Офицер в стране чудес

Акт I (Часть первая)

Акт первый, в котором армейские будни разворачиваются самым неожиданным образом, исследовательские изыскания увенчиваются успехом, а чудеса становятся страшно чудесатыми.

Акт первый, в котором армейские будни разворачиваются самым неожиданным образом, исследовательские изыскания увенчиваются успехом, а чудеса становятся страшно чудесатыми.

Унтер

— Блядь, ну нахуя ты его сюда кинул?! Ты что, блядь, дебил, не видишь, что-ли, что тут лужа, а? – Заорал я на Буцанова, опустившего взгляд и покачивающегося на пятках. – Ну, чё молчишь – язык откусил?

-Не, никак нет, тащ сержант. – ответил рядовой, — Просто, это же не лужа! Это просто грязь, её ж не видно!

— Нет, блять, это мозгов у тебя не видно. Тьфу! – Сплюнул я, подняв свой вещмешок и наблюдая, как по нему стекает бурая жижа. – Вот скажи, что я тебе сказал с вещмешком делать?

— Ну, нести. – И, подумав с полсекунды, добавил, — И не проебать.

— Вооот, а ты что сделал? – спросил я, открывая баул и заглядывая внутрь. Вроде бы всё хорошо, ничего не промокло.

— Так нёс же!

— А вот нихуя! Ты его, блядь, на землю поставил! Надо было сначала разрешения спросить! Так, мол, и так, тащ младший сержант, разрешите ваш вещмешок вот тут, в травку положить. – Разошёлся я, кидая баул в руки бойцу, — Ладно, хуй с ним. Короче, чтоб как выдвинемся – чистый был.

И добавил, уходя:

— Давай, работай.

Ладно, теперь к старлею, узнаю, сколько тут ещё пёхать. Дежурный по части сказал, что тут недалёче, километров двадцать. Правда, пешком. Обычно на камазах возят, но тут заартачился зампотех, сославшись на то что все машины и так убиты, и что поездка по такой жаре для них на пользу не пойдёт. А вот срочникам, мол, ничего, полезно будет.

Старший лейтенант Креченов, командир взвода радиоподавления и, по совместительству, командир нашего дежурного подразделения, сидел на чьём-то бауле в теньке под деревом и увлечённо следил за тем, как два близнеца, братья Егоровы, перед ним приседают под счёт этого нового ефрейтора, с учебки. Забыл уже, как его зовут, да и не суть. Братья вчера вечером, заступая в ДП, смотались в чепок, где я их и поймал. Качать не стал, просто отвёл к старлею. Его наряд, вот пусть и разбирается. Вот и получилось. Ефрейтор считал, виновато улыбаясь, братья, все мокрые, приседали, а старлей с улыбкой наблюдал.

Ну, наверное, интересно.

— Тащ старший лейтенант, разрешите обратиться. — дёрнув рукой, будто исполняя воинское приветствие, сказал я, — Младший сержант Васюта.

Старлей, не поворачивая головы, посмотрел на меня, улыбнулся ещё шире и ответил:

— Васюта, ну ты дембель вроде, а воинское приветствие исполняешь, как по пизде ладошкой хлопаешь. Хуёвый пример молодым подаёшь, сержант.

— А, тащ старший лейтенант, и без меня справятся. Вон, сколько у них дедов, — махнув рукой и кивнув на ефрейтора, усмехнулся я, — Научатся, не денутся никуда со срочной армии.

Старлей покачал головой и, не переставая улыбаться, спросил:

— Чего хотел то?

— Так узнать, сколько тут ещё идти-то? Далеко?

— А чего, устал? – ехидно улыбнулся старлей.

— Не, я то чо, я привык. А бойцы вот устали – вон, некоторые едва на ногах стоят. – Указал я на близнецов. Те и вправду покачивались, приседая, а когда вставали – дрожали. Не мудрено, счёт уже за четвёртую сотню пошёл.

Креченов пожевал губу, посмотрел на наручные часы и сказал:

— Да часа полтора ещё быстрым шагом. Сейчас вот эти орлы доприседают свою тысячу на двоих – и пойдём.

Вздохнув, я развернулся, и спросив разрешения идти, поплёлся к Буцанову – проверять рюкзак. Вроде самый адекватный из праслонов – а поди ж ты, закранил, испачкал мешок.

Невезуха.

Ну, она ещё вчера началась. С самого утра в роте стоял кипишь – третий взвод идёт в, мать его, поход. Точнее, на тактический выход в поле. Вообще должна была идти вся наша доблестная рота радиоборьбы, но комбату потребовались люди – разбирать старую котельную и прокладывать кирпичом дорогу, и поэтому решили для бумаги отправить только третий взвод. Я, будучи командиром аппаратной в первом, конечно, обрадовался. Мне же ведь домой через две недели, а я тут окопы копать пойду? Ну уж нет, лучше, конечно, в роте на кроватке лежать. Чему я и предавался с утра, после развода. Черпаки бегали, собирали баулы, искали пропавшие котелки и ОЗК, слоны, только-только с роты молодого пополнения, наводили порядок и натягивали кровати, а пара дембелей, которым не повезло попасть в списки, всем этим делом командовали.

Ближе к обеду, когда я уже, честно говоря, выспался, припёрся лейтенант Лукин, мужик противный и тупой, но, в принципе, довольно безобидный, если не нарываться. Пришлось покинуть тёплую кровать и перебраться на табуретку. Лейтенант тем временем разорался, обещая устроить «кровавый пиздец» дедам за то что те «сидят, ебланят» и, отвесив подзатыльник попавшему под руку черпаку, стал звать дежурного, которым в тот день был ефрейтор Бабков. Тот, как и положено дежурному в это время, спал.

Лукину же было насрать.

Дежурного разбудили, и тот с недовольным лицом что-то такое спросил у лейтенанта, что лейтенанту сильно не понравилось. Вот и получилось, что дежурного сняли. За что – хуй знает. Бабков так и не сказал.

В общем, до обеда я так и наблюдал, как Лукин проверяет готовность бойцов, изредка порыкивая и отвешивая подзатыльники особо нерадивым бойцам.

Однако, самое неприятное ждало меня позже. Отобедав и вернувшись в роту, я уже было уебался спать, как вдруг…

— СМИР-РНО!

Дневальный заорал не как резаный, а значит это либо ротный, либо комбат. Комбат к нам в роту почти не ходит, значит ротный припёрся. И действительно, спустя несколько секунд по расположению метнулся дневальный, завернув в сержантскую. Я на всякий случай переместился на табуреточку и, как оказалось, не зря. Из сержантской вынырнул Креченов и направился в ротную канцелярию.

Не к добру это.

Как оказалось, ротный принёс плохую новость – подразделение вне очереди заступает в ДП и нужно набрать двадцать четыре бойца. Командиром подразделения назначили старлея.

— Ну, Васюта, ты у нас один свободный младшой остался, пойдёшь замкомвзводом ко мне. Давай, набирай бойцов, получайте оружие, чтобы к половине шестого всё готово было. – Обрадовал меня Креченов, построив остатки роты.

Ну, получилось, что я заступил в ДП. Наряд не сложный – всего то и делов, что на развод выйти, да, если ДЧ дурной попадётся, ночью у штаба построиться. Можно и сходить, потому я ругаться и спорить не стал.

Вроде и людей нормальных подобрал, не дураков, и Креченов мужиком был что надо, и майор Лопатин, оказавшийся дежурным по части, мне крайне импонировал. В общем, ложился спать я в тот вечер в хорошем настроении. Ну что может произойти? Ничего плохого.

Но нет, блядь! Всё должно было пойти хуй пойми как.

С утра нас огорошили известием о том, что Лукин со взводом пропал. В назначенное время не установил связи, на звонки не отвечал. Куда могли пропасть тридцать человек – хуй его знает.

В общем, решили поднимать ДП. Дескать, идите – ищите.

Делать нечего.

Пошли.

Теперь вот идти ещё километров восемь. А на улице жара, печёт нестерпимо. И не поделаешь ничего.

Жопа.

Слава богу, Буцанов баул отчистил. Повезло парню, я уж думал, как бы мне его прокачать. Но, видимо, не судьба. Так что теперь идти было даже, пожалуй, хорошо. Хоть с неба и палило нещадно солнце, а ветер был будто из печи, но тишина, в которой мы шли, прерываемая лишь побрякиванием автоматов и перестукиванием сапёрных лопаток, навевала приятные мысли. Я закрыл глаза и представил, что иду не по просёлочной дороге мимо каких-то халуп, а по родной улице. На мне гражданка, и автомат я вижу только в телеви…

— Ооой, сынки! Чойта?! Чойта стала!? Война началася что ли? – Из-за забора, вдоль которого мы шли, выглянула бабка в грязном платке. Шамкая щербатым ртом и не дожидаясь ответа, она продолжила как-то неестественно громко кричать, — У меня тоже вот внучек как вы, только красивый! Он в армии не служит, он у меня кибернетик! Умные – они ведь в армии не служат, они в инститьютах учуться! Он у меня такой умный, правда у него глясты, но он их лечит!

В колонне бойцов послышались смешки. Мне и самому показалось это забавным, но ради приличия, и ещё из-за старлея немного, я таки решил на них рыкнуть:

— Э, пиздёж там убили, быстро!

Бабка, услышав это, уставилась в мою сторону и заголосила пуще прежнего:

— Ой, люди то добрые, посмотрите-то, что делается-то! Понаберут в свою армию гопников и наркоманов! – заверещала бабуля, схватившись за сердце, — Ой, натовские прихвостни, Украина…

И скрылась за забором, резко смолкнув. Креченов, шедший сбоку от направляющего колонны, громко засмеялся. Его смех громом прозвучал на тихой улочке этой безымянной деревни, через которую мы проходили. В тот же момент из-за забора вновь высунулась бабка, но уже с телефоном в руке, на которой она пыталась снять колонну и старлея, бубня что-то про натовскую агрессию. Я уже не расслышал – больно далеко отошёл. Старший лейтенант же продолжал смеяться, правда, несколько тише. Дорога повернула, и бабка скрылась за поворотом.

Ёбнутая, чего сказать.

Бойцы, поглядывая на меня и на старлея, жующего соломинку, негромко переговаривались. Я пару раз на них прикрикнул, но особого результата это не принесло, только хрипеть начал. Да и Креченову было, по большей степени насрать, он шёл в каких-то своих, старлейских, думах и ничего вокруг не замечал. Я же размышлял на тему того, как нажрусь на дембель. А о чём мне ещё думать, если мне домой скоро? Не об армии же? Правда, вот беда, каждый раз, когда я в своих мечтах напивался, приходил ротный и ебал мне мозги. Прямо в мечтах и приходил, изверг. Ну его. Лучше о бабах думать. Правда, вместо красавиц из плейбоя в голову лезли только калмычки из столовой. Я пару раз к ним ходил, но после одного случая с ефрейтором Карачинцевым перестал. Дело в том, что Карачинцев зачастил с походами к калмычкам, ну и в итоге… Ясно, что в итоге. Вроде и денег на защите не экономил, и калмычку выбирал поаккуратнее, и даже мыться её перед свиданием заставлял, но – увы. Комиссовали ефрейтора Карачинцева. Синдром Приобретённого ИмуноДифицита, во! После этого я в столовую на свидания ходить перестал – стрёмно стало.

Правда, в мысли калмычки продолжали лезть, и это неимоверно бесило.

Ещё вот духи у Креченова хорошие. Дорогие. Он рассказывал, что ему их комбат на обмывку звания подарил, когда он старлея получил. Надо будет такие-же купить, на гражданке.

Из мыслей меня вырвал волчий вой. Нет, самый натуральный! Вроде служу в цивилизованных местах – и вот те раз!

— Во бля, воет как, — поучающее подняв палец, произнёс старлей, — Это они днём так воют, когда голодные. Смотрите по сторонам, ёпта. Что бы вас волчок – за бочок и не того. А то пиздец, выебут меня. Бойца проебал, скажут. Как же вы без отца командира-то?

— Так мы если что – их того! – Я толкнул автомат, висящий у меня за спиной стволом вниз.

— Я те дам «того»! – Креченов погрозил мне кулаком, — Стрелять только в нештатной ситуации, и только по моей команде!

— Так точно, тащ старший лейтенант! – отсалютовал я ему и, решив, что другого случая не будет, спросил – Тащ лейтенант, а куда бойцы эти пропасть то могли? Ну, которые с тащем лейтенантом Лукиным?

— А, да хуй его знает. Небось Лукин, как обычно, нахуярился там спирту, и спать уебался, теперь в неадеквате. А бойцы хуи пинают – разбежались, кто куда – кто магазины искать, кто по грибы. Вот тебе и радиомолчание.

— Тащ лейтенант, а вдруг нападение?

— Ага, нападение. Китайцев! Их же там тридцать с хером человек, да ещё и патронов боевых за каким-то хуем им сунули. Они там оборону неделю держать могут! – Усмехнулся моему вопросу старший лейтенант. – В любом случае, скоро узнаем. Почти пришли же!

Бойцы, услышав радостную новость, зашушукались громче. Честно говоря, я тоже был ей рад. Ещё бы, двадцатку пешком отмотать по такой жаре! Как Егоровы дошли – ума не приложу. Впрочем, они еле ноги переставляют – и не мудрено – каждый по полтысячи присел, а теперь ещё и рюкзак старлея несут, по очереди.

Ну и хер на них.

Потерянная

Высохшая хвоя упруго пружинит под ногами. Идти по ней, не издавая ни звука – дело привычки, всего-то надо уметь правильно ставить копыто и вовремя замечать сухие ветки и шишки. Мы можем передвигаться бесшумно, но мы не пользуемся этим навыком. Он напоминает нам о том времени, когда мы были целыми… когда бесшумность была необходима для работы. Эти воспоминания несут боль. К тому же для одинокой пони посреди глухого леса нет резона передвигаться бесшумно. Единственная причина, по которой она здесь может оказаться проста и банальна – она сбилась с пути, потерялась.

Сбилась с пути и потерялась…

…потерялась…

Высохшая хвоя упруго пружинит под ногами. Мы специально наступаем на ветки, и они громко, неестественно хрустят, словно под копытом ломается не ветка, а старая кость. Хороший разведчик всегда поддерживает маскировочный образ, а мы были одними из лучших… были. Теперь мы сбились с пути и потерялись… смешно, но благодаря этому мы поддерживаем маскировку даже лучше, чем раньше, потому что наша природа теперь полностью соответствует поддерживаемой легенде.

…потерявшись… мы больше соответствуем…

Это воспоминание тоже несёт боль.

Мы пытаемся не думать об этом, не думать об этом, просто не думать об этом, но мысль – это не выпад клинком и не сгусток магии от заклинания. От мыслей нельзя увернуться, их нельзя отбить бронёй.

Особенно собственные мысли.

Свои мысли всегда находят лазейку.

Мы будем помнить вечно.

БОЛЬ! БОЛЬ! БОЛЬ!

Потрёпанного вида серая пони, с бледно-розовой гривой, забитой лесным мусором, вышла на просеку, двигаясь словно зомби. Её глаза остекленелым взглядом смотрели прямо перед собой, сфокусированные на точке, которой в материальном мире попросту не существовало. Пожалуй, так и выглядела бы пони, которой довелось потеряться в полном опасностей лесу, и которая каким-то чудом смогла в нём продержаться больше недели.

Правда, нормальные пони, оказавшись в такой ситуации, обычно просто умирали и их никто никогда не находил.

Пушистые моховые кочки, обманчиво плотные на вид, проминаются под ногами, чавкая болотной жижей. Нам стоит быть осторожнее… тем более, что мы очень изголодали и ослабли. Мы настолько слабы, что не смогли бы даже активировать клинок. Впрочем, в этом сейчас нет никакого смысла, эта топь слишком старая, чтобы на ней водились гидры. Единственная опасность – сама трясина. Пони обошли бы это место стороной за несколько миль, но для нас эта топь ничем не лучше любого другого пути. Когда ты голоден, всё становится серым. Леса с щебечущими птичками, луга, наполняемые стрекотом кузнечиков, горы, стонущие от порывов ветра, булькающие болота… все они одинаково лишены жизни. Жизнь есть лишь там, где есть те, кто может чувствовать, только эмоции делают существо из плоти и крови отличным от камня или от дерева. Камень ничего не чувствует. Дерево ничего не чувствует.

Мы тоже ничего не чувствуем.

Мы — живые?

Раньше этот вопрос никогда не приходил нам на ум. Мы просто БЫЛИ, и нам не нужно было искать доказательства для своего существования. Но как быть сейчас? Голод овладевает нами, заполняет каждый закоулок сознания, сводит с ума.

Пушистые моховые кочки, обманчиво плотные на вид, проминаются под ногами, чавкая болотной жижей. Мы голодны. Мы помним, что голод – это не такое уж плохое чувство. Раньше мы были ему рады. Лёгкий голод обостряет чувства, подстёгивает к действию. Пока Улей сыт, он стоит на месте и долго обдумывает планы на будущее, просчитывая баланс сил, потенциальные потери, потенциальные выгоды. Улей, объединённый голодом, срывается с места и берёт, что ему надо, волшебным образом игнорируя все пессимистичные расчёты. Мы были частью этого… были. Но однажды мы вернулись на стоянку и нашли лишь пустоту. Мы воззвали к Королеве, но её голос стих и ответом нам была тишина, в которой мы испытали неведомый доселе ужас, называемый одиночеством. Мы были целыми… и теперь мы одни. Это неправильно, это абсолютно, невообразимо, вопиюще неправильно, но мы ничего не смогли с этим сделать. Все пропали без следа. В воцарившемся безмолвии мы начали говорить о себе во множественном числе, надеясь, что это позволит нам меньше чувствовать себя одинокими… разъединёнными.

Это не очень помогло.

Когда ты голоден, всё кажется серым.

ГОЛОД! ГОЛОД! ГОЛОД!

Серая пони, неуклюже перескакивая с одной кочки на другую, медленно продвигалась вперёд по серой трясине. Временами она проваливалась в топь по живот, и тогда перед её глазами не оставалось ничего кроме хмурого неба, с тяжёлыми буро-серыми тучами, которое словно бы ждало, что она сдастся и позволит окружающей серости поглотить её целиком. Но пони каждый раз выбиралась.

Третья из преторианской гвардии слишком хорошо умела выживать.

Хмурое небо безучастно наблюдало за ней.

Высокая луговая трава неприятно холодит ноги утренней росой. Сбитая роса – это след, но вряд ли кто-то в деревне поутру заметит наше исчезновение… а если и заметит, то вряд ли отправит погоню. Впрочем, мы всё равно перестраховались и, по мере возможности, запутали следы. Глупая предосторожность, мы всё равно ничего не взяли, кроме части их энергии, которую они и так каждый день бестолково излучают впустую. Если бы только они могли это видеть. Мы учуяли их издалека – огромный полыхающий костёр посреди серой пустоты. Наш голод был так велик, что мы не смогли удержаться и пришли к их домам… мы притворились потерявшимися, слабыми и усталыми… мы БЫЛИ потерявшимися, слабыми, и усталыми! Мы умоляли о помощи, валялись в пыли у их ног. Нас приняли. Неохотно, без особого энтузиазма, но приютили. Дали еды. Еда была ужасна, но мы съели всё. Мы спали с ними под одной крышей, пусть и у порога входной двери. Мы были жалкими. Мы вызывали презрение и брезгливость, но пара пони испытывала к нам сочувствие. Мы выжали из них всё до последней капли.

А потом мы сбежали.

Высокая луговая трава неприятно холодит ноги утренней росой. Сбитая роса – это след, но мы слишком отвлечены, чтобы думать об этом. Мы вспоминаем вечер прошлого дня. Мы отмылись водой из колодца и нас пригласили за общий стол, ввиду какого-то празднества. Обычной еды дали всего-ничего… но для нас это еда всё равно пуста. Зато сколько там было энергии! Уже после третьей кружки сидра, всё вокруг просто бурлило от ядрёной смеси радости, желания, зависти, похоти, гордыни и тонких оттенков чего-то ещё, что нельзя было уловить сразу. Сила вернулась к нам, сила достаточная чтобы активировать клинок и превратить застолье в бойню, за полминуты расписав всё внутреннее пространство комнаты оттенками багрового и алого. Мы могли бы оставить часть из них живыми, в качестве живого корма. Мы могли бы взять часть их них в заложники и, угрожая им, заставить сдаться остальных… но бойня тоже была бы хороша, просто расплата за то, что они смотрели на нас свысока.

Но вместо этого мы убежали. Потому что бойня привлекла бы внимание Жестокого Солнца, а брать пленников просто не имеет смысла. Их некуда вести, так же как нам некуда вести себя. Пока мы были голодны – мы помнили об этом, но это понимание было затуманенным, неясным… сейчас же мы чувствуем его в полной мере и это то, что заставляет нас бежать, снова бежать напролом, бежать до изнеможения в надежде что усталость и боль вновь лишат нас ясности мышления.

ПУСТОТА! ПУСТОТА! ПУСТОТА!

Одинокая серая пони бредёт по лугу, понурив голову под палящим солнцем. Грива застилает её мордочку целиком, и никто не видит слёз, капающих в густую траву от бессильной злобы.

Высохшая листва упруго пружинит под ногами. Идти по ней, не издавая ни звука – дело привычки, всего-то надо уметь правильно ставить копыто и вовремя замечать сухие ветки. Это кажется нам странно знакомым, но мы не можем вспомнить, когда и где нам приходилось с этим сталкиваться. Мы снова голодны и мир снова серый. Когда мы очень голодны, к нам неизбежно возвращается мысль о том, что, возможно, мы зря тянем время и давно пора сдаться. Просто однажды не выбраться из болота, не обойти стороной стаю древесных волков или нарваться на мантикору, в конце концов. Наши блуждания абсолютно бессмысленны, единственное почему мы их продолжаем – это глупая и наивная надежда, что всё происходящее является лишь абсурдным дурацким сном. Что однажды мы выйдем на очередную просеку и обнаружим часового, стерегущего подходы к стоянке. Мы знаем, что эта надежда тщетна, но других альтернатив у нас нет. Другая альтернатива – смерть.

Впрочем, смерть – это то, чем всегда всё кончается. Поэтому причин умирать не больше чем причин жить. Нам кажется, что у нас есть выбор, но это всё ложь… мы выбираем лишь разные пути к одной конечной цели.

БОЛЬ…

ГОЛОД…

ПУСТОТА…

Измождённая серая пони, шаткой походкой зомби вышла из леса на поляну. К чувству голода в последнее время добавилось непривычное дурное ощущение – у Третьей кружилась голова и, вдобавок, сводило спазмами живот, так, что временами слетала маскировка. Слабость начала подкатывать, когда до поляны оставалась пару минут хода, а когда она начала пересекать поляну ощущение дурноты достигло пика. В голову Третьей невольно закралась мысль о том, возможно это и есть конец её скитаниям – сейчас она потеряет сознание от истощения и покинет этот мир навсегда. Мысль, внезапно, оказалась довольно приятной, правда долго наслаждаться ей не получилось. Добравшись до середины поляны Третья споткнулась и рухнула на землю, больно ткнувшись носом.

Полежав несколько секунд без движения и убедившись в том, что Смерть не собирается забирать её в свои чертоги, Третья с хмурым выражением мордочки поднялась обратно на ноги. Для поддержания образа, который она сейчас изображала полагалось как-то прокомментировать происходящее вслух, но что-то остановило Третью.

Перед ней была землянка.

Туман, охватывающий сознание немного прояснился. Третья хоть и находилась в состоянии крайнего истощения, но профессиональную способность подмечать элементы, выбивающиеся из окружающей обстановки, она ещё сохраняла. Землянке на поляне посреди глухого леса определённо было не место… точнее было, но обстановка тогда должна быть другой. Вокруг землянки должна быть притоптана трава если она была сделана недавно, должны быть следы свежей земли. Если землянка старая – она должна быть заметно обвалившейся и наоборот, заросшей травой.

Но нет, вот она стоит, полноценная, добротная землянка, словно выросшая сама по себе из-под земли, как гриб после дождя. И абсолютно пустая. Третья не чувствовала внутри ни жизни, ни эмоций.

Странным ещё было то, какие габариты она имела. Слишком мелкая для минотавра и слишком просторная для пони. Третья не могла сходу придумать какое существо могло бы вырыть землянку такого размера и это её нервировало. Землянке здесь было не место… она была неправильная.

Похожее чувство она испытала, когда пришла к стоянке своего Улья и обнаружила, что он исчез без следа. Чувство абсолютной неправильности, словно она оказалась в чуждой ей реальности. Воспоминание об этом заставило встать дыбом шерсть на спине… точнее изобразить это с помощью маскировки.

Третья переступила с ноги на ногу, пытаясь сообразить, что делать дальше. Принимать решения полностью самостоятельно было для неё тяжкой мукой – она просто не была к этому приспособлена. Основные цели для неё всегда ставила Королева, а Третья проявляла инициативу, лишь в рамках поставленной задачи. Её это полностью устраивало тогда и полностью устроило бы сейчас.

Вот только эти времена уже давно в прошлом. И теперь ей надо самой решать, что делать, самой ставить цели и добиваться их исполнения.

Но какие цели?

Третья недовольно тряхнула головой. Отступившее после падения на землю головокружение возвращалось, а вместе с ним постепенно испарялись и без того крохотные шансы на принятие осознанного решения. Серый мир смеялся над ней, смеялся пением птиц и шелестом травы на ветру.

— ЧТО МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ?

Безумец

Корлет Кортен, апологет Здравого Смысла и просто хороший человек, как он любил себя называть, торопливо убирал со стола в рюкзак целую гору снеди, которой наготовила ему его бабушка в Великую Исследовательскую Миссию По Поиску Порталов. И пусть читателя не смущает такое количество больших букв в названии миссии — Корлет любил пафос. В нём он видел некую силу, позволяющую стать выше, возвысится над всем этим низким миром, который его окружал. На самом деле, его даже и не Корлетом звали. Лёша. Алексей. Он долго обижался на мать, которая выбрала такое глупое, пустое имя, пока не услышал историю Александра великого. Было это классе в третьем, если не в четвёртом. Лёшку заинтересовала история великого полководца, и теперь ему казалось, что Великое Провидение не зря выбрало руками матери ему это имя. Ему, Алексею, суждено было доказать, что имя Алексей — ничуть не хуже Александра. Но, как говорится, без труда — и рыбку из пруда не выловишь. И потому Лёшка усердно работал. Писал труды, называемые им никак иначе как Великие, общался с электоратом в лице пары странных парней из других областей, которые почему то ну никак не хотели понимать его идеи, боролся со всевозможными напастями запада, такими как аниме, феминизм и пони. Пони ему вообще виделись разработкой Пентагона, созданной ради уничтожения великой России, которую он, Корлет Кортен, должен был вскоре возглавить.

Однако клин клином вышибают. И потому Лёша Конорамов, простой студент n-ого курса N-ского Государственного Университета, усердно их смотрел. Настолько усердно, что зачастую они занимали всю его, безусловно необычайную, голову. Он даже снимал ролики про них, в которых раскрывал всю их поганую суть.

Однажды, изучая форумы про разноцветных лошадок в интернете, Лёшка наткнулся на занимательную статью о неком феномене, называемую Осознанными Сновидениями. Возможность наяву попасть в мир снов, в мир разноцветных пони не просто ошарашила Лёшку, она лишила его этого самого сна по ночам. И он с удвоенной силой принялся изучать это явление. Дни напролёт он засыпал и просыпался по будильнику, пытаясь попасть туда. Но, как это обычно и бывает, усилия его оказались тщетны. Он, утомленный, уже хотел было разочароваться, как вдруг…

Вобщем, лазая в интернете, он наткнулся на другую статью, автор которой утверждал, что осознанные сновидения работают, но для этого надо находиться в определённом месте. Например, в лесу. Там очень много так называемых порталов, заснув около которого, можно одним глазком увидеть то, что за ним, а то и вовсе попасть в параллельную вселенную. Вдохновленный статьёй, Конорамов стал готовиться к походу в ближайший лес, благо идти было недалеко — жил Лёша в деревне, на самой её окраине, и стоило только выйти за порог, как ты оказывался в самом настоящем глухом лесу.

Приготовил рюкзак, оставшийся у него ещё со школьных времён, одел шорты и футболку с коротким рукавом, нашёл свою любимую панамку. Хотел одеть джинсы, которые казались ему намного более практичными, но его бабушка, Мария Александровна, или, как её называл Конорамов, Пырка, воспротивилась этому, апеллируя к тому, что на улице сегодня будет крайне жарко. Спорить с ней Лёша не любил, да и не умел, пожалуй. Поэтому пришлось подчиниться и одеть эти дебильные шорты. Ну, в конце то концов, они тоже очень ничего.

— Лёшенька, а вот ещё компотику возьми, он с рябинкой, она от глистов полезна, — Сказала Пырка, буквально выныривая из маленького старого холодильника “Свияга” с банкой какой-то неясной мутной жижи, покрытой, кажется, коркой плесени, — И ещё он вкусный очень, я его ещё в позапрошлом году варила. Давай я тебе его в термос налью, во второй? И чаю горяченького попьёшь, и компотику вкусного, холодненького.

— Ну бабуль, ну спасибо, конечно, но он же не влезет! — ответил Коня, растерянно смотря на набитый под завязку едой рюкзак.

— Как не влезет?! — У бабушки от удивления даже рот открылся, — Как это так не влезет? Влезет, куда денется! Ты утрамбуй, Лёша, утрамбуй там!

— Но, Пырка, ну не лезет!

— А ты толкай, Лёшенька, толкай!

— Никак! — выдохнул Конорамов, ставя на стол термос с целебным компотиком, — Не надо мне его значит, Пырка!

Бабуля посмотрела на него, как на глупого ребёнка и, не говоря ни слова, взялась за дело сама.

Буквально через пару минут непокорный рюкзак сдался, приняв в себя второй термос. Алексей похотливо ухмыльнулся этому обороту, всплывшему у него в голове. Однако, время звало. Взглянув на часы, Саша закинул пухлый рюкзак на плечо, чмокнул бабуля в щёку и, весело насвистывая примитивную мелодию, выскользнул через засраный курами и козой Манькой деревенский дворик на улицу. Он ощущал лёгкую эйфорию от глобальности своего похода. Да, скоро он откроет тайну Осознанных Сновидений!

Время подходило к полудню.

Серая пони

Серая пони, запинаясь, неуклюжей трусцой ковыляла сквозь подлесок. Чувство тревоги постепенно ослабевало, но где-то на задворках сознания навязчиво крутилась мысль о неправильности происходящего. Третья всё-таки решилась заглянуть в землянку… и теперь она очень сожалела об этом решении. Она ожидала чего угодно, после всего, что ей довелось испытать, она думала, что ничто уже не застигнет её врасплох.

И всё же…

Она ошибалась.

Споткнувшись в очередной раз, Третья не удержала равновесия и растянулась на подстилке из лесного мусора. Пони раздосадовано зашипела неестественно низким тоном, но быстро перевернулась на бок и, приподняв голову, огляделась. Никакого движения поблизости и никаких подозрительных звуков не наблюдалось. Стволы деревьев за её спиной смыкались сплошным строем, так что не было видно ни единого просвета, который мог бы выдать наличие поляны далеко позади. Вопреки всем опасениям, никто не крался за ней тайком, поджидая удобный момент для нападения.

— Мы должны встать, — приказала Третья сама себе, голосом похожим на шуршание сухих листьев на ветру.

С трудом разгибая дрожащие от усталости ноги, серая пони поднялась с земли… и тут же упала обратно. Она попробовала подняться ещё раз, но повторная попытка была ещё менее успешной. Третья горько усмехнулась.

— Будто могло быть иначе... Будто мы рассчитывали, что сможем быть равными Королеве...

— Если бы она нам приказала – мы нашли бы силы подняться.

— Но мы одни…

— … жалки и ничтожны.

— Мы даже не можем управлять собой!

Третья встряхнула головой, пытаясь отогнать тяжёлые мысли, что чёрными щупальцами норовили проникнуть в самые глубины сознания. Та часть её личности, которая находилась полностью под контролем инстинкта самосохранения, чуть слышным голоском пыталась объяснить, что Третьей нужен отдых, что она просто выбилась из сил и устала. Этот голос был слаб, но его было достаточно, чтобы не дать ей утонуть в отчаянии.

К тому же, раз у неё всё равно не получается даже подняться на ноги, то что ей ещё остаётся кроме как позволить себе сделать импровизированный привал и перевести дух?

Третья опустила голову на запорошённую сухими листьями землю и закрыла глаза.

Образ землянки всплыл из памяти словно сам по себе.

Вот она стоит перед чёрным провалом в земле, уходящим под грубо слаженный навес. Ей надо сделать выбор – проверить землянку или развернуться и уйти. Живот сводит спазмами, горло пересохло, а в голове хаотично мечутся мысли, пытаясь вырваться за рамки привычного мышления. Уйти или остаться? Третья может представить десятки вариантов того как она будет действовать в случае того или иного выбора, но она НЕ МОЖЕТ сделать сам выбор, она не понимает, как это делается, она не может найти ответ на вопрос «зачем?».

Так проходят минуты, прежде чем Третья понимает, что она просто бестолково стоит в ступоре, нисколько не приближаясь к тому, чтобы найти решение. Осознание этого факта вызывает у неё приступ паники, и в отчаянном стремлении вырваться с мёртвой точки, она не придумывает ничего лучше, как сделать выбор наугад.

Глубоких вдох, и Третья шагает внутрь провала. Её глаза быстро подстраиваются к темноте, и она с удивлением обнаруживает что землянка пуста. То есть вообще пуста. Лишь голый грунт стен и потолка, из которого местами торчат засохшие обрывки корешков, да немного лесного мусора, занесённого ветром со входа.

И никаких следов того, чтобы кто-то тут прожил хотя бы день.

Третья в растерянности обходит землянку по кругу, наугад ощупывая копытами стены, не столько в надежде наткнуться на тайник, сколько для того, чтобы убедиться в реальности происходящего. Чувство дезориентированности вновь накатывает на неё вместе с головокружением и режущей болью в животе, подавляя рвотные позывы Третья спешно выбегает из землянки и…

Видит, что прямо перед входом в землянку лежит куча мешков из грубой зелёной ткани.

В голове у Третьей словно что-то перещёлкивает, головокружение и тошнота отступают, но вместо этого возникает странное ощущение, что её вырвали из привычного её мира и, незаметно для неё, зашвырнули в другой. Деревья и трава росли на тех же местах где она и ожидала их увидеть, солнце не изменило своего местоположения на небосклоне, но помимо этого на поляне появились странные широкие траншеи и пресловутые мешки. Словно пока она была в землянке, какой-то художник украдкой пририсовал пару элементов к знакомому пейзажу. Они выглядели... чужеродными. Неестественными. И Третья точно помнила, что не видела ничего из этого раньше.

Осознание того, что ей опять надо разбираться с какой-то непонятной чертовщиной лишает её последних крох самообладания

– Пусть, кто-нибудь другой ломает мозг над этим, мы не созданы для того, чтобы решать дурацкие ребусы! – думает Третья, мчась через подлесок со всей скоростью, которую только могло выдать её тело. В стремлении оставить поляну с землянкой как можно дальше позади, она бежит на пределе возможностей, задыхаясь сухим воздухом и не думая о том, что за подобные фокусы неизбежно приходится дорого расплачиваться.

И вот теперь она лежит под каким-то чахлым кустом папоротника, неспособная встать на ноги. Всё просто прекрасно.

Паника постепенно отступила и ей на смену пришла опустошённость. После всего пережитого это чувство было почти что приятным – оно приносило иллюзию спокойствия. Третья немигающим взглядом смотрела, как на фоне синего неба неспешно качались кроны деревьев, и, насколько могла, наслаждалась моментом, тем более что головокружение и недомогание отступили, оставшись, похоже, там же, на поляне. Мысли в голове замедлили свой хаотичный поток и теперь двигались очень заторможено, будто их думал кто-то другой, а она лишь наблюдала за конечным результатом. Возможно потому, что землянка всё никак не шла у неё из головы и Третья никак не могла на это повлиять.

— Мы точно помним, что не видели ни мешков, ни ям, до того, как зашли в землянку, — раз за разом повторял в её сознании безликий голос. – Мы совершенно точно это помним.

— Но что это означает? То, что этого там изначально не было или то, что мы этого просто не заметили? – встречным вопросом откликался тот же голос от стенок черепа.

— Нас специально тренировали так, чтобы мы не упускали из виду даже самые мелкие детали. Канава, выкопанная посреди лужайки – это НЕ МЕЛКАЯ деталь.

Секундное затишье. Затем в обсуждение вклинивается ещё один голос…

— Это убеждение основывается лишь на том, что мы не допускали подобных промашек раньше. Но мы можем теперь.

…словно осколки одного разбитого «я» обрели самосознание и решили побеседовать о причудах жизни…

— И что с того? Мы теперь будем подвергать сомнению свою наблюдательность каждый раз, только из-за того, что мы можем ошибиться? Отличная идея! Давайте притворимся, что нам всё это показалось с самого начала.

— Не получится, мы уже пробовали…

— ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ЭТО ОБСУЖДАТЬ?! МЫ ХОТЕЛИ ЗАБЫТЬ И ИДТИ ДАЛЬШЕ!

— Мы это и предлагали. Просто сделаем вид, что ничего не было…

Глухо зарычав, Третья принялась биться лбом о землю, в надежде что это заставит голоса в голове заткнуться.

— ЛАЛА ЛА ЛАЛАЛА ЛАЛА!!!

Серая пони инстинктивно вжалась в землю и навострила уши, прислушиваясь к каждому шороху.

Лес молчал. Ветер шумел листвой в кронах деревьев, изредка подавали голос птицы. Никакого движения поблизости.

— Кажется у нас галлюцинации…

Третья могла поклясться, что она слышала чьё-то пение. Но сколько она ни всматривалась в окрестности, вокруг была лишь непроглядная серая пустота, без единого яркого пятнышка – отчётливое свидетельство того, что рядом нет разумных существ способных испытывать эмоции. Откуда же тогда взялся тот звук? Неразумные существа неспособны петь… тем более так немелодично и отчётливо фальшивя.

Пронизывающее насквозь ощущение того, что сейчас с ней опять начнёт происходить непонятная чертовщина нахлынуло на Третью, заставив её превозмочь усталость и подняться на ноги. Она не собиралась бежать. В очередной раз столкнувшись нос к носу с неизбежностью она поняла, что в ней уже не осталось сил чтобы бояться, возмущаться или даже жаловаться. Впрочем, оставался ещё шанс на то, что чувства подвели её и услышанный звук был лишь плодом её воображения…

— ЛАЛА ЛАЛА ЛАЛА!!!

… однако он быстро канул в небытие.

На этот раз звук донёсся яснее, и Третья смогла примерно определить откуда он мог исходить. В предполагаемом направлении, разумеется, не было заметно ни малейшего намёка на всплеск ментальной активности – всё так же сплошные оттенки серого. Третья тяжело вздохнула и, прихрамывая, побрела на звук. Поскольку предыдущие попытки убежать от всего непонятного показали себя полностью неэффективным, да и сил на бег у Третьей больше не осталось, то ей пришла в голову мысль перевернуть ситуацию с ног на голову и пойти наперекор привычной логике. Просто перестать пытаться плыть против течения, а дальше — будь что будет.

Это была довольно глупая идея, но, в конце концов, Третья никогда не была сильна в принятии решений.

