Чужая земля
Таинственный остров
Ледяная вода омывала берег в бухте, шурша мелкими камнями. Лёгкий морозец превращал зону прибоя в заледенелый каток. Сырой солоноватый туман непроглядной дымкой повис над землёй. Множество птиц гнездились на отвесных скалах, окруживших бухту, за её пределами океан неистово бился о камень, поднимая тучи мелкодисперсных брызг. Птичий гомон периодически спорил с шумом океана. Тысячи перелётных птиц прилетали сюда два раза в год, первый раз на кормёжку, второй раз, чтобы вырастить потомство. Поодаль от берега начинался хвойный лес, уходящий вглубь земли, кедры и сосны, иногда встречались ели. Деревья прорастали сквозь камень на небольших участках сохранившейся плодородной земли, которая каким-то чудом уцелела на этом изрезанном ветрами клочке суши. Серые цвета превалировали буквально везде. Стальное небо в непроглядных тучах, чёрные камни, тёмные деревья и всё это укрыто туманом. По берегу, аккуратно ступая копытами, шли три пони, один жеребец и две кобылки. Мощный, увитый мышцами пегас, он на голову превосходил кобылок в росте. Карие глаза, грязно-серая шёрстка с жёлтой гривой, прореженной тусклыми серебристыми полосками. Обе кобылы являлись земными пони. Одна зелёненькая с трёхцветной сине-красно-голубой гривой, вторая ярко-алая с монотонно синей гривой. У обеих кобыл глаза были карими, собственно, как и у жеребца. Земные пони собирали выброшенные на берег морские водоросли, сначала наполняя корзинки на своих спинах, затем останавливались и перекладывали всё в большую торбу жеребца. Тот плотно утрамбовывал добытое, взгромождал ношу себе на спину, и процессия двигалась дальше.
— Чего это там валяется? Только бы рыба! – радостно вскрикнула кобыла и галопом поскакала к воде, что-то серое, обмёрзшее льдом лежало около камней.
Как только она добралась до цели, удивлённо охнула.
— Даск! Небо моё! Это пони!
Жеребец сбросил со спины свою ношу и подошёл к подруге, некоторое время смотрел на тело, потом сел рядом, коснулся копытом шеи.
— Дышит?! – удивлённо пробормотал пегас, — Соната, скачи домой, разогревай воду. Тайга, помоги положить на спину.
Обе кобылы испуганно уставились на жеребца.
— Ну чего, бросать её что ли? – неуверенно ответил он на немой вопрос.
— Даск, у нас не так много еды.
Пегас на какое-то мгновение замер, потом его глаза сузились, кобылы мгновенно ретировались, начав исполнять распоряжение. Своё недовольство жеребец выказывал однозначно, на пинки и укусы не скупился. Измочаленное и основательно промёрзшее тело утащили в хижину, где жил пегас со своими кобылами. Пони сделали каменную баню, затащили единорожку внутрь, продержав «на пару» почти два часа и добившись приемлемой температуры тела. Тайга тщательно осмотрела кобылу и вынесла неутешительный вердикт.
— Даск, одна нога сломана, на ребро пришёлся удар, тоже сломано, сильное переохлаждение, рог раскололся. Её ударили чем-то тяжёлым по голове, ещё есть мелкие порезы на теле, скорее всего от острых камней. Нога – это месяц, рога у них быстро отрастают, у нас в деревне всего десяток единорожек, редкие они, да и из-за магии предпочитают более богатые места. На вид, может чуть более тридцати. Не знаю, сколько она провела в ледяной воде, думаю, пару дней точно, почему не умерла, загадка. Жеребят у неё ещё нет. Даск! Мы с тобой, всегда с тобой! Ты уверен, что сможем прокормить?
— Придётся постараться, единорожка – эт’ хорошо, её магия немножко денег нам принесёт. А? – пегас с надеждой посмотрел на подругу.
— Не знаю, она может не захотеть остаться с нами. Это не пегаска и не земная пони.
— Заставлю, — холодно ответил жеребец.
Кобыла вздрогнула и легла перед ним, уставившись в глаза.
— Даск, не надо. Мы поговорим, объясним всё. Ты иногда срываешься, мы всё понимаем, не держим зла.
— Ну, ещё бы, — жеребец невесело хохотнул, — ладно, занимайтесь, пойду ловить ужин.
Через полчаса тяжёлая лодка вышла в море, вёсла в ней присутствовали, но жеребец ими не пользовался. Он упирался копытами в днище, загнав ноги в специальные ремни, и работал крыльями. Деревянное судёнышко довольно шустро преодолело линию прибоя. Пегас прекратил махать крыльями и начал забрасывать сети…
Сознание вернулось внезапно, единорожка закашлялась, выплёвывая неприятные сгустки. Она с трудом открыла глаза, комната сразу начала двоиться, голова отяжелела. Боль разлилась по всему телу, колючие волны проходили сквозь ноги и устремлялись к голове. Кто-то подошёл, смутная тень.
— Лежи, лежи, не вставай, — голос раздавался откуда-то издалека.
