The Conversion Bureau: Ушедшие в пони

День двенадцатый: Дэрин Ду и опасные мили

Дэрин Ду обнаружила, что смотрит прямо в глаза ужасного Авизотля. На этот раз ей не сбежать! 'Попалась, маленькая пони!' — зловеще захохотало чудовище. Тут умница Дэрин Ду заметила, что Авизотль стоит прямо под тяжёлым каменным противовесом. Верёвка, держащая камень, совсем размочалилась...

Венеция пробиралась сквозь руины. Был двенадцатый час, кругом царила непроглядная тьма. Толстый слой накрывшего мир вечного смога поглощал свет, и до земли не доходило ни единого лучика — ни звёзд, ни луны. Внутри опасно накренившихся, осыпающихся зданий не светилось ни одного огонька; с тем же успехом она могла идти сквозь пещеру, где-то в глубине таинственных недр Земли.

Одетая в запачканный синий комбинезон девушка уверенно перепрыгивала с одного упавшего пластобетонного блока на другой, пересекала оскалившиеся ржавой арматурой и острыми пиками порванных труб расселины. Обычный человек так бы не смог, но Венеция была необычная: у неё имелась дополнительная пара очень зорких глаз.

Для Венеции вокруг было светло как днём, и везде, где придётся прыгать, направления прыжков были размечены светящимися красными и зелёными линиями. Рваные красные линии с маленькими иконками черепов означали провалы, непреодолимые для неё (с уверенностью 90%), зелёные попадали в пределы её физических возможностей. Было ещё несколько жёлтых линий — маршрутов, которые компьютер, питавшийся сахаром в её крови, не мог оценить сам. Она назвала их "линии-может-быть".

Полтора часа ей пришлось ждать, пока мимо пройдёт какая-то местная банда — они тащились медленно, были пьяные и очень шумные. К счастью, бандиты были плохо организованы и не испытывали желания копаться в строительном мусоре, предпочитая ориентироваться по относительно просматриваемым остаткам дороги, окружённой разрушенными домами. Бомба упала в районе церкви Святой Делорес, ударная волна превратила в руины большую часть города; Сан-Франциско представлял собой причудливое месиво, груды обломков чередовались с осыпающимися, но по большей части уцелевшими небоскребами. И, рассеянные по этому ландшафту, в нём всё ещё ютились больше миллиона человек.

Венеция решила пройти вдоль берега залива. Благодаря рассказам Роуз она знала, что не стоит пытаться выбрать прямой путь. Меньше всего Венеции хотелось иметь дело с каннибалами и радиоактивными кратерами. Она хотела только дойти до Бюро Сан-Франциско, до самого первого Бюро, открытого Мироправительством. Именно это место выбрали по простому критерию: ближайший к краю Барьера участок суши — не считая Гавайев, которые были уже эвакуированы из-за сильного уровня Т-излучения — и, если вдруг что-то пойдёт не так, нет никого и ничего по-настоящему важного. Если нанотехнология сорвётся с поводка, было заранее одобрено применение маломощного ядерного боеприпаса. Южная Гавань была далеко, взрыв возмутил бы народные массы — и только.

За свою долгую историю Сан-Франциско пережил и землетрясения, и бунты, и начало Большого Коллапса. Но так полностью и не оправился от Войны Экономии, когда неисправная ядерная ракета не долетела до своей настоящей цели. И всё же город не умер — миллион бедняков, прижившихся в его фавелах, всё ещё верил в будущее города-у-залива.

В результате маршрут у Венеции вышел довольно извилистым. Она не хотела рисковать, приближаясь к воде — ей меньше всего было нужно открытое пространство, но и не хотела далеко заходить на сушу, где, впридачу ко всему прочему, обитали людоеды. Поэтому она отважно штурмовала развалины, перепрыгивая с одного обломка здания на другой, постоянно рискуя напороться на арматуру или упасть в яму с битым стеклом.

Никто не отважился бы здесь идти, уж точно не ночью, и вряд ли бы днём. Но у них не было вычисляющего шансы компьютера, вживлённого прямо в мозг. Приложение координации мускулатуры, которое она скачала, ожидая, пока банда пройдёт мимо, тоже здорово помогало. Было бы, конечно, очень глупо выдавать своё местоположение всем, кто мог её искать — но пока ещё не должны были, слишком мало прошло времени — если бы она не подцепила у Лиса пару трюков, чтобы действовать скрытно.

Согласно карте, висевшей чуть выше поля её зрения, вскоре она должна была дойти до бетонного русла канала, уходящего вглубь суши. В трёх местах его пересекали Иллинойская, 3-я улица и шоссе Эмбаркадеро. Шоссе, находившееся дальше всего от берега, было похоронено под обломками и практически непроходимо, Иллинойская улица также сильно пострадала... да и Третья выглядела неважно. Переправы через канал не существовало. Проблема.

Можно было попробовать перейти по одному из ближайших мостов, надеясь, что тот ещё стоит, или проложить дорогу по суше — очень, очень старательно избегая неприятностей. За каналом виднелась улица Сезара Чавеса, та самая, служившая западным входом в фавелу Роуз Вейл. Название откликнулось в Венеции странным чувством знакомых мест, хотя она никогда не бывала в руинах Сан-Франциско до этого.

Она решила попробовать два моста, на Иллинойской и на Третьей улице: они находились рядом и, если она сможет ими воспользоваться, это будет самый прямой и, наверное, наименее рискованный путь. Конечно, мысль о том, чтобы идти по длинному узкому сооружению, когда вокруг ничего, кроме отравленной воды, тоже не радовала, но, если ей повезёт, вряд ли там будет много прохожих в самый глухой час непроглядной ночи.