Воин

Муха села прямо на лицо. Старлей, недовольно рыкнув, смахнул её рукой и, разлепив глаза, уставился в облупленный потолок своей квартиры. Хотя какая, к чёрту, квартира? Комната в офицерском общежитии шестидесятых годов — бетонная коробка три на четыре, армейская кровать, стол, стул, тумбочка, для экономии места стоявшая под столом, и шкаф для хранения верхней одежды. Дима хранил там, помимо своей парадной и зимней форм, огромный портрет Путина. Вообще то он был бы не прочь его повесить, но для этого требовалось что-то делать, а руки всё никак не доходили. По сему Владимир Владимирович, подаренный ротным на двадцатипятилетие, уже полтора года мирно хранился в шкафу.
— Зато мухи не засрут, — сказала однажды старлею Манька, придя к нему на свидание. И старлей был с ней абсолютно согласен.
Единственным отличием офицерской квартиры от контрактницкой комнаты в этом же общежитии — это отсутствие надоедливых проверок со стороны заместителя по тылу. И потому в квартирах офицеров зачастую стоял дичайший срач. Квартира старлея в этом плане ничем не выделялась. Креченов, сев на край кровати и закурив, принялся искать глазами свои носки. Разглядев их среди разбросанных бутылок и одев, офицер, кряхтя, натянул штаны и принялся завязывать шнуровку на берцах. В голову пришла запоздалая мысль о том что носки стоило бы постирать. Вчера было не до этого — Бахоркин, новый взводный из роты обеспечения, летёха пиджачный, проставлялся за должность. Дима решил, что раз уж пить — так пить на всю! Ну и нахерачился. Бутылки три полных выжрал. И как только не отравился? А чёрт его знает. Водка хоть и была крайне низкого качества, но пилась довольно легко, а сейчас, утром, практически никак не давала о себе знать. Лишь лёгкое покалывание во всём теле, небольшой сушняк да тяжесть в голове напоминали о количестве выпитого алкоголя.
-Надо будет название спросить… — пробормотал старлей, проходя в ванну.
Из зеркала показалось озлобленное, небритое, опухшее лицо. Нет, не так. Креченов бы назвал то, что ему показалось в зеркале, лаконичным словом “ебало”. Вздохнув, старлей взял с полочки старую уставную бритву из нацессера и принялся за дело.
Пятнадцать минут спустя Дима, слегка посвежевший и помолодевший после водных процедур, стоял на ступеньках перед подъездом общежития и безуспешно пытался найти в карманах обычную кремниевую зажигалку. Две недели назад, аккурат под зарплату, ротный посоветовал купить зиппу. Стильно мол, у всех военных должна быть, и удобно.
Ну старлей и купил. Ему пытались продать какое-то топливо, но он отказался. Зачем? Как кончится — так и купит.
Но оказалось, что из этой дряни топливо выветривается само по себе, даже когда зажигалка просто лежит в кармане. Правда, вскрылось это только сейчас. И, как назло, именно сегодня старлей не взял с собой китайский “крикет”.
— Огоньку? — произнёс знакомый голос, а в поле зрения появилась рука с запаленой зиппо. Кречин обернулся и узнал в “добром самаритянине” своего тезку, Диму Лукина, летёху из третьего взвода. Старлей кивнул.-Ну если не возражаешь. — Ответил Кречин, прикуривая от зажигалки.
— Да херня. — улыбнулся Лукин, — Чего, как оно?
— На счёт?
— Ну, как там у тебя с Манькой-то? Слышал, у неё хахаль появился, и ты с ней… — Лукин замялся и зачем-то стал пощёлкивать зажигалкой.
Старлей вздохнул. Тема действительно была для него не столько болезненной, сколько просто неприятной.
— Я же уже рассказывал вчера, ещё когда курить выходили.
Лейтенант отрицательно махнул головой:
— Не, меня с вами не было. Я вместе с Бугоркиным остался, он про жену рассказывал, как она его в окно выкинула однажды. Интересно было, сам понимаешь!
— Э, ну да, — Креченов стряхнул пепел, — Бугоркин интересные истории рассказывает, хотя и привирает, бывает.
— Это да… Так что там с Машкой-то? — настаивал лейтенант.
— Ну, глупая история получилась. Мне старшина наш сказал на той неделе, что Маньку мою видел, дескать, с каким-то контрабасом. Я ему, конечно, не поверил, он тот ещё пиздабол, только вспоминаю его истории о том как он в Чечне воевал — так смеятся тянет, — усмехнулся Креченов, — Но когда мне один из дедов, наглый такой, Пугачёв вроде, вопрос задал, что это, мол, ваша жена с каким-то сержантом гуляет…
— Эх, все бабы — суки, — убирая зажигалку, промолвил Лукин, — тем более армейские.
— Ну их! — Старлею этот разговор, мягко говоря, надоел, и потому он, кивнув на строящихся на плацу солдат, раздавил о перила недокуренную сигарету, — пошли к нашим обалдуям, а то времени уже много.
-Пошли, припугнём дедушек немного.
Офицеры направились на платц.
Там уже практически в полном составе построился весь личный состав части. Только несколько особо наглых дембелей докуривали в курилке свои сигареты и не спеша шли к своим подразделениям, подгоняемые криками сержантов.
Кивнув на прощанье лейтенанту, старлей направился к своему взводу.
— Взвооод, смир-рно! — рявкнул Васюта, заметив приближение взводного и, выполняя воинское приветствие, добавил, — Равнение нА-зад!
Молодое пополнение, поступившее в подразделение совсем недавно, растерянно завертели головами, не зная, что делать. Команды-то такой нет. Полугодичники же прыснули со смеху.
— Ну и что это за смехуёчки такие, а, Васюта? — широко улыбаясь, спросил старлей у младшого.
— А это, тащ старший лейтенант, выражение уважения к вам, а не смехуёчки! Да и праздник у меня сегодня!
— Что, полгода до дома? — подколол сержанта Кречин, попутно разглядывая бойцов.
— Обижаете, товарищ лейтенант, — сделав ударение на отсутствии “старший”, ответил Васюта, — -- Мне сегодня две недели до дома ровно! Помните, что вы обещали?
— Конечно помню, — кивнул старлей, указывая молодому на недостаточно, по мнению Дмитрия, начищенные берцы, — Последние две недели сидишь на жопе ровно и без напрягов, если во взводе всё заебись будет. Слово офицера — не хуйня какая!
Васюта расплылся в довольной улыбке, но тут же, скорчив грозную гримасу, погрозил кулаком нерадивому бойцу с плохо начищенными берцами.
— Только кто за тебя то остаётся? Кто замком то будет?
— Так Буцанов же! Парень ответственный, здоровый не тупой. И вон, ефрейтор есть, с учебки который. Тоже парень вроде как нормальный. Будет при Буцанове, как я при Курилове — заместителем замка.
— Ну, сойдёт. Тааак… — Старлей сделал вид, будто глубоко задумался, — Ладно, хер с тобой. Можешь особо не напрягаться. Но за взводом всё равно смотри. А то знаю я этих молодых замков — ни черта не могут по началу.
— Есть, тащ старший лейтенант! — просиял Васюта.
— Ладно, хватит лыбиться. — закончив осмотр бойцов, изрёк Креченов.
— Становись! — рявкнул начальник штаба, до того стоявший вместе с управлением, а теперь выходящий к флагу.
— Так, все на месте? — спросил запыхавшийся ротный, вставая рядом с Креченовым и, выглядывая из строя, пытаясь проверить наличие всех офицеров.
— Да все, вроде. — успокоил его старлей. Ротный в ответ только кивнул и, оправив китель, успокоился.
Начался развод — самое скучное, что есть в армии, после занятий по боевой подготовке со старшими офицерами, разумеется. Давным-давно, будучи ещё курсантом, Дима любил разводы. Что-то было торжественное, настоящее, военное в этих построениях. Это была та самая частичка настоящей армии, о которой и мечтал молодой тогда Креченов, а не то, что ею являлось на самом деле.

Потом любовь прошла. Десятки, сотни, тысячи разводов. Каждый день, по три раза. Без перерывов. На протяжении последних девяти лет. Утренний развод, развод обеденный, вечерняя поверка. Один и тот же начальник штаба. Одно и то же управление. Унылые рожи одних и тех же офицеров. Одинаковые морды срочников. Погоны, петлицы, нашивки. Зелёный сон. Только вот длиною не в год, как у срочников, а на всю жизнь. Будет меняться лишь место, откуда старлей смотрел на разводы. Сначала это был второй ряд в первой шеренге, сразу за командиром отделения, ещё в училище. Потом, в войсках, занял место во главе третьего взвода, в должности командира. Потом нынешний ротный стал ротным, старый был назначен начальником службы РАВ. А старлею предложили стать заместителем командира роты. Теперь старлей стоит рядом с командиром роты. Когда-нибудь он надеялся стоять около флага и так же командовать ”смирно”.

А может даже стать командиром части.

Когда-нибудь потом.
-Командиры взводов, ко мне! — Скомандовал кэп, вернувшийся от командира части.
Пробормотав “есть” и уставно приложив руку к виску, старлей вышел из строя, наравне с остальными командирами взводов. Судя по унылому лицу капитана, командир нарезал нашей роте немало задач.

Очередной “хороший”денёк.

Сука...

— Так, всё херово... Во-первых, от нас двадцать пять человек на ремонт дороги. Весь четвертый взвод пускай туда и идёт, у вас как раз народу хватает. Кириенко, иди к зампотылу, он тебе разъяснит, что да как.

Кириенко, командир четвёртого взвода, отсалютовав, направился в сторону уже расходящегося управления.

— Во-вторых, те бойцы, которые делают ремонт в туалете — те продолжают. Старший, как обычно, Бочкин. За сегодня нужно плитку положить полностью, слышишь?
-Так точно, тащ капитан, — кивнул коренастый сержант из второго взвода.

— Ну и на сладкое. Лукин, готовься. Сегодня после обеда ты со своим взводом идёшь в поход.

-Как это? — возмутился лейтенант. На его лице отобразилась целая гамма чувств, однако Лукин ничего не добавил.

— Ну вот так. Ты у нас один свободный офицер остался с полным взводом. Кириенко вон, на дорогу пошёл, у Алтуфина бойцы сортир чинят, у Креченова вчера восемь дедов ушло. Так что ты один остаёшься, — Ротный пожал плечами, — Ладно, сейчас после развода ко мне зайдёшь, по документам всё проверим. А остальные — на территорию и в роту, ПХД наводить. Креченов, Алтуфин, назначьте людей там. Разойдись.

Старлей обернулся и поманил к себе Васюту:
— Сейчас половину взвода на территорию, пусть мусор уберут, фантики там всякие, и прочее, остальные в роту, пену наводить. Чтобы весна была, все дела.
— Тащ старший лейтенант, вы ж обещали! — с некоторой обидой в голосе сказал младшой.

— Обещал. И слово сдержу. С завтрашнего дня и отдыхаешь. А сегодня пока уж изволь поработать. Тем более, не ты же полы мыть будешь.

Кислая мина младшего сержанта была ответом офицеру. Усмехнувшись, Креченов отправился к себе домой — досыпать после вчерашнего.

Но выспаться не удалось. В подъезде Дима встретил Кирманова, своего старого товарища. Вместе с ним сходил на склад просто так, за компанию — тот получал обмундирование. На обратном пути решил зайти в магазин, где минут сорок стоял в очереди из контрактников, закупавших, как было ясно из гигантских списков, еду для срочников. После пришёл домой, попил чаю, съел пару бутербродов, немного раскидал по углам мусор.

После обеденного развода Креченов зашёл в роту, проверить, как бойцы справляются с поставленной задачей. Ну и забрать припрятанную в сержантской комнате бутылку водки, отнятую пару недель назад у дедов.

Однако в сержантской сидело слишком много народу. Точнее, там сидели практически все не-срочники роты, готовясь идти домой. Контрактники рассказывали анекдоты, Алтуфин и Кириенко пили чай, а Лукин с внимательным видом собирал командирскую сумку. Слово за слово, Креченов разговорился, налил себе чаю и сел к офицерам.

Пока в комнату не залетел дневальный.

— Тащ старший лейтенант Креченов, разрешите обратиться! — вывалил запыхавшийся боец заикаясь.

— Чего тебе, миньон? — оторвавшись от беседы и вопросительно посмотрев на дневального, спросил старлей.

— Тот смутился от такого внимания и, заикаясь ещё больше, тихо пробубнил себе под нос:

— Вас там товарищ капитан зовёт...

Кивнув офицерам, Креченов отставил чашку и, махнув дневальному, направился в канцелярию роты.

Дело пахло керосином.

У роты связи заболел последний свободный офицер, который должен был идти в дежурное подразделение, и командование части переложило это дело на роту радиоборьбы. Алтуфин только снялся с наряда, и потому его не поставили. Кириенко уже заступал помощником дежурного по части, а Лукин уходил в поход. Оставался только Кречин.

Как тут отвертишься?

Акт I (Часть вторая)

Познавшая

Узловатый сук воткнулся в рыхлый склон муравейника на добрые пять дюймов, мгновенно уничтожив с десяток проходов, выходивших на восточную сторону и вместе с ними заодно и немалое число его обитателей. Это был уже далеко не первый удар, судя по многочисленным рытвинам на склонах муравейника и его сбитой вершине. Некогда идеальный конус, высотой с пони, превращался в бесформенную кучу.

Сук вынырнул из развороченного грунта, описал в воздухе неуклюжую петлю и снова воткнулся в муравейник. Державшее его существо, довольно гыгыкнуло.

Третья сидела неподалёку, наблюдая за происходящем от кромки леса. Её почти полностью закрывала высокая трава, но она на всякий случай изменила покров головы и верхней части туловища, чтобы они издалека казались похожими на замшелый пенёк, обросший вьюнками. Сейчас подобная предосторожность не казалась ей излишней.

Найти существо, что посреди леса развлекалось распевкой, было довольно легко – оно не прекращало издавать нечленораздельные крики разной степени мелодичности, всё время пока Третья до него добиралась и продолжило издавать их после. Вблизи эти вопли звучали ещё более фальшиво, настолько, что у Третьей аж челюсти сводило, но самому существу, похоже эти вопли доставляли истинное наслаждение. Равно как и уничтожение муравейника, в которое существо с азартом тыкало длинной палкой.

— АААаААА, В АФРИКЕ ЗАЛУПЫ — ВОТ ТАКОЙ ШИРИНЫ!!! – картаво вопило чудище, воодушевлённо размахивая палкой и азартно подпрыгивая на месте. Телосложением оно напоминало минотавра – тоже передвигалось на двух ногах, только ноги были очень тощие и больше напоминали лягушачьи. Передние лапы тоже были похожи на лягушиные и оканчивались кистями с длинными суставчатыми пальцами. Одной из лап существо ловко удерживало палку, а вторую зачем-то держало засунутой в мешковатые шорты… видимо для того, чтобы эти самые шорты не спадали во время прыжков. К одежде, судя по всему, существо питало слабость: кроме шорт оно натянуло выцветшую майку на свою узкую грудную клетку, ноги украшали разношенные чёрные носки, с сандалиями поверх них, а голову венчала бесформенная панамка. Майка, для пущего шика, была заправлена в шорты. По долгу службы Третьей приходилось несколько раз иметь дело с грифонами и пони, для которых одежда была неотъемлемой частью имиджа… и, судя по тому, что она помнила, стиль одежды чудища соответствовал уровню «бомондъ местной помойки»

— ААА, ЖИРНЫЕ ЖОПЫ — ВОТ ТАКОЙ ТОЛЩИНЫ! – продолжало заливаться чудище, войдя в раж, оно удвоило частоту прыжков и дёрганья лапой, засунутой в шорты.

— Что. Ты. Такое? – в унисон вопрошали голоса в голове Третьей, но никаких догадок ей на ум не приходило. Судя по тому, что существо перед ней пользовалось инструментом и способно было на, относительно, членораздельную речь, оно определённо обладало разумом. Увлечённое пение и активная жестикуляция также говорили о том, что в настоящий момент, чудище определённо пребывало в состоянии эмоциональной возбуждённости, но, тем не менее, Третья совсем не чувствовала исходящей от него энергии. Перед ней по-прежнему был сплошной серый фон.

Объяснить то, каким образом это может работать было так же невозможно, как и тот факт, что каким-то образом чудище разговаривало на привычном для Третьей языке. Но Третья никогда даже не слышала о существах подобных этому. На задворках сознания, тем временем, крутилась мысль о том, как неестественно выглядит такое огромное количество странностей, внезапно свалившихся на неё за один день. Относительно каких-то отдельных моментов ещё можно было сделать допущение, что странными они выглядят только в её глазах, но все вместе они образовывали систему совпадений, существование которой подразумевало предысторию с настолько сложным хитросплетением событий, что оно просто не могло существовать в действительности. И это, само по себе, было самой большой странностью из всех… странностью, осознание которой сломало некий условный лимит внутри разума Третьей, отвечавший за способность удивляться, из-за чего она впала в состояние прострации, когда действительность воспринимается как сон наяву. Она по-прежнему не имела понятия о том, что творилось вокруг неё, но больше и не переживала на этот счёт. Теперь это не имело значения. Её мозг более не воспринимал информацию, которая вырывалась за рамки привычного. Третья просто реагировала по факту, опираясь на данность и не задумываясь о первопричинах. Именно благодаря этой перемене в мышлении, Третья могла спокойно наблюдать за странным существом, не испытывая приступов паники или какого-либо дискомфорта.

Разве что только постоянное недоумение несколько портило общую картину.

Впрочем, пока Третья сидела в зарослях травы, замаскированная под пень, и смотрела как «лягушкоминотавр» издевается над муравейником её недоумение мало-помалу начало перекрывать отвращением к странному выродку. Дело было даже не столько в том, что муравейник напоминал ей об Улье, а чудище громило его чуть ли с садистским наслаждением… у Третьей вызывала отторжение сама внешность этого существа. Особенно белая, рыхлая кожа, которая виднелась на ногах и лапах. Под этой бледно-синюшной, как у ощипанного цыплёнка, кожей не было видно ни намёка на мускулатуру, из-за чего существо вызывало у неё ассоциации с вывернутой из земли гигантской личинкой, которую кто-то шутки ради нарядил в одежду.

— АаАаА, ХУЙ-ХУЙ ЗАЕБУЙ!

— Мы спокойны. Мы полностью спокойны, — процедила себе под нос Третья, закусив щекотавший нос стебелёк травы.

— АААА, ТЫРЫ-ТУТЫРЫ!

Травинка оказалась внезапно не кисло-сладковатой на вкус, как полагается нормальной траве, а горькой, настолько что Третья от неожиданности поперхнулась слюной.

— УХ!.. УУХ!

Чтобы не раскашляться Третьей приходится зажать себе горло в удушающем захвате. Пусть странное чудище выглядело хрупким и слабым из-за своей худобы и рыхлой кожи, однако рисковать и проверять, является ли оно таковым на самом деле, Третья считала откровенной глупостью.

— МЕЛКОУСЫЙ ЗАЕБУЙ!

Уничтожение муравейника всё больше напоминало какую-то безумную ритуальную пляску. Существо яростно подпрыгивало, тыкая палкой в безформенную кучу лесного мусора, по которой хаотично сновали муравьи, и дёргало в шортах рукой, словно бы не удерживая их, а уже пытаясь разорвать. Утирая навернувшиеся на глазах слёзы и пытаясь отдышаться, Третья думала о том, что, наверное, так и выглядит потеря рассудка.

— ох… оооОХ! УХ!

Бросив палку, чудище засунуло обе лапы в шорты и надсадно закряхтело, мелко подскакивая на месте и суча конечностями.

— Может это шаман какой? – задумчиво процедила Третья себе под нос. – Есть же всякие отсталые народы, у которых ещё практикуется обрядовая магия…

— ИИиии… ииии... уооох!

— Пожалуй нам тут больше нечего делать.

— уууфффф!

Чудище внезапно закончило скакать и расслабленно выпрямилось, довольны пыхтя. При этом оно слегка развернулось в сторону Третьей, так, что та смогла разглядеть его морду. Она была не менее отвратительна чем тело – плоская физиономия филина с маленькими выпученными глазами, клювоподобный сморщенный нос и широкая прорезь лягушачьего рта, там, где у порядочного филина должна была быть борода. Поверх всё это было обтянуто всё той же синюшной кожей, которая местами бугрилась красноватыми пятнами, а из-под панамки выбивались жалкие обмылки того, что у существа заменяло гриву.

Существо осторожно вытащило лапы из шорт, поднесло их к морде и от души занюхнуло. Между пальцев, оставляя перепонки стекала прозрачно-белая субстанция.

До Третьей вдруг дошло, что она наблюдала вовсе не за шаманским ритуалом. Внутри неё всё сжалось в гиперплотный комок отвращения, а затем её вывернуло наизнанку, и она никак могла этому воспрепятствовать. Она честно приложила все усилия к тому, чтобы её вырвало максимально бесшумно, но это было всё равно что пытаться заставить огонь гореть вниз.

Существо, увлечённо отряхивавшее руки на развалины муравейника, повернуло голову в её сторону и сощурило свои выпученные маленькие глазки. Третья вдруг поняла, что пока её рвало, она ослабила концентрацию настолько, что маскировка головы и туловища вернулась к базовой форме.

— Пони?!

В неестественно высоком голосе существа звучало удивление. Вытерев лапы о шорты, оно сделало по направление к Третьей пару неуверенных шагов. Та инстинктивно вжалась в землю

— Проклятье, нас заметили! – пронеслось в голове у Третьей в то время как её поверхность её тела принимало камуфляжную форму, обрастая бутафорскими пластинами в виде опавшей листвы. – Только бы оно не пошло дальше, только-бы-оно-не-пошло…

— ПОООНИИИИ!!! – радостно завопило чудище на частоте звучания близкой к ультразвуку и ломанулось к Третьей.

От раздирающего душу визга у Третьей заложило в ушах, а вслед за тем, по ней ударила мощная вспышка психической энергии. Существо, до того полностью невидимое в эмоциональном диапазоне, буквально взорвалось приступом радостной эйфории и привычно серые контуры окружающего её леса утонули в ярком оранжевом свечении, что стало невозможно ничего различить.

— ВСПЫШКА С ФРОНТА! – раздалось в голове давно позабытое рявканье инструктора.

Третья как ужаленная подскочила на месте, сделав в воздухе кувырок с разворотом за спину, и, едва её ноги коснулись земли, стрелой припустила сквозь подлесок вслепую. В памяти сама собой всплыла шутка про «вот и пригодились годы упорных тренировок», только она почему-то сейчас совсем не казалась смешной. Если бы не вбитая до уровня инстинкта привычка запоминать оставленное за спиной окружение у Третьей бы точно не получилось далеко убежать вслепую.

— ПОНЯ, МИЛАЯ, ПАСТООООООЙ… СТОЙ, СУКА ЕБАНАЯ! ДОГОНЮ — ВЫЕБУ!!!

За спиной послышался треск разрываемых грубой силой стеблей травы и хруст веток – существо бросилось за ней погоню. Третья, сослепу поскальзываясь на лесной подстилке, как могла постаралась прибавить ходу. После секундного замешательства на её сознание снова опустилась пелена апатичного безразличия. Она спасалась бегством и не испытывала по этому поводу никаких душевных терзаний, потому что это было не последствием осознанного выбора, а всего лишь рефлекторной реакцией.

Её пытаются догнать.

Она убегает.

Всё предельно просто.

Первые несколько секунд погони были самыми сумбурными. Третья не могла толком ориентироваться в пространстве и то и дело натыкалась на препятствия, ожидая что с секунды на секунду она будет схвачена. К счастью её преследователь тоже не отличался особым проворством, выдав на стартовом отрезке впечатляющий рывок, он довольно быстро начал сдавать позиции и через какое-то время его грузный топот и тяжёлое дыхание начали отдаляться. Третья лишь меланхолично отметила про себя, что можно более не опасаться превосходства противника в области физических показателей, в этом плане «лягушкоминотавр» даже близко не мог с ней тягаться.

— Врёёшь… уфффф…. ВРЁЁЁШЬ! – натужно пропыхтело чудище, видя, что начинает отставать. – ОТ МЕНЯ ПРОСТО ТАК НЕ УБЕЖИШЬ, ЕБЁНА МАТЬ!!!

С этими словами, существо пригнулось и побежало быстрее. Третья лишь усмехнулась про себя в ответ. Её зрение постепенно начало восстанавливалось, а это означало, что вскоре она сможет уйти в отрыв, не прибавляя скорости, просто за счёт более рационального маневрирования по пересечённой местности. Кроме того, у неё был ещё один ультимативный козырь про запас, который ей любезно предоставило само чудище.

Её тело бурлило энергией.

Передача энергии от эмоционального фона происходит гораздо эффективнее, когда её на тебя проецируют сфокусированно и вспышка эйфории, пережитая существом, сработала именно так. Возможно пони были излюбленным лакомством «лягушкоминотавра», и потому он пришёл в восторг, когда увидел Третью… возможно им двигала иная мотивация, которую Третья даже не могла представить, но факт оставался фактом – примерно за пару секунд излучение «зарядило» её под завязку, да так, что избыток энергии преобразовывался в статические разряды, неприятно щипавшие кожу. Усталость, мелкие травмы, лимиты физического потенциала, накладываемые телом – всё это больше не имело значения. Энергия компенсировала любые недостатки.

— БЛЯДИНА ТУПОРЫЛАЯ!!! СТОЙ, ИДЕОТИНА!!!

— Может нам развернуться и атаковать? – мельком подумала Третья. Она тут же представила, как клинок вылетает из закреплённых на спине самодельных ножен и, выписав в воздухе стремительный росчерк, рассекает тушу преследователя надвое. Эта картина внезапно показалась ей на удивление привлекательной, даже несмотря побочные издержки в виде необходимости замарать своё прекрасное оружие о нечестивую плоть какого-то отродья. Её согревала сама мысль о том, что благодаря ей мир избавится от этого уродца, в этом было что-то необъяснимо правильное… это существо словно было лишним элементом, с исчезновением которого реальность могла бы стать для Третьей нормальной снова.

Третья потянулась к рукояти клинка. Она сделала это инстинктивно, всё так же, не задумываясь о причинах. Если есть что-то, что действует ей на нервы и что она может легко стереть с лица земли без особого риска для себя, то сдерживаться не имеет смысла. Это так же естественно, как прихлопнуть назойливую муху.

— Нет, стоп! Он всё ещё может быть опасен! Что если нас снова ослепят направленной вспышкой?!

Часть её разума, отвечающая за осторожность и здравомыслие, попыталась взять контроль над инстинктом убийцы, но это было всё равно что пытаться остановить мельничный жернов с помощью палки.

— Даже если мы будем атакованы, мы всё равно выживем. В худшем случае придётся нанести удар вслепую – для нас это пустяк. Пси-способности не помогут ему увернуться.

Ещё чуть ближе к рукояти. Третья раскрыла рот, готовая схватить её зубами

— Но что, если у него есть сородичи, которые захотят отомстить?..

— Мы убьём их так же, как и его.

Челюсти смыкаются на рукояти и тянут её из ножен.

— … но если они будут сильнее чем он…

— Тогда мы убьём их исподтишка.

Сердце Третьей на мгновение замерло, чтобы потом забиться с удвоенной силой и одновременно с этим в глубине грудной клетки вспыхнул пульсирующий источник тепла. В трансформированном состоянии она не могла концентрировать магическую энергию с помощью рога, поэтому в качестве резонатора приходилось использовать всё тело целиком. Третья с готовность перенастроила ментальную активность в нужное состояние – это получилось так легко, словно внутри головы щёлкнули тумблером – а затем сформировала разгоравшееся внутри тела тепло в единый поток и направила его к лезвию клинка.

Ничего не произошло.

Магическая энергия, сжатая до состояния материальной осязаемости должна, была соединить рукоять и клинок пылающей связью, но вместо этого, она рассеялась в воздухе, не найдя точки фиксации. Это было настолько обескураживающе, что Третья не придумала ничего лучше, чем повторить попытку.

— Нагнетение…

Поочерёдно выполняя шаги Третья повторяла их про себя.

— Формирование потока…

— Перенаправление…

— Активация!

Безуспешно.

Тепло покинуло тело Третьей и ему на смену пришёл озноб. Ощущение того, что случилось что-то непоправимое и ужасное нахлынуло на её сознание, сметая все остальные мысли. Клинок был самой дорогой для неё вещью и единственной что принадлежала ей по-настоящему, врученный лично Королевой, он являлся не только грозным оружием, но материальным воплощением индивидуальности владельца. Клинок для Третьей был дороже жизни, потерять его означало перечеркнуть всё своё прошлое, приравнять к нулю все заслуги и старания во благо Улья, особенно сейчас, когда она осталась совсем одна.

Клинок был последним напоминанием о том, что она существует на самом деле. И вот теперь он сломан.

— …

Третья, не сбавляя темпа, аккуратно вложила рукоять обратно в ножны. С тихим щелчком она примагнитилась обратно к лезвию – значит удерживающие чары ещё работают. Это наблюдение мёртвым грузом повисло в оцепеневшем сознании Третьей.

— …

В голове царило абсолютное запустение. При других обстоятельствах Третья начала бы паниковать, но сейчас это не представлялось возможным. Сейчас она могла реагировать лишь на уровне рефлексов, что подразумевало интерпретацию любых событий по самому упрощённому сценарию из возможных. А значит ей не оставалось ничего другого кроме как признать, что её клинок действительно сломан, либо…

— ПОНЕЕЕЧКА, НУ КУДА ЖЕ ТЫ??? – послышался где-то вдалеке жалобный всхлип запыхавшегося чудища. — Ну не бросай… Корелайта… не уходи в портал… сука ты недоумственная!

Часть про «недоумственную суку» существо прогнусило с таким же унынием, как и остальную часть обращения, словно бы это было для него нормальной формой обращения к незнакомым пони, когда те слишком грубо с ним обходятся. В голове Третьей снова что-то перещёлкнуло. Догадка, всё это время ускользавшая ввиду своей неправдоподобности, наконец сформировалась в законченную мысль.

Давным-давным, ещё когда она была малявкой, Третья слышала от своей наставницы легенду о том, как на старые земли чейнжлингов, пришла тьма и холод, и они были вынуждены искать себе новое пристанище. Они долго скитались по чужим краям прежде чем осесть в Эквестрии, но каждое новое место встречало их ещё более неприветливыми условиями чем предыдущее, причём в повествовании иногда описывались настолько абсурдные условия среды, что они больше походили на бред сумасшедшего. Третья всегда воспринимала эту историю лишь как грустную и поучительную сказку о лишениях, которые неизбежно приходится терпеть в борьбе за место под солнцем, потому что не представляла каким образом всё те странные вещи, упоминаемые в легенде, могли бы существовать на самом деле в привычном ей мире.

Но если допустить, что кроме привычного мира могут существовать другие…

Хлёсткий удар веткой по морде бесцеремонно прервал размышления Третьей и заставил её сосредоточиться на том, что происходит в настоящий момент. Как раз вовремя. Пока она была отвлечена, чудище сумело сократить дистанцию настолько, что чуть ли не дышало ей в круп – лишь необходимость маневрировать между стволами деревьев не давала преследователю ухватить её за хвост.

— Щаааа… уже скоро… — задыхаясь хрипело чудище, не сводя взгляда безумно выпученных глаз с зада Третьей. – ВЫЕБУ… ВО ВСЕ ДЫРОЧКИ!

Нарастающее чувство животного вожделения пульсирующей дымкой распространялось вокруг «лягушкоминотавра». Оно было достаточно сильным, чтобы обрести свой цвет – красно-коричневый с вкраплениями грязных точек.

— Нужно вернуться к землянке, — пронеслось в голове Третьей пока она пыталась подавить подкатившую к горлу тошноту. – Нужно как можно быстрее вернуться к землянке и проверить…

Внутренний компас после некоторых колебаний показал, что землянка должна располагаться где-то за спиной. Похоже Третья умудрилась сделать петлю пока убегала, но с определённой точки зрения это даже было ей на руку. Среди деревьев поблизости она выбрала самое массивное и со всех ног ринулась к нему по прямой, стараясь набрать максимальную скорость. Чудище ожидаемо последовало за ней, так же прибавив ходу.

— ХУЙЛЬ! – гневно выкрикнуло оно, давясь какими-то булькающими звуками.

Третья невольно напряглась, подумав, что её пытаются атаковать неизвестным заклинанием, но удара магией не последовало. — Наверное промахнулся, — отметила она про себя, пригибаясь к земле, когда до ствола оставалось всего десяток футов. Её зрение уже несколько минут как полностью восстановилось, так что задуманный манёвр должен был пройти без каких-либо осложнений.

Оказавшись вплотную перед деревом Третья, перенаправила поток энергии на крылья. Защитные пластины на спине поднялись и выпустили на свет две тонких слюдяные пластины, которые в бешеном темпе принялись загребать воздух, стремясь оторвать свою владелицу от земли. Будь Третья обычным чейнжлингом она стрелой взмыла бы в воздух, но метоморфозы, через которые ей пришлось пройти ради становления преторианцем. сделали её тело почти вдвое тяжелее, в то время как её крылья остались такими же, какими они были изначально. Их тяги теперь хватало лишь для того, чтобы облегчить падение с большой высоты или увеличить высоту прыжка.

Для того, чтобы взбежать с разбегу на вертикальную поверхность они тоже годились.

Вспоминая этот момент позднее Третья каждый раз удивлялась тому, что её преследователь до последнего не подозревал подвоха. На что он рассчитывал, на то, что она не видит дерева и врежется в него, сделав за него всю работу? Выходило что так… либо этот уродец вообще в принципе ни о чём не думал, потому что даже когда Третья выпустила крылья – никакой реакции с его стороны не последовало. Отчаянно прижимая себя к дереву, за счёт обратной тяги крыльев она взбежала вверх по стволу, в то время как за её спиной раздался звук глухого удара, а затем звонкий шлепок упавшего на землю тела.

Злорадно усмехнувшись про себя, Третья оттолкнулась от дерева и выписав воздухе изящный пируэт приземлилась позади своего незадачливого преследователя. Тот, что удивительно, остался в сознании после удара, осев на задницу, он надсадно кряхтел и растирал своими лягушиными лапами зашибленный лоб.

— С-считай, что тебе повезло, — прошипела Третья, с трудом подавив в себе желание лягнуть чудище по затылку. – Мы бы с удовольсствием тебя убили, будь у нас время. Но мы опаздываем.

— Зачем мы вообще говорим ему всё это? – раздался в голове недоумевающий голос. – Оно определённо владеет речью, но вряд ли оно может понимать.

— Если мы не можем убить, то должны поиздеваться. Этот страх… мы хотим чувствовать, что оно боится!

— Пустая трата времени.

— Мы куда-то опаздываем? Почему мы не в курсе?

— Та догадка…

— …может быть лишь догадкой

— …её надо проверить как можно быстрее.

—  Хотим чтобы оно кричало…

Третья болезненно поморщилась, будучи не в силах утихомирить перепалку, разгоревшуюся в чертогах разума. Состояние прострации видимо несколько отступило после погони, но способность совершать выбор на основе рефлекторной реакции всё ещё сохранялась. Прямо сейчас Третья беспокоилась насчёт своей внезапной догадки и самым логичным ответным действием было пойти и проверить её.

— Не пытайся пресследовать меня. Это будет стоить тебе жизни.

Бросив эти слова через плечо, она развернулась и направилась в сторону поляны, где располагалась землянка, которая, возможно, была причиной её сегодняшних злоключений. Её голова была пуста, тело переполняла энергия и в кои-то веки у неё был план действий.

Что могло пойти не так?..

Жертва масскульта

— Тащ лейтенант, там опять! Опять движение… — сухое щёлканье зажигалки прервал голос Буцанова. – Там точно кто-то есть, мамой клянусь!

С нескрываемым раздражением старлей поднял взгляд на бойца.

— Ну и кто же там есть?

Буцанов замялся.

— Я н-не видел целиком… Но точно что-то большое! Как собака… И это, глаза ещё видел. Жёлтые такие зенки, прям в темноте светились! Волк, наверное, как пить дать волк, тащ лейтенант!

— Какой нахуй волк, Буцанов? – лейтенант опасно прищурился. – Ты где в наших лесах волков видел вообще? Их давно уж всех перестреляли и сожрали.

— Тащ лейтенант, я точно видел!..

— Блядь!

Внутри старлея словно сорвало пружину. Запихнув зажигалку обратно в карман он выпрямился и направился к зарослям в сторону которых косился Буцанов.

— Волки, сука, значит… — расстёгивая на ходу кобуру приговаривал офицер. – ну раз волки, значит будем проверять! Вместе пойдём проверим. Но только смотри, Буцанов, если я там волков не найду, ты у меня возле сортира пропишешься до окончания службы.

Буцанов хотел было что-то возразить, но старлей не дал ему даже пискнуть.

— Перечнев, с нами, третьим будешь! – скомандовал он, развернувшись у края поляны и найдя взглядом Васюту. — Всем остальным, сука, с предохранителя стволы не снимать и только вниз держать, ясно? Ты, Васюта, тут за главного пока, следишь за всем. И смотри, чтобы не сбежал этот наш… Пленник. Кавказкий.

В молчании, старлей двинулся в сторону перелеска. Позади двигались бойцы. Старлей явственно слышал их частое дыхание, да и шаг их явно не мог считаться эльфийским. Вообще, идти в лес было опасно, и офицер понимал это. В конце концов, среди бойцов только Креченов был достаточно опытен, чтобы отразить нападение, вероятность которого старлей теперь совершенно не исключал. Пропажа взвода Лукина, оставленные позиции и совершенное отсутствие личного состава или, что было ещё страньше, следов нападения. Не могло же дезертировать тридцать бойцов во главе с офицером, с оружием и патронами!

Но по всему выходило именно так.

Офицер, сопровождаемый бойцами, вступил во мрак под деревьями. Наступившие сумерки явно не способствовали хорошему освещению, и Дима с досадой подумал об оставленном где-то дома штатном фонарике из командирской сумки. Сейчас бы он был очень кстати.

Вспомнились волки. Ещё в училище ходили побасенки о сгрызенных на выходах и учениях будущих профессиональных защитников Родины, и, стоит сказать, Креченов всегда в них верил. В конце то концов, Дима был городским и с хищником дел никогда не имел. Хотя и мечтал всегда сходить поохотиться на кого-нибудь крупного, типа кабана, или даже медведя. Но мечты эти были из той же оперы, что и мечты получить медаль за ведение боевых действий. То есть чтобы медаль была, а самих боевых действий вроде как и не было. Так и охота сама по себе старлея не прельщала, но заиметь какой-нибудь трофей, чтобы потом с кривоватой ухмылкой рассказывать об этом самом трофее дамам, он был не против.

Да и, откровенно говоря, даже если бы Креченов сильно захотел сходить на зверя — он бы не смог. Уж больно на это занятие требовалось много времени — получение всяких лицензий, покупка и оформление дорогущего ружья и сама охота требовали наличия определённой свободы, которой у российского офицера быть, как известно не может, ибо он должен нон стоп думать о служении своей великой, мать её, Родины. А то как же она, без старшего лейтенанта службы РЭБ, существовать будет?

Из дум старлея выдернул шум раздвигаемой неподалёку травы. Этот, в принципе, заурядный звук в одно мгновение перевернул в голове Дмитрия восприятие окружавшей его тишины. Она вдруг стала непроницаемо густой, почти осязаемой физически. Во всём мире будто бы исчезли все звуки, кроме собственного дыхания и шуршания всё той же травы, но под ногами бойцов. Бойцы. Мельком кинув взгляд на их испуганные рожи, офицер сразу отмёл это предположение. Шум повторился, и тут же стало ясно направление. Где-то чуть дальше что-то довольно крупное тихо скользило сквозь травяной полог.

— Заряжай, — полушёпотом приказал Креченов, расстегивая кобуру и вытаскивая пистолет. — С предохранителя не снимать.

Послышались щелчки заряжаемого оружия. Дима явственно ощутил, как мир несколько сузился, а сердцебиение ускорило ритм. Адреналин. Он каждый раз это чувствовал, когда происходило что-то, из ряда вон выходящее. Когда лежал под танком, когда впервые взялся за оружие, когда впервые выстрелил. Только обычно ничего его жизни и жизни его бойцов особо не угрожало. Сейчас же, офицер впервые находился в ситуации, когда от его действий, возможно, зависела судьба его подчинённых. И это ещё больше раззадоривало старшего лейтенанта.

Как только бойцы покончили с заряжанием оружия, Креченов снял пистолет с предохранителя и, выставив его перед собой и слегка опустив, как учили в училище, двинулся вперёд, навстречу опасному звуку.

И тут в темноте он увидел его. Лошадиный силуэт мелькнул на мгновение за ближайшими деревьями. Стоило моргнуть, как он полностью растворился. Первая мысль, пришедшая офицеру в голову — что это совершенно невозможно. Не потому что тут не могло быть лошадей, но потому что, судя по всем признакам, лошадь эта явно не превышала размера большой собаки. Но у собак не бывает таких грив!

— Тащ старший лейтенант, — раздался довольно громкий и какой-то слегка истеричный шепот Перечнева из-за спины, — Там, блядь, лошадь маленькая!

Значит нихуя не показалось. Старший лейтенант кивнул бойцу, поднял руку, жестом приказывая оставаться на месте, и, сглотнув неясно откуда взявшуюся мокроту, двинулся в сторону деревьев, за которыми скрылся силуэт.

Пройдя буквально пару метров, Дима вновь увидел злополучный силуэт лошади, но уже чуть в отдалении. Покрепче перехватив рукоять пистолета, старлей ринулся в его сторону разве что не бегом. Достигнув за считанные секунды того места, где только что прошла лошадка, старлей резко остановился и принялся во все стороны водить стволом пистолета, изучая окружение.

Однако тут никого не было.

— Хуйня какая-то… — прошептал Дима, поворачиваясь в сторону оставшихся позади бойцов и намереваясь позвать их. Но вместо бойцов увидел прямо перед собой, метрах в пяти, два огромных люминесцирующих глаза, которые жёлтыми фонарями проблёскивали сквозь заросли травы. И глаза эти принадлежали именно той самой лошади.

Дернувшись и судорожно вскинув резким движением пистолет перед собой, старлей, совершенно потеряв над собой контроль, будто бы перестал нормально воспринимать реальность. Дальнейшее происходило будто во сне.

В училище никогда не учили, как правильно реагировать на нападение маленькой лошадки. Да и науке отбиваться от тех же волков не учили.

Но Креченову ещё во второй половине первого курса, когда впервые назначили его в караул, крепко вбили, что перед тем, как стрелять в нарушителя, нужно спросить.

Спросить, кто это.

— Стой, блять, кто идёт! — заорал старлей лошади — Пароль!

Тусклые огни следивших за ним глаз мгновенно погасли, а трава, за которыми они скрывались, всколыхнулась от резкого движения.

Дима выстрелил.

Мимо.

Лошадь, вероятно испугавшись сухого щелчка, подпрыгнула и каким-то совершенно невероятным разворотом изменив траекторию движения прямо в воздухе рванула в сторону. Офицер инстинктивно рванул за ней, но как назло споткнулся обо что-то и повалился навзничь. Последовавший за этим выстрел был ещё более рефлекторен чем прежде. Падая навстречу матушке-земле старлей успел лишь подумать о том, что в положении лёжа он не сможет вести прицельный огонь сквозь травяной полог, а пистолет в его руках уже дёрнулся, словно по собственной воле посылая в спину лошади свинцовый плевок.