Снова спасительный сон без сновидений. Следующее пробуждение вновь произошло внезапно. Серо-белая единорожка открыла глаза. В нос ударил запах старого дерева, опрелостей, чего-то такого солёного. Потом появился удушающий прогорклый привкус рыбы. Рарити закашлялась, лёгкие обожгло болью, она попыталась сказать что-нибудь, но не смогла вымолвить ни слова. Низкий слегка скошенный потолок, чадящие масляные лампадки по углам. Деревянный стол, за которым работала какая-то пони, от того, что она делает, сердце в груди замерло. Кобыла ловко разделывала рыбу, потрошила её и снимала чешую.
— Очнулась? Эт’ хорошо, вторая неделя пошла, мы уж думали, помрёшь.
Передние ноги зелёной земной пони по самые запястья покраснели от крови, к шёрстке прилипли серебристые чешуйки.
— Я Соната, Тайга сеть разбирает. У нас неделю счастье длится, Даску прямо везёт на улов, наверное, ты удачу приносишь. Рыба прёт в сети.
Рарити попыталась разжать зубы и тихо застонала от боли.
— Это, ты погоди трындеть, успеешь ещё. Ногу-то мы привели в порядок, пару зелий в запасе нашлось, а вот с челюстью никак, только вправили кость на место. Тайга умеет.
Потянулись тяжёлые дни, Рарити лежала пластом. Кобылы ухаживали за ней, ежедневно мыли тело, приводили всё в порядок, даже гриву иногда причёсывали. Единорожка видела, сколь сильно они устают, но всё равно, упорно продолжают ухаживать за ней. Пару раз в её угол заходил жеребец, мощный такой, огромный. В глаза бросалась худоба, рёбра уж слишком сильно выпирали. Обычно ворчал что-то неразборчивое и уходил. Зелёная единорожка сказала, мол, это их муж. Всё повторялось ежедневно. Утром обливание ледяной водой, какой-то неприятный отвар, дурно пахнущий прелыми листьями, перевязка, затем Рарити в тишине наблюдала за работой земной пони. На обед что-то вроде рыбного супа, от которого отчаянно хотелось блевать, единорожка глотала через силу, вечером всё тот же суп, только с добавкой водорослей. Один раз пришёл Даск, принёс миску с какими-то кислыми тёмно-красными ягодами. Рарити даже донышко вылизала, с огромной благодарностью глядя на серого пегаса. Дни тянулись словно улитки, ничего в жизни не менялось, никто не приходил в гости, возникало ощущение, что они тут вообще одни живут. К концу первого месяца Рарити смогла говорить, нога болеть перестала.
— Значит, тебя зовут Рарити. Очень красивое имя.
— Где я?
На этот раз у разделочного стола стояла ярко-алая земная пони. Рарити с огромным удивлением наблюдала за работой кобыл. Копыта сноровисто мелькали в воздухе. Они чистили рыбу с помощью загнутого ножа, одна сторона лезвия острая режущая, другая с зубчиками. Сначала потрошили, потом снимали чешую, затем отделяли голову и хвост, вытаскивали жабры. В суп шли головы и хвосты с добавкой водорослей, на второе – филе с добавкой кедровых орехов.
— Ты какие-то странные вопросы задаёшь. Мы на северо-восточном полуострове. С большой землёй соединены довольно широким перешейком, наверное, около двух километров. В осенний и весенний период вода заливает перешеек полностью, не проехать. Из-за сильных ветров пегасам тяжело преодолевать даже такое расстояние, мало кто решается. Много островов вокруг, некоторые населены, иные пустуют. Материк сам по себе небольшой, упирается в горы, преодолеть их пока никому не удалось, наверху воздух настолько разрежен, что пегасы не могут летать даже с помощью своей врождённой магии. По сути, мы отрезаны от остальной части суши полукольцом гор. Этой земли нам хватает, да чего там говорить, едва ли четверть заселена. Горы пытались обойти по воде, за ними вообще холодина, ничего живого, всё покрыто снегом и льдом. Лет сто назад корабли плавали вокруг, через тысячу километров от берега море замерзает, много айсбергов, чем дальше – тем холоднее. Говорят, там видели ледяную гидру издали. У нас водятся ледяные медведи и тюлени. Последних мы иногда ловим, ценная шкура, много жира. Мясо можно кушать, поймать такого – огромная удача. Встреча с ледяным медведем в большинстве случаев – смерть, ружья его не берут.
— Прости, что такое ружьё? Ах, я никогда не слышала этого слова.
— Эм… это… ну… вот у Даска есть. Громко бахает! Выпускает пулю, та очень быстро летит и сильно бьёт. Очень сильно. Даже доспехи пробивает. У армии Короля их много. Рарити, я кобыла, это не моё всё. Наше дело содержать табун в чистоте, слушаться жеребца и рожать жеребят. Он за нас отвечает, если вдруг жеребец гибнет или что-то плохое с ним случается, табун обречён на смерть. Без него нам не выжить.