Широкая, открытая дорога среди развалин, бывших когда-то Третьей улицей, манила Венецию как песня сирен. Венеция была сыта по горло карабканьем по упавшим и развалившимся зданиям, ей страшно хотелось для разнообразия пройтись по прекрасной, относительно ровной дороге. Но её "Ночные Скитальцы" отмечали непонятные всплески излучений в зданиях вдоль дороги. Тому могла быть тысяча причин — местная или эквестрийская радиация, её собственная усталость, глюки софта — но она была не настолько глупа, чтобы думать, что только она в этом городе может видеть в темноте, что только у неё есть технологии. Даже в низшем обществе водились свои хищники.

'Тигр, тигр, светло горящий, средь ночной бетонной чащи' — Венеция слегка улыбнулась. Мост на пересечении канала и Третей улицы был прямо перед ней... прямо за широкой, открытой каменной осыпью. И весь берег канала был таким же. Каким бы путём она ни пошла, придётся пересечь открытое пространство.

Венеция решила было попробовать достучаться до одного из геостационарных спутников черносеточников, чтобы просканировать всю зону в инфракрасном диапазоне, но передумала. Она не была полностью уверена, что сумеет это сделать так, чтобы её не поймали. Это была задача для Лиса, не для неё. Она слишком привыкла полагаться на чужие умения, и теперь сожалела — надо было у него учиться, вместо того чтобы просто пользоваться им. Венеция просканировала открытое пространство так хорошо, как только смогла. Как будто бы совершенно безлюдно... нет, погодите. Небольшое инфракрасное пятно где-то на мосту, неплохо кстати, сохранившемся. Похожее на сторожевую будку сооружение в дальнем конце моста тоже выглядело подозрительно.

Она решила рискнуть и перенастроить сенсоры. Легла, чтобы производить как можно меньше шума, повернулась правым ухом в направлении источника тепла и мысленной командой поменяла входную чувствительность. Поставила почти на максимум, когда лёгкий ветерок гремел, как ужасный шторм, и услышала. Плакал мальчик.

Маленькое пятнышко тепла оказалось ребёнком, в аккурат на середине моста Третьей улицы. Совершенно точно ребёнок — испуганный и несчастный. Он тихо хныкал, как умеют только дети, попавшие в ловушку, испуганные, окончательно лишенные надежды. Что может делать ребёнок посреди наполовину обрушенного моста в непроглядной ночи? Каков бы ни был ответ, ей в это лучше не лезть.

Венеция отвернулась и стала просчитывать маршрут по шоссе Эмбаркадеро. От открытого пространства и от моста прямо-таки несло ловушкой. Наверное, мальчишка во что-то влип, с чем не мог справиться сам, и не мог двинуться ни вперёд ни назад. Наверняка это было связано с тем зданием на дальней стороне. Идеальное место для снайпера. И дураку ясно.

ЩЁЛК

...Эм-м... Дэр-ин... Дэрин. Дэрин Ду, фух. Нет, это издевательство. Блин. Почему же так сложно? Этот алфавит самый распространённый из трёх, его буквы даже немного... похожи... на земные. Во всяком случае, тоже из палочек. Почему же у меня не получается?

— Саншайн… а помнишь, как ты прогуливала уроки языка? Я стараюсь как могу, но я же не учитель. Ты сказала, что не хочешь жеребячьи книжки, а это второе по простоте, что у них есть. Но я могу, конечно, сходить...

Нет-нет... У меня ещё осталось немножко гордости. Просто терпеть не могу всю эту “Я — значит — Я-бло-ко” хренотень. Я смогу. Ладно, эм-м... Дэрин Ду э-э-э-э.... знала... Хррнф это “знать что-нибудь” по-английски, да? Хорошо. Дэрин Ду знала, что... что что-то-там-дерево, да, дерево, что что-то-там-дерево. было... что?

— Единственным. Единственным путём.

А! Единственным путём... эм...

— Преодолеть или пересечь. Попасть куда-нибудь. Мннхрффрн значит “проходимый, сквозь который можно пройти”.

Понячий язык. Я справлюсь. Я смогу. М-м-м... Единственным путём через — яму, так понимаю. Или расщелину... в общем, через что-то глубокое. Пропасть. Во, пропасть.

— Прекрасно, Саншайн! Ты и правда схватываешь на лету!

Мне почему-то так не кажется. Ладно. Дэрин Ду пытается перейти пропасть, и единственный путь пролегает по упавшему дереву. Что там дальше...

— Хочу, чтобы вы знали: учить эквестрийский не настолько сложно.

Говори за себя!

Саншайн, ну серьёзно же! Наши мозги были специально прошиты так, чтобы мы быстрей учились. У нас сейчас временнόе “окно возможности”, когда учиться легко, как у человеческих детей до трёх лет. Какое-то время мы, новопони, как дети, мы легко учимся новому, мы открыты для нового, и память у нас очень цепко всё схватывает.

— Саншайн, видите ли, пытается всех догнать, потому что у нас остался только сегодняшний вечер перед утренней отправкой в Эквестрию!

Я смогу, Роуз! О, я так волнуюсь! Всё думаю... завтра, завтра, уже завтра — Эквестрия... и как тут с этим можно учиться? Моё сердце колотится от одной только мысли!

— Хватит, Саншайн, давай ты сможешь хотя бы туалет по надписям находить, ладно? Почитай ещё чуть-чуть, ради меня. К тому же что нам ещё делать? Хоть потратим время с пользой.