Что удивительно, но именно этот выстрел вслепую попал в цель.

Дима довольно отчётливо увидел, как дёрнулась туша животного, как она, запутавшись в собственных ногах, упала, кувыркнувшись, как, проехав по лесной подстилке с метр по инерции, остановилась и как сразу же попыталась встать.

Но удивило старлея не это. Ведь убить, пускай и маленькую, но лошадь при помощи Макарова довольно трудно, если не в голову.

Раненая лошадь издала вполне человеческий стон.

Хлопнув от удивления глазами, офицер вскочил на ноги и в пару прыжков достиг лошадки, придавив ту к земле. Лошадь издала испуганный всхлип.

— П-пожалуйста, не убивайте!!! – внезапно произнесла она высоким женским голосом, в котором чувствовались боль, страх и мольба.

— Ты кто, блять? — прошипел вспотевший старлей прямо в морду лошадке, которое при ближайшем осмотре слабо напоминало, собственно, морду.

Гигантские глаза, сейчас зажмуренные, явно занимали как минимум половину лица, а рот был заметно меньше, чем у нормального коня. Впрочем, и габариты существа были далеки от таковых у нормальных лошадей. Маленькое тело, длинные ноги. Возможно, если бы оно встало на задние ноги, то оказалось бы ростом не сильно ниже старлея. Однако рост в холке едва ли превысил бы таковой у большой собаки.

— Хули ты молчишь?

Лошадка не издавала ни звука, испуганно дрожа всем телом.

— Тащ лейтенант! — запыхавшись, взволнованно заголосил подбежавший Перечнев, тыкая стволом автомата в голову старлея. Буцанов же просто ошалело смотрел на импровизированную кучу из офицера и лошади, совершенно забыв про оружие, — Тащ лейтенант! Чо это, нахуй? Лошадь?

— В душе не ебу, рядовой! — У Креченова отчего-то задрожали руки, а ствол автомата, приставленный к башке, неимоверно выбешивал, отчего офицер с силой его оттолкнул, — Автомат в очко себе засунь! Хули ты им тыкаешь в меня, блядь?

— Виноват, тащ старший лейтенант! — сглотнув, боец опустил автомат и неуклюже выпрямился по стойке смирно.

— Виноватых в жопу ебут! — гаркнул зло Креченов. Становилось стыдно за своё поведение. Надо же, в армии уже много лет, старший лейтенант, заместитель командира целой роты, а испугался нападения какой-то животины, пусть и говорящей.

Говорящей!

— Буцанов, блядь! Чё ты как очарованный на неё смотришь! Нахуй, плащпалатку вытаскивай свою, и грузите её — потащим к землянке.

— Тащ старший лейтенант, а зачем её… — начал было Перечнев, который явно проще переживал это маленькое приключение.

— Шоб было дохуя, рядовой! — процедил сидящий на молчащей лошади старлей, — Хули ты вопросы то задаёшь? Тебя, блять, субординации не учили? Ты спросить разрешения должен наверное, да?

— Тащ…

— Какой я тебе, нахуй, “тащ”? — всё больше распылялся офицер, — чо за хуйня такая вообще — “тащ”?

— Ну, это…

— Ебало! — рыкнул Дима на бойца. — В казарму придём — будем проводить воспитательную работу с тобой. А пока держи этого коня говорящего, чтобы не убёг.

Перечнев, как-то странно взглянув на офицера, покорно заменил старлея на лежащей с отстранённым видом лошадке. Дима же, отряхнув руки, поднял ПМ, висящий на портупее, щелкнул предохранителем и убрал в кобуру.

Всё становилось всё страннее и страннее. Сначала Лукин пропал, потом этот сумасшедший, теперь говорящая лошадь.

Ситуация явно выходила из-под контроля.

Наблюдая за Буцановым, достававшим плащпалатку, старлей подумал, что без помощи из части тут делать нехуй.

— Надо всё же дозвониться до этого дежурного… Но сначала — к землянке с этой лошадью. Бойцы волнуются...

Над лесом поднималась растущая луна.

Вершитель дел

Потихоньку темнело. Недурно так прогулялись – уже и обед пропустили, и ужин. Блядь, так мы вообще до утра жрать не будем.

Мы давно уже сошли с дороги и сейчас двигались по лесу, продираясь напрямую сквозь подлесок. Трава перед нами казалась сильно примятой, будто по ней прошла куча народу. Скорее всего, так оно и было – тут и прошёл взвод Лукина. Ничего подозрительного. Ни крови, ни гильз, ни дыр в деревьях. Честно говоря, я чувствовал себя разочарованным. Если сейчас и впрямь окажется, что лейтенант просто нажрался – то всё будет совсем печально и буднично. Я-то в душе надеялся, что раз уж и пришлось двадцатку двинуть – так хоть чтобы потом можно было охуительные истории друзьям травить, как я в бандитов стрелял.

Впрочем, поляна, на которую мы вышли, и на которой располагались вырытые третьим взводом укрепления, не разочаровала. Выглядела она вполне обыденно – вырытые в рост окопы для стрелков, соединённые не законченными низкими траншеями, глубиной в метр. Две позиции под пулемёты, наблюдательный пост без маскировочной сетки и покатый холм посередине – землянка. Но было одно «но» – поляна была пуста. Кроме мутного типа в гражданке, который увлечённо рылся в куче вещмешков, сложенных около землянки бойцами Лукина.

— Э, бля, стоять! – заорал старлей так громко, что мне заложило левое ухо, и, махнув мне рукой, мол, следуй за мной, бросился в сторону гражданского. Подозрительный тип, услышав крик, поднял голову, увидел нас и, ошалело выпучив глаза, попытался рвануть в противоположную сторону. Впрочем, безуспешно. Запутавшись в баулах и упав, он громко заверещал что-то нечленораздельное и сжался в комок, даже не пытаясь подняться.

Первым до него добрался всё же Креченов. Сунув ему ногой куда-то в почку, лейтенант схватил гражданского за шкирку и рывком поднял на ноги. Тип оказался дрищеватым, плохо одетым, очкастым и невыразимо пучеглазым. Мне его внешность почему-то сразу не понравилась. Старлею, видимо, тоже. Не отпуская воротник парня, он свободной рукой ударил ему в живот и заорал, брызгая слюнями, прямо ему в лицо:

— Где, солдаты, сука! Где Лукин, блядь! Убью!

Бойцы окружили старлея и типа и с увлечением наблюдали за происходящим. Парень выпучил глаза ещё больше и крупно затрясся, закрывая лицо руками и что-то бубня.

— Чего, блядь?

Тип вместо ответа только осел на траву. Креченов его держать не стал и позволил тому завалиться.

— Ты меня слышишь? – спросил громко старлей, чуть успокоившись и пощёлкивая пальцами перед носом гражданского. Гражданский не ответил. Тогда старлей взял у первого попавшегося бойца, коим оказался Перечнев, флягу и, открутив крышку, плеснул в лицо парню. Тот зафыркал, отплёвываясь, и посмотрел на лейтенанта уже более осмысленным взглядом.

— Во, есть кон… — начал старлей, но был прерван криком парня.

— Идиоты, да вы знаете, кто я? Я вас всех в тюрьму засажу, вы у меня кровью умоетесь! Я на вас в гаагский суд подам, за плохое обращение с военнопленными! Товарищеский суд устрою!!! Я школу с медалью окончил, меня в газетах печатали! – верещал парень, брызгая слюной, прямо в лицо опешившему от такого старлею, — Я апологет здравого смысла, Я — ЗДРАВОСМЫСЛ, Я ВАС ВСЕХ ТУТ ЛУЧ…

Креченов оборвал придурка на полуслове, с размаху отвесив оплеуху ему по лбу, отчего тот завалился на спину, безумно хлопая и вращая глазами.

— Дебил! Ёбнутый нахуй! Васюта! — покрасневший старлей выглядел в лучах заходящего солнца как-то зловеще, страшно даже, я бы сказал.

— Я! – якнул я.

— Найди верёвку какую, руки этому больному свяжите. Вепренцев, стой, карауль его, что бы не убёг, а то хуй его знает — вечер уже, темно, а он неадекватный. Тут заночуем, хули. Вон, и землянка есть. Караулы по часу, по пять человек в карауле, отбой в двенадцать, — раздавал указы Креченов, зачем-то активно жестикулируя, — Васюта, назначишь списки караула, вся хуйня, ну, ты знаешь. Я сейчас доложу в часть, пускай гарнизон весь подрывается, нехуй нам тут одним делать. Так, остальные сейчас ищут дрова, чтобы костёр развести можно было… и, блять, не шастайте по поляне лишний раз, пока я тут всё не осмотрю.

Старлей грозно обвёл взглядом бойцов, словно бы пытаясь взглядом внушить, какие анальные муки всем грозят, в случае если кто-то накосячит. Бойцы в ответ старательно изобразили на физиономиях осознание важности всего сказанного. Я, на всякий случай, тоже напрягся, хоть Креченов на меня и не смотрел. Мало ли. Вдруг обернётся.

Но старлей не обернулся. Назыркавшись вдоволь на рядовой состав он достал из кармана потрёпанный кнопочный “Сименс” и принялся на нём набирать какой-то номер. Мне же ничего не оставалось кроме как приступить к выполнению прямого указания и заняться разбивкой караула. Дело это было паскудное и неблагодарное, ибо, какой порядок ни назначь, всё равно не получится сделать так, чтобы все остались довольными.

Радовало лишь одно – злая фортуна распорядилась засунуть в жопу течение не только моей жизни. Да и мне, по большей части, было насрать на чужие хотелки.

— Хуйня, блядь. Связь не ловит. – в голосе Креченова слышалось недовольство. И у него, похоже, сдавали нервы. Об этом явно говорила излишняя дёрганность, с которой офицер пытался набрать номер снова. — Нет! Нихуя! Мицуков, что с рацией?!

Бойцы, окружавшие нас и вполголоса переговаривавшиеся между собой, немного расступились, давая пробраться рядовому с большой радиостанцией за плечами в первый ряд:

— А що с ней будет, тащ старший лейтенант? – с бесхитростным выражением лица молвил он, словно речь шла о каком-то пустяке. — Она же без аккумулятору, его мне старшина не дал, сказал, що проебу!

— “Що, що!” — передразнил Креченов бойца и сплюнул, — Мудак этот старшина, вот что! Пизды ему вломлю!

Мицуков, пожав плечами, отступил обратно в толпу.

Старлей злобно чертыхаясь и запихал телефон обратно в карман. Бойцы же, вспомнив о приказе собирать дрова на костёр, стали потихоньку рассасываться по окраинам поляны, справедливо полагая, что от Креченова сейчас лучше держаться подальше. У землянки остался лишь он, я, да Вепренцев, что гордо возвышался над вверенным ему неизвестным заморышем аки Зевс над Олимпом. Ну или скорее аки Зевс над кучей говна, ибо «Апологет» на уровень Олимпа не тянул даже близко, а душок от него шёл какой-то явно нездоровый.

— Так… начнём всё сначала. Нормально начнём… как положено.

Глубоко вдохнув, старлей присел на корточки перед пленником. Я запоздало вспомнил о том, что мне поручено было его связать, но пациент особо не дёргался, а напоминать старлею о своём, хоть и нечаянном, проёбе, было как-то глупо. Так что я просто продолжил делать вид, что всё в порядке и идёт своим чередом. Креченов же, тем временем, начал допрос.

— Имя и фамилия? — резким командным голосом спросил он, прожигая свою жертву требовательным взглядом.

Пучеглазый молчал. Он глубоко дышал и странно вращал глазами во все стороны, но из его рта не доносилось ни звука. Потом он сглотнул, вытянулся по струнке и всё же подал голос.

— Алексей Юрьевич Конорамов! – неестественно высоким голосом прокартавил он, чуть не дав петуха. Судя по выправке, Алексей Юрьевич решил быть гордым и несговорчивым партизаном, но голос явно говорил о том, что выбранная роль ему не по зубам.

— Так… а по вещам тебе кто разрешил шариться? – вкрадчивым тоном поинтересовался старлей.

— Так они же ничейные!

Лицо Креченова ещё больше налилось кровью и стало напоминать агрессивную плотоядную свёклу-убийцу.

— Ничейные… ага… Я тебе, блять, дам “ничейные”!!!

Старлей замахнулся. Образ гордого партизана тут же лопнул как мыльный пузырь. Пересравшись, пленник издал трель близкую по высоте к ультразвуку

— Ааааа, убивают! – пронзительно заверещал он, повалившись на землю и сжавшись в комок — Спасииите!!!

— Ебало завали, блядь! — опередив старлея, рявкнул я в ответ, заставив этого “Здравосмысла” замолкнуть. Он испуганно посмотрел на меня, — Хули ты орёшь то, а?

— Да долбоёб тому що! — вставил кто-то из бойцов, Мицуков, судя по хохлятскому говору.

— Я не долбоёб, я ЗДРАВОСМЫСЛ! — зачем то заорал снова тип.

— Он, кажется, совсем ёбну...- начал старлей, но был прерван Буцановым, который внимательно вглядывался в заросли на краю полянки. Садящееся солнце окрасило верхушки деревьев в кровавый цвет, а всё остальное под деревьями, напротив, погрузилось во тьму, из-за чего лес стал выглядеть зловеще.

— Тащ лейтенант, там движение!

— Чего? Какое движение? Где?

— Там вон, — боец указал на лес, — Прям ходил кто-то. Трава шевелилась, я видел…

— Блядь, — чертыхнулся офицер, поднимаясь обратно на ноги. – Мозги бы у тебя лучше шевелились, Буцанов.

Не проронив больше ни слова старлей направился к землянке и принялся её осматривать. Буцанов по инерции тупил, продолжая смотреть ему в спину. Через пару секунд, поняв, что от Креченова ответа не дождёшься он перевёл взгляд на меня. Я в ответ лишь постучал себя кулаком по лбу. Нет, ну в самом деле, если бы там в кустах сидел ”Ремба”, то Буцанов бы его либо не заметил, либо “Ремба” его вместе с нами взорвал бы гранатой. Большого зверя он бы тоже распознал сразу, трава вокруг поляны была высокой настолько, что в ней могла бы затеряться, разве что, собака. Буцанов, однако, ничего этого не понимал и продолжал таращиться на меня и старлея с растерянным видом.

Креченов, тем временем, уже успел обойти землянку кругом, осмотреть землю вокруг неё и даже мельком заглянуть внутрь. Судя по его нахмуренному челу, он был готов вынести вердикт всему происходящему.

— Хуйня какая-то… многозначительно процедил офицер, раздражённо сплюнув под ноги. – Никаких следов, словно весь взвод побросал вещи и пошёл грибы собирать. Пиздец.

Поймав на себе мой взгляд старлей кивнул головой в сторону землянки.

— Вещмешки в землянке сложим. Чтоб никто «случайно» с чужими не перепутал. Закидывай давай свой и бойцов на это дело организуй.

Поминая себе под нос Лукина всевозможными лестными эпитетами, старлей потянулся за зажигалкой. Зажигалка у него была модная – зиппо, только на моей памяти я ни разу не видел, чтобы из неё получалось извлечь огонь. Креченов, тем не менее, всё равно зачем-то таскал её собой и регулярно пытался от неё прикурить.

— Тащ лейтенант, там опять! Опять движение… — сухое щёлканье зажигалки прервал голос Буцанова. – Там точно кто-то есть, мамой клянусь!

С нескрываемым раздражением старлей поднял взгляд на бойца.

— Ну и кто же там есть?

Буцанов замялся.

— Я н-не видел целиком… Но точно что-то большое! Как собака… И это, глаза ещё видел. Жёлтые такие зенки, прям в темноте светились! Волк, наверное, как пить дать волк, тащ лейтенант!

— Какой нахуй волк, Буцанов? – лейтенант опасно прищурился. – Ты где в наших лесах волков видел вообще? Их давно уж всех перестреляли и сожрали.

— Тащ лейтенант, я точно видел!..

— Блядь!

Внутри старлея словно сорвало пружину. Запихнув зажигалку обратно в карман он выпрямился и направился к зарослям в сторону которых косился Буцанов.

— Волки, сука, значит… — расстёгивая на ходу кобуру приговаривал офицер. – ну раз волки, значит будем проверять! Вместе пойдём проверим. Но только смотри Буцанов, если я там волков не найду, ты у меня возле сортира пропишешься до окончания службы.

Буцанов хотел было что-то возразить, но старлей не дал ему даже пискнуть.

— Перечнев, с нами, третьим будешь! – скомандовал он, развернувшись у края поляны. — Всем остальным, сука, с предохранителя стволы не снимать и только вниз держать, ясно? Ты, Васюта, тут за главного пока, следишь за всем. И смотри, чтобы не сбежал этот наш… Пленник. Кавказкий.

С этими словами Креченов и два сопровождавших его бойца скрылись в лесном сумраке. Все молчаливо провожали взглядом старлея. Говорить не хотелось.

— Варучин, ты туда смотришь, Шнуров туда, Альмининов туда. Высоцкий, следи за парнем. Остальные, глядим по сторонам, и не пиздим. – Раздал я указания бойцам, продолжая смотреть в сторону леса, где скрылся старлей.

Минуты текли невыносимо медленно. Напряжением прониклись все члены ДП, и потому даже шепотков не было. Все сжимали автоматы, которые, даже без магазина, дарили какую-то уверенность, силу. Солнце, тем временем, село за горизонт. Взглянув на часы, я с удивлением обнаружил, что уже почти одиннадцать ночи. Да, время пронеслось.

И тут со стороны леса, куда пошли старлей и бойцы, раздался сухой выстрел.

Пиздец.

За первым выстрелом последовал второй, а затем какой-то крик, который разобрать не получилось.

Хотелось бы сказать, что я среагировал мгновенно. Но нет, я затупил, как последний салабон. Зачем-то завертел головой, ища командира, пока не понял, что я и есть командир, и что остальные бойцы дёргают головами, кидая на меня напуганные до усрачки взгляды.

— Б-блядь, зарядить оружие, блядь! Нахуй, ебать, стволы, б-блядь, вниз! С п-предохранителя, сука нахуй, не с-снимать! Жди, ебать, м-моего сигнала! – заикась, скомкано дал команду я. А что, блять, страшно, шо пиздец. Вчера тут целый взвод пропал, вместе с офицером, а сейчас вот выстрелы раздались! Два!

Больное воображение тут же вспомнило про затаившегося в кустах “Рембу”. Мне отчётливо представилось, как какой-то здоровенный мужик, с камуфляжными полосами на лице, стреляет в старлея, затем мгновенно повторяет выстрел, но уже в Буцанова, на ходу определив, что они наиболее опасны, а в Перечнева всаживает большой нож-кукри, от чего тот громко кричит. Но рэмба вытаскивает свой кинжал и перерезает ефрейтору горло.

Чего, блядь, в голову лезет!

Я уставился в сторону леса. Впрочем, туда смотрели все, находящиеся на поляне. Даже паренёк, встав зачем-то на четвереньки, наблюдал за опушкой.

Кусты зашевелились, и бойцы испуганно задёргали стволами автоматов. К счастью, из кустов, чертыхаясь, вылез старлей и направился в нашу сторону. За ним, чуть погодя, выбрались и Буцанов с Перечневым. В руках они держали плащ-палатку, в которой что-то, или кто-то лежал. При чём явно размером с человека. Правда, два довольно дрищеватых солдата, плащ-палатку несли весьма бодро, что свидетельствовало о невысоком весе содержимого. Подобравшись поближе, старлей увидел оружие и махнул рукой:

— Отбой тревога. Магазины в подсумки. – Защёлкали отстёгиваемые рожки, — Блядь, пиздец, там лошадь ходила, прикинь? Говорящая, блядь! И с розовой гривой, блядь! Я движение заметил, ну и глаза эти. Ну и спросил пароль. Какой пароль – хуй знает. — Старлей осоловело вращал глазами и нервно дёргал руками, обращаясь непривычно на “ты” к Васюте. — Но эта херобора как меня услышала – так возьми и кинься на меня! Ну я и шмальнул. Первый в молоко, второй вон, в ногу. Я бы её добил, да только она, нахуй, как заорёт! Ебать, голосом прямо ну человеческим. «Не мочи» говорит, «пощадите». Ну я и прихуел. Вон, глянь.

Рядовые как раз притащили вещмешок, уложив его в центре нашего импровизированного круга обороны, и я с интересом посмотрел на него. Раздались удивлённые возгласы солдат. На серой мешковине действительно лежал настоящий серо-пепельный конь, только маленький и очень странного телосложения. Коней я в своей жизни не особо много видел, но точно помнил, что они, сука, непременно были пузатые и с вытянутой мордой. Этот же скорее напоминал какую-нибудь сказочную сивку-бурку. Поджарый аки гончая, с длинными ногами и приплюснутой мордой, которая удивительным образом умела передавать вполне человеческие эмоции, такие как страх… и что-то ещё, что я не мог разглядеть за янтарными блюдцами непропорционально больших глаз. А грива у коня и правда была розовой. Только гораздо большую фрустрацию вызывал не цвет, а то, что грива коня была острижена в некое подобие человеческого каре. Пиздец.

Хм… а может это не конь, а кобыла?

— Товарищ старший лейтенант, а что… — начал было я, но был прерван резким взмахом руки офицера. Уперев руки в бока, Креченов огляделся, задержав взгляд на лежавшей с настороженным видом лошадке, и, кивнув мне головой, скомандовал строиться.

Бойцы, замолкнув, поспешили сгруппироваться в некоторое подобие шеренги перед старлеем.

И тут я, считая бойцов, понял, что мутный тип, пойманный около вещмешков, пропал.

— Поехавший! Его нет! — обернувшись к Креченову, рыкнул я. И тут же, на кромке леса, далеко за старлеем, в темноте, увидел, как пленник, почему-то на четвереньках, пытается скрыться, — Вон он, блядь, ползёт!

— Быстро, блядь! Егоровы, Буцанов, хватай его! — снова заорал старлей, растёгивая кобуру.

Названные ринулись в сторону беглеца, остальные же, с нескрываемым интересом, за этим следили.

— Васюта, блядь, чо не досмотрел? — не оборачиваясь, спросил меня офицер. Впрочем, ответа он дожидаться не стал, так как бойцы, наконец, добежали до ползущего и, раздав ему пару пинков, повели в сторону лагеря.

Лошадка же, странно вывернув голову, смотрела, как ведут сюда поехавшего, и, как мне показалось, на её морде явственно отразилось что-то похожее на отвращение. Впрочем, возможно, это была гримаса боли. Крови на полотно палатки натекло не так уж много, но судя по расплывшемуся по ляжке коня красному пятну его ранение не было царапиной.

— Так, Перечнев, посади его около этой лошади, и стой около них, пока мы тут не разберёмся, что за хуйня происходит, и что это за лошади говорящие, и что он ебанутый такой, — скомандовал старлей, когда бойцы подвели бешено вращающего глазами, находящегося явно не с нами, “Здравосмысла” поближе, — Головой отвечаешь!

Услышав это, лошадка тихо, но явно недовольно зашипела и злобно уставилась на беглеца.

— Что это она? — спросил я, уставившись на цветногривного коняшку. Старлей, впрочем, не ответил, взглянув только на меня со странным выражением, а затем спросил непонятно кого:

— Что, не нравится?

Бойцы, нас окружающие, с удивлением смотрели то на старлея, то на лошадку. Та, перестав гипнотизировать поехавшего, с какой-то неприязнью посмотрела на Креченова. Тот в ответ безумно усмехнулся, от чего лично у меня по спине пробежал холодок, и растягивая слова, будто получая удовольствие, произнёс:

— Нет, Перечнев, лучше не так. Лучше ты его свяжи. Вместе с ней!

Несмотря на то что звучало это, по меньшей мере, странно, это возымело неожиданный результат. Лошадка, поджала губы и, не переставая сверлить старлея взглядом, ощутимо напряглась, поджав голову к груди.

— Перечнев, выполняй приказ. — Всё так же медленно и спокойно. растягивая слова, повторил ефрейтору, стоящему в прострации, старлей.

Боец, кивнув, стал вытягивать брючный ремень, намереваясь использовать его вместо верёвки. Коняшка посмотрела на бойца, моргнула несколько раз, вздохнула и, наконец:

— Вы не можете...

Её тихий и довольно мелодичный голос прозвучал жалобно, но, в то же время, в нём словно бы чувствовалась угроза. На это, впрочем, никто не обратил внимания.

— Ага! Я же говорил, блять, пиздящая! — старлей засмеялся, словно безумный, а бойцы вокруг подняли невообразимый шум. Оцепенел и я. Надо же, говорящая лошадь!

— Тащ старший лейтенант! Она не только говорящая! У неё ещё и хуйня какая-то к боку приделана была! — сказал совершенно не к месту Буцанов, когда все несколько успокоились, и старлей перестал смеяться.

— А хули молчал? — изменившись в лице, спросил старлей, — Хотя срать. Перечнев! Одень ремень обратно! А то штаны упадут. А ты, Буцанов, помоги-ка мне.

Лошадка, затравленно озираясь, приподнялась на передних ногах. Однако тут же была повалена обратно пинком рядового. Буцанов, крякнув, дёрнул посильнее и вытащил из-под её спины что-то длинное, завернутое в грубую холстину и напоминающее монтировку. Видимо, так показалось и Буцанову, вертящему свёрток в руках:

— Тяжёлое, блядь! Лом что-ли?

Краем глаза я заметил, как заёрзала распростёршаяся на холстине лошадка. Странно, вроде морда не человеческая, а эмоции различать легко, даже в темноте.

— Я те дам лом, блядь! Дай сюда! – Креченов выхватил у рядового свёрток и стал разворачивать ткань, — Ща посмотрим!

Последний слой холстины был откинут в сторону и моему взору предстало нечто странное. В руках офицера лежала плоская увесистая пластина, напоминавшая одновременно челюсть экзотического жука и рог диковинного животного. Или какой-то монструозный клинок. В то время как одна сторона пластины оканчивалась культяпкой, похожей на корни вырванного зуба, и отдалённо походила на рукоять, к концу другой стороны её причудливо источенные рёбра сходились в зловещего вида острие. В неверных лучах заходящего солнца скосы рёбер кровожадно поблескивали красным и у меня почему-то возникло отчётливое ощущение, что их лучше будет не проверять на остроту.

— Ёб твою мать… это что ещё за херабора? – озадаченно вопросил Креченов, смотря на загогулину в своих руках одновременно с отвращением и любопытством.

— Це меч, тащ лейтенант, — в повисшей тишине шёпотом подсказал Мицуков. – Я такий в игре бачив, когда за тёмных ельфов играл…

— Какой меч, какие эльфы… Блять, Мицуков, ты ебанулся что-ли? – давясь нервными смешками, огрызнулся себе под нос старлей, но скорее по-привычке, чем обращаясь конкретно к Мицукову. Покрутив клинок в руках, Креченов осторожно ткнул в него пальцем, словно не веря, что он действительно существует на самом деле.

Лошадка напряглась. Я тоже напрягся, но точно не из солидарности с животным. Меня напрягала эта штуковина в руках старлея, на его месте я бы не то что пальцем тыкать не стал, я б вообще выкинул её к херам подальше. Слишком она какая-то странная и ненормальная. Материал, из которого эта хреновина была сделана, вызывал болезненные ассоциации с куском живой плоти, вырванным из тела и неестественным образом продолжавшим функционировать отдельно от него. Поэтому видеть то, как старлей трогает эту штуку руками, мне было противно до сблёву.

Между тем, пока офицер был отвлечён разглядыванием диковины, бойцы потихоньку стягивались к нему поближе, чтобы тоже иметь возможность поглазеть.

— Тащ старший лейтенант, а она острая? – осторожно спросил кто-то поверх спин сослуживцев.

— Да не, нихуя…

Креченов, как раз проверял лезвие клинка. Его палец скользил по изломам режущей кромки, поднимаясь то вверх, то вниз. Ощутив прилив тошноты, я оглянулся на лошадь и обнаружил, что та немигающим взглядом следит за пальцем старлея, словно прожжёный нарик за отнятой у него последней понюшкой.

Палец старлея скользнул вверх по очередному приливу…

— Блять!

Креченов инстинктивно засунул порезанный палец в рот...

А дальше начался пиздец.

Из всего взвода только я удерживал пойманную коняшку в поле своего зрения и поэтому только я заметил, как она начала двигаться. Я перевёл на неё взгляд инстинктивно, но то, что мне показалось движением, на самом деле было чем-то большим. Поверхность её тела словно вскипела, серая шёрстка превратилась в рябящую текстуру и через мгновение распалась неаккуратными лоскутами, которые затем начали схлопываться внутрь тела. Серая шерсть сменилась чёрно-коричневой змеиной кожей в мелкую чешуйку, вслед за этим круглый зрачок жёлтых глаз вытянулся в вертикальную щель, изменилась форма челюсти на более хищную, уши, потеряв форму, опустились вниз, а изо лба лошади спиралью начал выкручиваться рог такой же изломанной формы как и клинок в руках старлея. Но больше всего изменились ноги, с них исчез всякий намёк на копыта и их жутко переломало, так что казалось будто они целиком состоят из дырок.

Трансформация заняла меньше секунды и за это время ебаный монстр, притворявшийся лошадью, успел оттолкнуться от земли и прыгнуть на старлея.

— Бля-я-я-я-я-я-дь!!! – услышал я свой голос словно со стороны, он был очень растянут, и звучал как в замедленном воспроизведении. Меня вдруг охватил пиздецовый ужас, я ощутил как вспотела форма на спине и это было похоже на то, как если бы меня окатили ведром холодной воды. Мои руки сами собой начали поднимать ствол автомата, но тут же остановились – я не мог стрелять в эту хуйню пока за ней находятся бойцы.

— БЛЯДЬ.

Ещё полсекунды, которые протянулись как минута. Мозг услужливо предположил, что я имею дело с лошадиной версией ебаного Чужого.

Креченов заметил летящего на него инопланетянина слишком поздно, а когда заметил, охуел настолько, что уже ничего не смог сделать.

— Ну всё, пиздец офицеру, пиздец нам всем, — во внезапном приступе спокойствия подумал я и даже не потрудился отвести в сторону взгляд, чтобы спасти свою психику от вида разрываемого на части старлея. Однако расчленения не последовало. Инопланетянин, ловко развернувшись в воздухе, приземлился всеми четырьмя ногами на грудь Креченова, схватил зубами клинок, что старлей подбросил с испугу и прыгнул ещё раз, теперь на Буцанова, который уже почти полностью навёл ствол автомата на старлея, поебав все правила и нормы.

Монстр долетел до него быстрее чем он успел нажать на спусковой крючок. Выписав в полете кульбит он погасил энергию прыжка, лягнув Буцанова задними копытами в правое плечо и тут же перекатился на землю.

Щелчок близкого выстрела.

Отрезвляюще громкий хлопок заставил время снова течь с нормальной скоростью. Буцанов, развернутый ударом на сто восемьдесят градусов, падает на землю. Щёлканье затворов со всех сторон. Старлей со всё ещё перекошенным от охуевания лицом что-то истошно орёт.

Инопланетянин с мечом в зубах со всех ног бежит в сторону землянки.

В голове мелькнула мысль стрелять, но я тут же её отбросил, понимая, что не сумею прицелиться и просто бросился за лошадью. Зачем? Хуй знает. Наверное, крик старлея был воспринят мной как приказ догнать и отпидорасить. Всё остальное просто вылетело из головы, единственное что сейчас было важно – это схватить эту инопланетную поеботу, а что с ней потом старлей будет делать меня уже не касается. На моё счастье «лошадь» уже была подранена, и силы ей явно не хватало. Хотя стометровку я всегда и бегал на отлично, но даже втопив со всей дури, я смог нагнать инопланетянина лишь у входа в землянку. Неуклюже прыгнув на «лошадь», я ухватил её за оставшуюся нетрансформированной гриву, и мы вместе покатились по земле, сначала по прямой, а затем куда-то резко вниз, в темноту.

В землянку.

Над ухом раздался злобный рык лошади. Ему вторил безумный крик парня:

— Пони!

В унисон парню не менее безумно орал что-то старлей.

Через мгновение на меня и извивающуюся лошадь упал ещё один клуб тел. Воняющий говном. И дорогими духами. Наверху раздался выстрел, за ним второй. Куда стреляют, блядь!

А затем что-то твёрдое, подозрительно напоминающее копыто, ударило мне в челюсть.

Ну пиздец теперь.

Акт II (Часть первая)

Акт второй, в котором герои дважды меняются ролями, заключают неожиданные союзы и балансируют на грани, столкнувшись с неожиданным испытанием.

Вспомнившая

Тихий шёпот тысячи голосов, звучащих одновременно и в унисон, и невпопад, то нарастающий, то идущий на спад; этот шёпот подобен бескрайнему морю, в котором каждая капля – чей-то разум. Он заполняет всё сознание целиком, в нём так легко раствориться, утонуть в этих волнах, что однажды стали моей колыбелью и когда-нибудь станут моим смертным ложем. Этот шёпот… Этот зов. В нём – вся я.

Непостижимый.

Единый.

Целый.

И посреди этого нескончаемого волнения...

— Что это?

Поднимающийся из-за горизонта солнечный диск слепит глаза. Первые рассветные лучи лениво скользят по горному склону, и мои мысли невольно раз за разом возвращаются к тому, как здорово было бы сейчас растянуться на валуне, возле которого я удерживаю позицию. Несмотря на то, что сейчас начало лета, ночи в горах всё равно ощутимо холодны, а я с прошлого вечера до сих пор лежу без движения. Тело давно потеряло чувствительность. Непонятно, то ли это от долгого пребывания в одной позе, то ли я окоченела. Не испытываю никакого беспокойства по этому поводу. Это странно, потому что обстоятельства более чем располагают, я это полностью осознаю… Но в то же время знаю, что всё в порядке. Это знание исходит из старого далёкого воспоминания, которое становится тем размытее, чем сильнее я стараюсь поднять его в памяти. Возможно дело в том, что у меня нет такого воспоминания.

Тихий шепот тысяч далёких голосов, пребывающих за пределами жизни и знания, похож на завывание ветра в расселинах. Если долго прислушиваться, то начинает казаться, что ещё чуть-чуть и ты сможешь различить слова, сложить из них фразы…

— Что это?

У меня никогда не получается прочувствовать этот момент… Момент, когда из «мы» рождается «я», которое, оставаясь частью единого целого, способно осознавать его со стороны. Вот солнце поднимается выше, и его лучи наконец падают мне на спину. Тепло. Мне тепло. Но если бы это случилось минутой раньше, то кто бы его ощущал?

— Где… реальность?

Редкие клочки травы трепещут на ветру между серыми россыпями камней. Мысли хаотично мечутся внутри головы. Ожидание длится уже так долго, что оно давно превысило все лимиты терпения.

Мысленно пытаюсь дотянуться до остальных членов группы, осторожно, на пределе чувствительности, чтобы не выдать своё замешательство. Десятая всё так же занимает позицию ниже по склону, излучая непоколебимое спокойствие, она, кажется, не только замаскировалась под скалу снаружи, но и стала ей изнутри. Седьмой ведёт наблюдение с утёса надо мной, спокойно ожидая команды к наступлению. Как и подобает лидеру звена, своим поведением он подаёт подчинённым пример во всём.

Спокойный, собранный и преисполненный готовности каждую секунду времени.

Готовность…

Нужно постоянно быть готовым. Я понимаю это, но ничего не могу с собой поделать. Внешний мир слишком не похож на жизнь внутри Улья, каждое новое место в нём отличается от предыдущего и к этому просто невозможно привыкнуть. Какая ирония… Вся Эквестрия считает мой народ воплощением изменчивости из-за способности менять обличье, хотя на самом деле это  – единственное, в чём проявляется наше непостоянство. В действительности же уклад Улья не меняется веками, если только выживание не потребует приспосабливаться к новым условиям.

Во внешнем мире нет постоянства. Он словно отражение в кривом зеркале где всё перевёрнуто с ног на голову, потому что единственным неизменным элементом внутри этого зазеркалья остаются лишь его обитатели.

Иногда я думаю, что может именно в этом причина? Все эти пони, минотавры, грифоны… Может они просто отыгрываются на окружающем мире, потому что не могут меняться сами?

Кто знает...

— ДВЕНАДЦАТАЯ!

Без всякого предупреждения сознание пронзает Приказ, и я вздрагиваю от неожиданности. Это похоже на то, как если бы каждое нервное окончание в теле обожгли раскаленным добела железом – ощущение чужой воли, бесцеремонно вторгающейся в разум, и без слов сообщающий что делать. Я мгновенно срываюсь с места в галоп, словно выпущенная из лука стрела, одновременно ужасаясь тому, как онемело тело от долгого бездействия, и радуясь возможности двигаться.

Ожидание подошло к концу.

Настало время выкладывать козыри на стол и разыгрывать решающую партию.

Камни разлетаются из-под моих ног – я несусь по склону со всей скоростью, на какую только способно моё тело. Периферийным зрением улавливаю движение слева – из расщелины выныривает Десятая и присоединяется ко мне. Её морда искажена злобным оскалом точно так же, как и моя. Я чувствую нарастающую ярость.

Семена гнева прорастают в моей душе, питаемые осознанием жестокости и несправедливости реальности, в которой нам всем приходится жить. Частичка моего сознания всё ещё думает об Внешнем мире… но если минуту назад я не испытывала никаких эмоций по отношению к нему, то сейчас одна лишь мысль о народах Эквестрии ввергает меня в бешенство.

Они считают нас нахлебниками.

Они считают нас паразитами, что, забирая блага у других, сами живут, не зная никаких бед.

Но это ложь.

Чейнжлинги, населяющие Эквестрию, не живут одной дружной семьёй. Ресурсы, необходимые нам для жизни, ограничены, и их хватает далеко не на всех. Их получают лишь сильнейшие и наиболее приспособленные, так что нам неизбежно пришлось бы жертвовать кем-то из близких, если бы мы были одной семьёй. Перспектива таких жертв никому не по душе, поэтому ещё на заре времён наш род разделился на несколько Ульев, и с тех пор мы живём в состоянии постоянной войны друг с другом.

Убивать сородича, которого ты никогда не знал, всё же легче, чем сородича, с которым ты делил одну и ту же нору с самого рождения...

Откуда-то сверху передо мной спрыгивает Седьмой и занимает позицию во главе клина. Мы огибаем выступ скалы и выходим на расстояние прямой видимости. Трутни уже схватились с противником, навязав ему бой на земле – чешуйчатые тела, в неразберихе катались по каменной крошке, в остервенении грызя и избивая друг друга.

— Наш черёд.

Мысль возникла в моей голове, не рождённая чьим-либо конкретно сознанием. Сейчас, в решающий в момент, не было «я» идущего в бой, были лишь «мы», несущие смерть врагу.

Клин разворачивается в линию, магия вспыхивает ярко-зелёным, клинки взмывают в воздух. Я складываюсь пополам, резко перенося вес на передние ноги, в то время как задние перехватывают удерживающий лезвие поводок, заставляя его уйти в взахлёст, а затем моё тело распрямляется, преобразуя накопленную инерцию в энергию центробежного ускорения. Поводок отцепляется от лезвия, чтобы перехватить его снова после того как он отлетит в сторону, затем его длина сокращается, имитируя работу тетивы, и клинок возвращается на круговую орбиту разогнанный до предельной скорости. Союзные трутни в спешке поднимаются на крыло, спасаясь от надвигающегося на них смерча из бритвенно острых лезвий, разрезающих всё на своём пути.

Мир сжимается в точку, пронзаемую остриём моего меча.

— ВвррррРрРИИИИИ!!!1

Безвольно распластавшееся на земле тело чейнжлинга вдруг оживает, и, судорожно взбрыкнув ногами, Третья вскакивает, но тут же падает обратно на пол, жадно хватая ртом воздух. Сердце как бешеное бьётся в груди, а тело пронзает мелкая дрожь.

— Мы видели сон… Всего лишь сон…

Видение из далёкого прошлого стремительно угасало в памяти, несмотря на то, что Третья цеплялась за него изо всех сил. Её не покидало ощущение чего-то важного, о чём она должна была позаботиться прямо сейчас… Но она никак не могла понять, что могло быть важнее чем ЭТО?

Всего пару мгновений назад она была там… В ДРУГОМ мире, где всё ещё было в порядке, где была надежда, цель, смысл… Смысл…

— Другой… Мир.

Третья резко обернулась, вспомнив события, случившиеся совсем недавно в мире НАСТОЯЩЕМ. Уже знакомые стены землянки глядели на неё безразлично серым. На полу кроме неё никого нет. Лишь осыпавшаяся со стен земля, да пожухлая трава, занесённая снаружи. Сама не осознавая почему — Третья вдруг начала истерично хихикать себе под нос. У неё получилось.

Получилось.

Она снова в родном мире.

Только… Что это меняет к лучшему?

Перевернувшись на живот, она, схватила зубами валявшийся рядом меч и, не переставая смеяться, неуклюже поползла в сторону выхода. Рана на подбитой ноге отзывалась тупой болью, но уже почти не кровоточила; если её не напрягать лишний раз – то особых проблем она доставить не должна.

