На негнущихся ногах
Эпизод третий, безысходный
Кэйденс даже не закричала. Повинуясь чистому ужасу, мышцы просто понесли ее в обратную сторону, отпихнув мозг подальше и на потом – здесь он поделать не мог ничего. Спешивший, наоборот, к ней страж, увидев такую перемену в поведении, замешкался, но весь вид принцессы красноречиво говорил за нее, а торможение было не в специализации гвардейца, и он просто развернулся, скача теперь рядом с ней и ничего не говоря.
Двое замедляются через пять минут безумной скачки по глубокому снегу, в которой не подозревающий о причине и, в отличие от спутницы, не движимый адреналином страж едва поспевал за аликорном.
— У-у-у-х-х…
— Ваше… уф-ф… Высочество, что… произошло?
— Там… — она хватает жеребца за плечи, и ему становится страшно от вида ее белой, обезумевшей от страха мордочки, — Т-там… следы… ты… видел… а?
— К-какие следы, принцесса? – он позволил себе положить копыто на ее ногу, — Спокойно, спокойно… уф. Мы…
— Там СЛЕДЫ! Они появлялись САМИ!
— Что?!
Снежная буря немного поутихла, не выдержав немигающего властного взгляда луны, что продолжала править свой полуночный бал и наслаждалась представлением, разворачивающимся перед ней в бесконечном лесу, что был для нее словно на ладони, и дорогу к краю которого пони уже окончательно потеряли среди простоты и монотонности тысяч деревьев вокруг.
— Идем. Н-надо выбираться отсюда, — Кэйденс шмыгнула носом, оглянулась и зашагала дальше, в глазах ее стояли слезы то ли от ветра…
Страж пошел рядом, тоже посматривая вокруг и как-то припадая к земле, будто заглядывал под кровать.
— Принцесса, вы уверены, что вам не показалось и мы не зря бросили…
— Нет! Нет, нет и нет! Я еще не в маразме, пусть мне и 132 года.
— Я слышал о галлюцинациях у исследователей западных кристальных ледников, но там другая обстановка – чистый, неподвижный воздух, открытые пространства, эхо. Не знаю, честно, с чем связано и возможно ли где еще.
Кэйденс не ответила. Помолчав, страж сменил тему.
— Как же нам дорогу теперь найти, эх-х.
— Мы же… мы вышли из хижины в направлении станции, так?
— Да, только уже раз сто как сбились. Хотя, если не подводит меня память, хм… вы побежали потом под углом к нашей дороге от полустанка к зимовью, то есть рано или поздно мы должны будем его пересечь.
— Если уже не пересекли? – та смотрит на него испуганно. Впрочем, с самого покидания любезно предложенного сторожем пристанища страх стал единственной эмоцией путников.
— Скорее всего. Так или иначе, если учитывать, что бежали мы с вами прямо, то к путям мы выйдем, если повернем вправо градусов эдак на 35.
— Думаешь?
— Давайте прикинем. Нарисуем тут карту. Вот, скажем, дорога… — пони останавливаются, и солдат проводит краем стального копыта метровую черту по снегу, — вот тут полустанок. К зимовью шли так, — рисует перпендикулярную черту, — вот оно, а побежали где-то под таким углом.
— Значит, отсюда шел тот…
— Нет, — тот перебил, — сначала от нас отделился Вайвид, и направил вот так. Он нас прямо к станции направил. А вот здесь мы увидели, то бишь услышали Рохо, а шел он отсюда, — Кэйденс кивает, — а мы дальше втроем продолжили.
— И когда мы рассредоточились…
— Да, где-то здесь… Черт, а расстояния здесь совершенно неточные. Понятия не имею, но разберемся хоть с углами. Здесь он упал, а побежали мы с вами потом левее указанного Вайвидом пути, вот и выходит, что должны пересечь дорогу, которой шли к зимовью. Если можно ее…
Страж непроизвольно замолк, когда фонарь на его боку замерцал и потух, от чего не привыкшим к отсутствию света глазам под жидкими лунными лучами показалось крайне темно, едва можно было разглядеть деревья на тусклом белом фоне снежного одеяла. Двое испуганно переглянулись, хоть и не различали толком лиц. Единорог собирается заново зажечь фонарь. Внезапно их шкуры ощущают резко усилившийся холод, и сила его растет с каждой секундой. Как-то рефлекторно пони рванули с места, не понимая, что происходит и от чего бегут – они просто убегали, просто потому, что так приказывали инстинкты.
