На негнущихся ногах
Четвертый эпизод
— Хочешь сказать, он согласился?!
Два королевских гвардейца, сняв шлемы, сидели в кабаке неподалеку от родных казарм и увлеченно обсуждали события на службе, временами прикладываясь к литровым деревянным кружкам, обитым железными скобами, с чем-то слабоалкогольным внутри.
— Вот именно! Ребята, считай, ползарплаты проспорили.
— Реально…
— А Стэмбла, по крайней мере, в шестое перевели.
— О? А Шарп успел ему втащить?
Посетители синхронно обернулись на раскатистый хохот двух солдат Принцессы.
— Не-е, но кольты из роты говорят, что рожа у него такая была…
— Пхах, пожалуй, теперь моя очередь ставить! На то, что он его хоть из-под земли…
— Да я бы не стал, тут вон видишь, как оно… думаешь одно, а получается…
Договорить ему не дал грохот распахнувшейся двери кабака, на что остальные посетители, как ни странно, в большинстве своем не обратили никакого внимания. Стоящая в проеме разъяренная кобыла в легком гвардейском доспехе глянула сначала в ту часть зала, где перепуганных бронированных жеребчиков не было, и этой секунды им почти хватило, чтобы юркнуть под спасительный стол, но взгляд гости уже метнулся в их сторону, вмиг определив их судьбу на ближайшие двое суток.
— А ну вылезай, мудачье!! – и приятели, сменив страх на грусть и смирение, явили себя из-под спокойных и безопасных сводов толстой столешницы.
— Так точно, капитан.
— Предлагаю вам самим изложить суть своей вины, олени, — едва ли понизив голос, кобыла отвесила жеребцам по затрещине, способной потягаться с прямым правым иного жеребца, — или наряд три дня.
— Покидание части во время несения службы, а также распитие алкогольных напитков, — хором ответили непутевые солдаты, виновато опустив головы, в которых еще неприятно звенело от полученных плюшек.
— … во время несения службы! – рявкнула капитан, закончив за них, — ваше наказание?
— Двухдневный наряд вне очереди.
— Правильно. Шляпы взяли и марш.
Жеребцы прихватили позолоченные стальные шлемы и, на ходу напяливая их, покинули заведение.
— Прошу прощения, — виноватым, в свою очередь, голосом обратилась кобыла к заинтересованно глядящим на нее посетителям, понимающе улыбнулась и, сделав напоследок хороший глоток из полупустой кружки одного из сослуживцев, также поспешила ретироваться.
Летнее солнце приближалось к зениту, грозя сжечь белокаменный город, и пожилой подполковник королевской стражи неторопливо шествовал через округлый мост между двумя башнями дворца, щурясь и улыбаясь чему-то своему. Навстречу ему бодро вышагивал какой-то златобронный жеребчик чином поменьше.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! – выпалил он.
— И тебе дай Селестия, Си-Джей. Иди уж.
Убрав от виска копыто, солдафон продолжил свой путь, но за ним уже следовал другой коллега, и на этот раз усатый вояка остановился.
— Здравия желаю, товарищ майор! – засмеялся он.
— Ну чего ты, Рокейдж, мы же… а, шутки шутишь? – подошедший тоже улыбнулся, подняв ногу и почесав шею, после чего стукнул в протянутое копыто своим, — Впрочем, здравие все равно не помешает.
— Безусловно. Да, а что твои боли в костях?
— Имеет место, но болеть почти перестало после неведомой мази, что мне всучила одна закамуфлированная зебра на углу возле четвертого.
— Ха, ну видишь, как оно бывает.
Они стояли, облокотившись о каменное ограждение широкого моста и смотрели на полуденный Кантерлот, с улиц и улочек которого пропадала последняя тень. Руне вспомнил будни в троттингемском погодном патруле, как они с коллегой так же стояли на балконе, глядя на снующих пегасов. Все будто возвращалось на круги своя, но как изменило его жизнь то случайно замеченное объявление? И как бы она сложилась, если бы отец не отправил его в военную академию?
— Угу. Так и бывает. Всю жизнь ты пытаешься дослужиться до командора, а потом умираешь.
— Грустно, но верно. У меня, видать, это дело тоже встало намертво, но я сейчас ничего менять не хочу. До пенсии два года, на кой мне оно?
