Стальные крылья: рождение Легиона

Глава 19: Дом, где нас не ждут

Мягко постукивая колёсами по едва заметным стыкам рельсов, поезд нёс меня на восток.

Сборы не отняли много времени – мне понадобилась лишь небольшая седельная сумка со всем необходимым в поездке, да карандаш с бумагой. Графит вновь отсутствовал, в очередной раз по долгу службы исчезнув на целую неделю, и мне пришлось погоняться за бегающим по городку Спайком, носившимся по городку со сворой каких-то животных на поводках. Звери, здорово напоминающие домашних питомцев моих подруг, словно обезумели и с нездоровым блеском в глазах волочили за собой распяленную на полотняных ремешках фигурку дракончика в сторону реки. Я, конечно, попыталась их догнать, но ни окрики, ни сердитое пыхтение не смогли остановить этот бешеный цирк, и мне пришлось помотаться по городку, пока, наконец, моё злобное рявканье не шугануло прочь вовсю веселившийся зоопарк, впечатавший Спайка в растущий посреди дороги немолодой тополь. Естественно, поводки тотчас же перепутались, и фиолетовый варан-переросток, тащивший с собой мерный стакан с кучей дешёвых, скверно огранённых камней, оказался прикрученным к стволу дерева в окружении шумной звериной толпы. К тому времени, как я доскакала до этого филиала Дуровского театра[1], Спайк уже освободился и, зачем-то пожертвовав самый дешевый из своих кристаллов кобылке-скауту, брёл обратно к тополю, где весело бесилась звериная толпа. Мелкая бежевая кобылка, чья мордочка буквально тонула в россыпи солнечных веснушек, спускавшихся на лоб и нос из-под огненно-рыжих волос, собирала пожертвования в пользу раненых воинов, пострадавших в результате недавних конфликтов, громко звеня бутафорскими медалями и значками, густо усеивающими ее ярко-алую перевязь. Отсалютовав обрадованному пожертвованием жеребёнку, я бросилась к распутывающему ремни дракону, положив себе пожертвовать этому представителю скаутского движения все кристаллы, которые завалялись у меня дома. Кристаллы в качестве валюты были не так популярны, как биты, и их курс к последним определялся больше покупателем и продавцом, причем каждый раз – индивидуально, служа эдаким аналогом мелочи или разменных монет. Конечно, в этом случае речь шла лишь о неограненных кристаллах, имевших вид симметричных многогранников, ведь мало-мальски ограненные камни, да еще и способные содержать в себе магию, расценивались уже как настоящая денежная единица, и требовали к себе уже совершенно иного подхода, иногда служа эдакими аналогами банковского чека, на плоской поверхности которого владельцы выбивали свои инициалы или какой-либо знак. Я же принципиально отказывалась иметь дело с чем-либо, кроме золота или долговых поручений с четко указанными на них суммами, не позволяя кантерлотским банкирам наживаться на Легионе игрой на разнице курса кристаллов и других валют. Обуреваемая желанием оторвать фиолетовой ящерице ее чешуйчатый хвост, я все же притормозила возле красной коробки для пожертвований и бросила в неё пару битов, вновь подмигнув обрадованной кобылке, радостно завертевшей украшенным ленточками хвостом. Судя по звону, копилка была практически пуста, что крайне меня удивило – обычно пони не скупились при сборе средств на какие-либо общие нужды, но в тот момент в ней находилось всего несколько кристаллов да пара моих монет. Что ж, похоже, скаутское движение, основанное после недавней Северной Войны, ещё не набрало достаточно сил, и сбор пожертвований в пользу инвалидов и ветеранов боевых действий шёл пока ещё слишком туго, и, честно говоря, я понадеялась, что это начинание так и останется благим начинанием, заглохнув без подпитки самой причиной своего создания – потока раненных и покалеченных в боевых действиях пони.

В конце концов, мне хватило и встречи с Вайт Кейк.

За дешевый, выработавший свой ресурс светящийся кристалл, обмельчавший потомок древних ящеров, унаследовавший от них, в том числе, и бесившую меня жадность, согласился отправить мое сообщение принцессе даже в отсутствие Твайлайт, укатившей куда-то в гости, к своей подруге-принцессе. Я никогда не видела этого аликорна и, честно говоря, даже не стремилась, заразившись предвзятым отношением к ней от своей подруги и наставницы – воля ваша, а в том, чтобы промывать магией мозги, и впрямь есть что-то нездоровое, за что много тысяч лет назад обладателя такого дара непременно бы ждал гостеприимно потрескивающий костерок. Две богини-правительницы же безвылазно сидели в Кантерлоте, вновь погрязнув в каком-то сиюминутном дипломатическом кризисе, и достучаться до них можно было лишь с помощью моего фирменного стиля – попросту открыв копытом дверь.

Но, как я уже говорила сама себе, не всё, что можно делать – делать нужно.

Едва слышно позванивали чашки и бокалы в миниатюрном баре, вделанном в стену купе – мои провожатые не поскупились и сняли нам целую комнату на колёсах, в которой нашлось место и для откидных коек, и для матерчатых, стоящих вдоль стен диванов, и для длинной, прикрытой темной шторкой полки, на которой томилась подборка из поучительных книг, ждущих своего читателя – долгих и скучных, как и сами путешествия из одного конца страны в другой. Романтики воспевали дорогу, упиваясь самыми обычными и, казалось бы, довольно банальными для любого обывателя вещами – пережив тысячелетия, они все так же радовали путешественников, вверивших себя объятьям упругих диванных подушек, весело подбрасывающих их тела, жестким, стоящим коробом простыням и колючим, волосатым одеялам… И подстаканникам, сжимающих в своих тисках круглые, без единой грани, стаканы. Увидев это чудо, я долго не могла поверить, что все это происходит со мной на самом деле, но судя по тому, как остальные сопровождающие меня пони ловко управлялись с этими непременными атрибутами долгих путешествий по железным дорогам прошлого, вряд ли это было хорошо разыгранной сценкой.

– «Все в порядке, Раг?» – внимательно посмотрела на меня белая кобыла. Стоун "Френа" Стик – как оказалось, хотя Сталлионград и позиционировал себя чуть ли не как отдельное государство, связанное с остальной Эквестрией союзническим договором, на деле он все больше и больше казался мне автономной областью, в которой были широко представлены эквестрийский язык, культура, наука и творчество. Не в силах противостоять «мягкой» экспансии принцессы, город-государство[2] не изменил своему духу, но смог органично впитать в себя все то, что посчитал полезным, все, что смогло прижиться на его земле, среди населявшего его народа. Одним из примеров этого дуализма стали имена – вместе с обычными для пони двойными именами, в которых одно из слов совсем не обязательно было «фамилией», и в понимании тех же людей, бывших скорее прозвищами, сталлионградцы имели и третье, «личное» имя, известное лишь близким, знакомым да вездесущему бюрократическому аппарату, как оказалось, покруче, чем в Эквестрии, пронизывавшему всю жизнь этого «полиса». Благодарно кивнув, я приняла у нее наполненный горячим взваром стакан и принялась понемногу прихлебывать сладковатое, отдающее овсяной кашей варево, неловко отводя глаза от сидевшего напротив меня «куратора», удивленно глядевшего, как неловко я держу двумя копытами горячую, несмотря на металлический подстаканник, посуду. Что ж, теперь было понятно, что мои бывшие сородичи, как и прочий эквестрийский народ, были отнюдь не чужды хотя бы такой, «бытовой» магии, как копытокинез, позволявший удерживать на весу легкие предметы, «прилипавшие» к роговой поверхности копыт.

– «Ты точно в порядке, Крылышки?».

– «Эммм… Да-да. Не обращайте внимания, соратник Френа» – потупилась я, ощущая себя крайне неловко под прицелом двух десятков глаз, внимательно разглядывавших меня со всех концов купе – «Просто последствия недавней травмы головы. Говорят, мне еще долго придется учиться «нормально» держать вещи в копытах. Да и глупости иногда говорить начинаю, а еще – забываю то, что помнила очень давно, хотя последние полгода-год помню отлично…».

– «Да, похоже, ты и впрямь меня забыла, раз обращаешься ко мне столь официально» – озабоченно покачала головой кобыла. Увидев ее впервые, я тотчас же вспомнила ту старую, пожелтевшую фотографию, найденную мной на дне мешка, с которым я выплыла из реки. На ней она была немного моложе, но так же, как и сейчас, озабоченно хмурилась, глядя в объектив – «Что ж, я обязательно об этом сообщу нашему врачу. Ну а нас, нас-то ты помнишь?».

– «Только морды, да и то не всех» – сокрушенно развела копытами я, и если бы не мгновенная реакция этой уже не молодой земнопони, непременно обварилась бы горячим киселем – «Ой! Вот, видите? Когда я волнуюсь… В общем, всегда происходит какое-нибудь недоразумение. Нас даже сравнивают с Дэрпи Хувз – она моя подруга, и тоже выделывает всякие смешные и несуразные шутки, и тоже пострадала во время взрыва, поэто…».

– «Ага. Забыть своих старых соратников и наделать новых друзей – как это на тебя похоже, Раг!» – перебив меня, презрительно фыркнул один из валявшихся на кровати пегасов. Черно-белый, высокий, с красивыми, длинными, мохнатыми ногами, он выделялся среди прочих сталлионградских «недопегасов» своей красотой и решительным, хотя и несколько нервозным поведением, изо всех сил демонстрируя задатки лидера всей этой группы – «Как это знакомо! А эта твоя новая, «не совсем нормальная» подруга уже знает, что ты в любой момент предашь ее, как и своих прежних товарищей?».

– «Ты не прав, Гром!» – поднявшись с откинутой спальной полки, нежно-розовая кобыла-альбинос соскочила со своей постели, с которой она весь вечер следила за мной, прикрываясь немаленьким томом «Bolshoy Stalliongradskoy Entsiklopedii», и подбежав ко мне, легко и беззаботно обняла меня, прикрывая своим крылом от возмущенного взгляда пятнистого жеребца – «Нельзя ее вот так вот обвинять во всем том, что мы слышали. В конце концов, слухам верить нельзя, и… И это не по-товарищески, в конце-то концов! Вот вызовем ее на собрание, где и спросим обо всем – тогда и только тогда мы сможем что-то решить!».

– «А ты спроси ее, помнит ли она тебя, Соя! Спроси!» – перевернувшись пузом вверх, пегас сложил на животе все четыре ноги и сделал вид, что собирается уснуть – «Посмотрим, как ты тогда запоешь!».

– «Ну…» – я с неловкостью покачала головой, смущенно глядя на отстранившуюся от меня розовую пегаску – «В общем, какие-то моменты, отдельные морды, но… Ничего конкретного. Вот мисс Стик помню – кажется, она стоит возле… Возле… Возле памятника какого-то! А вот остальных – вряд ли. Когда пытаюсь вспомнить – все как в тумане».

– «Значит, «мисс Стик», да? Похоже, и впрямь, дело швах!» – отстраняясь от меня, констатировала Соя. Чуть полноватая, коротконогая, она, казалось, ничуть не стеснялась своей внешности, признаться, обладавшей каким-то странным шармом, и вела себя со мной гораздо свободнее, нежели другие. Внимательно посмотрев мне в глаза, она оскорблено фыркнула и взвилась под потолок, откуда спикировала в свою постель – «Что ж, ну раз и меня тут не помнят, то и мне больше от нее ничего не нужно!».

– «А я тебе говориииииил…» – издевательски протянул черно-белый красавчик, упираясь ногами в нависавшую над ним стенную панель, в разложенном виде, служившую днищем для откидной кровати – «Говорил тогда, говорю и сейчас. Но кто меня слушает?».

– «Эмммм… Прости, Соя, но…» – я приподнялась, желая хоть как-то загладить свою невольную вину, но села обратно, напоровшись на предупреждающий взгляд белой земнопони. Куратор этой группы отрицательно покачала головой и сделала успокаивающий жест копытом, призывая меня не торопиться и дать своим старым приятелям, которых я, увы, совершенно не помнила, еще немного времени.

– «Плевать!» – донесся из-за темно-зеленой обложки злой, расстроенный голос альбиноски – «Можно подумать… Да не очень-то и хотелось, понятно? И кстати, Раг, тебе эти линзы не идут, ясно?!».

– «Линзы? Какие линз… Ах да, линзы!» – я едва не свалилась с дивана, почувствовав, как мощное чувство опасности и предостережения, толкнулось мне в голову. Похоже, выдрыхнувшись за долгую зиму, словно медведь, Древний выполз, наконец, из своей берлоги и вновь принялся усердно вмешиваться в мою жизнь. Я не протестовала – несмотря на вроде бы начавшую налаживаться жизнь, я чувствовала себя до странности неуверенной и одинокой даже среди толпы дружеских морд, когда не ощущала ручейки эмоций, согревающих и ободряющих, критикующих и подбадривающих меня изнутри.

«Что ж, привет, старик. Ты даже не представляешь, как я скучала без тебя. А мы тут в Сталлионград едем, кстати!».

– «Хватит, ребята!» – строго произнесла Стоун Стик, внушительно постучав копытом по резной спинке дивана, утихомиривая зашумевших подопечных. Под ее строгим взглядом спорщики затихали и, разойдясь кто на диван, кто в откидную кровать, принялись негромко переговариваться, кидая на меня странные взгляды – «Уверена, она нам все расскажет, когда сочтет, что готова поделиться своей историей. Правда же, Раг?».

– «Эмм… Да, соратник Френа».

«Кто же это такая? Искусственно выведенная пегаска-альбинос – почему я не помню ее? Почему это тело помнит Брайта и его темные эксперименты, но не признает эту беловато-розовую, словно фламинго, кобылку?» – мучительно раздумывала я, спрятав мордочку за стаканом с киселем и лихорадочно обшаривая глазами купе. Каждый раз мой взгляд натыкался на чьи-то глаза, придирчиво рассматривающие мою, сжавшуюся в уголке дивана, фигурку. Каждый из десятка сталлионградских пегасов, о которых я лишь слышала и читала в газетах, непременно бросал на меня косой взгляд, словно мечтая о чем-то спросить… И не решаясь – «Ее зовут Соя, и судя по ее поведению, она достаточно хорошо знала ту, прошлую обладательницу этого тела. Так может быть, в этом дело? Может, они были по-настоящему близки, и… Ох-ох-ох, не к добру все это! И чем я только думала, когда соглашалась на эту поездку? Она уже обратила внимание на мои глаза – и что же дальше? Боюсь, меня быстро раскусят, и тогда… Думай, Скраппи, думай!».

Но больше меня никто ни о чем спрашивать не стал. Словно удовлетворившись полученными от меня объяснениями, пегасы занялись своими делами, призванными скоротать длинную дорогу. Кто-то читал, кто-то играл в шахматы, трое из моих бывших соотечественников, вытащив из седельных сумок тетради и учебники, принялись прилежно водить по бумаге перьями толстых ручек, под одобрительным взглядом «соратницы Стоун «Френы» Стик» – вся атмосфера, царившая в вагоне, живо напомнила мне лубочные сценки из старых фильмов про прилежных учеников-старшеклассников, вместе с руководительницей катящих на юг, в пионерский лагерь. Картинка, нарисовавшаяся в моем сознании, была столь забавной, что я едва не поперхнулась и с трудом смогла подавить нервный смех, выдав его за громкий, заливистый кашель. Утершись протянутым мне носовым платком, я благодарно кивнула флегматичной синей кобыле и, забравшись обратно под плед, уставилась в окно, за которым вовсю распевали первые птицы, призывая на голову пони долгожданную весну. Эта зима была долгой, и мне и без шахмат было что вспомнить, коротая долгий путь в один из крупнейших, и пожалуй, сильнейших городов этого нового мира.

---

Наверное, это были одни из самых счастливых и мирных месяцев во всей моей жизни. Негаданно оказавшись на посту Legatus Legionis, я в полной мере ощутила, насколько ответственна и нелегка эта должность и связанный с ней груз обязанностей – как служебного, так и морального плана. Представительские функции, которые я более-менее сносно научилась выполнять в бытность свою примипилом, оказались лишь верхушкой айсберга – командующий батальоном (а именно на эту войсковую единицу прошлого тянул наш постепенно растущий Легион) отвечал за все. Абсолютно все. Но у меня был хороший пример – Селестия, и я старалась, как могла, пытаясь не совершить ту же ошибку, что и бессмертный аликорн, взвалившая на свою спину все заботы по управлению собственным королевством. Как я слышала, не более как с десяток лет назад она с трудом смогла отказаться от собственнокопытного утверждения программ празднеств для каждого города или селения, большими и толстыми пачками приходивших к ней на подпись. Ума не приложу, как ей удавалось не привести к стагнации весь этот разветвлённый управленческий аппарат, но все возрастающее количество четырехногого населения страны заставило ее заняться более важными вещами, оставив мелкие дела на откуп местным органам самоуправления – мэрам, главам кланов и общин, патриархам крупных семейств, державщихся вместе и иногда образовывавших целые городки, вместе с окружающими их фермами, представлявшие собой довольно обширные территории, управляемые одной семьей. Что ж, у меня не было в рукаве такого козыря, как бессмертие, которое нужно было чем-нибудь занять, причем, желательно, так, чтобы времени на глупые мысли об обожествлении, кровавых жертвоприношениях или помпезных храмах уже не оставалось, да и самих рукавов тоже не было, поэтому я, стараясь следить за всем, что происходит с моими подчиненными, демонстративно открещивалась от решений, лежащих в компетенции моих заместителей, исподволь приучая их думать своей головой. Да, я прекрасно помнила, как взвыл Хай, очутившись в роли командующего походом, а по сути – на моем же месте, и, пользуясь моментом, понемногу готовила и остальных к тому, чтобы любой из моих кентурионов, если будет в том необходимость, мог заменить вышестоящего командира. Медленно, но верно мы приучали себя и остальных легионеров (а особенно тех, кто пришел к нам из Гвардии) к тому, что кентуриону, в общем-то, положить на то, куда ты поместил задержанного на патрулируемой территории буяна или сгрузил мешки с картошкой – это забота твоего декана, и если все сделано по уставу, то голову начальству подобными мелочами забивать не следует. «Инициатива ебёт инициатора» – так, кажется, говорили в той армии, что помнил Древний Дух, и эту самую инициативу выбивали из подчиненных всеми доступными средствами. Конечно же, была и другая крайность – «Хуже дурака лишь дурак с инициативой», но для того-то мы и писали Устав Эквестрийского Легиона, и, понемногу, шарясь во мгле незнания и отсутствия опыта, словно слепцы, мы нащупывали путь между двумя этими крайностями, уча себя и учась у других.

Взамен старых обязанностей на мою шею и спину навалились новые, если и не большие числом, то явно гораздо более важные, если можно было считать таковыми еженедельные «отчеты в главке», как я назвала про себя совещания в Штабе Гвардии – по сути, Легион все еще числился как своего рода спецподразделение, и хотя и не напрямую, но все же подчинялся этому органу управления всеми войсками Эквестрии. А еще – присутствие на приемах в честь прибывающих послов, лишь попав на которые, я смогла с испугавшей меня ясностью понять, как же все-таки велик этот все еще новый для меня мир, ведь помимо прибывавших или убывавших верблюдов и грифонов, я встретила странных, высоких земнопони, виденных мной однажды в Камелу, оказавшихся жителями Седельной Арабики, расположенной далеко на юго-востоке этого континента. Я познакомилась с невысокими, лохматыми «дикими мустангами», как предпочитали называть себя эти довольно простоватые жители прерий Мустангии, расположения которой я так и не смогла для себя уяснить до конца – основным их занятием было земледелие, хотя что можно было вырастить в засушливом степном климате, я так и не поняла, однако с удовольствием выслушала сбивчивую речь взволнованной столь радушным приемом земнопони. Я поглазела издалека на высоких, статных, царственных жирафов, словно верблюды, по самые глаза закутанных в невесомые шелка и дорогую парчу – двигаясь неторопливо, словно обдумывая каждый свой шаг, они едва не стали причиной тихого, но от этого не менее неприятного дипломатического недоразумения – привыкшие к тому, что их жилища, построенные по совсем иным лекалам, нежели помещения других видов и рас, имеют высокие, арочные проемы дверей и окон, эти дети далеких южных земель вежливо, но очень долго препирались с первым секретарем принцессы, доказывая ему, что им, как послам своей великой страны, невместно склонять голову в дверях чужого дворца. К рогатым жителям расположенного на востоке от Камелу Цервидаса я не рискнула даже подойти – бурый, с мохнатой белой грудью олень, тряхнув своими украшенными резьбой и позолотой рогами, так глянул в мою сторону, что я пулей вылетела из окружившей его толпы, едва ли не с визгом убежав за трон усмехавшихся чему-то повелительниц. Говорили, что эти дети Великого Древа, растущего в лесистых горах их немаленькой страны, практикуют странную магию, связанную с духами, и мне отчего-то резко расхотелось общаться с этими рогатыми «охотниками на привидений», наверняка способными превратить мою душу в пищу для какой-нибудь настольной лампы. Положение спасло лишь небольшое происшествие, отвлекшее внимание придворных и гостей от моей скромной персоны – послы двух грифоньих кланов, обивавшие пороги принцесс, едва не укокошили друг дружку за право первым шагнуть в наполненный светом и голосами тронный зал, и потребовалось все мое влияние и выдержка, чтобы разрешить назревавший дипломатический инцидент. Устав выслушивать надменно орущих на меня и друг на друга грифонов, я завела драчливых птицельвов в какой-то кабинет, после чего мягко и ненавязчиво объяснила им, что не намерена больше терпеть их вопли, а также косые взгляды принцесс, почему-то решивших, что преданная им Легат не в силах устроить хотя бы один спокойный прием. Во время разговора я старалась вести себя спокойно – расточала направо и налево дружеские улыбки, радостно жала своим собеседникам лапы и вообще все, до чего могла дотянуться, дружески похлопывала по плечам и остальным частям тела… В общем, как могла, демонстрировала радушие и долготерпение приветливой хозяйки. Вдохновленные моим душевным порывом, послы кланов понятливо кивали, прижимали лапки к груди и всячески уверяли меня, что данное недоразумение возникло лишь по вине очень хорошего сидра, как нельзя лучше удавшегося в этом году виноделам Эквестрии, и все их помыслы наполнены лишь дружелюбием и желанием приобщиться к хору голосов, прославляющих мудрость великих принцесс, имеющих столь преданных и понимающих слуг. В заключение они просили меня не распространяться по поводу сего печального недоразумения, а так же со скромностью, приличествующих послам, попросили разрешения распрямиться, поскольку завернутые под мышки задние лапы сделают их поклоны повелительницам занятием крайне сложным, а заломленные хвосты – вообще грозят оставить инвалидами. Послав напоследок раскаявшимся буянам свою самую лучшую, самую обворожительную из улыбок, усвоенных в недоброй памяти Обители Кошмаров, я вновь присоединилась к принцессам, терпеливо выслушивавшим прибывших гостей. Прошедшие в зал грифоны вели себя крайне сдержанно, и вскоре я увидела их за одной из колонн, шепчущихся с кем-то из завсегдатаев той высокородной своры, что вечно толкалась в тронном зале и приемной принцесс. Судя по экспрессивным и намекающим жестам, изображавшим большие крылья и круглый живот, речь явно шла обо мне, а вежливость, граничащая с подобострастием, продемонстрированная ими в моем присутствии после этого разговора, явно дала понять окружающим, что информация, полученная послами Грифуса, была оценена абсолютно верно.

– «Похоже, вам удалось произвести на них впечатление» – обернувшись, я увидела Фанси Пантса, по обыкновению незаметно подкравшегося ко мне из-за окружавших подножие трона спин. Торжественная часть закончилась, послы вручили свои верительные грамоты, и уходящие грифоны оказались окружены множеством пони, о чем-то с интересом выспрашивающих пернатых гостей.

– «Если быть до конца честной, я была удивлена их покладистостью» – фыркнула я в ответ, вежливым наклоном головы приветствуя проходящих мимо верблюдов. Пошамкав своими огромными пастями, дромады явно хотели о чем-то меня спросить, но передумали, и с величавым видом проследовали к выходу из зала – «Те грифоны, что ранее встречались мне на пути, были гораздо менее дружелюбными и склонными к сотрудничеству».

– «Мне кажется, в этом нет ничего удивительного» – теперь была очередь собеседника усмехнуться моему незнанию тонкостей международных отношений – «Они же ваза. Представители многочисленных, небогатых или обнищалых родов, они действуют от своего имени, но всегда выполняя волю стоящего за ними магната. Они смелы, вспыльчивы и драчливы, но весь их уклад, построенный на борьбе за внимание господина, приучил их тому, что если кто-то столь бесцеремонно их бьет – значит, он имеет на это право. Думаю, что последующий разговор с твоими недоброжелателями утвердил их в этом мнении. Ведь то, что для нас, пони, является делами, порочащими достоинство и честь, если вообще не подпадающими под букву закона, для них – славные подвиги. Лихой налет, грабеж, схватки с представителями других кланов и магнатерий…».

– «Судя по их ножам, смертоубийство для них – не такая уж и проблема?» – криво усмехнулась я, с трудом изгоняя из памяти истерзанный труп Солт Кейн – «И как только эквестрийцам удается давать отпор этой своре тренированных головорезов?».

– «Нет-нет, все не столь мрачно, поверьте, миссис Раг» – отрицательно замотал головой Фанси Пантс, присваивая чей-то бокал с подноса проходившего мимо слуги – «Боюсь, у вас сложилось довольно превратное впечатление о грифонах из-за того, что вы появились у нас в довольно неспокойные времена. Поверьте, в иное время вы бы стали с ними лучшими друзьями, плененные их смелостью, бескомпромиссностью, страстью к путешествиям и приключениям. Грифоны прямолинейны и честны, они предпочтут сказать тебе горькую правду, не побоявшись ранить твои чувства, нежели молчать, и если они преданы кому-то, то преданы до самого конца. Как ни странно, главное для них – клан, род или хозяин, а не их племя вообще. Конечно, это касается лишь тех, у кого нет пока своего покровителя…».

– «Понимаю. Спасибо, вы вновь открыли мне глаза на очередную грань этого мира» – благодарно кивнула я занятому напитком единорогу, погружаясь в раздумья. Если б можно было набрать хотя бы кентурию этих летунов, да как следует их обучить, мы бы живо перекрыли всю нашу потребность в мобильных соединениях быстрого реагирования, и тогда Легион стал бы по-настоящему грозной силой. Хотя… С другой стороны, если бы они когда-нибудь вернулись домой, мы бы получили целую сотню инструкторов, обученных, на свою голову, нашей тактике и знающих все наши достоинства и недостатки. Нет, пожалуй, с этим стоило повременить…

– «Что же насчет кровожадности, то и тут вы ошибаетесь – даже в боях дело редко заканчивается смертями непосредственно на поле боя» – продолжал тем временем Фанси Пантс. Допив свой напиток, судя по запаху, оказавшийся каким-то легким вином, единорог принялся незаметно, но достаточно нетерпеливо поглядывать в сторону послов Цервидаса, словно боясь, что круторогие олени могут сорваться и ускакать куда-то прочь – «А вот резаных ран хватает, тут вы правы. И, как мне кажется, именно поэтому поражение в Белых Холмах настолько деморализовало Грифус – почти полторы тысячи убитых, это же массовая бойня, даже по меркам древних времен! Думаю, именно это и послужило причиной столь резкой смены настроения у послов – кому же захочется перечить «Мяснику Дарккроушаттена»? Хоть они и милитаристы, но сражаться друг с другом предпочитают не насмерть, называя такие «судебные» дуэли на ножах или когтях «кругом». Захватывающее зрелище, я вам доложу».

– «Странно. Вы знаете о них так много, но ретировались, когда речь зашла об их кухне» – поддела я единорога, тотчас же принявшегося, с крайне независимым видом, протирать свой монокль, скорчив в мою сторону высокомерную мину – «Ну-ну, я шучу, дружище Фанси. Не принимайте близко к сердцу глупый трёп беременной кобылки! Или вам просто не понравилась идея, что стряпать буду именно я?».

– «Ах, милая Скраппи, вам бы все смеяться над старым сердцеедом!» – вежливо усмехнулся голубогривый жеребец, разобравшись, наконец, со своим золотым моноклем – «Ну что за беда, если малютке Флёр не нравится грифонья кухня? Но иногда обстоятельства бывают выше нас, если вы правильно меня понимаете, и порой лучше не обещать ничего, чем пообещать что-то, за что потом придется расплачиваться другим. Надеюсь, мое присутствие не слишком вас утомило, дорогая миссис Раг, и я был бы счастлив по-прежнему считать вас своей доброй знакомой. Засим прошу меня простить…».

– «Что ж, удачи, дружище» – вежливо улыбнулась я, поклоном отвечая единорогу, на прощание приникшему губами к моему копыту – «Буду рада нашим дальнейшим встречам, и… И если что – вы знаете, где меня найти».

– «Непременно, миссис Раг» – поняв скрытый в моих словах достаточно зловещий смысл, он едва заметно передернулся, прежде чем, совладав с собой, отвернуться, затерявшись в толпе гостей – «Спасибо вам. Я это запомню».

Что ж, разговор с этим представителем закулисных дельцов был для меня довольно интересным. Похоже, что, как я и предполагала, кто-то очень влиятельный вежливо попросил единорога поддержать меня, и, вольно или невольно, обнажил его слабое место – не имея четких инструкций или возможности известить стоящие за собой силы, он просто ловко вывернулся и предпочёл исчезнуть до того, как пришлось бы врать, изворачиваться, или даже давать обещания, исполнение которых зависело от тех, чье мнение было гораздо весомее, нежели слово одного, пусть и богатого, единорога. Я же не спешила полагаться лишь на то впечатление, что произвели войска королевства за время осенней кампании, и активно действовала сама. Репарации, доставшиеся стране от едва дышащего Грифуса, позволили не только поддержать собственное сельское хозяйство, с трудом справляющееся с повышением спроса на их продукцию, но и выделить определенные средства на собственно, боеспособность страны. Так что за зиму мне пришлось два или три раза прокатиться по стране, преодолев большой соблазн вновь оказаться в Новерии. Но, по зрелому размышлению, от этой идеи пришлось отказаться – слишком далеко этот городок располагался от Кантерлота, и хотя там Легион встретили бы едва ли не с распростертыми объятьями, эта удаленность, помимо положительной роли, имела и массу отрицательных моментов. Удобное расположение – прямо напротив наиболее вероятного «союзника», а также плацдарм для быстрого удара вглубь чужой страны, если враг двинется на Кантерлот, или для открытия второго фронта, позволяющего Гвардии взять под контроль важные пики Грифуса, привлекло мой взор к этому городку, но… Эта же удаленность была и проблемой – в случае необходимости мы могли быть отрезаны от остальной страны, с которой соединялись лишь одной-единственной железнодорожной веткой, вьющейся среди гор и лесов. Кроме того, мы бы не смогли быстро перебросить свои кентурии туда, где они были бы нужнее всего, связанные по всем четырем ногам этой узкой, одноколейной дорогой. Конечно, у пегасов есть крылья, кто спорит, но много ли они навоюют в одиночку? Поэтому осмотр того странного бункера, обнаженного оползнем или обвалом, мне пришлось, скрепя сердце, отложить до лучших дней, и заняться обустройством временного лагеря возле Дракенриджских гор, недалеко от Мейнхеттена. Медленно, но верно количество кентурий росло, и вскоре нам определенно понадобятся новые казармы.

Заботы отнимали все мои силы, не оставляя времени даже для нормальной тренировки, и отчасти в том были виноваты как моя старшая сестра, так и сами легионеры. И если первая однажды, вопреки моим просьбам, все-таки увидевшая то немногое, что я еще позволяла себе выделывать возле манекенов, едва не устроила мне форменный скандал, с гневными криками отобрав у меня грифоний полуторный меч и пинками прогнав в кабинет, то вторые… Вторые устроили настоящий саботаж, и вскоре, стоило мне лишь появиться в дверях кабинета, облаченной в тренировочные, подбитые толстым слоем уплотнителя доспехи, как возле меня тут же материализовывался один из офицеров или деканов, мгновенно находящий мне не терпящую отлагательств проблему, которую необходимо было срочно, немедленно решать, и которая находилась на максимальном удалении от тренировочной площадки. Я быстро выяснила, кто устроил эти милые подковёрные интрижки, ведь виновник и не думал скрываться – вдохновлённые той взбучкой, что мы все-таки смогли устроить мейнхеттенским зазнайкам и последующим парадом, скучающие гвардейцы радостно ухватились за идею «взять надо мной shefstvo», как выразился неизвестно какими путями прибившийся к Легиону Браун «Кабан» Брик. Бурый, словно медведь, земнопони был прост и безыскусен, но при этом обладал неплохими задатками махрового прапора и быстро выбился в деканы одной из кентурий, к вящей радости местных кобыл. Особист-фрументарий, командующий Четвертой Кентурией, с моего согласия стал деятельно натаскивать своих бойцов на поиски крамолы как снаружи, так и внутри Легиона, поэтому столь сочный, колоритный персонаж, как сталлионградский земнопони никак не мог пройти мимо его внимания. Как и положено, Брик был чист – всё, что удалось о нем узнать, говорило лишь в его пользу, что еще более уверило меня в том, что эта персона появилась при мне совершенно не случайно, и тем страннее была эта его выходка. Ведь, как мне казалось, опытный разведчик не должен светиться перед потенциальным «клиентом»… Я злилась, ругалась и даже дралась, но исход был, в общем-то, предсказуем, и вскоре мне пришлось смириться, всякий раз провожая тоскливыми взглядами проплывавшие мимо плац и малую тренировочную площадку.

Однако природа не терпит пустоты, и даже среди этого бюрократического киселя я все-таки нашла себе дело.

---

«Фаворитизм – необходимое зло или придворные интриги?

Жарнак, Клаудсторм, Белл – эти имена знакомы всем пони, хотя бы немного интересующимся историей нашей страны. Раз за разом в нашу историю входили разные личности, благодаря своим знаниям, умениям или амбициям в разные века занимавшие высокие должности при дворе, и, со временем, становившиеся доверенными пони нашей всемилостивейшей принцессы. Под ее чутким правлением наша родина процветала, но рано или поздно дорвавшиеся до власти любимчики низвергались – уж слишком тяжел был тот груз ответственности, нести который по силам было лишь аликорнам. Воплощенная магия, аликорны олицетворяли все то, что было заложено в каждом из нас, всю суть трёх видов пони, населявших Эквестрию, и так было всегда – но лишь до сих пор.

Что ж, прогресс не стоит на месте, и вместе с ним вперед движемся и мы. Прошли времена, когда политическая и финансовая элита была представлена лишь обладателями магии и рога, ушло в прошлое подчиненное положение земнопони, преломили свои копья воинственные некогда пегасы – и лишь аликорны остались такими, какими были всегда, навечно застыв во времени. Не стареющие. Мудрые.

Одинокие.

Чем далее – тем более превращаясь скорее в символ, нежели в настоящих правительниц, они склонны раз за разом переживать свое прошлое, используя одни и те же методы и средства, и каждый раз сталкиваясь с последствиями своих ошибок.

Фавориты или миньоны (от грифонского mignon, «милый») – это зло царило при многих монархиях – от любовников грифоньих принцев и королей до оскоплённых соправителей верблюжьих шехрияров, обретавших всю полноту власти при полном попустительстве ленивых и сластолюбивых владык. Умные или глупые, смазливые или отталкивающие, они пользовались всеми привилегиями своего положения, чтобы копить свои личные состояния или обделывать дела тех, кто не имел возможности прорваться к подножию трона, действуя с помощью других, чужими копытами решая поставленные перед собой задачи. И каждый раз это приводило к позорному изгнанию, когда открывались их гнусные проделки. Те, кто знают историю, несомненно, помнят, как выгораживали себя эти негодяи и подлецы. Казалось, мы видели многое, но это…

Поход в театр – это праздник для всей семьи! С раннего утра озабоченные и радостные родители снуют по дому, готовя свои самые лучшие наряды. Притихшие жеребята внимательно наблюдают за ними, позабыв про шалости, убрав свои игрушки и отложив в сторону учебники. Они примерно учились в школе и детском саду, и теперь достойны предстать перед высшим обществом, собравшимся в самом знаменитом театре страны. Казалось бы, что может омрачить эту прекрасную идиллию?

Оказывается, есть пони, готовые растоптать счастье других, и все мы прекрасно знаем, кто же эти пони. Имя худшей из них не сходит с уст разгневанных эквестрийцев, и наши уважаемые читатели, наверняка уже догадались, о ком же говорят на улицах и в домах, в ресторанчиках и магазинах, на фермах и в деревнях. Конечно же, это приснопамятная кобыла С.Р.

О, да, она пыталась скрыться от молвы, она сменила фамилию, она даже выдумала себе приемных родителей, использовав для этого ничего не подозревающую пожилую пару земнопони, попавшую в расставленные ей сети… Но как бы она ни старалась, ей не удалось укрыться от собственной хищной натуры.

В чём же вдруг дело, спросите вы? Разве ей было недостаточно дебошей в ресторанах и кафе? Разве ей не пошло на пользу то отстранение от командования и низведение до простого ассенизатора? Неужто ей недостаточно сколоченной наспех банды, прозываемой Легионом?

Нет, нет и нет!

Пользуясь полным доверием нашей принцессы и своей тёмной хозяйки, она устроила не просто скандал – она устроила настоящую катастрофу! Сорван крупнейший концерт, на котором должна была выступить кобыла с известным всей Эквестрии именем, звезда Кантерлотского Театра – Клауд Сонг. Бедные детишки, несчастные родители – им так и не удалось увидеть героическое действо о низвержении тьмы и воцарении света. Вместо этого ошарашенная публика увидела непристойную комедию, отвратительную пропаганду разлагающих отношений, замаскированную под мюзикл. Бедная, несчастная Клауд Сонг! Силой или угрозами, ее заставили участвовать в этом непотребном действе – как теперь сложится ее судьба и карьера? Как она сможет смотреть в глаза своим поклонникам? И все это было задумано пятнистой интриганкой ради того, чтобы произвести впечатление на принцесс?

Недовольство и гнев растут в наших сердцах! Множество пони по всей стране готовы подняться и единым, могучим строем выступить против тирании, против засилья любимчиков-миньонов! Сначала «героиня» Твайлайт Спаркл, любимейшая ученица принцессы, а теперь – Скраппи Раг? Что же будет дальше? Читайте наши статьи! Копите недовольство! Вскоре нам предстоит подняться – и указать зарвавшимся фавориткам их истинное место, низвергнув вознесшихся идолов во прах!».

– «Что-то новенькое?» – лениво поинтересовался Графит, глядя на меня из полумрака нашей комнаты – «О тебе или о ситуации в общем?».

– «Не совсем» – я решила не портить этот вечер осуждением мерзких бредней газетных писак, запомнив, впрочем, дату выхода и имя главного редактора выпуска. Из осторожности ли, или из врожденной подлости, авторы самых наглых статей перестали подписываться настоящими именами, предпочитая использовать конспиративные клички, вроде «Правдолюба», «Громовержца» или «Светила Разума», что было весьма разумно с их стороны, учитывая мою, постоянно пополняющуюся тетрадку – «Цены на цитрусовые вновь поползли вверх. Спрос на яблоки и груши увеличился. Вся чаще рекламируют сухофрукты и орехи. Вот, послушай: «Орехи «Нутти» пользуются свыше 40 лет по всей Эквестрии громадным успехом, и рекомендуются высокими медицинскими авторитетами как самое лучшее питательное средство. Остережение! Настоящие только в синей упаковке с надписью «Орехи семьи Нутти»! Не пропустите!». Хммм… Мне кажется, или это сообщение написано как-то не так?».

– «Ты хочешь орехов?» – приподнялся в постели муж, явно подрываясь куда-то лететь, даже невзирая на глухую, беззвездную ночь, раскинувшую крылья над Понивиллем – «Знаешь, мне кажется, в Сахарном Уголке должны быть разные…».

– «Лежи уж, поставщик Высочайшего двора!» – рассмеявшись, я отложила газету и шлепком по медному рычажку погасила керосиновую лампу. В два прыжка оказавшись в постели я мгновенно забурилась под одеяло, отпихнув со своего пути валяющиеся без дела ноги и хвост мышекрылого пегаса. Повозившись и так, и эдак, я все-таки решила, что на животе любимого мужа мне будет гораздо удобнее, чем где-либо еще, и вскоре уже умащивала не нем свое разросшееся пузо.

– «Удобно устроилась?» – поинтересовался тот, разглядывая меня своими светящимися глазами. Верный данному мне обещанию, Графит подошел к вопросу перевоплощения творчески, и теперь вновь щеголял темно-серой шерстью, кожистыми крыльями летучей мыши и впечатляющим набором острых зубов. Рыжие волосы викинг-металлиста уступили место черной, зачесанной назад гриве, что, на мой взгляд, пошло ему только на пользу, а отросшая бородка тотчас же привлекла мое нездоровое внимание, мигом оказавшись у меня в зубах.

– «Эй, не дергай так, ладно? Я ж ее два года уже ращу! Нравится?».

– «Уииииииии!».

– «Ага. И не тебе одной, кстати. Все-таки она была права, когда приказала мне сменить внешность. А как тебе?».

– «Офень!» – прошамкала я, выплевывая забивавший мой рот жесткий конский волос – «Вот теперь ты кажешься мне целым».

– «Поблагодари нашу Госпожу за этот дар» – прижав меня к себе, ответил муж, удивив меня искренней признательностью, прозвучавшей в его голосе – «Она очень серьезно отнеслась к нашей размолвке и твоим словам, заставив меня вспоминать все нюансы нашего разговора, все интонации и слова, после чего – отправила в подвал».

– «Знаешь, насколько я помню тот вечер, ты был не в том состоянии, чтобы запомнить такие подробности, дорогой!» – с подозрением прищурилась я, сложив в голове коллаж из фигурок Луны и Графита. Получившаяся картинка мне крайне не понравилась, и я едва сдержалась, чтобы не ляпнуть что-нибудь такое, о чём впоследствии я точно бы сильно пожалела – «И что же это за подвал?».

– «В подвалах Обители есть много пещер. Часть – это известный тебе апотекариум, а другие… Что ж, можешь спросить о них у своей наставницы» – выкрутился Графит, переводя задумчивый взгляд на сереющее в темноте окно – «Это тайная магия, милая, и поскольку тебе было запрещено связываться с этими вещами еще в процессе обучения, то только Госпожа может поведать тебе о ней. Как своей Первой Ученице, естественно».

– «Скорее уж Твайлайт. Это ее епархия…» – пробормотала я, кладя голову на шею пегасу, и слушая, как стучит огромное сердце. Я выспалась во время поездки домой – Графит принципиально отказался отпускать меня в полет, и теперь я чувствовала себя до странности умиротворенно, словно все проблемы, что день за днем заставляли трещать мою уставшую голову, остались где-то там, далеко-далеко, за стеной снегопада, сжатые кольцом белоснежных стен столицы. За эти месяцы я уже привыкла к цокоту десятков тысяч копыт, стучащих по каменным мостовым, и тишина, царившая в Понивилле, меня попросту оглушала. Снег скрадывал и те немногочисленные звуки, что звучали в этом сонном городишке, и в ту ночь была лишь я и муж, мои приемные родители и друзья, а всё иное укрылось за снежной пеленой, разделив мир на «здесь» и «где-то там». Спать не хотелось, и, пригревшись, я ощутила, как стук моего сердца замедляется, приноравливаясь к ритму сердца Графита, и что-то тёплое, давно забытое, просыпается в глубине моего естества.

– «Милая…» – тело жеребца, лежащее подо мной, заметно напряглось – «Мне показалось, или однажды кто-то уже обещал мне не шебуршить так задними ногами?».

– «Правда?» – ухмыльнулась я, чувствуя, как мои зашевелившиеся крылья начинают приподнимать одеяло, наполняя расположенное между ними, чувствительное местечко ощущением радостного предвкушения – «Ничего не помню. Наверное, сплю очень крепко».

– «Скраппи, я же не железный!» – раздувая ноздри, заявил муж. Я только шаловливо хихикнула, ощущая, как под моей ногой перекатываются и пружинят довольно интересные для меня части его организма, порождая к жизни новое движение где-то под моим животом – «Я… Ох, да прекращай уже, кобыла, или я за себя не ручаюсь!».

– «Ну вот, стоило лишь поправиться, совсем чуть-чуть, и тут же тебя разлюбили!» – притворно обиделась я. Спустившись ногой чуть ниже, я нашла одну интересную точку, о существовании которой узнала из разговоров невоздержанных на язык кобыл, коротая длинные, дождливые ночи возле дымящего костерка, и принялась за дело. Наградой мне стал длинный, полный едва сдерживаемого желания стон, когда тело Графита подпрыгнуло, едва не сбросив меня со своего живота, где уже расположился предмет его, да и моей гордости, которым я имела неосторожность столь опрометчиво похвастаться зарвавшимся ученикам.

– «Н-не смей так говорить!» – обидеться у Графита не получилось хотя бы потому, что все его силы уходили на то, чтобы сдерживать порывы своего организма, ясно и недвусмысленно требовавшего подать ему эту пятнистую кобылку – «Ох, богини! Знала бы ты, как на тебя смотрят все эти жеребцы, что целыми днями крутятся вокруг тебя!».

– «Кроме косых взглядов, я не заметила особого вожделения или преклонения» – пожав плечами, я прекратила мучить супруга, застывшего на постели с широко, до судорог, разведенными крыльями – «Хотя в тот момент все мои мысли были заняты лишь тобой. Так, может, всё-таки встретишь свою жену так, как подобает, а?».

– «А… Ты уверена, что можно?» – судя по его свирепо раздутым ноздрям, мне стоило поберечься – «Ведь мы и вправду можем сделать… Это?».

– «Мне кажется, что да» – порядком заведясь от хриплого, дрожащего от нетерпения голоса, шепчущего мне на ухо, я постаралась сосредоточиться и прислушаться к себе, но… Все было бесполезно – молодой организм не менее яростно, чем туша супруга, требовал своего, табунами приятных мурашек, пробегавших по моей шее до самого хвоста, намекая своей хозяйке, что беременность – беременностью, но пока я все еще могла позволить себе хотя бы немного любви и ласки. Живот был необычно спокоен, словно непоседливый плод, наволновавшись за эти сутки вместе со своей будущей матерью, тихо уснул, оставляя этой ночью нас с мужем наедине. Тогда я еще не знала о том, как редки будут подобные моменты, и еще не умела их ценить так, как в последующие разы – «Хотя нет, я передумала, и теперь, отвернусь и с гордым видом захраплю, оставив тебя вот в такой вот, довольно живописной позе!».

– «Хмпф!» – тяжелое фырканье, взъерошившее шерсть у меня на морде и взлохматившее и без того растрепанную после купания черно-белую гриву ясно дало мне понять, что моя шутка была воспринята правильно, как шутка, но была сочтена явно неуместной. Ощутив укол вины, я принялась покусывать губы и подбородок, щеки и шею Графита, спускаясь все ниже и ощущая, как растет нетерпение мышекрылого пегаса, едва ли не приподнимая меня над его животом.

– «Оооххх… Пожалуй… Да, точно можем! Охххх, еще как можем!».

Казалось, муж только и ждал разрешения. Сграбастав меня в объятья, он прижал меня к себе и, кусая мои уши, постарался изогнуться, чтобы побыстрее оказаться внутри. Увы, то ли помешала разница в размерах, то ли это была не слишком «каноничная» поза для пони, но у нас ничего не получилось, и несмотря на крайнее возбуждение, я все-таки захихикала, ощущая, как милый, раз за разом, словно школьник, впервые залезший на подругу, тычется то в бедра, то в вымя, то…

– «Эй! А вот туда нельзя! Ты меня растерзать хочешь?»

– «Охххх, прости!» – стискивая зубы и бёдра, Графит переложил меня на кровать и, извиняясь, принялся покусывать шею и чувствительную ложбинку между напряженными, мгновенно вставшими дыбом крыльями – «Я так тебя хочу, что… В общем, давай-ка я исправлюсь! Ну как?».

– «Прааааавильной дорогой идешь, милый» – прохрипела я, вздергивая и запрокидывая голову, когда сладкая истома затопила мои плечи и шею, спускаясь все ниже и ниже, пока не затопила и круп. Под хвостом стало очень тепло, затем горячо, и лишь недюжинным усилием я перекатилась на спину, прикрываясь хвостом от ласкающего меня супруга, удивленно глядевшего на меня поверх моего живота – «Ппппогоди! Там… На тумбочке… Охххх…».

– «Ого. Я смотрю, ты основательно подготовилась к этой ночи» – неловко хмыкнул Графит, пытаясь нацепить на себя один из упертых мной из Школы Для Одаренных Единорогов «чехольчиков». Несмотря на помощь такой врожденной, свойственной каждому пони магии, как копытокинез, у перевозбудившегося пегаса явно что-то не получалось – «Погоди… Сейчас…».

– «Дай-ка мне. Я весь учебный день тренировалась в этом деле, под руководством самых опытных учеников!» – сунулась я вперед, и, повалив супруга на спину, принялась за дело, больше помогая себе ртом и зубами, нежели копытами. Что ж, помощь со стороны пришлась очень кстати, и несмотря на то, что нежные, невесомые нити, как оказалось, имели свойство немного растягиваться, мы провели несколько приятных минут, наполненных вздохами, неловким хихиканьем и взрывами смеха, пока смогли должным образом упаковать инструмент мужа.

– «Похоже, что все готово» – кажется, это был его первый раз с таким вот приспособлением? Мне почему-то очень захотелось уточнить этот вопрос, но слава Богиням, что та часть моей головы, которая была пока в состоянии думать о чем-либо еще, кроме затянутой в белоснежный, нитяной кондом антрацитовой дубинке, в довольно жесткой форме посоветовала мне занять рот чем-нибудь более полезным, нежели глупые вопросы.

«Тридцать процентов женщин могли бы и просто заткнуться» – не вовремя всплыл в моей голове старый-престарый анекдот. Отстранившись от живота вставшего на дыбы пегаса, я с усмешкой поглядела в его подернутые дымкой глаза. Пожалуй, мне и вправду не помешало бы узнать, насколько же он был опытен в этом деле, но в тот момент все, что меня интересовало, находилось прямо перед моими глазами, танцуя всего в паре сантиметров от моего возбуждённо раздувавшегося носа. Что ж, пожалуй, нужно было брать инициативу на себя…

– «Пожалуйста, будь осторожнее!» – хрипло попросила я, опираясь передними ногами о постель. Повторного приглашения не потребовалось – громко всхрапнув, Графит подался вперед, и через мгновение я ощутила уже давно, казалось бы, забытую тяжесть жеребца на своей спине.