Рывок за рывком Третья наконец выбиралась из землянки и расслабленно растянулась под приятно согревающими лучами солнца.

Стоп.

Солнца?

Третья приподняла голову. Пылающий в небе шар примерно на половину отклонился от зенита к горизонту, поляна окутана полуденной духотой, а в траве увлечённо стрекочут кузнечики. Вечер был не за горами, но точно ещё не начался.

- Впрочем… Какая разница?.. – пронеслось в голове Третьей и она, уронив голову обратно на траву, закрыла глаза. Это был не обморок и не сон, она просто лежала, позволяя отдохнуть своему измученному телу, и не знала, что ей ещё делать кроме этого. Да и несмотря на все свое желание она не могла бы сейчас просто так взять и отключиться. Все её мысли занимал вопрос:

«А что я выиграла от того, что мне удалось сбежать, и вернуться?»

Возвращенный клинок лежал под её головой вместо подушки и, казалось, нашёптывал ей колыбельную. Осознание того, что ей удалось вернуть своё оружие давало Третьей ощущение умиротворенности, но вместе с этим она была вынуждена постоянно прокручивать в голове события, случившиеся с момента, когда её ногу ранило неизвестной магией. Это было опасно. Очень опасно, буквально балансирование на лезвии меча. Её могли убить… Её меч лапало страшное двуногое чудовище… И ещё там был тот мерзкий тип. Одно воспоминание о нём заставляло содрогнуться в отвращении.

И всё же…

И всё же, именно в этом плачевном положении, она как никогда вновь почувствовала себя живой. Активизировавшийся инстинкт самосохранения отбросил прочь всю лишнюю мишуру и поставил перед ней банальную, но понятную цель, в достижении которой она была всецело заинтересована.

Сейчас же… Сейчас её жизни ничего не угрожало, но в то же время и никакого смысла в этой жизни тоже не было.

- И что же нам делать? – усмехнулся голос в её голове. ​ — Постоянно лезть рисковать нашей жизнью?

— Нет, это глупо.

Третья перевернулась на спину, устремив усталый взгляд в безоблачное синее небо.

— Тогда что, будем беречь нас?

В голосе, задавшем вопрос, звучало откровенное презрение.

— Нет, это тоже глупо.

— И каково же тогда решение?

Прикусив маячившую перед носом травинку, Третья смахнула навернувшиеся от яркого света слёзы. Знакомый, сладковатый привкус во рту, отозвался урчанием в животе, заставив вспомнить о том, что она уже два дня толком не ела.

— Очевидно, ответ в том, что иногда решения просто нет, — сказала она сама себе. — ​ Потому что выбор между победой и поражением существует лишь в сказках…

Зубы Третьей стиснулись в бессильной злобе.

— ​ …а в жизни чаще приходится выбирать между поражением и другим поражением.

Вдруг её чуткий слух уловил движение внутри землянки. Рефлексы тут же взяли своё, и забыв обо всём, она мгновенно вскочила на ноги, приняв боевую стойку. Резкое движение заставило рану заныть с удвоенной силой, но она даже не обратила на это внимания.

Из проёма землянки вынырнула круглая, как луна, подбитая и опухшая морда одного из её преследователей.

Ужаснувшийся

Воняло потом. Лошадиным. Знаете, довольно отвратный запах. И меня бы, наверное, вырвало, если бы этот запах не оттенялся сладковатым ароматом дорогих духов. Этот парфюм кое-как удерживал организм на самом краю.

А ещё дико болело лицо и шея. И если шеей всё было относительно ясно — я лежал в крайне неудобной позе, уткнувшись сползшей и давившей на левое ухо каской прямо в стену — то с лицом всё было интереснее. Я чувствовал, как распухла вся его левая часть.

Застонав, я оттолкнулся от стенки, перевернулся на спину, и оглядел, буквально, одним глазком низкий бревенчатый потолок землянки. Звенящая тишина лишь подсказывала, что я тут абсолютно один. Видимо, оставили лежать, как потерявшего сознания.

Сука, как же больно.

Видимо, при падении я упал прямиком на копыто этой ебанины, разбив себе лицо. Да за такую “меткость” мне должны значок дать!

Ворошиловского стрелка, ага.

Криво усмехнувшись, я встал, подтянув от чего-то сползшие штаны, поднял валяющийся на земляном полу автомат и проверив предохранитель, закинул оружие к себе за спину. Убедившись в собственной дееспособности и наличии личной амуниции, я, кое-как, полез наружу.

Наверху никого не было. Ни людей, нихрена. Одна лишь голая поляна, да лес вдалеке.

Нет, не то чтобы я ожидал чего-то особенного. В конце-то концов, если меня в землянке кинули — то значит не долго я в отключке отдыхал, и за это время из части помощь так и не подоспела. Однако, как минимум, тут должны быть остальные бойцы!

А их не было! Как не было и окопов, и вещмешков, и вообще каких-либо признаков того, что это ​та самая ​ поляна, где я за лошадью гонялся. В голове зароились сотни предположений.

Что этот лошадиный чужой всех сожрал.

Что это всё же нападение китайских ремб, а лошадь — это их супероружие.

Что это правительственный эксперимент.

Что это…

Хуйня всё это!

Я, сдёрнув автомат с плеча, перевёл предохранитель в положение автоматического огня и, дослав патрон, стал водить стволом по сторонам.

Не то чтобы мне вдруг захотелось расстрелять деревья вдалеке или еще что-то… Но от осознания того, что я нихрена не понимаю происходящее — руки сами тянулись к оружию. Все таки приятная тяжесть автомата хоть немного заглушала нарастающую панику.

Однако ответов на вопросы калашников дать не мог.  

Ничего не сходилось. Если это чужой — то почему он не сожрал меня? Если это китайцы — то где трупы? А если правительство — то чьё и почему я?

Да и стоило лишь оглядеться, как в голову закрался главный аргумент — где окопы? Где взрытая земля? Где, хотя бы, скуренные бычки!?

А их не было. Нихрена не было.

Да и в целом поляна, хоть и была довольно похожа, но всё же явно отличалась. В траве то тут, то там белели ромашки и какие-то голубые цветочки, которые я до этого и не видел никогда. Лес, окружавший полянку, так же теперь состоял преимущественно из берёз и редких сосен.

Точно,  поляна определённо другая.

Но как?

Слева, как раз в слепой для моей подбитой физиономии зоне, в паре метров раздался довольно характерное цоканье.

Лошадиное цоканье.

Блять, да ладно!?

Вскинув автоматом и разворачиваясь на девяносто градусов, я успел заметить короткий отблеск и стремительное движение, направленное в мою сторону.

За время службы я повидал, кажется, все сорта девиаций, каковые могли произрасти на почве искренней любви к Отчизне. Я видел откровенных отморозков, что ближе к дембелю начинали старательно излучать концентрированный поток «дедовских» флюидов, почитая себя любимых без малого за ветеранов всех войн в истории человечества; видел идейных милитаристов, что с серьёзными лицами зазубривали устав и чуть ли не спали с ним в обнимку; видел «ровных пацанов», для которых служба сводилась к заполнению армейского альбома и постижению искусства нашивания аксельбантов. Видел позёров, которые при каждом удобном случае сожалели, что не могут повоевать по-настоящему, попутно заливая байки о том, как они потом укатят в Иностранный Легион и придут к успеху.

Несмотря на столь разительные отличия между этими архетипами большую часть служак неизбежно объединяет одно – все они так или иначе считают себя солдатами. Теми, кто при необходимости спокойно лишат жизни другого человека, совершат подвиг, прыгнув на амбразуру или, снова дойдут до Берлина, так, как это однажды сделали их деды. Я мог лишь догадываться насколько правдивыми оказались бы убеждения этих людей, если бы им выпало проверять их на практике, но одно я знал точно.

Я не солдат.

Служба была для меня досадной неизбежностью, в которую я вляпался, по большому счёту, из-за собственного распиздяйства. Я относился к тому малочисленному, хотя и не редкому сорту призывников, которые воспринимали службу как очередную перемену в жизни, к которой надо приспособиться, по возможности выжав для себя максимум пользы. И относительно этого я, в определённой степени, даже достиг некоторого успеха. Но вот что касается того, чтобы повоевать… Да ну его нахуй!

Несмотря на наличие автомата в руках, который, вроде бы должен придавать уверенности, несмотря на то, что я старательно накручивал себя открыть огонь по первой же подозрительной цели – несмотря на всё это, заметив движение я, вместо того, чтобы разрядить магазин в сторону угрозы, инстинктивно выставил автомат перед собой, закрываясь от летящего в меня предмета.

Бзынь!

Сноп искр. Автомат с силой дёрнуло в сторону, вырывая его у меня из рук. Ремень, перекинутый через шею, потянул меня следом за ним и я, неловко и, наверное, смешно растопырив руки, повалился на землю. Это, вероятно, спасло мне жизнь. Снова что-то блеснуло на солнце, и воздух над головой взвизгнул разрезаемый молниеносным движением.

Действуя на рефлексах, я, кое-как перекатившись в сторону, неуклюже схватил калашников и, направив ствол в сторону замеченного боковым зрением силуэта, нажал на спусковой крючок.

Неизвестная сила длинной полосой взрезала землю справа от меня. В воздух взметнулась завеса из разрубленных стеблей и кусочков грунта, одновременно с этим, раздался оглушительный выстрел.

Единственный.

А после — глухой щелчок.

Однако это возымело эффект. Лошадь явно понимала, с чем имеет дело. Оттолкнувшись, она прыгнула высоко в воздух, крутясь в безумном пируэте, в то время как пуля лишь выбила фонтанчик земли под её ногами. Воздух пронзила зелёная светящаяся нить и вокруг инопланетянина на широкой орбите с бешеной скоростью закрутилось нечто похожее на лезвие меча. На долю секунды лошадь превратилась в гигантский диск циркулярной пилы, став едва различимой на фоне ядовито-зелёной ряби и брызнувших во все стороны ошмётков нашинкованной травы.

Я же, как дурак, раз за разом давил на скобу, не замечая, что «калаш» никак на это не реагирует. Ничего иного мне просто не приходило в голову.

Движение завершилось так же резко, как началось, диск «циркулярной пилы» сложился пополам, оставив после себя знакомый уже изломанный клинок, связанный призрачным поводком с зажатой в зубах лошади рукоятью. Увлекаемый инерцией клинок взлетел над головой «чужого», поводок на мгновение погас, а затем снова соединил лезвие и рукоять, но по другой траектории и лезвие, увлекаемое за поводок рывком задней ноги лошади, скрылось за её спиной, зарывшись в землю под копытом.

Инопланетянин застыл в угрожающей позе.

Поняв, что с автоматом творится какая-то нездоровая хуйня, я развернул его ребром, удерживая ствол наведённым в сторону лошади, и обнаружил на месте магазина ровный срез прямо под основанием приёмника.

В траве передо мной россыпью отсвечивали латунными боками гильзы патронов.

Твою ж мать…

Его величество «калашников», ещё минуту назад являвшийся моим решающим аргументом в переговорах с инопланетными лошадьми вдруг оказался бесполезным куском железа. Казалось бы, это конец, но моя последующая реакция удивила меня самого. Повинуясь какому-то первобытно-дворовому инстинкту, я вскинул автомат и просто-напросто громко и с вызовом заорал:

— УБЬЮ БЛЯ, ПИЗДА-НАХУЙ!!!

Существо передо мной напряглось, словно сжатая пружина, но с места не двинулось. Взгляд его светящихся даже при свете дня глаз был сфокусирован на оружии в моих руках. Меня вдруг осенило – инопланетная лошадь, любящая размахивать холодным оружием, едва ли знакома с устройством «калаша», так что она может и не догадываться о том, что отсутствие магазина делает его небоеспособным.

Если это так, то теперь главное не спалиться с блефом.

— КТО ТЫ, БЛЯ, ЕБАТЬ-КОЛОТИТЬ?! — не теряя времени, я решил закрепить позиции и угрожающе ткнул стволом в сторону «чужого». Лошадь тут же припала к земле в попытке увернуться от возможного выстрела, но поняв, что я её лишь пугаю, она почти мгновенно вернулась в прежнее положение и угрожающе зашипела.

Чёрт, для раненой лошади она двигается слишком шустро. Да и шипит что-то как-то слишком стрёмно...

— ЧТО ТЫ ЗА ХУЙНЯ?!, ОТВЕЧАЙ ИЛИ Я ТЕБЕ ДЫРОК В БАШКЕ НАХРЕНАЧУ!!! — как можно более устрашающе, прорычал я, попутно стараясь подавить дрожь в руках.

Над поляной повисла зловещая тишина.

Инопланетянин, не моргая, сверлил меня своими глазами-гирляндами. Теперь я мог разглядеть его получше. Или её? Поди разбери... Никаких внешних признаков не видно, а голос это чудо природы наверняка может менять так же как внешность. Правда определение «умеет менять внешность» едва ли подходило для данного случая. Инопланетянин не просто перекрасил цвет шкуры, он полностью поменял форму своего тела. Круп стал заметно более узким, грудная клетка наоборот прибавила в объёме да и, в целом, по сравнению с лошадкой, притащенной старлеем из леса, существо, что я удерживал в прицеле, выглядело намного более худощавым. Возможно из-за отсутствия шерсти и небольшой прибавки в росте, не знаю. Тем не менее едва ли эту худобу можно было назвать болезненной — под змеиной кожей явственно просматривались, словно высеченные из камня, очертания мускулатуры.

А ещё спину инопланетянина прикрывал своеобразный панцирь из двух гладких пластин, напоминавших надкрылья жука.

Заебись, оно еще и летать умеет, да?

Паузу прервал короткий сухой смешок.

— Ес-сли бы ты мог меня убить, то уже с-сделал бы это.

Несмотря на зажатую во рту рукоять от меча, лошадь умудрялась говорить на удивление членораздельно. Разве что шипящие слишком растягивала.

Твою мать, она походу не только летать — она еще и думать умеет! Два-ноль в её пользу, блин.

— Магия твоего жезла, требует точного приц… селивания. – со злобой в голосе констатировало существо. — Ты видел скорос-сть моих атак. Ты знаешь, что у тебя есть лишь одна попытка. — рассуждала лошадь чересчур спокойным голосом, отчего мои руки начали дрожать еще сильнее.

В памяти услужливо всплыл визг рассекаемого клинком воздуха и гладкий срез металла на месте магазина. Что было бы со мной, если бы я попал под удар?

Наверное, я бы умер, даже этого не заметив.

Я судорожно сглотнул ком в горле. Мне стоило больших усилий удерживать автомат ровно, так, чтобы ствол не дрожал. Лошадь продолжала бурить меня взглядом, застыв как статуя… но в тоже время находясь в движении. Поверхность её тела кипела и скручивалась, преобразуя участки кожи на груди в толстые пластины брони, такие же преобразования происходили с рогом на голове лошади – его основание разрасталось в своеобразный шлем клиновидной формы, наклонные грани которого должны были обеспечить соскальзывание пули при попадании.

Так, эта тварь какая-то чересчур сообразительная! Надо срочно отыграться:

— А-ахуеть блять… — Мой голос все еще сохранял интонацию наглого гопника, но из-за нервного напряжения я начал невольно запинаться, — Вообще-то ты первая попыталась меня замочить, так что нехуй на меня гнать! Дохуя умная, да? Д-давай, помаши этой своей ебалой ещё, если так уверена, что я промажу! Давай, иди сюда, сука, мать твою! Хочешь меня трахнуть? Да я сам тебя трахну!

В глазах лошади мелькнуло смятение – похоже она не ожидала, что на неё начнут столь нагло наезжать. Сказать честно, я сам охуевал со своей внезапной борзости, но, учитывая положение, в котором я находился, рисковать мне было нечем. Всё что я мог делать – это тянуть время в надежде на чудесное спасение.

— Ну? Чего же ты? Ножка болит? – будучи не в силах остановиться, я распалялся всё больше и больше, пытаясь выдать себя на опасного психопата или хотя бы придурка об которого лень мараться. Не важно кто, лишь бы живой.

— Или считаешь сколько в-выстрелов я в тебя сделаю прежде чем ты до меня доберёшься? Сколько их будет? Один? Два? Десять? Как д-думаешь, тебе повезёт увернуться от каждого из них?  Повезёт, а?

Надеюсь она не знакома с западными фильмами. Иначе смерть со смеху ей гарантирована. Хотя, по мне так и это сойдет!

Лошадь сосредоточенно следила за моими руками.

— Чувствуешь себя везучей сегодня, мразь?!

Исчерпав запасы подходящих к случаю цитат, я замолчал, вызывающе глядя на «чужого». Несмотря на то, что его морда вновь обрела непроницаемое выражение, было заметно, что внутри существа идёт невидимая борьба… мне так казалось. Вернее, хотелось думать. Подобно хорошему игроку в покер, лошадь выдавала своё волнение лишь в едва уловимых глазу жестах, вроде изменения напряжения мышц, но подобные сигналы с равным успехом могли быть и блефом.

Стоп, а ей-то на кой чёрт блефовать?

Кажется, у меня крыша едет…

Лошадь снова издала короткий смешок, в котором не было ни намёка на веселье.

— Ты не спровоц… Сируешь меня…

Вертикальные зрачки ядовито-жёлтых глаз, опасно сузились.

— Я вижу тебя нас-сквозь. – вкрадчивый вибрирующий голос нарочито медленно смаковал слова, старательно пропитывая их неприязнью. — Я вижу твой гнев… Вижу намерение убить… И вижу твой с-страх. Его больше всего.

Я почувствовал, как у меня на лбу проступил противный холодный пот.

— Ты боиш-ш-шься меня… Как никогда ещё не боялся в с-своей жизни. Да… С-с-с-с-славно…

Уголки рта лошади дрогнули в намёке на хищную улыбку.

— Н-нахуй иди! – выпалил я, стараясь не думать о том, каким образом эта ебанина читает мои мысли. – У тебя шансы сдохнуть не меньше моих, что, скажешь, ты не б-боишься смерти?!

На этот раз лошадь засмеялась по-настоящему. Это было больше похоже на сдавленный истеричный кашель, но она действительно смеялась, словно я выдал какой-то особенно забавный каламбур.

Я ощутил, как холод перекинулся со лба на спину, медленно скользя вниз по позвоночнику. Глаза инопланетянина с болезненно сузившимися в щели зрачками не выражали ничего, кроме готовности превратить меня в фарш, сразу, как только я ослаблю бдительность, но всё остальное его тело содрогалось от смеха.

Это выглядело реально нездорово.

— Нет… — Всё ещё давясь смешкам, лошадь наконец подала голос, — Мы не боимся смерти.

Она вдруг перестала хихикать, словно внутри неё щёлкнул переключатель.

— Иногда мы даже рады умереть…

И тут у меня вдруг возникло стойкое подозрение, что у этого ебаного инопланетянина что-то не в порядке с головой. Даже если учитывать, что это чёртов, мать его, пришелец, с мечом и выглядящий как полупереваренный гибрид лошади и жука…

Поляна снова погрузилась в тишину, нарушаемую лишь стрекотанием кузнечиков и шумом деревьев. Для полноты атмосферы не хватало только шального перекати-поле, которое пронеслось бы между мной и лошадью.

—  К-кстати... Ты так и не ответила, что ты за хуйня такая! — Напомнил я, как можно более безучастным голосом.

— А я должна была? – Столь же нарочито спокойным тоном, но с некоторой насмешкой, процедила лошадь.

Сука, подъебала.

— Я планирую набить из тебя чучело после того как завалю — будет досадно, если я не смогу ничего о нём рассказать кроме как «ну это та ебанина, которую я случайно встретил в лесу».

Не сдержавшись, я выпалил это раньше, чем успел подумать, что это уже явный перегиб. В глазах «чужого» мелькнул недобрый огонёк.

— С-с-сказать легко… — угрожающе прошипела лошадь, но, на моё счастье, этим всё и ограничилось.

Я нервно усмехнулся. Потянуть время за разговором явно не получалось.

— Ну и что, мы так и будем стоять? Ты со своей ногой долго не протянешь... — Как бы между делом заметил я, в отчаянной и бессмысленной надежде, что случится чудо, и мы сможем просто разойтись.

— Не бойс-ся… Протяну. — Безэмоционально ответила лошадь, между делом сдув сбившуюся на глаз прядь волос. – Лучше бес-с-спокойся о с-себе… Твоё оружие выглядит таким тяжёлым… Интересно, сколько ты ещё с-сможещь его удерживать…

Блять!

Стоило ей сказать об этом, как я почувствовал жжение в мышцах. Сколько я уже держу автомат вытянутым перед собой? Пять минут? Пятнадцать? Вроде бы нагрузка хуйня, но долго стоять в такой позе я не привык от слова совсем. Можно, конечно, перекинуть автомат поудобнее… Но что если этот сраный инопланетянин, решит на меня наброситься, увидев окно для атаки?

Даже если я увернусь от первого удара, за ним тут же последует второй и третий…

А потом она поймёт, что я безоружен.

Меня вдруг охватило отчётливое понимание того, что я с минуты на минуту перестану существовать.

Блять! Блять! Блять!

Сука, ну почему это случилось со мной?! С какого хуя я такой везучий? Почему на моем месте не оказался еблан Буцанов или сраный Мицуков? Столько ещё мешков говна в форме было в отряде, но госпожа фортуна решила наебать именно меня. Сука, я выиграл в сраную лотерею, где джекпотом была почётная смерть от меча инопланетной лошади-жука!

ДА НУ НАХУЙ!

Это просто не может быть правдой! Я, наверное, просто в лесу уебался сослепу об дерево и лежу в несознанке. Или валяюсь на полу той каптёрки без вентиляции, в которой меня, ещё курсанта в учебке, заставили красить стены ядовитой краской времён Хруща. Упоролся растворителем и лежу. Точно, блять! Так и было, лежу, поди, обоссавшийся, и вижу зелёный сон, о том, как почти дожил до дембеля и с мухолошадью общаюсь.

Ебаный рот моей удачи, блять…

В глубине души я понимал, что тщетно пытаюсь обмануть сам себя, и что на самом деле я нихуя не сплю. Я знал это, но всё равно попытался себя “разбудить”, закусив губу до тех пор, пока не почувствовал на языке солёный привкус крови…

Именно такова на вкус безжалостная реальность.

Но я не хочу умирать… Не хочу, блять!

— ДА ЧТОБ ТЫ СДОХЛА, ПИЗДЫ КУСОК!!! – давясь соплями заорал я во всю глотку, чувствуя, как плечи опускаются сами собой, и я ничего не могу с этим поделать. Ствол автомата качнулся и нырнул вниз. Я зажал спусковой крючок изо всех, но «калашу», конечно, было похуй.

Глаза чужого вспыхнули как два прожектора, напомнив мне фары «козла», что однажды чуть не зашиб меня, когда я бухой возвращался ночью со вписки.

Тогда всё обошлось. Сейчас наврятли.

Ведь она всё поняла.

Она всё поняла в тот же миг.

— Мяс-со, — прошипел монстр передо мной, в котором больше не было ни намёка на человеческие черты.

В животе предательски заурчало.

— Ух блядь… — Успел сказать я перед тем как...

Перед тем как раздался шум в землянке. Чужой моментально развернул свою морду и, широко раздувая ноздри, втянул воздух.

Из землянки раздался такое родимое “бля”.

Мыслитель

Выстрел. Стрелял старший лейтенант уже довольно давно. Обычно на стрельбах он удачно где-нибудь около командира роты филонил, делая вид, что крайне успешно показывает сержантам, как надо разбирать их бластеры АКМ-серии.

Выстрел?

А еще его кто-то его обнимал. Точнее, просто лежал на нём, не прилагая никаких усилий. И лежал, надо сказать, прямо на лице, не давая нормально дышать.

— Бля. — Голос казался будто чужим. Хотелось пить. И нахуя, спрашивается, он квасил эту байду вчера, когда проставлялся Бахоркин?

Старший лейтенант, крякнув, спихнул тело с себя и узнал в нём недавнего поехавшего. Землянка, бойцы, орущий что-то сержант, выстрелы и, конечно, неведомая херота, похожая на лошадь, взорвались в голове офицера ярким салютом воспоминаний, заставив того охнуть.

Нихуя это не последствия проставы. Тело же этого Конерамова, как он себя назвал, решило ответить каким-то блюющим звуком и, судя по попыткам поднять голову из растекающейся блевотной лужи, проснулось. Дима с отвращением пихнул это самое тело ногой, вставая и надевая сбитую кепку:

— Конерамов, подъём, блядь.

— Эээ… – Парню явно было не очень хорошо. Но от чего вдруг?

— А где все? — наконец отозвался он.

Такой простой вопрос заставил старлея забыть о кряхтящем поехавшем. Офицер уже понял, что находится всё в той же землянке, что построили бойцы Лукина.

И ладно они, но где его то бойцы? Неужто и эти пропали?

Креченов достал свой ПМ, снимая его на ходу с предохранителя, а затем, наклонившись, подхватил за рубашку Конерамова и потащил того к выходу из землянки, пропуская мимо ушей вялые возражения паренька.

— Щас будем смотреть, что тут за чертовщина така… Бля! – вытесанная в земле ступенька осыпалась под ногой и офицер чуть не упал. Восстановив равновесие и тряхнув для порядка паренька, который уже практически сумел встать на ноги, старший лейтенант высунул голову из землянки, ослеплённый солнцем.

Солнцем?

Не важно.

Картина, открывшаяся взору Креченова заставила его отбросить Конерамова назад, хватаясь второй рукой за рукоятку пистолета и падая на скат выхода, он навел оружие на...

На что именно старлей затруднялся ответить.

Существо стояло буквально в десятке метров от землянки и вполоборота наблюдало за офицером, припав к земле в готовности к прыжку. Справа от него, держа в дрожащих руках автомат с отсутствующим магазином, стоял в напряженной позе Васюта и широко открытыми глазами смотрел то на старлея, то на «чужого». На лице его застыл страх вперемешку с удивлением и щенячьим восторгом.

Прежде чем старлей успел что-либо сообразить его указательный палец сам собой потянулся нажать на скобу — Дима успел себя одёрнуть лишь в самый последний момент. Надо держать себя в руках. Он и так уже хуйни наворотил, открыв стрельбу в лесу, плюс потом ещё кто-то из бойцов палить начал, когда лошадь попыталась сбежать.

Кто за это потом будет отчитываться перед верхами? Кого потом будут дрючить за каждый стреляный патрон? Правильно, его. Ведь цель перед ним была поставлена чётко и ясно – найти пропавших бойцов, а не устраивать блядский цирк с конями.

Впрочем, если он притащит эту говорящую лошадь с собой обратно в часть, то у него будут все шансы оправдаться.

Но лошадь нужна ему живой и не особо покалеченной.

Не обращая внимания на проступивший на лбу пот, старлей облизнул пересохшие губы и гаркнул первое что пришло в голову:

— Ни с места, работает ОМОН! Одно лишнее движение — и ты труп!

Какого лешего он приплёл ОМОН Креченов объяснить не мог, но ему понравилось то, как грозно прозвучала его команда. Зычный голос офицера громом прогремел над поляной заставив замереть не только «чужого», но и стрекотавших в траве кузнечиков. Даже сержант на миг перестал дрожать. Но лишь на миг.

— В-ВАЛИТЕ ЕЁ НАХЕР! – придя в чувство, как-то истерично заорал Васюта, – ВАЛИТЕ ЕЁ, ТАЩ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ, ОНА МНЕ «КАЛАШ» ПОРУБИЛА!!!

И тут же, будто заметив, наконец, что у его оружия отсутствует магазин, сержант потянулся одной рукой за запасным магазином в подсумок у себя на старенькой заношенной разгрузке. Это не ускользнуло от внимания насекомоподобной лошади:

— Одно лишнее движение и трупом будет ОН! – по-змеиному прошипел «чужой» в сторону старлея, отчего тот невольно поёжился. Голос существа изменился под стать облику — тембр звучания стал ниже, грубее и в нём явно ощущалась угроза.

Последнее офицера в определённой степени озадачило, чем им вообще лошадь угрожать-то может? Не тем же декоративным ножом из керамики? А вот автомат в руках младшого выглядел куда более серьёзной угрозой.

— Васюта! Отставить! — сквозь зубы гаркнул Дима, видя, как боец вытягивает магазин из подсумка у себя на груди.

Васюта не реагировал.

Блять, не хватало ещё, чтоб он лошадь пристрелил.

— Мать твою, младший сержант, ОТСТАВИТЬ!

Тяжело дыша, Васюта опустил руку с зажатым в ней магазином, с недоумением посмотрев на старшего лейтенанта, и, шмыгнув носом, протараторил:

— Тащлейтенант, она на меня н-набросилась и… И зарубить хотела!

Лошадь злобно зыркнула на младшего сержанта, а затем, задержав взгляд на автомате, посмотрела на старлея:

— Я защ-щищалась. — Спокойно, будто бы и не было секунды назад злобного монстра, сказала лошадь, глядя в глаза офицеру. – Вы напали на меня без причины… Ранили, пытались ограбить, а когда я с-сбежала, погнались как за добычей. Я полнос-с-стью в своём праве.

— Прокурору про свои права расскажешь — подумал офицер, но вслух ничего не сказал.

Приглядевшись, старлей обнаружил, что лошадь зажимает в зубах рукоять от уже знакомого ему меча. Только рукоять, лезвия нигде видно не было. Это выглядело довольно… Странно.

— А ещё он угрожал с-сделать из меня чучело… — Добавила лошадь словно бы с обидой.

Сообразив, что было бы неплохо подыграть лошади для того, чтобы захватить её в целости и сохранности, старший лейтенант многозначительно посмотрел на подчиненного:

— Это правда? — Креченов качнул пистолетом, обращаясь к Васюте. Тот, открыв в растерянности рот от столь резкой перемены ситуации, помедлил мгновение, а затем утвердительно кивнул, так и не найдя слов.

Офицер поднялся со ступенек и, помогая себе левой рукой, вылез наверх из землянки. Лошадь явно напряглась как только он выпрямился во весь рост, но сбегать не собиралась.

— Значит получилось у нас нихуёвое недоразумение… — Произнёс Креченов, стараясь выжать из себя максимум возможной дружелюбности. — Щас мы все дружно уберём оружие и нормально так пообщаемся, хорошо?

«Чужой», погипнотизировав старшего лейтенанта, подозрительно покосился в сторону Васюты.

— Я спрашиваю, ХОРОШО? — повысив голос, повторил офицер, кидая взгляд на сержанта. Тот, хотел было что-то возразить, но, вовремя сообразив, что с командиром сейчас лучше не спорить, лишь дёргано кивнул и опустил автомат. Удовлетворенный этим, Дима тоже неспешно опустил оружие.

И в ту же секунду пожалел об этом. Лошадь наклонила голову в бок, её изломанный рог неярко засветился и из конца рукоятки меча, с той стороны, где должно было находиться лезвие, вырвался пучок призрачных ярко-зелёных нитей. Нити мгновенно сплелись в тугой жгут, он длинным щупальцем нырнул за спину лошади, зацепился за что-то, а, затем резко сократившись в длине, выдернул из-под её копыта уже знакомое старлею лезвие, изломанное ничуть не хуже, чем рог лошади.

Зелёная вспышка, короткий звякающий звук. Лезвие, увлекаемое призрачным поводком, примагнитилось к рукояти, словно никогда не существовало от него отдельно.

Движение остановилось.

Старлей перестал дышать.

Сержант застыл.

Лошадь пустым взглядом смотрела в дуло пистолета, вновь наведённого на её голову.

Дима даже не помнил, когда он снова успел его поднять.

Тягучее ощущение опасности взрывной волной распространилось по поляне. Офицер целился в лошадь, что стояла перед ним с зажатым в зубах мечом, но всё равно ощущал, как каждая клеточка его тела, повинуясь каким-то древним инстинктам, вопила о том, что его жизнь висит на волоске.

Это было полным бредом.

Противостояние между огнестрельным и холодным оружием столетия назад завершилось в пользу первого. Креченов раз за разом прокручивал в голове эту мысль, думая о том, что у лошади нет никаких шансов навредить ему своим тесаком, ведь у него есть пистолет и с такого близкого расстояния, даже он, при всей своей “любви” к стрельбе, не промахнётся. Ну что она ему сделает? Мозг натужно скрипел, безуспешно пытаясь представить возможные варианты.

Нет, это абсурд, чёртова лошадь с мечом, никак не может представлять угрозу!

Только вот почему ему приходится убеждать себя в этом?

Эта звенящая в ушах тишина…

Этот неестественно загустевший воздух, которым трудно дышать…

Лошадь моргнула и, недовольно сощурившись, заглянула старлею в глаза:

— Вы хотели говорить. Без… Оружия…

В её вкрадчивом вибрирующем голосе слышался укор. Или, возможно, она лишь имитировала эту интонацию, стараясь скрыть свои истинные чувства. Креченову очень хотелось думать, что это так, что она тоже чувствует это напряжение, повисшее в воздухе.

Что она тоже может испытывать страх.

Давящее ощущение опасности слегка отступило. Старлей принял более расслабленную позу, делая вид, что опускает оружие, хотя оно по-прежнему смотрело на «чужого».

— Ага… Говорить будем. — Поддакнул Креченов как ни в чём не бывало и сам удивился своему внешнему спокойствию. Лошадь презрительно фыркнула и отвернула голову в сторону намереваясь вложить клинок в ножны.

Напряжение исчезло, оставив после себя лишь неприятный осадок на душе. Старлей с облегчением выдохнул и, чуть опустив пистолет, спросил:

— Это что, блять, сейчас было?

Лошадь ответила ему косым взглядом, брошенным исподлобья. Она всё ещё зажимала в зубах рукоять меча, ведь тканевые ножны от него Дима распотрошил, когда взялся осматривать клинок.

— Что именно?

Из правого надкрылья на спине лошади начали прорастать корнеобразные отростки, они оплели лезвие меча и притянули его к спине, образовав импровизированное крепление. Мозг старлея забился в протестующем припадке, кажется он устал пребывать в состоянии постоянного охуевания.

— Не коси под дурочку, — твёрдо отрезал Креченов, решив, что будет разбираться во всём последовательно. – Я про твой тесак. Что это за фокусы с дистанционным управлением?

По-собачьи усевшись на землю, лошадь с недоумением посмотрела на офицера.

— Это магия. — Пояснила она таким тоном, словно речь шла о чём-то абсолютно заурядном и очевидном.

Её ответ прозвучал как издёвка. По крайней мере так показалось старлею.

— Какая ещё нахрен магия? – переспросил он, с трудом подавляя раздражение. – Что это вообще за штука такая?

В глазах лошади мелькнуло смятение.

— Я про нож. — Пояснил Креченов.

— Это… подарок, — уклончиво ответила она, с трудом подбирая слова. – Очень дорогой подарок… Для нас-с. Про магию ничего не могу рассказать... Я не нас-столько хорошо разбираюсь в зачарованиях…

— Не слушайте её, тащ старший лейтенант! – послышался из-за спины голос вышедшего из оцепенения Васюты. – Она ж пиздит напропалую, у неё этот мачете режет всё как джедайская светошашка, и она им машет, как ебучий Индиана Джонс своим хлыстом! Я только из землянки вылез, а она меня чуть не зарубила нахер, по автомату хуяк – магазин как корова языком слизнула!

В поле зрения выплыл услужливо подставленный сержантом «калашников». Магазин в нём не отсутствовал, как показалось старлею поначалу, а действительно был срезан под самый приёмник неведомой силой, лишь механизм крепления чудом остался цел.

Чувство неловкости, которое Креченов испытывал из-за того, что он продолжал целиться в лошадь мгновенно испарилось.

— Так, — многозначительно протянул офицер, жестом указав Васюте вернуться на место. – Тесак придётся отдать.

Маска спокойствия тут же испарилась с морды коняшки, сменившись озлобленным хищным оскалом.

— Ис-с-сключено!

— Вот видите, тащ старший лейтенант! Я же говорил! – Торжествующе возопил Васюта, который, отойдя на несколько шагов, пристально следил за лошадью с безопасного расстояния.

— Тогда мы в тупике, пони. — Не обращая внимания на сержанта, тихо произнёс Креченов. Именно о пони напомнил ему рост лошади. Пони-чужой. — Оставлять тебе оружие слишком рискованно.

— Это работает в обе с-с-стороны.

Во взгляде лошади читалось угрюмая непреклонность.

— И мы – не пони… — Добавила она словно бы обращение старлея её оскорбило.

Дима устало вздохнул. Дипломатия никогда не была его сильной стороной.

Да и было бы странно если бы в училище шли курсы в стиле “Как первым устанавливать контакт с инопланетной жизнью.”. Впрочем если бы и шли, то маловероятно, что старлей был бы их заядлым посетителем.

— Послушай, я понимаю, что ты боишься, но этот твой ножик нашим автоматам неровня. Если бы мы хотели тебя убить, то давно убили бы. Меч я заберу только для того, чтобы тебе не пришло в голову сделать какую-нибудь глупость вроде суицида. Сэппука там, цуйфука и прочая… Ну ты поняла. — офицер неопределенно махнул рукой, словно пытаясь жестом объяснить смысл своих слов.

Наклонив голову насекомоподобная пони посмотрела на Креченова как на идиота.

— Я не с-собираюсь себя убивать. И ес-сли ваше оружие так сильно, как вы говорите то тем более нет смысла бес-спокоиться на мой счёт.

Лошадь невесело усмехнулась и тут же обвела бойцов взглядом полным подозрения.

— Ес-с-сли вы только не хотите меня ограбить…

Креченов утомлённо закатил глаза:

— Да не собираемся мы тебя грабить, нахуй ты нам нужна!

Лошадь наклонила голову в другую сторону, скептически сощурив глаза.

— Что вообще такого важного в этом тесаке, что ты не можешь с ним расстаться? – раздражённо буркнул офицер себе под нос, спрашивая скорее сам себя, чем упрямую пони. Но неожиданно для него пони ответила.

— Вы не с-сможете понять…

Дима нахмурил брови в немом вопросе.

— Вы видите лишь вещь… Вот в чём упущение...

Опустив взгляд себе под ноги, пони тихо усмехнулась.

— Мой меч… Это не что-то чему можно назначить цену. Это часть меня. Если вы хотите его забрать, то с таким же ус-спехом я могу требовать от вас-с отрубить себе лапы и отдать их мне. Прос-сто потому что наличие лап делает вас опас-снее…

Переговоры явно заходили в тупик.

— А давайте её свяжем? – воспользовавшись образовавшимся затишьем, предложил сержант. Лошадь подозрительно покосилась в сторону Васюты, чьё побитое лицо перекорёжило в злорадной ухмылке, но говорить ничего не стала.

Офицер удовлетворённо хмыкнул. Идея старлею определённо понравилась. Кивнув головой в сторону младшого он отдал приказ:

— Васюта, я там видел в землянке вещмешок твой, достань ОЗК, оторви от него завязки и тащи сюда.

— Есть! — повеселев, козырнул сержант и, бочком обойдя чужого, бодро направился к землянке. Как бы между делом он на ходу сменил магазин в автомате и дослал патрон. Лошадь, проводив его взглядом, снова уставилась на офицера.

Повисло неловкое молчание.

Перехватив поудобнее пистолет в начавших затекать руках, старший лейтенант сделал глубокий вдох. Тишина, разбавляемая лишь щебетом каких-то лесных птах в кронах обступавших поляну деревьев действовала ему на нервы. Что-то явно не то творилось с этим вроде бы знакомым, но в то же время чуждым местом, и дело было даже не в том, что с поляны волшебным образом исчезли окопы, вещмешки и все бойцы, а время отмоталось на несколько часов назад. Сам лес звучал и выглядел по-другому. Он был живее чем тот который окружал Диму до падения в землянку: трава вокруг росла гуще, птицы шумели громче, плюс слух постоянно улавливал ещё какие-то звуки, которые офицер не мог распознать. Воздух щипал лёгкие озоновой свежестью и кружил голову переизбытком кислорода.

В другой ситуации Креченову, который большую часть своей жизни провёл за стенами душных казённых помещений, такое буйство природы, пожалуй, пришлось бы по вкусу.

Сейчас же оно вызывало в нём жгучее желание отложить полные штаны кирпичей.

— Как тебя звать-то? – чтобы отвлечься от тягостных мыслей старлей решил немного порасспрашивать лошадь.

Желтые блюдца смотревших на него глаз непонимающе моргнули.

— У нас… У меня нет имени, — выдала пони после некоторой заминки.

— Да ладно? – усомнился офицер. – Имена даже у домашних животных есть. Те, кто тебя вырастил, должны были как-то к тебе обращаться.

Такой простой вопрос внезапно поставил лошадь в тупик. Она открыла было рот, но, так не издав ни звука, закрыла его обратно. Так повторилось несколько раз, пока пони наконец не смогла собраться с мыслями.

— Меня звали… Я была третьей, — сбивчиво ответила она, уводя взгляд в сторону.

— Третья… Это порядковый номер, а не имя, — больше утверждая, чем спрашивая, многозначительно произнёс Креченов. Внезапно помрачневшая пони лишь неопределённо пожала плечами, склонив голову, она сосредоточенно рассматривала траву под своими ногами. В исполнении лошади данный жест выглядел довольно странно, однако Диму он ничуть не смутил. От говорящих жукоподобных лошадей как раз чего-нибудь эдакого и ожидаешь.

— Третья значит, — подытожил офицер. – Ну а я тогда командир взвода радиоэлектронной борьбы старший лейтенант Креченов. С младшим сержантом Васютой ты уже знакома.