— Та же история. Я хоть до пенсии еще побегаю, но майора мне, — он провел копытом черту над головой, — хватает. Да и к новым ребятам своим из отделения попривык как-то, хоть и остолопами бывают теми еще, — Руне говорил это с теплой улыбкой, хоть от наметанного стариковского взгляда и не ускользнула мелькнувшая в глазах майора печаль.
— Я верю, — усмехнулся пожилой солдат, затем посмотрел на город и помолчал, — тоже вот, знаешь, бывает, стоишь – вокруг красота, дух захватывает – и сразу вспоминаешь что-нибудь. Я вот думаю, как облазил тогда в одиночку Кольтранские горы, когда путешествовал еще…
— Правда? Ты не рассказывал.
— Эх-х, времена были… Молодость – она вообще, как ее ни проведешь – а хорошо вспоминать. Цени ее, солдат. Тебе-то сравнить не с чем пока, но…
— Ну, положим, не так уж и не с чем, старик, — улыбнулся майор, — забыл про мое великолепное турне по снежным лесам юга Кристальной империи?
— Ох, твою кобылу… — вид у подполковника такой, будто его инфаркт хватил, — прости меня, майор. С моей памятью…
— Да пустяки, Рокейдж. Тебя-то это пугает, я знаю, но когда сам переживешь эдакое, оно, знаешь, таким веселым потом иногда кажется. Организм всегда от стресса избавляется, хочешь ты того, или нет – вот и смотришь на все с иронией.
— Ну, Ховард, — тот помотал головой, собираясь с мыслями, — я б такого только врагу пожелал.
Руне посмеялся добродушно.
— Что ж, друзьям, поди, обычно плохого не желаешь. Но что обо мне, о той ночи говорено уж. Ты-то как там, в горах?
— О, вот время-то чудное… Я тогда преодолел Азеольденский пик, и спускался до самой ночи. Дело летом было, а в горах ночь – ты что! Такие запахи, такой дух… Для здоровья, наверное, ничего полезней нет, а душа как поет! А там же северяне живут, вот я и проходил мимо одной деревни, вижу – готовят чего-то на костре. Я и подхожу, здороваюсь, они на меня смотрят, как на дикого, а я и говорю, мол, поделитесь и со мной чегой-нибудь. Они мне пару картошек дали, поблагодарил, дальше иду. Нашел там одно чудное место – небольшое плато на склоне, травянистое, редкие цветы, вокруг – сосны вековые, а обрыв этаким плоским камнем оканчивается, метра на три над пропастью торчит.
Мимо то и дело проходили гвардейцы, отдавая честь уже не реагирующим офицерам, и дворцовая прислуга.
— Я на этом камне картошки пожарил, пока ждал – лежу на краю и смотрю, на красоту-то эту, на Эквестрию родимую… небо так близко, звезды – огромные! А спать я ближе к деревьям потом лег. А проснулся знаешь, от чего?
— Удиви.
— Чувствую, что-то сон тревожит, глаза открываю – а надо мной лось! Нюхает меня и мешок мой спальный, да как фыркнет – у меня разве уши не заложило. Потом ушел в бор, а там у него, смотрю, две-три самочки. Он после выл там с кем-то, может, самочек этих делил, да как выл – у-у-у-у! Ну, я как собрался, хотел уже идти – да не удержался, присмотрел один шикарный такой выступ повыше, забрался на него – он так и просил – и еще с часок посидел, подумал, помедитировал, вниз глядя, на далекие, затуманенные земли. А потом уж потихоньку спускаться стал, да в городок, на станцию побрел, обновленный телом и душой.
— Да-а, — Руне слушал историю, глядя куда-то за горизонт, пока перед глазами вырисовывались описываемые пейзажи, — никогда вот не спорил с теми, кто говорит, что ради таких моментов и живем, хоть у меня их немного было.
— И вправду, ради таких… вот как сейчас, — он засмеялся и похлопал пегаса по плечу, когда они встретились взглядами.
— Верно. Я сам не так давно понял ценность дружбы… Да ладно. Я тоже, помню, был в горах раз, не Кольтраны, но тоже понравилось, пик километра два…
— А где?
— На юго-запад от Хуфгрунда, мы с приятелями ездили, еще в дни академии.
— О, ну это дело святое, брат. Академия… — Рокейдж смахнул невидимую слезу.
— Хе, ну, я тогда это дело не любил, а сейчас тоже с теплом вспоминаю. Вот, и забрались мы на этот пик, смеялись тогда, поскальзывались, но особо там не помедитировали – какой там, в дождь с градом-то!
