коробка — эта вот коробка с игрушками — мои сокровища.

Дракон ложится на диван, видите? И засыпает. Вам нужно подкрасться к нему и, не разбудив его, украсть сокровища, но только по одной игрушке за раз.

Сейчас я буду спать. Так что крадитесь аккуратно, очень тихо. Ага, вот...

АЙ!

Ох, малец. Ты дёргаешь за хвост саму удачу.

Я не рассказывал тебе про твоего младшего брата? Про того, которого больше нет?

Нет. Нет, не буду я вам сказки рассказывать. Ничего не буду рассказывать. Вы и так слишком опасны.

Это не удлинитель хвоста.

Мне придётся рассказать вам сказку, так ведь?

Смышлёные маленькие ублюдки. Хех.

Лады, о чём хотите слушать? Про медвежью шкуру хотите? О том, как медведь лишился хвоста.

Что? Мне нравятся сказки про медведей.

Эту я не знаю. Нет, эту тоже не знаю.

Это вы уже фантазируете. Нет сказки про вонючего сырного человека.

Красавица и чудовище? Уф, эту я знаю.

Давным давно жил был жеребец, который влюбился в прекрасную кобылу. Вы бы только видели, как она ходила. А как она покачивала своими бёдрами! Это должно считаться преступлением.

Это не было что-то вроде заискивания актрисульки из низкосортного кордебалета. Она просто парила. Всё в ней создавало это впечатление. Её копыта двигались следом за лодыжками, лодыжки скользили следом за ножками, ножки отвечали на движения бёдер, а бёдра всё качались и качались, а её хвост колыхался, будто на пружине. Волна за волной, не останавливаясь и не ослабевая. Чуть опускался, изгибался и так по кругу. Рядом с ней любой казался грубой деревянной марионеткой, дергающейся на веревочках.

Да, это точно сказка. Не надо мне рассказывать, я знаю эту сказку. Её каждый жеребец знает. Кто-то раньше узнаёт, кто-то позже, но узнают все.

Но видели бы вы её улыбку, детишки. Будто в ней были сами звёзды.

Никому не рассказывайте, что я так говорил.

Нет. Нет, другой истории не будет. Вы ничего не докажете.

Вы когда-нибудь гуляли холодным вечером под полной луной? Все куда-то спешат и будто заворожённые, ёжась от холода и топоча копытами по мостовой, пялятся на собственное дыхание. Слышны гудки клаксонов, а из переулков на вас поглядывают глаза пьянчуги, и вы думаете, что, возможно, стоит завалить его прежде, чем он завалит вас. Вы в очередной раз вступаете в жижу, вытекающую из мусорного бака, а из окна высовывается дамочка и истошно орёт что-то беззубому парню на другом конце улицы. И тут вы поднимаете глаза и видите, как меж двух жилых домов висит луна, прекрасная, призрачная и сияющая. Вы понимаете, что она из другого мира, но кажется, будто можно протянуть копыто и прикоснуться к ней.

А теперь представьте, что луна прямо там, на улице, рядом с вами. Но вы по-прежнему не можете к ней прикоснуться. Вы можете только смотреть. Разве что, если слегка наклонитесь, сможете почувствовать аромат её парфюма.

Это с ума сводит, верно?

Лучше бы луна оставалась на небе, жеребятки. Лучше бы тот жеребец пошёл домой и принял холодный душ. Но он был глупцом. Когда она повернулась к нему и улыбнулась, он тут же улыбнулся в ответ и шагнул в её сторону, словно думал, что сам сможет оказаться в ней, среди всех тех звёзд. А потом он взглянул в её глаза, и через теплое напряжение в воздухе ощутил её образ. Он пропал, детишки. Просто пропал.

Нет. Нет, он не тупорылый придурок.

Вы хоть поняли, что я говорил про луну?

Вот смотрите. представьте, что сейчас канун Найтмэр Найт, а в доме нет ни одной конфетки. Даже ирисок нет. Вы знаете, что где-то тут кругом распрятаны целые мешки с конфетами, но ни одной не достать.

Ага, значит, луна и звёзды фигня, а про конфеты вы понимаете.

Как бисер перед свиньями, чесслово.

Я не хочу, чтобы вы думали, что жеребец чувствует к кобылке то же, что жеребёнок к мешку конфет. Это скорее...

Эх, хотя это почти одно и то же.

Ему очень хочется эту конфетку. В тот момент для него существует только эта конфетка. Если бы он смог заполучить её, всё в мире перестало бы иметь для него значение. Разве что речь не о конфете, это метафора.

Это значит, что речь не о конфете, это ясно?

Нет, у меня нет для вас конфет.