Руне с разгону впрыгнул в окно с разбитым стеклом, врезался в стоящие друг на друге деревянные ящики и жестко рухнул на бетонный пол под их грохот. Не произнеся ни звука и лишь мучительно шипя, он поднимается и, убедившись, что ничего не повредил, осторожно обходит коробки, прячась за ними. Парой минут ранее в лесу он наткнулся на это серое, длинное и глухое складское здание высотой с понивилльскую ратушу, целиком из бетона, с немногочисленными выбитыми окнами на боковых стенах и массивными железными, напоминающими амбарные, дверьми на фронтальной. Только некоторые соседние с Эквестрией народы строили казенные, не первой важности здания столь невзрачными, и майор не слишком удивился, обнаружив подобное на границе с зебрами, но в другой ситуации он отметил бы, что для полосатых с их традиционным применением дерева, в особенности тростника и других экзотических для Эквестрии пород, это как раз более чем странно. Но не сейчас, когда в принципе любой объект рассматривался им только как потенциально пригодный для спасения жизни.
Внутри было темно и сыро, только бесперебойный мертвенный свет, свободно проникая через пустые оконные проемы, слегка разбавлял тьму и мрачной картиной оживлял в памяти незабвенное зимовье. Через минуту беглого обследования пегас убедился, что здание не представляет никакой пользы, а ковыряться, пытаясь вскрыть толстые ящики, не было никакого резона. Прыжок сюда спас его, но теперь предстояло безопасно выбраться, открыв при этом дверь, не подозревая, что за ней. Он потянулся к погасшему при приземлении фонарю, чтобы вновь зажечь. Тот был разбит. Пробежав по телу жеребца, холодок, тем не менее, подтолкнул его выбираться отсюда.
Руне приблизился к дверям, выждал несколько секунд, прислушиваясь к звукам и своим ощущениям, набрал в легкие чуть более, чем на улице, теплого воздуха и с величайшей осторожностью отодвинул засов. Затем приложил копыто к холодной железной поверхности и толкнул, что есть силы, тут же отбежав внутрь помещения. Дверь распахнулась под прямым углом к стене, впуская в зал словно возликовавшую от взятия крепости метель, хотя та уже давно покрыла все внутри тонким слоем снега, пользуясь разбитыми окнами.
Пригнувшийся и недвижный Руне стоял перед ее порывами на изготовку, вглядываясь в пространство за дверьми, но ничего более не произошло. Завывая высокими нотами снаружи и врываясь в открытый проем, беснующийся северный ветер внушал только ужас, ассоциируясь теперь лишь с одним, но Руне, как и его спутники, боролся. Он медленно приблизился к двери, затем сделал прыжок, погружая облаченные в сталь копыта в снег, и рванул по уже рассчитанному маршруту, а его грудь наполнилась кратковременным счастьем, точно как когда-то.
— У… ух… а-а, не могу…
— Не останавливайтесь, п-принцесса… идемте… пройтись… сердце не выдержит.
— С-с… с-серьезно?
— Мгм. И примените-к-ка согрев… уф-ф… с-cогреться.
Кэйденс молча зажигает рог, и двое в конец выдохшихся пони в очередной раз начинают медленно оттаивать.
— Т-ты еще уверен, что… х-х… мы…
— Конечно, — не задумываясь, соврал страж, — не могу т-точно назвать расстояние, но… да.
До последних десяти минут пони еще верил в правильность направления. Сейчас он только надеялся.
— Как думаешь… что с ребятами?
— Справ-вятся. И не такое… справлялись.
— Мать моя… как же нас всех разбросало… а если кто-то еще… не смог?