О-о, я бы придумала, как ещё можно потратить время, но... Ладно-ладно... Маффин! Буду читать. Уникальное "окно возможности" и всё такое. Ага. Так, значит... Дэрин Ду — видите, я имя выучила — значит, Дэрин Ду... переходила, ага, переходила мост, когда она… услышала... какой, мрачный... или? Какой, жалобный? Да. Жалобный плач... котёнка, 'Трапеции', которая... свисала... нет, висела, на чём, на побеге? А, на ветке. На ветке она висела. На середине моста. О-о, бедная Трапеция. Там наверное, глубина тысяча футов, а Трапеция так здорово ей помогла... автор же не убьёт Трапецию, нет?

— Не узнаешь, пока не дочитаешь, Саншайн.

Прочтёшь мне? Ну пожалуйста, ну прочти! Я только хочу узнать, спасёт ли Дэрин Ду Трапецию. А эквестрийский в другой раз выучу.

— НЕТ... если хочешь знать, что стало с маленькой Трапецией, ты должна прочитать это сама. Если не хочешь — останется висеть.

Ты. Такая. Злая. Злая-презлая. Злюка Злюковна Злобноштанова.

— Я не ношу штанов. И ты тоже. Так что читай давай.

Хорошо, ладно. Дэрин Ду... упавшее дерево... Трапеция висит... Дэрин Ду знала, что не оставит... не сможет бросить котёнка… поэтому она...

ЩЁЛК

Пересечь открытое пространство у моста Третьей улицы удалось без проблем. Пока в неё никто не стрелял — даже если в той башенке кто-то был, там, наверное, решили подождать, что будет. Венеция использовала на максимум скудный набор укрытий, представленных забором, уцелевшим углом обрушенного здания и остовом сгоревшего автомобиля. Это сильно напомнило ей кое-какие игры, в которые она играла в Гипернете; разница была только в том, что она НЕ была вооружена не то что до зубов, но и вообще хоть чем-нибудь, и нечего было надеяться на возрождение — если только кто-нибудь вовремя не дотащит её до Бюро.

Мысленно она проклинала себя за это: как глупо, как ненужно. Она ненавидела детей, а там был ребёнок. Она знала, что там будет ловушка и что всё это совершенно её не касалось. Но всё этот чёртов плач. Он не прекратится, и она не сможет его заткнуть. Даже если она развернется и уйдёт, она всё равно будет знать. Будет помнить. Хотелось бы ей, чтобы она этого не услышала, не просканировала.

Надо было вообще не приближаться к мосту на Третьей, а сразу идти к треклятому Эмбаркадеро.

Мост — то, что от него осталось — тянулся над тёмной, грязной, вязкой водой. Здесь, у моря, её металлический химический запах чувствовался особенно сильно. В видимом спектре кругом по-прежнему царила непроглядная темнота, но в инфракрасном можно было кое-что разглядеть. Она смогла определить местоположение мальчика — примерно на середине моста — судя по всему, он прятался в дыре в дорожном покрытии. Значит, там было и что-то, от чего он прятался, и это могло быть только в той башенке.

Она не совсем понимала, для чего понадобилось подобное сооружение. Возможно, когда-то мост был разводным, и в башенке находилась комната управления. А может, на другой стороне начиналась частная территория, и когда-то это действительно была сторожевая башня, с пулемётами и черносеточниками. Так или иначе, этот реликт из пластобетона (а может, даже из древнего цемента) там всё ещё стоял, нависал над дальним концом моста, как башня Саурона.

Венеция тщательно просканировала башню. Ничего. Ни-чер-та. Ни тепла, ни радиации, ни электромагнитных всплесков, ничего. Конечно, там толстый бетон, за ним даже включенный холосет не особо-то засечёшь. Но если там сидел снайпер, она бы видела тепловой след его тела. Если только он не в армейской “чёрной сетке”, конечно... но с чего бы солдату-черносеточнику сидеть на одиноком мосту в заброшенной части Сан-Франциско?

Если только кто-то не содрал костюм с черносеточника и не использует сам.

От этой мысли стало холодно. Технологии сеточников в руках рейдеров. Это худшее, что можно вообразить. Венеция тряхнула своими короткими кудряшками, выбросив эту мысль из головы. Нет. Мы туда не идём.

...И обнаружила, что ползёт, прижимаясь к земле, вдоль края моста. Распластавшись, она ползла к яркой точке, которая была мальчиком — или тем, что её сенсоры считали мальчиком — и откуда слышался плач. Теперь, в полной тишине, она отчётливо его слышала, ей больше не нужно было играть с сенсорами. Продолжая ползти в грязи и пыли, она время от времени бросала взгляды на бетонную башню.

Изучив её, Венеция поняла, что даже если она кого-то и заметит, то всё равно не сможет ничего с этим сделать. Куда ей, в самом деле, деваться, если что? Прыгать вниз, в чернильную воду? Так себе перспектива — падать будет чертовски больно, возможно даже фатально, учитывая, что внизу могут быть острые обломки.

Ещё раз: зачем она это делает? Ах, да — так же поступают пони. Первый шаг — не в том, чтобы выпить зелье, первый шаг — в том, чтобы решить стать лучше.... Ага-ага. На борту “Ауксезии” это звучало круто. На практике — не очень. Венеция Бертарелли пытается спасти плачущего ребёнка. Похоже, Сингулярность всё-таки наступила, лично для неё — сейчас Венеция вляпывалась в ситуации, совершала действия, два месяца назад для неё совершенно немыслимые.

Она была почти на месте. Правое колено болело, чёртова опухоль ещё и воспалилась, наверное, Венеция ободрала её обо что-то острое. Она никогда так не пачкалась за всю свою жизнь. Прямо перед ней в дорожном полотне зияла дыра, неровные края скалились искорёженной арматурой. На одной из погнутых металлических балок запеклась кровь, вероятно, кто бы там ни был внизу, он тоже был ранен. Ну просто чудесно. Венеция подползла к краю и осторожно через него заглянула.