Итак, он водил её на вечеринки и всё такое. Богатые жеребцы с моноклями и кобылы в чересчур роскошных платьях смеялись над ними, будто в них было что-то забавное. Необузданные зебры играли со сцены сумасшедшую музыку, а все танцевали. Стоило ей сказать, что ей нравится звук воды, как он вёл её кататься на лодке. Если бы она сказала, что любит луну, он бы сделал волшебное лассо и утащил бы её с неба ради неё.

Оказывается, это запрещено законом, но кто же знал?

Но что было удивительно, детишки, это что она тоже любила конфетку. То есть, конечно, она любила конфеты, все пони любят конфеты. Но она хотела его конфетку.

Нет. Я же сказал, это метафора.

Это значит, что он ей нравился. Ах, нетрудно было бы усмехнуться и сказать, что она любила вечеринки и жемчуг. Но мне кажется, он ей действительно нравился. Они вместе освещали собой ночь. И однажды он оказался внутри неё и увидел все те звёзды.

Тоже метафора. Спросите у матери.

Итак, они стали парой, и она переехала к нему. Они много смеялись, улыбались друг другу и много чего ещё. Это было чудесно. Скоро у них появились жеребята — пушистые и милые. Счастливый конец, да?

Но чем дольше они были вместе, тем больше из того что ей в нём нравилось, нравилось ей всё меньше. Раньше ей нравилось, что он слишком громко смеётся. Нравилось, что он может подхватить её и закружить вокруг, когда они танцевали. Нравилось, что пони жмутся по сторонам, когда он идёт по улице. Нравится, что он говорил то, что думал, не трепался попусту и не беспокоился о том, что думают окружающие.

Но теперь только и слышно было что "Да будь ты потише! Что ты как бандюга какой-то? Хватит рыгать! Убери от меня копыта! Убери свою одежду с пола!"

Вот скажите, детишки, может ли жеребец оставаться самим собой, когда ему нельзя пёрнуть в собственном доме? Когда ему приходится думать о том, куда он кладёт свои грязные носки — в корзину с белым бельём или с чёрным?

Нет. Не может.

Да, я сказал “пёрнуть”. Не в этом суть, детишки.

Неплохо, но чтобы было по-настоящему похоже, нужно делать это с помощью подмышек, вот так.

Ага, вот, видите, ваш дядюшка знает, о чём говорит. Тренируйтесь завтра весь день, потом покажете мне, как у вас будет получаться, лады?

Короче. Та кобыла, она больше не была счастлива. Она стояла и смотрела на него, будто хотела что-то сказать, и он спрашивал: "Что случилось?", а она отвечала: "Ничего". И он возвращался к своим делам, а потом она ни с того ни с сего выдавала: "Мы больше никуда не ходим".

Будто он вечно должен покупать ей шмотки и водить по всяким местам. Зачем бы ему тогда на ней жениться, а? Она знала правила игры.

И как будто у них было время на вечеринки и катание на лодочках. Она была занята с жеребятами, а он допоздна вкалывал, чтобы на столе было какое-то сено. Он приходил домой после трудного дня и просто хотел посидеть, плотно поужинать и отдохнуть. А она стояла у него над душой и, если он не успевал вовремя сказать, какой нежной получилась морковь и каким хрустящим было сено, она говорила: "Ты не ценишь всего, что я для тебя делаю!" И в этом была ирония, потому что он только вернулся с работы, где впахивал до онемения в яйцах.

У матери спросите.

Потом ей хотелось поговорить. Будто ему не хватило разговоров за день. Она говорила: “Я весь день одна с жеребятами, а ты приходишь и ни слова не говоришь, уткнулся носом в телек, будто скотина какая-то." Весь день она прождать смогла, а теперь не может подождать до конца периода. Потом она вставала чуть ли не перед телевизором и пялилась на него. И иногда наклонялась, закрывая экран во время какого-то напряжённого момента. Как кошка которая садится на газету как раз тогда, когда ты читаешь что-то интересное.

Поэтому он иногда чутка засиживался в баре, чтобы досмотреть игру или перетереть с корешами, как это делают нормальные жеребцы. Это нормально. Парню иногда нужно расслабиться. Потом он шёл домой, и на лице его была улыбка. Не то, чтобы он был в дрова. Просто выходил из бара слегка навеселе. А она его ждала, и это было не то ожидание, от которого жеребцу бывает приятно.

— Нам нужно поговорить, — как-то сказала она. О наших отношениях.

— У нас нет отношений, — сказал он, — мы женаты.

И она начала плакать, сморкаться в свой шёлковый платок с монограммой, подаренный им. Чертовски дорогая штука для куска тряпки, которым вытирают сопли, а потом прячут в карман, если спросите меня.

