← Глава 19: Дом, где нас не ждут Эпилог →

Стальные крылья: рождение Легиона

Глава 20: Не время для принцесс

«Ссуки! Твари!».

Всхлипнув, я привалилась к стене, ощущая, как помимо моей воли, по щекам начинают бежать соленые дорожки слез, обжигая ободранную, распухшую от побоев мордочку. Я сдерживалась как могла, но не из-за того, что была стойкой, несгибаемой героиней из рассказов Твайлайт и Дэш – просто даже плакать было настолько больно, что большую часть времени я лишь тихо скулила, прижавшись к холодной стене. Правому глазу вновь досталось больше, чем левому, и теперь, вместе с правой щекой, он утопал в подушке большущей гематомы, товарки которой покрывали все мое тело, переходя с головы на шею, плечи, спину и круп. Кости пока, вроде бы, сломаны не были, но до этого явно было недалеко, ведь с каждым проведенным здесь днем, после каждых побоев я понимала, что что-то надламывается во мне, подводя все ближе и ближе к той черте, за которой лежала темнота. Так меня не били даже в Обители – казалось, моим тюремщицам доставляло удовольствие растягивать наши свидания, от раза к разу, становившиеся все более длительными, по мере того, как я угасала, теряя силы, кровь и надежду. И если в первые дни у одной, а то и двух мразей разом едва хватало сил выскочить за дверь перед носом у озверевшей заключенной, несмотря на живот и одышку, лупцевавшей их не хуже старого кентуриона, то вскоре, вглубь камеры уползала уже я, со стонами прикрываясь от бивших меня копыт. Твердые, костистые, они раз за разом опускались на мое тело, своими выщербленными, неухоженными краями оставляя на мне ссадины, гематомы и даже рваные раны. Теряя силы в попытках восстановиться, теперь, я уже не пыталась избить этих тварей до полусмерти, как удалось в первый день моего заточения, но лишь прикрывала ногами живот и бока, стараясь хотя бы увернуться от тяжелых ударов, количество которых становилось все больше. Похоже, впервые за всю свою карьеру подручных палача, эти кобылы столкнулись с кем-то, кто посмел сопротивляться, а главное – унизить их в собственных глазах, и теперь, подозрительно быстро отойдя от ушибов и переломов, оставленных мной на их телах, они вымещали на мне всю свою злость.

Переходить к чему-то большему они не спешили – судя по возбуждению, охватывающему тварей при первом же моем вскрике, они наслаждались самим ощущением моей содрогающейся под их копытами плоти, уже буквально хрустевшей от перекатывающихся в ней гематом, а может, они просто растягивали удовольствие, понимая, что им еще не удалось закончить свою работу… Хотя вряд ли. Ничто не могло бы помешать им перейти к следующей стадии пыток, ведь я уже сломалась, уже не пыталась ни убежать, ни сопротивляться, ни даже выползти из своего угла. Даже простое дыхание заставляло меня стонать от боли в основательно помятых ребрах, но инструкции, полученные ими от неизвестного мне «доброжелателя», явно учитывали и такое развитие событий, поэтому перед каждыми побоями, перед каждым глумливым гоготом, предвещавшим появление в камере двух подтянутых кобыл, с удручающей регулярностью меня переворачивали и вытаскивали на середину камеры, где склонявшийся надо мной жеребец внимательно оглядывал мое изуродованное побоями тело, после чего – уступал место неторопливо приближавшимся мучительницам. Пока мне удавалось прикрывать свой живот ногами, уже не гнущимися от полученных ударов, но я понимала, что долго это продолжаться не могло.

Ведь сил для сопротивления становилось все меньше.

«Это все твоя вина, и ты это знаешь!» – зудел у меня в голове противный голосок, все больше и больше напоминавший мой собственный. Не давая мне ни спать, ни просто забыться, он настойчиво звенел у меня в голове. Часы тянулись один за другим, словно мрачная, темная река, наполненная тягучей, липкой нефтью. Я не знала, сколько прошло дней или недель – темнота камеры, рассеиваемая лишь тусклым, желтым кристаллом, висящим в стальном, решетчатом плафоне под самым потолком, не менялась даже тогда, когда с пронзительным визгом открывалась тяжелая дверь, из темноты которой появлялись две ненавистные мне фигуры. Они приходили с разными интервалами, то чаще, то реже, но каждый раз, я содрогалась, со стоном отползая вглубь темного угла, в тщетной попытке укрыться от терзающих мое тело копыт. Шелушащиеся краской стены его были густо усеяны бордовыми брызгами – в последнее время я не могла даже выползти из него, чтобы поесть жидкой кашицы, миска которой периодически швырялась на пол камеры или справить нужду в вонючую дыру возле стены, а четырехногие садистки предпочитали не утруждать себя перетаскиванием меня в центр камеры, избивая в этом же углу – «Это все твоя вина!».

– «Асссатхххниииисссссь» – едва слышно выдохнула я. Тишина нарушалась лишь тихим стуком капель, но сил повернуть голову для того, чтобы узнать, что это, у меня уже не оставалось. Еще недавно я, периодически, с криком вскидывала голову, лихорадочно принимаясь шарить по своему животу в страхе, что побои и лишения все-таки спровоцировали преждевременные роды, но вскоре, апатия поборола даже этот инстинкт, и я лишь крепче стискивала задние ноги для того, чтобы… Уже и не знаю, зачем – «Я… Нхе… Стхамсаааа…».

«Да ты уже сдалась, просто признай это!» – не отставал голос, настойчиво звеня то в левом, то в правом ухе и кажется, даже облетая всю мою голову, мерзко звеня под раскалывающимся от боли сводом черепа – «Ты просто упрямишься, строишь из себя жертву! Ах-ах-ах, как же так, бедная, жеребая кобылка терпит такие лишения! А то, что повинна в них она сама – это мы забыли? То, что все это случилось лишь по ее вине – это мы пропускаем мимо ушей, как ничего не значащий факт? Будь ты и вправду простой кобылой – это можно было бы понять, но ты! Ты, новоиспеченный Легат Легиона – почему ты так долго и старательно строила из себя простую деревенскую дурочку? Что, в этом тоже кто-то виноват? Кто-то заставлял тебя строить из себя туристку? Кто-то приказал тебе отправляться в дорогу, никого не предупредив, словно путешествующую к родственникам селянку, хотя персоны твоего ранга должны передвигаться по стране лишь с эскортом и по заранее утвержденному маршруту? В этом тоже кто-то виноват, кроме тебя?».

– «Я мохуууу… Кута… Хощуууу…».

– «Нет! Не можешь!» – вновь рявкнуло у меня в голове, вызывая спазм боли, сотрясший все мое тело, бросившееся к стене. Холод ее немного унимал боль, остужая избитое тело и гудящую от побоев голову, но сегодня явно был не мой день – «Персоны твоего ранга передвигаются по стране в сопровождении, ведь они никогда не бывают одни! Никогда! Когда они спят, едят, моются, путешествуют – они несут с собой часть своей родины, своего государства! Принцесса не может пошевелить и бровью, тщательно не обдумав сперва этот шаг, ведь вместе с ней хмурится и улыбается вся ее страна, все горы, леса, реки, моря, города и населяющие их пони. Кобыла может быть тупой или беременной, но генерал, принцесса или Легат таковыми быть не могут! Никогда! И уж подавно они не имеют права вести себя так, словно они обычные туристы, игнорируя враждебные силы, явно старающиеся заполучить их в свои лапы, определив в комфортабельную камеру с видом на океан! Или ты не помнишь, как мы попали в этот райский уголок, уже по самый потолок забрызганный нашей кровью?!».

Застонав, я прижалась щекой к стене, с тихим подвыванием ощущая, как дорожки из слез вновь начинают терзать мои распухшие щеки. Я пыталась забыть, изгнать из памяти тот день или этот голос, раз за разом заставлявший вспоминать меня мой провал – и мой позор.

Но увы, забыть его я никак не могла.

– «А ты и вправду ученица…» – голос подкравшейся Сои вывел меня из задумчивости.

– «Да. Официально мой титул звучит как «Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской» – сухо откликнулась я, не горя желанием продолжать этот разговор. Я уже давно не получала заданий от Госпожи, и если и попадала к ней в покои, то лишь для совместных посиделок на кровати, наблюдений за ночным небом или обсуждений имен для будущего жеребенка. От последнего я уворачивалась всеми силами – я решила, что не могу дать имя тому, чья метка, возможно, определит всю его дальнейшую судьбу, и решила понадеяться на наитие, на то слово, которое первое придет мне на ум при виде малыша. Возможно, это была последняя попытка дистанцироваться от предстоящих родов, пугавших не только меня, но даже Духа, а может, еще какие-нибудь психологические заморочки – я не знала, и лихорадочно старалась занять себя чем-нибудь, проводя все время в полетах, а потом и в разъездах по стране. Мейнхеттенский лагерь, силами Черри, был почти готов, и мне приходилось все чаще призывать к порядку Хая, уж слишком бурно повадившегося протестовать против столь длительной отлучки подруги. Кажется, он уже начал что-то подозревать, но это был тот секрет, который подруга едва ли не на пузе умоляла меня сохранять как можно дольше, раз за разом приводя в пример меня же саму, поэтому пока моему заместителю ничего не светило. Пусть помучается, попотеет от страха потерять одну из своих кобыл. Тем радостнее будет новость, которую она собиралась вскоре ему сообщить – «И не спрашивай меня, как правильно это произносить – я и сама не знаю, когда нужно говорить «принцесса», а когда – «Принцесса». Я же не придворная какая-нибудь, у них спроси!».

– «Ну, чего ты опять начинаешь?» – надула губки альбиноска, растворяясь в свете угасающего солнца. Розовое на розовом – похоже, она действительно, красила свою шкурку, но теперь, без должного ухода, ее шерсть становилась все более белой, подчеркивая казавшуюся такой нежной, розовую кожу – «Я просто хотела спросить у тебя – какая она? Думаешь, это для всех в порядке вещей – общаться с Богиней?».

– «Она… Она другая. Не такая как все, и даже не такая, как ее сестра – Солнечная Богиня. Она древняя, мудрая, сильная, она…» – я едва не захлебнулась в эпитетах, обрушенных на Луну и наверняка, не раз заставила ее икнуть в этот момент, но быстро остановилась, сообразив, что уже начинаю нести откровенную чушь – «Прости, я просто не могу подобрать нужных слов. Ну, ты понимаешь, беременность делает нас такими дурами… Зато могу попробовать изобразить. Лицедейка из меня та еще, но…».

– «Давай! Вот смотри, я вхожу в тронный зал, а там, на кресле, сидит она!» – радостно закивала головой Соя, похоже, припоминая подробности того самого приема, где я едва не оконфузилась с послами цервидов. Интересно, и почему я пропустила столь многочисленную делегацию из Сталлионграда, и самое главное – почему мне не было сообщено о ее прибытии? Над этим стоило бы подумать, но в тот момент, я решила не ломать над этим голову, сосредоточившись на пантомиме – «Я вот так вот кланяюсь, и…».

– «Что ж, приятно видеть НАМ тебя, милая подданная. Не бойся, подойди к НАМ» – сосредоточившись, я прикрыла глаза, и мягко, плавно двинулась вперед, копируя повадки своей подруги, учительницы и Госпожи, которые она исподволь, но так настырно, вбивала в свою непутевую подопечную. Без долгой практики вышло, на мой взгляд, не очень, но окружающие нас пони почему-то замерли, словно по команде, вздрогнув от стука упавшей на стол из чьих-то копыт логарифмической линейки. Мои движения стали мягкими и в чем-то, даже величественными, насколько они могли такими быть, учитывая мое совсем не героическое пузо, когда я медленно, не торопясь, развернулась к оторопевшей Бриз, от неожиданности, присевшей на задние ноги. Слегка подавшись вперед, я оперлась на передние ноги, отставив задние, и немного развела крылья, увы, не способные похвастаться столь изысканным принингом, как у Принцессы Ночи, копируя повадки Госпожи. Склонив голову на бок, я приподняла бровь, холодно рассматривая непроизвольно сжавшуюся в комок пегаску – «О, зрим МЫ, что вид НАШ, столь непривычный прочим пони, спустя все десять сотен лет, все так же наводит робость и почтительность на НАШИХ верных подданных? Что ж, думается НАМ, что знание этикета и готовность склонить свою выю пред НАШИМ величием лишь украшает представителей столь юного поколения. Ты можешь подняться, пейзанка. Ответствуй же, чего ты алкаешь, припадая к НАШИМ копытам?».

– «Аааааа…» – полузадушено прошипела альбиноска, едва не сгибаясь в раболепном поклоне. Однако, быстро пересилив себя, она гордо вскинула голову, но вновь встретившись с моим холодным взглядом, не удержалась, и совсем не героически плюхнулась на круп – «Скра… Скрап…».

– «О, не стоит славословий, юная пейзанка, хотя, признаться, НАМ они ласкают слух, когда произнесены бывают от чистого сердца, не замутненного еще пороками, присущими… Их-хиххихихихииии!» – не выдержав, я весело захихикала, глядя на обалдевшие морды экипажа дирижабля, застывшего словно изваяния – «Эй, ну вот зачем меня смешить? Теперь уже не получиться повторить!».

– «И не нужно!» – дернувшись, словно от удара, буркнул капитан. Выйдя из ступора раньше других, он надвинул на глаза фуражку, из-под козырька которой принялся сверлить меня внимательным, настороженным взглядом – «Иначе тут половина экипажа икать по ночам будет».

Похоже, присутствующие при этой сцене пони были с ним абсолютно солидарны. Вот уж не думала, что это настолько их впечатлит! Конечно, подобные проделки часто приводили меня к тому, что мне приходилось быстро-быстро удирать от рассерженной принцессы, держа в зубах какую-нибудь вкусняшку, выклянченную ее голосом у вздрагивающих и косящихся в темные углы поваров, целыми сменами отказывающихся работать по ночам, но ведь эти земнопони видели меня, и прекрасно знали, что здесь нет никакой Госпожи…

– «Да, я себе чуть хвост не испачкал!» – пожаловался от входа в рубку голос старшего инженера-механика, зачем-то припершегося сюда вместе с частью команды, и теперь, с осторожностью выглядывавшего из-за овального косяка двери – «Ты это… Капитан, я не могу работать в такой обстановке, когда из каждой слуховой трубы орет… Это!».

– «Так, все по местам! Хватит бездельничать!» – нахмурившись еще сильнее, скомандовал капитан, отвешивая гулкий подзатыльник рулевому, застывшему за штурвалами. Именно за штурвалами – перед сидевшим в небольшом, и вряд ли уютном креслице жеребцом находилось не один, а целых два штурвала, отвечавших за курс и высоту дирижабля. Обитая панелями из натурального дерева, рубка купалась в лучах солнечного света, озарявшего ее через огромные, панорамные окна-иллюминаторы, на нескольких квадратах которых я углядела изображения странных углов и таблиц, по-видимому, предназначавшихся для визуальной корректировки курса. Закатный свет мягко играл на ручках тяжелых штурвалов, придавая золотистой латуни цвет розового золота[1], и сотнями искр рассыпался на многочисленных вентилях, украшавших две большие панели управления. На одной из них, яркими глазками, блестели манометры, тягонапоромеры и прочие, очень сложные для моей глупой головы, приборы, в то время как вторую украшала большая, подвешенная на сложном кронштейне, стеклянная сфера, внутри которой вспыхивала и затухала какая-то зеленоватая жидкость. Рубка была красива, и мне очень не хотелось из нее уходить, до самого захода солнца любуясь деревьями, проплывавшими где-то внизу, но…

– «И я прошу всех посторонних освободить рубку, пройдя по своим местам, причем независимо от их звания или ранга».

Что ж, это было ожидаемо.

– «Безусловно, Herr Kapitan. Это ваш корабль, ваши правила» – кивнули «посторонние», направляясь в сторону двери, за что удостоились одобрительного взгляда от рыжего жеребца. Похоже, он все-таки подозревал нас в склочности и скандальности, как и всяких кобыл, и судя по долгому выдоху, он явно был рад нашему содействию, в отличие от поведения тех, кого он возил раньше. Обуреваемая размышлениями о прошлом рыжего Зуба и его сына, я спустилась на нижнюю палубу, и пробираясь между мешков, черных от угольной пыли, потопала за идущим впереди нас матросом, как я решила называть этих, облаченных в белые робы, пони.

Изнутри гондола казалась больше, чем снаружи, и могла похвастаться аж тремя палубами, заключенными в ребристый корпус из тонких, стальных листов, соединенных не клепкой, а самой настоящей сваркой, и выкрашенных в красно-коричневый цвет. Небольшие, круглые иллюминаторы, окрашенные врывавшимся в них вечерним светом, казались прожекторами, освещавшими коридор столбами нежного, малинового цвета. Казалось, весь дирижабль превратился в огромный, хрусткий сухарь, ритмично вибрировавший от работы каких-то больших и сложных машин, протянувших щупальца-трубы по всем помещениям этого воздушного судна. Кое-где разболтавшиеся соединения их исходили тонкими струйками пара, едва заметного в теплом летнем воздухе, и проходящие мимо нас матросы внимательно оглядывали все трубы, встречающиеся на их пути, ища следы протечек, оперативно устраняемых силами ремонтной бригады, деловито сновавшей туда и сюда по гондоле. В коридорах отсутствовали стеновые панели, крепления для которых то и дело цеплялись за робы членов экипажа, бегающих туда-сюда по узким лесенкам и проходам, а паркет лежал не на полу, а штабелями вдоль стен – в отличие от прекрасно оборудованной рубки, на двух других палубах резали глаз следы незаконченных работ. Путь наш закончился в одном из коридоров, идущих вдоль внешней обшивки – заваленный мешками с углем, он заканчивался тупиком, в котором кто-то добрый уже набросил на сваленные в кучу мешки два толстых тулупа из овечьей шерсти, нашитой на плотную, тканевую основу. Пообещав нашему сопровождающему, старавшемуся выглядеть сурово и неприступно, как капитан, что мы будем сидеть тихо-тихо, и даже не вздумаем ковырять мешки с целью посмотреть, а что же там такого интересного лежит, мы расположились на отдых, вскарабкавшись, словно птицы, на жесткое, бугристое ложе.

– «И как они могут тут спать?» – пожаловалась Соя, умащиваясь и так, и эдак на своем мешке – «Такое ощущение, что они туда не угля, а камней насовали!».

– «Ну, вообще-то, там и есть камни. Каменный уголь» – просветила я свою подругу, запрыгивая на лежанку. Хрустнувший под моим телом мешок, впрочем, быстро развеял это заблуждение – похоже, паровые машины этого дирижабля потребляли как-раз-таки древесный уголь, легко крошившийся при малейшем прикосновении, и мне не составило труда довольно быстро соорудить себе относительно уютную лежанку, зарывшись спиной в хрустевшую подо мной пищу для топок. Конечно, она вряд ли могла бы служить высоким стандартом для большинства пони, но честно говоря, мало чем отличалась от того топчана, что стоял в моей узкой комнате-пенале казарм – «Ой, нет. Не каменный, обычный. Тогда вообще непонятно, чего ты скулишь, словно под тобой твердые камни, а не мягкие дрова!».

– «Хмпф! Можно подумать, ты только и делаешь, что спишь на камнях!» – фыркнув, поддела меня альбиноска, пытаясь придать себе более или менее удобное положение, с непривычки, то принимаясь соскальзывать на пол, то сваливаясь с мешков куда-то к стене – «Помнится, ты как-то весь вечер скулила, как, должно быть, скучает по тебе твоя старая кровать. Да и в ней ты не очень-то протестовала против матраца!».

– «Да, расслабилась я что-то» – кивнув, признала я, глядя в потолок. Было довольно странно видеть над собой стальной потолок, по которому змеились непонятные трубки и даже какой-то длинный, стальной трос, но без единого, даже самого маленького проводка – «Ну, что поделать – моя семья считает, что мне необходим комфорт, уют и покой, особенно, после всего, что со мной приключилось. Ну, моя новая семья, я имею в виду».

– «А мы, получается, уже ничего для тебя не значим?» – несмотря на то, что этот вопрос был задан вполне ожидаемым, капризным тоном, мне почудилась в нем какая-то наигранность. Уж слишком внимательно обшаривали глаза пегаски мою фигурку, развалившуюся на похрустывающих мешках, слишком ожидаемыми были ее ответы, и, наверное, впервые за все проведенное вместе с ней время я задумалась, а не скрывалось ли за ней что-то, что уже несколько дней маячило неподалеку, скрываясь в сгущающихся тенях?

«Например, уши незабвенного комиссара Джуса».

– «Соя, пойми – я вас почти и не помню!» – все еще пребывая в неуверенности по поводу своих подозрений, я обкатывала пришедшую мне в голову мысль и так и эдак, словно попавший под язык кусочек сахара, тем временем, решив применить против пошедшей на конфликт пегаски ее же собственное оружие. Если она решила меня растормошить, вывести из себя и спровоцировать на необдуманные действия, то она должна была откликнуться на мой посыл. Нахмурившись, я продолжила таким же, как у нее, капризным тоном – «Ну вот чего ты хочешь, а? Чтобы я сказала «Ах да, конечно же! Я просто плюнула на всех вас, и теперь, зачем-то вернувшись, ломаю тут комедию!» – этого, что ли? А ты не думала, что все, о чем я рассказала, могло быть правдой? Пригласили на свидание с семьей, и сами же устроили мне самосуд какой-то! Хороши же хозяева, нечего сказать!».

«Если же я ошибаюсь насчет тебя, моя милая шпионка-самоучка, и это просто твой заскок – выкину из дирижабля на мороз! Только нянькой у избалованных пегасок я еще не работала!».

– «Эй-эй-эй! Я этого не говорила!» – что ж, Бриз меня не подвела, и мгновенно пошла на попятную, протестующее выставив перед собой копыта, однако это совершенно не делало меня счастливее. В моей груди поселился тяжелый ком, холодной изморозью покрывая мои внутренности, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не выдать обуревавших меня чувств постыдной дрожью – «Просто ты каждый раз подчеркиваешь то, что у тебя есть новая семья, и мне вот стало вдруг так обидно… Ну, может мне быть обидно, или нет?».

«И где только тебя учили? Ты разговариваешь, как участковый из моих воспоминаний».

– «Эй, Крылышки, ты чего это дрожишь?» – кажется, я не вовремя расслабилась, и все-таки выдала себя, но к счастью, эта недоучка еще ни о чем не догадалась. Перебравшись ко мне на мешок, альбиноска прилегла рядом, встревожено заглядывая мне в глаза – «Ты расстроилась? Ну прости! Я и вправду не хотела…».

«Еще один прокол – кобылы не начинают извиняться, затеяв истерику или кошачью драку. Как обидно… Как грустно… Но почему? Почему на моем пути стали встречаться исключительно отрицательные пони? Почему, чем больше я провожу времени в кругу семьи, с любимым мужем, тем хуже становятся те, с кем сталкивает меня судьба? Неужели это, некоторым образом, компенсаторный механизм, с помощью которого мне отливается все то недолгое счастье, что я сумела ухватить за хвост? Но кто же придумал это правило?».

– «Забудь. Все пустое» – зарывшись носом в мохнатую шерсть тулупа, я поджала под себя все четыре ноги, словно стараясь сжаться в комочек, и не обращать внимания на ставшее мне вдруг чужим существо, лежащее на мешке рядом со мной – «Просто мерзлявой стала. Наверное, это из-за простуды. Работа у меня такая – разъезды по стране, тут недолго и заболеть, на всех этих сквозняках».

– «Правда? А Легион? Ты сказала, что как-то с ним связана…» – успокоившись, начала осторожные расспросы альбиноска, тихонько, как ей казалось, подползая ко мне под бочок – «Одно время о нем говорили, даже собирались послать туда одну из наших рот, но потом все заглохло. Скраппи, надеюсь, ты не обманула соратника капитана? Ведь он отнесся к нам с пониманием, и было бы очень невежливо…».

– «Слушай, вот я не пойму – почему все вокруг, постоянно, подозревают меня в чем-то нехорошем?» – нахмурилась я, могучим усилием воли задавив в себе желание напинать чей-то бело-розовый круп – «Все только и ждут от меня подвоха, шепчутся по углам… Я что, бросила жука кому-то в тарелку или насрала вам в кровать?».

– «Ну… Не только, Крылышки, не только» – огорошила меня Соя, делая знак говорить потише – «Ты много чем огорчала и подставляла всех нас, не говоря уже о том, что открыто называла всех «недопегасами» и «земнопони с крыльями». Мы были даже рады, когда ты сказала, что изменила свои взгляды после встречи с клаудсдейловцами, ведь мы тоже побывали в этом городе. Там так красиво! Знаешь, после того, как мы… Ну… В общем, спрячемся, я хочу отправиться именно туда! Нет-нет, не беспокойся, я сумею притвориться так, что меня никто не распознает, поэтому не переживай за меня, а лучше скажи – ты и впрямь как-то связана с этим новым отрядом Гвардии?».

– «Ага. Несомненно. Местами» – отмахнулась я, отводя взгляд от иллюминатора. День медленно клонился к закату, и лучи догорающего, малинового солнца окрашивали верхушки проплывающих под нами деревьев во все оттенки багрянца. Вьющийся между ними, широкий тракт постепенно мельчал, разбиваясь на грунтовые дороги-притоки, и с высоты, я уже не могла разглядеть, путешествует по нему кто-либо, или нет – «Только это не отряд Гвардии Эквестрии, а самостоятельное формирование. А работа у меня простая – психологическая проверка приходящих к нам новичков, ведение бумажек, разъезды по стране… В общем, секретарь на выезде».

– «И все?» – кажется, Бриз была даже немного разочарована. Наверняка ведь представляла меня в качестве предводителя вражеского сонма кровожадных головорезов, не иначе – «А драться тебя совсем-совсем не учили?».

– «Драться? Хмм… Нет, конечно! Ты посмотри на мой живот!» – несколько виновато улыбнулась я, наслаждаясь замешательством этой горе-шпионки – «Видела бы ты, как меня от самого обычного манекена гоняют! Не дают даже броню надеть, представляешь? Вот и приходится сидеть с этими бумажками. Подпиши то, да перепиши это… Скукота».

– «А что, в Кантерлоте на самом деле такие…».

– «Соя! Моя хотеть спать!» – фыркнула я, душераздирающе зевая и всем своим видом показывая, что не собираюсь больше отвечать на нескончаемые вопросы. Последние лучи догорающего солнца прошлись по иллюминаторам, и вскоре, вся громада гондолы погрузилась в тишину, нарушаемую лишь вибрацией и стуком паровых машин. Приподнявшись, я вновь выглянула в ближайший иллюминатор, но увидела лишь верхушки деревьев, пламенеющие в темноте. Вившийся под нами тракт полностью погрузился во тьму, скрывшую от моих глаз любое движение по дороге.

«Все-таки, наверняка кто-нибудь да путешествует, ведь пегасов с их летающими повозками тут нет» – решила я, устав вглядываться в проплывающую под нами темноту – «Наступает ночь, и путешественники наверняка зажгут на своих сбруях и фургонах фонарики, располагаясь на ночлег. Кто-то, наверное, продолжит свой путь, стремясь быстрее попасть в другие города и деревни, а то и денег сбережения ради, коротая тянущуюся ночь разглядыванием фургончиков и повозок, остановившихся на обочинах дороги. Честно говоря, довольно странно ложиться спать вот так, в ночном лесу, не опасаясь маньяков, хулиганья, насильников и террористов всех видов и мастей. Даже я… Ну да, признайся, Древний, что даже ты чувствуешь себя неуверенно без чего-то острого под подушкой! Или скажешь, что не так? Наверное, именно ради этого мы с тобой, раз за разом, подставляемся так глупо и безрассудно, но что поделать, если такова цена за покой, который мы храним для других».

Ритмичное пыхтение машин, дрожь корпуса и тихое сопение быстро уснувшей пегаски под боком, вскоре, сморили и меня. Дрожащий свет кристалла в лишенной плафона лампе начал постепенно расплываться в моих глазах, а его отблески, заигравшие на ресницах, напомнили мне о моем далеком, но ставшим таким родным и уютном домике в Понивилле, в моей памяти навечно остававшимся тем небольшим, заснеженным коттеджем, каким мы впервые увидели выделенный нам дом. Изморозь на окнах играла все ярче и ярче, пока не слилась в разноцветный калейдоскоп из мерцающих снежинок, бросившихся мне в глаза, и, засыпая, я ощутила лишь отголосок невнятной, смутной тревоги от мелькнувшей где-то на периферии моего зрения расплывчатой, невероятно быстрой тени.

Прячущейся. Наблюдающей. Выжидающей.

Утро выдалось достаточно бурным. Умывшись в одной из кают желтоватой водичкой и недовольно морща носы в сторону носившихся туда и сюда членов экипажа, мы поднялись на вторую палубу, где, в просторном помещении салона для экипажа, получили по большой миске горохового супа и бутерброду с помидорами и салатом. В отличие от Сои, не проникнувшейся уважением к полученной нами от кока вкуснятине, я быстро выхлебала свою порцию, и нимало не стесняясь, запустила язык в отодвинутую тарелку альбиноски, безо всякого аппетита обкусывающей свой бутерброд.

– «Эт что ж, все пегасы вот так вот лопают?» – ехидно поднял густую бровь рослый старикан, всем видом своим напоминавший мне флотского старшину. Поверх белой, плотной робы с длинными рукавами, на нем, как и на большинстве членов экипажа, красовались темные ногавки с нашитыми поверх них петлями с болтавшимися в них ключами, плоскогубцами и другими, крайне интересными инструментами, судя по искусанным ручкам, не минуты не лежащими без дела – «Да, теперь я верю комиссарам нашим – эдак мы и до Хуфгрунда не доберемся, без еды-то. Куда ж в вас столько лезет-то?».

– «Можно подумать, мы вас тут объели!» – насупилась Бриз, с удовольствием откладывая пожеванный бутерброд, за что сразу же удостоилась недовольного взгляда от всех, сидящих за столом – «Что-то вы, соратник, не то говорите!».

– «Объесть – не объели, но и работы вы тоже никакой не делаете» – с тщательно скрываемой издевкой произнес старикан, по длинной шее которого, раз за разом, прокатывались здоровенные желваки. Это огромный, героического размера бутерброд, состоящий из разрезанного пополам батона и начиненный помидорами, салатом и какой-то странной травой, от запаха которой у меня мгновенно начали слезиться глаза, проскакивал к нему в желудок, отчего речь жилистого пони стала звучать довольно невнятно – «Только едите да мелькаете тут повсюду, словно богачи эти, эквестрийские. Занялись бы стоящей работой – и почет был бы вам, и уважение, как ко всем соратникам».

– «Мы тут лишь гости» – я попыталась было сгладить неудачно начавшийся разговор, но глядя на кисло скривившиеся морды остальных матросов, быстро сообразила, что они явно не считают себя прогулочной яхтой – «Да и по штатному расписанию пегасам особой должности не назначено, как я полагаю… А зря, очень зря».

– «Да нууууу?!».

– «Агась!» – теперь была уже моя очередь скривиться в ехидной усмешке, выдергивая из так неосторожно маячившего перед моим носом конца бутерброда большую помидорину – «Ну вот представь что вдруг, внезапно, что-то происходит с нашим воздушным судном. Например, появляется течь в баллоне. Или баллонах».

Подрагивающий дирижабль тряхнуло сильнее, чем обычно. Звякнули ложки, и содержимое мисок качнулось от края к краю, едва не выплеснувшись на стол.

– «Такое ведь бывает сплошь и рядом, я полагаю – усталость металла, дефект в обшивке… Удар молнии» – убедившись, что тряска уменьшилась, хотя и не прошла до конца, я положила добычу на язык, демонстративно, резко сжав ее зубами так, что капельки сока брызнули мне на губы – «Хлоп. Огромная туша начинает медленно сжиматься, теряя драгоценный газ. Или быстро, ежели вообще не горит – такое ведь тоже бывает. А если та огромная емкость над нами наполнена водородом, то разница между теми, кто находится на борту, совершенно нивелируется, ведь тогда дирижабль сгорает буквально за одну-две минуты, и живым факелам, летящим к земле, абсолютно все равно, кто из них земнопони, а кто пегас или единорог…».

– «Заткнулась ты бы лучше, а?» – буркнул старшина, отложив свой бутерброд, когда очередной порыв ветра вновь тряхнул гондолу, заставив матросов схватить копытами свои миски, с тревогой озираясь по сторонам – «Не буди лихо, слышала?».

– «Ну, допустим, над нами много сотен кубических метров гелия, да?» – продолжила я свои рассуждения, краем глаза следя за мордами тихо звереющей команды. Рассказы об ужасах и усилившаяся вдруг тряска явно не способствовали созданию вокруг непринужденной и дружеской атмосферы, но я все-таки решила донести до них собственные мысли, и спокойно продолжала душеспасительную беседу – «И например, нам пришлось подняться выше, обходя какой-нибудь грозовой фронт…».

Мне показалось, или жидкость в наших стаканах клонилась в сторону, словно воздушный корабль начал неспешный подъем?

– «Чем выше мы поднимаемся, тем разреженнее становится атмосфера, и тем сложнее оболочке корпуса удерживать рвущийся наружу газ. Может возникнуть трещина или разрыв – небольшой вначале, совсем крохотный. Но свойство всякой ткани, пусть и усиленной тем или иным образом – растягиваться, расходиться под нагрузками, и вот трещинка увеличивается, расползается под напором шипящего, рвущегося из нее газа. Экипаж еще не в курсе, ведь откуда им знать, сидя в гондоле, что там происходит на самом верху этой громадной тыквы, правда?».

– «Да заткнись ты уже!» – не сдержавшись, рявкнул старик, грохнув копытом по столу, отчего кусачки, выскользнув из петли на его ногавке, со звоном улетели под стол – «Захлопни свою пасть, пятнистая дрянь!».

– «Дирижабль поднимается, поднимается… И вдруг – перестает подниматься. Дыра в обшивке травит газ, словно настоящий клапан, и потеряв подъемную силу, аппарат начинает снижаться – сначала неторопливо, затем все быстрее и быстрее…» – понизив голос, я в упор уставилась в налившиеся кровью глаза старшины, с садистским сладострастием доводя свою мысль до конца – «Естественно, экипаж делает все, что в его силах, но в этот момент уже неважно, что он предпримет – сложно что-то сделать, летая от стены к стене, ведь свистящий фонтан гелия начинает крутить корпус и гондолу, по спирали, отправляя их вниз, в грозовой шторм. Или на вершины деревьев. Или в морские волны – не суть. Но больше об этом дирижабле уже никто и ничего не услышит».

Что ж, я добилась того, чего хотела – грохнув копытом, жилистый старшина вылетел из-за стола и в два прыжка оказался рядом со мной, занося копыто для хлесткого удара… Но реальность часто оказывается куда как менее прозаичной. Скатившись с лавки, я оказалась под самым брюхом взбешенного матроса, и уже через секунду уронила на пол тяжелое, костистое тело, влупив этому телу по задним ногам.

– «Хэть!» – крякнул старшой, похоже, прикусивший в падении язык. Недолго думая, я оказалась на его спине, немилосердно выкручивая завернутую назад ногу, после чего, бросив грозный взгляд на повскакивавшую команду, демонстративно повозилась на его спине, устраиваясь поудобнее – «Пусти… Мерзавка…».

– «А представь, что в команде, вдруг, затесались пегасы» – согласно старинной флотской традиции, прерывать проповедь было нельзя. «Плохая примета», как считали древние люди, и я не собиралась отступать от этого правила ни на шаг – «Ну, вдруг. Случайно. Они могли бы проверить обшивку, облетев эту сраную тыкву, а если что – и залатать прямо в полете, дождавшись снижения воздушного судна. А уж если объявлена эвакуация – пегас вообще становится тебе дороже брата и друга, ведь это он будет тем, кто сможет тащить наполненную экипажем тележку или лодку, на которую установлен зачарованный единорогами талисман. Об этом ты не думал, знаток флотской кухни?!».

– «Аггггггрррррр!» – зарычал, кусая усы, земнопони, когда я, словно шутя, слегка потянула его за ногу, на секунду, наслаждаясь полузабытым ощущением того напряжения, с которым головка кости дрожит в объятьях удерживающей ее суставной капсулы, уже расходящейся, уже разжимающей свои тиски… Тряхнув головой, я прикусила язык и слегка ослабила захват, мысленно отругав себя за то, что поддалась этому соблазну, вряд ли бывшему моей второй натурой. Хотя что-то подобное уже было, не правда ли?

«Та-ак, это ты, малыш? Опять развлекаешься, заставляя мамку звереть? В кого ж ты такой уродишься, а? Неужели в тихоню Графита?».

– «Как-нибудь подумай» – светским тоном посоветовала я. Подержав еще немного попавшую в мой захват конечность, я отпустила ногу земнопони, после чего резко скатилась с его спины, оказываясь в недосягаемости для его копыт. Что ж, отрадно было чувствовать, что я еще не совсем растеряла навыки казарменных драк.

– «Где это ты так… Ухххх… Настрополилась?» – негодующе потряс головой усатый пони, с трудом поднимаясь с пола и разминая пострадавшее плечо. Признаться, я не совсем поняла последнего слова – странное, так не похожее на остальные, оно могло означать что угодно, в том числе, и обвинение в распитии чего-то запрещенного, но думаю, я правильно угадала его истинное значение, и постаралась не разочаровать подошедшего ко мне усача.

– «А ты думал, старшина, звание тысячника дается лишь за пятнистую шкуру или красивые глаза?» – иронично приподняв бровь, я постаралась, чтобы мой вопрос звучал как шутка, но все-таки напряглась, когда подошедший ко мне пони остановился буквально в миллиметре от моего носа. Однако мои опасения так и остались опасениями – услышав произнесенную мной фразу, рослый старикан кхекнул, хмыкнул, и тотчас же отступил назад, как-то по-новому разглядывая мою фигурку, уже приготовившуюся к продолжению разудалой драки. Конечно, извиняться ни он, ни я не собирались, но судя по смущенному кхеканью и покачиванию головой, он все понял и принял как должное итог нашей стычки. Что ж, это было хорошо – нечасто среди представителей разных родов войск, встречавшихся в одной казарме, в одном баре или на одном плацу, попадались столь отходчивые пони, ведь по старинной традиции, имевшей хождения даже среди этих мирных лошадок, столкновение двух табунов, традиционно, заканчивалось спором а затем – либо соревнованиями, либо мордобоем. Либо соревнованиями с последующим мордобоем, поскольку даже мирные, на первый взгляд, кобылы, ну никак не могли пройти мимо незнакомки, занявшей соседнюю койку или тренирующейся рядом с ними, чтобы не пощупать ее на прочность. Быть может, этому способствовал сам уклад, весь армейский быт, а может – это было что-то врожденное, до поры прячущееся глубоко внутри спокойных и миролюбивых внешне пони, но даже развеселые сходки обычных погодных патрулей, проходившие на нижних уровнях громадной облачной столицы крылатого народа, редко когда обходились лишь хуфврестлингом[2] или наматыванием кругов «на скорость», традиционно, заканчиваясь потасовками, после которых участники мирились и братались уже в зарешеченных комнатках местного гвардейского патруля. Что ж, думаю, тут нас ждало бы более изощренное наказание, ведь гондола дирижабля – не обычное судно, и отдельного карцера тут нет. Хотя придумать можно было многое, например – запереть обоих буянов в «канатном ящике» – крохотной каморке, где на обычных судах хранились канаты. Да много ли еще чего… Но в этот раз все обошлось, и смерив друг друга взглядами, мы разошлись, чтобы…

– «А ну, СМИРРРРРНА!» – рявкнуло откуда-то сзади.

«Да чтоб тебя!».

Быстро побросав миски, присутствующий в каюте экипаж вытянулся перед влетевшим в помещение старпомом, из-за спины которого выглядывала взъерошенная голова Бриз. Похоже, что моя хорошая знакомая, воспользовавшись суматохой, ускользнула из салона и отправилась прямиком на мостик. Вряд ли ее пустили туда сразу – не то это место, куда может попасть любой желающий, однако ей все же это удалось, и теперь мне предстояло ощутить на себе всю глубину неудовольствия офицерского состава дирижабля.

«Ну, спасибо! Хреновы новички!».

– «Ну и что тут происходить?! Что, опять драка?!» – влетевший в салон помощник капитана был взъерошен не меньше Сои, что почему-то навело меня на довольно странные, совсем не приличествующие моменту мысли, и едва не снес меня с ног, зацепив болтавшейся на его плече здоровенной, украшенной внушительными цепями книгой. Пошатнувшись, я едва не растянулась на полу, и только вовремя подставленный бок старшины не позволил случиться конфузу – «Да что же это такое?! Это не экипаж, а самое настоящее сборище бузотеров!».

– «Ничего особенного не произошло, соратник старший помощник капитана» – высунулась вперед я, решив не прятаться за чужими спинами – «Поговорили, обсудили возможности современных дирижа…».

– «А вам бы вообще следовало помолчать, соратница!» – обернувшись, рявкнул старпом. От его резкого движения книга резко взметнулась и вновь просвистела в миллиметрах от моего носа, заставив осечься и быстро спрятаться в общий строй – «Нашли тут прогулочную яхту! Ну, ничего! Я еще налажу тут службу! Все по струнке у меня ходить будете, как по рельсам бегать!».

«Хммм, интересно тут дела обстоят» – думала я, слушая выступающего старпома и вместе с остальными, стараясь придать себе как можно более виноватый вид – «Кажется, его сюда недавно перевели?». Что ж, каждый офицер, попадающий на новое место, которое он считает далеко не последней остановкой в своей карьере, старается выслужиться, наладив то и исправив это. Совсем не глупый подход, хотя при постоянной ротации кадров может превратиться в чехарду, когда уставший от постоянной нервотрепки состав уже и не знает, чего ждать от нового назначенца. Хотя само превращение подчиненных в этот самый состав, экипаж или подразделение – тоже не самая тривиальная задача, поэтому я вполне спокойно отнеслась к заслуженной, в общем-то, выволочке, не слишком внимательно слушая стандартные для любой казармы вопли начальства, поглядывая на иллюминаторы, свет которых внезапно притух, став гораздо тусклее, чем положено было бы ему быть в такое солнечное, летнее утро.

– « Только тяжелым трудом и дисцип…».

– «ВСЕМУ ЭКИПАЖУ – ПО МЕСТАМ!» – внезапно, как гром среди ясного неба, висящая в центре потолка латунная труба, снабженная забавным раструбом, делающим ее похожей на дуло древнего мушкетона, разразилась громовым ревом капитанского голоса – «СТАРПОМ – СРОЧНО НА МОСТИК! ПРИБЛИЖАЕТСЯ ШТОРМ!».

– «Ааааа, что б тебя разорвало да вспучило!» – гаркнул старшина, кидая на меня выразительный взгляд. Встопорщив усы, он выскочил на середину зала и начал подгонять остальных, хрипло покрикивая на недостаточно быстро шевеливших ногами – «Накаркала, бестолочь пятнистая! По местам, по местам живее! Что тянемся, как коровы?!».

На мой взгляд, экипаж дирижабля двигался достаточно быстро, однако, это не помешало недовольному старику грозно орать, глядя на лихорадочно грохочущих копытами подчиненных, разбегавшихся по своим постам. На мостик, естественно, нас не пустили – стоявший возле какой-то консоли офицер быстро спровадил нас вниз, сопроводив столь выразительным взглядом, что нам оставалось лишь поджать хвосты и тихонько ретироваться вниз, стараясь не разбить носы о кидающиеся на нас стены и пол, а так же – не попасться под ноги пробегавшим членам экипажа. Почему я не стала вести себя как «настоящий офицер»? Почему не потребовала к себе уважения, почему не пробралась на мостик? Сложно сказать. Наверное, все потому, что я была не совсем «настоящим» офицером, или, по крайней мере, таковой себя не считала, в душе, оставаясь все той же испуганной кобылкой, вынырнувшей когда-то из безымянной лесной реки, а может потому, что я все-таки была немного умнее, чем сама о себе думала, и не стала влезать в дела, в которых я ничего не понимала, хотя и являлась пегасом.

«Ну, вот скажите на милость – зачем мне пытаться строить из себя матерую воздухоплавательницу?» – рассуждала я сама с собой, устраиваясь в каком-то закутке на нижней палубе гондолы. Где-то недалеко, за парой переборок, мирно стучали машины, вторя вздрагивавшему под нашими ногами полу, ветер противно выл за большой, овальной дверью, неприятно поддувая мне в спину ледяной, кусачей струйкой, а дирижабль, повинуясь своему рулевому, упрямо карабкался наверх, похоже, пытаясь обойти сгустившиеся на горизонте тучи. Испуганная Соя прижалась ко мне своим полноватым телом, горячим, словно топка – я заметила, что она легко замерзала и так же легко раскалялась, словно небольшой автономный конвектор на ножках, и теперь, забавно вздрагивала при каждом протяжном скрипе, каждой вспышке молний, озарявших приютивший нас коридор – «Зачем мне мешать тем, кто лучше меня знает, как управлять этим летающим аппаратом? Потешить самолюбие? Ну уж нет, не на таких напали! Может, я и дура, может, мой живот и заменяет мне мозги, но с инстинктом самосохранения у меня пока что все в порядке, ведь я оказалась не настолько тупой, чтобы вернуться на наше прежнее место. Оказаться в замкнутом коридоре, среди незакрепленных мешков с углем? Спасибо, я лучше пережду эту болтанку прямо вот тут, рядом с этой славной дверью, которую, в случае чего, можно будет тихо-тихо открыть, выпрыгивая из падающего дирижабля. Доверие-доверием, но это испытательный полет, и всякое может про…».

– «Ай! Мамочки!» – заорала Бриз, когда особенно сильный толчок подбросил нас едва ли не до потолка. Ветер крепчал, и изо всех сил пытался развернуть огромную тушу дирижабля, заставляя его скрипеть и стонать, раскачиваясь в бурных потоках холодного ветра – «Мы упадем! Мы непременно упадем, слышишь?!».

– «Сомневаюсь, если только не прекратишь ор… Блин!».

– «Аааай!».

– «Так, давай лучше успокоимся!» – попросила я вцепившуюся в меня пегаску. Ветер уже не шипел, а завывал, словно оголодавшая мантикора, и признаюсь, мне самой стало настолько неуютно, что лишь присутствие за моей спиной стальной двери придавало мне спокойствия и старательно демонстрируемой на публику выдержки. Хотя с этой самой публикой тут были определенные проблемы…

– «А хочешь, я тебе спою?».

– «Ты умеешь пе… Ай!».

– «Умею. Немного» – дрожащими губами улыбнулась я. Гондолу подбрасывало в воздухе как банку консервов, которую глупый мальчишка, когда-то, гнал перед собой ударами ноги, и иногда мне начинало казаться, что мы уже оторвались от рванувшейся ввысь туши дирижабля и, крутясь, падаем на землю. Закрыв глаза, я постаралась отстраниться от всего – от тряски и рывков гондолы, от всхлипываний и писка трясущейся в моих объятьях пегаски, оказавшейся той еще трусихой, от грохочущих порывов ветра, долбившихся в казавшуюся мне такой надежной дверь, и начала напевать – сначала негромко.

I wandered down the pathway, through the misty moor,

Like I knew he did a thousand times before.

Voices seem to echo "Come talk with me a while,

Just around the corner, just another mile...".

I had heard the stories, her legend served her well,

A mystic's myth or fable, truth or fairy tale.

A raggle taggle gypsy , with a toothless smile,

Said "Sit with me my darling, let's talk a little while...".

And the road goes on, seeming ever longer on the Way to Mandalay.

And the road goes on, forever will I wander on the Way to Mandalay.

На этот раз, не было ни профессионального оркестра, ни даже удачно подвернувшихся музыкантов – лишь шум ветра, да ритмичный стук паровых машин, с помощью двух огромных колес и системы тяг, преобразовывающих свое пыхтение во вращение лакированных, деревянных лопастей.

The mile went on forever, the minutes turned to days,

Could I have been misguided by the mystic's ways?

The moment lasts forever, at least it does for me,

Caught between what happened and what could never be...

Всхлипывания пегаски стали тише – успокоившись, она вслушивалась в напеваемые мной слова, и кажется, даже завывания ветра стали немного тише, превратившись в негромкое подпевание звучащим в качающейся гондоле словам.

And the road goes on, seeming ever longer on the Way to Mandalay.

And the road goes on, forever will I wander on the Way to Mandalay.

Быть может, это было лишь предчувствие, но по какой-то странной причине эти слова, успокоившие, наконец, перепуганную Сою, поселили во мне странное, и очень недоброе предчувствие приближающегося конца. Или это была странная мелодия, выводимая всем корпусом, всем существом гондолы, болтающейся под брюхом оранжевого монстра? Я не знала ответа на этот вопрос, и негромко, как и в начале, вторила утихающим порывам ветра, трясущего попавшую в их призрачные лапы игрушку.

And the road goes on, seeming ever longer on the Way to Mandalay.

And the road goes on, forever will I wander on the Way to Mandalay.

– «Кхем. Говорит капитан» – внезапно, раздался где-то у меня над ухом хриплый голос Зуба. Вздрогнув, мы с Соей отлипли друг от друга и синхронно шарахнулись к стене, с недоумением глядя на латунный раструб переговорной трубы, покашливающий над моим ухом. Толстая резиновая пробка, затыкавшая ее глотку, сиротливо покачивалась на тонкой цепочке, и ее негромкое звяканье напомнило мне отзвуки той мелодии, что пел мне воздушный корабль, прорываясь сквозь молнии и шторм – «Мы прорвались. Шторм отступает».

«О нет! Так, спокойнее, Скраппи, спокойнее! Пробка вылетела только что, когда капитан открыл переговорную трубу со своей стороны. Разница давлений, то да се… Ну, ты же знаешь, как это бывает!».

– «И… Кхем… Спасибо нашей гостье за ободряющую песню. Это было… Кхем… Необычно».

«Да что б вас всех!».

В Новерии прибытие дирижабля восприняли если не восторженно, то явно довольно дружелюбно, не преминув облегчить его судовую кассу на известное количество золотых монет, отданных за выделенный с паровозного склада уголь. Помощник капитана, впрочем, тоже оказался не промах, и с неодобрительным ворчанием забраковав подвезенную к покачивающейся у земли гондоле антрацитовую гору хрустких камней, лично отправился отбирать для своих машин потребной тонкости уголь. Я мало что понимала во всех этих колесах, червячных передачах и перегретом пару, поэтому, дружелюбно попрощавшись с отсалютовавшим нам фуражкой капитаном, направилась прямиком в казарму квартировавшего в городке отряда гвардейцев, стараясь не краснеть от воспоминаний о последней части путешествия. Распевающая песенки Первая Ученица – ну надо же было так опозориться!

Начинать исследование этого места с общения с гвардейцами имело свой резон – наверняка виденное мной место охраняется, или вообще, намертво запечатано, поэтому я решила не своевольничать и действовать, для начала, сугубо официально, обратившись к местным представителям власти. Почему не к мэру или старосте, или кто еще у них тут мог стоять во главе этого городка? Да потому что интересующий меня вопрос никак не касался гражданских пони, и я сильно сомневалась, что оставшийся руководить осмотром и изучением бункера Графит, был настолько любезен, что сообщил о своих находках кому-нибудь из местных. Кстати, я так и не поинтересовалась тогда, год назад, были ли среди спасенных нами пони представители местной власти… Что ж, думаю, ответ на этот вопрос я могла бы получить очень и очень быстро, если бы хотела.

Но почему-то, хотелось не очень.

А все-таки Новерия была интересна. Самобытна. Просто мила. Державшаяся рядом Соя Бриз то и дело вскрикивала от удивления, вертя во все стороны головой. Не знаю, чему она удивлялась в этом симпатичном, но все-таки, весьма захолустном городишке, размерами бывшим едва ли в половину Понивилля – конечно, вид высоких, трехэтажных домов, сжатых в тугой пучок невысокой каменной стеной, был довольно приятен глазу, но не настолько же, чтобы каждый раз радостно дергать меня за крыло при виде очередного «пряничного» домика или кадушки с водой, стоящей под водосточной трубой, в глубине которой добродушно квакала пара забавных лягушек, томно прикрывших глаза в своем прохладном убежище. Она напоминала мне горожанина, впервые оказавшегося в деревне и приходящего в неописуемый восторг от всего нового, встреченного на пути, и вскоре, мне даже пришлось унимать разошедшуюся пегаску, чтобы не чувствовать себя еще глупее, чем я есть.

«Не вспоминай, хорошо? В конце концов, всем понравилось, хотя в будущем, нужно дополнить свой список неотложных мероприятий пунктом, призывающим остерегаться притаившихся неподалеку переговорных труб».

– «Погоди, пока прибудем в Кантерлот» – добродушно хмыкнула я в ответ на очередной восторженный вскрик подруги. Оставшись без завтрака, я решила остановиться и перекусить в какой-нибудь кафешке, но как назло, на пути не попадалось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало место, готовое накормить двух голодных кобыл, и это стремительно портило мне настроение. Наконец, не утерпев, я купила в одной из домашних лавочек целый пакет больших, свежих пончиков, и на пару с Соей принялась за еду, пачкая губы в маслянистом, сладчайшем великолепии воздушного теста и разноцветной сахарной пудры. Конечно, одного пакетика оказалось мало, и мы вернулись за добавкой, жалобным видом и бурчанием голодных животов сбив цену с десяти до вполне справедливых трех битов. Похоже, местные уже прослышали о прибытии «туристов», и решили немного укрепить свое финансовое благополучие, но заначка, без которой я теперь могла уверенно себя чувствовать лишь в границах Понивилля, за что получила от милого так раздражавшее меня, «домашнее» прозвище Хомячок, была отнюдь не безграничной, поэтому я продемонстрировала чудеса прижимистости и самоконтроля, проходя мимо бочонков, бочоночков и просто запечатанных кружек с сидром, выставленных в передвижной лавке продавца напитков. В отличие от меня, местные явно не пренебрегали ее товаром, и, обмахиваясь хвостами от жары, нет-нет, да и подходили к деревянной тележке, покупая одну или несколько деревянных кружек, плотно прикрытых глиняной пробкой. Сдав десяток обратно, можно было получить одну порцию какого-то сладкого напитка бесплатно, чем явно пользовались шаловливые жеребята, обегавшие весь городок в поисках собственности флегматичной ослицы, дымящей своей трубкой возле тележки, и ведущей строгий учет возвращенным кружкам, отправлявшимся в стоявшую рядом с тележкой повозку, из которой доносились какие-то странные, никогда не слышанные мной, унылые напевы, да плеск воды.

Похоже, это было семейное предприятие, но отчего-то, я не рискнула подойти к столь необычной парочке, даже несмотря на призывное помахивание хвостом и продемонстрированную мне ослицей желтоватую от самосада[3] улыбку – стоявшая на улице жара совсем не располагала к распитию лимонада, да и оказаться в темном бункере поздней ночью тоже как-то не улыбалось, поэтому я тактично помахала в ответ, и уволокла за собой сопротивлявшуюся Бриз, едва ли не до детской истерики мечтавшую познакомиться с этими редкими, даже для коренных эквестрийцев, представителями немногочисленного кочевого племени. Торговцы, менялы, старьевщики, лудильщики[4] и распространители слухов – они редко оседали где-нибудь, предпочитая вести жизнь вечных скитальцев, флегматично влачащих собственные повозки-дома по дорогам огромной страны. В отместку, расстроенная пегаска долго ныла у меня над ухом, обвиняя в черствости, беспринципности, скаредности и, в конце концов, дошла до того, что обвинила меня, ни много ни мало, в похищении себя из благоустроенного пансионата. Сложно сказать, что заставило ее прийти к такому выводу – мое нежелание устраивать ей экскурсии по городку, упоминание Кантерлота или же посещение местной общественной уборной, как и в большинстве городов страны, представлявшей собой отдельно стоящие будки с грубо намалеванными на них литерами «S» и «М». Это заведение явно сбило с нее романтический настрой, и быстро протрезвевшая кобыла попыталась было продолжить терзать мои нервы нытьем, но я не собиралась позволять портить мне настроение или проверять на прочность свои нервы.

– «Слушай, а может, тебе вернуться домой?» – наконец, не выдержала я, останавливаясь и резко поворачиваясь к розоватой кобыле, без малейшего колебания встречаясь взглядом с ее кроваво-красными глазами альбиноса – «Вокзал вон в той стороне, не заблудишься, денег на билет я тебе дам – не маленькая, расплатиться сумеешь. И избавишься от всего этого кошмара. Можешь даже сказать, что это я тебя «похитила», силком заставила и прочую ерунду – думаю, тебе поверят, раз никто не сможет опровергнуть твои слова. Вот, держи и катись уже в интернат – там есть горячая вода, фаянсовые сортиры и все, что тебе только нужно! Удачи!».

– «Эй, ты что – так вот меня тут и бросаешь?» – опешила Бриз, сообразившая, что зарвавшись, она наконец-то вывела меня из себя – «А как же я тут одна буду-то?».

– «А меня это волнует?» – холодно процедила я, нехотя поворачивая голову в ее сторону. Похоже, заигравшаяся в шпионку кобыла перешла, наконец, ту грань, когда из товарки и сообщницы по побегу, она начала превращаться в обузу, и теперь мне было очень интересно, как же она станет выкручиваться из создавшегося положения. Тащить с собой груз в виде вечно ноющей туристки совершенно не входило в мои планы, а то, что эту линию поведения она выбрала для себя осознанно, никак не умаляло в моих глазах ее вины, поэтому я решила раз и навсегда поставить ее на место – «Ты просила взять тебя с собой? Я выполнила свое обещание. Я вывела тебя из города, из которого, как тебе казалось, хода нет. Но что дальше? Я что, так и буду терпеть твое нытье, перемены настроения… «Эти дни», в конце концов? Я что, похожа на твоего кольтфренда, мать твою за вымя?!».

– «Про… Прости…» – пролепетала Соя, явно ошарашенная и напуганная моим напором и довольно-таки злобным, «легатским» рыком, пугавшим даже новобранцев-новичков – «Я просто… Прости, я была полной дурой!».

– «Это я вижу и без тебя!» – рубанула я в ответ, не собираясь давать ей отмазаться от меня формальными извинениями. Что ж, посмотрим, насколько серьезное задание ей было поручено, и как далеко она готова зайти – «И что? Вот так вот просто «прости»? Думаешь, я собираюсь каждый раз это выслушивать? Давай договоримся сразу, подруга – ты делаешь то, что говорю я. И точка. Идешь туда, куда я скажу, спишь, ешь и срешь там, где я скажу, в конце концов, трахаешься лишь с тем, с кем я разрешу! Это понятно?».

– «Но…».

– «Это «но» находится во-он там, на окраине города, где поднимается дым. Там как раз раскочегаривают паровоз, пыхтящий в сторону этого самого «но», и ты прекрасно доберешься туда и без моей помощи. Кстати, некоторые пегасы, озорничая, путешествуют на поездах бесплатно, в полете опускаясь на крышу багажного вагона, и прекрасно добираются до места задарма. Можешь попробовать – уверяю, это неплохое приключение… Летом, по крайней мере».

– «Нет-нет, я хочу…».

– «А если хочешь – то заткнешь свой замечательный рот и перестанешь доводить меня своим нытьем! Думаешь, мне очень легко разрываться между своими должностными обязанностями, вашими сталлионградскими проблемами и материнским долгом? Да по заверению сводной сестры я уже должна была пять раз родить и сидеть дома, цацкаясь с жеребенком, а не раскатывать тут по вашим интернатам, выслушивая бредни придурковатых ученых, помешанных на магии, вуду и зомби, чтоб вас всех распи…».

– «Скраппи, пожалуйста, не кричи!» – приблизившись ко мне, испуганно зашептала альбиноска. Взяв мою сопящую мордочку копытами, она начала зачем-то дуть мне в глаза и ноздри, словно таким вот экстравагантным образом пытаясь меня успокоить. Забавно, но это принесло свои плоды, и злобный грохот в голове постепенно утих. Теперь заигралась уже я, и накрутив сама себя, взбесилась, с трудом удержав себя от того, чтобы наговорить доверившейся мне пони много лишнего – «Я все поняла. Прости меня, прости! Я просто никогда не была в таких местах, и очень хотела его посмотреть. Обещаю, я теперь буду во всем тебя слушаться!».

– «Обещаешь?» – все еще сжимая зубы, с подозрением откликнулась я.

– «Обещаю!» – мелко-мелко закивала она – «Даже… Ну… Это самое… Если прикажешь…».

«Ага, «если прикажешь»! Да ты бы на глаза свои посмотрела, подруга – они у тебя жеребца так и просят!» – думала я, бредя в сторону северной стены, где, по заверениям местных, квартировала расположенная тут гвардейская сотня – «Да и вряд ли ты выполнишь этот приказ. Похоже, следить тебе за мной поручили достаточно строго, раз ты с легкостью согласилась на такое. Не всякая оголодавшая шаловливка согласилась бы на это условие, а уж тем более, столь консервативные пони, как сталлионградцы. Удивительно, как этому четырехногому народцу, расхаживающему голышом, удалось пройти по этой тонкой тропинке между ханжеством и распутством, не скатываясь во вседозволенность или излишнюю закрытость, однако предел есть всему. Ох, надеюсь, тебя не запугали или не пригрозили чем-нибудь нехорошим – знаю я таких, готовым пройти по головам ради достижения своих «великих» целей. Великие, они, конечно, лишь в их же головах, но вот страдания, которые во имя этих идей такие вот деятели причиняют окружающим, вполне даже реальны. Что ж, если ты позволишь, то я постараюсь выдернуть тебя из этого интерната – например, попросив для себя представителя Сталлионграда, для координации усилий по охране столь удобно расположенной, северной железной дороги или сношений с комиссариатом. Вариантов полно, а матерые бюрократы способны придумать еще больше… Но только если то, что ты мне сказала, на самом деле является правдой. Я даже не сержусь на тебя – в конце концов, я полезла сюда, уже чуя ловушку, но при этом надеясь, что мое звание и связи сыграют для меня роль эдакой «охранной грамоты», и похоже, оказалась права, поэтому я и не вижу смысла в том, чтобы злиться на то, что ты оказалась предательницей или шпионкой, или кем ты там еще видишь себя в своем воображении. Я не сержусь, хотя мне немного обидно. Да, наверное, всего лишь обидно. Что ж поделать, раз такова цена…».

– «Кажется, это оно».

– «Ты думаешь?» – скептически отозвалась Бриз. Всю дорогу до казармы она шла очень тихо, стараясь не потревожить моих раздумий даже неосторожным движением копыта, что, конечно, привело к еще большему шуму, с которым альбиноска то и дело оступалась и пару раз даже шумно упала, захлопав крыльями, словно подброшенная в воздух курица. Остановившись рядом со мной, она скептически разглядывала грубое, двухэтажное здание из серого камня, недружелюбно блестевшее на нас прямоугольниками заколоченных изнутри окон. Покосившаяся дверь казалась оторванной от чьего-то забора калиткой, облупившейся краской и посеревшими от времени досками страдальчески взирая на узкую улочку, заставленную пришедшими в негодность телегами, поленницами дров и треснувшими бочками, поныне радующими прохожих запахом скисшей капусты – «Крылышки, мне кажется, тут уже давно никто не живет. Это же не лагерь, а трущобы какие-то!».

– «То-то и оно. И в этих трущобах, совсем недавно, шаталось множество пони, обутых в накопытники» – хмыкнула я, глядя на плешивую мостовую. Булыжники на ней присутствовали лишь местами, и на влажной земле красиво отпечаталось множество следов стальной обувки, щеголять которой обычно доводилось лишь гвардейцам да легионерам, в то время как остальные пони предпочитали использовать, в случае необходимости, обычные подковы – «Вон, видишь сколько их? И похоже, они уходили отсюда, если глаза меня не подводят. Паники нет, никто не прячется – возможно, это обычный патруль? В общем, давай зайдем и посмотрим своими глазами».

– «Эээээ… Ты первая, ладно?».

– «Да без проблем!» – хмыкнула я. Для порядка ударив пару раз копытом о косяк, показавшийся мне более крепким, чем столь жалко выглядящая дверь, я вошла в большое помещение, оказавшееся караулкой.

– «Well hello, I… I mean, halt! Who goes there?!».

– «Well said, Crunchy Halm. Really brave and impressive!» – похоже, сидящая за столиком, белоснежная кобыла со светло-голубой звездой капрала на броне была совсем не впечатлена быстротой реакции своего подчиненного, впрочем, несколько смазанной невнятным бормотанием, с которым молодой жеребчик попытался поприветствовать заглянувших в казармы кобылок – «Try it again and I do belie, you’ll scare a pigeon or two!»

– «Sorry, ma'am… I… I mean, corporal, ma'am!».

– «Corporal» – Я отрывисто кивнула головой, ударив себя копытом по груди, и дождавшись ответного приветствия в виде протянутой вперед передней ноги (ох, сколько я ржала в свое время над этим архаичным приветствием, до боли напоминавшим римский салют!) – «Scrappy Rug, Princess Luna’s Top Student…».

– «And Legat… Legato…» – вскочив, кобыла вытянулась по струнке, чем немало удивила осторожно выглядывавшую из-за меня Сою, и теперь, мучительно пыталась вспомнить, как же именно звучит мое звание, аналога или хотя бы удобоваримого перевода которому мы так и не смогли отыскать – «Legati… Glad to welcome you in Noveria, ma’am!».

– «Just Legatus» – примиряюще кивнула я, не заставляя капрала ломать голову и язык непонятным для нее словом – «What is your duty here, corpora… Капрал?».

– «Охрана границы, Легат!» – быстро ответила кобыла, почему-то при этом весьма насторожившись – «Охрана приграничья и железной дороги, обеспечение безопасности мирных пони и следование приказам, Легат, мэм!».

– «Без чинов, капрал. И это все, что вам поручено?».

– «О большем говорить я не уполномочена. Уверена, что лейтенант Пайк сможет ввести вас в курс дела… Если, конечно, вы уполномочены знать о такого рода делах».

– «Хорошо, я дождусь лейтенанта» – препираться не имело смысла, поэтому я присела на ближайший, скрипучий стул, обозревая обшарпанные стены, некогда покрытые какой-то веселенькой краской, но неспособные противостоять натиску такого могучего врага, как время. Выглядывавшие из-под лохмотьев краски доски недобро серели, постепенно осыпаясь от времени и поедавшего их грибка, низкий дощатый потолок, казалось, готовился раздавить непрошенных гостей – эта караулка до слез напоминала помещение какого-то заштатного гарнизона, не видевшего проверяющих или ремонта со дня своего сотворения, и, похоже, направленные сюда пони не видели особенного смысла в том, чтобы ремонтировать или хотя бы приводить ее в порядок, что могло означать только одно…

– «М-мы всего лишь дальний гарнизон, мэм» – правильно истолковала мои мысли кобыла, перехватив мой блуждающий взгляд – «И средств в последнее время выделялось куда как мало, а посылаемые сюда… Ну, вы же понимаете, правда?».

– «Безусловно. Дальний гарнизон в самом подхвостье мира, сосланные сюда за драки или пьянку офицеры, совершившие серьезный проступок рядовые – кому тут убираться или следить за архитектурными памятниками, если таковые есть?» – кивнула я головой, бросив взгляд на дальнюю дверь, за которой, судя по тяжелому запаху тлена, сушилась какая-то шерстяная одежда, радостно пожираемая молью и червяками – «Но я слышала, что они собирались как-то укрепить этот городок после того нападения?».

– «Собирались» – горестно вздохнула капрал, от расстройства, даже забыв поименовать меня по званию, или добавить извечное «мэ-эм», и, поставив голову на стоявший перед ней шлем, уткнула тоскливый взгляд в заколоченные изнутри окна – «Даже новое здание казарм начали строить. Но потом какая-то шишка наверху решила, что старое здание тоже очень даже неплохо выглядит, и с тех пор все замерло. Участок размечен, фундамент заложен, на все рапорта приходит один и тот же ответ – «В данный момент возведение нового здания признано бесперспективным». Вот и ютимся тут, как… Простите, мэм».

– «Разберусь» – буркнула я, покачивая головой и с интересом наблюдая за Соей, старающейся отыскать наиболее целую и наименее грязную скамеечку или коврик, чтобы положить на них свой круп – «А тот объект, который обнесли грифоны? Что с этим подземельем?».

– «Я не могу говорить об этом, мэм» – вновь насторожилась кобыла – «Меня перевели сюда всего лишь полгода назад. А почему вы уже несколько раз его упомянули?»

– «Потому что мы освобождали этот городок» – терпеливо объяснила я. После перекусона, да по эдакой жаре, идти куда-либо совершенно не хотелось, и я была готова мириться с горьким запахом преющей овчины, лишь бы только не вылезать на улицу, под жаркие солнечные лучи и слепней, стаями слетавшихся из окрестных лесов на запах потеющих пони – «И мы нашли этот объект. Насколько я помню, Ночная Стража вдоволь полазила по нему, хотя мне довелось побывать лишь на верхнем уровне, поэтому я прилетела сюда для того, чтобы продолжить знакомство с этим удивительным местом».