За вуалью бледно-розовых волос, перекрывших морду лошади, мелькнули огни.

Третья украдкой смерила старлея заинтересованным взглядом. Дима запоздало подумал о том, что надо было ещё упомянуть принадлежность к роте, но почти сразу же махнул на это рукой. В конце-концов он не на смотре перед генералом, а от полного перечисления регалий у бедного животного поди глаза на лоб вылезли бы.

Тем временем, со стороны землянки раздался приглушенный голос Васюты, а за ним какое-то ещё более неясное бубнение. Креченов, чуть повернув голову, крикнул:

— Что там, Васюта?

Из землянки раздалось ещё несколько матюков, и на свет показался Конерамов, весь измазанный в земле и блевотине. На последней ступеньке он оступился и, нелепо махнув руками, упал. За ним из землянки показалась разбитая физиономия Васюты, что тащил на плече знакомый бежево-зелёный вещмешок.

Младший сержант, скорчив гримасу отвращения, переступил через барахтающегося Конерамова и, одним резким рывком подняв его на ноги, толкнул вперёд. Будучи не в силах побороть заданное Васютой ускорение, Конерамов балериной прогарцевал несколько шагов по направлению к старлею и Третьей, затем запнулся о собственные ноги и рухнул в траву, как подкошенный.

Вспомнив о лошади, офицер обернулся и обнаружил, что её взор тоже был устремлён в сторону растянувшегося на земле Конерамова, причём в нём читалась ещё большая неприязнь, чем у Васюты.

— Он тебе не нравится, верно? – поинтересовался Креченов, припомнив события, развернувшиеся до падения в землянку.

Третья в ответ лишь брезгливо фыркнула, как бы намекая на очевидность ответа.

Конерамов, между тем, поднял голову и, встав на четвереньки, воровато огляделся вокруг себя. Выпученные глаза сфокусировались сначала на Третьей, после чего он, нервно икнув, посмотрел на офицера и тут же, не разворачиваясь, всё так же на четвереньках начал шустро пятиться обратно к землянке, напрочь забыв о стоявшем за спиной сержанте. Раскормленное гузно школьного медалиста со всего разгона уткнулось в подошву заботливо подставленного Васютой сапога, от неожиданности Конерамов взвизгнул и с завидной резвостью принял вертикальное положение. Сержант, не растерявшись, схватил рванувшего в сторону поехавшего за локоть, усмирил его тычком под рёбра и подтащил к офицеру.

Старлей молча обвёл взглядом остановившихся перед ним парней. Горестно сопевший носом Конерамов, потупив очи, отсвечивал налившимся под глазом фингалом, Васюта же, вытянувшись по струнке, застыл в по стойке смирно:

— Товарищ старший лейтенант, — чеканя слог, начал свой доклад сержант, — гражданское лицо осуществило попытку порчи государственного имущества, проявившуюся в покушении на запасы моего пайка, ввиду чего я вынужден был осуществить пресечение несанкционированной деятельности путём физического воздействия на лицо гражданского лица. Разрешите приступить к отстёгиванию завязок?

Удивлённый таким изменением в поведении подчинённого, Креченов кивнул и растерянно посмотрел на встрепенувшуюся Третью.

Затем перевёл взор на Конерамова.

Затем снова на Третью.

В голове, словно свет от вспыхнувшей лампочка, родилась простая, но такая гениальная идея. Улыбаясь, старший лейтенант приподнял пистолет и окликнул копающегося в своем бауле Васюте:

— Новый план, боец. Лошадь и поехавшего вяжем вместе.

Зашипев как пробитая пневмомагистраль, Третья вскочила на все четыре ноги, приняв стойку готового к броску хищника, и почти сразу же завалилась на бок из-за того, что подстреленная нога безвольно подогнулась. Лошадь быстро перераспределила вес тела и восстановила равновесие, но весь угрожающий эффект был безнадёжно утрачен.

— Ни за ш-што… — возмущенно процедила она сквозь зубы.

Васюта, резко развернувшись, осел на задницу, и, откинув завязки под ноги офицеру, наставил на Третью автомат, готовый разрядить в неё весь магазин. На лице его играло выражение холодного превосходства.

— Вариантов у тебя, дорогуша, немного. Либо ты отдаёшь нам меч, либо привязываешься к этому ебанутому, либо пытаешься брыкаться, и мы превращаем тебя в дуршлаг – не удержавшись, старший лейтенант невольно покосился на дырчатые, как сыр, голени лошади. – Ну, что выберешь?

Застывшее на морде Третьей выражение упрямой непреклонности, красноречиво говорило о том, что её не устраивает ни один из вариантов, злобно скаля зубы, она поочередно переводила взгляд со старлея на сержанта и обратно, как будто прикидывая, на кого наброситься первой. Креченов, продолжая хитро улыбаться, не обращал это на представление ровным счётом никакого внимания.

— А может её порешить просто, тащ старший лейтенант?

Васюта уже успел подняться и стоял с «калашом» наизготовку целясь в Третью. Внешне он был абсолютно спокоен, но в голосе сержанта слышалась нездоровая решимость, словно бы только он только и ждал разрешения офицера пристрелить злосчастную лошадь. Старлей невольно усмехнулся, это чего же такого Третья начудила, раз Васюта настолько разъярился?

— Порешить её, сержант, мы всегда успеем, — нарочито спокойным тоном, произнёс Креченов. – Будет плохо себя вести – так сразу и порешим. Но живой от неё толку больше, если мы её в часть притащим – то это будет лучшим объяснением всей той хуйни, что с нами приключилась. Нам же иначе не поверит никто, скажут, мол, мухоморами упоролись, начали палить как дебилы, да удачно лошадь-мутанта подстрелили.

Старлей блефовал, он рассчитывал лишь припугнуть Третью, чтобы та была сговорчивее. Убивать же её смысла не было вообще никакого. Младший сержант, к счастью, дураком не был и быстро сообразил, что к чему. Выдержав паузу, Васюта разочарованно вздохнул и, кивнув, перехватил автомат в положение “на грудь”.

Третья проводила это движение взглядом прожжёного параноика, а затем, раздражённо фыркнув, вновь уселась на траву.

— Будь по-вашему… Я с-сдаюсь, — выпрямив спину и горделиво задрав голову, лошадь неохотно вытянула перед собой правую переднюю ногу. Весь её вид говорил о том, что происходящее оскорбляет её до глубины души.

— Вот и умница, — довольно хмыкнул Креченов, после чего повернулся к поехавшему. Паренёк, стоявший до сего момента с отрешённым видом аки статуя, со страхом посмотрел на офицера.

— Так, Конерамов! — рявкнул Дима отработанным командным голосом, заставив поехавшего вздрогнуть от неожиданности. — Бери эти вожжи от ОЗК и начинай привязываться. Понял?!

Конерамов торопливо кивнул и, встав на четвереньки, пополз к отброшенным завязкам. Всё то время, пока парень подбирал вожжи и связывал их между собой, Третья с безучастным видом сидела, вытянув перед собой ногу и делая вид, что не замечает ничего вокруг. Однако, когда поехавший подполз к лошади и накинул первую петлю на её дырчатую голень, она не смогла сдержать отвращения и отвернула голову в сторону.

— Ты не за ногу привязывай, мудило! — одёрнул Конерамова Васюта будто своего собственного бойца. — Как она идти-то будет, блядь? Вокруг туловища прокинь, шоб она меч вытащить не могла, блядь!

Алексей поспешно перекинул вожжи через тело лошади, и, подбирая конец обвязки, словно бы приобнял чужую. Старлей со своего места не видел, что он делал дальше, но Третья вдруг подалась вперёд, резво подпрыгнула и, взбрыкнув, лягнула Конерамова задними ногами в грудь. Согнувшись пополам парень рухнул на землю и зашёлся в сдавленном кашле, а Третья, прихрамывая, отошла от него на пару метров, сдавлено рыча от пронзившей подбитую ногу боли.

Старлей, удручённо приложил руку ко лбу.

— Ты чего творишь? – спросил он у лошади, пока Васюта орал что-то поднимающемуся на четвереньки парнишке. — Вы оба – военнопленные, не дури…

— ОН МЕНЯ ЗА КРУП СХВАТИЛ!!! – задыхаясь от возмущения, выпалила Третья.

Подобное заявление заставило Диму поперхнуться словами. Откашлявшись он окликнул Васюту:

— Младший сержант, будьте добры, проведите с гражданским краткую воспитательную работу на тему недопустимости сексуальных домогательств к говорящим лошадям.

Незамедлительно послышался звук глухого удара и сдавленное охание неудавшегося ловеласа. Через минуту Конерамов, подгоняемый криками разошедшегося Васюты, поднялся и, потирая отбитые бока, вернулся к выполнению поставленной ранее задачи, на этот раз ведя себя предельно деликатно по отношению к трепетной лошадиной натуре. Обмотав один конец подвязки вокруг себя, он аккуратно перекинул второй конец вокруг тела чужой, и принялся накручивать какие-то странные узлы один поверх другого.

После пятого старший лейтенант не выдержал:

— Хватит! Нахрена ты такие узлы странные навязал?

— О! О! Это я умею вязать! Вязать узлы! У нас дома подшивка журналов «Наука и Жизнь» есть, там описано было, как всякие морские узлы вязать! – с готовностью затараторил парень, возбуждённо брызгая слюной, словно он сейчас выступал на шоу талантов — Я дома этими узлами в седьмом классе всю бахгому пыркиной скатерти извязал, она меня наругала шибко, а потом мы с мамой бахгому с узлами отрезали и в конверте отправили в редакцию журнала «Кукумбег» и меня там…

— Завались, блядь! — Снова рявкнул Васюта, бряцнув автоматом. Парень замолк на полуслове. Офицер, усмирив взглядом пыл бойца, произнёс:

— Так, успокоились все. Теперь и дух перевести можно.

Военные опустили оружие. Обстановка, до того казавшаяся неимоверно безумной, наконец начала сбавлять градус неадекватности, ощущение спокойствия дурманящей пеленой вдруг окутало поляну вызвав у Димы приступ головокружения. Солнце, заходящее сегодня во второй раз, заливало кроны деревьев багрянцем. Щебет птиц в лесу стал тише, зато прятавшиеся в траве цикады и кузнечики, воодушевлённые вечерней духотой, взялись стрекотать с удвоенной силой. Третья, казавшаяся пять минут назад ужасным монстром, сейчас спокойно сидела на примятой траве, искоса кидая осторожные взгляды то на сержанта, то на старшего лейтенанта. Из-за отращенных ею пластин хитиновой брони, она неуловимо напоминала Диме ту фигурку чужого, которую он видел однажды в детском магазине, где покупал мишку для Маши. Конерамов, ранее активно косивший под сумасшедшего, сидел в полуметре от Третьей, поджав ноги к подбородку, и выглядел тем, кем он, по сути, и являлся – типичным студентиком-ботаном. Ну а Васюта походил на бойца, пережившего артиллерийский удар и суточный бой — каска съехала назад, лицо разбито, глаз заплыл, форма в пыли и грязи. Для полного соответствия не хватало лишь дымящейся сигареты и перепаханного взрывами поля за ним.

Креченов тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли и сосредотачиваясь на насущном.

Всё ещё только начинается.

Щёлкнув предохранителем и убрав пистолет в кобуру, офицер, поправив кепку, сделал глубокий вдох, и, повернувшись к Васюте, задал давно напрашивающийся вопрос:

— Так, боец, где все?

— Без понятия, тащ старший лейтенант. Я когда очнулся — у меня только морда разбита была и не было никого, — сержант пощупал опухшую сторону лица и показал на Третью, — А когда вылез — тут, вон, она.

— И давно ты вылез? — спросил озадаченный офицер.

— Да за пять минут до вас. Чужой вон, подтвердит. — Офицер вопросительно посмотрел на лошадь, и та утвердительно кивнула.

— Хорошо… — Задумчиво протянул Креченов. Забавно это получалось — кто-то сначала положил в землянку бесчувственного Васюту, затем, пока Васюта болтался с Третьей, подкинул туда офицера и Конорамова.

Бред!

И, опять же, как они сюда попали? Дима прекрасно помнил, как вырвалась Третья, как выбила из рук меч, как бросилась в землянку, как кинулись за ней Васюта и Конерамов, и как, пытаясь схватить психа, побежал сам Креченов. Помнил он и падение в тёмный зёв землянки, и удар о чьё-то тело. Помнил и о…

Дальше старший лейтенант не помнил. Следующее воспоминание — выстрел и пробуждение.

Что было между?

— Ты помнишь, как оказался в землянке? — продолжил расспрос офицер. Васюта кивнул:

— Так точно. Я пытался её поймать, — он снова указал на Третью, — и упал лицом на что-то типа выставленного копыта. Ну и отключился.

Дима обернулся к Третьей:

— Тогда выходит, что первой тут оказалась ты.

Та, в привычной ей манере, наклонила голову, пристально смотря на старлея.

— Как мы сюда попали? – Без лишних предисловий спросил он сразу в лоб.

— Проскочили вс-след за мной, — размыто ответила лошадь, но с таким видом, будто речь шла о чём-то очевидном.

— Это и так понятно… Бойцы-то куда пропали? – поморщившись, старлей перефразировал вопрос.

Третья на мгновенье задумалась, а потом пожала плечами.

— Никуда не пропали, ос-с-стались где были.

— Смеешься? – Креченов раздражённо сплюнул себе под ноги. – Ясно ж как божий день, что мы теперь в другом месте. Видимо какие-то падлы решили пошутить… Вырыли на другой поляне новую землянку и всех туда перетащили. И ведь как постарались, сукины дети — новую землянку один в один под старую замаскировали! — проговорил старлей, все больше и больше понимая что несет откровенную ахинею.

— Никто нас-с никуда не тас-скал, — посмотрев на старлея как на идиота, возразила Третья. – Это та же с-самая землянка.

— А бойцы-то где?! – не сдержавшись, рявкнул офицер. – Где окопы, где снаряга???

— Они здесь… — лошадь моргнула, — только с «другой» с-стороны.

— Какой ещё «другой стороны»? – передразнил её Креченов. – За деревьями прячутся что-ли?

— По другую с-с-сторону портала.

— Чего блять?

— Портал…

— Какой ещё нахуй портал?

— Между мирами.

Руки старлея невольно потянулись к пистолету. Чёртова лошадь определённо издевалась над ним. Она точно была в курсе, что тут за бардак творится — в этом не было никаких сомнений — однако вместо того, чтобы рассказать всё как есть, Третья валяла дурака. Наверное, решила отомстить таким образом за то, что её привязали к поехавшему. Ну ничего, пара ударов рукояткой научит её хорошим манерам…

Странный и неуместный шум сбил Креченова с мысли. Шум этот был смехом и, к удивлению офицера, он исходил от Третьей – зажимая себе рот дырчатыми копытами, лошадь буквально захлёбывалась сдавленным кашляющим хихиканьем.

— Вы не знаете… Вы вообщ-ще ничего не знаете…

Глаза Третьей пылали нездоровым огнём, придавая ей настолько безумный вид, что даже привязанный к ней Конерамов беспокойно заёрзал.

— Слышь, хорош ржать, — одёрнул Третью Васюта, поправив автомат на плече. Прежней решительности, однако, в его голосе больше не слышалось.

— Дайте угадаю… — Третья каким-то образом смогла на мгновение подавить приступ смеха и с любопытством заглянула в глаза Диме. – Про магию вы тоже ничего не знаете?

Креченов озадаченно потёр лоб ладонью.

— Магия? Этой хуйнёй целители и экстрасенсы занимаются… Порчи там снимают, привороты-отвороты, гадания всякие. Только это наёб всё, чтобы лохов на деньги разводить…

Не дождавшись конца фразы, Третья повалилась на бок, содрогаясь в истеричном хохоте. Старлею вдруг стало не по себе. В голову закралось навязчивое подозрение, что ситуация, в которой они с сержантом оказались, вовсе не так проста и попахивает космических масштабов пиздецом, причём ещё большим, чем когда двое рядовых из его взвода накурились вечером и зажигалкой принялись в туалете дежурного пытать. Хотя, казалось бы, ничего хуже этого придумать в принципе нереально.

В этот самый момент Конерамов, подняв голову, вдруг тихо и загадочно произнёс:

— Места си-и-илы…

Дима встрепенулся.

— Ты что-то знаешь? – с нажимом спросил офицер.

Конерамов сделал сложное лицо и аж надулся от осознания собственной важности, но ответить ничего не ответил.

Старлей махнул рукой в сторону поехавшего, Васюта тут же подскочил к парню и, схватив его за ворот футболки, замахнулся, намереваясь нанести удар.

Чванливая гримаса мгновенно исчезла с физиономии студентика, мелко задрожав всем телом, он истошно заверещал:

— Не надо, ой, не на-а-адо!

— Говори, блядь! – рыкнул в лицо ему младшой. Парень замер, издавая странные булькающие звуки, а затем, будто завороженный, быстро затараторил:

— Места силы – это такие места, где можно всякие осознанные сны хорошо ловить, у нас в лесу такие места силы как раз есть, я в интернете читал...

Не дослушав, Васюта оттолкнул паренька, заставив его шлёпнуться на задницу, и встал, оборачиваясь к офицеру:

— Ничерта он не знает, тащ старший лейтенант! Бред это всё.

— Не бред…

Опираясь на предательски подгибающиеся ноги, Третья с грехом пополам вернулась в сидячее положение. Тело лошади била мелкая нервная дрожь, говоря о том, что припадок её ещё не отпустил, но, по крайней мере, она могла говорить.

— Врата между мирами с-существуют.

— Какие врата, какие порталы? – Креченов решительно ничего не понимал. – У нас тут не Звёздный Войны, ёлы-палы!

Третья понимающе хмыкнула.

— Я сама с-сначала не поверила, когда с-столкнулась с этим. Даже в Эквес-стрии упоминания о вратах между мирами ос-стались лишь в легендах. Вам будет труднее принять… Ведь в ваш-шем мире магия не с-сохранилась. Но вы уже знаете, что я не лгу.

Третья лукаво сощурилась, её голова качнулась на бок.

— То ис-стинно, что объяс-сняет…

Конерамов внезапно оживился.

— А я в параллельные вселенные всегда верил! – расплывшись в самодовольной улыбке, парень многозначительно поднял палец перед собой палец. – Точнее знал, что они есть. И осознанные сны есть, и пришельцы и вообще всё что угодно, потому что Вселенная – бесконечна, а значит в ней возможно ВСЁ!

— Сам догадался? – с нескрываемым сарказмом поинтересовался Креченов.

— Конечно! – воодушевлённо закивал Алексей, не заметив подначки. — У меня вообще особенность такая вот с рождения, что я если в чём разбираться начинаю, то сразу в этой области эхспертом становлюсь. Я из-за этой способности в школе прям не по годам умён был и многих своих свегстников в развитии обгонял, потому что они хуйнёй стгадали, а я исследовательской и научной деятельностью занимался. Чита-а-ал там разное… Педега-аачи смотрел… Ещё с мамой мы эксперименты всякие ставили и на природу ходили, натурализм изучать, от его, так сказать, истоков, ОТ КОГНЕЙ. Воооот. И меня поэтому на олимпиады брали – я там места призовые занимал. А потом школу с медалью окончил!

Конерамов с шумом втянул в себя воздух, запыхавшись после длинного монолога, который он выдал без запинки на одном дыхании, словно заучив заранее.

Однако останавливаться он не собирался.

— Про меня вообще можно сказать, что я, не побоюсь этого слова, ГЭНИАЛЕН! Я, сидя дома, до таких вещей догадался, какие другим и не снились, и это при том, что у меня интегнет только в девятом классе провели! Вот про то, что во вселенной возможно всё, я догадался сразу как книжку по астгономии прочитал. Но это ещё простое, до этого, в принципе, любой згавомыслящий человек с интеллектом выше ста двадцати айкью догадается…

— А у тебя самого сколько айкью этот? – прервал речь поехавшего Васюта, с трудом сдерживаясь от смеха.

— У меня? У меня-я-я сто двадцать восемь, но это тест плохо габотает. Он не понимает моей ГЫНИАЛЬНОСТИ, потому что его люди делали, которые глупее меня. Так-то у меня айкью должен быть минимум двести, а то все триста!!!

— … у тракториста, — не сдержавшись, буркнул себе под нос Васюта, внезапно почему-то погрустнев.

Третья, перестав дрожать, с напряжённым видом пыталась осмыслить всё сказанное Конерамовым и, судя по всему, была близка к выдаче синего экрана.

Старлей молча охуевал.

— Ладно, — произнёс он после некоторой паузы. – Допустим эти, мать их, порталы существуют. Как они тогда работают?

Конерамов с готовностью разинул ротовое отверстие, но осёкся под угрожающим взглядом офицера. Убедившись в том, что студент в достаточной степени проникся внушением, Креченов кивнул смотревшей на него Третьей, призывая продолжить.

Та нахмурилась.

— Я не так много могу рас-с-сказать. Я знаю, что порталы с-существуют, да и то лишь по упоминаниям в старых с-сказаниях…

— Рассказывай что знаешь, — приказал старлей.

Третья равнодушно пожала плечами.

— На заре времён Вс-селенная была единой. С-существовал лишь один мир. Его обычно с-сравнивают с огромным зеркалом, в котором отражалась реальность… По крайней мере так меня учили…

Креченов ничего не понял, но кивнул, разрешая Третьей продолжать.

— Время шло. Вс-селенная старела и по зеркалу поползли трещины, разбивая единое полотно на отдельные «осколки». Каждый из «осколков» становился зеркалом сам по себе, каждый отражал всё ту же реальность, что и Единое Зеркало до этого… Только в меньшем масштабе и каждый под с-своим углом. Так единый мир разделился на несколько с-собственных копий. Поначалу их было немного, и между ними с-существовали стабильные переходы. Тот, кто знал нужные места, мог с-свободно перемещаться между мирами. Но чем старее с-становилась вс-с-с-селенная – тем больше трещин покрывало зеркало, и тем больше становилось миров. А переходов между ними становилось меньше. Некоторые считают, что это пос-следствия уменьшения масштабирования… Ведь чем меньш-ше осколок зеркала, тем меньш-ше в нём отражается деталей. Чем-то приходится жертвовать. Некоторые миры с-становились полностью непригодны для жизни. В некоторых пропадала магия. В тех мирах, где магия сохранилась, её с-сила варьируется в завис-симости от размеров «осколка»…

Старлей чувствовал себя так, будто в его голову воткнули блендер и минуту взмешивали мозг на высоких оборотах. Мир расплывался перед глазами, а к горлу подкатила тошнота.

— Так как эти порталы работают-то? – спросил он, сплюнув обильно выделившуюся во рту слюну.

— Я не знаю, — ответила Третья голосом, не выражавшим никаких эмоций.

— Ну ты-то им как-то воспользовалась же! – не удержавшись воскликнул Дима. Третья в задумчивости повела ушами, вспоминая случившееся.

— Я зашла в землянку. Вышла. Место изменилось. Стало с-страшно. Убежала. Нашла… ЭТОГО.

Неприязненно фыркнув, лошадь покосилась на Конерамова.

-… он меня заметил и погнался за мной. Я убегала. Пока убегала, поняла, что произошло. Оторвалась от погони. Вернулас-сь к землянке. Хотела уйти, но ОН помеш-шал. Потом пришли вы и другие. Дальше вы знаете.

— То есть надо просто «пройти» через землянку? – переспросил Креченов, чувствуя, что мысли в голове превратились в полную кашу.

Третья лишь снова пожала плечами, давая понять, что в этом деле, она разбирается не лучше него.

— ВАСЮТА… – заикнулся офицер, собираясь отдать приказ, но младший сержант уже без всяких приказов нёсся к землянке со всех ног, сверкая подошвами берцев и бодро бряцая амуницией. Подбежав к тёмному провалу, ведущему под замаскированный травой настил, Васюта, не сбавляя скорости нырнул внутрь.

Подавляя накатывавшую тошноту старлей сплюнул очередную порцию затопившей рот слюны.

Либо да, либо нет.

Заплывшая ряха сержанта вынырнула из землянки обратно буквально через пару секунд и, оглядевшись, и снова скрылась в темноте, видимо в надежде, что вторая попытка что-то изменит.

Надежда, разумеется, не оправдалась.

Нет.

Вскоре Васюта, весь в пыли от скатывания по земляному склону, уже топал обратно. От былой резвости не осталось и следа – сержант тяжело дышал и был явно подавлен. Не сказав ни слова, он вернулся на своё прежнее место рядом с вещмешком, и лишь тогда удручённо покачал головой.

— Не работает…

— Да я уже заметил… — Сплюнул старлей. Его слюнные железы кажется твёрдо решили организовать во рту офицера филиал Ниагарского водопада. В голове царило абсолютное запустение. Дима бессмысленно переводил взгляд из стороны в сторону, словно надеясь найти плакат с мудрым советом, коих в его военной части в избытке было навешано во всех подходящих и не очень местах.

Внезапно в поле его зрения попала заплывшая рожа Васюты. Сержант, подняв голову, смотрел на него как умирающий от жажды путник смотрит на показавшийся среди песков пустыни оазис – так смотрят на последнюю призрачную надежду.

Что же нам теперь делать?

Акт II (Часть вторая)

ПОСТРАДАВШИЙ

– РАПС, РАПС, РАПС!

Из-за шумевшей в ушах крови все звуки доносились словно сквозь толщу воды – искажённые, растянутые и неестественно резонирующие. Радостные вопли двинутого на голову студента от этого резали слух не меньше – для меня они звучали как надсадное захлёбывающееся кваканье, в котором с трудом угадывалась человеческая речь. При каждом новом выкрике я невольно вздрагивал, чувствуя, как встают дыбом волосы по всему телу и вслед за тем в голове проносилась мысль о том, что в другой ситуации поехавший давно бы уже выхватил от меня леща. Будь я в чуть лучшем состоянии, я бы непременно попытался остановить этот балаган… хоть как-нибудь.

Однако на счастье поехавшего я сейчас пребывал в состоянии, которое на армейском жаргоне было известно, как «крайняя задроченность».

Последние два часа прошли под лозунгом «нет слишком странных методов, чтобы разобраться в странной ситуации». Своё отношение к порталам и возможности путешествия в параллельные миры, старлей обозначил кратким «ща разберёмся» и следующий час после этого я занимался тем, что под его чутким руководством прыгал в землянку и обратно из неё как полоумный. Никаких продуктивных результатов, не считая моей вспотевшей жопы, это, как ни странно, не принесло. Поэтому на совете старших, который состоял из одного только старшего лейтенанта, было решено изменить стратегию действий после чего в землянку вместе со мной начали сигать и остальные. Видимо предположив, что последовательность заполнения землянки может на что-то влиять, старлей сначала загнал всех в землянку в том же порядке, в каком мы упали в неё в первый раз, потом попробовал в обратном, а когда не сработало и это Креченов начал перебирать все возможные комбинации. Правда развлекаться экспериментами получилось недолго, от резвых прыжков у Третьей открылась подсохшая во время затишья рана, из-за чего она быстро потеряла способность самостоятельно передвигаться. Глядя на припухшие, сочившиеся кровью края длинного глубокого разреза, по диагонали перечеркнувшего всё бедро лошади, даже я согласился с тем, что её лучше оставить в покое, иначе нам потом точно пришлось бы копать для неё умиральную ямку. Вернее сказать, мне бы пришлось, а поскольку у меня была аллергия на лопаты, Третью единогласным решением было принято оставить лечиться у входа. Старлей ей даже от щедрот душевных упаковку бинта из аптечки выдал, чтобы она себя перемотала. И именно в этот момент у поехавшего начался припадок.

Освободив Третью от необходимости нырять в землянку, офицер заодно освободил от участия в этом весёлом занятии и Конерамова, поскольку отвязывать его от лошади старлей наотрез отказался. Поехавший, недолго думая, принял это за знак того, что Креченов проиграл в борьбе с землянкой и тут же принялся выражать свою бурную радость в танце. Танец был крайне незамысловатым, парень попросту скакал на месте, неистово размахивая руками по все стороны и вопя при этом что-то вроде «рапс, рапс, рапс!» Когда же старлей поинтересовался у него какого, собственно, хрена он вытворяет, Конерамов начал нести откровенную ахинею: что-то про торжество здравого смысла, величайшую победу интеллекта и становление живым божеством. Креченов, как ни странно, не предпринял никакой попытки его утихомирить. Лишь покрутил пальцем у виска и затем наш импровизированный спортивный марафон продолжился.

– РАПС! РАПС! РАПСРАПС!

Пот катился с меня ручьями, горло слипалось от сухости, ноги, уставшие от бесчисленных прыжков, предательски подгибались, а этот «апологет» знай себе прыгал горным козлом да вопил во всю глотку. Поначалу меня это раздражало. Адски. Во время совместных нырков в землянку студент не проявлял особой прыти: он хныкал и скулил, жаловался на усталость, болячки, слабое телосложение и вообще грозился отдать Богу душу из-за жестокого обращения. Всё это было чистой воды пиздежом, судя по тем фортелям, что он начал выписывать, получив «вольную». Откуда только силы взялись… даже физически подготовленный и полностью отдохнувший человек быстро устал бы дрыгаться в таком диком темпе, а этот тип знай себе скачет. Конерамов словно глумился над нами всеми и в особенности надо мной.

– РАПС! РРРАПС!!!

Я мог поклясться, он испытывал удовольствие от этого. Нездоровое удовлетворение, доступное лишь людям с воспалённым разумом, стимулировало парня продолжать свои кривляния, не обращая внимания на усталость. Извращённое чувство справедливости требовало не менее извращённой формы мести и этой местью для Конерамова стал его безумный танец, который он гордо нарёк «рапсоидой». Внезапно ко мне пришло понимание того, почему старлей не прописал студенту целительных пиздюлей. Он просто раньше меня понял, что Конерамов «сломался». Отрезвляющий эффект доброй оплеухи мог сработать на здоровом человеке, но никак не на сумасшедшем, пытаться остановить припадок психа с помощью грубой силы – это всё равно что пытаться потушить костёр бензином.

В тот момент, когда я осознал это, моё раздражение сменилось страхом. Будто мало было мне инопланетной кобылы с маниакальными наклонностями, теперь ещё и за этим гавриком приглядывать надо будет… Причём, пожалуй, даже пристальнее чем за лошадью. Третья может и была отмороженной психопаткой, но, судя по тому, как она себя повела при появлении Креченова, дурой она точно не являлась. Третья умела оценивать опасность, у неё работал инстинкт самосохранения, а значит её действия можно было контролировать. Конерамов же выглядел как тот тип психов, у которых полностью потеряна связь с реальностью.  От таких можно ожидать чего угодно, потому что они сами не знают, что им придёт в голову в следующую секунду. Что вот мешает Конерамову ночью перегрызть ремень, стянуть автомат и расстрелять всех нахуй?

Да ничего.

Что характерно, я не мог винить Конерамова за его срыв. Отбитым он явно был от рождения, так что нетрудно было предположить, как складывалась его судьба в школе и дальше в институте. Отсутствие друзей, насмешки и издевательства со стороны сверстников, гиперопека со стороны семьи, попытки самореализоваться через учёбу вытекающие в ещё большее отчуждение от социума и, как следствие, ещё большую нестабильность психики. Классический для телевидения сюжет, никогда не заканчивающийся на позитивной ноте. В принципе, на месте Конерамова и у вполне здорового человека вроде меня могли бы сдать нервы. В конце-концов, если всё, что говорила Третья было правдой…

Я предпочитал не думать об этом.

– Рапс… рапс… рр… о-оой!

Помощь пришла откуда не ждали. Если мы со старлеем были заняты экспериментами с землянкой и кривляния Конерамова нам особо не мешали, то Третьей его прыжки не давали нормально отдохнуть. Лошадь не стала разбираться в особенностях мироощущения парня и, подловив момент, провела подсечку одним точным ударом по ноге повалив Конерамова на землю. Как и предполагалось, никакого особого воздействия это не возымело, побарахтавшись некоторое время в траве, студент поднялся обратно и продолжил «рапсоиду», чтобы через несколько минут вновь растянуться на земле.

Попытки Третьей остановить Конерамова были абсолютно бессмысленны, но каждый раз, когда я слышал очередной грузный шлепок упавшего тела, я невольно благодарил её за старания. Эта благодарность была крайне абстрактна, потому что из-за усталости я уже с трудом соображал, что к чему. Одно я знал точно – у Креченова не было никакого внятного плана действий, хоть он и старательно делал вид будто это не так, а в землянку он меня заставлял сигать лишь затем, чтобы я заебался до такой степени, когда на задавание лишних вопросов не остаётся сил.

Меня «задрачивали»…

Причём очень даже успешно.

Мне многое не нравилось в армии, в её традициях и укладе, в армейском образе жизни, но ни к чему другому я не испытывал неприязни большей чем к «задрочке». Эта традиция мне казалась воплощением армейской тупости, потому что только контуженный на голову солдафон мог прийти к выводу, будто проблема может решиться сама по себе, если всех заставить про неё забыть. Даже такой раздолбай как я знал, что это так не работает. Впрочем, это своё мнение я всегда держал при себе, потому что довольно быстро усвоил, что армия – она не про логику, а про красить траву в зелёный. Пытаться говорить о чём-то подобном с Креченовым, например, было идиотизмом в квадрате, особенно сейчас. Ну сказал бы я ему, что сигать раз за разом в землянку, в надежде на результат отличный от стандартного – это чистой воды безумие, и что дальше? Воображение быстро нарисовало картину, как лицо офицера наливается кровью, широко раздувая ноздри он надвигается на меня и спрашивает:

— Дохуя умный, сержант? Ну и что же мы тогда должны делать, чтобы всё было ПРАВИЛЬНО?

Я не знал, что надо делать чтобы было ПРАВИЛЬНО. Просто не знал.

Поэтому я послушно прыгал в землянку под командованием старлея, выползал наружу и снова прыгал внутрь.

Потому что если бы я попытался сказать, что это бессмысленно и не предложил при этом внятный альтернативный план действий, то старлей всыпал бы мне пиздюлей.

И был бы прав.

Наверное…

– РАПС!

К тому моменту, когда старлей устал сам и им был объявлен перекур, дикие вопли Конерамова меня уже не раздражали. Они были настоящей пыткой для слуха, и заставляли меня непроизвольно вздрагивать при каждом новом выкрике, но вместо раздражения я чувствовал непонимание. Кривляния студента, его радость и ликование, были абсолютно неуместны. Чему он радуется? Тому что мы со старлеем оказались в жопе? Ну так он сам оказался ровно в той же самой жопе, и судьба его ждёт ничуть не лучше нашей. Так в чём смысл?

Бред.

Бред полный всё это… включая наши прыжки в землянку. Уже с самого начала было понятно, что мы вляпались по полной и чудесного спасения не случится. Эта мысль, по идее, должна была меня пугать, но мне было похуй. Я был слишком измотан чтобы искать оправдания, единственное, что меня сейчас интересовало – это отдых. Я сидел на траве, отупевшим взглядом уставившись себе под ноги, и мне настолько было похуй на всё, что, наверное, даже выстрел из танка над ухом не привёл бы меня в чувство.

По крайней мере такое создавалось ощущение.

— Возможно это даже к лучшему, – пронеслась в голове шальная мысль. – Кто знает, как бы я себя повёл, если бы старлей не загонял меня для полусмерти? Может тоже скакал бы сейчас вместе с этим Конерамовым?

Стоп, я что, пытаюсь оправдать «задрочку»?

Невольно нахмурившись в приступе отвращения, я поспешно выкинул эту дурацкую идею из головы.

Всё бы со мной было нормально. Справился бы не хуже и без этой сраной муштры.

Нахуй «задрочку».

Нахуй армию.

Вообще всё нахуй!

– Рапсрапс… – словно бы согласился со мной уже изрядно запыхавшийся Конерамов и в очередной раз поваленный наземь ударом Третьей.

Бля, ну и дурдом…

– Эй, боец, не спать!

Я едва расслышал голос Креченова, который звучал так, словно бы он пытался докричаться до меня с расстояния в несколько километров. Сработал условный рефлекс и, несмотря на всю свою усталость, я встрепенулся.

Если это так можно было назвать.

– Не спать, Васюта, не спать! Команды «отбой» не было!

– Так я не сплю, тащ старший лейтент! – прохрипел я в ответ с трудом продирая пересохшее горло. – Я это… я думаю.

Офицер, вольготно развалившийся на моём вещмешке, пристально посмотрел на меня с какой-то совершенно ненормальной улыбкой на лице.

– И о чём же это ты там думаешь?

– Да вот деда вспомнил, – наугад ляпнул я в ответ.

– Почему деда?

– А он умер смешно.

Перестав улыбаться, старлей задумчиво пошевелил челюстью, словно пережёвывая невидимую жвачку.

– Это как же?

Я вздохнул, жалея о том, что вообще открыл рот. Но теперь уже ничего другого кроме как продолжать рассказ не оставалось.

– Деда под старость лет инсульт ёбнул – началось всё с этого. Вроде бы повезло, обошлось без паралича, да только дед после объятий кондратия в себя ушёл по полной. Как его с больнички привезли, так он в кресло своё любимое сел и больше с него почти не вставал. И спал в кресле, и ел в нём же. Разве что до толкана иногда поднимался доковылять – за это время бабка успевала поменять ему подушку и постелить новую накидку. Разговаривать он ни с кем не разговаривал, только сидел газету одну и ту же каждый день перечитывал, да телевизор смотрел. Днём по ящику аниме крутили – он в него больше всего любил залипать.

Старлей понимающе хмыкнул.

– Ну вот так дед год где-то сидел, – продолжил я. – Исхудал сильно, бороду до пояса отпустил. Бабка его изо всех сил старалась расшевелить: пекла ему его любимые блины, показывала фотографии в альбоме, даже красные занавески повесила в комнате где он сидел, они типа должны были деду напоминать о каком-то важном для него моменте жизни. Но ему всё было похуй. До тех пор, пока в один день по телевизору не перестали показывать его любимые японские порномультики. Дед тогда поднялся с кресла, сдёрнул с окна красные занавески, замотался в них как в кимоно и громогласно изрёк: «Я ПРИНЯЛ СВОЮ ФИНАЛЬНУЮ ФОРМУ, ТЕПЕРЬ ВАМ МЕНЯ НЕ ОСТАНОВИТЬ!» После чего поджёг себе бороду. Уже через секунду дед весь был охвачен огнём, но он, не издав ни звука, спокойно вышел на балкон и сиганул с него вниз, раньше, чем кто-либо успел прийти в себя.

Креченов, стянув с себя кепку, почесал покрытую щетиной макушку.

– Ну сиганул дед. И?

– И сгорел.

Я невесело усмехнулся, вспомнив конец другого анекдота. Старлей, однако, отсылку не уловил.

– Так, а что смешного-то? – спросил он, водружая кепку обратно на голову.

Я еле удержался от желания закрыть ладонью лицо. Не ну я сам молодец конечно, взялся рассказывать Креченову байку, и не вставил в неё слово «лопата» чтобы офицеру было понятно где смеяться.

Шутник, блять.

– А смех в том, – я на секунду замялся, придумывая, чем закончить рассказ, — что дед после падения был ещё жив. Вскрытие показало. В итоге так и не выяснили из-за чего он скончался, от того что разбился или от того что сгорел.

– Охуительная история, – подытожил старлей, устраиваясь на мешке поудобнее, – Ну и к чему ты её вспомнил?

– Да вот сижу и гадаю, получится ли побить рекорд деда…

Рожа старлея опасно нахмурилась, и я с запозданием сообразил, что опять ляпнул лишнего. Молодецки крякнув, Креченов поднялся на ноги. Я на автомате вскочил вслед за ним.

– Так, Васюта, я смотрю ты отдохнул?! – с нажимом произнёс офицер, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я все ноги отбил в эту землянку прыгать, никаких сил не осталось! Тем более что мы хавали последний раз в части ещё, а это когда было… Будто полгода прошло.

Креченов смерил мою распухшую физиономию пристальным оценивающим взглядом. Судя по тому, что офицер всё же решил сменить гнев на милость, выглядел я реально хреново.

– Эй! – развернувшись, старлей окликнул студента и Третью. – Жрать хотите?

– А чего подавать будете? – оживился Конерамов тут же прекратив скакать. – Я б от котлеток не отказался. По-киевски.

– Ага, из говна спецом тебе сварганим! – осклабился старлей, засунув руки в карманы штанов. – Будешь жрать что дадут. Третья, ты чего молчишь?

– А чего я? – прошипела лошадь, боковым зрением следя за Конерамовым, в ожидании, что тот может продолжить исполнение «рапсоиды».

– Жрать. Будешь? – Креченов по слогам повторил свой вопрос, так он обычно объяснял нюансы положений устава для особо тупых срочников. – Мы с собой лошадиную жрачку, конечно, не носим, но у Васюты в пайке должно быть овощное рагу – как раз для тебя сгодится.

Третья перевела взгляд на офицера.

– Я. Не ем. Овощное. Рагу. – произнесла она, полностью скопировав голос старшего лейтенанта вместе со всеми интонациями.

Тот в ответ лишь хохотнул.

– Ну и хер с тобой! Травки пощиплешь значит.

Развернувшись на пятках словно по команде «кругом», Креченов окинул окрестности задумчивым взором. Картина на поляне вырисовывалась такая, что хоть сюрреалистичную картину пиши.