Рарити очень внимательно слушала рассказы, иногда в них звучали тревожные ноты, её внимание к деталям позволило понять существующие проблемы. Эта земля состояла из множества островов и полуостровов, на них жили пони, которые обеспечивали провиантом всех остальных. Всё это вместе называлось Королевством, никакого иного названия не существовало. Ни о каких Принцессах здесь не слыхали, об Эквестрии не знали. Где-то в старинных преданиях находились сведения о существование иной земли, населённой пони. Как сказала Тайга, — «То преданья старины глубокой». Абсолютное большинство пони, населяющие эти земли, имели карие глаза. О причинах такого никто не знал. Ещё одно яркое отличие, более густая шёрстка и метёлки на запястьях. Ничего подобного ни у одного пони в Эквестрии не было. Из-за особенностей проживания, скученное расположение домов физически невозможно, за каждым жеребцом закреплялся промысловый участок моря, на другие он не имел права лезть. Поэтому домики располагались довольно далеко друг от друга. В деревне жило более сотни табунов, приличное количество пони, что-то около трёх сотен. Жеребята являлись огромной ценностью. Табун, в котором рождался жеребёнок, на полгода получал освобождение от продовольственного налога. Незыблемое правило, которое сейчас почему-то иногда нарушалось, вызывая серьёзный гнев прибрежных пони. На материке находился всего один город, но если говорить о площади, он превосходил все разумные размеры. Точнее, там попросту не существовало разделения между городом и пригородами. С удивлением, Рарити узнала — эти пони делают сталь! Обмен товарами шёл довольно бойко, единственное исключение из правила – еда. За торговлю провиантом – смертная казнь. И это не шутка. Пони мог поделиться с другом едой, отдать по просьбе нуждающемуся, продавать — категорически запрещено. За попытку продажи убивали. Скудных запасов едва хватало на пропитание. Соответственно, в городе не существовало никаких кафе, столовых и ресторанов, вообще ничего такого, где можно поесть. Со слов Даска, некоторые особо приближённые ко двору Короля имели подпольные едальни. Именно так он их назвал: «едальня». Серо-белая единорожка быстро поняла насколько местные пони далеки от идеалов, которые проповедовали Принцессы. Здесь могли убить, лишить жизни по-настоящему. Суровый северный край редко улыбался своим детям. Одной из причин её безмолвного возмущения стало отношение к кобылам. Как сказал Даск, «Ну, ты ж понимаешь, кобыла – это рот, который надо кормить». Кобыл не ценили, принцип простой, их всё равно рождается больше чем надо для поддержания численности. Жеребец – глава всего, в быту табуна и в жизни. Рарити наблюдала, как серый пегас работает, иногда ей становилось от этого тоскливо. Он трудился с раннего утра и до позднего вечера, большую часть дня проводил в море. Под вечер с трудом переставлял копыта, удача не всегда сопутствовала жеребцу, иногда пегас возвращался с пустыми сетями. Тогда им попросту нечего было кушать, кобылы не роптали, ложась с пустыми животами спать. Спустя два месяца, уха и суп из водорослей начали казаться единорожке верхом блаженства. Сначала ей не доверяли ничего делать, потом начали привлекать к работе. К концу второго месяца она уже выбирала рыбу из сетей, самостоятельно потрошила и чистила. Эквестрия осталась где-то далеко. Иногда кобыле казалось, что это всё сон, никаких Принцесс не существует, а жизнь – вот она.
Рарити зашла в хижину, обе её подруги замерли с открытыми ртами.
— Ни слова об этом! – жалобно попросила единорожка.
Грязная, в птичьем помёте, с налипшими перьями везде, где только можно. Она на миг подумала: «Что бы сказала Брайт?» и не смогла представить ответа. От высшего общества в хижину рыбка. Брайт мертва, все пони на корабле погибли, никто не знает где она, решат, что утонула. Воспоминания причиняли боль. Единорожка сильно тосковала по дому и подругам.
— Рарити… ты ходила на утёс? — обеспокоенно фыркнув, поинтересовалась Тайга.
Единорожка бережно поставила телекинезом корзину на пол и кивнула.
— Ты же знаешь, Даск запрещает нам туда ходить, очень опасно. Один сорвавшийся камень и нет больше кобылы. Хочешь проверить, насколько он разозлится?
— Ах, на этот раз не станет злиться.
Пегас как раз зашёл внутрь хижины, осмотрел всех кобыл, в его горле заклокотало рычание. Соната и Тайга начали отступать в угол, жеребец ничего не принёс, а значит настроение у него плохое.
— Дорогой, прежде чем начнёшь меня лупить, как в прошлый раз, откинь ткань с корзинки.
Серый жеребец резко подошёл к ней и схватил, легко подняв над полом, Рарити закрыла глаза и не сопротивлялась.
— У тебя неудачный день, дорогой, я понимаю. Пожалуйста, загляни.
Жеребец поставил её на пол, подошёл к корзинке, откинул ткань. Карие глаза стали огромными и очень круглыми. Он схватил единорожку в охапку и прижал к своей груди. Рарити поняла, что жеребец плачет. Обе кобылки вышли из разных углов, подозрительно глядя на парочку.
— Небо моё! Рарити, как ты их достала?!
Корзинка доверху была наполнена птичьими яйцами.
— С помощью рога, вытаскивала магией из гнёзд. Я брала по одному яйцу, чтоб не навредить птицам. Пришлось стоять под самым утёсом, а оттуда всё летит и перья, и… остальное тоже. С ветром проблема, десяток яиц уронила, не смогла донести. Рог пустой, потратила всю магию.