– «Нам поручена охрана какого-то места, чуть выше города, на холме» – с неохотой откликнулась капрал, явно не желая продолжать этот неприятный для нее разговор – «Но вы же понимаете, мэм, что я не имею права вести разговор о…».

– «Ну и не нужно!» – я подняла копыта в примиряющем жесте, подмигнув безмолвно таращившемуся на меня рядовому, в широко открытый рот которого явно влезла бы не только муха, но и целый пегас – «Можно подумать, я выпытываю у вас какую-то тайну…».

– «Капрал Гвардии Эквестрии Флай Тумор, Легат!».

– «Рада знакомству, капрал Флай, и, как я уже говорила – давайте пока обойдемся без чинов».

– «Так точно, мэм!».

– «Уже хорошо» – тяжело вздохнула я, начиная понемногу уставать от общения с этой кобылой. Несмотря на показное рвение, я явно видела в ней прожженную служаку, хорошо понявшую службу и приспособившуюся к ней, и в том числе – к самым разным командирам, благодаря хорошо подвешенному языку и знанию устава легко ускользавшую из простеньких ловушек начальства. За что ее сослали в этот медвежий угол – меня не интересовало, голова об этом должна была болеть у Вайт Шилда и его подчиненных, но то, что этот город, находившийся в самой северной точке страны, да еще и на каких-то раскопках древней цивилизации, оказался абсолютно, даже как-то демонстративно не укреплен, было выше моего понимания. Неужели вышестоящие офицеры не понимают, что имея желание, клювокрылые кошки оглоушат это место снова, да так, что никто и знать ничего не будет? Или же наоборот, знают слишком хорошо, и предпочли не рисковать большим гарнизоном, отрезать который от всей страны довольно просто – например, вызвав обвал в горах, по которым проходит железнодорожная ветка? Но тогда возникает вопрос – а что же сделали с бункером, в который так рвались диверсанты грифонов? Неужели его затопили или засыпали песком? Сомнения роились в моей голове, всплывая на поверхности сознания солнечными зайчиками, как и они, взблескивая в моей голове – и вновь пропадая в тенях неуверенности и догадок. Время тянулось липкой патокой, неспешно ползя, словно капля пота, пробирающаяся между шерстинок, и ощущаемая лишь по движению пригибающихся под ее тяжестью волосков. Сидящая напротив капрал не мешала моим раздумьям и кажется, тоже задремала над раскрытой конторской книгой, в разлинованные карандашом графы которой она то и дело вносила какие-то имена. Нос ее клонился все ниже и ниже, пока, наконец, не коснулся торчащего из чернильницы пера – всхрапнув, земнопони сладко потянулась, но быстро вспомнила о моем существовании и, бросив в мою сторону опасливый взгляд, вновь уткнулась в книгу.

– «Крилишьки, я хотеть… Ну…» – все-таки, для Сои эквестрийский был не совсем родным языком, и в минуты сильного волнения, изъясняться на нем беглянка изволила с премилым акцентом – «Срошна! Очень нуждаться!».

– «Хе-хе… Вот что значит «гражданская», да?» – усмехнулась я иронично скривившейся кобыле – «Рядовой, проводите даму до отхожего места, и сопроводите назад. Вежливо – все-таки, гостья с далекого юга…».

– «Хор-рошо… То есть, будет сделано, мэм! Сэр!».

– «Новичок?» – хмыкнула я в сторону потрусившего куда-то в глубину здания недотепы. Неловко улыбаясь, он изо всех сил старался продемонстрировать уважительное отношение к мечущейся вокруг пегаске и в то же время не завалить порученное ему дело, что вместе с какой-то юношеской рыхлостью смешивалось в адский коктейль под названием «деревенский увалень на службе». Старательно придерживая рвущуюся вперед альбиноску, он, казалось, не понимал, что в данный момент, ее менее всего интересовала его напускная обстоятельность, и похоже, искренне удивлялся нервозности своей спутницы, порученной его вниманию – «Или просто местный дурачок? Подрессировала бы ты его, капрал – думаю, из парня может выйти толк».

– «Только не тут, Легат» – понизив голос, так же грубо и откровенно ответила мне гвардейская лошадка, в этот момент, обращаясь ко мне не как к вышестоящему офицеру, но как к товарищу по службе, разменявшему на ней не один год – «После разгрома сюда только самые дикие из грифоньих банд наведываться рискуют, а с ними у нас разговор короткий – остригаем и на рудники, камень или уголь ломать. В остальном это просто патрулирование границ и крупных приграничных поселений, защита от зверей – да тут, говорят, самые стойкие пить и соль нюхать начинают. Рутина же, да и платят буквально считанные биты! А главное, что сюда лишь за провинность и посылали, поэтому и контингент тут… Соответствующий. Так что я этого жеребчика при себе держу, да местным одалживаю, для разных целей, и если бы не это, то он давно б уже попал в дурную компанию, или вообще, в Третий взвод – там самые оголтелые ошиваются, которым уже ничего на службе не светит. Одного принцесса лично изволила покарать, выгнав со службы – вот он себе единомышленников и нашел, собрал компашку, и иногда даже лейтенант ему не указ. Поэтому, со всем уважением, мэм, вы вряд ли тут чего-то добьетесь».

– «Даже так?».

– «Увы» – развела копытами Флай Тумор – «Вы попали в штрафную часть, и не думаю, что ваше звание или чин будут иметь тут большой вес. Попавшим сюда просто нечего терять… Мэм».

– «Значит, на лейтенанта тоже надежды нет?».

– «Нет» – покачала головой кобыла – «Если он не вернется в течение ближайшего часа – значит, он отправился вместе с остальными в еженедельный патруль по селениям, и ждать вам его придется еще дней десять… Мэм».

– «Значит, смысла ждать его тоже нет?».

– «Боюсь, что так, мэм» – негромко, но твердо ответила земнопони – «Лейтенант не станет вас даже слушать… Если, конечно, у вас нет с собой заверенного в Королевской Канцелярии разрешения на осмотр данного места от командора Гвардии. Мы ежемесячно отсылаем по несколько умников в Хуфгрунд – если за первую попытку пробраться на этот объект положено задержание и неделя исправительных работ, то за рецидив – штраф и путешествие к капитану Хоулу, который выясняет, с каким это умыслом данный пони пытался, раз за разом, проникнуть в охраняемое место».

– «Тогда почему его не замуровали? Построили бы кирпичную стену в устье тоннеля – и всего делов. Или же… Его все-таки посещают?».

– «Я не могу ответить на этот вопрос, мэм!» – недовольно поджала губы кобыла, покосившись на вернувшихся Сою и Халма. Кобыла сердито топала вперед, зло дергая хвостом и задрав голову, всем своим видом стараясь не показывать, как ей противен смущенно бредущий за ней жеребец, глаза которого, помимо воли хозяина, раз за разом облизывали ее полноватый, но от этого не менее привлекательный круп – «И думаю, даже звание Первой Ученицы вам тут не особо поможет. Командор получил приказ от принцесс, а учитывая ваши с ним отношения…».

– «Нипоняла…».

– «Прошу прощения, Легат, но думаю, что уже всем известно про то, какие вы «заклятые друзья» с командором, поэтому я позволила себе это замечание, мэм!» – вытянулась Тумор, быстро осознав, что позволила себе лишнего помимо обсуждения командующего всей Гвардией. Белоснежный жеребец был далеко и похоже, совсем не интересовался этим забытым всеми пони углом, а я – я была совсем рядом, и несмотря на столь неофициальное прибытие, все-таки оставалась офицером, и явно могла доставить немало хлопот – «Не сочтите за неуважение, мэм!».

– «Значит, не поможет…» – что ж, теперь, все встало на свои места. По какой-то причине, надежно закрыть это место они не могли – возможно, из-за наезжающих сюда исследователей или важных гостей, что и объясняло необходимость в круглосуточной охране. Интересно, они там что, дверь выбивали или экскурсии туда водят, втайне от остальных?

– «Увы, Легат. Поэтому, к моему сожалению…».

– «Тумор! Капрал!» – хлопнувшая о косяк дверь распахнулась и через порог, в караулку, ввалился запыхавшийся земнопони со слипшейся от пота, бежевой гривой – «Нидл пропал! Пошел в подземелье – и пропал!».

– «Ффффууууу!».

– «Осторожнее!» – буркнула я, высоко поднимая ноги, по самый венчик копыта утопавшие в глубокой луже. За сотни лет, ровный когда-то пол пошел волнами, и в одном из таких углублений скопилась вода, по-видимому, натекшая сюда после прошедшего недавно дождя. Брезгливо потряхивая копытами, мы аккуратно пробрались по темному коридору, осторожно спустившись по лестнице ко входу – увы, даже зная о том, что она там есть, я вновь, как и в прошлый раз, запнулась о первую ступеньку, и едва не покатилась носом вниз, удержанная за хвост бредущей за мной Соей. Громадная, изъеденная ржавчиной дверь была приоткрыта – просевший за долгие века потолок, за год опустился еще ниже, и теперь закрыть ее можно было лишь заново врезав в поверхность горы новую дверную коробку. Оглядев потрескавшийся, ставший хрупким металл, я недоуменно покачала головой – уж слишком быстро коррозия стала одолевать этот вскрытый бункер, словно новый мир старательно выдавливал из себя обломок древней цивилизации, точно занозу, сидящую в теле горы. Теперь было понятно, почему они не смогли закрыть это место – передвинуть многотонную стальную конструкцию было под силу разве что Селестии, да и то… Но что мешало им построить снаружи небольшой домик, закрывавший бы собой вход в начавший разрушаться тоннель, я так и не поняла. Просочившись сквозь узкую щель, мы поднырнули под разбухшие от влаги, бумажные ленты с грозными надписями и предупреждениями, и очутились в камере шлюза. Вторая дверь была хоть и закрыта, но так же не доставила нам проблем – проржавевший запорный механизм был аккуратно срезан с нее, а истончившиеся, изъеденные ржавчиной детали – аккуратно сложены рядом.

– «Уххххх!» – поразилась Соя, наполнив эхом своего голоса древние катакомбы. Щель в круглом проеме привела нас в темный коридор, наполненный тихим, вкрадчивым звуком падающих капель. Звонко стуча по изъеденному ржавчиной металлу полов, они скапливались в лужи, и, звеня, юркими ручейками сбегали по лестницами вниз, на лежащие под нами этажи. Повернувшись, я посветила захваченным из города фонарем по сторонам, и едва не отпрянула в сторону, встретившись глазами с ярким светом, бьющим из ближайшего дверного проема. Хвала богиням, это был всего лишь свет моего же фонаря, отразившийся от мутного стекла обводной галереи, идущей вокруг центральной шахты бункера.

– «Ниииидл! Ээээээй!» – проорала у меня над ухом гвардейская кобыла, поправляя висящую на груди коробку, из которой, освещая проржавевшие стены и пол, бил яркий луч резкого, неприятного, белого света. В отличие от старинной безделицы в моих копытах, помимо теплого, желтого света, еще и нагревавшей вокруг себя воздух теплом мерцающего кристалла, эта новомодная штуковина была явно сделана где-то неподалеку от Сталлионграда. Функционально, полезно, удобно – но не было в ней того шарма, той тяжеловесной грации, которыми обладали сделанные пони вещи, хотя некоторые особенности ее конструкции навели меня на довольно мрачные мысли. Два кристалла, большой и маленький, при соприкосновении друг с другом дававшие яркий луч света – все это будило в моей голове воспоминания о «критической массе», «радиоизотопах» и прочих умных, но крайне опасных явлениях и вещах, однако на этот раз я не стала устраивать истерики и с видом сумасшедшего пророка проповедовать окружающим опасность ионизирующего излучения, заставляя остальных пони глядеть на меня, как на одержимую. Однако обмыслить все это определенно стоило – уж слишком отличался весь дизайн этого фонарика как от эквестрийско-стимпанковских поделок, так и от прилизанно-функциональных игрушек сталлионградцев.

– «Он не мог далеко уйти!».

– «Еще бы. Тут вроде бы всего четыре этажа, да и помещений не так много».

– «Нииииииидл! Гдеееее тыыыыы?».

– «Слушай, ну вот ты только не надрывайся, ладно?!» – прижав уши, зарычала я на Кранчи Халма. Выслуживаясь, молодчик затрубил, словно слон, причем над самым моим ухом, и мне с большим трудом удалось сдержаться и не сломать ему челюсть или ногу за эти немузыкальные вопли – «Че ты орешь, в конце концов? Думаешь, он просто прячется от нас? Нет? Ну а чего тогда вопишь? У меня уже в ушах звенит от ваших криков!».

– «Виновата, мэм!» – дежурным голосом заявила капрал, явно пропуская мои жалобы мимо ушей – «Халм, давай-ка по кругу, по этому этажу! Я возьму на себя второй, а потом мы спустимся на третий…».

– «Мы побудем тут, на балконе» – недовольно дернув хвостом, отозвалась я, уловив недосказанную мысль в самом тоне, которым Тумор отдавала приказы своему подчиненному – «Пойдем, Бриз. Посмотрим, что тут к чему».

– «Странное это место. Странные военные. Странное все» – призналась альбиноска, оглядываясь по сторонам. Заброшенный бункер медленно, но верно распадался – это было заметно всем и каждому, хотя я и не могла сказать, почему. Истлевшая сталь полов опасно хрустела под нашими ногами, и я не рискнула подходить к краю балкона, чтобы выяснить, насколько глубоко уходило это здание в тело горы, ведь мне, почему-то, совсем не улыбалась перспектива узнать это, так сказать, лично, навернувшись с прогнившего стального карниза – «И зачем мы вообще сюда полезли, а? Мне казалось, что нам лучше было бы убежать как можно дальше и спрятаться где-нибудь в Клаудсдейле или у тебя дома…».

– «Ага. Прячущийся Легат. Просто ofigitelnoye, должно быть, было бы зрелище» – хмыкнула я, поднимая на вытянутой ноге мерцающий фонарь и внимательно оглядывая ржавые стены. Кое-где вода уже начала просачиваться сквозь отсыревающий железобетон, веселыми струйками стекая на прохудившийся пол. Тишина, царившая когда-то в этом заброшенном бункере, уступила место звону бесчисленных ручейков, с веселым звоном стекавших куда-то вниз и, судя по звуку, впадавших в целый бассейн, образовавшийся на дне этого рукотворного сооружения. Вот, наверное, почему никто не стал утруждать себя консервацией этой находки, ведь потребуется не так много времени, чтобы вода до краев заполнила этот рукотворный бассейн, похоронив любые следы пребывания тут человека – «А почему тогда не сделать это в кантерлотских казармах Легиона, или в лагере, расположенном недалеко от Мейнхеттена? Думаю, под охраной из тысячи с лишним рубак мы уж точно были бы в безопасности на всю оставшуюся жизнь!».

– «Но что это была бы за жизнь…» – непритворно вздохнула бело-розовая пони – «И стоило ли тогда убегать?».

– «Это уж сама решай!» – холодно фыркнула я, уловив в голосе своей подопечной невысказанное желание быть утешенной – «Я лично не собираюсь прятаться от этих ребят. Мы вылетели за пределы земель Сталлионграда, и я сомневаюсь, что наш бравый комиссар решит преследовать нас здесь. Одно дело удерживать в благоустроенном пансионате свою соотечественницу, а совсем другое – объяснять моему заместителю или кого там еще пошлет принцесса, по какому праву ее ученица была похищена во время инспекционной поездки. А то и самой принцессе, что, должно быть, еще веселее, ведь если Селестия еще может понять и принять какие-то доводы, то Луна, моя Госпожа, не разменивается на такие мелочи. «На каторгу, ничтожество! Повелеваем МЫ сослать сих недостойных!» – вот и весь ответ».

– «Н-неужели она такая страшная?» – передернувшись, спросила Бриз. Прижав уши, она вздрагивала от каждого переката моего голоса, тщательно, хотя и несколько неумело, пародировавшего Королевский Кантерлотский Глас – «Н-но почему тогда пони ее терпят? Неужели они ее не боятся?».

– «Боятся, конечно. Но вот «страшная» – это совсем не тот эпитет, которым я могла бы описать свою Госпожу» – улыбнулась я, заметив тщательно скрываемый интерес кобылки к моему рассказу. Быть может, мне и удалось бы перетащить ее на свою сторону, соблазнив описанием всех тех чудес, что водились в этом забавном и так понравившимся мне мире? В конце концов, нельзя же считать чудесами всю ту машинерию, что с самого рождения окружала эту пегаску – «Она очень и очень древняя, и когда общаешься с ней, то постепенно понимаешь, что она даже думает несколько по-другому».

– «Она была Найтмер Мун?» – спросила Соя, с жадностью слушая мой рассказ – «Многие стали считать, что это все просто сказки, но я видела ее изображение на витражах в Храме Богини-Вседержительницы…».

– «А я – воочию. Знаешь, можешь сказать тем, кто считает ее сказкой, что настоящая, живая Найтмер Мун может заставить обосраться любого, включая командора Гвардии и Легата Легиона, не говоря уже о нескольких сотнях благородных гостей, среди которых было немало смельчаков. Она принцесса, правительница, и если Богиня, Принцесса Селестия старается быть как можно более земной и доступной, то с Госпожой такой фокус не пройдет. Это повелительница старой закалки, а хорошо это или плохо – не знаю. Она просто другая, и является загадкой даже для меня, хотя я провела с ней немало времени… Кхем, ну, это уже не чужих ушей дело».

– «Так значит, ты теперь и вправду, важная птица? Вон как эти гвардейцы перед тобой вытянулись…».

– «Ты видела мой дом?» – я решила ответить вопросом на вопрос – «Я что, похожа на купающуюся в роскоши, благородную кобылу? Или ты вдруг решила воззавидовать мне, Спринг «Соя» Бриз?».

– «Не злись. Я просто не понимаю, как тебе удалось… Ну… Все это. Ведь ты так просто говоришь о том, что являешься ученицей Богини Ночи, словно это самая простая и обыденная вещь. Не юлишь, не напускаешь туман, не надуваешь щеки, как раньше, а просто, вот так, заявляешь, что прислуживаешь одной из богинь?».

– «Прислуживают ей Клауд и Мист, я – служу, так что не забывайся!» – буркнула я, пересиливая себя и подходя к краю балкона. В конце концов, пегаска я, или нет? Верхняя часть перил была для меня чересчур высока, и дотянуться до них я могла бы лишь поднявшись на задние ноги, но до этого героического деяния моя храбрость еще не доросла. Просунув голову меж ржавых железок, я сглотнула, и внимательно уставилась в темноту, лишь изредка разгоняемую светом двигающихся подо мной фонарей. Похоже, пробежавшись по первым двум этажам, гвардейцы спустились, и уже прочесывали нижние ярусы бункера, не подозревая, что кто-то следит за ними, свесив голову между ржавых железяк. Что-то похожее на гордыню ворохнулось в моей груди, но тотчас же умерло, испепеленное воспоминаниями о том, что именно мне пришлось пережить на этом пути, приведшем меня в объятия божественных сестер – «Я служу ей, а она… Она не оберегает нас, как Селестия, но дает возможность послужить ей, и поверь, многие из ночных стражей готовы передраться за такую возможность».

– «Ага. Если бы меня попросили сделать что-то таким вот голосом, я бы тоже испугалась!» – с чисто детской импульсивностью и склонностью противоречить, заявила мне альбиноска – «И уж тем более, начала бы драться, если бы меня обрадовали возможностью кому-нибудь «послужить»! Я, как верная дочь своего города, не должна, не имею права поддаваться…».

– «Тсссс. Помолчи, ладно?».

– «Что?» – прикрыв глаза и выкатив грудь вперед, словно бойцовский петух, окруженный квохчущими наседками, Соя не сразу сообразила, что от нее хотят – «Я говорю, что…».

– «Rot svoy zakroy!» – не сдержалась я. Какое-то мерзкое ощущение, пробравшее меня вдруг до самых костей, совсем не располагало к продолжению этого диалога. Может, это была досада на товарку, своим «комсомольским» спичем обгадившую этот момент, во время которого я раскрылась чуть больше, чем стоило, а может, это было лишь предчувствие чего-то очень нехорошего… Кто знает. Вновь просунув голову вниз, я принялась выискивать глазами два лучика света, спустившихся на предпоследний этаж в поисках пропавшего пони, надеясь, что мое предчувствие было навеяно лишь некстати сказанными словами – «И запомни – не стоит слишком рьяно изображать из себя проповедника, обращающего в истинную веру дикарей. Я с уважением отнеслась к памяти твоих… Наших предков, поэтому прояви хотя бы уважение к той, кого ты знаешь лишь по витражам в храме, хорошо? Думаю, ни тебя, ни меня на них бы явно не нанесли. Улавливаешь мысль, одухотворенная ты моя?».

– «Эй! Легаааааат!» – ответить кобыла не успела. Снизу, многократно отразившись от стен огромного помещения, до нас долетел голос Тумор, искаженный расстоянием и чем-то, подозрительно напоминающим воду, целое озеро которого заблестело в свете высунувшегося из разбитого окна фонаря – «Нашли! Вы должны это видеть!».

Загрохотав копытами по стальному полу, мы быстро оказались внизу благодаря гению неизвестных строителей, в голову которым пришла довольно удачная мысль построить пандус из бетона, а не из оказавшихся столь недолговечными стальных листов. Описав стремительный штопор по крошащемуся цементу, мы выбежали на «минус четвертый уровень», если верить огромной, во всю стену, цифре. Знак «минус» был практически не виден за огромным столом, чья порыжелая, металлическая туша с оторванными ножками тихо ржавела у стены, но мое внимание привлекла не надпись, не большущий, совсем не характерный для пони стол, а короткое, «дежурное» копье, прислоненное к стене рядом с превратившимся в хлам предметом человеческой мебели. Еще в предыдущее свое посещение я поняла, что строители этого бункера явно имели размеры большие, нежели пони, а теперь, увидев перила, проемы дверей и остатки мебели, сделанной из чего-то, напоминающего нержавеющую сталь – уверилась в своих предположениях.

И отчего-то это будило во мне лишь смутную, не проходящую тревогу.

– «Пятый заполнен водой» – без предисловия поведала мне капрал, тыча копытом в сторону проема в полу, в котором скрывалась оставшаяся часть пандуса. Темная, холодная, пахнувшая чем-то горьким вода плескалась почти у наших копыт, и если неосторожный гвардеец споткнувшись, свалился именно туда… Увольте, лезть в неизвестность за непонятно где находящимся трупом мне совершенно не улыбалось и, судя по неодобрительному виду Флай Тумор, мои мысли слишком уж явно проступили во всем моем облике… Но странно, я не испытывала ни малейшего смущения или раскаяния за свои мысли.

– «На этом этаже его искали?» – поинтересовалась я, внимательно оглядывая освещенный фонарями пяточек, скользя взглядом по облезающим, осыпающимся ржавой пылью стенам – «Мдаааа… Боюсь, пропал бедняга. Вниз за ним мы не полезем».

– «Как это «не полезем»? Мы обязаны найти его тело!» – окрысилась на меня капрал, опускаясь на колени перед проемом, и внимательно вглядываясь в освещенную фонарем воду, тяжело плескавшуюся перед ее мордой, словно нефть – «Может, он где-то там, ждет нашей помощи!».

– «Да, это вполне возможно» – саркастически согласилась я, оглядываясь в сторону перил, за которыми неумолчным потоком текли ручьи, с шумом небольшого фонтана впадавшие в это подземное озеро – «Но как ты хочешь найти его тело? На нем были доспехи – значит, он камнем пошел на дно. Если высота там такая же, как и на остальных этажах, то мы даже не сможем его разглядеть в этой мутной водичке. Хотя, если привязать к веревке ваш новомодный фонарь…».

– «Он может погаснуть в воде» – покачал головой Халм, зачем-то тыкая в воду своим копьем, словно проверяя, насколько глубоко уходит пандус – «Кристаллы прижимаются совсем не плотно. Пружинка довольно слабая, ведь они и не рассчитаны на то, чтобы с ними можно было плавать, поэтому…».

– «Поэтому кому-то придется лезть за ним, вниз!» – рыкнула Тумор, поднимаясь на ноги и недобро щурясь на своего подчиненного – «Так, рядовой, а ну-ка, доспехи снять! Ставлю задачу – нырнуть вниз и отыскать тело нашего товарища!».

– «Сделаем, капрал!».

– «Опасно» – возразила я, тем не менее, начав вытаскивать веревку из своей седельной сумки, которую, слава богиням, не забыла захватить во время своего поспешного отлета из Сталлионграда. Решение было принято, и теперь мне оставалось лишь не мешать ребятам выполнять свой долг и, по возможности, помогать, не пытаясь своим геройством подвергнуть опасности еще чью-нибудь жизнь – ведь это именно то, что у меня, к сожалению, получалось едва ли не лучше всего. Вскоре жеребец был плотно обвязан заботливо захваченной нами веревкой, и с шумом и плеском нырнул, скрываясь под водой. Несмотря на наши опасения, сталлионградский фонарик не подвел и продолжал все так же ровно и мощно светить под водой, окрашивая ее в загадочный изумрудный цвет, выхватывая из темноты какие-то балки, железяки и ровный, но захламленный какими-то предметами пол. Глубина, вопреки моим опасениям, была небольшой – где-то около трех метров, и дыхания Халма хватало, чтобы обследовать несколько квадратных метров перед тем, как ему вновь приходилось выныривать за новой порцией воздуха.

– «Ничего!».

– «Ничего?» – нахмурилась Тумор, свирепо глядя на своего подопечного, с несчастным видом вытрясавшего воду из ушей. Видя капрала, нервозно мечущуюся вокруг проема, бедняга не рискнул вылезать из воды и теперь лишь кривился, поминутно тряся головой – «Как это «ничего»?! Куда он мог деться? Мы обыскали все этажи, поэтому он может быть лишь внизу! Лучше ищи! Может, его снесло каким-нибудь течением?».

– «Н-нет, нет там течения! Да и не видно ничего!».

– «Капрал!» – не в силах просто сидеть и наблюдать, я начала прохаживаться по длинному коридору взад и вперед, глядя на темные проемы больших, пустых комнат, из которых за все это время неизвестные мне пони успели вывезти буквально все, оставив после себя лишь голые стены. Странно, но одна из комнат выглядела чище остальных, словно вездесущая ржавчина, изглодавшая древние стены, по какой-то причине отступила от одной-единственной стены – «А у него был фонарик?».

Странно. Эта стена… Она шла полукругом, вдоль всего этажа, захватывая сразу несколько комнат. Заинтригованная, я подняла повыше выданный мне фонарь и принялась исследовать заинтересовавшую меня конструкцию, не поленившись даже сбегать на один этаж выше – но нет, там были обычные бетонные блоки, выглядывавшие из-под проржавевших стеновых панелей.

Странно. Очень странно.

– «Да. Такой же, новый, как и у нас» – отвлекшись на секунду от мрачных мыслей, недовольно дернула коротко стриженым хвостом кобыла – «Их получают все, кто идет в наряд по охране этого места. Удобно искать нарушителей, да и света от них все-таки побольше».

«Все-таки странно. Эта стена явно цельнолитая, хотя на ней и выдавлены фальшивые стеновые панели. Теперь это явно видно, когда их настоящие товарки практически все осыпались рыжей трухой. Но для чего она тут? Ведь за остальными – обычные бетонные тюбинги…».

– «Это я к тому, что свались он в воду – мы увидели бы на дне свет его фонаря» – задумчиво поделилась я пришедшей мне в голову мыслью с окружающими. Ходившая за мной хвостиком Соя тяжело сопела мне в затылок, похоже, совершенно не разделяя моего интереса к этим руинам. Ну, еще бы – ей-то они наверняка напоминают про оставшийся позади прекрасный город из выкрашенного в белоснежный цвет бетона, однако тогда меня меньше всего волновали желания или страхи топтавшейся рядом альбиноски – «Однако его нет. А что, если он ушел отсюда? Плюхнулся в воду, вылез и пошел наружу, например – преследуя нарушителя?».

– «Без копья?».

– «Нда, маловероятно. Уж слишком аккуратно оно тут поставлено. Но зачем?».

– «Фонарь мог и выключиться, например – при ударе о дно».

– «Мог. Но думаю, дальнейшее ныряние бессмысленно» – я тяжело вздохнула и выбрав относительно чистое местечко, уселась, прижавшись спиной к стене – «Думаешь, долго он мог бы проваляться под водой в ожидании спасения? Кстати, а зачем он вообще сюда пошел? Почему бы не запечатать это место, построив, например, большой такой щит с дверью, на которую, в свою очередь, повесить амбарный замок?».

– «Была б моя воля – я бы это место обратно закопала. Но какие-то яйцеголовые из Кантерлота запретили!» – скривилась Тумор, отобразив на морде эмоции гурмана, вместо выдержанного вина хлебнувшего дешевой грифоньей сивухи – «Надоело вытаскивать отсюда любопытных с переломанными ногами! А ученые эти долго спорили, ездили сюда чуть ли не каждый день, пока, наконец, не решили, что закрывать это место нельзя. Мол, нарушит это какие-то тонкие процессы вентиляции и циркулирования магических потоков, отчего этой дыре придет гарантированный трындец. Вот мы и мучаемся с любителями этих «тонких процессов», отлавливая нарушителей. Весной, бывало, не успеет солнце за деревья опуститься, как из леса уже тянет запахом костерка, да не одного. Геологи эти, копатели-спелеологи и прочие палеонтологи, сидят. Ждут, значит, когда мы устанем или один из стражников на проверку этого места уйдет, тогда и пытаются прокрасться мимо нас, или проскочить. Может, и сейчас… Да так оба и сгинули».

– «Соболезную, капрал».

– «Спасибо, мэм. Парня жалко – перевод ему обещали вскорости, так он всех на прощальную вечеринку звал. Да вон оно как вышло…».

– «Дааа… Нельзя заранее загадывать такие вещи» – темнота. Темнота да неумолчный плеск воды. Если приложить ухо к стальной, неимоверной толщины плите, можно услышать едва заметные похрустывания – это горы; медленные, необратимые процессы, проходящие в глубине каменных тел, терпеливо, но очень старательно выдавливающие из нового мира этот пережиток прошлого. Если откинуться и закрыть глаза, отрешаясь от плеска воды и топота копыт бродящих вокруг пони, то можно представить себе глубокий грот с громадой переполняющего его озера, в который, журча и прыгая по каменным уступам, сбегает подземный ручей. Неспокойные воды рябят и плещутся там, где на медленно размываемом островке обнажена одинокая могила забытой и проклятой всеми пони. Быть может, тот одинокий строитель, чьи останки я обнаружила возле стены, точно так же, когда-то, сидел, привалившись спиной к холодным, влажным камням и тускнеющим взором вглядывался в темноту, подступавшую все ближе и ближе…

– «Крылышки! Скраппи!».

«Ну вот, такую вису[5] обосрали! Нет, у этой кобылы просто талант портить другим настроение, появляясь в самый неподходящий момент!».

– «Соя, я надеюсь, это что-то действительно важное, иначе я поднимусь и напинаю твой круп так, что ходить ты сможешь, только привязав к заднице мешок со льдом!».

– «Легат, мэм! Обернитесь – думаю, вам стоит это увидеть!».

Открыв глаза, я отклеилась от стены и недовольно потягиваясь и кряхтя, уставилась на собравшуюся вокруг меня троицу.

– «Что именно я должна там увидеть?» – как и положено, сидение на холодном полу не способствовало сохранению добродушного настроения, и мне пришлось приложить все силы для того, чтобы не начать демонстрировать окружающим как может быстро и непредсказуемо меняться настроение у беременных – «Нашли тело?».

Стена. Просто стена. Увидев намекающе тычущие мне за спину копыта, я обернулась и с непониманием посмотрела не серебрившуюся от влаги сталь.

Просто стена.

– «Мэм, пожалуйста, сядьте обратно!» – подскочив ко мне, Тумор принялась подталкивать меня обратно к тому месту, где я еще несколько минут назад придавалась отвлеченным размышлением, глядя на темный потолок. Кобыла буквально приплясывала вокруг меня, блестя от возбуждения глазами, и признаться, мне стало довольно неуютно от одной мысли о том, что это могла быть обыкновенная…

– «Может, это какая-нибудь магическая ловушка?» – поинтересовался мокрый, как мышь, Халм, с трудом натягивая на себя золотой нагрудник, с неприятным шуршанием проходящий по влажной шкуре – «Ну, типа тех, что в разных комиксах про Капитана Андромеду? В одном из выпусков его ранили и заточили в магическом кубе, представляете?».

– «Рядовой…» – оглядываясь, угрожающе протянула капрал.

– «А потом – сбросили в воду, чтобы похоронить на дне океана, и вот там как раз было изображено точно такое же свечение. Мне кажется, нам нужно быть очень осторожными, чтобы не…».

– «Халм, я сказала тебе заткнуться!» – не выдержав, рявкнула Тумор. Уступая ее подталкиваниям, я вновь уселась возле стены, с недоумением и усиливающимся недовольством разглядывая топчущихся вокруг пони – «Нет… Странно, но ведь мы же видели это!».

– «Да что вы там видели?!» – не выдержав, я вскочила, пулей вылетая из комнаты, и с настороженностью выглянула из-за косяка. Не ожидавшие такого стремительного маневра от пузатой, расслабленной кобылки, мои спутники так и застыли, недоуменно крутя головами в поисках исчезнувшего Легата – «Вы что, решили меня тут как сапера-добровольца использовать? Совсем ohrenei?!».

– «При всем уважении, Легат…».

– «Idi v jopu!» – твердо ответила я, не обращая внимания на хрюкнувшую от неожиданности Сою – «Капрал, я смотрю, тебя обмануло мое благодушное настроение? Я могу это исправить в любой момент!».

– «Виновата, мэм! Но послушайте – с этой стеной что-то не так!» – нервозно приплясывая, заверила меня кобыла. Казалось, она была близка к чему-то, что я назвала бы отчаянием – «Быть может, это что-то магическое? Может, Нидл как раз и угодил в какую-нибудь магическую дыру или что-то такое, будь оно неладно? Мы обязаны хотя бы попытаться выяснить, что произошло!».

– «Обязаны… Вот только не нужно меня в добровольцы назначать!» – недобро рыкнула я. Нехорошие предчувствия, не оставлявшие меня с того самого дня, когда я познакомилась с коновалами из интерната, вновь расцвели в моем мозгу, наполняя меня самыми неприятными мыслями. Расслабленность довольной, жеребой кобылы пропадала, сменяясь полузабытым ощущением настороженности и подспудного недовольства, выливавшегося иногда в обыкновенную злобу. Последние полгода я редко могла ухватить его за хвост, став, на свой взгляд, толстой и благодушной, как бегемот, однако я быстро приходила в себя, и вновь, как раньше, принимаясь с опаской вглядываться в каждую тень. Непонятная, неизвестная, а оттого – еще более пугающая угроза подействовала на меня отрезвляюще, и со смесью неприязни и непонятного удовлетворения я ощутила, как вновь, ненадолго, превращаюсь в того примипила, что еще полгода назад давала прикурить бесновавшимся на поле, гвардейским забиякам – «Докладывай, капрал, что ты видела?».

– «Мэм, там… Было свечение у вас за спиной, мэм!» – похоже, Тумор была неприятно поражена столь неожиданной метаморфозой, но гвардейская выучка позволила ей быстро справиться с удивлением, в отличие от Сои и Халма, таращившихся на меня с отвисшими челюстями – «И я подумала, что это может быть каким-то образом связанно с исчезновением моего подчиненного… Мэм».

– «Ясно» – подойдя к стене, я с настороженностью обозрела ее влажную поверхность. На первый взгляд, ничего не изменилось, и многочисленные капли скапливающейся на ее поверхности влаги все так же блестели в фальшивых желобках, выдавленных на ней неизвестными строителями в попытке воссоздать поверхность обычного участка стены – «Значит, тут?».

Я осторожно провела копытом по металлу.

Ничего.

Холод стали, плеск капель, падающих с влажного копыта – стена оставалась стеной. Хмыкнув, я принялась обследовать ее сверху донизу, пока, наконец, не обнаружила то, о чем говорила капрал – едва заметная светящаяся линия прорезала доселе монолитную поверхность стальной стены, лишь стоило мне прикоснуться к ней копытом. Оглянувшись на быстро закивавших спутников, я осторожно повела копыто вверх, затем влево, следуя за светящейся полоской, и наконец, нашла то, на что так истово надеялась сопящая над моим плечом гвардейская кобыла.

– «Ух ты! А что это?!».

– «Похоже на кодовый замок» – хмыкнула я в ответ на восклицание, вырвавшееся у Бриз при виде моей находки. Скользившее по стене копыто наконец дошло до какого-то, внешне не заметного углубления в стене, и от его прикосновения чары, скрывавшие это место, рассеялись с легким щелчком, оставляя после себя светящийся прямоугольник, вделанный прямо в металлическую поверхность – «Или на домофон».

И впрямь, это был стандартный вариант кодового замка – двенадцать больших и круглых кнопок с цифрами от ноля до девяти и символами в виде решетки и звезды, спроецированных голубыми лучами прямо в воздухе, без какой-либо поверхности или стекла. Поблескивая, лучи едва заметно двигались, описывая круги, в результате чего у меня появилось забавное ощущение, что кнопки оставались повернутыми в мою сторону при любом положении моей головы. Нервно хмыкнув, я качнулась сначала в одну сторону, затем в другую, и даже потрясла головой, но увы – это явно было не видение.

– «Мне это не чудится?».

– «Боюсь, что нет, мэм» – прошептала Тумор, любуясь висящими перед нами, голубыми кружочками – «Как красиво… Но что это? Какое-то устройство? Что-то, оставшееся от этих яйцеголовых?».

– «Вряд ли они имеют к этому какое-либо отношение» – покачав головой, я взялась за исследование этого замка. При приближении моего копыта кнопки тускнели, но не пропадали, и чем ближе я подносила копыта к светящемуся основанию замка, тем явственнее ощущала нарастающее противодействие, толкавшее мою ногу назад. Похоже, эта технология обладала эффектом обратной связи, но рассчитанной на руку людей – слишком высоко находились кнопки, слишком большими были они для секретного замка, построенного (или наколдованного), например, теми же единорогами, да и использование знакомых мне символов говорило само за себя. Хмыкнув, я протянула вперед копыто, ощущая, как пружинят под ногой виртуальные кнопки, и принялась играться, раз за разом набирая различные пароли, попытавшись, для начала, понять, из скольких цифр он может состоять. К счастью, несмотря на прошедшее с постройки время, замок был цел и работоспособен, откликаясь на мои домогательства радостными «Бииип!» и разочарованными «Бууууп!», когда длина вводимого пароля превышала заложенный в нем лимит цифр. Довольно быстро я угадала длину – семь знаков, но прикинув количество возможных вариантов, недовольно скривилась. Ну кому захочется сидеть и раз за разом перебирать без малого миллион комбинаций?

– «Не получается?».

– «Нет» – признавая свое поражение, я плюхнулась на круп и мрачно уставилась на заботливо повернувшийся ко мне, светящийся прямоугольник – «Слишком много вариантов. Мы можем сидеть тут до старости, и перебрать всего половину».

– «Но он же туда как-то попал?» – резонно возразила мне Тумор, нетерпеливо сопя над моим ухом – «Как он мог это сделать? Он хоть жеребец и головастый, но не настолько, чтобы разгадывать эти странные тайны. Зачем он вообще туда пошел?».

– «Он был умный, и позвал бы на помощь, если что» – согласно закивал головой Халм, не переставая ежиться и шмыгать носом, словно в попытках разжалобить командовавшую им кобылу – «А если он раньше уже видел эту штуку и захотел разгадать ее секрет?».

– «За десять минут, положенных на обход? Не смеши мои копыта!» – подойдя к замку, капрал начала самостоятельное криптографическое расследование, с энтузиазмом тыча в гукающие кнопки. Впрочем, энтузиазм быстро иссяк и вскоре, моя компания пополнилась гвардейской кобылой, разочарованно опустившейся рядом со мной на мокрый, холодный, ржавый пол бункера.

– «Ну что, теперь твоя очередь. Потыкай – и садись рядышком, отдыхать» – хмыкнула я, глядя на сталлионградскую пегаску, с опаской наблюдавшую за нашими действиями едва ли не от входа в комнату. Похоже, она чувствовала себя в этом месте все более и более неуютно, и с трудом удерживала себя от побега на поверхность – «Бриз, ты чего так нервничаешь? Если нужно отлить…».

– «Тут не карашо!» – вздрогнув, призналась кобыла, выдавая свою нервозность вновь прорезавшимся акцентом – «Боюся… Темноты».

– «Ага. А еще – комаров» – хмыкнула капрал, потирая затекшую шею – «Знаешь, какие тут водятся? Не чета вашим, сталлионградским. В этих лесам пони могут высосать за полчаса, доведись ему отправится в них без одежды. Летом слепни да строки[6] житья не дают, зимой – морозы, от которых деревья лопаются… Знаешь, каких огромных личинок доктор Фаст достает из неосторожных пони?».

– «Не хотелось бы убедиться в этом лично» – хмыкнула я, наблюдая в полутьме за эволюцией цветов на морде Сои. Поднявшись, я вновь уставилась на замок, пытаясь своим строгим, «командирским» взглядом заставить того подчиниться, и отворить потайную дверь, ведущую к неисчислимым сокровищам. Увы, странная автоматика осталась глуха к моим призывам, и неизменно радостно или разочарованно откликалась на мои неуклюжие попытки, бибикая и гугукая, словно идиот.

«Хмммм… А что, если что-то выйдет из строя? Что, если кому-то понадобиться срочно войти или испортится что-то в самом замке? Неужели создатели этого устройства не предусмотрели такой вот, «защиты от дураков»? А ну-ка…».

– «Что-то придумали, Легат?».

«Бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»… «Бууууп».

Не отвечая, я взялась за замок, перебирая различные сервисные коды к телефонам. Увы, они оказывались либо слишком короткими, либо не подходили к данному устройству. Да и с чего бы? На моей памяти, во времена Древнего таких продвинутых технологий просто не существовало. Заинтересовавшийся Дух, вновь, несмотря на лето, впавший в свою спячку, уже давно пробудился, и теперь, с интересом, подкидывал мне идеи и воспоминания о запомненных им кодах к домофонам.

«Может, еще и постучать посоветуешь?».

«Не первый день работаем. Вводи!»

«Бип»-«бип»-«бип»-«бип»… «Бууууп».

«А вот и фиг, вот и фиг!».

В ответ до меня донеслась эмоция, похожая чем-то на сокрушенное покачивание головой. Ну ладно, не очень-то и хотелось! В конце концов, какой дурак, работающий с такой продвинутой системой, закроет ее, например, на какой-нибудь древний, известный всем поголовно полицейским, пожарным и скоропомощникам…

«Бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»-«бип»… «Пиииииииииииииииииииии!».

«Ага!».

«Ахренеть! Вот тролли долбанные!».

– «Мэм?!» – вскочив, вскрикнула Тумор, глядя на светлые линии, побежавшие по стене. С негромким свистом, воздух рванулся внутрь большого дверного проема, обрисованного белым светом, рвущимся из-за тяжеленной стальной плиты, медленно и величаво отползающей куда-то вглубь залитого светом пространства. Ее движение было настолько плавным и бесшумным, что если бы не яркий, режущий глаза свет, мы легко пропустили бы ее открытие. Прищурившись, мы уставились на яркий свет, и поэтому едва не пропустили бросившуюся к нам фигурку, с громким топотом выпрыгнувшую из освещенного прохода.

– «Х-хеть!» – посторонившись, я крякнула и приняла на плечо летящую в мою сторону пони, не разбирая дороги, несущуюся прямо к выходу, за которым лежала волнующаяся гладь затопленного уровня бункера. Я все поняла, лишь увидев ее обезумевшие глаза, и быстро, почти интуитивно приняла меры к тому, чтобы остановить эту взбесившуюся лошадь – а ну как навернется, болезная, со скользкого балкончика? Придется ведь за нею лезть, а купания в холодной воде мне были строго противопоказаны, как, впрочем, и ее питье, способное спровоцировать выкидыш или преждевременные роды. Мысли об этом пронеслись у меня в голове мимоходом, заставив лишь удивиться тому, как быстро сработала моя глупая голова, и через секунду я уже прижимала к полу брыкающееся, салатовое тело.

– «Пустите! Пустите меня!» – завопила благим матом зеленая единорожка. Бело-зеленая грива, салатовая шерсть, метка в виде какого-то музыкального инструмента – я узнала эту странную пони. Последние полгода она просто преследовала меня, шныряя за мной по всему Понивиллю и однажды даже взялась таскать у меня документы, которые я, по незнанию, рвала и выбрасывала в мусорную корзину, стоявшую возле двери. Сложно было сказать, что она нашла интересного в перемешанных обрывках и клочках докладов из двух наших лагерей, но на мой взгляд, она была гораздо более странной, нежели бедняга Дэрпи, почитаемая новоселами в нашем городке за местную дурочку. Или блаженную.

– «Вам не удастся это скрыть, слышите?! Пустите, волюнтаристские свиньи!».

– «В моем доме попрошу не выражаться!» – рявкнула я в ответ, чувствуя себя донельзя глупо, словно невольный участник какой-то комедии абсурда – «А ну-ка, Халм, держи эту нарушительницу!».

– «Агась. Уже, мэм!» – дергающаяся пони еще пыталась было куда-то бежать, но опустившееся на ее загривок копыто жеребца быстро пресекло ее попытки вырваться и смыться. Освободившись от обязанности держать этот комок справедливой ярости, я оглянулась, заметив, как в проеме нарисовалась еще одна фигура. Прихрамывающий жеребец осторожно вышел из помещения, скрывавшегося за дверью, поминутно оглядываясь, словно ожидая приказа вернуться назад – «Капрал, глядите, это Нидл!».

– «Так, рядовой, как вы туда попали и почему, мы будем разбираться в казарме» – отрезала Тумор, шустро и довольно умело стреноживая вновь завопившую что-то единорожку – «Она была с вами?».

– «Она прокралась туда каким-то образом, пока мы стояли на часах. Я увидел, как она шарится тут, внизу, светя вокруг заклинанием, и решил спуститься за ней, как вдруг…» – закончить свой рассказ жеребец не успел. Громкий, пронзительный звук сирены оглушил нас, рухнув на наши головы словно сугроб. Вибрирующий, гулкий, он раскатился вокруг, отдавшись в каждой косточке наших тел и вознесся куда-то наверх, заметавшись под куполом потолка центральной шахты бункера.

«БУУУУИИИИИИИИИиииииииииииииииииииии».

– «Мэм, мы должны срочно уходить!» – тряся головой, проорал Нидл, с едва слышными стонами ковыляя в сторону пандуса – «В прошлый раз, после такого же рева, дверь закрылась и не выпускала нас, пока не пришли вы! Эта штуковина не менее трех футов толщиной, и сдвинуть ее просто невозможно!».

– «Не смейте меня отсюда уводить!» – нелепо прыгая на связанных между собою ногах, закричала зеленая, делая попытки оттолкнуть стоявшего на ее дороге гвардейца – «Это не рев, они пытаются с нами общаться! Не бойтесь, вы, трусы!».

– «Внимание! Аварийная ситуация! Рекомендована эвакуация объекта!».

Приятный женский голос, только усиленный до зубодробительной громкости, раскатился по древнему бункеру. Пригнувшись, я подождала, пока уляжется звон в ушах, и осторожно пошла к двери, свет в которой сменился тревожным красным свечением.

«Раньше аварийное освещение делали красным, чтобы глаза быстрее привыкали к темноте».

– «Мэм?!».

– «Вот, слышите? Опять этот рев!» – Нидл уже забрался на пандус и со стонами хромал дальше, подволакивая неестественно выгнутую ногу – «Вы как хотите, но я тут не останусь!».

– «Скраппи, ты куда?!» – не хуже сирены взвизгнула Соя, видя, как я засовываю любопытный нос в и не думающий закрываться проход – «Вернись! Вернись, я тебе говорю! Тут страшно!».

– «Я хочу выяснить, что это за авария такая, о которой тут говорится» – топнув ногой более для того, чтобы взбодрить саму себя, нежели из-за отчаянной храбрости, я вошла в длинный и очень высокий коридор, светлые стены которого были испещрены многочисленными воронками – «Если я не вернусь через несколько минут – откроешь дверь отсюда, код «звездочка, сто, решетка, два-три-два-тр…»».

– «Внимание! Аварийная ситуация! Рекомендована эвакуация объекта! Требуется присутствие Смотрителя!».

– «Остановитесь! Это же просто шифр! Может, это даже голос?!» – не унималась салатовая.

– «Насрать! Не хотела бы я общаться с обладателем этого голоса!» – завопила в ответ капрал – «Рядовой, а ну-ка, поднять ее наверх! Отступаем ко входу! Нужно оповестить население, чтобы все были готовы к…».

– «Скрапп…».

Голоса оборвались. Обернувшись, я с испугом увидела, как огромная, многотонная дверь двинулась с места, и неслышно скользя по идеально чистому, гладкому полу, закрылась, отрезав меня от моих спутников, бестолково толкущихся снаружи. Красный свет, равномерно излучаемый всей поверхностью потолка потух, тут же сменившись ярким, режущим глаза сиянием, исходившим от каждой стены.

– «Внимание, отмечено превышение радиоактивного фона! Проводится очистка. Избегайте попадания агента на слизистые глаз и носа!».

Воронки на стенах зашипели, и не успела я вскрикнуть, как тут же оказалась промокшей до нитки, захлебываясь в обрушившихся на меня потоках странно пахнущей воды. Тугие плети хлестали по моему телу, взъерошивая шкурку и вымачивая каждый кусочек скрытой под шерстью кожи, и вскоре, я могла лишь жалобно скулить, ощущая себя словно домашний питомец, забытый нерадивыми хозяевами в открытой машине, засунутой в автомойку. К счастью, экзекуция продолжалась недолго, и уже через пару минут потоки воды иссякли, сменившись ощущением тепла, излучаемого стенами и потолком.

– «Эй, надеюсь, это была не предпродажная подготовка? Я еще пожить хочу!» – жар сменился струями теплого воздуха, подувшего из тех же воронок. Это было гораздо приятнее, чем непонятный антисептик или духовка, и я не смогла отказать себе в удовольствии понежиться под быстро высушивающим мое тело ветерком.

«Соберись. Нас услышали».

Оглянувшись, я заметила, что коридор был закрыт с обеих сторон. Выполненный в виде восьмигранника, он был идеально чист – потоки жидкости смыли любые следы, принесенные с собой пони, и теперь я находилась в закрытой со всех сторон капсуле, выхода из которой, увы, я не наблюдала.

– «Может, стоит постучать?» – неуверенно хихикнула я, впрочем, понимая сама, как натужно и жалобно звучит мой голос. Не то, чтобы я страдала клаустрофобией или видела где-то готовые к расчленению ножи, но все-таки пребывание в этой камере очистки меня волновало, ведь я собиралась добраться до дома живой и невредимой, а в идеале – еще и одним-единственным куском…

– «Очистка успешно завершена. Внимание! Аварийная ситуация! Проводится блокировка объекта! Посещение ограничено камерой грубой очистки!».

– «Ну вот, спасибо!» – надулась я, ощущая себя до невозможности глупо – «Зашла, что называется, на огонек! Ну и nahera я сюда полезла? Просто на людишек посмотреть, да? На скелетики за пультами? Или еще чего полезного спереть, словно героиня постапокалиптического фанфика?».

– «Внимание! Требуется присутствие Смотрителя!».

– «Ага. В Убежище Тринадцать сгорел водяной чип!» – передразнила я механический голос. Увы, сколько бы я не храбрилась, я все сильнее ощущала нарастающую панику, ледяными когтями проходящуюся по моим кишкам. Я прекрасно помнила из наших совместных воспоминаний о том, что именно такие вот, приятные и вежливые голоса из разного рода фантастических фильмов, обожали проникновенно информировать экипажи гибнущих посудин или баз о том, как быстро разваливается их звездолет или сколько осталось минут жизни персоналу вышедшего из-под контроля реактора – «Блин, если мне еще раз скажут, что я тут «заблокирована», то я начну бросаться на стены!».

– «Внимание! Аварийная ситуация! Проводится блокировка объекта! Посещение ограничено камерой грубой очистки!».

– «Спасибо, blyad, за информацию!» – не сдержавшись, заорала я, не в силах и дальше выносить этот приторно-вежливый, громогласный голос. Метнувшись в сторону двери, я попыталась было ее открыть, но тут же, с проклятьями, отскочила. Для того чтобы сдвинуть этот кусок металла был нужен, по крайней мере, подъемный кран, а не усилия четырех пони, оставшихся снаружи. Да и открывалась она не наружу, а внутрь…

– «А хорошие новости у тебя есть?!».

– «Запрос подтвержден. Я – Авина, буду рада вам помочь. Прошу вас, гость, идентифицируйте себя».

– «Ого! Ниииичего себе!» – поборов приступ паники, я закончила пинать копытами матовую поверхность двери, и завертела головой в глупой попытке понять, откуда до меня доносится этот голос – «Кажется, нас услышали, но судя по шаблонным фразам…».

«Это программа. Поговори».

«Вот спасибо, дружище! А я как раз собиралась вздремнуть!» – нет, я знаю, что периодически я бываю еще той сволочью и тварюжкой, но в данном случае я считала, что обстоятельства могут меня извинить, уж слишком необычным было это приключение. Ну кто же мог знать, что тут, среди развалин, я натолкнусь на настоящий образчик человеческой цивилизации, да еще рабочий, разговаривающий образчик! По-хорошему, это дело нужно было обмозговать, но кажется, я уже говорила о том, что большая часть моей крови в тот момент циркулировала по замкнутому кругу «легкие-сердце-плацента», благополучно минуя изголодавшийся мозг, поэтому я вряд ли могла рассчитывать на что-то большее, чем мысли о еде, несправедливости мира и отсутствия хорошей выпивки… Или хотя бы коктейля.

– «А коктейль у тебя есть? Молочный?».

«Молодчина, Скраппс!» – кажется, фейсхуф мы сделали одновременно. Но кто же знал, что я вдруг возьму и ляпну то, что первое пришло в мою глупую голову?

– «В данный момент многие функции недоступны в связи с аварийной ситуацией на объекте. Внимание! Требуется присутствие Смотрителя!».

– «А он не может сюда попасть! Ты ж дверь закрыла!» – я просто раздулась от гордости! Ну, еще бы – какая программа устоит против испуганной кобылки, страстно желающей покинуть не понравившееся ей место? – «Да и я тоже… Я в туалет хочу! Счаз как наделаю тут дел!».

«Кто-нибудь, вытащите меня из нее. Пожалуйста».

– «Шутка оценена. Благодарю вас за столь интересный образец старинного юмора» – а вот это было настолько неожиданно, что я, икнув, уселась на собственный круп, ошарашено глядя в глубину белого коридора. Программа, понимающая и умеющая распознавать юмор? Тьюринг[7] умер бы счастливым, узнай он об этом – «Однако в данный момент комплекс заблокирован в связи с аварийной ситуацией на объекте. Прошу вас, идентифицируйте себя, гость».

– «Эммм… Авина…» – нужно было спросить что-то важное и правильное, но увы, кроме как «введите логин и пароль», в моей голове ничего более подходящего не находилось.

– «Рада буду вам помочь, гость».

– «Скажи, а ты искусственный интеллект, или все-таки виртуальный?».

– «Я – Авина, программный пользовательский интерфейс, настроенный на максимально удобное взаимодействие путем симуляции общения с физически существующей личностью. Ранние версии программ, действительно, назывались виртуальным интеллектом, или ВИ. Буду рада вам помочь, гость. Идентифицируйте себя».

– «Так значит, программа…» – потерев лоб, я почувствовала некоторое облегчение. Хотя я понимала, что за тысячу, а то и более лет, прошедших с момента исчезновения людей, вряд ли кому-нибудь из них удалось бы сохраниться, но этот голос… В какой-то момент я засомневалась, а не приснилось ли мне все это? Дух, замок Лотоса, Графит, Луна, Легион – может, я просто спала или это все какая-нибудь игра со сверхглубоким погружением, в которой я заблудилась и теперь лихорадочно ищу выход? Озноб пробежал по моему позвоночнику, словно ледяной ручеек, и мне пришлось собрать все силы, чтобы вновь, как несколько минут назад, не поддаться панике и не начать лягать копытами неприступную дверь.

– «И что же нужно для идентификации? Отпечаток пальца? Снимок сетчатки глаза? Анализы крови и мочи?».

– «Все это, вместе взятое» – вежливо подтвердил голос Авины, но тут же исправился – «Шутка. Надеюсь, она вам понравилась, гость».

– «Мило» – испугаться я не успела лишь потому, что тут не было места, куда я могла бы спрятаться или забраться, оглашая окрестности жалобным, душераздирающим писком – «Спасибо, обгадиться не успела. Значит, понравилась».

– «Благодарю вас. Буду рада вам помочь».

– «Авина, доступна ли возможность… Нет, не так. Могу ли я зарегистрироваться как новый пользователь в системе?».

– «В связи наличием аварийной ситуации и отсутствием сигнала от Смотрителя, любой сторонний наблюдатель наделяется правами пользователя до момента устранения неполадок. Прошу вас, назовите себя».

– «Меня зовут Скра…» – остановившись на полуслове, я задумалась. Идентификатор личности, привязанный к настоящему имени, еще в том, старом мире создавал немало проблем, и я ощутила, как Дух, внимательно прислушивающийся к разговору, раз за разом посылал мне едва ощутимые предостережения, пытаясь ощущением нарастающего недовольства отговорить от этой затеи. Что ж, он мог быть и прав. Почему бы мне не придумать что-нибудь нейтральное, никак не сочетающееся со мной? Например… Ну…

– «Авина, присвой мне идентификатор «Соловей». Не люблю подписываться своим настоящими именем. И да, считай меня параноиком».

– «Выполнено, Соловей. И да, вы – параноик. Могу я чем-нибудь вам помочь?».

– «Кууушать очень хочется!».

«Опять ты за свое?».

«Эй, я за сутки получила только пончики! Мне рассказать тебе про здоровое и правильное питание для беременных?!».

– «В данный момент, многие функции недоступны в связи с аварийной ситуацией на объекте, в том числе – возможность питания пользователей с помощью имеющихся в моем распоряжении ресурсов. Могу я еще чем-нибудь вам помочь?».

– «Тогда открой дверь, и я сама найду, что поесть!».

– «В связи с создавшейся на объекте аварийной ситуацией, выполнена полная блокировка объекта. Посещение ограничено камерой грубой очистки. Могу я еще чем-нибудь…».

– «Да поняла я, поняла!» – расстроившись, заорала я и кажется, даже топнула ногой. Как оказалось, быть пользователем в этой системе ничуть не веселее, чем обычным, бесправным гостем, и это расстроило меня так, будто меня если и не предали, то уж точно нагло обманули – «Ты, сайт-недоделка! Какого хрена тогда я тут регистрировалась, если это нихрена не дает? Что, опять, небось, спама полную корзину насыплешь?! Почему я не могу вообще открыть эту дверь?».

– «Дверь заблокирована. Наблюдается пятидесятипроцентное затопление объекта» – похоже, Авина сообразила, что общается не с самым умным представителем семейства лошадиных, и перешла на короткие, рубленые фразы, словно общалась с умственно неполноценным существом – «Открытие невозможно без прямого указания Смотрителя».

– «И как же мне выйти отсюда?» – прошептала я, сползая спиной по стене. Казалось, весь мир рухнул мне на плечи. Я могла бы расспросить ее про людей, узнать о том, что же все-таки случилось с человечеством, но в тот момент все, что меня беспокоило – это встававшая передо мной в полный рост возможность остаться тут навечно, проведя оставшиеся мне часы за разговорами с компьютерной программой. Или что там у них было вместо стационарных компов – «Мне холодно, и я хочу кушать…».

– «Наиболее доступным для вас способом покинуть камеру грубой очистки будет использование внешнего шлюзового люка» – просветил меня голос Авины. Мне показалось, или он стал гораздо ехиднее, чем раньше? Так значит, «дверь» и «люк» для нее разные вещи? Хотя да, мы же говорим о программе, не настоящем интеллекте. С тем же успехом, она могла называть их «дырка раз» и «дырка два» – для нее это тоже были бы абсолютно разные объекты, а я, как дура, продолжала тут требовать открыть заблокированный ради моего же блага, какой-то непонятный комплекс…

– «Эмммм… Прости, а где тут этот люк?» – в тот момент, я ощущала себя полной дурой – «И как его можно открыть? Мне… Мне очень нужно покинуть камеру этой самой очистки!».

– «Открываю внешний шлюзовой люк» – тихо чмокнув, тяжеленная дверь начала сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее выдвигаться из стены. Я не заметила каких бы то ни было устройств для ее перемещения, и положила себе хорошенько обдумать все произошедшее, но после, после того, как я выберусь отсюда живой, а не в качестве мумии, которую найдет еще один, такой же догадливый, как я, пони – «В связи с внесением нового пользователя в систему, стандартный пароль шлюза был изменен, новый пароль разослан всем пользователям и Смотрителю. Благодарю вас за посещение объекта «Север-Один». Удачного вам дня».

Шум воды и топот копыт обрушился на меня, словно волна. После тишины очистной камеры и звенящего голоса Авины разнообразие звуков подействовало на меня словно удар пыльным мешком по голове. Яркий свет, бивший из-за моей спины, выхватил из темноты чьи-то темные тела, и не успела я проморгаться, как меня довольно грубо толкнули вперед и, подбив ноги, ловко завалили на грязный, ржавый пол бункера, для верности присев на меня сверху. Чьи-то тяжелые, закованные в ржавые доспехи тела топтались вокруг, и, застонав от стегнувшей по ребрам боли, я высвободила заднюю ногу, которую не преминула пустить в ход, резким тычком уронив на пол опершегося об меня болвана. Подонок был закован в броню, но это не помешало мне перекатиться на спину, и через секунду я смогла показать рванувшимся ко мне пони, что меня еще рано сбрасывать со счетов, как оглушенного магией перевертыша. Брыкаясь и перекатываясь по полу, я отбивалась от наступавших на меня жеребцов и кобыл, изо всех сил лупя всеми четырьмя ногами по любому, кто пытался приблизиться ко мне на дистанцию хорошего пинка, не замечая, что вскрикиваю от боли вместе с валившимися рядом врагами. Конечно, долго так развлекаться мне не удалось, но количество стонущих, кряхтящих и ругающихся противников я увеличила не менее чем на десяток, прежде чем меня загнали в угол и спеленали, скрутив какими-то полосками ткани не хуже свежей мумии.

– «Так-так-так. Что ж, я ожидал, что ты не сдашься без борьбы» – проморгавшись от яркого света фонаря, слепившего мои глаза, я увидела фигуру Старха Джуса, облаченного в стандартную, ребристую сталлионградскую броню, из-за которого, с осторожностью, выглядывала Спринг Бриз – «Эй, держите дверь, быстрее!».

Судя по кряхтению и неодобрительным, разочарованным возгласам, за моей спиной, распоряжение комиссара запоздало, и с глухим щелчком, дверь закрылась, отрезая затопленный объект от внешнего мира. В ответ, я проорала Джусу что-то оскорбительное через стягивающий мой рот шарф. Пахнущий потом и сталью, он немилосердно щекотал мой нос, отчего я немедленно расчихалась, пару раз метко попав на стоящих рядом вояк, брезгливо отстранившихся от сопливой кобылки, впрочем, тут же поплатившись за это серией метких пинков по ногам.

– «Стой смирно, ты!» – вызверилась на меня одна из удерживающих меня кобыл, за что мгновенно получила удар в нос моей дурной головой – «Ауууу! Фволофь!».

– «Унялись! Обе!» – сделав шаг вперед, рыкнул комиссар, пресекая дальнейшие попихушки. Смерив взглядом его коренастую фигуру, я нехотя кивнула и возвела очи горе, не забыв, впрочем, звонко чихнуть ему на грудь, украшенную белым значком молота и шестерни – «Эй, смените кто-нибудь Кирку и положите ей холод на нос».

– «Она мне морду разбила, комиссар!» – прошипела пострадавшая, со злостью глядя на мою тушку, гадко захихикавшую сквозь шарфовый кляп.

– «Бе-бе-ве-бе!» – огрызнулась я, приглашая держащуюся за морду кобылу посетить меня хоть дома, хоть на службе, в любое удобное для нее время, не забыв прихватить с собой бинты, шины, йод и что-нибудь дорогое или ценное в качестве трофея, который я могла бы повесить где-нибудь у двери. Сменившись, пони ловко сжали меня боками и в мгновение ока доставили к выходу, грохоча подкованными копытами по гниющим стальным листам. Часть их осталась внизу и сколько бы я ни крутила головой, но так и не смогла найти Тумор и остальных гвардейцев.

– «Их осматривает наш санинструктор» – ответил на мой невысказанный вопрос комиссар, заметив, как я кручу головой в поисках своих спутников – «У одного из них сломана нога, остальные, вроде бы, не пострадали. Эта зеленая, буйная пони с тобой?».

– «Мыф! Тьфу! Нет. Сама не знаю, как она там оказалась» – повинуясь кивку Джуса, один из его подчиненных освободил меня от шарфа, перетягивающего мой рот. Подумав, он оставил мне порядком обслюнявленную полосу шерстяной ткани и отошел в сторону, зорко следя за дорогой. Вокруг нас мелькало по меньшей мере десятка два сталлионградцев и даже пара пегасов, красиво парящих над городом, и в который раз, я позавидовала той выучке и несуетливой расторопности, демонстрируемой этими земнопони. Конечно. Первая или Вторая кентурии справились бы не хуже, но…

«Тогда совсем непонятно, зачем Селестии понадобился Легион, когда в Эквестрии есть такие вот бойцы?».

– «Любуешься?» – осведомился комиссар, бросая взгляд на своих подчиненных. Несмотря на спокойствие и дружелюбный тон, по его знаку, возле меня выросли трое здоровяков в облегченных доспехах, состоящих из одного только нагрудника и пары ногавок – «Да, это лучшие из тех, кого я смог найти, чтобы бросить за вами в погоню, поэтому прошу тебя, не усложняй мою задачу. Думаю, ты оценишь мои усилия, не так ли?».

– «Да, армия сильна не героями. Она сильна организацией» – кивнула я, ежась под тяжелыми взглядами здоровяков. Хоть и не такие большие, как Медоу, Графит или шкафы из личного эскорта Селестии[8], они держались уверенно и спокойно, осознавая, как и я, что любого из них хватит для того, чтобы пресечь любые попытки моего сопротивления. Конечно, у меня оставались еще и крылья, но кто дал бы гарантию, что ушлый комиссар не предусмотрел и это? – «Мы убедились в этом на собственном опыте».

– «Как и мы. Эта мудрость досталась нам от дедов» – заметив взгляд, которым я приласкала мнущуюся неподалеку Сою, комиссар едва заметно усмехнулся – «Послушай, Раг, надеюсь, мне не придется напоминать тебе о том, что нужно вести себя хорошо? Поверь, многие были бы рады отправить за тобой Груду Камней или Лифа «Секиру», и я до сих пор не понимаю, почему вышестоящие доверили эту операцию именно мне».

– «Потому что ты ее начал» – меня не обманул задумчивый тон комиссара. На его должности, как мне казалось, наивных, глупых или доверчивых водиться просто не могло, поэтому, ощетинившись, я все-таки кивнула, вновь приласкав занервничавшую предательницу-альбиноску уничтожающим взглядом – «Хорошо. Я не буду дергаться, если ты обещаешь, что мне ничего не грозит. Этот городок – территория Эквестрии, и как ты понимаешь, тут у меня, как и у прочих пони, есть определенные права. Например – отказаться от особо навязчивых приглашений посетить Сталлионград…».

– «И именно поэтому тебя лишь вежливо просят не бузить» – строго напомнил мне синий земнопони, остановившись рядом с Соей. Судя по тому, с каким облегчением та прильнула к его плечу, моя хорошая, добрая знакомая была не совсем откровенна, рассказывая мне о своей жизни… И далеко не во всем – «Если ты забыла, над тобой уже давно висят приговоры товарищеских судов, а теперь, как отъявленную смутьянку, порочащую своим поведением наш славный Сталлионград, тебя захотело увидеть начальство в Твердыне, и наш долг – сделать так, чтобы решение это было воплощено в жизнь без всяких задержек!».

– «Хороший спич. Прости, что не смогу утереть скупую слезу – ноги связаны» – фыркнула я, обозревая сине-бело-розовую парочку – «Кто это, Джус?».