— Ты больше не говоришь, что я красивая! — хныкала она. Стоя в старом свитере и выглядывая из-под гривы, похожей на крысиное гнездо. Я это к тому, что она стала запускать себя, детишки. И он всё равно пытался выполнять свои обязанности, хотел от неё немного сладкого, но лавочка была закрыта.

Или она говорила:

— Ты больше не покупаешь мне жемчуг!

— А что случилось с тем жемчугом, который я покупал тебе раньше? — спрашивал он. — Он испортился, или изобрели новый способ нанизывать его на нитки?

А она не отвечала.

И тут она пускала в ход тяжёлую артиллерию:

— Ты меня не понимаешь!

И, детишки, он не понимал. Он понятия не имел, почему всё пошло под откос. Она сказала, что хочет осесть, обжиться где-нибудь, и ради неё он остепенился. Теперь у него была хорошая работа, пара славных детишек, удобное кресло, и пони, в обнимку с которой можно было уснуть, и ему больше не надо было зажигать на вечеринках, но ей этого не хватало. Он не мог этого понять.

Он не понимал этого до тех пор, пока однажды после пары тройки заходов по барам не вернулся домой и не увидел, что там пусто, и на столе не было ничего, кроме пустой бутылки из-под вина и пары цветочков в вазе. Он не сильно об этом думал, просто скинул рубашку и сел перед телевизором, пожёвывая цветы и сплёвывая стебли на пол. Но тут он услышал злобный цокот копыт. Она спускалась вниз в красном платье и ревела. Дети, как он вспомнил, были у её матери, потому что сегодня была их годовщина.

Она, должно быть, накрасилась, потому что косметика растеклась по всему её лицу и гриве, будто она плакала и тёрла глаза. Платье ей больше не подходило: она вытекала из него с обеих сторон и была похожа на тюбик зубной пасты, на который надавили посредине.

Она протопала к нему, наклонилась к самому лицу жеребца и взревела. Она назвала его придурком, грубияном и сказала много чего ещё, но я не расскажу вам об этом, пока вы не подрастёте. И кое в чём она была права. Она сказала, что уйдёт и заберёт с собой детей. Её губы тряслись и дрожали, будто резиновые, и пока она говорила, его обдавало слюной, а изо рта у неё воняло. Она умела краситься, детишки.

Он тем временем стоял и глядел по сторонам. Дом казался таким же пустым, как и до её прихода. Она орала, что было духу, но он больше не слышал её. Это как когда вы несколько недель планируете дело, продумываете, как все должно идти, а когда вламываетесь в дверь, то видите, что стены за дверью зелёные, а не белые, как должны быть. Всё замедляется, пока вы смотрите на зелёную краску, пытаясь понять, где вы и как сюда попали.

Потом она наклоняется к нему, хватается за его гриву, сморкается ему в грудь, что-то бормочет и вырубается.

А вот тут-то, детишки, тут-то он и понял, что произошло.

Прекрасная кобыла, на которой он женился, превратилась в ужасное чудовище.

Вот такая сказка о красавице и чудовище.

Какой у неё конец? Хах.

Эта сказка никогда не кончится, детишки. Никогда.

О Морских Поньках

Эй! Жеребятки, дуйте оба сюда. Обнимите своего дядюшку. У меня для вас подарочек, чуете?

Да, знаю, Согревающий очаг был на той неделе, но… Мне, вроде как, надо было отъехать.

Вот. Это фигурка Дэрин Ду, о которой все мелкие только и говорят.

Это было в прошлом году?

Смотрите, она лягается, если повернуть ей голову. Разве не круто?

Ну, во всяком случае должна. Дайте-ка посмотреть.

Хах. Наверное, не нужно было класть её на дно сумки. Не волнуйтесь. Немного клея* всё исправит.

Что? Что я такого сказал?

Да нет, конечно, я хотел сказать клейстер. Оговорился просто. Слишком много общаюсь с грифонами.

Хотя нет, думаю, клейстер тут не справится. Давайте-ка я заберу её и починю. Тут нужно немного… особого клейстера. Верну, как новенькую.

Чёрт возьми, малец! Не смотри так на меня. Думаешь, твой дядюшка какой-то монстр? Куча пони пользуются клеем. Он же импортный, ясно?

Я не кричу. Отдайте уже эту паршивую игрушку. Я сказал, что всё починю, значит починю.

А ну дайте её сюда! Черри, скажи своим детям, чтобы успокоились.

Хотя, знаете что? Фиг с ней. Можете оставить её себе. Пусть остаётся, можете хоть выкинуть её, мне плевать.

Лучше я вам сказку расскажу, а? Как вам идея? Я просто сяду тут, вот в это кресло, и начну рассказывать. Если какой-нибудь понёк придёт и сядет позади меня, то услышит отличную историю. Там будет магия и море, и горячие цыпочки в…

В смысле, любовь. Там будет магия и любовь. Ладно, ладно, Черри. Там будет магия.