Всё-таки её боевые импланты стоили своих денег. Мальчик — лет шести, может, семи, одетый как ниндзя — весь в чёрном. На ноге — кровоточащая рана, что объясняло засохшую кровь на арматуре. Он сидел, скрючившись, на широкой металлической балке, когда-то поддерживавшей бетонное полотно. На его спине был чёрный рюкзак, Венеция не смогла понять, что в нём, но оно определённо было тёплое, оно ярко светилось в инфракрасном… а также в электромагнитном спектре. Мальчик не видел её — он поднял голову и слепо уставился прямо насквозь.

Её сердце дрогнуло, когда она увидела лицо мальчика. У него было совсем не детское лицо. Слишком взрослое для его возраста, со шрамом на лбу и ещё одним на подбородке. Всего несколько целых зубов. Углы чёрного капюшона торчали слева и справа, как уши, делая юного "ниндзя" похожим на чёрного кота.
Венеция отодвинулась от дыры и осторожно прошептала:

— Эй, послушай. Меня зовут Венеция. Я тебе помогу. Я тут, рядом. Расскажи, что случилось?

Ответа не последовало, но она услышала, как мальчик перестал шмыгать носом; теперь он замер в страхе и тревоге.

— Я умею видеть в темноте, у меня имплантированный ПНВ. Я видела твой тепловой след из руин. У меня есть и другие импланты, поэтому я услышала, как ты плачешь. Скажи сразу, если здесь опасно.

Венеция внимательно наблюдала и за дырой и за башней. Не хотелось, чтобы её застали врасплох.

— Я... я не плакал. Я никогда не плачу, — раздражённо ответил мальчик.

— Хорошо-хорошо. Но скажи всё-таки, тут опасно? Я здесь, чтобы помочь. Тебе нужна помощь. Я смотрю, ты ранен.

На башне по-прежнему ничего не происходило. Комната наверху оставалась пустой и тёмной.

— Ты где? Да где ж ты, *б твою мать? Я тебя не вижу.

Однако, какой грубый ребёнок.

— Над тобой, на мосту. Рядом с дырой, в которой ты сидишь. Не хотела тебя пугать. — Венеция продолжала следить за верхушкой башни. От чего бы юный ниндзя прятался, если бы тут не было опасно? Башня, очевидно же.

— Я не боюсь. И не плакал. И уходи оттуда, снайпер тебя пристрелит!

Ну замечательно, там и правда был снайпер. Совсем здорово. А Венеция так надеялась, что это просто она переиграла в онлайн-игры. Она уставилась на башню. Ничего же. Абсолютно ничего.

— Слушай, парень... у меня имплантированы все виды сенсоров, какие только есть, и я слежу за башней с того момента, как вышла из руин — там ничего нет. Снайпер, скорее всего, ушёл. Давно ушёл. Давай, мы сможем…

...И тут же почувствовала, как отлетевшие осколки бетона злобно впились ей в ногу. Пуля ударила в полуметре от неё. И в башне при этом оставалось совершенно темно!

— Он не в башне, дура!

Мальчик говорил точно таким тоном, как “папки”, поучающие нубов в “Слотер-Страйк”. Венеция просканировала пространство на уровне земли. Едва угадываемое, быстро исчезнувшее пятнышко тепла в боковой пристройке у основания башни. След быстро таял, Венеция почувствовала себя дурой. В башне — это было слишком очевидно. Именно поэтому Мистер Снайпер и не использовал её.

— Подвинься, я спущусь!

Венеция переползла через край дыры, стараясь не напороться на торчащую арматуру. Мальчишка заверещал, что тут нет места, что он её порежет, чтобы она не смела, но было уже поздно, она спустилась, и она могла его видеть, а он не видел ничего, и он это знал. И кроме того, хоть он бы не признался, иметь союзника — это здорово.

— Сколько ты уже тут торчишь, дитя?

Венеция, держась за арматуру, нащупывала ногами балку.

— Я не ребёнок, мне уже почти восемь. Не знаю я, сколько. Мне надо туда.

Мальчик указал куда-то в сторону залива, но Венеция поняла, что он имеет в виду север. Было похоже, что он вот-вот заплачет. Быть храбрым в одиночестве — это одно, совсем другое — когда приходит неожиданная помощь. Его маска суровости была готова вот-вот треснуть.

Венеция начала разыгрывать привычную игру.

— Извини, юноша. Как я уже говорила, меня зовут Венеция. У меня армейские импланты. Я вижу в этой темноте, как при дневном свете, я полностью контролирую ситуацию и могу коннектиться к спутникам для воздушной разведки.
А ты, боец, что умеешь?

Ребёнок просиял от такого обращения. Он был явно из тех, кто ищет силы в собственных фантазиях.

— Я Шаркфин, по кличке “Нож”. Не лезьте ко мне, или я вас порежу! Эй, если ты такая взрослая, чего же ты под снайпера-то полезла?

Мальчик выпятил грудь, стараясь казаться взрослее. Но он не видел ничего перед собой, поэтому красовался перед балками моста. Венеция подавила смешок. Поддерживать в мальчике веру в себя было необходимо — если они хотели выбраться отсюда.

— Облажалась с разведкой, Шаркфин. Со всеми бывает. Кстати, спасибо за спасение. Так какая у тебя миссия? Транспортировка, полагаю, у тебя там в мешке что-то.

Венеция включила свой лучший “солдатский” голос — крутой женщины-майора из виденного несколько лет назад древнего до-коллапсного фильма. Вот это она отлично умела. Быть тем, чем надо, чтобы получить то, что хочется.