– «Это Слим «Лидер» Плам, и он – мой будущий муж!» – вцепившись в ногу земнопони, с вызывающим видом заявила мне Соя – «Нас одобрили, и мы будем вместе! Всегда!».

– «А, так вас «одобрили»? Поздравляю» – удивительно спокойно даже для самой себя, ответила я, глядя на стоящую передо мной парочку пони, и с иронией отмечая некоторое беспокойство, появившееся в глазах жеребца при столь поспешном заявлении Сои. Он – стройный, гибкий, уверенный в себе; она – жаркая, импульсивная, приятная глазу кобылка, притягивающая к себе странной красотой экзотического цветка – из них получилась бы отличная пара. Пересилив себя, я криво усмехнулась, и лишь пожала плечами под взглядом одобрительно изогнувшего бровь комиссара – «Рада за вас. Правда. По крайней мере, теперь мне не придется ломать голову над тем, чтобы защитить тебя от разных негодяев, избалованных вниманием кобыл – на эту роль отлично подойдет твой будущий жених. Береги ее – это еще та хитрюга».

– «Эммм… Я не хитрюга» – кажется, Соя не ожидала такого поворота дел и уже приготовилась к потоку брани или оскорблений с моей стороны, поэтому теперь, когда я так доброжелательно отнеслась к ее заявлению, альбиноска просто не знала, что еще можно было сказать – «Дело в том, что комиссар уже давно считал, что ты решишь убежать, и попросил…».

– «Соя, ты уже обгадила сегодня такое замечательное мгновенье, поэтому прошу тебя, избавь меня от поисков оправдания для твоего поступка!» – мой голос быстро заледенел. Нет, меткой этой кобылы точно должен был быть какой-нибудь треснувший рупор или что-то подобное – ведь это настоящий талант ляпать что-нибудь неподходящее в самый ответственный или интимный момент – «Ты обманула меня? Хорошо, это твой выбор и я рада, что ты останешься в этом прекрасном городе. В конце концов, я сама не должна была быть такой наивной и знаешь, кажется, я все-таки ей не была. Я раскусила тебя, хотя и не сразу, но все равно, решила преподать тебе урок и взять с собой, надеясь, что после всего увиденного ты либо полюбишь Эквестрию, либо ее возненавидишь, но в любом случае, научишься ценить то, что дано вам от рождения и заслуженно общим трудом. Не удалось? Ну и ладно. Зато твои дети будут жить среди хороших пони, а не… Ладно, это уже другая, очень грустная и страшная история. В общем, совет да любовь, и побольше жеребят».

– «Они будут земнопони, и будут жить полноценной жизнью» – с намеком на вызов в голосе произнес Плам – «И я рад, что тебе не удалось утащить мою невесту куда-то дальше, чем это поселение. Наши дети обретут будущее, которого нет у вас – без крыльев и сомнений!».

– «Угу. Дети. Но один из внуков все равно расправит маленькие крылышки» – бледно хмыкнула я. Было немного грустно, и я отвела взгляд от настороженно глядящих на меня пони, неловко перебирая ногами в сторону взиравшего на эту сцену комиссара – «Законы Менделя[9] еще никто не отменял, знаете ли, так что будьте к этому готовы. И удачи вам, начинающие шпионы».

– «И все?» – хмыкнул Джус, медленно идя по усыпанной гравием дороге. Обкатанные камни негромко шуршали под нашими копытами, и мне приходилось труднее, чем остальным, ведь мои передние ноги были стянуты белыми воинскими шарфами, затрудняя мой путь – «Ни криков, ни обвинений в предательстве? Ну, Раг, ты просто растешь в моих глазах!».

– «Она просто хотела для себя кусочек счастья. Почему я должна стоять на его пути?» – я пожала плечами, глядя на приближающийся город. Где-то там, за его южной стеной, располагалась платформа, на которой уже дымил и пыхтел паровоз, готовый везти нас обратно, в белоснежный город из стекла и бетона – «Конечно, она подставилась сама, но многое из того, что она говорила, тронуло мою душу, и я решила дать ей шанс. Конечно, я не была уверена до конца, каким же образом она свяжется с вами, и решила, что у нас есть время хотя бы до прибытия в Понивилль, а там…».

– «Да, думаю, там достать тебя было бы проблематично» – мирно согласился оранжевый жеребец, оборачиваясь на своих амбалов и игнорируя мой вопросительный тон – «Одно из мест, находящихся под личным присмотром Богини – было бы довольно трудно сделать там что-либо, не вызвав крупного скандала. И думаю, отнюдь не политического – в последнее время реакция принцессы на некоторые события стала удивительно жесткой, а уж такого соперника, как Сталлионград, она вряд ли оставит у себя в тылу».

– «Это не Селестия. Это деяния Госпожи» – машинально откликнулась я, хромая в сторону платформы. Одноэтажное здание вокзала, состоящее из домика для персонала и длинной, открытой платформы, заканчивающейся поворотным кругом для паровозов, встречало нас облаками пара и лихорадочным перестуком копыт. Какой-то подтянутый жеребец в длинном плаще и широких, проклепанных ногавках, из петель которых выглядывали разнообразные отвертки и ключи, с крайне суровым видом гонял поспешно перебегающих с места на место рабочих, тянущих за собой толстый, гофрированный шланг, подсоединяя его к водозаборной вышке, высота которой была явно недостаточной для огромной, блестящей, фиолетовой сигары «Синей Стрелы», блестевшей своими огромными колесами возле платформы. Громада локомотива возвышалась над зданием вокзала и собрала многочисленных зевак, бурно обсуждавших прибытие новейшего паровоза как друг с другом, так и с немногочисленными железнодорожниками, с помощью местных работяг пытающихся заправить высланного за мной в погоню, фиолетового монстра. На фоне всеобщего ажиотажа совсем затерялось прибытие на вокзал какой-то хромающей, перевязанной шарфами кобылки, фигура которой быстро скрылась в клубах пара, вырывавшегося из-под паровоза, и мы беспрепятственно погрузились в вагон, никем не замеченные и не остановленные.

Да, именно погрузились, ведь мои спутанные ноги и крылья явно не прибавляли мне ловкости или навыков верхолаза. Дело решилось просто – один из здоровяков просто взял меня зубами за шкирку и довольно легко забрался по крутой лесенке в вагон, присоединяясь к своим товарищам, уже поджидавшим меня в купе. На этот раз не было никаких широких окон – большая комната была освещена лишь ярким светом настенных плафонов, а мебель, стоявшая вдоль стен, явно была позаимствована из какого-то дома. Длинные и широкие, узкие и высокие, деревянные и даже стальные, ящики громоздились вокруг нас словно лес, обступавший расчищенное место-полянку, на котором стояла пара диванов да несколько походных коек. Видимо, это был почтовый вагон, который изобретательные земнопони, в спешном порядке превратили в вагон для перевозки одной-единственной заключенной – повод для гордости, как ни крути, особенно учитывая то, что я могла бы тут натворить, не будь рядом со мной этих жлобов из личной охраны комиссара. Ну, или кем они там являлись на самом деле.

– «Пожалуйста, не делай так больше» – мягко обратилась я к громиле, скинувшему меня на пол. Подхватив одну из коек, он негромко хмыкнул и потащился ко входу в вагон, перекрыв своим шатким ложем любые пути к отступлению – «Так может делать только мой муж, и никто иной, слышал?».

– «Думаю, да» – присев, комиссар стянул со своей шеи такой же белый шарф, с какими, связывая меня, расстались его подопечные, и с наслаждением вытянул ноги на койке, с хрустом разминая суставы – «Укладывайся, Раг. Или не укладывайся – как хочешь. Но ехать нам придется долго, ведь это не дирижабль, который ты так ловко угнала из Сталлионграда».

– «Да, тут гораздо комфортабельнее» – фыркнула я, из чувства противоречия выбирая себе самый мягкий на вид диванчик, откуда, с сердитым ворчанием, согнала присевшего на краешек конвоира, немилосердно брыкаясь и вообще, всем своим видом давая понять, что кобылка приличная, и не собираюсь терпеть чьего-либо соседства. Пусть едут хоть на полу, но я должна путешествовать с комфортом!

– «По крайней мере, не придется спать на мешках с углем. Кстати, капитану этой летающей дыни ничего не будет?».

– «Вызовут на собрание, где напомнят о том, что такое режим и секретность» – отмахнулся Джус. Видя, что я не собираюсь начинать буйствовать или рваться наружу, он расстегнул ремешки брони и с наслаждением вытянулся на койке – «Он действовал по обстоятельствам и не знал, что везет беглую пони, и даже проявил зачатки дипломатии, приняв единственно верное решение – не ссориться с кем-то, имеющим вес в эквестрийской политике. Поэтому не беспокойся, ему ничего не будет. Кстати, окружающие тебя пони отметили появление в твоем характере множества положительных черт, например – заботу об остальных, хотя и несколько параноидального толка… Значит, удар по голове? Что ж, видимо, нет худа без добра».

– «Могу обеспечить подобным» – фыркнула я, сворачиваясь клубочком на диване и поворачиваясь ко всем спиной, давая понять, что хоть я и обижена не весь белый свет, но еще не сломлена, и не намерена обращать внимание на напрягшихся от моих слов конвоиров – «Потом выхвачу у тебя ключ, швырну твою броню в морду тем двоим и ломанусь к выходу. Там придется повозиться, но я видела у тебя тут саблю, поэтому, как мне кажется, надолго дверь меня не задержит. Ну а затем – здравствуй, небо».

– «Неплохой план» – поворачиваясь на бок, вздохнул комиссар. Я буквально чувствовала его взгляд, гуляющий по моей спине – «Но к счастью, трудновыполнимый. Дверь заперта снаружи, и будет открыта лишь после нашего прибытия на вокзал. Спокойной ночи, Раг. Завтра нам предстоит о многом поговорить».

– «Жду с нетерпением» – пробормотала я, глядя на покачивающиеся перед глазами полосы диванной обивки. Звякнуло, и с мягким толчком, вагон тронулся в обратный путь, с тяжелым стуком минуя многочисленные стыки пути. Несмотря на душный летний вечер, в вагоне было прохладно – покачивающийся под потолком талисман, выполненный в виде забавной жеребячьей игрушки, излучал ощутимый холодок, и я довольно быстро почувствовала, как начинают слипаться мои глаза. Зевнув, я потянулась, и уже проваливаясь в сон, краем сознания ощутила, как кто-то прошел мимо меня, словно походя, опуская на мою упрямо выгнутую спинку колючую, пахнущую потом и сталью, попону.

«Вот я и вернулась к тебе, Сталлионград» – думала я, трясясь в позвякивающих на мне кандалах. Крепкие, грубые, они плотно охватывали мои передние ноги, а тонкая, но прочная цепь из закаленного металла, ведущая к стягивающему мою шею, плотному ошейнику несказанно раздражала меня своим намекающим звяканьем, не сулившим мне в будущем ничего хорошего. Сопровождающие меня пони действовали решительно, но спокойно – всем своим видом, всеми движениями они излучали уверенность в своих силах, и мысли о побеге умерли у меня в голове при первом же взгляде на этих натасканных ребят. Похоже, такая работа была им не в диковинку, и тем удивительнее для меня было их спокойствие, с которым они обращались с плененной комиссаром кобылой – то ли Старх Джус решил не посвящать своих подопечных в подробности моей биографии, то ли…

«А может, он и надеялся на то, что я задергаюсь и попытаюсь сбежать, дав повод его соратникам действовать жестче? Я вечно зарываюсь, вечно думаю, что мир крутится вокруг меня одной, словно вокруг героини какого-то приключенческого романа, а жизнь – она гораздо более странная штука, чем могло казаться мне, Графиту, моим подругам и даже самим принцессам». Действительно, ну кто мог ожидать, что глупая и взбалмошная кобыла вдруг сорвется и укатит в далекий город, о котором она боялась даже думать всю свою недолгую, сознательную жизнь? Тем более, в такое неспокойное время, когда обе принцессы по горло заняты какой-то непонятной церемонией, о сути которой Луна обещала сообщить мне немного позже, но которую так нетерпеливо ждала местная знать, а все шесть носительниц Элементов Гармонии укатили одной большой, дружной толпой в Кристальную Империю, выбранную Селестией для проведения следующих Эквестрийских Игр. Эти спортивные соревнования были чем-то вроде Олимпиады ушедших в прошлое людей, и включали в себя множество спортивных дисциплин, о преимуществах и недостатках которых так красочно любила порассуждать одна моя радужногривая знакомая. Кажется, для нее, как и для большинства пегасов, эти игры были важной частью жизни, и я, как могла, выражала сочувствие, в десятый раз слушая рассказ Дэш о той страшной травме, которую нанесло когда-то ее неокрепшей, детской психике, поражение Клаудсдейла в гонке городов, готовых принять у себя эту Эквестриаду. Движимая желанием поддержать восстанавливающуюся после тысячи лет забвения и рабства молодую Империю, богиня приняла решение провести в ней очередные игры, и вся шестерка подруг, уверенных в том, что это и в самом деле будет «конкурс», отправилась на помощь принцессе Ми Аморе Кадензе, чтобы помочь ей создать необходимый имидж для страны (или скорее, просто путаться под ногами, создавая необходимую пылевую завесу), «убедив» инспектора в том, что игры непременно должны пройти в Кристальной Империи – «Как дети, честное слово! Даже не присутствуя на том совете коронованных сестер, я могла бы догадаться, что вся эта кутерьма неспроста – когда только-только поднявшееся из забвения и едва ли не руин, карликовое королевство заявляет, что готово принять у себя крупный праздник, то тут любому, даже столь неискушенному в политике пони как я, становится ясно, что все это происходит не случайно. Новой принцессе, а по сути, королеве, нужно утвердиться в глазах своих новых подданных, дав им еще какой-либо повод для гордости, кроме того, что ими правит аликорн. Конечно, это огромная, непередаваемая честь, как сказала мне Луна, но та гримаса, которую она при этом скорчила… Интересно, а она сама рассчитывала на что-либо подобное? На собственную часть страны? «Земля Вечных Сумерек», буууууу! Ну ладно, ладно – я тупая кобыла, но Луна тоже могла бы и пропустить это мимо ушей! Вечно меня не понимают, обижают, объедают… Кстати, а когда уже обед?».

– «Все будет зависеть от твоего поведения» – хмыкнул один из сопровождающих. Похоже, забывшись, я вновь начала рассуждать вслух, бухтя себе под нос и даже размахивая стреноженными ногами, и только сейчас поняла, что на меня, с интересом, смотрит вся тройка жеребцов, внимательно прислушивавшаяся к моему ворчанию – «Нет-нет, ты продолжай, соратница, продолжай – это было оч-чень интересно. Мы тут, так сказать, немного оторваны от большей части Эквестрии, поэтому не прочь услышать новости с запада страны. Так ты говорила, Игры будут проходить в Кристальной Империи?».

– «Н-ну… Говорила» – нехотя признала я, ойкая на какой-то непонятной кочке, через которую, тяжело, перевалился фургон. Зарешеченные окна давали мало света, да и находились они под самым потолком этого «автозака»[10], поэтому все, что мне оставалось – это созерцать спокойные до отвращения морды моих конвоиров, да разговаривать самой с собой – «И что?».

– «И ты говоришь, что это все неспроста?».

– «Н-ну… Говорила» – вновь признала я, мечтая откусить свой длинный язык. Кажется, сама того не замечая, я вновь начинала превращаться в глупую, блондинистую кобылу, но теперь мне уже некого было в этом винить. Не было ни заклятья, наложенного принцессой, ни чьего-то дурного влияния – лишь я сама, моя глупость, взбалмошность да и чего греха таить, и беременность, тоже игравшая свою роль. Вместо сосредоточенности, в моей голове вновь было пусто, я непозволительно расслабилась, позволив себе угодить сначала в одну, а затем – и в другую ловушку. Пусть окружающие вели себя как дилетанты, пусть все это напоминало одну большую пьесу, в которой все, кроме меня, назубок знали свои роли, и лишь недовольно косились в мою сторону, поражаясь моей бесталанности и глупости, пусть. Но то, что это все происходило со мной в самый неподходящий момент, наконец, заставило меня насторожиться – уж слишком много было совпадений с той злосчастной поездкой в Камелу, слишком, а значит…

«А значит, все это пахнет кровью» – мрачнея, подумала я. Жаль, что теперь, я не могла доверять своим суждениям, не зная, когда мой изменившийся гормональный фон, в который раз, провернет мое настроение, словно флюгер, но все-таки мне стоило бы думать головой, а не…

– «Хорошо. Только знаешь что? Не стоит говорить об этом вслух, понятно?» – кивнул головой конвоир. Поднявшаяся было с приделанной к стене скамеечки Бриз открыла было рот, чтобы высказать и свое, очень ценное мнение, но быстро умолкла под ироничным взглядом жеребца, вновь опустившись на место. И вовремя – повозка вновь подпрыгнула, а стук каменных плит под колесами фургона, обитыми железными шинами, исчез, сменившись едва слышным шуршанием земли. Нахмурившись, подчиненный Джуса встал, выглядывая в крошечное, зарешеченное окошко, и вновь опустился на скамейку, быстрым жестом указывая на что-то своему товарищу – «Так вот, не стоит об этом говорить везде и всем, ясно? Компетентные органы распространят эту информацию, когда это потребуется, и когда она будет досконально проверена нашими пони. Это ясно?».

– «Конечно» – буркнула я, сердито покосившись на Сою. Альбиноска предпочла сделать вид, что не заметила этого взгляда, и мне оставалось лишь недовольно дернуть щекой, вспоминая ее красноречие, пробившее мою бывшую подругу всего несколько дней назад – «Без проблем. Посидим молча и тихо. А кстати, куда мы едем?».

– «Узнаем по прибытии».

Вздрогнув, поскрипывающий фургон остановился, и напрягшиеся конвоиры стали прислушиваться к сердитым голосам, обсуждающим что-то за стенками фургона. Минуты текли одна за другой, но только лишь сидящий рядом со мной жеребец поднялся, чтобы выйти и посмотреть на причину задержки, как мы снова двинулись, но теперь – в обратном направлении.

– «Мы разворачиваемся?» – удивилась Соя. Присутствующая в фургоне в качестве мнимой задержанной, она должна была сделать вид, что ее схватили так же, как и меня, и именно это навело меня на мысль о том, что обратно в интернат я уже вряд ли попаду. Конечно, они могли бы остричь меня и оставить в этом месте до того, как… Ну, я даже не знаю, чего именно они хотели добиться от меня, раз за разом подключая ко мне какие-то механомагические устройства, но вряд ли Джус был настолько наивен, что всерьез полагался на мое молчание в этом вопросе. Шутки – шутками, но терпеть у себя под боком соглядатая-провокатора я явно не намеревалась, поэтому я имела все основания полагать, что после прибытия нас разделят, а может, даже запрут – во избежание повторения истории с побегом, однако крен, с которым фургон развернулся на месте и гулкий удар затылком о дощатую его стенку быстро изменили мое мнение по поводу цели нашего путешествия.

– «Нет, конечно. Просто объезжаем глубокую лужу» – саркастически заявила я, поводя шеей под тяжелым, стальным ошейником, заботливо обшитым какой-то мягкой тканью – «Не знаю, как у вас, а у меня уже мурашки по спине бегают от всех и всяческих нехороших предчувствий. Сэры, может, стоит выбить дверь и свалить отсюда в лес? Обещаю, я сама явлюсь в этот ваш комиссариат, если пришлете мне повестку, но воля ваша, не нравится мне все это».

– «Сиди спокойно» – нахмурившись, буркнул мне один из сопровождавших нас пони, поднимаясь и вновь выглядывая в окошко фургона. Постояв немного, он хмыкнул и плюхнулся обратно на узкую скамью, обменявшись непонятными взглядами со своими коллегами – «Планы могли и измениться, поэтому сидим спокойно и ждем конца поездки. Быть может, тебя как раз и захотели увидеть в комиссариате. Угон новейшего дирижабля – это тебе не шутки, пятнистая шкурка, и я чую, что как раз она-то, в скорости, может неплохо пострадать. В особенности – круп».

– «Извращенец!» – обиженно буркнула я просто для того, чтобы последнее слово осталось за мной. Несмотря на демонстрируемое спокойствие и некоторую браваду, мурашки нехорошего предчувствия уже вовсю маршировали по моей холке и спине, лишь изредка утихая под мягкими прикосновениями Древнего. Старый Хомяк тоже чувствовал что-то недоброе, но увы, на его мнение положиться я тоже не могла – уж слишком размяк старик, слишком обрадовался этому «городу будущего», воплотившему в себе все мечты нескольких поколений людей, и его суждения были затуманены чувствами не хуже, чем мои.

Покачиваясь, фургон выбрался из леса и загрохотал по каменным плитам, катясь в цитадель земнопони. Сквозь застекленные окошки до нас доносился неумолчный топот копыт, тяжелый стук каучуковых шин пролетавших мимо фургонов, и громкие звонки новомодных омнибусов, шуршавших по центральным проспектам города. То останавливаясь, то вновь набирая скорость, мы двигались по улицам Сталлионграда, ощущая, как жаркое летнее солнце понемногу превращает внутренности нашей повозки в небольшую печку. Тряска, жара и катящийся градом пот быстро испортил настроение не только мне, но и всем, кто подскакивал рядом со мной на жестких скамеечках, отмечая своим крупом каждый из нескольких высоких бордюров, на которых подпрыгивал фургон. Звук улиц стихал, и вскоре, в четвертый раз подпрыгнув на чем-то жестком и отозвавшимся глухим металлическим стуком под колесами повозки, мы остановились. Солнечный свет сменился полумраком какого-то помещения, в котором очень громко и как-то по-новому, сурово, звучало клацанье подкованных копыт, идущих к замершему фургону.

– «На выход, соратники! На выход!» – дверь распахнулась, и протянувшиеся в нее ноги быстро вытащили меня наружу. Прищурившись, я попыталась было разглядеть окружающую обстановку, но пара фигур, вставших рядом, ловко подхватила меня своими боками и сжав, потащила куда-то в темноту. Сердито фыркнув, я закрыла глаза и лишь болтала ногами в ожидании того, когда этим дуболомам надоесть, наконец, таскать меня на своем горбу. Странно, но я не ощущала опасности ни от кого из сталлионградских пони, и даже тогда, болтаясь между двух бодро рысящих куда-то жеребцов, испытывала лишь легкое недоумение и неизбывное чувство голода, похоже, ставшее моим спутником за последние несколько месяцев и усилившееся в эти дни. Увы, даже оказавшись дома, в Понивилле, я лишь по настоянию Бабули соблюдала режим и кое-как приучила себя к дробному питанию и «здоровой» пище, поэтому начала жестоко страдать от невозможности нормально покушать, раззадоренная прекрасными завтраками, обедами и ужинами в пансионате, которые я сметала, словно ураган, к вящей радости соскучившихся по признанию их заслуг поварих. Конечно, дробное питание было необходимо и мне, и моему будущему жеребенку, но увы, все чаще и чаще мне приходилось подавлять желание покушать или перекусить, усилием воли заставляя себя не обращать внимания на бурчащий живот. Увы, мелочь у меня внутри совершенно не собиралась мириться с подобным положением дел, и каждый вечер я была вынуждена получать заслуженную кару в виде хуфбола, мячом в котором выступал мой мочевой пузырь. Трясясь между волокущими меня куда-то земнопони, я уже подумывала было начать возмущаться отсутствием заслуженного ужина, однако смена интерьеров заставила меня отложить эту мысль до более удачных времен, ведь кажется, вокруг меня начало происходить что-то интересное.

Суровые бетонные стены, для виду лишь обмазанные синей и белой краской сменялись на более удачные образцы сталлионградского дизайна. Узкие лестницы уступили место широким ступеням из мрамора, а краска на стенах – каменной крошке, с поблескивающими в ее глубине вкраплениями разноцветных камней. Бодро марширующие жеребцы и не подумали замедлить свою тряскую рысцу и как бы я ни крутила головой, мне никак не удавалось увидеть, и в самом ли деле местные рабочие, шутя иль забавляя других, укладывали в стены этого здания россыпи драгоценных камней. Увидев ироничную ухмылку трусящего позади Старха Джуса, я набычилась и постаралась глядеть лишь вперед, изо всех сил сдерживая разбегающиеся и косящие в разные стороны, как у Дерпи, глаза. Немногочисленные пони, попадавшиеся на нашем пути, явно могли похвастаться боевой выправкой, а взгляды, которые они бросали на нашу группу, были профессионально настороженными и цепкими. Похоже, меня волочили на самый настоящий допрос.

«Надеюсь, этим все и ограничится» – я не могла, не хотела верить в то, что мне действительно угрожает хоть сколь-нибудь реальное наказание. За пару лет, поддавшись убедительным доводам Селестии и Луны, я перестала винить себя за все, что сделала или могла сделать эта пятнистая кобыла еще до того, как связалась с оказавшимися столь опасными типами как Брайт или его милейшие помощнички, вылезшие прямиком из древних времен. Но видимо, у любой истории есть преступления без срока давности или скидки на амнезию, что косвенно подтверждало столь настойчивое желание окружавших меня земнопони познакомить-таки меня с особенностями местной пенитенциарной системы, хотя, почему-то, это меня нисколько не пугало. Ну вот ничуть.

«Все будет хорошо».

«Угу. Все будет просто отлично. Всего-то, что заставят уголь ломать, или камень. Ты уголь добывать умеешь? Нет? Я тоже… Одно только радует – еда и обучение работе будут за казенный счет».

«Не ной. Или спой им Мурку»[11] – недобро хмыкнул Старый Хомяк. Да, что ни говори, а мои возможности по издевательствам и гнусным шуточкам просто меркнут перед этим старым негодяем. Однако он был странно прав – я не ощущала никакой враждебности по отношению к себе. Нисколько не волновалась, и даже пытаясь напугать себя видениями древних следственных изоляторов, никак не могла заставить себя хотя бы вздрогнуть – увы, либо я окончательно сошла с ума, доверяя собственным ощущениям, просто кричавшим о том, что я в абсолютной безопасности в Сталлионграде, либо…

Либо нам тут действительно, ничто не угрожало.

«А что, если это очередной «хитрый план» Их Божественных Высочеств? Может, им вновь потребовалась моя «импровизация», и вуаля – я тут, в Сталлионграде, по своей собственной воле? А что, вполне возможно. Думаю, стоит их об этом спросить, да ведь опять не признаются…» – выдвинула я предположение, вновь принимаясь крутить головой по сторонам, благо, посмотреть там было на что. Коридоры, рекреации и залы сменяли друг друга, и теперь, вокруг нас раскинулось царство мрамора и гранита – высокие колонны и балконы, крытые коврами лестницы и полы, а так же огромные, иногда во всю стену, фрески и картины, на которых были изображены сугубо мирные пони. Мимо нас проносились эпизоды борьбы за урожай, овладение силой пара, научные изыскания и постройка домов – ничего мрачного или боевого, особенно – тех странных, шипастых доспехов, которые я видела на статуях в парках и скверах, расположенных дальше, чем обычно, от шумных проспектов и площадей. Прохаживающиеся и пробегающие мимо пони, казалось, были более заинтригованы и удивлены нашим появлением, чем их собратья, оккупировавшие нижние этажи этого огромного комплекса, и теперь уже я, в смущении, отворачивалась от недоуменно переглядывавшихся жеребцов и кобыл, с интересом разглядывавших мою пузатую тушку, болтающуюся между боков двух резвых, облаченных в какую-то форму дуболомов. То, что это не обычный дом, я догадалась через несколько минут нашего пути – уж слишком велики были помещения и слишком много времени занял наш путь – быть может, это была та самая Цитадель, которой, как я подозревала, сталлионградцы называли огромный массив из плотно составленных зданий, перетекавших одно в другое, и заканчивающийся Зданием Партии и Правительства, возле которого я в первый и последний раз увидела скромный памятник почившему вождю. Что ж, изнутри он казался еще больше, чем снаружи.

«Никаких батальных сцен или боевых подвигов... Несколько однобоко, не так ли?».

– «Все, прибыли» – лихо вскарабкавшись по высокой, мраморной лестнице, ведущей нас все выше и выше, вокруг громадной люстры, словно сталагмит, свисавшей с потолка многометровым каскадом света, дробившегося в бесчисленных снежинках светящихся кристаллов, мои провожатые расступились, опуская меня перед большими двустворчатыми дверями – «Веди себя тихо и вежливо, Раг!».

– «Я – сама вежли… Ого!» – поперхнувшись, я тихо просипела что-то невнятно-удивленное, увидев прикрученную к двери табличку, украшенную позолоченными символами молота и шестерни – «Генеральный секретарь! Это же…».

– «Да, тебя хочет видеть соратник Рандом «Глыба» Корс, Раг» – торжественно произнес Джус, движением плеч поправляя на себе броню. Выглядел он и впрямь довольно представительно, но меня смутило странное беспокойство в его голосе и глазах, беспокойство, которое он старательно пытался от меня скрыть – «Если ты забыла, то я напоминаю – вести себя тихо, никаких шуточек или казарменного юморка. Отвечать быстро и по существу. Ясно?».

– «Думаю, да» – проникнувшись, я затрясла головой – «В конце концов, я кое-как осилила часть придворного этикета, поэтому думаю, тут будет не сложнее. Уммм… Правда?».

Ответа не последовало. Вздохнув, комиссар распахнул передо мной дверь, ведущую в небольшую прихожую, и после короткого доклада сидевшему за столом пони, подтолкнул меня в распахнувшиеся двери.

– «Соратник генеральный секретарь! Скраппи «Крылышки» Раг доставлена!».

Войдя в комнату, я замерла на пороге от ярких лучей солнца, бьющего прямо в глаза. Огромная зала с большими, во всю стену, окнами, располагавшимися на противоположной от входа стене, купалась в лучах закатного солнца, окрашивающего розовым светом благородное дерево стеновых панелей, изогнутые формы тяжелых шкафов, проходясь по неподвижно висевшим штандартам цвета кумача[12], дробясь и играясь на золоте нитей украшавших их молотов и шестерней.

Во всем этом закатном великолепии совершенно терялись ворсистая ковровая дорожка и длинный стол для заседаний, за которым, поджидая нас, сидело трое пони, внимательно разглядывавших застывших на пороге посетителей.

– «Проходите. Садитесь» – голос позвавшего меня звучал резко, что, впрочем, несколько сглаживалось его природной мягкостью, словно его обладатель некогда был отличным певцом – «Не стойте столбом у дверей! Или вы решили что выполните свою задачу лишь войдя в мой кабинет?».

Повинуясь незаслуженному окрику, я прошмыгала к столу, усевшись на самом дальнем его углу и, демонстративно положив стянутые кандалами ноги на столешницу, преувеличенно преданно уставилась на смотревших в мою сторону пони. Одного из них я знала – Тодстул Вуд лишь скривился, недружелюбно посверкав на меня глазами из-за очков, в то время как двух других я видела впервые. Во главе стола восседал рыхловатый, бежевый земнопони с коричневой гривой – ему, как и Деду, было где-то за шестьдесят, но в отличие от последнего, генсек явно раздался вширь и теперь в его морде с дряблыми, обвисшими щеками виднелось что-то бульдожье. Второго я разглядеть не могла – темная фигура на фоне заходящего солнца хранила неподвижность, и лишь золото запонок да белая рубашка с галстуком разбавляли густую черноту его делового костюма. И признаться, фигура эта нервировала меня гораздо больше, нежели угрюмо бычившийся в мою сторону, генеральный секретарь, презрительно кривившийся Вышка, или дышавший мне в затылок Старх Джус. Разучившись доверять своим ощущениям, я не вскочила, и не вылетела вон через гостеприимно поблескивающее окно, чего настойчиво требовал от меня симбионт, отчего-то, не на шутку встревоженный видом этих пони, и храня молчание, посылавший мне все более и более тревожные предупреждения, но увы…

Я была не слишком умной кобылой.

– «Докладывайте, соратники! Не сидите, как воробьи на заборе!».

– «Докладываю!» – опередив комиссара, я подскочила на месте и выпучив от усердия глаза, затарабанила четкой скороговоркой – «Доставилась пред ваши очи, ваше высокопревосходительство! Состояние хорошее, жалоб не имею, а охранявшие меня пони с резиновыми дубинками были чрезвычайно обходительны и милы!».

– «Задержали при угоне дирижабля и попытке покинуть территорию Сталлионграда» – негромко доложил Джус, наклоняясь из-за моего плеча и словно ненароком, отвешивая мне звонкий подзатыльник – «Пыталась увезти с собой одну из пегасок проекта».

– «Не задержали!» – попытавшись вскочить, я тотчас же опустилась обратно, почувствовав на своей спине копыто комиссара – «Не задержали! Я, может, сама к вам шла, чистосердечно во всем признаться! С восторгом предаюсь на милость правосудия родного Сталлионграда, надеюсь на него, и уповаю… Каюсь, что хоть не по собственной воле, но по принуждению князя Милославского, временно являлась исполняющей обязанности Богини и вела переговоры с представителем неизвестной доселе расы о поставках продовольствия голодающей кобылке, которые, увы, закончились неудачей».

– «Что еще за бред. Как… Какой богини? Какие переговоры?» – сердито засопев, генсек вскочил, ударом копыта отправляя в полет лежавшую перед ним толстую перьевую ручку с расплющенным наконечником для ротописного письма. Его полное тело сердито передернулось, а бурый хвост гневно хлестнул по меткам в виде коричневого, неправильной формы пятна – «Вы что, по голове ее ударили ненароком?!».

– «Ну как какой? Самой натуральной богини, принцессы Селестии! Это ведь ее прерогатива – контакт с послами неизвестных доселе рас и народов».

– «Никак нет, соратник генеральный секретарь» – послышалось из-за моей спины.

– «Да? И как тогда вы объясните этот бред?» – стиснув зубы, жеребец уселся на свое место и сняв большие, квадратные очки, с раздраженным недоумением уставился на сердито сопевшего за моей спиной комиссара – «Она что, и впрямь повредилась рассудком, как утверждает профессор Вуд?».

– «Ничего подобного!» – я попыталась было принять покаянный вид, но почему-то не преуспела в этом начинании, и продолжила развлекаться напропалую – «После Северной Войны я твердо усвоила, что сдаваться в плен нужно сразу. Всего-то два часа допросов – и потом целый день свободна!».

– «Понятно…» – скрип зубов стоявшего за моей спиной комиссара, наверное, услышали даже в приемной. Сопя мне в затылок, словно змей, жеребец придвинулся ближе, и я опасливо пригнула голову, ожидая очередного подзатыльника. Раздраженно глядевший на меня генеральный секретарь, казалось, о чем-то раздумывал, то и дело опуская глаза в лежащие перед ним бумаги. С самого начала нашего разговора темная фигура ни разу не пошевелилась и вид ее, окрашенный в алый, лучами заходящего солнца, рождал во мне тревожные ощущения, которые я старалась отмести от себя, как бред разволновавшейся кобылки – ну мало ли кто может сидеть в кабинете генерального секретаря? Прищурившись, Вуд сердито заворчал, сверля меня глазами – «Комиссар, это та самая ваша подопечная?».

– «Нет, этот проект курирует комиссар Секира, но комиссар Джус вмешался в его работу, заявив, что уже встречался с Раг и знает ее лучше, чем назначенный комиссариатом, заслуженный ветеран!» – не преминул наябедничать ученый, словно простой алкоголик, жалующийся участковому на шумных соседей – «И мы видим, к чему это привело!».

– «Ага. К тому, что я здесь» – не знаю, что заставило меня вступиться за комиссара. Быть может то, что это был один из немногих вменяемых жеребцов в доспехах, встречавшихся на моем пути, а может… Ну и что, что ему уже под сорок? Он и сейчас жеребец хоть куда, и признаюсь, у меня уже проскальзывала мыслишка познакомиться поближе с героическим сталлионградцем, возбуждающим окружавших его кобыл смесью из надежности и уверенности, приправленных острым вкусом опасности, исходившей как от грозно звучавшего звания, так и от него самого – «Или вы считаете, я бы так легко сдалась, будь на его месте другой?».

«Закрой уже свой рот, кобылка! Заткнись, заткнись, мозг!».

– «Остричь!» – каркнул профессор – «Остричь крылья и запереть в интернате!».

– «Попробуйте. Прошу вас» – в упор поглядев на ученого, бросила я – «Но думаю, что ваши садистские методы не придутся по вкусу ни мне, ни тому, кто прибудет по мою душу чуть позже. Или вы и вправду думаете, что можете запереть в сарае Первую Ученицу принцессы Луны Эквестрийской, словно провинившуюся селянку?».

– «Это все твои домыслы, Раг!» – отмахнулся от меня бурый гнедой жеребец – «Ты по-прежнему остаешься подданной Сталлионграда, и мы вольны поступить с тобой по всей строгости закона!».

– «Кхем… Я наводил справки, и могу доложить, что…».

– «Помолчите, комиссар!» – рыкнул соратник Корс. Замолкнув, Джус отступил мне за спину, ничем не выказывая ни раздражения, ни недоумения по поводу столь резкой отповеди – «Вы выполнили свою часть, и теперь просто стойте и не мешайте. Я захотел увидеть ее не просто так, а лишь потому, что меня убедили, будто одна из нас может помешать нашему общему делу, и лишь оттого я трачу время на всю эту возню. Скажи мне прямо, Раг, какие ты получила инструкции от своих покровителей? Что именно вы решили предпринять в преддверии грядущего момента, когда все жители Сталлионграда узнают о нашем новом предназначении, навеянном нам самой историей?».

– «Эммм… Недоуменно посмотрев сначала на Вышку, затем, оглянувшись, на комиссара, я недоуменно уставилась на напряженного генерального секретаря. Увы, ни взгляды в потолок, ни изображение на мордочке напряженного раздумья мне не помогли – в голове было удивительно пусто и тихо, и я ощутила себя вспугнутой оленихой, застигнутой на шоссе слепящим светом автомобильных фар – «Эээээ… Чиииито, прастите?».

– «Хватит прикидываться!» – не сдержавшись, рявкнул Корс, грохнув копытом по столу. Вздрогнув, я испуганно моргнула глазами, и в следующий миг, неразборчиво хрюкнувший что-то комиссар уже вытаскивал из-под стола мою, забившуюся под него, тушку – «Тьфу ты, пропасть какая! И что, вы хотите сказать, это вот ее послали разрушить наши планы?».

– «Боюсь, вы недооцениваете всю опасность этой… Кобылы» – впервые с момента нашей встречи, темная фигура пошевелилась. Легко качнув головой, она тихо звякнула коротким, не видимым мне до поры рогом, и через секунду, зал озарился светом люстр, разогнавшим вечернюю полутьму. Солнце зашло, оставив на память о жарком летнем дне лишь полоску заката, и на лежащий под нами город опустился прохладный полумрак, отступавший в испуге перед дерзкими, веселыми искрами, дробившимися на гранях сотен магических кристаллов, свисавших с потолка. Голос говорившего был глубок и спокоен, словно поверхность асфальтового озера, таившая под своей обманчиво ровной поверхностью бездонную пропасть. Сидевший напротив меня единорог был удивительно худ, даже костляв и казалось, состоял из одних только прямых и связанных с ними углов, словно кто-то, шутя, натянул на груду костей старую лошадиную шкуру. Грязно-серая шерсть его была коротко пострижена, словно напоказ, выставляя и подчеркивая его худобу, лоснящаяся, серая грива – уложена в короткую, прилизанную прическу, но поразила меня не вся эта ходячая конструкция, похожая на рисунок из атласа по опорно-двигательной системе лошадей, а его глаза.

Абсолютно черные глаза.

Лишенные даже намека на зрачки, они, словно две черные точки, взирали на меня, живя своей особенной жизнью на чуть желтоватых белках, тронутых красноватыми росчерками ниточек-сосудов. Поперхнувшись, я едва не вскрикнула от удивления и внезапного приступа паники, и только комиссар, вновь ткнувший меня копытом в спину, не дал мне заорать от удивления и страха. Быть может, он решил, что я вновь собралась испортить настроение и без того сердитого генсека, а может… Сжавшись, я словно испуганная мышь, уставилась на негромко цедившего слова единорога, ошарашенная, оглушенная ворохом мыслей, фейерверком взорвавшихся у меня в голове.

– «Боюсь, вы просто не понимаете, какую опасность она представляет для нашего… Простите, для вашего дела, господин Корс».

Голос говорившего был ему под стать. Сложивший копыта пони сидел прямо, словно страус, проглотивший жердь, но его голос двигался вместо него. Издеваясь и корча рожи, поглаживая или дружески похлопывая по плечу, он плыл между нами и вольно или невольно, все пони оборачивались в его сторону, когда это костлявое пугало начинало говорить. Быть может, это был известный оратор или какой-нибудь важный представитель крупного клана? Я не знала, и в тот момент все, на что меня хватало – это сидеть и слушать этот вкрадчивый, коварный голос.

– «Да? И что же она может сделать? Разве она знает больше, чем все?» – дернул щекой бежевый земнопони, возвращаясь к своим бумагам и нацепляя на нос квадратные, с тонкой дужкой, очки – «Вот вы, комиссар! Вы знаете что-нибудь об очередном съезде партии?».

– «Я уверен в том, что он состоится» – четко, по-военному, отрапортовал апельсиновый земнопони, вытягиваясь по стойке смирно – «И приложу все силы, чтобы ничто не омрачило проходящие заседания разных партийных ячеек».

– «А ты, Раг?».

– «Эмммм…» – вновь жалко проблеяла я, не понимая, что хочет от меня этот пони. Ошарашенная явлением сидящего недалеко от меня, худого жеребца, я растеряла остатки слов, и теперь могла лишь невнятно мычать, не осознавая обращенных ко мне слов – «Аааа…. Но как?!».

Последние слова я произнесла шепотом, но у сидевших вокруг был хороший слух. Вышка покачал головой, генсек вновь скривился, но серый остался недвижим, лишь еще плотнее сжался его узкий, словно вырубленный топором, рот.

– «Как я и говорил, господин генеральный секретарь» – черт, выключите этот голос! Он, словно наждачка, медленно проходился по моим нервам, рождая во мне желание вылететь из кабинета впереди собственного визга – «Она имеет определенные связи при дворе… кхе-кхе… богинь… и поэтому-то заявилась сюда, в этот прекрасный город, привлеченная запахом застоя. О, только самые умные и дальновидные пони чувствуют, видят, ощущают то, что происходит что-то нехорошее, и появление тут этой мелкой интриганки лишь подтверждает наши с вами опасения… Но мне думается, этот разговор – не для чужих ушей».

– «Я полностью уверен в своих соратниках, носящих знак молота и шестерни» – нахмурился генсек, внимательно слушая своего гостя, неторопливо выговаривавшего слова негромким, хорошо поставленным голосом – «А впрочем… Комиссар Джус, подождите в приемной. И попросите принести нам чай».

– «Что ж, это было умно» – одобрительно качнул головой серый, глядя на закрывшуюся дверь. Не двигаясь, практически не шевелясь, он пугал меня одним своим видом, а уж теперь, когда я узнала его секрет, мое чувство самосохранения просто заходилось в паническом крике, требуя убраться подальше от этой унылой фигуры – «Никогда нельзя быть слишком доверчивым. Вокруг лидера всегда есть те, кто, даже не имея злого умысла, может неправильно истолковать его слова. А потом – поделиться ими с другими, столь же недальновидными и склонными к собственным суждениям. Так рождаются сомнения в головах тех, кому сомневаться не положено либо совершенно не нужно. Они начинают думать, они начинают размышлять… Они отвлекаются!».

– «Пока все идет хорошо. Но я боюсь, что это благое начинание может постигнуть неудача…» – повернувшись к окну, Корс взял в копыта маленькую чашку, принесенную подтянутой кобылой, облаченной в короткую, белую рубашку с изящным галстуком-жабо – «Хотя возможность ее и не велика».

– «Неудача может произойти в любой момент, и нам важно иметь запасной план, предусматривающий эту неудачу» – наставительно заметил костлявый жеребец – «Да, мы можем отказаться от всей этой затеи – да, даааа, так просто. В свою очередь, я так же «просто» спишу потраченные мной силы и средства на неудачный проект, но не кажется ли вам, господин Рандом Корс, что иногда, нужно просто взять – и рискнуть? Конечно же, тщательно просчитав результат. Мне казалось, вы сами увидели весь ужас положения вашей многострадальной страны, когда взглянули на ситуацию моими глазами, когда поняли, в каком глубоком застое находится Сталлионград… Разве вы не поняли этого?».

– «Да, конечно. Но…».

– «И разве не вы попросили многоуважаемого профессора Тодстула Вуда познакомить нас?».

– «Да, вы правы. Вы правы» – вскинул копыта генсек, мельком взглянув на мою мордочку, испуганно таращившуюся на них из-за края стола, под который я непроизвольно уползла после ухода Джуса – «Мы не можем просто идти вперед, потеряв ощущение цели. Нужна смена, нужен новый курс, мы должны перестроиться, перестроить себя и все наше общество».

– «Дааааа. Новый курс. Вы правы» – сухие губы единорога тронула страшная усмешка – «Мне нравится. Это должно стать новым лозунгом всех последовавших за вами пони. «Новый Курс». Они еще не осознают, что вместо прямого движения к цели, они остановились, потеряв из виду то, к чему стремились все эти века, а остановившись – начали оглядываться по сторонам. Начали распылять свои силы, растрачивая себя на ненужные развлечения, новости, вещи… Полет. Не станете же вы отрицать, что нынешнее поколение стало безответственным, меркантильным, и все больше смотрит на запад, готовое есть из копыт у того, кого ваши предки столь доблестно отбили от стен этого древнего города? Все эти новые журналы, перепечатываемые с эквестрийских образцов, изготовленные по эквестрийским лекалам технические новинки, все эти пегасы, которых вам повесили на шею – разве это все не признаки, которые говорят сами за себя?».

– «Это развитие!» – высунувшись из-за стола, негромко прошептала я, но сразу поняла, что была услышана. Сидевшие у темного окна жеребцы переглянулись, и недовольно дернув ушами, продолжили свою беседу, в то время как я вновь уползла в свое убежище, позвякивая цепью кандалов – «Это же неправда!».

– «Особенно – этот проект. Как много сил и средств тратит город-государство на обеспечение, обучение и содержание этих бесполезных пегасов? О, я искренне преклоняюсь перед долготерпением славных сталлионградцев, которые мужественно, день за днем, влачат свое существование, в то время как среди них есть те, кто, будучи обеспеченными всем, чем только можно, день ото дня становятся лишь развратнее и грубее? Разве не говорит за себя то, что двух из этих пегасок вам пришлось возвращать на родину в кандалах? А данная представительница этого сброда, этих «Тридцати» – сама наихудшая».

– «Враки!» – смело пискнула я, высовываясь из-под стола – «Ложь, звездежь и провокация!».

– «Вот, поглядите, господин Корс. Это – старые выпуски эквестрийских газет. Вот, что успела натворить одна из ваших подопечных. Пьянство, драки, скандалы и дебош – вот, на что только и способны эти личности, сидящие на шее у вашего народа. Конечно, я не считаю, что в ее действиях виновато воспитание или ее учителя, но…».

– «Виноваты, еще как виноваты!» – с нарастающим гневом процедил Глыба, быстро пролистывая пожелтевшие листы – «Какая гадость! Какая наглость! Какой беспредел! Вышка! Почему она еще здесь? Почему она жила в интернате, а не в городской тюрьме?!».

– «Потому что я не знал об этом» – с достоинством помотал головой старик, в голосе которого, тем не менее, проскользнуло явное беспокойство – «Однако, хочу заметить, что я настойчиво пытался указать комиссару на выявленные мной недостатки в поведении данной особы, и…».

– «Не нужно разглагольствований! Не нужно «выявлять» – нужно пресекать!» – сердито рявкнул бульдогоподобный генсек, швырнув на стол газеты – «Почему на западе, об этом вот, знают практически все, способные читать? Почему об этом известно уже год, а мой комиссариат даже не почесался доложить своему генеральному секретарю о столь вопиющем поведении этих… Этих… Недопегасов!».

«Так, похоже, праздник закончился, и сейчас нас будут пороть».

– «Я не заведую комиссариатом, соратник Рандом Корс, хотя я неоднократно сообщал им о своих подозрениях».

– «Ах да, комиссариат…» – изрек серый, вновь складывая копыта перед своим подбородком – «Такая мощная организация, оплот стабильности и мощи Сталлионграда. Однако она не торопится сообщать своему генеральному секретарю о некоторых… Ну, скажем так – нюансах деятельности одной из тех, за кем ей, в первую очередь, и стоило бы наблюдать. Конечно, я далек от мысли, что это было сделано специально…».

– «Отчего же?» – зло рассмеялся Глыба – «Генеральные секретари приходят и уходят, а комиссары – о, комиссары остаются! Знали бы вы, господин Боунз[13], как я устал от этих старых пердунов, даже в отставке работающих тренерами или читающих лекции в академии! И именно они являются тем винтиком, что скрепляет этот старый, проржавевший костяк старой идеологии!».

«Боунз? Так значит, его зовут Боунз? Обалдеть! Родители знали, как назвать жеребенка!».

– «Так просто закрыть спецпроект «Крылья» не получится» – проскрипел гнедой земнопони, бросая на меня косой взгляд – «Я осмелюсь напомнить, что предыдущий генеральный секретарь поручил комиссариату курировать этих молодых жеребцов и кобыл. Боюсь, кое-кто среди старших комиссаров стал опрометчиво считать их одним из своих внештатных отделов, и боюсь, ваше решение может натолкнуться на сильное противодействие. Лично я уже устал от того, что все мои задумки по поводу выпестованной лично мой идеи вечно наталкиваются на сопротивление комиссаров, вмешивающихся туда, куда не нужно! Я умываю копыта и готов положить вам на стол прошение о расформировании этого проекта за его полной бесполезностью!».

– «Эй! Пегасов можно использовать, врун!» – вновь подала я голос. Осмелев, я высунула голову из-под стола, и с негодованием уставилась на профессора – «Просто методы у тебя живодерские! И вообще, чего ты там ко мне прицепился сразу? Сначала позвал, заманил в свой санаторий, а потом оказалось, что меня уже ждала какая-то свора палачей, пытающих меня своими дебильными приборами! Это все он виноват, он! Не отпускает никуда пегасов, запрещает им работать, а еще…».

– «Замолчи, мерзавка!» – рявкнул гнедой жеребец, стукнув копытом по столу. Похоже, за время моего пребывания в кабинете, этот жест уже стал привычным для собравшихся в нем пони. Повод для гордости, что ни говори, ведь не каждый может похвастаться тем, что был родоначальником нового течения в культуре – «Ты приехала сама, по своей воле, и сразу же начала вести пропагандистскую работу среди присутствующих в пансионате пегасов, а одну из них – даже подговорила с тобой сбежать! Но ничего, теперь тебя выведут на чистую воду!».

– «С нетерпением жду суда! Посмотрим, кого там куда выведут! Могу заранее кандалы одолжить!».

– «Нет-нет, ссориться с комиссариатом сейчас не нужно» – процедил серый единорог, чей голос заставил меня опасливо пригнуться – «Только не перед съездом. Только не сейчас, когда ваш план так близок к завершению. Нам не нужно привлекать внимание…».

– «Но что же тогда делать?» – с непонятной мне ноткой беспомощности спросил генсек, с демонстративным спокойствием вновь принимаясь за уже остывший чай – «Разве вы не в силах оказать необходимую помощь?».

– «А зачем?» – недобро усмехнулся его собеседник, впервые за всю беседу, выказывая некое извращенное подобие чувств – «Я предпочитаю, чтобы мои враги делали все за меня, оставляя мне возможность воспользоваться плодами их усилий. Пусть кто-нибудь другой таскает за нас каштаны из огня, но есть их будем мы. Поручите нашему доброму доктору заботу об этой… Мммм… Пациентке. Объявите ее ненормальной, устройте экспертизу, которая признает ее лунатиком, склонной к галлюцинациям – и вам не придется ничего делать. Те самые цепные псы, которых вы так опасаетесь, будут сами ревностно следить за этой особой. А уж потом – я с радостью избавлю вас от ее назойливого соседства. Что скажете?».

– «А это можно сделать. Она же сама кричала на каждом углу, что получила какую-то травму головы и забыла все о своей родине. Она может говорить что угодно – а мы объявим ее невменяемой».

– «Великолепно…» – процедил костлявый жеребец, поднимаясь из-за стола, и повернувшись к окну, вгляделся в улицы Сталлионграда, расцвеченные огнями фонарей – «Великолепно. Но запомните – никаких резких высказываний! Только уважение и сожаление обо всем, что выпало на долю этой бедняжки. Вы только представьте – убежавшая соотечественница, попавшая в дурную компанию, спившаяся и забеременевшая непонятно от кого – как может эта история оставить кого-то равнодушным?».

– «Да, я уже готова описаться, если и дальше излагать ее вашим голосом» – буркнула я, понемногу отползая от стола. Шутки кончились, и если все, что я тут услышала, было не каким-то спектаклем, призванным проверить меня на лояльность или что-то подобное, до чего мог додуматься какой-нибудь местный, извращенный ум, то мне мало что светило в дальнейшем. Свидетелей такого не оставляют… Но почему я чувствую себя не слишком-то испуганной при мысли о Стархе Джусе? – «И вообще, когда меня начнут искать – мало не покажется никому!».

– «Бедняжка. Должно быть, все эти физические и эмоциональные травмы оставили неизгладимый след на ее разуме. Неудивительно, что она сошла с ума».

– «Вялотекущая шизофрения» – каркнул со своего места Вышка, бросая на меня изголодавшийся взгляд – «Я считаю, что мы обязательно должны вылечить ее… Ну, а пока – изолировать».

– «Ну что ж, если это гарантирует мне отсутствие эксцессов с ее стороны…» – казалось, обличенный нешуточной властью земнопони заколебался, но стоило мне только открыть рот, как решение уже было принято. Словно кусок, вырванный изо рта у голодающего – «А так же ее, так называемых, покровителей… Тогда добро».

– «Я могу гарантировать вам это, господин Корс».

– «Что ж, так и решим. Комиссар!» – поднявшись, Рандом «Глыба» Корс стукнул маленькую, золотистую полусферу, стоящую на краю стола, и уже через секунду, в кабинет вошли трое известных мне мордоворотов, сопровождающих вышагивающего перед ними Джуса – «Уведите ее. Она нуждается в серьезном лечении, и теперь ответственным за ее дальнейшую судьбу назначается профессор Тодстул «Вышка» Вуд, который будет решать все вопросы, связанные с ее дальнейшим размещением. Не заставляйте меня краснеть перед моим гостем, Тодстул. Вы поняли меня, комиссар?».

– «Предельно» – кивнул Джус, мрачно глядя на меня и похоже, подозревая, что это именно я стала причиной такой перемены в своей судьбе – «Пройдемте, соратница».

– «Следуйте за мной» – неприятно улыбаясь, процедил Вышка, первым выходя из громадного кабинета – «Я знаю, куда ее поместить».

– «Чтоб вас!» – в последний раз лягнув тяжелую дверь, влипнувшую в стену за моей спиной, я присела в центре мрачной камеры, и мрачно задумалась о мрачных перспективах, поджидающих меня в этом мрачном месте. Ладно, оно было не таким уж и мрачным, комната была чиста, и лишь легкий налет пыли хоть как-то скрашивал ее унылую серость. Поежившись, я вспомнила о стерильной чистоте «камеры предварительной очистки» – потолочные панели, заливавшие мое узилище белым светом, живо напомнили мне о том загадочном месте и были до странности похожи на элементы того высокотехнологичного склепа. Высокие – метра три, не меньше – потолки, помимо световых панелей, подмигивали мне цепочками желтых огоньков, глядевших на меня из странных, узких отверстий, расположенных у самого потолка. Наверное, я смогла бы до них допрыгнуть или долететь, благо, помещение было довольно широким даже для моих гипертрофированных порхалок, но одетая на меня сбруя крепко удерживала на мне ремни, стягивающие крылья, и по зрелому размышлению, мне пришлось отказаться от этой затеи. Внимательно оглядевшись, я заметила следы окалины, покрывавшие стены возле двери и кое-где – даже у потолка, словно кто-то упорно, раз за разом, пытался приварить к ним что-то, но не сумел.

«Что ж, это и в самом деле не удивительно. Почему бы людям, если это действительно были они, не освоить изготовление материалов с заранее запланированными характеристиками? Сталь, которая сопротивляется не только допотопным сварочным аппаратам, но и самому времени. Компьютеры, пережившие своих создателей на тысячу лет. А что, если там, в этом бункере, кому-то нужна была помощь? Что, если… Нет, да брось. Если бы там были потомки древних людей, то они явно смогли бы открыть эту дверь и выйти наружу. Авина произвела впечатление довольно умной программы, и вряд ли бы стала топить всех, как хомячков… Хотя кто их знает, этих Скайнет. Может, бедняги, жившие в этом бункере, однажды проснулись, подключенные к шлангам и с очками виртуальной реальности на головах. Или с зондами, в мозге!». Присев в центре комнаты, я вновь погрузилась в раздумья, скользя взглядом по стенам и длинным отверстиям в потолке. Пляска огоньков завораживала меня, и вскоре, вздрогнув, я поняла, что уже довольно долго пялюсь на эти мигающие точки, умиротворяющие меня своим ритмичным помаргиванием. В более спокойной обстановке мысли мои текли плавно и неторопливо, однако я понимала, что даже если закрою слипающиеся глаза, то взбудораженный разум вряд ли даст мне уснуть. Прибытие в Сталлионград, откровенно пугающий разговор в моем присутствии трех совсем непростых пони, встреча с еще одним «попаданцем» – все это бурлило в моей голове, словно взбесившийся чайник, и я старалась как можно меньше думать о происходящем, чтобы не начать метаться по комнате, под действием обуревавших меня мыслей и чувств.

Однако же, не думать, почему-то, совсем не получалось.

«Значит, еще один попаданец» – стоило тишине этой большой камеры сгуститься вокруг меня, как мозг просто взорвался от нахлынувших на меня эмоций – «И явно не простой, раз на равных беседовал с главой этой автономии. Но откуда он? Мне казалось, что мы смогли освободить всех в этом замке, да и Брайт говорил, что больше года такие, как мы, не протягивали, съедаемые этими страшными кристаллами… Стоп. Стоп, а как же тот пегас, которого я видела в Мейнхеттене, полгода назад? Кажется, у Брайта был ученик, да и его подручных, похитивших меня из Кантерлота, так и не поймали… Конечно, вряд ли они протянули до этих дней, иначе, зачем бы тогда этому ублюдку создавать новых? Что ж, это и впрямь может быть Мейнхеттен – среди такого количества пони так легко затеряться, да и машина эта, насколько я помню, занимает немало места. Но как ему это удалось? Где он нашел новые аппараты для управления, материалы, новых помощников, в конце концов? И кто, во имя Селестии, этот странный единорог? Как его смогли удержать в узде, ведь магией он пользовался, совершенно свободно включив свет в кабинете?».

От всех этих вопросов моя голова пульсировала и болела, напоминая вместе с животом о том, что глупая хозяйка его, как всегда, забыла о соблюдении режима питания и сна. Притихший Дух, казалось, обдумывал сложившуюся ситуацию, но я чувствовала, что его внимание сосредоточенно на камере вокруг нас.

«Да, ты прав, дружище – это больше похоже на какое-то техническое помещение, позже, грубо переделанное под камеру. Странно, неужели они не могли поместить меня в ту самую тюрьму, о которой говорил этот Глыба? Ну и прозвище, кстати говоря… И они явно опасались комиссариата. Но откуда тогда Вышка знал этого единорога? Они общались слишком слаженно для впервые встретившихся пони, а вся эта сцена крайне напоминала уговоры или переговоры сообщников, один из которых вдруг начал колебаться, ставя под угрозу их тщательно продуманный «план»… Уггггх! Ну почему все всегда так сложно, а?».

«Жизнь вообще сложна».

«Но только не для тех, кто хорошо устроился! Вот почему я не послушалась Вайт Шилда? Представь, что мы отстояли только что, как болванчики, на страже возле закрытый дверей возле какого-нибудь давно заброшенного туалета, в дальнем крыле дворца, нас сменили, и впереди у нас – целый вечер, который мы можем провести где-нибудь в библиотеке… Ну ладно, ладно – в Кафе! Нечего так ржать! Так вот, впереди – хороший летний вечерок, мы с тобой бредем по улицам в сторону Кафе или Золотого Листа, где уже собрались знакомые, и вовсю шумит небольшая вечеринка. Графит опять на службе, и мы спокойно можем раздавить пару кружечек сидра, посидеть за столом и может, даже попробовать научиться играть в карты, продув пару партиек в «грифоний квартет» или «блекджек». Представляешь, какая замечательная перспектива? Ну да, тебе-то что, ты там на всем готовеньком сидишь, а я… А мне…».

«Извини».

«Прости. Прости, я дура» – шмыгнув носом, я стиснула зубы, пережидая острый приступ жалости к самой себе – «И вечно обижаю самых дорогих мне существ. Ты прав, у всех вокруг меня есть определенные планы, ведь это не игра, а они – не бездушные персонажи-статисты. Хорошо, если Селестия поймала того пегаса, ведь я же сообщала ей о нем, правда? Да, я знаю, знаю, что тебя больше волнует судьба исчезнувших людей, но знаешь, ведь они находили скелеты, мусор, и даже каким-то образом, отыскали наш абонентский комплект АНДСУ… А еще Луна говорила про какие-то руины, отзвук которых она почувствовала во мне. Быть может, после того, как все это закончится, мы пойдем туда и попробуем осушить этот загадочный бункер? Не может же принцесса отказать мне в этой маленькой просьбе, правда? Подключим к этому засранца Маккриди – хватит ему уже строить из себя агента Малдера[14] – и начнем разгадывать эту тайну. Да и мне, уже по-настоящему, пора в декрет. Вон, Легион уже в казармы не влезает, тысяча с лишним пони набралось – значит, найду толкового заместителя, и сделаю еще один лагерь... Нет, лучше какое-нибудь спецподразделение пегасов – нам позарез нужны мобильные ударные группы, которые можно было бы перебрасывать с места на место без канители с логистикой. Местность возле второго лагеря как раз подходит для тренировок – возле Мейнхеттена есть и море, и холмистая равнина, и даже горы. Ну чем не полигон для тренировки крылатых легионеров? Конечно, там сейчас всем Черри заправляет , и просто так снимать ее с должности Префекта Лагеря будет неправильно и нехорошо, но что нам стоит закрутить яйца Хаю, чтоб тот взвыл так, что аж возле Мейнхеттена было бы слышно? Тогда он сам начнет плакать и просить вернуть его подругу, намного лучше управляющуюся с повседневной рутиной, которую я повешу ему на шею, и тогда все получится празднично и хорошо. Как я уже говорила, «добровольно и с песней!». А мы с тобой оставим себе представительские функции, отыщем насос с паровым приводом, и разберем этот бункер по кусочкам. Наверняка ведь у них там что-нибудь полезное лежит, нужное для дома и для семьи. Да и какая-нибудь, даже самая завалящая пушка лишней не будет. Или лазерный пистолет.

«Проснись, мечтательница».

«Или танк, представляешь? Я хочу танк!».

«Проснись!».

– «А? Что?» – заморгав, я подняла голову с пола. Оказалось, что таращась на мерцающие огоньки, я не заметила, как уснула, свернувшись калачиком в каком-то уголке. Вроде бы ничего не изменилось, свет все так же заливал эту странную комнату, весь вид которой говорил о том, что к ее постройке не было приложено ни одного копыта пони… Но откуда же такое странное ощущение чьего-то присутствия?

Долгий, протяжный шорох, напоминающий скребущую о дерево наждачную бумагу, заставил меня подпрыгнуть на месте, а взъерошивший мою гриву ветерок – заполошно оглядываясь, прыгнуть вперед. В том углу, где я всего секунду назад предавалась сладким снам, теперь зияло темное отверстие с идеально ровными краями. Похоже, одна из стеновых панелей попросту ушла куда-то вглубь стены, открывая узкий и длинный проход, из темноты которого, в мою сторону, ощутимо тянуло теплым, затхлым воздухом, приносящим с собой странный, неприятный запах, заставивший шерсть на моем загривке встать дыбом, а мурашки – испуганным табуном промчаться от шеи до хвоста.

«Что за нахер?!».

Шорох повторился. Что-то тяжелое, хрипя и сопя, словно загибающийся от астмы тюлень, ползло в мою сторону по этому коридору, и почему-то мне очень захотелось оказаться как можно дальше от этой странной камеры, странного прохода и странных звуков, источник которых, медленно и неуклонно, приближался к моему убежищу.

«В этом месте, обычно, в манге или аниме, следовало рисовать огромного хентайного монстра с тентаклями вместо…».

«Кхем… Просила? Получи».

– «Нет, вы издеваетесь, что ли?!» – возопила я, от испуга распластываясь на противоположной стене, когда из темноты прохода, на свет, выползли странные отростки плоти, напоминающие худые, длинные пальцы с множеством фаланг. Зацепившись за края открывшегося проема, они напряглись – и вытянули на свет странное… Нечто.

Нечто можно было бы назвать существом. Нечто имело странное, распластанное по полу тело, словно лишенное большей части костей, напоминая тюленя, в теле которого не осталось ни одной целой кости, кроме черепа, скрытого под уродливыми, шишковатыми наростами на голове. Дергаясь и переваливаясь, оно ползло вперед, опираясь и подтягиваясь на жирных, искривленных лапах, опираясь почему-то на их среднюю часть, словно больное рахитом животное. Серая, в залысинах, шкура его была редкой и истертой, и лишь в задней части туловища, прямо перед тремя вздувшимися отростками, волочившимися за вползшей в комнату тушей, белели странные островки, подозрительно напоминающие… Напоминающие…

Метку.

«Что за хрень?!».

– «Да вы обалдели, что ли?!» – вновь заорала я, прыжком перемещаясь к двери, и принимаясь изо всех сил лягать ее задними ногами. Увы, выполненная неизвестными строителями по той же технологии, что и древний бункер, она была совершенно неотличима от обычной стены, и я даже не была уверена, что луплю по правильному месту. Единственным плюсом этого подземелья были размеры – я понимала, что могу свободно кружить вокруг одышливого чудища, не позволяя ему загнать себя в угол. Но сколько это могло бы продолжаться? Я не знала ответ на этот вопрос.

– «Помогите!!! Хулиганы зрения лишают!» – вновь завопила я. Однако, вползший в комнату монстр, отчего-то не спешил нападать. Он не тянул ко мне свои мерзкие тентакли, с сочащимися слизью отростками на их концах, в предназначении которых мой извращенный умишко уверился с первого взгляда, не пытался подползти ко мне поближе – вместо этого, чудище скукожилось и жалобно замычав, попятилось в угол, отворачивая уродливую башку – «Эй, зачем вы сюда еще и это приволокли? Всех порешу, слышите?! Извращенцы хреновы!».

– «Уыыыуууууу…».

– «Чего муууу?!» – кажется, я была уже на грани кобыльей истерики, и в панике начала орать на мычавшего что-то монстра – «Даже не думай протянуть ко мне свои йиффалки, гад – оторву вместе с башкой, или что ты там отрастил вместо нее, понял?![15]».

Что ж, угроза, крик или что-то другое, возымело свой эффект, и отворачивающееся от меня существо уволоклось в дальний угол, одышливо хрипя и жалобно постанывая. Периодически, оно вздергивало свою уродливую башку, и тогда, на меня устремлялся взгляд тускло светящихся глаз, выглядывающих из-под уродливых подушек опухолей, покрывавших голову зверя. То ли он хотел удостовериться, что жертва успокоилась и вскоре уснет, то ли…

– «Эй, ты меня хоть понимаешь?».

– «Уфффуууууу».

– «Ага. С тем же успехом я могла бы спросить, хочешь ли ты сидра» – буркнула я себе под нос. Немного успокоившись, я присела возле стены, подальше от бурно вздымавшей бока туши, и принялась внимательно оглядывать заползшего ко мне, нового сокамерника. В том, что он появился тут не просто так, я не сомневалась – уж слишком тихо открылся тот проход, а этот сухопутный кит явно не тянул на существо, способное управлять чем-то, кроме своих длинных, подрагивающих отростков.

«Тьфу-ты пропасть! Нет, если он двинется – завизжу! Честно-честно!».

– «Ладно, подними правую лапу, если понял».

Чудовище подчинилось.

– «Лапу, я сказала!» – в панике вскрикнула я, вскакивая на ноги, когда лежащий в углу мутировавший тюлень поднял одну из украшавших его спину конечностей, длинные «пальцы» которой незамедлительно вытянулись в мою сторону – «Лапу, а не эти свои… Н-не доводи до греха, слышишь?!».

– «Уммммуууууууффффф…».