В этом доме туговато со свободой творчества, скажу я вам.

Я начинаю рассказ.

Эта история о морском поньке.

Он не всегда был морским поньком. В начале он был сухопутным — земным пони, вроде нас с вами. И ничем особенно не отличался. И в этом была его беда.

У него была работа, и она заключалась в том, чтобы подсчитывать, сколько денег есть у богатых пони и сколько ещё они могут заработать. Если наш пони делал что-то умное, награда доставалась его боссу, а если лажал, то ему доставались шишки. Кобылки не обращали на него никакого внимания. Они всё время торчали в доках у бухты и глазели на морских поньков.

Морские поньки жили в море. Окинув взглядом ту бухту, вы бы увидели сверкающую на солнце, словно зеркало, гладь воды и, вероятно, решили бы, что в жизни не встречали более мирного зрелища. Но морские поньки были там, в воде, у самой её поверхности. В бурю, когда волны прибоя откатываются от берега, можно было заметить, как выглядывают из воды их головы. Они улыбались, как будто забравшие без счёта мужей шторма для них какой-то аттракцион. А по ночам, оседлав волны, они выезжали на берег, стряхивали воду со своих перепончатых ног, точили клешни о свои чешуйки, зачёсывали назад свои густые, похожие на водоросли, гривы и широкой походкой шагали в город, будто он принадлежал только им. Хотя по ночам так оно, пожалуй, и было.

Они были грубыми, гадкими ублюдками с острыми зубами, но их уважали.

В общем, однажды днём наш герой оказался в переулке с одним парнем, который сказал, что знает парня, который знает морского понька. Он выложил месячную зарплату за цепочку из дешёвого золота, которая вдобавок скорее всего была позолоченной медяшкой.

— Просто надень её и жди, — сказал ему парень.

— И в чём прикол? — спросил он.

— А должен быть какой-то прикол? — сказал парень. — Как только захочешь, чтобы всё прекратилось, сними её и выброси.

И вот он надел цепочку. И ничего. Но шли недели, и однажды днём на улице он заметил, как на него пялятся пони. Наш герой коснулся копытом своей шеи и почувствовал на ней отверстия, которые открывались и закрывались в одном ритме с его дыханием.

Его копыта вытянулись в клешни. Его шерсть загрубела и превратилась в чешую. Вскоре уже и он катался на волнах и гулял ночами по городу.

Он чувствовал себя живее, чем когда-либо. Его любили кобылки. Когда он наконец нашёл ту, которой желал, она взяла его вместе с зубами, чешуёй и всем остальным.

Но тут он начал её кусать. Просто не мог удержаться. Эти длинные игольчатые зубы прямо требовали вонзить их в чью-нибудь плоть. И тогда убегал обратно к воде, а она шла за ним, пока его макушка окончательно не скрывалась под водой.

Но однажды она укусила его в ответ. Застигла врасплох. Он взглянул на её шею и увидел золотую цепь и вереницу молодых жаберных отверстий.

— Чего, — сказала она, — думал, в мире есть только одна волшебная цепочка?

И они вместе пошли к воде, и всё было хорошо, пока она не спуталась с акулой с длинными чёрными как обсидиан зубами и не уплыла вместе с ней.

Так он остался со своими приятелями морскими поньками. Они в целом ничего ребята, разве что кусаются. А ещё мигрируют. Так что через несколько лет он вновь оказался среди незнакомцев.

В общем, он снова выбрался на берег, отряхнул от воды мокрую гриву и потянулся к золотой цепочке.

Но не нашёл её. Она заросла чешуёй. Он изодрал шею в кровь, но цепочка была слишком глубоко. И он побрёл обратно в море.

Но каждый год в Вечер согревающего очага он выходит из моря. Его жабры плохо работают на поверхности. Он щурится от солнечного света, шагая по земле своими перепончатыми ногами, и ходит к домам, в которых жили пони, которых он когда-то знал. Иногда он заходит внутрь, оставляя на полу капли тухлой воды, и пытается вспомнить, как говорят нормальные пони. Иногда просто заглядывает в окна. Это помогает ему не забывать их. Это помогает ему держать их подальше от воды.

Да, Черри, я знаю, что они не слушали. Не страшно.

* Довольно долго, детишки, и не так уж давно клей готовили из останков животных — шкур, костей, кишок и прочего. Поэтому фабрика клея становилась последним пристанищем всякой скотины, когда она уже ни на что больше не годилась. Больные и хромые лошади не исключение. Это было местечко похлеще фабрики радуг, жеребятки. (прим. пер.)