— Там мой пёс. С ним что-то не так. Джонас мне сказал, что за мостом живёт железячник. Он его починит.

Паренёк сурово поджал челюсть, но было ясно, что он на грани эмоционального срыва.
Венеция снова просканировала мешок. За всё это время оттуда не донеслось ни звука. Рассеянное тепловое излучение, но слабее, чем должно быть от животного. И явные источники электромагнитных возмущений. С такого расстояния она видела их как рой сияющих точек. Выглядело знакомо. Как вычислительные узлы домашнего ИскИна в стенах особняка.

Киберпёс — вот оно что. Стоило догадаться. Искусственное животное — пёс, сделанный на фабрике из живых клеток, механического скелета и квантовой электроники. Стоящий небольшое состояние. Но откуда у мальчишки из фавелы такое сокровище? Вот что было непонятно.

— Как зовут твоего пса, Шаркфин?

Мальчик должен продолжать говорить. Это помогает людям справляться с эмоциями. Обычно. Венеция подрегулировала сенсоры и фильтры восприятия, чтобы быть уверенной, что если снайпер — или кто-то дружественный — двинется в их сторону, она узнает об этом первой.

Эмоциональное состояние мальчика стало стабильней — процентов на двадцать, согласно табличке у неё на периферии зрения.

— Джейк. Моего пса зовут Джейк. Он сбежал от хозяев, и я его подобрал. Он мой лучший друг. Но сейчас ему плохо.

Теперь понятно, откуда у Шаркфина киберпёс. Джейк, скорее всего, был умён и — должно быть, с ним плохо обращались. Сбежал и нашёл себе новый дом. Она слышала, что киберживотные иногда так делают, и каждый раз задавалась вопросом, как им удаётся обходить программу.

Венеция изучала ферменную конструкцию под мостом в поисках другого выхода. Она открыла Гипернет — в невидимом режиме, конечно — и отправила поискового демона найти всё, что есть в открытом доступе по мосту на 3-ей улице. Чертёж бы ей очень пригодился.

— Финн, твой пёс умеет говорить? Он делает то, что ты ему прикажешь?

У некоторых киберживотных было достаточно процессорной мощности, чтобы не только понимать речь, но и составлять простые фразы. Венеция даже слышала о животном с мозгами полноценного стационарного квантового компьютера. Оно выглядело как маленькая тёмно-синяя кошка, имело индекс разумности 108 и встроенный эмулятор нескольких совместимых игровых систем. Лис ей про неё рассказывал. О ней часто упоминали на форумах.

— Да, Джейк очень умный. Он любит слушать истории и сам умеет их рассказывать. Но я приказал ему молчать, потому что нам надо двигаться тихо. Он хороший пёс. Очень хороший. Он мой самый лучший друг.

Хорошо, значит, пёс будет молчать и, вероятно, будет слушаться. Это хорошая новость. Поисковый демон вернулся с несколькими чертежами моста — старыми и не совпадающими между собой. Ещё одна хорошая новость — под мостом в середине проходили служебные мостки для техобслуживания. Одна секция моста когда-то давно, когда под ним ещё ходили корабли, была подъёмной. Стало понятно, для чего та башня.

Венеция попыталась глубоко наклониться и заглянуть под балку, чтобы понять, сохранились ли ещё эти мостки. По большей части — да, но часть секций обрушилась. Причём на дальней стороне, на стороне снайпера. Отлично, с той стороны к ним не придут. А может... они с мальчиком даже смогут вернуться на ту сторону, с которой пришли. Через мост всё равно не пройти. И даже если бы они смогли, на том берегу их ждали враги. Им с мальчиком надо было возвращаться.

— Слушай, Шаркфин. Твоя миссия очень важна, но нам здесь не пройти. Нам придётся повернуть назад и вернуться в безопасное место.

Венеция надеялась, что мальчик не станет возражать.

— Нет. Я должен спасти Джейка!

Конечно, мальчик не прислушался к голосу разума. Каким бы храбрым он ни был... ему было всего восемь лет.

— Шаркфин, послушай!

— Не хочу слушать, я должен попасть на ту сторону, к железячнику!

— Я — такая же, как твой пёс, Шаркфин. Смотри, я могу доказать. Потрогай мой лоб. Вот здесь, давай.

Венеция схватила его руку и положила на один из Скитальцев. Фин пытался сопротивляться, но, скрючившись на балке под арматурой, долго бороться не смог.

— Видишь: я тоже частично искусственная. Поэтому я вижу в темноте, поэтому знаю, что твой пёс умеет говорить — он тоже частично искусственный. Как я.

До мальчика медленно дошло. Он попытался сорвать бугорок импланта с её головы, проверяя, настоящий ли он. Когда он дёрнул, это отдалось в шее. Перед глазами вспыхнул невыносимо яркий образ его руки.

— Ай! Ты чего, это мои глаза!

— Извини!

Это была искренняя неловкость — на 93%, как показывала система.

— Я очень-очень сильно извиняюсь. А ты что, правда как Джейк? Ух ты!

Это была победа. Венеция улыбнулась в темноту. Он очень любил своего пса, поэтому подсознательно симпатизировал всем киборгам. Сыграв на этом, она легко завоевала его доверие.

— Ага, я такая же, как Джейк.

Она кончила изображать “товарища майора”, переключившись на “милую и добродушную”. Теперь она играла на чувствах ребёнка к своему любимцу.

— Мы, искусственные, друг друга хорошо понимаем. Я тоже хочу помочь Джейку. Думаю, мы сможем найти способ помочь ему, не пересекая этот мост. Если мы пойдём туда, Джейка отберут или уничтожат.

Это не говоря о том, что их самих убьют, и, если Роуз Вейл говорила правду, возможно съедят.