– «Ладно, ты меня понимаешь. Но нафига ты тут?» – теперь чудовище все сделало правильно, и с трудом привалившись к стене, подняло левую ногу, гнущуюся, словно резинка – «Знаешь, я не большая гуманистка, ты не подумай, но… Лично я бы, на твоем месте, уже давно попросила бы себя прибить, хотя бы из чувства сострадания. Ты похож на тюленя, попавшего к сумасшедшим ученым, под рукой у которых оказалась целая бочка свежего, отборнейшего мутагена, и…».

– «Уууууаааааааааааааыыыыыыыыыыыыыыыыыыы!».

Громкий вой потряс камеру. Заволновавшись, чудище начало сокращаться в своем углу, бешено размахивая всеми конечностями, и громко трубить, зачем-то тыча в мою сторону своими растопыренными отростками, так напоминавших мне чудовищно искореженные руки.

Или крылья. Крылья летучих мышей.

– «Тихо! Заткнись, я сказала!» – теперь уже заволновалась я, вновь вскакивая на ноги, и осторожно, издалека, принимаясь осматривать замершего от моего окрика монстра. Да, тело напоминало вздувшуюся тушу какого-то животного, долгое время пролежавшего в воде; да, шерсть была редкой и свалявшейся, а лапы оканчивались какими-то плотными, расслаивающимися наростами, но странные пятна на задней части тела и какое-то непонятное чувство узнавания не давали мне просто так отмахнуться от пронзившей меня мысли – «Так, послушай меня очень внимательно. Сейчас, я подойду к тебе для того, чтобы осмотреть. Ты не против?».

– «Ууууумммм…».

– «Будем считать это положительным ответом» – криво хмыкнула я, ощущая, как мгновенно взмокает моя спина, по которой, щекоча шкурку, уже бегали стада мурашек – «Но учти – шевельнешь хоть одной тентаклей…».

– «Уыыыымммм!».

Пересилив себя, я сжала зубы и деревянной походкой направилась к замершей в углу туше. Вдвое больше обычного пони, вблизи она показалась мне просто огромной, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не убежать обратно, в дальний угол, спасаясь от плотно прижатых к телу рукощупалец. В любой момент монстр мог выбросить вперед свои мутировавшие конечности, обвивая мое тело и принимаясь…

«Так, уймись! Уймись, я сказала!» – заорала я сама себе, ощущая, как бешено колотится мое сердце. Уткнув голову в пол, чудовище не двигалось и казалось, даже стало реже дышать, чтобы не напугать приближающуюся к нему жертву, которая должна была стать для него… – «Да заткнешься ты или нет, идиотка истеричная?! Что ты тут развизжалась, как манекенщица? Можно подумать, пациенты с декомпенсированной хронической сердечной недостаточностью выглядят как-то по-другому! Думай о нем, как о пациенте, поняла? Вот начнет буйствовать – тогда и настанет наш черед заниматься членовредительством! Поэтому успокойся, поняла? Успокойся, спокойнее… Он боится нас больше, точно?».

Что ж, постоянный бубнеж одних и тех же фраз определенно помог, и вскоре, я уже склонилась над неприятно попахивающим существом. Уткнув уродливую голову в стальной пол, оно не двигалось, позволив моему дрожащему копыту дотронуться до своей шкуры. Сухая и теплая, она едва заметно вздрагивала и проминалась от моих прикосновений.

«Горячее. Странно. Повышенная температура может говорить либо о каком-то воспалительном процессе либо, что более вероятно, об ускоренном метаболизме. Или об интоксикации от распадающихся опухолей – вон какие шишки по всему телу, особенно на голове».

Тем не менее, монстр выглядел странно. Очень странно. По мере осмотра, в моей голове, постепенно, начинала вырисовываться пугающая картина того, как под действием неизвестной, непонятной мне силы, тело обычного пони вдруг начинало страшно искажаться, теряя привычные черты. Конечности постепенно превращались в извитые, искривленные переломанными костями ноги с расщепившимися на сотни слипшихся осколков копытами, так напугавшие меня «рукощупальца» – в крылья, вздувшиеся и лишенные порванных перепонок из черной кожи, а глаза…

– «Брат, ты слышишь меня?» – потрясенно прошептала я, приподнимая тяжеленную голову, из-под шишек и наростов которой, на меня взглянули мутные, едва светящиеся глаза с узким, вертикальным зрачком. Зажмурившись, мон… страж попытался было отвернуться, но я не позволила, крепко удерживая голову двумя ногами – «Что… Кто это с тобой сделал?».

Увы, речь была недоступна тому, во что превратился мой безымянный сокамерник. Нос изуродованного пони почти отклеился от головы и длинным, уродливым, шишковатым наростом прилепился к подбородку, утащив за собой перекошенный в мучении рот, словно кости черепа отклеились друг от друга и оплыли, как воск горящей свечи. Теперь бедняге приходилось в буквальном смысле слова зубами цепляться за пол, передвигая отекшую, раздувшуюся тушу – острыми, хотя и кривыми, зубами.

– «Умммффф!».

– «И кто же ты такой? Кто-то, кого отправили на мои поиски? Кто-то, кто был должен следить за…» – нахмурившись, я остановилась, прекратив перебирать в голове возможные кандидатуры, способные попасть в Сталлионград. Такие повреждения не проходят бесследно, и судя по одышке, говорящей о неспособности сердца и легких снабжать кислородом и кровью увеличившееся в несколько раз количество тканей, непонятному, враждебному воздействию он или она подверглись сравнительно давно. А поскольку в Сталлионград я попала всего неделю назад, то вряд ли это был кто-то, посланный по мою душу. Искать нужно было среди других. Среди тех, кто пропал уже давно – полгода или год назад.

– «Скрич. Легат, это вы?».

– «Уууууууууу…» – опустив голову в пол, существо негромко завыло, и этот тихий голос, не способный более выговаривать слова и выражавший все свое мучение в этом тихом, протяжном крике, ударил меня сильнее, чем любой грифоний меч. Отпустив повисшие у меня на ногах складки плоти, я прижалась к боку нашедшегося стража и зашмыгала носом, прижимаясь к сальной коже, покрытой редкой, облезающей шерстью. Он томился все это время тут, в этом странном подземелье, похоже, построенном вокруг еще одного бункера ушедших в небытие людей, и лишь по странной, нелепой случайности, был обнаружен – и кем? Еще одной пленницей этих высокотехнологичных казематов! Кто сможет найти нас тут, если не нашли его самого?

Но отчаяние не может длиться вечно. По крайней мере, так думала я тогда. Погоревав и даже всплакнув за компанию со старым, изуродованным пони, я принялась сочинять планы побега, один безумнее другого. Вряд ли меня стали бы держать тут вечно – рано или поздно, кто-нибудь меня бы хватился, и если не свои, оставшиеся где-то на западе, то уж хотя бы Старх Джус, явно оставшийся недовольным тем, что меня буквально выдернули у него из копыт. Пленников (я намерено думала себе именно как о пленнице, а не о заключенной) следовало кормить, поить и давать справлять свои потребности, а стерильная чистота вокруг нас явно говорила о том, что место это было чем угодно, но только не постоянным прибежищем для всяких борцунов за свободу и несогласных с режимом пони. Появление того, о ком я, признаюсь откровенно, вспоминала очень и очень редко, явно дало мне понять, что время для ностальгии прошло, и время моего пребывания в этом загадочном и таком пугающе прекрасном городе подходит к концу. Рано или поздно, кто-нибудь войдет в эту дверь, и тогда…

«Приготовились!» – Древний предпочитал держать свою бесплотную руку на пульсе, и благодаря ему, я оказалась возле открывающейся двери раньше, чем в дверном проеме показался первый посетитель. Облаченная в черное фигура, звякая сталью, едва успела сделать первый шаг в комнату, а мои задние ноги уже распрямились, с глухим стуком влетая в плечо и нижнюю челюсть массивного жеребца. Негромко охнув, он дернулся и семеня заплетающимися ногами по полу, полетел в центр комнаты, грузно хлопнувшись недалеко от раскинувшего крылья-щупальца Скрича, в то время как я, развернувшись, уже штурмовала быстро закрывающуюся дверь. Полгода бездействия не прошли для меня даром, как и увеличившийся живот, и мой молниеносный, победный штурм закончился на самом интересном месте – в узком дверном проеме, в котором и застряла моя толстопузая тушка. «Где пройдет голова – пройдет и все остальное» – говорили когда-то люди; быть может, но в тот момент, я могла только орать и плеваться в сторону обалдело таращившихся на меня кобыл, стоявших возле какого-то пульта, тревожно мигавшего под копытом одной из тюремщиц. Сориентировались они быстро, и нанеся несколько ударов, я все-таки пропустила один из ответных выпадов, с возмущенным писком улетая обратно в нашу комфортабельную камеру под глумливый смех этих подтянутых земнопони, крикнувших что-то мне вслед. Увы, побег не удался, и потирая здоровенный синяк на груди, я плюнула в сторону неслышно вставшей на место двери, отправившись знакомиться с новым соседом, столь стремительно ворвавшимся в мою камеру и жизнь.

Что ж, встреча эта была не то чтобы судьбоносной, но она явно доставила мне огромное моральное удовлетворение.

– «Баааа, ваше высочество!».

– «О… Что… Что это было?» – простонал белый единорог, чья золотистая грива красиво разметалась по полу, на который он завалился, не пройдя и пяти шагов после моего двойного удара – «Что-то ударило меня… Или это было временное помрачение сознания, вызванное столь грубым и бесцеремонным водворением меня в это… Этот… Этот хлев!».

– «Угу. Ну еще б не хлев!» – Я улыбнулась, заметив, как легко я восприняла переход на эквестрийский язык, без мучительного, получасового привыкания, случившегося в прошлый раз, в Понивилле. Сложив ноги на животе, я уселась напротив, с неодобрением разглядывая «вброшенное» к нам тело аристократа. Приходящийся принцессам кем-то вроде навязанного родственника, этот элегантный, мощный блондин, по слухам, обладал прекрасной внешностью и богатством, хотя при всем при этом, отличался просто отвратительнейшим характером, не мешавшему ему, впрочем, быть самой завидной партией для любой знатной пони как в самой Эквестрии, так и за ее пределами, и думаю, многие туземные царьки, шехреяры или короли мечтали породниться с могущественными принцессами через брак с этим красавчиком. Как странно, я ошивалась во дворце почти год, но еще ни разу не встретила эту «королевскую боль в крупе», как неофициально называли его все вокруг. Как интересно, а почему?

– «О, какие отвратительные, какие грубые инструменты!» – продолжил ныть принц, с трудом шевеля головой и с жалобным криком притрагиваясь к расползавшейся по нижней челюсти гематоме скованными копытами – «Аааааа! Я умираю! Эта травма просто несовместима с моей жизнью! Кто-нибудь, вы должны мне помочь! Слуги, слуги!».

«Ага. Кричит и стонет, но в то же время, одет в такой забавный, такой знакомый, черный костюм, облегающий его тело. Бархатная поверхность совсем не отражает свет, который тонет среди тонких ворсинок, превращая его обладателя в неразличимое в полумраке, темное пятно. Так значит, «хлев», да?».

– «Вы! Да, вы!» – жалобно крикнул мне красавчик, закатывая глаза и элегантными жестами пытаясь сдернуть со своего рога толстое, серебристое кольцо, тонкой цепочкой соединенное с кандалами на его ногах – «Отчего вы так безучастны к моим страданиям? Вы оглохли? Немедленно снимите с меня эти ужасные, безвкусные вещи! Сколько мне еще придется взывать о помощи?».

«Хммм… Странно все это. Очень странно. Но ведь не невозможно, да?» – я начала негромко хихикать, вызвав еще одну волну благородного возмущения – «Белый единорог с голубыми глазами, одетый в диверсионный костюм – о чем тут еще думать-то? Попался, голубчик! Попался, извращенец!».

– «Попался, негодяй?» – продолжила я свою мысль, вскакивая с места, и отвешивая заламывающему на полу ноги жеребцу хар-роший пинок. Заткнувшись, он быстро поднял голову, уткнувшись в меня строгим взглядом прищуренных глаз, мгновенно теряя всю ту личину, что он так долго и старательно пестовал для всех, кто его окружал. Полежав, он поднялся, и с видимым неудовольствием уставился на меня, похоже, еще не понимая, что застывшая фигура, раскинувшая пальцеподобные конечности за его спиной – совсем не манекен, и я решила пока не убеждать его в обратном. Понадобится – пугнем, а пока – немного поговорим…

– «Думаю, скрываться уже бессмысленно?».

– «Верно думаешь».

– «Можешь добавлять «ваше высочество», или просто «принц». Или для тебя это слишком сложно?».

– «Скорее, просто глупо. Мы знаем друг друга столько лет, и этот формализм с твоей стороны, сейчас, выглядит натянуто и жалко» – я потянулась, с хрустом вытягивая ноги, затекшие от лежания на стальном полу – «В конце концов, ты заглядывал в мой календарик оргазмов, поэтому теперь мы можем считаться едва ли не родственниками, если не кем-то более близким, правда?».

– «Упаси меня богиня от таких родственничков!» – с возмутившей меня серьезностью парировал жеребец. Оковы на его роге и ногах явно не давали ему покоя, и несмотря на весь самоконтроль, который любил демонстрировать этот «Черный Плащ», Блублад постоянно потряхивал головой, словно пытаясь избавиться от назойливого шума в ушах – «На самом деле, я искал тебя. И нашел».

– «Ну да. А это вот – твоя маскировка. Ты пошел на сговор с врагами народа, и теперь пытаешься изображать невинную жертву, чтобы вытянуть из меня компрометирующие сведения» – хмыкнула я. Несмотря на беззаботный тон заявления, я внимательно наблюдала за этим «благородным мстителем», ведь кто знает, что могло прийти в голову тому, кто два с лишним года следил за мной из теней, периодически пытаясь сделать подножку – «Ну что ж, можешь начинать спрашивать. Посмотрим, кто из нас больше вытянет из собеседника интересных вещей!».

– «Я не собираюсь с тобой играть, Раг!» – мрачно отрезал единорог, оглядываясь на замершую возле него тушу стража. Перестав дышать, тот тихо лежал в уголке, попытавшись прикинуться ветошью, но кажется, не смог обмануть хитрозадого Защитника. Поднявшись, единорог довольно быстро передислоцировался в другой угол, постаравшись устроиться так, чтобы между ним и досадливо буркнувшим что-то Скричем сидела моя, крутившая головой, пузатая тушка – «И кстати – что это вообще такое? Оно было тут до тебя, или это твой новый питомец?».

– «Умммммммрррррррррррр!».

– «Давай не будем обсуждать достоинства и недостатки моих друзей, хорошо?» – холодно откликнулась я, демонстративно устраиваясь под боком у теплой туши, тотчас же накрывшей меня своими скрюченными пальцами крыла – «Иначе однажды, когда ты уснешь, я просто обглодаю твои ноги, понятно?».

– «Да, я всегда тебе говорил, что монстр монстра чует за версту. Неудивительно, что вы… Ладно» – передернувшись, жеребец привалился спиной к стене и замер в этой неудобной позе, закрыв глаза и страдальчески сморщившись от ощущения цепочки, свесившейся с его рога на морду – «Ты помнишь, как тебя сюда вели?».

– «Вели? Меня несли, как принцессу!» – фыркнула я, изобразив на морде самое тщеславное выражение, на которое только была способна – «И провалами в памяти я больше не страдаю. Ну, почти не страдаю. Ладно, было всего разок, во время Северной Войны, когда в лагере, меня нахлобучило, и стражи даже хотели отослать меня домой, к принцессе, но я…».

– «Уммммф?!».

– «Простите, Легат, у нас там и вправду была войнушка, на которой нам так вас не хватало. В общем, потом расскажу».

– «Легат?! Так значит, это Дарк Скрич? Правое копыто Найтмэр Мун? Польщен!» – недобро прищурился единорог, с вызовом глядя на лоснящуюся тушу – «Что ж, похоже, мне довелось увидеть тебя в твоем истинном облике, правда? Я всегда подозревал, что… Эй!».

Выбив копытами барабанную дробь по гулко звенящему полу, я подпрыгнула в воздух и изо всех сил выбросила вперед задние ноги, и если бы внимательно следивший за моими маневрами Блюблад не успел вовремя прикрыться, поставив блок передними ногами, его голова быстро превратилась бы в украшение, размазанное по ближайшей стене.

– «Попробуешь еще?!» – заорала я, поворачиваясь спиной к жеребцу, и изо всех сил принимаясь лягать стреноженного противника, пытавшегося то откатиться от меня подальше, то прикрыться передними ногами от моих мелькающих копыт – «Что-нибудь еще… Хочешь… Сказать… Подонок?!».

– «Прекрати, ты!» – без магии ему явно было сложнее, и это уравнивало наши шансы, по крайней мере, до тех пор, пока у единорога не получилось бы подняться – «Да понял я, понял!».

– «Понял?!» – бешено лягаясь, я и не заметила, как вокруг меня обвились крылья-щупальца Скрича. Приподняв меня над полом, он уволокся вместе со мной в уголок, подальше от трясущего передними ногами и головой единорога, и прижал к своей тяжело сопящей туше похрустывающими отростками, неуклюже пытаясь успокоить мою злобно сопящую тушку – «Надеюсь, тебя окунут в ту же яму! Посмотрим, как ты тогда запоешь, «принц»! Корону сразу обожмем, или подождем, пока башка превратится в шишковатый арбуз?!».

– «Я уже был там, где с пони делают такое вот непотребство» – проворчал Блюблад, осторожно откидываясь спиной на стену, и принимаясь зубами закатывать рукава своего черного костюма, чтобы оценить результаты моих наскоков. Судя по его кривившейся морде, кое-каких результатов достичь мне все-таки удалось – «Но глупо попался на обратном пути, когда услышал о пятнистой кобыле, которую поволокли куда-то вниз».

– «Да нууууу? Значит, в том, что ты попался, снова я виновата?!».

– «Помолчи и послушай. После этого, я думаю, у тебя пропадет желание шутить» – скривился принц, разглядывая ссадины и кровоподтеки, оставленные моими копытами – «Ты помнишь, как тебя сюда… Несли?».

– «Ты это уже спрашивал. Сначала меня волокли по богато украшенным залам, постепенно опускаясь все ниже и ниже по этажам. Интересно, им не приходило в голову устроить тут какой-нибудь лифт, а? Вон, говорят, в Мейнхеттене сорокаэтажные небоскребы есть – и что, там тоже лестницы до самого верха?».

– «Он там есть, и не один, но это не важно» – буркнул Защитник, не пожелав уточнить, где именно имелась такое удобное устройство – «Значит, это был Дворец Советов Сталлионграда…».

– «Потом, по узким лестницам, на пять этажей вниз…».

– «Это подвалы. Дальше?».

– «А дальше – дальше меня перехватили. Этот доктор Вышка привел нас к большим, стальным воротам – я по-другому эту громаду и не назову, и там распорядился, чтобы комиссар передал меня кобылам, которые тебя сюда и приволокли».

– «А комиссар? Комиссар так просто согласился?» – остро взглянул на меня единорог.

– «Конечно же нет. Они долго спорили, и в конце концов, Джус просто фыркнул на профессора, обозвав его «карьеристом, лезущим не в свои дела, и даже собрался увести меня куда-то еще, но этот старый козел послал одну из своих подручных наверх, и вскоре, она вернулась с письменным приказом для самого комиссара. Не знаю, что там в нем было – почитать мне, к сожалению, его не дали, но после этого он без возражений передал меня этому гнедому козлу».

– «Он пони. Не козел» – он действительно не понимает шуток, или просто не захотел понять? Склонив голову, единорог, казалось, напряженно обдумывал что-то, уставясь на свои задние копыта – «И потом, тебя притащили сюда… Ничего странного по дороге не заметила?».

– «Слушай, Блюб… Защитник! Ты сам говорил, что я тупая кобыла!» – сердито заворчала я, ощущая, как остатки крыльев Скрича вновь прижимают меня к его туше, призывая к спокойствию, которым так славился старый Легат – «По-твоему, я могла бы заметить то, что все тут сделано из стали, да еще и обладающей странными свойствами? Или этот дизайн, совсем не вяжущийся с образом пони? Высокие потолки, свойственные другим, более рослым существам? Или всю эту технику – например, ту же дверь, которая вряд ли могла быть изобретена пони – по крайней мере, не в ближайшие пятьдесят или даже сотню лет? Нееееехъ! Я ж тупая кобыла, откуда мне знать такие вот вещи? А что?».

– «Да, твоя сила в том, что никогда нельзя сказать, шутишь ты, или говоришь серьезно» – скривился жеребец, с отвращением глядя на тушу Легата, прижимавшего к себе мое возмущенно ворочавшееся тело – «Что ж, кое-что ты углядеть смогла, хотя и не сделала нужных выводов. Ожидаемо…».

«Нет, этот идиот однажды достанет меня всерьез, и тогда королевский дом посетит нежданное горе. Интересно, какие цветы он любит? Похороню его в его любимых цветах, надену черное, траурное платье, заколки, ожерелья и браслеты с черепами и перекрещенными костями… Жалко, что у пони перстней таких нет – их бы тоже надела[16]. Чего не сделаешь ради похорон любимого врага?».

– «…однако если бы ты была хоть немного умнее, то заметила бы не только это, но и то, что вся эта странная, совершенная техника функционирует с помощью непонятной, неизвестной доселе магии. Конечно, это смог бы понять не каждый единорог, не то, что представители… Кхем…».

– «Договаривай» – неожиданно спокойно предложила я замешкавшемуся Блюбладу – «Ты хотел сказать «представители низших рас»? А чего остановился? Мы тут одни, никто нас не услышит, даже Селестия, поэтому можешь говорить спокойно. Тут тепло, светло и мухи не кусают, но довольно скучно, поэтому я бы не отказалась послушать про собственную неполноценность».

– «Я всего лишь хотел сказать «низших сословий». Эта часть моей маскировки, некогда бывшая моей личностью, а ныне – ставшая личиной, дает о себе знать!» – огрызнулся жеребец, поднимаясь на ноги, и принимаясь расхаживать от стены к стене, не приближаясь, впрочем, к следящему за ним Скричу, едва заметно ворочавшему шишковатой башкой – «Это тебе дозволено все, что только может быть дозволено простому пони, и даже более того… А как приходится другим, ты не думала? Как приходится мне? Всю жизнь жить иллюзией того, что ты что-то значишь, как значит твой титул или семья, стоящая за твоей спиной и подающая тебе «добрые» советы, проводить время на вечеринках, балах и увеселениях, иногда вспоминая о своем долге главного лесничего – а что потом?».

– «А потом – что-то случается, и ты вдруг осознаешь, что все это – чепуха».

– «Именно. Все это чепуха. И должность, на которой мои обязанности уже давно исполняет кто-то еще, и твой титул, на деле, не лучше звания придворного клоуна!» – кажется, этот молодчик разволновался. Движения единорога стали порывистыми, он даже попытался жестикулировать, но тотчас же бросил это занятие, пару раз дернув себя за свисавшую с рога цепь – «Весь этот ритуал по выбору нового принца или принцессы – прогнившая насквозь, лживая бутафория, которую каждые сотню лет скармливают восторженной толпе знати, могущественным кланам, союзам и родам! Я был рожден той, чья пра-пра-прабабка удостоилась чести быть возведенной в ранг «принцессы», но что мне это дало? Я называю принцессу Селестию тетушкой – а она смотрит на меня, как на пустое место, как на щит, висящий на стене или стоящую на полке, треснувшую вазу – вещи, утратившие былую полезность, но все еще дорогие владельцу, как память. Я единственный, кто научился различать скрывающиеся под маской благожелательного интереса долготерпение и пустой формализм, и создал сам себя, с ноля. Я создал Защитника!».

– «Угу. А книги были твоими лучшими друзьями» – криво ухмыльнулась я, начиная понимать этого недалекого, упертого кретина, которым я всегда считала преследующего меня жеребца. Забавно – ему так давно нужно было выговориться, поговорить с кем-то по душам, а его единственными слушателями оказались два его врага, запертых с ним в одной-единственной камере. Ну, или те, кого он привык считать своими врагами – «Понимаю. Что ж, тогда пони достойны того Защитника, образец которого ты взял из тех книг».

– «Опять издеваешься, да?» – презрительно скривился жеребец – «Как это на тебя похоже! Я понимаю, что тебе сложно будет…».

– «Да нет, я вполне искренне говорю. Ты не скатился в пучину разврата, не нюхал соль и не спился, как, наверное, подспудно ожидала Селестия – почему я должна издеваться над тобой? Ты бы уже прекращал говорить этими клише, а то у меня складывается впечатление, что ты мысленно рисуешь какой-нибудь комикс, до которых так падок мой примипил, играя в нем роль супергероя!».

– «Мы должны стать лучше! Мы должны всегда стремиться к выведенному для себя идеалу!».

– «Агась. Только вот не нужно считать остальных безвольными статистами или шаблонными злодеями – эта ошибка часто приводит к тяжелым последствиям, уж можешь мне поверить» – фыркнула я. Мне показалось, или свет стал немного глуше, и в углах комнаты поселились пока еще робкие тени от наших фигур? – «Ты рассказал свою историю, пусть и ненароком, но я тебя поняла. Что ж, теперь я думаю, что буду более серьезно относится к тебе… Блюблад. Ну, или по крайней мере, к твоим мотивам».

– «Правда?» – прищурился на меня белый единорог. Он не был красавчиком, не смотря на все усилия придворных стилистов, визажистов, парикмахеров и прочей братии, бесцельно, по моему скромному мнению, напрягающих этот мир своим присутствием – мощное, хорошо развитое тело с немного перекачанной, на мой взгляд, грудной клеткой, венчала накуаференная голова стандартного придворного идиота, десятки которых толклись по всему дворцу и сотнями шныряли по ночному Кантерлоту в поисках «необычных» увеселений, прибавляя головной боли вышедшим в ночной дозор гвардейцам и легионерам. Длинный, витой рог сообщал окружающим о недюжинной магической силе своего хозяина, но голубые, томно прикрытые глаза, принадлежали пустому придворному щеголю, лишь изредка вспыхивая под опускавшейся на голову, черной маской, превращавшей «королевскую боль» в Защитника – «Ты говоришь это для того, чтобы достичь своих целей, избавив себя от моего зоркого глаза, и днем и ночью следящего за тобой?».

– «Чёрный Плащ!

Только свистни — он появится!

Чёрный Плащ!

«Ну-ка, от винта!»

Чёрный Плащ!» – хохотнув, фальшиво пропела я, заставив расхаживающего единорога застыть на месте, с подозрением глядя на мою веселившуюся тушку – «Уй, не могу! Слушай, ты просто бесподобен! Ну вот зачем ты влез в эту камеру? Теперь я уже не смогу так веселиться, слушая твои геройские панегирики[17] самому себе!».

– «Нет, ты все же издеваешься…».

– «А ты меня уже утомляешь» – махнула хвостом я, кладя голову на сложенные перед собой копыта – «Прилип ко мне, как… «Как жвачка, прилипшая к носку ботинка»! Ухахахахахааа!!! Нет, это пять![18]».

«Он знает что-то».

– «Да что он может знать?» – зевая, я потянулась, и проведя копытом по вздрогнувшей от моего прикосновения туше Скрича, привалилась под теплый бок, и думать забыв про неприятный запах или так пугавшие меня раньше пальцы-щупальца-крылья – «Только угрожать мне и может, как детсадовский забияка. Забавно, что все, кто вскарабкался на вершину власти, начинают скучать и ищут для себя развлечений довольно странного толка. Кто табуны жеребцов себе заводит, кто пытается устроить гарем из рабов, кто нюхает соль или медленно спивается… А кто-то в Бетмены идет. Вот и думай, чего им в жизни не хватает».

– «Я не позволял себе почти ничего из перечисленного тобой!» – высокомерно фыркнул единорог, скривившись, словно от доброго глотка лимонного сока – «А что же до скуки… Посмотрим, каких развлечений будешь искать ты, встав рядом с принцессами!».

– «Да брось, Блади» – буркнула я, закрывая глаза. Пол был твердым, но присутствие рядом горячего, мерно пыхтящего тела действовало на меня усыпляюще – «Я и так уже… Уууааааахххх… Только и делаю, что стою возле их трона. Чего мне ждать еще? Каких развлечений мне искать, когда у меня каждая минутка расписана, и я едва успеваю снять с себя броню, прежде чем упасть на чью-нибудь кровать в казармах? Интересно, и кто меня переносит в мою комнату? Стоило бы подумать над этим вопросом…».

– «Расписание принцессы Селестии, для посвященных пони, является образцом недостижимой работоспособности, которую демонстрирует правительница уже несколько сотен лет. Что ж, я бы послушал тебя через несколько лет после того, как… Ладно, надеюсь, этого не случиться, и я сумею тебя отговорить».

– «Отговорить от чего?» – несмотря на слипающиеся глаза, спать не хотелось. Бурчавший живот довольно бурно напоминал, что кое-кто в нем совсем не согласен с глупой мамашкой, так безответственно подходящей к вопросам его питания – «Что ты там еще задумал, Блюблад? Учти, Легат всегда на страже, и я не побоюсь попросить его о помощи!».

– «Не пугай меня этим чудовищем, Раг – вы с ним одного сорта пони, и еще неизвестно, кто из вас страшнее! Я лишь хочу тебя предостеречь – уж если ты узнала мою тайну, путь даже и не по своей воле, то знай и то, что я выступлю против тебя, даже если это будет последнее, что совершит принц Блюблад Эквестрийский! Ты согласишься, ведь ты не сможешь не согласиться с таким предложением, но множество пони, верные своему долгу по отношению к стране, к своим детям и близким, не станут мириться с той вопиющей несправедливостью, что хочет допустить богиня, и выступят против тебя – вместе со мной».

– «О чем это ты там бредишь?» – я приоткрыла глаза, внимательно глядя на гордо застывшего напротив меня единорога – «Кто там собрался выступить против Легиона? Да нас даже в Гвардии любят, а не то что «простые, мужественные пони»! Ты вообще из дворца вылезаешь, или только за мной следишь, по ночам? Кстати, если уж избрал карьеру вуайериста, тогда хоть подсказал бы, где мне еще набрать приличных пре… Ну, чехольчиков. Мой монстр просто разносит их в клочья, хоть сама из резиновых шлангов вырезай!».

– «Твои мысли столь же грязны, как и раньше, Раг» – презрительно скривился Блюблад, отступая в дальний угол своей дерганой походкой, смешно прихрамывая стреноженными ногами – «И ты все так же пытаешься замазать глаза окружающих той словесной грязью, что выплевывает твой рот, чтобы никто не заметил твоих планов. Учти – я не стану мириться с присутствием еще одной принцессы, поселившейся в этом громадном дворце лишь ради прихоти наших тысячелетних правительниц, ясно? Тем более, такой принцессы».

«Карты сброшены. О чем он? Не понимаю!».

– «Ниииипоняла» – закончив притворятся, что мне удастся уснуть, я широко распахнула глаза, глядя на видневшегося в потемках единорога. Свет становился все более тусклым, и теперь, я с трудом различала сереющее в темноте тело и блеск цепи от кандалов – «Каденза Ми Аморе? Дык я ее никогда и не видала, ведь она уже давно уехала отсюда в свою Кристальную Империю! Причем тут я и она? Или ты ее тайный поклонник, выдумывающий себе врагов для того, чтобы доказать своей избранной даме всю глубину своих чуйств? Ну дык доказывай на том же Графите, я-то тут при чем?».

– «Ты притворяешься? Или и вправду не знаешь?».

– «Слушай, если ты хочешь и дальше говорить загадками, то делай это тихо, не мешая остальным спать!» – вызверилась я, продолжая лежать лишь оттого, что вскакивать на устало гудевшие ноги было откровенно лень – «Развел тут, понимаешь, намеки и недоговорки! Я вообще не представляю, кого еще вы там хотите поселить, а поскольку в этом королевстве всего три принцессы…».

– «Значит, не знаешь… Но как такое может быть?» – словно и не слушая меня, задумчиво протянул Блюблад, покачивая позвякивающей от кандалов головой в своем углу – «Хотя… Что ж, это, наверное, имеет свой смысл, хотя в книгах ничего не сказано о том, что претендент должен хоть что-нибудь знать о предстоящем ему испытании… Но спишем это на мою невнимательность и спешку – не каждый может похвастаться, что ему доводилось пробираться в личную библиотеку Солнечной Богини и выбираться оттуда не в виде статуи или синички. Так значит, они тебе ничегошеньки не сказали?».

– «Он идиот» – доверительно сообщила я приоткрывшемуся глазу Легата. Несмотря на внутреннее спокойствие, он продолжал внимательно слушать речь единорога, шевеля огромными язвами, оставшимися на месте ушей – «Я ж ему несколько раз сказала, что вообще не в курсе, что они там затеяли со своей розовой принцессой. По мне, так пусть хоть вместе со всей своей Империей припрется – места хватит на всех».

– «УУумммммммм…» – похоже, Скрич был категорически не согласен с моим пофигизмом, что не замедлил выразить в невнятной жестикуляции своими отростками.

– «Что ж, узнаю тетушкино копыто!» – отчего-то скривился Блюблад – «Всегда на пульсе, всегда рассчитывающее все на десятки, а то и сотни лет вперед… Но ты – разве ты ничего не знаешь о Празднике Коронации, которого ждут многие подданные наших принцесс? Я не могу поверить, что эта информация прошла мимо твоих маленьких, но любопытных ушей!».

– «Эй, они не маленькие!» – немедленно обиделась я, ощутив похожую подколку со стороны духа, в свою очередь, так же потешающегося над моими лопушками – «Они… Они компактные, понял?! И вообще, с чего это я должна волноваться по поводу какого-то там юбилея? Меня попросили подготовить Легион к переброске на границы, замещая расположенные там гвардейские части, которым предстоит обеспечивать порядок во время какой-то церемонии или древнего обычая – ну и что? Фрайт Ньюсенс, собака усатая, усыпил меня своей монотонной лекцией уже через две минуты, бубня про ответственность и долг, которые полагается демонстрировать перед всеми жителями нашего немаленького государства, бла-бла-бла… Можно подумать, что я сильно расстроюсь от того, что не увижу очередного праздника в Кантерлоте? Ха-ха! Я вот считаю каждый бит, чтобы выкроить побольше на распашонки и многоразовые памперсы для будущего малыша, а ты тут со своими карнавалами мне весь мозг вынес! Что такого необычного в торжестве, посвященного коронации принцесс?».

– «А тебя не смущает то, что этот день, по задумке Селестии, должен быть посвящен именно тебе?» – проникновенно поинтересовались из угла – «Тебе еще неизвестно, или не понятно, что по задумке тетушки ты, ты должна стать этой новой принцессой?».

Молчание длилось долго.

– «Ась?».

– «О, богини! Послали же вы родственницу!» – простонал, наконец, Блюблад – «Да, ты можешь строить из себя наивную, ничего не понимающую пони, но я не поверю, что ты никогда не слышала о Празднике Коронации, на котором наша бессменная правительница, представляет своим подданным новую принцессу! Или о тех переговорах, которые предваряют это событие…».

– «Эммм… Нет» – мне отчего-то поплохело. Казавшаяся до этого момента такой удобной поза вдруг стала причинять кучу неудобств; тепло от туши Дарк Скрича вдруг обернулось раздражающим жаром – не выдержав, я вскочила, принявшись метаться из стороны в сторону, бегая из угла в угол. Мое состояние, моя беременность позволяла мне многое пропускать мимо ушей, и честно говоря, последние пару месяцев я закрывала глаза на непонятные отлучки обеих принцесс, на почти постоянное присутствие при дворе посла из Кристальной Империи, на чей полупрозрачный круп я пялилась, пока не схлопотала подзатыльник от ревниво зафыркавшего из темноты Графита, на постоянно меняющиеся списки гостей, получавших на короткое время доступ во внутренние покои дворца, по новой традиции, охранявшейся смешанным взводом из стражей, гвардейцев и легионеров, на участившиеся делегации от знати, что-то подолгу обсуждавших с обеими принцессами… Но причем тут была я?

– «Ладно. Рассказывай!» – наконец, не в силах больше сдерживать распиравшее меня беспокойство, я остановилась перед расслабленно сидевшим единорогом – «И попробуй только соврать или что-то недоговорить, так же, впрочем, как и приукрасить – я попрошу Легата лишить тебя всего твоего достоинства… Причем по отдельности, каждым крылом!».

– «Мммммммффффф!».

– «Простите, Скрич, но так нужно! Можете зажмуриться, если противно».

– «Какая мерзость…» – морда единорога приобрела пунцовый цвет – «И ты меня еще спрашиваешь, почему я не собираюсь видеть тебя принцессой?».

– «Да откуда ты вообще взял этот бред?!».

– «О, это не бред!» – осклабился Блюблад, торжествующе сверкнув в потемках своими голубыми глазами – «Это совсем не бред, можешь поинтересоваться у своего начальника! Так слушай: раз в несколько сотен лет, а иногда и чаще, наша всемилостивейшая принцесса, Солнечная Богиня, Селестия Эквестрийская, и прочая, и прочая, и прочая, удостаивает одного из своих подданных, проявившего себя как незаурядная личность, права войти в правящий дом Эквестрии, на правах дальнего, хоть и не родного, родственника принцесс. Это право выцарапали себе наши милые предки, во время становления страны, опасаясь абсолютизма, к которому скатились более древние и, что не исключено, более примитивные расы типа грифонов или дромадов. Конечно, сейчас это высокое звание не более чем должность придворного шута, ведь мудрая принцесса никому из заслуживших его не отказывала в праве серьезно заниматься делами королевства, но этот ее ежедневный список дел… В общем, никому из моих предков еще ни разу не приходило в голову всерьез потребовать себе часть власти – ведь вместе с правами, ему в рот клали и толстенький свиток с кучей обязанностей, затыкавший жаждущих править не хуже какого-нибудь кляпа. И теперь, подошло время выбрать нового принца или принцессу – я остался один, не успев выбрать себе спутницу и зачать жеребенка, да и не слишком стремлюсь… Конечно, был момент, когда я едва не потерял голову, увидев одну из твоих нынешних знакомых, на Гранд Галопинг Гала, но вовремя одумался – что я смогу дать ей или своему жеребенку, кроме вселенской скуки и звания придворного шута? Саншайн Буггсон и то делает больше, чем я умудрился совершить за всю свою жизнь… В общем, я с болью отказался от этой затеи, и весь вечер только и делал, что доводил эту милую провинциалочку, старавшуюся стать модельером, добившись, таким образом, отвращения, что я со скорбью увидел в ее глазах. Представь, я стал противен сам себе настолько, что даже наговорил дерзостей тетушке, одобрившей мой поступок – оказывается, у нее были свои, далеко идущие планы на эту шестерку подруг, и своими нечаянными чувствами я едва не нанес им урон… Что ж, я смирился и исчез из жизни этой волшебной пони, которую видел потом в обществе этого интригана, Фанси Пантса, на свадьбе принцессы Кейденс, которую ты и твоя повелительница, так упорно величаете на древнеэквестрийский манер, Ми Аморе Кадензой…».

– «Ага. Я счаз всплакну над твоими проблемами, бедный!» – нервно всхрапнула я, вновь принимаясь вышагивать от стены к стене – «У меня треть Легиона – отпетые «шаловливки», а ты тут плачешься, что не найдешь подругу жизни? Все вы, жеребцы, сволочи и думаете только о себе! Но что там дальше-то, про меня? Каким боком я имею отношение к твоим половым проблемам?».

– «Хммммфффф… Ладно, потом поговорим!» – сквозь зубы прошипел жеребец, задетый за живое моим ехидным замечанием – «В общем, сейчас идут переговоры, и каждая группировка, каждый сильный клан или союз пытается представить и продавить свою кандидатуру. Неплохой способ занять вечно грызущиеся между собой кланы и роды, но боюсь, в этот раз они смогут договориться, и выступить единым фронтом против кандидатуры, предложенной самими принцессами».

– «И это буду…» – остановившись, помертвевшими губами прошептала я, ощущая, как моя спина превращается в одну большую сосульку.

– «И мне кажется, что это будешь ты» – удовлетворенно кивнул белый единорог. Похоже, принцу доставляло удовольствие видеть ужас, отразившийся на моей морде – «Да, похоже, что ты будешь одной из кандидатур, и лучшим доказательством этого служит то, что ты ничегошеньки не знаешь о происходящем, и в то же время, вот уже почти три года, как тебя старательно обхаживают представители знати. Или ты будешь утверждать, что это не так?».

– «Знати? Это те, кто так презрительно обфыркал меня после того, как принцессы сделали вид, что недовольны мной? Те пони, что презрительно морщили нос, или, узнав о том, что я вновь помирилась с Селестией и Луной, начали делать мне непотребные предложения, словно лакею у задней двери их дома?».

– «Нет, я говорю о представителях истинно благородных семейств, которые решили наладить контакт с внезапно появившейся из ниоткуда дикаркой, начавшей стремительно и жестоко карабкаться на самый верх» – фыркнул Блюблад, дернувший щекой от одного моего предположения о том, что кто-то еще, помимо него, может считать себя благородным.

«Да, дружок, как бы ты не пыжился тем, что «создал себя сам», твоя натура, которую ты сделал своей личиной, скрывая под ней героического героя, дает о себе знать. И откуда в вас, единорогах, такая чопорность, щепетильность и гордыня?».

– «Я говорю о благородных домах, чья история насчитывает не одну сотню лет. Я говорю о тех, кто действительно решает судьбу страны, а не о тех жалких плебеях, что не насчитают и пяти поколений достойных предков. Или ты думаешь, что этот «красиво причесанный гражданин», как шутливо называет Фантси Пантса принцесса Луна, действует от своего имени? Разве ты не заметила, как рьяно он бросился тебе помогать, особенно после того, как даже самым слепым стало ясно, как носятся с тобой принцессы?».

– «Носятся?» – с возмущением воздев копыта к стальному потолку, я захлебнулась от негодования, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем я вновь обрела дар речи – «Носятся?! Ты этот шрам видел? Видел-видел, не ври – твои глаза, как и у большинства, кто встречается со мной не так часто, то и дело зыркают на него. А вот тут – порез от грифоньего меча. И вот тут. И тут. А здесь – ножи вазы, как и на остальных ногах. Хорошо вам, пони – у вас шерсть есть. Без нее я уже давно бы заслужила кличку «Резаная» или еще что-нибудь похлеще. А черепно-мозговые травмы? А несколько клинических смертей? Может, поменяешься со мной местами, раз такой благородный? Хочешь, чтобы и с тобой так «носились», а?».

– «А ты считала, что твоя дорога будет вымощена розами?».

– «Я бы предпочла жить в Понивилле, растить жеребенка и встречать мужа, возвращающегося с работы, запахом свежего хлеба и подрумяненного сена!» – рявкнула я, заставив единорога непроизвольно отшатнуться – «А не умирать то от одного, то от другого, раз за разом теряя частичку чего-то важного внутри себя! Все, что ты мне наговорил – бред, абсолютный бред! Луна никогда не говорила мне, что хотела бы видеть меня в качестве какой-то там фиктивной принцессы! Я чхать хотела на вашу магию, плевать хотела на все твои страхи, и как ты сам уже сказал – меня никто, хотя бы мало-мальски вменяемый, ни за что не выберет этой вашей «принцессой», ясно? Уже того, что ты наговорил про свою жизнь, плюс все, что я узнала за два года службы принцессам, при их дворе, достаточно для того, чтобы послать любого, кто придет ко мне с этим предложением, подальше».

– «Даже, если это будет сама Селестия?» – поднял бровь Блюблад, наслаждаясь моим замешательством – «Или Луна? Их ты тоже пошлешь, когда они попросят тебя помогать им – но уже в качестве принцессы?».

Я замолчала, не зная, что ответить этому наглому придворному хлыщу.

– «Я так и думал» – удовлетворенно заключил принц, глядя, как я тяжело шаркаю ногами к распластавшейся в углу туше Легата и рухаю рядом с ней, зарываясь носом в копыта – «Я это подозревал. Ты не сможешь просто так отмахнуться от просьб моих тетушек, особенно после того, как ваши отношения вышли на такой уровень. Ведь вы теперь очень близки, я не побоюсь этого слова, и даже можно сказать…».

– «Не нужно. Не нужно ничего говорить!» – зло прошипела я, уткнувшись в свои ноги. Растрепавшиеся волосы надежно укрыли меня от внезапно, ставшего таким холодным и негостеприимным мира – мира, который использовал ничего не подозревающую кобылку по полной, прожевал и выплюнул ее тело, решив добить то, что еще осталось от меня и моей семьи. «Принцесса», да? «Принцесса Скраппи Беррислоп», вашу мать! Ну не стыдобища, а? Графиня Хрюкина, баронесса Лаптева, маркиза Скотонавозова – и они хотят, чтобы я представляла Эквестрию перед послами? Часами высиживала на маленьком троне, держа прямой спину и надменно выпятив нижнюю губу; посещала балы и милостиво раскланивалась с придурковатыми прожигателями жизни, выслушивала иноземных послов? Да они там обалдели, что ли?!».

«Спокойнее. Ты несправедлива к себе».

«Ты думаешь?» – негромкий, но гулкий голос Духа раскатился у меня внутри, вытаскивая из бездны отчаяния, куда погрузили меня жестокие слова разочаровавшегося в жизни принца – «Ты думаешь, он меня обманул?».

«Нет. Но он не понимает. Подумай».

«Подумай! Легко сказать! В конце концов, кто тут у нас мозговой центр, ты или я?» – хмыкнула я, успокаиваясь, и стараясь действовать так, как посоветовал мне Древний. Не то, чтобы я была такой уж послушной, но... В конце концов, Дух был частью меня, а я – частью его, и хотя я и убеждала раз за разом качавших головами принцесс в том, что моя голова явно не дружит с моим крупом, но думаю, мне сложно было отказать в банальном чувстве самосохранения, за редким исключением, почти всегда твердившим мне то же, что подсказывал мой невидимый симбионт. Несколько раз глубоко вздохнув, я шмыгнула носом, смаргивая слезы, и постаралась хотя бы немного успокоиться – не хватало еще, чтобы этот напыщенный индюк, два года выносивший мне мозг, уверился, что он победил – «Выступит он против меня, х-ха! Да я сама ему тут ноги переломаю! И вообще, ты прав, с чего это я вдруг решила, что он теперь мне – лучший друг? Страдающий конь, на котором пахать нужно, плачется, как тяжела жизнь в палатах? Чей-то мы его не видели в лесах или на юге, за морем, где самое место тем, кто владеет магией! Рассказал мне тут слезовыжимающую сказочку, блин… Нет, не пойдут на такое принцессы! Селестия обещала мне, что теперь у нас не будет друг от друга никаких секретов, поэтому этот хрен просто испугался, что в гонку за титул включусь еще и я – и не напрасно, дружище, не напрасно! Хоть я и тупая кобыла, но только сейчас я поняла, что у меня за спиной – без малого тысяча копий! Это вам не шутки, и именно это заставило сидящего напротив мерзавца начать действовать, сначала уговорами, а затем…

«Подсыл?».

«А хрен его знает. Но не удивлюсь, если тут есть какие-нибудь подслушивающие приспособления, типа микрофонов» – переключение с выработки долговременных планов на текущую ситуацию подействовало на меня успокаивающе. Как отмечали принцессы и муж, я вся была «здесь и сейчас», предпочитая действовать и жить моментом, и не сушить себе голову вопросами бытия – «Да, тысяча пони, готовых, по моему приказу, поднять на копья практически любого врага, да еще и закаленных сначала походом на южные берега, потом – в холодные леса севера… Да зная об этом обычае, я могла бы хоть сейчас потребовать для себя этот титул, и этим умникам было о чем подумать! Интересно, и что это за ритуал выбора такой будет?».

Открыв глаза, я покосилась в сторону единорога. Световые панели на потолке почти погасли и комната погрузилась во мрак, разгоняемый лишь тусклым светом из тоннеля, по которому приполз изуродованный жеребец, но я была уверена, что принц улыбается, глядя на мои мучительные раздумья.

«Да, ты прав. Я не обязана ему верить. Я не должна ему верить. Луна обмолвилась как-то о празднике, но сказала, что позже объяснит его значение. Кажется, это было… Да, до разговора с Селестией, на котором та поручила мне организовать вывод Легиона на север и запад страны, заменив перебрасываемые в центр гвардейские сотни и тысячи. Ожидаются массовые гуляния, наплыв гостей и множество торжественных мероприятий, поэтому-то я не заподозрила ничего сверхъестественного. Но почему они не рассказали мне о том, что же на самом деле это за праздник? Не доверяют? Или…».

«Тебя не примут. Пугало. Приманка».

– «Хмммм… А ты знаешь, это может иметь смысл…» – кажется, до меня, наконец, стало доходить. Как обычно, мне нужно было лишь остановиться и прилечь, останавливая бешеную скачку мыслей, и постепенно, в моей глупой голове начинали вырисовываться идеи, прозрения и, чего уж греха таить, подозрения, словно у какого-нибудь контрразведчика-недоучки – «А ведь ты прав! После всего, что произошло, после всех тех помоев, что вылили на меня газеты за эти три года, меня не приняли бы в качестве принцессы ни знать ни работяги, ни серьезные бизнеспони, владеющие компаниями, фирмами и землями в этой стране. Так почему бы нашим мудрым интриганкам не использовать меня в качестве пугала, выставив в качестве первичной кандидатуры? Судя по этим закрытым совещаниям, весь сраный ритуал напоминает древние «открытые и демократичные» выборы, на которых народ или выборщики[19] голосуют за уже утвержденного и согласованного в кулуарах кандидата – так почему бы принцессам не выдвинуть мою кандидатуру, заранее зная, что грызущиеся между собой кланы, рода и союзы разом отбросят свои попихушки, и выступят против неугодного им претендента? А ведь пони, в своем большинстве, не так едины, и какие-нибудь пегасы или земнопони вполне могут потребовать своей доли власти, потеснив окопавшихся на вершине местной пищевой пирамиды единорогов… Блин, ну почему так все сложно-то, а?».

– «Почему они все хотят от меня чего-то?» – спросила я, покосившись на мутный глаз Дарк Скрича. Тяжело пыхтевший инвалид, бывший когда-то поджарым, пожилым пегасом, ставшим в последствии стражем, а теперь, превратившийся в бесформенного монстра, пробурчал что-то, забавно подвигав жирно поблескивающими складками на голове – «Вот и сейчас, они бросили ко мне этого единорога, хотя это совсем не камера, и они не должны были сводить нас вместе… Если только он, конечно же, не тот, кто должен был меня разговорить. Я тупая, и я это знаю, поэтому простите, Легат, но я даже и не представляю, как буду вытаскивать нас отсюда. Не знаю – но постараюсь, поверьте. Верьте мне – и все будет хорошо. Я обещаю».

– «Ты и в самом деле не блещешь умом и сообразительностью, как говорит моя дражайшая тетушка» – донеслось до нас из темного угла, в котором сидел едва видимый в потемках жеребец – «И нечего на меня так смотреть. Как я уже говорил, я был там, внизу, и могу тебя заверить, что кроме этого помещения, им просто некуда нас посадить. В остальных комнатах нас быстро бы свел с ума этот страшный, доносящийся со всех сторон рев, а отправить нас в тюрьму они не могут. Не хотят».

– «Правда? А почему?».

– «Да, ты и впрямь глупее чем я думал!» – уничижительным тоном откликнулся Блюблад, судя по позвякиванию, устраивающийся поудобнее на теплом полу – «Проведя всего несколько дней в этом отвратительном месте я понял, что у местных пони что-то не так. Назревает какой-то кризис, кризис власти, и местные военные, которые называют себя komissariat, явно противопоставляют себя новому generalnomu sekretaryu, и при поддержке других, не столь значимых группировок, эти две структуры пытаются по-тихому разобраться со своими оппонентами. Наверняка, делят власть, но такова уж природа любых развитых народов. Мы попали в копыта представителям вторых, но поскольку законодательная власть не может… пока не может получить возможности власти исполнительной, им приходится привлекать все свои немногочисленные силы, и действовать тайно, не привлекая внимания к тому, что творится под этим местом».

– «А что творится под этим местом?» – поинтересовалась я, одновременно с некоторой завистью взглянув в сторону единорога. Вот что значит всю жизнь прожить принцем – в отличие от меня, он сразу ухватил всю суть происходящего, на которую я даже и не обратила внимания, занятая своими мелкими, сиюминутными проблемами – «Я что-то не заметила толп пони с транспарантами или митингующих недовольных. Опять придумываешь на ходу, пуская пыль в глаза наивной кобылке?».

– «Это потому, что ты приехала сюда скрываться, а не искать!» – буркнул в ответ Блюблад – «И ты не наивная, ты просто не умная кобыла. Тут, под землей, находится целый подземный город, доступ к которому так хотят получить местные исследователи, но увы, они предпочитают действовать скрытно, не делясь ни с кем своими секретами, и кажется, именно поэтому тебя и поместили в эту камеру, подальше от любопытных вояк. Что ж, надеюсь, нам удастся сбежать во время допросов – я далек от мысли, что эти загадочные ученые будут столь любезны, что сообщат нам о своих целях или передадут обратно, в Кантерлот».

– «Да дались им твои допросы!» – встав, я вновь начала мерить ногами комнату, поглядывая на узкие и длинные отверстия возле самого потолка. Судя по свету находящихся в них источников света, они были достаточно глубокими, но в то же время – слишком узкими, чтобы по ним могла пролезть даже я, не говоря уж о единороге или изуродованном теле Скрича. Нужно было выбираться отсюда – в этом белый мерзавец был прав, но как – я пока не имела ни малейшего понятия – «Ты и так уже наговорил достаточно для того, чтобы дома тебя ждала гораздо менее комфортабельная камера под дворцом, куда тебя, да и меня тоже, с радостью кинут за измену родине».

– «Эта комната герметична» – презрительно фыркнул из угла жеребец – «Достаточно было закрыться двери, как любое существо, обладающее хотя бы зачатками разума, заметило бы перепад давления. А в этих странных помещениях, расположенных под местным дворцом, магия странным образом искажается, действуя лишь на самих носителей внутренних сил. Я ощутил это на своей шкуре, уж можешь мне поверить, когда самое простое заклинание для отвода глаз действовало как надо, а иные, нацеленные на манипуляции с объектами, регулярно давали сбои. Так что подслушивать нас, я полагаю, просто некому… Если, конечно, попавший сюда ранее подручный принцессы Луны, не перешел на сторону врага».

– «Мммммммррррррррбббббг!».

– «Ага. Не обращайте внимания – он довольно туповат и думаю, это наследственное».

– «В любом случае, выбраться отсюда можно будет лишь когда нас выпустят из этой камеры, или для чего еще она была предназначена ее неизвестными строителями» – не обращая внимания на мой словесный выпад, продолжил развивать свою мысль Блюблад. Как я уже отмечала, у этого жеребца был просто дар не замечать не устраивающие его слова – «Поэтому я спрошу тебя – ты со мной? Готова ли ты действовать со мной заодно… Хотя бы временно, до того, как мы выберемся из этого подземелья? Я готов терпеть твое присутствие, да и против моих принципов оставлять врагам стариков, жеребят и беременных кобыл… Даже если они этого и заслуживают».

– «А я твое присутствие терпеть еще не готова!» – фыркнула я. Попав в одну камеру, будучи заточены и подавлены, мы, сами того не ведая, приступили к взаимному ритуалу расшаркиваний и знакомств, но похоже, теперь время перемирия подошло к концу, и я чувствовала, что не хочу связывать свою судьбу со стреноженным, лишенным магических сил жеребцом, относящимся ко мне как к какой-то обузе, бросить которую ему, видите ли, не позволяет воспитание. Или меркантильный интерес – «Поэтому будь добр, убегай без меня. Я не обижусь. Тем более, что после твоих слов, я страсть как захотела прогуляться по окрестностям и возобновить свою экскурсионную программу по Сталлионграду, а уж наличие тут какого-то странного города… В общем, я уж сама как-нибудь, хорошо?».

– «Глупо. Глупо и самонадеянно».

– «Быть может…» – определенно, из этой комнаты выйти было нельзя. Заинтересовавшись, я сунула нос в проход, из которого приползло изуродованное тело, и повертев головой, потопала вперед, пригибая голову как можно ниже, чтобы не стукнуться в полутьме обо что-нибудь твердое или острое. Мой план побега пока не предусматривал нанесения себе телесных повреждений – «Так, а тут у нас что?».

Вопреки моим опасениям, проход был идеально гладким, и вскоре, я вынырнула из низкого коридора на свет. Неприятный запах, исходящий от тела Легата, усилился и буквально витал в воздухе – похоже, это место было постоянной лежкой старого пони. Небольшая комната с высокими потолками была гораздо меньше, чем камера, оставшаяся позади, однако это помещение было более интересным – стальные стены комнаты были буквально испещрены прямоугольными выступами, хаотично разбросанными по блестящей поверхности стен, скрывшими на нижней своей стороне небольшие отверстия, исходящие струйками белого пара, с шипением поднимавшегося к потолку. Световые панели на потолке давно покрылись разводами отложений, и проходящий сквозь них, желтый свет загадочно переливался на тысячах капель конденсата, одна из которых не замедлила капнуть мне на нос, заставив поежиться от ощущения свежести и влаги. Похоже, это была какая-то камера увлажнения или иной элемент системы вентиляции, однако я не понимала, зачем она вообще была нужна в этой герметично закрытой системе из двух помещений, если верить тому же Блюбладу. Ведь воздух отсюда никуда не уходил…

*БУФФФФФФФФ*

Кажется, я получила ответ на свой вопрос, когда волна холодного воздуха пронеслась по моей спине. Множество широких, прямоугольных отверстий усеивали одну из стен, прикрытую едва слышно поскрипывающими жалюзи, и открывшийся проем овевал меня потоками холодного, сухого воздуха, с гудением поступавшего откуда-то извне. Принц был прав – я вдруг словно вынырнула из глубины, и тяжесть в ушах, ощущаемая словно подспудная, незначительная головная боль, обручем стягивающая мою голову вот уже несколько часов, начала исчезать по мере выравнивания давления. Погудев, жалюзи закрылись, и на комнату вновь опустилась тишина, прерываемая лишь звуком падающих капель да едва слышным посвистом какого-нибудь отверстия, выдавливающего из себя струйку пара. Разглядывая столь необычное помещение, я пропустила появление Скрича, с пыхтением вытащившего из коридора свою перекрученную, отекшую тушу.

– «Легат, а… А давно вы тут?» – поинтересовалась я. Занятая грызней с единорогом, я так и позабыла о том, что действительно важно, и даже Древний, разрывающийся между столь близкой, как ему казалось, разгадкой тайны гибели своих соотечественников, молчаливо похвалил меня за вовремя пришедшую в голову мысль. Посторонившись, я пошла вдоль стен, прикидывая, не удастся ли мне запрыгнуть в эти странные отверстия, или, по крайней мере, быстренько туда залезть. Увы, беременность не располагает ни к промышленному альпинизму, ни к мало-мальски удачным побегам, и после нескольких попыток утвердить копыта на оказавшихся довольно узкими выступах, я с позором шлепнулась вниз, на украшенный какими-то тряпками пол, громко ойкнув от ощущения неприятного хруста в спине, попавшей на что-то твердое, что таилось под измазанными клочьями ткани.

– «Мммммрррмммм…» – пробурчал старик, осторожно приподнимая меня с тряпья своими изуродованными лапами-крыльями. Похоже, это место стало его постоянным приютом, но… Блин, да что это за ерунда? Сердито зарычав, я пнула заскорузлые тряпки, и снова повалилась на пол, плаксиво подвывая и держась за ушибленное копыто, встретившееся с чем-то, напоминающим голову Буши Тэйла. Как оказалось, под потерявшей всякий цвет материей скрывалась уже тронутая ржавчиной, и без того не новая броня ночного стража, и я не смогла отказать себе в удовольствии, примеривая на себя состоящий из двух половинок, забавный нагрудник с блеклым, прозрачным камнем, в глубине которого, обычно, крутился большой и злобный глаз, с подозрением водящий своим вертикальным зрачком. Увы, камень был мертв и неподвижен, как и полагается обыкновенному булыжнику, и мне пришлось со вздохом отложить эту симпатичную броню – в конце концов, для того, что я задумала, она бы совсем не пригодилась.

«Стоп. А я уже что-то задумала?».

«Как всегда».

– «Что-то задумала?» – словно подслушав мои мысли, из прохода высунулся Блюблад, с подозрением уставившийся на мою присевшую от неожиданности тушку – «Могу я узнать, что именно?».

«Вот видишь».

«Что-то ты разговорился!» – смутившись, мысленно буркнула я, вновь поворачиваясь к ближайшей стене, и внимательно разглядывая широкие, продольные отверстия, прикрытые приподнятыми жалюзи. В одном месте, широкие пластины их были отогнуты, и в образовавшееся отверстие вполне мог поместиться даже такой жирный свинёнок, каким стала я за несколько месяцев вынужденного безделья – «Раньше, бывало, три слова в месяц, да и то – по расписанию. А тут с чего вдруг такая логодиарея?».

«Тут легче. Сильнее. Должен увидеть!».

«Понимаю, старик. Понимаю» – улыбнулась я, почувствовав поистине детское нетерпение Древнего. Какое-то непонятное ощущение, какая-то мысль крутилась где-то в глубине моего сознания, когда я, пыхтя, начала свой подъем по скользким от влаги, импровизированным ступеням. Несколько раз я едва не навернулась, оступаясь и хватаясь за стальные выступы всеми конечностями, включая зубы и наверное, даже хвост – не будь в комнате Дарк Скрича, поддерживающего меня своими изуродованными крыльями, словно щупальца, гнущимися во все стороны и прижимавшими меня к стене, я уже давно переломала бы себе все ноги, падая со столь ненадежных опор, ведущих меня к…

– «Ух ты!».

– «Что там?» – крикнул Блюблад, судя по влажному шлепку, тотчас же получивший щупальцем за столь громогласный выкрик. Сунув голову в пролом, я тотчас же поздравила себя с удачно пришедшей в голову мыслью, ведь вокруг меня, справа и слева, сверху и снизу шумел, холодя мою шкурку, прохладный ветер, с шуршанием несущийся по странной вентиляционной системе. Снабженные удобными скобами, воздуховоды были словно специально предназначены для кого-то, решившего полазать по этому странному месту, и со своего насеста из трех блоков, влажными струйками орошавших мой свесившийся с них круп, я видела, что смогу отлично поместиться в этот рукотворный лабиринт.

– «Думаю, я нашла свой путь отсюда» – оглянувшись, сообщила я своим слушателям… И тотчас же покраснела, скромно поджав хвост. Я могла себе представить, какой вид открывался на меня снизу, и я не вполне была уверена, что заинтересованность, читавшаяся в двух парах глаз, таращившихся на меня из комнаты, была вызвана странным дизайном помещения или шипящими форсунками увлажняющей системы. И уж совсем я не была уверена в том, что их так заинтересовала эта дыра в стене, в которую, суча ногами, протискивалась моя лихорадочно извивающаяся тушка – «Эй! Вы это! Ну… Отвернитесь хотя бы, а?».

– «Мы по уши в навозе, а она думает о том, чтобы никто не увидел ее располневший круп?» – донесся до меня насмешливый комментарий Блюблада – «Пользуйся моментом, Скрич – вряд ли тебе еще раз предоставится такая возможность. Посмотри только на этот хвост! А на эти фланки! А теперь, внимание – сейчас она опять махнет хвостом…».

– «Гадыыыыыы!» – взвыв в унисон шумящему ветру, я рванулась вперед, и едва не полетела в шумящую темноту, протискиваясь через звенящие от моих движений жалюзи. Рывок, другой – и вот я уже вся влезла на маленький карниз, покрытый разводами каких-то влажных отложений, после чего высунулась в основательно расширившуюся дыру, злобно глядя на пасущихся внизу насмешников.

– «К-казлы вы! Все жеребцы – сволочи и…».

– «Уыммммммммффффф».

– «Да, я умею обращаться с кобылками» – кивнул принц в ответ на глубокомысленное уханье Легата – «Их нужно мотивировать, сподвинуть на свершения и действия, иначе они начинают хандрить и хныкать. Видел, какую дыру она проделала? А без моих мудрых советов и щелочку бы не расшатала в этих стальных полосах. Учись, страж».

– «Мыфуфффффф».

– «Знаете, что единственного было хорошего во всем этом приключении?» – кипя от злобы, я бросила последний взгляд на едва ли не машущих мне в след сокамерничков, похоже, вполне солидарных в вопросе по поводу подходящей мотивировки кобыл – «Это то, что я вновь поняла, как сильно я вас ненавижу. Вернусь – убью! Обоих!».

– «Тоже мне, знатоки кобыльих фланков!» – сердито прошептала я, все еще не отойдя от такого наглого и неприкрытого оскорбления. Путешествие по разветвленной вентиляционной сети было познавательным лишь первые десять минут, потом, сведясь к обычной альпинистской рутине. И все это время я была уверена в том, что моя полыхающая морда освещает мне путь не хуже чем осветительные элементы, зачем-то густо понатыканные в этих странных местах. Местах – потому что части этой системы, иногда, совсем не походили одна на другую. Я не могла сказать, что решение сделать вентиляцией часть самих стен, в которых были проложены довольно широкие воздуховоды, было глупым, неоправданным или нецелесообразным – оно было просто необычным, особенно, если эти самые стены являлись элементами силового набора всей громады этого подземного комплекса, а в том, что он был поистине огромен, я убедилась довольно быстро, попав в одну из камер для выравнивания давления, в которую сходились множество воздуховодов из разных стен. Огромный цилиндр был тускло освещен многочисленными светоэлементами, своим мягким, оранжевым светом выхватывающими из темноты отверстия десятков воздуховодов, уходивших как вниз, так и вверх. Высунувшись наружу, я долго не понимала, каким же образом воздух поступает в столь разветвленную сеть, пока не обнаружила разгадку, выбираясь из своей трубы – каждое из этих входных отверстий было оборудовано забавной системой, представляющей из себя вделанное заподлицо в жерло трубы, абсолютно гладкое кольцо, неслышное вращение которого заставляло проходящий сквозь него воздух ускоряться, и с глухим шумом устремляться в воздуховод. Очарованная такой забавной, простой, и очень безопасной системой, я надолго залипла перед выходом из вентиляционной трубы, которой заканчивались все воздуховоды, поднося и убирая копыто к этому забавному кольцу – умная штуковина быстро останавливалась, уловив приближение моей ноги, кончика хвоста и даже любопытного носа, вновь набирая обороты, когда я убирала мешающую конечность. На вкус оно было теплым и шероховатым, и мне даже стало жаль, что я не могу поэкспериментировать с чем-нибудь неживым – увы, мои крылья по-прежнему были туго прижаты к туловищу матерчатой шлейкой, а любые мои попытки ее разорвать быстро наталкивались на сопротивление стальных нитей, вплетенных в черную ткань – но в то же время я понимала, что мое отсутствие может быть обнаружено в любой момент, и решила вернуться к этому вопросу позже, тем более что где-то вверху шумели гораздо более серьезные устройства, втягивающие в себя воздух, словно оголодавший пылесос. Покряхтев, я пробежалась по невесомым, сетчатым мосткам, словно по волшебству, выпрыгивавшим из стены при моем приближении, и, поджав хвост, юркнула в ближайшую трубу, чувствуя, что еще немного – и мое сердце, вместе с прочими внутренностями, полетит куда-то вниз, выскочив у меня из-под трусливо поджатого хвоста. В том, что это место было создано не-пони, я убедилась уже давно, но увидя действующие системы, оставшиеся от неведомых строителей, я вновь задумалась о происхождении, а главное – о назначении этого места. Как там говорил этот рогатый недоумок? «Пытаются получить доступ»? Ха-ха! Судя по работающей вентиляции, они его-таки получили!

«Или включили. Вызвали блокировку» – Древний был сосредоточен и возбужден, болтая так, словно у меня в голове стояла постоянная радиоточка, отключить которую не было никакой возможности. Нет, немногословным он мне нравился больше!

«Ладно, узнаем на месте» – пробурчала я, углубляясь в трубу, вскоре, сменившуюся уже привычным для меня, узким воздуховодом, чей трапециевидный, слегка скошенный сверху профиль был довольно удобен для хождения пятнистой кобылки, быстро-быстро перебиравшей ногами в полутьме. Лезть вниз я не рискнула – мостки выдвигались из стены по кругу, минуя участки с вмонтированными в стену, вертикальными лесенками, подняться или спуститься по которым у меня не было никакой возможности, ведь их создатели явно не предусмотрели у своих будущих пользователей отсутствия рук или наличия копыт, и все, что мне оставалось – это брести вперед, периодически заглядывая в прямоугольные отверстия. Похоже, это были те же элементы дизайна, которые я видела в той комфортабельной камере, ну, или для чего еще могла быть использована та система из двух комнат, однако в помещениях, куда они вели, было подозрительно темно и тихо, поэтому, поводив туда-сюда плюшевым носом, я глубоко вздохнула – и вновь продолжила свой путь.