— Не скажу. Скорее всего, но… не факт.
— Что же с ним стало?
— Сердце, может, не выдержало. Откуда нам знать, что он до этого… делал. Да и то…
— Все пони разные ведь?
— Хоть нас, стражей, и стараются сделать одинаковыми. Да. Может, ртом надышался…
— Дискорд его знает, если ч-честно.
— Вы о чем?
— Может, мне впрямь померещились те следы?
— Тут уж правда только Дискорд знает, Принцесса.
— Одно меня больше беспокоит – куда же нас завел тот старый зебр… куда же завел?..
— Не знаю, был ли у него какой умысел, но идти зимой, в снежную бурю в лес – всегда плохо.
— На-наверное… сами дураки.
Метров через двести от склада Руне заметил хижину. На поверку она оказалась не той, в которую они пришли по указаниям сторожа полустанка. Предусмотрительно обойдя приземистый домик по кругу, жеребец на едва гнущихся ногах вошел внутрь.
Печи не было. Нашлись лампы. Пегас составил их рядом и стоял, дрожа и отогревая над скудными огоньками конечности, моля Селестию о том, чтобы эффект последовал побыстрее. Изнутри хижина была столь же пыльной и на вид покинутой, сколь и первая. В конце концов, когда корка на ногах почти растаяла, он бросил занятие и пошарился по хижине. Под копыто подвернулось зеркало, он взглянул на покрытую снегом морду.
Глядя на себя так, он вспомнил вдруг зимнюю поездку на озеро, в детстве, с сестрой и отцом — отец его занимался ловлей рыбы для импорта грифонам, в единственной занимающейся подобным эквестрийской компании, для которой Селестия сделала исключение, чтобы не портить установившиеся с птицельвами хорошие отношения. Руне сидел на берегу замерзшего водоема чуть поодаль от Саппи, а она с обычной своей апатией вязала полосатый чулок в свете костра, не обращая на брата внимания. Он смотрит в ее сторону, потом снова на озеро, ледяная поверхность которого разрезана надвое блестящей дорожкой лунного света.
Когда в детстве Руне с отцом ходили по вечерам на рыбалку, то куда больше, чем ловить рыбу, он любил наблюдать, как она плещется, выпрыгивая из воды. Но сейчас ей неоткуда было выпрыгивать, за исключением пары прорубленных лунок, поэтому жеребенок стал просто наблюдать за выдыхаемым паром, пытаясь придать его облачкам форму кольца или чего еще. Дело было в том, что Руне поскользнулся и свалился в прорубь, откуда его вытащил отец, а сестра потом еще дала подзатыльника, от которого он упал мордой в снег, потому и был теперь похожим на седобородого старца. Отец ушел по дрова.
Он заставил себя отложить воспоминания и предаться им потом, дальше обшарил единственную комнату. На столе, куда были составлены лампы, обнаружились стопки листов с неразборчивыми записями и книга. Обложка и переплет так напоминали что-то мучительно знакомое, или просто были слишком традиционными, колоритными, как и полагается таинственным книжкам, что по спине его пошли мурашки – он так и не узнал, почему. Но открыл.
— Я… эй… с-солдат…
К моменту спустя еще полтора часа Кэйденс, мягко говоря, порядком выдохлась.
— Да, п-принцес-са?
— Ты… х-х… как? Ид-дем?
— А ч… что ж-ж делать, В-в… Ваш…
— М-мо-молч-чи уж!
То ли пятнадцать, то ли тридцать… можно подумать, Руне был еще в состоянии уследить за временем или продолжал попытки делать это. Минут двадцать чтения изменили представление пегаса об окружающей обстановке, в голове сами собой вырисовывались указания к действиям. Книга оказалась полна неясных схем и текста на неразборчивом, но, в отличие от остальных бумаг на столе хижины, эквестрийском письменном языке, и заклинания, что, естественно, обнаружились внутри, судя по инструкциям, предназначались для кого угодно и для исполнения кем угодно помимо единорогов, потому как содержали просто текст для произнесения, наподобие зебринских заговоров. О принадлежности ее к культуре, собственно, зебр, учитывая близость местности к Империи, утверждать не представлялось возможным. Книга была будто написана для конкретно их ситуации, будто подарена судьбой для него или другого нашедшего ее солдата третьего отделения и этого момента, а ранее, надо полагать, спасла немало иных, по той или иной причине занесенных в эти места. Всего два заклинания.