— Так что лучше вернуться и попробовать сделать по-моему. Давай вместе спасём Джейка, ладно?

Должно сработать. Мальчик немного помолчал.

— Ладно.

Ему, конечно, было восемь, но глупым он не был. Глубоко внутри он понимал, что ничего не выйдет, но из упрямства продолжал держаться своего плана. Венеции приходилось видеть, как подобным образом вели себя люди постарше Финна на десятки лет, возглавлявшие крупные корпорации.

— Хорошо, Шаркфин, вот мой план: мои механические части говорят мне, что под нами есть мостки. Если доберёмся до них, то с их помощью сможем выйти на безопасный берег. Как только окажемся там, то сможем подумать, как отремонтировать Джейка. У меня есть знакомые, которые смогут помочь. Как тебе такой план?

Она сильно сомневалась, что Лис захочет ей помочь, но стоило попробовать. Если же нет... была ещё пара идей. В любом случае, истинной целью плана было любым способом вернуть ребёнка домой живым.

ЩЁЛК

— ...а знаешь, МФФНннАмММ, оказывается, простая еда... может быть такой вкусной. (Чавк) МФФ МФФ Ам, ням.

Кажется, Роуз сейчас правду чавкает: хотя это всего лишь люцерна с тимофеевкой, но вкус поистине потрясающий. Мне так понравилось, люцерна добавляет такие тонкие фруктовые нотки...

— Тебе не кажется, что это скорее одуванчики? Не стоит их недооценивать. Тут иногда попадаются одуванчики — и ощущение от них, как от изюминки в овсянке.

— Овсянка? С ума сошла? Овсянка с сеном и рядом не лежала. Вкус сена намного богаче, глубже... И я не люблю изюм, Ньюмун.

— Нет, Лаванда — так понимаю, Ньюмун хотела сказать другое. Изюминки в овсянке — они как маленькие искорки вкуса. Одуванчики в сене — это примерно то же самое, каждый раз как маленький сюрприз, это поддерживает интерес к еде. Когда попадается одуванчик, мой рот такой 'Ва-ау', и все другие вкусы тоже становятся ярче. Они придают вкусу разнообразие.

— Сноуфлауэр, ты не поняла. Я НЕ ЛЮБЛЮ изюминки.

Это была метафора, Лаванда. Изюм тут ни при чём. Это вообще про маленькие вкрапления неожиданного вкуса, неважно, какие.

— Да, Лаванда, именно это я хотела сказать. Для меня — каждая изюминка это как маленький сюрприз. Одуванчики в сене — они ощущаются так же, они сильно облагораживают вкус сена.

— Я не люблю сюрпризы. Я люблю, когда еда — то, чем кажется. Поэтому я выбираю все одуванчики, и овсянку предпочитаю без изюмин. Я люблю овсянку, которая овсянка и сено, которое сено.

Лаванда, ты что, серьёзно? Ты предпочитаешь чтобы всё было... безо всего? Ни посыпки на мороженом, ни шоколадных крошек в печенье?

— Не перегибай, Саншайн. Печенье с шоколадной крошкой... Это другое. Это именно такое печенье, с шоколадом. Неразделимое понятие. Но — да, я не люблю мороженое с посыпкой. Просто мороженое, пожалуйста, с одним вкусом, а не так чтобы ложку того, ложку этого. Я люблю, когда еда однородная. это... умиротворяет как-то. Не знаю. Но это так.

— Она всегда такая была, Саншайн, даже человеком. Даёшь ей тарелку с разной едой, и она будет тщательно выбирать что-то одно, пока не подъест, а потом другое. Семью Н’го это просто до бешенства доводило, не вру — они же так старались из Гарантированных Рационов и из того, что могли вырастить, сделать что-то изысканное. Они её всё учили, съешь немножко того, немножко этого, вкуснее будет, но ей зачем-то так нужно.

— Эй, мне так нравится, понятно?

Лаванда, не думаю, что понибудь тебя осуждает, просто это непривычно и мы это пытаемся понять. Необычное всегда... так интересно. Вот и всё.

— Саншайн, ты закончила?

Да, Роуз, я наелась. Ужин хоть и простой получился, но плотный. Полное брюхо.

— Я доем? У меня ещё осталось место.

Конечно, давай... знаешь, странно. Мы едим салат утром, днём и вечером — и не надоедает же! Почему бы это?

— Мы много всякого разного едим, Саншайн. На завтрак вот были вафли...

— С черникой! Не забудь про чернику, Лаванда!

— Как можно! Я собрала её с вафель и съела отдельно. О чём ты, Роуз, не преминула всем растрепать.

— Эм... Извини, если так.

— У нас на завтрак были маргаритковые сэндвичи с трюфелями и соусом песто! Вот это — королевская жратва!

— Ой, я забыла совсем! О, да, те сэндвичи мне понравились. А ещё пирог был!

Как же ты могла забыть про песто с маргаритками и трюфелями, Роуз? Это, наверное, был лучший наш завтрак в Бюро. Даже лучше, чем суп из ячменя с шампиньонами!

— О... суп — это было нечто. Мой личный фаворит, Саншайн. Он мне понравился даже больше вчерашних сэндвичей. А сэндвичи мне понравились очень-очень. И пирог.

Хмм... ну ладно, наверное, мы всё-таки едим не только сено. Вообще-то, не считая сенных оладьев, в чистом виде мы едим его не так уж и много. Так что этот ужин в некотором роде особенный.