Это было странное, волнующее ощущение. Быть может, другие кобылы лишь фыркнут при этих словах, сочтя их бреднями молодой беременной дурочки, но в тот момент я ощутила, как здорово завелась от одного только прикосновения тяжелого тела, от жаркого дыхания между своих лопаток, от горячего, пульсирующего жара, растекающегося по моему крупу. Что-то ворочалось у меня внутри, стуча, словно второе сердце, осторожно двигавшееся вперед и назад, в такт тяжело колыхающемуся животу. Застонав, я попыталась было, как раньше, податься назад, но быстро ощутила, что это была не самая лучшая мысль, и постаралась расслабиться, доверившись трудившемуся надо мной жеребцу. Пыхтя и сопя, словно паровоз, он, казалось, с трудом сдерживал себя, и каждый раз, продвинувшись чуть дальше безмолвно установленной нами границы, быстро отдергивался, ощутив, как инстинктивно сжимается моя ритмично сокращающаяся утроба, не подпуская его к сокровищу, находящемуся где-то глубоко внутри. Вперед и назад, вправо и влево – мои копыта скребли по полу, когда приподнимавший меня жеребец принялся разминать меня изнутри, заставляя изо всех сил упираться в постель передними ногами. Думаю, Кег даже не представляла себе того, как заводят жеребцов упитанные, жеребые кобылки – быть может, это был какой-то странный фетиш, присущий лишь этому виду разумных, четырехногих существ, однако я быстро убедилась, что чем дальше заходила моя беременность, тем легче распалялся мой милый, уже без всяких предварительных ласк готовый броситься на меня в любое время дня и ночи, лишь стоило его ногам поплотнее ухватить меня за круп. Двигаясь все резче и быстрее, он уже тяжело приплясывал надо мной, всерьез начав таранить мои сжимавшиеся внутренности, и мне приходилось сдерживать себя, и вместо того, чтобы расслабиться и получать удовольствие, осторожными движениями вперед и назад хоть как-то регулировать глубину проникновения распалившегося жеребца.

Наконец мы медленно приблизились к финалу. Увы, красивого одновременного оргазма, о котором так любили порассуждать в кобыльих газетах и журналах, и на этот раз у нас не получилось. Извиваясь под распалившимся мужем, я, наверное, уже во второй или третий раз запрокидывала голову, с заглушаемым черными губами писком извещая, наверное, половину уснувшего городка о том, что у «шаловливок» и просто одиноких кобыл появился еще один повод для зависти и ненависти в мой адрес, помимо надуманных обвинений из газетных статей. Потеряв голову, Графит зашипел сквозь сомкнутые зубы, и одним долгим, плавным движением раздвинул меня, врубаясь в мою содрогающуюся плоть, после чего, до боли закусив мой загривок, принялся накачивать меня жарким фонтаном своего семени, раскаленными протуберанцами облизывающего мои внутренности и взорвавшего в моей голове маленький фейерверк. Замерев, я долго ждала, пока, наконец, супруг не успокоится, и не прекратит терзать мой раскоряченный, упертый в жесткий бортик кровати круп – грохот в голове понемногу успокаивался, и ко мне возвращалась способность осознавать происходящее вокруг, а вместе с тем и ощущения от жесткого дерева, больно давившего мне на бедра, липкой, холодной влажности под хвостом и на ногах, зудящей боли в искусанном загривке. Дождавшись последнего рывка, с которым ненасытный тиран вышел из меня, я сжала глаза, попытавшись справиться с внезапно нахлынувшим смущением от забавных, чмокающих звуков, как оказалось, сопровождавших весь этот процесс, после чего, повернувшись, попыталась ускользнуть из комнаты, чтобы… Ну…

– «Эй, ты куда?» – раздался взволнованный голос Графита. Копыто жеребца ухватило меня за хвост, затаскивая обратно на кровать, где уже удобно расположился этот олух, довольный, как слон – «Слушай, что-то произошло? Я опять… Эммм… Погорячился?».

– «Да нет, просто… Все было отлично» – я неловко собрала задние ноги в кучку, тихо зверея от того, что мы лежим тут, на чистых простынях, беззастенчиво пачкая их своими копытами и прочими вещами и выделениями. И кто ж это все стирать будет, скажите мне на милость?

«Вот ты и будешь!» – подумала я, столь же резко успокаиваясь, и наплевав на все, прижимаясь спиной к тяжело дышащему жеребцу, рассеянно поглаживающему мой круп и живот. Похоже, запас умиротворения, приданный мне на курсах для беременных мамаш, подошел к концу, мое настроение вновь решило поиграть на струнах чужих нервов, и я с большим трудом нашла в себе силы прикусить свой длинный язык, так и рвавшийся у меня изо рта, чтобы сказать какую-нибудь гадость по поводу нечистоплотных, потных, вонючих, сластолюбивых…

– «Прости, я не сделал тебе больно?» – прошептал мне на ухо голос мужа. Тряхнув головой, я все-таки смогла себя перебороть, и внутренне содрогаясь, вытянулась в постели, ощущая себя грязной, липкой, отвратительно всклокоченной… И крайне, крайне довольной. Понадобилось много времени, прежде чем темнота, царившая в нашей комнате, успокоила мои взбудораженные нервы и позволила чуть более спокойно и, наверное, отчасти даже адекватно взглянуть на все произошедшее.

«И чего, собственно говоря, я так взъелась на эти простыни?» – рассуждала я, повернувшись к мокрому от пота супругу – «В конце концов, если провентилировать этот вопрос, то получится, что простыни нам и вовсе не нужны! И кстати, почему это я вся обляпана, если мы решили предохраняться?!»

– «Знаешь, кажется, нам придется подходить к выбору средств защиты более ответственно. Боюсь, они и впрямь рассчитаны на кого-то вроде подростков» – с усмешкой прогудел из темноты Графит, шебуршась под одеялом всеми четырьмя ногами. Какое-то время ничего не происходило, но вскоре в темноту улетело что-то мокрое, с глухим шлепком приземлившееся возле двери – «Эй, не дергайся так! Я утром все уберу. Сейчас я хочу просто лежать рядом с тобой, ощущать твой запах… Знаешь, а ты изменилась. Запах изменился. Раньше был кисловато-сладкий, как у малины, а теперь…»

– «А теперь?» – могучим усилием изгоняя из головы образ метлы, переламываемой о хребет этого великовозрастного свинтуса, поинтересовалась я – «Что, неужели латте? Или shashlyk?»

– «Нет. Скорее, как малиновое варенье, с молоком» – теплый нос внимательно обследовал мою гриву, проходясь по шее и крыльям, которые, ощутив в покрытых мягким пухом ямочках губы мужа, вновь потянулись вверх, приподнимая на нас одеяло.

– «Эй, холодно же!» – сердито дернув задними ногами, я попыталась вытолкать жеребца на мороз, но не смогла даже сдвинуть с места вольготно расположившуюся в кровати тушу – «Вот смотри, устрою тебе какой-нибудь скандал! Или истерику! Или скандал с истерикой! В общем, ты меня знаешь! Ты у меня еще попляшешь!»

– «Угу. Уже» – сладко потянувшись, Графит зевнул, и перевернув меня на спину, взгромоздил себе на живот. Лежать так мне совершенно не понравилось – расслабиться мешало ощущение, что я непременно куда-то свалюсь, но ни сердитое ворчание, ни размахивающие в воздухе ноги ничем мне не помогли – пегас держал меня крепко, и вскоре я покорно притихла, сердитым сопением оповещая супруга, что жить ему осталось совсем недолго – до завтрашнего утра.

– «Ну что ты сердишься, Хомячок?» – негромко прошептал пегас, легонько покусывая мое ухо. Передние ноги пегаса медленно скользили по моей груди, пока не оказались на животе, принявшись поглаживать мое округлившееся пузо – «Смотри, какой милый, кругленький животик. А внутри него кто-то есть, правда? И этот кто-то пока что спит, но вскоре он проснется, и вновь начнет доводить свою мамочку, правда? Слушай, а как ты думаешь, кто это будет?»

«Эх, и где мой подтянутый животик? Я чувствую себя так, словно сожрала дирижабль!»

– «Знаешь, мне кажется, что это будет жеребец» – поневоле разнежившись, я все-таки постаралась держать голову холодной, и следить за своим языком. Как оказалось, семейная жизнь накладывала множество ограничений и своеобразных табу, и я лишь тихонько вздохнула, представив, что в семейном кругу мне придется следить за собой даже тщательнее, чем на очередном приеме во дворце, ведь тут уже не получится оправдать свое поведение, сославшись на беременность и отсутствие мозгов – «Ну, ты знаешь, кобылье предчувствие».

– «Даааа? А Госпоже ты говорила совершенно другооооеееее…» – острые зубы мягко прошлись по кончику уха, и мягче, чем самая мягкая щеточка для шкурки, принялись скользить по моей шее, увлажняя отросшую к зиме шерсть.

«Интересно, и как у него это получается?»

– «Подслушивать нехорошо!» – сердито всхрапнула я, строптиво мотая головой – «Понимаешь… Ну… Я просто хочу сделать тебе приятное, и поэтому хотела тебя приободрить, а ты не оценил. Неблагодарный!»

– «Скраппи, я же чувствую, когда ты вновь начинаешь играть» – вздохнул в мое ухо негромкий голос супруга, обдавая его жарким дыханием – «Начинаешь строить из себя «идеальную жену» или как там ты назвала эту странную роль. Прошу тебя, не нужно этого делать, ладно? Просто будь сама собой, ведь мы договорились с тобой об этом еще тогда, в той старой палатке, в каком-то северном лесу. Помнишь?»

– «Ну да. А еще я помню, как успела тебя несколько раз обидеть, и вдобавок – покусать».

– «Ну, что ж поделать. Видимо, заслужил» – философски вздохнул серый разбойник, продолжая наглаживать мое пузо, словно стремясь устроить мне форсированный диурез прямо в постели – «Мне тоже приходится сдерживать кое-какие порывы и желания…»

– «Например, приказать снимать с тебя накопытники, когда ты возвращаешься домой?»

– «Боюсь, это может закончится плачевно для моих копыт» – хмыкнуло из темноты – «Слушай, ты что, вновь разговаривала с кем-то из этих крылатых проходимок? С пегасками из Клаудсдейла? Знаешь, мне кажется, что они над тобой издеваются, а ты их слушаешь, развесив уши! Ну подумай, если бы мне была нужна какая-нибудь домработница или подруга на ночь – разве я бы выбрал тебя? Свадьбы не в моде у пегасов… У «настоящих» пегасов, какими мнит себя не желающее меняться большинство из облачных городов, поэтому я бы мог оставаться таким, какой я есть – завел бы себе табунок из десятка кобыл, и у каждой мне был бы готов и стол, и дом. Я не хвалюсь, не подумай – это нормальная судьба крылатого жеребца, о которой мы догадываемся с раннего возраста, но я выбрал тебя, и поэтому я прошу – не пытайся угнаться за этими гаремными кобылами! Их жизнь может быть понятной лишь тем, кто вырос на облаках, но тебе, выросшей в Сталлионграде, это покажется неправильным или диким…».

– «Я никогда не была в Сталлионграде» – напомнила я Графиту. Завороженная его страстной, хотя и довольно глупой, на мой взгляд, речью, я пропустила мимо ушей пассаж про табун и гарем, но не могла не зацепиться за такую вот нестыковку – «Но да, я лучше понимаю земнопони. И что с того? Поэтому я буду плохой женой?»

– «Нет, я этого не говорил» – голос мужа стал чуть более напряженным, словно теперь была его очередь мысленно произнести «Глупая кобыла!» – «В общем, я предлагаю вот что – давай построим нашу собственную жизнь, а? Не оглядываясь на то, как живут земнопони или пегасы, не говоря уже о единорогах. Если тебе уж так неймется, можешь поговорить со своей радужногривой подругой – спроси ее, почему она живет в отдельно парящем доме, и где ее родители. Думаю, это поуменьшит твое желание строить из себя образцовую хозяйку».

– «Ну, знаешь!»

– «Знаю-знаю» – хрюкнул подо мной пегас – «И кстати, вместо того, чтобы стараться мне угодить, словно опытный дипломат, научилась бы лучше готовить!»

– «Чеееееего?!» – от неожиданности такого заявления я застыла, таращась в темноту – «Ты что там булькнул?!»

– «Эммм… Я говорю, что хоть ты и готовишь неплохо, но некоторые блюда со временем приедаются» – судя по голосу, муж, так же, как и я, не уследил за языком, вольно или невольно выдав мне горькую правду – «Ну, я имею в виду, что обжаренное сено, конечно, довольно питательно и полезно, но милая, согласись, что есть его каждый день по три раза – это перебор. Может, попробовать что-то другое? Я слышал, ты знаешь грифонью кухню, и даже смогла впечатлить самих грифонов, выиграв состязание по приготовлению их еды?».

– «А ты уже и слюни развесил?»

– «Ага!» – не скрываясь, громко облизнулся Графит, похоже, представив себе самые изысканные блюда, которые он мог когда-либо видеть во дворце и в своем, совершенно не бедном, доме – «Я люблю вкусно поесть… Хотя бы иногда. Можно? Ну пожаааааалуйста!»

– «Посмотрим на поведение!» – сердито буркнула я. Было обидно, но все-таки он был прав, и моя очередь готовить пока подразумевала под собой, что на завтрак, обед и ужин вся семья получала лишь сено, подпаленное с одной стороны и едва поджаренное с другой – «Тоже мне, гурман выискался! Вот добудешь мне мяса или рыбы – тогда и приходи, понял? И хватит уже наглаживать мой живот!».

– «Можно подумать, тебе не нравится» – большие копыта начали почесывать мое пузо, огласив комнату шуршанием лохматящейся шерсти – «Или ты против?».

– «Не нра… Не нравится! Против!»

– «Правда? А почему тогда у тебя нога дергается?» – хитро спросил меня супруг, своими светящимися в темноте глазами указывая на мою заднюю ногу, непроизвольно подергивающуюся в такт движениям его копыт – «Значит, тут кому-то это не нравится? Значит, кто-то тут против? А если вот так?»

– «Пре… Прекраха-ха-ха-хати! Прекра… Ахахахахааааа!» – похрюкивая и хохоча, я попыталась отбиться от этой щекочущей ласки. От каждого движения, почесывающего мое пузико, моя задняя нога принималась совершать совершенно непроизвольные подергивания, словно у почесывающегося спаниеля – «Аххахахаха! Хва… Хватит! Разбудим всехехехехееех!»

– «Ну вот, ты немножко и взбодрилась» – перевернув меня на живот, Графит вновь закутал мою тушку в одеяло, прижимая к себе получившийся сверток, деятельно ерзавший в его копытах в попытках освободиться, словно гусеница, попавшая на обед к осе – «Я вот тут подумал, а почему бы нам не пробежаться по магазинам? Раз уж у меня небольшой отпуск, а у тебя – плановые выходные, то может быть, нам стоит заняться нашей берлогой? Твой приемный отец уже намекал мне, что мы никак не хотим заниматься своей комнатой, и хотя он уже начал мастерить для нас детскую кроватку, остальным должны заняться мы с тобой. Что думаешь?»

– «Идея отличная! Нам столько всего нужно приобрести! Чепчики, пеленки, распашонки, попонки, клизмочки, градусники!» – мгновенно возбудилась я, окрыленная этой замечательной идеей… И тут же стухла – «Эмм… Может, пока просто составим список покупок? Как раз и время очередного жалования подойдет».

– «Зачем же ждать?» – не понял меня супруг, сонно прикрыв глаза и широко зевая, словно примериваясь, как меня будет удобнее проглотить, целиком, или по кускам – «Ах, прости-прости-прости! Совсем забыл! Я оставил сумочку с битами внизу, на полке шкафчика, который стоит возле окна. Обещаю, в следующий раз я буду оставлять ее у нас в комнате, чтобы тебе не пришлось ее долго искать».

– «И это будет наш семейный бюджет?» – осторожно, словно мышка из норки, поинтересовалась я – «Ну, то есть, я могу ими распоряжаться и даже тратить?».

– «Конечно!» – удивился чему-то пегас – «Разве я тебе этого не сказал буквально секунду назад? Кстати, Госпожа сказала, что у тебя довольно странное отношение к деньгам – интересно, что она имела в виду?»

– «Ну… Понимаешь…» – я постаралась увильнуть от прямого ответа на этот вопрос. Признаваться в том, что транжирила деньги, глупо тратя их на то, что должна была выбить для своих подчиненных самостоятельно, означало расписаться в собственной недальновидности и глупости, чего мне совершенно не хотелось. В конце концов, никто не застрахован от ошибок, но и давать понять мужу, что собираюсь учиться с помощью него, тратя на это его и свои силы, я совершенно не собиралась – «В общем, в обществе chelovekov, а особенно у той нации, к которой принадлежал Дух, говорить о деньгах было не совсем этично, поэтому-то мне так неловко, когда при мне начинают обсуждать, кто и сколько зарабатывает, а так же брать у тебя твои…»

– «Глупость какая!» – фыркнул жеребец, выпуская меня из объятий, и позволяя выкарабкаться из одеяла, большую часть которого, он немедленно натянул на себя – «Запомни, теперь нет «твоего» и «моего» – только «наше». Договорились? Не бойся, у меня, как и у каждого уважающего себя жеребца, есть свой неприкосновенный запас, и мелочь на расходы – в конце концов, жизнь среди табуна и не такому научит, поверь».

– «Что ж, хорошо. Я запомню» – хитро ухмыльнулась я, и изо всех сил потянула на себя одеяло, удостаиваясь раздраженного фырканья супруга. Ах так? Ну, счаз я тебе сон-то подкорректирую – «И кстати, дорогой – где, ты говоришь, спрятана твоя zanachka?».

Довольная своей маленькой победой, я натянула на себя отвоеванный кусок одеяла, и уже проваливаясь в сон, посмеялась над озадаченным пегасом – мгновенно потеряв всякий сон, он долго ворочался в постели, по-видимому, размышляя, где бы понадежнее запрятать свой маленький клад, до которого так стремились добраться чьи-то жадные, бежевые копыта.

---

Письмо прилетело само.

Опустившись рядом с нашим домом, оно медленно спланировало на крыльцо, где и осталось лежать, вертикально воткнувшись в снег, и лишь зеленый цвет сургучной печати позволил мне не пройти мимо неожиданного послания.

«Интересно, и зачем его втыкать в снег на крыльце, если перед домом, по древней традиции, о происхождении которой вряд ли подозревают эти разноцветные лошадки, есть почтовый ящик?»

– «Осторожнее, Скраппи! Это может быть опасно!» – нахмурившись, предупредила меня Дерпи. Пролетая мимо нашего дома, она весело окликнула меня, и, спланировав на крыльцо, заключила меня в долгие объятья, впрочем, быстро прервавшиеся, стоило лишь серой почтальонше заметить «неучтенное» письмо. Встав рядом со мной, она недоверчиво разглядывала странное послание, оставленное кем-то у моего порога – «Я не доверяю письмам, которые доставляют сами себя!».

– «Еще меньше, чем нарисованным маффинам?» – подколола я подругу. Мне показалось, или за прошедшее лето она заметно раздалась вширь?

– «Гораздо меньше!» – серьезно кивнула мне пегаска, уставившись на меня, умудряясь при этом разглядывать небо и землю своими косящими глазами. Хихикнув, я обняла довольно заулыбавшуюся подругу и принялась весело фыркать ей в нос, отчего та начала чихать и громко смеяться, привлекая к нам внимание пробегавших мимо пони. Это утро выдалось настолько хорошим, что всё на свете казалось мне бесконечно милым, и весело ржущие и махающие нам копытами, крыльями и хвостами соседи по городку лишь усиливали это ощущение. Никто не косился с ехидством или неодобрением на двух милующихся подруг, и, как мне казалось, ни в чьих глазах не вспыхивал огонь вожделения, тщательно скрываемый под маской ханжества и морализма. Объятья были просто объятьями, еще не превращенные различными извращенцами в символический, демонстративный акт, и, вдоволь насладившись «обнимашками», как называла их Пинки, мы вновь уставились на загадочный конверт.

– «Как ты думаешь, откуда он?»

– «Ног у него нет. Крыльев тоже» – глубокомысленно заявила Дерпи с таким видом, словно открывала доселе неведомый пони закон – «О ужас! Это восстание корреспонденции! Теперь письма будут доставлять себя сами!»

– «Думаешь?» – усомнилась я, поднимая со снега конверт. Несмотря на проведенное на улице время, он выглядел донельзя официально, даже и без зеленой печати, которую я так и не смогла опознать, несмотря на то, что какое-то время проработала в понивилльском почтовом отделении, подменяя больную подругу – «А что, если его кто-то принес? Вот, смотри, какой странный цвет у этого сургуча».

– «Маловероятно! Кому могло бы понадобиться подкидывать письмо, если его можно послать по почте? Не-ет, это заговор, заговор писем!» – с крайне озабоченным видом провозгласила Хувз, поднимаясь над моей головой и начиная беспокойно оглядываться по сторонам, хватаясь за свою матерчатую сумку с изображением письма с крылышками – «Спасайся кто может!»

– «Эй, я не думаю, что стоит так вот сразу начинать паниковать, Дерпи… Дерпи?» – я удивленно уставилась вслед рванувшемуся прочь соломенно-желтому хвосту, и лишь покачала головой, заметив понимающие усмешки на мордах случайных прохожих. Похоже, подруга оправилась настолько, что вновь принялась радовать окружающих своими странными выходками.

«Или же это очередной виток ее странной болезни» – осадила я себя, вспомнив о странном паразите, которого она посчитала неким «поньским краком», и положив себе внимательнее осмотреть серую пегаску – «Если это так, то я употреблю все свое влияние для того, чтобы затолкать ее к «Крылатым целителям», где, по слухам, она уже наблюдалась в связи с беременностью и после того странного теракта, в котором погиб ее партнер. Пусть даже они ее и не вылечат, но, по крайней мере, там она будет под наблюдением, да и всяко поближе ко мне… Хотя что мне тогда делать с Динки? Да-а, загадка. Ладно, если что – пристрою у себя, или кого-нибудь из своих бездельников отправлю на почту. Подумаем…»

Уже привычно повздыхав над конвертом, словно над покойником, я присела на очищенную кем-то от снега лавочку и принялась распечатывать письмо. Странную печать с изображением большой литеры «С» мне сохранить не удалось – зеленый сургуч стал ломким, пролежав на морозе, и попросту сломался, раскрошившись от первого же рывка. Надписей на конверте не было, сам он тоже ничем не пах, да и на вкус…

– «Ха-ха-ха! А я говорила, что она становится такой же странной, как Дэрпи!» – раздался над моим ухом знакомый смех. Оглянувшись, я обнаружила радужный хвост, колыхавшийся у меня за спиной – «Как дела у пузатых облачков?»

– «Привет, Дэш» – несколько насторожившись, откликнулась я, с подозрением глядя то на нее, то на приземлившуюся рядом, желтую пегаску – «Привет, Флаттершай. Какими судьбами, и причем тут какие-то облака?»

– «Была бы ты клаудсдейловской пегаской – уже собирала бы вещички на юг» – фыркнула голубая, в то время как пристроившаяся ко мне розовогривая подруга вновь начала поглаживать мои бока и живот. Прищурившись, Рэйнбоу внимательно оглядела меня с головы до ног, после чего внезапно выдала такое, отчего я чуть не подпрыгнула на лавке – «Что, очень хорошо было, да?»

– «Эмммм… Не понимаю, о чем ты говоришь» – попыталась было отмазаться я, беспокойно заерзав на скамейке и даже попытавшись было переползти через Флаттершай, чтобы оказаться подальше от ехидно глядевшей на меня радужногривой язвы, раздираемая одновременно смущением и любопытством, вызванным неприкрытой завистью в голосе пегаски – «И… И вообще, откуда ты узнала? Нет-нет, я ничего не признаю, все это враки, слышишь? Я просто, ради интереса спросила!»

– «Ага-ааааа! То-то ты просто светишься от удовольствия, словно наряженная елка!»

– «Дэши, не смущай, пожалуйста, Скраппи» – попросила Флаттершай, зачем-то обнимая мой животик. Конечно, я бы ожидала от этой тихони проявления столь ярко выраженных, материнских инстинктов, но честно говоря, в глубине души, у меня уже шевелился червячок какого-то нехорошего, тщательно скрываемого и подавляемого подозрения. О чем-то вздохнув, пегаска вскинула голову, и вместе с Дэш выжидающе уставилась на меня.

– «Чего?!» – два взгляда, устремленных на меня, заставляли мурашки между моих лопаток прекратить междоусобицу за обладание искусанным загривком и устремиться куда-то в сторону хвоста – «Я вновь ляпнула что-то не то? Или вы прочитали эти газеты? Так ведь враки все, слышите? Швайнише гнусенбрехен!»

– «Ух-хахахахахахаха!» – первой не выдержала Дэш. Забыв от смеха, что пегасам хотя бы иногда необходимо махать своими крыльями, голубая, как небо, пегаска кувыркнулась прямиком в сугроб за лавочкой, с вершины которого продолжила заливаться громким смехом.

– «Знаешь, я слышала, что это не очень полезно, Скраппи» – осторожно начала Флаттершай, намекающее тыча в мою сторону копытом. Опустив глаза, я обнаружила, что от волнения совершенно машинально сжевала уже половину письма – «Однажды Ангел сгрыз две страницы моей поваренной книги, и, бедняжка, потом целую неделю мучился животиком. М-может… Может быть, заглянем ко мне? Увидев тебя, Дэш предложила устроить небольшой перерыв и выпить немного чая, ведь разгон этих облаков может быть таким утомительным…»

– «Что? Да я просто пожалела тебя, Флатти! Я могу махать крыльями целый день! Нет, два… Нет, целых три дня, понятно?» – тотчас же завелся этот кусочек радуги с крыльями. Когда речь шла об каких-либо ее личных качествах, Рэйнбоу Дэш не признавала компромиссов, и с болезненной ревнивостью стареющего рэпера следила за крутизной собственного имиджа, каждый раз готовая сойтись не на жизнь, а на смерть с любым, кто усомнится в ее превосходстве – «Просто… Просто… Ну, я поняла, что если разгоню все облака сейчас, то мне просто нечем будет заняться дальше, а ты ведь понимаешь, как скучны эти зимние вечера! На облачках уже не поваляешься, дома тоже делать нечего, следующее приключение о Дэринг Ду только через месяц и выйдет…»

Теперь уже была моя очередь, кивая, иронично поглядывать на разглагольствовавшую подругу. Мне показалось, что ей просто не хотелось возвращаться в одинокую, холодную девичью комнату в огромном облачном доме, который непонятно какими путями попал к ней в копыта, и она изо всех сил ищет предлог, позволивший бы ей, не теряя внешнего лоска удачливости и крутизны, прибиться к своим подругам – не способным ни быстро летать, ни удивлять остальных пони радугой из-под хвоста… Но имеющих то, чего эта голубая задира, похоже, была лишена – дома, в котором бы ее кто-нибудь встретил.

«Интересно, а что же случилось с ее отношениями с Твайлайт?» – подумала я, неосознанно потирая копытом грудь, кольнувшую меня точно таким же ощущением одиночества, которое я испытывала после ухода Графита и этим глупым побегом от своего долга перед созданным мной Легионом – «Неужели они расстались? Прошло всего ничего, а они уже разбежались? Или для этой фиолетовой заучки подобного рода отношения являются неким суррогатом семейной жизни? Призванные скрасить ее жизнь и удовлетворить биологические порывы, и в то же время ни к чему не обязывающие и не несущие в себе никакого риска случайного зачатия… Ох и странно же это! Даже если предположить, что «шаловливость» – это врождённая или благоприобретённая черта этого книжного червя, неужто ее любимая наставница, наша обожаемая принцесса, не поделилась с ней и этой наукой? Или же наоборот, поделилась слишком хорошо? Стой, мозг! Прекрати уже этот мысленный разврат!»

– «Да-да, конечно» – покладисто согласилась розовогривая, кидая проницательный, но вместе с тем очень теплый взгляд на сердито нахмурившуюся пегаску, которая, похоже, сама запуталась в собственном вранье – «Ты же знаешь, Дэш, что у меня всегда готов самый лучший чай для… Для моих подруг, я имею в виду».

«Ого! Так-так-так…»

– «Ну что ж, почему бы и нет?» – пожала плечами я, кинув внимательный взгляд на обеих кобыл. Что ж, если эти ветреные существа меняются друг с другом партнерами – то почему это я должна влезать в их отношения со своей древней, как экскременты мамонта, наполовину ханжеской моралью? В конце концов, мы все бродим голышом, совершенно не заботясь о том, что именно можно увидеть под любым нетерпеливо вздернутым хвостиком, и если раньше я частенько попадала в забавную ситуацию, веселя окружающих полыхающей мордочкой и широко расставленными крыльями, то теперь я могла бы с уверенностью сказать, что практически привыкла к тому, что частенько видела вокруг себя, и, провожая глазами мягко колышущиеся окружности между бедер жеребцов или кобыл, испытывала лишь легкую заинтересованность.

«В конце концов, можно накрутить на себя кучу одежды, но даже при всем старании невозможно скрыть от окружающих свой запах, свою позу, все свои движения, играющие у этого народа роль «второго языка», подчас даже более информативного, чем первый. Острый, тяжелый запах желающего тебя жеребца или терпкий аромат мокнущей кобылы вряд ли можно так просто засунуть в трусы… Да, людям в чем-то даже повезло, что их обоняние не было приспособлено для распознавания феромонов – по крайней мере, на сознательном уровне мы не представляли, что же это такое. Быть может, именно это и наложило свой отпечаток на наше поведение и развитие нашей культуры? Хотя распущенностью среди пони и не пахнет, тут я должна отдать им должное. Забавно, и как им удалось пройти по этой тонкой черте, впитав в себя как свободу нравов, так и строгое понимание того, что не все, что делать хочется, делать можно и нужно? Да, пожалуй, для любого социолога тут был бы просто рай…»

– «Эй, Скраппи! Не спи!»

– «А? Да-да, простите. Задумалась» – вздрогнув, я вынырнула из густого супа собственных мыслей и вновь сосредоточилась на подругах, уже усевшихся рядышком со мной – «Странная я какая-то стала. То засыпаю на ходу, то лопаю что-то неудобоваримое, то вовсе жру, как слон… Ну, когда есть возможность. Днем банально некогда, а ночью – жеребенок не дает. Мелкий негодяй мне уже всю печень пропинал!»

– «Ооооооуууу, так он уже пихается?!» – умиленно сложив ноги на груди, заворковала Флаттершай – «Тогда ты просто обязана сходить ко мне в гости! Мне о стольком нужно тебя расспросить!»

Практически подавленный червячок подозрения внезапно разросся, превращаясь в огромное чудовище, отожранное на воспоминаниях о милейших бестселлерах голливудской промышленности. Образы маньяков-убийц чередой пронеслись в моей голове, вместе с самыми зловонными образчиками виденной Древним манги и аниме, и именно тогда я впервые по-настоящему задумалась, какие же еще знания могли водиться в нашей общей памяти, до поры скрываясь во мгле?

– «А ты, Дэш?» – поинтересовалась я, внимательно поглядев на лохматую пегаску, с непонятным для меня удивлением таращившуюся на розовогривую подругу. Как и все пони, к зиме она обросла густой, довольно жесткой шерсткой, защищающей наших потомков от большинства невзгод вроде дождя и снега. Быть может, поэтому ношение одежды стало для них скорее данью традициям или положению, нежели насущной необходимостью?

– «Д-да… Да, конечно! Мне тоже вдруг захотелось кое о чём вас расспросить!»

– «Как здорово!» – восхитилась Флаттершай, тихонько постукивая копытами по лавке – «У меня осталось то замечательное, совершенно особенное печенье! Ты непременно должна его попробовать, Скраппи! Я сделала его сама!»

Взревев, чудовище уставилось на меня множеством горящих глаз, открыв огромную, невообразимых размеров пасть, нацелившуюся на меня сотнями острых, слюнявых клыков.

– «… только пожалуйста, не пугайте моих зверушек, ладно? Умммм… Скраппи?»

– «Хорошо. Только вот сбегаю, своих предупрежу, что не вернусь к обеду, ладно?»

«Интересно, кого это не нужно там пугать? Медведя, или, может быть, мантикору?» – думала я с озабоченным видом, пулей взлетая по поскрипывающим ступеням в нашу комнату. Графит уже не спал, но все еще нежился в постели, по-видимому, не желая вылезать из-под нагретого моей тушкой одеяла в прохладу нетопленой комнаты, и на мое появление отреагировал лишь легким движением ушей. Как и положено «примерной жене», которую я нарисовала в своем воображении, я присела на коврик и приготовилась ждать, пока на меня обратят внимание.

– «Скраппс, что случилось?» – наконец, не выдержав моего укоризненного взгляда, тот повернулся в постели и иронично уставился мне в глаза – «Ты снова проголодалась? У тебя что-нибудь болит?»

– «Мне скучно!» – заявила я, лихим прыжком с места оказываясь в постели у хрюкнувшего под моим весом жеребца. Расположившись на его животе, я внимательно уставилась в светящиеся, драконьи глаза мужа – «Поэтому мне нужен твой совет – совет стража, так как своим суждениям я уже не доверяю».

– «Интересно» – одобрил мое предложение Графит, заинтересованно прищурившись и даже не став шпынять меня за очередное покушение на его бородку – «Продолжай. А совет мужа, тебе, кстати, уже не нужен?»

– «Хотелось бы, но тогда я и без тебя знаю, что бы ты мне сказал» – непритворно вздохнула я, глядя в окно. Похоже, часть моих подозрений оправдывалась, и между двух пегасок назревал серьезный разговор, в котором Флаттершай, к моему удивлению, нисколько не тушевалась, храбро пища что-то обескуражено отбрехивающейся Рэйнбоу Дэш – «В общем, Флаттершай пригласила меня на чай, и…»

– «Хммм, понимаю. Но похоже, один я тут не справлюсь» – не сдержавшись, закатил глаза пегас – «Может, вызвать братьев в качестве поддержки?»

– «Не знаю, но именно это я и хотела с тобой обсудить. Видишь ли…»

«Хорошо иметь мужа, прошедшего ту же школу, что и ты» – думала я, вкратце объясняя Графиту суть своих подозрений. Слушая мой план, он становился все более и более серьезным, и хотя я, как могла, смягчала высказываемые предположения и приводимые примеры, он прискорбно быстро уловил всю суть.

– «Значит, ты опасаешься того, что она… Как ты там выразилась?»

– «Маньяк? Ну да!» – передернулась я, вновь непроизвольно покосившись на окно, за которым уже мелькала нетерпеливо покрикивавшая голубая фигурка – «У нее какие-то совершенно нездоровые реакции просыпаются, стоит лишь ей увидеть мой живот. И чего бы ей так возбуждаться, узнав, что жеребенок начал шевелиться?»

– «Возбуждаться?» – не поверил мне милый.

– «Да она там чуть не кончила, когда я ей об этом сказала!» – обидевшись, рявкнула я, усмотрев в словах мужа завуалированную насмешку – «Вот я и думала, сможешь ли ты проследить за нами и обеспечить мне прикрытие, если вдруг меня опоят этим «особенным печеньем» и потащат в подвал?»

– «Печеньем не «опаивают», милая» – криво усмехнулся фестрал, перехватив мой взгляд, направленный в окно, и начиная со стоном выбираться из постели. В мое отсутствие он успел нацепить на себя теплую фланелевую пижамку, подаренную мной на День Согревающего Очага, и, похоже, вознамерился провести весь день в этом мягком, розовом великолепии, нежась в теплой постели, и теперь подчеркнутым неудовольствием давал мне понять, как жестоко я с ним поступаю, разрушая столь сладостные мечты – «Но ты считаешь, что это возможно?»

– «Хотела бы я так не считать, но… Все признаки говорят сами за себя» – воспользовалась я полузабытой формулировкой, слышанной мною в Обители – «Я в этом не уверена, но объективные данные говорят именно об этом».

– «Тогда ты не должна собой рисковать» – решил муженёк, освободившись от розовой пижамы и с категорическим видом закрыв дверь в комнату – «Хорошо, давай подумаем логически – в конце концов, не проще ли будет обыскать ее дом? Да и стоит ли это делать, если учитывать, что самая тихая и незаметная пегаска в Эквестрии является одной из шести доверенных пони Солнечной Принцессы?»

– «Обыскать? Тихо? А ты знаешь, что у нее там постоянно толчется куча зверья, начиная от бактерий и заканчивая медведем и мантикорой?» – ехидно поинтересовалась я, присаживаясь на кровати и подпирая голову копытом, изо всех сил демонстрируя готовность думать так, как сказал муж – «А что же до «тихой и незаметной» – так каждый уважающий себя маньяк был таким. Ни на одного никто не мог пожаловаться, соседи в один голос говорили «А такой тихий и приличный с виду был chelovek, всегда здоровался!». Поэтому-то я и считаю, что мы не имеем права ни спугнуть ее, ни позволить причинить кому-то вред. Тем более, что она явно помешана на фетише беременности… Брррр, как представлю в ее копытах elektrodrel – сразу в дрожь бросает».

– «Только без подробностей, пожалуйста. После твоего рассказа об этих милейших созданиях мне кажется, что я вряд ли смогу уснуть, по крайней мере в ближайшую неделю» – передёрнувшись, буркнул Графит – «Теперь понятно, почему Госпожа ненавидит само это слово — chelovek. Но если все так плохо, то мне кажется, стоит начать полноценную операцию. Наблюдение, слежка, вызов оперативной группы из Обители или дворца – мы сделаем это, не подвергая тебя ненужному риску, дорогая. Поэтому…»

– «Поэтому мы этого делать не будем» – поднявшись, я не менее решительно застыла перед насторожившимся жеребцом – «Если она вошла в маниакальную фазу, то мой отказ спровоцирует ее на поиски замены, и я думаю, ты представляешь, что будет, если маньяк получит свою жертву. Она, кстати, пригласила к себе и Рэйнбоу Дэш…»

– «К-конские перья!» – выругался фестрал, сердито топнув копытом по хрустнувшему полу – «Значит, ты ставишь меня перед выбором? Рискнуть тобой или совсем мне незнакомой…»

– «Или рискнуть мирной, ни в чем не виноватой пони, которых мы призваны защищать!»

– «Тогда, если ты так уверена, мы просто ее арестуем, и предоставим Гвардии улаживать остальное!»

– «Нет, милый, нельзя так поступать» – я печально покачала головой, ощущая, как на мой затылок опускается тяжелая голова, прижимая меня подбородком к темно-серой груди – «Нам же жить еще в этом городе, и если я окажусь… Если я ошибусь, то как мы будем смотреть в глаза всем этим пони? И кто, как не Ночная Стража, наиболее приспособлены для такого вот дела? Ну же, решайся! Если ничего не произойдет, я просто спрошу ее об этом в лоб и заставлю объяснить свое поведение».

– «А если нет?» – с тихой болью спросил меня супруг, еще крепче притискивая меня к себе – «Скраппи, родная, я же просто воспользовался цитатой из одной старой книги, когда сравнил тебя с фениксом! Ну зачем, зачем ты все время лезешь в огонь? Что будет, если ты когда-нибудь опалишь свои крылышки, как мотылек, залетевший в старую лампу? Как я смогу жить без тебя, без нашего жеребенка, если вдруг ты окажешься сегодня права?»

– «Тебе не придется жить без меня, обещаю» – присев, я уткнулась носом в грудь жеребца, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы – «Хорошо. Хорошо, ты прав. Давай сделаем так – я пойду на это чаепитие, чтоб им там всем obosratsya с этого деликатеса, и если заподозрю хотя бы малейший намек на опасность – то сразу вылечу в окно. Ты как раз будешь в него наблюдать за происходящим, и если я начну клевать носом – сразу войдешь, после чего мягко и ненавязчиво пригласишь этих кобыл на свидание в городскую тюрьму. Ох, у нас ведь нет тюрьмы…»

– «Уже есть» – повел плечами Графит, принимая какое-то решение – «Хорошо, я сделаю так, как ты просишь. Взамен я требую, чтобы ты взяла с собой свой понож. Госпожа кое-что рассказала мне про эти клинки, и думаю, наследие Голоса-в-Ночи послужит тебе хоть какой-то защитой, пока я не приду к тебе на помощь».

– «Хорошо. Скажу, что разболелся старый шрам» – покорно кивнула я. Сложно сказать, что заставляло меня так настойчиво рваться в хоббичий домик Флаттершай, и, наверное, по прошествии многих лет, я так и не могла бы сказать определенно, что тянуло меня в логово страшного маньяка, способного магией своего обаяния останавливать сердца – «Ладно, давай начинать?»

– «И что, это… Ну… Неприятно?»

– «Да нет, не очень» – пожав плечами, я протянула ногу за следующей печенькой. Выпеченные в меду, с крошками лесных орехов, они были чудо как хороши, и я не отказала себе в удовольствии, ухомякивая дармовое угощение, тем боле, что Флаттершай, кажется, была совсем не против – «Сначала это было странное ощущение – словно тебя кто-то щекочет, или бабочка села на живот и своими крылышкам стучит по шкурке. Конечно, не успела я оглянуться, как этот негодник подрос, и тогда стало гораздо труднее. Не очень-то приятно получать каждый вечер копытом по печени, причем изнутри!»

– «Ой, ну вся в мамочку!» – вновь умилилась Флаттершай. Этим она занималась весь день, с легкой настойчивостью любознательного, настырного соседа выпытывая у меня все новые и новые подробности протекания моей беременности. В отличие от своей подруги, Рейнбоу Дэш была скорее задумчива, и предпочитала больше слушать, нежели, по своей привычке, говорить, чем окончательно поставила меня в тупик – «Так значит, ты думаешь, это будет кобылка?»

– «Знаешь, мне почему-то кажется, что да. Я не могу это объяснить, но…»

– «А в Клаудсдейле с этим не мучаются – там каждая кобыла знает, кто у нее появится!» – воспрянув, воскликнула радужногривая пегаска, радуясь хоть какой-то возможности вставить слово в наш нудный и скучный, по ее мнению, разговор – «У нас есть очень точные приметы, которые сразу говорят, кого пегаске предстоит ждать. Хотя сейчас их заменили всякие заумные приборы… Но это неважно! В общем, настоящие пегаски не ломают голову над ерундой, а когда приходит положенное время, они – фьють! – и улетают на Пузатое Облако».

– «Подсоединенные ко мне, приборы начинают убеждать всех, что я мертва. Так что ваши «точные приметы» и «заумные приборы» мне вряд ли в чем-то помогут» – кисло ухмыльнулась я. Настроенная на благодушный лад печеньем, я решила не обращать внимания на старую подколку про «истинность» и сделать вид, что ничего не произошло, за что удостоилась одобрительного кивка от розовогривой пегаски – «И чего это ты все время пытаешься меня туда сплавить? Там что, так хорошо?»

– «Х-ха! Да я там родилась!» – воскликнула задиристая подруга – «И я никого не пытаюсь спла…»

– «Ну, тогда понятно!» – не удержавшись, рассмеялась я, видя, как обеспокоенная Флаттершай быстро угомонила голубую подругу, заткнув ей рот хрустким, орехово-медовым кругляшом – «А Кег говорит, что сейчас предпочитают рожать в госпиталях…»

– «А я не помню Пузатого Облака» – застенчиво призналась хозяйка дома, с неловкостью поправляя на голове голубую косыночку, которая ей, признаться, очень даже шла – «Говорят, там очень красиво. Теплый воздух, подходящая влажность, и вместо снега – теплые дожди… Там делают самые мягкие, самые пушистые облачка, из которых потом лепят самые красивые облачные дома. Там много облачных яслей, в которых пегасята проводят первые годы жизни перед тем, как родители привозят их в Клаудсдейл. Тебе бы там понравилось, Скраппи».

– «Вот когда вы обе округлитесь, тогда и решим, где будем рожать – дома или в этом вашем облачном раю!» – расхохоталась я. День проходил спокойно, и монстр, рвавшийся из моей головы, поневоле притих. Убаюканная покоем и вкусным печеньем, я совершенно забыла как про свои недавние страхи, так и про Графита, по-прежнему корячившегося где-то за окном.

По крайней мере, я на это рассчитывала.

– «Ну, ладно, Скраппи, я думаю, что тебе…»

– «Умммм… Кажется, тебе понравилось мое печенье?» – застенчиво поинтересовалась у меня Флаттершай, перебивая свою подругу, удивленно уставившуюся на нее из-за горы пустых чашек. Похоже, что у Рейнбоу Дэш были свои планы на оставшуюся половину дня, и, в отличие от желтой пегаски, она была бы рада побыстрее выставить меня прочь, чтобы заняться чем-то более приятным, нежели мытье посуды, которой её нагрузила подруга – «Я так и знала, что тебе понравится! Знаешь, я даже приготовила тебе коробочку, чтобы ты могла пожевать их после полёта. Пойдем, я покажу тебе, где они лежат».

– «Эммм… Хорошо. Конечно, Флатти» – мгновенно выныривая из сонной одури, я бросила взгляд на полукруглое, заснеженное окно – «Спасибо за печенье, оно действительно просто восхитительное. Пинки, кстати, не ревнует?»

– «Это первое, что она научила меня печь. Эйнджел болел и постоянно капризничал, выпрашивая у меня что-нибудь вкусненькое, а белки и бурундуки принесли мне много орехов, и мы подумали, что печенье будет очень кстати» – оживленно рассказывала пегаска, идя со мной в сторону лестницы. Белоснежный кролик внимательно посмотрел нам вслед, едва заметно двигая розовой кнопочкой носа – мне показалось, он хотел подорваться вслед за нами, но подумав о чем-то, вновь опустился на диванчик, проводив нас взглядом черных бусинок-глаз – «Поэтому я теперь часто пеку, а излишки храню в кладовке. Умммм… Ты ведь не боишься темноты, правда?»

Чудовище взревело, впиваясь в мой мозг и сердце крючьями громадных жвал.

– «А почему именно в подвале?» – сделав вид, что ни о чем не догадываюсь, поинтересовалась я, подходя вместе с хозяйкой дома к небольшой двери, расположенной под узенькой лесенкой на второй этаж. Выкрашенная в легкомысленный салатовый цвет, она почти сливалась с оклеенной бумажными обоями стеной, и только деревянное, лакированное кольцо выдавало ее местонахождение постороннему наблюдателю – «Мне казалось, что эти печеньки должны все время находиться в сухом и темном месте…»

– «Да-да, именно там они и лежат» – улыбнувшись, закивала головой Флаттершай – «О, Дэши. А ты уже… Умммм… Уже готова?»

– «Конечно!» – гордо выпятила грудь та – «Ровно за десять секунд, ты не забыла?»

– «Ну что ж, тогда и я готова спуститься в… За печеньем» – недобро прищурилась я, движением ноги проверяя, как плотно сидит на ней понож – «Кстати, я что-то плохо стала видеть в темноте. Может, ты мне поможешь, Дэш?»

– «Ты? Плохо видеть? Х-ха!» – воскликнула голубая, подскакивая едва ли не до потолка – «Признайся, что просто боишься темноты!»

– «Ну да. Я просто кучу готова навалить, когда вижу что-то темное» – не стала отпираться я, стараясь как можно незаметнее движением щеки ослабить кончик шарфа, намотанного на правую ногу, чтобы он не стеснял мои движения – «Ну так что, пойдешь?»

– «Нееехь, я лучше останусь тут!» – категорически завертела головой Рэйнбоу, подталкивая меня к двери – «Иди-иди, трусишка!»

– «Ну, раз ты так настаиваешь, я пойду…» – моя нога, словно бы случайно, коснулась задней ноги болтающейся надо мной пегаски – «Но сначала… ТУДА ПОЙДЕШЬ ТЫ!»

– «Скраппи, что ты…» – вскрикнув, Флаттершай прижала копыта ко рту, когда я, распахнув дверь, изо всех сил швырнула туда парившую в воздухе пегаску. Не успев даже вякнуть, она улетела куда-то вниз, в поджидавшую свою жертву темноту, в пасть которой вела узкая, ничем не освещенная лестница. Хлопнув дверью, я с грохотом закрыла ее на болтавшийся рядом медный крючок, после чего повернулась к хозяйке этого дома – «Зачем ты… Угх!»

– «Мне тоже интересно, зачем!» – злобно ощерившись, прошипела я в морду Флаттершай. Поднявшись на дыбы, я прижала ее к двери за нервно дергавшуюся шею, в которую уже упирались молочно-белые клинки щелкнувшего поножа – «Мне вдруг стало интересно, зачем было так настойчиво тащить меня к себе домой! Меня заинтересовало, зачем тебе было нужно заманивать меня в подвал! И наконец… Почему ты так настойчиво интересуешься моим животом?!»

– «Скххххх… Йааааа…»

– «Отвечай, Фалттершай, или клянусь богинями, я…»

*БУМ*

– «ААААаааааааа!»

*БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ *

– «Значит, ты не знаешь, о чем я говорю?» – издевательски прошипела я, отпустив горло пегаски, и изо всех сил прижимая ее к заходившей ходуном двери, содрогавшейся от чьих-то мощных ударов – «А чего это тогда Дэш там так орет, а? Может, это печеньки на нее напали?!»

– «Скраппи, я не… Ай!»

– «ГОВОРИ!» – завопила я, с грохотом вгоняя клинки в дверь и расщепляя старые доски – «Скольких уже ты заманила в свой подвал?!»

– «Как ты можешь так говорить?» – вдруг рассердившись, начала выговаривать мне Флаттершай. Неожиданно сильным тычком она сбросила с себя мое копыто, и пока я восстанавливала равновесие, успела подняться в воздух, откуда, уперев ноги в бока, с видом оскорбленной невинности принялась читать мне нотации и нравоучения – «Тебе должно быть очень-очень стыдно, молодая кобылка! Я собираюсь найти мисс Беррислоп и непременно рассказать ей о том, чем ты тут занимаешься, мисс! Не смей больше размахивать этой штукой у меня перед носом, понятно?»