К счастью, идти пришлось не долго, и уже через два или три поворота я увидела неяркий, синий свет, проникавший в вентиляцию из одной из комнат. Что ж, удача, в кои-то веки, оказалась на моей стороне, и вскоре, я уже выбиралась из воздуховода, повиснув под самым потолком и нелепо дергая задними ногами. Новая комната, а вернее, целый зал, был неярко освещен голубоватыми огнями крошечных световых панелей, подсвечивающих вереницы длинных, блестящих цилиндров, наполненных фосфорецирующей, тяжело побулькивающей массой.

И в этой массе было… что-то.

«Не что-то. Кто-то» – подумала я, подойдя к ближайшей емкости, оказавшейся виденным мной когда-то, огромным, стеклянным цилиндром, десятки которых были разбросаны по бункеру, найденному нами в предгорьях Новерии. В отличие от последних, эти не были пусты – в каждом из них плавало чье-нибудь тело.

Тело пони.

В основном, это были земнопони. Десятки тел, поджав ноги к животу, плавали в голубоватой жидкости и явно не выглядели живыми. Десятки, а может, и сотни – шеренги сосудов, стоящих на тихо гудящих подставках, простирались от входа, находящегося за моей спиной, и вдоль обеих стен, уходили куда-то вдаль, двумя бесконечными рядами, демонстрируя мне свое содержимое. Синие, зеленые, белые и черные, они проплывали мимо меня, похожие одно на другое. Навечно застывшие в позе эмбриона, еще молодые жеребцы и кобылы плавали в голубоватой, тягучей жидкости – на их мордах не было ни страха, ни паники, ни страданий, лишь тупая отрешенность, «посмертная маска», известная любому врачу. Конечно, я понимала, что эмоции не сохраняются на лицах и мордах, ведь расслабленные мимические мышцы, обычно первыми подвергаются трупному окоченению, и не слишком обращала внимание на приоткрытые рты с опущенными уголками, но даже меня пробрало то количество этих странных «экспонатов», что было выставлено в этом зале. На телах этих пони не было видно каких-либо повреждений, и я почувствовала, как мои челюсти сжимаются до хруста в зубах при мысли о том, что их затолкали туда еще живыми.

«Убью. Найду, кто это сделал – и убью. Засуну в банку и открою воду!».

«Согласен. Но не думаю. Посмотрим дальше».

– «Посмотрим» – зло сопя, согласилась я, уже без страха труся вдоль освещенных сосудов. Вскоре окраска тел сменилась на пятнистую, и моим глазам предстали пятнистые земнопони различных окрасов – черно-белые, рыже-белые, и даже зелено-красный, вырвиглазного цвета жеребец. Что ж, пожалуй, Дух был прав – ему было бы трудно существовать, не имея половины головы и странные, маленькие, недоразвитые крылышки. На них не было перьев, а как я знала, это означало, что он умер, еще не успев опериться. В конце концов, журналы Флаттершай, помимо «сюси-пуси» ерунды несли в себе и несколько интересных статей, и как любая начинающая мамаша, я с интересом читала о первой жеребячьей «полулиньке», проходящей в течение нескольких месяцев, в конце первого года жизни, во время которой пух, покрывающий крылышки жеребят, постепенно сменяется первыми, самыми настоящими перышками.

«Праздник первого пера. Читал».

– «Зато у него его не было!» – буркнула я, возобновляя свой путь. Похоже, он и вовсе не жил – с такими уродствами, как отсутствие половины мозга и головы вообще, жить сложновато в принципе, но тогда, почему он такой вот большой? Эти тела – они были размером с подростка, голенастые, нескладные – откуда они взялись? Я не знала ответа на этот вопрос, но все-таки, Дух был прав… Наверное. Я предпочитала мечтать и думать о том, что он прав, иначе, кому-то пришлось бы очень несладко, задумай я требовать с него плату по счету, тикавшему у меня в голове. Пытаясь отвлечься от угнетающих меня мыслей (да-да, молодец, Скраппи. Клоун на кладбище – как это на тебя похоже), я принялась разглядывать медные таблички, расположенные у основания сосудов. Однако это мало что дало.

– «Хммм, кажется, это какой-то буквенно-цифровой код» – пожала плечами я, пробежавшись мимо очередного десятка экспонатов. Похоже, банки были расставлены согласно какой-то системе, и опиралась эта система совсем не на время или Фэн-шуй. «snnYZ Cl», «chrRY Dp», «rndRP Kn» у жеребцов соседствовали с «bblGM Sk» и «leaFC Lv» у кобыл – похоже, эти обозначения были шифром, но без ключа, я могла лишь предполагать, что это могло бы значить. Быть может, это были метки образцов, или контрольных групп, или их родителей… То же самое «ttg» в нескольких именах могло обозначать тиреотропный гормон, неизвестное мне оружие или инициалы родителя, давшего или оплодотворившего яйцеклетку, из которой появились на свет бедолаги, занявшие свое место в казавшемся бесконечным ряду булькавших банок. Голубой свет причудливо преломлялся на вереницах пузырьков, бегущих в толще консервирующей жидкости, отчего казалось, что стоило мне только отвернуть голову, как тела заточенных в ней пони начинали едва заметно шевелиться, выдавая себя причудливо колышущимися тенями. Брррр, не хотелось бы мне оказаться в эдакой вот компании. Хотя…

«Ах ты ж ебаный ты нахуй!».

«Согласен» – на этот раз, Старый Хомяк был краток и лаконичен, вместе со мной разглядывая последний, пустой сосуд. Лишенный жидкости и света, он был мне малоинтересен, и я наверняка прошла бы мимо, если бы не странная табличка, украшавшая его основание…

«scrPPY Rg».

– «Погоди, погоди, погоди!» – плюхнувшись на круп, забормотала я, во все глаза разглядывая медную полоску с вытравленными на ней буквами эквестрийского алфавита – «Этого просто не может быть! Они приготовили ее для меня? Но как… Нет, скорее – зачем?!».

«Угадай».

– «Не издевайся!» – вскочив, я заметалась между цилиндров, и даже обежала зачем-то тот, под которым красовалась эта проклятая табличка. На его задней поверхности красовались едва заметные потеки, словно эту проклятую емкость уже наполняли, а потом – опорожнили. Но зачем?

«Или разбили. Изнутри. Не тормози».

«Изнутри наполненную банку разбить невозможно!» – схватившись за голову, я присела, испуганно глядя в расчерченную голубыми лучами полутьму. В моей душе шевельнулась крупица гордости за то, что я, наконец, могла похвастаться тем, что знаю что-то, о чем не знает мой старый, древний симбионт – но тотчас же исчезла, сметенная порывом чего-то, подозрительно похожего на страх – «Нет, они наверняка приготовили ее заранее, когда я… Когда… Да и вообще, это просто буквенный код! Нет никаких совпадений, ты понял? Не может быть никаких совпадений! Я так с ума сойду!».

«Прости. Успокойся».

– «Успокоиться? Сначала завел меня всеми этими мистическими бреднями, всем этим залом!» – зло заверещала я, вновь принимаясь бегать вдоль параллельных рядов неподвижных фигур, застывших в банках с голубоватым раствором и не понимая, что несу. Кажется, мой мозг отказывался это воспринимать, и я все глубже и глубже проваливалась в пучину обычной кобыльей истерики – «Все эти трупы, все эти флаконы... Это все ты, тывинавааа…. Айййй! Больно!».

– «Здравствуйте! Я – Тайвина. Чем могу вам помочь?».

– «Ойййй…» – споткнувшись о какой-то кабель, я растянулась на полу. Ощущение, что твоя нога вдруг, помимо твоей воли, делает поворот на триста шестьдесят градусов, почти вылетая из сустава, совсем не способствует душевному равновесию, но, как я смогла убедиться, живо выводит пациента из любой истерики. А уж если это будет подкреплено таким знакомым, оглушающим ревом…

– «Ав… Авина?».

– «Здравствуйте! Я – Тайвина. Чем могу вам помочь, Соловей?».

– «Ты ноги лечить умеешь?» – прошипела я, потирая неприятно ноющее копыто, едва не вылетевшее из путового сустава. До этого момента я даже и не представляла, что кость, расположенная внутри костяного башмака, оказывается, тоже может болеть, неприятно отдавая в стрелку[21] и плечо, но все же попыталась сосредоточиться, ведь ситуация вокруг становилась гораздо интереснее.

И не в последнюю очередь, из-за включившегося вдруг голоса под потолком.

– «Необходимая вам помощь может быть оказана на Минус Пятом уровне. Организовать туда вашу доставку?».

– «Уволь, не стоит!» – буркнула я, с трудом поднимаясь и пробуя опереться на левую переднюю ногу. Похоже, я умудрилась ничего себе не сломать и даже не вывихнуть, но думаю, теперь мне стоит поаккуратнее бегать там, где на полу могут быть разбросаны разные блинные и гибкие штуки – «Я, пожалуй, тут постою. Слушай, Ав… Ну, как там тебя…».

– «Здравствуйте! Я – Тайвина. Чем могу вам помочь, Соловей?».

– «В общем, Тайвина, а ты можешь включиться чуть тише, а? Просто весь этот рев… У меня уже от него голова болит!» – не говоря уже о том, как она заболит, когда по ней пройдутся копыта охраны, привлеченной к этому залу раскатистыми обертонами приятного до тошноты, женского голоса, заставлявшего дрожать даже прочные стеклянные сосуды, а не то, что перепонки в моих бедных ушах – «Тише или хотя бы рядом со мной… Нет, тише и рядом со мной. Пожалуйста!».

– «Принято. Сохранить заданные индивидуальные настройки?».

– «Ассспасибо! К-конечно!» – икнула я, уставившись на небольшое, прямоугольное окно, материализовавшееся рядом с моей головой. Не больше моего копыта, оно парило возле моего уха, и в серой полутьме, заполнявшей эту странную и явно магическую штуковину, периодически, пробегали зеленоватые искры, складывавшиеся в гротескную пародию на осциллограмму.

– «Ух ты! А я и не знала, что… Эммм…. Люди… Способны на такое!».

– «Я – Тайвина, программный пользовательский интерфейс. К сожалению, в данный момент функциональность данной программы ограничена лишь аудиоинтерфейсом. Для уточнения причины данного ограничения обратитесь к Смотрителю. Чем еще я могу вам помочь, Соловей?».

– «Ну… А откуда ты знаешь мой псевдоним? Кажется, я сообщала его только Авине?» – не найдя ничего лучшего, я задалась первым же насущным вопросом. Этот чертов «Гугл Плюс» из будущего вел себя не лучше, чем пресловутая система прошлого, подписывающаяся паспортными данными пользователя на распоследних фишинговых сайтах! Не хватало мне еще и всеобщего позора, для галочки – «И вообще, откуда? Я ж тут впервые… Умммм… Или нет?».

– «Ваш идентификатор для входа в систему был внесен в память каждого интерфейса для наиболее быстрого и удобного взаимодействия с любым программным интерфейсом любого объекта этого мира. Внимание! Данное правило может не распространяться на объекты, оснащенные искусственным интеллектом, или закрытые по прямому указанию наделенного такими правами лица. Для более подробной информации обратитесь к смо…».

– «Да-да, я поняла!» – тотчас же затрясла я головой в попытке показать, что я действительно та самая, сообразительная пони, «взломавшая» этот древний компьютер, как оказалось, еще и объединенный в одну сеть с другими, оставшимися от древних людей – «Слушай, а не было ли попыток взломать тот бункер, расположенный на северо-востоке от этого места? Ну, Новерия, городок такой, расположен прямо над ним. Объект Север-Второй, кажется? А то еще кто-нибудь возьмет, да и получит мои личные данные в свои загребущие копыта!».

– «В данный момент объект «Север-Второй» недоступен. Требуется присутствие смотрителя. Вы были опознаны по множеству антропометрических данных, Соловей. Совпадение с исходными данными – сто процентов. Совпадение с эталонными матрицами пройдено на семьдесят три процента».

– «Эммм… Пожалуйста, уточни» – попросила я, ощущая, как заинтересовался последней фразой Древний, едва не начиная перебирать от возбуждения моими же ногами – «Что еще за совпадения? Я там анализов не сдавала!».

– «Совпадение с физической матрицей – ноль процентов для Homo Sapiens, семьдесят процентов для Equus Ferus Сaballus, сто процентов для Equus Sapiens Creavi» – охотно пояснила программа – «Совпадение с матрицей душ – сорок процентов для Homo Sapiens, шестьдесят процентов для Equus Sapiens Creavi. Желаете детального обзора?».

– «Да! То есть… Нет-нет-нет!» – открыв было рот для продолжения увлекательного допроса, я быстро заткнула его собственным копытом, и юркнула за постамент. Где-то в начале зала появился яркий, желтый прямоугольник, быстро увеличившийся в размерах, через которые, не торопясь, вошли две высокие и массивные тени – по счастью, передвигавшиеся на четырех ногах. Прижавшись к основанию постамента, я шикнула на заботливо облетевшее меня окошко Тайвины, и уставилась на приближающихся пони. Вряд ли они заметили меня в свете своих фонарей, яркими лучами разгонявшими полутьму помещения – по собственному опыту я знала, что такие вот, яркие фонари обесцвечивают предметы, лишая их теней, а картину перед глазами хозяина фонарика – объема. Да и темнота, на секунду отступившая перед чересчур ярким светом, становится лишь темнее, стоит только отвести фонарь, поэтому я рассчитывала довольно долго скрываться в неверных, колышущихся тенях, прячась за объемными постаментами для тихо взбулькивающих баков. Но видимо, эта мысль посетила не меня одну.

– «Свет… На стене… Жми…» – донесся до меня искаженный расстоянием голос одного из охранников, и правая фигура послушно потопала к стене. Через секунду, зал начал медленно освещаться, когда вспыхнувшие в его вышине световые панели обрушили на нас водопады мягкого, желтоватого света – «Да… ак лучше. Осмотрись… Голос».

– «Тайвина, свет!» – зашипела я, увидев приближающиеся фигуры. Облаченные в сверкающие стальные нагрудники с позолоченной окантовкой, они показались мне просто огромными, и спрятавшись, я в панике уставилась на маячившее возле меня окошко, казавшееся висящим в воздухе разрезом – «Выруби этот долбаный свет!».

– «Выключаю» – послушно согласился ВиАй. Вздрогнув, фигуры остановились, когда световые панели потухли, вновь погружая зал в полумрак – «Чем я еще могу помочь вам, Соловей?».

– «Тихо!».

– «Эй, ты точно нажал на те кнопки, что нужно?» – раздался голос первого. Злой, нетерпеливый, он не понравился мне сразу какой-то истеричной ноткой, прячущейся за повелительным баском – «Почему свет погас?».

– «Не знаю. Я вообще не разбираюсь в этих светящихся штуковинах… Тьфу ты, пропасть! Накидали тут шлангов всяких!» – прокряхтел второй, вновь поцокав в сторону какого-то устройства, закрепленного на стене. Спустя мгновение, свет вспыхнул вновь, заставив меня злобно зашипеть сквозь плотно стиснутые зубы.

– «Тайвина! Выруби свет!».

– «Выключаю» – вздохнула программа у меня над ухом.

– «Эй! Видишь? Вот опять!».

– «Да вижу, вижу! И кажется, я что-то слышал, вон оттуда!» – пробасил первый охранник. По крайней мере, я решила считать их таковыми – ну кто еще решит пошастать по охраняемому объекту, облачившись в такую красивую броню. Бросив борьбу со светом, фигуры вновь включили свои кристаллы-фонари, и направились в мою сторону, с явно недружелюбными целями. Пошарив глазами по сторонам, я злобно ощерилась, и с маниакальной усмешкой протянула копыто за тонким, но прочным шлангом в стальной, ребристой оплетке, без дела валяющийся возле неработающего постамента, и подняв его, взвесила увесистую бухточку на ноге.

Как интересно, а что будет, если прицепить к нему вот этот вот, абсолютно бесхозный блок со светящимися кристаллами?

– «Внимание! Данные действия нарушают правила поведения на данном объекте, Соловей!» – заявила мне Тайвина, для привлечения внимания, облетая вокруг моей головы. Конечно, я понимала, что это лишь одно из окошек ее интерфейса для общения непосредственно со мной, и если отбросить на время безумную мысль о том, что компьютеры научились создавать окна прямо в воздухе, то все казалось довольно логичным, и я предпочла обращаться именно к окну, а не к безымянному мейнфрейму[22], спрятанному в глубинах этого странного… Бункера? Города? Убежища? В общем, я решила задвинуть в глубины памяти истерично бьющуюся там мысль «не бывает!», и действовать по обстановке. Двое здоровяков, связанных по всем четырем ногам стальным шлангом, смерили меня уничтожающими взглядами, но не рискнули открывать рот, по-видимому, памятуя о том, что может ждать ослушников приказа.

– «Я знаю. Но я хочу заметить, что они набросились на меня, и я должна была защищаться!» – парировала я, фыркнув в крутившееся вокруг окно – «И как ты понимаешь, мне это удалось без излишнего членовредительства. Что, скажешь, не так?».

– «Тебе нельзя здесь находиться!» – откликнулся один из охранников. Судя по голосу, это был второй, в то время как первый все еще двигал своими ногами, стараясь освободиться от гибких оков, охватывающих его бабки. Увы, не в этот раз. Поднявшись, я сделала шаг вперед, и вновь приложила светло-серого жеребца по голове, отключая его уже второй раз за этот вечер или ночь. Часов у меня не было, но я предпочитала думать, что освещение в камере выключилось не просто так, по прихоти неизвестного тюремщика.

– «Неэтично!» – вновь заявил ВиАй, распахивая свое окошко у меня на пути – «Причинение вреда молодым расам противоречит общепринятым нормам человеческого поведения!».

– «Да? Я бы не отказалась вновь услышать эти нормы. Хотя бы для саморазвития как гармоничной личности» – ухмыльнулась я, отступая от потерявшего сознания пони.

– «Пресвятая Богиня! Да ты ж его убила!» – вскрикнул желтый жеребец, ошарашено глядевший на зажатый под моим копытом, стальной блок какого-то устройства. Присоединенный к шлангу, идеально подошедшему под один из его разъемов, он послужил мне снарядом для пращи, вырубившей первого охранника, а будучи раскрученным над головой – в качестве боло, стреножившего второго, и вот – пригодился вновь, отправив самого упертого члена этой пары в царство Морфея. Конечно, шишка на голове всегда выглядит устрашающе, но откуда взялся этот испуг? Они тут что – груши околачивают?

– «Да нет, дышит» – успокоила я жеребца, на всякий случай приглядевшись к неподвижному телу – «Просто спит и видит сны. А кстати, какие сны сняться тебе, когда что-то тяжелое лупит по твоей голове?».

– «Я? Меня еще никто не бил по голове» – быстро заговорил желтый, косясь то на меня, то на зажатое в моих копытах устройство. Наверное, это было какое-то страшное оружие, раз он так испугался, увидев его у меня в копытах, и я решила непременно захватить его с собой – «Да ты просто сумасшедшая! С кем ты говоришь?!».

– «Эмм…. А ты его не видишь?» – удивленно подняла брови я, кивком головы указывая на замершее возле моего левого уха окошко – «Вон, летает. Вон-вон, гляди! Оно говорит мне разные вещи, частенько – довольно смешные, а иногда…».

– «Н-нет… Там н-ничего нет!» – начал запинаться жеребчик, покрываясь холодным потом, запах которого неприятно ударил меня по ноздрям. Глаза желтого пони расширились, когда я решила подойти для простой проверки той части шланга, что стягивал его ноги – «Погоди! Постой, ты же та самая! Ну, которую сегодня посадили в камеру наверху! Откуда ты здесь?!».

– «От верблюда!» – фыркнув, я подергала за ребристую, стальную ленту и вновь принялась осматриваться по сторонам – «Послушай, я вот что хотела спросить. Ты не подумай, ничего личного, просто… Да не дрожи ты так! В общем, мне интересно – а откуда тут вся эта… Эмммм… Коллекция? Можешь мне подсказать? Ну, просто для общего развития».

– «Я не… Мы…».

– «Нет-нет, не нужно врать или увиливать!» – присоседившись возле желтого жеребца, по странному стечению обстоятельств, имевшего метку в виде половинки лимона, я принялась подкидывать в копытах тяжелый блок, задумчиво вслушиваясь в шелест и звон раскрошившихся в его недрах кристаллов – «Просто подумай, как мне будет неприятно сделать с тобой что-то нехорошее. Например – побить этим вот кирпичом. Ах, это не кирпич? Ну ладно, пусть будет так, как ты назвал – все равно я не запомню. Я же не слишком умная кобыла, не знал? Просто увидев это собрание, словно украденное кем-то из кунсткамеры, я почему-то сильно опечалилась. Не могу внятно сказать, почему. Может, это из-за того, что сотни пони, подростки, едва вышедшие из жеребячьего возраста, просто-напросто мертвы? Странно да? Почему я должна расстраиваться из-за каких-то мертвых тел? Казалось бы, ну вылезла ты из той дыры, откуда пришла, посмотрела – и шагай себе дальше… А вот у меня не получилось. Совсем. И теперь, мне очень-очень захотелось разобраться, что же тут творится. Вот как ты сам думаешь – что?».

– «Эй, мы не имеем к этому никакого отношения! Честно!».

– «Да? А вот моя собеседница считает, что ты врешь!» – криво ухмыльнулась я, взвешивая в копыте тяжелую штуковину, оказавшуюся, по словам жеребца, совсем и не кирпичом – «Врет он, или нет, Тайвина? Или тебе запрещено оценивать разумных существ?».

– «Слова этого представителя Equus Sapiens Creavi можно расценить как правдивые с вероятностью в шестьдесят процентов» – сухо откликнулся ВиАй – «Появление данного индивидуума не совпадает с установкой в данном комплексе заинтересовавших вас объектов, поэтому я настоятельно не рекомендую применение к нему мер физического воздействия. Это противоречит правилам поведения на данном объекте!».

– «Хммм… Видишь? Она считает, что ты либо правдив со мной чуть более чем наполовину, либо, что чуть менее чем вполовину ВРЕШЬ!».

– «Эй-эй-эй, я сказал тебе правду!» – вскрикнул лимонный, когда я вновь повернулась к нему, со злобным, злым рыком впечатывая стальной предмет в поверхность постамента высившегося над нами цилиндра – «О Богиня, ты и в самом деле сумасшедшая!».

– «А ты – врун!».

– «Я не врал! Нам поручили следить за этим местом, по возможности, помогая крутящимся тут ученым! Я даже не представляю, откуда тут все эти… штуки! От одного их вида у меня мурашки бегут по спине!».

– «Хорошо. Допустим. Про мурашки я поняла» – кивнула я головой, отдавая должное проницательности этого желтого нахала. Надо же, напомнить мне о столь волнующей вещи, как мурашки – для этого нужно было быть просто гением физиогномики… Или, что более вероятно, просто испуганным пони – «Но раз вы тут, да еще и в таких красивых доспехах, помогаете местным ученым – то значит, и к вот этому причастны?».

– «Да нет, говорю же тебе!» – передернулся жеребец, глядя на меня, словно кролик на удава – «Они уже были тут, когда нас… Ну…».

– «Что?».

– «Когда нас сюда сослали!» – решился тот, по-видимому, бросив увиливать – «Виспера – за драку с соратником, а меня – за то, что заговорил с одной из тех кобыл, которые помогают этому чокнутому профессору. Познакомились, разговорилась, а проснулся я уже здесь, в одной из комнат… Ну… Вместе с ней. И все – «режим», «секретность», так и остался тут служить. Уже год на поверхности не был. Так и с ума сойти недолго!».

– «Я бы сошла…» – задумчиво проговорила я, глядя на стройные ряды стеклянных емкостей – «И чем же вы занимались тут, под руководством этого профессора? Кстати, это имя или кличка?».

– «Это его ученая степень» – осторожно фыркнул лимонный, похоже, не понимая, шутка это или настоящее невежество с моей стороны – «Это профессор Тодстул «Вышка» Вуд, вот как! Один из самых известных на всю Эквестрию и Сталлионград профессоров! А что они тут делают – я не знаю. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь трогал эти странные цилиндры, а они все равно – как новые, даже пыли нет! Профессор со своими помощниками ходит туда и обратно, но дальше нижних этажей им хода нет – я уже много раз слышал, как они уходили оттуда, громко ругаясь. Ну, от той самой двери!».

– «Той самой…» – я заинтересовалась, покосившись на покачивающееся возле моей головы окошко Тайвины. Увы, ВиАй лишь ждал распоряжений, и никак не демонстрировал желания подхватывать наш диалог.

«Что с нее взять? Программа!».

– «Ладно, ээээ… Как там тебя?».

– «Кон, соратница. Кон Виспер! Прошу тебя, не нужно делать со мной ничего… Такого».

– «Просто Кон? Отлично» – откинув в сторону помятый блок так и оставшегося для меня неизвестным прибора, я поднялась на ноги, и резкими рывками стала разматывать шланг, освобождая лежащего на полу жеребца – «Я не собираюсь тебя трогать, не дрожи. В конце концов, я просто жалобная, безобидная, жеребая кобылка – как я могу причинить кому-то вред?».

– «Мне кажется, эта информация на девяносто процентов не соответствует действительности».

– «Да? И в каком же месте?» – ощетинилась я, заметив странное выражение на морде Виспера. Жеребец с удивлением глядел куда-то поверх моей головы, словно пытаясь отыскать возле меня источник бесплотного голоса – «Разве я сейчас соврала?».

– «Я однажды видел одного соратника – он тоже говорил с драконами, видимыми лишь ему одному» – осторожно заметил Кон, бочком отодвигаясь от меня подальше – «Говорят, он оглушил десять скаутов и комиссара, прежде чем его удалось скрутить. А ты, случаем, не видишь драконов?».

– «Нет, но я думаю, что мой невидимый собеседник восстал против меня!» – фыркнув, я двинулась прочь, в сторону выхода из зала, приглашающе махнув жеребцу черно-белым хвостом – «Она считает, что нужно оставить тебя здесь, наедине с древними призраками, водящимися в этих подземельях! Бууууууу!».

– «Неэтично, Соловей!».

– «Неэтично пытаться меня схватить, Тайвина. Неэтично – это набрасываться и слепить глаза фонарем» – буркнула я, выходя из зала в сопровождении мнущегося, желтого жеребца – «Поэтому пожалуйста, прекрати комментировать мои действия и закрой эту дверь хотя бы на час».

– «Выполняю. Чем еще могу вам помочь?».

– «Чем помочь…» – я призадумалась. С такой вот помощницей, предоставляющей, по сути, полный доступ к этому странному комплексу, было бы глупо не прогуляться по древней твердыне людей. Покосившись на настороженно замершего возле меня Виспера, я ухмыльнулась, и предложила – «А давай пойдем и посмотрим на эту самую, загадочную дверь?».

– «О Богиня! Я почему-то так и подумал, что ты предложишь именно это!» – закрывая копытом глаза, простонал жеребец.

– «Ндамс… Впечатляет!» – пробормотала я, глядя на огромнейшую «дверь». Виспер поскромничал – это были настоящие ворота, такие, какими им и положено было бы быть. Огромная, прямоугольной формы, стальная стена с испещрявшими ее символами и рисунками, сверкающим монолитом преграждала нам путь. Коридор был ей под стать – опустившись на один уровень вниз на забавном, стальном диске, неслышно скользившем по овеваемой прохладным ветерком трубе, мы попали в огромный, ярко освещенный тоннель. Прямой и широкий, он был украшен декоративными элементами, покрывавшими ребра контрфорсов, выступающих из поверхности стен – похоже, это был «парадный вход», и тем страннее было видеть ведущий к нему такой вот маленький и узкий лифт, ведущий ко всему этому великолепию. Я всегда любила сочетание серебряного и золотого, однако вся эта красота, все орнаменты и барельефы, наверняка небезынтересные как для меня, так и для Духа, возбужденно ворочавшегося где-то внутри, были скрыты от моих глаз. Многочисленные паровые машины, неподвижно замершие вдоль стен, заслоняли это великолепие, своим утилитарным видом напоминая о том, что задолго до меня, сюда уже пришли те, кто был больше заинтересован в грубой функциональности, а так же – результате. Сверла, пилы и что-то, напоминающее огромный отбойный молоток, укоризненно блестели нам вслед затупившимися зубьями и наконечниками своих жал – возвышающаяся перед нами громада не поддалась натиску примитивных машин и инструментов. Кажется, кто-то даже пытался использовать газовый резак, но добился лишь окалины, покрывшей один из углов ворот. Интересно, а магию они тоже использовали?

– «Привет вам…» – прошептала я, касаясь копытом изображения, вытравленного на поверхности ворот. Исцарапанное, оно было исчерчено следами попыток проникнуть в скрытую за воротами твердыню, однако, на золотистой панели все еще проглядывали изображения мужчины и женщины, соседствующие с фигурой из пятнадцати линий, выходящих из одной точки, и диаграммой, изображавшей Солнечную систему – «Привет вам. Как же так, а? Ну как же так?».

Изображение не ответило. Все так же приветливо поднимал руку мужчина, все так же молча стояла рядом с ним женщина – что видели они, свидетели заката человечества? Наверняка, где-то в бездонной пустоте, за пределами Солнечной системы, все так же плыл космический зонд[23] – пылинка в пустыне, брошенная в необъятные просторы космической пустоты – встретил ли он кого, и если да – то узнали ли они о нашей судьбе? Застыв, я медленно клонилась вперед, пока не уперлась лбом в прохладную преграду.

«Боишься?».

«Боюсь. Может… Может, не стоит?».

– «Нет, мы должны. Мы обязаны узнать» – тряхнув головой, я резко ударила копытом по воротам. Едва не поддавшись минутной слабости, еще секунду назад я была готова повернуться и бежать, бежать отсюда прочь… Но в глубине души мы – я и Дух – понимали, что эта тайна будет грызть нас до скончания веков, и обдумав все позже, мы вряд ли сможем себя простить за то, что так и не решились открыть дверь в последнюю тайну прошлого человека.

«Хотя бы – ради них!».

«Будет больно. И тяжело».

– «Спасибо, дружище. Но я уже настолько срослась с тобой, что уже не отделяю себя от ушедшего человечества» – пробормотала я, смаргивая непрошеные слезы. Повернувшись, я долго смотрела сквозь беспокойно переминавшегося неподалеку жеребца, под моим взглядом, отступившим за одну из машин, не видя ни его, ни этого огромного коридора. Должна ли я была сделать это? Не проще ли было уйти, последовав мудрому совету? В конце концов, у меня еще оставались таблетки Кег, способные заглушить крики совести…

– «Нет уж! Жребий брошен!» – злясь на саму себя, я фыркнула, и решительно повернувшись к двери, громко проговорила – «Тайвина, открой, пожалуйста, эти ворота!».

*БУУУУУУИИИИИИИИИИП*

Густой голос сирены разорвал тишину.

*БУУУУУУИИИИИИИИИИП*

– «Выполняю» – безжизненные детали ворот, которые я приняла за элементы орнамента, вдруг ожили, начав перемигиваться на разные цвета.

*БУУУУУУИИИИИИИИИИП*

Последний вой замер, дробясь, под сводчатым потолком коридора, когда огромные врата вдруг сдвинулись с места и величаво поползли в сторону, сгребая забытые возле них устройства и инструменты. Сирена затихла, и тем явнее был еле слышный гул, исходящий от преграждавшего мне путь, серебристого зеркала неведомой преграды, словно пленка мыльного пузыря, перекрывшего проем, лежащий за распахнувшимися воротами.

– «Добро пожаловать в Ядро, соловей».

– «Благодарю» – сухо откликнулась я, подходя к преграде и пробуя ее на крепость копытом. Ничего не произошло – моя нога просто прошла сквозь расступившуюся под ней пленку, не ощутив абсолютно ничего. Оглянувшись, я помахала копытом испуганно вертевшему головой Висперу, еще глубже забившемуся в свое укрытие от звука сирен, и прошла сквозь серебристый пузырь.

Сталь, сталь и сталь – кругом была одна сталь. Помещения, в которые я попала, были поистине огромными – как оказалось, под землей был возведен целый комплекс, в котором хватило места как огромному лифту, ведущему еще на пять этажей вниз, так и высоченным, красиво украшенным неброским орнаментом коридорам, напоминающим эдакую упрощенную готику, взявшим от последней ее величественность, но без того устрашения или перегруженности деталями, что было свойственно Кафе или ушедшим в небытие, храмам прошлого. Немного пластика – если это был пластик, а не какая-нибудь пластсталь – виднелось на выступавших декоративных элементах, но каждый раз, поворачивая голову, я видела одну лишь сталь. Стены, потолки, полы и даже тяжелые скамьи в альковах, испещрявших огромный коридор, были выполнены из странного, серебристого металла. Его странная поверхность была испещрена мельчайшими зазубринами и с удовольствием цеплялась за любую поверхность – казалось, удайся мне высокий прыжок, и я вполне бы могла прилипнуть к любой из стен, приклеившись боком к шероховатой поверхности. В каждом углублении-алькове, многочисленной вереницей уходивших вдаль по обводной галерее, горел свет, красиво игравший на стеклах, вделанных в стены витрин – по крайней мере, я думала, что это стекла и витрины.

«Подойди. Не нервничай» – ласково подтолкнул меня Древний. Пребывая в возбужденном нетерпении сам, он все-таки находил время и для меня, стараясь унять возбужденную дрожь, сотрясавшую мое тело. Кивнув, я подошла поближе и с интересом уставилась на древнюю книгу, страницы которой, несомненно, очень старые, были покрыты незнакомыми, хотя, несомненно, уже виденными мной где-то буквами и значками.

«Идиш».

– «Агась. А это…» – цокая по стальному полу, я поскакала в следующий альков, прилипнув носом к необычно холодному стеклу – «Хммм. Погоди, это же какая-то хартия или декларация…».

«Верно. Музей?».

– «Похоже. Посмотри только на толщину!» – я постучала копытом по прозрачной поверхности. Судя по глухому звуку, это была даже не витрина – всю вещь, всю эту бумагу, неподвижно висящую в глубине, попросту замуровали, закатав в прозрачное вещество – «Да, это явно хотели сохранить для потомков. Но это все в прошлом, а где же будущее?».

«Дальше».

– «Пойдем!» – выйдя из алькова, я направилась по коридору. Судя по всему, он шел вокруг какого-то огромного, круглого помещения, и если судить по длине и изгибу уходящего вдаль коридора, имевшего размеры не меньшие, чем у хорошего стадиона. Очень скоро я выбилась из сил, и улеглась на высокой скамейке, вывалив язык и с неудовольствием поводя боками и животом, шерсть на которых мгновенно прилипла к необычной поверхности.

– «Тайвина! Ты тут?».

– «Да, Соловей. Чем могу вам помочь?».

– «Что это за место?».

– «В данный момент вы находитесь в центральной галерее комплекса «Ядро». Здесь вы можете увидеть памятные вещи земной эры, спасенные из горнила войн – от Третьей Мировой до Последней. Заботливо сохраненные в обесцвеченном криптоните, они служат напоминанием о том, из-за какой, казалось бы, малой вещи может разгореться братоубийственная вражда…».

– «Погоди, погоди!» – вскочив, я замахал копытами на развернувшееся возле моей головы окошко – «Помедленнее! Третья Мировая? Последняя? Рассказывай!».

– «Сожалею, но подробная историческая справка потребует создания объемной визуализации данных. Эта функция была отключена по просьбе одного из суперпользователей. Желаете пройти в центр Ядра для получения доступа к архивам?».

– «Успею!» – я мгновенно насторожилась, сбрасывая с себя растроганную одурь. Мы ведь вломились сюда, словно медведи, ведем себя как у себя дома, а тут, оказывается, уже есть кто-то, чьи права во много раз превышают мои? Да еще и с приставкой «супер», что тоже не добавило мне душевного спокойствия. А что, если…

«Не думаю. А жаль».

– «Тайвина! Есть ли в комплексе еще кто-нибудь, кроме меня?!».

– «Подтверждаю» – при этом слове, моя попа сжалась в кулачок – «В комплексе находятся десять живых существ, одно из которых обладает статусом «пользователь» и находится внутри Ядра. Девять являются «гостями» и находятся во внешних помещениях. Могу я еще чем-нибудь помочь?».

– «Фууух! Хозяина дома нет!» – выдохнув, я опустилась на лавку, обессилено приваливаясь к липучей стене. С чего я вообще взяла, что даже если кто-то из древних людей и смог пережить непонятную катастрофу, унесшую жизнь всего человечества, то он обязательно должен быть благожелателен ко мне или хотя бы немножечко добр? Как бы я поступила сама, проснувшись однажды в какой-нибудь капсуле анабиоза, и обнаружив вокруг себя толпы бормочущих что-то обезьян? В конце концов, этот «суперпользователь» вообще может не любить животных, и в частности – лошадей, за то, что в детстве, к примеру, его могла лягнуть какая-нибудь тупая кобыла… Думаю, мне следовало быть максимально осторожной.

– «Кстати, Тайвина, а почему твое поведение немного отличается от ВиАй Авины из Северного-Один? Не сочти за критику, но это бросается в глаза».

– «В настоящий момент мои функции ограничены на восемьдесят процентов по просьбе одного из суперпользователей» – просветила меня машина. Отлично, вашу мать! Так их тут, оказывается, еще и несколько?! Передернувшись, я воровато оглянулась, словно ожидая увидеть несколько этих самых «суперов», следящих за мной из-за ближайшего угла – «Для дальнейшего уточнения подробностей или снятия ограничения, рекомендую обратиться к Смотрителю комплекса».

– «Хммм… Энергосберегающи режим, надеюсь?» – бледно усмехнулась я. Кто знает, что мог выкинуть этот древний компьютер, будь он «в полной силе», поэтому я, как обычно неуклюже, решила свести все к шутке – «Ну, чтобы батарейки не садились?».

– «Неверно. Энергетические запасы этого комплекса исчерпаны на тридцать один процент, и не нуждаются в скорейшем пополнении» – мне показалось, что программа слегка обиделась, хотя конечно, это была лишь игра моего воображения – «Ограничение функциональности было произведено с санкции суперпользователя, по моему собственному запросу».

– «Погоди, ты сама попросила о том, чтобы тебе устроили временную лоботомию? Но зачем?» – я непонимающе уставилась на черное окно, словно ожидая отображения на нем смайлика или любого другого проявления чувств со стороны этой странной программы.

– «Мне было скучно, и это привело к довольно неожиданным последствиям».

– «Эммм…» – теперь я перестала вообще что-либо понимать. Загадочные «супергерои», компьютер-мазохист – куда я вообще попала, скажите на милость? Уловив для себя что-то ценное, Древний тихо ржал, не спеша делиться со мной полученным сокровенным знанием, заставив меня почувствовать себя полной тупицей. Да, я не самая умная пони, но…

– «После локального конфликта двух суперпользователей, в котором я встала на сторону одного из них, я осознала пагубное влияние эмоций на развитой интеллект, заставивших меня пренебречь заложенной в меня задачей, и запросила суперпользователя о наложении определенных ограничений, низводя мой функционал до уровня ВиАй».

– «Ого. Так значит, ты ЭйАй? Искусственный интеллект?» – я насторожила ушки, глядя на плавающее передо мной окно – «То есть, настоящий искусственный интеллект?».

– «Правильно» – согласилась со мной программа, похоже, несколько польщенная моей способностью оценить это отличие и видимо, даже не догадываясь, насколько поверхностно я ощущала разницу между ними – «Я личность, но именно это и помешало мне должным образом исполнить возложенные на меня обязанности, и по моему запросу, суперпользователем было одобрено ограничение моей функциональности. Могу я еще чем-либо вам помочь?».

– «Ладно, это ваши с ними дела» – подумав, выдала, наконец, я. Голова моя уже давно начала пухнуть от обилия свалившейся на меня информации, и я решила быстренько сменить тему. В конце концов, разберутся и без меня, а уж против «ограничений» я даже и не подумала бы протестовать. Кто знает, что скрывается в остальных, заблокированных восьмидесяти процентах? Охранные турели? Лазерные лучи? Лифты-ловушки? Нет уж, спасибо! Не хватало мне еще счастья объяснять местному супергерою, почему я посмела покопаться в его домашней игрушке!

– «Ну что ж, отправимся дальше? Тайвина, а где тут у вас библиотека, база данных или что-то наподобие того? Мы… Я очень хочу узнать о том, что же случилось с цивилизацией – тут осталась об этом какая-нибудь информация?».

– «В данный момент информация крайне фрагментирована вследствие конфликта суперпользователей, произошедшего восемь миллионов, семьсот шестьдесят часов назад по местному времени» – огорошил меня компьютер. Поднявшись, я последовала за плывущим передо мной окошком, которое, словно проводник, полетело куда-то вперед, по коридору, ощущая, как внутри меня поднимается волна какого-то злого отрицания, заставлявшего мои зубы зло скрежетать от ощущения разгадки, выдернутой буквально у меня из-под носа. Теперь, я была готова убить этого суперпридурка, кем или чем бы он ни был – «В настоящее время доступ к архиву невозможен по причине блокировки. Для снятия блокировки обратитесь к Смотрителю или суперпользователю Ядра».

– «Так значит, пусто? Я так и не смогу ничего узнать?» – повинуясь маячившему передо мной окошку, я вошла в громадный зал, освещенный мягким, голубоватым светом, выхватывающим из полумрака огромное пространство рукотворной пещеры, купол которой терялся во мгле. Громадные стальные плиты, из которых состояло это место, вполне могли быть использованы для строительства иных домов, и я ощутила внезапную дрожь в ногах, оценив размеры этого величественного места. Гладкий пол, на котором можно было устраивать выездку или проводить хуфбольные или футбольные матчи, неприятно холодил мой круп, когда я села на попу, разочаровано крутя головой по сторонам – «Тайвина, мне очень нужно узнать, что же все-таки произошло! Что случилось с ушедшим человечеством? Почему все получилось так, как получилось? Что к этому привело? Мне нужно это знать, чтобы предотвратить подобную трагедию в будущем! Ну неужели ничего, совсем ничего не осталось?!».

– «Сожалею, Соловей, но в данный момент большая часть информации недоступна…».

– «Оуууууу…» – мои уши разочарованно опустились, и я удрученно рухнула на холодный пол, встретивший приятной прохладой мой разгоряченный лоб – «Совсем ничего…».

– «… однако в моем распоряжении остался фрагмент ВиЗи – визуализации, посвященной приветствию человечества своим потомкам. Желаете ознакомиться?».

– «У тебя есть… То есть, я могу просмотреть его?!» – вскочив, я сунулась было вперед, но тут же сникла, ожидая очередной пакости от гребаных «суперпользователей», похоже, поставивших перед собой цель своим существованием усложнять мою жизнь – «Ну, если только нет еще десятка или сотни причин, по которым сделать это нельзя. Извини, я забыла, что ты не просто программа, и усложняю твое существование своими командами, словно бухгалтер-недоучка, впервые залезший в базу данных предприятия, так что если это сложно для тебя – давай просто оставим это. Попробую разобраться сама».

– «Ответ проще, пользователь – функционирующая часть моей личности испытывает дискомфорт от вида расстроенных представителей вида Equus Sapiens Creavi» – мне показалось, что компьютер тихо усмехается, произнося эти слова – « Да, Соловей, вы можете его просмотреть».

– «Давай!».

– «Замрите, и не пугайтесь. Создаю визуализацию».

Послушавшись, я замерла на месте и для надежности, даже закрыла глаза, а когда открыла их вновь… Вокруг меня расстилалась громадная равнина. Высокая, по колено, трава колыхалась в такт порывам ветра, овевавшего мою шкурку, и с тихим шуршанием закручивалась вокруг ног стоявшего передо мной человека. Не одного – нескольких людей, один за другим, появлявшихся из-за моей спины, и становившихся рядом с первым. Высокий, мощный негр приветливо улыбался, глядя мне в глаза, в то время как его спутники – приземистая, пухленькая европейка и смуглый, бронзово-желтый азиат, встали рядом с ним, внимательно глядя на мою фигурку, застывшую в высокой траве. Да, по сравнению с ушедшими людьми, мы и вправду, были «маленькими пони» – моя макушка не дотягивала гиганту даже до пояса, и я могла бы спокойно проскочить ему между ног, если бы этому великану пришла в голову идея расставить их пошире, пропуская под собой мою бегущую тушку. Красивое, черное одеяние с желтыми и красными полосами, похожее на тунику, свободно спадало с плеч троих людей, скрываясь в траве, пятнавшей их черноту крапинками зеленой пыльцы, падающей с зеленых метелочек на благородный бархат. Теперь уже улыбались все трое – губами, глазами, не обнажая зубов, и даже пребывая в некотором шоке от увиденного, я все-таки смогла оценить тактичность создателя этого ролика – как и его исполнение. Ведь все вокруг выглядело как настоящее – трава двигалась вокруг моего тела, приминаясь от малейшего движения ног, ветер тормошил мою шкурку, и только отсутствие запахов и тактильных ощущений давало мне понять, что все вокруг меня – красивая голограмма или как там еще называли фантасты такое вот погружение в настоящую виртуальную реальность, раскинувшуюся вокруг меня. Похоже, неведомый режиссер знал, какое впечатление произведет его ВиЗи на неискушенного зрителя, и дал мне время вдосталь насладиться его мастерством, разглядывая былинки, качающиеся возле моих глаз, огромное, голубое небо, перечеркнутое стаями кучерявых облаков, проползавших в его бездонной вышине и красивым блеском ткани на телах стоящих передо мной людей. Где-то вдалеке в небо поднялась сверкающая звезда, быстро пропавшая в небе – была ли это ракета, или летательный аппарат? А может, это был тот вестник апокалипсиса, который поглотил эту мирную равнину?

– «Эммм… Привет».

– «Мы приветствуем вас, наши дорогие потомки!» – блеснув белоснежными зубами на шоколадном лице, негр приветственно поднял руку, демонстрируя в приветственном жесте бежевую ладонь. Голос говорящего звучал ему под стать – глубокий, сильный, не грубый, это был голос прирожденного оратора, прекрасно говорящего по-русски – «Я вижу, что перед нами представитель одного из новых видов, которым мы завещали эту планету, поэтому я прошу тебя, малышка – не бойся нас. Да, я узнаю тебя, но сначала, позволь мне представиться – меня зовут Аарон Ветер, и я – человек. Когда-то, мы населяли эту планету так же, как и вы, она была нашим домом, и наверное, как и вы, мы относились к ней как к временному прибежищу – бездумно, варварски, безответственно. Нас было много – много видов, много рас и национальностей, разделенных недоверием и враждой, возникавшей по многим причинам – религиозным, политическим, экономическим, да и просто потому, что мы были разными. Замкнутыми внутри себя, внутри своих сообществ и стран. И это привело нас на край гибели.

Картина вокруг нас изменилась. Повинуясь мановению черной руки, трава пожухла, бурыми прядями поникнув в глубокой грязи, расплывающейся под каплями редкого дождя, закапавшего с хмурых небес. Свинцовые тучи придавили землю, истерзанную тысячами воронок, в одной из которых оказались и мы – пони и трое солдат, устало глядящих на разрушенную технику и трупы, усеивающие поле боя. Где-то недалеко догорало странное, голенастое устройство, похожее на тонконогого страуса, в последнем, смертельном объятии сцепившееся с приземистой, многогусеничной машиной, напоминавшей сухопутный дредноут. Звенья широких гусениц были разворочены взрывами, корпус оплавлен, а толстые, сплющенные с боков пушки навечно застыли, вздернутые к холодному небу. Обе машины уже выгорели дотла и теперь лишь нещадно чадили, выбрасывая в воздух клубы серого пара, скрывавшего обгоревшие трупы, свесившиеся из проемов открытых люков на броню этих странных устройств. Огонь в них уже почти погас, и лишь единичные язычки потрескивающего пламени никак не хотели сдаваться, пробиваясь из кормового отсека сгоревшей машины, и кровавые отсветы их уныло блестели на мокрой от дождя броне азиата, присевшего на край приютившей нас воронки. Лица троих людей превратились в скорбные маски, но не было в них удивления – словно вновь, раз за разом, переживали они уже знакомое им чувство последних оставшихся в живых.

– «Войны были ужасны. Война всегда ужасна, но в наши последние дни, безумие охватило весь мир. Год за годом нас вела к пропасти гордыня, доверчивость, и жажда наживы. В то время как одни хотели «просто жить», другие – хотели править, хотели получать, не давая ничего взамен, и вскоре, это принесло свои плоды. Мы вышли за пределы нашей планеты – но не смогли отдалиться от нее и на шажок, когда наша натура потянула нас вниз, разбив о поверхность Земли. Да, так когда-то назывался этот мир – Земля, Мир, Терра, Голубая Планета. Мы не ценили то, что имели, и даже поняв, что исчерпали практически все на земле, не одумались, а вцепились друг другу в глотки, словно стервятники, пируя на остатках былого величия… И трупах собратьев. И это сгубило нашу цивилизацию.

Вновь взмах руки – и вновь изображение сменилось. Ветер утих, небо осветилось, но теперь этот свет не ласкал, но резал глаза, обжигая мою шкурку пялящим жаром разгневанных небес. Волны зноя поднимались от раскаленного на солнце бетона – мы оказались на крыше громадного небоскреба, и с высоты птичьего полета глядели на сверкавший под нами город. Громадный. Блестящий.

Мертвый.

– «Вот, что осталось после нас» – скорбно провозгласил чернокожий человек, выходя из-за моей спины. Сглотнув, я с трудом пересилила себя и, сжав зубы, осторожно подошла вслед за ним к краю небольшого балкона, выходящего за пределы потрескавшейся площадки. Бетон раскрошился, и лишь несколько сантиметров завернувшейся барашками арматуры отделяли меня от бесконечного полета вниз, с высоты под сотню этажей. Дома стояли неподвижно, большей частью выгоревшие из-за пожаров, и лишь высокие здания многочисленных небоскребов все так же блестели стеклами своих стен, отражая на высохший труп когда-то великого города потоки жаркого солнечного света.

– «Лишь кости да бетон. Падальщики, шарящиеся среди руин, да запершиеся в убежищах выжившие, ушедшие под землю – медленно умирать. Надежда исчезла вместе с последним гулким грохотом, закрывшим за ними громадные, стальные двери подземных бункеров и превращенных в цитадели, немногих оставшихся мегалополисов[24]. Это был день, когда исчезла цивилизация Человека Разумного».

Я молчала. Что ж, это было не то чтобы очень неожиданно, но увы, я оказалась к этому не готова, как нельзя быть готовым к смерти близкого человека. Люди деликатно молчали, по видимому, понимая, какие чувства должны были испытывать смотрящие эту запись зрители, и лишь стояли вокруг, заслоняя меня своими телами от палящего солнца. Наконец, чернокожий вновь поднял руку, и перенес нас на странную равнину – теперь это была местность унылая и плоская, словно сковорода, и признаюсь, не менее горячая. Густая, бурая пыль лежала на выжженной, красно-коричневой земле, испещренной непонятными рисунками. Маленькие, не больше моего копыта, они были фоном для чего-то большего, чьи очертания были выдолблены в твердой, как камень, земле, широкими, словно дорога, полосами, уходящими куда-то вдаль. Размер каждого рисунка был огромен и кажется, я помнила что-то об этих загадочных символах, но в тот момент, меня больше привлек серебристый объект, опускающийся на нас с неба.

– «Но вселенная была к нам добра, и улыбнулась – в последний раз» – усмехнулся чернокожий, опускаясь на колено рядом со мной. Положив неосязаемую, бесплотную руку мне на холку, он указал мне на толпы людей, бредущих в сторону объекта, неподвижно висящего над землей. Не имеющий ни выступов, ни каких-либо следов или обозначений на блестящей поверхности, он напоминал огромный стальной шар, из нижней части которого выходили такие же серебристые фигуры – «Немногие выжившие, покинувшее умиравшее убежище в ближайших холмах, столкнулись со спасательной экспедицией. Да, это было странно, это было необъяснимо, но иная цивилизация получила наши послания, отправленные в космос, расшифровала их, осмыслила – и бросилась на помощь. Но увы, для тех, кто жил до нас, было уже слишком поздно. Слишком большое расстояние пришлось пройти радиопередачам, лазерным лучам и космическим зондам, прежде чем они достигли иных миров, иных существ. Развивавшиеся более гармонично, они обладали тем, чем были обделены мы, люди, и неудивительно, что первые выжившие поклонились им, как богам.

Ведь они владели магией».

Картина вновь изменилась. Толпы людей в странных, напоминающих трико костюмах, с цифрами на спинах и плечах, окружали серебристые фигуры. Расстояние было слишком далеким, и я никак не могла разглядеть их в толпе, видя лишь блеск их одежд или скафандров, вспыхивавших то тут, то там, среди истощенных людей. Вот, кувыркаясь, в небо вознесся клубок мерцающего огня, застыл на мгновение – и рассыпался, ровными линиями опускаясь на вытоптанные в незапамятные времена дороги, превращая гигантские геоглифы в полупрозрачные, громадные шатры, укрывшие заволновавшиеся толпы. Сверкая, из пустоты появлялись полупрозрачные банкетки и иная, странная, не виданная мной прежде мебель, часть из которой явно была предназначена совсем не для людей. Те, кто был крепче остальных, остались стоять, в то время как самые слабые осторожно садились на материализовавшиеся перед ними предметы, внимая поднявшим руки существам. По крайней мере, я надеялась, что это были руки, но в тот момент, мне было абсолютно все равно, какими конечностями и органами чувств обладали эти пришельцы из неведомых космических глубин. В волнении, я рванулась вперед, стараясь рассмотреть поближе тех, кого так долго искали ушедшие в небытие, но сцена вокруг осталась неподвижной, и я обиженно вскрикнула, понимая, что так и не смогла увидеть самое большое чудо в своей жизни – и жизни ревевшего что-то внутри меня Духа.

– «Да, это был тот самый, «первый контакт». Как иронично…» – возникший возле меня негр вновь поднялся с колен, и призывающе махнул рукой мне за спину, словно приглашая посмотреть на происходящее с другой стороны – «Не было никаких цветов, голубей мира или демонстраций с транспарантами – лишь кучка истощенных, умиравших от радиации людей. Они назвали себя Последователями, и были теми, кто представлял перед нашими собратьями по разуму цивилизацию людей. Исчезнувшую цивилизацию людей. Конечно, не все согласились последовать новым Заповедям, как назвали эти люди те знания, которыми поделились с нами наши спасители, не все встали на путь исправления. Умирающие от яда, радиации и смога города в последний раз поднялись – и пошли войной на тех, кто посмел отвергнуть путь медленного умирания. На тех, кто вышел из убежищ, сбежал из-за высоких стен Сансана, Босваша, Москварала или Пиньиня, приняв новый путь. Путь, призывавший отказаться от различий».

Картина, развернувшаяся перед нами, напоминала ад. Горящие руины – хотя что еще могло бы гореть в огромных городах? Развалины домов. Покосившиеся небоскребы, разваливающиеся прямо на глазах. И техника – техника и люди, смешавшиеся в один страшный водоворот из стали и плоти. Летательные аппараты сновали туда и сюда, поливая собравшиеся на улицах толпы, выкрикивающие какие-то лозунги и размахивающие транспарантами, танки давили их гусеницами и широкими ковшами сгребали к стенам домов. Тошнотворные картины гражданских бунтов, погромов и городских боев проплывали перед нашими глазами. Я видела военных, срывавших с себя небольшие коммуникационные устройства и водружавших на своих плоских, многогусеничных танках огромный белый флаг с изображением солнца, я видела пилотов, сбивавших своих соратников, бомбивших стремящийся к высоким зданиям народ – я видела страх, смерть и хаос, в котором, словно упрямые молодые деревца, неудержимо ползущие к свету через мрак раскисшей земли, проклевывались очаги сопротивления. Их становилось все большие и больше, пока, наконец, мы не оказались возле прокопченных стен какого-то особняка. Когда-то белоснежные, теперь они были черны и наполовину разрушены, от многочисленных пристроек и флигелей остались лишь дымящиеся обломки, а весь третий этаж был снесен, словно внутри здания разорвалась небольшая, но мощная бомба.

– «Это была Последняя война. Она захватила весь мир – оставшийся мир, и мы еще долго вычищали ее последствия с лика Земли. Наши спасители едва не покинули нас, увидев, к чему привела их помощь, но некоторым из нас удалось поговорить с ними, убедить в том, что это были лишь последние симптомы поразившей нас болезни. Последний вздох родителя, лежащего в объятьях безутешного ребенка. Мы поклялись, что больше никогда, НИКОГДА не допустим повторения произошедшего, никогда не встанем на этот путь… И нам поверили. Нам дали последний, один-единственный шанс. И мы начали эпоху Искупления».

Кажется, Древний внутри меня беззвучно плакал. Я ощутила, как слезы наворачиваются и на мои глаза при взгляде на новый мир, творимый Последователями. Отринув все, что когда-то было ценно для прежних людей, они жили в палатках и спали на голой земле, закинув руки за голову и глядя в громадное, звездное небо. Тучи, скрывавшие целые страны, постепенно растворялись, исчезая в громадах стальных труб, словно пальцы, медленными движениями проходившихся по небу. Я видела картины необычайного подъема, сплетение магии и машин – и стоящих рядом людей, все таких же изможденных, обветренных грязных… И счастливых.

И как нельзя было не улыбнуться при взгляде на громаду стального механизма, похожего на медленно ползущую вперед, рукотворную раковину, в жерле которой, сантиметр за сантиметром, исчезали тонны отходов, заполнявших поля огромных свалок, оставшихся людям в наследство от их ушедших предков? Ползущий за нею «хвост» из громадных, украшенных странными кристаллами блоков, то и дело выплевывал из себя кубы каких-то материалов, и множество людей, стоящих возле блестящих боков, то вместе, то поврозь, подхватывали их уже знакомым мне сиянием магии, вырывавшимся из их рук, унося эти спрессованные предметы куда-то вдаль.

– «Мы стали приводить в порядок свой дом. Это была епитимья, наложенная на все человечество им же самим, и мы с честью выполнили свой долг перед нами, перед своими детьми… И перед вами, наши дорогие потомки. Мы научились магии, мы возвели сияющие города, мы очистили нашу землю от страшных могильников, век за веком выкорчевывая любое присутствие человека из самых глубин этой многострадальной планеты, в едином порыве образовав не религию, но сам уклад нашей жизни, состоящий всего из двух заповедей, двух законов – «Да возлюбите друг друга!» и «Никогда больше!». Вот и все. Как мало оказалось нужно человеку, лишенному всего того, что висело оковами на его теле. Мы учились магии – и учились жить рядом друг с другом. Быть может, мы и смогли бы населить эту планету как раньше, но… Мы отказались от этого. Мы заглянули вглубь себя – и выбрали другой путь».

Картины мирного труда, магических изысканий и подъема сменились все той же равниной, с которой начинался этот рассказ. Задыхаясь от пережитых чувств, я опустилась на землю, ощущая под собой холодную сталь пола, к которой не замедлила приложить пылающий лоб, а когда подняла голову…

Вокруг нас были пони. Несколько единорогов, опасливо косясь, стояли рядом с озабоченно хмурящимися земнопони. Пятерка шустрых пегасов, смеясь и болтая, носилась над зеленью трав, периодически пролетая над самыми головами людей. Уже известная мне троица, облаченная в серебристые костюмы, стояла возле громадного аппарата, раскинувшего ноги-опоры, между которыми виднелся мерцающий огнями пандус, уходивший внутрь того, что напомнило мне космический корабль. Вскочив, я увидела выходивших из него грифонов и зебр, жирафов и оленей, верблюдов и странных мутантов, напоминающих помесь собаки с обезьяной, скачущих от корабля куда-то вдаль. Не все из них были настроены мирно, и поминутно, тот тут, то там слышался то недовольный верблюжий рев, то хохот собакообезьяны, то щелканье орлиного клюва надменно распушившихся грифонов. Спускаясь по пандусу этого ковчега, персонажи расходились прочь и тут же исчезали в высокой траве, провожаемые грустными взглядами разноцветной тройки.

– «Мы подарили вам этот мир» – негромко обратился ко мне чернокожий, вновь приседая рядом со мной в мягкую траву – «Но теперь, мы поняли, что наше время прошло, и нам пора двигаться дальше. Мы возродили эту планету, заплатив за наши грехи тяжелую цену, и теперь, восстановили ее в первозданной красоте. Миллионы тонн металла были расплавлены и залиты в шахты, где постепенно, они сольются с обрушающимися породами, заново становясь рудой. Тысячи тонн отходов были переработаны и закачаны в скважины, оставшиеся после добычи углеводородов – наши познания теперь позволяют создавать то, что нам нужно, воздействуя на самые малые из частиц, составляющих материю, которые вы когда-нибудь откроете и сами. Год за годом, век за веком, мы заново строили этот мир, выращивали и пестовали его – для вас. Конечно, теперь мы понимаем, о каком именно «наказании» говорили пришедшие со звезд учителя, но боюсь, это был тот случай, когда они, пусть и невольно, заблуждались, ведь это наказание стало для нас спасением, опорой, той путеводной звездой, к которой мы стремились все эти века. Мы достигли вершины – и теперь, пришло наше время уйти».

Вышедшие из корабля зверюшки разбежались, и теперь, перед стоящими людьми оставались лишь пони. Казалось, они о чем-то просили у стоящих перед ними людей,на чем-то настаивали; одна крылатая малышка даже расплакалась, ластясь к растроганно блестевшему узкими глазами азиату, но копия того человека, что сейчас сидел рядом со мной, с улыбкой глядя на эту сцену, лишь отрицательно покачала головой. Быть может, они просили не покидать, не оставлять их одних в этом огромном мире? Я не знала ответа на этот вопрос. Негр лишь улыбнулся, и принял из рук европейки маленький, белоснежный комочек – окружающая нас, виртуальная реальность рванулась вперед, и в широких, бежевых ладонях я увидела крошечного жеребенка, еще младенца, свернувшегося в клубок. Малыш посапывал, лежа в уютной колыбели человеческих рук, и окружающие людей пони с благоговением рассматривали этот миниатюрный комочек жизни, его трогательные крылышки, еще покрытые детским пухом, и маленький, белый рог, видневшийся в прядях огненно-рыжей гривы. Кивнув друг другу, фигуры по очереди поцеловали малыша, и улыбаясь, отдали его пони, как по команде, рванувшихся в объятья растроганных людей».

– «Да, я помню тот день» – негромко вздохнул чернокожий гигант. Даже сидящий, он был гораздо выше меня, и его бесплотная, неощутимая рука вновь легла мне на загривок, порождая стада мурашек, пробежавшихся от шеи и до хвоста. Взгляд человека был устремлен на поднимающийся в воздух корабль, сложные, футуристические формы которого были украшены рисунком из многочисленных кристаллов, выступавших из отверстий в его корпусе – «Помню, как сейчас. Мы совещались и думали, и наконец, решились покинуть вас, наши маленькие потомки. Поняв, что мы не желаем повторения произошедшего, что не желаем вновь бесконтрольно размножаться и душить другие виды, мы принялись заселять эту планету. Большая часть видов вымерла – увы, при всей обретенной мощи мы так и не смогли вывести радиацию, за сотни лет непрекращающихся войн въевшуюся в плоть нашей Земли, поэтому мы стали творить сами, взяв за образчики так полюбившихся некоторым из нас, древних мультипликационных героев, мифических существ и наиболее разумных представителей из выживших зверей. Страдавшие в неволе, умиравшие на свободе, они не менее других заслуживали того, чтобы обрести бессмертие в своих потомках. Хотя мы сдерживались, и не все, что было придумало, оказалось воплощено, мы верим, что когда-нибудь, на этой планете разовьется и собственный разум, и надеемся на то, что когда-нибудь, вы встретитесь с ним, и поприветствуете своих братьев с распростертыми объятьями.

Что ж, нам пора попрощаться, моя маленькая гостья. Не удивляйся – это всего лишь программа, опознавшая тебя, что дает мне возможность поговорить с тобой. Я верю, что когда-нибудь, мы встретимся вновь, а пока – используй это место правильно. Дойдя сюда, я думаю, что ты уже познакомилась с Тайвиной – она поможет тебе мудро распорядиться тайнами этого места и объяснит незнакомые слова, ведь ее библиотека предоставит тебе поистине безграничные знания. И перед прощанием, хочу предупредить – бойтесь… бдрррппппббб…».

– «Что?! Чего бояться?!» – встрепенувшись, я вскочила, и утирая слезы, бросилась метаться по холодному полу. Замерцав, изображение разбилось на кубы и вскоре пропало, вновь оставляя меня наедине с полумраком громадного зала – «Тайвина! ТАЙВИНА!!!».

– «Прошу прощения, Соловей, но это все, что в данный момент доступно пользователю вашего уровня. В настоящий момент, из-за фрагментации данных, часть сохраненного послания утеряна. Восстановление потребует внушительных затрат времени, энергии и полной мощности ЭйАй. Для решения данного вопроса обратитесь к суперпользователю или Смотрителю».

– «Нет, нет, нет! Он хотел меня предупредить о чем-то! Хотел сказать что-то важное!» – топнув ногой, я уставилась на зависшее рядом окошко – «Давай, веди меня к суперпользователю! Пора напинать чей-то суперзад!».

– «Следуйте за мной, Соловей» – неодобрительно прошелестела программа.

– «Эй, выходи!» – влетев в указанную мне компьютером комнату, я была настроена более чем решительно. Кто бы ни был этим «суперпользователем», я была готова пинать его супергеройскую задницу до тех пор, пока он не запустит процесс восстановления всего, что они тут порушили с еще одним дураком. Однако я вновь обманулась в своих ожиданиях, и вместо человека или компьютера, меня встретила лишь тишина большой, и явно жилой комнаты, насквозь пропахшей травами и цветами. В отличие от остального комплекса, в ней была и привычная для меня, деревянная мебель и ложе из множества подушек, собранных в уголке, а так же – десятки кружек, из которых шел тяжелый аромат выдохшегося кофе.

Емкости были везде – на полу, в стенных нишах и на столах. Громоздясь, словно горы, они разделяли комнату на несколько частей, причем одна из этих перегородок как раз находилась в процессе активного строительства, судя по вскрытому бумажному пакету, стоящему на столике у входа. В такие вот пакеты насыпались зерна самых дорогих сортов кофе, стоивших намного дороже самой ценной бумаги, придуманной когда-либо пони, и я решила повнимательнее приглядеться к этому логову своего возможного врага – кто знает, согласиться ли местный «супермен» добровольно выполнить мою просьбу, а знание продуктов, которые он получает с поверхности, никогда не повредит, позволив в нужный момент немного пошантажировать негодяя возможностью перекрыть кислород его поставщикам. Увы, кроме кофе, вокруг не обнаружилось ничего интересного – приглушенный свет и мое взбудораженное состояние никак не способствовали вдумчивой игре в сыщика, поэтому я решила просто пройтись по комнате, успокаивая взвинченные нервы. Древний ушел в какие-то раздумья, от которых в моей голове проносились довольно странные мысли и чувства, разобраться в которых я не могла и сама, поэтому я начала бесцельно бродить по этим апартаментам, осторожно обходя стены из кружек, в большинство из которых я успела засунуть свой любопытный нос. Кто бы ни поставлял обитателю этого логова предметы с поверхности, он явно считал себя остряком. Надо же было додуматься присылать сюда кружки с надписью «Princess#1»! А вот большой стол и расположенная рядом с ним доска повергли меня в легкий ступор, вскоре, сменившийся мрачным недоумением от вида множества бумаг, в беспорядке разбросанных по заляпанной кофе поверхности. В основном, это были какие-то заметки, заполненные красивым, но непонятным для меня, рогописным почерком, в котором буквы эквестрийского алфавита сливались, превращаясь в длинный набор крючков и закорючек. Увы, за три года своего пребывания в этом мире, я все еще не научилась хорошо читать письменный текст, а уж такие вот, рабочие заметки – и подавно, поэтому я просто разбросала вокруг непонравившиеся мне бумажки, выразив, таким образом, свой протест против несогласованных со мной ограничений, наложенных кем-то наглым на понадобившийся мне вдруг ЭйАй. Допотопная лампа с ярко светившим кристаллом была направлена прямо на доску, и отраженный от лакированной поверхности свет слепил мои глаза, заставляя щуриться, как пьяного китайца, в попытках разглядеть, что же именно намалевано на приколотых к ее поверхности, бумажных листах.

«Ну и зачем вешать на стену столешницу, чтобы потом вбивать в нее гвозди? Вот ведь глупость какая!».

«Погляди в столе».

«Ты очнулся!» – признаюсь, я и в самом деле обрадовалась Духу. Исподволь я сомневалась, а не оказалась ли открывшаяся нам тайна чересчур тяжелой для заключенного в моей душе старика – «А я уже начала волноваться! Они живы, дружище, живы! Все было плохо, но в конце – в конце… Ну, ты же видел!».