— Я говорила с местным диетологом. Если я правильно поняла, мы, эквестрийцы, способны неограниченное время жить на одном только сене, как когда-то земные лошади. Это эквестрийский аналог нашего правительственного Гарантированного Рациона: если ты нищий, или настали тяжелые времена... или у тебя просто непритязательные вкусы, ты идёшь и пасёшься, где хочешь. В Эквестрии никто не голодает. Еда растёт абсолютно везде. Ну, кроме как, разве что в пустыне можно оголодать. Но это постараться надо. И захотеть. Так что единственный смысл приготовления всех этих супов, пирогов и прочих печенек — побаловать себя. Радость. Пони едят приготовленную еду, потому что это вкусно. Эквестрийцы — прирождённые гедонисты. Я так подозреваю, это главный двигатель прогресса в их обществе.

Значит... В Эквестрии еда — двигатель прогресса, так, Сноуфлауэр?

— Ну, не совсем уж так буквально, но... да. В основном. У них такая же ситуация не только с едой... они контролируют погоду, поэтому могли бы круглый год жить на улице, договорившись только, чтобы не поливать никого дождём или снегом. Можно было бы создать зону вечного лета — в качестве общей спальни, зону вечной зимы — в качестве холодильника, и вообще ничего не строить. Но ведь нет. Они любят строить. Они любят творить. Они делают это, чтобы усладить свои чувства. Поэтому я и говорю — прирождённые гедонисты.

Так, завтраковый... эммм... УЖИНОВЫЙ клуб? Что думаете? Снежинка правду говорит? Мы гедонисты?

— Саншайн, я так — точно! Мне нравится видеть, нюхать, пробовать всякие классные и вкусные штуки. Это всё, чего я хочу. Классные, вкусные штуки! Вроде тебя!

— К-х-х! Вы, двое, у меня от ваших отношений скоро диабет будет.

— У эквестрийцев не бывает диабета, Мидоудаун. Наши тела более качественной сборки, чем у земных существ.

— Спасибо, Сноу. Блин. Так значит, я гедонистка? Я вот так не думаю — не сильней, чем до конверсии.

— Я, конечно, люблю пожрать, кто не любит, но не делаю из еды культа.

— О, вот я точно куда большая гедонистка, чем была раньше. Тебе не кажется, Голденрод?

— Эммм... ну, Аква, до того как мы конвертировалась... ты была карьеристкой. Такая 'давай-давай', вперёд и вверх по карьерной лестнице и всё такое... а теперь ты подуспокоилась, реально стала добрее, а главное, научилась наслаждаться жизнью. Ты очень сильно изменилась. И да, я бы сказал, немножко гедонизма в тебе теперь есть.

Как насчёт тебя самой, Сноуфлауэр? Ты, конечно, больше интеллектуалка... ты как, сама-то подходишь под свою теорию?

— Очень на то похоже, Саншайн. Да, признаю: я люблю пользоваться мозгами. Мне нравится многое знать, нравится быть умной. Я много времени трачу на размышления. Но... я заметила, что теперь, когда мы едим, процесс полностью меня поглощает. Все мысли пропадают, пока я ем. Как на обед — так мы все гедонисты.

Ханидриззл?

— О боже, да! Я вчера не могла наесться пирогом. Дайте мне пирог — и я счастливая пони!

Окей, тогда ты, Лаванда. Мы уже поняли, ты не любишь смешивать вкусы. Но когда ты что-то ешь — или видишь, или слушаешь музыку и так далее — ты чувствуешь, что тебе хочется больше, больше... Нет, не так. Ты чувствуешь большую вовлечённость во всё это? Ты искренней ублажаешь свои чувства, когда ты пони?

— Эм-м, да. Пожалуй, да. Как вот сейчас с люцерной. Она прямо-таки взрывается на языке своим богатым насыщенным вкусом, становится не до глупых вопросов, будто весь мир исчез и осталась только люцерна.

Поэтично сказала. Хорошо. А ты, Ньюмун?

— Э-э... Ощущаю примерно то же, что и Мидоудаун. Нет, поймите меня правильно: это прекрасная, восхитительная еда, но... всего лишь еда. Я не испытываю никаких таких... сверхъестественных, как бы сказать... ощущений, о которых вы говорите. То есть, я тоже всё это ощущаю, и мне всё это нравится, да, и у пони все чувства правда выкручены до 110%... О, Луна, нет, до 140%, с отвалом регулятора, но... иногда это слишком интенсивно.

— Да! Именно это я хотела сказать, Ньюмун! Чересчур, больше чем надо, просто… слишком. Как бы вам объяснить... Я любила тонкие оттенки — и цветов, и вкусов, а теперь весь мир будто выкрутили на максимум. Как по мне, это не очень хорошо. Может, я со временем привыкну, но пока это единственное, что омрачает новую жизнь.

Хм-м. Надо же, Мидоу, первый раз слышу какой-то негатив, первый раз, когда новопони заявляет, что жизнь стала хоть в чём-то хуже. Звучит нехорошо.

— Я не в негативном плане, Саншайн. Я не жалуюсь, о нет. Просто... Я не почувствовала тех “пищевых оргазмов”, о которых вы говорите, поэтому чувствую себя обделённой.

Может... Может, всё это — в наших головах? Или, может, твоё время ещё придёт. Не знаю. Может ... нет, не знаю, что сказать.

— Да и ладно. Нет, правда. Что есть, то есть.

Значит, мы выяснили, что теория Сноуфлауэр работает для большинства пони за этим столом, но... не для всех. Интересно, что эквестрийские учёные скажут про идею, что их цивилизация построилась на любви к вкусняшкам!

ЩЁЛК

Маму Шаркфина звали Сьюзен, и она была безмерно благодарна Венеции за возвращение сына. Они жили в хорошо сохранившемся офисе, превращённом в подобие крепости. Несколько дюжин семей, объединённых в тесное сообщество. Общие ресурсы и всеобщая забота друг о друге.