Мир вокруг начал искажаться, словно на мои глаза одели странные, с причудливо изогнутыми линзами, очки. Широко распахнутые глаза пегаски с огромными, невероятно расширившимися зрачками надвинулись на меня, давя своим взглядом, словно бетонной плитой.

«Холодно. Как же холодно…»

Не понимая, что же происходит, я попыталась было отвернуть мордочку, отталкивая таращившуюся на меня тихоню, или хотя бы боднуть ее непослушной головой… Но все было тщетно, и я смогла лишь опустить вмиг ослабевшую ногу, глухо стукнув по полу выпущенными клинками «когтей». Неодобрение, повеление, приказ читались в этом давящем взгляде, выворачивающим меня изнутри.

«НЕЕЕееее ССМммммММММооОТТРРиииииииИИ!» – это был прерывающийся, искаженный голос Древнего, заставлявший вибрировать все мое тело, или я просто дрожу?

– «Теперь немедленно открой эту дверь и выпусти мою подругу Рейбоу Дэш, после чего – лети прочь! За свое поведение, отныне, ты лишаешься всего печенья!»

«ГЛаааааЗЗАааааа! ЗАкрОЙ ГЛААААЗЗАААААаааа!» – увы, мое тело мне больше не подчинялось. Опустив закованную в сталь ногу, я отступила назад и мелко дрожа, припала к полу, не в силах отвести свой взгляд от темно-зеленых глаз желтой пегаски, в тот момент казавшейся мне воплощением самого ужаса. Казалось, стоит мне только отвести взгляд – и эти глаза безумно вытаращатся, а что-то говоривший и говоривший мне рот широко распахнется, обнажая множество острых зубов, готовых вцепиться в ноги и живот беспечной кобылки, сунувшей свою голову в логово монстра.

«Вот, значит, как она это делает!» – пронеслась в голове испуганная мысль. Тяжело дыша, я старалась отползти, отпрянуть – и не могла. Мне казалось, я уже чувствую на своей спине тяжелое дыхание парящего надо мной чудовища – «Подвал! Не хочу! Не…»

– «Не надо… В подвал…» – тихо прошептала я. Сердито кричавшая Флаттершай осеклась, увидев, как на мои глаза наворачиваются злые слезы, и кажется, немного притушила свои колдовские гляделки – «Не смей… Моего… Жеребенка… Тварь…»

– «Уууууу! Ты ругаешься? Что я говорила тебе про ругань?»

– «Ты не… Тронешь моего жеребенка… Тварь!» – ужас никуда не исчез, но теперь он придавал мне сил. Тяжко, словно поднимая одной лишь шеей неведомый груз, я начала медленно распрямляться, отчаянно царапая «когтями» дощатый, выкрашенный в глупый зеленый цвет пол – «Никакого… Больше… Подвала!»

*БА-БАХ*

Дверь, перед которой мы боролись, с грохотом распахнулась, являя миру свое темное нутро. Показавшаяся мне огромной фигура выступила из темноты, держа во рту разноцветный хвост безвольно покачивавшегося перед ним, голубого тела. Светящиеся драконьи глаза цепко пробежались вокруг, оглядывая развернувшуюся перед ними картину побоища, искорябанный пол, пробитую дверь, скомканный ковер… И нас – меня и Флаттершай, стоявших друг напротив друга, уставившихся друг другу в глаза, ломающих друг друга взглядами, сердитым с одной стороны и полным отчаяния – с другой.

– «Ах, вот вы где!» – обнажив ряд острых, белоснежных зубов, рот фигуры приоткрылся, выпуская из своей хватки расслабленно опустившуюся на пол пегаску, и медленно, с расстановкой и нескрываемой иронией в голосе, произнес – «А я вам тут печенья из подвала притащил…»

– «Как ты могла?!» – укутавшись в теплый, клетчатый плед, принесенный мне Графитом с ближайшей тахты, я уткнулась мордочкой в копыта и получала заслуженное наказание. Собравшись за странным, изогнутым, словно рожающая медуза, столом, кобылы сурово глядели на подсудимую, старавшуюся стать как можно меньше и незаметнее – «Как ты могла вообще подумать такое про Флаттершай?! Ты, кого мы считали своей подругой, пришла к ней домой, после чего устроила безобразную драку! Я даже не представляю, что могло бы произойти, если бы не то чувство внутреннего сосредоточения, то отвращение к столь безобразному поступку, которая наша милая Флатти смогла выразить одним своим взглядом, который, по твоим словам, тебя и остановил! Посмотри, как она дрожит от страха и негодования! Посмо…»

– «Эммм… Спасибо, Рарити, мы тебя поняли» – оборвала поток излияний белой единорожки Твайлайт. Нахмурясь, она посмотрела сначала на меня, затем – на прижавшихся друг к другу пегасок. Желтая и голубая, кобылки лежали рядком, на софе, прижимаясь друг к другу боками, и избегали смотреть мне в глаза. Флаттершай – из-за явного нежелания участвовать на этом собрании, а Дэш… Сложно было сказать, о чем думала Рейнбоу Дэш, глядя на Графита, с отсутствующим видом сидящего за моей спиной. То ли как поддержка… То ли как конвоир.

– «У нее постоянно какая-то проблема с подвалами» – зачем-то ударилась в воспоминания Эпплджек. Выдернутая под вечер со своей фермы, она была усталой, дёрганной и злой, изо всех сил скрывала накатывающее на нее раздражение, и только горячий травяной напиток, вместе с вещественным доказательством этого вечера – печеньем, смогли вернуть ей способность рационально мыслить, не огрызаясь на остальных. Заподозрив, что дело не обошлось без «этих самых дней», я старалась не задевать ее даже случайным взглядом, и, похоже, успокоившаяся наконец кобыла решила вставить свое веское слово в обличительную речь своих подруг – «Помните, ее тогда чуть бочкой не придавило? Воооот, может, она с тех пор, подвалов этих боится, как древесных волков?».

– «Ах, помолчи, Эпплджек!» – воскликнула Рарити, в драматическом жесте прикладывая копыто к голове – «Разве это оправдание? Разве это повод устраивать в доме бедняжки Флаттершай весь этот разгром? И я говорю не только о разломанной двери и изрезанном полу – она ранила ее чувства! Что может быть хуже этого?»

– «Эй, не нужно закрывать мой рот, понятно? В конце концов, это не я подралась с Флаттершай!» – а вот затыкать и без того сердитую пони совсем не стоило, и я лишь порадовалась промашке белой единорожки, навлекшей на себя гнев Эпплджек. Мгновенно включив режим стервы, она набросилась на обычно столь осторожно обращавшуюся со словами подругу, и вскоре за столом уже звучала сердитая перепалка, в которую попыталась вмешаться и Твайлайт. Увы, в тот вечер талант организатора ее подвел, и вскоре, забыв о причинах, заставивших шестерых подруг собраться в этом доме, кобылы яростно спорили, забыв и о желтой пегаске, и об ее израненных чувствах.

– «Простите, я не…» – бормотала Флаттершай, однако ее тихий голос абсолютно терялся на фоне громких голосов пегаски, земнопони и двух единорожек – «Может быть, мы уладим это как-нибудь тихо? Как-нибудь мирно? Видите, я уже совсем не обижена… Эммм… Простите?»

– «Я знаю, я виновата!» – наконец, устав от кошачьей свары, в которую грозил перерасти весь этот вечер, я пристукнула ногой по столу, внося свою лепту в разыгрывающийся вокруг бедлам – «И во всем произошедшем лишь моя вина, и ничья больше! Флатти, прости, если сможешь – я ошиблась, и эта ошибка расстраивает меня больше, чем ты можешь себе представить. Понимаешь, я… Ну… В общем, я приняла тебя за маньяка. Вот».

– «За кого эт ты ее приняла?» – с подозрением уставилась на меня Эйджей, отвлекшись от грызни со своей белоснежной подругой. По сложившемуся у меня за этот вечер впечатлению, она не придала такого уж большого значения всему произошедшему, что почему-то крайне взбесило Ратити, а меня – навело на интересную мысль по поводу того, какими же еще отношениями связаны мои подруги, кроме дружественных уз. Быть может, в этом была виновата беременность, как известно, превращающих самок любого вида в издерганных, капризных сволочей, а может, и моя порочность, до поры до времени скрывавшаяся глубоко внутри…

– «За маньяка. Ну, manyaka – чело… Кхе-кхе… существо, одержимое желанием пытать и убивать, получая удовольствие от чужих страданий. Когда-то их было довольно много, и обществу приходилось быть настороже, не зная, когда и в какой момент, одному из его членов снесёт-таки крышу, и он примется заманивать к себе в подвал первых жертв. Поэтому-то я и хотела выяснить, почему ей так понравился мой животик… Вот».

Это случилось на исходе зимы. Сводный отряд, состоящий из легионеров, гвардейцев и одного стража, в котором златобронные воины, приданные нам в качестве проводников, скорее, играли роль соглядатаев, призванных, в случае чего, утихомирить буйную выскочку и ее подручных, проходил мимо одной из деревень. Наверняка именно на это рассчитывал командир местного гарнизона, когда, вопреки моему отказу, все-таки послал с нами десяток своих подчиненных, состоявших, по большей части, из кобыл. Развязные, грубоватые, словно разбалованные жеребята, оставшиеся без надзора родителя, они быстро заинтересовались сначала жеребцами одной из контуберний Второй кентурии, которую Хай, по-видимому, обуреваемый теми же мыслями, что пришли при взгляде на меня и в голову местному сержанту, повесил мне на шею в качестве почетного эскорта, а затем – молоденьким стражем, приданным мне уже моим благоверным то ли в качестве ординарца-бенефекария, то ли в роли еще одного соглядатая. Тихо бесясь от ощущения скованности по всем четырем ногам, я старалась не обращать внимания на весь этот повешенный мне на шею сброд, и пропускала мимо ушей сальные шуточки великовозрастных кобыл, возомнивших себя мудрыми экскурсоводами, гоняющими перед собой табунок туристов, ехидные комментарии легионеров и раздраженное шипение мышекрылого пегаса, внешний вид которого, после некоторой оторопи, вызывал в местных матронах только жгучий интерес. Облаченные в старые, облупившиеся доспехи, они то и дело принимались шептаться, заговорщицки глядя на шмыгавшего тут и там стража, а самые смелые и отчаянные из них даже пытались поймать юного пони, довольно ловко подпрыгивая в воздух и потрясая полными телесами. Я только закатывала глаза, мечтая поскорее уже попасть в местный городишко с простым и лаконичным названием «Последняя Станция». Выросший из деревни, на окраине которой внезапно появилась железнодорожная станция, он представлял собой скорее поселок, нежели полноценный городок, и, лишенный даже призрака местного управленца в виде мэра, он управлялся триумвиратом из начальника станции, сельского доктора и командира гарнизона, состоявшего из десятка гвардейских кобыл и местных добровольцев. Неторопливые, спокойные, как вода в огромных озерах этого лесистого края, они сначала сторонились меня, заинтригованные зловещим шепотом своего усатого начальства о проверяющей из самого Кантерлота, однако, увидев, что я не только не собираюсь ими командовать, но даже предпочитаю их не замечать, понемногу расслабились и теперь скорее уже сами напоминали туристическую группу на выезде, конвоируемую мрачным, погруженным в свои мысли проводником.

Это была последняя «точка», которую мне предстояло осмотреть. В поисках временных лагерей я каждый месяц посещала один из населенных пунктов, которые мне были предложены в Штабе Гвардии в качестве основы для размещения разросшегося Легиона, и эта была последней в моем списке. Далёкий, захолустный городок хотя и скрашивался красотой почти не тронутой северной природы огромной, как оказалось, страны, по сути, был неплохой основой для размещения тут полноценной кентурии, или даже двух, но крайне недовольный и обеспокоенный моим прибытием командующий гарнизоном в личном разговоре четко дал мне понять, что считает тут наше присутствие излишним, а уж «усиление» вверенного ему гарнизона – и подавно.

– «Места тут тихие, мээээм. Кому нас тут трогать?» – зудел усатый жеребец, чьи отекшие веки и явно похмельный вид выдавали в нем опытного борца с зеленым змием, или «дискордовым зельем», как называли местную настоянную на ягодах бодягу жители этих земель – «Местные пони не так чтобы многочисленны, но живут мирно да складно – камень, тама, рубят, деревья валят, смолу собирают. Живем мы тут спокойно. Почти без происшеуствий».

Что ж, думаю, тут и впрямь можно было жить без этих самых «проишеуствий». Расположенный неподалеку от Трамплеванских Гор[5], городишко, когда-то предназначавшийся для содержания отбывающих наказание пони, постепенно хирел и слабел – уголь, добываемый в предгорьях поверхностным методом, иссяк, а местная диаспора земнопони была слишком разобщена, и в своем большинстве предпочитала «лесовать», довольствуясь собирательством щедрых лесных даров, нежели заниматься столь «позорным», «тюремным» делом, как разработка угля. Выбрав поверхностные слои, заключенные уехали куда-то прочь – по странным законам, в чем-то сильно отличающимся от мира людей, Эквестрийских заключенных поражали в правах на определенный срок, высчитывавшийся не в часах и минутах, проведенных за решётками, в среде себе подобных, а в объеме произведенных ими работ. Ломать камень, выпаривать или рубить соль, добывать уголь – вот были те наказания, которым подвергали закоренелых преступников, и хотя к ним относились не в пример лучше, чем к тем, кто попал за решётку в древнейшем обществе давно ушедшей расы, эти наказания и впрямь считались крайне суровыми. Ну а тех, кто совершил что-то по-настоящему страшное, попросту изгоняли. Принцессы сами, своей монаршей волей, опираясь на представленные им доказательства вины, творили магию – и изгой исчезал, отправляясь куда-то далеко-далеко, туда, где, по словам коронованных богинь, ни разу не ступала нога пони. Туда, где они проживали остаток своей жизни в полном одиночестве, и их судьба зависела лишь от них самих.

К счастью, за долгую историю правления двух, затем одной, и снова двух сестер, этому наказанию подвергались считанные единицы.

Вокруг захиревшего городка прятались деревни. Живший в них народ был сумрачен и холоден, словно туманы, большую часть времени стоявшие над этими топкими землями, усеянными болотами, озерами и сотнями речушек и рек. Напоминая древние джунгли, леса были холодны и очень влажны, а огромные стаи комаров, со злобным жужжанием пикировавшие на тела пони и с недюжинной силой зарывавшиеся в самую густую шерсть, выводили из себя любого, отважившегося выйти из помещения без одежды. Бывшая в остальной части страны лишь данью моде, одежда в этих местах давала возможность пони не быть высосанному подчистую эскадрильям вампирских паразитов, и мрачно стряхивая сосульки, образовавшиеся от дыхания в моем носу, я молча посочувствовала молодому стражу, кружившему где-то среди вершин мрачных сосен – его-то крылья наверняка страдали от мороза, кусающего нас даже сквозь шерсть не хуже одолевавших летом комариных стай. И впрямь, не успела я подумать о голых перепончатых крыльях, как перед нами плюхнулась серая фигура, брезгливо дёрнув черными порхалками.

– «Там, впереди, что-то происссходит» – негромко прошипел он. Акцент в голосе молодого жеребчика был почти незаметен, хотя при волнении он нет-нет, да и срывался на шепелявый выговор стража – «Погоня, я думаю».

– «Проверь, но не высовывайся!» – распорядилась я, бросив взгляд на мгновенно подобравшихся легионеров. Оборвав все разговоры с флиртующими дамами, обидчиво выпятившими нижнюю губу, мои подчиненные выстроились походной колонной и ослабили ремни висевших на левом плече щитов, чтобы мгновенно прикрыться ими, если будет в том нужда.

А что она будет – уже мало кто сомневался.

– «Я знала, что эта поездка будет интересной, как ты и предполагала… Кхе-кхе-кхем!» – закашлялась Черри, копытом обламывая сосульки на своем подбородке. Давая пройти легионерам, уже развернувшимся в некое подобие каре из пяти пони, я отступила к краю дороги и покосилась на скривившуюся подругу – «Да, я понимаю, что засиделась в кабинете. Да, я знаю, что нужно чаще бывать «в поле», но Скраппи, это уже чересчур! Я же замерзаю живьем! А ты – смотришь на это!»

– «Ты же сама напросилась на эту прогулку, так что терпи последствия» – хмыкнула я, осторожно стирая с белой щеки грязные следы от копыта. Похоже, я не рассчитала, и потащила с собой подругу не в самое лучшее для нее время, и теперь была вынуждена день за днем выслушивать ее нытье и капризы, впрочем, быстро пресекавшиеся моим «примипильским» взглядом. Или уже «легатским»? Кто их теперь разберет…

– «Да, а ты ничего не делаешь для того, чтобы…»

– «Тихо!» – свирепо рыкнула я разошедшейся пегаске. Дружба дружбой, но наглеть я не собиралась позволять даже себе, и, призывно подняв копыто, хлопком крыльев отправила себя на дорогу перед склонившими копья легионерами – «Приближаются! Копья к бою! Почувствуете угрозу – колите без предупреждения!»

Что ж, это была прописная истина для легионера, вдалбливаемая нами в головы как новичкам, так и самим себе. Дождливый Север и иссушающий Юг научили нас осторожности, а битва при Дарккроушаттене превратила многих в параноиков, и после отгремевших праздников, завершившихся празднованием Дня Согревающего Очага, мне все чаще и чаще приходилось отписываться от налетавших на меня адвокатов, присутствовать на судебных заседаниях в качестве представителя стороны ответчика и даже выслушивать гневные отповеди различных организаций, представляющих интересы той или иной группы населения. Однако стервятники от юстиции довольно быстро сообразили, что крупными денежными компенсациями в этих делах и не пахнет – я насмерть стояла за своих подчиненных, и на каждое обвинение в «вопиющем превышении полномочий» отвечала статьёй эквестрийского законодательства, строго запрещающей пони вмешиваться в деятельность Гвардии или чинить ей препятствия «любыми способами, как известными на данный момент, так и теми, что могут быть изобретены в будущем». Довольно расплывчатая формулировка играла на меня, и пока столкнувшиеся с этой правовой недоработкой юристы высшего звена спешно пытались заткнуть данную дыру в законодательстве страны, я вовсю пользовалась ей для того, чтобы мои подчиненные не имели проблем, если вдруг им приходилось использовать силу в отношении некоторых несговорчивых «клиентов», разогретых алкоголем или ощущением собственной мощи и крутизны. Естественно, каждый случай расследовался, и несколько буйных северян и коренных эквестрийцев уже получили свои заслуженные «десять розог» у позорного столба – я не слишком практиковала финансовый метод давления, считая, что заработанные легионерами биты – это их аванс, предоплата за то, что в любой момент нам могут приказать пойти куда-то и умереть по приказу вышестоящего командира. А вот на телесные наказания и переводы на штрафные работы я не скупилась, памятуя по собственному опыту, что розга – длинный ивовый прут – крайне доходчиво доносит до наказуемого его неправоту в том или ином вопросе. Однако я и не думала свирепствовать, как инструктора Обители, приснопамятные англичане или тот же Николай Палкин[6], и данное наказание было чем-то из ряда вон выходящим – в конце концов, пони были не так злы или порочны, как многие из их двуногих предшественников, и даже самым упертым или тупым представителям четырехногого народца хватало всего одной неприятной процедуры. Я не скрывала, что этому наказанию подвергалась и сама (и даже чаще, чем стоило бы, на мой скромный взгляд, хотя у инструкторов, в открытую называвших меня «мелкой пятнистой шкодой», вероятно, был иной взгляд на этот вопрос), поэтому, поворчав, легионеры смирились с таким непопулярным нововведением, а некоторые даже похвалялись, что, мол, командир совсем расслабилась и подобрела, ведь десять прутиков для них – ну сущая чепуха. Однако это несколько подтянуло моих бойцов, и инциденты с применением силы стали происходить куда как реже, не вынуждая меня практически каждый день присутствовать в тронном зале, созерцая побитые морды пострадавших и укоризненные взгляды принцесс.

– «Слева! Прямо! Десять факелов и фонари!» – топот и треск заглушили голос декана, выкрикнувшего направление на увиденные им огни, и голос его заставил моих бойцов тотчас же направить свои копья в указанную им сторону. Густой туман, поднимавшейся от теплой воды плещущегося неподалеку не замерзающего даже зимой озерца не позволял нам видеть дальше, чем на пять – десять шагов, и эта мера предосторожности была явно не лишней, ведь если выскочившая перед нами бежевая кобыла явно не представляла большой опасности, то вот выскочившие за ее спиной преследователи, вооруженные метлами, граблями и прочим сельхозинвентарем порой крайне непонятного назначения явно могли рассматриваться как вооруженный противник.

– «Стоять!» – рявкнула я. Хвала богиням, несмотря на то, что мой голос немного изменился за время беременности, он все еще оставался достаточно громким для того, чтобы остановить всю эту безумную охоту. Не ожидавшая моего рыка кобыла запнулась, и кувыркнувшись, покатилась по мокрому, грязному снегу, уткнувшись в нижний край опустившихся на дорогу щитов, в то время как ее преследователи в горячке погони не сразу расслышали мой начальственный писк, но блеск острых копий, уткнувшихся буквально им в морды, быстро привел в чувство самых горячих преследователей – «Ножи, заточки, перья, вилы – на землю! Быстро, я сказала!»

– «Эй, это же местные, из деревни Вайт Тэйл!» – высунулась вперед одна из гвардейских кобыл, но тотчас же получила крылом по носу и с ойканьем отпрянула к своим товаркам. Миндальничать я не собиралась – дикий лес, охота с факелами, различные предметы, которые «местные» захватили с собой явно не для посевной наводили меня на довольно странные мысли по поводу всего происходящего, и я сердито щерилась в сторону местных расхлябанных вояк.

– «Ты их знаешь?»

– «Д-да…»

– «Тогда докладывай, а не ори, поняла?» – буркнула я, выходя вперед. Увидев нашу кавалькаду, кое-кто из аборигенов попытался было попятиться в лес, но громко плюхнувшаяся на дорогу за их спинами фигура стража быстро отбила у них все желание бегать по ночному лесу, спасаясь от сверкающего желтыми глазами фестрала – «Кто это такие?»

– «Мы из Вайт Тэйла» – осторожно проговорил один из земнопони. Облаченный в клетчатую рубашку и грубую попону из мешковины, он казался смелее остальных, в испуге припавших к земле. Этот инстинктивный жест, свойственный, как оказалось, всем пони, казался мне очень милым, хотя остальные почему-то не разделяли моего мнения, наверняка втихомолку считая меня скрытой извращенкой. Первый испуг от встречи прошёл, и распрямившиеся жители деревни начали поднимать с земли брошенные факелы, все агрессивнее поглядывая на прижавшуюся спиной к щитам кобылу – «Гвардия богинь послужила нам верно, поймав эту ведьму!».

– «Рада была помочь» – интересно, только я отметила сарказм в своем голосе? Аборигены, приняв мои слова за чистую монету, вновь двинулись вперед, решив обогнуть меня, словно стоящий на дороге столбик, но быстро остановились и с тревожным ворчанием попятились назад, напоровшись на мои широко раскинутые крылья – «Знаете, мы тут, в общем-то, не местные, да и на поезд спешим… Но у вас, как я погляжу, тут горрррраздо интереснее! А что за ведьма? А можно мне посмотреть? Можно, я ее подержу, а?»

– «Это злобная ведьма, и она виновата в том, что происходит с нашей деревней!» – насупился лесник, наконец-то сообразив, что над ним открыто издеваются, и сердито засопел, держа в зубах черенок от метлы – «Мы долго терпели ее присутствие, но теперь она ответит за свои злодеяния!»

– «За какие?» – было холодно и очень хотелось писать, но я не могла позволить себе пройти мимо такого захватывающего события. Ведьма! Настоящая ведьма! Мне очень хотелось увидеть живьем тех, кого, бывало, в средние века человеческой истории жгли на кострах, словно дрова, и я принялась ходить вокруг сжавшейся на снегу кобылы, рассматривая ее, словно редкостную диковину. Честно говоря, мне не верилось в существование подобных экземпляров, хотя в этом новом мире, до краев наполненном магией, могло бы существовать все, что угодно, а уж тем более такая банальность, как ведьма. Да и Твайлайт что-то говорила по поводу ведьм и их «ненастоящей» магии заговоров и проклятий…

– «Она вечно была странной. Путалась со всяким зверьем, подбирала жаб и крыс, потом стала собирать травы» – тряся нестриженой бородой, принялся перечислять земнопони. Он вздумал было прижать беглянку к земле, уткнув ей в грудь свое ветхое орудие, но после моего неодобрительного ворчания, решил повременить и не торопиться с действиями в присутствии закованных в сталь фигур – «А теперь вот натравила на нас стаю древесных волков! Они утащили в лес подкидыша, и теперь собираются сожрать нас, одного за другим!»

– «Это неправда! Поверьте!» – тихо, с отчаянием прошептала бежевая земнопони. Сбившаяся на бок рыжая грива, кое-где уже подкрашенная замерзшими на холодном ветру каплями крови, зеленые глаза – «ведьма вдвойне!», как сказали бы древние, хотя как можно было быть ей вдвойне, я себе смутно представляла. Дух дрых, словно медведь, все реже вылезая из своей спячки, и я осталась одна, наедине с миллионами обрывочных сведений и воспоминаний. Когда он спал – я чувствовала себя одинокой и брошенной, с нарастающим отчаянием ощущая, что без него я просто… Просто никто. Кобыла, лишенная собственных воспоминаний, и вместо них роющаяся в чужих, словно старуха, копающаяся в бесчисленных пакетиках с никому не нужными бумагами, спрятанными под матрац. Но время от времени он возвращался – и я оживала, радуясь жизни и радуя свою семью, мужа и окружающих, уже начавших привыкать к подобным сменам моего настроения, и даже обсуждавших его в семейном кругу, словно последнюю метеосводку. Наполненная предвкушением от близящейся «встречи» с древним заспанцем, я решила немного развеяться и с головой окунуться в новое приключение, уже рисовавшееся в моем воображении. Тряхнув гривой, я указала своим подчиненным на сжавшуюся беглянку, и, буркнув «Пойдёт с нами», повернулась к земнопони.

– «Что ж, показывай, уважаемый, где тут у вас пропавшие без вести» – неграмотные крестьяне, безвинная жертва – все это напоминало сюжет голливудского хоррора, и я решила немного самоутвердиться, показав аборигенам, как наивны и глупы их выдуманные страхи – «Пойдем-пойдем. Она ж вроде бы в вашей деревне жила?».

– «Жила» – угрюмо кивнул жеребец – «Теперь не живет. Выгнали. А теперь вот на вас наскочили».

– «А утащенного этими волками пытались найти? Или всю ночь собирались кобылу гонять по лесу?» – язвительно осведомилась я. Идти до деревни было не далеко – взобравшись на небольшой холм по нечищеной дороге, мы выползли из клочьев теплого тумана, и, стоя на продуваемой леденящим ветром возвышенности, глядели на небольшую долину, сжатую со всех сторон громадами лесов. Небольшой фруктовый сад, с десяток опрятных, «пряничных» домов, бывших для пони своеобразным эталоном строительства, да замерзшая речка – долинка была невелика, и теплые ключи, парившие в скрывавшемся за вековыми соснами озерке, затягивали ее клочьями густого, словно кисель, тумана, дымкой стелившегося сквозь лес – «Или они такие страшные? Но почему тогда вы не побоялись гоняться за этой кобылой?»

– «Они уходят на север, не оставляя никаких следов. Все жеребцы и кобылы сейчас ищут этого жеребенка, но…» – мотнув головой, пони прервал разговор, и тяжело вздохнув, потрусил вниз, в сторону деревни. Мотнув головой в его сторону, призывая своих ребят не отставать, я пустилась за ним, старясь не потерять бурую спину среди летящих над заснеженной землей клочьев тумана. Странная аномалия вновь подняла температуру и влажность, и, уже подходя к небольшой площади в центре деревни, я почувствовала, что еще немного – и просто рухну на землю, обливаясь потом под своими доспехами. Толстая войлочная подкладка мгновенно пропиталась влагой, скользя по мне, словно намыленная пижама, и все, о чем я мечтала в тот момент, была бадейка с теплой, или хотя бы прохладной водой, но – только после посещения того заведения, куда даже принцессы ходят пешком, теряя при этом толику божественного достоинства.

Однако жизнь внесла свои коррективы в мои планы, чему, впрочем, я уже почти не удивлялась.

– «Что это там?» – насторожился наш проводник, уставившись на толпу, неподвижно стоявшую в центре площади – «Неужели нашли?»

– «Похоже, что нашли» – помрачнела я, разом забыв про собственные проблемы. Сгрудившись, пони стояли кружком, спина к спине, и, казалось, о чем-то негромко разговаривали, опустив головы до самой земли – «Так, ребята! Эту – в один из домов, стеречь! Трое – со мной!»

– «Думаешь, дело плохо?» – поинтересовалась Черри, глядя на столпившихся на площади жителей – «И почему они не несут его в дом, раз нашли?».

– «Потому что над живым так не стоят, Черри» – негромко буркнула я. Однако мои слова услышала одна из гвардейских кобыл, умудрившаяся при этом громко вскрикнуть, выдавая наше присутствие жителям деревни. В мгновение ока круг пони рассыпался, и в следующий момент мне пришлось отступить на крыльцо ближайшего дома, вталкивая в него сжавшуюся обвиняемую, к которой рванулось большинство сельчан – «Назад! Назад, я сказала!»

– «Это она! Она!» – громче всех орала какая-то молодая кобыла, по щекам которой бежали дорожки слез. Её светло-голубая шерсть намокла, и в цвете факелов и фонарей казалась темно-синей, словно она всю ночь обливалась холодной водой, блестевшей среди густых прядей хрусткими льдинками – «Дайте мне пройти! Я хочу посмотреть ей в глаза!»

– «Посмотри в мои, если хочешь!» – грозно рявкнула я, ударом крыльев поднимая небольшую снежную бурю – «Всем стоять и не дергаться! Работает Легион! Все, кто будет заниматься непотребством, будут считаться соучастниками! Ясно?!»

– «Легион? Не знаем никакого Легиона! Отдать нам эту кобылу!» – проорал кто-то, напирая из задних рядов – «Вы посмотрите, что она с ним сделала!»

– «Посмотрим! Обязательно посмотрим!» – торжественно кивнула я. Главное было занять эту толпу, возглавить ее, и уж потом, повести туда, куда нужно – «Но чтобы подозреваемая не убежала, мы должны ее запереть! Есть в этом доме комната без дверей и окон?»

– «Да бросить ее в отхожее место, и вся недолга!» – не очень уверенно предложил кто-то – «Утопнет – да и Дискорд с ней, с ведьмой!»

– «Вот тебя туда и бросим, раз такой умный!» – рыкнула я, стараясь поддерживать начальственный тон и нужный градус неадекватности, не давая разгоряченным жителям деревни прийти в себя и начать хотя бы немного соображать – «В общем, нужно двое добровольцев – охранять дверь. Еще один – под окно, чтобы не убежала».

– «Я! Я готов!» – послышались голоса из толпы. Выбрав глазами самых здоровых и не слишком бойких из жителей, я ткнула в них копытом, оставив прочих томиться в недоумении возле крыльца.

– «А мы? Что теперь делать-то?»

– «Суд будет открытым и скорым!» – торжественно, словно комиссар, провозгласила я, хотя предчувствие чего-то нехорошего уже затапливало мое сознание, словно радужная нефтяная пленка, расползающаяся по мелкой лужице – «Поднимите, пожалуйста то, на что вы там смотрели, и внесите в дом. Негоже ему так… Лежать-то…»

Последние слова, произнесенные нормальным, слегка охрипшим голосом, подействовали лучше всего. Мрачно кивнув друг другу и отводя глаза от темного свертка, чернеющего на снегу, пони потрусили к центру площади. Вскоре, мы собрались в широкой комнате большого дома, мрачно глядя на стол, на котором лежала чья-то толстая вязаная куртка, покрытая густым слоем инея. Снег и лед покрывали ее равномерно, а толстые сосульки, свисавшие с краев вязаной ткани, уже начали свое тихое «кап-кап», словно плакальщицы, заводящие заупокойную песнь.

– «В проруби его нашли. Ниддл Фир за водой пошла, для купания, а тут…» – откинув захрустевшую материю, я стиснула зубы, пережидая волну ужаса, прокатившуюся по моему телу, и словно таран, ударившую по голове. Нашему взгляду предстала поистине ужасная картина – выгнутое дугой, маленькое тельце было буквально распотрошено на части, словно кто-то ужасный, не ведающий жалости, рвал на части малыша, и лишь наигравшись, бросил останки изуродованного тельца в теплую воду ключа. Я молча стояла над телом, тупо глядя на задние ножки жеребенка – болтавшиеся на обрывочках кожи, они лежали рядом с туловищем, и от этого зрелища мне одновременно хотелось и закричать, и молча продолжать стоять рядом, не в силах сдвинуться с места. В голове билась глупая, хаотично мечущаяся мысль о том, что нужно было срочно что-то делать, куда-то бежать, что-то говорить… И одновременно с ней, росло понимание того, что делать что-либо уже было поздно.

Однако…

Сощурив глаза, я присмотрелась к телу повнимательнее. Потом, не обращая внимания на ропот толпы, перевернула его на бок, стараясь дышать ровно и глубоко, чтобы не вывернуться наизнанку прямо тут, среди всей этой деревенской братии.

– «Его нашли в… В проруби?»

– «Да. Вот, она. Фир даже ныряла за ним, пока не вытащила» – кивнула головой какая-то старуха – «Ох, богини-богинечки, да что ж это за лишение-то такое? За что ж такая напасть-то? Волки поели, бедного!».

Поглядев на меня, белая пегаска отшатнулась, и отвернувшись, двинулась в сторону комнаты, где закрыли бежевую кобылу. Я вскинула было голову, но тут же вернулась к осмотру, заметив, что за моей подругой двинулся еще один легионер.

– «Почему волки?» – поинтересовалась я. Мои копыта легли на хрустнувший труп, и принялись аккуратно исследовать его, нежно поглаживая уже мертвую плоть жеребенка. Сколько ему было? Семь? Десять лет? Он был уже достаточно крупным, и, наверное, в Понивилле, уже ходил бы в школу, с радостным криком прибегая домой…

«Сосредоточься! Не время! Помоги ему, хотя бы вот так!»

– «Уже месяц, как они ходят по деревне ночью. Опасные звери!» – передернувшись, пони завертели головами, словно опасаясь, что оставшиеся на улице гвардейцы не устоят против сказочных зверей – «Следов не оставляют… Ну, на снегу не оставляют. А стены домов и доски на крыльце у многих исцарапаны. Словно в дома они рвутся, к пони. И вот… Дорвались».

– «А у кого он жил? Кто его мать?»

– «Да не было у него матери, милая. Совсем не было» – вновь прошепелявила старуха, опасливо отворачивая голову от тела – «Подкидыш, знамо ж тебе говорят! Звать… Звали его Бург, а почему так – уже и не помнит никто. Семь годочков ему было…»

– «Он жил… Ну, жил он то у одной семьи, то у другой» – смущенно признался давешний земнопони, теребя нечесаную бороду, оказавшуюся светло-рыжей – «То там прибьется, то тут… Так и…»

– «Ясно. Никому не нужный подкидыш» – дернула я веком. Осмотр занимал меня все больше и больше, накрывая меня волной удивления и ужаса. Потрошение трупа убитого жеребенка – это было страшное испытание, и даже сейчас, по прошествии многих лет, я ощущаю его внутренности и кости на своих копытах, словно это случилось буквально вчера. Но кто-то должен был это делать, и чем дальше я углублялась в свои изыскания, тем больше хмурилась, периодически вскидывая голову и глядя на окружавший меня, четырехногий народ.

– «Хорошо. У кого он был последний раз?»

– «Дык неизвестно. Днем бегал с остальными жеребятами, а вечером… Вечером его и выловили из полыньи».

– «Узнай у жеребят, что он говорил, что делал… Стоп, не нужно» – подняв голову, я четким голосом продиктовала приказ – и сама же его отменила, глядя в светящиеся глаза стража, притаившегося на одной из балок. Услышав испуганные голоса, он недовольно сощурился на меня, стараясь не смотреть вниз. Похоже, вид маленького тела не оставил равнодушным даже его – «Значит так, брат, облетишь деревню, найдешь следы на домах. Затем – облет долины и поиск следов. В лес не углубляйся без причины. Сделаешь?»

– «Ты мной не командуешь, Легат!» – попытался было ворохнуться юнец, но, углядев в моих сузившихся глазах что-то для себя недоброе, он тут же остыл и нехотя буркнул – «Ладно. Сделаю».

– «Только он у вас пропал?» – задала я следующий вопрос, переходя к осмотру маленьких ножек. Вытащенные из тазобедренных суставов, они болтались на одном лишь кожном лоскуте, и на секунду, мне привиделось, как два огромных, рычащих монстра, похрустывая деревяшками тел, резко дергают его за маленькие ножки, практически разрывая на две части. Переждав приступ вновь накатившей тошноты, я до боли стиснула скрипящие зубы, и продолжила осмотр. Странно, таз был практически цел, но…

«О, богини…»

– «Собаки пропадают уже полгода. Куры» – мрачно ответил один из жеребцов – «Иногда мы их находим, иногда – нет. И все время – в полынье. Нравится этим тварям там, что ли?»

– «Находите… В… Таком же виде?» – тяжело дыша, я отвернулась от трупа. Мой разум затопили видения последних часов жизни этого малыша, и я до боли, до крика прикусила губу, чтобы не закричать от того, что именно я представила себе, хотя бы приблизительно, основываясь на результатах осмотра. Дикие детские крики все еще звучали в моей голове, когда я, тяжело привалившись к чьему-то боку, с трудом отползла от стола.

– «Легат! Легат, ты как?» – сквозь кровавый туман, в мой мозг пробился голос декана, и вскоре, я ощутила энергичное похлопывание по щеке – «Командир, чтоб тебя!»

– «Все нормально, Файр. Все нормально» – тяжело дыша, я присела на сплетенный из лоскутиков половичок, избегая смотреть на прикрытое кем-то тело – «Обложите его снегом. В корыто и засыпьте льдом. Я… Я похороню его лично».

«И думаю, что не его одного».

– «Черри, осмотри все вокруг пруда. С факелами» – распорядилась я, пытаясь занять себя хотя бы чем-то, что могло бы избавить меня от ужасных мыслей, роящихся в моей голове – «Когда вернется страж – живо его ко мне. Я схожу, поговорю с этой… Нет, не надо. Не буду. Или я ее просто убью».

– «Ничего» – отрапортовал фестрал, сверкая на меня ночниками драконьих глаз – «Ничего, Раг! Совсем ничего! Не бывает такого, чтобы звери, даже древесные волки, уходили без следов! Я все осмотрел, и такое ощущение, что они тут просто не водятся!».

– «Возможно» – процедила я, чиркая на мятом листке облизанным, обкусанным карандашом. Еще один кусочек этой истории занял место на жеваной бумаге. Еще одна частица короткой жизни, маленькой судьбы – «Значит, никаких следов? А у вас, Файр?»

– «Прости, я не поняла… Там так натоптано» – потупилась кобыла, виновато ковыряя пол ногой, в то время как нелетучая, продрогшая пегаска, трясясь от холода, отрицательно помотала головой – «В общем, следов много, и… И ничего не понятно. Мы же не разведывательная контуберния, легат!»

– «Знаю. Ладно, тогда узнайте у местных, кого он больше всех любил, у кого проводил больше всего времени, с кем ссорился или кто не любил его… В общем, мне нужно знать, были ли у него какие-либо тесные контакты по любому поводу – ссора ли, или наоборот, сильная привязанность».

– «Да тут и думать неча – один Ирис его любил, как сына. И как узнал, что он пропал – сразу же побег в лес, у волков его отбивать. Не знал, болезный, что его уж нет…» – пробурчал бородатый пони, воинственно потрясая палкой от метлы, с которой все никак не мог расстаться – «Вот монстры, а? Ништо, вот с ведьмой разберемся с этой – и сразу пропадут, твари эти колдовские! Верно я говорю – все зло от магии! Все зло!»

– «Где он?».

– «Да вона, у Марш Грасс. Обморозился, бедолага. Сейчас в горячей ванне отогреваем» – взмахнул потрескавшимся копытом бородач – «Знамо дело, лучше горячей ванны нет средства зимой. И лечит она, и отогревает. Почти кажный день он к ней захаживал, да и Бурга с собой брал. Кажись, все хотел, штоб он под присмотром рос, хош и у мачехи, да все лучше, чем в одиночку мир топтать…»

– «А как эта Марш относилась к… К жеребенку?»

– «Терпимо, как ишшо? Ирис ей, конешна, по нраву был, да кто ж захочет чужого жеребенка брать? Хорош прибыток, неча сказать! Ну и он ее не очень-то любил. Терпели друг друга, Ириса расстраивать не хотели».

Что-то недоброе зашевелилось у меня в груди. Огромная сколопендра выползла из тьмы пещеры, шевеля жвалами в поисках жертвы.

– «Значит, они сейчас там?».

– «Агась. Все, кто с ним ходили, почитай, там. Отогреваются».

– «У нее такая большая ванна?» – прищурилась я, и потянулась за шлемом, лежавшим где-то под столом – «Что это за групповая помывка такая?»

– «Дык у нее ж целая купальня. Из соседних деревень пони приезжают, штобы тут помыться, в горячей-то купели!»

– «Даже зимой?» – заинтересовалась Черри. Из комнаты задержанной подруга вышла необычно задумчивой и тихой – «Странно, должно быть, много дров нужно, чтобы согреть такое количество воды?».

– «Ни одного полена» – внезапно, холодея, пробормотала я – «Ни одного полена! А ее дом – не тот ли длинный, что ближе всего к источнику?».

– «Агась. Он самый» – озадаченно пробормотал бородатый жеребец.

– «Горячие источники… Трубы…» – тяжело задышав, прошептала подруга, глядя мне в глаза. На ее морде, внезапно, стал вырисовываться тщательно скрываемый страх – «Эта… Ведьма… Ее зовут Фона… Она говорит, что не виновата, и что жители сами приходят к ней за разными травами и припарками. А эта Марш, которая так громко кричала на нее, она приходила к ней за приворотным зельем, хотя Фона сказала, что таких делать не умеет!»

– «Брат! Быстро к этому дому! Проникнуть внутрь, сторожить! Если не сможешь – встреть нас рядом!» – нацепляя на себя шлем, рявкнула я. Подобравшиеся легионеры и присоседившиеся к ним гвардейские кобылы рванули следом за мной. Вылетев из дома, мы помчались по ярко освещенным факелами улочкам, и вскоре, уже врывались в дом местной банщицы.

Увы, мы опоздали.

Шесть пони со странной тревогой переглянулись. После моего рассказа, Флаттершай сидела на диванчике, прижав копыта ко рту, Дэш ехидно кривилась, а Рарити – недоверчиво подняла бровь, демонстрируя пренебрежительное недоверие к моим словам. И в тишине комнаты, невесомое, словно крылья бабочки, порхнуло слово.

«Зекора?».

– «У нее был подвал. Глубокий подвал, крайне необходимый этому двухэтажному дому. И трубы, по которым можно было брать воду из теплого ключа… А можно было и использовать для слива воды из купальни» – тихо проговорила я, старательно отгоняя от себя все воспоминания о том страшном месте. О том, как долго выворачивалась наизнанку Черри, как потеряли сознание гвардейцы и даже пара легионеров, как долго и безуспешно искали исчезнувшую Марш Грасс. «Ведьма» Фона вернулась домой, к мужу и сыну, и предупрежденные мной пони долго смотрели ей вслед, не решаясь подойти и попросить прощения за все то, что они успели сделать и наговорить этой кобыле. Они сделали это, я была уверена, ведь не каждый день в их жизни тяжело дышащая от ярости легионер, облаченная в серые доспехи, негромко и очень зло цедила слова предостережения.

– «Если с ней хоть что-нибудь случиться – я вас всех уничтожу!»

– «То есть, ты приняла Флаттершай, нашу Флаттершай, за убийцу?!» – нахмурившись, спросила меня Рарити, пресекая дальнейшие шепотки, показавшиеся мне крайне интересными.

– «Я решила выяснить, почему она ведет себя подобным образом!» – несмотря на внезапную вспышку злости, густо замешанную на самом обычном стыде, я постаралась держать голос ровным, а тело – расслабленным, но похоже, не слишком-то в этом преуспела – «Знаешь, тут поневоле станешь подозрительной, когда тебя то похищают, то разжалуют, то пытаются осудить…»

– «Знаешь, теперь я их понимаю!» – отрезала модельерша, чопорно поджимая губы. Похоже, обида, нанесенная Флаттершай, не просто так задела ее за живое, и теперь, она пыталась вести себя как обиженная собственница, яростно нападая на всех, кого считала виновными или косвенно причастными ко всему, что произошло – «А что, если ты ошиблась? Ты становишься настоящей угрозой для всего общества, и я считаю, что вскоре, тебя и вправду нужно будет изолировать от остальных пони!».

– «Эй, ты чего это?» – неожиданно, взвилась Эпплджек, выводя ситуацию на новый уровень и превращая ее уже в настоящий скандал – «Она ж уже извинилась, и неча тут ее оскорблять, понятно? Уж по крайней мере, она не чета всяким там жужжалкам, помешанным на префек… Перфек… Считающих себя идеалом!».

– «Ах, прекрати! Ты даже не можешь выговорить это слово, не то, что его написать!» – огрызнулась Рарити.

– «Тебе просто невозможно угодить, правда?».

– «А мне и не нужно угождать! Я хотела бы, чтобы нашу подругу не третировали всяческие задиры!».

– «Эй, ты кого это тут назвала задирой?!».

Вновь обвинения, порицания, негодование – похоже, подруги восприняли это происшествие как некий повод для того, чтобы собраться всем вместе, и разогнать скуку зимних дней. Если для Пинки, Рарити и Рэйнбоу Дэш работа никогда не останавливалась – магазин, разгон облаков и бурлящий мир моды никогда не впадали в зимнюю спячку, то для Эпплджек и Флаттершай зимой наступало настоящее время для отдыха. Распродав или заготовив на зиму плоды своих трудов, удалая фермерша не сидела на месте, и вместе с братом расчищала дорожки, вывозила из города снег и колола образовывавшийся на крышах лед, однако все эти занятия, или скорее подработки, как я вполне обоснованно начала подозревать после того, как заметила свою подругу, принимающую из копыт Мэра жидкий мешочек с монетами, были лишь бледной тенью того, что ей приходилось тащить на своей спине летом, в самую жаркую пору битв за будущий урожай. Большинство зверей, за которыми ухаживала Флаттершай, заваливались в спячку и освобождали свою канареечную покровительницу от каждодневных хлопот. Как самая умная из всех шести подруг, Твайлайт сумела устроиться если не лучше, чем любая из них, то уж наверняка – удобнее, ведь кроме заботы о пополнении коллекции книг и руководства библиотекой, ее голову не обременяли другие проблемы, а вкупе с не слишком большой, но все же вполне приличной, по моим скромным меркам, заработной платой, она имела уйму свободного времени, которое, надо отдать ей должное, тратила отнюдь не на пустые забавы. Помимо лекций, которые она временами читала ученикам школы, фиолетовая единорожка принимала участие в организации всевозможных событий, периодически происходящих в жизни небольшого городка, а также какими-то научными изысканиями по части астрономии. Хотя лично мне было абсолютно непонятно, что же именно она изучала вот уже несколько лет, несколько ночей в неделю пялясь на звездное небо в телескоп – ведь я уже не раз становилась свидетелем волшебства, творимого моей повелительницей и подругой, с замиранием сердца глядя на звезды, которые аликорн перемешивала своим рогом на ночном небе так же легко, как опытная хозяйка мешает половником суп. Но да чем бы пони не тешилась…

«Может, мне не стоило сокращать рассказ? Я не стала им рассказывать о том, что на самом деле видела в этом доме, как на самом деле выглядел этот труп, и, похоже, это смазало эффект. Они посчитали это страшилкой на ночь, и лишь придя домой и закрыв глаза, в полной темноте, они еще вспомнят о моих словах. Но это будет позже, а пока…»

Бедлам рос и расцветал. Сердито фыркавший Графит не утерпел и принялся вставлять свои замечания, повысив градус неадекватности всего происходящего. Вскочившая со своего места Рэйнбоу Дэш принялась выписывать круги над столом, предусмотрительно держась подальше от мышекрылого пегаса, а сидевшая на диванчике Флаттершай едва ли не зарылась в подушки, спасаясь от разгоревшегося скандала. Я бросила на нее извиняющийся взгляд, постаравшись вложить в доступную мне мимику всю глубину своего раскаяния, и желтая пегаска стеснительно отвела от меня взгляд своих зеленых глаз. Простила ли она меня, или просто мечтала оказаться подальше от всего этого кавардака? Насколько ее впечатлил мой рассказ – я не знала, но внезапно мое внимание привлекло единственное спокойное существо, с недовольством взирающее на безобразную ссору. Невозмутимый, словно глаз бури[3], белоснежный кролик остановился в дверном проеме, ведущем куда-то вглубь дома, и с недовольством взирал на происходящее. Поймав мой взгляд, он сердито ощерился, и, поднявшись на задние лапы, привалился боком к дверному косяку, сложив лапы на груди и нагло корча мне рожи.

«Нихрена себе! Это меня так от печенья торкнуло, или травку для чая им Пинки Пай собрала?»

Отодвинув подальше стоявшую передо мной чашку, я повела глазами вокруг и вновь уставилась на белого засранца. Кажется, никто не заметил его выходок, и пока остальные продолжали спор, я ошалело разглядывала это мелкое животное, устроившее для меня настоящую пантомиму, изображающую все те непотребства, которые он собирался сделать лично со мной, если я не…

– «Умммм… Простите…» – робко проблеяла Флаттершай. Покосившись на нее, я заметила, что она уловила наш обмен взглядами и теперь умоляюще глядела то на своего развоевавшегося питомца, маленькие лапки которого начали складываться в совсем уже непотребные жесты, то на меня – «Извините… Может, мы просто перестанем ругаться и… Ну пожалуйста!»