Самый сытный ужин за последние полгода. Соната сварила по десятку яиц на каждую кобылу и пятнадцать штук жеребцу. Чистить скорлупу никто не стал, зажевали целиком. Потом запили горячим хвойным отваром и расположились, прижавшись к телу жеребца. В тишине потрескивали смоляные поленья в печи, где-то далеко слышался шум прибоя. Рарити очередной раз осмотрела хижину. С её появлением тут стало красивее и немного уютней. Она набрала цветных камней на берегу и отделала ими печку, выложив мозаикой рыбок на боковинах. Расписала деревянную утварь красками, которые нашлись у кобыл. Расшила красивыми узорами попоны всему табуну, цветные нитки тут оказались большой ценностью, но она выпросила их у жеребца, а тот где-то выменял драгоценные катушки. Около входа появился коврик, сплетённый из стеблей морских растений, которые непригодны в пищу. За месяц, пока птицы гнездились на утёсах, Рарити наелась яиц так, что теперь рыба казалась ей деликатесом. Месяц истёк, пернатые снова сорвались в свой вечный полёт. Следующий раз наступит только через год, а значит, кроме рыбы у табуна опять ничего нет. Даск, несмотря на появление дополнительной еды в доме, продолжал добывать рыбу, ему удалось сделать небольшой запас. Сети и всевозможные снасти изготавливались из волокон стеблей крапивы. В ход шло всё добытое, из костей делались иглы и крючки, смолу использовали для заливки лодок, чтобы они не протекали. Кое-какие инструменты за приличные деньги покупались в городе. Ножи, топоры, пилы. В обиходе имелось два вида монет, серебряные и золотые. При этом серебряные ценились выше золотых. Даск не смог понять причину возмущения единорожки, точнее, он даже не разобрался в чём собственно дело. Сказал, мол, золота много намывают, оно не особо ценится, а вот серебро только в рудниках, добыть его очень сложно. Как только речь зашла про рудники, Рарити буквально выставила ушки на макушку. Она начала аккуратно расспрашивать про драгоценные камни. Жеребец ответил, мол, да, такое есть. Но лично он не представляет себе гору денег, которых стоит подобный камень. Даже если найти такой, отберут. Никто не поверит, что у рыбака может такое водиться. Короткое лето быстро закончилось, наступила зима, всё вокруг засыпало снегом, Рарити иногда выходила на заледенелый берег и, подложив пару пушистых хвойных веток себе под хвост, чтобы не отморозить круп, сидела и смотрела вдаль. На снег капали слёзы, тут же замерзая и превращаясь на лету в небольшие шарики. Снег хлопьями кружился над морем, ледяная солёная вода окатывала берег, влага сразу схватывалась морозом, превращая берег в каток. Обледенелые валуны сверкали, словно хрусталь, под ярким зимним солнцем, хотя солнца-то тут, как раз и не хватало, около берега погода в основном представляла собой пасмурное нечто с мощными серо-стальными облаками лишь изредка прорезаемое солнечными лучами. За прошедшее время они два раза сходили в гости к другому табуну, и к ним один раз пришли. В основном, местные являлись довольно угрюмыми пони, неразговорчивыми. Жизнь на краю земли оказалась тяжёлой долей. Рарити приобрела несколько подруг из других табунов, впрочем, их жизнь не отличалась от её собственной. Жеребцы работали изо всех сил, обеспечивая свои табуны едой, кобылы старались сохранить каждый кусочек и мечтали о жеребятах. В деревне присутствовала школа и дом старосты. На вопрос Рарити, почему так мало жеребят, Соната уткнулась в грудь ярко-алой кобылы и расплакалась, после этого неделю не разговаривала с единорожкой. Рарити, улучив момент, попросила Тайгу разъяснить, та лишь тяжело вздохнула. Как оказалось, один жеребёнок в табуне уже существовал, кобылка Пирр, дочь Тайги. В шестнадцать лет она ушла в другой табун, найдя себе жеребца. Самой же Тайге на момент рождения едва исполнилось восемнадцать, Даск на год старше её. Произошло это за год до появления Рарити, соответственно Тайге исполнилось тридцать пять лет, а Соната к ним прибилась шесть лет назад, вот только в тот момент ей едва стукнуло четырнадцать. На немой вопрос и вытаращенные глаза единорожки, Тайга тяжело вздохнула и улыбнулась. В шестнадцать лет кобыла обязана найти себе табун, по сути, её выгоняют из дома. Жеребцов из дома не гнали, так как они помогали кормить отцовский табун, обычно к восемнадцати годам молодые пони сами покидали родной очаг. Серо-белая единорожка вспомнила, как Даск первый раз её избил, от этого щемило сердце. Всё произошло довольно обыденно, жеребец вернулся с рыбой, улов не очень-то радовал, но на суп должно хватить. Рарити отправилась потрошить рыбу к воде, всё сделала и вернулась обратно, забыв корзинку с тушками на берегу. Когда поняла, что чего-то не хватает, резко