Приятели рассмеялись.
— Ну, не совсем та погодка, для покорения вершин… А ты сейчас, тащемта, куда? Если не военная тайна.
Руне заговорщицки улыбнулся и поправил ногой гребень над шлемом.
— Через двадцать минут… ты что, не в курсе, что сегодня званый обед?
— Ась? – его усатый собеседник сделал нарочито удивленный вид, — Да не-е, мне не до обедов. А кто организатор?
— Селестия, — смеется тот, — и там олени какие-то приглашены.
— Чего?! А, или ты про шестое отделение?
— Нет, серьезно, оказывается, живут себе в своей стране к северу, через море. Рога такие, по полметра, ветвистые. Издалека мельком видел.
— Твою направо…
— Ага. Ну, третье наше отделение, как положено, навытяжку, в два рядочка, перед дверьми в банкетный зал, с еще тремя из второго.
— Здорово, а! Двадцать минут, говоришь? – собеседник кивнул, — Это уже, считай, пятнадцать.
— Да, кстати, двигать бы мне уже.
— А закончится когда?
— А хрен его знает.
— Елки… Буду рядом, покараулю, чтоб одним глазком-то… на оленей.
— Ну, удачи, — засмеялся майор, вновь стукнувшись с приятелем копытами, — смотри, кабы тебе рогом в этот глаз… пха-ха-ха…
— И Дискорд с ним, они и так не видят уже! Удачи, Ховард.
— Эй, тебя вообще реально подколоть или нет?
— Ну, есть один способ.
— О?
— Ходят легенды, что он есть.
Прибыв к дверям зала, отдав пару команд и построив отделение, Руне встал на свое место во главе шеренги и принялся, как и многие солдаты, понемногу, чтоб не выглядеть уж слишком вольно перед снующими рядом работниками дворца, разминать шею и потряхивать, разгоняя кровь, ногами. Ведь гвардейцам предстояло на несколько часов обратиться в статуи; хотя, если что-нибудь произойдет… а на это «что-нибудь» втайне надеялся, хоть и нельзя, каждый страж. Мало того, что это значительно урежет время неподвижности (несмотря на то, что они уж попривыкли) – еще бы, показать себя, выслужиться, может, до повышения, разбавить, наконец, скучную роль истукана благородным делом! Но всяко лучше было отстоять три часа и потерпеть, чем случится что-нибудь непредвиденное, и, например… Каждый боялся даже думать о таком и не позволял себе этого, но коварная мысль все же успевала пронестись в сознании: «…и грохнут принцессу». Конечно, образ богини всегда окутывал и окутывает солнцеликую правительницу. Но она была из плоти и крови, у нее были те же, пусть и далеко не все, слабости, что и у смертных, и те же потребности – и каждый, кто служил при дворе и часто видел Селестию, понимал это. Что не умаляло уважения к Принцессе – как учила древняя мудрость, правитель должен быть ближе к народу – просто делало богиню немного роднее.
Так или иначе, пока что все в порядке. В назначенный срок все, как один, стражи прекратили разминаться, переговариваться, потягиваться и почесываться и, глубоко вдохнув, превратились в камень. Что касалось, безусловно, даже взгляда, отныне направленного лишь в глаза стоящего точно напротив сослуживца. Ох и нелегким это покажется обывателю, но еще бы, одно дело – простой военный, а дворцовый страж – совсем другая история: умению не шевелится их натаскивали не меньше, чем обезвреживать супостатов. Время поплыло страшно медленно, но вот мимо стали деловито проходить важные, одетые с иголочки, приглашенные и обязательные к явке пони, а затем…
Их телосложение, их морды, их грация… и, конечно, рога… они завораживали. Все со светло-серой шерстью, переходящей в белую и более густую на груди, олени, со странно, но вместе с тем заманчиво подтянутыми бедрами и стройными торсами прошествовали меж двух рядов бравых гвардейцев, приковав-таки к себе доселе неподвижные взгляды всех до одного из них. Северные гости, вовсе не пыжившиеся от гордости и не задиравшие кверху нос, отвечали стражам приятными улыбками на милых мордашках, мигом завоевав их симпатию, после чего в рядах гвардии долго ходили шуточки и хихиканье. Ну а потом…