«Что. Это. За бред?» – медленно, практически впечатывая каждое слово в свой мозг, подумала я, таращась на белого кролика. Закончив терзать воображаемую жертву, гаденыш вновь поднялся на задние лапы, и, привалившись боком к косяку, принялся почесываться, нимало не волнуясь по поводу того, что его розовогривая хозяйка буквально извертелась на своем диванчике, бросая на него умоляющие взгляды. Заметив, что я, выпучив глаза, словно рыба, не отрываясь, гляжу на это чудо природы, она едва не завопила, но вовремя заткнула себе копытами рот, вновь начав гипнотизировать меня своими зелеными, наполнившимися слезами глазами.

«Что это за хрень?!» – похоже, мой взгляд был достаточно красноречив без всяких слов. В ответ, Флаттершай тяжело вздохнула, и состроила еще более умоляющую мину, хотя я могла бы поклясться, что это просто невозможно – «Он что, тоже…»

Что ж, ответ на свой невысказанный вопрос я получила в тот же момент. Презрительно сморщив розовый нос, кролик протянул левую лапку, и, поискав что-то в шерсти у себя на боку, вытянул ее в мою сторону, легким движением когтей давя что-то маленькое и черное. На секунду, мне показалось, что я даже услышала еле заметный щелчок раздавленного хитинового тельца, а по комнате поплыл острый, коньячный запах раздавленного насекомого.

«Ох ничего себе! Так это тоже какое-то существо, заключенное в тело кролика?» – откинувшись назад, я уставилась на кролика, начисто игнорируя его хозяйку. Желтая пегаска буквально выпрыгивала из шкурки, стараясь отвлечь меня от своего питомца, но все было зря – я уже впилась взглядом в мелкого подонка, похоже, учуявшего, что я все-таки отличаюсь от уже привычных ему аборигенов, и не отводила от него глаз, заставив мерзавца попятиться в темноту коридора. Скрывшись с глаз долой, кролик не убежал, а принялся подглядывать за мной из-за скрытой в темноте двери, считая, что сможет провести таким образом выпускницу Обители Кошмаров, хотя и не прошедшую свое обучение до конца – «Так вот, значит, в чем тут дело! Все эти проблемы, которые возникали у мягкой, добродушной поняши с этим мелким нытиком, все его взбрыки и требования разных экзотических блюд – лишь закидоны скучающего существа? Бедняга…»

Я не кривила душой, на самом деле осознавая, как же, должно быть, трудно приходится кому-то, заключенному в тело мелкого кролика. Смотреть на всех снизу вверх, клянчить морковку и все время оглядываться, чтобы тебя не раздавили? Бррр, не хочу! А главное – не с кем поговорить. Никак. Строение этих существ вряд ли предполагает, что им придется имитировать связную речь, и именно этот факт почему-то опечалил меня до глубины души.

«А если что-то заболит? Если грустно? Если хочется высказать все то, что накипело?» – я подняла глаза на Флаттершай, и успокаивающе кивнула, возведя очи горе. «Это твоя проблема» – неслышно, одними губами, прошептала я, и кажется, до нее, наконец, дошло. Успокоившись, пегаска прошмыгнула на кухню, откуда принесла чайник с травяным взваром, от которого по комнате разлился густой, мятный дух, и присела на половичок рядом со мной, обеспокоенно поглядывая то на коридор, в котором скрылся кролик, то на круживший вокруг шабаш.

– «А я вам говорю, что мы должны написать принцессам! Только они могут решать, что делать в таком случае!».

– «Эй, эт ты так хочешь сказать, что без твоей магии-шмагии мы и яблоню оббить не имеем права?!».

Похоже, спорщицы забыли обо мне, и вовсю принялись выяснять отношения. Это было крайне странно, учитывая то, как спокойно относились друг к другу мои подруги, однако вскоре я поняла, в чем был подвох – как обычно, дьявол скрывался в мелочах.

Например, в «чае», плескавшимся в наших чашках.

– «Эммм… Мне очень неловко оттого, что тебе пришлось меня заподозрить» – начала откуда-то издалека желтая пегаска, осторожно убирая мои копыта от чашки с мутновато-желтым напитком. Хлебнув его один разок, я вдруг ощутила недюжинное желание высказать сидевшему неподалеку Графиту множество разных претензий, в другое время показавшихся мне абсолютно смехотворными. Прикусив свой язык, я недюжинным усилием заткнула себе рот печеньем, и собралась было запить его этим «чайком», но остановилась, с подозрением глядя в свою чашку, что явно не укрылось от внимания Флаттершай – «Вот, попробуй этот».

– «Этот?» – я хмуро покосилась на зеленовато-коричневый напиток, в котором робко плавала пара чаинок. Похоже, хозяйке пришлось выгрести все свои запасы и разделить остатки между своими друзьями, и это, словно ножом по сердцу, резануло меня гораздо сильнее, чем любые извинения, которые она могла мне пробормотать. Шмыгнув носом, я обняла зардевшуюся отчего-то пегаску, и уже без опаски отхлебнула горячее пойло.

– «Ну как?»

– «Мятный. Слушай, Флатти, у меня есть коробка с остатками чая. Настоящего, дромадского – может, заскочишь как-нибудь?»

– «Спасибо, Скраппи. Обязательно зайду» – смущенно ответила подруга, старательно меняя стоявшие на столе чашки, и вскоре над комнатой поднялся густой аромат мяты, перебивавший собой запах жиденького, «всамделишного» чая – «Кажется, Ангел уронил в чай спор-траву? Ох, иногда он так любит баловаться…»

– «Что ты имеешь в виду?» – едва не поперхнулась я, и, тихонько зашипев, провела длинным языком по обожженному чаем носу. Еще одна милая особенность пони, способная заставить некоторых из древних повелителей Земли подавиться от зависти слюной – «Ты хочешь сказать, что он сделал это специально? Чтобы отвлечь внимание от меня?»

– «Ну, я уверена, он не хотел ничего дурного!» – категорично заявила пегаска, любовно глядя на белые уши, выглядывавшие из отверстия в потолке. Судя по узкой, извилистой лесенке, оно предназначалось для какого-то древесного жителя, вроде белки или бурундука – «Он часто делает странные вещи, но на самом деле, он хороший и добрый… Прямо как ты».

«Грубовато работаешь, подруга» – подумала я, оценивая всю сценку в перспективе. Похоже, попытка связать меня и кролика общей судьбой была отчаянным призывом не обращать на него внимания, или хотя бы не выдавать его другим – «Ладно, в конце концов, разве я не обещала себе не кроить этот мир по своим лекалам? Но, как говориться, за распальцовку он еще ответит…».

– «Да уж, действительно, шалун» – фыркнула я, потянувшись за очередной печенькой – «Знаешь, может, я и не самая умная кобыла, поэтому скажу тебе так – это твоя проблема. Я не хочу вмешиваться ни в чью жизнь, и если ты считаешь, что он хороший…»

– «Да-да, Ангел – просто душечка, и он очень-очень добрый! Ну, где-то глубоко, в душе».

– «Что ж, тебе виднее. Поэтому меня он не касается».

– «Умммм… Ты же ничего не скажешь остальным?» – все еще обеспокоенно продолжила допытываться у меня желтая кобылка, своим вопросом заставив меня фыркнуть от смеха прямо в чашку с недопитым мятным отваром. Да уж, она явно не была Фанси Пантсом, способным по малейшим недомолвкам и намекам выстроить длиннейшую логическую цепочку умозаключений – «Видишь? Они успокаиваются. Мята всегда помогает сделать нас немного добрее».

– «Нет, конечно же, нет» – ну еще бы, ментол и эфирные масла еще никому не повредили. Эх, знала бы она, как давно известно свойство мяты создавать спокойное, жизнерадостное настроение – «Я же обещала, правда?».

– «То есть, ты согласна? Ох, спасибо, спасибо, спасибо!» – закурлыкала Флаттершай, похоже, приходя в полный восторг от того, что ей не пришлось меня уламывать, переезжать в другое место… Или вновь использовать на мне свой колдовской взгляд, от воспоминания о котором меня просто передергивало – «Я уверена, вы с ним обязательно подружитесь!»

– «Аааага» – без особого энтузиазма покивала я в ответ, не желая разрушать розовые мечты подруги. Кавардак вокруг нас постепенно утихал, чай и в самом деле действовал, и вскоре в комнате установилась тишина, нарушаемая лишь хрустом печенья и смущенным покашливанием то одной, то другой кобылы.

– «Ну что, накричались? А мы тут уже без вас помирились, кстати».

– «Пом… Как это – помирились?!» – недоуменно вскинув брови домиком, завопила Рейнбоу Дэш. Взлетев в воздух, она зависла напротив нас и с подозрением начала разглядывать то меня, то Флаттершай, словно судмедэксперт, тщательно осматривающий свеженький труп на предмет наличия на нем телесных повреждений – «Эй, но так же нельзя! Это не по правилам! Это мы должны были вас помирить!»

– «Ах, глупости! Всё глупости!» – пробормотала расстроенная Рарити. В отчаянии от всего случившегося она забыла следить за собой, и с непосредственностью, приличествующей скорее Эпплджек, громко отхлебнула из своей чашки, за что удостоилась громкого смешка от светлогривой земнопони – «Надо же, сколько времени прошло! Боюсь, нам стоит разойтись, ведь если эти две пегаски, как у них принято, так же быстро помирились, как и подрались…»

– «Эй, это какая-то хитрость, я уверена!»

– «А вот и нет!» – закрутила головой Флаттершай, скромно прижимаясь ко мне бочком, отчего у радужногривой пегаски глаза засверкали не хуже, чем у заправского стража – «Просто мы поняли, что немного… Уммммм… Погорячились. Вот и всё».

– «Ах так? Ах так?!»

– «Эээээ… Да-да. Все так и было» – поспешно проблеяла я под недоуменными и исполненными подозрении взглядами подруг. Похоже, Дэш разошлась не на шутку, в то время как Флаттершай решила пожертвовать своими, еще достаточно хрупкими отношениями, лишь бы не выдавать другим свой маленький секрет, и я тут была определенно лишней – «Знаете, Рарити права – нам стоит разойтись по домам, чтобы не ссориться еще больше. Ну, вы же знаете, как эта погода влияет на настроение, правда? Как думаешь, Эйджей?»

– «Ну, раз ты так говоришь, сахарок…» – недоуменно передернув плечами, фермерша осторожно вылезла из-за стола – «Слышь, Флаттершай, ты это… Не серчай, ладно? Поцапались, помирились – ну, с кем не бывает?»

– «Ну, вот и ладушки!» – заключила я, взглядом заставляя заткнуться подозрительно прищурившегося на меня Графита. Похоже, той дозы мяты, что розовогривая пегаска закинула в свой чай, было явно маловато для такого шкафа, но милый все же смог себя перебороть, и лишь негромко, но явно скрипнул зубами, обещая мне продолжение разговора уже по возвращению домой – «Дэш, ты не могла бы остаться с Флаттершай? В конце концов, теперь твоя очередь мыть посуду, а ты мне должна за тот случай с обледеневшими облаками, помнишь? Так что фартук в зубы – и вперед!»

– «Что? Какими облаками? Да что ты вообще…» – возмутившаяся пегаска подскочила к самому потолку, откуда спланировала прямо ко мне, словно заправский пикировщик, и вряд ли бы на этом успокоилась, если бы не тычок под ребра, полученный от своей желто-розовой подруги – «Кхе-кхем… Ах дааааа, облакааа! Так значит, я остаюсь?»

– «Да, если, конечно, тебе будет не трудно» – скромненько потупившись, мемекнула Флаттершай, из-за своей ниспадающей на глаз челки посылая мне полный благодарности взгляд – «Мы бы помыли посуду, уложили спать Ангела…»

– «Ну дась, ну дась!» – захохотала Эпплджек. Похоже, принцесса была права, и мои намеки выглядели так же незаметно, как паровозный свисток на переполненном вокзале – «Ладно, я отправляюсь на боковую. Кто со мной?»

Возражений не последовало. Выйдя из приземистого, похожего на хоббичью землянку дома, мы медленно побрели по городку. Часовая башня за нашими спинами пробила девять ударов, или «9 p.m.» – даже проведя в этом мире два с лишним года, я так и не научилась ориентироваться в этих «эй эм» и «пи эм», сама частенько путая пони своими «шестнадцатью двадцатью семью». Нет, тут все-таки принцессы дали маху – нельзя было слепо заимствовать, не подумав о том, что лунный календарь единорогов, отмечающий два двенадцатичасовых отрезка дня и ночи, будет не слишком удобен для тех, кто не сталкивался с этой системой раньше. Поди пойми, как обозначать полдень или полночь!

Первой попрощалась Рарити, дом которой стоял в двух шагах от городской площади, затем – Твайлайт. Несмотря на то, что до ее дома-библиотеки, одной своей стороной выходящего на склон холма, под которым лежала понивилльская железнодорожная станция, идти было недолго, она предпочла помахать нам ногой и отправиться в Сахарный Уголок. Да, похоже, моя помощь одной подруге оказалась «медвежьей услугой» для другой, но встретившись глазами с отрицательно помотавшим головой Графитом, я сочла за лучшее свернуть язык трубочкой – разберутся и без меня в своих любовных похождениях. В конце концов, им уже… А интересно, сколько же им уже лет?

«Да, этот вопрос я как-то упустила из виду» – думала я, шагая бок о бок с Эпплджек. Фермерша проживала дальше всех от домика Флаттершай, на юго-западе от городка, и если летом до ее дома можно было без проблем добраться, срезав путь через яблочные сады, то зимой приходилось идти по тропинке, мимо школы и сцены, на которой происходили выступления во время городских праздников и посещений важных гостей – «Может, узнать как-нибудь о том, что у них случилось? Или Эйджей знает что-нибудь об этом?»

– «Нееехъ, ничего!» – категорично замотала головой фермерша. Высунув язык, она издала долгий, горловой звук, задолго до пони, принятый у остальных представителей этого племени за отрицательную эмоцию или ответ – «И поверь, я стараюсь не лезть в это дело. Знаешь, сахарок, я стараюсь держать уши закрытыми, когда кто-то начинает сплетничать о моих подругах, или затыкаю сплетникам рот, что б неповадно было! Хотя тебе я скажу так – бери пример с меня, старайся не видеть того, чего видеть не стоит. Это их отношения, и если Пинк таким образом поднимает остальным настроение, относясь к этому как к своего рода игре, то поведение Твайлайт мне совсем не понятно, ей же ей!»

– «Она использует эти встречи как суррогат постоянных отношений» – буркнула я, опуская голову под внимательным взглядом четырех озадаченных глаз – «Боюсь, не в ее характере… Ну, или просто хочет отомстить таким образом Дэш за их разрыв… Ох, Эйджей, я не знаю, что там среди вас творится, поверь, но мне кажется, что ты права – нам не стоит в это влезать! И, милый, я и вправду не хочу об этом вспоминать, хорошо?»

– «Как скажешь» – не слишком довольно буркнул муж, но закрыл рот, не рискуя слишком глубоко вдаваться в подробности моих взаимоотношений. Сердито зыркнув на него, для вящей острастки, я скорее почувствовала, чем поняла, что для ночного стража вряд ли будет препятствием мой запрет, и, сердито засопев, продолжила наш путь.

– «Так значит, ты…»

– «Я сказала, что не хочу об этом вспоминать, хорошо?» – проводив Эпплджек, мы возвращались домой. Вежливо усмехнувшись в ответ на возражения подруги, вспомнившей о том, что уже темно, и бродить по протоптанным в заснеженном яблочном саду тропинкам в полной темноте – не слишком умная идея, мы помахали ей копытами и отправились в обратный путь, ёжась от покусывающего нас морозца и глядя на сверкавшие звезды. Крупные, крупнее, чем в наших общих с Духом воспоминаниях о древней Земле, они мерцали и блестели, глядя на нас из бездонной пустоты зимнего неба. В самом деле, какая опасность могла грозить мне в темноте, когда рядом со мной мерно вышагивал тот, о ком я вспоминала каждый раз, услышав о ночных тенях? Да и я, бывшая страж-недоучка, уже почти изжила в себе ночные страхи – «Поверь, я никогда не изменяла тебе, и все, что ты мог бы услышать от моих подруг, было связано с периодом «до тебя», либо с обычными кобыльими шалостями. Я не собираюсь рассказывать тебе о том, что была «переходящим призом» в отношениях этих шаловливок, и если ты решишь, что я – мерзкая дрянь, то прошу, так мне об этом и скажи! В конце концов, я тоже не собираюсь выслушивать твои исповеди о том, скольким кобылам тебе пришлось хорошенько размять матку по приказу Госпожи! Или тоже будешь утверждать, что этому нас не учили, а?»

– «Так значит, ты распутала это дело, не выходя из комнаты с трупом?» – с взбесившей меня невозмутимостью продолжил жеребец, намерено игнорируя мой сердитый выпад – «А что именно ты нашла на теле этого бедолаги, что позволило тебе выстроить такую вот цепочку умозаключений?».

– «Его задние ноги – они были отрезаны. Эта тварь препарировала его заживо, подвесив за передние ноги. На его ногах остались борозды от веревок» – помолчав, ответила я, деля свою речь на короткие, злые фразы – «Древесные гончие, древесные волки и прочая нечисть не умеет оставлять такие ровные срезы поперек мышечных волокон. Не было изгрызенных костей, зато было множество лампасных разрезов, через которые она вытащила его внутренние органы, один за другим. И начала снизу, чтобы продлить себе удовольствие! Сука! Бешеная сука!».

– «Значит, это она тренировалась на курах и собаках, исчезавших в той деревушке» – тяжело вздохнул Графит, прижимая к себе крылом мою залившуюся слезами голову. Идти так было не слишком удобно, и нам пришлось остановиться, пока я не успокоилась, шмыгая носом в густую серую шерсть на груди мужа – «А ты распутала все за час. Да, какого оперативника потеряла Госпожа! Но знаешь, что я тебе скажу? Я понял, почему я вернулся на службу».

– «Да? И почему же?» – хлюпнула я носом, поднимая голову и с подозрением глядя на супруга, с героической мордой глядевшего куда-то в темноту. Что видел он в ней своими странными, измененными магией глазами?

– «Потому что я понял, что именно это толкнуло тебя на создание Легиона. Желание защитить других от того, что мы видим с тобой каждый день. Желание встать между ними – и тем, что таится в темноте».

---

Проснувшись, я долго не могла понять, почему вместо постели подо мной находились жесткие, скрипучие простыни, а вместо копыта мужа, ласково поглаживающего мою спинку, кто-то осторожно тянул меня за крыло.

– «Аккуратнее, аккуратнее!» – раздался где-то рядом быстрый шепоток – «Не разбудите!»

– «Сильна же она спать!»

– «Посмотрим, сколько ты проспишь, когда округлишься!»

Увы, к концу беременности я явно потеряла былую закалку – раньше я могла проснуться от малейшего движения воздуха, создаваемого самым маленьким и неслышным из комаров. Как бы ни был ловок и незаметен маленький паразит, но стоило лишь ему пересечь границу нашей спальни-кубикула, как он был уже обречен, ведь в темноте его уже ждало десять голодных ртов, обладатели которых проснулись от первых ударов крошечных крыльев, и были готовы вступить в борьбу за этот кусочек летающей жрачки. Теперь же, с трудом выныривая из омута сна, я едва разобралась, что меня кто-то тянет за крыло, осторожно разворачивая огромную, покрытую перьями и пухом, конечность.

– «Ух тыыыыы!» – раздался многоголосый кобылий хор, вторя негромкому треску разворачивающихся маховых перьев, каждое из которых не уступало длиной сложенному крылу остальных пегасов. Негромко всхрапнув, я сделала вид, что просыпаюсь, и вытянув перед собой передние ноги, сладко потянулась. Крыло мгновенно освободилось, и с громким треском, влипло в мой бок. Вылезая из постели, я осторожно разминала свою шею и не открывая глаз, прислушивалась к топоту ног и свисту крыльев, с которым любопытные сородичи разлетались кто куда. Солнце ярко светило в одно из окошек покачивающегося на ходу вагона, открывать слипающиеся глаза было откровенно лень, и я аккуратно двинулась вперед, на ощупь пробираясь в тамбур, к маленькой кабинке, совмещавшей в себе ванную комнату и туалет.

– «Нос не разбей, уродина!» – донесся с кровати ленивый голос жеребца. Как там его звали? Гром? Туча? Ураган? Неважно – не останавливаясь, я изо всех сил наподдала задними ногами, подбрасывая в воздух круп, и удовлетворенная получившимся грохотом, двинулась дальше, стараясь не морщиться от боли в занывших от удара копытах задних ног. Судя по неразборчивой ругани, я попала по откидной кровати, сложившейся от моего удара, и прижавшей к стене развалившегося на ней сталлионградского пегаса. Гордо, насколько это возможно было сделать с закрытыми глазами, я проследовала в кабинку, где долго умывалась, со странным удовлетворением слушая шум, доносящийся из вагона. Несмотря на то, что мы еще даже не прибыли в город, я собиралась расставить все известные мне знаки препинания, и четко дать понять своим бывшим соотечественникам, что кем бы для них ни была «старая» С. Раг, со мной такие вот шуточки не пройдут.

«Уррррродина, да? Что ж, похоже, не все любили эту пятнистую пегаску, а судя по их реакции, крылья у нее были меньше, причем гораздо меньше. Хотя эту деталь я точно помню, они ведь начали расти после того попадания в странный, пепельный мир. Брррр, до сих пор как вспомню – так вздрогну! И этот голос… Интересно, а Ее Темнейшество ничегошеньки не знает об этом происшествии?».

Как я и ожидала, мирно войти в вагон мне не удалось. В тамбуре меня уже поджидало черно-белое, мохноногое, пятнистое, и очень сердитое тело. Тело рванулось вперед, встало на дыбы, притискивая меня к двери тамбура, и пристально уставилось на меня сердитым взглядом серых глаз.

– «Я погляжу, ты набралась откуда-то смелости бить не только в спину, но даже и лежачего? Похвально, только тут тебе это не помоооооооооо…» – голос начавшего что-то говорить жеребца истончился, когда моя нога нежно, словно величайшую драгоценность, прижала к груди его копыто, едва ли не выворачивая бабку целиком из путового сустава. Энергичный, но сильный удар в пах заставил его продолжить свое «Оооооо…», переводя его в тихий, едва слышный выдох, и вскоре, я уже стояла над лежащим на полу жеребцом, внимательно глядя в его округлившиеся от боли глаза.

– «Знаешь, а я тебя совершенно не помню. Ну вот совсем. Представляешь, каково это – глядеть на мир из-под бинтов, охватывающих твою голову, и совершенно не знать, кто перед тобой стоит? Или, например, выныривать из лесной реки, выблевывая из себя воду и кровь…» – негромко поделилась я своими мыслями с пегасом. Естественно, я приукрашивала свои приключения и переживания, но честно говоря, в тот момент, мне это казалось довольно удачной мыслью – пусть знают, что на меня покушались, и винят во всем этих самых «покусителей». Тем более что именно так все и произошло, хотя и с небольшими вариациями – «Но все это hernya, милый. Главное – это то, что мы с тобой вдвоем – здесь и сейчас. Знаешь, сколько костей содержится в теле обыкновенного пони?».

– «Ауууууууххххх!!!!».

– «Да-да. Сейчас ты ощущаешь лишь одну из них» – мое копыто вновь опустилось на пясть жеребца, прижимая ее к деревянному полу вагона. Что ж, через мои копыта прошло не так много задиристых новичков, но мы уже научились обламывать и самых зубастых из пришедших в Легион – «А всего их больше двухсот тридцати, или около того[4]. Поэтому советую подумать, прежде чем задирать на меня свой хвост. Понятно?».

– «Аууууууууу! Да отпусти же!».

– «Ты. Меня. Понял?».

– «Охххх… Да! Да!».

– «Вот и отлично!» – освободив ногу пегаса, я скатилась с его спины, и встряхнувшись, отправилась в вагон. Не скажу, что это было легко – до беременности я навострилась проделывать эти штуки гораздо легче, и во время того же похищения оголтелыми фанатиками, без особого напряжения переломала немало ног, прежде чем они одолели меня с помощью своего яда.

«Неужели я становлюсь настолько злой?» – раздумывала я, возвращаясь в вагон, где меня уже встречало несколько десятков пар глаз. Несмотря на попытки изобразить безразличие, пегасы, не исключая своего куратора, напряженно ждали моего возвращения, и стоило мне войти в вагон, как я почти физически ощутила, как спадает напряжение, буквально витавшее в атмосфере деревянной коробки, мчавшейся по заснеженным рельсам северной части страны.

– «Доброе утро, Крылышки» – мягко поздоровалась со мной Стик, бросая быстрый взгляд на закрывшуюся за мной дверь тамбура – «Ты не хотела бы к нам присоединиться?».

– «Спасибо, соратник Френа» – отвыкнув за несколько лет от звуков родного для Древнего языка, я не сразу сообразила, что она обращается ко мне, используя это смешное слово. «Krylishky» – наверное, это и было тем самым «домашним» именем настоящей Скраппи Раг, и мне пришлось несколько раз выговорить его про себя, привыкая к незнакомым, мажущим рот словам – «Мне кажется, их тяготит мое общество».

– «Не стоит их в этом винить, Скраппи» – так же негромко ответила мне белая земнопони, бросая взгляд на рассевшихся по вагону подопечных. Разбившись на две группы, пегасы играли в шахматы, читали или тихо пели что-то, негромко аккомпанируя себе постукиванием копыт – «После всего, что произошло, после твоего исчезновения… Откровенно говоря, они все опасаются, что ошиблись, и ты – это не ты. Что кое-кто ошибся, и вместо Скраппи Раг мы взяли с собой совершенно постороннюю кобылку. И их можно понять».

– «Конечно можно!» – покладисто согласилась я, невольно повышая голос – «Это ведь я постучалась к ним в дом! Это ведь я дернула беременную кобылу на другой конец страны, к ее, так называемой, «семье»! Что, разве вы не помните, как это было?».

Судя по колебанию, с которым Френа отвела от меня глаза, она помнила.

Помнила и я.

Несмотря на последние числа месяца Зерна, на дворе уже вовсю царило лето. Солнце, сменившее свой свет с пронзительно-желтого на мягко-золотой, растеклось по соломенным крышам, обновленным после зимы, свежей зелени деревьев и траве. Лужи подсохли, ручейки обмелели к неудовольствию окрестной детворы, и по большей частью не мощеные улицы вновь стали проходимы, оставляя на копытах вместо ошметков грязи серовато-желтую пыль. Оживший после зимней спячки городишко напрягся, крякнул – и вновь немного разросся, раскинув дома туда, где раньше были лишь овраги да бурьян, позволив мне наглядно убедиться, как работоспособны наши преемники. Вооружившись пилами и молотками, пони споро работали, день и ночь возводя новые дома. Не удержавшись, я напросилась в помощники, и с удовольствием потопталась по цементному раствору вместе с Пинки, ощущая, как начинают гудеть отвыкшие за несколько месяцев от изнуряющих тренировок ноги, плечи и круп. Конечно, ныряние в него с последующим барахтаньем в сером цементе было лишним, но последующая помывка в садовом бассейне кого-то из соседей оказалась неплохой наградой за победу в соревновании «макни подругу в цемент». Конечно, досталось нам потом на орехи и от Бабули, да и Графит не остался в стороне… Но это была уже другая история.

БАХ. БУХ. БАХ.

Тяжелый грохот четырехногого манекена, похожего на древнего «козла»[7], заставлял стекла кухни, выходившие на задний двор, тонко дребезжать и звякать. Нацепив на себя тяжелый, тренировочный доспех, я пару раз обогнула городок, на последнем километре заставив себя перейти с рыси на галоп, и теперь, разогревшись, изо всех сил лупцевала раскорячивший корни-ноги манекен длинным, тяжелым мечом. Мой грифоний трофей, похоже, как раз и предназначался для прорубания вражеских доспехов, действуя скорее как колун, нежели как меч, которым можно было бы пофехтовать, и как выяснилось, для владения этим мечом требовалась сила и недюжинное искусство. Конечно, мои «когти» вполне соответствовали моим требованиям, но в горячке боя, в строю, было не до индивидуальных поединков.

БАХ. БАБАХ. БУХ.

За грохотом и звоном, я не расслышала стук в дверь. Немудрено – качавшийся и подпрыгивавший на своем месте манекен грохотом проминавшихся под моими ударами доспехов заглушал любые звуки, а мое сопение, гулко отдававшееся в моей голове, и подавно делало невозможным любое, мало-мальски нормальное общение.

– «Скраппи, милая…».

БАХ. БУ-БУХ. БАХ. ДЗИНнннь.

– «Ну, баловница!» – отступив для нового броска на манекен, сквозь звон в ушах, я услышала сварливый голос Бабули – «Хватит! Хватит, я кому говорю! Скоро рожать, а она все в своем железе носится! Вон, дверь лучше открой – кажется, это к тебе!».

– «Ко мне?» – откинув нащечники[8], удивленно вытаращилась я на старую кобылу, невольно потряхивая гудящей головой – «А почему именно ко мне?».

– «А к кому же еще?» – резонно заметила та, тыча копытом в сторону окна, за которым маячили крылатые фигуры – «Опять, наверное, твои подчиненные».

– «Ладно, сейчас открою» – ухмыльнулась я, сбрасывая с себя доспехи. Неторопливо обтершись полотенцем, я повязала на голову косынку и потрусила к двери, ощущая, как колышется тяжелый, словно мешок с мокрым песком, живот. Первое время я даже пугалась его выраженной ассиметрии, и лишь после беседы с Кег, призванной родственниками для моего усмирения и успокоения, перестала рваться в госпиталь из-за того, что мой левый бок выпирал гораздо явственнее, чем правый. Как выяснилось, это происходило из-за особенностей анатомии цветных лошадок и положения, которое жеребенок занимал в материнской утробе[9], и я долго обалдевала, слушая лекцию про строение собственного организма.

«Подождут! Если б было что-то срочное, то в дверь стучаться бы явно не стали» – рассуждала я, с усмешкой косясь на пачку кобыльих журналов трехгодичной давности, подкинутых мне Флаттершай. Пролистав это чтиво лишь для того, чтобы сделать приятное желтой пегаске, я постаралась запомнить самые громкие названия статей, чтобы при разговоре не выдать себя с головой, и сложила их стопочкой у входа – «Наверняка очередные новобранцы с бумагами, за провинности отряженные в Понивилль с грузом готовых для подписи бумаг».

– «Привет, прогульщикиииии…» – с веселой усмешкой проговорила я, открывая дверь, но мой голос истончился и заглох, ведь вместо легионеров, нагруженных седельными сумками с пачками корреспонденции и готовых для подписи бумаг, на меня выжидающе смотрела белая земнопони. Внешность ее показалась мне странно знакомой – так иногда случается, когда смотришь на незнакомый вроде бы тебе предмет, но уже каким-то шестым чувством понимаешь, что вот-вот – и ты вспомнишь, что же это такое. И озарение не заставило себя ждать – я уже видела ее, на той старой фотографии, обнаружившейся в седельной сумке, с которой я вынырнула из лесной реки, два с лишним года назад. С той, которая была конфискована у меня принцессами. Остальных пегасов, толпившихся за ее спиной, я раньше не видала, но если это та, о ком я думаю, то…

– «Nu, zdravstvuy, Krylyshki» – с твердым, рокочущим, словно гвардейский барабан акцентом, произнесла незнакомка. Хотя какая, к чертям, незнакомка? Она знала меня, прежняя Скраппи знала ее, но вот беда – я совершенно не помнила, кто же она такая. Память, столь услужливо подсовывавшая мне воспоминания и знания Древнего, словно свои, на этот раз растерянно молчала. Молчала и я, глупо приоткрыв рот и переводя взгляд с одного пегаса на другого. Рыжие, серые, пятнистые и даже одна пегаска-альбинос, все они терпеливо ждали чего-то, в свою очередь, внимательно разглядывая мою, замершую на пороге, тушку.

– «Mi uslyshali grokhot i reshili zayti srazu, ne dozhidayas togo, poka ti nas zametish sama» – вновь напомнила о себе земнопони. Она была уже не молода, но и не стара – лет под пятьдесят, в возрасте, для многих людей являвшимся вершиной их возможностей. Наверняка, это было справедливо и для пони – «Prosti, mi ne vovremya?».

– «Khe-khe… Net-net, zakhodite» – слова языка, ставшего за это время для меня почти что чужим, царапнули язык, словно наждачка. Посторонившись, я пропустила в дом сначала ее, а затем и остальных, прилетевших с ней пегасов.

«Интересно, они несли ее сами, или и впрямь, купили билеты на поезд?» – некстати всплыла в голове абсолютно лишняя мысль.

Гости вели себя довольно сковано, предпочитая больше таращиться на меня, нежели говорить, но в то же время, большинство из них, бывших, как я и ожидала, кобылами, нет-нет, да и поглядывали вокруг, скользя глазами по самодельной, резной мебели, массивному столу, допотопным часам и корзинкам с вязанием. Я редко бывала дома, и вокруг все дышало старческим порядком и уютом, определенно, чем-то понравившимся гостям.

– «Tchay?» – разыгрывая роль добропорядочной хозяйки, я успела сбегать наверх, и теперь едва заметно прихрамывала, постукивая по полу наспех нацепленным поножем. Не знаю, поняли ли гости что это такое или нет, однако вид приоткрытых крыльев, на которых красовалось сразу четыре подноса с чашками и чайник, впечатлил их гораздо больше, нежели помочи[10] на моей ноге. Расставив чашки, я присела за стол и успокаивающе помахала ногой Бабуле, по моему виду сообразившей, что прибыли не совсем простые гости.

Молчание затягивалось. Гости хлебали чай, осматривались, но никто не начинал разговор, хотя некоторым из них, особенно длинногривому, мохноногому жеребцу с красивой, черно-белой шкурой, недобро щурившемуся в мою сторону, явно было что сказать. Я тоже не спешила представляться, задумчиво разглядывая всю эту пеструю толпу. Было понятно, что все эти пегасы собрались здесь с какой-то целью, но вот с какой… Выговор этой кобылы явно давал понять, что она сталлионградка – не значит ли это, что все, собравшиеся здесь, были теми самыми «тридцатью», известными когда-то, искусственно выведенными пегасами? Одно предположение об этом заставляло мое сердце стучать, словно барабан, однако я старалась как можно дольше сохранять на морде мину доброжелательной заинтересованности, которой так славилась среди своих подданных одна белоснежная принцесса и выжидала, решив предоставить своими незваным гостям возможность первыми раскрыть карты, и медленно жевала печенье, к которому пристрастилась у Флаттершай.

– «Tchestno govorya, ya udivlena» – нахмурившись, я попыталась сосредоточиться, тщательно вслушиваясь в давно забытую речь, глядя на заговорившую земнопони – «Mnye kazалось, что наша встреча должна была пройти как-то более бурно, или, по крайней мере, в более раскрепощенной атмосфере. Разве ты не рада нас видеть? Или ты не получала нашего письма?».

– «Рада. Я очень рада вас видеть… Наверное» – призналась я. Грызть печенье, придерживая его левой ногой, было не очень удобно, но я хотела иметь при себе что-нибудь, что позволило бы мне чувствовать себя более уверенной рядом с одиннадцатью незваными гостями – «Письмо? Я просто его… В общем, я что, пропустила занятия?».

– «Тебя отчислили из группы после множества писем, которые они посылали сначала тебе, а затем – богине, Скраппи» – высунулась вперед альбинос. Красные глаза, розоватые губы и просвечивающая сквозь розоватую же шерсть кожа – достаточно экзотическая внешность для того, чтобы понравиться не только мне одной – «Извини, но мы больше не могли тебя прикрывать, ведь теоретическая часть закончилась быстро, и начались полеты. Конечно же, инструктора захотели увидеть, кто у нас летает лучше всех, и на первом же занятии все выплыло наружу. Ох и влетело же нам…».

«Что? Этот кирпич с крылышками летала лучше всех своих собратьев?!».

– «Можно подумать, очень было надо!» – фыркнул пятнистый красавчик – «Делать нам больше было нечего, кроме того, чтобы ее искать! Да еще и, как обычно, неизвестно где!».

– «Ну почему же неизвестно где?» – пожала плечами я, явственно ощущая на правой ноге уже забывавшуюся тяжесть выгнутых стальных пластин – «Могли бы поискать на дне лесной реки, где я как раз и валялась с проломленной черепушкой».

– «Что?» – придвигаясь ко мне, нахмурилась белая земнопони, в то время как остальные пегасы начали недоуменно переглядываться друг с другом – «Ты хочешь сказать, что на тебя напали? Кто-то пытался тебя схватить?».

– «Скорее, просто убить. С проломленной головой и сломанной шеей я вряд ли кому-нибудь была бы нужна» – я решила не уточнять, что оснащенные магическими крыльями зебры не вполне смогли довести дело до логического конца. Ропот вокруг меня стал громче – «Так что простите, ребята, но я никак не могла к вам прилететь. Можете считать это официальным объяснением».

– «И ты нам ничего не сообщила?» – продолжала допытываться земнопони. Похоже, мои слова неприятно ее поразили, однако на многих мордах стали появляться недоверчивые ухмылки – «И почему тогда ты не дала о себе знать? Почему не написала нам? Почему не вернулась в Стал…».

– «Можно подумать, что я что-нибудь помнила о вас!» – не выдержав, рявкнула я, грохнув по столу копытом. От внезапно нахлынувшей на меня злости и от полного расстройства чувств, я совсем позабыла, что моя нога прикрыта накопытником поножа, и опомнилась лишь когда горячий чай из расколовшейся от моего удара чашки брызнул мне на шею и грудь – «А вы? Где были вы?! За все это время я не получила ни одного послания, ни одного письма от близких или родных! Инструктора Клаудсдейла быстро выяснили, где меня искать, закидав своими приглашениями, угрозами и постановлениями – но вы, видите ли, ни сном, ни духом не знали, где я нахожусь! Уже два года я ничего не знаю о друзьях или хотя бы знакомых, если таковые у меня еще остались!».

– «У тебя их не было и нет» – презрительно фыркнул жеребец, высокомерно отвернувшись, не желая встречаться глазами с моей искривившейся от злости мордочкой.

– «Тем более! А теперь вы все являетесь сюда, да еще и с претензиями на что-то?!».

– «Скраппи… Крылышки… Да что ты такое говоришь?» – попыталась урезонить меня белая кобыла – «Как это ты ничего не помнишь? Да разве такое бывает?».

– «Если верить принцессам – бывает!» – отрезала я, сердито сгребая в кучку осколки. Не знаю, почему я так тогда завелась, но это чувство обиды захлестнуло меня с головой, вновь заставляя выкручиваться, врать и манипулировать окружающими меня пони. Может, это часть ушедшей Скраппи Раг вдруг высунулась на волю? Я не знала, но в тот момент, меня уже было не остановить – «За те два года, пока вы занимались своими делами, много что произошло. Я поквиталась с теми, кто меня убил, и… В общем, забудьте, понятно? Нет больше той Скраппи Раг, которую вы знали, или как там вы ее привыкли звать, понятно? Я не помню ни ваших имен, ни вас самих… Да я нихрена не помню, поэтому вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь. Намек понятен?».

– «Вообще-то, мы приехали сюда именно за тобой» – убеждающе проговорила альбинос, глядя на меня кроваво-красными глазами. Наверное, они должны были вызывать оторопь у остальных пони, видевших кобылку впервые, но после Обители Кошмаров, этот генетический дефект казался скорее интригующим, нежели по-настоящему страшным – «Разрешите мне, соратник Френа? Подумай, Скраппи, может, ты вспомнишь что-нибудь? Ну, хоть что-нибудь?».

– «Увы, ничего!» – отрезала я – «Считайте это последствием перенесенной черепно-мозговой травмы, гипоксии и утопления. Ретроградная амнезия, как выражаются врачи Кантерлота».

– «Плохо. Это очень плохо, Скраппи» – похоже, оправившись от первого впечатления, вызванного моей некрасивой выходкой, белая земнопони, носящая странное имя Френа, преисполнилась подозрительности, хотя и была достаточно воспитана для того, чтобы этого не показать – «Хотя я вижу, что ты не обманываешь нас… Наверное».

– «Повторюсь для непонятливых и пони с задержками в развитии – это вы, вы все возникли в моей жизни!» – упрямо огрызнулась я, сердито глядя на осколки, сиротливо разбросанные по столу. Чашка разлетелась вдребезги, и покрытые эмалью кусочки глины наполнили меня очень нехорошими предчувствиями – «И теперь осталось выяснить – зачем? Меня приютили пони, которые не спросили, кто я и откуда я родом, у меня появился замечательный муж, и мы ждем жеребенка… Что вы от меня хотите? Давайте разберемся с этим, и разлетимся в разные стороны, хорошо?».

– «Ух ты, ты округлилась?!» – кажется, кобылья часть этой десятки презрительно пропустила мимо ушей мои выпады, но мгновенно возбудилась, когда речь зашла об извечных для нашего пола ценностях – «Как здорово! И ты все это время молчала?».

– «Это мое дело!».

– «Но мы же приехали сюда для того, чтобы забрать тебя с собой, Скраппи» – растеряно проговорила альбинос. Отшатнувшись после моего удара, она вновь придвинулась ближе, робко дотрагиваясь до моего крыла – «Мы приехали для того, чтобы забрать тебя домой, Скраппи. К твоей настоящей семье!».

– «Да-да, я помню» – упрямо сжала рот Френа. Поглядев в окно, за которым мелькали ветки проносящихся мимо деревьев, она, казалось, раздумывала над чем-то – «Да, я помню. А я гляжу, ты совсем не изменилась, и все так же готова с удовольствием перечислять все обиды, которые тебе, якобы, нанесли окружающие. Эх, помню тебя еще во-от такой шмакодявкой, бегающей за мной после занятий, и ябедничающей на всех вокруг…».

– «Я? Ябедничала? Ох, какой ужас!» – покраснев, я прикрыла мордочку копытами. Кажется, это послужило каким-то сигналом для окружавших меня пегасок, и сидящие на своих полках или диванчиках кобылы начали исподволь, но довольно энергично, придвигаться поближе ко мне – «Нет-нет, это вряд ли! Это, наверное, была какая-то другая шмакодявка!».

– «Да брось, мы все это помним!» – улыбнулась Соя, глядя на меня своими красными глазами, словно пытаясь попрактиковаться на мне в прикладном гипнозе – «И как Бумц плевал в тебя через трубочку жеваными бумажками, а нас потом, всех, оставили без сладкого, и как ты рассказала учителям о Громе, когда он, за школой…».

– «О, я вас умоляю!» – зарычал с полки пятнистый пегас. Вернувшийся из тамбура жеребец не рискнул вновь занимать столь ненадежное место, как нижняя полка, и после коротких попихушек, обосновался под потолком, согнав на свое место одну из кобыл. Похоже, он решил, что теперь-то он находится в относительной безопасности, и мне, с моим пузом, до него явно не допрыгнуть. Увы, мерзавец был прав – вагон был слишком мал для моих порхалок, а лезть по узкой лесенке я точно бы не стала – «Собрались кобылы, и пошли языками чесать! А я вам говорю, что это не она! Акцент появился какой-то, крылья эти разросшиеся, рассказы про потерю памяти… Да кого она хочет обмануть? Не бывает такого – и точка! Ну, ничего! Как вернемся в Сталлионград, соратники-то ее выведут на чистую воду!».

– «Для начала – вызовем на собрание, и там как следует ее обсудим» – поджала губы худая, точно вобла, кобыла. Темно-коричневая шерсть едва заметно лоснилась в тех местах, где ее мослы[11] заметно выпирали из-под покрытой жесткой шерстью шкуры. Словно в насмешку, на ее бедрах красовались метки в форме рыбьего скелетика – «Вы всегда были к ней чересчур добры, Френа, но эта мерзавка никогда не ценила ни вашей доброты, ни нашего долготерпения. А что она устроила после того, как мы выпустились из нашего интерната? Сбежала в Сталлионград! Прямо с церемонии выпуска! Да и потом…».

– «И что потом?» – заинтригованная, я вслушивалась в поток из обвинений, стараясь максимально быстро запоминать все сказанное сердитой кобылой. Похоже, «прежняя» Скраппи и впрямь была «трудным жеребенком», но почему ее, да и остальных, поместили в интернат? Что, все и впрямь было так плохо? Дети без родителей или «надежда нации», за которой требовалось круглосуточное наблюдение?

– «Об этом с тобой еще побеседуют, я уверена!» – фыркнула бурая, пренебрежительно поворачиваясь ко мне спиной – «Еще как побеседуют! Так что можешь не строить из себя бедную, забытую всеми пони – нас ты не разжалобишь, и твой будущий приплод тебе не поможет! Правильно, кобылки, я говорю?».

– «Так значит, жеребенок?» – похоже, ее подруги совершенно не разделяли боевого настроя тощей, и постепенно придвигаясь ко мне, собрались вокруг меня плотным кружком – «Ух! А когда роды?», «А ты уже знаешь, кто это будет?», «А тебе разрешили, или ты сама?!».

– «Эммм… Ну не сама, конечно, мне еще и муж помогал» – рассмеялась я, ловя краем глаза одобрительную улыбку Стоун «Френы» Стик. Похоже, она была бессменным воспитателем этих пегасов, и размолвки в ее группе искренне ее расстраивали – «Сколько? Да уже… Раз, два, шесть… Да уже двенадцать месяцев, представляете?».

– «Скооооолько?!».

– «Двенадцать. Странно, правда?» – усмехнулась я, проводя задним копытом по тяжелому, словно наполненный водой барабан, пузу. Подросший за зиму жеребенок перестал брыкаться и долбить ногами в мою печень, и теперь, неторопливо и солидно, шевелился где-то справа-сзади, своим весом заставляя мой позвоночник выгибаться, словно у хорошей верховой лошади, годной под седло – «Сестра опасается переношенности, и даже предложила мне стимулировать роды, представляете? А кто будет – не знает никто. Аппараты с ума сходят, когда пытаются меня просветить, да и магия не помогает, так что врачам остается только использовать деревянные трубочки да гадать на каше и киселе. Кстати, а когда завтрак и чем тут покормят голодную кобылку?».

– «Завтрак через полчаса. Нам могут принести его сюда, но лучше, если мы перекусим на вокзале» – призадумавшись, решила Стик. Услышав ее решение, кобылы переглянулись, и с разочарованными стонами начали расходиться, принимаясь заправлять постели, сворачивать белье и занимать место в очереди, мгновенно вытянувшейся в сторону единственного в вагоне санузла. Похоже, им до смерти хотелось сейчас же, не сходя с этого места, замучить меня множеством вопросов, но перечить своему «воспитателю» никто и не подумал. Решив не отставать от других, я поднялась с дивана, и начала складывать свою постель, выданную мне сумрачной проводницей на Кантерлотском вокзале. В отличие от курсирующих по Эквестрии поездов, сталлионградские экспрессы отличались не столь высоким уровнем комфорта – вместо облицовочных панелей из настоящего дерева, в вагонах повсеместно использовался шпон[12], местами достаточно потертый спинами многочисленных пассажиров, а вместо комфортабельных двухъярусных кроватей – откидные полки и диваны, стоящие вдоль широких и длинных окон. На мой взгляд, вагоны были вполне комфортабельны – гораздо удобнее тех, что отпечатались в памяти древнего, просто это был иной комфорт. Фаянсовый, причудливой формы унитаз был стар, но чист; потертые медные перильца и поручни, идущие вдоль стен, были потертыми и носили на себе отпечатки множества зубов, однако привинчены и прибиты они были на совесть, гарантируя ухватившемуся за них пони безопасность без риска улететь при торможении поезда вместе с оторвавшейся от стены рукоятью; потертый кое-где до дыр, но чистый палас на полу – скромные удобства без показного радушия, но сам факт их наличия согревал не хуже иного очага. Бдительно пересчитав сданное нами постельное белье, толстая, пожилая пони покивала головой, и вдруг, присев, испытующе посмотрела на нас, переводя взгляд с одного пегаса на другого.

– «Ну что, молодежь?» – голос ее был низким, но без грубости, свойственной базарным бабкам или спитым вокзальным толстухам – «Как поездка? Все ли пришлось по нраву? Что нового увидали там, в Эквестрии?».

– «Хорошо прокатились! Все понравилось!» – присаживаясь на диванах, без какого-либо удивления откликнулись мои попутчики. Похоже, подобные разговоры были им не в новинку, и я навострила уши, прислушиваясь к завязавшемуся разговору, глядя в широкое окно. Их было всего четыре на весь вагон, по два на каждой стене, но какие это были окна! Длинные, широкие, они разительно отличались от квадратных окошек эквестрийских вагонов, и глядеть в них было сущее удовольствие. Мало-помалу, я отключилась от доносившегося до меня разговора, не содержащего в себе ничего для меня интересного – впервые побывавшие в Кантерлоте пегасы вовсю расписывали его красоты, рассказывали про облачный Клаудсдейл, представлявший собой небольшую страну из облаков, смеясь и гримасничая, пытались передать ужимки столичной знати. Что ж, для них это и вправду было путешествие в экзотическую страну, раскинувшуюся за пределами их родины, а для меня… Чтобы не портить впечатление остальным напавшей на меня зевотой, я таращилась в окно, мало-помалу настолько увлекшись этим зрелищем, что даже забыла, что хотела сказать в ответ на промелькнувший на периферии сознания какой-то выпад в мою сторону черно-белого жеребца.