поскакала обратно. Чайки перевернули корзинку и, за считанные минуты, слопали драгоценный улов. Даск сильно разозлился, копыта у него оказались очень тяжёлыми, несколько ударов и единорожка, громко скуля, забилась в ближайший угол хижины. На следующий день она не смогла встать со своей хвойной подстилки, сильно болело всё тело. Соната и Тайга отнеслись к этому философски, заслужила, но обе втихаря принесли ей по кусочку сушёной рыбы, погладив пурпурно-синюю гриву. Рарити с ужасом чувствовала, как проваливается куда-то, мир дрожал и косился, к недостатку еды добавилась жестокая обида на жеребца. Она боялась смотреть на своё отражение в небольшом круглом зеркальце, которое выдала ей Соната из личных запасов. Единорожка сильно исхудала, на боках резко проступили рёбра, впали скулы, при этом, из-за тяжёлой работы появились мышцы, окрепли ноги и шея. Она помнила, с каким трудом несла на спине тяжёлый баул с платьями, нынче же единорожка с лёгкостью тащила торбу, полную рыбы. До земных пони Рарити не дотягивала, Соната и Тайга таскали тяжеленые мокрые сети и вязанки дров из леса. Множество жизненных историй случилось за прошедшие полгода. Рарити иногда ловила себя на мысли, что завтра она проснётся в своём бутике, под радостную песню Свити Бель, увы, лишь низкий закопчённый потолок хижины и вечный запах рыбы, приветствовали её по утрам. Попав несколько раз под горячее копыто жеребца, Рарити старалась во всём соответствовать его ожиданиям. Недвусмысленные намёки Сонаты и Тайги, мол, неплохо бы ей порадовать пегаса чем-нибудь, приводили единорожку в ужас. Даск ничего в этом плане не требовал, ему хватало двух кобыл. Кроме того, после избиений, Рарити всё чаще думала о неправильности ситуации, дружба и любовь для пони – самое важное в жизни. Те, о ком она не любила вспоминать, порой строили против неё козни, но не переходили черту, ни один жеребец в Эквестрии даже кончиком копыта её не трогал, что уж говорить про удары, после которых приходилось отлёживаться по нескольку дней. Пегас упорно кормил свой табун, он всё время чем-то занимался, застать его без дела у Рарити не получилось. Даск обеспечивал кобыл едой, чинил хижину, добывал полезные материалы, договаривался с другими табунами, выменивал нужные вещи. Иногда единорожка видела, как жеребец после долгого дня не может стоять, падает на свою подстилку без сил. В голове всё перемешивалось, его тяжёлый труд ради кобыл и пинки с укусами. Он не плохой и не хороший. Абсолютно все жеребцы в деревне вели себя одинаково, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Кобылы регулярно получали на орехи. Но эти же жеребцы всю свою жизнь работали ради своих кобыл, даже не помышляя об отдыхе. Рарити навсегда запомнила один эпизод. Они с Тайгой и Даском пошли в лес, жеребец хотел набрать смолы на продажу, кобылы решили принести пару вязанок дров. Собрать нужные ресурсы они успели, а дальше всё случилось за какое-то мгновение. Короткий вой, нечто чёрное огромное и мохнатое, в полтора раза больше по росту пони выпрыгнуло из-за толстого ствола дерева. Рарити опешила и попыталась броситься наутёк, удар тяжёлой лапы зверя пришёлся по её крупу, вязанка хвороста спасла от ранения когтями, но не помогла от удара тяжёлым хвостом, врезавшимся ей прямо в бок. Дыхание выбило мгновенно, от столкновения с ближайшим деревом в глазах вспыхнули яркие звёзды. Рык зверя и вой жеребца смешались в колокольный звон в голове единорожки. Как в замедленном времени, она видела, Даск бросается наперерез зверю, второй удар лапы не достигает её тела и обрушивается на жеребца, тот принимает его на грудь, красная кровь взрывается мельчайшими брызгами, окрашивая снег, Даск встаёт на дыбы и со всей силы бьёт копытами в голову зверя, хруст костей, он захватывает существо передними ногами, валит на спину и яростно топчет копытами задних ног. Через минуту всё кончилось, жеребец бросается к Рарити и поднимает её, шепчет, «кобылка моя, держись, всё хорошо, потерпи родная». В карих глазах просьба о прощении, сожаление, беспокойство, всё перемешалось. Он рисковал своей жизнью ради неё. Как её донесли до хижины, Рарити не помнила, очнулась только через пару часов, Даск лежал рядом, прислонившись к стене, он спал, на груди вырванная шёрстка, глубокие раны от когтей и спёкшаяся кровь. Кобыла чувствовала себя очень странно, с одной стороны жеребец требовал точного исполнения необходимых функций в табуне, за ошибкой следовало наказание, либо просто возмущение и удары крыльями, либо, если это причиняло вред табуну, в ход шли тяжёлые копыта. С другой стороны, он в любой момент становился на защиту своих кобыл, ограждая от любых проблем и обеспечивая их безопасность.