Не будем детально вдаваться в описание всем известной белоснежной принцессы, но Ховард, которому видеть ее доводилось относительно часто, в который раз залюбовался, пусть и на краткие мгновения, пока Селестия проходила перед его вновь недвижимыми глазами, ее волшебной, слегка сияющей гривой, чарующей переливами разноцветных прядей приятных, успокаивающих тонов, словно поверхность осеннего озера, что колыхалась от медленно приземлявшихся на ее гладь листьев; ее безупречной белой шерсткой, которой, вероятно, не сыскать более ни у кого в Эквестрии; о, и конечно, ее… Впрочем, главным было не это. Главным было то, что царственная аликорн, скользнув, как обычно, взглядом по рядам своих солдат с одобрительной, дающей знать о ее доверии улыбкой, остановила на миг этот взгляд на его, Ховарда, глазах… и тотчас же, позволив сердцу, как всегда, подпрыгнуть, не дрогнувший майор вернулся в реальность из мира грез и невольно стал ждать грядущих ярых обсуждений. Ибо в этот самый момент, когда расчудесная правительница оглядывает мельком гвардейцев – каждому, каждому из них, как результат долгого предвкушения, чудится именно это. То, что именно, о диво, он вдруг привлек чем-то взор солнечной кобылицы. И на этот раз, как и во все предыдущие, после окончания службы неизменно грянет бурный спор по поводу этого счастливчика, в результате которого этот счастливчик будет непременно «назначен» и окружен деланными почетом и завистью со стороны всех присутствовавших коллег. Но до этого момента еще надо было дожить, а сейчас – сосредоточиться и следить, произойдет ли пресловутое «что-нибудь» или же нет, и в первом случае попытаться пережить его, но после того и только после того, как удостоверишься, что уберег принцессу. Все остальное же – второстепенно. Иного ни у кого даже не мелькало в мыслях.
Однако все шло мирно. Стоявшие в коридоре у открытых дверей зала, также не лишенного охраны, стражи слышали сначала приветственную речь Селестии, среди них именуемую «пламенным приветом», затем речь одного из заграничных гостей, впоследствии окрещенного «альфа-оленем», после которых последовал трехчасовой фуршет, в течение которого доносился не затихающий фоновый шум из множества голосов, звона бокалов, плеска наливаемых жидкостей и негромкой, приятной инструментальной музыки в исполнении небезызвестного квартета. Сквозь все это периодически можно было разобрать мягкий голос Принцессы, что была совсем не против обсуждать интернациональные дела при толпе, пусть и имеющих вес при дворе, пони; впрочем, можно было предположить, что конфиденциальные вопросы будут отложены до момента уединения с представителями… в общем, страны оленей. Тут же каждый предположивший это гвардеец счел своим долгом также предположить, что еще могут делать рогатые и Солнечная Принцесса в этом уединении, но тотчас же попытался от этой мысли избавиться. По крайней мере, попытался.
По окончанию банкета вышеназванные властители произнесли по прощальной, благодарственной речи (каковая в исполнении Селестии после определенных событий получила название «hasta la vista, Luna»), после чего присутствовавшие стали в обратном порядке покидать зал, и мимо стражей, у которых уже вся кровь в копыта стекла, вновь прошла белоснежная правительница в сопровождении двух амбалов из отделения ее личного эскорта. Состав этого отделения периодически изменялся, когда, например, возраст служащего в нем солдата переваливал за установленные 32 или ему находилась превосходящая его по определенным параметрам замена. Все молодые гвардейцы, не оклейменные низким ростом, стремились туда, а ребятам из него дружно завидовали, в основном по-доброму, если только один из служащих эскорта не попал туда, закрыв дорогу ныне завидующему. Впрочем, некоторые предпочитали более спокойную службу в стенах дворца и Кантерлота. Так или иначе, если ты был достаточно высоким и поддающимся развитию – для набора в эскорт регулярно проводился конкурс, и все было в твоих копытах – для большинства желающих основная задача и проблема состояла в том, чтобы, путем посещения тренажерного зала, раздуться до необходимых габаритов, сохранив при этом, путем известных аэробных тренировок, такие качества, как скорость и ловкость. А еще претенденты проходили тест на умственные способности, особенно – на знание ремесла, тактики ведения боя и защиты себя и важной персоны, вылетая при несоответствии уровню, и несколько других испытаний на скоростно-силовые показатели и реакцию. В общем и целом, солдат личного эскорта Принцессы должен был быть солдатом идеальным, и каждый из них был им, подавая пример и стимулируя к развитию других гвардейцев. И увидела Селестия, что это хорошо, и был вечер, и было утро…
Дождавшись, пока все гости покинут зал и отстояв свое, задеревеневшие стражи по команде майора разошлись, со стонами и кряхтением разминаясь, потягиваясь и попрыгивая, кто куда.