Свистнув, поезд выскочил из зеленого тоннеля деревьев, чьи ветви склонялись над крышами состава, словно арка храма, посвященного природе и ее могуществу, и без малейшего усилия, наддал ходу, словно радуясь вновь обретенной свободе. Постукивание колес сменилось тихим шипением, изредка прерываемым коротким покачиванием вагонов, словно рельсы под нами враз, вопреки законам физики и здравому смыслу, внезапно сменились магнитной полосой. «Шелковый путь», как объяснила мне заметившая мое удивление Соя – его поддержание требует от земнопони Сталлионграда немалых усилий, ведь рельсы просто-напросто сваривались друг с другом, образуя длинные, без стыков, полосы стали, по которым катили пассажирские поезда, но он был предметом всеобщей гордости, и многие пони считали своей почетной обязанностью хоть раз поработать на прокладке или обслуживании этих путей. Что ж, я могла ей поверить – без стука колес, казалось, будто вагон – это длинная комната, внезапно обретшая чудесную способность к перемещению, и укатившая в далекие края. Приникнув к окну, я с жадным любопытством разглядывала возделанные поля, разграниченные длинными, ровными рядами деревьев, тянувшиеся между ними дороги, соединяющие собой небольшие деревни, чьи широкие, словно прижавшиеся к земле дома, были раскрашены в синие, зеленые и желтые цвета. После двух лет, проведенных в Эквестрии, мой глаз тотчас же ухватился за эти жилища, так отличающиеся от стремящихся вверх, «пряничных» домов эквестрийцев. Собранные из чего-то, издалека напомнившего мне обычный брус, в подавляющем большинстве, они были одноэтажными, стремящимися не вверх, но вширь, вполне заменяя отсутствующие надстройки легкими, летними верандами, весело блестевшими своими стеклами на проносящиеся мимо поезда. Памятуя картины запустения, присущие оставшимся в прошлом деревням и поселкам, я прижалась носом к стеклу, но как ни старалась, так и не смогла увидеть разрушенные, покосившиеся хибары, выбитые окна или заросший бурьяном огород. Все дома казались хоть и не новыми, но ухоженными, стоявшими возле небольших, но тщательно возделанных полей. Казалось, что лишенные возможности, как встарь, неограниченно развиваться экстенсивно, вширь, потомки древней расы напряглись – и воспитали в себе невиданную доселе среди них педантичность, не позволявшую простаивать без дела ни одной полоске земли, ни одному водоему – зарастать ряской и тиной, а лесу – превращаться в заваленный мусором и упавшими деревьями участок бурелома. Даже полоса земли, граничащая с железной дорогой, была засеяна подсолнухами, благодаря отсутствию деревьев, вдоволь получавших солнца и дождя. Изогнувшись дугой, поезд пронзительно засвистел, переползая через мост – огромный каменный исполин, поднявший над водой высокие опоры-колонны, украшенные огромными, хотя и потемневшими от времени и паровозного дыма, символами молота и шестерни. Колеса загрохотали по вернувшимся стыкам, каменные бортики, доходившие до середины окон, бросали этот грохот нам в уши, отражая его вновь и вновь, пока творившиеся снаружи шум и лязг, смешавшись, не превратились в настоящую какофонию… Но поезд уже вылетел из каменного коридора на простор полей, лесов и перелесков, и вновь зашуршали под его колесами гладкие рельсы, неся нас к огромному городу-государству, царящему над всем востоком страны.

– «Гляди, Скраппи, а вот и Сталлионград!».

Вскочив на диван, я подтянулась и уселась на бортик высокой спинки, вновь прилипая носом к окну. Поля и огороды, очерченные грунтовыми дорогами, закончились – вместо них, куда-то вдаль, к горизонту, протянулись хорошие, мощеные камнем, многополосные тракты, по которым тянулись туда и сюда многочисленные повозки, фургоны, телеги. Следуя общему для Эквестрии правилу, они перемещались исключительно по центру дороги, не соблюдая какого-либо приказа, строго регламентировавшего, какой стороны придерживаться всему гужевому транспорту, следующему в одном направлении. Как влекущие их пони умудрялись не создавать больших заторов – я не представляла, но в тот момент, меня интересовали вовсе не они. В конце концов, на облаченных в ременную упряжь земнопони я нагляделась и в Кантерлоте, и меня больше занимал идущий по краям тракта четырехногий народ. Признаюсь, это был первый случай, когда я видела столько земнопони в одном месте – не разбавленные ни пегасами, ни единорогами, они сосредоточенно брели куда-то или присев на травку возле обочины, отдыхали или перекусывали, достав из седельных сумок какую-то снедь. Живот, возмущенный отсутствием обещанной еды, обиженно квакнул, но я посоветовала ему заткнуться и не возникать, во все глаза рассматривая четырехногий народ. Кое-где пони расступались, пропуская знакомые мне фигуры, облаченные в коричневую, ребристую броню, споро рысящие куда-то вдаль, к виднокраю, из-за которого уже выплывал огромный, белоснежный, град.

– «Гляди, вот он! Узнаешь?».

Но я уже видела сама, как из-за верхушек деревьев и силосных башен[13], наплывало что-то огромное. Что-то белое. Что-то пугающее в своей величественности. Две белоснежные фигуры, ярко освещенные солнцем, поднимались все выше и выше, пока, наконец, не заняли половину неба. Два статуи, размером способные поспорить с иными высотными зданиями прошлого, возвышались на нашем пути, две фигуры, вглядывающиеся вдаль громадами каменных глаз. Двое земнопони, стоящие на страже виднеющегося за ними города, жеребец и кобыла, были увековечены в напряженных, сосредоточенных позах. Жеребец поставил ногу на стоящую перед ним, словно щит, шестерню, в то время как у его подруги, застывшей рядом с ним, в зубах был зажат небольшой молот. Выкрашенные в ослепительно-белый цвет, они располагались на огромном, ступенчатом постаменте, украшенном зеленеющими деревцами, в толщу которого уходил широкий тоннель.

– «Памятник – помнишь его?».

– «Нет. Но выглядит обалденно!» – призналась я, задирая голову в попытках разглядеть скульптуры получше – «Прямо-таки памятник Мухиной и Висячие Сады Семирамиды в одном флаконе[14]! А из чего они? Неужели камень?».

– «Бетон со стальными конструкциями внутри» – послышался в темноте голос Грома. Поднявшись к постаменту, поезд пронзительно свистнул, и словно пловец, бросающийся в ледяную воду, нырнул в темный тоннель – «Ты снова выдаешь себя, «Раг», что не помнишь этого монумента наших отцов, ведь это ты целыми днями толклась на смотровой площадке, пока смотрители не уставали следить, чтобы ты не попыталась вновь «полететь», и не прогоняли тебя оттуда. В то время как я, в отличие от тебя, не маялся дурью, а излазал все доступные для этого места, и теперь понимаю гений наших предков. Эх, если бы не эти крылья – каким инженером я мог бы стать! Сколько памятников и зданий мог бы построить!».

– «Что, прости?» – ослепленная хлынувшим из окон светом, обрушившимся на выскочивший из тоннеля поезд, я прищурилась, пытаясь сообразить, что имел в виду черно-белый пегас – «Я правильно поняла, что ты стесняешься своих крыльев?».

– «Стесняюсь? Да они меня душат!» – раздраженно зарычал Саус. Казалось, еще мгновение – и он набросится на свои крылья, зубами отдирая их от тела – «Только такие, как ты, могут ощущать себя хорошо, будучи разобщенными с другими пони! Конечно, ты с детства грезила полетами – ну и как, тебе понравилось? Тебе нравится ощущать себя изгоем, парией, не способным встать вровень со своими соратниками? Уверен, что да!».

– «Гарлик, успокойся» – остудила пыл воспламенившегося жеребца Стик – «Крылышки, ну вот зачем ты его вечно заводишь? Зачем провоцируешь?».

– «Да потому что это бред!» – фыркнула я, переводя ничего не понимающий взгляд на Френу – «Можно подумать, что какие-нибудь бородавки или трещины на копытах запрещают пони быть тем, кем он хочет. Ведь его метка – три зеленых мяча, так почему он такой мрачный? Она что, доказывает, что ему нельзя учить математику?».

– «Потому что вокруг стало слишком много таких, как ты! Слишком много считающих, что мы должны делать то, что хотим, а не то, что нужно!» – вновь возбудился сталлионградский пегас – «Мы веками жили без этих вот крыльев, всяких там рогов и прочего, а теперь…».

– «Ну, обалдеть ты Савонарола! Может, еще и костерки разожжем, спалив всех неверных?».

– «Все, закончили диспут!» – перекрывая наши голоса, громко распорядилась Стоун Стик. Поезд замедлялся, и где-то за дверями тамбура послышались громкие голоса проводников, оповещающих пассажиров о скором прибытии на вокзал – «Иначе обоих в угол поставлю!».

– «Как скажете» – с нейтральным видом пожала плечами я, отворачиваясь от пышущего негодованием идейного оппонента. Я сама не догадывалась, что именно меня так завело, и постаралась как можно быстрее успокоиться, выбросив из головы мысли об этом проповеднике расовой чистоты – «Мы уже подъезжаем?».

– «Да» – поезд дернулся раз, затем другой, замедляя свой ход. За окнами поплыли высокие каменные заборы, выполненные в виде клумб со свежей травой, да молодые, дурно принявшиеся деревца, сменившиеся вскоре длинной платформой – «Вещи все собрали? Тогда выходим».

Что ж, это было и впрямь познавательно. Выйдя из поезда, я затормозила, задрав голову, и если бы не сумка, то неминуемо расквасила бы себе нос, кувырнувшись вперед от толчка выпрыгнувшего из вагона Грома. Сердито рыкнув что-то сквозь занятые ручкой сумки зубы, я вновь закрутила головой, по возможности, стараясь не натыкаться на спешащих куда-то пассажиров. А посмотреть было на что. Вокзал был явно больше, чем Кантерлотский, обслуживая сразу восемь платформ, расположенных в форме звезды, с большой, центральной площадью, соединявшей все направления и пути. Огромная крыша причудливой формы, словно раковина, накрывала все пространство вокзала, и свет, проникавший сквозь пожелтевшие стекла, из которых состояла большая ее часть, наполнял огромное помещение таинственным, зеленовато-желтым маревом, смешивающимся с клубами паровозного пара. Несколько исходящих паром и дымом агрегатов тяжело, солидно пыхтело у платформ – некоторые я уже видела в своих путешествиях по Эквестрии, но все они казались устаревшими инвалидами по сравнению с элегантным красавцем, стоявшим на отдельных путях. Длинный, сигарообразный корпус его, установленный на двадцать золотистых колес, восемь из которых имели просто неприлично большие размеры, навевал мысли о стремительности и мощи, а сглаженные, красиво скругленные формы, своими обтекателями прикрывавшие большую часть сложной машинерии этого красавца, явно давали понять, что проектировавшие его инженеры смотрели далеко вперед, явно понимая толк в таком явлении, как «промышленный дизайн». Множество земнопони целыми толпами сновали туда и сюда, спускаясь по лестницам к платформам, или пересаживаясь с одного поезда на другой. На центральной площади стоял высокий обелиск, увенчанный фигурами двух земнопони, сидевших друг напротив друга. У одного в копытах был развернутый свиток, размерами более походивший на какой-то чертеж, другой же, обвив правой передней ногой какой-то длинный, похожий на циркуль измерительный инструмент, указывал им в сторону одной из платформ. Расположенные под ними большие часы с четырьмя циферблатами, были красиво подсвечены изнутри теплым, желтоватым светом, причудливо дробившимся на прозрачных, хитро ограненных камнях, словно бриллианты, сверкавших возле каждого деления. Те, на которые были направлены стрелки, сияли ярче остальных, и признаюсь, я надолго залипла перед этим, чрезвычайно забавным для меня устройством, пытаясь разгадать эту загадку. Каменные кронштейны со спускавшимися с них цепями, на которых висели корпуса часов, явно не несли в себе никаких проводов, по которым к этим приборам можно было бы подвести электрическую энергию, или что там еще могли использовать несравненные мастера-механики, по словам Твайлайт, известные на всю Эквестрию своим мастерством, а странное их отношение к магии, в том числе магии полетов, уже высказанное мне моим черно-белым попутчиком, заставляло меня сомневаться в том, что нашелся какой-то добрый единорог, который незаметно, втайне от других, поддерживал силы в этих магических камнях.

«Насколько я знаю, стоимость камня зависит не только от его цвета, размера или огранки – эти странные кристаллы могут произрастать в земле целыми друзами, срастаясь в большие, наполненные красивыми иглами шары, похожие на вывернутого наизнанку ежа, что еще раз говорит о том, что над этим миром поработало не только время» – думала я, зачарованно следя за медленно движущейся минутной стрелкой. Я все-таки потерялась, отстав от своей группы, и повертев немного головой, махнула на все копытом, и решила дожидаться их у этого обелиска, справедливо рассудив, что именно он, скорее всего, и является местом расставаний и встреч – «Иногда, их даже не нужно гранить, и самые дешевые из них продаются в том виде, в каком их выломали из кучи подобных, светя неравномерно и отбрасывая неприятные блики. Цена же остальных определяется еще и возможностью впитывать в себя магию, возможностью удерживать ее и отдавать. В старом-престаром каталоге, найденном мной в библиотеке Понивилля, было написано много интересного об этих кристаллах, но честно говоря, мне сложно заподозрить этих земнопони в использовании магии… Или все-таки они втихаря, тайно, практикуют учение, от которого публично открещиваются?».

Вновь осмотревшись по сторонам, я глупо хихикнула, представив себе Эпплджек, прикрывшуюся подушкой, и вызывающую какого-нибудь духа пастбища или сада, а то и злобного элементаля земли из Тартара.

Но надо уже было выбираться из толпы, и лучший способ для этого был просто взлететь. Я приготовилась, немного развела крылья, похлопав ими себя по крупу, отчего большие маховые перья издали сухой треск, впрочем, едва слышный за гомоном и стуком тысяч копыт, смахнула с мордочки свесившуюся на нее косичку со стеклянной бусинкой на конце… После чего, с чувством выполненного долга опустилась на все четыре ноги, и не торопясь, побрела в сторону лестниц, ведущих к трем крытым переходам, расположенным над лежащими под ними платформами. Взлетать в такой толпе означало неминуемо привлечь к себе внимание, а тяжелый, словно бочка с сидром, живот вряд ли бы сделал мой взлет легким и изящным, поэтому я решила не выпендриваться, а тихонько пройтись в сторону выхода, лежащего как раз в конце увиденных мной пешеходных переходов. Забавно, я нигде не заметила повозок или подвод с вещами, лишь шустрые носильщики, запряженные в катящиеся перед ними тележки, быстро сновали среди неохотно расступающейся перед ними толпы. Попыхтев, я взобралась на лесенку, и медленно пошла вперед, прижимаясь к перилам и поглядывая на царившую внизу кутерьму. Выпускаемый паровозами пар медленно поднимался вверх, окутывая пространство передо мной серебристой завесой, через которую, слепя мои глаза, уже пробивался яркий свет, исходящий из сияющего прямоугольника больших, широко раскрытых дверей. Прошло то время, когда я боялась светлых квадратов, живо напоминавших мне о первых месяцах жизни в этом мире, но мне все же пришлось поморщиться от неприятных ощущений… Были ли они вызваны старыми воспоминаниями, как всегда, очень не вовремя всплывающими в моей памяти, или это был резкий свет солнца, резавший мои глаза – я не знала, поэтому просто подняла голову, и шагнула в освещенный проход.

– «Ай!».

– «Ох, простите!» – налетевший на меня жеребец с трудом удержался на ногах, рассыпав при этом множество свитков. Мне повезло меньше – запнувшись за одну из его ног, я растянулась на панельной мостовой, лишь по счастливой случайности едва не расквасив себе нос – «Вы в порядке? Не ушиблись? Соратники, помогите кобылке подняться!».

– «Нет-нет, все в порядке. Простите, я зажмурилась, выходя на свет, и…» – долгие месяцы безделья, наполненные лишь домашними хлопотами да административной работой, окончательно выбили меня из колеи. После возвращения из обители я бы перескочила через его ногу даже с закрытыми глазами, успев, к тому же, несколько раз основательно пнуть торопыгу еще до того, как он понял бы, что именно с ним произошло. Увы, перестройка организма под беременность, близящуюся к своему концу, явно не пошла мне на пользу, что бы там ни говорили в один голос мои родственники, друзья и муж, терпеливо выслушивающий мое нытье – «Простите, что вылетела так внезапно».

– «О, это вы меня простите!» – алой масти жеребец был жилист и худощав, а очки, слетевшие с его носа и повисшие на уходящей в карман жилетки длинной цепочке, сверкнули на меня россыпью синих кристаллов. Остановившиеся рядом пони с понимающими усмешками помогли мне подняться, в то время как встреченный мной жеребец, близоруко сощурившись, принялся собирать рассыпавшиеся по каменным панелям свитки, рассовывая их по карманам плотного, коричневого жилета – «Вы знаете, я забыл очки дома, а с этими, рабочими… Ох, еще один? Как хорошо, что он не потерялся!».

– «Давайте, я вам помогу?» – предложила я, и в доказательство своей готовности помочь, наступила копытом на свиток, с хрустом смявшийся у меня под ногой. Не обращая внимания на горестные стоны жеребца, я принялась ловить разлетающиеся трубочки бумаги, пока, наконец, не собрала их все. Не успев укатиться далеко, они все же были довольно помятыми, особенно после того, как на них поплясала чья-то пузатая тушка.

– «Эммм… Спасибо вам большое, соратница… Уммм… Простите, я не знаю ваше имени» – запыхавшись, начал благодарить меня мой попутчик. Собрав все свитки и рассовав их по карманам жилета, отчего они стали еще более мятыми, чем прежде, он направился в ту же сторону, что и я. Широкая лестница, спускавшаяся от входа вокзала на привокзальную площадь, была забита поднимающимися и спускающимися пони, поэтому нам поневоле пришлось идти рядом, прижимаясь друг к другу боками – «Меня зовут А. «Газ» Вренч… Да, просто А., хорошо? Скажите, а я не мог вас где-нибудь видеть?».

– «Сомневаюсь, «А.». Может, на плакатах о разыскиваемых преступниках?» – усмехнулась я, косясь на идущего рядом со мной, молодого земнопони. Судя по нескольким длинным волосинам на верхней губе, он отчаянно мечтал о роскошных усах, иногда, выраставших у пони, хотя и выглядящих при этом, на мой взгляд, не лучше какой-нибудь генетической аномалии, вроде второго носа, но одевался при этом довольно стильно, этого я у него отнять не могла. По крайней мере, мне нравился его жилет, как и матерчатые ногавки, простроченный жесткими, золотистыми нитями и украшенный множеством медных заклепок и накладок. Сначала я подумала, что паренек собрался на какой-то местный праздник, обзаведясь недурным костюмом в стиле стимпанк, но приглядевшись к сновавшей вокруг толпе, внезапно поняла, что смеяться тут было, по сути, не над чем, ведь подобные костюмы встречались все чаще и чаще на нашем пути. Красные, серые, синие, зеленые, всех цветов и видов, они сидели на своих хозяевах словно хорошо подогнанная униформа. Дракон в моем сердце свирепо облизнулся от нетерпеливого ожидания, и внезапно, я ощутила, что Древний уже давным-давно наблюдает за мной, и как это ни странно, даже и не думает усмирять зверя алчности в моей душе.

Старый Ворчун, определенно, хотел себе точно такой же прикид.

«О, Богини! Ну хоть ты-то веди себя прилично!».

Вырвавшись из толпы, равномерно, словно широкая река, текущей в сторону вокзала, мы очутились, наконец, на площади. Оглушенная цокотом и шумом, я с трудом соображала, куда иду, и только благодаря своему добровольному проводнику, я ни с кем не столкнулась, и на этот раз, ничего не уронила – движение спешащих куда-то пони явно подчинялось каким-то правилам и законам, о которых я не имела ни малейшего представления. Широкое, залитое солнцем пространство было усажено невысокими деревцами, образующими какой-то огромный рисунок, видимый, наверняка, лишь с высоты птичьего или пегасьего полета. Центром же его была огромная каменная стела. Белоснежный столб возвышался над широкой площадью, сжатой со всех сторон высокими стенами домов, со своей вышины глядя на множество пони, гулявших или стоявших в тени деревьев. В последний весенний день солнце припекало уже совершенно по-летнему, прогоняя самых лохматых и не стриженных в тень зеленеющих веток. Сверкая изумрудной листвой, они заслоняли обзор, словно бы нарочно, до поры, скрывая от меня огромный город, дыхание которого я чувствовала в самом воздухе, но покрутив головой, я все же смогла разглядеть кружившие в воздухе фигуры – то бросаясь к вокзалу, то принимаясь кружить над самыми верхушками деревьев, словно обладатели крыльев старательно разглядывали что-то на земле, они явно искали кого-то, а поскольку мой путь привел меня в цитадель земнопони, искать они, пожалуй, могли только меня.

– «Что это «тридцатка» сегодня разлеталась? Ищут кого, что ли?» – озвучил мои мысли идущий рядом со мной жеребец – «Может, жеребята созорничали и убежали от вожатой, или кто-то из «белых» опять задрался, и теперь скрывается в толпе?».

– «А что, много их в последнее время?» – намерено небрежным тоном поинтересовалась я. Похоже, этот рассеянный жеребчик, подслеповато щурившийся на небо даже через посверкивающие крупинками магических кристаллов, толстые очки-гогглы, пока даже не заметил на моих боках огромные, по меркам пегасов, крылья, на которые уже бросали заинтересованные взгляды проходившие мимо земнопони. Так что спрашивать «А кто, собственно говоря, это такие?», на мой взгляд, было довольно глупо, поэтому я решила принять вид осведомленной об этом загадочном «белом» явлении провинциалки – «Я провела два года на западе страны, и чувствую себя тут так, словно приехала сюда впервые».

– «Два года? Это много! А приезжих и впрямь стало много. Даже предлагали нам новую фабрику открыть, но мы не позволили!» – важно кивнул мой новый знакомый. На мгновение остановившись, он бодро протянул мне копыто, по которому я не замедлила стукнуть – «Как я уже говорил, меня зовут Газ. А. «Газ» Вренч. Рад познакомиться с вами…».

– «Скраппи. Скраппи… «Крылышки» Беррислоп» – на секунду запнувшись, я взвесила все за и против, решив все-таки повременить с более тесным знакомством. Кто их знает, чем запомнилась тут эта пятнистая мерзавка – «Ого! Видите, как легко, однако, отвыкнуть от своего имени? После всех этих лет, у меня такое ощущение, что я произношу его в первый раз».

«Значит, «белые» – это приезжие? Остальные эквестрийцы? По основному символу Эквестрии – белому флагу с изображенным на нем солнцем с восемью лучами? Или в это вкладывается еще какой-то смысл? Например, считающие себя «чернорабочими» сталлионградцы могли бы так называть остальных жителей окружающей их страны… Черт, как мало информации! И что обиднее всего – я не могу открыто поинтересоваться тем, что меня интересует! И это начинает мне надоедать!».

– «А, вот ты где!» – раздавшийся с неба крик заставил меня испуганно прижаться к земле, едва не пустив под себя лужу – «Ребята! Тут она!».

– «Эй, это они? Это ведь ребята из «тридцатки», да? Смотри, смотри – кажется, они летят прямо к нам!» – задрав голову, мой попутчик со странным именем остановился, разглядывая круживших над нами пегасов. Похоже, количество «нормальных», способных к полету пегасов стало уже именем нарицательным для всех наших трех десятков. А интересно, чем же они занимаются? Никто пока не затрагивал эту тему при мне, даже вскользь.

– «Меня ищут» – буркнула я, сердито глядя на восторженно кувыркавшуюся надо мной Сою. Лихие кульбиты, похоже, служащие для остальных каким-то сигналом, и впрямь сложно было не заметить, и вскоре, вокруг меня захлопали крылья всех десяти пегасов, слетевшихся на громкий, показавшийся мне совсем не своевременным, призыв Сои. Я-то рассчитывала погулять, поглядеть на город, а заодно – и подумать над тем, что же мне делать дальше. Я понимала, что добровольно сунула голову в ловушку, исподволь рассчитывая посмотреть, кто же дергает за ниточки, ведущие от дверцы клетки, но оказавшись среди огромной толпы, поняла, что откусила гораздо больше, чем могла бы проглотить – «Ну и что за крики, а? Тут я, тут!».

– «А я говорил, что она попытается сбежать!» – сердито проговорил Саус, высокомерно глядя на меня из-под своих развевающихся волос. Свободно спадающая с его головы и шеи грива красиво колыхалась на ветру, блестя черно-белыми прядями, что тотчас же заставило меня насторожиться. Не хотелось бы мне иметь такого брата, пусть даже лишь по крови. Собравшиеся вокруг меня пегасы расступались, пропуская идущую в мою сторону Френу Стик, с обеспокоенной мордой спешившей к нам от стелы – «Но теперь-то у тебя это вряд ли получится! Я лично…».

– «Опять ссоритесь?» – нахмурившись, поглядела на нас белая кобыла. Обернувшись к пролетавшим мимо пегасам, она помахала передней ногой, призывая их спуститься, после чего недовольно покрутила головой – «Ох, дети! Не успели мы вернуться, как все вернулось на круги своя! Словно и не было этих двух с лишним лет. Вам самим-то не надоело гавкать друг на друга, словно какие-нибудь мейнхеттенцы на пляже?».

– «А что она…».

– «А чего он…».

– «Хватит!».

– «Знаете, соратник Френа, я не думаю, что сейчас вы поступаете мудро!» – топнув ногой, словно капризный жеребенок, заявил Гром, сердито глядя, как я кошусь в его сторону с брезгливым недоумением. Показавшийся мне сначала очень даже привлекательным из-за своей окраски и лохматых ног, к фетишу которых я испытывала непонятное даже для себя самой влечение, теперь он все больше и больше напоминал мне избалованного жеребенка. Обойдя меня стороной, он демонстративно занял позицию позади меня, отрезая от лестницы, ведущей к вокзалу – «И я считаю, что мы должны проинформировать профессора, а так же нашего…».

– «Спасибо, Саус. Ты всегда был образцовым товарищем» – фыркнула куратор, ехидно глядя на ерепенившегося жеребца – «Но все-таки давайте не будем забывать, что хотя вы и подросли, для меня вы все равно были и остаетесь моими жеребятами, и мне было бы очень больно, если бы вы поставили меня в столь сложное положение, при котором мне пришлось бы выбирать между кем-либо из вас. Разве вы этого и вправду бы хотели?».

– «Нет… Наверное, нет. Но все равно, мы должны сообщить…».

– «Скажите, соратница Стик, есть что-то, что я должна была бы знать до того, как покинуть свой новый дом?» – негромко осведомилась я, покосившись сначала на замершего от неожиданности Вренча, а потом – на стоявшего позади Грома. Нет, несмотря на рост, этот мозгляк вряд ли стал бы для меня препятствием, доведись мне заняться им всерьез, но… Почему-то я не хотела доводить дело до копытопашной, несмотря на все протесты Духа. Древний внутри меня слал мне один сигнал за другим, и уже просто умолял рвануть отсюда ко всем чертям, зарождая во мне тщательно подавляемое чувство паранойи, утверждавшее, что добром это все вряд ли закончится, но так просто отступиться я уже не могла. Какая-то мерзкая, гнусная тайна, шевелящаяся под сахарной глазурью, все яснее и яснее проступала для меня во всей этой истории с возвращением «домой», и отступиться я уже не могла. Не хотела – «Я не хочу думать о том, что меня просто заманили сюда с какой-то, непонятной мне целью. Быть может, вы расскажете мне все начистоту до того, как я попытаюсь удрать, покалечив кого-нибудь из своей биологической родни?».

– «А ты все-таки изменилась, Крылышки» – помолчав, поглядела на меня воспитатель пегасьей молодежи. Глядя в ее глаза, я внезапно поняла, что она уже немолода, и может быть, лишь искусно наложенная косметика да может быть, и магия не выдают ее истинный возраст, вечно остановив ее в серебряных «за пятьдесят» – «Ты очень-очень изменилась. Повзрослела так, словно из тебя, из-под твоей шкурки, выглядывает кто-то очень и очень старый. Скажи, то, что ты нам рассказала – это и вправду случилось?».

– «Потрогайте мою шею» – копыто Френы Стик осторожно легло на мою голову, мягко привлекая к себе – «Да, вот тут. Кажется, второй или третий шейный позвонок, да? Не знаю, как я выжила, и если бы не одна старая, добрая пони, бывшая когда-то спортивным врачом, я так бы и осталась лежать где-то в глухих лесах юго-запада. Да и произошедшее после… В общем, жизнь вокруг меня била ключом, и почему-то, все время меня, да по голове. Били меня, по живому, я била в ответ, и… Наверное, вы правы – я просто повзрослела, но знали бы вы, знали бы они все, как я хотела бы остаться той глупой, наивной лошадкой, вынырнувшей когда-то из безымянной лесной реки!».

– «Да, я помню. «Счастье – в неведении» – это была твоя любимая фраза» – кивнула головой Стик, бросая странный взгляд на топчущегося позади Грома – «Ты можешь нам не доверять, но поверь, мы с ребятами приехали за тобой потому, что нас об этом попросил сам профессор Тодстул. Он сказал, что ты нашлась, и ему необходимо с тобой поговорить. Он и его коллеги посчитали, что ты будешь рада возможности узнать, что на тебя совсем не сердятся, и дают возможность вновь влиться в наши ряды. Разве это плохая причина? Я даже попросила ребят оторваться от дел, и сопроводить меня до этого маленького городка. Мне казалось, что тебе будет приятно увидеть знакомые морды, но…».

– «Спасибо. Мне и вправду приятно» – вздохнула я, прижимаясь к земнопони, и не желая отрывать голову от ее груди. Стоять так было и впрямь, очень приятно, ощущая, как копыто воспитательницы скользит по телу, будя во мне память… Нет, ничего не будя. Увы, «старая» С. Раг исчезла, доигравшись в какие-то очень опасные игры, а я совершенно не знала эту кобылу, что, впрочем, совсем не мешало мне наслаждаться теплотой и лаской. Увы, покашливание за моей спиной быстро напомнило мне о том, что мы не одни.

– «Простите нас, юноша. Мы можем вам чем-нибудь помочь?» – подняв голову от моего затылка, спокойно осведомилась Френа Стик у застывшего рядом со мной А. Вренча. Забавно, но несмотря на молодость, он выглядел довольно солидно, и каждый раз, глядя на него, я произносила его имя с этой «солидной», дурацкой буквой. Да что это вообще за «А.» такое?

– «Нет-нет, простите. Просто я не мог вас отвлечь в такой момент… Скажите, соратник Скраппи, а вы и вправду одна из них?» – похоже, только сейчас он обратил внимание на мои крылья, пристально глядя на них через свои огромные гогглы.

– «Да. Скраппи «Крылышки» Раг – одна из «тридцати» – спокойно кивнула Френа, ласково потрепав меня по голове – «Что ж, вот вы и познакомились. Но кажется, у вас еще много дел, мой юный друг? Ведь судя по вашей форме, вы уже подмастерье, не так ли? А у вашего брата всегда много дел».

– «Ох! Ох, как вы правы!» – внезапно, вскрикнул Вернч, вновь напугав меня не хуже орущей Сои. Рванувшись вперед, я мигом скрылась за телом Френы, испуганно выглядывая из-за ее спины под смех стоящих и висящих в воздухе вокруг нас пегасов – «Мой мастер! Мой наставник! Я должен встретить его на вокзале! Всего хорошего, соратники! Я бегуууууу!».

– «Блин, они издеваются надо мной!» – простонала я, ощущая, что еще немного – и случился бы дипломатический конфуз, ведь немногие, как я надеялась, могли бы похвастаться тем, что заставили описаться Legatus Legionis – «Ладно, вы меня поймали. Но может быть, вы продемонстрируете мне хотя бы толику гостеприимства, прежде чем я начну вести себя, как дикий мустанг?».

– «Что, начнешь крушить все вокруг?» – распахнув крылья, Саус красивым прыжком взмыл в небо, обратив на себя внимание едва ли не половины площади, способной увидеть его из-за деревьев – «Или снова будешь пытаться убежать?».

– «Нет, просто описаюсь и начну жрать траву!» – сердито буркнула я вслед унесшемуся куда-то пегасу. Оглянувшись, я поглядела на усмехнувшуюся Стоун Стик, сделав умоляющие глаза, и жалостливо прогундела – «Может, тут кто-нибудь покормит уже голодную, беременную кобылку?».

---

– «Покормим, еще как покормим!» – радостно провозгласила повариха. Это была спокойная, большая, как амбар, и такая же толстая, как и он, кобыла, живо напомнившая мне незабвенную Грейп Рэйн. Услышав о нашем прибытии, она мгновенно нарисовалась в дверях, вкатывая перед собой огромную тележку, уставленную множеством тарелок, за которой уже спешили несколько… Официанток? Нянек? Наверное, именно последних мне напоминали эти пожилые кобылы, облаченные в белоснежные поварские робы и ловко несущие на своих спинах подносы с кувшинами и десятком граненых стаканов. Увидев последние, я даже прослезилась, удостоившись добродушного смешка от сидящих за соседними столами пегасов – настолько все вокруг соответствовало тому представлению о настоящем уюте, привнесенному в мое сознание вовсю развлекавшимся Древним. Похоже, увидев интернат, в который меня привели расслабившиеся и вовсю увлекшиеся болтовней сородичи, он окончательно отмяк, и теперь жадно подталкивал меня к изучению этого, отчего-то сразу полюбившегося ему места.

Что ж, тут и впрямь, было на что посмотреть.

К зданию мы подошли уже ближе к обеду, проделав длинную прогулку на постукивающем на стыках рельс трамвае. Признаюсь, я даже опешила, впервые увидев этот открытый вагон, больше похожий на длинную повозку, установленную на небольшие, с мячик размером, колеса. Управлявший ей пони в форменной фуражке кивнул, увидев нашу группу, столпившуюся у края дороги, и дважды позвонив в висящий рядом с ним колокол, нажал на какой-то рычаг, торчащий из пола вагона. Что-то щелкнуло, и двигавшаяся по центру дороги «самобеглая повозка» остановилась, впуская нас в свое нутро. Хотя, наверное, было бы глупо говорить так о внутренностях открытого всем ветрам вагона, представлявшего собой деревянную платформу, прикрытую сверху тонким, жестяным навесом, по которому тотчас же застучали копыта не уместившихся внутрь пегасов – из всех ограничителей пространства в виде стен, на ней присутствовали лишь многочисленные поручни да два небольших передка, спереди и сзади вагона, возле которых висели колокола-рынды, да торчали уже замеченные мной рычаги. Убедившись, что все пассажиры взошли на платформу и твердо стоят на ногах, пони-вагоновожатый вновь позвонил в свой звонок, и небрежным движением опустил рычаг к полу. Я тотчас же схватилась за ближайший поручень, ожидая неминуемого рывка, выбросившего бы меня вон, но мои страхи не оправдались – что-то под днищем негромко зашипело, и трамвай плавно, неторопливо двинулся вперед, с шуршанием покатив по вделанным заподлицо в плиты мостовой, узким рельсам. Вскоре, я перестала дергаться, ощутив запоздалое смущение, рожденное заинтересованными взглядами случайных пассажиров, и принялась исследовать вагон. Как оказалось, разгадка была довольно простой, хотя и не столь высокотехнологичной, как я ожидала – предусмотрительно обойдя торчащий из пола рычаг в задней части платформы, я высунулась из-за деревянной перегородки, увидев, наконец, то, что приводило в движение этот экзотический агрегат. В желобе, идущем между рельс, змеясь, скользил бесконечный ручеек стального каната, весело бегущий по роликам на его дне. Похоже, опусканием рычага приводилось в действие некое сцепное устройство, наверняка, выполненное в форме лопаток или зажима, цеплявшееся за канат и тем самым, приводившее в движение всю платформу, а с помощью поднятия осуществлялась и расцепка, о чем я не преминула сообщить своему куратору, улыбнувшейся в ответ на мою сбивчивую речь.

– «Наверняка, в верхней точке хода рычага реализовано еще и управление тормозами!» – довольная своей находчивостью, предположила я – «Красивое решение. Не самое технологичное, хотя и элегантное. Но как же быть зимой? Наверняка тут очень холодно, да и ветер холодный будет сдувать с платформы… Не проще ли было сделать ее сразу закрытым?».

– «Зимой омнибус[15] не ходит – канат быстро портится и рвется» – свесившись с крыши, сообщила мне голова несостоявшегося, черно-белого инженера, похоже, подслушивавшего каждое мое слова – «Тебе стоило бы лучше учиться, а не пытаться взлететь раньше срока… Или скорее падать, как кирпич!».

– «Это ты кого там назвал кирпичом?! А ну иди сюда, морда лохматая, я тебе твои крылья на уши намотаю!».

– «Хватит, ребята! Вы ведете себя как подростки, подравшиеся за право подержать разводной ключ!» – осадила нас Фрола, неодобрительно глядя на наши сконфузившиеся морды – «Посмотрите, вы мешаете остальным соратникам наслаждаться солнечным деньком. Думаю, вам стоит перед всеми извиниться, не правда ли?».

– «Легко!» – дернула щекой я, с вызовом глядя на торжествующе скривившегося Грома – «Прошу прощения у всех присутствующих соратников за наше поведение, и уверяю вас, что нам пришлось вас побеспокоить не по недомыслию, а только лишь от невоспитанности, упертости и косности отдельных членов нашего коллектива. Отдельных, черно-белых, лохматых и наглых членов нашего коллектива! Спасибо».

– «Ой, не могу! Ну вот, а говоришь, что все забыла!» – звонко захохотала на крыше Спринг Бриз, стуча копытами по жестяной крыше вагона – «Нет, без тебя хоть и было гораздо спокойнее, но совсем-совсем не так весело!».

– «Боюсь, что профессор все-таки ошибся» – поджав губы, неодобрительно покачала головой Стоун Стик, в жесте полной беспомощности прикладывая к голове копыто – «И думаю, что теперь, нас ждут крайне хлопотные деньки».

Инцидент исчерпал себя достаточно быстро, и вскоре, мы покинули негромко шуршащий вагон, выйдя на конечной его остановке. Высокие, белоснежные здания центра города, рассмотреть которые я не успела по причине крайней увлеченности несущим меня омнибусом, сменились на небольшие, плоские дома, утопавшие в зелени дворов. Мы проходили мимо детских садов, в которых, на открытых лужайках, ограниченных лишь невысокими, деревянными заборчиками, резвилась ребятня, наполнявшая напоенный солнцем воздух громкими криками и смехом, уступали дорогу тяжелым повозкам с большими колесами на стальных шинах, тяжело стучавших по камням мощеной мостовой, сменившим гладкую поверхность каменных плит центральной части Сталлионграда – волокущие их двойки и даже шестерки пони совершенно не напоминали тех усталых работяг, тянущих похожую лямку по всей эквестрийской земле. Сосредоточенные, напряженные, они выглядели очень важно, с горделивым недоумением поглядывая на всех, кто шел мимо них, не обремененный никаким полезным грузом, словно бы удивляясь, как это вообще возможно – идти, не волоча ничего тяжелого, не выполняя какой-либо полезной работы? И таких морд становилось все больше. Я все чаще и чаще замечала, как на нашу группу начинают поглядывать с тщательно скрываемым недоумением, а иногда – и раздражением. Наверное, все эти вожатые, механики, грузчики-ломовики[16] и прочие пони, с крайне занятым видом цокавшие по серым камням, не одобряли подобного времяпровождения, и я постаралась быстренько придать себе хоть сколь-нибудь занятой вид, но тщетно – вокруг было столько всего интересного! Мой взгляд скользил от здания детского сада, выстроенного в форме звезды, и радующего мой глаз ровными линиями стен из нежно-бежевого, облицовочного кирпича, к невысоким столбам, возле которых возились бригады механиков, с помощью лестниц заменявших в них исчерпавшие свою магию кристаллы – повсюду, куда ни падал мой взор, виднелось торжество прямых линий, иногда, доходившее до грубой утилитарности неокрашенного, обнаженного, еще сохранившего следы опалубки бетона, видневшегося на стенах какого-то административного здания, из которого, через открытые окна, до нас долетало странное позвякивание и стук, похожий на щелчки клавиш пишущих машинок. Вскоре, от такого разнообразия интересных вещей, моя шея начала ныть, а переполненный мочевой пузырь – требовать к себе все большего внимания, но к счастью, город закончился – без предупреждения, без всякого намека на остатки какой-либо стены, и через какое-то время, мы уже шагали по грунтовой дороге, усеянной настоящим ковром из опавшей хвои. Склонившиеся над нами сосны негромко потрескивали, качаясь под колышущим их вершины ветерком, и золотистые солнечные лучи, пронизывая насквозь проснувшийся после долгой зимней спячки бор, весело искрились на капельках смолы, выступавшей из-под чешуйчатой коры высоченных исполинов. Не утерпев, я сбегала за ближайшее дерево, долго умащиваясь за ним так, чтобы не быть увиденной с дороги, но, к несчастью, попала крупом прямо в муравейник, полный красных от злости муравьев, не преминувших искусать тупую кобылу, нагло смывшую их многодневные труды. Рассвирепев, я не осталась в долгу, и с сердитым рычанием умирающей таксы разворошила весь этот рассадник древней цивилизации муравьев, как и тараканы, переживших сразивший людей катаклизм, поставив, таким образом, жирную точку в спорах ученых по поводу преимуществ и недостатков двух форм жизни. Гордая победой, я, все же, возвращалась к терпеливо поджидавшим меня соратникам гораздо быстрее, нежели скрывалась за деревьями, и еще долго почесывалась, вспоминая недобрым словом жгучих, словно клещи, насекомых.

Здание выплыло из-за деревьев постепенно – сначала появился один флигель, затем – другой. Лишенный подлеска бор сменился ровным газоном, изумрудная гладь которого лишь изредка нарушалась тщательно ухоженными елями, стоявшими, словно часовые, над скамейками или небольшими беседками, таящимися в пахнущей смолой тени. Ровные, выложенные каменной плиткой дорожки, казалось, следовали тщательно продуманному плану, ведя от одного здания к другому, и словно ручейки, сливались в широкую подъездную дорогу, ведущую от ворот к высокому, техэтажному зданию интерната. Был и забор – мягкая, пружинящая сетка, сотканная из какого-то неведомого мне полотна, была практически прозрачна, нисколько не мешая любоваться расположенной за ней красотой, но дотронувшись до нее, и даже нажав, я отчетливо поняла, что вряд ли смогу разорвать эти странные нити, похожие на не застывшую смолу. Дотопав до ворот, мои соратники сочли свою задачу выполненной, и беззаботно упорхнули, попросту перемахнув через забор, оставив нас с Френой и Соей томиться в ожидании охраны. Однако долго нам ждать не пришлось – спустя мгновенье, ворота распахнулись, впуская нас внутрь – похоже, управление ими, если оно вообще имелось, осуществлялось откуда-то еще, и хотя я четко слышала щелчки и стук, издаваемые какими-то механизмами под нашими ногами, я вновь, уже в который раз за этот день, задумалась о том, каких же вершин достигла эта нация земнопони, так не похожая на прочих лошадок, лишенных крыльев и рогов.

Здание интерната было выстроено в столь распространенном среди сталлионградцев стиле конструктивизма – прямые линии, обилие прямоугольников во внешнем облике постройки, широченные, занимавшие иногда всю стену окна с миниатюрными подоконниками, спокойный бежевый цвет гладкого, облицовочного кирпича. Наклонившийся вперед и нависающий над пребывающими гостями фасад походил на нос огромного авианосца, готового поднять в воздух десятки летательных аппаратов, до поры, таящихся в его необъятном трюме, и сходство это лишь усиливалось от пролетающих над ним пегасов, словно заходящих на посадку. Внутри, обстановка соответствовала моим подспудным ожиданиям – уж слишком этот «интернат» походил на элитные дома отдыха и дачи генеральных секретарей, и я была искренне рада увидеть, наконец, обстановку, к которой стремилась все эти годы.

В которой я могла чувствовать себя как дома.

Похоже, тут и вправду можно было неплохо поесть – под руководством поварихи, няньки быстро сервировали столы «по-русски»[17], выставляя на них тарелки с порциями еды – и какой еды! Салатик с кисловатой сметаной, чья хрустящая прохлада великолепно оттенялась обжигающим жаром густого борща, картофельное пюре с тушеной морковью и кисловатый, освежающий компот. Урча от удовольствия, я ухомякала появлявшуюся передо мной еду прежде, чем остальные разобрались с салатом, и до слез насмешила поваров, с умоляющим видом протянув копыта за добавкой.

– «Кушай, кушай моя милая!» – расплылась в улыбке добрая толстуха, переваливаясь ко мне с подносом на спине. Несмотря на тяжелую, раскачивающуюся походку, посуда на нем оставалась неподвижной, вопреки всем и всяческим законам физики и природы – «Эх, вас, жеребых, кормить одно удовольствие! Не то, что этих оболтусов – вечно у них то режим, то тренировки, то вообще упорхнут куда-то всей стаей! Профессура-то вообще к еде не склонна, а уж когда едят… Уткнуться в свои книжки да тетрадки – и никакой эмоции на морде, словно попону жуют! Да разве так едят? Ты не торопись, не торопись, я тебе еще вечерком такое приготовлю – закачаешься! Твои любимые!».

– «А наааам?» – разочарованно взвыла кобылья часть стаи, неохотно ковырявшаяся вилками в салатике. Похоже, питание тут было поставлено просто отлично, но именно из-за этого, по-настоящему оценить это мог бы лишь тот, кто жрал лесную траву в промозглых северных лесах, или сырой, опаленный огнем кусок смерзшегося сена, который любили пихать в рот своим пленникам трое озверевших «попаданцев».

– «Когда округлитесь – тогда и поговорим!» – отрезала повариха, доставая из нагрудного кармана необъятной поварской робы очередной кусок хлеба – «Уж почитай два года вам твержу – и все без толку! И вам, и ителлихенции этой ученой… Што, скажете, не так?».

– «Это зависит не от нас!» – сердито топнула ногой Синица Вуд. В отличие от меня, она лишь для виду похлебала борщ, и теперь с негодованием глядела, как я, со скоростью оголодавшей пираньи, уничтожаю вторую порцию картофельного пюре – «И вы это прекрасно знаете, но все равно, каждый раз пытаетесь сделать из нас себя!».

– «Из тебя вряд ли бы получилась даже я» – протянув копыто за компотом, вступилась я за побагровевшую повариху. В конце концов, родственных чувств к костлявой, как и к большинству виденных мной, сталлионградских пегасов, я не испытывала, а такого повара, как сидевшая напротив тетка, вообще из лап упускать было нельзя – «А уж матери из тебя не вышло бы и подавно, как я думаю. Жеребцы – не собаки, на кости не бросаются, знаешь ли…».

– «Ах ты мелкая дрянь!» – взвизгнула Матч, хлопком крыльев выбрасывая себя из-за стола. Осоловев после сытного обеда, я не смогла уклониться от яростной атаки, и через секунду, покатилась вместе с ней по паркету, впрочем, довольно ловко перекувырнув через себя мосластое тело, и оказавшись на нем сверху – «Да я тебе за это все патлы повыдергаю!».

«Ох, кобылы».

– «А ну-ка, хватит!» – возвысила голос повариха, неожиданно быстро для своих габаритов, оказываясь рядом с нами, и без малейших усилий разводя нас в стороны простым приподниманием за шкирку. Болтаясь в воздухе, мы умудрились еще несколько раз злобно пнуть друг друга, но быстро утихомирились, когда держащие нас окорока, выдаваемые этой монументальной кобылой за передние ноги, встряхнули нас, словно котят – «А то останетесь без сладкого на неделю!».

Похоже, это была нешуточная угроза, и гнедая кобыла присмирела, впрочем, не прекращая сверлить меня злобным взглядом. Опустившись на пол, я извинилась перед вновь расплывшейся в улыбке теткой, и медленно двинулась вслед за выходившими из-за столов пегасами, идущими в сторону лестницы, где меня и догнала Спринг Бриз.

– «Это было неожиданно» – признала она, косясь на меня своими алыми глазами – «Ну, я имею в виду, вашу ссору. Раньше ты всегда убегала, предпочитая грозиться издалека, а теперь… Ну прямо как опытный разведчик, выворачиваешься из-под соперника».

– «Наверное, мне просто повезло» – говорить, где именно я получила эти крайне полезные в быту навыки, совершенно не хотелось, поэтому я постаралась свести все к шутке – «Наверное, это из-за живота. Во время падения он перевесил, ну и…».

– «А-га. А вот врать ты так и не научилась» – хмыкнула Соя, неодобрительно дергая розовым веком. Альбинос, она, казалось, вся состояла из всевозможных оттенков розового и алого, и глядя на нее, мне каждый раз чудилось, что я ощущаю странный жар, исходящей от пухленькой пони – «Ладно, лучше расскажи – ты хоть что-нибудь вспомнила? Ну, о нашей берлоге?».

– «Да вроде бы… Даже не знаю. Ничего конкретного, но мне тут нравится. Я чувствую себя тут как дома».

Еще бы – внутри, оправдывая мои ожидания, нас встретил интерьер, до боли напоминающий лучшие образчики государственных дач сороковых-пятидесятых годов двадцатого века людей. Поскрипывающий, покрытый тонким-претонким слоем лака паркет был застелен мягкими ковровыми дорожками, преимущественно красного цвета; почти все стены в больших залах и аудиториях были выполнены из полированного облицовочного кирпича приятных глазу розоватых или бежевых цветов, а многие комнаты были отделаны стенными панелями из настоящего дерева. Темное, потертое, оно явно давало понять, что находится здесь уже не первый десяток лет, и я наслаждалась, бесцельно бродя по залам и переходам до самого обеда. Большинство дверей было заперто, однако я нашла кабинеты физиотерапии, гидромассажа, несколько смотровых и даже обсервационное помещение небольшой операционной, на тот момент пустой. Судя по надписям, найденным мной над схемой пожара на случай эвакуации, где-то тут, на трех этажах, таились спортзал, кинозал и лекционные помещения, не говоря уже о расположенных под самой крышей комнатах для самих постояльцев этого комплекса. Никакого лифта тут не было предусмотрено – лишь широкая лестница, находящаяся в гулком холле, которая вела на все три этажа. Тяжелые, снабженные длинными, вертикальными ручками двери негромко дребезжали прикрытыми занавесками стеклами, когда в них проскальзывала очередная крылатая фигура, спешившая куда-то по своим делам. Поднявшись на самый верх, мы попали в длинный, п-образный коридор, и вот тут-то я и поняла, где сосредоточилось в этом здании основное его ядро, его сердце, смысл его существования.

Наверное, это было похоже на студенческое общежитие семидесятых, с поправкой на реалии местного мира. С десяток открытых дверей вело в просторные, светлые комнаты, в которых, помимо трех кроватей, стояли столы, окруженные мягкими, удобными креслами, большие книжные шкафы; кое-где я разглядела верстаки и кульманы[18], заваленные кучами бумаг, какие-то непонятные мне рюкзаки, веревки, очки и прочие вещи, встретить которые я ожидала бы среди матерых альпинистов, но никак не представителей новой, искусственно выведенной породы пони. И почти в каждой комнате кто-то был. Пегасы валялись на постелях, сидели за столами, читали, готовились к чему-то с книгами, тетрадями и карандашами в зубах, или просто выглядывали из дверей, переговариваясь о чем-то довольно громкими голосами, совершенно не стесняясь того, что их могут услышать. Из одной двери неслись лихие гитарные переборы, мгновенно стихнувшие при нашем приближении. Раздавшееся цоканье, вскоре, явило нам ухмыляющуюся морду синего жеребца, удивленно вскинувшего брови при нашем приближении.