Вода на перешейке, соединяющем полуостров с материком, замёрзла, ветры утихли. Зима полностью вступила в свои права. Рарити заметила, как к хижине подошли довольно странные пони, ранее она не видела таких в деревне. Их тела укрывали тёмные попоны с вышитыми серебром тремя звёздочками. Под попонами находилась броня, её Рарити узнала сразу, нечто подобное носили воины Эквестрии. С одной стороны к броне приторочен короткий меч, с другой на двух скобах лежало ружьё. Тайга говорила, что зимой приходят сборщики продовольственного налога. С каждого табуна собирается определённая мзда, либо деньгами, либо едой. Денег у жителей чаще всего практически нет, поэтому берут рыбой и водорослями. Даск лишь бросил взгляд, чтобы ни одна из кобыл не приближалась, его жесты Рарити понимала без слов, жизнь научила. Довольно долгий разговор на повышенных тонах. Видимо результат сильно не нравился серому пегасу, но он всё же сдался. Когда единорожка увидела, что он делает, её сердце ушло ближе к хвосту. Почти вся их сушёная рыба и запас водорослей перешли к этим пони. Сборщики ушли, пегас понуро поплёлся в хижину. Соната и Тайга сидели, зажмурившись, из уголков глаз капали слёзы, прямо на снег. Рарити хотела пойти за пегасом, Тайга остановила её, прошептав: «не надо». Вечером единорожка впервые увидела Даска пьяным, где пегас раздобыл спиртное, она даже представить не могла, его тут попросту не делали. Жеребец явно находился в очень плохом настроении, кобыла решила ретироваться подальше, во избежание пинков, собственно Соната и Тайга поступили так же. Но видимо у Даска появилось иное мнение на это счёт. Одним прыжком он подскочил к Рарити, единорожка, зная, чем это всё закончится, тут же села и закрыла голову передними ногами, чтобы удары не попали по ней.
— Боишься, да? Вот такой я ужасный и страшный. Ну, конечно, такая красавица и живёт с каким-то уродским пегасом, — зло сказал жеребец.
Сильные ноги буквально бросили её на пол. Рарити попыталась вырваться, но он не дал. Как только она поняла, чего добивается жеребец, закричала изо всех сил, зовя на помощь подруг. Всё случилось довольно быстро, он подмял её под себя и через мгновение вошёл. Тяжеленный жеребец полностью облокотился на спину единорожки, не давая ей даже пошевелиться. Раз за разом, входя в неё всё глубже. Рарити кричала что-то, в её голове взорвался вихрь боли. Потом всё закончилось, тёплая волна разлилась внутри, и достоинство пегаса выскользнуло из неё. Рарити осталась лежать на месте, а Даск виляющей походкой ушёл на улицу. Вернулся он вместе Сонатой и Тайгой, не сказав ни слова, лёг на свою подстилку и заснул. Как только жеребец захрапел, обе кобылки переползли к Рарити и начали её гладить.
— Послушай, ну, он полгода тебя кормит, защищает! Он же старается! А ты его к себе не подпускаешь.
Единорожка лишь всхлипывала в ответ. Под хвостом всё болело, ныла спина.
— Это не так страшно, ему надо сбросить стресс, понимаешь? Он завтра опять пойдёт в море, рыбу для тебя добывать, ничего не изменится. Каждый год так происходит, у нас всё забирают, мы смирились. Нет у нас другого жеребца! Нет его! Этот хороший! Один из лучших в деревне, ещё и большой кусок моря, у многих этого нет. Рарити, ты поступаешь плохо. Ты обижаешь его! Он ничем не заслужил твоего «нет». Чего ты ещё хочешь, что он должен сделать, чтобы ты по своей воле ложилась под него? Даску мало двух кобыл, но он уважал твоё желание, дал время привыкнуть.
— Тайга, дорогая, а если меня раздует? Что тогда?! Еды нет! Чем жеребят кормить?
Обе кобылы синхронно покачали головами.
— Рарити, я тебе уже сотню раз объяснила. Жеребята – большая ценность, но их нет! Один, реже два за двадцать лет, очень хороший результат. Для этого надо все время упорно работать над продолжением рода, отдаваться, когда есть возможность. И это ничего не гарантирует, вообще ничего. Ты думаешь, с первого раза получится жеребёнка заиметь? Не смеши. Соната об этом четыре года мечтает. Сотни кобыл в этой деревне душу отдадут за то, чтобы в их животике кто-то появился. Посмотри же! Ты говорила, твой дар – видеть мелкие детали. В школе десять жеребят учится. Всё!
— Я не такая!
— Рарити, мы тебя любим, полюбили, ты хорошая кобыла. Чего ещё хочешь? У нас больше ничего нет. Ты рассказывала о сверкающем городе, как же… Мейн… эм… не важно. О миллионах пони! О прекрасных Принцессах, о магии дружбы. Мы очень хотим туда и Даска заберём. Скажи, что из всего этого — правда? Мы нашли тебя окоченевшую на берегу, с переломанными ногами. Это Даск отдал все наши монеты на лечебные зелья для тебя. Мы с Тайгой выхаживали неизвестную кобылку в надежде получить подругу в табун. Скажи, чем мы заслужили твои обиды? Что плохого тебе сделали? – Соната всхлипнула, — Почему ты не любишь нашего жеребца? Ты говорила, Принцессы это как боги, ну, солнце и луну двигают. Так почему ты лежала на берегу в таком состоянии?