Порядком уставшая, Селестия вошла в отворенные часовыми двери своих покоев, и они бесшумно закрылись за ней. Этой ночью она мало спала, занятая письменной работой. Ее завершение отняло у Принцессы и часть сегодняшнего дня, наряду с подготовкой ныне оконченного банкета, на котором был обговорен ряд политических вопросов и провозглашены несколько договоров с новыми друзьям Эквестрии. Потому, уединившись в своей просторной комнате, солнечная кобылица тут же избавилась от золотых накопытников и других регалий и с выдохом облегчения рухнула на кровать. Однако спать она пока не хотела и намерена не была, поскольку на вечер в ее распорядке еще были запланированы совещание с группой важных пони в Малом тронном зале, обещавшее быть довольно продолжительным, а также сбор и отправка нескольких книг по просьбе ее личной ученицы. И сейчас, в выдавшееся свободное время, Принцесса решила немного расслабиться перед вечерними делами. Подумав какое-то время, обводя глазами бархатный потолок, она, не ставая и не оборачиваясь, зажгла рог и нажала приметную кнопку в стене у зеркала. Через треть минуты в дверь постучали, и, не получив ответа от Селестии, что означало согласие, в покои вошла ее ближайшая, единственная в таком роде служанка, занимающаяся уборкой комнаты аликорна и выполнявшая соответствующие ее должности поручения той.
— К вашим услугам, Принцесса.
— Виши, будь добра, принеси мне список, — отвлеченно сказала Селестия, все еще лежа на спине и раскинув передние ноги, с расфокусированным взглядом.
— Сделаю.
Служанка покинула покои, а белая богиня, еще несколько секунд поизучав потолок, села на кровати и как следует потянулась, беззвучно зевнув. Посидев так и поморгав немного, она обратила взор на роскошный мраморный камин и, недолго думая, подхватила телекинетически пару бревен из сундучка рядом, затем еще пару, сложила их в мраморную пасть и подожгла простеньким заклинанием. Вновь постучалась и вошла служанка.
— Ваш список, — земная пони поклонилась, протягивая аликорну небольшую папку.
— Благодарю, Виши, — отдыхающая наедине от маски доброй и всепонимающей правительницы, Селестия улыбнулась ей, совсем не так, как на публике – взглянув в этот момент на мордочку богини, ее можно было бы принять за принадлежащую обычной кобылке, но затем вытянутая форма давала о себе знать. Что-то в ней отсутствовало, отсутствовала та спокойная заинтересованность и неподвижность, замененная искренностью, куда более непринужденной улыбкой, и глаза, о, конечно же, глаза. Она улыбалась глазами, что были безэмоциональными на маске спокойной благожелательности.
— Я подожду у входа, Принцесса.
— Конечно, спасибо.
Дождавшись, пока земная пони выйдет, Селестия вновь улыбнулась, теперь уже другой улыбкой, той, которую видели совсем немногие. Она раскрыла папку. С первой страницы, рядом со строчками текста, на нее с нескольких разных фотографий глядел какой-то гвардеец под номером 1.
— Чего-о?! – обалдело переспросил мускулистый темно-зеленый жеребец. Он и еще девятеро солдат, освободившись, наконец, из плена уже порядком пропотевшего доспеха и обретя вновь свои настоящие расцветки, стояли в общей душевой. Был перерыв.
— Ага, ну я ему, падле, и вмазал, — ответил Руне, подставляя морду под прохладные струи воды.
— Вот и красавчик, — добавил другой.
— Нечего уставом подтираться. Фигурально выражаясь, — подхватил третий.
— Точняк.
Майор вздохнул.
— Да-а. Кто-то рождается гвардейцем, а кто-то идет к этому всю жизнь.
— И хорошо, если идет, — заметил бирюзовый жеребец из угла комнаты, — а то нажрется и ляжет под скамейкой.
Кто-то агакнул, кто-то рассмеялся. Ненадолго остался лишь шум десятка открытых кранов.
— Святые яйца командора, ребята! – возопил вдруг один страж, небольшой черный единорог, — Как мы могли забыть про Селестию?!