Рядом со входом в землянку, упёршись руками в колени и по-дурацки отклячив зад, стоял Конерамов, переводя дух в позе, которую в армии лучше никогда добровольно не принимать. Майка и шорты парня были перепачканы землёй пополам с пятнами от травы, придавая одежде своеобразную маскировочную окраску

Сидевшая неподалёку Третья подозрительно зыркала во все стороны, пытаясь разгрызть упаковку стерильного бинта, выданного ей старлеем. Чтобы обработать рану на ноге она ещё час назад «убрала» броню и теперь шугалась каждого резкого движения, чувствуя себя незащищённой. То, что весь прошедший час, Конерамов мешал ей перевязаться тоже не лучшим образом сказалось на душевном равновесии странной говорящей лошади.

Напротив этой сладкой парочки, пошатываясь на подгибающихся от усталости ногах, стоял я. Полностью экипированный по последнему слову армейской моды, словно на параде, только весь мокрый от пота и с распухшим еблом. Настоящий солдат, десять из десяти по шкале Джона Рембо!

А в середине поляны стоял старший лейтенант.

Креченов начал вести себя странно с самого того момента как Третья рассказала про порталы между мирами. Офицер вроде бы не поверил ни единому её слову, но всё равно, вопреки всякой логике, заставил всех прыгать в землянку. Причём с каждым новым неудачным заходом он становился лишь веселее, словно бы ситуация, в которой мы оказались была каким-то розыгрышем, им самим и подстроенным. Кончилось всё тем, что Креченов отдав приказ на привал, принялся откровенно косить под дембеля – лихо задвинув кепку на затылок, он развалился на моём вещмешке, блаженно жмурясь как кот в лучах заходящего уже второй раз за сегодня солнца.

Это было определённо не к добру.

– Что делать-то будем, тащ старший лейтенант? – замявшись, спросил я, обнаружив вдруг, что Креченов бурит меня подозрительно недобрым взглядом.

– Что, что... снимать штаны и бегать! – передразнил меня офицер. – Ты, сержант, вроде жрать хотел, нет?

– Так точно!

– Ну так пиздуй тогда набирать дров на костёр. Я пока огонь разведу. Будем стоянку на ночь организовывать...

Где-то в недрах моей головы невидимая рука дёрнула ручку стоп-крана, включив режим экстренного торможения.

Мы остаёмся...

Мы остаёмся здесь, никакого возвращения в часть не будет. Ни сегодня... и скорее всего не завтра. Возможно мы даже вообще никогда не вернёмся. Я знал это с самого начала, ещё когда не удалась первая попытка «вернуться назад», но до последнего отказывался об этом думать, рассматривая свою догадку лишь как разумное предположение наихудшего из возможных вариантов. Что ж.. теперь никакие отговорки уже не помогут. Догадка стала объективной реальностью, изменить которую было невозможно.

– Васюта!

Чья-то рука грубо тряхнула меня за плечо. С трудом сфокусировав зрение я увидел перед собой нависшую ряху Креченова.

– Васюта, ты слышишь меня?!

– Так... так точно! Есть! – я, как ни в чём не бывало, поспешно кивнул головой, выполняя воинское приветствие. – Разрешите приступить к выполнению приказа?

Креченов смерил меня пристальным взглядом, словно ожидая, что я грохнусь в обморок.

Я не грохнулся.

Хотя очень хотелось.

– Разрешаю, – сказал наконец офицер, удовлетворившись осмотром. – Приступай.

Развернувшись, Креченов направился ко входу в землянку, попутно подбирая с земли какие-то веточки и стебли сухостоя. Я, потупив пару секунд, вздохнул и побрёл в сторону леса.

– Сержант!

Я обернулся, замерев на полушаге. Старлей, стоял у вещмешка спиной ко мне и рассеянно щёлкал своей модной зиппо, в тщетных попытках извлечь из неё огонь.

– Ты смотри в лес далеко не уходи, блять. Чтобы тебя волки не утащили... или чужие какие, нахуй!

Довольный своей шуткой Креченов гортанно гоготнул. Я хотел было развернуться обратно, но неожиданно для себя столкнулся взглядом с Третьей, которая в этот момент как раз извлекала бинт из разодранной обёртки.

Лошадь недоумевающе моргнула, а затем расплылась в радушной улыбке продемонстрировав ряд ровных зуб с заметно выделяющимися клыками.

Поёжившись от пробежавших по спине мурашек, я поспешно шагнул навстречу вечернему сумраку, окутывавшему стволы деревьев.

Честно говоря, я всегда немного побаивался темноты и в другой ситуации меня бы не особо обрадовала перспектива шароёбиться по ночному лесу, рискуя выколоть впотьмах глаз о случайную ветку. Однако сейчас я был только рад покинуть полянку, избавившись от компании старлея, ебанутого студента и инопланетной лошади. Мозгу требовалась передышка чтобы переварить всё случившееся.

Раздвигая густые заросли травы, доходившей мне до пояса, я неспешно шёл вперёд, постепенно удаляясь от поляны. Приказ Креченова мной был успешно позабыт, вместо него в голову настойчиво лезла всякая хуйня: я гадал, что сегодня в части будет на ужин, вспоминал калмычек, прикидывал, как после дембеля вынести с части припасённое добро, вспоминал как во время раздачи круто пялить на бидоны калмычек сквозь прорезь фартука, представлял, как набухаюсь на гражданке после того как вернусь домой, снова вспоминал калмычек...

Бля, если выберусь отсюда – обязательно наведаюсь к ним ещё разок.

От сладостных мечтаний меня отвлекло осознание того, что я ни черта перед собой не вижу. Обернувшись, я заметил позади себя тусклые отблески света, видневшиеся в просветах между стволами – не так уж далеко я и забрался, всего лишь на пару десятков метров вглубь леса. Тем не менее темнота вокруг стояла такая, словно я отмахал добрый километр. Я рассеянно помахал перед собой руками, в надежде разглядеть хотя бы их. Тщетно. Всё сливалось в одну сплошную серо-чёрную мазню.

Заебись и как я дрова буду собирать?

Я невольно усмехнулся над ироничностью своего положения. Меня занесло черт пойми куда в компании черт пойми кого и что же я делаю, чтобы исправить положение? Дровишки собираю.

Вслепую.

Ну охуеть просто!

Помянув тихим незлобивым словом Креченова и его гениальные задумки, я неспешно двинулся сквозь подлесок, обходя поляну по кругу. Возвращаться с пустыми руками было нельзя, поэтому я усердно шаркал ногами, уповая на то, что «медаль» сама найдёт своего героя. В голову опять лезла какая-то муть. Несмотря на то, что я изо всех старался не вспоминать ухмылку, с которой Третья провожала меня в лес, её хищно улыбающаяся физиономия снова и снова всплывала перед моим мысленным взором. Чёртова лошадь, определённо что-то задумывала. После того спектакля, что она разыграла перед старлеем, прикинувшись пострадавшей стороной, от неё просто нельзя было ожидать меньшего. Но что именно у неё было на уме?

Я отчётливо помнил тот момент, когда из землянки с пистолетом в руках выглянул старлей. Мой мозг отказывался работать, единственно о чём я тогда думал – это о том, что я спасён, а злоебучего инопланетянина сейчас нашпигуют свинцом. Никаких иных вариантов развития событий я попросту не видел и тем сильнее был мой шок, когда все мои ожидания не оправдались.

Третья не растерялась.

У неё не было возможности подготовиться заранее, но, несмотря на всё это, она мгновенно сориентировалась в ситуации и сходу придумала правдоподобную легенду, попутно каким-то сверхъестественным образом угадав как её правильно преподнести старлею. С определённой точки зрения меня даже восхищала эта её ловкость. Восхищала и, одновременно с этим, пугала, ведь я отчётливо осознавал, что просто так сдать Третью старлею у меня теперь не выйдет. Если я ему попытаюсь рассказать, как всё было на самом деле, он, скорее всего, лишь посмеётся надо мной, решив, что я затаил на Третью обиду и пытаюсь отыграться.

Моя нога запнулась обо что-то, нагнувшись, я нащупал перед собой поваленную ветвь толщиной с руку. Приподняв находку с одного конца, я попытался сдёрнуть её с места, но она почти не отреагировала на мои усилия. Что ж, хорошо, похоже это именно те дрова, что я искал.

Следующие минут десять я занимался тем, что наощупь расчленял во тьме, найденное мной горючее для костра. Ветки потоньше просто отломал, остальное пришлось аккуратно подрубать штык-ножом. Я действовал на автопилоте, словно зомби, потому что мои мысли всё ещё были сосредоточены на Третьей. Мне нужен был план. Если всё было действительно настолько плохо, как я предполагал, то действовать нужно было уже сейчас.

Я мысленно свёл воедино имеющиеся данные.

Первым наиболее очевидным соображением, что само напрашивалось в голову, была мысль о том, что своими силами мне не справиться. Да, я мог прямо сейчас всё бросить и уйти вглубь леса, если бы захотел – для закоса под суперсолдата на вольных хлебах у меня имелось всё необходимое и даже больше того. Год назад наша часть попала в число тех, куда должны были отправить на обкатку последние новинки армейской моды, которые, внезапно, не только были отправлены, но и каким-то чудом, умудрились дойти до окопов.Именно поэтому, вместо того, чтобы сейчас щеголять в ВСРовской форме времён Первой Чеченской я был закован в двадцать третий бронежилет, а голову защищал тот самый шлем, что показывали по телевизеру. Ещё и разгрузку дали понтовую. Однако у меня все эти свистелки и перделки не вызывали особого восторга, потому что полезными они были лишь в условиях реальных боевых действий, а я не относился к числу любителей искать приключения на собственную жопу. Собирать же дрова посреди ночного леса лишние N кг мне ни разу не помогали.

Вот если бы к каске был прикручен прибор ночного видения – тогда да, другое дело. А так висит эта херня на плечах мёртвым грузом и толку от неё никакого.

Я молча перекладывал отломанные ветки, складывая их в удобную охапку. Сбегать не вариант, мне придётся вернуться на поляну с дровами для костра. Из этого вытекало второе наиболее очевидное соображение – надо держаться рядом со старлеем. В других обстоятельствах я бы сделал ставку на Третью, ведь она явно лучше понимала в какое дерьмо мы вляпались, но если и существовала когда-нибудь хотя бы мизерная возможность с ней договориться, то мы давно её успешно проебали. Поскольку от Конерамова толку не было от слова вообще, то методом исключения старлей становился лучшим кандидатом в напарники по выживанию.

Закончив собирать дрова, я подхватил охапку на руки и побрёл навстречу мерцающим проблескам огня, видневшимся между стволов деревьев. Креченов видимо уже развёл костёр. Мысль о том, что скоро я смогу отдохнуть тут же заполнила всю мою голову целиком и ноги сами по себе ускорили шаг. Эйфория продлилась недолго, буквально через пару секунд я запнулся впотьмах о невидимую корягу и чуть не рухнул на землю вместе со своей ношей. Боль в ноге весьма кстати отрезвила разум и напомнила, что расслаблять булки ещё рано. Расслаблять булки вообще было нельзя, потому что это шло наперекор третьему и самому главному соображению.

Третьей нельзя доверять.

Это было довольно странное умозаключение при ближайшем рассмотрении. В действительности мне больше всех хотелось поверить в её легенду о том, что она стала жертвой обстоятельств, хотелось поверить в то, что мои глаза обманули меня и на самом деле её не стоит опасаться. Просто чтобы иметь возможность спать спокойно. Чтобы не оглядываться на неё постоянно, ожидая удара в спину и не шарахаться от каждого шороха, показавшегося похожим на тот страшный вибрирующий свист. Поверить в это, на самом деле, было легче лёгкого, ведь, если подумать, то слова Третьей ничуть не противоречили случившемуся, даже с моей точки зрения. Да, у землянки она напала на меня всерьёз, но ведь я вылез с автоматом наизготовку! А она только-только маслину словила в ногу, я бы на её месте за это время даже от болевого шока не успел отойти.

Нет.

Тряхнув головой, я выбросил из головы мысли, оправдывающие Третью. Я не могу позволить себе подобной роскоши как вера. Потому что если вдруг она всё же окажется кровожадным монстром, то в последние секунды своей жизни я буду проклинать себя за собственную омерзительную тупость. И даже если каким-то чудом умудрюсь выжить, то доверять я уже не смогу вообще никому. Нет уж, я лучше побуду бесчувственной мразью, что, возможно, почём зря издевается над неповинной животинкой.

Мразью… Но живой.

И с кукушкой на месте.

С этими мыслями я и вышел к разведённому старлеем костерку, что только начинал разгораться в полную силу.

За время моего отсутствия на поляне, по большому счёту, ничего не изменилось. Разве что Третья теперь красовалась аккуратной повязкой на ляжке левой задней ноги. Неужто сама справилась? Или помог кто?

Сбросив дрова на землю я между делом покосился на Конерамова – тот сидел на корточках возле костра и с деловитым видом подбрасывал в него веточки. Нет, этот точно отпадает.

Я повернул голову, ища взглядом Креченова и почти сразу столкнулся с ним взглядом, слегка вздрогнув от неожиданности. Старший лейтенант с укором смотрел на меня, держа в руках банку тушёнки.

– И откуда ты это взял, сержант? – показывая мне названную банку, спросил офицер тихо.

– Обменял, тащ старший лейтенант, — ответил я, отряхивая с обмундирования лесной мусор, — У Самойленко на сухпаёк и обменял.

– Пять банок за один сухпаёк? – ещё тише спросил Креченов.

– Ну он мне ещё денег должен был, вот я и решил на них тушняка взять, — продолжил я объяснять, смотря на старшего лейтенанта, — Решил порадовать слонов мясной дембельской кашей.

– Ммм, кашей… — протянул офицер.

Я уже хотел ответить, что не дело рулю без двух дембельских каш домой уходить, однако резкая вспышка боли в голове не дала мне договорить. Удар пришёлся в правую сторону лица, старлей, то ли из жалости, то ли ради эффектности зарядил мне джебом с левой руки. Это не сделало ощущения менее болезненными, и я завалился, не сумев удержать равновесие.

– Что бы я больше не видел такой хуйни, боец! – Произнёс Креченов, потирая кулак и наклоняясь надо мной, – Встать, блядь!

Сука! Обидно, блядь.

– За что? – С обидой и непониманием протянул я, поднимаясь, – Я ж нихуя не сделал!

– Ты, блядь, продал уставное имущество! Это недопустимо в условиях ведения боевых действий. – жестко, но в то же время без намёка на какую-либо неприязнь пояснил офицер, усаживаясь у костра и доставая остальные банки с тушёнкой. Для него это всё было не более чем воспитательной работой, о чём, впрочем, не догадывались Конерамов и Третья. Первый смотрел на нас с испугом, а вторая, вот же каламбур, не скрывала своего интереса к разыгравшейся сцене.

– Так ведь вы щас сами есть будете, а то вам бы не хватило. – ответил я, потирая отбитое лицо. От осознания мотивов старлея легче мне не становилось. – Да и не на войне мы, вроде.

– Ещё скажи мне, что ты тушняк специально для незапланированных ночёвок в лесу с собой взял. От переизбытка заботливости, ага. Не крути жопой сержант, ты знаешь, что проебался и проебался заслуженно. Причём за свой косяк ты ещё легко отделался, если бы я тебя в части с такой хуйнёй накрыл, ты бы у меня отжимался до самого дембеля, пока вторую землянку бы не вырыл. На плацу, прямо в асфальте.

Вытащив остальную тушёнку, старлей поднялся, скрестил руки на груди.

– И да, пока мы не вернёмся в часть – у нас тут военное положение, понял? А теперь давай сюда свой штык-ножик.

Ну не мудак ли? С лошадью-мутантом и умственным инвалидом чуть-ли не на руках носиться готов, а мне чуть что – сразу по ебалу?

Глупый вопрос. Я прекрасно знал, что все офицеры – мудаки. Из-за этого я, в своё время, даже сержантом не хотел становиться. Но меня, разумеется, не спросили.

Ладно хоть бойцов рядом нет, а то позору не оберёшься.

Обиженно засопев я кивнул и без лишних вопросов отдал офицеру штык-нож. Креченов тут же пробил им одну из банок и поставил её прямо в огонь.

– Вот так значит… Одна банка мне, одна Васюте с гражданским…

– Эээ, в смысле, а чего это мне только полбанки? – тут же встрепенулся я, забыв про все обиды.

– Боец, правильно спрашивать не «почему мне полбанки?», а почему «товарищу старшему лейтенанту целую?», – осклабившись поправил меня офицер. – Мне, как старшему по званию, нужно больше энергии, потому что я мозги использую, следовательно, мне полагается усиленный паёк.

Ну охуеть теперь.

Я собирался было возразить, но подходящих слов не находилось.

– Я это кушать не буду, – тихо сидевший всё это время Конерамов вдруг подал голос, перетянув на себя внимание.

– Чего?

– Бабушка говогит, что тушёнку из тухлятины делают… и все остальные консегвы, которые в агмию идут. Солдатам ведь всё равно умигать, на них хогоший пгодукт пегеводить лишь пустая тгата денег…

От такого пассажа теперь уже старлей замер с разинутым ртом.

– Ясно, гражданский не голоден, так и запишем, — процедил он, придя в себя через пару секунд. —  Вот видишь, Васюта, тебе тоже целая банка достаётся...

– Да я ужо покушал пока в лесу гулял, – презрительно отмахнулся студент. – Мне бабушка с собой рюкзак в дорогу собрала, там котлетки, сосиски, огуречки, помидорки, бананы… компот. И пирожки. Пирожки – самое вкусное, я их напоследок оставил… и рюкзак у муравейника забыл.

Конерамов горестно вздохнул – его никто не слушал. Креченов, вскрыл вторую, доставшуюся мне целиком банку, а я, недолго думая, определил её в огонь.

Через минуту над поляной поплыл чарующий запах разогреваемой армейской тушёнки, вызывая у меня обильное слюноотделение. И, что удивительно, не только у меня. Оглядываясь по сторонам в тщетных попытках отвлечься от чувства голода, я заметил, что Третья как-то странно смотрит на стоящие в огне жестянки, буквально гипнотизируя их взглядом. Заметил это и старший лейтенант, смерив лошадь недоумевающим взглядом он, почему-то, уставился на меня. Я в ответ лишь пожал плечами, показывая, что сам ничего не понимаю.

Офицер, хмыкнув, наклонился вперёд и спросил, обращаясь к «чужому»:

– Ты же сказала, что не хочешь есть нашу еду?

– Я говорила, что не ем овощ-щи… – перестав разглядывать банку, Третья зыркнула на старлея сквозь заслонявшую морду гриву, — Я не знала, что вас ес-сть другая еда. То, что с-сейчас в костре пахнет с-съедобно… И даже вкус-сно…

Меня от этого «вкусно», произнесённого с какой-то такой неприятной интонацией, слегка передёрнуло. Монстр, блядь.

– Так это мясо, а лошади вроде не жрут мясо, – махнул офицер на уже засвистевшие в костре банки.

– Я не лош-шадь, – с нажимом повторила Третья свою любимую присказку, а потом, подумав секунду, добавила, – Старш-ший…

Старший, ага. Типа сообразила, что он выше меня по званию и теперь подлизывается.

Ебанина хитрожопая.

Не имея никакого другого нейтрального способа выразить своё негодование, я с чувством харкнул через плечо в густой вечерний сумрак. Темнело тут, однако быстро.

Креченов недоверчиво хмыкнул в ответ на заявление Третьей и при помощи палки достал из костра банку с тушёнкой, в очередной раз доказав способность младшего офицерского состава пользоваться примитивными орудиями труда. Пристроив слегка парящую жестянку у себя в ногах, он махнул мне рукой:

– Доставай ложки.

– Ложки? Тащ старший лейтенант, у меня только одна, – ответил я, роясь в вещмешке, – Чо их у меня много то будет?

– Блядь! – Чертыхнулся офицер, забирая у меня мою ложку, – Тогда по очереди жрать будем, сначала я, затем ты.

По другую сторону костра Конерамов шумно сглотнул слюну и нетихо кашлянул. Вот ведь, мудила, ждёт что мы его будем уговаривать.

Нет уж, хер тебе, мы не твоя бабушка. Сказал, что не будешь жрать, значит не будешь.

Усевшись у костра, я подтянул свою банку подальше от огня, чтобы она не перегрелась, после чего снял каску и закрепил её за лямку разгрузки. Тяжесть всего этого дня, что, кажется, длился много больше, чем двадцать четыре часа, мгновенно отступила, стоило только ослабить давление снаряги на спину. Осторожно разминая потерявшие чувствительность плечи, я запрокинул голову и глядя в ночное небо ещё раз убедился в том, что старый мир канул в небытие. Высоко надо мной сиял гигантский лунный диск, раз в десять больше чем на земле, а вокруг него россыпью мерцали звёзды, в которых ни в какую не угадывались очертания знакомых созвездий. Откуда только Луна взялась так быстро? Вроде ж ещё недавно был вечер…

Креченов тем временем лопал тушёнку. Держа горячую банку носовым платком, он неспешно, по-хозяйски орудовал ложкой, смакуя каждый кусок. Вот ведь мразота, специально поди время тянет, чтобы я слюной тут захлебнулся. Мол смотри, я тебе не солдатня какая — могу себе позволить есть нормально, а не под секундомер на скорость.

Громкое урчание в животе заставило Креченова замереть с ложкой у рта. Я было по привычке напрягся, но довольно быстро сообразил, что мой желудок тут не причём, хотя от вида всего того безобразия, что старлей проделывал с тушёнкой, он чуть ли не узлом заворачивался.

– Знатно же тебя пробрало…

Третья отвернулась в сторону, сделав вид, что не слышала обратившегося к ней офицера.

– Ты когда последний раз хавала-то вообще? – хитро прищурившись поинтересовался Креченов, навернув из банки увесистый кусман консервированного мяса.

На морде лошади отразилась напряжённая мысленная работа.

– Неделю назад. Не помню точно, – буркнула она где-то через минуту раздумий.

– Понятно тогда отчего ты такая тощая, – старлей многозначительно покивал, будто разбирался в диетологии. – надо с этим что-то делать… а то, не дай Бог, ты копыта отбросишь раньше срока. Это ведь не дело, да, Васюта?

– Так точно, тащ старший лейтенант! – вздрогнув от неожиданности, я инстинктивно кивнул, повинуясь въевшейся в подкорку армейской привычке поддакивать старшим по званию. Потом сообразил, чем мне это может грозить и не менее инстинктивно потянулся к своей банке.

Креченов гортанно хохотнул и поднял с земли одну из невскрытых жестянок.

– Договор такой: я тебе жратву, а ты нам честно и без всякой херни рассказываешь нам куда мы попали. Идёт?

Морда старлея прямо-таки лучилась дьявольским коварством, но, чтобы пронять Третью одного этого явно было недостаточно. Взвесив что-то про себя, она неохотно кивнула… точнее сделала вид, что неохотно кивнула.

– С-спрашивайте свои вопрос-сы.

Довольно хмыкнув старлей бросил Третьей банку, подтверждая заключение договора и та полетела прямиком в лоб лошади. Моё сердце в панике пропустило удар, но прежде чем я успел испугаться рог Третьей окутало тусклым золотистым свечением и банка замерла в воздухе.

Старлей, выпустив ложку из руки, потянулся к кобуре.

– Вопрос первый – это что за хуйня?

Третья перевела взгляд с тушёнки на Креченова, всем своим видом показывая, что не понимает о чём её спрашивают. Из окутывавшей её рог дымки в сторону с щелчком вылетела пару искр.

– Что именно?

– Вот это вот... ты как это делаешь? – забывшись офицер тыкал дулом в сторону парившей над землёй банки. – Это что, блять, левитация?

– Мои способнос-сти к магии редуцированы, но я могу пользоватьс-ся телекинезом на базовом уровне, – с некоторой гордостью в голосе заявила Третья. – Пришлось долго тренироваться чтобы...

– МАГИЯ!!!

Сидевший вроде бы спокойно Конерамов ни с того, ни с сего набросился на лошадь. Третья, сосредоточенная на удерживании банки телекинезом не успела среагировать и потому через мгновение она уже каталась по земле на пару с поехавшим, отчаянно брыкаясь в попытках высвободиться из захвата.

– ДА ЁБАНЫЙ В РОТ!

Отставив пайку в сторону старлей кинулся оттаскивать Конерамова.

– МАГИЯ, ЕБЁНА МАТЬ! МАГИЯ!!! КАК ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ??? Я ДОЛЖЕН УЗНАТЬ!

Вереща на уровне ультразвука парень то ли тряс Третью за шею, то ли пытался её удушить. В унисон ему благим матом вопил Креченов.

— ОТСТАВИТЬ! ОТСТАВИТЬ БЛЯТЬ!!!

Я сидел и молча следил за разыгравшимся представлением, не зная что делать и как реагировать. По идее, надо было бы помочь старлею... но после недавнего тёплого приёма лучшей помощью я считал собственное невмешательство.

Тем временем Третья извернулась и тяпнула Конерамова за ногу. Тот завопил ещё пуще прежнего, да так, что у меня аж уши заложило, но вместе с тем, весь его бойцовский настрой улетучился. Креченов оттащил горе-вояку за шкирку и парой тычков под рёбра успокоил студента окончательно.

– Ты чего творишь, долбаёба кусок? – злобно процедил он, тряхнув охающего паренька за плечи, пока стоявшая рядом Третья отчаянно отплёвывалась. – Тебе жить надоело нахуй?!

– Ооох... магия... магия-то... я должен стать волшебуном... – скуля и размазывая сопли по лицу, Конерамов игнорировал входящую информацию замкнувшись в себе.

Офицер попытался привести его в чувство пощёчиной, но тщетно. Поехавший, завалившись на бок, упал на землю и продолжил скулить, свернувшись на земле калачиком.

– Я стану агхиликогном... ооох... самым сильным стану... во двогец пойду и там пиг... в мою честь...

– Ебанутый... – проконстатировал старлей и перевёл взгляд на Третью. – Ты как там, нормально?

Так как раз закончила отряхиваться и на трёх ногах приковыляла обратно на своё место у костра.

– В с-следующий раз я не побрезгую и откуш-шу ему ногу.

С этими словами лошадь подгребла к себе передними ногами валявшуюся на земле тушёнку и закусила верхнюю часть банки. Затем последовало круговое движение головой и пронзительный скрежет после чего Третья сплюнула ровненько срезанную крышку в сторону скулившего рядом студента. Креченов наверняка специально не стал вскрывать жестянку, планируя таким образом поставить Третью в неудобное положение, но этой хитрой задумке, явно не суждено было выгореть.

Пододвинув банку в костёр Третья хищно оскалилась, демонстрируя ряд острых зубов, и выжидающе уставилась на офицера.

– Кхм... ладно, – вернувшись на своё место, Креченов поскрёб ложкой по стенкам своей посудины и не найдя на них питательных веществ передал столовый прибор мне. – Начнём с простого. Что ты за хуйня такая?

Третья нахмурилась что-то обдумывая, оскал исчез с её морды, и она вдруг стала выглядеть очень серьёзной... настолько, насколько вообще может выглядеть серьёзной говорящая плотоядная жукоподобная лошадь. Была видно, что она подбирает подходящий ответ. Я, пользуясь паузой, налёг на тушняк, который после всех невзгод этого дня казался мне пищей богов.

– Мы... – собравшись наконец с мыслями Третья нарушила образовавшуюся тишину. – Я – чейнжлинг.

Акт III

Акт третий, в котором секреты становятся чуть менее секретными, неприятности начинают нарастать как снежный ком, а мир в душе перестаёт быть реальностью.

Подначивающий

Стоявшая напротив старлея лошадь была в полтора раза выше Третьей и раза в три упитаннее, особенно в области крупа. Газообразная, раздуваемая призрачным ветром грива, стелилась к земле и безостановочно искрилась, напоминая звёздную туманность, в которой вспыхивали и гасли миниатюрные солнца.

– Да ну нахуй... – отмахнулся старлей.

Лошадь в ответ лишь снисходительно вздохнула и, как бы между делом, переступила с ноги на ногу, многозначительно бряцнув золотым декоративным тяглом. Старлей болезненно поморщился. Если золотые накопытники и диадема вполне логично смотрелись в качестве лошадиного украшения, то золотое тягло, похожее на крышку от унитаза, было явным перебором. Тем более для царственной особы.

– И вот это вот чудо в перьях тут за главного?

Лошадь осела в росте, её жемчужная шкурка и золотые украшения стремительно потускнели и через несколько секунд по другую сторону костра вновь стояла Третья.

– Принцесса Селес-стия, властитель Эквес-стрии... Какой я её видела в пос-следний раз, – С этими словами чейнжлинг брезгливо поёжился, словно бы стряхивая с себя остатки недавно принятой личины.

– Мда...

Бросив в костёр бычок, Креченов прикурил от уголька новую сигарету. Учитывая последние обстоятельства, курево стоило бы беречь, но после всего рассказанного Третьей не закурить было просто невозможно. От огромного количества новой трудно усваиваемой информации голова гудела, как улей, и чем дальше заходила беседа, тем больше у Креченова опухал мозг. Со слов Третьей людей в этом мире не существовало от слова совсем, а их место занимали пони, у которых была сколочена своя гигантская империя, занимающая большую часть континента. Кроме поней свои государства так же имели прочие волшебные чудики в виде грифонов, минотавров и разумных яков – они ютились на окраинах империи, прозябая в откровенных ебенях, гордые и независимые, а на самом деле нищие и никому нахуй не нужные. Спасибо за это надо было сказать правительнице империи – принцессе Селестии, которая была тем ещё эффективным менеджером. Являясь живым божеством – аватаром Солнца – она каждый день крутила его вокруг планеты, для обеспечения дневного цикла, но одним этим Её Величество не ограничивалась и долгое время на полставки крутило ещё и Луну, подменяя сестру, находившуюся на многовековом больничном. Да, одного живого бога этой планете было мало, поэтому у Селестии имелась младшая сестра. Та, в свою очередь, кроме контроля за движением Луны дополнительно несла ответственность за спокойный сон граждан империи, для чего каждую ночь влезала в головы поней и обеспечивала в них нужный уровень патриотизма и любви к генеральной линии партии.

А ещё обе сестры были бессмертны и правили на протяжении уже более тысячи лет.

– То есть ты хочешь сказать, что бессмертное живое божество правит страной веками и всех это устраивает? Ладно, допустим я поверю в то, что эта принцесса Целебастия настолько волшебная, что крутит по небу гигантский термоядерный реактор... Хуй с ним, я даже поверю, что она сама его сделала, но чтобы столько времени оставаться у власти...

Креченов замялся, не зная, как продолжить.

– Что не так? – Третья отвлеклась от банки с тушёнкой, которую она вылизывала своим длинным раздвоенным языком и, прищурившись, уставилась на старлея.

– Да хуйня это потому что, – цокнув языком, Дима струёй выдохнул дым и тут же крепко затянулся вновь. – Смена кадров должна быть. Целебастия ж не одна всем самолично управляет, у неё должны быть заместители по всяким вопросам… И у этих заместителей тоже должны быть… Ну, заместители. И чтобы они все работали хорошенько, у них должна быть перспектива роста. А её нет, потому что верхушка занята. Тот, кто работает на повышение, всегда стремится подняться как можно выше… Следовательно либо у этой Целебастии в подчинённых сплошь одни овощи, либо её давно должны были скинуть.

– С-скинуть… – Третья иронично усмехнулась. – А разве я говорила, что никто не пыталс-ся?

– Ну и где все эти пытавшиеся тогда? – Креченов сплюнул в костёр, отчего обугленные головёшки возмущённо зашипели, словно бы передразнивая чейнжлинга.

– Вс-се мертвы.

Хищный оскал, мелькнувший на морде Третьей, быстро сошёл на нет. Отставив банку, она улеглась на землю возле костра.

– О как…

Такой ответ почему-то застал Диму врасплох. Наверное, потому что в его голове не укладывалось, как могут воевать между собой и убивать друг друга маленькие говорящие лошадки. Хотя, если подумать, то почему они в этом плане должны отличаться от людей? В конце-концов, если они разумны, значит должны понимать, что самый быстрый путь к обогащению — это отнятие богатств у ближнего.

Следовательно…

– Значит у этой Целебастии и армия есть?

Креченов неосознанно произнёс это вслух, однако Третья решила, что вопрос адресован ей. Чейнжлинг ни с того ни сего подобрался и стал очень серьёзным, аки командир на смотре перед заглянувшем на огонек комдивом.

– Формально нет. Но ес-сть гвардейцы, – с-служба городской с-стражи…

Офицер нахмурил брови:

– Так гвардейцы или стража?

– И то, и другое. Их с-содержат якобы из уважения к древним традициям и как элемент культурной ис-стории – они регулярно учас-ствую в парадах и как с-сопровождение важных персон на празднес-ствах. Большинс-ство думает, что они умеют только бряцать дос-спехами напоказ да рысить иноходью в ногу… Но на с-самом деле каждый с-стражник проходит полную программу боевой подготовки. Прос-сто это не афишируют, чтобы гражданские не подозревали, что у них в каждом нас-селённом пункте под боком готовый к мобилизации гарнизон.

– Ебать… – проникнувшись рассказанным, старлей впечатлённо присвистнул, но тут же спохватился. – А ты-то откуда это знаешь?

Третья, фыркнув, отвернула морду в сторону.

– Если бы мы об этом не знали – мы бы не выжили.

– В смысле?

Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Поперхнувшись едким дымом, Креченов с матюками закинул ещё один бычок в костёр, а потом запоздало осознал, что Третья толком о себе ещё ничего не рассказывала. Она успела только поведать о том, что принадлежит к редкой расе лошадей-оборотней, которые могут менять своё обличье по желанию, и на этом месте беседа вильнула куда-то не туда, из-за того, что Конерамов, услышав об оборотнях, конкретно пересрался, обнаружив в небе полную Луну. Следующие полчаса Третья объясняла, как работает её маскировка, в итоге никто так ничего и не понял, кроме того, что всё объясняется магией. После этого разговор зашёл о прочих примечательных обитателях местных земель, и таким образом всё незаметно свелось к обсуждению нюансов местного государственного строя и политических взаимоотношений между народами.

В голову Диме закралась одна нехорошая догадка.

– Ты не упомянула о землях в которых живёт твой народ… Как их там… Чейжинги, да?

Намеренное косноязычие старлея заставило Третью поморщиться.

– У нас-с нет своих земель.

– В смысле? – Дима запоздало сообразил, что по-дурацки повторяется, но сейчас ему было похуй. – Разве вы не на территории Эквесрии живёте? Иначе как ты здесь оказалась-то?

Чейнжлинг подавился смешком, но через секунду, не сдержавшись, уже хохотал в полный голос.

– О ДА, МЫ ЖИВЁМ ЗДЕС-СЬ! – гневно пнув копытами землю, Третья выбила в воздух горсть хвои, что сгорела на лету в пламени костра. – Как изгои! Вне закона…

Немного успокоившись, она уселась перед огнём. Проснувшийся от шума Васюта попытался было вскочить на ноги, но запутался в разгрузке и теперь нелепо барахтался на земле, пытаясь нащупать возле себя автомат.

Конерамов сидел тихо.

– Почему изгои?

Третья оскалилась.

– Потому что утопия не работает без угрос-сы извне, которая научит ценить комфорт и безопас-сность. Если вс-се будут жить в мире, то уже через месяц наступит прес-сыщение и праздная толпа вывалитс-ся на улицы, требуя ещё больше благ, комфорта и безопас-сности. Селес-стия не глупа, ей нужен грозный противник, чтобы контролировать такие нас-строения… И этим противником были выбраны мы.

Выработанное за годы службы внутреннее чутьё подсказало Креченову, что он ненароком затронул довольно острую тему. Примерно такую же острую, как патриотизм и долг перед Родиной – такие вещи было жизненно важно вовремя улавливать при общении с вышестоящими чинами. Третья на вышестоящий чин никак не тянула, но осадочек всё равно, что называется, оставался.

И это несколько обескураживало.

– А почему именно «вы»? – поскребя щетину на макушке, как бы между делом поинтересовался Дима. – Почему не те же яки или грифоны?

Ответ последовал не сразу.

– Дело… В некоторых ос-собенностях, – двигая челюстями, словно бы пережёвывая невидимую жвачку, чейнжлинг явно был сосредоточен на том, чтобы правильно подбирать слова, и потому говорил очень медленно. – Мы не можем нормально поглощ-щать магию этого мира напрямую… Нам нужен пос-средник. Самый эффективный с-способ – утилизировать эмоциональный фон других разумный с-существ. Нам нужны их… Чувс-ства. С-страх, радос-сть, гнев, любовь, даже грус-сть и печаль…

Сквозь рябящие над костром потоки горячего воздуха старлей заметил, как Третья украдкой глянула на него из-под скрывавшей морду гривы – видимо проверяла реакцию. Креченов промолчал, и чейнжлинг продолжил говорить.

– Нам необходимо жить рядом с-с источниками эмоционального фона… Без них мы не можем ис-спользовать магию, не можем вос-спроизводить потомство… Не можем быть с-собой. Но нам нечего предложить взамен – наша физиология и ус-стройство нашего с-социума не завязано на эмоциональных с-связях, как у прочих с-существ этого мира. Селес-стия преподнес-сла это как основной аргумент, доказывающий невозможнос-сть нашей интеграции в с-социум Эквес-стрии… И, как с-следствие чейнжлингов объявили вне закона. Сначала нам было запрещено появлятьс-ся в городах… Но так как мы могли менять обличья, довольно скоро нас-селением начали овладевать параноидальные нас-строения. Многие не брезговали пользоваться этим в своих личных интерес-сах, среди молодёжи, например, было вполне в порядке вещей нагулять жеребёнка, а потом с-свалить всё на коварного чейнжлинга. Вс-сё это довольно скоро привело к тому, что на нас-с была объявлена неглас-сная охота, которая, впрочем, оперативно было узаконена на выс-сшем уровне. Сейчас с-среди нас-селения никто уже не помнит почему и зачем они боятся и ненавидят чейнжлингов… Вс-се просто привыкли к такому отношению, потому что до них так жили их предки, а ещё раньше – предки их предков.

– Бля, хуле всё так сложно? – пронеслось в голове у Креченова. Рассказ Третьей не вызвал у него никаких эмоций, только очередной приступ головной боли. На взаимоотношения лошадей с лошадьми-оборотнями ему было покласть с высокой колокольни… Но вот информация о Селестии могла оказаться полезной. Судя по тому, что она тут была главной шишкой, то очевидно, что именно она с наибольшей вероятностью могла знать, как ему с Васютой и гражданским вернуться обратно. Следовательно, нужно было знать, что она из себя представляет, чтобы понимать, с какой стороны подруливать за помощью. Однако и верить чейнджлингу на слово лейтенант не собирался. Из всего вышеозвученного становилось ясно, что Третьей есть за что не любить эту самую принцессу. Так что на объективность рассказа рассчитывать не приходилось.

– Но вы всё же как-то выжили, – озвучив очевидное замечание, старлей подбросил в огонь пару веток потолще. Растревоженные угли стрельнули вверх россыпью ярких искр, скрыв из поля зрения морду Третьей.

– Выжили. Не в последнюю очередь благодаря самой Селес-стии. Как я и говорила, её план заключалс-ся в том, чтобы с-сделать нас изгоями, а не в том, чтобы ис-стребить нас.

Дима кивнул головой, предлагая Третьей продолжать. Жутко хотелось курить, но пачка была уже наполовину пуста, так что офицер просто крутил её в руках, параллельно щёлкая мёртвой зиппо, в тщетной надежде, что это его отвлечёт. Васюта, тем временем, снова провалился в забытье и полудремал, развалившись у костра в неестественной позе, словно боец, павший смертью храбрых.

Конерамов сидел тихо.

– Чейнжлинги не вc-се одинаковые. Мы живём, разделившись на с-cемьи – Ульи. Во главе каждого Улья с-cтоит королева, и в каждом Улье с-cвои порядки, свой подход к выживанию, к ос-своению территорий, добыче рес-сурсов и ведению внешней политики. Ульи могут заключать с-союзы, но только если королевы с-сочтут, что объединение поспос-собствует процветанию их семей. На этом Селес-стия нас и подловила. Вскоре после того как чейнжлинги были объявлены вне закона, она с-связалась с королевами и с-сделала им предложение. Она гарантировала с-сохранностью одному из Ульев, в случае если его королева с-согласится учас-ствовать в инс-сценировке вторжений на земли Эквес-стрии. Требовалось немного – некоторое чис-сло чейнжлингов должно было пас-сть во время боя со стражниками, чтобы с-создать иллюзию оглушительной победы, которая гарантировала бы рост нужных нас-строений среди населения, а в ответ, Селес-стия обещала закрывать глаза на активнос-сть чейнжлингов в мелких нас-селённых пунктах и на окраинах империи. Подразумевалось, что вс-се семьи должны были объединиться в одну… но Селес-стия знала, чтобы мы на это не пойдём. Королевы собрали с-совет – впервые за многие века, и на нём было принято решение отказаться от договора Селес-стии. Таким образом вс-се ос-ставались на равных ус-словиях, вс-се имели равные шанс-сы на выживание... но…

– Что «но»? – Дима, сам не заметил, как увлёкся рассказом. В каком-то смысле история Третьей тянула на военную байку, а военные байки он любил.