Единорожка уткнулась в свои копыта и заплакала. Они легли рядом, прижав её с двух сторон тёплыми боками и уснули. Когда Рарити проснулась утром, пегас уже ушёл в море. Жизнь словно метроном, отсчитывала часы и дни. Рарити больше не могла смотреть в глаза жеребцу, а тот вообще перестал обращать на неё внимание. Соната и Тайга старались сгладить обиду, но ничего не помогало. Единорожка продолжала работать, помогая табуну выживать, старалась изо всех сил, но поднять взгляд на жеребца так и не смогла. Видя, что она мёрзнет, Даск где-то добыл тёплую попону, подбитую блестящим серебристо-чёрным мехом, велел носить, чтобы не простывала. Ударили морозы, пегас возвращался промёрзший до костей, рыба на столе у них была. В свободное время, которого стало чуть больше из-за холодов, Рарити ложилась около печки, прижавшись к тёплым камням, и уходила в свои невесёлые мысли.
«Одна. Чужая. Это не моё всё! Я должна быть с подругами, жить в Понивиле, а не в этой хижине. Меня избивали, изнасиловали. Какая-то тварь пыталась сожрать! Название смешное «заглот», вот только встречаться с этим больше нет никакого желания. Некуда идти, не к кому обратиться за помощью. Все в деревне так живут, с огромным трудом выкармливая свои табуны. Даск, одно слово – пегас, вот только это совсем не Рейнбоу. Он злой? Нет, ах, так какой? Не понимаю! Дрался за меня, рискует жизнью в открытом море каждый день, почему? Нет ответа. Соната и Тайга его обожают, стараются помогать во всём. Я тоже стараюсь, этот долг мне никогда не вернуть, они спасли мою жизнь, отдав последнее, вместо денег им пришлось отдать все запасы сборщикам, серебряные монеты ушли на моё лечение. Из-за меня две кобылки всю зиму проживут впроголодь. Но я этого не хотела! Видит небо! Не хотела! Твайлайт! Ты так нужна, всегда знаешь, что делать. Всё вокруг одинаковое. Стальное небо, мокрый ледяной ветер и вонючая рыба, от которой тошнит».
Единорожка поняла, её тошнит по-настоящему, она стремительно выскочила на улицу, воспоминания о рыбе сверлили желудок, который наконец-то радостно сообщил — всё, баста карапузики. Когда изо рта полилась желчь, Рарити попыталась успокоиться, припомнив важную деталь, следующую порцию еды она получит только утром. В голове проскочила молния, причины общего состояния и депрессии сложились в единую картину. Когда она смогла подняться, на пороге сидели все трое, хмуро глядя на кобылу, ветер трепал густую шёрстку пони, гривы развевались словно флаги.
— Что вы на меня так смотрите?! – сквозь всхлипывания закричала единорожка, — я же предупреждала!
Все трое начали растерянно переглядываться.
— Добились своего, да? Довольны? – она закрыла копытами свою мордочку.
Глухие рыдания на фоне завывающего ветра с колючими снежинками.
— Вы победили! Я сдаюсь! Победили, дискорд вас раздери! Чем кормить будете? – неистово кричала Рарити.
Пегас чуть наклонил голову, пытаясь понять, чего эта единорожка опять верещит.
— Рыба и водоросли. Извини, твоих этих… как их, «мангов» и «деликатезов» нет, — злобно поддел её жеребец.
— Плевать! Плевать на них! Плевать на меня! Жеребят чем кормить будете?! – продолжала неистово верещать единорожка.
До Тайги дошло первой, она ткнулась головой в уже заводящегося жеребца, гася вспышку ярости.
— Рарити? Ты что, беременна?
— Нет, дорогая! Меня просто так полощет и депрессия и недовольство. Живот болит, дискорд вас побери! Вымя припухло. Ты доволен? Обрюхатил меня! Да? Доволь…
Больше она ничего сказать не успела, все трое одновременно налетели на неё. Через несколько секунд её разложили на полу хижины в позе звёздочки на спине. Тайга пощупала вымя, аккуратно потрогала под хвостом, потом смущённо улыбнулась Даску и кивнула. На жеребце лица не было, он сидел, чем-то неуловимо напоминая огромного щенка, розово-оранжевый язык ленточкой свесился сбоку. Единорожка увидела, как слёзы побежали из карих глаз пегаса, мелкие капельки срывались с шёрстки, жеребец начал всхлипывать, пытаясь тереть мокрые глаза копытом.
— Хоть теперь-то верите? У нас не так, одного раза вполне достаточно, чтобы обеспечить кобыле проблемы на долгие годы вперёд. Даск, ты просил доверять тебе, добился своего, пусть побаиваюсь, но верю. Так поверьте и вы мне! Каждая наша эм… кхм… ты понял, закончится появлением жеребят. Наши кобылы ставят специальные корректоры цикла, в больницах это делают, чтобы не получалось такого. Жеребцы одевают чехольчики на своё достоинство, да, оно у тебя, ах, огромное, уж поверь. Было ощущение, что ты мне до самого сердца достаёшь своей дубиной. Впрочем, до тебя я не особо искала таких приключений на свой круп.
Пегас подсел ближе и обнял серо-белую единорожку крыльями.
— Мир? – он с надеждой заглянул в небесно-синие глаза Рарити.
— Да, дорогой, ты победил, — единорожка впервые по собственной воле прильнула к мощной груди пегаса, отступать ей стало некуда.