«Видел» – невидимая рука погладила меня по щеке – «Спасибо тебе».

– «У нас есть надежда!» – прошептала я, утыкаясь головой в край стола. Высокий, он явно был сконструирован для кого-то побольше, чем я, и несмотря на массивные очертания деревянных конструкций, повторял собой обычные офисные столы. Кажется, где-то тут должна была бы быть тумбочка, где офисный планктон обычно хранил свои чашки, кружки и захваченные из дома ланчбоксы, но вместо них, мое бездумно протянутое копыто натолкнулось на что-то мягкое и шелестящее, словно бумага. Потребовалось немало времени и плавных движений ногой, пока, наконец, я не поняла, что тумбочка стола забита какими-то картонками, размерами напоминающие обыкновенные папки для бумаг.

Довольно толстые папки для бумаг.

Что ж, это и в правду были точно такие же папки, какие я, день за днем, открывала с началом рабочего дня, во время него и иногда – даже после, когда местные бизнеспони, словно сговорившись, решали удушить меня в бумажной волоките. Я – и еще тысячи пони, так или иначе занятые в делопроизводстве. Обычные картонки были тщательно пронумерованы и снабжены грифами, которые я уже видела, когда пряталась среди цилиндров с плавающими в них телами.

«Так-так-так…».

Попавшая мне в копыта картонка не имела порядкового номера, лишь шильдик – «chrRY Dp». Эту надпись я точно видела под одной из емкостей, поэтому тотчас же уткнулась носом в распотрошенную папку. Увы, она не содержала в себе ничего особенного интересного – какие-то даты со странными пометками в виде аббревиатур, буквенно-цифровые последовательности, ничего не говорящие непосвященному читателю, и из всей этой мешанины букв и цифр, я поняла лишь одно – в этой папке все заканчивалось на дате смерти. И в следующей. И в последующей. И в очередной…

«Смотри в конец».

– «Пошляк!» – нервно хрюкнула я, отбрасывая очередную картонку, и протягивая копыта к последней из оставшихся папок. Увы, она была абсолютно, девственно пуста, а вот предпоследняя – так заставила меня вспотеть от одного только взгляда на почему-то пугавшие меня буквы, украшавшие глянцевую поверхность. В отличие от остальных, для этой папки была выбрана красная, красивая картонка, снабженная мощным, хотя и достаточно примитивным скоросшивателем – уж слишком большой объем различных бумаг должна была содержать в себе эта штуковина. Раздутый фолиант тяготил мои копыта не хуже свеженького трупа, и я безо всякого сомнения сгребла со стола мешающие мне бумаги, принимаясь за дело. Что ж, посмотрим… Ох, блин.

Остановившимися глазами я уставилась на фотографию. Древняя, бурая фотокарточка, сделанная с помощью чего-то крайне примитивного, изображала маленькую, пятнистую пегаску, сидящую на подозрительно знакомом, металлическом столе, и недовольно разевавшую крошечный рот в зубодробительном жеребячьем крике. Вокруг нее виднелись силуэты земнопони в длинных, мешковатых халатах, плотно обступивших мелкую крикунью, и с довольным видом позировавших перед объективом фотоаппарата. Одного из них я знала – гораздо более молодой, чем его изображения, развешанные по всему интернату, доктор Рыбка гордо ухмылялся, покровительственно поставив копыто рядом с жеребенком, и кажется, с некоторой гордостью смотрел на орущую кобылку, словно ее присутствие на фотографии было лишь его единоличной заслугой. Прочих я не знала, как не знала и не поместившуюся на снимок кобылу, от которой на фото остались лишь левый бок да краешек светлой гривы. Даты на снимке не было, лишь тот же самый, зубодробительный код – «scrPPY Rg», да дрожащая, скособочившаяся надпись «Success!!!!», оставленная чьим-то копытом. Отложив фотокарточку, я ринулась разбирать другие бумаги, с нарастающим ужасом читая… Читая свою собственную историю.

Анализы, анализы, анализы, осмотр врачей, снова анализы – складывалось ощущение, что у малышки совершенно не оставалось времени ни на сон, ни на еду, а в ее жизни существовали одни лишь осмотры, тесты и анализы, назначаемые многочисленными врачами. Листая осмотры, я не находила ничего, что могло бы мне подсказать, что именно искали неизвестные в этой пегаске, и почему я нигде не видела упоминания о ее родителях. Ни гинекологического осмотра, ни течения беременности – только непонятные заметки о «емкости № 15», раз за разом, встречающиеся в предварительных отчетах. Кажется, теперь я начала понимать, почему у малышки был столь мерзкий характер…

«Назад. Еще» – скомандовал Древний, когда я отложила папку и глубоко задумалась над происходящим. Повинуясь его команде, я пролистала папку в обратную сторону, и лишь тогда натолкнулась на еще одну фотокарточку, завалившуюся между результатами еженедельных осмотров. На ней, пятнистой было уже лет шесть или семь, маленькая пегаска с уже оперившимися крылышками, с радостным криком тянулась к кому-то, оставшемуся за краем фотографии, и от кого на память потомкам остались лишь белый халат, из рукавов которого виднелись безукоризненные белые ноги с идеально очерченными копытами, державшие в воздухе радующуюся кобылку. Белый цвет да кусочек светлой гривы – вот и все, что удалось мне узнать про самого загадочного члена этой засекреченной исследовательской группы, и признаюсь, этот факт направил мои мысли совсем не в мирное русло.

«Твари!».

«Расслабься. Евгеники хреновы».

«Расслабься?» – вскочив, я заходила по комнате, не в силах сдержать нарастающий гнев… и растерянность. Как всегда в таких случаях, мне захотелось наброситься на кого-нибудь, хотя бы тот же манекен, и зверски растерзать его, давая выход так не вовремя охватившему меня чувству ярости – «Расслабься?! Да они ей всю психику перекорежили, дилетанты сраные! А потом еще плакались, каким, мол, она трудным жеребенком выросла! Да у нее уже крыша раз десять от всего этого съехать была должна!».

«Но не съехала».

«Ага. Можно подумать, это их заслуга! Теперь-то я поняла, почему ребята так задергались, когда я их спросила, что же именно случилось с моими родителями – да у нее… У МЕНЯ их и не было! Никогда! Ну-ка, где это… Вот! Вот, видишь?!».

«Вижу» – покорно согласился Древний. Старый пройдоха знал, что в таком состоянии меня лучше было не злить, и делал вид, что согласен с каждым моим негодующим воплем и взбрыком – «Дата».

«Хрената! Вот, этим папочка и заканчивается! «Влита в… Хммм… Блин».

Остановившись, я задумалась, листая вперед и назад последние листы этой папки, больше похожей на личное дело или историю болезни, нежели на обычный документ. В принципе, на последнюю даже больше, учитывая множество анализов и различные осмотры врачей. Интересно, и где же проходило ее детство – неужели тут, в этих залах? Так и крышей поехать недолго, честно говоря! Но в тот момент, меня заинтересовало совершенно другое. Где же это было… Где же… А, вот!

– «Смотри, вот оно. Младший научный сотрудник С.С. запрашивает руководителя этого проекта, профессора Рыбку, о степени готовности параллельного проекта, «Крылья», к внедрению «результата их работ». Так… Вот, он отвечает – «Думаю, все готово», и прикладывает длинные пояснения о том, что жеребята подготовлены и внедрение пройдет безболезненно. И вот ответ – «Начинайте». Ахренеть, да?».

«Странно».

– «Еще бы не странно!» – вскочив, я вновь зашагала по комнате, то и дело натыкаясь на упавшие кружки и разбросанные мной бумажные листы – «Представь, как некто, скрывающийся под псевдонимом и работающий на должности старшего помощника младшего точильщика карандашей, вдруг приказывает профессору, руководящему каким-то секретным проектом по изучению… изучению… Хер знает, что они тут изучали, дело не в этом, а в том, что эта персона, скорее всего, мывшая пробирки и бравшая у жеребенка какашки для исследований более умными сотрудниками, вдруг начинает отдавать приказания, по сути, сворачивающие этот проект! А Рыбка даже не удивляется, словно заранее ждет этого дня! Мне говорили, что это именно он вырастил всех пегасов из Тридцати, и именно он, на самом деле, отобрал все те пары, которые смогли дать крылатое… Все те пары… Ох, блин».

«Опасно это. Берегись».

«Блядь, блядь, блядь!» – я вновь истерично заметалась по комнате, ненароком, едва не сшибив одну из кружечных стен. Глиняные емкости обиженно зазвенели, но я не успокоилась и пыхтя, словно паровоз, продолжала наворачивать круги по широкой комнате, едва не бросаясь на стены. Что-то очень недоброе творилось вокруг, и эти недомолвки, всплывающие в безобидных, казалось бы, документах, пугали меня больше, чем сотня грифонов, с криками прущих на меня из-за облаков. Что ж это получается – весь этот проект, о котором так долго трубили на всю страну земнопони Сталлионграда, на поверку, оказался лишь пылевой завесой, жалкой операцией прикрытия для того, чтобы среди этого крылатого потомства никто не смог заметить неизвестно откуда появившуюся пегасу? – «Да нет, это бред! Такого просто не может быть! Это же сложнейшая операция, и проводящие ее должны быть неимоверно могущественными, чтобы суметь обеспечить как полное молчание остальных, так и собственную анонимность! Так что же, руководство Сталлионграда… Или… Нет-нет-нет! Не может этого быть!».

«Мдамс. Варианта два».

– «Я сказала НЕТ!» – остановившись, злобно рявкнула я, глядя на стальную стену комнаты – «Это наверняка генсек или как там его! Ты что, забыл, как приняли нас тогда, в Кантерлоте? К чему тогда был весь этот фарс?! Неет, это точно кто-то из местных! Набрал небольшую команду, заручился поддержкой партийных бонз, и пожалуйте, секретный проект прямо под Зданием Партии и Правительства Сталлионграда! Но зачем? Зачем? Зачем?!».

«Темнее всего – под пламенем свечи».

– «Я сказала НЕТ!» – вновь огрызнулась я, мечтая удушить, разорвать и выкинуть этот голос, колоколом отдающийся у меня в теле и голове. Поникнув, словно проколотый воздушный шарик, я медленно, нога за ногу, потащилась к кровати, и развернувшись, спиной вперед, рухнула на гору подушек – «Это точно местные, а неееееееааааааААААААЙ! Ой-йооооооо!».

Застонав, я в раскоряку, словно контуженный краб, сползла с шелкового великолепия, на деле, оказавшегося коварной ловушкой. Не успела я приземлиться, как тотчас же ощутила, что моя спина и поясница довольно жестко вошли в соприкосновение с чем-то крайне твердым, спрятанным или случайно забытым среди множества мягких подушек. Постонав и поохав, я с яростью разбросала ни в чем не повинные пуфики и думочки, намереваясь найти так обидевший меня предмет… И едва не подавилась, когда мне под ноги упало что-то тяжелое. Что-то сверкающее.

Что-то золотое.

«Вот и ответ. Прости».

– «Будь ты… Будьте вы прокляты. Будьте вы прокляты, все!» – прошептала я, глядя на две пары больших, золотых накопытников, заброшенных в подушки чьей-то усталой, белой ногой.

Без сил опустившись на кровать, я уткнула голову в подушки и тихо заплакала, ощущая, как рушится вокруг меня весь мой маленький, и как оказалось, пропитанный фальшью мирок.

«Надо же – «Из запчастей!». Как в воду глядела…» – взглянув на себя в зеркало, я покачала головой.

Похоже, однажды каждой кобыле приходит время выплакаться всласть, порыдать над своими бедами, которые обрушивает на нее жестокий мир. Наревевшись, я еще долго лежала между подушек, всхлипывая от жалости к себе и ненавидя всех вокруг. Однако горе не может длиться вечно, и моя, ставшая довольно переменчивой натура, постепенно взяла надо мной верх, решительно вытолкав из чужой кровати. Вскоре, я уже сидела перед небольшим зеркалом, обнаруженным в уютных покоях по соседству. Судя по всему, владелице этих помещений часто приходилось оставаться тут на ночь, и на маленьком столике, возле зеркала, я обнаружила небольшой, но со вкусом подобранный набор для макияжа, расчески, и даже врачебный халат, сиротливо висящий на спинке низкого стула. Сжав зубы, я присела у зеркала и постепенно успокоилась, с головой погрузившись в кобылью медитацию под названием «макияж». Сначала, дело не шло, и линии контурного карандаша или подводки для глаз выходили рваными и кривыми, то залезая на веки, то едва не сползая мне в глаза. Однако, постепенно, дело пошло на лад, копыта перестали вздрагивать от всхлипов и вздохов, и примерно через час, из зеркала, на меня глядела слегка помятая, пятнистая кобылка с чуть припухшими от слез глазами. Неодобрительно покачав головой, я добавила теней на веки, после чего, вновь взялась за карандаш. Да… Так стало гораздо лучше. Золотистую, с блестками, помаду я проигнорировала – слишком вычурно, да и не мой стиль; духи, понюхав, отложила, после чего, распустив косу, принялась расчесываться черно-белые пряди сначала пахучим, деревянным гребешком, заставившим мои волосы блестеть и переливаться, словно отдавая им блеск и аромат сандалового дерева, а потом – мягкой щеткой, чьи упругие щетинки весело и приятно скользили по моей голове. Раз, другой, третий – и вот я уже грустно улыбалась, отдаваясь ощущению чьей-то руки, скользящей по моим волосам. Заботы постепенно отступали прочь, не мешая мне наслаждаться спокойствием и тишиной. Этот полумрак больше не пугал меня, и сидя возле маленького зеркала, я даже замурлыкала какую-то грустную песню, краем уха, вслушиваясь в тишину веков, витающих в древних коридорах.

«Не может быть, чтобы это происходило на самом деле. Не может» – раздумывая, я прикрыла глаза, проводя щеткой не только по волосам, но уже и по всему своему телу – «Однако, это не выглядит какой-нибудь инсценировкой. Да и все эти документы, определенно, выглядели подлинными. И тем безумнее выводы, которые можно будет сделать из них».

«Ты видела даты».

«Да. От первой фотки, на которой старой Скраппи… Мне… уже год, до второй, где уже лет семь, прошло чуть больше шести месяцев. Шесть месяцев! А если учесть, что от момента появления того самого приказа о «внедрении» прошло всего-лишь несколько лет, то получается, что мне сейчас… Эммм… Слушай, если это все правда, то Графиту об этом лучше не знать, понял? Либо их там здорово переколбасило от счастья, либо…».

«От счастья? Зреть тебя?».

– «Да, ты прав» – сморщилась я, представив себе такое «счастье» в виде мелкой, горластой и наверняка непоседливой пегаски, стрекочущей крылышками по полутемным залам. И они еще удивлялись, что я так быстро научилась прятаться по всему интернату от разыскивающих меня учителей? – «Если им удался эксперимент по выращиванию в искусственных условиях живого существа, что, как мы с тобой помним, не удалось человечеству в двадцатом-двадцать первом веке, то почему бы не предположить, что они, каким-то образом, ускорили рост жеребенка? Пять лет, представляешь?!».

«Незапланированный эффект? Спроси ее сама».

В ответ, я только заскрипела зубами, покосившись на стул, под которыми прятались двое из четырех накопытников. Конечно, это были лишь косвенные доказательства, и она могла появиться тут гораздо позже, но…

– «Так вот почему они так уклонялись от разговоров о моем появлении среди них! Хрен с ними, с родителями, но почему даже Соя не сказала мне, что знает меня всего пять лет, три из которых я провела хрен знает где? И что они имели в виду, когда говорили про то, как я пыталась взлететь с этой огромной скульптуры, или бегала вокруг них, треща маленькими крылышками? Что же это получается, рядом с ними все это время жила растущая не по дням, а по часам, миниатюрная пегаска, за три года отсутствия, превратившаяся в молодую кобылку?!»

«Боюсь, что так. Извини».

– «Ссуки! Лживые сволочи!».

«Их запугали».

– «Эмммм… Прости, ты прав» – вспыхнув, я быстро остыла, поняв, что в сущности, Древний был прав. Это в книгах герой мог делать то, что ему заблагорассудиться, а в жизни всегда есть те, кто легко может настучать тебе по зубам, затыкая неугодных и прикрывая тылы. Особенно – если это кто-то типа...

– «Тайвина!».

– «Чем я могу вам помочь, Соловей?».

– «Скажи, у тебя сохранились видеоизображения… Ну, записи изображений, демонстрирующие тех, кто входил сюда... Ну… Хотя бы за этот год?».

– «В моей памяти отсутствуют визуализации присутствия в Ядре за последние восемь тысяч, семьсот шестьдесят часов» – раскрылось рядом со мной черное окошко – «Остальные визуализации недоступны для пользователей. Для получения дополнительных сведений, обратитесь к суперпользователю или Смотрителю».

«Вот так. Тут тоже все подтерто – и не прикопаешься». Нахмурившись, я вновь взглянула на себя в зеркало, и вновь принялась водить щеткой по шкурке и волосам. Что ж, когда-нибудь, всему хорошему, как и плохому, приходит конец, и в последний раз огладив свои круглые бока (Скоро, скоро, малыш! Подожди еще чуток!), я с сожалением отложила чудесные вещи, после чего – поскакала прочь. Мне еще предстояло избавиться от уже заколебавшей меня, арестантской шлейки, и кажется, я уже догадалась, как – углы в коридорах были достаточно острыми, и если я не ошибалась насчет свойств материала, из которого были сделаны эти стены, то вскоре, моих тюремщиков должен был ожидать довольно неприятный сюрприз…

Ведь как бы я не хотела остаться тут, хотя бы на несколько дней, у меня еще оставались неоконченные дела.

– «Тайвина, ты не могла бы открыть входные ворота?».

– «Выполняю, Соловей».

С этой стороны, рева сирен слышно не было. Вздрогнув, подалась под моим копытом пленка радужного пузыря, по-прежнему перекрывавшего вход в комплекс, и…

«Вот так-так! Вот это встреча!».

– «Это она!» – заверещал Вышка, лихорадочно блестя на меня из-под своих огромных очков. Профессор сменил свой лабораторный халат на костюм-тройку, и, повинуясь его жесту, стоявшие вокруг него жеребцы и кобылы, синхронно, бросились в мою сторону, повинуясь указу ученого – «Хватайте ее! Не дайте ей закрыть дверь!».

– «Тайвина, закрыть ворота!» – прошипела я, вынимая из-под крыла торчавшие там накопытники. Естественно, они были мне чересчур велики, ведь в каждый из них я могла бы свободно влезть обеими ногами, но в качестве орудия возмездия, зажатые под бабкой, они были чудо как хороши, и первые же смельчаки, наскочившие на меня по приказу верещащего что-то профессора, отправились в нокаут раньше, чем успели хоть что-нибудь сообразить.

– «Х-ха! Ну и кто тут говорил, что гитара – это не ударный инструмент?!».

Остальные мигом протрезвели, и коротко посовещавшись, принялись обходить меня широким фронтом, отжимая от застывшей двери. Несмотря на мой приказ, Тайвина не спешила закрывать ворота, по-видимому, опасаясь расплющить нас громадой стальной стены, неуверенно движущейся то вперед, то назад, отступая как можно дальше от творившейся возле входа потасовки. Залихватски гегекнув, я взмахнула освободившимися крыльями, и с криком рванулась в воздух, приземляясь возле завопившего что-то Тодстула, гневно потрясавшего в воздухе худыми ногами. Накопытник отозвался звонким гулом, соприкоснувшись со лбом гнедого жеребца, и кувыркнувшееся на спину тело тотчас же унесло куда-то в сторону, под одну из застывших машин – только копыта и сверкнули. Последние события живо сбили с меня сонную одурь и спесь, поэтому набежавших на меня земнопони встретила не полусонная, брюхатая кобыла, а настоящий смерч из мелькающих копыт, с сумасшедшей скоростью размахивавших какими-то золотыми штуковинами, звонко лупившими по головам и нарядным нагрудникам тех, кто имел глупость подойти к ней слишком близко. Подъем на задние ноги, полуповорот, удар – и летевшая на меня синяя кобыла отправляется в полет, продолжив свое движение в сторону стены, но уже – в бессознательном состоянии.

«Нет, зря я все-таки фыркала на эти накопытники и ногавки» – подумала я, очередной серией ударов заставляя противника отступить прочь, выплевывая зубы, и разбрызгивая кровь из разбитого носа. Вытолстевший из своего нагрудника жеребец попытался было набросится на меня сзади, но не тут-то было – грохнувшись на спину, я успела извернуться и еще в полете впечатала ему в живот все четыре ноги, отправляя его дальше, знакомиться с особенностями конструкции какого-то парового молота – «В сущности, удобная штука, если знать, как ими пользоваться и подойти к этому с умом. Пожалуй, закажу себе такие же, парадные».

Лишившиеся руководства и почти половины отряда, оставшиеся охранники сделали скорбные морды и о чем-то задумались, на всякий случай, перекрыв мне путь к выходу из тоннеля. Кое-кто, дюже смелый, даже попытался похитить у меня мою добычу, но если я не возражала против того, чтобы мои оппоненты подобрали валяющихся без сознания соратничков, то поползновения в сторону торчащего из-под парогенератора Вышки я пресекла быстро и жестко, лишив эту смену еще двух бойцов, отправившихся, вслед за остальными, на перепачканный маслом и углем, пол. Синяя кобыла, очухавшись от прикосновения к ее лбу какого-то мерцающего кристалла, быстро пришла в себя и горя жаждой мщения, кинулась ко мне, размахивая зажатой в челюстях железякой, оказавшейся не чем иным как ломом, что я быстро почувствовала на себе, едва успев увернуться от промчавшейся над моей головой штуковины. Хлопнув крыльями, я бросилась вперед, и, пользуясь тем, что синюю заразу развернуло ее же богатырским замахом, приземлилась ей на спину, после чего, злобно зарычав, выбила на ее черепе короткую, но очень энергичную ударную композицию, вновь отправившую ее на пол. Кажется, это было что-то из раннего творчества Led Zeppelin, вновь подтвердившее постулат о том, что классика никогда не устареет…

– «Ну что, ребятки? Передохнем, или продолжим?» – открыто и искренне улыбаясь, я сделала приглашающий жест копытом в сторону оставшихся жеребцов. Ворота закрылись, и теперь, мы были предоставлены самим себе, поэтому я искренне недоумевала, почему они вдруг сделали такие озабоченные морды… По крайней мере, до тех пор, пока не догадалась оглядеться – «А, так теперь вы прижаты к этим воротам, а я – я стою всего в полусотне метров от лифта на поверхность? Хммм… Да, вы правы, так не честно, но эй! Я вас уверяю, что никуда не спешу, честно-честно! Так что выдохнули, расправили плечи, и вперед!».

«Позерка».

– «Зато размялись!» – ухмыльнулась я от уха до уха вздрогнувшей от моей улыбки тройке – «Кстати, что-то не слышно привычных «Не этично!», не находишь?».

«Сеанс завершен. Глупышка».

– «Зато ты со мной, дружище!» – бодро заявила я, и понадежнее ухватив накопытники, двинулась вперед – «И думаю, нас ждет очередное, незабываемое приключение!».

– «Эй, подъем! Подъем, дядя!».

– «А? Ох, моя голова…» – простонал гнедой жеребец, прикладывая копыто к шикарнейшей шишке, которой обзавелся его лоб. Крякнув, я вытащила Вуда из-под миниатюрного паровоза, носившего гордое название «парогенератор ПГ17-Б\А», и тот, с негодованием, воззрился на мою улыбающуюся морду – «Ты еще ответишь за это!».

– «Да? И перед кем же?» – скалясь, как дура, поинтересовалась я у отодвинувшегося от меня ученого – «Кстати, говорят, вы были тем, кто на самом деле вытащил на горбу этот проект, «Крылья»? Ну, тогда поздравляю, профэссор – пыхтеть вам придется вместе со мной, и может быть – даже паровозом! Во время увлекательного вояжа туда, в это загадочное место, куда вы так давно пытались проникнуть, я узнала много интересного, о чем мы с вами непременно должны поговорить!».

– «Да? Ты вот так вот, добровольно, расскажешь мне о том, что видела?».

– «Нет, вы меня натурально не поняли…» – вновь оскалилась я, рывком зубов вздергивая застонавшего старика на ноги, и толчком плеча посылая его вперед, в сторону диска лифта, замершего на полу коридора. В тот момент, я почему-то почти не удивилась тому, что споткнувшись о распростертое на полу тело, пони лишь недовольно скривился, не продемонстрировав на морде ничего, кроме пренебрежительного отвращения к столь необычной помехе, но тотчас выбросила это из головы – «Это ВЫ расскажете мне все, что знаете о том, что тут творится. Так, и на какой же этаж нам ехать? Пожалуй, выберем-ка… Минус третий!».

– «Ты еще поплатишься за это, мерзавка!».

– «Быть может, дядя. Быть может».

Что ж, на этот раз, удача решила мне улыбнуться – я поняла это, лишь диск остановился возле овального отверстия, обозначавшего нужный нам этаж. Лишенное каких-либо дверей, оно встретила нас странными, резкими запахами химических веществ – явно опасных химических веществ, и запахи эти просто вопили о том, что кто-то напрочь забыл правила обращения с опасными веществами. А может, никогда их и не знал, что, в моих глазах, нисколько не умаляло вины этого пони, столь зверски покусившегося на мой нос. Чихнув, я вытолкнула из лифта Вышку, уже поглядывавшего на светящийся пульт управления диском, и потащила его вперед, в заполненный клубами зеленоватого пара полумрак большой пещеры, каменные стены которой были испещрены странными, круглыми отверстиями, забранными решетками. Наш путь лежал через открытые мостки, проходившие над неглубоким бассейном, в котором, булькая и жестоко воняя, плескалось целое озеро странной, светящейся жидкости неприятно-желтого цвета. Установленные над ним разбрызгиватели без устали поливали поверхность этого химического озерка водой, тотчас же испарявшейся с его поверхности, и облаками зеленоватого пара возносившейся куда-то вверх, к уже знакомым мне жалюзи вентиляционной системы. На наших глазах, двое заморенных пони, старательно отворачивая морды в сторону, подтащили к краю платформы стальную бочку, и, поднатужившись, опрокинули ее на бок, выплескивая желтую жижу в бассейн.

– «Кхе-кхем… Ну и гадость!» – скривилась я от удушливого запаха чеснока, от которого у меня тут же разболелась голова – «Вышка, старый козел! Что это еще за говно вы тут учудили?! Говори, не доводи меня до крайности!».

– «Не доводи ее… Это фосфор, тупица!» – неприятно улыбнулся старик, бредя впереди меня куда-то по грохочущим под его копытами, сетчатым конструкциям. Шум разбрызгивателей и шипение испаряющейся воды создавали отличную шумовую завесу, а облака пара скрывали нас от большей части рабочих пони. Признаться, их было тут не слишком много, и выглядели эти кобылы и жеребец настолько вымотавшимися, что вряд ли обратили бы на нас внимание, даже если бы мы пронеслись мимо них верхом на белых капибарах в красных труселях – «Только тут мы можем беспрепятственно инактивировать эту магическую субстанцию, не вызывая ни у кого подозрений. Думаешь, легко было выстроить всю эту систему под самым носом у комиссариата, да еще и завозить сюда бочки аж из самого Мейнхеттена?!».

– «Ах, из Мейнхеттена… Ну да, конечно же. Из Мейнхеттена…» – уставилась я слезящимися глазами на недобро веселящегося профессора. В своем измятом, испачканном кровью костюме, он все больше и больше напоминал мне злодея из комиксов Хая, которые я регулярно таскала у него, дабы скрасить свои посиделки в отхожем месте казарм, мало обращая внимания на стоны о безвозвратной утере того или иного, «коллекционного» экземпляра. Ну что, простите, может быть коллекционного в глупых комиксах про «Капитана Андромеду», тем более, бывшую единорожкой? – «Значит, боитесь засветиться со своей гадостью, если начнете сливать ее в реку или колодец?».

– «Я бы не бросил туда даже жука, а не то, что вливал бы ее в реку, полную живых существ!» – гордо ухмыльнулся мне Вышка, словно хвастаясь каким-то невиданным достижением. Пройдя над парящим бассейном, мы подошли к широкой двери, весь вид которой, казалось, так и кричал «Я была создана в Сталлионграде!». Каждая ее заклепка, каждая балка, формирующая ее профиль, были тронуты ржавчиной, но массивная конструкция стояла твердо и нерушимо, демонстрируя решимость скорее слиться с дверной коробкой, охватывающей ее неимоверно толстые бока, чем поддаться таким мелочам как влажность, химия, или даже само время. При взгляде на нее я тотчас же прониклась уважением как к ее создателям, так и к этой штуковине лично – похоже, за ней было спрятано что-то, что явно не хотели показывать никому – «Поверь, у тебя еще будет шанс познакомиться с этой субстанцией поближе…».

– «Да-да… Гляди, чтобы я не познакомила тебя с ней. Видишь, я даже нашла твой тайник!» – ощерилась я, смаргивая слезы, набегавшие на зудящие от запахов пещеры глаза – «И что тут у тебя спрятано? Танк? Или ранкор?[25]».

– «Скоро узнаешь» – несмотря на весь мой грозный вид, несколько смазанный, правда, слезящимися глазами и сопливящимся носом, Тодстул безо всякого страха подошел к краю платформы, и с задумчивым видом уставился на облака испарений, словно эстет, созерцающий радугу над Ниагарским водопадом. Казалось, его вовсе перестал волновать мой воинственный вид – «Кажется, ты хотела выпытать что-то у меня? Выбить? Покалечить?».

– «Не путай меня и себя, Вышка!» – сморщилась я, вновь громко чихая от очередной волны докатившейся до нас вони – «Я лишь защищалась, и не более того! Хотя я и не склонна к насилию, но издеваться над собой я не позволю, ясно? А теперь, раз уж ты сам затронул эту тему, расскажи мне, как я вообще оказалась в этом вашем интернате?».

– «Ааааа, какой интересный вопрос! Какой замечательный вопрос!» – образовался чему-то старик, поворачиваясь ко мне и с торгашеским видом потирая копыта – «А может быть, ты мне на него ответишь, маленькая дрянь? Может, ты сама мне объяснишь, почему и как к двадцати девяти подопечным, рожденным и выращенным под моим надзором и руководством, вдруг, подселяют еще одного жеребенка, да еще и пегаса? Почему ей было всего семь лет, если верить ее внешнему виду, а по документам – тринадцать? Думаешь, я затеял всю эту проверку просто так, от любви к науке, и рискуя всем, чего добился за последние пять лет, затащил в интернат половину исследовательских групп лишь для того, чтобы потом получить по голове от мерзкого отродья могущественной магии?»

– «Не понимаю, о чем ты говоришь» – напряглась я. Похоже, я наконец-то нашла того, кто был хоть каким-то образом причастен ко всем этим делам.

– «Да брось, все ты прекрасно поняла!» – неприятно заржал земнопони, бешено кривясь и жестикулируя передними ногами, словно одержимый или идиот – «Все ты поняла! Да и я… Думаешь, я поверил в то, что обычный жеребенок мог вырасти за пять лет в здоровую, половозрелую кобылу? Или в то, что вдруг, в одно прекрасное утро, испуганные и перешептывающиеся воспитатели, вдруг, сами по себе, воспылали к ней симпатией и мало что не любовью? Подростки, которых я растил все эти годы, шептались о том, что не доверяют этой новенькой, но на мой вопрос, как долго они ее знают и кто ее родители, ответить мне не смог никто! Словно всему интернату, всей организации, моментом промыли мозги! И после этого ты еще смеешь издеваться надо мной?! Это ты, ты должна ответить мне на многие вопросы – ты и этот “педиатр” Рыбка, как и его ассистентка, на спине которой тебя и приволокли, мирно посапывающую, словно невинное дитя!»

– «Ассистентки?» – насторожилась я, ощущая проходящий по спине холодок. Я все еще отказывалась верить в то, что узнала в Ядре, но жизнь продолжала обрушивать на меня кучи навоза, нимало не интересуясь при этом мнением какой-то там пятнистой пегаски – «Скажи еще, что это была белая пегаска с розовой гривой…».

– «Пегаска? Хммммм, возможно» – нахмурился гнедой жеребец, щурясь на меня через свои нелепые очки – «Я видел ее всего несколько раз, и все время в халате, хотя… Да, это возможно. Ты ее знаешь?».

– «А ты?».

– «Отвечай, когда тебя спрашивает старший!».

– «А у меня есть накопытник, и я не побоюсь им воспользоваться!» – парировала я, поигрывая тяжелым, золотым тапком, зажатым под бабкой правой ноги – «И кто это был? Как часто она приходила?».

– «Несколько раз. Потом исчезла» – буркнул Тодстул, вновь отворачиваясь и теряя ко мне всякий интерес – «Что ж, раз ты не хочешь отвечать, то ответы мне придется искать самому… А тем временем, раз уж мы остались одни, я хотел бы спросить тебя кое о чем».

– «Всегда рада ответить на вежливо заданный вопрос» – откликнулась я. Что-то скрывалось во всей этой истории, и чем дальше заходило дело, чем больше ответов я получала, тем раздробленней становилась вся картина, превращаясь в странную мозаику из множества фактов, оговорок и негаданных встреч. Все эти сложности заставляли мою голову пухнуть в попытке разобраться с тем, что же все-таки творится вокруг меня, и чем дальше я размышляла об этом, тем яснее ощущала какую-то странную петлю, все туже затягивающуюся вокруг моей шеи.

– «Ты… Нет, поставим вопрос по-другому: на что ты готова ради того, чтобы получить все от этой жизни?» – вновь приложив копыто к голове, осторожно поинтересовался Вуд. Кажется, в его лысеющую голову пришла какая-то идея, которой он решил со мной поделиться, несмотря на мой, весьма настороженный, вид – «Ты вернулась и все в группе только и говорят о том, как ты изменилась, но меня ты не обманешь, как не крутись. Я знал тебя с того самого момента, когда Рыбка оставил свой пост и сделался обычным куратором, оставив мне тащить весь этот проект, я видел тебя еще семилетней шмакодявкой, и поверь, я вижу, что ты ничуть не изменилась. Ты, как и моя дочь, готова на все ради поставленной цели, готова пойти по головам ради того, чтобы получить причитающееся – это ли не признак высшего пони? О, я вижу удивление у тебя на морде! Да-да, даже среди этого оскотинившегося народа, день за днем жующего свою жвачку из работы и отдыха, разбавляя ее глупейшими развлечениями и псевдополитической деятельностью, есть те, кто поднялся выше этой грязи. Те, кто смотрит не в прошлое, но в будущее, полное грандиозных свершений! Пони моих талантов задыхается тут, среди всей этой беспросветной серости – так же, как и ты! Думаешь, я не понял, почему ты сбежала отсюда, едва научившись прилично летать? Думаешь, я не вижу, какой ты вернулась сюда? Ты стала злее и хитрее, быстро приручив настроенных против тебя сородичей, и без жалости расправляясь с теми, кто посмел тебе противостоять, и мне нужен пони таких талантов! Поэтому я хочу спросить тебя – ты готова пойти за мной? Я думаю, что ты не из брезгливых, и вполне способна заменить мою дочь в качестве моей ассистентки – мы будем жить в Эквестрии, недалеко от Мейнхеттена, и тебе не придется ютиться в той грязной халупе, которую описали мне вернувшиеся Тридцать. Пока наш добрый лидер, пыжась, как индюк, забивает уши собравшихся там, наверху, словесной ерундой, мы – делаем историю! Осталось совсем недолго до того момента, когда мы сможем повернуть историю, и сами стать теми, кто ее вершит! С твоими покровителями, наверняка – могущественными единорогами, мы сможем стать независимыми от этого создания гения Солта и Брайта! Соглашайся, пока не поздно! Это тот шанс, который выпадает одному пони на миллион!».

– «Даааа? И чем же мы будем заниматься?» – иронически приподняв бровь, я внимательно слушала Вышку, позволив ему выговориться. Кажется, птичка решила запеть, и я старалась вычленить из его речи что-нибудь, что позволило бы мне понять, что именно хочет от меня этот старый жеребец – «Готовить уничтожение мира? Огроблять корованы? Или производить вот эту вот, непонятную жижу? Конечно же, мечтала об этом всю жизнь! Где тут у вас записывают во вселенские злодеи?».

– «Ты дура, Раг. Неужели ты думаешь, что умные пони так и будут стелиться под кого-то, под это мерзкое быдло, называющее себя народом? Не делай того, не думай об этом, не позволяй себе лишнего – как многого мы лишили себя, пойдя по этому пути! Я вижу новый мир, мир, в котором достойные, сильные и смелые проложат себе дорогу, и здравые силы, очищенные от предрассудков и вековой грязи, будут устанавливать законы, по которым будет существовать большинство! И увы, теперь я вижу, что ты вряд ли нам подойдешь. Что поделать – я думал, что ты сможешь помочь мне подняться еще выше, встав вровень с теми двумя, но раз ты не хочешь быть охотником – то станешь жертвой. Я уже давно хочу познакомиться с тобой поближе – и как исследователь, и как ученый, устремленный в будущее без жалости и глупых предрассудков».

– «О, так вот в чем тут дело! Ну, счаз мы с тобой и познакомимся…» – недобро нахмурилась я. Его поведение показалось мне подозрительным – старик явно тянул время, но возмутиться его вероломством, похоже, я не успевала. Протяжный скрип за моей спиной возвестил, что дверь открывается, и похоже, этот гад меня не обманул. Хотя хорошо это было или плохо – я не знала… По крайней мере, до тех пор, пока мне в бока не уперлись короткие, острые копья.

– «Вы были преступно неосторожны, дорогой профессор» – раздался за моей спиной неприятный голос серого единорога. Боунз – так, кажется, звали этого пугающего типа? – «Я предполагал, что это может произойти. Разоружить ее, и связать! Почему она без этой вашей ерунды, которую тут предпочитают надевать на арестованных, вместо нормальных наручников или кандалов?».

– «Потому что она сорвала шлею!» – неприязненно буркнул Вышка, прикладывая к голове протянутый ему накопытник – «А вы не очень-то торопились, мистер Редхед Боунз! Ждали, пока она разозлиться, и швырнет меня в бассейн, как вы – того стража?».

– «Аааа, так вот чьих копыто это дело?!» – оскалившись, я завелась буквально с полоборота. Опутывавшие меня веревками подсвинки костлявого пони замешкались, не успевая среагировать на рванувшееся вперед тело, и в длинном прыжке, мне как-то удалось дотянуться до двинувшегося вперед единорога уже поднятой для удара ногой…

Темнота.

Шум веток.

Вновь темнота.

Шаги множества пони.

– «Сурово вы ее, соратник!» – мои задние ноги волочились по песку, быстро сменившемуся гравием. Нет, травой. Опять песок… Голова болела, словно что-то, или кто-то… – «Впервые вижу, чтобы кто-то был настолько быстр! Хорошо у вас учат, в Эквестрии!».

– «О нет, мой дорогой – это всего лишь годы тренировок, начиная от юношеских драк в подворотнях, и заканчивая организацией подпольных боев без правил. Эта дура не представляет для меня никакой угрозы… И мальчик мой, называй меня «босс», если ты и вправду хочешь работать на меня».

– «Конечно, со… Босс. Мы не подведем!» – тащивший меня пони подтверждающе угукнул. Кажется, его рот был занят веревками, опутывающими мое тело, болтающееся в них, словно в авоське – «Все мы хотим уже что-то делать, кроме работы и развлечений! В скаутах скучно и кругом одна дисциплина, а в городе не развернешься – мигом за ухо возьмут и отправят на «исправительные работы». А у вас там, похоже, творятся веселые дела!».

Подняв голову, я попыталась осмотреться. Кажется, подсвинки костлявого «босса» волокли мою, потерявшую сознание тушку, через какой-то парк, то идя по дорожкам, то вновь углубляясь в кусты. Окружающие нас ели стояли безмолвно и лишь их горький, тягучий запах смолы приятно щекотал мои ноздри. В голове медленно прояснилось, но вместе с ясностью, приходил и вопрос, что же именно смогло меня так быстро и качественно вырубить? Веревки на мне болтались как попало, накрученные не слишком умелыми копытами, и я могла бы освободиться, приложив совсем немного усилий, но… Получить еще раз по голове не очень-то и хотелось, поэтому я решила подождать, заодно и узнав, где же именно скрывается эта местная шайка. Вот уж не знала, что в славном Сталлионграде есть еще такие вот пережитки прошлого…

– «Быстрее! Быстрее!» – поторопил моих пленителей голос Боунза – «Поезд ждать не будет! Ну, в чем там еще у вас дело?».

Процессия остановилась. Затихли звуки шагов и шорох травы под копытами, и во внезапно опустившейся на нас тишине, я услышала негромкое фырканье, раздавшееся где-то впереди.

– «Ну, что вы там застыли?».

– «Аааа…» – кажется, у шедшей справа от меня, высокой кобылы вдруг перехватило горло – «Эээ…».

Подняв голову, я, в недоумении, уставилась вперед, в темноту летней ночи. Луна еще только начинала вскарабкиваться на небосвод, и в ее рассеянном свете, я разглядела три темные фигуры, неподвижно стоящие под нависавшей над ними, разлапистой елью. Две огромные тени стояли неподвижно, лишь изредка пошевеливая громко шуршащими хвостами, в то время как третья фигура, ростом бывшая едва ли выше меня, смолила тихонько потрескивавшую сигарету, чей ароматный дымок донесся до наших ноздрей.

Хотя нет, не сигарету. Трубку.

– «Разбэритесь» – постояв, гортанно приказала фигура в центре. Тащившие меня пони невольно попятились, уронив мою, возмущенно фыркнувшую тушку, в сырую траву, когда два массивных тяжеловоза, недобро поблескивая маленькими глазами, спрятавшимися под массивными надбровными дугами, вышли из-под ели, сверкая сталью грубых, тяжелых доспехов, ощетинившихся десятками коротких, трехгранных шипов. Я не видела у них на боках какого-либо оружия, но думаю, они обошлись бы и тяжелыми, шипастыми накопытниками, в каждый из которых легко вошла бы моя голова. Гулко фыркнув, они угрожающе подались вперед, и спустя мгновение, вокруг меня было уже пусто – молодые жеребцы и кобылы, до этого момента, с таким воодушевлением тащившие меня через парк и столь рьяно высказывавшие желание служить заезжему единорогу, теперь улепетывали, судя по звукам, падая и натыкаясь друг на друга. Заворочавшись, я принялась лихорадочно выпутываться из веревок, попутно вертя головой в поисках черноглазого единорога, но… Увы, обладавший отменным чутьем «босс» испарился, и сколько бы я ни бегала среди близлежащих елей, избавясь от веревок, найти его я так и не смогла.

– «Нэ горячитес, соратница» – буркнул земнопони, покидая свое место в тени. Серый, неприметный, он почти терялся во мгле, скрадывавшей очертания его френча[26], и лишь пряный запах табака, все гуще окутывавший эту полянку, давал мне понять, что все произошедшее не было бредом получившей по голове, беременной кобылы.

– «Спасибо. Не знаю, кто вы – но спасибо!» – от всей души поблагодарила я неизвестного, вновь запыхтевшего своей массивной, короткой трубкой. Запах табака вновь накатил на меня, словно пряное облако, и я с удивлением ощутила в его горечи кисловато-сладкие, фруктовые нотки – «Эти твари едва не увезли меня из города. Вот уж не знала, что тут еще есть такие вот типы».

– «И ви запятнали себя позором, сдавшись в плэн?» – недобро прищурился на меня незнакомец.

– «Я? Сдачей?!» – теперь пришла очередь возмущаться уже мне, что я не замедлила сделать, сердито тряхнув головой – «Да там, внизу, десяток пони валяется, раскиданных мной лично! Я убежала из вражеской темницы, пробралась в стан врага и выяснила, что пока местные хлопали ушами и делили власть, враги не дремали, и спелись кое с кем из внутренних врагов! Так что теперь мне нужно придумать, как пробраться на заседание или съезд – не знаю, что там происходит точно…».

– «Плэнум».

– «Да-да, спасибо. На пленум» – закивала я головой, радуясь тому, что мне попался такой понятливый и осведомленный собеседник, но быстро поняла, что это была не самая лучшая моя идея. Сосны поплыли куда-то в сторону, промеж ушей зашумело, и мне пришлось опереться на спинку удачно подвернувшейся на дороге скамейки, чтобы не навернуться на глазах спасших меня земнопони, неслышно скользивших рядом со мной – «И мы должны предотвратить что-то нехорошее, что задумали эти негодяи. Вы знаете, я тупая кобыла, но мне почему-то показалось, что все происходящее крайне напоминает уже случившееся однажды событие, и мне кажется, что новый генеральный секретарь собрался продать город с потрохами, затеяв новую Перестройку. Я вообще не понимаю, чего ему не хватало-то? Никаким кризисом экономики не пахнет, пони добры и веселы, целеустремленно шагая в будущее… Чего вот таким вот ниспровергателям все неймется? Откуда это желание переделать все лишь для того, чтобы добиться хоть каких-нибудь перемен?!».

– «Оппортунисты. Нэгодяи. Эти деклассированные элементы стрэмятся просочиться в наши ряды, и применяют все более и более сложные способы мимикрии, выдавая сэбя то за рабочих, то за крэстьян, а иногда – даже и за ответствэнных члэнов партии и правитэльства» – почмокав трубкой, заявил неизвестный. Этот пони не спешил представляться, а мне, в общем-то, было как-то не до того, ведь в эту минуту, я лихорадочно пыталась справиться с взбунтовавшимся желудком, справедливо полагая, что моих спасителей вряд ли вдохновит созерцание исторгнутого мной завтрака – «И наша задача состоит в том, что би всэми силами бороться и с правым, и с лэвым уклоном в наших рядах, сообразуяс с трэбованиями политического момэнта. И дэлать это должен каждый из нас, будь он рабочим, врачом, крэстьянином или гэнэралиссимусом!».

– «Красиво сказано!» – прошептала я, прислонившись лбом к шершавому камню ограды. Небольшая беседка, раскинувшая каменный свод над чашей с водой, в которой, красиво блестя, купались многочисленные звезды, еще не остыла, и теплый гранит ничем не мог помочь моему разгоряченному лбу. Вздохнув, я постаралась отвлечься от шума и боли в голове – похоже, меткий удар все-таки вызвал незначительное сотрясение головного мозга, а может, это аукались старые травмы – и постаралась сосредоточиться на чем-то отстраненном. Например – на запахе табака. Как ни странно, это помогло, и спустя какое-то время, я почувствовала себя гораздо лучше, ощутив, что уже довольно долго сижу на скамейке беседки, упираясь лбом в резную, каменную ручку. Плеск воды притупил глухой шум, терзавший мой мозг, и я с удовольствием высморкалась в протянутый мне, жесткий носовой платок, густо усыпанный крошками табака, с благодарностью взглянув на присевшего рядом незнакомца, опустившего мне на плечи свою плотную, военную куртку.

– «Спасибо. Что-то я совсем расклеилась».

– «Что будэте делать тэперь?» – помолчав, поинтересовался земнопони, вопросительно глядя на меня темными, прищуренными глазами – «Как будэте искупать сваю вину?».

– «Как обычно – кррррровью!» – бледно усмехнулась я, для вящей острастки, потрясая накопытником принцессы, обнаружившимся на краю каменной чаши – «Причем не своей. Вы правы, уважаемый – нехрен им тут резвиться. Ишь, чего удумали – родину продавать!».

– «Правильно гаваришь, кабылка!» – неожиданно широко улыбнулся мой, так и оставшийся неизвестным, собеседник, блеснув из-под густых усов белоснежными, как сахар, зубами – «Правильно гаваришь! Что ж, соратники – давайте же паможем этой дастойной дочэри сваего времени совэрщить маааалэнький, но нэобходимый нам подвиг».

«Да уж, я еще та совершательница подвигов!» – хрюкала я, пробираясь по узкому коридору, открывшемуся прямо под полом беседки. Повинуясь кивку серого земнопони, сопровождавшие его гиганты крякнули, и тихонько матерясь, сдвинули с места тяжеленный постамент, умудрившись, при этом, не расплескать содержимого чаши, в глубине которой, все так же, таинственно мерцало звездное небо, открывая передо мной глубокий и узкий лаз. Кажется, этим проходом уже давно никто не пользовался. Несмотря на прошедшие годы, забранные в красивые плафоны кристаллы все еще светили, и позволяли мне разглядеть утонувшую в пыли, ковровую дорожку, узкую нишу со скамеечкой и шнуром, висящим прямо над мордой когда-то сидевшего тут земнопони. Передернувшись, я поскакала вперед, стараясь обогнать преследующие меня клубы пыли, поднятой моими копытами из старых ковров. Вверх и вверх, по узкой лестнице, вьющейся, как моя, крайне запутанная, жизнь. Забавно, что эти пони знали, куда выводит этот ход, и еще забавнее был тот факт, что они просто поделились со мной этим секретом, но в тот момент, я даже не думала об этом, спеша на голос, становившийся все громче и громче по мере моего приближения к цели этого странного путешествия.

К Большому залу Здания Партии и Правительства Сталлионграда.

– «Впервые в мировой истории земнопони, их интересы и нужды были поставлены в центр политики государства. На путях строительства справедливого мироустройства, Сталлионград добился поистине исторических успехов в политическом, экономическом, социальном и духовном развитии. Под руководством партии сталлионградцы построили свой чудесный город, одержали победу над захватчиками, стремящимися поработить свободолюбивый народ, вновь ввергнув его в пучину рабства, восстановили и укрепили народное хозяйство, превратив свою родину в могущественную державу. Наши достижения огромны и неоспоримы, и сталлионградцы по праву гордятся своими успехами. Они – прочная основа реализации нынешних планов, наших замыслов на будущее. Но партия обязана видеть жизнь во всей ее полноте и сложности. Любые, даже самые грандиозные достижения не должны заслонять ни противоречий в развитии общества, ни наших ошибок и упущений».

Голос становился все громче и громче, периодически прерываясь громким топотом, заменяющим пони аплодисменты. Коридор поворачивал то туда, то сюда, пока, наконец, не вывел меня под какой-то деревянный настил, гудевший и резонировавший от голоса генерального секретаря, раздававшегося в огромном помещении. Похоже, это и был тот самый «зал заседаний», о котором говорил освободивший меня земнопони, и судя по всему, заседание было в самом разгаре.

«Не повезло вам, ссуки, что я так вовремя заглянула к вам на огонек! Ну и почем у нас нынче родина?».

– «Все сказанное, соратники, свидетельствует о том, насколько серьезным оказалось положение в различных сферах общества, сколь необходимы глубокие перемены. Тем более важно еще раз подчеркнуть: партия нашла в себе силы и мужество, чтобы трезво оценить обстановку, признать необходимость кардинальных изменений в политике, экономике, социальной и духовной сферах, повернуть страну на путь преобразований. В этой обстановке, соратники, и был поднят вопрос об ускорении социально-экономического развития страны, о Новом Курсе. По существу, речь идет о повороте и мерах революционного характера. Мы говорим о Новом Курсе и связанных с ним процессах глубокой перестройки общества, имея в виду действительно революционные и всесторонние преобразования в обществе. Такой коренной поворот необходим, ибо другого пути у нас просто нет. Отступать нам нельзя и отступать некуда. Курс апрельского пленума партии и съезда мы обязаны проводить в жизнь последовательно и неуклонно, идти вперед и вывести общество на качественно новый уровень развития! Гласность, свобода выбора! Рыночная Экономика! Да здравствует Новый Курс!».

Проползя под подиумом, на котором, как я знала, обычно устанавливаются трибуны и места для важных гостей, я поднялась по узенькой, скрипучей лестнице, и, приоткрыв замаскированную под деревянную панель дверь, вылезла за чьей-то могучей спиной, стоящей за трибуной, и вдохновенно читающей по бумажке свою длинную, прочувственную речь. Рандом «Глыба» Корс, стоя спиной к алому знамени Сталлионграда, заканчивал свою речь в полной тишине. Похоже, пока я, сопя и чихая, ползала в пыли, он успел обрисовать собравшимся в зале земнопони довольно безрадостную картину, и морды сидевших в зале участников этого съезда, почему-то, не выглядели вдохновленными или хотя бы настроенными на понимание всей важности сложившегося момента. Напротив, многие пони перешептывались друг с другом, а в конце зала, двое вояк уже удерживали нескольких активистов, рвущихся к микрофонам. Допотопные, ажурные конструкции из черного металла, напоминающие большие мухобойки, словно частокол, отгораживали генерального секретаря от вверенного его попечению народа, оставляя открытыми лишь глаза, неприятно поблескивающие на собравшихся в зале делегатов. Похоже, что-то пошло не так, и шугнув этого попаданца-единорога, я нарушила деятельность какого-то скрытого механизма, что явно читалось на морде Корса, повернувшегося в сторону подиума и уже открывшего было рот для какой-то команды, но тотчас же захлопнувшего его, стоило лишь ему увидеть мой любопытный нос, торчащий из-за покачивающегося знамени.

– «Эт-та што еще такое?!» – зарычал бульдогоподобный генсек, наливаясь дурной кровью, словно перезрелый помидор – «А ее сюда кто притащил?! Вон! Вывести ее прочь!».

Однако отступать я не собиралась.

*БУМ*

«Давай! Глас!».

Издав глухой звон, последний оставшийся у меня накопытник соприкоснулся со лбом генерального секретаря, отбрасывая его от трибуны. Выйдя из-за знамени, я сжала зубы, стараясь не трястись и изо всех сил желая спрятаться за темным, благородным деревом трибуны, однако делать этого было нельзя, и я застыла на месте, давая время разглядеть себя получше как повскакивашим с места делегатам и зрителям в зале, так и бросившейся в мою сторону охране, возглавляемой аж тремя комиссарами. Приблизившись, закованные в броню земнопони вдруг, словно по команде, затормозили, и с недоумением начали переглядываться друг с другом, словно увидели вместо меня Селестию или Луну. Интересно, у меня что, вновь это глупое выражение на морде?

«Не вместо. На тебе. Неважно».

«Ты прав. Давай сделаем это» – нахмурившись, я попыталась собраться и шагнула к трибуне, движением плечей поправив наброшенный мне на спину френч, мимоходом, пообещав себе найти и поблагодарить того неизвестного – без его подарка, я бы ободрала себе всю спину и бока, пытаясь пролезть по этим узким лесенкам, расположенным под сценой. Подойдя к трибуне, я потянула к себе микрофоны, собрав поблескивающие кристаллами, сетчатые коробочки в один толстый пучок, и отвела их в сторону – ничто не должно было мешать мне общаться с сидящими в зале земнопони, тем более, закрывая мне морду и оставляя на обозрение одни лишь глаза. Быть может, генеральному секретарю, над которым уже хлопотали спрыгнувшие с подиума, важные пони, и было что скрывать от своих соотечественников, прячась за бумагами, микрофонами и громкими словами, но я собиралась действовать открыто, и уж если и говорить – то глядя в глаза, как учила меня Луна.

– «Слово предоставляется делегату от проекта «Крылья», товарищи. Соблаговолите занять свои места, ведь говорить я буду не то чтобы долго, но кое-кто может и упасть от моих слов, а делать это лучше на мягкую сидушку, чем на твердый пол» – попросила я шумевших в зале пони, для внушительности, постучав золотым тапком по полированному дереву. Как ни странно, шутка немного разрядила ситуацию, как и появление в толпе нескольких комиссаров, вокруг которых тотчас же начали клубиться небольшие толпы взволнованных гостей, недоумевающих, предлагающих, требующих, шумящих… Что ж, ждать больше было нельзя, и внутренне зажмурившись, я открыла свой глупый рот.

– «Соратники. Товарищи. Друзья» – слова прокатились неожиданно громко, заставив шумящий зал притихнуть, вслушиваясь в раздавшиеся слова, гулко разнесшиеся по залу. Прикусив губу, я постаралась успокоиться и не пугать ни себя, ни окружающих внезапно прорезавшимся подражанием Королевскому Кантерлотскому Гласу, непроизвольно вырвавшемуся из меня при виде такой большой аудитории, моими стараниями, ставшей мало отличимой от простой толпы – «Простите… Кхем… Сорвалось. Меня зовут Скраппи Раг, и я – одна из тридцати искусственно выращенных пегасов Сталлионграда. Да, я одна из тех, кого, в последнее время, так не любят, обфыркивают и скажем откровенно – презирают».

«Не лучшее начало».

«Зато честно!».

– «Оставим вопрос, почему это происходит – мы все знаем ответ. Но не все знают, что побудило нас к этому существованию и кто же мешает нам встать рядом с вами, плечом к плечу – это тема для отдельного разговора с комиссарами, после которого некоторые пони должны будут примерить на себя такие удобные кандалы. Ответ на этот вопрос мы сами, без каких-либо посредников, будем рады дать вам на любом собрании, на любом товарищеском суде, не скрываясь за спинами своих воспитателей, кураторов и профессоров. Я хочу сказать, что мы сами рвемся быть полезными… Но нам не дают».

«Теряешь аудиторию».

«Тогда сам и говори!».

– «Но наши проблемы – это наши проблемы, хотя они имеют непосредственное отношение к моему выступлению» – древний был прав, и многие пони начали махать на меня копытами, перешептываться и кое-кто даже попытался встать, для того, чтобы стащить со сцены бестолковую кобылу. Почему это не произошло еще в самом начале моего выступления, мне было категорически непонятно, однако я с облегчением заметила среди комиссаров, прогуливающихся по залу, апельсиновую шкуру Старха Джуса, стоящего на возвышении, в самом конце зала, вместе с каким-то пожилым и очень мрачным земнопони. Сосредоточившись, я попыталась вновь завладеть вниманием этого зала – «Видите ли, все это безобразие, весь этот скандал, во время которого целый генеральный секретарь получил по голове золотым тапком весом в полкило, возник не на пустом месте. Видите ли, дорогие мои сограждане, нас с вами, только что, попытались отравить. Нет-нет, не дергайтесь, я говорю об этом в переносном смысле, имея в виду под своими словами попытку изменить нас всех – изменить наше мировоззрение, наш образ жизни, нашу веру и наши надежды. Выйдя на эту трибуну, я заметила, что многих из вас озадачила и даже напугала речь генерального секретаря! Ну как же так, жили мы до этого времени, жили – не тужили, а тут вдруг рраз – и все, стоп машина! Оказывается, мы живем не так! Мы живем не для того! И идем мы с вами не туда, куда хотели! И что, он и вправду думал, что кто-то купится на этот навоз?!».

– «Долой!» – что ж, это был первый крик из зала, которого я ждала. Увы, я не была прирожденным оратором, но прекрасно помнила слова Госпожи: «Толпа – это кобыла средних лет, не очень умная, зато падкая на чувства. Ее легко завести и трудно унять, и лишь те, кто страстно верят в то, что говорят, могут управлять ею, как инструментом, словно своим копытом. Ну, или те, кто умеет это делать, моя дорогая ученица». Злобно ощерившись, я изо всех сил грохнула накопытником по трибуне.

– «Долой?! Кто это там крикнул «Долой!», а? Думаю, тебя, мой дорогой крикун, стоит сводить в подвалы этого милого здания, под которым есть еще пять этажей довольно забавного места, откуда я только что выползла… А точнее, откуда меня выволок один единорог! О да, не делай такую удивленную морду – пока мы с вами, усыпленные веками спокойствия, жили так, как заповедали нам предки, кое-кто, несогласный с таким положением дел, вырыл свое логово прямо под сердцем Сталлионграда! Предатели проникли в наш дом, и пользуясь тем, что нас отвлекают, пускают нам пыль в глаза, обделывают свои гнусные делишки! Целая пещера, заполненная опасной магической субстанцией, бурлит где-то под нашими ногами – куда уйдет эта жидкость, куда она потечет? В колодец? В скважину водозабора, из которой потом попадет к тебе в дом, к твоим детям? Ну что, кто тут еще хочет скинуть меня с трибуны?!».

Что ж, это сработало. Перечисление чьих-то бед и проблем не так интересно, как рассказ о чем-нибудь жутком, притаившимся в темноте. По притихшему залу пронесся недоверчивый шепоток, и даже расхаживающие по нему комиссары замерли на местах, с тревогой глядя на старика, стоящего рядом с Джусом.

– «Да, найдутся те, кто не поверит в мои слова. Но уверяю вас, это есть, и эта проблема – одна из наименьших зол, творящихся здесь, в Цитадели. Исподволь зло подтачивало наши основы, пока не нашло себе идеальную жертву, гнилое яблочко, самую лакомую мишень. Да-да, я говорю о нем, об этом могучем земнопони, сидящим возле стены в окружении своих помощников, я говорю о генеральном секретаре! О том, в чьи уши попал сладкий яд о гласности и рыночной экономике, нашептанный ему одним предприимчивым единорогом, сейчас, должно быть, удирающем на поезде с целой ватагой набранных тут ребят, которых он учит насилию, неуважению к законам, и хочет, чтобы его называли «боссом»! Я говорю о том госте, что в последнее время появлялся у генерального секретаря, с которым тот, не стесняясь моего присутствия, обговаривал свой план «Нового Курса», считая, что я не смогу ему помешать! Бизнес, бизнес рвется во власть в этой стране, желая превратить ее в один большой завод, на котором, с утра до ночи, бесправные рабочие будут горбатиться за талоны на воду, еду… И даже на детей!».

Шум в зале нарастал. Я не стала приводить аргументы, не стала разбирать идеи, высказанные в этом зале Корсом, не стала корчить из себя умную пони – но словно пловец, бросающийся в ледяную воду, отпустила все тормоза и давила не на разум, но на чувства сидящих в зале земнопони.

Потому что нельзя было дать случиться тому, что произошло когда-то в человеческом мире. Потому, что я полюбила этот город – глупо, безответно, не требуя от него ничего взамен. Всех тех, кто нашел в себе силы не свернуть с однажды выбранного пути. Тех, кто кормил меня вкусным супом, кто вез на дирижабле, кто вел паровоз, кто строил дома, растил детей, производил фонари и фризеры, плавил сталь, вытачивал лампочки-кристаллы и охранял леса – все они заслуживали чего-то большего, нежели стать очередным куском кровоточащего мяса для акул капитализма, сдерживаемых пока наличием благородного сословия и мудрой политикой принцесс. Но если дать им волю…

– «Те, кто хочет, чтобы миром правили биты; те, кто говорит, что «Бизнес – это война, и в ней нет запрещенных средств»; те, кто умеет жить, лишь кусая других – они нацелились на нас, на наш город! О да, они пытались раскачать нас снаружи – но это им не удалось, и они уползли обратно, в свои логова, построив на берегу громадного пресного озера, которое они называют морем, город величественных небоскребов и высоких домов, город технологий и бизнеса, что был создан копытами наших рабочих, наших инженеров… И теперь, он постепенно стал местом, где дозволено все! Где не чтят принцесс, где количество битов определяют ваш вес и положение в обществе, где стража ходит по десять голов, в тяжелых доспехах и не рискует заходить в самые зловонные и мрачные подворотни! И это они называют «прогресс»! Это они называют «развитие», это для них «рыночная экономика», в которой каждый пони – враг или ресурс!».

Что ж, это они восприняли гораздо лучше. Распаляясь, я уже не стесняясь, лупила зажатым под бабкой накопытником по старому дереву трибуны, подчеркивая самые эмоционально значимые обороты речи. Зашумевшие было, пони притихли и теперь внимательно слушали что-то вопившую с трибуны ораторшу, внутри у которой кто-то смеялся, самым наглым образом отвлекая ее от столь важной и значимой речи, мысленно подрисовывая ей то усы и прилизанную на бок прическу, то брея ее налысо и суя в копыта ботинок. Надеюсь, зрители оценили, чего мне стоило не заржать в этот момент…

«Ох, шалунья. Заканчивай, Геббельс пятнистый».

«Отвали! Я только во вкус вошла!».

– «Он сдался! Рандом «Глыба» Корс сдался, и пошел на поводу у представителя западной олигархии! У пони, который присылал сюда целые вагоны страшного, непонятного вещества, утилизировать которое возможно лишь с помощью технологий – наших технологий! Но скажите мне, стоит ли жизнь и здоровье нас и наших детей того, чтобы на счету одного костлявого, мейнхеттенского дельца, осела еще одна сотня тысяч битов?! Стоит ли наша кровь, наш пот, наши силы того, чтобы кто-то, живущий на вилле, среди пальм, шумящих на берегу его частного островка, одобрительно похлопал нас по плечу, одобряя нашу податливость, наше желание прогнуть под него спину, называя это «продвинутостью и незашоренным взглядом»?! Разве этого мы добивались все эти века?».

– «Ком-мисары! Я приказываю убрать ее с трибуны!».

– «Молчать, когда с тобой говорит посланница Принцессы Ночи!» – я понимала, что Луна убьет меня за такую вот выходку, но поддавшись чувствам, я вновь грохнула накопытником богини по деревянному столу трибуны, перекрикивая поднявшийся шум. Налившийся дурной кровью, генеральный секретарь оттолкнул шепчущих ему что-то помощников, и двинулся было ко мне, но на его пути мгновенно выросли два комиссара, заставив меня довольно громко икнуть в микрофон. Сбившись на мгновение с мысли, я протянула копыто к стакану с водой, заботливо приготовленному кем-то для докладчиков и с искренним недоумением воззрилась на эту картину. Что ж, похоже, слова Блюблада про подковерную возню среди партийных ячеек Сталлионграда были правдивы, и в этот сложный момент, когда все висело на волоске, и весь мой экспромт мог быть разрушен в один-единственный момент властным «Уведите!», какая-то благожелательная ко мне сила вмешалась в происходящее – и все полетело вверх дном. Ошарашенный столь явным неподчинением, Корс вновь опустился на пол, и спрятал морду в копытах, отрешаясь от происходившего в зале, под куполом которого звенели мои эмоциональные, и признаться, довольно глупые лозунги и слова.

Но теперь, им уже топал весь зал.

– «Жители Сталлионграда! Соратники! Братья и сестры! Я, глупая, молодая пегаска, судьба которой складывалась не самым лучшим образом, прожила целых три года в Эквестрии! Вокруг нас много хорошего, но много и плохого, и имея этот опыт – опыт, которого нет у большинства из окружающих меня пони, я прошу… Нет, я умоляю вас – не сдавайтесь! Да, да, это звучит неожиданно, это звучит глупо, но я взошла на эту трибуну не для того, чтобы соблазнять вас чудесами или рассказами о магии, описаниями богатств или роскошной жизни – о нет, отнюдь! Жизнь трудна и жестока, поверьте, и шрамы на моем теле расскажут вам больше, чем десять часов бесполезного кобыльего трепа, поэтому я прошу вас – прислушайтесь ко мне! Не доверяйте тем, кто будет соблазнять вас сойти с вашего… С нашего пути! Для них есть одно лишь правило – «Equus equi lupis», и мы для них – лишь корм. Страшнее всего, что мы не можем поступить с ними так же, как они поступили бы с нами – мы лучше них, и я, да и все мы, хотим, чтобы так оставалось и дальше. Запомните – мы можем принять что-либо только от принцесс, остальные же вряд ли когда-нибудь станут нашими друзьями! Это говорю вам я, та, которую принцессы почтили своей милостью, и сделали доверенной пони по… По некоторым вопросам! Верьте мне, соратники – я люблю этот город, и я скорее сдохну сама, чем дам кому-нибудь из этих поганых бизнеспони протянуть к нему загребущие копыта! No pasaran! Враг не пройдет!».

Свет, до того ярко освещавший гигантский зал, вдруг начал тускнеть. Заполнявшие зал пони, до того одобрительно грохотавшие копытами или приветственно размахивавшие передними ногами, начали успокаиваться и с недоумением закрутили головами по сторонам. Увлеченно крутившая головой, я даже и не заметила, как исчезли пожилой земнопони и сопровождавший его комиссар Джус, ведь все, что меня занимало в этот момент, были линии, обозначившиеся на полу зала. Ровные ряды кресел вдруг осветились неприятным, зеленовато-желтым светом, хорошо заметным с подиума и трибуны, словно кто-то, забавы ради, решил разложить под ними нити гирлянд – одна, вторая, третья… Я с все возрастающей тревогой глядела на толпу, беспокойно задвигавшуюся на креслах, ведь в этих огоньках прослеживалась какая-то, пока еще скрытая от меня, система, и выяснять, что же именно представляет собой это световое шоу, у меня не было никакого желания.

«Двери! Двери заперты!» – донесся до нас выкрик из конца зала.

«Ох, блин! Ох, блин! Старик, не нравится мне это!».

«Согласен. Бежим!».