– Предательс-ство! – разражённо прошипел чейнжлинг подняв голову, и в его глазах отразился огонь костра. – Кризалис-с всегда была одержима влас-стью… И она продала нас-с вс-сех без раздумий. Когда ис-стина вскрылас-сь — было уже поздно. Для Селес-стии чейнжлинги нужны были в качес-стве изгоев, только при ус-словии, что она могла их контролировать. Вс-се, кто отказался от её подачки, были заочно записаны в смертники, и она не гнушалась лично участвовать в экзекуциях…

– Что, прямо в экзекуциях? – воображение офицера быстро нарисовало картину, в которой увешанный золотыми побрякушками рогатый пегас левитирует перед собой «калашников» и по очереди расстреливает в голову жукоподобных тощих лошадок. Картина почему-то оказалось до жути смешной, и Креченов поперхнулся, сдерживая смешок. Третья этого, к счастью, не заметила.

– Я видела пару раз с-следы её «вмешательства». Трудно с чем-то перепутать. Один из Ульев она испарила вместе с куском горной гряды. На месте другого в земле выжжена шахта глубиной в две тысячи футов и диаметром в пятьсот семьдесят.

– Ну охуеть теперь, – недоверчиво покачал головой Креченов, не найдя других слов для оценки рассказа. – С такими Целебастиями никакого ядерного оружия не надо.

Васюта, как бы подверждая сказанное, громко всхрапнул, за что тут же получил заслуженный пинок.

Третья, нахмурившись, залипала в костёр.

Конерамов сидел тихо.

– Ладно, значит ты из тех чейнжлингов, что выбрали партизанство. Ну и как вы выживаете в условиях, когда за вами охотится живая водородная бомба?

По другую сторону костра Третья подняла голову и посмотрела на офицера как на последнего дурака.

– Вс-семи. Дос-ступными. Спос-собами.

– Кхм… Логично, – согласился Дима. На этом месте, наверное, стоило бы свернуть душещипательные беседы, но другой возможности для расспросов могло и не представиться. Сейчас Третью связывал договор, но завтра она могла вполне обоснованно заявить, что уже ответила на все вопросы. Поэтому Креченов решил идти до победного и, откашлявшись, продолжил расспросы.

– А что, среди «ваших» все в курсе этих нюансов про стражу в городах и разрушительные шалости Целебастии?

– Разумеетс-ся нет! – Третья возмущённо фыркнула, словно бы офицер предположил нечто оскорбительное. – Только лучшим из лучших разрешено дейс-ствовать в черте пос-селений. Дос-статочно одного малейшего прос-счёта, чтобы выдать с-себя, разоблачить легенду и…

Осекшись на полуслове, Третья со смачным щелчком захлопнула челюсти и недовольно заворчала.

– Ого, так ты у нас птица высокого полёта! – старлей расплылся в довольной ухмылке. – Ну давай рассказывай, как там в вашей разведке служится, не стесняйся.

В ответ последовало лишь раздражённое рычание, на что Креченов с показным равнодушием пожал плечами.

– Не ну не хочешь – не говори. Хотя со мной могла бы и поделиться по-братски, всё-таки мы с Васютой тоже в разведке служим.

– В с-самом деле? – при упоминании о принадлежности к разведке чейнжлинг тут же навострил уши и, хоть в его голосе и чувствовалось недоверие, было понятно, что Третья заинтересована.

– А то! – сообразив, что его хохма была принята за чистую монету Креченов с готовностью поддакнул. — ОМОН расшифровывается как Отряд Мобильный, Особого Назначения.

– По лесу толпой шас-стать – мобильнее некуда, – в голосе Третьей звучал неприкрытый скепсис, но Креченов уже был готов к такому повороту.

– Так это мы с салагами на учения выбрались! Полевая подготовка, ёлы-палы, без неё ж никак.

Голова Третьей странно дёрнулась, будто она хотела покивать, но в последний момент передумала.

– Значит ваши остались там… Ничего толком не умеющие…

– Так точно, ебать-перекопать! Потому-то нам с сержантом и надо как можно скорее вертаться взад, пока духи сдуру не нажрались мухоморов и не передохли.

Со стороны чейнжлинга раздалось нечто похожее на тяжёлый вздох, но вслух он ничего не сказал. В костре тихо потрескивали дрова, где-то подлеске надрывался дурным скрежетом сверчок, Васюта тихо посапывал, свернувшись клубком на земле.

Конерамов сидел тихо, хотя периодически беспокойно ёрзал, видимо недовольный внезапной паузой.

– Но тебе ведь на это похуй, не так ли? – усмехнулся Дима, изображая напускную доброжелательность. – Какое тебе дело до каких-то там пришлых мудаков и их проблем? Знаешь… Я даже могу тебя понять, на твоём месте я бы тоже забил хуй.

Сонную безмятежность ночного леса нарушило гневное шипение.

– Можеш-шь… Понять?

Поднявшись на ноги, Третья встала в стойку. В отблесках костра её фигура с изломанным рогом, дырчатыми ногами и пылающими огнём глазами выглядела ещё более монструозно чем обычно – хоть сейчас в какой-нибудь ужастик запихивай. Диму, это, однако, ни разу не впечатлило, поскольку его рука уже лежала на личном усмирителе демонов в виде ПМ.

– С-сто тридцать два года службы. Всегда выполняла свою работу, несмотря ни на что, с-стала личным клинком Королевы – одной из лучших, она сама отдавала мне приказы, доверяя с-самые опас-сные и ответственные задания. Это было величайшей чес-стью… Пока однажды, вернувшис-сь к своему Улью я не обнаружила вмес-сто него пус-стое место! Вс-сё, ради чего я жила, ис-счезло в одно мгновенье и никогда не вернётс-ся ко мне обратно! Что ты можеш-шь понимать?! У тебя ещё ес-сть надежда… У тебя…

Не найдя слов, Третья снова пнула передними ногами землю, чуть не сбив огонь на догоравших головёшках, и только после этого поняла, что сорвалась. Издав странный рычаще-воющий звук, она ломанулась прочь от костра, но обмотанный вокруг тела ремень не дал ей далеко уйти, буквально через метр она повалилась на землю, опрокинув заодно и Конерамова. Разбуженный шумом Васюта шарахнулся в сторону и сослепу угодил рукой в костёр, разбавив общую какофонию истошным воплем.

Конерамов больше не сидел тихо, теперь он тихо лежал, пока чейнжлинг пытался выпутаться из привязи и подняться на ноги.

Креченов взирал на весь этот цирк со спокойствием удава, словно ничего необычного не происходило.

– Значит Целебастия и твоих тоже порешила?

Это был не вопрос, а скорее утверждение.  Третья, впрочем, отреагировала довольно остро, она демонстративно отвернулась и объявила, что разговор закончен, на что Дима лишь равнодушно хмыкнул в ответ.

– Закончен так закончен. Один хер время уже позднее, отбой давно пора трубить. Завтра разберёмся со всем… Утро вечера мудренее как говорится.

Повернув голову, офицер выжидающе уставился на Васюту. Тот с подозрением уставился в ответ, хлопая краснющими от недосыпа глазами.

– Ну что, сержант, отдохнул?

– Не них… Так точно, тащ старший лейтенант.

– Ну вот и заебок. Остаток ночи дежурство на тебе.

– Какое дежурство? – через силу прохрипел сержант, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла. – Сейчас Мицукова оч...

Осекшись на полуслове, Васюта издал протяжное «бляяяяяя», вспомнив где и в каком положении они находятся.

– Вот именно, – подтвердил Дима, поднимаясь на ноги и помогая встать бойцу. – Давай, загоняй этих двоих в землянку, да смотри, чтобы они подкоп не начали рыть. Сбегут – выебу.

На этом пути Креченова и Васюты временно разошлись: сержант, вскинув автомат, направился к пленникам, а сам старлей отправился в ближайшие заросли отлить. К тому моменту, когда он вернулся к костру, Третья и Конерамов уже вовсю обживали землянку, о чём безо всякого энтузиазма отрапортовал Васюта. Горестная физиономия бойца так и напрашивалась на очередной разнос, но смачный зевок, не давший Креченову сказать и слова, заставил его передумать.

– В жопу всё, завтра всех разъебу, – в полудрёме подумал офицер, устраиваясь поудобнее у костра. Вдохнув полной грудью свежий ночной воздух, пропитанный тонкими нотками дыма, Дима поймал себя на мысли, что ему даже нравится такой способ ночёвки. Был в нём некий первобытный шарм, романтика выживания в дикой природе, которую мог оценить только настоящий мужчина.

С этой тешащей самолюбие мыслью старший лейтенант заснул крепким сном духа после первого наряда.

Приготовившийся

– Пидор...

Васюта сидел возле костра и осоловелым взглядом смотрел на пляшущее по головёшкам пламя. Три вещи можно делать бесконечно: смотреть на огонь, искать бабу без замашек тупой пизды и стоять в карауле. Эта житейская мудрость словно заевшая пластинка крутилась в голове сержанта, пока он героически боролся со сном.

– Он спит... А я? Я тоже хочу.

Трёх часов сна явно было недостаточно, чтобы отдохнуть после такого безумного дня. Трёх часов сна было недостаточно даже для того, чтобы Васюта мог нормально соображать. Приказы старшего лейтенанта он выполнил на автомате, как робот, даже не подумав попытаться оспорить их разумность.

– Какой же пидор... разъебать нахуй! И это офицер?

Уставом запрещалось кидать автомат на землю, но Васюта об этом не вспомнил. Или вспомнил, но не придал значения.

В пизду устав.

– Говно, а не офицер!

Ночь тянулась медленно. С каждым часом становилось всё холоднее, так что надо было чаще подкидывать ветки в костёр. В каком-то смысле это было на руку сержанту, необходимость следить за огнём не давала ему уснуть.

– Ему родина дала звёзды – носи! Нет, не хочу. Хочу с ебанутыми да волшебными лошадьми сюсюкаться и сержантов пиздить.

Из-за ночного холода Васюте пришлось устроиться возле костра, оставив пост у входа в землянку. Это был косяк, но Васюте было поебать. Если Креченов проснётся, то всегда можно сказать, что он только что подошёл, чтобы погреться. А если расквартированным а землянке пленникам придёт в голову идея сбежать, то рядом под рукой автомат.

С автоматом они были знакомы. Васюта с автоматом был знаком ещё лучше и в этом заключалось его тактическое преимущество.

– Думаешь я не знаю, что ты задумал? Небось надеешься, что я засну, а ты меня потом разъебёшь... А вот хуй тебе! Иголки в глаза вставлю, руку буду об уголь прижигать, но до утра досижу!

А затем сержант заснул.

Возвеличивающий

Видневшийся в проёме лунный диск уже начал тонуть за верхушками деревьев, а Конерамов всё никак не мог заснуть. Он кутался в плащ-палатку и, дрожа всем телом, сверлил взглядом нависший над ним бревенчатый потолок. Плащ-палатку им на двоих с чейнжлингом выдал солдат с опухшей рожей по приказу старшого, но, хоть она и досталась полностью в распоряжение Алексея, толку от неё особо не было. В землянке царил мертвецкий холод, почти как в бабушкином погребе — при каждом выдохе изо рта вылетало облачко пара и тут же бесследно растворялось в пахнувшем сырой землёй воздухе, словно маленькая порция жизни, навсегда покинувшая тело. Алексея, однако, это ничуть не пугало. Он не боялся смерти если она обещала быть безболезненной. Точно так же не страшила его и перспектива никогда не вернуться домой – в обветшалую деревенскую халупу, провонявшую Пыркиными побздюхами. Всё что было связано с былой жизнью больше не имело значения, ведь на горизонте маячили новые головокружительные высоты, по сравнению с которыми меркло даже величие Александра Македонского. Да, именно таковым должен быть его путь – путь великих свершений Алексея Конорамова! Не пытаться сравняться с великими, но вдохновившись их деяниями, подняться ещё выше, в такую запредельную высь, какая ещё и не снилась человеку! Стать вторым Икаром, что бросит вызов самому Солнцу и победит – вот его судьба.

Судьба человека, что сбросит с себя оковы смертного бытия и станет величайшим из героев!!!

Конорамов поскрёб внезапно зачесавшиеся яйца, после чего взатяжку занюхнул руку.

– Мужиком пахнет, – удовлетворённо пробормотал он и, неудачно повернувшись на бок, закряхтел от боли. Побои, оставленные вояками, давали о себе знать. Алексей беззвучно стиснул зубы. Если бы только эти идиоты знали с кем связываются... Да он даже в родном мире довёл бы их до специального военного суда, где им выписали бы пожизненное. Или сразу до Гааги, где их, как самых настоящих военных преступников, сразу определили на виселицу, как какого-нибудь Геринга или Гофа во время войны!

Конорамов улыбнулся этой своей мысли, как чему-то светлому и доброму.

Нет, это всё цветочки. В ЭТОМ мире он способен куда как на большее. Потому что это ЕГО мир. Потому что он больше года посвятил изучению информации о мире пони, раз за разом пересматривая сериал, делая выписки, сводя воедино обрывки информации и углублённо её анализируя. Потому что он всегда мечтал оказаться здесь, тщательно к этому готовился, и вот, наконец, его мечта сбылась... А что эти вояки знают? Ничего. И им придётся горько пожалеть о своём поведении в скором будущем, когда он вернётся к ним после обретения богоравного могущества. Пожизненное и виселица покажутся им райским избавлением, когда он начнёт их ебать в рот и в жопу своей гигантской конской елдой. Ох они наплачутся! И не только они... Все, кто встанет у него на пути будут выебаны до смерти и стёрты в порошок! А первым номером в списке после солдафонов будет идти Третья! Он засадит свой хуище между её круглых упругих булочек и будет ебать пока она не надуется от спермы как воздушный шарик!

Оооо да, она будет стонать как сучка и просить ещё, умоляя чтобы Великий Император Корлет выебал все её дырочки!!!

Наваждение внезапно отступило, и Алексей снова обнаружил себя посреди землянки, крепко сжимающим разгорячённый ствол своей готовой к выстрелу мортиры. Его взор был обращён на круп свернувшейся в клубок Третьей — перед сном чейнжлинг засыпал себя сухой землёй для утепления и сейчас наружу торчали только ляжки и голова. Конерамов сглотнул навернувшийся в горле ком. Понукаемое возбуждением сердце яростно колотилось в его груди, и от мысли что Третья может проснуться в любой момент, оно билось ещё сильнее. К говорящим волшебным лошадкам Алексей питал далеко не платоническую любовь, но сейчас она могла ему выйти боком. Саднящая боль в ноге красноречиво говорила о том, что с Третьей лучше было не шутить.

– Милостивый Никола Угодник и Пгеблагая Матгонушка, спаси и сохгани... – щепча себе под нос любимую Пыркину присказку Конорамов осторожно вытащил руку из труханов, истово крестясь при этом другой свободной рукой.

Третья не шевелилась.

Утренний сон – самый крепкий, это даже дети знают.

В голове Алексея ярко вспыхнула простая, как два пальца, мысль. Замерев он прислушался. На выходе из землянки должен был дежурить сержант, тот, что больше всего его бил, однако снаружи не доносилось ни шороха – даже треска костра не было слышно. Ну точно, уснул на посту! Второй вояка и Третья тоже спят, а значит...

Значит никто не остановит его, если он попытается уйти.

Алексей улыбнулся в темноте своей гениальности и принялся аккуратно, на ощупь развязывать узлы, которые он сам и навязал, испытывая при этом величайший душевный подъём. Одно дело мечтать о священном возмездии и совсем другое приступить к его осуществлению взаправду. Скоро... Совсем скоро его мечты станут реальностью. Надо было только освоить магию. Конорамов не сомневался, что он в два счёта станет величайшим и сильнейшим колдуном всея Эквестрии, затмив своим могуществом даже Селестию. Ведь он, как-никак, человек, а человек всяко умнее лошади, следовательно, и его колдунская сила должна быть в десятки раз больше. Тем более что Алексей не какое-нибудь быдло вроде этой тупой солдатни, он окончил школу с золотой медалью, был победителем городских олимпиад и внештатным корреспондентом многих журналов. Он будет аликорном... Аликорном на фоне других аликорнов – архиликорном! Силой магии он превратит себя в статного гнедого жеребца с белыми пятнистыми крылами, пылающими огнём, роскошной развевающейся на ветру гривой и... и... И гигантским хуем! С гигантским, постоянно вставшим, твёрдым как скала, хуем, которым он без устали будет поёбывать и кобылок, и жеребцов, и...

Алексей тряхнул головой, собираясь с мыслями. Негоже будущему Великому Императору распыляться на мелочи тем более, когда до силы, дарующей абсолютную вседозволенность, было рукой подать. Облизнув губы, он развязал последний узел и отложив ремень в сторону посмотрел на Третью.

Чейнжлинг не шевелился. Змеиная кожа на мускулистом крупе глянцево блестела, отражая проникавший в землянку лунный свет.

Тяжело вздохнув, Конорамов поднялся и осторожно направился к выходу, стараясь создавать минимум шума. Он ещё найдёт свою понечку. И не одну...

Поляна встретила его безмолвным сумраком. Где-то на востоке слегка порозовело небо. День, однако, обещал быть пасмурным, вдалеке, у горизонта, всё небо было затянуто низкими тёмными тучами. Костёр, около которого сидел похрапывающий сержант, уже давно потух, лишь пара угольков неярко тлела среди золы. Напротив сержанта лежал, подложив под голову вещмешок, офицер.

Рядом с сержантом валялся автомат.

Просто валялся.

Подойти и взять его Алексею не составило большого труда. Гладкая рукоять сама легла в ладонь и на руки навалилась приятная тяжесть воплощённой в металле смерти. Мир сделал оборот вокруг своей оси, вскружив голову непривычным ощущение собственной силы, осознанием собственной опасности.

Повинуясь некоему внутреннему импульсу Конерамов поднял автомат и навёл ствол на голову спящего Васюты. Нажать на спуск было удивительно легко... Легко в психологическом плане, но не материальном. В материальном плане спусковая скоба просто не нажималась, как Алексей на неё не давил. Раздосадованный такой строптивостью оружия, Конерамов в сердцах стукнул автомат сверху, но лишь отбил руку от холодную сталь, а потом замер в испуге, потому что бряцанье металла на фоне повисшей в воздухе сонной тишины прозвучало как весенний гром среди ясного неба.

Ни офицер, ни сержант, однако, даже ухом не повели, продолжая мирно смотреть свои сны.

Решив больше не испытывать судьбу, будущий Великий Император всея Эквестрии перекинул ремень от автомата через плечо и, положившись на своё внутреннее колдунское чутьё, направился в подлесок.

Тишайшая

Шумно пыхтя, Конорамов выбрался из землянки и растворился в ночи. Третья облегчённо выдохнула. Всё-таки этот больной на голову ублюдок был не совсем безнадёжен. Подождал пока бойцы заснут, развязался и ушёл... Для этого не требовалось особой смекалки, но после всего увиденного Третья не удивилась бы, если бы у него не хватило ума и на это.

Так или иначе Конорамов покинул землянку и теперь в ней дышалось намного легче. Вонь худшего из людей понемногу выветривалась, сменяясь таким родным запахом свежего ночного воздуха, пыли, сырой земли и дыма от костра. Пахло домом и этот дурманящий аромат приносил успокоение.

Третья заворочалась под земляным «одеялом», расслабленно вытягивая ноги. До этого момента ей даже и мысли не приходило о том, чтобы попытаться уснуть, она раз за разом прокручивала в голове события минувшего вечера и с каждым новым кругом подмечала лишь ещё больше собственных ошибок. Это было настоящей мукой, даже несмотря на то, что никаких серьёзных просчётов ею допущено не было. Раньше она была лучшей... Раньше она сыграла бы задуманную роль идеально, без единой помарки.

Сейчас же ей придётся опираться на запасной план – на отыгрыш психически неуравновешенной «дамы в беде» с непростым прошлым. Третья эту роль ненавидела всеми фибрами души, но выбора уже не было.

Неужели она настолько сильно растеряла навык?

Третья невольно фыркнула, словно бы насмехаясь сама над собой. Да, всё именно настолько плохо, иначе она ни за что не позволила бы взять себя в плен. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что она никогда не имела дела с таким противником как «люди». Используемое ими оружие обладало силой самых смертоносных дуэльный заклинаний, но при этом совсем не использовало магию. Да, их боевые железки не могли похвастаться тем же ассортиментом атак, что хороший колдовской жезл, но им этого и не надо было, учитывая с какой скоростью и силой, выпускаемые ими снаряды летели в цель. Даже с искусственно выкрученной на максимум скоростью реакции, недоступной более ни одному живому существу в Эквестрии Третья смогла заметить только расплывчатую стёртую точку и то лишь благодаря расстоянию. На ближней дистанции эта точка сливалась с огненной вспышкой, что сопровождала выстрел и увернуться от неё можно было разве что вслепую, ориентируясь на движение пальца и примерную траекторию, заданную стволом.

То есть почти нереально.

И броню отращивать тоже скорее всего бесполезно. Снаряд либо пробьёт её насквозь как трухлявую деревяшку, либо вырвет пластину с мясом.

Да, эти железки были впечатляюще смертоносны. Даже абсурдно смертоносны, если учесть, кто ими владел.

Люди...

Кто бы мог подумать, что в одном из параллельных миров могут жить такие несуразные создания? И не просто жить, а быть доминирующей формой жизни в пределах своих владений... Глядя на солдат и Конорамова в это было сложно поверить. Особенно глядя на Конорамова. Третья решительно не понимала почему это ходячее убожество продолжает жить, при всей своей очевидной бесполезности. О нём что, заботятся? Не похоже, чтобы его откармливали на убой, так что вариант с каннибализмом отпадал, но если дело не в каннибализме, тогда в чём? Для Третьей это оставалось загадкой.

Впрочем, загадок в людях и без этого хватало. И Третья не могла не признать, что это пробуждало в ней определённый интерес. Вбитый в подкорку инстинкт разведчика требовал собирать всю возможную информацию о необычных явлениях и странностях, а загадочные пришельцы из другого мира попадали под обе категории, так что, хоть в этом и не было никакого смысла, но Третья считала своим долгом выведать о людях как можно больше. Она не питала иллюзий на счёт участи своего Улья и не надеялась, что он волшебным образом вдруг найдётся, просто...

Почему нет?

Да, она могла бы последовать примеру Конорамова, могла бы просто уйти и продолжить скитаться по лесам, предварительно прирезав обоих солдат... Но в чём был смысл? Этот путь она уже исходила вдоль и поперёк, и прекрасно знала, что на нём её не ждёт ничего нового.

Этот путь никуда от неё не убежит.

Так к чему тогда спешить? Почему бы вместо этого не «тряхнуть стариной»... Просто чтобы снова почувствовать себя той, кем она должна быть.

Хотя бы на миг.

В конце концов, учитывая то, насколько бодро прошёл для людей первый день в чужом для них мире, второй они вполне могут и не пережить. Разве не забавно будет посмотреть, как они сдохнут, пав жертвой собственной неосведомлённости и амбиций?

О, это будет очень забавно!

Гораздо интереснее чем убить их самой.

Третья представила, как утром озвереет старший лейтенант, обнаружив пропажу Конорамова и невольно улыбнулась.

– Будет вес-село, – прошипела она себе под нос вместо пожелания спокойной ночи и мгновенно отключилась.

Небо на востоке медленно окрашивалось оттенками багрянца и золота – Солнце готовилось сменить Луну, знаменуя начало нового дня. У потухшего костра мирно дремали бойцы: Креченову снилось повышение до полковника и торжественное обмытие звёзд, а Васюте снился пищеблок и худенькие калмычки.

В землянке, присыпанный землёй спал, свернувшись в клубок, чейнжлинг и ему не снилось ничего.

Впервые за долгое время Третья спала спокойно.

Акт IV

Акт четвёртый, в котором всё идёт не так, как планировалось, душевные раны становятся незаметными на фоне телесных, а падение в бездну безумия лишь ускоряется.

Акт четвёртый

Акт четвёртый, в котором всё идёт не так, как планировалось, душевные раны становятся совсем незаметными на фоне телесных, а падение в бездну безумия лишь ускоряется.

Сцена первая

Старлей спал и снилось ему дивное застолье. Он отмечал повышение до полковника, поэтому пир стоял горой – столы ломились от еды, а стулья оркестром скрипели под жопами множества гостей. Собрались все. Стоило только Диме повернуть голову, как тут же в поле зрения попадала чья-нибудь знакомая рожа, а то и не одна. Вот, развалясь, сидит пьяненький уже начальник штаба, по другую сторону от него расположился хохочущий командир роты, а в конце стола даже приютится смущённый Васюта с парой других дембелей. Их можно было не приглашать, но в честь полковничьих погонов Креченов решил не жопиться. Во главе стола, как почётный гость, сидел генерал и, судя по его красной роже, гулянка шла как надо. Генерал довольно кряхтел и излучал ДОБРОТУ, сулившую легкое и беспроблемное дальнейшее продвижение по службе.

По крайней мере так казалось сейчас.

А самое главное рядом была Манька. Румяная и весёлая, она как бы совершенно случайно сидела впритирку к офицеру, оправдывая это теснотой, отчего настроение у Димы было приподнятым во всех отношениях.

Над столом разносился смех и шум разговоров, прерываемое приглушённым чавканьем.

– Ты чего ждёшь, полковник? Давай уже, не тяни.

Тяжело отдуваясь, генерал откинулся на спинку кресла и принялся расстёгивать ставший тесным китель. Креченов опустил взгляд и обнаружил в своёй руке стакан ледяной водки, на дне которого лежали звёздочки.

Такие заурядно обыденные и в то же время чарующие звёзды полковника.

Выдохнув, Дима опрокинул в себя содержимое стакана, звякнув звездочками, и стол ликующе загудел, отмечая триумф офицера. Кто-то топал ногами по полу, кто-то бил ложкой по бокалам, а Манька и вовсе повесилась на шею, оставив не щеке след от поцелуя. С громким стуком поставив стакан на стол, Дима закусил молодым огурчиком и утёр навернувшиеся на глазах слёзы.

Водка была охуенна.

Закуска была охуенна.

Манька была охуенна.

Даже неловко кривившийся в углу стола Васюта был охуенным.

Всё было охуенным!

– Ну вот так-то, теперь другое дело! – генерал одобряюще кивнул Креченову. – Поздравляю с внеочередным званием, офицер!

– Служу России! – на автомате отчеканил Дима и тут же осёкся, растерянно заморгав.

Генерал волшебным образом исчез неизвестно куда, и теперь на его месте сидела здоровенная сине-фиолетовая лошадь, подозрительно похожая на Селестию. Её голову с длинным витым рогом украшала резная диадема, на шее висела декоративная крышка от унитаза, а бирюзовые глаза сверлили новоиспечённого полковника пытливым взглядом.

– Тебе тут не рады.

Креченов огляделся по сторонам – все продолжали веселиться, как ни в чём не бывало, словно бы не замечая подмены генерала.

– Чё за нахер? Ты что за хуйня такая... Ты откуда тут взялась? ГДЕ ГЕНЕРАЛ?

– Тебе тут не место... И всё же ты тут, – не обращая внимания на Диму, лошадь словно бы разговаривала сама с собой. – Как же ты здесь оказался?

Подняв перед собой передние ноги, лошадь стукнула друг о друга копытами в роскошных серебряных накопытниках. Стол тут же опустел.

– Эй... КАКОГО ХРЕНА!? КАКОГО ХЕРА ТЫ ТВОРИШЬ???

Ещё мгновение назад он чувствовал, как к его боку прижималась пышушая жаром Манька, но это чувство испарилось вместе с девушкой, словно её никогда не существовало. Фиолетовая лошадь же наклонилась вперёд и нахмурила морду, что-то напряжённо обдумывая.

– Ты – не он. Это точно. Но тогда кто... И откуда? Неужели вас намного больше?

Новый удар в копыта, и стол вместе с сидевшим за ним Креченовым и лошадью повис в пустоте. В чёрной бесконечной зияющей пустоте. Лошадь наклонилась ещё сильнее и потянулась копытом ко лбу офицера. Дима попытался отпрянуть, но с ужасом обнаружил, что тело его почти не слушается. Холод от выпитой недавно водки быстро распространялся по всему телу, сковывая его льдом.

– Нет, нет, нет, не так быстро.

Копыто лошади медленно и неумолимо приближалось к челу офицера, пока тот ёрзал на стуле в безуспешных попытках сбросить оцепенение. С каждой секундой тело застывало всё сильнее, и вскоре Дима уже не мог отклоняться назад.

Ещё чуть-чуть и...

– ПОШЛА НАХУЙ, МРАЗЬ!!! – внезапно обретя голос заорал офицер...

И тут же проснулся.

На поляне царил лёгкий полумрак. Судя по сиявшему лазурью небу Солнце уже поднялось из-за горизонта, но ещё недостаточно высоко, чтобы освещать промежутки между деревьями.

Стоявший возле костра офицер тяжело дышал, и невидящим взглядом озирался по сторонам.

Поляна.

Землянка.

Васюта.

В памяти постепенно всплывали события вчерашнего дня.

– Ёбаный в рот! – инстинктивно матернувшись, Дима обнаружил, что он чертовски замёрз и у него зуб на зуб не попадает. Взгляд офицера метнулся в сторону костра и уткнулся в россыпь потухших головёшек, возле которых храпел сержант.

– Всё-таки проебал... – на манер Третьей прошипел себе под нос старлей, а затем громогласно рявкнул:

– ВАСЮТА, ПОДЪЁМ!

Подчинённый в ответ издал лишь неразборчивое сдавленное мычание. Раздражённо сплюнув, Креченов принялся наворачивать круги трусцой вокруг костра, пытаясь согреться.

Сука, как же холодно!

Ещё не хватало воспаление лёгких подхватить...

Немного разогревшись, старлей носком берца разворошил останки костра, надеясь найти хотя бы пару тлеющих угольков, но поиски его не увенчались успехом. Единственный надёжный источник тепла был армейским образом проёбан.

– Ну сержа-а-ант… — Охрипшим голосом протянул старший лейтенант.

По-хорошему сейчас стоило бы пинками разбудить Васюту и отослать собирать топливо для растопки, но к моменту его возвращения в костре наверняка уже не будет нужды. Да и выглядел боец неважно. Глядя на его опухшую рожу и безвольно обмякшее тело, Креченов почувствовал укол совести и решил про себя пока что повременить с разборами полётов. Эта мысль на секунду мелькнула в его голове... Всего на секунду, потому что вслед за ней пришло понимание, что раз Васюта спал, то значит всё ночь землянка оставалась без присмотра!

Офицер в два прыжка добрался до входа в землянку и без всякой задней мысли тут же нырнул внутрь, наплевав на угрозу возможной засады.

Да и о какой засаде могла идти речь, если в землянке было пусто?

В приступе первобытного ужаса Дима почувствовал, как у него, сдвигая на лоб кепку, встают дыбом волосы на затылке. Он планировал держать Третью и Конерамова по возможности при себе, просто для подстраховки, на случай, если вернуться назад в свой мир можно лишь всем вместе, в первоначальном составе. Вероятность такого исхода была крайне мала и Креченов не рассматривал её всерьёз, но почему тогда его сейчас так трясёт?

Что-то пошло не по плану. И даже если план этот был ненадежен — он был. А вместе с ним была и надежда.

Просто что-то пошло не по плану, а Дима этого жутко не любил.

– ВАСССЮЮТА, БЛЯТЬ!!!

Разъярённый вопль офицера сотряс своды землянки: с потолка на голову Креченову посыпался лесной мусор, а в углу осел кусок стены.

Или не стены?

Из-под сгребённой в кучу земли высунулся знакомый угловатый нос, недовольно фыркнул, а вслед за ним показалась и остальная голова.

Сквозь сонно прищуренные веки, в сторону старшего лейтенанта покосились ядовито-жёлтые змеиные зенки.

– Чего вопиш-ш-шь?

Креченов аж закашлялся от неожиданности. Он с подозрением обвёл взглядом землянку, словно надеясь, что вслед за чейнжлингом из-под земли вылупится и поехавший... Что это всё такой дурацкий розыгрыш.

Но Конерамова нигде не было. Лишь скомканная плащ-палатка валялась у входа в землянку.

– Где второй? – с нажимом спросил он, подозрительно буравя Третью взглядом.

Не, ну а чо, вдруг она его сожрала?

Чейнжлинг выбрался из-под земли целиком и, покрутив головой по сторонам, вынес вердикт:

– Уш-шёл.

– ДА Я, БЛЯТЬ, ВИЖУ! – снова сорвался старлей. – Я НЕ СПРАШИВАЮ «ГДЕ» ОН УШЁЛ, Я СПРАШИВАЮ «КАК»! КАК, БЛЯТЬ, КАК?!

Третья поморщилась, словно орущий офицер вызывал у неё не страх, а отвращение. Диме от этого захотелось заорать на неё ещё громче.

– Отвязалс-ся скорее вс-сего...

Рог чейнжлинга вспыхнул магией и перед лицом старлея, удерживаемый телекинезом, всплыл конец ремня от вещмешка.

– Он с-сам завязывал узлы. Ож-жидаемо.

– Чего ожидаемо?! – раздражённо махнул руками Дима, отбив в сторону висевший перед ним ремень. – Он говорил, что их нельзя будет назад развязать!

Губы Третьей скривились в снисходительной улыбке.

– Ах ты... ТЫ-ТО ЧЕГО, БЛЯТЬ, ЛЫБИШЬСЯ? Скажешь ничего не заметила?!

– Я спала, – улыбка на морде чейнжлинга стала лишь ещё шире и уже немного походила на улыбку чеширского кота из того фильма, который однажды смотрел Креченов. – И даже ес-сли бы не с-спала, то что? Я должна была поднять тревогу? С-смешно. Мне это з-зачем? Ты ос-ставил с-своего бойца с-следить за нами – это его с-сабота, не моя.

Манера речи и тон голоса Третьей заставляли Креченова буквально бурлить от гнева, и вызывали жгучее желание съездить берцем по ехидной морде, но, в то же время, слова чейнжлинга были отрезвляюще правдивы. Она действительно не обязана была следить за «сокамерником». Если так прикинуть, то Третья даже проявила определённую честность, не последовав примеру Конерамова, хотя это и было как минимум странно.

Пожалуй, это раздражало больше всего, то, что какая-то ебучая волшебная лошадка оказалась надёжнее человека.

– Сама-то почему не съебалась? – взяв себя в руки, поинтересовался Дима.

Третья неопределённо пожала плечами.

– Во-первых, я с-спала. Во-вторых, нога. Как нога ис-сцелится, вот тогда с-сразу и с-сбегу.

Чейнжлинг больше не улыбался и выглядел вполне серьёзным, но офицеру показалось, что он шутит. Наверное. Креченов надеялся, что ему показалось, потому что мысль о том, что Третья может шутить его пугала.

– Ладно, сиди здесь. – Подхватив с земли плащ-палатку, старший лейтенант развернулся к выходу. – А я пойду переговорю с сержантом. Насчёт пропажи...

Выбравшись из землянки, офицер обнаружил интересную картину – проснувшийся Васюта на четвереньках ползал вокруг костра, шаря руками по земле.

Зловеще хмыкнув, Дима сжал кулаки и направился к бойцу.

– Потерял чего, сержант?

Васюта испуганно вздрогнул и поспешно поднялся на ноги, изобразив что-то похожее на попытку встать по стойке «смирно».

– Да так... е-ерунда... – уклончиво ответил боец, неуклюже спрятав руки за спину.

Этот жест выглядел абсолютно не «по-васютовски».

Обычно сержант предпочитал держать руки на автомате.

На автомате...

Креченов ощутил, как в его крови ещё сильнее закипает адреналин.

– Васю-юта, – голос офицера сочился наигранным медовым добродушием, – Васюта, а где твой автомат?

Сержант отвёл взгляд в сторону.

– Он пропал, – тихо ответил он.

– И как же это так получилось?

Секундная заминка.

– Не могу знать.

– Не можешь знать... – Кровь во всю стучала в висках, но каким-то чудом Дима всё ещё сохранял самоконтроль. – Про то что ебанутый ночью отвязался от чейнжлинга и сбежал ты, поди, тоже не знаешь?

Васюта побледнел еще сильнее, хотя и казалось, что это почти невозможно.

Вернее, побледнела та небольшая часть лица, что ещё не была опухшей.

– Сука... Автомат спиздил... – обескураженно пробормотал он, не веря в то, что обстоятельства могли сложиться подобным скотским образом.

Но они могли.

Как правило, они только так и складывались.

Старлей вздохнул. Лес только начинал просыпаться, сквозь кроны на поляну проглянули первые лучи солнца и заискрились изумрудными всплесками на утренней росе. Картина прямо-таки сказочная, умиротворяющая... Если бы только не растерянная и опухшая рожа проебавшегося по полной сержанта.

– Знаешь что, Васюта?

– Что? – на автомате переспросил боец.

– НА НАХ, ЕПТА!

От души размахнувшись, Креченов с плеча зарядил сержанту в бестолковый жбан. Тот попытался уклониться, но добился лишь того, что словил удар лбом, а не носом. Крепкий офицерский кулак, впрочем, не почувствовал разницы, а вот Васюта, отлетев, рухнул как подкошенный.

– Пидорас... – сплюнув, процедил сквозь зубы старлей, растирая отбитые костяшки. – Встать, сука! Встать команда была!

Боец, однако, нагло проигнорировал команду, продолжив валяться на траве.

– Васюта? – уже с некоторым беспокойством в голосе позвал Креченов.

Васюта молчал.

– Васюта, м-мать! – выдохнул офицер, падая на колени рядом с сержантом. Тот без движения лежал на спине, не подавая признаков жизни. Старлеем овладел страх. Он схватил бойца за горло, пытаясь нащупать пульс, но... Лишь стук в голове Димы. Больше ничего. Все другие эмоции, бушевавшие ещё секунду назад, схлынули, оставляя место ужасающему осознанию случившегося.

Убил.

Он убил собственного бойца. Человека, которого он знал много месяцев. Человека, которому оставалось чуть-чуть до дома. Человека, который, если верить чейнжлингу, был единственным подобным ему существом в этом мире...

Офицера затрясло.

– Реш-шил задуш-шить?

Подобно чудовищному Чеширскому Коту, рождённому воспалённым воображением маньяка, Третья из ниоткуда материализовалась напротив старлея. Дима на автомате выхватил из кобуры верный Макаров и ткнул им в морду чейнжлинга.

– Я ж тебе сказал! Сидеть! В! Землянке!

– Выш-шла пос-смотреть, что за ш-шум, – спокойно, будто бы и не смотрело ей между глаз дуло пистолета, ответила Третья вкрадчивым голосом.

– Он мёртв! – прохрипел Креченов, сам не зная зачем он сообщает об этом лошади. – Я его убил!

Чейнжлинг покачал головой.

– Ещ-щё не убил.

– Но... – Дима в растерянности опустил взгляд на бездыханное тело Васюты, а затем снова посмотрел на Третью. – Ты откуда знаешь?!

– Мы питаемс-ся чужими эмоциями, – хмыкнул в ответ чейнжлинг. – Разумеетс-ся мы чувс-ствуем Жизнь!

Нехотя опустив пистолет, старлей склонился над Васютой и приложил голову к его груди. Та действительно вздымалась. У офицера слова гора с плеч свалилась. А вместе с тем пришёл стыд.

Перед собой и перед Третьей.

– Без сознания, – больше утверждая, чем спрашивая, облегчённо произнёс офицер.

Чейнжлинг скучающе зевнул.

– Блять...

Усевшись на землю рядом с сержантом, Креченов обвёл взглядом поляну. Вокруг всё снова погрузилось в полумрак – карабкавшееся по небу Солнце скрылось за тучами. В воздухе сгущалось напряжение. От того что Васюта оказался живым, легче не становилось, мысли одна за другой сменялись в голове офицера, пока он обдумывал случившееся. Поехавший сбежал вместе со стволом. Одним из двух, что были у военных. И если сам по себе Конерамов был не шибко нужен, то вот с автоматом... Если бы он просто убежал, то и хуй бы с ним – было бы даже проще. Но он прихватил с собой ствол. Пиздец.

Положение складывалось катастрофическое.

Из курса медицины Дима помнил, что потеря сознания чаще всего сопутствует сотрясению мозга. А это уже не хухры-мухры, человека одного с таким оставлять нельзя. С другой стороны, нельзя и допустить, чтобы сумасшедший сгинул где-нибудь вместе с автоматом. Хотя это ещё не худший вариант развития событий, самая жопа будет если он, вооружённый, доберётся до какого-нибудь поселения. Как там было?

Маленький мальчик нашёл пулемёт – больше в деревне никто не живёт...

Интересно, куда его отправят по возвращению домой – на зону или в дурдом?

От невесёлых мыслей старлея отвлёк слабый стон Васюты. Офицер тут же развернулся, напряжённо вглядываясь в лицо бойца. Тот открыл глаза и сразу же их зажмурил, будто бы ему в них светили прожектором.

– Ебёна... – простонал сержант, схватившись за голову, – Больно-то как...

– Живой?! – спросил будто бы самого себя Креченов и тут же удовлетворенно кивнул, радостно тряхнув кулаками, – Живой...

Сержант лишь ещё сильнее скорчил ебало, видимо, он был очень «рад» вновь слышать голос офицера.

– Ладно, сержант, обещаю, больше тебя бить не буду, – широко улыбаясь, как дурак, зарёкся Дима.