– «Агаааааа! Вот и они!».

– «Да-да, Бумц, это мы» – состроив ехидную рожицу, демонстративно закатила глаза Спринг, старательно толкая меня вперед, мимо вышедшего нам навстречу жеребчика – «Не мозоль глаза, иди, бренчи себе дальше!».

– «А вот и не подумаю!» – решительно заявил тот, почесывая заднюю ногу. Войдя в комнату вслед за тянувшей меня за крыло Соей, я невольно хихикнула, представив его в широких, «семейных» труселях. Вот уж воистину, история идет по спирали…

– «Ты что ж, думаешь, одна хочешь послушать, что она расскажет о своих похождениях?» – удивился тем временем синий, бесцеремонно вваливаясь вслед за нами. На кровать, он, правда, не завалился, но не менее вольготно устроился на входной двери, с жужжанием взлетев на нее, словно на жердочку, и оттуда ехидно улыбаясь как нам, так и прочим пони, с интересом заглядывавших к нам в берлогу. Просторная, светлая комната могла вместить в себя всех, и вскоре, отбросившие свои дела пегасы набились в нее под завязку, внимательно глядя на меня разноцветными глазами.

«И вновь, ни одной пары черных или хотя бы коричневых глаз. И почему это заставляет меня чувствовать себя такой одинокой?».

– «Ну, что я могу сказать? Живу я в небольшом городке, в деревенской глухомани. Работаю тренировочным манекеном» – усмехнулась я, укладываясь в мягкое кресло. Торшер, журнальный столик, шкаф с множеством книг и широкое окно напротив – это был маленький уголок спокойствия, и я с наслаждением привалилась к изогнутой спинке, глядя на зелень простиравшихся за окном газонов, по которым уже сновал какой-то земнопони с газонокосилкой – «На мою долю выпало немало неприятностей, и местных медиков заинтересовал тот факт, что я еще не потеряла жеребенка. Они принялись меня обследовать, затем исследовать… Поэтому теперь я у них любимая лабораторная крыска. Они вроде бы даже хотели оформить меня совладелицей каких-то патентов, но я отказалась, променяв денежное вознаграждение на возможность бесплатного обслуживания в этом их новом медицинском центре для себя и всех своих родственников».

– «Это хорошо, Крылышки» – улыбнулась Бриз. Отложив в сторону какой-то журнал с улыбавшимся с его обложки жеребцом, она одобрительно затрясла головой – «Я слышала, эквестрийские пони очень меркантильные, и за все, вообще за все нужно платить деньги – биты, как они их называют. У меня даже есть несколько золотых монет, но тут они скорее экзотика, как марки или спичечные коробки… А может, тебе лучше было бы попросить у них денег за то, что они тебя обследуют и что-то там исследуют? Ведь жизнь там очень дорогая, правда?»

– «Неееехъ!» – помотала я головой, подспудно посмеиваясь над навязчивой любознательностью подруги, дорвавшейся, наконец, до возможности побольше узнать о стране, которую она, вместе с остальными, видела лишь издалека, с головокружительной высоты – «Я хочу, чтобы эти исследования приносили пользу для пони, особенно – для земнопони. Ведь именно им и посвящен этот центр. А жить там можно, хотя и дорого, что ни говори».

– «А богиню ты видела?» – раздался от двери голос Бумца. Оглянувшись, я заметила, что все это время, в дверях толпился разноцветный пегасий народ, внимательно прислушивающийся к моим словам – «Ту, о которой у нас только говорят, что она всеблагая и премудрая?».

– «Ну да, как тебя сейчас. А что?».

– «Да так, просто. Решил проверить, не врешь ли ты, как всегда» – пожал плечами синий пегас под одобрительный говорок остальных своих товарищей, по разрешающему кивку Сои вошедших, наконец, в нашу комнату – «Мы тоже ее видели… Один раз. Не знаю, она мне показалась не такой высокой, как ее принято изображать на витражах».

– «Бумц!» – сердито зашипела Синица Вуд, выглядывая из дверного проема. Похоже, что из-за нашей ссоры она не решилась входить в комнату, затаив на меня обиду, но подслушивать за дверью ей это нисколько не мешало – «Ты богохульствуешь!».

– «Ай, брось ты!» – отмахнулся от нее жеребец, потирая задней ногой о притолоку. Белая шерсть на ней выделялась не фоне синей шкуры, образуя забавный белый носок – «Это твой отец верит во всю эту мистику и магию, просто помешавшись на древних знаниях единорогов. Вы с ним верите в книгу Ильхуфса и прочие, затуманивающие разум, таинства, но при всем при этом, люто ненавидите единорогов, хотя еще давным-давно нашими отцами и дедами было принято положение о том, что ни один из пони не является лучше или хуже других лишь благодаря своему происхождению или виду! Как можно трястись над магией, не любить тех, кто использует колдовство, и в то же время читать священные писания? Я этого не понимаю!».

– «Потому что ты недалек!» – сердито прошипела худая кобыла, зло сверкнув глазами на ухмыляющихся пегасов – «И потому, что то, что другим дается для мозгов, у тебя ушло в крылья! «Ни один из пони не является лучшим», х-ха! То-то мы сидим тут уже восемнадцать лет! Это, наверное, оттого, что мы ничем не лучше и не хуже других! А дети? Разве нам уже разрешено встречаться или заводить жеребят? Что, Бумц, еще не стер себе копыта до кости? А Гром, то и дело бегающий в гидромассажную – ты тоже «просто любишь водные процедуры»? Наверное, особенно тебе нравятся те, что льют воду прямо на...».

– «Да замолчи ты уже!» – посинев от злости, рявкнул Бумц Рейн, угрожающе двинувшись к злобно обличающей всех и всякого кобыле – «Врешь ты все, ясно?!».

– «Эй, если вы собираетесь ругаться, то выйдите отсюда, и ругайтесь, сколько вам угодно!» – не утерпев, подскочила на кровати Соя – «Не успели прийти, как…».

– «А тебе бы вообще помолчать, Бриз! Тоже мне, нашлась тут собственница!» – донесся уже из коридора голос гнедой стервы – «Думаешь, никто не понимает, почему ты уже неделю на ушах от радости ходишь? Не надейся, не обломится – у твоей подруженьки теперь пузо поперек себя шире, так что трудновато вам тут будет, знаешь ли!».

– «Соратники…» – впервые с момента начавшейся ссоры, подала я голос, переводя взгляд с дверного проема на сгрудившихся возле него пегасов. Что ж, год командования не прошел для меня даром, и заканчивала свою просьбу я уже под прицелом множества устремленных на меня глаз – «Если вам не трудно, выведите ее отсюда и заприте, покрепче. Иначе я за себя не ручаюсь».

– «Ушла она уже, ушла» – буркнул Саус, хлопком закрывая дверь в коридор – «Опять, видимо, по отцу соскучилась, вот и ведет себя так же, как и ты».

– «Я вела себя так?!» – не поверила я, переводя взгляд на закрытую дверь, из-за которой еще доносились возмущенные вопли худой кобылы – «Врешь!».

– «Ну, сейчас, конечно же, нет» – почесал копытом за ухом Бумц, с неловкостью глядя на остальных пони. Похоже, несмотря на все его отрицания, посмеивающиеся товарищи все-таки поверили словам крикливой селедки, и теперь бросали на обоих жеребцов ироничные взгляды – «Но раньше – именно так. За это тебя и не любили, за карьеризм твой, за постоянный обман и предательства товарищей… А это, ты и вправду без памяти осталась? И что делала в Эквестрии – тоже не помнишь?».

– «Слухи расходятся быстро» – фыркнула я, покосившись на смущенно уставившуюся на свои копыта Сою – «Что делала в Эквестрии – помню, а вот что было до того… В общем, врачи сказали, память будет понемногу возвращаться, нужно лишь увидеть что-то знакомое, и вот я и решила поддаться на ваши уговоры, и приехать сюда».

– «А разве ты не хотела?» – удивленно пожала плечами какая-то желтая пегаска, глядя поверх чужих спин – «Что тебе еще делать-то?».

– «Ну, дел, допустим, у меня – просто завались» – хмыкнув, я слезла с кресла, и осторожно пошла по комнате, разминая затекшую спину. Говорить о своих «делах» этим пони мне совершенно не хотелось – не так уж и хорошо я знала всех этих «недопегасов», как называли нас выскочки из Клаудсдейла, поэтому о своем роде занятий я собиралась умалчивать до самого конца – «А кроме дел, есть еще и приемные родственники, есть муж, и скоро будет жеребенок. Так что зря тут кое-кто считает, что сделал мне одолжение, приглашая обратно. Хотя мне тут понравилось, да и ощущение от того, что все это я уже видела, приятно щекочет, знаете ли, но все-таки теперь на мне лежит ответственность за будущую малышку, так что увы, надолго я здесь не задержусь… Хотя, конечно, и рада буду видеть вас всех в своем доме».

– «Ух, тебе разрешили завести жеребенка? Опять эта пятнистая быстрее нас подсуетилась!» – надула губки желтая, завистливо глядя на мои округлившиеся бока – «От нас пока только «материал» забирают, и ничего больше! Говорят, что как только закончат с исследованиями и составят генеалогические карты, то подберут нам хороших партнеров, и тогда мы сможем продолжить этот забытый проект».

– «Что-то не верится мне в это дело» – вздохнула Бриз, с внезапным отвращением поглядев на лежащий перед ней журнал. Кажется, это была какая-то перепечатка из старого, пятилетней давности журнала мод, переведенная и адаптированная для местного населения – «Сидим тут как… Ладно еще некоторых из нас забрали в армию, приписав к штабу. Грома, вон, хотят в комиссариат пристроить, а остальных… Эх, плохо это, ребята, если нас принялись разбрасывать, кого куда. Чую, забросят они этот проект, как есть забросят».

– «И вас попросят прочь из этого комплекса?» – понимающе кивнула я, в который раз обозревая окружающую нас обстановку – «Да, это было бы печально. Но если это случится, то может, я и смогу вам помочь. Пристроить кое-куда, всех и сразу».

– «Ты не понимаешь, Крылышки – да мы просто мечтаем вырваться отсюда! Что, думаешь, тут очень комфортно и хорошо? Ну да, наверное, по сравнению с тем, что мы видели в остальной Эквестрии – это просто дворец какой-то, причем самый современный! Но знаешь, как тут тоскливо и скучно? Мы словно какие-то кролики, которых поместили в загон и даже не дают встречаться друг с другом, словно ожидая, что случится первым – начнем ли мы протестовать против такой судьбы, или все-все сойдем тут с ума от скуки? Видела, как глядели на нас остальные пони? Мы не занимаемся ничем путным, не владеем никакой профессией… Нормально не владеем, Бумц, не начинай, ладно? Почему я, дочь пекаря и портной, должна сидеть тут, пока мои родители трудятся на благо нашего города? Хорошо, раньше это было интересно и весело, но теперь мы уже взрослые, и почему я не могу определять свою судьбу, как остальные? Почему не могу пойти в профессиональное училище, в институт, в конце концов? Нет, нас все еще держат тут, и боюсь, мы так и состаримся, превратившись в тридцать бородатых, с трясущимися ногами, старичков!».

«Эх, милая, знаю я, что тебе нужно» – невольно ухмыльнувшись, подумала я, глядя на расстроенную, розовую пегаску – «Дружок тебе нужен, причем настоящий, а не знакомый из соседней комнаты, чтобы враз тебя вылечил от твоей хандры. Странно, что там еще задумали эти ребята, ведь именно для того они и разводили этих пегасов, чтобы обрести независимость от Клаудсдейла, разве не так?».

– «Ладно, не будем об этом» – понизив голос, пробормотала желтая пони – «Ты лучше нам ответь на вопрос – ты и вправду…».

– «Да видела, видела» – отвлекшись от своих мыслей, буркнула я – «Роста она действительно высокого, Бумц, это ты приврал или просто с глазами не дружишь, а пахнет от нее забавно – как от солнечного луга. Но самое главное – это глаза. Ребята, когда богиня на тебя смотрит… В общем, это незабываемое впечатление. Так что вот так, синий, врал ты все насчет нее. Да и где ж ты ее видеть-то мог, если не на картинках?».

– «Мы видели ее, во дворце!».

– «Аааага. Где ж ей еще быть-то, правда?».

– «Нет, мы на самом деле ее видели» – поддержала Соя насупившегося жеребца – «Когда мы приехали в Кантерлот, то по просьбе наших воспитателей и учителей, поклонились богине, попав к ней на один из приемов. Там было столько разных существ! О некоторых, например, о жирафах, мы только в книжках читали. Они были такие замечательные! А еще цервиды эти, грифоны…».

– «Ага. Особенно грифоны» – усмехнулся чему-то Рейн под согласный смех остальных – «Они сначала там хорохорились, все друг на дружку кидались, но потом их кто-то утащил из зала, но увы, я не запомнил, кто именно – в толпе было не видно, я разглядел только шлем с высоким, красным гребнем. Говорят, это была местная страшидла, которая у них командует особым отрядом, чем-то вроде наших разведчиков, и она-то их и усмирила. Эх, жаль, не удалось поговорить с ней – вот было бы интересно! Наверняка, гораздо интереснее, чем исполнять весь этот ихний ритуал выхода и поклона. Говорят, она страх как их не любит – грифонов я имею в виду, и они ее бояться почему-то. Хотя рост у нее и небольшой, а еще мне сказали, что у нее шрам на...».

«Осторожее. Он почти сообразил».

– «Ну, понятно, куда ты там заглядывался!» – понуждаемая предупреждением Древнего, я быстро вклинилась в сумбурный рассказ молодого жеребца, отвлекая того от дальнейших воспоминаний, грозивших вылиться в мое разоблачение – «Кто с кем подрался да у кого на крупе шрам. Эх, Саммер "Бумц" Рейн, ну и кто вы после этого? Какое серьезное дело вам можно поручить, если даже на приеме у богини вы глядите кобылам под хвост?».

– «Сама ты…» – обиделся тот, поворачиваясь к выходу и демонстративно отставляя собственный хвост – «Ни о чем с тобой нельзя поговорить! Ну и катись ты!».

Засмеявшись, остальные пони потянулись вслед за ним, на выход, оставляя меня наедине с возбужденно пыхтящей альбиноской. Не успела закрыться дверь, как я уже оказалась во власти пухлого, розово-белого урагана, закружившего меня по комнате и швырнувшего на постель. Взгромоздившись рядом, Соя прижалась ко мне, лоб в лоб, и внимательно уставилась на меня, гипнотизируя своими кроваво-красными глазами. Ее ноздри затрепетали, словно улавливая какой-то, идущий от меня запах, и через мгновение, ее губы приникли к моим, сначала неуверенно, а затем все быстрее и быстрее скользя по моим губам.

«Ох, как невовремя-то!» – подумала я, неуверенно отвечая на поцелуй бывшей… Подруги? Любовницы? Просто соседки по комнате? Я не могла сказать определенно – уж слишком смело вела себя со мной эта кобылка, и в то же время, крайне сдержанно – на публике. У них не одобряют таких вот отношений? Или это было что-то другое, связанное с какой-то местной традицией? Я не знала ответ на этот вопрос, однако решила не портить отношения прямо сходу, и согнув заднюю ногу, аккуратно провела венчиком копыта по горячему подхвостью пегаски, похоже, уже намеревавшейся взобраться на меня сверху.

«Эй, какая шустрая!».

Что ж, это возымело свой эффект, и спустя пару движений, мое копыто увлажнилось счастливо запищавшей обладательницей пышноватых форм, сжавшейся в моих объятьях в один тугой комок от распирающей ее радости и удовольствия. Похоже, кобылы Сталлионграда мало отличались от остальных эквестрийских пони, и позволяли себе минутки удовольствия наедине друг с другом, но судя по тому, как быстро все произошло, тут еще не народилась субкультура «шаловливок», и мгновенно, буквально за несколько секунд, взорвавшаяся в сдержанном оргазме Соя подтвердила эту мысль. Не думаю, что кому-нибудь из ее возможных эквестрийских партнерш понравился бы такой «скорострел», но я – я была не они, и плевать хотела на этих развеселых кобыл. Прижав к себе бурно дышащее тело, я ощущала только теплоту, которую, столь невольно, подарила этой кобылке, знавшей когда-то «настоящую» Скраппи, и улыбаясь, глядела в ее глаза.

– «Что? Тебе не понравилось?» – отдышавшись, удивилась Бриз, глядя на мою покровительственную улыбку – «Прости, но раньше ты была не против…».

– «Да нет, все хорошо. Просто вспомнила кое-что» – я постаралась, чтобы в мой голос не закралась та ирония, что я ощутила при этих словах. Можно было бы и намекнуть, что моя партнерша, в общем-то, не сделала ничего для меня самой, но думаю, это был бы стиль той, «старой» Скраппи Раг, к которому я не собиралась иметь ни малейшего отношения – «Я рада, что ты так бурно… Кхем… Обрадовалась моему появлению».

– «Ну а что еще было делать?» – надула губки альбинос. Присев на кровати, она старательно заглаживала краем покрывала влажные следы, оставшиеся после нашего «приветствия», но кажется, не сильно в этом преуспела. Да и запах двух разгоряченных кобыл просто впитался в жесткую ткань, и вскоре, знакомая решила не возиться с заметанием следов преступления, просто-напросто выдернув из-под меня все покрывало целиком – «Остальные стесняются, да и не умеют почти ничего, кроме поцелуйчиков в укромных местах. Знаешь, как было без тебя одиноко?».

– «Представляю, поверь» – машинально ответила я, на секунду представив себе, чему могли бы научить эту неопытную любительницу кобыл те же самые Пинки или Рейнбоу Дэш. Тряхнув головой, я постаралась изгнать из головы забавные образы, подбрасываемые мне развеселившимся симбионтом, и принялась помогать Сое заправлять измятую кровать – «Да-да, еще как представляю. Но, с другой стороны, остальные тоже занимаются чем-то подобным, разве не так? Думаю, эти ученые ребята что-то не предусмотрели, помещая в одном общежитии молодых жеребцов и кобыл… А может, наоборот – все предусмотрели, и просто терпеливо ждут, пока вы тут все друг друга не перекроете?».

– «Нельзя так говорить, Скраппи!» – нахмурилась подруга, вновь опускаясь рядом со мной, на кровать, и принимаясь играть моей длинной, заплетенной в косу гривой. Я устала от дредов, и по совету Бабули, считавшей, что подобная прическа не приличествует молодой матери, заплела гриву в толстую, длинную, черно-белую косу, спускавшуюся от затылка до самых лопаток, а оттуда спадавшую едва ли не до груди – «Ты прямо как наша повариха! Нам ведь на каждом собрании напоминают о том, что на нас лежит долг перед городом, и призывают подождать. Ну, вот мы и… Ждем. Кто как может. Скажи, а ты что – решила нарушить этот запрет? Или тебе поставили такое вот условие те, кто принял тебя в Эквестрии?».

– «Условие?» – удивилась я, глядя в красные глаза знакомой – «Да нет, мы просто… После свадьбы мы просто потеряли головы, проводя в спальне целые дни. Вот послушай…».

Раскинувшись на кровати, я рассказала Бриз о Графите, о нашем с нем знакомстве, о проснувшихся чувствах и робких признаниях, рожденных опасностью и страхом друг друга потерять. Я сокращала и изменяла отдельные части рассказа, не посвящая пегаску во все подробности того кошмара, которым обернулось для меня похищение, произошедшее два года назад, и сосредоточилась на бытовых аспектах своей жизни в Эквестрии. Рассказ о свадьбе едва не заставил ее расплакаться от зависти и жалости к самой себе, а повествование о медовом месяце, обернувшимся катастрофой – испуганно прижать копыта ко рту. Конечно, я опустила собственную роль во всей этой катавасии и произошедшим после нее суде, упирая на спасение, пришедшее от сталлиоградских воинов и их комиссара, но безусловно, вся эта история произвела неизгладимое впечатление на мою слушательницу.

– «Наверное, именно поэтому мы так старательно продолжили нашу собственную программу по выведению пегасов» – хихикнула я в ухо обнимавшей меня подруги, растроганно шмыгавшей носом мне в шею – «Опасность обостряет инстинкты, и на первом месте оказывается инстинкт продолжения рода».

– «Ааа…».

– «Слушай, я уже говорила – я потеряла память из-за того странного покушения, и не помнила ни о каких запретах!» – раздраженно отмахнулась я от завистливо вздыхавшей подруги – «И тем более, я хотела бы посмотреть на того, кто запретит моему мужу как следует меня помять! Думаю, этому смельчаку пришлось бы долго и упорно лечиться от множественных травм, мало совместимых с жизнью».

– «Что, он такой свирепый?» – умиленно заворковала кобыла, заставив меня раздраженно заворчать. Ну почему у них всегда это получалось так умилительно? Так флаттершаисто, в отличие от меня? – «Такой порывистый и сильный, желающий тебя всю сразу, как только ему придет это в голову? Он статный, белоснежный пегас с великолепной, золотистой гривой и голубыми, как небо, глазами? Он…».

– «Опять читала кобыльи романы по ночам?» – подозрительно прищурилась я на Сою, вновь, смущенно зарывшуюся носом в мою гриву – «Хватит уже бредить, подруга! Нет таких, а те, что есть… В общем, одна моя знакомая модельерша повстречала того, о ком ты говоришь, да еще и принца…».

– «Да ну?!».

– «Да-да, я тебя уверяю. На торжественном приеме у принцессы» – я только приложила копыто ко лбу, видя этот детский энтузиазм. Похоже, запертые в своем маленьком мирке, эти инфантильные подростки пока не подозревали о правде жизни – «И, как водится, избалованный вниманием кобыл, он оказался редкой сволочью, уж поверь. Нет, мой гораздо спокойнее, совсем не белый и уж точно не голубоглазый. Просто он думает очень… Ну, как жеребец, стараясь все разложить по полочкам, рационализировать… Так бы и убила иной раз! Но он хороший, и он мой. Только мой».

– «А приходивший на наше собрание комиссар говорил о распущенности нравов у современных пони…» – смущенно вякнула пегаска, хотя по ее заблестевшим глазам я поняла, что она как раз всеми четырьмя копытами «за», если говорить прямо о распущенности и падении нравов – «Что у одного жеребца может быть множество кобыл…».

– «Ну а куда ж им деваться?» – философски вздохнула я, поглаживая подергивающуюся спинку бело-розовой пони – «Один жеребец на пять или десять кобыл – остаются только табуны или гаремы. Одна из моих подруг и подчиненных как раз состоит в таком табунке, а у другого моего подопечного – больше сотни кобыл. Не знаю, как он вообще справляется со своими обязанностями, но гляди ж ты, еще ни одна кобыла не ушла от него недовольной. Ну, когда подходит ее очередь, имею в виду».

– «Да, я, наверное, могла бы подождать и в очереди» – подумав, подвела для себя какой-то итог Соя Бриз, задумчиво глядя в окно – «Слушай, сегодня не засыпай, хорошо? Я приду к тебе, и… В общем, пускай эти дурачки подслушивают в стаканы[19], пока мы с тобой веселимся… А ты точно не против, а? Ну, вот и хорошо! А потом у меня к тебе будет разговор. Только пообещай, что никому-никому о нем не расскажешь! Ладно? Клянешься?».

– «Через сердце, на луну, кексик глаз себе воткну!» – рассмеялась я, проговорив детскую клятву Пинки Пай. Хотя остальные пони относились к ней со странной серьезностью, вздрагивая при моем вопросе о том, что случилось с бедолагами, посмевшими ее когда-либо нарушить – «Приходи, я тебя успокою. А с чего бы остальным подслушивать? Лучше бы заперлись по комнатам, и занялись чем-нибудь полезным!».

– «Стесняются они!» – фыркнула альбинос, звонко и демонстративно чмокая меня в губы, отчего звук поцелуя раздался по всей комнате, вылетев в приоткрытое окно – «Очень ответственно подходят ко всему, что связано с общественной работой. Собрания эти итоговые, собрания отчетно-перевыборные, доклады… Нет, это очень нужно и полезно, но у нас-то ничего не происходит! Вот и маются дурью в ожидании, когда мы, в очередной раз, понадобимся в качестве курьеров! Эх, мне бы снова в Клаудсдейл, но на этот раз – без наших воспитателей… Вот увидишь, эти завистники и сейчас подслушивают, и как пить дать, постараются испортить нам встречу!».

– «Соратник Скраппи Раг, вас ждут в актовом зале» – раздался из коридора громкий, искаженный помехами голос, заставивший меня подскочить на кровати под смех Бриз – «Повторяю, соратник Скраппи Раг…».

– «Вот видишь? Что я тебе говорила? Они даже включили говорилки – и все ради того, чтобы нам досадить!» – хихикнула бело-розовая пегаска, провожая меня в зал. Судя по скрипучему, лишенному лака, серому паркету, это место использовалось крайне активно, и еще не успело обзавестись приличным ремонтом, что было довольно странно, учитывая общий облик всего интерната. Множество длинных банкеток, обитых ярко-красной тканью, было сдвинуто к стене, освобождая половину зала и сцену, перед которой стоял невысокий столик, покрытый потертым, зеленым сукном – «Видимо, решили, что за два года ты забыла о распорядке дня. Да и искать тебя по всему этому месту ученым было бы просто утомительно, особенно зная, как ты умеешь прятаться».

– «Интересно, что им от меня понадобилось?» – поинтересовалась я, устраиваясь на половичке, и внимательно разглядывая обстановку, живо напомнившую мне о школе, в которой когда-то учился Древний – «Может, они решили, что стоит спустить на меня того, обещанного мне врача? Определить, вру я или нет, да и просто, чтобы жизнь медом не казалась…».

– «Ага, наверное. Это новый доктор, ты его пока не знаешь» – заговорщицки прошептала мне на ухо Соя, обдавая шерсть горячим дыханием – «Серьезный такой дяденька, очень обстоятельный. Он пришел вместо доктора Рыбки, и вроде бы, даже добрее, чем тот. Представляешь, он сказал, что мне уже можно и даже нужно подумывать о жеребенке!».

– «Эммм… Поздравляю?» – не очень уверенно проблеяла я, не совсем понимая щенячьей радости своей новой подруги, но не смогла удержаться от казарменной подколки – «А что, без его разрешения ты никак бы не смогла зачать? Может, он еще и свечку вам держать должен?».

– «Фууууу, Скраппи!» – надула губы та, но превратить это в ссору не успела – затрещавший под чьими-то тяжелыми ногами паркет сообщил нам о том, что в зал направляются несколько пони, причем, судя по шарканью, один из них явно пытается не отстать от остальных.

Или, его банально тащат за собой.

– «Вот она, профессор!».

Вскинув глаза, я уставилась на входящего в комнату земнопони – полный, седой, одышливый старик, словно шарик, довольно бодро вкатился в комнату, поддерживаемый с обеих сторон двумя пегасами, пошатывающимися под его весом. Войдя в комнату, он разом потерял всю свою живость, и очень медленно, а главное, солидно, принялся раздеваться, снимая с себя плотный, прорезиненный плащ и черные, резиновые накопытники, своей красной подложкой живо напомнившие мне незабвенные калоши. Покончив, наконец, с распаковкой своего полного тела, покрытого редкой, желтоватой шерстью, он с помощью своих добровольных помощников надел на себя необъятный белый халат, и солидно покашляв, присел к моему столу, испытующе уставившись на меня выцветшими, белесыми глазами.

– «Ну-с, ну-с, юная кобылка, и как наши дела?» – голос его был высок и чем-то походил на кобылий. Обозрев меня с ног до головы, для чего врачу пришлось даже встать и перегнуться через стол, что, с его конституцией, явно было значительным подвигом, он вновь уставился на меня, посверкивая огромными линзами странной и сложной конструкции, занявшей место у него на голове – «Как живете? Как ваш животик?».

– «Не жалуюсь, доктор… Ээээ…».

– «Доктор Клаб «Кубик» Бол, к вашим услугам!» – неторопливо поклонился мне старик. Склонив голову и тело, он остановился, и распрямился лишь тогда, когда дождался от меня ответного поклона – «Очень, очень рад встретить, наконец, юную соратницу, знакомую с этикетом. Увы, нынешнее поколение, да и то, что было перед ним, давно забыли о том, как важна вежливость среди доверяющих друг другу пони».

– «А вы думаете, я достойна доверия?» – не удержалась я от мелкой подначки – «Мне кажется, остальные не разделяют вашего энтузиазма… В общем-то, как и я сама».

– «А вот это мы сейчас и узнаем…» – торгашески потер копыта врач, вновь опускаясь за стол, и придвигая к себе толстый, матерчатый саквояж, из которого появилась пухлая папка и несколько карандашей – «Итак, Скраппи «Крылышки» Раг, я правильно понимаю? Что ж, в вашей карте нет ничего необычного. Детские травмы, детские болезни… Коньюктивит, мейбомит…».

Услышав два последних слова, я вздрогнула, и тотчас же потянулась, делая вид, что разминаю затекшие от долгого сидения ноги. Этот врач меня еще не знал, и если он, хотя бы случайно, как это и бывает в таких случаях, поднимет свои глаза от карты, то разом найдет кучу несоответствий написанному. И тогда мне придется осуществлять экстренную эвакуацию своей тушки из этого «лагеря». Почему? Да потому что я ни на грош не верила тому, что рассказала мне Френа. Ни единому слову про «семью, которая очень хочет меня видеть», ни одному слову про дружную тридцатку пегасов, пригласивших меня к себе – все то, как была проведена эта встреча, вся эта десятка «дружественных морд», прилетевшая ко мне, говорит о том, что за ширмой из встретивших меня «соратников» стоят чьи-то морды, наверняка облаченные в доспехи. Уж слишком много было бросающихся в глаза признаков того, что моих попутчиков просто вежливо попросили привезти им заблудшую сталлионградскую пегаску. А почему не силой? Ну, может, не хотели обострять отношения с принцессой, вряд ли способной оценить всю шутку юмора с похищением одного из своих офицеров, тем более что ее, совершенно серьезно, почитали тут как богиню, не обфыркивая при этом верящих в ее божественность, как религиозных мракобесов. Это если они знают о том, какие посты я занимаю на самом деле. А если же нет…

«Тогда есть надежда выкрутиться из создавшегося положения с небольшими потерями» – решила я, слушая врача, и отвечая на его вопросы уже давно заученными, избитыми за полгода фразами, которыми я, раз за разом, отчитывалась перед врачами центра «Крылатых Целителей», не менее дотошно выспрашивавших меня обо всем, включая ощущения и предположения о течении тех или иных процессов в организме – «Если они не знали о моей должности и звании, то вполне возможно, что мной заинтересовались лишь в ближайшие пару месяцев, когда я уже почти безвылазно сидела в Понивилле. Или же просто не могут позволить себе устроить шум, опасаясь противодействия какой-либо конкурирующей организации… Ночной Стражи? Или это что-то вроде их собственной контрразведки? Что ж, это стоило бы прояснить, а пока – будем играть свою роль шпиона-неудачника, о котором все знают, и он знает о том, что все знают о нем, поэтому все участники сцены делают вид, что никто ничего не знает».

– «Ну что ж, все ясно» – откладывая книгу, прервал поток моих мыслей профессор. Они текли медленно и неторопливо, как и положено для каждой уважающей себя жеребой, по уверениям Кег, поэтому я вздрогнула, когда копыто врача хлопком закрыло картонную папку с порядковым номером «30» – «Ну что ж, я бегло ознакомился с вашим организмом, соратник Раг, а теперь, позвольте мне задать вам несколько личных вопросов. И я не могу удержаться от того, что уже давно просится ко мне на язык: а откуда у вас такие большие, я бы даже сказал, огромные крылья? Мой предшественник на этом посту, педиатр Рыбка не пишет ничего о генетических отклонениях, уродствах и аномалиях развития, поэтому я склонен думать, что этот порок – благоприобретенный. Вы не в курсе, откуда они у вас взялись?».

– «Знаете, мне кажется, больной пони, находившийся в большом фургоне, который мне пришлось тащить на своей спине с юга на север страны, назвал бы их как угодно, но совсем не «уродством». Поэтому я так же не считаю их таковым» – я скорчилась в фальшивой улыбке, перебирая в голове варианты ответов. Хотя внутренне я была готова к этому вопросу, но будучи заданным, он тотчас же поставил меня в тупик. В голове было пусто, и я просто не знала, как же прикрыть свою задницу. Хотя…

«А почему я должна выкручиваться? Почему юлю, словно меня заподозрили в чем-то неприличном» – как обычно, если я не знала, что казать, то тут же начинала сама бросаться на собеседника, пытаясь отпугнуть его дымовой завесой из претензий и обвинений. Старый Хомяк пытался что-то мне втолковать, подсовывая воспоминания о разных разведчиках и диверсантах, но меня уже понесло – «Ведь это все их вина! Их, а не моя! Вот и пускай получат свое!».

– «А это все случилось пару лет назад. Они отросли, когда я попала в какую-то мало изученную аномалию, в горах» – настороженно откликнулась я, могучим усилием пытаясь не сорваться на скандал, ведь слава богиням, я еще понимала, когда начинаю выглядеть глупо – «Я едва дотянула до одного городка в Центральной Эквестрии, и там, уже проснувшись в госпитале, обнаружила это».

– «Значит, глаза тоже изменились?» – приподнял бровь доктор, глядя на копыто, намекающе тычущее в мой глаз – «Как интересно. И что, это как-то на вас повлияло?».

– «Да вроде бы нет…».

– «Нет, значит» – пробурчал врач, переворачивая последнюю страницу моей истории, и извлекая из своего саквояжа несколько чистых листов. Подколов их к папке, он тщательно пронумеровал бумагу, после чего принялся заполнять ее размашистым копытописным почерком – «И чувствуете себя хорошо? Ну что ж, это замечательно. Тогда, со своей стороны, я не нахожу у вас никаких серьезных заболеваний, требовавших бы скорейшей госпитализации. Но…».

– «Но при всем при этом, вы не можете оставить без внимания явные несоответствия между историей болезней и данными объективного осмотра, поэтому собираетесь настаивать на проведении всесторонних обследований, с привлечением врачей-специалистов и необходимого лабораторно-клинического оборудования» – продолжила я скучным голосом мысль врача, иронично покосившись на пришедших в недоумение пегасов. Что ж, я не зря провела столько времени в центре имени себя, и за этот год весьма поднаторела в медицинской лексике и терминологии. Конечно, я могла бы подискутировать на медицинские темы и раньше, с трудом отличая себя от Духа, но увы, этому мешал языковой барьер – Старый Хомяк не слишком-то и рвался изучать именно этот раздел ушедшего в прошлое английского языка, поэтому я не собиралась позориться на пони, влезая в научные споры профессионалов. Но здесь… Здесь, в Сталлионграде, я могла бы оторваться по полной, чем и собиралась воспользоваться, сразу показав местным эскулапам, что их надежды на получение в свои загребущие лапы очередной лабораторной мышки можно сразу упрятать в самый дальний чулан – «Я не против, доктор Бол. Только давайте договоримся сразу – они будут добровольными, и не будут включать в себя инвазивные процедуры. Оукей?».

– «Она два года жила в Эквестрии, доктор» – смущенно хихикнула Соя, присевшая рядом со мной на жесткий коврик – «И говорит, что потеряла память после травмы. Поэтому не пугайтесь этих странных словечек – она их постоянно произносит».

– «Ах, вот даже как…» – подняв глаза от своих записей, врач внимательно уставился на меня своими выцветшими глазами – «Тогда они и вправду должны быть всесторонними. Но я думаю, с этим проблем не будет – не далее как третьего дня, я слышал, что к вам собиралась целая научная группа во главе с профессором Тодстулом Вуд, и думаю, они собираются приехать к вам отнюдь не просто так».

– «Третьего дня?» – удивилась я этому архаичному слову, покосившись на закивавшую Бриз – «Это...».

– «Ну да, остальные пони, живущие в Эквестрии, называют его Wednesday!» – смеясь, закивала альбинос – «Крылышки, ты что, забыла даже это?».

– «Ну не то что бы…» – смущенно почесав шею, призналась я под внимательным взглядом врача – «Но отвыкла – точно. Хотя я до сих пор пугаю остальных жителей городка своим времяисчислением. Знали бы вы, как неудобны все эти «до полудня», «после полудня»! Белиберда-белибердень! Сказать «семнадцать часов» им там всем религия не позволяет, видите ли! Или природная лень!».

– «Да, влияние единорогов еще сильно в Эквестрии» – философски покачал головой доктор Бол, с облегчением откладывая папку, и принимаясь убирать все в свой саквояж – «Но ничего, юная соратница, не беспокойтесь – тут у вас целый корпус, под завязку забитый различной аппаратурой и неплохими лабораториями, оставшимися со времен этого проекта. Несколько архаичного толка, этого не отнять, но что поделать – раз проект закрыт, то и обновлять ее не стоит… А тем более что вы и так ей практически не пользуетесь».

– «И хорошо!» – фыркнул от двери отиравший притолоку Гарлик Саус. На морде черно-белого жеребца вновь бродила ехидная, брезгливая усмешка – «Еще не хватало, чтобы помимо тунеядства, мы бы еще и болели едва ли не каждый день! Мне и так уже надоело висеть бесполезным грузом на шее своих соратников!».

– «А это уж решать не вам, молодой жеребец!» – ехидно покосился на него Кубик Бол, снимая халат, и с кряхтением облачаясь в свой прорезиненный плащ. Не знаю, зачем он понадобился ему в этот теплый, летний день, но переспрашивать я не рискнула – кто знает, какие тараканы ползают в голове у местных борцов за правое дело? – «Это решит партия, правительство и наш народ. Если они считают, что вы для чего-то нужны Сталлионграду, то как можно противиться воле народа? Как, я вас спрошу, милостивый государь?».

– «Я не государь!» – взвился нервный «недопегас», разозлившись отчего-то еще больше – «Я – сын своего города, и я…».

– «Да-да-да. Я вас прекрасно понимаю. Однако же, должен вам заметить…» – скрип паркета и грохнувшая дверь оборвали голоса спорщиков, вышедших из зала в коридор. Уставившись вслед вышедшим из зала пони, я несколько секунд соображала, как бы покорректнее узнать то, что крайне заинтересовало Древнего, и наконец, решила обратиться к кокетливо поглядывающей на меня альбиноске, для большего доверия, притиснув ее к себе крылом.

– «Слушай, а ему за это ничего не будет?».

– «Что ты имеешь в виду?» – удивилась красная, кокетливо краснея всей мордой, ушами и даже шеей, что в ее исполнении было не менее мило, чем это удавалось Черри – «Что ему должно быть, и за что?».

– «Ну, за эти слова. Если кто-нибудь в Эквестрии начал бы возмущаться действиями принцесс, на него бы посмотрели как на прокаженного, и общаться бы с ним точно никто после этого не стал. А уж если бы этот неумный пони и дальше бы продолжал продвигать свои идеи богоборства, то, боюсь, рано или поздно, он повидался бы с гвардейцами или стражами, заглянувшими к нему на огонек. И наиболее вероятно, что с последними – принцесса Луна крайне нервно относится к публичной критике, если вы понимаете, о чем я говорю. И тогда, для этого борцуна с режимом все закончилось бы очень и очень печально. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю».

– «Дикость какая!» – фыркнула Синица Вуд, демонстративно не обращавшая на меня внимания. Худая кобыла присела за большой, накрытый полотняным чехлом рояль, и осторожно трогала его широкие клавиши, делая вид, что совсем не заинтересована разговором – «Дикари какие-то! Если кто-то не согласен с действиями вышестоящих пони, он может выступить на собрании, подготовить доклад, поручив председателю своей партийной ячейки довести его до сведения руководства районом или округом, ну, или собрать инициативную группу, попав на прием к кому-нибудь в верхах. И большего не требуется. А если этот земнопони упорствует в своих заблуждениях, то тогда уже вызовут на собрание и обсудят его самого!».

– «Ага, это так» – кивнула головой Соя под одобрительным взглядом товарищей. Рассосавшись по залу, пегасы терпеливо ждали конца врачебного осмотра, и теперь, словно бы исподволь, подтягивались ко мне, по-видимому, желая, наконец, утолить свое любопытство, завалив меня кучей вопросов – «Поэтому не беспокойся, ему ничего не будет. Он уже выступал на отчетном собрании округа, и соратник Камо лично убедил его, что, несмотря на провал эксперимента, а точнее, его «несвоевременность», мы все – ценные члены нашего общества. А что, в Эквестрии к недовольным и вправду, приходят эти страшидлы с мышиными крыльями?».

– «Только если они, каким-либо образом, начинают беспокоить Госпожу» – отмахнулась я, думая совсем о другом, и поначалу, даже не заметив, как вокруг меня мгновенно образовался плотный кружок из крылатых жеребцов и кобыл – «Да и то… Ну поорет дурачок какой-нибудь “The end is Neigh!”, поголосит про «сошествие ночи», но с такими разговор короткий – достаточно глазами из темноты посверкать, как буяна тут же пробивает понос, не слишком-то способствующий продолжению революционной борьбы… Ты, кстати, в курсе, что у этих ребят еще и глаза светятся?».

– «Да ну, врешь?!» – выдохнул собравшийся вокруг меня табун – «Откуда знаешь? Уже видела? А где?».

– «Ну, я сама…» – притормозив, я решила прибрать чересчур растрепавшийся язык, и закончила мысль не так, как собиралась сначала. Нечего им было знать обо мне так много – «В общем, мой муж как раз из таких вот, мышекрылых пегасов. Он – ночной страж».

– «Оооогооооо!» – кажется, мой негласный рейтинг в тот день заметно поднялся в глазах «тридцати». Даже Синица Вуд прекратила изображать безучастного наблюдателя, взобравшись на рояль и с его крышки пялясь на меня из-за спин окруживших меня товарищей – «То есть, он… А вы с ним… И что, давно?!».

– «Ну, мы женаты уже год» – пожала плечами я, покосившись на золотое полукольцо, тускло блестевшее на сгибе моего крыла. Наши первые, обручальные кольца и подарки бережно хранились у Бабули, отобравший у нас эти реликвии под предлогом, что потеря таких вот вещей – очень дурная примета. Вместо них, на наших крыльях красовались тонкие, с-образные колечки, отлитые из сплава золота, меди и серебра, гарантировавшего большую стойкость к нагрузкам, коррозии, да и потерять которые было не так обидно. Именно обидно, ведь хождение золота в этой стране было пока еще настолько обыденным делом, что подделывать его как сплав было пока не слишком-то выгодно. Другое дело – подделка монет, но там уже в дело вступала такая хрупкая (для меня) материя, как магия, поэтому я не очень-то обращала внимания на этот элемент противоправных действий, болеть о котором должна была голова единорогов – «В общем, нормальный пегас, хотя и с трудной судьбой. И никакого разврата и групповухи, Соя, понятно? Нечего там урчать, под крылом! Ну… Всего разочек-то и было… В общем, это не считается! И вообще, мы не о том говорим. Глаза у них светятся из-за магии Принцессы Ночи, и крылья меняются на мышиные…».

– «Ооооохххх… Ну почему именно тебе так повезло…» – донеслось из-под перьевой простыни негромкое, расстроенное поскуливание – «Тебе одной, а не всем!».

– «Да бросьте вы. Повезло с мужем? Ну да, этого я не отрицаю, повезло. Но в остальном, мы небогатая молодая семья, вы же сами все видели».

– «Кто-то видел, а кто-то и нет! Но ты давай, про стража рассказывай!» – недовольно фыркнул Бумц, явно, как и я, не одобрявший этих кобыльих разглагольствований про семью, носочки и прочие «кобыльи глупости» – «Что, крылья и впрямь, как у летучих мышей?».

– «Угу. Кожистые» – хихикнула я при виде переглядывающихся кобыл – «Кожа между косточками мягкая-мягкая. И нежная. У Графита до сих пор на ней шрамы остались, после того случая, в Белых Холмах».

– «Расскажи!».

– «Ээээ, нет, ребята! Пожалуй, нам лучше прогуляться» – выскользнув у меня из-под крыла, замахала ногами Соя, к вящему неудовольствию остальных пегасов. Она уже слышала эту историю всего полчаса назад, и похоже, по какой-то непонятной для меня причине, не собиралась давать мне пересказывать ее другим. Хотела сохранить эту «героическую балладу» о лошадиной тупости лично для себя? Я не знала ответа на этот вопрос – «В конце концов, завтра приедут эти ученые, и мы вообще не сможем вылетать из интерната! Что, забыли, что тут творилось в прошлый раз, когда нас посетил новый генеральный секретарь?».

– «Нет, я такого больше не переживу!» – взвыл Бумц Рейн, хватаясь за голову – «Это просто невозможно! Еще немного – и я начну кидаться на всех, как Гром или Синица! Хотя ей-то что, она ж ждет не дождется приезда своего отца! А что делать нам?».

– «Нам? Идти гулять» – тряхнула я головой, присоединяясь к своей новой знакомой, к вящей радости остальных – «Врач мне не запретил покидать территорию этого «дома отдыха»? Не запретил. Вот и пойдем, посмотрим на город, тем более, что авторитетные врачи из госпиталя «Крылатых целителей» все порывались свозить меня то в Клаудсдейл, то сюда, в Сталлионград, ведь, по их словам, процесс восстановления памяти пойдет гораздо лучше, когда я увижу знакомые места. Ну что, кто с нами?».

---

Отказов не последовало. Даже Рейн и Синица не отказались «подышать ветерком», и парили где-то над нами. Получив разрешение соратницы Френы Стик, мы поднялись в воздух с той самой крыши, которую я, как выяснилось, совершенно не напрасно, подозревала в наличии подобной функции, и развернувшись, отправились на север, щурясь от яркого летнего солнца, светившего нам в глаза. Миновав длинный язык звонкого хвойного леса, мы вылетели на чистые, опрятные окраины города, где и опустились в небольшом парке, вызвав своим появлением радостные крики гулявшей в нем под присмотром воспитательниц, веселой детворы. Мгновенно облепив нас, словно елочные игрушки, малыши лезли нам на спины, наперебой требуя покатать их «в аблаках», и не смотря на предупреждающие знаки пожилой кобылы, я все-таки поднялась в воздух, усадив на ставшую широкой спину троих, самых неугомонных, жеребят. Конечно, прогулки не получилось – вместо того, чтобы крепко держаться за мою гриву или шерсть, как сделали бы любые нормальные пегасята, малыши радостно горланили, размахивая всеми четырьмя ногами, поминутно рискуя свалиться у меня со спины, и если бы не Бриз, пристроившаяся между огромными порхалками и удерживающая сорванцов, я точно растеряла бы их по дороге на землю. Извинившись перед негромко выбранившей нас воспитательницей, мы продолжили путь, живо обсуждая отличия между эквестрийскими и сталлионградскими пони. Постепенно, разговор вновь свернул на эквестрийскую тему, и мне, уже в который раз, пришлось повторить мой рассказ, а так же повести историю дальше. Свадьба, медовый месяц, работа – их интересовало все, ведь, несмотря на то, что формально запрет на перемещения «недопегасов» был отменен уже давно, правительство запрещало своим крылатым согражданам вылетать за пределы области, подконтрольной Сталлионграду, мотивируя этот запрет беспокойством за свою крылатую молодежь.

И познакомившись с гвардейскими забияками из дальних городов, я бы не сказала, что этот запрет был высосан из копыта.

– «Они правы, Бумц. Вам пока нечего делать у этих придурков» – наконец, буркнула я в ответ на очередное нытье синего пегаса. Проплывавшие мимо нас фабричные корпуса, чистые и ухоженные, напоминали громадные самолетные ангары – маниакальная чистота, множество разгружающихся и загружающихся повозок с неброскими логотипами компаний, часть которых я видела и в Кантерлоте, деловая суета – все это было интересно лишь первый квартал, но вскоре, быстро приедалось, и уже на втором вызывало откровенную скуку – «Пойми, вы привыкли жить здесь, среди знающих вас пони, но там – там вы будете никем. Даже хуже – вы будете париями, изгоями, от которых отвернется большая часть пегасов. Поверь, я знаю, как консервативно их общество, а после той истерии, что устроили местные крылатые бонзы, пегасье сообщество еще долго будет приходить в норму, постепенно привыкая к тому, что среди них есть те, кто был рожден вне облаков. Они не слишком-то жалуют тех, кто был рожден на земле, считая их существами второго сорта… Нет-нет, прямо это не говорится, а за деньги ты легко можешь получить все то, на что может рассчитывать обыкновенный, юный пегас. Они организуют летние лагеря, где учат летать всех «землерожденных», охотно берут их в погодные патрули… Однако без приглашения, ты вряд ли сможешь заявиться в Клаудсдейл, а при приеме на работу, все вы – «землерожденные» и «недопегасы», будете считаться менее способными, чем остальные. «Лишь родившись в небе, впитав в себя его частицу, его дух, можно считать себя настоящим пегасом» – говорят они, и я бы не сказала, что это не так… Ну, не совсем так. Все асы – чистокровные пегасы, как и все их герои. Они прислали приглашение даже пегасу-инвалиду, дав ему возможность пройти обучение в Академии Вандерболтов – думаю, вы слышали о ней? О, так даже побывали? Ах, с экскурсией… Вот-вот, с экскурсией. Но никого из вас, я думаю, они не приглашали остаться, в отличие от того перекачанного парня, напоминающего какого-то стероидного монстра, а почему? Потому что вы – бракованный материал. Все мы».

– «Так значит все, о чем нам говорил соратник Камо – это правда?» – уточнила приунывшая Соя, семенившая рядом со мной. То забегая вперед, то оказываясь сбоку, она каждый раз обжигала меня взглядом своих кроваво-красных глаз, и поневоле, я начала присматриваться к ее симпатичному, пухловатому крупу, соблазнительно покачивающемуся на периферии моего зрения – «Значит, нам так и придется жить тут, в Сталлионграде?».