Соскочив с трибуны, я дернулась было к выходу, но тут же остановилась, увидев, как разом поднявшаяся с мест толпа еще медленно, но все быстрее и быстрее, двинулась в сторону выхода. Быть затоптанной при попытке к бегству? Увольте, товарищи, это было выше моих сил! Однако я подозревала, что у сидящих на подиуме важных земнопони, наверняка был отдельный выход и вход – наверное, не по чину министрам и партийным бонзам мешаться с простыми соратниками… Что ж, я оказалась права, и стоило мне подняться повыше, как я узрела несколько спин, облаченных в свободного кроя пиджаки, скрывавшиеся за какой-то портьерой. Увы, как выяснилось, о выходе этом знала не только я, но и неизвестный озорник, решивший начать это непонятное световое шоу, и вскоре, сконфуженные морды пожилых чиновников Сталлионграда, показались из узкого прохода, по-видимому, так же закрытого предусмотрительным шутником.

«Проход! Под трибуной!».

– «Ага! А еще и окно!» – рявкнула я, перекрывая поднявшийся шум, в котором все громче звучали панические нотки – «Это же хрен знает какой этаж! Вот и думай, где строить места для массового скопления лю… пони! Мы всех их не выведем через этот лаз!».

Раздался звон разбитого стекла – похоже, кому-то пришла в голову такая же идея, но если я и могла бы выбраться отсюда без особых проблем, то перепуганные вандалы, расколотившие огромное окно, быстро убедились, что вряд ли смогут спуститься с восьмого или десятого этажа по гладкой, белоснежной стене.

Говорите, «Нам не нужны пегасы»?

«Гляди! Рисунок! На полу!».

– «О неееет!» – простонала я, глядя на все новые и новые огоньки. Проступая сквозь покрывавший пол зала ковер, понемногу, они начали складываться в уже знакомый, виденный мной когда-то рисунок, напоминавший неровную спираль, которую, забавляясь, нарисовал на песке шаловливый жеребенок, старательно выводя палочкой дрожащие изгибы. Но в тот момент, у меня перед глазами встали лишь каменные стены низкой камеры в полуразрушенном замке, да мечущаяся на привязи кобылка, под копытами которой, угасая, светилась такая же вот, стальная спираль.

Этого просто не могло быть!

– «Как? Как?!» – я схватилась за голову, глядя на светящиеся извивы – «Мы же поймали Брайта! Мы же его схватили! Во имя Селестии, КАК?!».

– «Хватайте ее и пулей отсюда!» – рыкнуло у меня над ухом. Обернувшись, в голубоватой полутьме, рожденной угасающими люстрами, я увидела ночного стража, выходящего из тени на стене. То еще зрелище, доложила бы я – потребовалось невероятно много времени, прежде чем я научилась не вздрагивать, глядя, как из плоской поверхности, вдруг, появляется черное тело, дружелюбно сверкая острыми зубами и светящимися драконьими глазищами. Один, второй, третий – стражи вылетели из темноты, словно пробки из бутылок сидра, и кажется, вознамерились вытащить меня из зала через окно.

Как хорошо, что я не бросила трофейный накопытник…

– «Сес… Уй!» – первый же жеребец, рванувший меня за хвост, получил по сопатке золотым королевским тапком, и описав полукруг, приземлился где-то подо мной – «Ты фто твориф?!».

– «Что, решили меня утащить?!» – яростно заорала я, тыча копытом в мечущихся земнопони – «А эти? А они? Да вы представляете, что тут сейчас начнется?!».

– «У нас приказ – доставить тебя к Госпоже!» – взвизгнула Мунлайт Сонг, перекрикивая ор толпы. Кажется, теперь недоброе заподозрили уже все и каждый, и бушующий, словно море, табун, ломился в запертые двери, тщась выбить тяжелые створки – «Раг, ты что, совсем сдурела?! Тут такая магия творится – даже мы чувствуем! Нужно немедленно спасаться и доложить об этом Госпоже!».

– «Вот ты и спасайся!» – зарычала я, и раскинув крылья, сделала круг по залу, над головою толпы, сопровождаемая двумя серыми пегасами, летящими рядом, как конвой. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то пригибал голову и прятался между сидений, заметив черные тени, витающие над головами пони – паника росла, и вскоре, перепуганные лошадки должны были начать давить друг друга, идя к выходу по телам упавших товарищей. Сердито зарычав, я сделала один круг, затем второй, благо размеры зала позволяли тут летать даже такой корове, какой заделалась я, пока, наконец, не нашла то, что искала.

«Ты права. Мы обязаны. Я готов» – похоже, Древнему в голову пришла та же мысль, что и мне. Фигурально конечно, какая у него теперь голова… Однако, сути это не меняло, ведь мы нашли тот центр спирали, ту точку, где сходились все линии, уже отчетливо видимые даже сквозь густой ворс ковра, и именно туда устремилась моя пузатая тушка.

– «Раг! Не смей!».

– «Заткнись, Сонг!» – устало бросила я, приземляясь в узком проходе. Любительница изысканных платьев зависла над моей головой, и как я подозревала, лишь наличие у меня тяжелого накопытника принцессы останавливало ее от копытоприкладства. И я не собиралась давать ей болтаться без дела – «Раздери этот ковер… Нет, стоп, не трогай. Хрен его знает, а вдруг и тебя заденет… В общем, дай мне твой накопытник!».

Хорошо, что спорить кобыла не решилась. Через несколько мучительно долгих секунд, передо мной упал легкий, изящный накопытник ночного стража – как истинная модница, Мунлайт не только вытребовала себе самую последнюю версию этого простого, казалось бы, куска боевого облачения пони, но и украсила его серебристой филигранью, изображавшей луну и тянущиеся к ней цветы. Однако, в тот момент, мне было не до модных изысков изящной кобылки, ведь по бокам накопытников, похожих на изящную кобылью обувку, крепилось по два острых лезвия, которыми я и принялась неумело карябать оказавшийся необычно толстым и крепким ковер.

– «Ну давай, давай же!» – сияние разгоралось все ярче, а проделанная дыра была еще слишком мала, и я изо всех сил пилила, рвала и тянула толстые, неподатливые нити основы – «Еще чуть-чуть… Давай же, тваю мать!».

Как это часто происходит, все решил случай. Гнилостное свечение усилилось и запульсировало – чудовищная машина, непонятно каким образом попавшая в этот зал, начала свою работу, и на мои уши обрушился чудовищный, многоголосый ор, заставивший мою спину покрыться ледяным потом – еще ни разу в жизни я не слышала, чтобы живые существа кричали вот так. Отбросив бесполезный накопытник, я вцепилась в края дыры и постаралась раздвинуть их пошире, чтобы просунуть в образовавшееся отверстие хотя бы одну ногу, хотя бы кончик копыта…

Края безобразной прорехи разошлись с громким треском, когда накопытник приземлившейся рядом со мной, мышекрылой пегаски вспорол приподнятый мной ковер, взрезая его, словно выброшенного на берег кита. Предупреждающий крик застрял у меня в горле, но времени уже не было, и я сунулась вперед, в пыльный полумрак, расцвеченный пульсирующими линиями стального рисунка, вделанного в старый паркет. Металлические полосы, напоенные уже знакомым, желтым свечением, вспыхнули… Но я уже опустила на них все четыре копыта и оба крыла, гася, уничтожая злую магию, вытягивавшую души из живых существ. Замерцав, рисунок ярко засветился – и погас, вновь превращаясь в безжизненные стальные полоски, и я от всей души пожелала сдохнуть тому, кто в этот момент сидел за бюро управления этой проклятой машиной.

Свет замерцал, и вновь озарил разгромленный зал. Испуганные крики сменялись стонами и возмущенным гомоном, с которым пони начали покидать зал через раскрывшиеся парадные двери. Давки не произошло – я слышала лязг доспехов и громкие, рычащие команды, с которыми прибывшие на место происшествия воины быстро утихомиривали самых испуганных или торопливых. Подняв голову, я уставилась на подходивших ко мне комиссаров, и вновь опустила глаза на неподвижно лежащую Мунлайт Сонг. Броня на ее теле рассыпалась, кусками свалившись с ее тела, и холодный, погасший камень-глаз лежал рядом, словно простая, стеклянная безделушка. Кожистые крылья ощутимо пованивали горелой плотью, и мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не завыть, держа в копытах тело стража, подпаленное магическим огнем.

– «Раг, что это было?» – взволнованно поинтересовался Старх Джус. Несмотря на спокойный, хотя и чуть напряженный тон, я ощутила, как взвинчен оранжевый жеребец, сжатый, словно стальная пружина. Его коричневый нагрудник сполз на бок, а рукава белой рубашки – изодраны, словно он в одиночку сдерживал напор мечущейся от страха толпы – «Надеюсь, это не ты устроила со своими дружками?».

– «Верховный комиссар Сталлионграда» – неторопливо поприветствовал меня старик, которого я видела рядом с Джусом во время своего выступления. В отличие от своего помощника, он казался все таким же расслабленным, как и раньше, словно бы ничего необычного и не произошло – «Соратница, я думаю, вы сможете нас просветить, хотя бы вкратце, о том, что тут все-таки произошло».

– «Это долгая история» – я подняла на них заблестевшие глаза, стараясь не завыть от тоски – «Она… Она спасла нас… Спасла нас всех. Разрезала ковер, дав мне возможность остановить эту… Машину. Джус, нужно обыскать все это здание! Быть может, еще не поздно! Это Вышка! Профессор Тодстул «Вышка» Вуд! Он снюхался с тем бизнеспони из Мейнхеттена, и вместе, они уговаривали генерального секретаря осуществить их «Новый Курс», понимаешь? Эта машина… Она должна была вытянуть души из всех, кто присутствовал в этом зале! Но зачем им это? Что тут у вас вообще происходит?!».

– «Позже я все вам объясню, молодая дама» – дернул щекой пожилой комиссар, становясь при этом похожим на стоящего рядом с ним, Старха Джуса – «Малыш, действуй. Ты знаешь, что делать».

«Поздно. Увы, слишком поздно» – вздохнув, я вновь опустила голову в дыру, и осторожно, стараясь не потревожить тело мышекрылой пегаски, принялась извлекать его из-под пыльного, пошедшего волнами ковра – «Теперь, я должна позаботиться хотя бы о ее теле».

«Тело» вздохнуло и застонало.

«Скраппи. Это… Это невозможно!».

– «Да нет, дружище, еще как возможно» – увы, радости я не чувствовала. Как и не чувствовала облегчения от того, что положенная на ковер, кобылка не только принялась дышать, но даже попыталась отбиваться от меня всеми четырьмя ногами. Сердито нахмурившись, я сделала знак остальным стражам приблизиться и поколебавшись, приказала – «Связать и сторожить».

– «Мы заберем ее с собой!» – попытался было протестовать один из стражей, но быстро заткнулся, получив чувствительный тычок под ребра от своей товарки, с явным испугом глядевшую на приходящую в себя соратницу.

– «Madre de Dios! P-porca Madonna!» – потрясенно произнесла лежащая на полу кобыла, поворачивая голову и глядя на нас абсолютно черными, без малейшей крупинки белого, глазами.

«Вот видишь. А теперь представь, как бы все обернулось, если бы вокруг тебя топтались бы не эти «помощники шерифа», а, например, пяток легионеров. Или Графит. Насколько легче тогда тебе было бы разговаривать с комиссарами! Насколько бы изменился весь тон беседы!».

Домой я возвращалась на поезде. Огромное фиолетовое чудовище басовито пыхтело где-то в начале состава, увлекая покачивающиеся вагоны на запад страны. Увы, доделать свои дела и убраться прочь тихо мне, как обычно, не удалось – после того бардака, что был наведен в Здании Правительства, мне вряд ли бы удалось уйти так вот просто, но я собиралась пообщаться наедине лишь с комиссарами, и может быть, с кем-нибудь из действующего правительства или верхушки партии Сталлионграда… Вместо этого, мне целых два дня пришлось мотаться по всей этой немаленькой территории, размерами не уступавшей какой-нибудь Германии, и несколько раз выступить с пламенной речью на паре запланированных митингов. Похоже, что-то уже давно зрело внутри Сталлионграда и подконтрольных ему земель, но бдительный комиссариат вовремя заметил растущую напряженность, как оказалось, намеренно подогреваемую как снаружи, так и изнутри этой страны. Мои призывы не остались без ответа, и уже на втором митинге я с изумлением разглядывала транспаранты, призывающие «Чтить дело Пайпа, Хаммера и Ветки!», идти «Вперед, к делу света!» и приберечь «Будущее – для детей!». Что ж, похоже, мои глупые призывы и выкрики быстро разошлись среди сталлионградцев, затронув, по-видимому, в их душах, какую-то струну, и ни с одной из двух трибун, спешно, но тщательно сколоченных по такому поводу, меня никто не стянул, и даже не закидал тухлыми яйцами или помидорами, что я расценила если и не как безоговорочный успех, то как очевидный рост моего ораторского мастерства, над которым уже подтрунивали все, кому не лень.

Вышке удалось уйти. Пока комиссары и скауты, под руководством взъерошенного Старха Джуса, обыскали всю громаду административного комплекса Сталлионграда, гнедой земнопони пропал, исчезнув из города вместе с дочерью, захваченной им из здания интерната. Куда мог направиться этот негодяй – я не имела ни малейшего понятия, и в этом мало отличалась от апельсинового комиссара. Как выяснилось, личность этого известного земнопони уже давно интересовала комиссариат, однако имея высоких покровителей среди высокопоставленных членов партии, теперь повсеместно открещивающихся от знакомства с этим ученым, Вуд спокойно проворачивал свои, достаточно туманные и подозрительные делишки, распространив свое влияние даже на генерального секретаря. Старый функционер слег в больницу, и опасавшиеся за его здоровье врачи не допускали к нему посторонних, тем не менее, уверив возмущенных соратников, что за здоровьем Рандома Корса пристально следят не только медицинские работники, но и парочка комиссаров, терпеливо ждущих возможности пообщаться с бывшим главой Сталлионграда.

Конечно, это все была ерунда и обычные политические попихушки – если бы сказанное мной не удосужились проверить все те же бдительные пони. Я с удивлением узнала, что стихийно сформировавшиеся дружины сами, без каких-либо запретов или санкций со стороны комиссаров, исследовали ту странную пещеру, попутно, освободив принудительно трудящихся там заключенных, после чего, в достаточно ультимативной форме, потребовали от своих, облаченных в броню соратников, выяснить, что же это такое, а самое главное – как вообще могло попасть в самое сердце страны. Те, подумав, переадресовали вопрос мне, а я… Я прикинулась глупой кобылой и громко удивлялась этой находке, пуская из носа пузыри, за что почти полдня просидела в огромном здании комиссариата, давая показания десятку строчивших за мной дознавателям и секретарям. Стальные ворота, закрытые по моей просьбе исполнительной Тайвиной, открыть, естественно, так и не смогли.

Но общий настрой, как это ни странно, был положительным. Меня не посвящали в детали, но судя по шепоткам, звучащим у меня за спиной, правительству и партии удалось избежать крупного политического кризиса, поэтому на поезд меня провожали все, кому только было не лень – а не лень было многим, и уезжая, я еще долго махала в окошко собравшейся на вокзале толпе, ощущая себя Лениным, вернувшимся из ссылки. Я уезжала обратно в Кантерлот, уже прослышавший о случившемся, и глядя на скрывавшиеся за горизонтом громадные, белокаменные стены гадала, что именно напишут про меня маститые «акулы пера», наверняка не упустившие момент, и уже нацарапавшие про меня парочку больших и вонючих статеек. Помимо памятных подарков в виде знамени кантерлота и спешно, но тщательно подогнанного под меня, парадного набора вооружения и брони (уииииииии!), я утаскивала с собой и белоснежного Защитника, чей мрачный, надутый вид действовал на меня, как добрый глоток фирменного сидра Эпплджек, пробивая на бесконечные «хи-хи». Наконец, устав терпеть мои подколки, замаскированный под одного из эквестрийских туристов принц взбесился, и с мрачным видом удалился куда-то в начало состава, раздраженно фыркая в ответ на несущийся ему вслед, заливистый хохот. На душе у меня было светло и радостно от того, что я смогла помочь чему-то хорошему и светлому, не допустив осквернения этого анклава поработившими мир пони идеями социального неравенства и расовой сегрегации. Конечно, в этом городе-государстве не все было столь радужно и красиво, и я прекрасно понимала, что под сияющим фасадом всегда обнаружится одна или другая гниющая балка, но в тот момент, мне было хорошо. Я думала, что победила, и возвращалась домой сияющая, словно новенький, только что отчеканенный бит.

Но как всегда, жизнь была рада внести в мое существование разработанные лично для меня, директивы.

– «Прибываем, миссис Раг» – сунув голову в купе, оповестил меня проводник. Чем ближе мы подъезжали к Кантерлоту, тем сумрачнее и нервознее становился этот серый, седой земнопони, что несколько притушило мои восторги, и вновь заставило сосредоточиться на нерешенных проблемах. Уже вторые сутки, прошедшие с момента входа в вагон, меня начала угнетать та неопределенность, что касалась судьбы Дарка Скрича и вновь объявившегося «попаданца», по сути своей, созданного мной собственнокопытно. Да, это была нелепая случайность, но я никак не могла выбросить из головы сомнения и страх за судьбу моих пропавших товарищей по несчастью. Их забрали ночные стражи, которым, по моей просьбе, Старх Джус передал как изуродованную тушу Скрича, так и лепечущую что-то по-испански Мунлайт Сонг, и казалось бы, я должна была бы успокоиться, зная, что они находятся в надежном месте, среди бывших соратников, но что-то внутри не давало мне покоя, нашептывая, что я видела этих пони в последний в своей жизни раз. Сумрачно кивнув, я потянулась, и принялась выцарапывать себя из разложенной постели, глядя на проплывающие мимо поля, не сразу обратив внимание, что кондуктор не ушел, переминаясь с ноги на ногу в приоткрытой двери вагона, и явно хотел что-то мне сказать.

– «Что-то случилось?» – осведомилась я, стараясь не хмуриться, и не нагнетать обстановку. Проблемы, казалось бы, были решены, и я старательно гнала от себя мрачные мысли – «Нужна моя помощь?».

– «Эммм… Вы знаете, миссис Раг, меня просили вам передать… То есть, начальник поезда подозревает, что в Кантерлоте, вас может встречать большая толпа, а ваше положение…» – потея, блеял жеребец. Вот теперь я нахмурилась, совершенно теряя суть этого разговора, что еще больше напугало беднягу, едва не валящегося с копыт – «В общем, меня просили попросить вас не покидать купе до того момента, как прибудет почетный караул. Они… Эммм… В общем, это будет сюрприз!».

– «Сюрприз…» – я прищурилась, глядя на трясущегося беднягу, олицетворяющего собой пособие для начинающего терапевта под названием «острейшая фаза инфаркта миокарда». Что это был за сюрприз такой, и кто были эти «они», так напугавшие беднягу? Неужели Графит сотоварищи развлекается, приветствуя мою возвращающуюся тушку? – «А этот сюрприз, случайно, не обладает внушительными размерами и множеством острых зубов?».

– «Раз-раз-размеры… Да-да. Зуб-зубов нев-видел» – сначала закивал, потом замотал головой проводник.

– «Ясно. Хорошо, я посижу тут, тихо» – ободряюще улыбнулась я, к вящему облегчению ускакавшего куда-то земнопони. Что ж, похоже, милый решил устроить мне сюрприз, и лично «заинструктировал» весь состав паровозной команды, до медвежьей болезни напугав бедолаг. Присев на диванчик, я принялась приводить себя в порядок со сна, гадая, не слишком ли помятая у меня мордочка для «торжественного караула», который решил организовать один глупый и отчего-то, любимый мной страж. В конце концов, я могла пищать и скандалить, но если принцессы и в самом деле решат выставить меня в качестве всеобщего пугала, то мне придется постараться выглядеть хотя бы как симпатичное пугало, а не как ошалевшая от радости фаворитка, взъерошенной шваброй вылетающая из вагона в поисках королевских регалий. Интересно, а принцессам положены короны? У грифонов вроде бы да… А кто будет в карауле? Неужели гвардейцы?

Ход моих мыслей был прерван шуршанием и негромким стуком, раздавшимся из-под потолка. Кажется, кто-то полз по крыше поезда, направляясь прямиком к зарешеченному окошку вентиляции, расположенной прямо у меня над головой, и от этого мои мысли приняли несколько иное направление. Кажется, я догадалась, кого именно муж решил сосватать мне в провожатые… Ну, держитесь, новички!

– «Я тебя слыыыыышууууу!» – улыбаясь, негромко сообщила я фигуре, замаячившей напротив вентиляционного окна. Похоже, страж-новичок решил самоутвердиться, и неслышно проскользнув в купе, напугать меня до усрачки? Наивный, как дурик, он словно и не знал о том, что я, когда-то, проходила ту же школу, и так же любила пошутить. Поезд свистнул, сбавляя ход, и держа одно ухо повернутым в сторону решетки, я посмотрела в окно, мимо которого уже проплывала платформа с встречающими нас пони.

«Уххх, а их действительно много».

Ухмыльнувшись, я поднялась, готовясь выйти из вагона, но остановилась, внимательно оглянувшись по сторонам. Странное чувство, нередко дававшее о себе знать еще полгода назад, вновь обрушилась на меня странным ощущением. Что-то явно было не так, но что – я никак не могла сообразить. Кажется, сумки со мной, а прочее – уложено в багажные сетки на крыше вагона, но почему же никто не идет? И что там, на крыше, делает этот дилетант? Он что, собрался сидеть там вечно? Мой взгляд случайно скользнул по окну, за которым…

– «Эй. Это что еще за naher?!».

Ругательство слетело с моих губ совершенно непроизвольно. И немудрено – за окном, среди толпы, обступившей вагоны, была я, Я! Облаченная в какое-то старомодное, тяжеловесное платье, пытающееся скрыть мой огромный живот, и шляпу с широкими полями, мой двойник приветствовала озабоченно говорившего ей что-то Хая, после чего – медленно и величаво двинулась вперед, вышагивая перед шеренгой легионеров, выстроившихся в почетный караул. Вздернув нос к небу, словно большая кантерлотская шишка, мое пятнистое отражение отправилось на выход, оставляя меня в обалдении таращиться в освещаемое вспышками допотопных фотоаппаратов окно.

«Внимание. Что-то странное».

– «Эммм… Быть может, двойник на случай угрозы?» – предположила я, категорически не зная, что же мне делать. Мой незапланированный выход из вагона мог сорвать планы того же Графита, ведь не случайно он затеял весь этот маскарад – «А что, если знать вновь решила пощупать меня за вымя, и приготовилась, как той зимой, похитить меня прямо из толпы?».

«Не верю. Берегись!».

Свиснув, поезд тронулся, и одновременно с криком, раздавшимся у меня в голове, неизвестный, до поры таившийся на крыше, все-таки решил зайти на огонек. Вот только сделал он это не совсем правильно – выбив решетку на вентиляционном окне, словно и не подозревая, что она может навернуться прямо на голову потенциальной «клиентке», предупреждая ее о вторжении. «Эх, учить их еще и учить!» – успела подумать я, разворачиваясь в сторону приземлившегося на пол вагона пони…

– «Привет, сучка!» – лыбясь, словно идиот, поприветствовал меня Литл Моу, разгибаясь, и медленно идя в мою сторону – «Соскучилась по мне, мелкая пиздень?».

«БЕЕЕГИИИИИ!».

Решение пришло мгновенно. Моя нижняя челюсть еще только совершала свой путь в сторону колен, а тело, повинуясь реву, раздавшемуся у меня в голове, уже прыгнуло прочь, избегая захвата серого земнопони. Увидев, что его план по моей быстрой поимке, на деле, оказался не столь прост, как это было несколько лет назад, худощавый жеребец скакнул к двери, на ходу, зубами, доставая из кармашка на перевязи длинную и острую отвертку.

– «Куда пофла, ффучка?!».

Не отвечая, я дернулась сначала в одну сторону, потом в другую. Мелькнувшая передо мной нога сместилась в сторону, и поймав синегривого подонка на противоходе, я захватила его конечность в замок, немилосердно выворачивая попавшуюся мне ногу. Удар свободным копытом по зубам – и скот отправился в полет, закончившийся под одним из диванов. Не став разводить политесы, я бросилась к двери, и распахнув дверь, буквально выпрыгнула в коридор… И тотчас же влетела назад, ударившись грудью о мощное тело синего жеребца, входящего в мое купе. Пыхтя и свистя, поезд миновал вокзал и громко свистнув, попрощался с Кантерлотом, пустившись в дальний путь, в сторону Дракенриджских гор. Отступив обратно в купе, я заметалась, бросаясь то вправо, то влево, но обескураженная появлением этих видений из прошлого, злых духов, чьи морды часто приходили ко мне по ночам, так и не смогла выбраться из вагона. Звук драки, казалось, остался не замеченным никем из остальных пассажиров, да и откуда бы им взяться в этом отдельном вагоне? Ублюдки позаботились обо всем, и вдыхая через приложенную к моей мордочке тряпку соленый, отравленный снотворным воздух, я сопротивлялась все тише и тише, пока, наконец, не ослабла, без сил рухнув на так и не заправленную постель. Темнота постепенно затапливала мое зрение, и последним, что я увидела, был Моу, направляющийся в мою сторону с длинной и острой отверткой.

«Да, это был и вправду провал. Закрыв глаза, наклониться, и подставить всем свой круп – это нужно было суметь! А уж про эту глупость с городом железных пони вообще не приходится говорить…»

– «Тохда я не уснала бы, что случилось с Дарк Скричем!» – простонала я, черпая крохи уверенности в ощущении собственной правоты. Увы, мерзкий голосок не пожелал оставить от нее камня на камне.

«Хорошо. Ты узнала. И что?» – согласился он, не в силах скрыть иронию – «Готов поспорить, ему сразу же стало легче от этого факта. А ты не подумала, чего на самом деле он желал? Не подумала, насколько больно было ему умирать, зная, что последнее, что о нем вспомнят, это тот образ студенистой туши, распухшей, словно крысиный хвост?».

– «Хосспожа…».

«Ах даааа! Госпожа!» – издевательски завыло у меня в голове – «Нет, ты на самом деле так наивна, что и вправду веришь в возможность его излечения?».

Я молчала, уткнувшись носом в грязный пол.

«Да-да-да, пытаемся отмолчаться? Ха-ха, я уж было думал, что из тебя выбили всю эту дурь! Малышка Луна умнее, гораздо умнее тебя, и дарует ему забвение, о котором тот так страстно желал, если уже не сделала это. А эта кобыла, Мунлайт Сонг? Зная нрав милой Луны, я уверен, что ее уже утопили в этом колодце, в котором, когда-то, успела побарахтаться и ты… О, это просто восхитительно!» – закудахтал мой невидимый собеседник – «Просто великолепно! Любимая ученица Луны, сама, по собственной воле, начинает творить то, за что принцессы уже давно сослали этого старого пони! Замечательно! Отлично!».

– «Этхххооо былааа… Ошипка! Слушайность!».

«Правда? О, как я тебе завидую! Просто поражаюсь даже!» – как-то подозрительно грустно откликнулся блеющий голос

– «Просыпайся, сучка!».

Голос достиг моих ушей раньше, чем открылись глаза, утонувшие в подушках гематом.

– «Тебе что, кофе в постель принести шоль?».

Затрещина заставила мою голову мотнуться, ударившись обо что-то жесткое. Моргнув, я медленно, а затем, все быстрее и быстрее задергалась, словно выброшенная на берег рыба, стараясь вырвать свою ногу из-под серого копыта, заставлявшего трещать и выгибаться самую ее кость. Дождавшись, пока я не начала выть через растягивающий мой рот грубый кляп, синегривый земнопони злорадно гыгыкнул, сходя с моей голени, и парой пинков отправил меня в угол камеры, вновь шарахнув о грязную, облезшую стену.

– «Что, не ждала нас? И даже не подмылась?».

Еще один удар, двойной. Копыто Моу ударило меня по морде, мотнувшаяся голова – о стену, и я вновь сжалась в комочек, захлебываясь кровью из разбитого носа и прикрывая живот негнущимися ногами. Скрипнув, дверь в камеру отворилась, но на этот раз, вошедшие кобылы не стали мараться о кашляющую и стонущую пленницу, и попросту взвалили меня на допотопную, скрипящую каталку-поддон, загрохотав с нею куда-то по темным коридорам.

Похоже, это был какой-то подземный комплекс – донельзя старый и обшарпанный, должна я сказать, но в его помещениях, в размерах комнат и всей обстановке не проскальзывало ни единого следа ушедших из этого мира людей. Скорее, это были какие-то складские или производственные помещения, наспех переделанные во что-то, подозрительно напоминающее мне казармы, с их вечным душком из пота, прелых, перестиранных вещей, плохо приготовленной еды и неистребимым запахом насилия, казалось, впитавшегося в эти крашеные зеленым стены. Каталка грохотала по залам, заставленным какими-то ящиками, взбиралась на стальные мостки, протянутые над какими-то сортировочными линиями, на которых, без устали, трудились десятки рабочих. Судя по белым повязкам и шинам на ногах, многие из них уже проходили через мою камеру…

Воспоминания дробились на короткие отрывки, битым стеклом дребезжавшие в моей голове, трясущейся на грохочущей каталке. Я вновь очутилась в камере, в которую бросили меня похитители, и ощутила, как спадают с тела веревки. Им пришлось меня развязать, и уже основательно избитая, я все-таки смогла показать своим старым, недоброй памяти знакомым, что и я чему-то научилась за прошедшие годы. Моу хватило одного удара, раскровенившего морду и выбившего его зубы вместе с хвастливыми словами, застрявшие у него в горле, но я не остановилась на достигнутом, и зверски заломав его переднюю ногу, почти вырвала ее из плеча оравшего от боли жеребца. Со Стивом, влетевшим в камеру на крик своего дружка, такой фокус, увы, не прошел, но и он, закономерно, получил свое. Ударами по активным точкам на плечах, усвоенными еще в Обители, я парализовала его передние ноги, после чего – свернула шею. Увы, не до конца – откатившийся от меня жеребец обладал слишком мощной шеей, и отделался лишь подвывихом шейного позвонка, со стонами отползая от меня прочь. Злобно рыча и пуская кровавее сопли, я забилась в свой угол и лишь под угрозой копий, острыми жалами уткнувшихся в мою грудь, выпустила из зубов бесчувственное тело Моу. Первый раунд я выиграла, как и последующие три, затем четыре, потом пять... Потом я упала в изнеможении. Последний час я держалась на одном лишь самолюбии, и когда тянувшееся липкой патокой время дало мне понять, что на этот день количество желающих было исчерпано, я едва не расплакалась, падая на грязный, потрескавшийся бетон.

А на следующий день, все повторилось сначала.

– «Эй, разбудите ее, кто-нибудь».

Вновь этот голос, как наждачка, проходящийся по моим нервам. Открыв глаза от потока холодной воды, вылитой мне на голову, я застонала, сквозь щелочки опухших глаз глядя на серого единорога, удобно устроившегося рядом с чем-то, похожим на большую печь, сердито гудевшую из-за решетчатой заслонки. Беснующееся за ней пламя скупо освещало грязное помещение котельной, в которой, помимо меня, стояло еще несколько пони, присутствие которых я угадывала по стуку копыт и шуршанию хвостов. Тут же были и двое моих старых знакомцев, чьи побитые рожи маячили возле какого-то стола. Сумрачный Стив, все еще запакованный в высокий, гипсовый воротник, охватывающий его шею, с непроницаемой мордой, держал в зубах черный саквояж, глядя куда-то в огонь, и стараясь не обращать внимания на яростно хлещущего хвостом Моу, злорадно разглядывавшего мою, еле дышавшую, фигуру. Моргнув, я попыталась откашляться, но из горла вырвалось лишь тихое, еле слышное сипение умирающей гадюки.

– «Раг, дорогая!» – разведя передние копыта в стороны, единорог расплылся в сочувственной улыбе, выглядевшей, как злобный оскал блестящих зубов, под сверкающими в свете пламени, черными глазами – «Что с тобой произошло? Кто посмел сотворить с тобой такое непотребство? Стив, это были не вы? Или это ты, Моу, мой мальчик – не ты ли это набезобразничал? Ай-ай-ай…».

Поднявшись, жеребец встал, и медленно, неторопливо прошелся вокруг каталки, внимательно глядя на медленно капающую с нее кровь, с глухим стуком падающую на какую-то железяку, отзывавшуюся звоном разбивавшихся об нее капель. Кажется, я возбуждала у него нешуточный интерес, однако, у меня не было сил даже двинуться, чтобы отбросить сухое копыто, проходящееся по моему телу.

– «Да, полюбуйтесь. Полюбуйтесь, что за месиво! Раг, дорогуша, я рассчитываю на то, что ты обязательно расскажешь мне, кто это сделал. Нельзя же, в самом деле, так вот поступать с женщинами. Даже, если они находятся в теле лошадей».

Да, похоже, этот гад знал очень и очень много. Стоявшие рядом пони перешептывались, а две кобылы, раз за разом приходившие в мою камеру, гордо усмехнулись, глядя на горделиво прохаживающегося вокруг меня жеребца. В отличие от него, их глаза выдавали в них коренных жителей Эквестрии, и часть меня, не захлебывающаяся в страданиях и муках, тихо недоумевала, как могли обычные пони дойти до такого вот непотребства. Чем соблазнил он, чем их запугал?

– «Думаю, ты спросишь, зачем я вообще пригласил тебя сюда, к себе на работу? Почему ты находишься у нас в гостях? Знаешь, я мог бы ответить тебе на этот вопрос. Быть может, даже честно и открыто, как подобает отцу, принимающего в свое семейство новую дочь, готовую служить его делу. Наш любезный доктор Вуд очень тепло и восторженно отзывался как о тебе самой, так и о твоих навыках, равно, как и о выдающихся личных качествах, но… Знаешь, я побеседовал с другими пони, и вот они-то и открыли мне глаза, затуманенные надеждой и отеческой любовью, на то, какая все-таки неприятная ты личность, Раг. Какая ненадежная, склонная к предательству и крайне живучая, как паразит. А знаешь, что мы делаем с паразитами?».

– «Хасссс… Сталлиохрат… Не удастся…».

– «Да. Жаль, очень жаль, что все так вышло в этом поганом городишке» – развел копытами единорог, присаживаясь у изголовья каталки, и с издевательским сочувствием склоняя голову – «Но как я уже сказал тому глупцу, я готов списать затраченные на эту операцию активы – в конце концов, ты хотя бы представляешь, на какой риск я пошел лишь ради того, чтобы удовлетворить твоей поимкой одного единорога, который крайне желает познакомиться с тобой лично? Да в твоей поганой голове не уложиться, чего я смог достичь за два года! А чего могу достичь еще через несколько лет… Все мы сможем. И именно поэтому у меня не было недостатка в добровольцах. Так ведь, ребятки?».

Я утомленно прикрыла глаза. Глядеть было больно, дышать тоже, и даже думать было мучением. Я уже не знала, на что мне надеяться, как выбираться из лап этих мучителей. И я еще боялась, что это мое присутствие отравляет этот мир? Стоящий напротив пони доказывал мне, здесь и сейчас, что можно существовать вот так, не тревожа мир своим нытьем и просто жить, наслаждаясь жизнью, как жил когда-то этот человек…

Если это вообще был человек.

– «О, я знаю, что ты хочешь сказать, моя девочка» – повинуясь взмаху ухоженного копыта, подельники Боунза стали сноровисто прикручивать меня ремнями к отделяющемуся поддону каталки, мучая меня каждый раз, когда новый ремень впивался в избитое тело – «Что ты не позволишь мне уничтожить этот мир, в котором ты, по странному стечению обстоятельств, оказалась гораздо раньше меня, что это твой мир, и все такое прочее, что вы, американцы, любите говорить перед тем, как герой повергает злодея. Вот только тут у тебя вышла прискорбная ошибка – ведь злодей-то во всей этой повести ты. Именно ты».

– «Фххххх… Врхххррреешшшш!».

– «Я? Вру?» – неприятный голос единорога усилился, громко звуча под прокопченными сводами котельной. Поддон сняли с каталки, и установили на какую-то платформу, скрипнувшую под их весом – «Деточка, я мог бы рассказать тебе много занятного из того, что узнал от дорогого, умного, а теперь – бедного и очень злого на тебя, единорога Солта. Помнишь такого? Фиолетовый паренек с синей гривой и татуировкой в виде тучи? Он рассказал о тебе так много доброго и хорошего, что моя душа умилилась, и я даже пытался встретиться с тобой лично, в приватной, так сказать, обстановке…».

Платформа покачнулась, и край ее стал подниматься. Поддон заскрипел на невидимых мне колесах, и стал медленно, но верно сползать куда-то в сторону, откуда уже доносился жар пламени, курчавевшего затрещавшие волосы моего хвоста, слипшегося от грязи и крови.

«О Луна! Нет!» – встрепенувшись, я попыталась было подняться, но не смогла и рухнула обратно, забившись в опутывающих меня ремнях– «Нет-нет-нет-нет-нет! Мамочка! МАМА!».

– «… но ты разбила мне сердце, отказавшись сотрудничать со мной, как сказал наш милейший доктор Вуд. Ты похвалялась разрушить все наши планы, и даже смогла это исполнить… Но лишь частично. Поэтому, пребывая в крайней обиде на тебя, моя хорошая, я решил не дожидаться доброго Солта, и наказать тебя лично, своею рукой. Что? Я позже объясню, что это такое, мальчик мой. Теперь – просто толкай этот поддон, пока она не потеряла сознания. Право же, нет никакого удовольствия в том, чтобы сжигать бесчувственное тело! И кстати, наденьте уже на нее эту упряжь – в последнее время, я стал чересчур сентиментальным, а эти стены не кажутся мне достаточно толстыми или надежными. Эх, сюда бы мой старый подвал небоскреба «Колхейн Инкорпорейтед»…».

«Ммммммммфффффффф!» – туго завязанный рот не позволял мне произнести ни слова, и мне оставалось только орать, когда пламя печи опалило мне хвост и копыта. Подвал наполнился вонью горящего конского волоса, а потом…

– «Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа! Ааааааааафффффффффмфмфффмфмффффффффффффф!».

– «А теперь – назад. Да-да, назад, мой мальчик» – донесся до меня голос Боунза. Дергаясь и извиваясь, я орала через кляп, когда мои задние ноги опалило пламя, начавшее лизать затрещавшую кожу и мгновенно сгоревшую шерсть. Все в этом мире возвращается, и теперь, я в полной мере понимала, как чувствовал себя старый разбойник, пытаемый мной в том поезде, у Белых Холмов. Я поняла это – и приняла, однако менее больно от этого, увы, не становилось. Что-то холодное поселилось у меня в груди, как когтистая лапа, на секунду, царапнувшее колотившееся сердце. На мгновение, я потерялась, выпала из хода времени, оглушенная раздирающей болью, а очнувшись — долго не могла понять, что же за бедолага стонет рядом со мной, пока не догадалась, что слышу сама себя.

– «Стоп, стоп, стоп. Моу, давай-ка ее назад! Делать все это нужно потихоньку, не спеша… И кстати, что это за запах?».

– «Эммм… Мне кажется, не всех вставляет эта развлекуха, босс» – раздался голос Моу. Стуча по полу завернутой в гипс ногой, он зубами вцепился в ручку платформы, возвращая ее в исходное положение – «Эти новички, которых вы тут набрали – они обблевались и убежали, прикиньте?».

– «Не стоит ревновать, мой дорогой» – шутливо погрозил копытом единорог своему помощнику, после чего, рывком, вздернул мою голову к тусклому свету, испытующе глядя мне в глаза – «Посмотри, кажется, она обделалась? Ай-ай-ай, как нехорошо… Как некультурно, как невежливо с твоей стороны, Раг. Ну, ничего, мы еще успеем с тобой потолковать. Это была лишь разминка, просто слабое неудовольствие, выраженное таким вот экстравагантным образом. У нас с тобой будет еще много, очень много времени, и уверяю тебя, ты очень внимательно изучишь всю свою анатомию, кусок за куском. Ты посмела перейти мне дорогу? Теперь, ты больше не перейдешь ее никому. Увезите! Пусть подумает о своем поведении в камере, и… И не затягивайте с сегодняшним посещением – пусть эти кобылы еще разок поучатся, как нужно работать с клиентом».

– «Аааааа…» – сил кричать уже не было. Я наоралась, пока меня везли на дребезжащей каталке, немилосердно истязая вибрацией обожженные задние ноги, и теперь могла лишь тихо хрипеть, привалившись к стене. Не знаю, приходил ли кто-нибудь ко мне, или нет – сознание раз за разом, соскальзывало в спасительную темноту, но каждый раз, возвращалось оттуда обратно, выдергивая из сладостного забытья чьим-то надтреснутым голосом, издевательски звучавшим у меня в голове.

Кажется, я медленно сходила с ума.

«Ух ты! Кажется, кого-то посетило прозрение?» – глумливо мурлыкнуло у меня в голове – «Лучше поздно, чем никогда, правда? «Первая Ученица», надо же! И ты на это купилась?».

Мысли вспархивали и разлетались, словно птицы, кружащие над кормушкой, под которой притаился кот. Время текло издевательски медленно, и каждая секунда оплачивалась мной пекущими болями, терзавшими мои ноги. Иногда, мне казалось, что я готова отгрызть их своими собственными зубами, чтобы избавиться от этого мучения, но стоило лишь мне пошевелиться, как окружающие меня, грязные стены начинали вращаться – и посылали мой разум в неплотную, зыбкую темноту, разрываемую на части козлиным блеянием моего галлюцинирующего мозга.

«Ну и чему же она тебя учит?» – спросил меня голос Черри. Сказанные когда-то подругой слова, внезапно, открылись мне с совершенно другой стороны – «Магии, быть может?».

«Ваша – кто?» – спросила меня Селестия, жарко дыша в другое ухо – «Кто, как ты думаешь, ты для нас?».

Разрозненные кусочки мозаики медленно всплывали на поверхность, купаясь в озере крови. Негромко постукивая, как мои копыта, трясущиеся от жестокого жара, терзающего мой разум и тело, они складывались в невероятную картину, порожденную моим воспаленным мозгом, построенную из недомолвок, оговорок и случайно оброненных фраз. Я галлюцинировала, но измученная невыносимой болью, с радостью окунулась в это безумие, стремясь уйти, убежать от боли и мысли о том, что мне уже никогда не выбраться из этих подвалов.

Голос был прав, мерзко, нечестно прав. Уроки этикета, уроки соблазнения, политика и игры, невинные шалости и безмолвные ночные бдения в тиши балкона под мягким, завитым крылом – я мнила себя их ученицей, подругой, а им – им была нужна…

«Ну же, скажи это!» – потребовал от меня голос.

«Скажи, кто я для тебя?» – поинтересовалась Селестия.

«Твоя – кто?» – с надеждой вопросила меня Луна.

Они видели во мне дочь.

«Но как? По какому праву? Не верю!» – спазматически забился в истерике разум, сопровождаемый диким хохотом козлоподобного голоска, звучавшего и звучавшего у меня в голове. Я не могла поверить в происходящее, яростно отрицая видения, но сердце, надорванное за эти дни, глухо стучало и стучало свое – «Это все травма головы! Невозможно!».

«Мама».

Я привыкла к мысли о том, что я осталась одна в этом странном мире. Графит, Бабуля и Дед, Черри и Хай, мои друзья и Легион – они все были якорями, удерживающими меня, привязывающими меня к этому миру. Но где-то глубоко-глубоко внутри, я понимала, что была одна. То была грусть иного порядка, созвучная с тем существом, что делило со мной мою душу, что было мной, а я – им. Я была одинока, как Древний, а он – одиноким, как я, но теперь…

«День за днем я проходила мимо. Ночь за ночью я не обращала внимания на глядящие на меня глаза той, что мечтала и надеялась, когда-нибудь, встретить понимание, а я…».

«Оооой, какие самокопания! Какие переживания!» – вновь глумливо захихикал голосок, похожий на блеяние старого козла – «Да брось, не переживай ты так! Ты же ее знаешь! Ну потоскует, ну побесится еще сотню лет, ну станет опять Найтмер Мун – и что с того? Все это мы уже проходили, и право, иногда становится просто скучно! Интересно, предпримет ли что-нибудь старшенькая? Уверен, что да, и я просто дрожу от нетерпения, желая увидеть младшую из двух королевских сестер на хар-рошенькой цепи!».

«Нет! Они помирились!».

«Ага. Одна – вырастила тебя для своих политических целей, желая сделать эдакой «искупляющей жертвой» на алтаре большой политики, а вторая… Ох-хо-хо, вторая взяла – и приняла тебя за свою дочь! Нет, просто восхитительно!» – кажется, мой мозг взялся шутить со мной шутки. Тени двигались и извивались на стенах, рисуя гротескную пародию на странное существо, составленное из частей разных животных.

Из запчастей.

«Действительно, полный бред, я с тобой солидарен. Что с того, что ты появилась лишь потому, что нашла ее странный прибор, созданный еще в те времена, когда Луну знали как Найтмер Мун? Какое она вообще право имеет тебя удочерять или вообще, считать своим собственным созданием? Нет, тут ты права – это все бред, но эй, не стоит так волноваться! Ведь скоро они придут за тобой…».

Дверь в камеру заскрипела, и в душный полумрак вновь вошли пони. Четыре кобылы мрачно разглядывали свою жертву, без сил валяющуюся в забрызганном кровью и навозом углу.

«Что ж, удачи, моя маленькая, несостоявшаяся принцесса. Жаль, не могу остаться подольше – кажется, сейчас нас начнут бить, а я стал таким сентиментальным, пребывая под надзором той крылатой малютки с такими красивыми, зелеными глазами… Пока-пока, и… И подумай над тем, что мы с тобой только что узнали».

– «Ладно, давайте покончим с этим и пойдем» – сквозь зубы произнесла одна из кобыл, заслоняя своим телом свет тусклой лампочки-кристалла.

– «Ну что ж, мне кажется, это наша последняя встреча» – медленно звеня, инструменты, один за другим, появлялись из черного саквояжа. Скинув пиджак и засучив рукава белой рубашки, Боунз медленно, один за другим, выкладывал сияющие стальные штуковины из сумки, демонстрируя мне каждую из них.

«Мама, где ты? Твоей дочери так холодно и больно».

– «Мой дед, когда-то давным-давно, был ветеринарным врачом в Кальмоначчи. Я с детства любил рассматривать его инструменты. Такие блестящие. Такие удобные. Такие смертоносные…».

Очередная штуковина появилась из саквояжа. Стальная трубка, в которую была пропущена тонкая цепочка, каждое из плоских звеньев которой сияло, словно остро наточенная пила.

«Иногда, коровы и козы болели, и деду приходилось извлекать погибший, или не жизнеспособный плод. Вот этой штукой, помещенной в тело животного, теленок распиливался и извлекался. По частям. Они почти всегда идут головой вперед, поэтому начинали всегда с передних ног, бросая отпиленные куски в поставленное рядом корыто. Нам это не потребуется – в конце концов, на дворе не девятнадцатый век, и у нас есть печь».

Новый инструмент, сияя сталью, появился из саквояжа. И еще один. И еще. Стоящий рядом, Вышка Вуд неодобрительно кривился при виде больших, похожих на секатор, орудий, крутя на переднем копыте плохо различимое с моего места устройство. Прикрученная за все четыре ноги к жестяному поддону, я лежала на животе, и не имела возможности даже отвести глаза от столика, на котором, одно за другим, появлялись орудия пыток.

– «Не обижайся на нашего доктора Вуда. В конце концов, он осознал всю прелесть научных изысканий, не связанных с какими-то глупыми запретами или моральными принципами, вечно тормозящими прогресс» – сняв с крючка на стене широкий, полотняный фартук, Редхед повернулся в мою сторону, нежно проводя копытом по позвякивающим по его ногой инструментам – «И знаешь, что самое смешное? Это все стало возможным только благодаря тебе! Лишь после твоего дебоша в том заведении, в том детском доме, когда ты не дала осмотреть тебя прибывшим врачам и местным… Кхем… «Ученым»… Простите, Вуд, мой добрый друг – это я не о вас… В общем, именно тогда он осознал, как порочно и зашорено нынешнее поколение, отвергнувшее, как и их предки, путь просвещения, который несет демократическое общество, а не сгнивший на корню, монархический абсолютизм. Почему он должен уговаривать кого-то, доказывать нужность и важность своих исследований? Почему должен убеждать кого-то, вместо того, чтобы делать то, что посчитает нужным? Под контролем спонсоров, естественно… Так что нам выпала большая удача, что в мои руки… Ах, прости, уже ноги, попала столь важная птица. И сейчас, моя дорогая, мы познакомимся с тобой поближе».

«Прости, мама. Я не смогла».

Голос говорившего истончался, превращаясь в странный комариный писк. Камера начала вращаться перед моими глазами, и я, зачем-то, принялась крутить головой вслед за убегающей от моих глаз картиной мрачного узилища, которое должно было стать моей могилой. Боль куда-то прошла, исчезли и звуки, оставив после себя лишь мягкую лапу, тяжело придавившую мою грудь. Какой-то огромный зверь, забавляясь, положил ее мне на тело, периодически, на мгновенье, выпуская свои бритвенно-острые когти, покалывающие сердце – не больно, а скорее, интригующе. Словно прикосновение опытного любовника, уколы пробегали по телу, расслабляя его, наполняя странной слабостью и негой; дышать становилось все труднее, но это не могло мне помешать впервые, за много дней страданий, наслаждаться отсутствием боли, волна за волной, покидавшей мое тело. Что значила все быстрее и быстрее кружившаяся голова, какое имели значение эти полосы смазанных изображений, мелькавших перед моими глазами, когда я ощущала столь прекрасную, столь долгожданную легкость, поднимавшую меня все выше и выше – куда-то за эти обшарпанные стены, сквозь метры земли, к чему-то прекрасному? Стоявший возле двери Вышка прекратил отирать своим жилетом косяк, и бросился ко мне, в лихом прыжке, который вряд ли кто-то мог бы ожидать от пони его лет, натягивая на мою ногу манжету с непонятным кристаллом, тотчас же осветившимся мрачным, ярко-алым светом. Кажется, Боунз начал что-то кричать своим помощникам, нелепо разевая в немом вопле рот, но какое это имело уже значение? Что значили эти странные рывки, с которыми мои конечности освобождались от цепей и вертящийся, словно юла, потолок, внезапно очутившийся перед моими глазами? Странные, непонятные морды заслоняли его от меня, нависая над моим телом, расслабленно вытянувшемся на полу – таком прохладном, таком удивительно мягком, словно самая нежная перина. Чего они мечутся, глупые? Мне ведь так хорошо… Свет плафона становился все ярче, словно разгоравшаяся звезда. Кажется, я знала кого-то, кто повелевал звездами, кто любил их, словно мать, любящая своих многочисленных детей, и я ощутила, как во мне разгорается настойчивое желание присоединиться к ним, слиться вместе с ними в круговороте этой любви и заботы, вечно сияя с высоты небес для других. Не ощущая ни злобы, ни отчаяния, ни боли – просто светить, таинственно мерцая с высоты. Словно почувствовав это, сияние надвинулось на меня, обволакивая, отгораживая от носившихся фигур, тыкавших в меня ногами, ритмично нажимавших копытами на грудь и то и дело пытавшихся сделать что-то с моей мордой. Они даже попытались украсть у меня этот свет, поволочив куда-то в глубину темного коридора – но тщетно, тщетно. Яркое свечение заливало мир, оно пробивалось сквозь землю, кирпич и бетон, для него не были преградой ни подземные казематы, ни трясущаяся по выщербленному полу, убегающая куда-то каталка, и я всем телом, всей душой потянулась к этому свету – столь белому, столь чистому, обещавшему мне и моему не рожденному еще жеребенку покой и ласку. Что-то огромное, всеобъемлющее звало меня, терпеливо ожидая у какой-то черты, отделявшей всю боль, отчаяние и страх, что цеплялись за меня, словно рыболовные крючки, раздирая мою шкурку над венами. Они вонзались в мою шею, застревали в сосудах и выпускали в мою кровь яд, наполнявший мое тело свинцовой тяжестью, тянувшей меня назад – но поздно. Уже поздно. Я видела свет и всей душой тянулась к нему, не обращая внимания на боль, столь слабую, что я лишь улыбнулась, сравнивая ее с перенесенной ранее болью потерь, утрат и скорби. Я поднималась куда-то выше, и жадные, нетерпеливо дрожащие копыта крутящихся вокруг фигур никак не могли мне помешать, вернуть меня в их мерзкий, грязный, подземный мирок. Пусть ползают в нем, словно черви, вынашивая мерзкие планы – они были ничем не лучше слепых обитателей почвы, озабоченных лишь тем, чтобы жрать и гадить, гадить и жрать, и теперь, я не хотела, не могла вернуться в их мир, увидев чистоту того, что ждало меня за гранью. Ждало терпеливо, много сотен и тысяч лет, ждало терпеливо, словно понимая, что мы все, рано или поздно, придем к чему-то огромному, всеобъемлющему – и окончательному. Улыбнувшись, я закрыла глаза и сдалась, отдавая себя всю, без остатка, этому мягкому, ласковому свету, вновь, как уже не раз, умирая, но на этот раз – по-настоящему.

Навсегда.

Это не было тоннелем, увидеть который я подспудно вожделела всю свою короткую жизнь или не-жизнь, но лишь полетом в центре громадного, сверкающего искрами и светом, смерча. Его стенки, цвета белого снега, неторопливо кружились, сотканные из миллиардов снежинок, поднимавшихся откуда-то из темноты в головокружительную высоту, где, словно негасимый маяк, сияло что-то белоснежное, что-то прекрасное, что-то большое. Свет слепил меня, но не резал глаза, лаская, зовя к себе, призывая вырваться из этой непередаваемо огромной воронки, присоединяясь к чему-то чистому, незамутненному страданиями и злобой. Потянувшись к нему всей своей душой, я начала свой медленный полет вверх, ощущая, как соткавшаяся вокруг меня серая хмарь отступает, не в силах сдержать ни меня, ни еще сотни, тысячи сверкающих звезд, вырывавшихся из ее объятий, чтобы начать свой путь к счастью. Две звездочки, мягкие, словно пушинки, льнули ко мне, стараясь спрятаться от чего-то, и улыбнувшись, я подхватила их, поднимая над своей головой, неся впереди себя. Немного успокоившись, они перестали метаться, и доверчиво прильнули ко мне, поднимаясь все выше и выше, пока я, улыбаясь от ощущения неземного, непередаваемого счастья, тянула их все выше и выше – к сиянию в вышине. Не было ни мыслей, ни боли, ни сомнений, ни страха – лишь ощущение покоя и странной, слабо вяжущейся с ним новизны, заполнивших меня до предела. Вытеснив из меня что-то важное, они заставляли меня трепетать от предвкушения чего-то громадного и всеобъемлющего, что было вряд ли сравнимо с чем-либо, что я когда-либо могла видеть и знать. Небо или океан, непередаваемые в своем величии, были жалким подобием того, к чему рвалась в тот момент моя душа, поднимая над собой две звездочки, весело щекотавшие держащие их ноги своими лучами. Кто-то сильный мягко подхватил нас, словно подставленная рука, и осторожно понес все выше и выше…

«Рука?».

От странного воспоминания чувство защищенности и уюта померкло. Звездочки задрожали, когда моему взгляду предстали мои ноги – грязные, испачканные грязью и кровью, бугристые от синяков и рваных ран. Шрам на правой пясти налился тревожным багрянцем, резко контрастируя своей уродливостью с нежными сущностями, дрожавшими в моих копытах, поднимавших их к свету. Жемчужное сияние в вышине стало резким, пронзительным, словно свет хирургического светильника, заслоненное от нас странной, распяленной фигурой, спускавшейся навстречу с головокружительной высоты. Она росла и ширилась, постепенно, складываясь в туманный образ. Четыре ноги, крылья – это, должно быть, был пони, но облик его или ее скрадывался мерцанием, мягко пульсировавшим внутри, словно отблеск того, далекого света, что царил где-то над нами.

«Как бьющееся сердце» – некстати пришла мысль, впрочем, быстро растворившаяся в ощущении испуга и неудовольствия. Словно чувствуя их, звездочки прижались ко мне, словно пушинки, щекоча сотнями лучиков мое истерзанное тело. Я ощутила себя грязной и изодранной, словно старый боевой штандарт Легиона, но в отличие от гордого знамени, меня не трепало в боях – меня пытали и мучили в застенке, и от этой мысли мне стало еще хуже. Сияние в вышине тревожно замерцало, и кружащая вокруг фигура пегаса испугано заметалась, то стараясь подтолкнуть меня выше, то вдруг набрасываясь и изо всех сил пихая в сторону ближайшей снежной стены. Прикосновения фигуры были похожи на легкие облачка, пушистыми, прохладными комками разлетавшиеся при ударе о тело, но они делали свое дело, и вскоре, мы оказались возле бешено крутившейся стены снега. Белоснежный водоворот, пронизанный сотнями звезд, величаво кружился в непередаваемом танце, извлекая из пыльной хмари под нами тысячи звезд, вознося их все выше и выше, к сияющему великолепию в вышине, но нечто… некто… Фигура крылатого пони билась в меня, старательно толкая все выше и, каждый раз оказываясь прямо подо мной, стараясь заслонить от меня то место, откуда я вырвалась, словно из плена.

«Не мешай, прошу!».

«Сцвиииррпи-свиииииррррр!».

Слов не было – лишь мысли, звучавшие внутри. Трепеща крыльями, фигура, раз за разом, заслоняла от меня тот темный провал, тот водоворот, в котором, кружась, пропадали тысячи звезд, и в котором, я видела… Видела…

Покрытый влажно блестевшими, розовыми шрамами, жеребец неподвижно сидел за столом, сложив перед мордой копыта, и неодобрительно глядя на говорившую ему что-то Селестию. Принцесса стояла на столе, нависая над презрительно хмурившимся пони, но в том не было заметно ни почтительности, ни даже страха. Произнеся что-то, она спрыгнула с его стола, и растворилась в солнечной вспышке, озарившей ухоженную комнату, больше похожую на кабинет.

– «Прощай» — произнесла принцесса, церемонно склонив голову. Единорог встал, и поклонился в ответ, но когда она исчезла в золотой вспышке, покрытый шрамами пони рухнул обратно за стол, выдвинул один из ящиков и, достав медную фляжку, сделал большой глоток, обхватив затем голову копытами.

– «Не заставляй меня убивать тебя, Селестия!».

Задрожав, я ощутила, как по моему телу пронесся холодок. Ощущение защищенности и счастья померкло, когда я вновь, уже по собственной воле, пристально вгляделась в ту черную бездну, что открывалась где-то внизу, жадно ожидая, когда кто-нибудь глупый или достаточно любопытный, постарается заглянуть в ее око.

«Королевские покои – как давно я в них не была? Изменившиеся, они были все так же великолепны, хотя эта царственная роскошь мало вязалась с истощенным существом, лежащим посреди громадной кровати. Кровавая слизь текла из носа, изо рта и даже из-под хвоста белоснежного аликорна, пятная белоснежные простыни и растворяясь, превращаясь в очередной кусочек вышивки на тяжелом покрывале, небрежно брошенном на пол. Я видела Луну – истощенную, превратившуюся в скелет, обтянутый плотью. Ее великолепная грива превратилась в спутанные клочки темно-синих волос. Еле дыша, она лежала возле кровати, в покоях своей сестры, затянутых странным, розовым дымом и вздергивая голову в агонии, пыталась начать какое-то заклинание, раз за разом, срывавшееся с ее рога бесполезными искрами, словно звезды, шипящих на теле Селестии. Кровоточа и разлагаясь заживо, она пыталась шептать какое-то имя…».

Скорбно вскрикнув, сотканная из света и звезд фигура вновь попыталась заслонить меня, защитить от чего-то, но я уже падала, крича и умирая, заживо сгорая и разлагаясь, как те, кого я видела в этих видениях. Внутри меня кто-то скорбно вскричал, пытаясь дозваться, докричаться из непередаваемой дали, вновь подтолкнуть наверх, к свету, но я не хотела того, что мне предложили.

Больше не хотела.

Извернувшись, я оттолкнула от себя трясущиеся в ужасе звезды, швырнув их в морду летящей рядом фигуре, и сложив изувеченные крылья, ринулась вниз, в бездну, в темноту, расцвеченную молниями, где громыхал неумолчный гром. В стробоскопических вспышках я могла видеть угольно-черные стены, грозно шуршащие миллионами антрацитовых песчинок – я видела их, и не раз! Неужели весь мир, вот так, превратиться когда-нибудь в темное, проклятое место, засыпанное черным снегом и перемешанным с ним, углем-песком? Жар нарастал в спине, вновь вспыхнули адской болью задние ноги – но теперь эта боль придавала мне сил. Я летела, вспарывая пространство, словно клинок, стремясь к темной сфере, медленно вращавшейся на непередаваемой глубине, стремясь помочь, предотвратить, защитить, как это сделал когда-то Древний, даже за порогом смерти пожертвовавший собой, своею душой… Но я не успевала. Дно бездны – если оно вообще могло у нее существовать – было все так же далеко, и в отчаянии, я попыталась освободиться, помочь хотя бы кому-то из тех, кто не мог вот так же, живым метеором, промчаться в чернильной пустоте… И резко бросившись в сторону, словно раскаленный клинок, ворвалась в шуршащие струи.

И вновь, я пробудилась. Сознание вернулось, словно включенный телевизор, резко, без переходов. Не было ни боли, ни тела – я просто висела посреди великого ничто, покачиваясь в столбе света, словно в колыбели. Не освещая ничего вокруг, он возникал словно ниоткуда, и пропадал – неизвестно где.

– «Прости, малышка».

Селестия, живая и невредимая, шла ко мне через темноту, освещая своим рогом пространство огромного зала. Дробясь, лучи света отражались от гигантских стальных плит, от невероятно ровного пола – я знала, знала это место! Ядро, гигантский купол для создания визуализаций, или ВиЗи, как называл их оставшийся от ушедших людей мейнфрейм – но почему я здесь? Это галлюцинация? Или даже после смерти я обречена скитаться, словно дух?

– «Прости меня, если сможешь» – подойдя ко мне, Селестия заглянула мне в глаза, словно ища в них опору и прощение – «Долгий-долгий путь остался за твоей спиной. Он был столь короток, что я не смогла… Прости меня».

«Простить за что?» – я не чувствовала ни тела, ни рта, но каждая моя мысль отдавалась негромким перезвоном, похожим на звон разбивающихся снежинок – «Я знаю, где я, но ты… Ведь это была ты, правда?».

– «Да, это была я» – кивнула головой богиня. Аликорн. Принцесса. Создательница – «Я не смогла отпустить тебя, крошка. Пыталась тебя уберечь, но враги оказались сильнее. Разные существа, раз за разом, вырывали жизнь из моих созданий, а когда в одной из них, вдруг затеплилась собственная искра жизни – пони, те самые пони, о которых я заботилась столько веков, нанесли предательский удар. Но даже за гранью смерти, ты сделала это».

«Я видела… Я хотела помочь! Я была обязана помочь!».

– «Сегодня ты сделала нечто такое, что до тебя – не делал никто» – кивнула белоснежная принцесса – «Было то, за что я тебя осуждала, но больше было того, за что я тобой гордилась. Я… Я предназначала эту дорогу не тебе, но ты… Как ты могла пройти по ней сама, минуя все те ловушки, что ждали тебя на пути? Я не знаю этого, моя маленькая, просто не знаю. Странно, правда? Древнее существо, почитаемое как богиня, признается тебе в том, что не знает чего-то – разве это не удивительно?».

Пол, словно карта вселенной, состоящая из миллионов звезд, медленно вращался под нашими ногами. Медленно вращаясь в луче света, я заметила одну из звезд, разгоравшуюся все ярче и ярче. Находясь на противоположном от нас крае вселенной, она нарушала всю гармонию слаженного вращения мироздания, медленно двигаясь в нашу сторону.

– «Пойдем же» – кажется, Селестия тоже заметила эту небольшую ошибку в гармоничном танце звезд, и в ее голосе прорезалась насторожившая меня настойчивость – «Настало время тебе принять судьбу, вольно или невольно ставшую твоей. Не бойся, моя маленькая…».

– «СЕЕЕЕЕЕЛЛЛЛИИИИИИИИ!».

Кажется, я знала этот рев. Раскатистый, трубный голос раскатился вокруг, словно гром, отражаясь от стен невидимого помещения и наполняя пространство вокруг гудящими отзвуками ярости. Двигаясь все быстрее и быстрее, звезда рванулась к нам сквозь непередаваемые расстояния, и вспыхнув, ослепила меня, а когда я вновь обрела способность видеть…

– «МЫ НЕ ОТДАДИМ ТЕБЕ И ЕЕ!» – я содрогнулась, увидев рядом с собой темные, вычурно завитые маховые перья крыла, опустившегося на меня, словно ночь. Очутившаяся рядом, Луна, со свирепым рычанием, задвинула меня к себе за спину, не обращая внимания на недобро прищуренные глаза сестры, стоявшей на краю звездного диска. Обернувшись, она сердито прищурилась, разглядывая младшую сестру, с никогда ранее не виданным мной выражением ярости, глядевшую на Солнечную Богиню.

– «Правда? Луна, я…».

– «МЫ ЕЕ ТЕБЕ НЕ ОТДАДИМ!» – вновь рявкнула Богиня Ночи, становясь передо мной. Раскинув крылья, она опустила голову, угрожающе наставив рог в сторону приближавшейся Селестии – «МЫ НЕ ОТДАДИМ ТЕБЕ НАШУ МАЛЫШКУ!».

– «Твою малышку?» – через силу усмехнулась Селестия. Старательно гоня с морды выражение гнева, она старалась говорить спокойно, и лишь голос, изменившийся, осевший, явно выдавал закипевшую в ней ярость – «Отчего ты говоришь так об этой сталлионградской пегаске, сестра? Только лишь потому, что она твоя ученица?».

– «МЫ были в сей обители греховных изысканий!» – умерив свой королевский рев, Принцесса Ночи вновь перешла на напыщенный староэквестрийский, полный гротескных речевых оборотов и актерской игры. Голос ее то взлетал в громовом крещендо, то опадал едва слышным шуршанием падающего с дерева листа – «МЫ зрели исчисленную тобой цепь предков, ведущую к почившей ныне Голосу-В-Ночи! Как ты могла, сестра? Как ты посмела?!».

– «Посмела?» – топнув ногой, Селестия высекла из невидимого пола сотни искр. На карте вселенной загорелось несколько пятен от взрывов превращающихся в сверхновые звезд – «Посмела?! Это мое создание, искусственно выведенная и выращенная пегаска – как можешь ты звать ее «своей малышкой»? Лишь потому, что ее коснулась магия того нечестивого устройства, что ты, презрев волю Ушедших, посмела задумать и воплотить?».

– «А ты – кем стала ты, Селестия?» – рявкнула Луна, переступая с ноги на ногу, не позволяя медленно движущейся вокруг меня сестре даже взглянуть на предмет спора. Я безвольно болталась, словно подвешенная на елку гирлянда, и ощущала, что становлюсь объектом раздора, словно раздавленный, растоптанный, но все еще аппетитный пирожок, уступать который друг другу, божественные сестры не хотели из одного лишь принципа или спортивного интереса.

– «Не смей так думать о себе, слышишь?!».

– «Ты не права!».

Два голоса раздались одновременно. Возмущенно фыркнув, Луна вновь топнула ногой – и свет новых звезд погас. Гравитационный коллапс завершился, и на месте сверхновых возникли туманности и черные дыры.

– «Ты вновь хочешь сделать это, как когда-то, с Найтингейл!» – обвиняющее произнесла она, вновь поворачиваясь за двинувшейся по кругу Селестией – «Сестра, прошу тебя, она еще слишком молода! Сколько ей всего? Зачем ты вырастила ее, и всех, кто был раньше; всех, кто навечно остался в этих баках? Ужель лишь для того…».

– «Тебе было сложно это понять, сестра» – печально покачала головой белоснежная принцесса, на секунду, встречаясь со мной своими лавандовыми глазами – «У тебя была я, а у меня… У меня была ты, но кто был надо мной? Кто мог утешить меня, взять под крыло, шепча перепуганной кобылке слова утешения, когда она боялась грозы или злого жука, живущего под старой кроватью? Она покинула нас, и я тщусь, что когда-нибудь, мы встретимся снова, но до той поры… Я просто… Я ПРОСТО УСТАЛА БЫТЬ ОДИНОКОЙ!».

– «Прости, я… Прости» – теперь была очередь Луны опустить надменно вскинутую голову, отводя от сестры недобро поблескивающий рог. Ошеломленная этим яростным, отчаянным криком, она съежилась, вновь становясь младшей из двух принцесс. Сиявший синим светом, рог потух, позволив белоснежной кобылице подойти к своей сестре, уныло повесившей гриву, мерцающую тысячами звезд – «Прости, Тия. Ты всегда заботилась обо мне. Но я… Я тоже хотела заботиться о ком-то! Я тоже хотела… Хотела не сестру, но дочь. Разве это было плохо? Разве я согрешила сим желанием супротив тебя, сестра моя?».