Поведение всего табуна изменилось, они старались каждый кусочек драгоценной рыбы отдать Рарити. Единорожке иногда хотелось кричать от всего происходящего, Тайга несколько раз отказывалась от еды, ссылаясь, мол, неголодна, отдавая свою порцию ей. Рарити клятвенно пообещала покусать её за мягкое место, если она что-то подобное вытворит ещё раз. Жеребец больше не лупил её, наоборот, старался уменьшить объём работы. Зима в этих местах оказалась воистину ледяной, но вода в море не замерзала. Сделав из осколков разбитой бутылки тепловой кристалл, она замерила температуру. Импровизированный термометр показал примерно сорок градусов холода. Рарити не могла припомнить, где в Эквестрии есть столь холодные места, даже в Кристальных горах самые низкие ночные температуры колебались около минус двадцати. Заметив изделие единорожки, пегас удивлённо поинтересовался, чего это такое. Узнав, что это измеритель температуры он некоторое время глупо хлопал глазами, пытаясь понять, зачем её мерить, можно же выйти на улицу, там сразу станет понятно насколько холодно. Единорожка порой смотрела на спящего серого пегаса и пыталась для себя решить, кто он? Нравится ли он ей? Особенно её беспокоила кьютимарка. Большинство пегасов Эквестрии имели кьютимарки связанные с небом, ведь это их дом. Всевозможные тучки, молнии, дождики, указания на скорость. У Даска на кьютимарке красовалась морская волна. Он сказал, что получил её, когда первый раз вышел в море с отцом на промысел рыбы. В отличие от многих пони деревни, Даск умел хорошо плавать. Под словом «хорошо» – имеется в виду, великолепно. Очень полезный навык, его довольно часто звали, когда не могли вытащить сеть из воды. Пегас нырял на приличную глубину и освобождал зацепившиеся за камни снасти. Как он всё это проделывал в ледяной воде, оставалось загадкой. Эта процедура всегда приносила ему немножко монет или пару лишних рыбок в благодарность от соседей. У Сонаты на кьютимарке красовался булькающий котелок, у Тайги две рыбки, плывущие в разные стороны. Вообще, пони в деревне в большинстве своём имели похожие кьютимарки. Всё, что связано с рыбой и морем, как и в Эквестрии, двух одинаковых меток не существовало. Единорожка вспомнила, как сделала первый подарок Даску. Летом они набрели в лесу на довольно молодые берёзовые деревья. Рарити упросила пегаса срубить их все и отдать ей. С трудом дотащила до хижины ценное сокровище. Пегас ничего не сказал, мол, визгливая единорожка опять чего-то задумала. С помощью магии она сняла кору, затем содрала лыко. Две недели подряд, выкраивая свободное время от забот по дому, она занималась тем, чего представить себе раньше не могла даже в самом страшном сне. Делала тонкие нити из вымоченного лыка. К концу третьей недели она подошла к Даску и отдала ему две длинные прочные верёвки и сачок для рыбы. Пегас не знал, куда глаза девать, потом коротко обнял её и чмокнул в щёку, прошептав, «Спасибо, родная». Сотни эпизодов разного поведения пегаса не выстраивались в единую логическую цепочку. Рарити приходила к неутешительному выводу, этот холодный и суровый мир теперь станет её домом до конца дней. После того, как она забеременела, к ним часто стали приходить кобылы из других табунов. Её искренне поздравляли, некоторые украдкой дарили сушёную рыбу. Как оказалось — местная примета, подарок беременной кобыле это к приплоду в табуне. Спустя три месяца, Рарити поняла, что у неё появится единорог, рог начал гораздо быстрее заполняться. Однажды ночью случилось странное событие, единорожка спала, видя очередной прекрасный сон о далёкой Эквестрии. В какой-то момент видение исказилось и стало мутным, она увидела морское дно. Тонкие нити водорослей устремились к солнцу, пучеглазые крабы боком вышагивали по песку, диковинные раковины и морские звёзды, стаи рыб в своём вечном движении. Что-то округлое лежало на дне, угольно-чёрный колышущийся сгусток. Несколько раз странный сон посещал Рарити, всё повторялось с идеальной точностью. Единорожка решила уточнить у пегаса, не знает ли он, что это такое. Подкараулив, когда серый жеребец уляжется на своей подстилке, она подошла и прилегла рядом, ткнулась носом в его бок. Тот подозрительно уставился на неё.
— С чего бы такие нежности? – прикрыв один глаз, поинтересовался жеребец.
— Дорогой, знаю, ты очень устал. Удели мне минутку.
Пегас погладил единорожку крылом и улыбнулся. От своих манер, она так и не смогла отказаться. Рарити описала ему свой сон, крылатый пони лишь растерянно зафыркал.
— Значит, некий чёрный камень, здоровый. Судя по твоему описанию, это участок дна за чертой нашей бухты, он недалеко от неё. Чем дальше от берега, тем меньше таких водорослей. Ты описываешь водоросль «придонник», она съедобна. Камень, скорее всего, является осколком от скал, колышущееся тёмное облако – это ил, — пегас задумался на мгновение, потом посмотрел на единорожку, поставившую уши торчком и внимательно его слушающую, — ил не едят, — на всякий случай дополнил жеребец.
Не добившись ничего вразумительного от пегаса, Рарити прилегла к нему под бок и заснула. Через месяц она поняла – это не камень, там нечто живое. Её попытки во сне приблизиться к камню раз за разом проваливались. Иногда она оставляла эти попытки на какое-то время, забывая о манящем камне.