– «Мы работаем над этим, подруга» – прижала я к себе крылом раздосадованную пегаску, вновь зашмыгавшую носом – «Поверь, принцессы работают над этим. Я… Мне приходилось встречаться с ними, и поверь, они делают все, чтобы эта ситуация постепенно сошла на нет. Меня саму травили пегасы – и в Хуффингтоне, и Понивилле, причем в последнем это делала одна из эквестрийских героинь, носительница одного из шести древних артефактов. Сейчас мы с ней в нормальных отношениях, а вот раньше дело доходило даже до драк. Так чего ты хочешь от остальных? Но поверь, если ты хочешь жить жизнью обычного пони, не связывая свою жизнь с небом, то всем вам там найдется место. Например, как мне. Никто не запрещает мне летать, никто не ограничивает в перемещениях, просто… Просто Клаудсдейл не берет меня на работу, как сделал это однажды, два года назад, под давлением самой принцессы, предложив мне временно подменять больную подругу на почте, и мне пришлось искать другие пути для того, чтобы прокормить себя и своих новых, приемных родителей. Кстати! А вот такой вопрос, но только вы не обижайтесь… А где мои настоящие родители? Меня тут уже упрекнули, что я вам не писала, но это вы, а они? Все эквестрийские газеты уже два года как сношают меня во все дыхательные и пихательные отверстия, а мои дражайшие родители так и не нашли в себе силы черкнуть мне строчку-другую?».

Группа замолкла. Переговаривающиеся, обсуждающие мой рассказ пегасы внезапно замолкли. Кто-то сделал вид, что увлечен рассматриванием проплывающих мимо зданий, кто-то взлетел, сделав круг в небе, но большинство из тех пятнадцати крылатых лошадок, что последовали за нами, явно не знало, что мне сказать.

– «Ну, Скраппи, это долгая история… В общем…» – начала было Соя, отчего-то смущаясь и багровея под моим взглядом. Ее глаза умоляюще уставились на остальных, но отчего то никто не пожелал прийти к ней на помощь – «Ка… Кажется, ты и вправду потеряла память…».

– «То есть?» – насторожилась я. Какой-то кусочек тайны выплыл наружу, но я никак не могла понять, к чему клонит моя подруга-альбинос – «Что случилось? Об этом не стоит говорить?».

– «Да-да, я думаю, сейчас не стоит говорить об этом! Смотри, мы входим в центр!» – с непонятным, почти неприличным облегчением, выдохнула пегаска, старательно переводя разговор на более приземленную тему. Пожав плечами, я отложила в памяти этот момент, вполне солидарная с вновь всплывшим в моем сознании Древним, отчего-то крайне заинтригованным этими увертками, как и многозначительными минами Грома и Синицы, старательно отводившими от меня свои глаза. Похоже, говорить об этом и впрямь было не принято, или попросту опасно, но я решила не забивать пока себе этим голову, отчего-то считая, что все разрешится само собой, причем в довольно короткие сроки. Ловушка, которую я подозревала, рано или поздно должна была захлопнуться, и тогда-то, как мне казалось, неведомый противник не утерпит, и воспользуется моей «настоящей» семьей как одним из средств давления на мою разжиревшую за последние полгода тушку.

Тем более, что посмотреть тут и вправду было на что. Широченные улицы плавно переходили в не менее широкие проспекты, словно спицы в колесе, сходившиеся куда-то в центр. Длинные, кольцевые бульвары опоясывали город, явно строившийся по одному, заранее утвержденному плану, но в отличие от Кантерлота, не испытывавший неприятностей с ландшафтом в виде гор, оползней, лавин и нехватки места, однако разделявший его маниакальную страсть к планированию всего и вся. Шум веток зеленых деревьев, стук и звон омнибусов, звонкое цоканье сотен и тысяч подкованных копыт тонули в грохоте проносившихся по панелям мостовой тяжелых, двухэтажных фургонов, чьи кованые сталью колеса выбивали искры из немногочисленных выщербин в тяжелых, каменных плитах. Высоченные, белоснежные здания казались мне выходцами из шестидесятых годов двадцатого века людей – ровные, прямые линии царили над улицами, складываясь в самые экзотические фигуры, разбавленные кругами и овалами окон. Не было ни башенок, ни шпилей – лишь белая краска, сталь и бетон. Мы прошли мимо одного из таких зданий, возводимых на месте старой постройки – последние телеги со строительным мусором еще покидали территорию стройки, а на месте снесенного дома уже пыхтели какие-то странные, непостижимые машины, напоминающие сорвавшиеся с места буровые вышки, к которым неизвестный шутник, злой шутки ради, приделал многочисленные, обитые сталью колеса. На наших глазах, одна из таких «вышек» подхватила крюком тяжеленную, стальную балку, и вздернув ее в воздух, аккуратно опустила торцом в наполненную цементом яму, после чего, пыхтя, ухая и исходя белоснежным паром, принялась методично вбивать ее вглубь земли под надзором двух пони, одетых в уже виденные мной плащи, жилеты и высокие, матерчатые ногавки. Очки, закрывавшие их лоб и глаза, напоминали фасеточные глаза странных насекомых, но судя по уверенным движениям этих адептов механики и пара, они явно не испытывали в них никаких проблем.

Все чаще и чаще вокруг мелькали одетые спины – спешившие земнопони, все, как один, носили одежду, или хотя бы, какой-нибудь головной убор. Кепочки, картузы, шляпы и панамы мелькали перед моими глазами, и если одежда была сугубо утилитарной, явно нося на себе отпечаток той работы, которую выполнял ее владелец, то головные уборы были явно «местными», сделанными без оглядки на моду, и я лишь тихонько фыркала, представляя ужас, охвативший бы от этого зрелища мою знакомую модельершу.

Встречались нам и «голые» пони. Заполнившие скверы и маленькие парки, они отдыхали на скамейках, любовались памятниками, тут и там демонстрировавших каких-то неизвестных мне пони, застывших в горделивых или задумчивых позах, выходили из широко распахнутых дверей музеев, выставок и помещений для «ознакомительных встреч». Последние, как ни странно, привлекали к себе молодых пони, и посторонившись, я пропустила пробежавшую мимо кучку подростков, возбужденно обсуждавших достоинства и недостатки новых паровозов. Похоже, интересы молодых ребят лежали в несколько иной плоскости, нежели привычки юных, богатых транжир, с которыми частенько приходилось сталкиваться патрулям Легиона, каждый день и ночь вышагивающих по гулким мостовым самых темных улочек Кантерлота, таящих в своей глубине злачные заведения разного толка. Что ж, мне оставалось лишь только порадоваться, что они вряд ли когда-нибудь станут «клиентами» моих подчиненных.

«Да, похоже, тут не слишком-то интересуются эквестрийскими новостями, довольствуясь лишь слухами и устаревшими, обработанными цензурой, перепечатками газетных статей» – думала я, шагая вслед за товарищами по широким, мощеным каменными плитами, улицам города. Здания сменялись зданиями, одно выше другого, и вскоре, я начала понимать, насколько же велики размеры этого города. Громады зданий обступили нас со всех сторон, но в отличие от Мэйнхеттена, они не давили на окружающих высотой своих стен – вместо этого, я ощущала волны жара, накатывающиеся на меня от каждого белого исполина, блестевшего на солнце крашеными боками. Белый, розовый, бежевый – это были те цвета, что удостоились радушного приема местными земнопони, чередуясь на проплывавших мимо зданиях. Понятны стали мне и головные уборы – лишь сумасшедший провел бы хотя бы полдня на палящем солнце, не рискуя получить при этом тепловой удар. Останавливаясь, мы отдыхали в тени зеленых скверов, после чего шли дальше, все дальше и дальше проникая в громадную цитадель земнопони.

– «Да, этому городу никаких стен не нужно!» – пыхтела я, утомленная этой долгой прогулкой. Тень наплыла на нас сверху, загораживая безжалостно палящее солнце, но вскинув голову, я убедилась, что это было не облако – утренние тучки растаяли без следа, и единственными источниками тени оставались лишь козырьки магазинов, скверы на площадях, да вездесущие дирижабли и воздушные шары, кружившие над городом, словно громадные, пузатые пегасы – «И эти… Летают тут, летают… Блин, я устала и снова в туалет хочу!».

– «Не плачь, скоро будет мороженое» – утешила меня Соя, впрочем, тотчас же не преминувшая меня жестоко разочаровать – «Хотя, если никто не взял с собой талоны…».

Как выяснилось, загадочных «талонов» не оказалось ни у кого. Громада памятника, стоявшего посередине центральной площади, оказалась слабым утешением, хотя взгроможденная на плоское, широкое, десятиэтажное здание, исполинских размеров фигура смогла захватить мое воображение. Белоснежная фигура земнопони, с гордым видом вглядывавшегося куда-то вдаль, была выполнена не менее искусно, чем уже виденный мной, на въезде в город, памятник «рабочему и рабочей», и я долго восхищалась как его размерами, так и искусством архитектора и строителей, взгромоздивших его на огромное, восьмиугольное Здание Партии и Правительства Сталлионграда. Поднявшись в воздух, я намотала немало кругов, прежде чем утихомирилась, и позволила увести себя в тенек, где еще долго охала и ахала, оглядываясь на видневшуюся между высоких крыш голову этой статуи.

– «Ну как, вспомнила что-нибудь?» – небрежно поинтересовался у меня Гром, нехотя мазнув взглядом по громаде этого комплекса – «Или опять начнешь вешать нам на уши охапки из сена?».

– «Слушай, что тебе от меня надо, убогий?!» – оборвав на половине восхищенную речь, я мгновенно вскипела, подогреваемая жаждой, усталостью и ощущением переполненного мочевого пузыря – «Ты хотел стать инженером – так иди и становись! Скажи, я разрешила, и всего делов-то! Но только не выноси мой мозг, ладно? Иначе, боюсь, обижу я тебя и огорчу, просто до невозможности!».

– «Ты уже меня огорчила. Меня, и всех остальных» – фыркнул жеребец. Судя по напрягшимся ногам, он не преминул бы сойтись со мной в копытопашную, но сердито зашипевшая где-то сбоку Соя быстро сбила его воинственный настрой, поэтому он ограничился лишь надменным фырканьем – «В общем, вы как хотите, а я возвращаюсь домой!».

– «Думаю, нам и впрямь стоит вернуться» – задумчиво предложила Бриз, с беспокойством глядя на мою потеющую мордашку – «Может, полетим? Так будет быстрее, хотя и без мороженого…».

– «Да хрен с ним, с мороженым!» – отмахнулась я, выходя на улицу и расправляя широкие крылья, что не укрылось от внимания скакавшей вокруг меня толпы. Взмах, другой – и тяжело поднявшись в воздух, я присоединилась к остальным пегасам, уходя вместе с ними на юг. Заструившийся по телу воздух быстро остудил мое разгоряченное тело, и опустив голову, я стала внимательно присматриваться к проплывавшим мимо улицам, забираясь все выше и выше. Планировка города была настолько продуманной, настолько ровной и четкой, что я собиралась проверить одну безумную мысль, но забираясь все выше и выше, с каждым взмахом крыла и очередным ударом сердца я понимала, что посетившая меня догадка не столь безумна, как мне казалось вначале…

– «Ого!» – повертев головой, я заметила поднимавшуюся ко мне Сою – «Слушай, а ты знала, что Сталлионград выстроен в форме шестерни? А вот этот массив зданий – это же молот! Ну нихрена ж себе!».

– «Да, Скраппи. Это был завет Десятого Генерального Секретаря – снести стены, превратив сам город в цитадель» – кивнула альбиноска, вместе со мной, вглядываясь в проплывающие под нами проспекты – «Видишь? Эти улицы легко перекрываются, стоит лишь обрушить на них стены домов, а проспекты послужат защитникам как основные направления ударов и отступлений. В течение нескольких дней город можно превратить в настоящий лабиринт, и горе врагам, посягнувших на нашу землю!».

– «Эт точно! Вот это мне нравится. Наверное, именно из-за этого я чувствую себя тут как дома» – призналась я, вспоминая многочисленные флаги и транспаранты. «Равенство возможностей!», «Если мы не делаем что-то лучше других – то это лишь пока!», «Лишь упорный труд даст тебе то, что не дадут ни крылья, ни рог!» – многочисленные призывы глядели на меня с растяжек над улицами, со стен домов и из витрин магазинов. Казалось, весь народ, лишенный крыльев и рогов, поднялся в едином порыве достичь того, в чем было отказано им от природы, и это меня вдохновляло почище любых стихов и зажигательных спичей – «Знаешь, мне кажется, что я все это уже видела, и… И спасибо, что смогла мне это показать. Кажется, я даже начинаю вспоминать кое-что…».

– «Не за что, Крылышки. Всегда рада помочь!» – ухмыльнулась мне пегаска – «А ты – ты мне поможешь?».

– «Я же обещала!» – оскорбилась я, недоуменно глядя на Бриз, внимательно разглядывавшую меня своими «вампирскими» глазами – «А раз я обещала… Legatus Legionis никому не врет – она подбрасывает дезинформацию! Так что, как и договорились…».

– «Спасибо тебе» – кивнула в ответ пегаска, после чего оторвалась от меня, и с диким, радостным воплем, кинулась куда-то вперед – «ИИИиииииииииээээээх! Кто за мной? Последнему достанется лишь каша!».

---

– «И чего, интересно, она имеет против каши?» – сыто отдуваясь, думала я, неспешно труся вверх по лестнице, в сторону комнат пегасов. Хорошо, медленно ползя в сторону комнат для пегасов, с трудом втаскивая округлившийся живот на каждую ступеньку. Две тарелки манной каши, обильно сдобренной вареньем (малиновым!) и сухофруктами (с малиной!) настроили меня на позитивный лад, а именно – на желание посетить уборную, ванную комнату, и наконец, собственную кровать, наверняка соскучившуюся по мне за два с половиной года разлуки. Под крылом у меня гремела большая жестяная коробка – повариха не обманула, и теперь, я была счастливой обладательницей Большой Коробки С Подсоленными Сухарями, ржаные корочки которых так весело грызть под одеялом любой уважающей себя общаги. В конце концов, жевание после отбоя, крошки на простыне и свет из-под двери в коридор – это все непременные атрибуты любого совместного проживания множества пони, я четко помнила это… Да неважно откуда. В кои-то веки, мой симбионт был полностью со мной согласен, еда была вкусной, а постель – наверняка мягкой, и я уже практически чувствовала это сладостное ощущение простыни, скользящей по вытягивающемуся в истоме телу, последним впечатлением которого становятся мурашки, бегущие по расслабившемуся, наконец, телу. Думаю, вряд ли поймет меня тот, кто не проводил на ногах целые сутки, напряженно работая головой и телом, и вряд ли огласит свое жилище таким же радостно-детским смехом, закапываясь в свою кровать поутру. Да, после будет плохо, все тело будет кричать о том, что так издеваться над ним нельзя… Но это потом, а сейчас, я собиралась забыться в долгом и приятном сне, не обращая внимания даже на жеребенка, вновь принявшегося недовольно ворочаться у меня в животе.

Наполненная предвкушением встречи с постелью, я как-то не обратила внимания на Сою, возбужденно блестевшую глазами из-под своего одеяла. Вершины древних деревьев еще розовели в лучах заходящего солнца, но большой парк, в центре которого стояло здание интерната, уже погрузился в вечернюю темноту, наполненную звоном ночных насекомых. Громко щелкнуло в коридоре, и свет, озарявший до этого третий этаж интерната, погас – лишь мягкий свет торшеров и ламп косыми лучами падал на газон, привлекая к окнам множество грозно жужжащих монстров, жаждущих крови невинных пони. Вытянувшись в кровати, я застонала от удовольствия. Натруженные за день ноги приятно гудели, и хотя постель была не так мягка и удобна, как та, что вышла из-под копыт Деда, я ощутила, что даже свет напольной лампы, выбивавшийся из-под цветастого абажура, уже вряд ли сможет мне помешать.

Увы и ах, взбудораженный мозг, нахватавшись за день множества новых впечатлений, имел свою точку зрения на установленный издревле распорядок бодрствования и сна, категорически отказываясь засыпать, даже несмотря на слипающиеся глаза. Не прошло и получаса, как я начала вертеться с боку на бок, старательно прикрывая жидким шерстяным одеялом то одну вылезающую из-под него часть тела, то другую. Просачивающаяся в комнату ночная прохлада понемногу принялась холодить мои растолстевшие за время беременности бока, в то время как сердито звенящие комары с резом заходили на меня, словно атакующие пикировщики.

– «Крылышки! Ты не спишь?» – раздался громкий шепот Сои. Поняв, что при таком бедламе мне вряд ли удастся уснуть, я перевернулась на спину, и не открывая глаз, с негодованием уставилась в сторону бело-розовой пегаски, осмелившейся нарушить мой отход ко сну.

– «Свет потуши! Комары ж сожрут живьем!» – сердито буркнула я, в очередной раз переворачиваясь на бок. Перевозбужденная нервная система отказывалась отпускать меня в царство Морфея, наполняя голову какими-то глупыми мыслями – «Нашли, где интернат строить…».

– «Ой, да не капризничай!» – послышалось шуршание и дробный перестук копыт. Щелкнув, погас торшер, и комната погрузилась в темноту, нарушаемую лишь полосами молочно-белого света от стоявших вдоль дорожек фонарей. Вновь застучали по ковру копыта, и через мгновенье, к моей спине привалилось чье-то разгоряченное тело.

– «Ага! Вот ты где!».

– «Нет, это не я. Это мой злобный двойник!» – вяло запротестовала я, не открывая слипающихся глаз, не делая, однако, попыток вышвырнуть альбиноску из своей кровати. Забравшееся под одеяло тело было теплым, но главное, оно прикрыло мой бок от нашествия ночных кровососов, что само по себе, было уже неплохо. Но все же, для проформы, я недовольно пошевелила хвостом, делая вид, что не замечаю горячего дыхания, щекочущего мою гриву и ухо.

– «Крыыыылыыыышшшшшкииии…».

– «Ммммммм?» – недовольно пробурчала я, тяжело переваливаясь на другой бок – «Ну вот чего тебе не спится, а?».

– «Ты обещала!» – заявила Соя, утыкаясь своим мягким носом в мой нос – «Ты обещала, что поможешь мне, выслушаешь меня!».

– «Ну ладно, обещала» – покорно согласилась я, мечтая лишь о том, чтобы отделаться от несносной кобылы – «Ты собираешься поговорить? О чем же? Только не заставляй меня вновь пересказывать мои приключения, ладно? У меня и так язык в косичку заплетается!».

– «Нет, я хотела… Но сначала – поклянись, что не выдашь меня, ни одной живой душе! Поклянись!».

– «Соя, ну что за страсти ты тут такие разво…».

– «Клянись!» – вновь прошипела подруга, словно отличница класса, с боем вырывающая из местного хулигана обещание учиться на одни четверки и пятерки. Приоткрыв глаза, я недовольно воззрилась на нависающую надо мной, в темноте, морду Бриз, однако, это мало смутило сердито хмурившую брови пегаску.

– «Хорошо. Я не выдам твою тайну, если это не нанесет ущерба мне лично, или подставит под удар невинных пони» – стиснув зубы, жестко выдала я, пристально глядя на отшатнувшуюся от неожиданности Сою – «Что, не ожидала? Да, это будет моим условием, моей формулировкой данного тебе обещания. Я не рискну своим жеребенком… Ну, больше не рискну, ради кого бы то ни было! Но и калечить невинных я тоже тебе не позволю. Поэтому подумай, Бриз, хорошенько подумай, стоит ли вверять мне свою тайну. Если что-то будет угрожать мне или народу Эквестрии, народу Сталлионграда, я не остановлюсь ни перед чем, пока не уничтожу и эту угрозу, и того, кто ее представляет для всего вышеперечисленного, благо, возможностей у меня для этого теперь – хоть отбавляй, уж поверь мне на слово. Ну, как тебе мое условие?».

– «Она… Это не то, что ты подумала!» – оторопело пролепетала Бриз, растеряв всю свою загадочность и апломб – «Я просто хотела… Я думала… Ну…».

– «Что?» – видя, что подруга колеблется, я решила надавить, не давая ей скатиться к фирменному стилю Флаттершай, состоящего из извинений, недомолвок и бараньего блеяния – «Что ты хотела? Соя, богини ради, не тормози!».

– «Возьми меня с собой!» – наконец, решившись, выпалила альбиноска – «Я же знаю, рано или поздно, ты улетишь, поэтому и прошу – возьми меня с собой!».

Промолчав, я долго смотрела на скуксившуюся под моим взглядом пегаску. Заерзав, она отвела от меня глаза, словно попросила только что о чем-то непотребном, и сама стыдилась произнесенных мне слов.

– «Почему?».

– «Я не могу больше! Я не могу больше так!».

– «Как? Как именно?» – я с удивлением обвела копытом комнату, выпростав из-под одеяла переднюю ногу – «Как? Тут у вас просто маленький коммунизм, построенный в отдельно взятом городе. Разве ты хочешь променять все это на холодный домишко или вообще, комнату на чердаке, под протекающей, соломенной крышей? У вас тут есть все, и если бы я могла, то непременно осталась бы у вас. Устроила бы свой Погодный Патруль, например, или курьерскую службу – работы для пегасов у вас просто непочатый край!».

– «Ага, «все»! У нас есть все, кроме свободы!» – рассержено зашипела на меня Соя, отбрасывая мою ногу – «Это «все» – для земнопони! Почему я не могу лететь туда, куда зовет меня ветер? Почему не могу валяться на облаках, глядя на проплывающую подо мной землю? Почему не могу путешествовать по стране, встречая разных пони? Наши сородичи так устремлены в светлое будущее, что уже забыли, где оно вообще! Для них дорога стала целью, но я не хочу идти по ней, не хочу! Лететь – пожалуйста, но не идти! Ведь ты, я, мы все – пегасы! Я хочу летать, ты слышишь, ЛЕТАТЬ!».

– «Тише, тише. Я понимаю» – приложив копыто к губам раскричавшейся подруги, я постаралась успокоить расшумевшуюся пегаску – «Хорошо, ты и в самом деле дошла до самой нашей сути. Свобода – и впрямь то, чему поклоняются пегасы, как «наземники», так и «истинные». Увы, она не всегда так привлекательна и однозначна, как приятно об этом мечтать, думать и писать, но все-таки, я с тобой соглашусь, ведь возможность просто взять и улететь – это действительно, не столько образ действий, как скорее, образ жизни, образ мироощущения. Что, уже запуталась? Ладно…».

– «Я просто… Я просто хочу быть свободной» – прошептала прослезившаяся кобылка – «Хочу лететь туда, куда мне хочется, а не так, как тут, просто донеся посылку, отметясь, и тут же повернув назад, ни в коем случае не задерживаясь по дороге! Ты сказала, что летала над горами – а мы даже не видели гор, кроме как на картинках или в кино! Думаешь, остальным этого не хочется?».

– «А ты, значит, голос всей вашей группы, решившая броситься на амбразуру героиня?».

– «Они хотят лишь быть полезными!» – с негодованием пихнув меня, прошипела пегаска – «Не хотят ничего для себя… Ну, ничего из того, что нам запрещено. Они хотят встречаться с другими земнопони, работать, как они, завести себе семьи… Но никто не рвется под облака! Никто, кроме тебя… И меня!».

– «Да? Я тоже хотела летать?» – удивилась я, недоверчиво вглядываясь в окрашенную молочно-белым светом фонарей, сидящую на моей постели подругу – «Странно, ведь судя по тому, что рассказывали о ней… Кхе-кхе… Обо мне остальные соратники, я могла бы стать пронырой-карьеристкой, а не беглянкой, поплатившейся жизнью за участие в какой-то темной истории».

– «Ты была первой. С раннего детства жужжала своими крылышками, а однажды, даже попыталась спрыгнуть с одной из скульптур, которые мы видели при въезде в город – мол, все дело в разгоне и высоте! Неудивительно, что однажды ты исчезла, лишь изредка появляясь в городе».

– «Хммм… А не могли меня за это… Того?».

– «Того?» – не поняла Соя, но затем, резко отпрянув, осуждающе уставилась на меня – «Эй, не смей такого говорить! Мы трепетно относимся к жизням сограждан, и любой сталлионградец отдаст жизнь за своего соратника! Разве ты забыла наши значки «Отличник труда и обороны»? Так что даже не думай об этом!».

– «Ладно. Верю» – кивнула я. В конце концов, я знала правду, а не вовремя брошенная мной фраза лишь укрепила меня в мысли о том, что даже если эта ловушка и захлопнется, то максимум, что мне грозит – это принудительное заключение в таком вот, закрытом пансионате. В конце концов, чтобы удержать пегаса на земле, многого не надо – достаточно просто остричь ему крылья. Без длинных маховых перьев все, на что были способны эти крылатые лошадки, так это поднимать клубы пыли и громко ругаться, сетуя на несправедливую судьбу, на целых полгода приковавшую их к земле – «Хорошо. Но почему именно ты?».

– «А кто еще жил в твоей комнате, вместе с тобой? Кто терпел твой несносный характер? На кого потом косились целый год?» – веско спросила меня Соя – «Но знаешь, я поняла, почему ты так рвалась в небо. Однажды, я решила посоревноваться в скорости с поездом, и не заметила, как выскочила за пределы сталлионградской области. Опомнилась я только возле какой-то станции, прилетев на нее за десять минут до прибытия поезда, и знаешь – никто не обратил на меня внимания. Какие-то земнопони грузили в поезд мешки, единорог в фуражке поинтересовался, собираюсь ли я (я, представляешь?) устроить сегодня дождь, жеребенок прокричал что-то про мою метку – он никогда не видел черной маски, и не знал, что это такое… Скраппи, Крылышки, я поняла тогда, что я хочу остаться там! Полететь к тем горам – а вдруг там водятся драконы? Улететь на блестевшее вдалеке озеро и плавать там, пока не замерзну. Хотела лететь за поездом дальше… Но я вернулась. А потом – вернулась ты».

– «А потом вернулась я» – ее слова прозвучали из моих уст, словно эхо – «И смутила тебя еще больше. А ты готова к тому, о чем я сказала? Терпеть насмешки «настоящих» пегасов, работать за еду – по крайней мере, сначала, жить в съемном жилье…

– «… пока, наконец, не встречу кого-нибудь, как ты! Конечно, согласна!» – закончила за меня романтичная, бело-розовая дурочка. Похоже, мои слова она воспринимала лишь как сказку или аллегорию к той «бедности», которую могли себе представить эти дети паровой эры. Что ж, а почему бы и нет, собственно говоря? Пусть попробует «свободу» на вкус, и если ей понравится, то кто я такая, чтобы стоять на ее пути?

– «Хорошо».

– «Хорошо?!» – обрадовано взвизгнула подруга, но тотчас же, испуганно, заткнула себе копытами рот – «Ой, прости! Так значит, ты согласна?».

– «Да, я отведу тебя в Эквестрию, и какое-то время, побуду твоим ментором. Думаю, мое звание удержит самых горячих… Ладно, не обращай внимания, это я уже брежу от усталости. Знаешь, как говорил мне один старый земнопони, и не менее старый грифон, «никто не может помешать пегасу лететь туда, куда зовет его ветер». И кто я такая, чтобы вставать на пути твоего ветра? Так что постарайся не отходить от меня далеко, и будь готова сорваться в любой момент».

– «Спасибо, Крылышки! Спасибо!» – громко пыхтя, Соя прильнула ко мне, наполняя своим дыханием мой нос – «Ты даже не представляешь, как я счастлива, что ты согласилась! А теперь…».

– «Сооооояяяяя! Я спать хочу!».

– «Ну уж нет!» – с наигранной сердитостью заявила альбиноска, крепко прижимаясь ко мне своим полноватым, жарко пылающим от возбуждения телом – «Что же ты думаешь, я буду неблагодарной подругой? Или… Или ты и впрямь решила, что я позволю тебе сегодня уснуть?».

---

Но, несмотря на мое обещание, я не торопилась с побегом. Зачем бежать куда-то, когда вокруг – столько интересного, так разительно отличающегося от всего, что я видела в остальной части страны? Обособленное общество, не отвергнувшее магию, но заковавшее ее в жесткие рамки из стали и ограненных кристаллов, Сталлионград притягивал меня не только и не столько комфортом, которым, похоже, он смог обеспечить всех своих жителей, как и жителей окрестных хозяйств, находящихся на его территории, но скорее, самим своим укладом, всей своей идеей и этим хватающим за душу антуражем советской эпохи из эры людей. Я не знала, откуда они взяли все эти идеи, весь облик этого города, так похожий на древние макеты архитекторов-утопистов сталинской эпохи, но это нисколько не мешало мне наслаждаться новыми впечатлениями, выбираясь на прогулки по городу и его окрестностям в сопровождении липнущей ко мне Спринг "Сои" Бриз.

Хотя прогулки эти были строжайше нам запрещены.

– «Сколько можно вам повторять, соратник Раг? Прогулки строжайше запрещены!» – холодно выговаривал мне профессор Тодстул "Вышка" Вуд. Длинный, костистый, он был похож на свою дочь, Матч «Синицу» Вуд, или это она была похожа на него – я не разобралась, да и как-то не обратила на это какого-то особенного внимания, отвлекаясь на более интересные дела. Например, на игры, в которые играла с персоналом интерната, прибывшем на свои посты. Когда эксперимент с выведением пегасов в промышленных масштабах был признан «несвоевременным», его свернули, и вот уже два года, здания интерната обслуживала лишь дежурная смена, состоящая из воспитателя, нянек, повара и прочего обслуживающего персонала, но после моего возвращения, все быстро преобразилось. Как и обещала Синица, прибывший с помпой профессор и его команда подошли к делу основательно, с помощью приданных им в помощь бойцов быстро расконсервировав флигели и пристройки, в одной из которых обнаружился давно разыскиваемый мной бассейн, после чего – приступили к своим исследованиям. Хотя, на мой взгляд, их можно было бы назвать «Очередной способ издевательства над беременной кобылкой». Пока спокойные и неторопливые, как пасущиеся мамонты, врачи-специалисты разных направлений лишь беседовали со мной, осматривали, замеряли мои размеры и стучали молоточками мне по ногам, я вела себя спокойно и дружелюбно. Когда сменившие их, еще более узкие специалисты, ползали вокруг меня с трубочками, выслушивая бульканье моего вечно голодного живота – настороженно косилась на царившие вокруг оживление. Но когда и их сменили странные, облаченные в длинные, белые халаты пони, из карманов которых торчали различные острые железяки, я поняла, что мне перестал нравиться местный микроклимат, и затеяла свою собственную игру, да не одну. «Взбеси профессора механомагических наук тупыми вопросами», «Сломай какой-нибудь прибор и сделай вид, что так и было», «Убеги в город на прогулку» – я уже и не запоминала все развлечения, что придумывала уже буквально на ходу, хотя последнее из них ужасно взбесило очередную смену белохалатных маньяков, как оказалось, прибывших из какой-то страшно закрытой лаборатории лишь для того, чтобы покачать головами, глядя на мои крылья и глаза. Они притащили с собой огромный фургон с приборами, устройство которых меня чрезвычайно заинтересовало, но увы, ребята не обладали ни чувством юмора, ни желанием просвещать заинтересованно крутящую головой кобылку, к телу которой были подсоединены разноцветные провода. Ладно, я могла бы спокойно подождать, разглядывая сквозь плотно сомкнутые веки разноцветные круги, летающие у меня перед глазами от вспышек лихорадочно мерцающих ламп, но воля ваша, зачем же было так ругаться, глядя на пустые, или содержащие ровные линии графики, вылезающие из стрекочущих, плюющихся паром приборов? Если бы тот кристалл, что я, ненароком, сковырнула с задней панели пузатого детища уже известного мне «СММЗ», на самом деле для чего-нибудь был бы нужен, то вряд ли мне удалось бы уйти из хватки этого монстра неподжаренной, правда? Обидевшись, я просто упорхнула через окно, прихватив с собой Сою и Бумца, посланного следить за нами бдительной Френой Стик, и отправилась на прогулку в Сталлионград, не слушая нытья летящего за нами пегаса. Остановить меня силой он даже и не пытался – по-видимому, история с тамбуром и Громом успела, каким-то образом, выплыть наружу, поэтому задирать меня пока никто и не пытался.

Прогулки эти оказались гораздо интереснее, чем первый наш «забег» – отбросив всякие условности, мы смело летали над городом, с высоты птичьего полета любуясь высокими зданиями центра, способными своей монументальной красотой посрамить надменные небоскребы Мэйнхеттена и Нью Сэддла; нарвав за городом цветов, возложили их к памятнику невысокого земнопони, закутанного в длинную, великоватую ему шинель, из которой торчали фуражка с высоким околышем, да густые усы – странно было видеть столь непритязательное и скромное надгробье на могиле величайшего лидера Сталлионграда, соратника Като «Сталь» Пайпа. Выполненное из странного, серого камня, оно показалось мне очень крепким, не истершимся за многие годы стояния на небольшой площадке у стен огромного правительственного комплекса. Обнесенное высоким забором из настоящих, живых елей, словно молчаливые часовые, взиравших на всех приходящих к надгробию гостей, оно казалось местом уединения, но не успели мы отойти, как воздух наполнился громкими, радостными голосами – это пришла очередная группа жеребят, под ободряющим взглядом своей воспитательницы, возложивших цветы возле ног каменной фигуры. Исполнив свой невеликий пока долг перед городом, малыши принялись осматривать памятник, гранитную плиту и липкие от смолы шишки, лежащие под елями с прошлой зимы – их интересовало все вокруг, и я довольно долго недоумевала, почему же никто не стал останавливать любознательных проказников, наконец, отлипнувших от памятника и ускакавших куда-то прочь.

– «А он любил детей» – как-то очень просто объяснил мне Бумц, задумчиво почесывая заднюю ногу, на которой красовался довольно забавный «чулок» из белой шерсти – «И своих, и приемных. Не любил, когда их обижали или расстраивали. Вот и мы стараемся его не расстраивать. Ну, его память, я имею в виду».

«Интересно, а кто это был?» – думала я, припоминая явные сходства в истории этого мира и мира сгинувших людей – «С чего бы вдруг милитаризированное общество, стоявшее по колено в крови завоеванных им народов, вдруг резко сменила свою цель, устремив свой взор в светлое будущее без крови и войн? Куда делись шипастые доспехи, целый ряд которых я видела на древних статуях в одном из парков? Когда произошел этот момент? А что если… Да нет, Скраппи, брось! Профессор начал заниматься этим совсем недавно, поэтому хватит уже воображать!».

Увы, закончить воображать не получалось, и еще долго после этой прогулки, я мысленно спорила с Древним, доказывавшим мне справедливость довольно абсурдных теорий, рожденных моим, воспаленным от множества новых впечатлений, разумом. Конечно, я не стала распространяться на счет них остальным – мало ли, еще сочтут извращенкой, некрофилкой или просто, надругательницей над светлой памятью великого предка? Несмотря на свой небольшой рост, он и впрямь был велик, если было правдой все то, что рассказали мне о нем Бумц и Соя, и теперь, каждый раз пролетая над центром города, я нет-нет, да и заглядывалась на темнеющий внизу квадратик маленькой, тенистой площади, огороженной от жаркого города смолистым частоколом колючих часовых.

В остальном, эти вылазки-прогулки понравились мне больше, чем тот дежурный «променад», что устроили мне в первый же день мои товарищи. Мы успели побывать в железнодорожном депо, поглазеть на тяжело перекатывающиеся «вышки», как я поняла, использовавшиеся пони в качестве кранов и машин для забивания свай, Полетав вокруг фабрик и нескольких заводов, мы вновь устремлялись назад, в интернат, чтобы там, выслушав раздраженную соратницу Стик, вновь попасть в лапы заждавшихся нас эскулапов. Мои товарищи их интересовали мало, в то время как моя тушка явно представляла для них нешуточный интерес. Замкнутые и мрачные, они мало походили на своих соратников, и лишь попав в их жадные лапы, я и в самом деле начала опасаться за собственное здоровье.

А иногда – и за свою жизнь.

– «Эммм… Скажите, а это обязательно?» – поинтересовалась я, входя в небольшую комнату, где раньше, как я помнила, стоял «немножко поломанный» мной аппарат. Теперь, на его месте красовалась странная конструкция из нескольких рам, с прикрученными к их перекладинам ремнями для фиксации конечностей, увенчанная странным прибором, похожим на гипертрофированный прожектор-убийцу, ощетинившимся множеством разноцветных, и очень-очень острых кристаллов. Не обращая внимания на мои слова, врач со своей ассистенткой, провели меня внутрь, где споро принялись прикручивать к этой высокотехнологичной дыбе.

– «Gentelcolts, I think, you are… Hey, what a fuck?!» – заволновавшись, я вновь растеряла все слова, и лихорадочно дергаясь, попыталась освободиться, рыча что-то неудобоваримое на всеобщем эквестрийском – «Уберйи от менйа эти верйовки!».

– «Мы пытаемся лишь помочь тебе» – сердито рыкнул на меня жеребец. Этот тип персонажей мелькал чаще всего среди прибывающих к нам гостей от науки, среди которых лишь изредка встречались кобылы, впрочем, такие же жесткие и суровые, как и окружавшие их жеребцы. Отведя под место своего пребывания весь второй этаж, они не встречались ни с кем из нас, сердито косясь при любой попытке с ними заговорить. Даже приданные им воины из Двадцать Седьмой «Железной» роты Сталлионграда были более разговорчивы, хотя, вроде бы, и не подавали виду, что узнали меня, как я не узнала их. Нам уже доводилось встречаться, хотя и не лично, в сырых лесах приграничья, возле Наварро, когда ведомые комиссаром, коричневобронные воины пришли, чтобы отбить у нас раскопки, разграбленные отступавшими грифонами, поэтому я не стала обострять отношения, и выполняла все просьбы и приказы, что исходили непосредственно от них, но это… Это было уже чересчур.

— Я не могу зафиксировать ноги!» – пожаловалась кобыла, отлавливая мои, убегающие от нее, задние конечности – «В этом деле главное – не допустить промашки мимо органа-мишени, а она…».

– «Мимо ЧЕГО?!» – пискнула я, услышав знакомые слова. Техника этих адептов огня и воды была практически недоступна моему пониманию, хотя направление их исследований я уловила. Грубые измерения, общие анализы, замеры каких-то непонятных для меня функций организма – как, с таким вот скудным набором знаний и средств, они умудрились побаловаться с генами, было для меня совершенно непонятно. Хотя я многого и не знала, но позволять превратить себя в лабораторную мышку я тоже не собиралась, а уж после вот таких вот выкрутасов – и подавно.

– «Ай! Она меня пнула!».

– «Ладно, фиксируем так, а направление луча мы потом откалибруем».

– «Я несогласная!» – дергаясь всем телом, вновь заверещала я, с испугом глядя на уставившиеся в мою сторону кристаллы, в глубине которых начал разгораться недобрый огонек. Древний был со мной совершенно солидарен – ему так же не понравилось отношение ко мне своих потомков-коллег, и «мракобесы», пожалуй, был самым безобидным из эпитетов, которые он присвоил этим мясникам от науки – «Эй, выпустите меня! Доктор Бол обещал, что все будет с моего согласия!».

– «Постарайтесь успокоиться, соратник. Мы скоро вернемся» – заверила меня ассистент, недобро моргая в мою сторону через большие, усиленные магическими камнями, очки. Что именно делали эти штуки – я не понимала, ведь сколько бы я не таращилась сквозь них, отличия от обычных очков я найти так и не смогла – «Больно не будет».

– «Дааааа?! Я сама… Так… Всем… Говорила!» – взвыла я, дергаясь, словно подвешенный на крюке эпилептик. Уходящие в стену шланги задергались, и из дохнувшей на меня паром машины вылетел первый, темно-фиолетовый луч, упершийся мне куда-то в область плеча. Поняв, что шутки кончились, я взвыла, словно голодная ведьма, и принялась методично раскачивать весь агрегат, подтягиваясь на распяленных передних ногах. Вскоре, грохот ударявшегося о стены железа стал просто оглушающим, что явно привлекло внимание не только врачей, спешно вбежавших в небольшую комнату, где я продолжала доламывать содрогавшийся в агонии аппарат. Размахивая задними ногами и пузом, словно маятником, я ударяла его то об одну стену, то о другу, пока, наконец, один из ремней не лопнул, подвесив меня, словно жертву древней казни, на правой передней ноге, от такого издевательства, едва не выскочившей из сустава.

Но прошлое научило меня полагаться на все четыре ноги.

– «Хэть!» – изумленно выдохнул жеребец, когда в его грудь влетели мои задние ноги. Пробежав по инерции еще пару шагов, он осел, громко стукнувшись об обломки рамы, которую я с треском и скрежетом доламывала на глазах испуганных пони, сбежавшихся на шум с разных концов интерната. Следующий удар достался ассистентке, улетевшей в угол от молодецкого удара отломанной железякой, не преминувшей опуститься затем на спину лежавшего исследователя-камикадзе.

– «Твари!» – выдохнула я, прорываясь сквозь толпу, ударами плеч раскидывая толпившихся передо мной земнопони, часть которых даже попыталась мена задержать. Громкие крики боли, сопровождавшие стук железяки по наиболее цепким конечностям, быстро уменьшили количество желающих приобщиться к тайнам научных изысканий, и до самой моей комнаты, никто не посмел меня остановить. Конечно, отломанная железяка была довольно слабой защитой от решительно ввалившихся в мою комнату, коричневобронных вояк, но драться с ними я и не собиралась. Подпустив в голос слезу, я громко кричала и жаловалась на безумно болезненные эксперименты, врачей-вивисекторов, отсутствие любимого мужа – в общем, свела все к банальной кобыльей истерике, и вскоре, бронированные крепыши оставили меня наедине с воспитательницей и несколькими пегасами, до самого вечера утешавшими меня на все лады. Конечно, мне было немного стыдно за свое поведение, за эту безобразную сцену и за то, что пришлось, хоть и неявно, использовать приглянувшихся мне, крылатых земнопони, но где-то в глубине меня уже разгоралось холодное пламя злости, подпитываемое пониманием того, что это – всего лишь цветочки, и если они захотят, то…

Кто эти «они» – я не знала, но того, кого эти неявные, но оттого, не менее грозные силы прислали по мою душу, я знала очень даже хорошо.

– «Так-так-так. И что же тут у нас?» – весело осведомился комиссар Старх Джус, входя в большую рекреацию, где расположилось с десяток пегасов, пережидавших на легком сквознячке полуденную жару. Распахнув окна в обоих концах коридора, мы добились равномерного движения воздуха на втором этаже интерната, и теперь расслаблялись, лежа на жестких, ворсистых банкетках вокруг рассказывавшей что-то забавное Стоун Стик – «Значит, опять пьем, буяним, деремся и вообще, ведем себя по-свински? Так, Раг?».

– «Это все они!» – повернув голову, я встретилась глазами с подошедшим к нам земнопони, как и раньше, отмечая то чувство опасности, которой так и веяло от его коренастой, оранжевой фигуры. Не найдя ничего лучше, я вновь постаралась свести все к обыкновенной кобыльей глупости – «Они меня мучили и издевались надо мной, Джус!».

– «Издевались? Над тобой?» – иронично хмыкнул комиссар, поправляя небольшой, черный берет с золотым значком – «Этот бедолага, которому ты сломала обе плечевые кости и пару позвонков? Да нууууу… А эта бедная соратница, которую увезли отсюда со сломанной челюстью – она тоже над тобой издевалась? Ну ты посмотри, какие звери! Кстати, а чем отделалась именно ты?».

– «Они пытались растянуть меня до потолка, вот за эту ногу!».

– «Ай-ай-ай, как нехорошо с их стороны, правда?» – яда в голосе зеленогривого комиссара становилось все больше. Притихнув, окружавшие меня пони переводили глаза с меня на Джуса, ехидно разглядывавшего мою потеющую фигурку – «Так значит, они потянули тебя за ногу, и ты…»

– «Старх, они пытались разрезать меня какой-то херней!» – не выдержав, рявкнула я, присаживаясь на банкетке – «Они пытались добраться каким-то лучевым прибором до «органа-мишени», и я думаю, это был совсем не мочевой пузырь! Врач Кубик обещал мне, что все будет по любви и взаимному согласию, но эти… Откуда тут вообще эта свора зоофилов? Отныне – никаких больше исследований! Никаких экспериментов, а если хоть один из этих ублюдков ко мне подойдет…».

– «Верю-верю» – скривился комиссар. Судя по скривившейся морде, он явно был не рад, что затеял этот разговор на пони, и теперь, искал выход из сложившейся ситуации – «Не напрягай так связки, Раг – тебе это не полезно».

– «Вот им и объясни, что дыба для беременной кобылы – это совершенно «не полезно»! Что издеваться над ней – тоже чревато! Что…».

– «Я понял, Раг. А теперь – помолчи» – устало скривившись, Джус подошел к окну. Мои ноздри, как, впрочем, и ноздри лежащих неподалеку кобыл, раздулись, вбирая в себя запах усталого, раздраженного, вспотевшего жеребца – «Меня вызвали сюда для того, чтобы я призвал тебя к порядку, еще не зная того, что знаю о тебе я. Несмотря на все то, что случилось тогда, я не хочу на тебя давить или принуждать к чему-то, хотя, как ты догадываешься, я мог бы сделать это… И сделаю, если ты дашь мне повод».

– «Но…».

– «Но, несмотря на долг, которым я облечен, между нами было то, что могут оценить лишь те, кто носит броню и оружием защищает пределы своей родины от… Различных врагов, внешних и внутренних» – перебив меня, комиссар, не оборачиваясь, поднял ногу, призывая меня помолчать – «Поэтому я пока лишь попрошу тебя ограничить твою деструктивную деятельность своей комнатой или хотя бы головой. Кроме этого, сегодня пройдет собрание местной партийной ячейки, на котором тебе придется дать ответ перед соратниками за все произошедшее. Соратник Стик, проследите за этим».

– «Хорошо, соратник…».

– «Джус. Комиссар Старх «Вилы» Джус» – улыбнувшись, склонил голову земнопони. Повернув голову, он посмотрел на смутившуюся отчего-то воспитательницу, иронично вздергивая бровь – «Но думаю, что наша уважаемая гостья сама расскажет обо мне все, что сочтет нужным. Или не расскажет – думаю, вы лучше меня знаете ее характер».

– «Знаем, еще как знаем!» – послушно закивал лежащий вокруг табун. Сердито фыркнув, я поднялась с банкетки и гордо проследовала в свою комнату, всем своим видом давая понять, что не намерена отвечать ни на какие вопросы. Конечно, Соя не утерпела, и все-таки вломилась в нашу берлогу, всеми правдами и неправдами пытаясь вытянуть из меня интимные подробности наших встреч с «инквизитором всея Сталлионграда», но я лишь отмахивалась, размышляя совсем о другом.

Ведь в том, что сюда прибыл уже знавший меня комиссар, явно не было никакого совпадения – что-то темное затевалось вокруг меня, и чем ярче блестело солнце, тем явственнее для меня чернели проступающие тени. Скапливаясь под мерзкими улыбочками встречавших меня профессоров и ассистентов, таясь в углах, где раньше стояли облаченные в сталь воины двадцать седьмой «Железной», они наполняли воздух вокруг удушливым смрадом засады, и я решила, что даже еда теперь будет для меня под запретом. Не беда – коробка с сухарями, заботливо сохраненная на черный день, была бы верхом блаженства не только для меня, но и для всех, кто мерз вместе со мной в далеких северных лесах, питаясь плохо проваренной перловкой. Хотя это собрание меня насторожило – уж не собираются ли они скрутить меня прямо на нем? Однако, по зрелому размышлению, я отказалась от этой идеи – не слишком-то это тянуло на образ действий прямого, как меч, комиссара, не вязалось со сказанными им словами, хотя…

«Ухххх, ну почему же все так сложно? Каждый норовит обмануть и обидеть безобидную, беременную кобылку!»

– «Наверное потому, что «безобидные, беременные кобылы» не ломают грудь и челюсть ученым» – поделилась со мной своими сомнениями Соя. Войдя в большой, заполненный пони зал, мы проследовали к сцене, на которой уже стоял длинный стол, разместивший за собой всю высокоученую свору, недобро сверкавшую на меня своими оптическими приборами, и присели за столик, стоявший чуть ниже, возле передних рядов потертых кресел. Заполнившие зал пони о чем-то шушукались, и поведя глазами по сторонам, я заметила, как быстро растворяются в этой разноцветной толпе все те, кого я успела узнать за эти летние дни. Многие, очень многие из сталлионградских пегасов были мне незнакомы, но судя по их недовольному виду, все они прекрасно знали меня, и на миг, в многоголосом гомоне, мне почудились сердитые крики «позор!». Может, это так развлекался мой симбионт, а может, я просто нервничала, но ясно было одно – все эти пони собрались здесь явно не для того, чтобы послушать рассказ о моих подвигах из уст комиссара, сидевшего за стоящим на сцене столом.

– «Тишина, соратники! Тишина!» – каркнул профессор Вышка, поднимаясь из-за стола – «Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы обсудить личность одной из соратниц… Одной из тех, кому этот проект дал жизнь, дал путевку в будущее, дал цель в ее жизни. Но увы, не все прошло так, как мы планировали, признаю. Были допущены ошибки – но что это были за ошибки, спросите вы? Отвечу вам – мы были близоруки! Мы были недостаточно бдительны, и проглядели, позволили кукушке подкинуть нам чужое яйцо! Вы видите сидящую перед вами пони, вы знаете ее – еще бы! Ведь она прожила с вами вместе, бок о бок, под одной крышей, все эти долгие годы, и лишь недавно, она позволила себе бросить родное гнездо. Она отреклась от своего имени, отреклась от всего, что связывало вас и ее… Она наплевала на всех нас, на Сталлионград, и теперь, мы должны строго указать ей…».

– «Да-да, мы поняли, профессор» – затянувшийся спич постепенно начинал меня утомлять. Но утомлять от начал и комиссара, которому приходилось все чаще и чаще поднимать копыто, призывая сидевших в зале пони не шушукаться и внимательно слушать профессора. Но наконец, устал и он – «Вы так красочно описали соратницу Раг, что я, право, и не знаю, что еще можно добавить к ее характеристике. Как один из руководителей данного проекта, вы можете считаться отцом всех сидящих тут, сталлионградских пегасов. Это так?».