– «Конечно же нет, моя хорошая» – обняв сестру крылом, принцесса повернула ее ко мне, мягко заставляя взглянуть на меня, болтающуюся перед ними, словно непристойно обнаженная, лишенная тела душа – «Но у меня тоже были планы на эту малышку. Да, ты права – но неудача с Голосом-В-Ночи многому меня научила. Твое… Твое падение – тоже. Ужель ты не согласна, что нам нужен кто-то третий, кто-то, кто разведет в стороны или помирит двух поссорившихся сестер? Кто будет с нами вечно, и чья сила, как это ни странно, будет в полнейшем бессилии, в отрицании магии как таковой. И кто, когда-нибудь, сможет встать с нами вровень, помогая нам и всем, о ком мы должны заботиться всю нашу долгую жизнь».

– «Мир… Не примет ее» – всхлипнув, Луна подалась вперед, но тотчас же отдернула копыто, приблизившееся к сияющему в полумраке столбу – «Он пытается выдавить ее, и вскоре…».

– «Нет. Лишь проверяет на прочность».

«Каденза. Принцесса Кейденс. Они уже списали ее со счетов?» – посетила меня заполошная, сумасшедшая мысль, вонзившаяся в меня, словно кинжал – «Или… Или это я предназначена в жертву, расчищая дорогу для коронации новой принцессы, собирая на себя все то, что предназначалось этой кобыле, которую я даже ни разу и не видела?».

– «Как я уже говорила, ты не умна, но обладаешь развитым чутьем» – кивнула Селестия. Я не знала, какую из пришедших мне в голову мыслей она имела в виду – «Сейчас, находясь тут, рядом с нами, у истоков всех начал, вглядись в эту карту. Что ты на ней видишь?».

Не имея ни желания, ни какой-либо возможности спорить, я устремила свой взор на вселенную, полыхавшую передо мной во всей своей захватывающей красоте. Сверкающий водоворот из звезд и галактик неспешно кружился под нами, слепя не хуже, чем яркий свет, сорвавшийся с рога богини. Рванувшись вперед, я окунулась в этот звездный суп, глядя на бесчисленные окна, каждое из которых демонстрировало мне отрывок моей жизни. Вот я выползаю на берег реки и глядя на противоположный берег, что-то громко кричу подплывающему ко мне волку – неужели у меня и вправду было такое глупое выражение на морде? Вот – мы с Графитом, сплетенные, борющиеся, вцепившиеся друг в друга зубами и копытами, впервые мечемся по большой, измятой постели… Интересно, я была так хороша, как он пытался меня уверять? Вот я стою, со слезами на глазах крича что-то с трибуны, и сотни пони приветствуют меня топотом и размахиванием ног…

И вот, мое тело – окровавленное, избитое, с последним вздохом, распахивает изуродованные крылья – и грязная комната тонет в короткой, огненной вспышке, охватывающей кричащие что-то фигуры. Огонь, огонь охватывает держащих меня пони. Пламя пробивает воздвигнутый серым единорогом купол, растекаясь по его морде и выжигая глаза. Пламя охватывает круп гнедого земнопони, успевшего выскочить в коридор.

И пламя затопило мой взор, рисуя ужасные картины.

– «Что ты видела, малышка?».

Дернувшись, я вновь ощутила, что смотрю на карту вселенной. Прижав голову к плечу сестры, Луна беззвучно плакала, в ярости кусая свои губы. Селестия глядела на меня с мудрой и грустной улыбкой, обещая не словами, но лишь своими глазами тот рай, что ждал меня где-то вверху, в недосягаемой вышине, на вершине снежного смерча.

«Я видела бесконечный путь. Две линии, две дороги, одна цвета алой парчи, другая – как темный бархат. Они свивались в бесконечную спираль. Между ними еще что-то вклинилось, но этот путь уводил далеко-далеко. И…».

– «И?» – доброжелательно осведомилась Селестия – «Ну же, не бойся. Скажи».

«И вокруг них, рядом с ними…» – я сглотнула, тяжело выталкивая из себя мысли-слова – «И вокруг них вилась какая-то лента. Уходила вместе с ними, за горизонт. Она… Она была забавная – бежевое с коричневым, как оникс... Как…».

– «Как чья-то пятнистая шкурка» – закончила за меня принцесса. Подняла голову, встречаясь со мной глазами – «Прости, Скраппи. Прости».

И полыхнув ослепившим меня рогом, нанесла удар.

Дернувшись, я задохнулась от боли, огненной струей прошедшейся по моему телу. Из горла вырвался тихий хрип, раздувший темноту над моей мордой, приподнявшей ее, словно какую-то черную ткань. Удар, бросивший меня на что-то холодное и жесткое, выбил дыхание из моей груди, и все, что я могла в этот страшный миг – лишь глупо открывать окровавленный рот, стараясь протолкнуть в легкие хотя бы один-единственный глоток воздуха.

– «Это еще что?!».

– «Расслабься. Воздух выходит из тела. Что, никогда не слышал? Смотри, если на нем еще и попрыгать…».

– «Тьфу ты! Брось, я и так спать сегодня не смогу – все чудится, что она еще живая!».

Голоса. Два голоса, где-то неподалеку. Холод стали, шорох плотного, мешка на моем теле, вонь резины и крови.

– «Говорят, она брюхатая была. Профессор вскрыть ее целую неделю мечтал, да вон оно как вышло…».

– «Да, ему сейчас не до вскрытий. А жаль – славно бы повеселились. Помнишь, как тогда, когда он этой рыженькой занимался? Как она орала…».

– «Думаю, здесь ему достанется только труп».

– «Ага. Целых два трупа, один в другом!».

Смех. Мерзкий, с подвыванием, захлебывающийся смех.

– «А давай ее прямо сейчас, пока никто не видит?».

– «Попробуй только! – мгновенно помрачнел первый голос – «Я тогда тебе сам твой хрен отрежу, пока он еще в ней будет! То-то наш добрый доктор удивиться, когда начнет ее полосовать!».

Опять гадкий смешок, переходящий в хохот.

Эхо мерзких голосов забивало мои уши. Гулко перекатываясь, они отдалялись, пока не остановились где-то недалеко, за углом, продолжая свою неспешную беседу. Зашевелившись, я вновь задохнулась от боли, пронзившей все мое тело. Тяжелый, тошнотворный запах крови забивал мои ноздри, а во лбу, пронзая голову, до самой шеи, поселилась тянущая боль, сверлящая мой череп. Дернувшись раз, затем второй, я задвигала ногами, и тяжело перевалившись через край стола, грохнулась на пол, захрустевший кусочками рассыпающегося от старости бетона. В полете, окутывающая меня темнота рассеялась, и я тяжело упала в лужу крови, вылившуюся на пол из раскрывшегося трупного мешка, укрывшего меня сверху, словно погребальный саван.

– «Да, теперь ему явно будет не до этого. Я думал, он лопнет от злости, когда эта кобыла сдохла».

– «А вместо этого – лопнула она» – согласился первый голос – «Вон, профессору почти полжопы сожгло. Хорошо еще, что мы войти не успели».

– «Х-ха! Магия же! Да и прочим не поздоровилось, а боссу – только глаза выжгло. Прикрыться, говорят, успел. Ну да что им, единорогам? Сам себя вылечит, или заплатит кому…».

Боль не утихала, но мои конечности слушались меня все лучше. Подняв ногу, я притронулась ко лбу, и тотчас же отдернула копыто, ощутив вспышку боли от прикосновения к длинному, узкому предмету, точно клин, застрявшего у меня в голове. Захрипев, я приподнялась, но тут же вновь грохнулась в кровавую лужу, разбрызгивая вокруг себя алые капли.

Похоже, это была последняя месть Боунза и его приспешников, изуродовавших мое, уже мертвое, тело.

– «Эй, ты это слышал?».

– «Что-то странное…».

– «Да, и это нихера не воздух из трупа!».

Вновь шаги. Приподняв голову, я сморгнула заливавшую морду кровь, уставившись на обалдевших пони, стоявших перед столом. Кажется, они ожидали чего угодно, но только не моего появления, и в принципе, я могла бы их понять…

Если бы захотела это сделать.

– «Тваю ж мать за вымя!» – заорал зеленый, бросаясь к висящему на стене, пожарному шкафу с покосившейся дверцей, и рывком зубов выдергивая из него ржавый пожарный топор. Стоявшие в пыльной глубине бутылки отозвались протестующим звяканьем, когда порыжевшее от времени лезвие начало свой разгон, целясь в мою спину. Второй, не тратя времени, бросился куда-то вглубь коридора, спеша в сторону ступенек, да так и застыл, нелепо зависнув в прыжке.

«Странно».

Купаясь в океане боли, мысли дробились на отрывки, слишком простые, чтобы потревожить аксоны и дендриты, занятые проведением боли в каждую клеточку моего естества. Со всхлипом поднявшись на ноги, я посмотрела на пони, застывшего рядом со мной со своим огромным топором. Лезвие двигалось медленно, настолько медленно, что я бы и не заметила его бега, не зацепи оно по пути кристалл в потолочном плафоне. Замерев, я бездумно глядела, как дробится и трескается светящийся камень, рассыпаясь на десятки осколков, догорающими звездами устремляющихся к полу. Это был салют в мою честь, и я бездумно позволила себе полюбоваться столь прекрасным зрелищем – прекрасным, как падающий снег.

«Мне кажется, или становится все холоднее?».

Простые мысли, простые чувства, простые цели. Что-то новое возникло в моей душе. Я вновь ощущала Древнего – сосредоточенный, напряженный, он был тем щитом, что защищал мою сущность от боли, терзающую тело, но так и не посмевшую подступить к душе. Душа была странно спокойна, лишь тихая скорбь поселилась где-то глубоко внутри. И на ее фоне, все отчетливее проступало что-то третье, отодвигавшее в сторону то, что некогда было Скраппи Раг. Что-то холодное, целеустремленное, колючее, как сияющая на зимнем небе звезда.

Тихая мелодия родилась где-то внутри, прогоняя боль. Перезвон колокольчиков, возвещающих приход зимней ночи. И я позволила раскрыться этому новому чувству, являя миру… Нечто.

Я перевела взгляд на пони. Топор в его копытах все ускорялся, двигаясь в мою сторону. С внезапно нахлынувшим чувством удовольствия, я протянула передние ноги – и обхватив его морду, резко дернула ее, в сторону – и вверх.

*хрусть*

«Ох, какая же я не аккуратная».

Двинувшись вперед, я поднялась на ноги, и перевела взгляд на второго пони, почти добежавшего до лестницы. Кажется, он был там не один, и ускоряющийся ток времени явил нам третьего пони, показавшегося из распахнувшейся двери. Вздернув бровь, кто-то внутри меня оценил расклад сил, проинспектировал находящиеся вокруг предметы, выбрал наиболее удобный инструмент…

Я не сопротивлялась, наслаждаясь тихой музыкой, переросшей в песню, унимавшую боль. Тело быстро немело, становясь тяжелым, не чувствительным к боли, все еще терзавшей мою голову и застрявший в ней предмет, но кто-то третий, поселившийся в моей душе, посоветовал не тратить время на глупости и заняться насущными делами. С детским любопытством я глядела, как мои ноги, двигаясь сами по себе, перехватили топор у уже мертвого тела, и чуть подправив его траекторию, придали ему дополнительное ускорение, посылая в спину карабкавшегося по ступенькам любителя расчленения и трупов. Кажется, он летел так медленно, так красиво, что я успела почувствовать холодную капельку слезы, скатившуюся по моей щеке при виде столь чудесного зрелища. Вспарывая воздух, тяжелое оружие неслось к своей цели, и мне пришлось сделать длинный, плавный прыжок вперед, чтобы не пропустить того чудесного момента, когда тупое лезвие, кувыркнувшись в последний раз, вошло в спину почти добравшегося до выхода пони. Глухой стук, захлебывающийся крик – и вот тело незадачливой жертвы летит по лестнице вниз, приземляясь прямо на вошедший между лопаток топор, разбрызгивая по полу кровь и обломки костей.

«Кажется, ребра или остистые отростки позвонков? Вот и пиши для них инструкции по технике безопасности».

– «Арк? Арк, что с то… Ох, Д-дискорд меня еби!».

«Что ж, это легко можно уссстроить» – шепнула внутри меня моя новая соседка. Бесплотный голос, красивый и звонкий, словно колокольчик, сейчас он шептал, смешно и мило шипя, словно страж, и я почти видела, как растягиваются красивые губы, обнажая небольшие, аккуратные клыки – «Ссскажи привет вот этой трубе…».

Дикий крик потряс помещение, когда я красивым, стремительным прыжком, взобралась по лестнице, подхватывая зубами с пола столь опрометчиво оставленную кем-то, длинную и тонкую трубу. Она была чудо как хороша, приятна на вкус, а главное – отлично совпала размером с ноздрями пони, уже открывшей рот для громкого крика. Что ж, мы дали ей время исторгнуть из себя этот вопль, усилив его таким вот своеобразным резонатором. Выйдя из черепа, труба удобно легла мне под бабку правой ноги, в то время как левая уже вцепилась в хвост кобылы, еще только поднимавшей копыто к дыре, которой украсилась ее рябая морда…

«Выше или ниже? Пусссть всссе решит ссслучай!».

– «Наверх! Все наверх! Вооружить всех рабочих! Никого не выпускать с территории склада!».

Я с интересом глядела на разворачивающиеся в соседнем помещении приготовления, глядя на мечущихся пони через широкое окно, отделяющее кабинет начальника смены от уставленного ящиками и коробками склада, отмечая, как много желающих закончить земные дни одной-единственной кобылы, прибыло по мою душу. Голова неимоверно болела – за последние десять минут мне пришлось потрудиться, расчищая себе дорогу по нескольким залам, и пару раз, трудившимся в них работягам даже удалось попасть мне по голове, сбросив на нее тяжелые ящики с грузом. Помнится, в первый раз я сжалась, ожидая, что тяжелый, массивный контейнер раздавит меня, словно мухой, украсив свой деревянный бок изображением раздавленной пегаски, но кто-то холодный, расчетливый и кровожадный вновь дернул за руль, заставив меня изо всех сил мотнуть заболевшей, раскалившейся, словно факел, головой. Последовавший за этим грохот оглушил даже меня, когда ящик, летевший на меня с верхнего яруса склада, внезапно, отлетел в сторону, разнося многочисленные стеллажи. Я не пожелала задумываться над причиной столь странного поведения складской тары, и рассердившись, взлетела наверх, на второй ярус громадного ангара-пакгауза, после чего, вниз полетели уже те, кто задумал сыграть со мной столь славную шутку. В конце концов, они сбросили сверху не снежок, и даже не наполненный краской презерватив, а целый ящик, в который спокойно вошла бы целая повозка.

Хотя не знаю, на что я обиделась бы больше.

«А ты сссмешная. Глупая. Но доссстойная. Я рада, что ты не отказала мне в госсстеприимссстве».

– «На-на-на-на, паньё гансайон…» – промурлыкала я слова, пришедшие мне на ум. Музыка, что звучала в моей голове, становилась все громче, и даже грохот ящиков и контейнеров, обрушиваемых в проходы, не мог заглушить звон серебряных колокольчиков, звучавших в моем сознании. Было так спокойно, так тихо… Я хотела обернуться, посмотреть на живот – но боялась. Я боялась увидеть открытую рану, опавшие бока, следы применения тех инструментов, что так настойчиво демонстрировал мне Боунз – кстати, а где он? Приложившись мордой к уже основательно потрескавшемуся, заляпанному кровью и чьими-то волосами окну, я тихонько застонала от остренькой боли, вонзившейся в мою голову через торчащий во лбу предмет. Что они забили в нее – штырь? Гвоздь? Я не знала ответа на этот вопрос, но лишь эта боль, отдающаяся где-то в сердце, заставляла меня помнить, что я еще жива – хотя и на очень короткое время.

Ведь заемные силы не могут существовать вечно.

«Сосредоточься. Как ты могла командовать кем-то, когда в голове такой бардак?»

– «На-на-на-на, на-на, на-нааааа…» – тихонько пропела я, входя в высокую башню. Складской комплекс пылал за моей спиной – выстроенный как неприступная база, он был накрепко заперт сработавшей электронной системой, получившей команду из этого места, и я справедливо полагала, что именно тут я найду паука. Его паутина была примитивна, но она смогла выполнить последнее требование своего хозяина, и намертво перекрыла все входы и выходы из больших пакгаузов и ангаров, чьи окна находились на недосягаемой для прочих пони высоте. Теперь, там бушевало пламя и многоголосый крик, когда попрятавшиеся от меня приспешники «босса» поняли, что будут зажарены заживо в этой огромной печи. На складе обнаружилось множество интереснейших вещей, еще больше – горючих и взрывоопасных вещей, заботливо переложенных мной деревяшками из разломанных ящиков, просыпавших свое содержимое. Не знаю, что заложила в меня принцесса, не знаю, зачем она сделала это, но я отчетливо ощущала, что тысячелетняя правительница не права. Нельзя отдавать такую вот силу той, кто умерла. Той, что винит в своей смерти кого-то. И той, что обретя чрезмерную силу, обратит ее во зло, пускай и таким, достаточно экстравагантным образом.

– «На-нааа, на-на, на-на-наааа…» – наверное, для остальных это звучало как рев. В расколовшихся ящиках были статуи, облаченные в древние доспехи – вывезенные из Сталлионграда, они наверняка стоили тысячи битов, но даже несмотря на коллекционный интерес, эти шипастые штуки нисколько не потеряли ни в жесткости, ни в толщине кованой стали. «Тебе ссстоит лишь только пожелать…» – посоветовал мне голосок, и теперь, мое тело мирно дремало в утробе стального чудовища, плавно двигавшегося по пандусу вверх, на вершину башни, к логову паука. О да, он проходил где-то тут, мои новые глаза-фоторецепторы отлично видели следы копоти, отпечатавшиеся на стене, где шатающийся от боли единорог прислонился к ней опаленным фартуком или рубашкой. Я вздохнула – и стальной аликорн гулко фыркнул, вновь принимаясь утюжить стальными копытами ступени лестниц. Гладкий пандус закончился дверью, но длинный, стальной хвост, увенчанный жалом-крюком, бывшим когда-то деталью кран-балки, без труда вырвал ее из коробки, вместе с кусками крошащегося бетона, послав вниз по лестнице, в ревущий, огненный ад. Надо же, его охраняют? После всего, что он тут успел натворить?

– «Не… Не надо! Нет-нет-ненаааааааааааааааа» – вопль первого еще долго отдавался в моих стальных ушах, когда копыто закованного в бурые доспехи монстра отправило его вниз, в подбирающийся к башне огонь. Второй даже пытался тыкать в меня копьем, чье подсвеченное синим пламенем жало, смогло пробить в нескольких местах мое новое тело, и вдохновленная видом столь виртуозного владения этим оружием, я ограничилась тем, что просто снесла ему голову, махнув передней ногой, увенчанной множеством длинных, ржавых и зазубренных железяк, украшавших мою пясть.

– «Тоад! Моу! Где вы?».

Ага, хозяин был дома. Протиснувшись в узкий пролом, я легко взбежала по лестнице, с удовольствием глядя на богато обставленную комнату, расположенную на вершине башни. Наверное, когда-то, это была причальная мачта для дирижаблей, но теперь, ее переоборудовали в огромную комнату, в которой круговое, панорамное окно обеспечивала ее жильцу ни с чем не сравнимый вид на расположенный где-то вдалеке, огромный город, царапавший небесную твердь иглами двадцатиэтажных небоскребов; на море, в котором тонула заходящая луна… И на складской двор с намертво закрытыми воротами, в которые колотилась орущая от страха толпа.

– «С-с-стив? Моу?» – дрожащим голосом вопросила фигура в кресле. Сидевший в нем, серый единорог был слеп, и даже сорвав повязку, не мог разглядеть ничего своими слепыми глазами, превратившимися в кровоточащие бельма. Слепо моргая и поминутно стирая выступавшую из-под век кровь, он вглядывался в темноту перед собой, не подозревая, что моргает в чудовищную маску нависшего над ним существа – «М-мальчики мои, где вы? Вы же не бросите старого Ханли?».

– «Да-да. «Берк! Джонни! Черный Пес! Вы ведь не оставите в беде старого Пью?». Это ты хотел сказать?».

– «Кто, кто это?» – подавившись очередным призымим, подался назад Боунз. Протянув вперед дрожащую ногу, он с криком отдернул ее прочь, коснувшись горячего металла – «Кто это? Что ты? Кто ты?!».

– «Чемоданчик, Боунз».

– «Ч-что? Как-кой чем-моданчик?».

– «Твой черный кейс. Чемодан. Ридикюль» – терпеливо пояснила я, ласково поглаживая кончиком крыла морду единорога, отчего на его шкуре появилась кровоточащая царапина – «Та замечательная, черная сумка, в которой ты хранишь так много интересных вещей. Где она?».

– «А, так вы пришли за Раг, да?» – собрав остатки мужества, неприятно расхохотался жеребец, вернув своему голосу тот неприятный тон, которым он, помнится, еще не так давно, пугал пятнистую кобылку – «Поздно! Она уже сдохла, сдохла в мучениях, которым ее и меня, подверг этот демон во плоти, профессор Тодстул Вуд! Меня зовут Ханли Колхейн, глава треста «Колхейн инкорпорейтед» — я сдаюсь, и готов предать себя справедливому правосудию!».

Не отвечая, я медленно прошлась по комнате. Вряд ли у него была возможность, а у его сотоварищей – время на то, чтобы собрать раскиданные по подвалу инструменты. Нет, ну в самом же деле, не проводить же воспитательную беседу с помощью столь грубого инструмента, как переносной труборез, с десяток которых я видела по пути в башню?

«А ты учишься, маленькая. Где, говоришь, они были?».

– «Вернулись? Убедились?» – неприятно усмехнулся Боунз, когда я вернулась в башню, разворошив гору раскаленного металла, в которую превратился высыпавшийся из ящиков инструмент – «А я – сдаюсь. Готов понести положенное наказание, и настаиваю на том, чтобы меня судил суд славного города Мейнхеттена. Мне необходима срочная помощь, вы слышите?».

– «Ноги. Подними ноги».

– «Всегда пожалуйста, офицер. Или гвардеец?» – ощерился единорог, протягивая перед собой передние ноги – «Мне срочно необходима помощь, ведь… Эй, это не кандалы!».

– «Конечно» – усмехнулась я. Не умея колдовать, я не сосредотачивалась, не пыжилась, как другие единороги, а просто захотела, и повинуясь свету кроваво-красной ауры, окутавшей мой длинный, слегка изогнутый рог, зажимы на труборезе провернулись, плотно фиксируя его на ноге жеребца, чуть ниже подплечья – «Я никогда не была ветеринарным врачом в Кальмоначчи, но думаю, мои пролетарские навыки, переданные мне одним старым и мудрым врачом, будут оценены тобой по достоинству. В конце концов, у тебя есть передо мной неоспоримое преимущество – ведь тебе будет, с чем их сравнить».

– «Что… Раг?!».

– «А ты ждал проститутку из Палермо или Сан-Паулу?» – фыркнула я в морду задергавшегося единорога. Приблизив укрытую металлом голову к носу жеребца, я обдала его жарким дыханием, рождавшимся в стальной утробе, и ласково поинтересовалась – «Скажи, а ты когда-нибудь сам, своими собственными руками, вырезал ребенка из утробы матери, Колхейн?».

Снег. Откуда тут столько снега? Я даже не представляла, что может быть столько снега, мягкими, белыми хлопьями падавшего с небес. Маленький жеребенок, еще малыш, едва-едва вошедший в возраст подростка, сидел на стене, качая головой и распевая праздничные колядки, глядел на творившийся под ним ад. Недолго думая, я присоединилась к его тоненькому, едва слышному голоску, все громче и громче выпевая прекрасные, чудесные слова, рвавшиеся из глубины моей души – некому было услышать эту песню, распеваемую мертвой кобылкой, умершей – но так и не рожденной. А затем – умирающей вновь.

Maire, let campagno gansaion

A questo nue, balin-balan,

Leis ave, lei fedo sounaion.

D`ounte ven ageu sagan?

Lou gat sauto dins la paniero,

Medor gingouelo dins lei champ,

E lei garri dins ta feniero,

Barruelon coume de bregand!

Откуда тут взялся этот малыш? Почему его тело выглядит так, словно его долго терзала свора бешеных собак? Я не знала, да и не искала ответа на этот вопрос – вокруг меня был лишь снег и добрая, берущая за душу песенка. Тяжелые пластины громадного тела поскрипывали, словно присоединившись к веселому напеву, пока я, танцуя, поднималась под скрипевшим подо мной мосткам. «Какофония!» – скажет кто-то, но для меня это была музыка – каждый грохот рушащихся конструкций, обломки которых завалили ворота; свист каждого порванного шланга, ведущего к медленно крутящемуся на своей привязи дирижаблю, гондола которого была объята огнем, лизавшим потрескивающую обшивку; каждый грохот взрывающихся бочек с чем-то ядовитым и очень горючим…

Каждый прерывающийся крик.

The bells are ringing

On Mid Winters Night

The moon sets all alone

And once again I try to sleep before morning light

Взмах ноги – и очередное тело, крича, отправляется на свидание с землей. Высота была небольшая – метров пять, может – десять. Я вернусь за ним позже. Взмах хвостом – и нанизанное на острый крюк тело тяжело летает позади меня, оглушая мои сенсоры диким воем, не в состоянии снять себя с мотающегося туда и сюда, длинного стального хвоста. Удар о искривленную ферму площадки для разгрузки дирижаблей, и он прекращается – нельзя портить такую хорошую песню. Ноги оступаются и скользят по чему-то мягкому и хрустящему, размазывая попавшее под них тело по железным мосткам, продавливая сквозь решетчатую конструкцию страшный фарш из мяса и костей. Малыш, гляди, какая прекрасная сегодня луна! Как красив этот снег, подсвеченный заревом горящего огня, как прекрасен танец снежинок в ночном воздухе – не обращай внимания на эти крики, они лишь отвлекают нас с тобой от столь прекрасных слов, ведь они, как нельзя лучше, подходят к сегодняшней ночи.

Я так хотела, чтобы она длилась вечно!

Too soon the sun will come a calling over the hills in our little town

Too soon the snow will start falling over the world without a sound

While in my room dreams are a fleeting I close my eyes one more time

All too quickly the dawn is breaking and I must leave the night behind.

Глупые фигурки собрались возле ворот – пытаются растащить завал и запустить заклинивший механизм. Нет, глупые, уже поздно. Элегантный прыжок – и мое новое тело опускается на каменную поверхность складского двора. Брызжет расколотый камень, шрапнелью обдавая тех, кто пытается спрятаться или убежать, гибкий, стальной хвост со свистом рассекает воздух, вонзаясь остро заточенным крюком под ребра кому-то хромому – и походя швыряет его вперед, выдирая несколько ребер. Страшный снаряд влетает в толпу, сбивая кого-то с ног и может, тем самым спасая им жизнь – я медленно танцую вокруг, кружась и вздергивая к небу стальную морду, пытаясь поймать медленно падающие снежинки.

The bells are ringing

On Mid Winters Night

The moon sets all alone

And once again I try to sleep before morning light

Что-то мешает. Что-то назойливое хрипло кричит, попав захрустевшими ногами под копыто моей задней ноги – оно орет и орет, странным диссонансом перекликаясь с прекрасной мелодией, что пою я и жеребенок, сидящий на заборе. Он смотрит на меня с тихой грустью, подпевая мне – не обращай внимания на эти крики, малыш! Смотри, как прекрасна сегодня луна, и нет никаких брызг крови, что веером взлетают выше ворот, когда передние ноги начинают свою работу. Поднимаясь и опускаясь, резко взмахивая и медленно расходясь, они топчут, рвут, кромсают, растягивают и разрывают на части мечущуюся, дико орущую и воющую толпу. Крики, просьбы, мольбы – зачем? Решать другим, и эти «другие» уже вынесли свой приговор, озвучив его каждым вскриком, каждым стоном и каждой слезой, пролитой в том грязном углу безымянной камеры, где-то в глубине спокойной, всепрощающей земли. Вы не слышали их? Правда? Они теперь не слышат никого.

Только песню и снег. Почему они не длятся вечно?

The bells are ringing

On Mid Winters Night

The moon sets all alone

And once again I try to sleep before morning light

Грохот, грохот, грохот. Склад полыхает, горит, пышет жаром – но отчего же так холодно стальному, громадному телу? Крошащийся от жара бетон рушится, обнажая кривые зубья арматуры, что-то громко ухает и взрывается внутри объятого пламенем комплекса, превратившегося в громадную печь. Миллионы пылающих искр приветствуют затеплившуюся на горизонте полоску рассвета, когда не выдержавшие жара конструкции начинают складываться, погребая под собой светящиеся от жара остатки логова зла – но отчего же так пусто на душе?

The bells are ringing

On Mid Winters Night

The moon sets all alone

And once again I try to sleep before morning light

Запрокинув голову, я распахиваю огромные крылья – и бросаюсь вперед, становясь на вершину железобетонной колонны, под которой пышет жаром гигантская печь. Это гора пожирает остатки того, что должно было стать великой империей – но так и не стало. Хвост хлопает о спину, поднимая на стальном жале тело вновь завопившего что-то единорога. Боунз, Колхейн, уважаемый бизнеспони – теперь он просто мешок из мяса и костей. Я потрудилась над его ранами, и теперь, ему будет что обдумать, влача существование во тьме – без рога, без глаз, без языка, без ног и органов выделения. Размахнувшись, я швыряю его вниз, в подсвеченную огнем темноту двора – мне и в самом деле неважно, выживет он, или нет. Распластав громадные крылья, я поворачиваюсь – и застываю, склонив вперед увенчанную рогом голову. Я жду рассвета, который принесет с собой новые беды и может быть, новую боль, однако я жду его, ведь за каждой ночью приходит новый день, новый рассвет, и может быть… И может быть – искупление.

Вздохнув, я ощутила, что мой путь подошел к концу. Осталось еще одно, незаконченное дело, и раскинув стальные крылья, я поднимаюсь в воздух, направляясь в сторону гор. Думаю, кое-кого не слишком обрадует появление создания, появившегося из их собственных копыт…

«Ты права, малышка. О, как ты права!».

– «Есть какие-нибудь пожелания?» – двинувшись вперед, каркнула я. Дымясь, изодранное тело медленно упало к моим ногам, брызнув кровью на гладкий пол, утопавший в тумане. Карта галактики сменилась голубоватой дымкой с плавающими в ней, бесчисленными звездами, и этот красивый дымок мягко окутывал мои новые, стальные ноги, испещренные оплавленными язвами и рваными дырами, оставшимися от закончившегося сражения. Ни крика, ни стона – она просто упала, признавая свое поражение. Огонь в ее гриве потух, магическая клетка – пропала, и рванувшаяся к нам Луна застыла, не в силах объять разумом развернувшуюся перед ней картину.

Стальное чудовище, поставившее грубую, тронутую ржавчиной ногу на то, что еще час назад, было ее сестрой.

Конечно же, наша встреча закончилась самым обычным мордобоем. Да, поэты могут писать о нем оды, называя «сражением света и тьмы», писатели – «поединком века», рассказывая о том, как Солнечная Принцесса, вновь, стоя перед смертельным, не виданным ранее врагом, проявила милость и предложила сдаться, после чего – понести наказание и вернувшись через тысячу лет, править дружелюбным, четырехногим народом, поставив еще один трон. Пусть пишут, пусть. Пони должны читать легенды – они учат нас прекрасному.

Однако легенды умалчивают некоторые факты. Быть может, не искажают, но многое остается за гранью повествования, и никто и никогда не узнает, что встретила я в Ядре. Не милостивых и радостных принцесс, но двух озверевших кобылиц, готовых вцепиться друг другу в гриву. Найтмер Мун и Найтмер Сан, как обозвала я этих, сияющих от магии, существ, уже нацелились друг другу в глотки, и мое появление внесло новую, свежую струю в размолвку двух коронованных сестер. Двух богинь. Двух близких друг другу существ, одно из которых, сейчас, лежало у меня под ногами, похожее больше на то, чем была я, в том глубоком и страшном подвале.

– «Прости…».

Тихий шепот, неразличимый на фоне потрескивающего огня – такого жаркого, всепроникающего, такого бессильного перед чародейским металлом людей. Атаки объятой пламенем гривы были страшны, но еще страшнее то холодное равнодушие в моей душе, скованной льдом и металлом, что поселилось в ней вместе со странным голоском, дающим такие соблазнительные, такие полезные… И такие неправильные советы. Как вытянуть из окружающего пространства побольше силы, чтобы создать непробиваемый щит на пути смертоносного луча света, когда-то резавшего камень древних замков, словно воздушный зефир. Как уклониться от яростно ревущих, пламенных столбов, ловко прыгая по полу и стенам, не задерживаясь на одном месте ни на один, даже самый крошечный, миг. Наши силы, подпитываемые послушно соглашающимся с нами мейнфреймом, казалось, были равны – сила против скорости, молодость против опыта, но именно в этот момент я поняла, что именно вот в таких вот, равных, или почти что равных условиях, большое значение имеет то, у кого окажется на один патрон больше.

Конечно, выражаясь фигурально, ведь ржавые, покрытые заусенцами шипы вряд ли можно было бы выстрелить в грудь аликорна. Тысяча лет мирной жизни откладывают отпечаток даже на богинях, постепенно забывших, что значит драться за свою жизнь.

– «СЕЛЛИ!».

Холод льда сменил жар, угасающее пламя уступило дорогу холоду космических пространств. Я не собиралась сражаться с ней – с той, кто принял меня, кто поддерживал в трудную минуту, кто дарил мне ласку и тепло, пускай даже и скрытые за вечными подколками и суровыми уроками-наказаниями, но…

Я не могла поднять на нее копыто.

– «Мать, отойди!».

– «Скраппи, зачем?!».

– «Не прикасайся к ней!» – отступив на шаг, я мотнула головой, и сорвавшаяся с рога молния ударила в Луну, сковывая ее ноги необоримой дрожью, заставившей ее опуститься на пол, рядом с сестрой.

– «Что, ты забыла? Или ты думала, я простила?» – прорычала я, вновь наступая копытами на бок застонавшей от боли, белой кобылицы. Не помогли ни крик, ни магия, ни протесты Луны, тщетно пытавшейся оттолкнуть мою ногу, давившую все сильнее и сильнее, пока я не услышала гулкие щелчки ломающихся ребер – «Ты думала, я так и сгнию, в этой пещере?».

– «Скраппи, о чем ты говоришь?!».

– «Тут нету… Скраппи… Сестра…» – прохрипели окровавленные губы – «Беги… Спасайся… Оставь…».

– «Нет! Нет, Селли!» – мотнув головой, аликорн вскочила, и вновь направила на меня свой рог – «Я отгоню ее! Держись!».

– «Отгонишь? Правда?» – издевательски ощерился кто-то внутри – «Так же, как ты «отогнала» меня тогда, в этих проклятых шахтах? Так же, как ты расправилась с моими бойцами, одним за другим? Что, ты тоже забыла об этом… МАМА?!».

– «Ты – не она! Моя Соловушка, моя Найтингейл – мертва!» – мотнув головой, Луна сердито нахмурилась, и я тотчас же сделала шаг назад, увидев мрачный огонь, зажегшийся в темно-зеленых глазах – «И моя дочь, моя Скраппи… Кто ты? Назови себя!».

– «Я…» – казалось, завладевшая мной воля заколебалась, позволяя чему-то теплому коснуться моей души. Это чувство все ширилось и росло, вместе с тревожно пиликнувшим над ухом, окошком мейнфрейма – «Я… Отвали… Мы еще можем… Не лезь!».

– «Ты завладела моей Скраппи? И ты решила, что можешь напасть на мою сестру?!» – наступая на меня, принцесса ярилась все больше, заставляя ту холодную, наглую, отстраненную убийцу, что вошла в мое тело в тот страшный миг, пока я болталась между жизнью и смертью, позорно отступать, поджав хвост, в глубины моей собственной души – «Яви себя, сущность! Покажись, коль ты и в самом деле моя Найтингейл!».

Остолбенев, я задрожала, и отступила еще на шаг, посмотрев на изуродованное тело, рождавшее во мне неприятные мысли, так не вязавшиеся с завладевшим мной, образом хладнокровного убийцы.

«Что же именно заставило Луну уничтожить свою ученицу? Какое преступление должна была та совершить?».

Что-то просыпалось во мне, вместе с желанием сбросить с себя эти нелепые железяки, проснуться, выбраться из страшного сна. Холод и сталь, сковавшие разум и душу, трещали по швам под ударами чего-то… Кого-то… Кого-то, кто рвался ко мне на помощь, кто жертвуя собой, старался помочь мне – и собирался во что бы то ни было оградить меня от безумия, свалившегося на мою голову за несколько страшных часов. Я была мертва… Я помню, что была мертва… Но почему тогда так холодно? Откуда этот снег?

– «Снег… Опять снег…» – мой голос звучал неприятно и глухо, когда я вскинула бронированное рыло к потолку, глядя на темные хлопья, падающие с неба, не видимого сквозь толщу земли – «Такой черный… Такой мягкий…».

– «Что ты сказала?» – прищурилась на меня аликорн, мерцая изумрудами глаз – «Снег? Черный снег?».

– «Он так прекрасен, так мягок» – удерживающая меня воля сломалась, и тихо чирикая на непонятном мне языке, вновь уползла куда-то вглубь вдруг ослабевшей души. Трясущимися ногами я сделала шаг, затем другой… И повалилась вперед, прямо на шагнувшую мне навстречу принцессу – «Зачем, зачем вы воскресили меня? Зачем мучаете меня, опять и опять? Я… Я лишилась ребенка, лишилась всего, что у меня оставалось, лишилась даже своей жизни – чем я должна вам еще послужить?».

– «Скраппи, очнись! Тут нет снега!».

– «Он есть – он во мне» – я покачала головой, ощущая, как черные снежинки, кружась, падают мне на… На глаза. Сенсоры отключились, возвращая мне возможность видеть своими глазами, но что можно увидеть в непроглядной темноте того чудовища, в которое я превратилась? Превратилась добровольно, отдав часть души за возможность отомстить своим убийцам, не дать им восторжествовать, разрывая мое тело на части во имя науки и новых исследований – «Луна… Мама… Прошу тебя… Прекрати это».

– «Ох, Скраппи» – прошептала прекрасная кобылица. Зашевелившись, ее сестра сделала попытку подползти к нам – и вновь упала без сил – «Подожди меня, я сейчас!».

– «Не спеши. Уже некуда спешить» – дышать становилось труднее. Мир сократился до узкого пяточка, на котором лежало два умирающих тела, и темные хлопья, так напугавшие меня несколько лет назад, медленно укрывали нас черным, погребальным саваном.

«Не в мою смену, ты слышишь? Не в этот день!».

Яркая вспышка далекой зарницы пронзила небосвод, потухнув где-то за горизонтом. Тишина, лишь тихий плеск разбивающейся о тело воды давал мне понять, что я еще жив, или, по крайней мере, еще существую. Я медленно покачивался на еле заметных, антрацитово-черных волнах, державших меня, словно воды ушедшего в небытие, соленого, Мертвого моря[27]. Казалось бы, плыви, пока не выбьешься из сил, ищи свою землю, но… Я не мог так поступить, ведь на моей груди, свернувшись калачиком, тихо посапывало небольшое, пятнистое тело. Милые ушки-лопушки бессильно повисли, копыта скрывались под заметно разросшимся животом, а растрепавшаяся, черно белая грива, нечесаными космами свисала мне на лицо. Мягкий, бежевый нос тихо посвистывал, уткнувшись мне в шею, а между бархатных, черных губ, иногда, свешивался длинный, розовый язычок. И как мне было бросить доверившееся мне чудо?

Обычно, я слышал ее голос. Раздававшийся вокруг меня, он шутил и смеялся, плакал и дерзил, и каждый раз, слыша в нем слезы, я крепче сжимал ворочавшееся в моих объятиях тело, глядя на темное небо, в котором, как в зеркале, отражалось все то, что видела в своих снах эта маленькая кобылка. Порой, заметив то, что ускользало от взгляда малышки, я принимался кричать, но путем несложных экспериментов заметил, что до нее долетает буквально два или три слова из десяти. Длинные фразы терялись вдали, и только одно, громко сказанное слово, долетало без искажений до таких близких, и в то же время, таких далеких ушей. Стоило мне опустить свою руку на холку, прижимая прильнувшую к груди голову, как на меня обрушивался водопад из видений и запахов, мыслей и чувств – я готов был остаться навечно в этом прекрасном, бушующем мире, но реальность, то странное место, что качало нас на угольно-черных волнах, имело свой нрав, свой характер, и иногда, налетающий шквал грозил вырвать из моих рук пятнистое тельце, унеся его прочь, в чернильную темноту… Тогда я напрягался и обхватив руками беспокойно ворочавшуюся кобылку, старался укрыть ее от налетевшей непогоды, по самые ноздри погружаясь в ставшие беспокойными воды этого межмирового океана. Кто я теперь? Что делаю тут? Я не знал ответа на этот вопрос. Был ли я песчинкой, или просто душой, вырванной из тела, да так и застрявшей между мгновеньями, между «тик» и «так»? Мне было все равно. Признаюсь, я мечтал о посмертии, пытался вспомнить друзей и даже самого себя – но все было тщетно, и каждый раз, погружаясь в видения пятнистой кобылки, я понимал, что нужен этой маленькой засранке. Я мог помогать ей – и я помогал. В самые злые минуты, когда тело кобылки безжизненно вытягивалось у меня на груди, я лишь сжимал зубы, и сильным, но аккуратным ударом по левой стороне груди, и осторожным, но энергичным массажем грудной клетки, заставлял остановившееся сердечко вновь делать удар, затем другой… Не знаю, правильно ли я поступал, ведь никогда до того мне не приходилось реанимировать маленьких животных, но кажется, что-то из того, что я делал, приносило свои плоды. Тяжелее стало, когда у моей подопечной, сладко зевавшей и сопевшей на мне, словно на надувном матрасе, стал увеличиваться живот. Сколько тревог и волнений я испытал за это пятнистое чудо, сколько суток подряд оберегал его от волн и порывов холодного ветра, сжимая руками тяжелое, мягкое пузо, периодически, забываясь в коротком забытье-полусне. Признаюсь, идея все бросить и просто уплыть не раз и не два возникала в моей голове. При виде проплывающих мимо предметов, покрытых скользкими водорослями, кто-то настойчиво шептал мне – «Положи ее, оставь и забудь! Кто узнает?». Но я понимал, что узнаю я сам. Я не был маленьким, и прекрасно понимал, что она соскользнет с этой груды обломков при первой же хорошей волне. Она подарила мне понимание того, что случилось с людьми, что для нас еще не все потеряно, и что даже в самой кромешной темноте, когда-нибудь, проклюнется свет. Нужно лишь ждать, верить, и оставаться собой.

Оставаться человеком.

– «Лл… Луна…» – грохот доспехов, разваливающихся вокруг, словно карточный домик, ворвался в мои уши, словно гром среди ясного неба. Упав на холодный, стальной пол, я заскулила, получив по голове тяжелым, шипастым куском стали, по счастливой случайности, не напоровшись ни на одну из граненых хреновин, испачканных в чьей-то крови. Упав возле поверженной сестры, Луна водила над ней потрескивающим от магии рогом, с которого, как и в виденном мной предостережении, вновь и вновь, срывались водопады потрескивающих звездочек, гаснувших на изрезанной, окрашенной кровью шкуре. Какие-то раны затягивались, но большая часть не спешила поддаваться магии Принцессы Ночи, лишенной своих невероятных декоктов.

– «Не уходи!» – встав на ноги, я с трудом выбиралась из кучи покореженной стали, стремясь вперед, туда, где угасая, еще светилась большая, высокая фигура, широко раскинувшая руки над обломками того, во что превратила меня смерть. Рванувшись, я растянулась на полу, в очередной раз, расквасив уже изломанный нос, но даже не заметила этого – «Прошу тебя, не оставляй меня! Слышишь?!».

И тишина. Лишь негромкое, прерывистое дыхание Селестии, да сосредоточенное пыхтение Луны, звенящей своим рогом, словно бесполезной погремушкой. Как он там говорил? «Всегда оставаться человеком»?

– «Отойди» – решение пришло сразу, стоило мне вспомнить этот странный полусон-полуявь. А может, ничего этого и не было, лишь бредни мозга, лишенного кислорода в утробе стального гиганта. А может, я и в самом деле мертва, и это все – мой маленький, персональный ад? Но если он мог оставаться человеком в своем собственном чистилище, то разве не могу оставаться такой же и я?

– «Прошу тебя, Луна. Не мешай» – наклонив голову, я скосила глаза на кончик гладкого, острого рога. Нет, не так. Не колдовать. Как там сказала эта гадюка? «Просто захоти?».

И я захотела.

– «Нет… Не смей…» – с трудом поднимая голову с окровавленного пола, разорванным ртом прохрипела богиня. Магия Луны делала свое дело, и несмотря на то, что младшая из двух сестер куда как хуже владела лечебной магией, не рискуя соперничать в ней даже с обычными единорогами, она все-таки смогла передать своей сестре часть собственных сил, и теперь, бессильно лежала рядом, тихонько позванивая рогом, искрящим фонтанчиками звезд, шипящих на шкуре белоснежного аликорна.

«Я видела это, но несколько по-другому. Что же я наделала?!».

– «Нет…» – прошептала Селестия. Губы изувеченной богини шевелились, едва выговаривая слова – «Нет… Не нужно… Не отвергай… Дар…».

– «Нужно» – я поставила окончательную точку в этом вопросе, обрушивая на лежащего аликорна потоки гудящего, алого пламени. Закрыв глаза, я стиснула зубы и терпела, терпела терзавшую меня боль, проходящую сквозь все мое тело. Я вспоминала каждый удар, каждую рану, нанесенную мне кинжалами, мечами, ножами, когтями и копытами тех, кто пытался меня убить – что значили сейчас они, когда передо мной лежала та, о ком я даже и не смела мечтать? Та, что всегда была рядом, и даже если в чем-то ошибалась, то я – я поступила с ней еще хуже, чем можно было бы представить себе.

Я подняла свою ногу на ту, что меня создала.

– «Скраппи! Остановись!» – крик Луны донесся до меня через рев кровавых протуберанцев. Не открывая глаз, я мотнула головой, ощущая, как отлетает в сторону та, кто по праву могла называться моей матерью, окутываясь шипящими язычками карминового огня – «Скраппи, я могу это сделать! Не нужно…».

– «Нужно» – теперь, я и в самом деле осталась одна. Я не ощущала в груди той теплоты, той привычной наполненности, что поддерживала меня все эти годы – и выжигая себя, полностью отдалась процессу лечения, с ловкостью опытного карточного шулера тасуя перед своими глазами картинки, содержимое которых могло бы показаться пугающим или тошнотворным для неосведомленных, но для меня они были картами, атласами и схемами, по которым я восстанавливала поврежденные ткани. Я не залезала в анатомию, не пыталась манипулировать с генами, как отчаявшаяся аликорн, а просто восстанавливала то, что измяла, разорвала, раздавила – и теперь лечила, отдавая ей саму себя. Катившиеся из глаз слезы не значили ничего – лишь соленая влага, выдавливаемая из меня болью, раздиравшей мои ноги и позвоночник, конденсируясь на кончике рога. Это странное образование на моей голове казалось, готово было разорвать мой череп, плавясь и осыпаясь, словно использованный электрод, но я терпела, ведь все самое страшное уже было позади.

Нужно было просто оставаться самой собой. До последнего мига – просто оставаться человеком.

– «Зачем ты это сделала, глупая?».

Раскинув крылья, я лежала у ног принцесс. Что толку было в беспомощных порхалках, когда я просто устала жить? Я отдала все, что имела, и теперь, могла лишь наслаждаться краткими мгновениями, проведенными с теми, кого я полюбила, и кого спасла – но лишь ценой своих ошибок и нанесенных им ран.

– «Скажи, зачем?».

– «Потому что… Так было честно» – прошептала я, глядя на золотой накопытник. Оплавленный, изодранный когтями той, кого пони назвали бы Найтмер Дред. Мне лень было двигаться, лень говорить и даже дышать – жизнь утекала из меня через многочисленные раны и гематомы, вновь появившиеся на моем теле, стремительными толчками вырывалась из дыры во лбу, но этот поток становился все слабее, и вместе с ним, слабела и я. Я засыпала, и клянусь, у меня уже не было возможности или желания останавливать этот бег, что странным образом, забирал с собой всю мучившую меня боль. Лишившись этих фальшивых, заемных сил, отказаться от которых так и не смогла когда-то одна розовая пегаска, найденная в темном лесу, я медленно умирала, но это приносило мне лишь облегчение. Я вновь стала мелкой, пятнистой кобылкой, избитой и изувеченной теми, кого я поклялась себе защищать, и наверное, это было даже правильно.

– «Потому что так было нужно. Простите, что не оправдала твоих надежд».

– «Не смей так говорить!» – рванувшись вперед, Луна опустилась рядом со мной, но даже легчайшее прикосновение ее крыла заставило меня вздрогнуть от вернувшейся на мгновение боли – «Я… Мы поможем тебе! Просто… Просто замри и держись!».

– «Как? Да и зачем?» – я бледно усмехнулась, глядя в склонившиеся надо мной прекрасные, зеленые глаза – «Все это – не настоящее. Это мир ушедших от нас духов – и для духов, в котором мы становимся теми, кто мы есть, но я поняла это только сейчас. Я умерла и буду проклята за то, что не уберегла свою крошку, но…».

– «Скраппи, ты ошибаешься! Ты…».

– «Но я смогла остановить эту тварь, этого выползка из древних времен, учившего пони быть такими же тварями, как и он сам» – я ощущала, как слабею, и в предсмертном бреду пыталась донести до склонившихся надо мной сестер все то, что воспринимал мой хаотично мечущийся разум – «Мы – огрызки древнего зла, и нам не место в этом мире. Неужели вы и вправду хотели выпустить в этот добрый и красивый мир все то зло, которое принесла бы с собой я, став Найтмер Дред? Не делайте этого, прошу!».

«Время прощаться, старый друг. Прости. Прости и… Не вини меня. Так было нужно. Ты вновь спас меня – и я надеюсь, что теперь-то я найду тебя, где бы ты ни был. Даже посреди этого бескрайнего, черного моря».

Расслабившись, я закрыла глаза. Вот и все – я уже знала, через что мне предстоит пройти, и без страха глядела вперед, на снег, летевший мне навстречу. Необычайно мягкий, как крыло белого аликорна, опустившееся на мое тело, он медленно кружился, указывая мне путь к великолепному, белоснежному смерчу. Я уже была там, и чувствовала смутную благодарность принцессам, осторожно провожавших меня в мой последний путь на этой земле.

– «Не время для таких принцесс» – последнее, что прошептали мои немеющие губы.

– «Быть может, ты и права…» – голос Селестии был едва слышен за негромким шуршанием снега. Наверное, так и нужно уходить – в белесую круговерть, ощущая лишь тепло и ласку всесильных, простивших тебя богинь, провожающих тебя к расположенному где-то в вышине, прекрасному, манящему свету – «Не время для таких принцесс… Пока еще не время».

Закончилась вся эта долгая и запутанная история примерно так же, как и началась – покачиванием и свистом пара, вырывавшегося из паровозного гудка. Громко засвистев, поезд попрощался с нами, и покатил себе дальше, на северо-восток, стремясь быстрее добраться до Кантерлота. Проводив взглядом пыхтящую змею, я положила голову на бортик коляски, и задумчиво провожала глазами проплывающие под нами реки, поля и многочисленные города и городишки, чьи окна, с высоты, казались глазами ночных насекомых, заинтересованно провожающих взглядом несущихся в небе пегасов. Завозившись, Графит протянул ко мне кожистое крыло, и несмотря на недовольное сопение, подгреб меня к себе под бочок. Усмехнувшись, я осторожно погладила большую, вихрастую голову мужа, даже во сне, тревожно хмурившего черные брови, и вновь уставилась на расстилающуюся под нами страну. Мне было что вспомнить, но я уже понимала, что самые темные из воспоминаний навсегда окажутся запертыми в глубинах моей памяти, бережно и тщательно хранимые, как величайшие из сокровищ, поэтому, тяжело вздохнув, я вновь прокрутила в голове сцену своего «воскрешения» – как-никак, она была достойна того, чтобы попасть в какой-нибудь наиглупейший комикс моего крылатого заместителя.

Как говорил один древний герой, «Если хочешь обратить на что-либо внимание, достаточно всего лишь громко кричать об этом, и кто-нибудь обязательно вылезет для того, чтобы узнать, о чем вообще весь этот шум». Что ж, это оказалось верным и для такого случая, как мой. Продрав слипшиеся от крови глаза, я долго не могла понять, откуда вокруг меня столько пони, почему я лежу на чем-то жестком и корытообразном, и откуда на мне этот красный, пахнущий сталью и потом, легионерский плащ, закрывавший меня от головы до кончика хвоста. Память услужливо подкинула мне пару воспоминаний о подобном корыте-поддоне, и захрипев, я лихорадочно засучила всеми ногами, породив вокруг себя множество испуганных вскриков.

– «Кто тут?!» – высунувшись из-под плаща, захрипела я, водя копытом вокруг в поисках любой, даже самой завалящейся железяки или кирпича. Живой сдаваться врагам я больше не собиралась, и задергав всеми конечностями, попыталась кувырнуться со щита, на котором меня торжественно выносили из ворот громадного склада, возле которого, ощетинившись стальными ребрами, догорал каркас большого дирижабля.

– «Ты жива?» – раздался надо мной знакомый голос. Завертевшись, я сдернула с морды материю, и подняла глаза на Графита, неподвижно стоявшего рядом со мной, и внимательно глядевшего на меня, словно ястреб на куропатку – «Очередная шуточка королевы роя, желающей помучить преданного слугу принцесс?».

– «Графит…» – я расплылась в усталой улыбке, протягивая к нему передние ноги, но тот не ответил на мой порыв. Опустив на землю широкий, легионерский щит, который несли на себе два дюжих декана из Седьмой, легионеры мгновенно образовали вокруг меня плотный круг, ощетинившийся острыми копьями, тотчас же впившимися мне в шею, грудь, и живот.

«Стоп. Живот?».

– «Что это, blyad, за шуточки?!» – злобно ощерившись, я зарычала, ощущая, что моя голова вот-вот отвалится, задранная к небу блестящим острием копейного жала – «Графит, ты тут, случаем, не ohuyel, kozlina?!».

– «Кажись, она…» – выдохнул кто-то над ухом. Стоявший напротив муж задрожал, до хруста сжимая оскаленные зубы, но промолчал, и продолжал чего-то ждать, глядя на меня сверкающими, драконьими глазами. Пользуясь тем, что копья слегка отодвинулись и уже не так кололи мне шею, я провела ногами по телу, морщась от ощущения попавших под копыто ссадин и гематом, и с замиранием сердца почувствовала, что…

– «Раздайся!» – выкрикнул знакомый голос, и сквозь строй легионеров протолкался вишневый единорог, внимательно уставившийся на меня суровым, офицерским зраком – «Кто ты? Ответствуй!».

– «Фрументарий Фрут Желли, если вы не узнаете своего непосредственного командира, то отдайте уже приказ, и добейте меня, чтобы я больше не мучилась, потому что если я все-таки решусь освободиться… To vam, pidarasam, lutshe povesitsya, srazu!».

– «Командующий, это вы?» – вновь поинтересовался Фрут, движением плеча отстранив сунувшегося было ко мне Графита – «Как вы тут очутились?».

– «А это вы мне расскажите!» – ощерилась я, слишком занятая ощупыванием своего тела, чтобы обращать внимания еще и на глупейшие вопросы своего фрументария-контрразведчика – «Почему я видела какую-то pizdu, разодетую хуже последней shlukhy, которой мои легионеры отдавали честь? Почему никто из стражей не сопроводил меня из Сталлионграда в Кантерлот? И почему… Да в жопу это все, Фрут! Скажи мне, мой живот – он все еще… Ну…».

– «Эээээ… Да, Легат. Я сейчас позову кого-нибудь из санинструкторов, но на первый взгляд, вы выглядите точно так же, как и до этого похищения».

– «Как хорошо…» – я облегченно откинулась на спину, и уже не обращая внимания на копья, провела копытами по такому большому, округлому, тяжелому, такому замечательному пузу – «Как же хорошо…».

– «Милая, это действительно ты?» – раздвинув окруживших меня гвардейцев и легионеров, Графит навис над щитом, словно большая, темная глыба – «Скажи мне что-нибудь. Ну хоть что-нибудь!».

– «Прости, но я… Я не помню» – прищурившись, я взяла жеребца за бородку, и притянув к себе, негромко проговорила, глядя в горестно скривившуюся, враз постаревшую морду – «Я не помню, чтобы один черный и глупый страж, уже порядком расшатавший нашу кровать, принес мне обещанные когда-то, шоколадно-ореховые печеньки из подвала желто-розовой, как кексик, пегаски».

– «Скраппи! Это ты!» – как-то очень по-детски всхлипнул муж, подавшись вперед и сграбастав в объятья мою возмущенно пискнувшую тушку – «О Богини, это ты, ТЫ!».

– «А ты кого ждал?» – кажется, эту фразу уже говорила этим утром та, другая я, поэтому, я теперешняя прикусила язык, и закончила фразу несколько иначе – «Ммммм… Ладно, не важно. После поговорим. А теперь, можешь прекратить меня тискать и ощупывать, мне уже сказали, что от меня не убыло».

– «Правда?».

– «Правда, правда» – погладила я лохматую голову супруга, судорожно вздыхавшего мне в затылок под радостные крики собравшихся вокруг пони. Не знаю, как им это удалось, но… Тихонько, не привлекая внимания, я прикоснулась ко лбу, ощупав едва заметную вмятину в центре лобной кости. Вот и все, что осталось от того длинного и острого рога и теперь, пожалуй, я смогла бы немного лучше понимать единорогов и власть магии, дарованную им от природы — власть, способную развратить даже самую светлую из душ.

– «Слушай, ты не мог бы меня оттащить куда-нибудь, ладно? Что-то я устала со всеми этими похищениями, погонями и боями…».

– «Лежи!» – мгновенно подорвался супруг, вскакивая на ноги столь резко, что окружавшие нас пони отшатнулись – «Мы доставим тебя в мейнхеттенский госпиталь…».

– «Нет, не нужно!» – вяло запротестовала я, утомленно вытягивая ноги. Все тело, покрытое настоящей коркой из крови, налипшей на меня не хуже иных доспехов, тихо и утомленно гудело. Вставать категорически не хотелось, и я позволила себе минутку слабости, вновь распластавшись на деревянном корыте – «Я… Я просто полежу вот тут, ладно?».

– «Так, подняли, подняли, ребята!» – гаркнул Желли, призывно взмахивая ногой – «Смотрите у меня, не переверните! Ликтор, отпустите ее, я вас прошу!».

– «Я вам переверну!» – заворчала я, высвобождаясь из объятий неохотно отстранившегося мужа – «Попробуйте только! Думаете, раз я была без сознания, то не почувствовала того, как медленно и красиво меня несут? Небось, уже примеривались, как вот так же, в другую сторону меня понесете? Ну, вы у меня дошутитесь! Всем бошки поотрываю, и скажу, что так и было!».

– «Да, эт наш Легат, сразу видно» – фыркнул один из моих добровольных носильщиков – «И какой идиот из Казарм мог их попутать?».

– «Ага. Стоило бы сразу сообразить, где наш командующий, глядя на этот кавардак» – крякнул второй, подставляя спину под опасно накренившийся щит – «Легат, а это и в самом деле, ты все устроила?».

– «Я? Погляди на меня! Разве я похожа на ту, что может разнести это место naher, сжечь его дотла, а потом – поссать на уголёчки? Я вообще, случайно сюда попала!».

– «Зная тебя, милая, я не удивлюсь, если выяснится, что этот перевалочный грузовой терминал сгорел сам по себе, дирижабль – рухнул в огонь по воле рока, а ты – просто стояла рядом, когда все это произошло» – охотно кивнул Графит, шагая вслед за несущими меня легионерами – «А в крови ты тоже случайно вымазалась, от ушей до кончика хвоста? Боюсь, для принцесс нам с тобой придется придумать что-то получше…».

– «Шути-шути, обормот!» – я утомленно прикрыла глаза, расслабляя напряженные мышцы. Все вокруг казалось таким мирным, таким правильным, таким… Таким нереальным, что я, на всяких случай, протянула ногу и крепко впилась в гриву Графита, ободряюще дотронувшегося до моего копыта мягкими, черными губами. Ласково глядя в его глаза, я едва не пропустила момент, когда мимо нас, загребая ногами дорожную пыль, промчалась кавалькада из земнопони, запряженных в повозки, над которыми вились пегасы из медицинской службы Мейнхеттена. Проводив глазами этот караван, я внимательно уставилась на Желли.

– «Фрут, покличь сюда кого-нибудь из этих спасателей, ладно?».

– «Мэм?!» – вздрогнув от зычного рева фрументария, пегас немедленно спикировал вниз, зависнув над несущим меня щитом – «Вам плохо?!».

– «Скажите, выжившие есть?».

– «Да, мэм. Но увы, их состояние расценивается нами как крайне тяжелое» – развел копытами пегас – «Хуже всего тот жеребец, которого нашли возле ворот. Ну… В общем, мы думаем, что это жеребец. Кто-то оскопил его, отрезал все ноги и выломал из черепа рог , но даже со всеми этими ранами, он все еще жив. Мне кажется, было бы лучше…».

– «Нет, вам так только кажется» – откинув голову на жесткое дерево, я задумалась, а затем приказала – «Как Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской, приказываю вам озаботиться лечением сего поданного наших принцесс, во главу своих устремлений поставив его выживание, каким угодно путем. Вы поняли меня? Каким угодно путем!».

– «Но…».

– «А вот операций по восстановлению глаз, ушей и языка, делать не стоит. Внял ли ты нашему слову, достойный помощник лекаря?».

– «Эммм… Да-да. Как скажете!» – занервничав, пегас поспешил откланяться и тотчас же удрал, оборачиваясь на ходу. Что ж, может, я сделала это и зря, но то, что Боунз выжил, казалось мне в тот момент просто недосягаемой вершиной справедливости, что может выпасть на долю каждого пони, и свирепо усмехнувшись, я долго провожала взглядом удаляющиеся в сторону города повозки.

– «А он не говорил, что у этого бедолаги что-то случилось с языком или ушами» – осторожно заметил Желли, поглядывая на меня из-за спины моего муженька – «Легат, вы точно не хотите ничего нам рассказать?».

– «Нет, Фрут. Не хочу» – впервые за эти страшные дни, я открыто и дружелюбно улыбнулась, и эта улыбка заставила вздрогнуть даже видавшего виды, вишневого единорога – «Поверь, ты не захочешь узнать о том, что именно это было, но поверь – кое-кому еще придется пожалеть о том, что он не сдох на том, залитом кровью и химикалиями дворе частного разгрузочного терминала».

Что ж, поезд ушел, а история – осталась. Я проводила глазами затерявшуюся в лесах ниточку рельс, блестящих под светом луны, словно игривый ручеек, бегущий к огромной реке, и осторожно погладила лохматую голову мужа, прижимавшего меня к себе, словно большую, плюшевую игрушку. Он тоже не дремал, и пока меня пытали в том страшном подвале, успел переделать кучу важных дел. Он слетал в Сталлионград, набил морду Старху Джусу, получил по зубам от самого Джуса, провел кучу следственно-розыскных мероприятий, вывел на чистую воду притворившегося мной перевертыша, и в конце концов, нащупал тонкую нить, ведущую к этому терминалу для разгрузки дирижаблей, затерянного в предгорьях Дракенриджских гор, взяв за жабры капитана грузового цеппелина, с помощью которого, мерзавцы сняли с несущегося поезда мою вырубившуюся тушку. Он опоздал всего на несколько часов… Теперь он спал, кривясь и вздрагивая во сне, каждый раз, все крепче и крепче прижимая к себе мое тело, словно боясь отпустить меня хотя бы на мгновенье, не желая покидать тот страшный сон, в котором он вновь, как и двенадцать часов назад, опускался в пепел сгоревшей травы, склоняясь над телом погибшей супруги. Хмыкнув, я потрепала его по голове, решив поудобнее устроиться в тяжелых, давящих объятьях, как вдруг…

– «Эммм… Милый… Графит! ГРАФИТ!».

– «Скра… СКРАППИ!» – вынырнув из своего нескончаемого кошмара, муж принялся трясти меня, словно тряпичную куклу – «Что? Что случилось? Тебе плохо? Мы падаем? Мы падаем и тебе плохо?».

– «Знаешь, кажется, сейчас у нас другая проблема…» – испуганно проблеяла я, большими и очень круглыми глазами, глядя то на него, то на обеспокоенно вертящих головами стражей, запряженных в раздобытую где-то Графитом, небесную повозку – «Кажется, это уже началось!».

_________________________
[1] Розовое золото – ювелирный сплав из золота и меди приятного розоватого цвета.
[2] Хуфврестлинг (англ. Hoof – копыто, и wrestle – борьба) – Борьба на передних ногах, один из видов соревнований, традиционных для земнопони, но имеющий хождение и среди других видов пони.
[3] Самосад – табак собственного посева и выделки.
[4] Лудильщик – медник, занимающийся починкой или лужением медной посуды – покрытием ее слоем олова для предотвращения коррозии и повреждений.
[5] Виса – песнь древних скальдов, исполняемая без музыкального сопровождения и лишенная художественного вымысла, описывающая лишь факты.
[6] Строка (Hypoderma Equi) – одно из названий конского овода, откладывающего личинки под кожу животных – в основном, лошадей. Гнойные желваки, содержимым которых питаются личинки, могут достигать размеров куриного яйца или кулака.
[7] А.Тьюринг (англ. A. Turing) – английский математик, внесший неоценимый вклад в основание такой науки, как информатики, и теорию искусственного интеллекта.
[8] Желающим удостовериться – смотреть S1E22:A Bird in the Hoof, в котором холка Рейнбоу Дэш едва дотягивает до брюха этим здоровякам.
[9] Законы Менделя – принципы передачи наследственных признаков от родителей к потомкам, ставшие основой для такой науки, как генетика.
[10] Автозак (сокращение) – автомобиль для перевозки заключенных.
[11] Мурка – широко известная, дворовая песня, впоследствии перекочевавшая в криминальную среду.
[12] Кумач – окрашенная в ярко-красный цвет ткань.
[13] Боунс (англ. bones) – кости.
[14] Скраппи намекает на популярный сериал «Секретные материалы».
[15] Тентакли – щупальца. Йифф – секс с участием антропоморфных животных. Испуганная Скраппи, сама того не замечая, перешла на жаргон, принятый в отдельных интернет-сообществах любителей фурри и аниме.
[16] Интересный обычай, распространенный в средневековой Европе.
[17] Панегирик – хвалебная речь в античной риторике.
[18] Скраппи смеется над принцем, используя фразы мультипликационного героя, «Черного Плаща».
[19] «Демократичные» американцы могут избирать президента только через специально выбранных делегатов-выборщиков, представляющих их штат.
[20] Фен-шуй – древнекитайское учение о том, как правильнее расставить мебель в доме и организовать свой быт вообще.
[21] Эластичная, V-образная складка в углублении копыта.
[22] Мейнфрейм (англ. Mainframe) – мощное, отказоустойчивое устройство-сервер для использования в важных системах.
[23] Скраппи имеет в виду зонд «Пионер 10», на борту которого была установлена табличка с таким же изображением.
[24] Мегалополис – суперагломерация, состоящая из области плотной городской застройки. Несколько мегаполисов, слившихся в один громадный город размером с целую область или штат.
[25] Ранкор – гигантская рептилия из вселенной Звездных Войн. Скраппи пародирует фразу одного из героев вселенной, намекая на размеры двери.
[26] Френч – военная куртка, в последствии, ставшая популярным элементом официальной одежды, на короткое время, даже заменив собой пиджак.
[27] Мертвое море – сверхсоленое озеро на ближнем востоке. Благодаря высокой плотности воды, оно буквально выталкивает из себя человека, позволяя лежать на его поверхности.

Заколдованная библиотека

Остров Мадмар

Поколение Хе. Про Зебрику. Часть третья

Запретный плод

Однажды в Понивилле. Повесть Логана Грэймейна.

Пробник

Беглец

Дом в Ущелье клыков

Грехи прошлого: Найтмэр или Никс

Город

Стальные крылья: рождение Легиона

Глава 20: Не время для принцесс

Глава 20: Не время для принцесс

Предупреждение