И душевая наполнилась стонами прозрения и богатейшей руганью, выражающей неподдельное удивление.
— Вот пропекло нас, а!
— Про все забыть – и мыться!
— Да ладно вам, ребят.
— А чего тут думать? На кого она, по-вашему, пялилась, как не на Биттера?
— Пффф!
— Пошел ты!
— Ты че, совсем мудак?
— А по-моему, на тебя.
— Без обид, народ, но могу поклясться, что она на меня целую вечность смотрела.
— А-ха-ха-ха-хах!
— Заткнись, Рефус!
— Рефус, лучше б ты заткнулся.
— Она скорей глаза навыворот…
— Пха-ха-ха!
— Не, кольты, если честно, то мы ж все знаем, на кого из…
— Еще бы!
— Ага!
— На тебя что ль?
— …на кого из нас она вправду пялилась.
— Не так ли, Ховард?
— Да, как считаешь, брат?
— Что?!
— А-ха-ха!
— Да ладно тебе.
— Серьезно.
— Да ну че вы, ребят. Что я сразу-то?
— Сразу – это когда тя застают долбящимся с жеребцом и дают наряд, а мы тебя – постепенно, постепенно!
Стены душевой сотряс общий хохот.
— Не, кто видел, как…
— Эй, кольты! – дискуссию прервал приглушенный крик из-за стены, — Кто в очередь на контрастный душ?
— Чего-о?
— Твою кобылу, это Джейп из туалета! – успел крикнуть один из моющихся жеребцов, затем донесся звук смыва в унитазе, и вся вода в душевой, даже та, которая и была холодной, стала просто обжигающе ледяной. Несмотря на редкую жару, благодаря магическим нагревателям и охладителям в водопроводе спектр выбираемой температуры всегда оставался неизменным – от одного до восьмидесяти градусов.
— А-а-а-а-а!! – и это было наиболее цензурной реакцией и последовавших воплей.
— Какой, нахрен, контрастный?!
— Вода холодная, как смерть!
— Ребята, ну, — весело ответили из-за стены, — вам там холодно, а у меня на душе тепло – вот и контраст!
— Товарищ командор, разрешите доложить!
— Докладывай.
— Сегодня, двадцать четвертого дня седьмого месяца ото Дня Согревающего Очага, тысяча шестого года Гармонической эры, третье отделение седьмой роты первого батальона Кантерлотского корпуса Эквестрийской гвардии под моим командованием было оперативно направлено в Малый банкетный зал Королевского дворца для проведения в оном званого обеда и встречи с представителями… кхм… народа оленей.
— Кервидерия, майор.
— Простите, командор?
— Страна оленей зовется Кервидерией.
— … вас понял. Также было мобилизовано пятое отделение под командованием майора Эдифера для охраны остальной части одиннадцатого этажа Западного крыла. Всего в операции были задействованы 46 бойцов личного состава. Операция прошла успешно, чрезвычайные происшествия классов Г, В, Б, А и «Икс» места не имели. По окончанию операции бойцы четвертого отделения по моей команде разошлись. Рапорт сдал майор Ховард.
— М-м. Хорошо, майор. Вы свободны.
Руне козырнул, ретировался и, идя по коридору части, слегка вздохнул. Операции класса В были для него повседневностью и сами по себе не вызывали в нем никаких волнений, но сделать дело, по сути, важное и с чистой совестью отчитаться все равно было приятно. Он вышел во двор и направился в сторону своей казармы, где был его кабинет, но по пути его перехватил ухоженный жеребчик, судя по форме и бейджику, который страж, однако, читать не стал, состоящий в дворцовой прислуге.
— Мистер Ховард, сэр. Прошу прощения, но вам нужно пройти со мной.
— Это на каком основании? – учтиво осведомился страж, когда тот уже лез в боковой карман. Он и не был против и не сомневался, что жеребчик из дворца и не врет, но майор он, в конце-концов, или кто?
— Вот приказ, подписанный Принцессой Селестией. Однако вы имеете право отказаться, если у вас срочные дела.
Руне глянул на известную всем при дворе подпись.
— Да нет, — сказал он, немного удивившись, но не подав виду, — отсидеть вот думал до конца смены, и домой.
— Тогда прошу за мной, — тот спокойно развернулся и направился к выходу из части.