Свист метели казался чем-то недобрым, зловещим и неправильным, этот бесконечный звук казался теперь какой-то музыкой, прелюдией к смерти и одой их бессильным попыткам спастись. Творить тепловое заклинание Кэйденс уже не могла.
— Укрыться надо…
— Да н-ничего. Сейчас, — повернувшись к ковыляющему рядом единорогу, аликорн сложила затвердевшие губы, которые казались разбитыми молотком губами пластикового манекена, в подобие улыбки, — д-доберемся скоро… до станции… т-там в храме… тепло.
— П-пох… хоже ваш… черед мен-ня убежд-дать, а? – страж тоже приложил все усилия, чтобы улыбнуться принцессе. Они остановились. Сил идти было немного, а вокруг, сколько ни всматривайся, не было ничего, кроме мира деревьев и сугробов, в котором продолжала свой танец буря из жирных снежинок. Принцесса закашляла, вероятно, попытавшись тихо посмеяться.
— З-знаешь, ведь несмо-мотря на от… отсутст…
Розовая кобылица замолкает на полуслове. Страж мог видеть ее словно потрясенную чем-то мордашку. Она вдруг очень ясно чувствует, как что-то буравит ее взглядом, и медленно оборачивается. Копыта никак не желают отрываться от снега. Лампа на боку выглянувшего из-за принцессы жеребца гаснет, и температура вокруг резко снижается. Кэйденс всхлипывает, безысходно оглядываясь и видя несколько цепочек появляющихся следов, а потом смотрит на стража, что и вовсе застыл. Эмоций на его покрытой снегом морде она разобрать не может. Внезапно чувствует… прикосновение? К ее боку будто приставили кружку, но ощущение не то. Бок в этой точке обжигает неожиданным холодом, ни с чем не сравнимым, а источник его словно нематериален. Она выдыхает облачко непрозрачного пара и смотрит на следы. Те не появляются, цепочки остановились в пяти метрах от нее. Бок вроде прекратило жечь, но эффект приложенного к шкуре куска льда, усиленный в сотни раз, остается. Кэйденс не выдерживает и издает крик, животный вопль загнанного зверя, с рога ее срывается искра согревающего заклинания и, описывая дугу, вонзается в обожженный бок. Зрение мутнеет. «Что за туман? Совсем не пойму, что происходит… о, майор… майор? Что вы тут делаете? Что с вами случилось? Ну ответьте же..».
Она говорит все это и недоумевает, почему никто не отзывается, ни, в том числе, невесть откуда взявшийся майор, но издает лишь шепот, не слышимый ей самой в стонах ветра. У майора в руках какая-то книга. Зрение Кэйденс заполняется ярким светом. Жить хочется. Как и всегда, но в последнюю минуту – особенно. Свет кажется ей логическим продолжением начавшего застилать глаза тумана, но ощущения какие-то очень уж странные, не такие, как когда у нее падало давление на школьных уроках медподготовки, где она не переносила обсуждений ран и кровотечений. В последний момент сквозь свет прорезаются какие-то неожиданные здесь, но смутно знакомые, или же, может, просто столь желанные картины?
Тьма.
Она могла думать о ней, но не могла сформулировать мысли в слова, будто не зная ни одного языка.
Через какое-то время вспоминаются слова. Первым стало «холод», хоть оно и не описывало ее ощущений в данный момент. Блаженное ничто окутывает ее мышление, неся умиротворение и покой, и словно так и должно быть.
Еще через время с трудом прорезаются иные чувства, что поначалу не так уж и радует вспомнившую к этому моменту свое имя Кэйденс. Последним оживает зрение, показывая ей размытую картинку чьей-то морды. Исходя из гироскопических чувств, она может поспорить, что морда нависает над ней, сверху.