Охрана впустила Венецию и Шаркфина, как только те объяснили ситуацию, Венеция сразу же стала героиней, спасшей ребёнка. Обратный путь вышел бедным на события, как только она придумала способ добраться до служебных мостков — при помощи правой штанины комбинезона. Она разрезала ткань “волшебным” ножом Шаркфина, связала прочную штанину петлёй и, держась за неё, перебралась на мостки. Ей пришлось держать мальчишку, чтобы он смог ухватиться, и говорить ему, где именно шарить в темноте, но чудо случилось, и они добрались до мостков живыми.

На другой стороне они продолжили не отсвечивать, и, так как теперь Венеция знала примерное местоположение “Мистера Снайпера”, они смогли достичь руин, прикрываясь обломками зданий.

Наградой была еда — Венеция с удивлением обнаружила, что голодна, и хотя суп был даже близко не похож на то, к чему она привыкла, она проглотила его с прекрасно отрепетированной улыбкой. Суп был странный, вонючий и противный, но сытный, и она прекрасно знала, что в фавелах радуются и такому.

После еды, когда Шаркфин немного оправился после своей личной “награды”, Венеция решила посмотреть, что может сделать для киберпса. Надо признать, ей и самой было любопытно, а уж Лис ради такого из шкуры бы вылез.

Но это было не главное. Мальчик не испугался гнева своей мамы, своей деревни, и самой смерти — ради того, что он считал своим лучшим другом. За свою жизнь Венеция никогда раньше не встречала такой крепкой привязанности. Будет больно увидеть, как такое чувство угаснет. Это будет... неправильно. Неправильно. Она попыталась осознать новый смысл этого слова. Это как “нечестно”, только... не так раздражает. Как любопытно.

Искусственное животное выглядело как пёс — жёлтый, цвета реплицированной лимонной дольки в баре “Ауксезии”. Венеция совершенно не разбиралась в собаках и не представляла, какую породу пытались изобразить разработчики. У пса была плоская морда с широкими свисающими щеками, придававшими ему комичный вид.

Киберпёс лежал на боку на старом покрывале на полу главной комнаты в секции, принадлежавшей Шаркфину и его матери. Здание было огромным, каждой семье досталось на удивление много места. Сьюзен принесла набор ржавых инструментов, чтобы хоть как-то помочь. Поскольку пёс по большей части состоял из живой плоти, это скорее было жестом поддержки, чем реальной помощью.
Венеция послала в Гипернет поискового демона со снимками пса. Пока результаты не пришли, ей предстояло изучать “Джейка” самостоятельно.

— Друг! Мне плохо. Расскажи мне сказку. Я люблю сказки.

Жёлтый пёс говорил глубоким мужским голосом с весёлыми нотками. Не типовым синтезатором из бесплатного набора — значит, это либо спецзаказ, либо его создатели как-то договорились с “Интеллиджент Дизайнс”. Последнее означало очень дорогого пса.

— Вы сможете спасти Джейка? Вы обещали, что поможете ему! Вы обещали!

Мальчик, как и все дети, считал её слова нерушимой гарантией.

— Он постоянно это повторяет!

Пёс повторил те же самые фразы, которые Венеция только что слышала.

— Шаркфин, я сказала — я думаю, что смогу помочь, и именно сейчас я это и делаю. — Венеция постаралась проявить терпение. — Я послала демона... это вроде помощника... в Гипернет, найти всё что можно про этого пса. Пока он не вернулся, я хочу осмотреть Джейка, ладно?

— Эм-м... моего сына зовут Финли. Ты опять представился людям выдуманным именем?

Сьюзен ещё даже не начинала прощать сына, она была в гневе, тот сбежал посреди ночи и едва не поймал пулю.

— Ты НЕ какой-то придуманный бандит, ты ребёнок. Ты мой сын, Финли.

— Шаркфин не бандит! Он НИНДЗЯ, он дерётся с плохими парнями и спасает людей с помощью волшебного ножа!

Финли очень твёрдо верил в свои фантазии — или изображал, что верит.

— К тому же, Джейк защитил бы меня!

А вот логика у парня, похоже, оставляла желать лучшего.

— Финли, Джейк сломан. Ты нёс его в рюкзаке у себя на спине. Ну вот что мне с тобой делать?

Сьюзен очень устала и только что до этого страшно переволновалась. Финли стал спорить и вскоре они перешли на повышенные тона.

— Простите, простите! ЭЙ!

Сьюзен и Финли уставились на Венецию.

— Возможно будет лучше, если вы ненадолго оставите меня одну, чтобы я спокойно осмотрела Джейка. Я пока не знаю, что с ним, и мне надо сосредоточиться. Большинство моих инструментов — здесь.

Венеция постучала по имплантам, на которые Сьюзен глядела как зачарованная с самого её прихода.

Финли спорил, клялся, что будет сидеть тихо, придумал дюжину неоспоримых причин, почему должен остаться, но Сьюзен вывела его из комнаты.

— Венеция, если вы можете починить пса моего сына, знайте, он для него — целый мир. Но я не особо надеюсь. Просто спросите его. Он сам вам скажет.

С этими загадочными словами Сьюзен закрыла дверь, оставив Венецию наедине с киберпсом.

Демон всё ещё не вернулся. От инструментов толку не было — если только она не собиралась разделывать Джейка на жаркое к рису. Он был не роботом — не совсем роботом. По большей части он был сделан из мяса, со скрытыми внутри механическими частями, и даже те в основном были псевдоорганическими. Такое не починишь ржавыми пассатижами м крестовой отвёрткой.

Оставалось только одно.

Спросить у пса.