Двое добрались до дворца и пошли по лестнице, проходя один за другим этажи, и майор смекнул, что они миновали все административные и приемные уровни, что было странным. Где тогда он мог понадобиться? Но по прибытию на шестнадцатый этаж и повороту в его коридор Руне понял, что вариантов осталось очень и очень мало, и мысль об одном из них вызвала волну мурашек на спине пегаса, образовала кусок льда в его груди и ком в горле, и оставшийся путь всю дорогу насвистывавший слышанную на сегодняшнем фуршете мелодию майор шел молча. Его опасения подтвердились, когда сопровождающий остановился перед охраняемым двумя часовыми, которые козырнули Руне, входом в покои.
Принцессы Селестии.
Это были не совсем те опасения, когда тебя вызывает начальник и ты понимаешь, что речь пойдет о том, что ты недавно натворил, но думал, что скрыл. Одновременно со страхом того, что умудрился провиниться и что-то нарушить, уверенность в собственной порядочности порождала надежду на нечто иное, и тревожное, будто перед первым и долгожданным прыжком с парашютом, чувство предвкушения, и желание узнать, в чем же дело, терзало и без того склонный к беспокойствам разум Руне.
Жеребчик из прислуги кивнул стражникам, и один из них приоткрыл створку двойных дверей.
— Прошу вас, — сказал сопровождающий майора. Этого он мог бы и не говорить.
Сглотнув и прокляв своих ясновидящих сослуживцев, Руне вошел в покои.
Он никогда не был внутри, и место ему показалось… прекрасным. Он не мог чувствовать пушистый и явно нежный, но вместе с тем не слишком густой ковер под стальными накопытниками облегченного доспеха, но мог видеть лиловые стены и монументальный мраморный камин, в чреве которого мягко, беззвучно пылали небольшие бревна, создавая в помещении таинственный полумрак, и другие, столь же великолепно выполненные предметы мебели – туалетный столик с зеркалом, пару тумбочек, массивную, но вместе с тем изящную низкую софу с множеством подушек, размером не уступающую роялю, комод из красного дерева и кровать. Круглую, приземленную кровать метров трех с половиной в диаметре. В центре обшитого алым бархатом потолка висела чудесная бежевая люстра с множеством свечей, ныне не горящих; несколько больших и не очень картин, на содержание которых Руне не обратил внимания, украшали стены. Зачарованный этими красотой и уютом, не переходящими в безвкусицу благодаря отсутствию стразов, бахромы, балдахинов и неуместно налепленных драгоценностей, но не находя среди этой красоты Селестии, он медленно вышел на середину комнаты, неловко оглядываясь, несколько подавляемый и чувствующий себя маленьким от осознания того, что стоит в обители могучего аликорна, древней и мудрой, прекрасной и справедливой правительницы любимой ими всеми страны, со странным чувством, будто и не видел до этого солнечной принцессы, на которую отныне, побывав здесь, будет смотреть немного по-другому.
Внезапно он ощутил непреодолимое желание оглянуться, и на полуобороте услышал голос с легким смешком.
— Ну привет, мой маленький стражник, — он заставил его вздрогнуть, но не напугал; испуг, смешавшись с бурей других чувств, пришел тогда, когда он, наконец, обернулся.
Из мерцающих в свете огня теней к нему медленно приближалась Селестия, но что… В другой раз он уставился бы на ее гриву, ставшую вдруг целиком розовой и похожей на медленно плывущую, словно облако, в воздухе сахарную вату… сладкую вату. Но сейчас он открыл и не мог закрыть рот, увидев одеяние Принцессы. На ней не было ни одного предмета из всегда носимых ею королевских регалий – на ее длинных, стройных ногах были надеты… нет, красовались две пары великолепных светло-пурпурных кружевных чулок. Майор оторопел, не зная, какому из чувств поддаться, но одно из них, независимо от его решения, давало о себе знать. А томно улыбающаяся аликорн уже подошла к нему, почти вплотную. Руне сделал было невольно шаг назад, но был вынужден остановится, натолкнувшись на край кровати, марать которую не имел права.
— Отставить отступление, майор, — невероятно ласково сказала богиня.
— П-принцесса… Сел…
— Нет, мой друг, — она прервала его лепет, приложив облаченное в мягкую ткань копытце к его губам, все надавливая, заставляя его отклоняться и встать на дыбы, чтобы не упасть на спину, однако избежать этого пегас уже не мог, — зови меня… Молли.