— Принцесса? Принцесса! Вы меня видите? Нет, погодите, мистер Армор, — морда куда-то отворачивается, ну и славно. Армор? Что-то знакомое, — не стоит пока… ох, ну как знаете. Не спешите только.
— Кэйди! Как ты?
«Религия… что ж за сила это, склоняющая к себе народы, заставляющая приносить жертвы и отдаваться невидимым божествам?».
Так размышлял Руне Ховард, лежа на животе, укутанный в теплую одежду, на своей кровати, и кладя очень кстати взобравшуюся к нему трехцветную кошку себе на спину, убежденный, что это излечит заработанную на морозе ломоту в простуженном позвоночнике.
По крайней мере, примерно такую картину я мог бы составить, исходя из окончания его длинного и удивительного повествования перед камином, за парой литров горячего чая. И насколько мне удалось воссоздать затем ее в памяти (с учетом того, что я ринулся к рабочему столу, бумаге и чернилам сразу же после его ухода), настолько же соответствует реальности вся эта небольшая повесть, включая предыдущие части. Так и довелось мне, по своей воле или же по воле недуга, называемого графоманией, стать летописцем жития моего дорогого друга. Люблю я это дело.
Да и какой же брони не любит писать фанфиков? Его ли душе, стремящейся творить, создавать, сказать иногда: «дружба – это магия!» — его ли душе не писать их? Их ли не писать, когда в их каноничной основе что-то разноцветно-няшное? Кажись, создал только новый текстовый документ, и сам летишь, и все летит: летит Молестия, летят Вандерболты в латексных костюмах, летит с обеих сторон Вечнодикий лес с мантикорами и кокатриксами, с древесными волками и пахучими цветами, летят все фанфики в неизвестно куда пропадающий сторис, и что-то графоманское заключено в сих новых добавлениях, где трех дней не успевает провисеть твой новый рассказ, — только шапка сайта над головою, только администрация да Луна-болталка на табуне кажутся недвижны, незыблемы. Эх, фанфики! Пони-фанфики, кто вас пишет? Знать, у олдфажных брони вы могли только придуматься, в той голове, что не артики любит рисовать, а одной-другой-третьей главой разметнуться на 146 страниц, да и ступай считать слова, ошибки исправлять, пока в глазах не зарябит. И не хитрый, кажись, сюжет, не интригующим схвачен началом, а наскоро в ворде с ООС и ОСами написал и перечитал разок для верности тебя русский тру-брони. Не с конфликтом и раскрытием характеров: шиппинг да особо жестокие сцены, и причастные обороты Дискорд знает как составлены; а подоспел, прочел, ужаснулся бета – запятые ураганом, персонажи смешались в одну пейринговую оргию – и давай редактировать, редактировать, редактировать!.. И вон уже видно вдали стены неприступного сториса, и модераторы поглядывают из бойниц.
Не так ли и ты, русский брони-фэндом, что высокопробная современная литература, несешься? Дымом дымятся под тобою затролленые хейтеры, стонут покоренные имиджборды, гремит и визжит вращающаяся на жерновах страданий ракосель, все теряет популярность и остается позади. Остановилась пораженная магией дружбы феечка: не Чудо-молнии ли это, спикировавшие с неба? Что значат эти наводящие ужас фанатские анимации? Эх, пони, пони, что за пони! На ваших ли рогах вертится мир? Дар или клеймо сверкает на ваших крупах? Заслышали от шестерки странных кобыл с сомнительными магическими артефактами знакомую песню, дружно и разом напрягли фланки и, едва ли используя магию, превратились в одни шестиконечные звезды, скачущие по Понивиллю, и давай убирать зиму! Брони-фэндом, куда ж несешься ты? Дай ответ. Дает ответ: к власти! Чудным звоном заливается виолончель, гремит и разрывает уши дабстеп-установка; летит мимо все, что ни есть в интернетах и, крестясь, постораниваются и дают броням дорогу другие фэндомы и вселенные.