– «Да… Кхе-кхем… Да, это так» – сбившись, кивнул бурый земнопони, недовольно покосившись на высокое начальство, так некстати перебившее его пламенную речь – «Хотя формально, я и был лишь ассистентом доктора Рыбки, но на самом деле, я сделал больше других для всех присутствующих здесь, молодых жеребцов и кобыл. Но осознает ли это сама Раг?».

– «После вашей речи, доктор Тодстул "Вышка" Вуд, я уже поняла, что являюсь врагом народа, и в принципе, даже не могу ничего вам возразить, ведь фонтан вашего красноречия пробудил во мне чувство глубочайшего раскаяния, и если вы не видите слез на моих глазах, то только лишь из-за этой жары. Погоды нынче жаркие, не правда ли?».

– «Я бы попросил тебя не паясничать, Раг» – дернул щекой комиссар, покосившись на сердито ощерившегося, словно дохлая вобла, Вуда – «Твоя характеристика из уст твоего создателя и так живописует тебя не самым лучшим образом, а уж учитывая данные твоего личного дела…».

– «Бедный папик – не дали ему распилить меня напополам, добираясь до жеребенка! Вот бедняга!» – в стиле Бабули, всплеснула копытами я, вызывая своими словами прокатившийся по залу шум голосов – «А почему бы вам не рассказать, что именно они собирались со мной сделать, папаня?».

– «Это должен был быть абсолютно безвредный снимок магическо-резонансного отпечатка ее внутренних органов, по которому мы могли бы судить, что именно не так в ее теле!» – каркнул со своего места худой жеребец, покосившись на утвердительно закивавших коллег – «И прекрати дерзить мне, несносная кобыла! Ты наплевала на все предписания, составленные лично мной, и одобренные на самом верху, в правительстве города! Ты нагуляла себе жеребенка, спустив в выгребную яму все наши многолетние труды, а теперь, тебе еще и хватает наглости утаивать от нас страшную правду о тебе и твоем выродке?! Ты просто чудовище, Раг! Или как мне тебя называть – существо?».

– «Я попросил бы вас избавить всех присутствующих от вашей семейной ссоры, соратники!» – жестко и абсолютно серьезно заявил Джус, громко пристукнув копытом по какой-то толстой папке, по-видимому, и содержащей в себе мое личное дело – «Мы собрались тут, дабы призвать к порядку нашу соратницу, указав ей на ее ошибки, и может быть, даже рассмотреть возможность о предоставлении ей второго шанса…».

– «Кому, простите, вы хотите предоставить второй шанс, комиссар?» – неожиданно сладко улыбнулся Вышка, глядя на запнувшегося комиссара. Присев, он торгашески потер копыта, словно матерый онколог, услышавший диагноз «саркома», и не отрываясь, продолжил глядеть на поднявшего бровь комиссара – «Кому? Скраппи «Крылышки» Раг? Или тому существу, что сидит прямо тут, перед вами?».

– «Объяснитесь, профессор» – бровь жеребца поползла вверх. Оранжевый земнопони явно был недоволен столь бесцеремонным обращением, но в то же время, своей выдержкой явно демонстрировал, что свою должность он занимал не просто так – «Мне не хотелось бы думать, что считая себя отцом данных пегасов, вы и впрямь, стали считать их своими подопытными или вещами. Ведь это не так, Тодстул?».

– «Нет-нет, конечно же нет, мой дорогой комиссар» – как и Джусу, мне очень не понравились перемены, произошедшие с худым земнопони. Из яростного обличителя, он превратился в опасного доносчика, всем своим видом показывающего, что ему известно что-то крайне опасное про каждого из нас – «Но думаю, вам будет интересно узнать, что сидящая напротив нас кобыла никоим образом не может быть той, о которой мы все говорим, когда произносим ее имя. О, это довольно тонкая материя, но если вы дадите мне время объяснить…».

– «Мы слушаем» – проскрипел комиссар, бросая на меня странный, непонятный для меня взгляд.

– «Что ж, я расскажу. Мы провели это время с пользой, и даже той малой толики исследований, что мы провели, нам хватило для того, чтобы понять – сидящая перед нами кобыла никак не может быть той, что появилась последней в этой стае. Да, она выглядит как Тридцатая, говорит как Тридцатая, но увы, она – не Тридцатая, не Скраппи «Крылышки» Раг. Для вашего удобства, я буду называть ее именно так, раз вы столь сентиментальны, но увы, боюсь, мы столкнулись с подменышем, соратник комиссар. Ни один анализ не сходится с тем, что были до ее побега…».

– «Потому что я забеременела, уважаемый» – фыркнула я, старательно поддерживая маску нагловатой, молодой кобылы, хотя мой желудок, от ужаса, холодным комом провалился куда-то в область таза. Меня раскрыли, но так нелепо, лишь потому, что не смогли понять, что же со мной такое? Это было выше моего понимания! Это было попросту нечестно! Вздохнув, я постаралась успокоиться – в конце концов, пока никто не собирался меня хватать и вязать, да и комиссар, казалось, был скорее удивлен, нежели обеспокоен – «Может, вы этого не заметили?».

– «…а так же ни одно из тех повреждений, о которых она говорила своим соратникам, живое существо пережить не могло» – закончил свою мысль профессор, всколыхнув словами зал, вновь принявшийся что-то обсуждать за моей спиной. Увы, в голосах пони было больше недоверия, нежели возмущения или злости, на что, очевидно, так надеялся недовольно хмурившийся Вышка – «Таким образом, основываясь на наших данных, соратник Раг, вы окончательно и безвозвратно мертвы».

– «Ааааа, вот вы о чем!» – ухмыльнулась я, с облегчением отирая взмокнувший лоб – «Я уж думала, что-то с жеребенком! Ну, это уже не новость, мне об этом часто заявляют врачи».

– «Так значит, вы подтверждаете факт своей смерти?» – наклонился вперед профессор Вышка, втыкая в меня напряженный взгляд инквизитора, напавшего на след – «И не отрицаете этого факта?».

– «Вы сами-то слышите себя, доктор?» – усмехнулась я, ощущая облегчение и недоброе веселье от сложившейся ситуации – «Вы проделали всю эту работу лишь для того, чтобы спросить меня о том, живая я или нет? И часто вы разговариваете с телами? Поверьте, это очень плохой прогностический признак!».

– «Ваша ирония не делает вам чести, существо!».

– «А ваша некомпетентность не делает ее вам!» – огрызнулась я, уязвленная тем, что моя шутка осталась недооцененной. Вызвать пони на допрос, на котором обсуждается, жива она или нет – это все попахивало каким-то средневековьем – «Вы сами-то себя слышите? А меня? Мы с вами разговариваем, общаемся на медицинские и околомедицинские темы, а до этого я плотно позавтракала вкусной кашей с вареньем… Вы сами-то как думаете, жива я или нет?».

– «О да, вы говорите!» – упершись ногами в стол, худой жеребец вздернул себя на ноги, в то время как его помощники лихорадочно принялись строчить что-то в своих картах, перебирая листы бумаги – «Вы дышите, но выдыхаемый вами воздух выходит почти неизмененным. Ваше сердце бьется, но в вашем теле нет и следа электрической активности! То же самое, кстати, касается и мозга – мы не смогли зарегистрировать ни малейшего следа волновой активности живого мозга! Мы проверили вас всеми доступными и недоступными способами, но так и не нашли ничего, что могло бы свидетельствовать о том, что вы живая пони».

– «Может, стоит проверить ваши аппараты?» – уже спокойнее предложила я. Уж слишком уверенно звучал голос этого профессора – «В конце концов, объективные данные свидетельствуют о том, что я еще как жива!».

— «Наши данные полностью совпадают с результатами исследований, присланных нам из госпиталя «Крылатых Целителей». Профессор Сниддл был настолько любезен, что даже приложил к ним свои замечания и комментарии, и судя по присланным им отчетам, их приборы утверждают то же самое».

– «Да? Ну и как вы тогда можете это объяснить?» – севшим голосом проговорила я, непроизвольно потянувшись копытом в сторону стола. Почему-то вдруг захотелось закурить – «Или вы решили узнать это от меня? Учтите, я не очень умная кобыла, да и к тому же, имею в этой истории свой интерес. И не забывайте о том, что я жду жеребенка – это, на мой взгляд, разрушает любые теории о моей смерти».

Судя по раздавшемуся в зале шуму, мои слова попали в цель. Можно было сколько угодно обсуждать лепечущую что-то соратницу, недобрая слава о которой давно уже разошлась по всему коллективу, но судить товарищеским судом жеребую кобылку – это было уже нечто другое. Зашептавшись, пони принялись вполголоса обсуждать что-то, явно засомневавшись в громких словах профессора Вышки.

– «С этим нам еще предстоит разобраться, поэтому не путайте уважаемое собрание, Раг!».

– «Берегитесь, профэссор!» – услышав подозрительную недосказанность в голосе жеребца, я злобно ощерилась, учуяв опасность, грозившую моему жеребенку – «Один из ваших ассистентов уже пытался обращаться со мной как с лабораторной мышью, или, как вы любите выражаться, «мертвым телом». Кстати, его уже выписали из больницы?».

– «И это снова говорит не в вашу пользу, Раг» – буркнул комиссар, внимательно разглядывавший меня на всем протяжении этого заседания – «Вкупе со всем, что про тебя узнала наша наука, это твоя выходка разоблачает тебя с головой. Все еще не хочешь признаваться?».

– «В чем же, carissime inquisitor?» – нахмурилась я. Судя по отсутствию вояк в коричневой броне, вязать меня прямо сейчас никто не собирался… Думают, что мне некуда деться из этого интерната, или считают, что на меня хватит одного Джуса? – «Ну и в чем я должна себя оговорить? Кто, по-вашему, я такая?».

– «Анимус» – услышав это слово, я насторожилась. Кажется, оно уже проскальзывало когда-то в записке Луны, освободившей меня от власти принцесс – «Глупцы называют их «пони-зомби» или гули. Ожившие мертвецы, хотя они не имеют ничего общего с существами из легенд. Скраппи «Крылышки» Раг, настоящая Скраппи Раг, я имею в виду, давно мертва, но ее тело – оно по-прежнему живет, напитанное злой магией…».

– «Магией кого?» – с подозрением осведомился комиссар, услышав красноречивую паузу в словах Вышки, и незаметно, как ему показалось, кладя копыто на эфес массивной сабли – «На кого вы намекаете, профессор, когда говорите о такой магии?».

– «Вариантов немного, но сказать что-то определенное довольно сложно, хотя бы пока» – неохотно ответил тот, по какой-то причине, избегая конкретики именно в этом вопросе – «Но это тайное, запретное искусство, полное загадок и тьмы, о котором мы узнали лишь недавно. И оно явно недоступно ни обычным единорогам, ни даже мастерам магических дел. Быть может… Я не знаю. Пока не знаю».

– «Не знаете что? Договаривайте уже, соратник!».

– «Я и так сказал слишком много!» – поджал губы земнопони – «Остальное – в вашей компетенции. Как председатель этой комиссии, основываясь на фактах, результатах исследований и здравом рассуждении, я могу с уверенностью утверждать, что это – не пони».

– «Понятно…» – задумчиво проговорил Джус, медленно двигая по столу копытом – «А что скажет наша соратница?».

– «Скажу одно – «Никогда не спорьте с фанатиком или идиотом. Тем самым, вы опускаетесь до его уровня, где он попросту задавит вас своим огромным опытом»» – стараясь держаться спокойно, ответила я, глядя в глаза комиссару. Научное обоснование несоответствий, уже давно занимавших мое воображение, не раз заставляло меня покрыться холодным потом, но в то же время, именно это обоснование и заставило меня проникнуться недоверием ко всем выводам высокой комиссии – «Пони-зомби, надо же! А дражайший профэссор не хочет вспомнить, например, о присущей каждому пони способности, о которой говорит его метка? На крупе Гарлика "Грома" Сауса изображены три зеленых мяча, и он отлично жонглирует этими предметами. У моего приемного деда-гвардейца на метке – сломанное копье. У подруги-фермерши изображены три яблока… Так почему бы и мне не иметь какой-нибудь особенности? Например, заземлять на себя любые приборы, лишая их возможности получать данные от моего тела? Не об этом ли может говорить стальная чушка на моих бедрах? Эта особенность явно проявила себя не впервые, милейший – еще два года назад, в замке Ириса, это позволило мне спастись от одного высокоученого психопата, засунувшего меня в какую-то магическую машину. Эта штуковина просто сгорела, когда не смогла определить мое наличие в камере для испытаний, что позволило мне оттуда спастись. Это гораздо более простое и логичное объяснение, нежели ваши бредни, так и не пришло в ваши высокоученые головы?».

– «Точно!» – раздался сзади кобылий голосок – «Чего тут сказки рассказывать? Она и раньше подлючкой была, так может и сейчас, из вредности, нам тут приборы портит?».

– «Звучит логично, между прочим» – подумав, отозвался комиссар. Сидевшие за столами пони зашумели, споря, доказывая и дискутируя друг с другом, поминутно тыча в меня копытами – «Да, этот вариант звучит гораздо правдоподобнее, соратники, чем всякая мистическая ерунда, которой пробавляются наши соседи».

– «Вы поддаетесь ее чарам, комиссар!» – скрипнул зубами Вышка. Видя, что инициатива уплывает из его копыт, он хмуро косился по сторонам, словно надувшийся сыч – «Не относитесь к магии так пренебрежительно! Вспомните про Долгую Ночь, тысячу лет назад! Неизвестно, что именно заложили в нее создатели, и не несет ли она угрозы как нашему обществу вообще, так и отдельно – его верхушке? Возьмете ли вы на себя такую ответственность перед соратниками?».

– «Не возлагайте на меня ответственность за выдуманные угрозы, Вышка!» – сердито нахмурился Джус, внушительно постучав копытом по столу, отчего усилившийся шум голосов постепенно сошел на нет – «Рассуждая по-вашему, я должен задержать одну из наших соратниц, вернувшуюся по вашей просьбе из дальних земель только за то, что у вас там что-то не выходит с исследованиями? И по-вашему, я должен явиться к Генеральному Секретарю со словами «У наших ученых сгорели приборы, и они не могут обследовать эту кобылу, поэтому они посчитали ее зомби»? Мне кажется, нам стоит снова собраться на заседание партийной ячейки, но уже по вашему вопросу, дорогой мой ученый друг!».

– «Вы передергиваете, комиссар!» – не сдерживаясь, зарычал старый хрыч под одобрительные выкрики своей худой дочери, что-то вопившей из зала – «Я доложу об этом!».

– «И о чем же?» – поинтересовался оранжевый жеребец, демонстративно разглядывая кончик копыта – «Ведь, рассуждая по-вашему, мы должны эвакуировать всю верхушку партийного аппарата каждый раз, когда кто-то испортит воздух за углом. А вдруг этот извергнутый газ «вступит во взаимодействие со светом какой-нибудь звезды, свет которой, отразившись от верхних слоев атмосферы, вызовет огромной силы взрыв», как любит говорить ваша пятнистая подопечная? Факты, профессор, мне нужны факты, а не эти бредни на пятидесяти листах!».

– «Шутите? Ну, шутите-шутите!» – проскрипел худой старикан под сдержанный смех зала и сидящих вокруг коллег, вновь принявшихся негромко переговариваться между собой – «Но дайте мне еще сутки, комиссар! Дайте мне сутки, и я докажу, что я прав!».

– «Эй, тогда и я хочу сутки!» – набычилась я, еще не зная, для чего мне нужно это время, но не желая уступать отвоеванных позиций – «Я тоже хочу… Ну… В общем, так будет честно!».

– «Хорошооооооо» – страдальчески закатил глаза комиссар – «Сутки. Ладно. Но лишь сутки. Возьмешь бумагу, карандаш и изложишь свое видение ситуации в форме рапорта, пока я буду просвещаться в эзотерике силами нашей многоуважаемой профессуры. И пожалуйста, без этих «так будет честно» и прочих выдающихся образчиков кобыльей логики или твоего фирменного, казарменного юморка, Раг!».

– «Л-ладно…» – я вовремя спохватилась и захлопнула рот, уже открывшийся для того, чтобы потребовать в придачу еще и обед в номер. В конце концов, разве я собиралась оставаться тут надолго? – «Хорошо же! Но чур, без кучи умных слов!».

– «Вы свободны, соратник Раг» – буркнул комиссар, провожая меня странным взглядом – «И что мне за наказание – выслушивать эту кобылу?».

---

– «Кобыла – не кобыла, а хрен я сюда еще вернусь!» – думала я, неслышно выскальзывая через окно. Стараясь не хлопать крыльями, я полетела над самой землей, пока, наконец, не затерялась среди темных деревьев, обступивших странный, напоминающий паутину, забор. Раннее утро еще только намекало на торжество наступающего дня робкой полоской зари, и непривычно тихий, неподвижный лес безмолвным часовым простирался под моими крыльями. Редкие облака, в темноте напоминавшие громадные, черные камни, бесконтрольно плыли над спящим городом, подчиняясь лишь течениям ветра, влекущего их вдаль, чье холодное дыхание играло в шерсти на моей спине. Жаль, очень жаль мне было улетать из этого места. Своими гостеприимством пленившего мою душу, как и населявшие его недопегасы, но даже без подсказки Древнего я ощущала – пора. Сворачивая к городу, я увидела длинную процессию пони, бредущих по лесу вокруг медленно катящихся повозок в сторону паутинного забора – их факелы тревожно играли на массивной броне, и это лучше любых предостережений сподвигло меня на поспешный побег. Махавшая рядом со мной крыльями Соя тихонько охнула, но увидя свирепое выражение на моей морде, тотчас зажала копытами рот, и рванулась вперед, громко захлопав крыльями, словно взлетающий голубь. Негромко зарычав, я полетела вслед на ней, на все лады костеря зеленых новичков, от общения с которыми меня отстранили всего два месяца назад. Уж больно страдали бедняги от моей несдержанности и недовольства…

Увы, дружбы с остальными у меня не получилось – судя по намекам и оговоркам, сквозившим через каждый разговор, эта пятнистая бестолочь умудрилась основательно нагадить и тут. Почитая ее за подлизу, проныру, ябеду и мелкую сволочь, пегасы очень неохотно шли на контакт, но вскоре, все же немного раскрепостились и стали относиться ко мне гораздо спокойнее, нередко, осаждая меня по вечерам просьбами рассказать про мои эквестрийские похождения. Похоже, у нас установился нормальный контакт, и так некстати начало всплывать все то, о чем я подозревала еще в самом начале этого путешествия. Не особенно скрывая этого факта, профессор Вышка не стал надеяться на одного лишь комиссара, и с часу на час ожидал прибытия кого-то более важного и «гораздо более компетентного», как выразилась мерзко улыбающаяся мне Синица Вуд. И это лишь приблизило развязку этой псевдонаучной клоунады.

Конечно, я не стала писать никакого доклада. Не выключая торшера, я просидела до самого утра, старательно, в эпистолярном жанре[20] поливая грязью всю команду профессора и его самого, скрупулезно перечисляя все их ошибки и недоработки, как и банальное отсутствие в их действиях малейших зачатков медицинской деонтологии[21]. Заглядывавшая в нашу комнату Френа Стик, наконец, утомилась и задремала в кресле у двери, не проснувшись, даже когда я, для вида, отправилась в уборную, расположенную на том же этаже, на разведку. Сделать это было довольно легко, так как за истекшие вечер и ночь я проделала этот маневр уже раз двадцать, на любые расспросы фыркая сакраментальное «Вот округлитесь – тогда и расскажете, сколько раз вам придется бегать в туалет!», еще раз подтвердив старинную истину, что на каждую невыгоду приходится своя выгода. Раннее утро, не раньше четырех-пяти часов – идеальное время для побега, когда в организме преобладают процессы торможения, «царство вагуса», во время которого случаются самые злые инфаркты… И на каждую живую душу нападает самый крепкий сон. Не зря, в древние времена, это время называли «собачьей вахтой», и я воспользовалась этим знанием, вытряхнув из кровати уснувшую Спринг Бриз, и вместе с ней, легко, словно планер, уйдя на распяленных крыльях в сторону города. Я рассчитывала затеряться в огромной толпе, и… Ну, я не знаю, купить билет на поезд, например.

Увы, на пути осуществления этого плана стояло множество препятствий, и не самым последним из них была моя неосведомленность о типах взаиморасчетов, практикующихся Сталлионградцами. Еще в интернате я видела у некоторых из пегасов рулончики, напоминающие древние отрывные талончики на автобус, висевшие на сумках у кондукторов, но не догадалась узнать об их предназначении – уж слишком много интересного творилось вокруг, но теперь, приземлившись перед зданием вокзала, я внезапно осознала всю глубину сложившейся проблемы. По заранее оговоренному плану, мы с Соей разлетелись, и рванули к вокзалу с двух разных сторон, чтобы не скомпрометировать ни ее, ни меня, и в случае возможной поимки, предоставив нам возможность сочинить убедительную историю про сбежавшую пегаску и ее подругу, отправившуюся ее искать. Но оказавшись рядом с кассами вокзала, я поняла, что разделяться было по крайней мере глупо, и хотя одна пегаска, конечно, меньше бросалась в глаза, чем две, а уж тем более, с таким запоминающимся видом, как у Сои, однако перед побегом, я даже не удосужилась узнать ничего о местной валюте, и теперь, это играло свою роль. «Сталлионград – Троттингем, 10т.» – прочитала я на большом, красиво оформленном медью табло, висящим над окошками касс. «Сталлионград – Нью Сэддл, 15т.», «Сталлионград – Мэйнхеттен, 50т», «Сталлионград – Кантерлот, 30т».

«Нет, на этом направлении меня будут искать в первую очередь» – подумала я, с сожалением оглядываясь по сторонам, не мелькнет ли где-нибудь бело-розовая шкурка второй беглянки. Я понятия не имела, что это за «т», и главное, где их можно было бы достать, не засветившись. Но что-то мне подсказывало, что сделать это можно было лишь одним путем – работой, а о других я запретила себе даже думать.

«Сталлионград – Наварро, 20т.» – просматривая остальные записи лишь для того, чтобы убить время до момента, когда встревоженная Бриз, наконец, начнет меня искать, я зацепилась взглядом за знакомое название, почти затерявшееся среди местных маршрутов, со всеми этими «Ясными», «Таракановками», «Видным» и даже «поселком Светлый Путь». Наварро – ведь мы освобождали этот городок от грифонов, там располагался самый восточный аванпост Гвардии, но самое главное – там был тот самый бункер, о существовании которого я просто-напросто забыла, увлеченная долгой, многомесячной игрой «не описайся по пути на службу» и «получи копытцем в бок». Думаю, это место точно не осталось без должного наблюдения, а если повезет, я смогу встретить там кого-нибудь из мышекрылой братии, способной мигом домчать меня до Кантерлота, где я могла бы уже не опасаться шизофреничных профессоров и докторов наук с их придурковатыми теориями. «Пони-зомби» – надо же такое выдумать!

Увы, на пути в этот дальний, заснеженный городок стояли не только горы. Валюта, валюта и еще раз валюта – похоже, мои эквестрийские биты, захваченные из дома по укоренившемуся за полгода хомячиному инстинкту, тут совершенно не котировались; Бриз же я вытряхнула из постели вообще без всяких вещей, и теперь, мне предстояло найти другой путь на восток. Поездку на крыше я отмела с ходу – с тем же успехом, мы могли бы остаться и в интернате, не утомляя себя этими шпионскими выходками с исчезновением и побегом. Но долго сидеть на вокзале тоже было нельзя – несмотря на ранний час, он уже начал наполняться четырехногим народом, несущим на себе седельные сумки, или сопровождавшим к вагонам тележки с вещами. Виденная нами в лесу процессия тоже не добавляла мне спокойствия, ведь, как считал обеспокоенный Древний, вряд ли эти серьезные пони будут настолько любезны, что подождут до утренней побудки. Заметив среди входящих в вокзал коричневую, ребристую броню местных вояк, я отступила от касс и поспешила затеряться в толпе и паровозном дыму, выпускаемом раскочегаривающимися поездами, надеясь, что у Сои хватит мозгов на то, чтобы спрятаться до того, как ее все-таки обнаружат.

«Быстро сработали, сволочи».

– «Эй, соратник Беррислоп! Эээээй!» – вздрогнув, я медленно-премедленно обернулась, уже приготовив крылья к мощному удару, способному смести с моего пути хоть целую роту преследователей. Однако буйствовать не понадобилось – сама того не ожидая, я отступала все дальше и дальше, пока не уперлась крупом в тот самый, большой и длинный паровоз, привлекший мое внимание несколько дней назад. Его длинное, сигарообразное тело, казавшееся стремительным еще в покое, теперь глухо гудело, исходя паром из каких-то длинных, черных труб, протянутых под передней тележкой. Десять смотревших на меня колес, четыре из которых были в три моих роста, сияли, словно новенькие биты, отражая в себе растрепанную пегаску с донельзя испуганной мордочкой, таращившуюся на будку машиниста, из которой мне махал подозрительно знакомый земнопони. Желтая грива, алая шерсть – это же…

– «Привет!» – постаравшись скорчить как можно более приветливую мину, помахала я пареньку – «А. «Газ» Вренч, если не ошибаюсь? Ну и какими судьбами?».

– «О, вы меня помните!» – в свою очередь, обрадовался тот, от восторга, потянув за какую-то рукоять, болтающуюся над его головой на толстой веревке, отчего стальной локомотив звонко заорал, выпустив в воздух очередную струю пара – «А мы только что вернулись с маневров! Проводили контрольные замеры при движении малой тягой!».

– «Уууу, наверное, это очень сложно!» – закивала я головой, нихрена не понимая в том, что лепечет этот четырехногий паренек. Краем глаза я заметила розовую пегаску, которая, наплевав на все договоренности, все-таки поднялась в воздух, и теперь кружила над одной из платформ, не видя меня в паровозном дыму. Судя по ее нервным движениям, она тоже заметила коричневобронных вояк, и теперь разрывалась между необходимостью как найти меня, так и свалить отсюда ко всем чертям, спрятавшись где-нибудь на небе.

«Небо! Ах ты ж…».

«Другой путь. Крылья. Облака» – подал мне запоздалую мысль Древний, по-видимому, пришедший к тому же выводу, что и я. Ну ладно, я была не самой умной кобылой, но он-то мог догадаться пораньше?

– «Слушай, Вренч, а ты можешь еще раз подуть в свою дудку? Это та-ак круто!» – да, Скраппи, тебе разве что из сортира «Занято!» орать, а не обольщением заниматься. Однако это сработало, и ухмыльнувшийся пацан вновь дернул за рукоять, наполнив воздух длинным, переливчатым гудком. Увидев, как вздрогнувшая пегаска посмотрела в мою сторону, я высоко подняла крылья, подавая ей знак о том, что я все еще на вокзале. Увы, эта дурочка, как я и опасалась, тут же спланировала вниз, выдавая любому наблюдавшему за ней воину наше местоположение. Увидев мою рассерженную морду, она решила было пуститься в какие-то объяснения, но, к счастью, мгновенно заткнулась, увидев таращившегося на нас, молодого машиниста.

– «Спасибо, Газ. Это было и вправду здорово!».

– «Нравится? Мне тоже!» – красный жеребчик с нежностью уставился на огромный локомотив. Выкрашенный в фиолетовый цвет, он переливался и блестел, словно покрытый эмалью, и напоминал готовую к старту ракету, дрожащую от предвкушения скорой возможности разорвать оковы земного притяжения, отправившись в неизведанные дали. «Синяя Стрела» – что ж, это имя, выведенное склоненными на бок буквами, словно смазанное стремительными потоками набегающего воздуха, как нельзя лучше подходило к этому красавцу, и я потратила несколько драгоценных минут, чтобы запечатлеть в памяти великолепный паровоз.

– «Крылышки, что будем делать?» – испуганно зашептала мне на ухо Бриз. Похоже, пухленькая альбиноска отчаянно трусила, и испуганно оглядываясь по сторонам, уже представляла себе, как нас находят и тащат… Куда-то тащат, я не задумывалась над этим всерьез. Чтобы пегасы да не ушли от земнопони? Ха-ха! Но и впрямь, стоило уже начать подумывать и о плане «Б», которого, увы, у меня пока не было – «Они же нас найдут! И вернут назад!».

– «Действительно, неприятная перспектива» – согласилась я, задумчиво глядя на вылезающего из кабины Вренча. Перекинув через плечо длинную перевязь с укрепленными на ней, замысловатыми инструментами, он бодро спустился на перрон, и, помахав флегматичному жеребцу в голубой фуражке, направился к нам – «Нужно избавиться от этого… Ну что, освободился, Газ?».

– «Ага!» – к счастью, молодчик не слышал моей последней, произнесенной сквозь зубы фразы, и теперь беззаботно насвистывал, вновь и вновь оглядываясь на паровоз – «А знаете, почему тут так много пара? Продувка цилиндров! От этого и пар, идущий вон оттуда, из-под дымовой коробки!».

– «Да, это интересно» – кивнула я головой, не особенно, впрочем, понимая, где у этого округлого, вытянутого, прилизанного механизма была какая-то «коробка» – «Слушай, а какая тут колесная формула? Три-четыре-три?».

– «О нет, нет! Это же единственный и неповторимый, рамный «Три-два-два-три»! Посмотри сама!» – просиял мой юный собеседник, просто взорвавшийся от счастья, что встретил, как ему казалось, понимающую кобылу – «Вот, видишь, под котлом находится две тележки, значит, «два-два»! Еще по одной – на паровую машину и будку, на них по три оси. Отсюда и «три-два-два-три»! Это не какой-нибудь «два-два-ноль», или устаревший «один-два-один», которые еще бегают по Эквестрии! Это – будущее паровозов!».

– «Не сомневаюсь» – улыбнулась я, мысленно перебирая варианты дальнейших действий. Фигуры, маячащие в паровозном пару, приближались, и вскоре, им придет в голову обыскать и эту платформу, до поры, скрытую от их глаз огромной фиолетовой тушей – «Слушай, а ты теперь куда?».

– «Уууу, теперь... А теперь – я опаздываю!» – поглядев на часы, внезапно спохватился красный жеребчик. Движения Газа стали нервными и нескладными, словно у мечущегося паралитика, и куда только девался уверенный, со слегка развязными движениями, помощник машиниста? Приплясывая, он рванулся сначала в одну сторону, затем в другую – «О нет, нет, нет! Они же улетят, улетят без меня!».

– «Кто улетит, и куда?» – поймав за хвост мечущегося Вренча, поинтересовалась я, останавливая паникующего вьюноша лишь для того, чтобы тот не отсвечивал, привлекая к нам нездоровое внимание закованных в латы фигур, двигающихся в паровозном дыму. Мне показалось, что они становились все ближе, да и их самих становилось все больше – «Может, объяснишь уже толком?».

– «Дирижабль! Новейший дирижабль серии «ревущий»! Сегодня у него ходовые испытания и полет в Хуфгрунд и Детрот! Я должен был лететь на нем, но мы немного задержались, и теперь, они отправятся в полет с другим помощником механика!» – Газ едва не плакал от отчаяния, и, несмотря на наличие у меня собственных проблем, гремящих неподалеку стальными доспехами, я прониклась нему чувством жалости и сочувствия – «Что же теперь делать?!».

– «Не болтать, а бежать, со всех ног» – буркнул из кабины паровоза седоусый, флегматичный машинист. Прошедшие мимо нас земнопони, несмотря на летнее время, облаченные в толстые тужурки, отправились к голове локомотива, где принялись возиться с каким-то непонятным устройством, напомнившем мне большую водозаборную колонку, разворачивая его в сторону паровоза – «Или вон, своих свиристелок попроси, может, подбросят…».

– «Подбросят… Подбросят на дирижабль!» – идея, как это и водится, пришла внезапно. Подпрыгнув от радости, я вихрем взлетела по лесенке, обняв за шею икнувшего от неожиданности земнопони – «Спасибо, дед! Ты прав – мы его подбросим на сам дирижабль!».

– «Экхем… Да что уж там…» – пробормотал польщенный старикан, слегка побагровев от смущения. Похоже, он, как и многие сталлионградцы, начитавшись газет, тоже посчитал выводок крылатых «бесполезными», но сейчас, его морда расплылась в щербатой улыбке – «Ладно уж, лети, егоза! Впрочем, погоди. Ну-ка, подставь-ка копыто…».

– «Спасибо! Удачного рейса!» – помахав крылом машинисту, свистнувшему нам вслед паровозным гудком, я засунула в сумку пакетик с чем-то рассыпчатым и шуршащим, и вихрем метнулась к переминавшемуся в сомнениях Газу, подставляя ему крыло – «Давай, залезай!».

– «Ээээ… Я не могу… Может, я пешком…».

– «Залезай, кому говорят!» – шикнула я на жеребчика. Фигуры в доспехах проходили все ближе, и я уже могла слышать жесткую, рубленую речь, доносившуюся с другой стороны паровоза – «На поезд лезть не боялся, а взобраться на кобылку – уже и смелости не хватает? Вот, молодец. А теперь – держись, и показывай дорогу! Где там у вас дирижабль?».

Мы успели в последний момент. Не тратя время на порхание под крышей, я разбежалась, и, ощущая на спине неприятную тяжесть чужого тела, тяжело взлетела в воздух, но не стала набирать высоту, а двинулась вдоль железнодорожных путей, старательно огибая дым, вырывавшийся из множества труб. Как оказалось, одна из веток вела в небольшое депо, в котором томилось множество паровозов, как местных, ничем не окрашенных и суровых, словно сон челябинского металлурга, так и их эквестрийских собратьев, пригнанных сюда на капремонт. Не столь современные, как сталлионградские, они отличались яркими, кричащими расцветками, иногда напоминая детские игрушки, выкрашенные в розовые, синие и желтые цвета. Не привлекая к себе внимания, мы выбрались за черту железнодорожного хозяйства, и, скользнув над крышами вагоноремонтных цехов, начали набирать высоту.

– «Вон, вон он!» – дернул меня за косу Вренч, получив взамен тяжелый, злобный рык. Махая крыльями, я взбиралась все выше и выше, метя в здоровенную дуру, болтающуюся возле причальной мачты одного из домов. Простиравшийся подо мной город был велик и наверняка, очень красив, но отвыкшее за полгода от подобных упражнений, тело все сильнее намекало мне о том, что долго такого издевательства оно не потерпит, поэтому я постаралась как можно экономнее расходовать силы, и осторожно поднимая и опуская крылья, двинулась в сторону одной из высоток, возле которой и болтался этот самый «Ревущий». Что ж, это и впрямь был довольно внушительный аппарат – огромная овальная туша кричащей оранжевой расцветки болталась у причальной фермы, похожей на обычный башенный кран, установленный на самом верху двадцатипятиэтажного дома, блестя на солнце широкими полосами стальных пластин, охватывающих весь перед и верх раздутого тела. Длинный носовой обтекатель, увенчанный непонятными кольцами и широкие, напоминающие рыбьи плавники плоскости хвостового оперения довершали его картину – «Да-да, нам туда! Вон, они уже убирают трап!»

– «Не… Дергайся… А то сброшу…» – прохрипела я, с усилием взмахивая тяжелеющими крыльями. Сделав один круг, затем второй, я расправила свои порхалки, заставив летящую рядом Бриз заполошно шарахнуться в сторону, и спланировала в сторону длинной т-образной гондолы, увенчанной по бокам короткими мостками, ведущими к жестко прикрепленным к ней движкам. Это и впрямь были двигатели, а не какие-нибудь суррогаты, и мне пришлось садиться крайне осторожно, чтобы не побрить свои крылья о быстро вращающиеся винты. К счастью, этого и не потребовалось – оторвавшись от причальной мачты, дирижабль поднялся в небо и, развернувшись навстречу поднимающемуся солнцу, принялся резво набирать скорость, жужжа винтами задымивших моторов. Зайдя на третий круг, я уравняла скорость с пыхтящим дирижаблем, и буквально свалилась на узкий железный мостик, едва успев подобрать правое крыло, так и лезущее в работающий мотор. Винт разочарованно зарычал, лишившись законной добычи, но быстро утих, сделав вид, что не очень-то ему и хотелось. Сердито покосившись на смирно работающий агрегат, я мысленно пообещала себе разобрать на болтики мерзкую железяку, ровно попыхивающую беловатым паром, с пыхтением вырывавшимся из длинной и узкой трубы. Точно такие же трубы шли к двигателю из гондолы, отчего у меня зародилось вполне законное подозрение, что вся эта машинерия работала исключительно на пару, но единственное существо, способное пролить свет на этот вопрос, болталось у меня на спине, закрыв глаза и не решаясь спустить с меня ноги.

– «Слезь, обглодыш!» – простонала я, распластываясь на металлических мостках, неприятно вибрировавших у меня под животом – «Слезь, а то сброшу!».

– «Крылышки, ты в порядке?» – подлетевшая Соя быстро скинула с меня жеребчика, и принялась поднимать, щурясь от набегавшего ветра – «Скажи, ты в порядке? Зачем ты впряглась нести его одна?!».

– «Да потому что вы – один большой детсад на выгуле!» – простонала я, заплетающимися ногами бредя в сторону овальной двери, за которой уже маячила чья-то удивленная морда. Легкая, тонкая сталь удивительно хорошо завибрировала под ударами копыт – «Новички зеленые, чтоб вас всех… Эй, отворяй, христопродавец! Волхвы трапезничать желают!».

– «Чееегооооо?» – высунулась наружу удивленная морда бежевого земнопони. Порыв ветра мгновенно распахнул тяжелую дверь, гулко грохнув ею по боку гондолы. Воспользовавшись моментом, я забросила в открывшийся проем сначала Вренча, затем – Сою, после чего, тяжело перевалившись через высокий порог, медленно осела на пол, тупо глядя на уставившегося на нас местного матроса, или как там еще мог называться этот воздухоплаватель – «Эй, вы кто такие?».

– «Служба доставки» – просипела я, краем глаза отмечая приближавшихся к нам пони. Облаченные в белые робы, они удивленно переглядывались, словно не понимали, откуда тут могли взяться трое молодых воздухоплавателей, лишь двое из которых имели при себе крылья – «Доставка срочных грузов. Груз, «помощник механика», в количестве одной штуки, доставлен. Примите, распишитесь».

– «Эээээ… Хде?» – не понял бежевый, почесывая свой нос. Похоже, отсутствие чувства юмора было национальной чертой сталлионградцев, но у этого молодца, как мне показалось, хорошо поработали гены, не позволив парню блистать интеллектом. Хотя кто знает, может, для зарождающегося воздухоплавания именно такие и нужны?

– «Старший инженер-механик, вернитесь на свое место!» – подойдя к нам, капитан сурово уставился на красноглазого земнопони. Смутившись, жеребец тут же убрел на свое место, стараясь не дышать ни на нас, ни на иллюминаторы, явно запотевавшие при его приближении – «Ну, и что у нас тут за незваные пассажиры?».

– «Почта России. Экспресс-доставка» – выдохнула я, поднимаясь на трясущиеся, словно у записной пьяницы, ноги. Ноющая спина и неприятное ощущение во всем теле, болевшем, будто его отстегали мокрой простыней, явно давали мне понять, что в ближайшие сутки мне явно противопоказаны все и всяческие нагрузки. Уставший от издевательств организм явно решил бороться со мной своими методами, и теперь, я вряд ли бы решилась, например, потягать что-либо столь же тяжелое, как наш маленький дом на колесах – «Доставили вашего помощника механика… Если не врет».

– «Опоздал?» – Газ виновато опустил голову, ковыряя копытом подрагивающий, стальной пол – «Опять на паровозе катался? Определись уже, юнак, чего ты хочешь, ведь ждать тебя никто не станет!».

– «Я… Просто…».

– «Ну, а вы кто такие?».

– «О, мы – прямо как негаданное счастье!» – криво ухмыльнулась я. В моей голове созрел безумный план, но для его осуществления мне было нужно действовать очень осторожно, а главное – узнать, что за личность этот капитан – «Не в том смысле, что приятное, а в том, что мы, как и оно, привалили. А уж насколько удачным будет для вас этот полет, учитывая такое вот «счастье» – решать, конечно же, вам».

– «В смысле?» – поднял бровь серошкурый, рыжий жеребец, уже, похоже, догадываясь, что услышит что-то крайне для себя неприятное. И я постаралась его не разочаровать.

– «Ну, это я так подбираюсь к тому, Herr Kapitan, чтобы попросить вас об одном одолжении. Не могли бы подкинуть меня и мою спутницу в Наварро?».

В кабине гондолы установилась тишина. Смолкли голоса рулевого и штурмана, бубнеж вахтенных, зачитывающих друг другу показания каких-то приборов, начальственное порыкивание подтянутого офицера, заносившего эти показания в толстый журнал, и оглянувшись, я заметила, что на мостике определенно добавилось народу – несколько пони, облаченные в белые робы, наблюдали за нами, выстроившись у выхода из рубки. Хуже было то, что на них красовались черненые, полотняные перевязи, на тускло блестевших пряжках которых болтались короткие, широкие мечи.

«Полный титул. Комиссар» – подсказал Дух.

– «Скажите, капитан, это возможно? Нет-нет, поверьте, я не прошу вас просто подвезти, незнамо куда, простую попутчицу, отнюдь!» – я видела, что потомок древних викингов уже готовился открыть рот, чтобы послать меня куда подальше, и постаралась использовать оставшееся у меня время максимально эффективно. Однако торопиться, роняя собственное достоинство, тоже не следовало – «Я понимаю всю сложность этой просьбы. Однако у меня нет другого выбора, кроме как обратиться именно к вам. Меня зовут Скраппи Раг, я – Legatus Leigonis, Легат Эквестрийского Легиона».

– «Легат, да? А это…».

– «Тысячник, проще говоря» – скромно улыбнулась я, стараясь не смотреть на обалдевшие морды Вренча и Сои – «Ну, и до кучи – Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской, Повелительницы Ночи, и прочая, и прочая, и прочая».

– «Таааааак…» – нужно отдать ему должное, капитан оправился от удивления достаточно быстро. Прищурившись, он долго смотрел мне в глаза, затем повернулся к своему помощнику, тискавшему в копытах многострадальный журнал – «Старпом, почему у тебя на мостике столько народу толчется?».

– «Паааааааместаааааам!» – опомнившись, гаркнул земнопони, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Давно, давно я не слышала подобного рева, непозволительно размякнув за несколько месяцев строгого домашнего режима. Засуетившийся экипаж тотчас же разбежался по палубам, грохоча копытами по стальным листам полов – «А с этими что, капитан?».

– «Кто может подтвердить твои слова?» – прямо, без околичностей, осведомился жеребец. Похоже, он обдумывал какую-то нелегкую мысль, и мне оставалось лишь склонить его к принятию решения – нужного мне решения.

– «Здесь, в Сталлионграде – комиссар Старх Джус. Он навещал меня вчера, кода я гостила у своих коллег. Мы знакомы с ним уже, наверное, больше года, ведь это он вытаскивал меня из того замка, в Белых Холмах».

– «Правда?» – в голосе рыжего сталлионградца прорезалась тщательно скрываемая ирония. Присутствующие на мостике офицеры обернулись, почему-то уставившись на капитана – «И кто же командовал этим отрядом освобождения?».

– «Мммм… Не помню, честно говоря, имени этого соратника» – призналась я, неловко ковырнув копытом пол – «Помню только, что это был сотенный патруля, средних лет пони с очень длинной шеей и ногами. И кстати, он хорошо знал грифоньего барона Фон Гриндофта, который там тоже был, вместе со своей стражей. Кажется, у них обоих было давнее и довольно деятельное знакомство, что, как мне помнится, довольно неприятно удивило комиссара…».

– «Что ж, отлично» – прервал поток моих воспоминаний капитан, невольно покосившись на навостривших уши подчиненных – «Хорошо, Раг, я тебе верю. Сын был очень красноречив, описывая ваши похождения в Дарккроушаттене, поэтому мне понадобилось не так много времени, чтобы тебя узнать, однако, я должен был быть уверен, что это ты, а не какая-нибудь другая пятнистая кобыла. Что ж, это испытательный полет, поэтому я имею право изменять его по своему усмотрению, ориентируясь по ситуации, поэтому я тебя уважу, и после Хуфгрунда мы отправимся в Наварро. Это устроит Первую Ученицу Богини Ночи?».

– «Более чем, Herr Capitan!» – привычно стукнув копытом по груди, ответила я – «Благодарю вас…».

– «Меня зовут Булл «Зуб» Кеттл, кобылка. А это кто такая? Неужто тоже одна из чьих-то учениц?».

– «Это Спринг «Соя» Бриз, одна из «тридцати», согласившаяся сопровождать меня в этой поездке» – уже без опаски, представила я альбиноску, отчаянно старавшуюся как можно незаметнее пнуть меня по ноге – «Поверьте, мы не займем много места, и как любые пегасы, готовы спать хоть на жердочке… Главное, чтобы она находилась не слишком далеко от гальюна».

– «Понимаю, понимаю» – иронично хмыкнул бодрый старикан. Подойдя к большой, деревянной панели, украшенной превеликим множеством различных, сияющих полированным деревом переключателей, он вновь, иронично поглядел на мою фигурку, после чего решительным движением выдернул пробку из какой-то медной, глядящей на него широким раструбом трубы.

– «Внимание, всепони. Говорит капитан» – раздался по всей гондоле хрипловатый голос Зуба – «В связи с изменением в наших планах, полет в Детрот и Дербишир откладывается на неопределенный срок, и теперь, наш путь лежит через Хуфгрунд, до самого Наварро. Свободной от дежурства смене экипажа заняться проверкой основных узлов гондолы, вахтенным офицерам – проверить готовность дежурной смены к внештатным ситуациям. Конечная точка нашего маршрута лежит за горами, и нам понадобиться вся наша выучка и все умение, чтобы достичь ее без происшествий. Помните, соратники – «Лишь упорный труд дал нам то, что не смогли дать ни магия, ни рог! Мы – лучшие!».

– «И мы пойдем вперед!» – надсадно рявкнула куча луженых глоток. Земнопони выслушали речь капитана внимательно, и с удивлением, я не увидела ни одного ироничного взгляда, ни одной улыбки на суровых, и чего греха таить, иногда, даже явно похмельного вида мордах – дружно рыкнув стандартную фразу, они и в правду верили в то, что говорил им капитан, что внушали им с самого рождения, и на секунду, мою спину обдал приятный холодок предвкушения, соблазняя меня видением того, как я остаюсь в этой громадной комунне, плечом к плечу с теми, кто не просто верит в далекую, великую цель, но каждый день видит ее плоды. Задумавшийся Древний меня не беспокоил, целиком уйдя в размышления, если можно было бы назвать этот процесс ментального самоудовлетворения, с которым это старое существо представляло себе нашу жизнь, наполненную высокой целью торжества земнопоньского гения во всей Эквестрии. Отвернувшись к окну, я уставилась на уменьшающийся город, скрывавшийся за дымкой первых утренних облаков, и, привалившись к подрагивающему стеклу, следила за громадой белых зданий, постепенно скрывающихся за горизонтом. Я была уверена, что еще вернусь в этот город, со щитом или на щите, но в данный момент, я ощущала, что слишком далеко зашла в своем стремлении увидеть кукловода, все эти годы дергавшего за ниточки моей судьбы. Мне нужен был совет, получить который я смогла бы только в Кантерлоте, и тяжело вздохнув, я покинула мостик набирающего ход, воздушного судна, быстро мчавшего меня на северо-восток.

Нас ждал Наварро.

____________________________
[1] Скраппи намекает на Уголок Зверей имени В.Л. Дурова – театр, основатель которого ввел новые методы в дрессуру животных, не нуждающиеся в использовании хлыста или палки.
[2] Город-государство – территория, находящаяся под управлением одного (зачастую, очень крупного) города, и являющаяся независимым государством.
[3] Глаз бури – область тихой погоды в центре циклона.
[4] На самом деле 205, глупая кобыла.
[5]Трамплеванские горы (англ. Tramplevanian mnt), от англ. trample – топтать, наступать на что-то.
[6] Николай Палкин (Николай I Павлович) – прозвище одного из императоров Российской Империи, популяризировавшего жестокое забивание палками как метода наказания за любую провинность.
[7] Козел – гимнастический снаряд. Бревно на ножках.
[8] Нащечники – стальная защита для щек и ушей, крепившаяся к римским шлемам с помощью петель. Мозоль под подбородком от ее ремешков была профессиональной особенностью легионеров.
[9] Матка лошадей имеет два дополнительных отдела-рога, и жеребенок может развиваться в любом из них. По этой причине, во время такой беременности, наблюдается ассиметрия кобыльего живота, больше увеличивающегося справа или слева.
[10] Помочи (старорусск.) – ремни или тесьма для поддержания чего-нибудь на теле. Подтяжки.
[11] Мосол (простонар.) – выступающая, хорошо заметная под кожей кость. Напр. «мосластый» – костлявый.
[12] Шпон – древесный материал, известный с начала XVIII века. Тонкие древесные пластины.
[13] Башнеобразные хранилища для растительных кормов.
[14] Мухина В.И. – советский скульптор, автор монумента «Рабочий и Колхозница». Висячие сады Семирамиды – древнее «чудо», представлявшее собой обширный сад на искусственных сооружениях – галереях, крышах и каменных опорах.
[15] Омнибус (от лат. omnibus – всем, для всех) – экипаж на конной тяге для внутригородских пассажирских маршрутов.
[16] Ломовой извоз – перемещение тяжелых грузов лошадями тяжеловозных пород. Ломовиками называл так же самих ломовых извозчиков.
[17] Русская сервировка (фр. service a la russe), которой научил «просвещенную» Европу князь Куракин, подразумевает постепенную подачу уже разложенных по тарелкам блюд, в отличие от французской, при которой все блюда выставляются скопом. Пример последней зрители могут увидеть в S1E22, “A bird in the Hoof”.
[18] Кульман – чертежный инструмент в виде вертикально расположенной доски.
[19] «Подслушанное в стакан» — сленговое выражение советских времен, означавшее «услышать что-либо, приложив стакан к стене». Перевернутый стакан усиливал проведение звука, действуя как стетоскоп.
[20] Эпистолярный жанр (от греч. Epistole – письмо) – текст, имеющий форму письма, но в отличие от последнего, являющийся художественным произведением. Простейший пример – фанфики в стиле «дневник».
[21] Деонтология – учение о морали и нравственности, совокупность нравственных норм профессиональных работников, в наше время, оставшееся, наверное, лишь в медицине.