Васюта, воодушевлённый этой новостью, что-то неразборчиво простонал в ответ.

Поднявшись на ноги, старлей отряхнул колени и отыскал взглядом чейнжлинга. Тот рылся в траве неподалёку, потеряв к воякам всякий интерес, но стоило только Диме посмотреть в её сторону, как он тут же обернулся, скосив глаза из-за спины в сторону офицера.

– Нам нужно найти сбежавшего полудурка, – объявил Дима не терпящим возражений тоном. – И ты нам в этом поможешь.

– С-с чего вдруг?

Креченов в ответ просто нацелил пистолет на Третью. Сюсюкаться с упрямыми лошадьми у него сегодня настроения не было.

– С того, что ты способна чувствовать живых существ. А ещё с того, что тебе не нужна дырка в голове.

Вертикальные зрачки жёлтых глаз, сверливших старшего лейтенанта презрительным взглядом, болезненно сузились, а затем Третья отвернулась.

– С-с чего вдруг вы решили рис-сковать ради него с-своими жизнями? Вот о чём я с-спрашивала. Ис-скать «полудурка» пос-среди незнакомого леса — не с-самое мудрое решение...

– Поясни, – офицер опустил оружие.

– Я не видела опас-сных хищников в «ваш-шем» лесу. – Третья продолжала сидеть спиной к старлею, словно бы подчёркивая этим, что она абсолютно не заинтересована в беседе с ним. – Но в «этом» их более чем хватает. Какими бы смертоносными не были ваши аф-то-ма-ты, думаю их будет недос-статочно при встрече с х-химерой...

От этих слов Диме стало как-то не по себе. Он совершенно позабыл о том, что вокруг него теперь не родные российские ебеня, а волшебная страна со всеми вытекающими последствиями. Третья могла преувеличивать насчёт химер, но она сама была живым доказательством того насколько местная фауна отличалась от привычной земной.

Буцанова бы сюда... Ему бы тут понравилось.

– Разберёмся по ходу дела, – невозмутимо ответил Креченов, справедливо рассудив, что сейчас не время портить образ сурового командира. – Поехавший, убегая, прихватил пару нужных вещей из лагеря – их надо вернуть. Его самого, по возможности, тоже. За кражу казённого имущества он потом предстанет пред судом.

В действительности старлей желал вернуть только автомат.

– Как с-скажеш-шь.

Голос Третьей сквозил безразличием. В конце-концов, зачем ей пытаться образумливать тех, кто при каждом удобном случае угрожает ей смертью?

Надо будет что-нибудь придумать на этот счёт...

– Васюта, – Дима перевёл взгляд на свернувшегося калачиком сержанта, – Встать можешь?

– Не... – боец застонал, попытавшись подняться, – не думаю.

– Тогда ты ост...

Офицер запнулся на полуслове, поняв, что чуть не сморозил глупость. Оставлять раненого бойца одного посреди, по сути, вражеской территории, было недопустимо. Чем чёрт не шутит, вдруг тут и правда химеры какие водятся?

И тут Креченов испугался. Только сейчас до него дошла вся безысходность ситуации. Нет, конечно, обстоятельства и раньше не располагали к расслаблению булок, но строгий анализ происходящего позволял надеяться на то, что всё ещё вернётся на круги своя. Теперь же офицер не видел даже плохого выхода. Просто плохого, а не «всё, пиздец». Хоть он и оказался в чужом мире в компании не самых надёжных людей (и не только людей), но ещё пару часов назад всё выглядело относительно благополучно. Теперь же Диму буквально проняло осознание того, что даже если он и выберется из этой передряги живым, то, по меньшей мере, сядет.

Сядет хорошо и надолго.

Сядет за то, что избивал гражданского. Сядет за то, что чуть не убил бойца. За то, что наворотил делов со взводом. Сядет за то, как он обращался с военнопленным. Сядет за то, что потерял оружие. Сядет за неуставные взаимоотношения...

Но скорее всего он просто не выберется.

Будто вы в унисон его мыслям где-то в глубине леса раздался затяжной вой, очень похожий на волчий, только... человечнее, что-ли. Будто бы кто-то выл от сильного горя...

– Что это? – в очередной раз вскидывай пистолет почему-то шёпотом спросил Дима. Ковырявшаяся в земле Третья лишь злорадно усмехнулась.

– Это опас-с-сности.

В голове Креченова зароились сотни вопросов. Насколько опасны эти «опасности»? Каковы шансы, столкнуться с обитавшими в лесу тварями? И, самое главное, каковы шансы, что «опасности» не придут к поляне сами, своим ходом?

Ответов не было.

Закинув руку мычавшего от боли сержанта себе на плечо, Дима помог ему подняться, приняв на себя большую часть его веса. Чтобы не ждало их дальше, но одно старший лейтенант знал точно – автомат необходимо вернуть обратно. А поскольку сам он возвращаться не собирался, то оставалось лишь одно.

– Ну что, – устроив Васюту на спине, Дима перехватил поудобнее пистолет – последнее эффективное оружие, оставшееся в его распоряжении – и развернулся к Третьей. – Бери след. Поехали.

Чейнжлинг смерив военных скептическим взглядом, сдавленно фыркнул, словно бы насмехаясь, но всё же развернулся и направился в подлесок прямо в ту сторону откуда доносился вой. Старлей, волоча на себе еле перебирающего ногами Васюту, последовал за ним, прямо в густой полумрак простиравшийся под кронами деревьев.

Брошенный у костра вещмешок остался нести вахту в гордом одиночестве.

Сцена вторая

Пульсирующая в голове боль не стихала. Её интенсивность то спадала, то нарастала, но не было ни малейшего намёка на то, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Положение усугублялось тем, что любой внешний раздражитель заставлял мозг биться в агонии, отчего меня непрерывно тянуло блевать, будто от приступа морской болезни. И это на фоне общей слабости, когда перед глазами всё плыло, а ноги подкашивались как у пьяного.

Старлей тащил меня куда-то сквозь лес, зло матерясь и отдуваясь. Куда и зачем я не понимал, но, судя по тому, что мне не давали падать, иного выбора у меня не было. Третья двигалась чуть впереди, показывая дорогу и терпеливо выжидая, когда её нагонят люди. Что-то в ней неуловимо напоминало мне ищейку… Наверное то, как она зигзагами сновала между деревьями, считывая следы. В любом случае, она не пыталась сбежать, а значит Креченова, судя по всему, можно было поздравлять с обретением личной служебно-розыскной жуколошади. Интересно, как он её назовёт... Мухтар?

Не, не Мухтар, надо что-то покороче... Муха, например.

Точно, Муха.

Пожалуй, из этого вышла бы отличная шутка, если бы только у меня были силы смеяться. Но сил не было даже на то, чтобы её запомнить. Хоть я и пребывал в сознании, вменяемым моё состояние можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Я чувствовал себя крохотной бесплотной точкой, которую какой-то извращенец посадил в чужое полуживое тело и заставил управлять им с помощью рычагов, как в тракторе. Мысли хаотичным потоком несвязных образов сновали в голове, и я не мог толком сфокусироваться ни на одной из них – они вспыхивали перед моим воспалённым мысленным взором и тут же пропадали без следа.

В принципе, я не мог с уверенностью сказать, происходит ли всё на самом деле или это всего лишь галлюцинация, вызванная сотрясением.

– Васюта, блять, шевели батонами! – квакающее пыхтение старлея раздалось прямо над ухом и свернувшись звуковой петлёй начало биться о стенки черепа. Я ответил ему нечленораздельным мычанием, залипая в плывшие под ногами раскидистые заросли папоротника, подёрнутые бриллиантовыми россыпями росы. Периодически травяной полог сменялся бурой лесной подстилкой из высохших листьев и на таких участках получалось прибавить скорости, но папоротник мне нравился больше.

– Сколько там ещё? – офицер окликнул чейнжлинга. Та, задрав голову, стояла на трухлявом пеньке к чему-то напряжённо прислушивалась, в ожидании пока её догонят военные.

– Уже близ-зко. Но нужно идти ос-сторожнее. Вы с-слишком шумите.

Третья по-совиному развернула голову почти на сто восемьдесят градусов и уставилась на меня.

– Брос-сь подранка. Он меш-шает.

– Я те блять брошу… – задыхаясь от недостатка кислорода просипел Креченов, подкидывая меня на плече, с которого я намеревался под шумок сползти на землю. – Хуёв за щеку брошу две пачки!

Здоровый он всё-таки кабан.

– С-сержант – обуза! Мы ушли далеко вглубь лес-са, здес-сь на каждом шагу может подс-стерегать опас-сность! Много ты с ним на плечах навоюешь?

Судя по тому, что чейнжлинг не решался говорить в полную силу, предпочитая яростное шипение, сам он в свои слова верил. По большому счёту Третьей и врать-то было незачем. Она согласилась на роль проводника под дулом пистолета явно не для того, чтобы скормить себя вместе со мной и старлеем какому-нибудь лесному чудищу.

От офицера, впрочем, эта логическая связь успешно ускользнула.

– Пиздёж отставить…

Креченов собирался ещё что-то добавить, но в этот момент где-то неподалёку раздался истошный визг, явно принадлежавший человеку. Офицер тут же напрягся и вскинул пистолет.

– Быстро! Веди на звук!

– Но…

– БЫСТРОБЛЯТЬ!

Судя по тому, что земля под ногами вновь пришла в движение Третьей не понадобилось много времени на осмысление команды. Отдышавшийся за время остановки старлей шуровал с удвоенной силой, а я…

А что я?

Я по мере сил послушно переставлял ноги и старался сдержать рвущуюся наружу тушёнку. В мыслях царил полный кавардак. Все мои попытки сфокусировать внимание закономерно заканчивались ничем, поэтому восприятие реальности оставалось фрагментарным. Перед глазами, слившись в бесконечном хороводе, кружились Третья, старлей, стволы деревьев и ебучий папоротник. Однако я был не прав насчёт своей неспособности удерживать в голове конкретную определённую мысль. Было кое-что, что оставалось со мной даже когда подкатывало предобморочное состояние.

Жгуче-тянущее ощущение глухой обиды на Креченова упрямо тлело на задворках моего сознания.

В своём текущем состоянии я не мог внятно сформулировать какие-либо конкретные претензии к офицеру, но я был твёрдо уверен в неправильности и несправедливости всего произошедшего. Креченов перегнул палку со своими армейскими загонами. Что бы он там не говорил про военное положение – МЫ НЕ НА ВОЙНЕ.

Что это, блять, за война такая, если меня отпиздили ещё до встречи с противником, причём свои же, а?

Ответа не было.

Была тошнота, пульсирующая боль в затылке и онемевшее ватное тело.

– Тссс!

Движение остановилось, Третья замерла перед выходом на лужайку, которую с другой стороны подпирал изгиб то ли ручья, то ли мелкой речушки. С лужайки доносилось невнятное, похожее на собачье, рычание и треск обдираемой с дерева коры.

– Чего там? – нетерпеливо, но всё же вполголоса спросил старлей, ковыляя вместе со мной к кусту за которым пряталась Третья. Угол обзора сменился и в поле зрения показалась одинокая ива, ютившаяся на краю невысокого обрыва, вымытого течением реки. Дерево росло немного под углом, и половина его кроны простиралась над водной гладью, а в верхних ветках…

– МА-МААА-ЧКА, ПАМАГИИИИТИИИИ!!!!

Конерамов болтался на верхушке ивы, прогибавшейся под его весом и, обрывая листья, отчаянно пытался удержать себя от падения.

– Стой!

Не обращая внимания на раздражённое шипение Третьей, офицер ломанулся вперёд. Мое тело было бесцеремонно сброшено в кусты, и я, рухнув на землю аки мешок с говном, зарычал от подступившей тошноты.

– СТОЙ, ДУРАК!!!

Креченов бесцеремонно вывалился на лужайку и тут же замер как громом поражённый.

– Ёб твою мать… – с чувством выдохнул офицер, судя по направлению взгляда, смотревший на подножие ивы.

Разносившееся над поляной рычание резко усилилось.

– Я же предупреждала, бес-столочь! Разбирайс-ся теперь с-сам!

Мельком оглянувшись назад, возвышавшийся надо мной старший лейтенант зло матернулся и, выхватив пистолет, кинулся в сторону. Через мгновение, над тем местом где он стоял пронеслась размытая зелёная тень, после чего раздался оглушительный хлопок выстрела, сопровождаемый коротким собачьим взвизгиванием. Внезапно включившийся инстинкт самосохранения заставил зашевелиться волосы на голове и мною резко овладело навязчивое желание унести отсюда свою жопу как можно дальше. Я не понимал толком что происходит, но знал, что если останусь на месте, то мне пиздец. Похуй что там станет с Креченовым и лошадью, в этой ситуации каждый был сам за себя.

Над поляной прогремели новые выстрелы, где-то совсем неподалёку кипела борьба – слышался треск веток, собачье рычание и вопли старлея. Переборов рвотный спазм, я перевернулся и, хватаясь за ветки и вырывая с корнем кустики, подорвался прочь от злополучной поляны. На задворках разума вдруг родилась мысль, что волки – а это наверняка были они – всегда окружают своих жертв, следовательно, старлею гарантированно пиздец и лучшее, что я могу предпринять – это оторваться как можно дальше, пока хищники меня не заметили. Мне надо было бежать. Всплеск адреналина позволил мне подняться на ноги и я на полусогнутых, спотыкаясь, рванул сквозь подлесок. Ну или скорее полетел, так как почти сразу что-то тяжёлое от души долбануло меня по спине.

Будто бревно, блять!

Удар выбил из лёгких весь воздух и я, сдавленно охнув, покатился по траве. Жаль нельзя потерять сознание и очнуться, когда уже всё будет заебись, как в фильмах!

Каким-то чудом найдя в себе силы подняться земли, я принял позу, которую в интеллигентных кругах принято называть «раком» и попытался продолжить движение вперёд. Правда далеко уползти у меня не получилось.

На меня вновь навалилось бревно.

Бревно с лапами и квадратной мордой, напоминавшей собачью.

Блять!

Развернувшись, я увидел над собой деревянного голема, который, видимо, собирался перегрызть мне горло. Разинув пасть, в глубине которой что-то неярко мерцало зеленоватым светом, существо дыхнуло на меня вонью разлагающейся листвы и зарычало. Правда рык больше походил на гудение микроволновки, но это не умаляло страха перед хищной дылдой, а лишь добавляло сюрреализма.

Извернувшись, я ушёл с траектории броска и существо, намеревавшееся откусить мне голову, вместо этого цапнуло землю, лишь оцарапав мне щёку грубой шкурой из нагромождённых друг на друга слоёв дубовой коры. Охваченный животным ужасом я на автомате пнул ногой туда, где у культурного живого существа должен был быть пах. О том, что деревянный волк живым существом, в привычном смысле слова, не являлся, я при этом как-то не подумал. Удар получился не очень размашистым, но весьма ощутимым… для моей ноги. С таким же успехом я мог бы попытаться избить забор залупой, но своё дело пинок, тем не менее сделал – голему подкинуло заднюю часть туловища, и он повалился на бок, дав свободу моим руками, которые тут же метнулись к штык-ножу.

И тут же меня пробил холодный пот от осознания того, что штык-ножа при мне нет.

Помутневшим от страха взглядом я смотрел как оскалившийся волчара рывком вскакивает обратно на лапы, готовясь к прыжку.

Мне нужно оружие.

Мозг смирился с неизбежным и со спокойной совестью отключился, отказавшись придумывать выход из этой патовой ситуации. Поддавшись охватившей меня панике я, со всех сил метнулся прочь от жаждавшей меня сожрать страшилы.

Удар.

Я пропахиваю лицом землю, едва не теряя сознание от пронзившей голову боли.

На глазах наворачиваются слёзы от обиды.

Неужели я настолько неудачник, что не заслуживаю безболезненной смерти?

Меня что, будут жрать живьём???

Ногу пронзает давящая боль, волк, зажав её в челюстях, тянет меня из кустов на открытое пространство. Я, срывая ногти, отчаянно цепляюсь за землю и пытаюсь высвободиться, пиная свободной ногой морду зверюги, но это лишь раззадоривает её сильнее. Мотнув головой, голем с лёгкостью поднимает меня в воздух и перекидывает через себя.

Удар.

От приземления горбом на землю у меня сбило дыхание и я, кувыркаясь, проскользил пару метров по лесной подстилке. Словно бы этого было мало, я ещё саданулся виском о что-то металлическое.

Металлическое?!

Руки сами метнулись к спасительному холоду стали и выдернули из-под россыпей засохшей листвы мой родной «калаш» – целёхонький и снабжённый магазином. Волк, почуяв неладное, прыгнул вперёд, широко раскрыв пасть, но я уже успел снять автомат с предохранителя.

– ЖРИ, СУКА, ЖРИ!!!!

Зажав спуск мёртвой хваткой, я длинной очередью прошил чудище от носа до жопы. В воздух взметнулись щепки и ошмётки коры, волк, сдавленно гавкнув, сделал что-то вроде сальто и рухнул на спину, но меня это не удовлетворило. Калашников исступлённо бился в моих руках, оргазмируя фонтаном смертоносного свинца, до тех пор, пока монстр не превратился в кучу древесной трухи. Одновременно с этим над лесом раздалось ещё несколько близких пистолетных выстрелов и затем всё стихло.

Я без сил рухнул на колени, повалился на бок и, беззвучно зарыдав, дал волю желудку.

Сцена третья

Сказать, что старлей был зол — значило ничего не сказать. Старлей был в бешенстве. Кросс по пересечённой местности и сам по себе слабо тянул на развлечение, а тут ещё Васюта висел на плече мёртвым грузом. Сержант, конечно, старался переставлять ноги, но, офицеру это помогало слабо, он, всё-таки, в РЭБ служил, а не в каком-нибудь ВДВ, и подготовкой «крапового берета» похвастаться не мог.

Впрочем, если бы не эта мизерная помощь, то Креченов выдохся бы уже через пару сотен метров и о возвращении автомата можно было бы смело забыть. Так что сержант держался молодцом… Если не считать того, что всю эту кашу он сам же и заварил благодаря своему проёбу. Но, как говорится, что случилось – то случилось. Оглядываться назад сейчас уже было бессмысленно.

Или нет?

Пока Дима волочил на себе сержанта сквозь чащу, у него была масса времени для того, чтобы обстоятельно взвесить произошедшее и, в конечном счёте, он пришёл к выводу, что Васюте он в ебальник дал вполне заслуженно. Возможно чуть сильнее чем стоило, но, как ни крути, проёб есть проёб и оставлять его без внимания нельзя.

Неправильным было другое.

Неправильным было то, что по еблу получил один только Васюта, в то время как кроме него пиздюлей – причём гораздо больших – заслуживал ещё один человек.

Конерамов.

Чем дальше Третья уводила бойцов в лес, тем сильнее разрасталась неприязнь Креченова к гражданскому. Сочтя студентика безобидным дурачком, старлей старался относиться к нему со снисхождением, и даже бил его меньше чем вполсилы, а чем он ему отплатил? Убежал, спиздив автомат, по сути, ограбил, покусившись на государственное имущество, за утрату которого старлея выебут так, что все годы службы пойдут прахом. Васюта к этому тоже был причастен, но его вину несколько сглаживало то, что он был «своим». Тем ещё сукиным сыном, но своим… Он хотя бы мог представить, что называется, масштаб трагедии.

Конерамов же, поди, сейчас скачет вприпрыжку где-то средь леса, размахивая «калашом» как обезьяна бананом и дебильно гыгыкает, довольный тем, как он наебал тупых солдафонов.

Креченов стиснул челюсти, клокоча от злобы.

– Ну погоди я доберусь до тебя, пидрила. Ты у меня увидишь… бескрайнее небо Аустерлица, блять!

Неудивительно, что к тому моменту как Третья вывела его к лужайке у него уже не было ни желания, ни сил, держать себя в руках. Услышав знакомый картавый говор, офицер без задней мысли ломанулся на звук, предвкушая то, как он сейчас отыграется и за украденное оружие, и за километровый кросс по глухому лесу с Васютой на плечах. Оклики Третьей он просто пропустил мимо ушей, не сочтя их заслуживающими внимания.

А зря.

На другом краю лужайки, возле ствола ивы, на верхушке которой гусеницей извивался Конерамов, копошилась размывчатая зелёно-коричневая масса. Старлею поначалу показалось, что у подножия дерева колышется маскировочный тент, но, когда тент наклонился в его сторону и на его поверхности прорезались светящиеся, как угольки, глаза, он понял, насколько он ошибался.

Масса распалась на восемь поджарых хищных силуэтов, в которых офицер, не без труда, узнал волков.

Волков из дерева.

– Ёб твою мать… – изумился про себя Дима и хотел уже окликнуть Третью, чтобы она объяснила, что к чему, но чейнжлинг его опередил.

– Я же предупреждала, бес-столочь! Разбирайс-ся теперь с-сам!

Как это обычно и бывает, пиздец подкрался незаметно, и к тому моменту, как старлей заподозрил неладное, изменить уже было ничего нельзя. Обернувшись, Креченов увидел, как Третья скидывает с себя петлю, пару секунд назад стягивавшую её тело – чейнжлинг, изменив обхват грудной клетки и неестественно растянувшись в длину, попросту выскользнул из неё угрём.

– Сидеть! – на автомате рявкнул Дима, вскидывая пистолет в положение готовности к стрельбе, но раньше, чем он успел принять стойку изображение Третьей «поплыло». Шкура чейнжлинга растрескалась, взъерошившись неровными лоскутами, поменяла окрас и уже через мгновение всё тело жуколошади с ног до головы закрыло маскировкой из бутафорских веток и листьев. Перевёртыш, пользуясь замешательством офицера, незамедлительно ломанулся в сторону, в кусты, и исчез из виду, оставив бойцов наедине с волками.

– Блядь!

Кстати насчёт волков.

Креченов развернулся, чтобы предупредить Васюту о возможной опасности и неожиданно для себя обнаружил, что на него летит деревянная колода с широко разинутой зубастой пастью. На этом месте, по идее, полагалось высрать кирпичей, но представшая взору старлея картина выглядела настолько глупо и абсурдно, что его мозг банально отказался распознавать в ней опасность. Офицер, пригнувшись, отступил в сторону, позволив колоде пролететь мимо, и почти сразу ему пришлось прыгнуть ещё раз, уже вперёд, чтобы увернуться от второго волка. Успешно промахнувшись, оба «Акеллы» кубарем покатились по земле, а на Диму уже с боку наскочил третий. Ожившие коряги раза в два превосходили по размерам и весу обычных волков – поэтому, когда на офицера навалился озверевший буратина, он просто не смог удержать равновесие и повалился на землю. Офицера это взъярило, ведь последнее, что он любил — это быть грушей для битья. Всё ешё не понимая серьёзности происходящего, старлей свободной рукой отвернул морду волчары в сторону, после чего приставил пистолет к рёбрам зверя и несколько раз нажал на спуск.

От перенасыщения организма свинцом скотинке резко поплохело и она, жалобно заскулив, опрокинулась на бок.

Как же всё просто…

Воодушевлённый победой, Дима резво вскочил на ноги и пальнул в воздух, как бы напоминая, что в любой ситуации главным считается тот, у кого ружьё.

– Ну что, суки, кто ещё хочет комиссарского тела? – не своим голосом заорал старлей, чувствуя, как в кровь выбрасываются лошадиные дозы адреналина.

Ответ последовал незамедлительно – послышался звук раздираемой ткани, а затем по волосатым полужопиям офицера словно бы прошлись зубцами садовых грабель.

Кто-то большой и очень зубастый ухватил Креченова за ремень, едва не откусив ему задницу, и с силой дёрнул назад.

– Ух, бля! – только и смог выдавить из себя старлей, чувствуя, что он взмывает к небу, аки Гагарин в шестьдесят первом. Зелень лужайки почему-то вдруг оказалась над головой и, летя в сторону ивы, на которой барахтался поехавший, Дима совершенно на автомате успел пересчитать количество беснующихся под собой хищников. Один… Три… Пять… Всего шесть, за вычетом неудачника, словившего свинцовую интоксикацию. А где ещё один?

Офицера пробил холодный пот, он вспомнил про Васюту и то, в каком он состоянии. Если тот волчара его заметил, то…

Впрочем, нет смысла об этом думать. Если всё пошло по худшему сценарию, то сержанта сейчас, скорее всего, уже доедают. Да и самому Диме, видимо,  недолго осталось топтать эту землю – падение с такой высоты он скорее всего не переживёт, а если и переживёт, то оказывать сопротивление уже потом точно не сможет.

Толчок в спину.

Волчара, подпрыгнув, схватил лейтенанты зубами.

Просто так жрать свою добычу волкам было западло, им хотелось поиграться. Старлею же хотелось пустить древесных мутантов на дрова, поэтому чудищу, что, перехватило его в падении, не дав разбиться, он без раздумий пустил пулю в бочину. Последнюю. Чтобы упокоить лесного демона окончательно этого было мало, но для убавления избыточной прыти – в самый раз. Будем считать, что осталось разобраться ещё с пятью волчарами.

Всего-то с пятью.

Подстёгиваемый инстинктом самосохранения Дима поспешил подняться и почти сразу же на него налетела очередная бревенчатая туша. Офицер вновь полетел на землю, покатившись по ней кувырком вместе с посягнувшим на него хищником. Это уже начинало раздражать и Креченов не постеснялся выразить своё недовольство крепким ударом рукоятки пистолета по наглой волчьей харе. Удар пришёлся куда-то в область глаза и привёл скотинку в неописуемый восторг – возопив дурным голосом, она отскочила в сторону, скребя лапами по морде. Подобное поведение, однако, ничуть не смутило сородичей бревнобота и через секунду над старлеем нависло очередное клыкастое ебало. Раскорячив пасть, монстр попытался откусить ему голову, но Дима вовремя подставил руку, переклинив челюсти зверюги у их основания. Волчара задёргался, не понимая, что за препятствие мешает ему довершить задуманное и эта пара секунд замешательства дала офицеру время, чтобы запихнуть пистолет за пояс и вытащить Васютин штык-нож из ножен. Стиснув зубы от тупой боли, скрутившей предплечье, Креченов с размаху воткнул лезвие чудищу под рёбра.

Это была не самая умная идея.

Удар отозвался тянущей болью в запястье – клинок вошёл в бок волка едва ли наполовину длины и намертво увяз в древесине, не причинив зверю никакого ощутимого вреда.

– Вот ты падла, – прорычал старлей в тон своему противнику и, чувствуя, как немеет зажатая в пасти рука налёг на рукоять ножа, расшатывая его в ране.

Волк дёрнулся.

– Ага, больно тебе, сука!

Лезвие выскользнуло из тела хищника. Дима, не раздумывая попытался повторить удар ещё раз, но его рука остановилась на половине пути – подскочивший со стороны волчара намертво вцепился в рукав, защищая своего собрата. Тут же, сыграв на опережение ещё две волчьи пасти вонзились в берцы, обездвиживая офицеру ноги. Старлей, издал отчаянный вопль и задергался в конвульсивном припадке, пытаясь высвободиться из хватки. Не то, чтобы он надеялся на успех, просто странно было вот так сразу сдаваться, признав безвыходность положения. Всё происходящее Дима видел словно бы со стороны, как зритель в кино, которому дали возможность управлять героем на экране, и как зритель, он, само собой, хотел, чтобы отважный старший лейтентант сражался до последней капли крови.

Потому он и не испытывал страха.

Просто всё это не на самом деле.

Дёрнувшись ещё раз, Креченов запрокинул голову и увидел, как нему подходит шестой волчара.

Кажется, это конец.

В свои последние минуты Дима постарался вспомнить всё то хорошее, что было в его не особо долгой жизни. Хорошего, как ни странно, вспомнилось немало. Перед глазами пронеслось голожопое детство и строительство снежной крепости, ставшей его первой военной частью… Первая бутылка портвейна… Первые блядки… Поездка на Азовское море с родителями… Получение лейтенантских погон...

Вспомнились весёлые деньки, проведённые наедине с Манькой.

Расплывшись в улыбке как дебил, старлей шумно вдохнул полной грудью и от души харкнул в ебальник стоявшему над ним волчаре.

Над головой что-то сверкнуло.

– Мои предки улыбаются, глядя на меня…

Знакомый клинок с причудливо изломанным лезвием низвергнулся с небес и, пройдя лишь парой сантиметров левее шеи волка, завис над грудью офицера.

Вспышка зелёного света.

Крутанувшись на месте, клинок отсекает чудищу голову и взмывает обратно ввысь.

– Ебана…

Туша убиенного мутанта, обмякнув, осела на офицера, в то время как остальные волки бросились врассыпную. Спастись успели не все, Третья обрушившись на волков изумрудным вихрем, в два взмаха порубила на щепки ближайшую к ней тварь. Отрубленные конечности и брызги древесной смолы, отдававшей огуречным лосьоном, взмыли к облакам, чтобы через секунду обрушиться на лужайку импровизированным дождём.

– БЕГИ! – завопила в истерике каждая клеточка старлейского тела... Или он сам завопил.

Над головой послышался жуткий резонирующий свист рассекаемого на огромной скорости воздуха и надсадное, срывающееся в визг, рычание чейнжлинга. Выбравшись из-под прикрывавшего его трупа, Креченов закрыл голову руками и колбаской покатился в сторону так быстро, как только мог. Остановился он лишь тогда, когда его спина наткнулась на какой-то пенёк. Не теряя времени, офицер на четвереньках заполз за это удачно подвернувшееся укрытие и облегчённо выдохнул.

Руки на месте, ноги на месте. Пронесло.

Теперь можно было осмотреться.

Осторожно выглянув из-за ствола, старлей обнаружил, что на поляне во всю кипит сражение. Третья крутилась волчком, выписывая в прыжках причудливые пируэты, а вокруг неё в таком же безумном танце вращался её меч, постоянно меняя траекторию и атакуя противников под немыслимыми углами. Нечто похожее, Дима видел в передаче про кун-фу по ящику, там ушлый азиат в кимоно ловко орудовал гирькой на длинной цепи, показывая всякие красивые финты. На этом, правда, сходство и кончалось. На фоне чейнжлинга тот китаёза выглядел дешёвым циркачом… В чём, если задуматься, имелась своя логика. Человеку не было смысла заморачиваться насчёт овладения такой сложной вундервафлей как оружие на цепи, он мог взять обычный меч и убивать своих сородичей не менее эффективно. Для говорящих лошадок же обычный меч был несколько… бесполезен. Они максимум могли зажать его в зубах, а с таким подходом много не навоюешь.

Зато если меч поместить на привязь…

Третья более чем наглядно показывала насколько эффективным могло быть такое лошадиное фехтование. Каждый сантиметр её гибкого тела служил точкой опоры, о которую чейнжлинг «переламывал» траекторию движения клинка выверенными молниеносными движениями, излучая грацию совершенной машины для убийства.

Старлей почувствовал, как по коже побежали приятные мурашки, прямо как в детстве, когда он впервые увидел своими глазами сверхзвуковой истребитель на авиашоу.

Расправившись с двумя противниками меньше чем за полминуты, Третья сейчас теснила к воде оставшихся. Волки рычали, злобно гавкали, давились слюной, но сделать ничего не могли – чейнжлинг предугадывал каждую их попытку перейти в наступление и тут же контратаковал. Однако и чудища были не лыком шиты, они уворачивались от выпадов, держась на границе досягаемости клинка и старательно избегая смертельных ранений. Всё указывало на то, что с чейнджлингами они уже знакомы.

Чего они не замечали – так это того, что «безопасная» дистанция становилась всё меньше.

Предвкушая скорую победу чейнжлинга, Креченов, затаив дыхание следил за схваткой, как вдруг услышал за своей спиной знакомое рычание.

– Да вы, блядь, шутите!

Во время очередного пируэта Третья заставила меч закрутиться вокруг своей талии, уменьшая дистанцию атаки до минимума и это послужило для волков сигналом к атаке. Все трое разом бросились на чейнжлинга и в это время меч начал раскручиваться обратно. Одного из нападавших мгновенно раскрошило в труху и та же участь, по идее, ожидала остальных чудищ, но что-то неожиданно пошло не так – Третья потеряла равновесие и, осев на подогнувшейся ноге, повалилась навзничь. Она ещё успела напоследок вскользь цепануть лезвием второго зверя, а потом они дружно навалились на неё так же, как несколько минут назад на офицера.

Что было дальше Дима не увидел, потому что в этот момент из зарослей на него прыгнул коварно подкравшийся волчара.

– НА НАХУЙ!

Готовый к нападению старлей давно уже перехватил штык-нож поудобнее и с размаху всадил его по рукоятку в загривок хищника, одновременно с этим отступая в сторону и позволяя бревну с ногами пролететь мимо себя. Несмотря на то, что удар вышел крайне удачным, через секунду зверь снова был на ногах.

Глядя на торчавшую из шеи волка рукоятку ножа, офицер вдруг сообразил, что он остался безоружным.

– Слыш… ты это… нож верни, э! – с некоторой обидой в голосе произнёс Креченов, словно бы взывая к волчьей совести.

Ну а что ему ещё было делать?

Бревноволк, разумеется, сразу раскаялся и, коротко гавкнув, и метнулся исполнять просьбу. Так метнулся, что Дима едва успел спрятаться за стволом дерева. В текущей ситуации это было единственным разумным решением, вариант с бегством старлей отмёл сразу – плотоядная буратина догнала бы его в пару прыжков. А так он ещё мог потянуть время, кружа вокруг дерева. Габариты хищника при таком раскладе играли против него, он не успевал двигаться на опережение. Вот только что делать дальше?

Своего штык-ножа офицер при себе не имел. Да и если бы имел — толку от него было бы немного – для древесного мутанта нож всё равно что для ежа голая жопа. Пистолет работал гораздо лучше, но в нём кончились патроны.

Говно.

Логика подсказывала, что против таких чудищ должен был хорошо работать огонь, но в плане практического применения эта идея не имела точки приложения. В качестве инструмента для добычи огня старлей мог полагаться только на дешманскую китайскую зажигалку, подменявшую вечно нерабочую «зиппу», а она едва ли годилась для борьбы с здоровенным лесным демоном.

Говно, говно, говно!

Креченов на ходу в спешке шарил по карманам, надеясь найти что-нибудь полезное, как вдруг где-то неподалёку раздалась длинная автоматная очередь, и на офицера снизошло озарение. Руки сами собой метнулись к кобуре, туда где находился запасной магазин, о существовании которого Дима успешно позабыл и не вспоминал до этого момента. Вытряхнув пустую обойму из ПМ прямо на землю, старлей неуклюже запихал на её место новую, привёл оружие в положение боевой готовности и облегчённо выдохнул.

Жить стало лучше, жить стало веселей…

Бесстрашно вышагнув прямо навстречу волку, офицер ткнул ему в морду стволом и нажал на спуск. Вспышка. Визгливый скулёж. Голову хищника откинуло назад и он, наперекор инерции, завалился на бок. Не теряя времени, старлей хватился за рукоять увязшего в шее ножа, уткнул зверину ряхой в землю и дважды выстрелил ей в затылок.

Дёрнувшись пару раз тварь наконец затихла.

– Пиздец, да я ебаный ремба блять! – охуевая от всего случившегося, процедил сквозь зубы Креченов, после чего злобно сплюнул на труп подохшего монстра. Всё было окончено.

Ну или почти…

Пнув для верности тушку волка и убедившись, что он действительно мёртв, старлей выдернул нож из его шеи и направился обратно к центру лужайки, туда, где он в последний раз видел Третью. Он шёл не спеша, гордо выпрямившись, словно римский полководец, с триумфом возвращающийся в Рим. Те правда въезжали в него на колесницах через разобранную стену, а не ковыляли на своих двоих, но кому сейчас нужны такие нюансы? Диму распирало странное, неведомое доселе чувство… Ощущение собственного превосходства, восхищение собственными силами, сноровкой сплетались с ликованием бойца дожившего до конца войны. Схожие эмоции он испытывал, когда в детстве впервые победил в драке, но сейчас эйфория была в разы сильнее, она была настолько сильной, что глушила инстинкт самосохранения. Офицера не пугала перспектива столкнуться в бою ещё с двумя лесными мутантами, он чувствовал себя охуенным и охуевшим, а значит всем волкам заочно пизда!

В левой руке нож, а в правой пистолет.

Спонсор крутости – служба в войсках РЭБ.

В поле зрения выплыло тело мёртвого волка. У него были отрублены ноги на левой стороне тела и перебит позвоночник в шейном отделе. Кажется, это тот, что первый бросился на чейнжлинга. До слуха Креченова донеслось приглушённое рычание и возня впереди, подняв голову, офицер увидел волнение в зарослях высокой травы. Спешить навстречу неизведанному он, однако не стал. Медленно продвигаясь вперёд, старлей через пару метров наткнулся на ещё один труп – у этого была с корнем выворочена челюсти и пробит висок. Обойдя стороной это неприглядное зрелище Дима наконец вышел к источнику шума.

Третья лежала на спине, прижатая к земле лапами волка. Монстр, щёлкая челюстями пытался схватить чейнжлинга за шею, но тот был не такой уж лёгкой добычей. Лишившись мобильности, Третья отрастила на себе броню и, в том числе, шипастый воротник, защищавший горло. И хотя шипам не хватало прочности, чтобы выдерживать натиск челюстей хищника, они, тем не менее быстро отрастали вновь, так что в борьбе царил паритет – волк не мог себе позволить перестать нападать на чейнжлинга, а тот, в свою очередь, не мог бросить попытки защититься.

Подойдя вплотную к копошащейся в траве парочке, старлей наставил пистолет на макушку волка. В памяти всплыли строки песни про «одною пулей он убил обоих», заставив Диму улыбнуться.

– Холмс, вам помочь?

Третья лишь раздражённо прорычала в ответ. Равнодушно пожав плечами, Креченов надавил на скобу.

Бах!

Дима на автомате отметил, что в этот раз звук выстрела уже не резал уши, а был похож скорее на хлопок петарды. Видимо его слух уже приноровился к резким перепадам громкости.

Хотя, чему удивляться, за последние два дня в его жизни было стрельбы больше чем за последние полгода.

Оглушённый выстрелом волк покачнулся, но остался стоять на ногах. Ненадолго. Третья, почувствовав ослабление хватки, вывернулась и пинком повалила хищника на землю, довершив то, с чем не справилась пуля. Через секунду противники уже поменялись ролями, чейнжлинг, вскарабкавшись верхом на древесного монстра, быстро отрастил на передних ногах бронированные накопытники, а затем на морду волка обрушился град ударов. Над травой взметнулись ошмётки коры и древесная труха, работая с эффективностью двух отбойных молотков Третья за пару секунд размолотила голову чудовища в мочалку и остановилась лишь тогда, когда её копыта начали рыть землю.

Над лужайкой наконец воцарилась относительная тишина.

Тяжело дыша, Третья слезла с дергавшегося в агонии трупа и, «втянув» под кожу броню, подобрала валявшуюся неподалёку рукоять своего меча.

– Я бы справилас-сь… – буркнула она сквозь зубы, не удосужившись даже повернуться в сторону Димы мордой.

– Ага, всегда пожалуйста, – опустив пистолет, Дима утёр рукавом пот со лба. – Будем считать, что мы в расчёте.

Третья всё же оглянулась и смерила офицера одуревшим взглядом. Перевертыш изучал жажду убийства, на его перекошенной оскалом морде явственно читалось желание наброситься на старлея и перегрызть ему глотку, продолжив бой, но, побурив Креченова с минуту своими змеиными зенками Третья, вместо этого, ни с того ни с сего начала давиться ебанутым хихиканьем.

Хихиканьем, которое очень быстро переросло в завывающий шакалий хохот.

– Эй… ты чего это? – с опаской спросил Дима, на всякий случай стиснув покрепче рукоять пистолета.

В траве послышался шорох, увлекаемое магическим поводком, лезвие прорезало в траве неровную полосу и с глухим звяканьем примагнитилось к рукоятки. Третья, чей хохот уже перерос в лающий кашель без объяснений развернулась и направилась в сторону ближайшего трупа.

– Пиздец, да она ж ебнутая на всю голову… – пронеслась в голове офицера неприятная догадка, но вслух он ничего не сказал. Насколько бы отбитой не была Третья, сейчас её заскоки играли ему на руку, потому что с каждой секундой на старлея всё больше наваливалась усталость. Адреналиновый угар пошёл на спад, позволяя в полной мере оценить, какой ценой далась победа. Болела отбитая спина, саднили царапины на погрызенной жопе, ныли запястья, а предплечье левой руки вообще кажется превратилось в сплошной синяк. С запозданием на Диму наконец снизошло осознание, какой пиздец он только что пережил.

– Бляяяя…

Креченов почувствовал подступившую тошноту. Камуфляж и лезвие Васютиного штык-ножа были изрядно заляпаны липкой смолой, заменявшей древесным волкам кровь… Впрочем, это вполне могли бы и мозги – старлей не был уверен точно. Разглядывая вытянутые перед собой руки, офицер шаткой походкой зомби подошёл к ручью и, зачерпнув полные ладони воды, ополоснул себе лицо.

Стало немного легче.

Вода была неестественно прозрачной, в меру прохладной и источала едва уловимый аромат мяты. Стянув с себя кепку старлей окунул голову в ручей целиком и в это же время что-то грузно шлёпнулось на землю позади него.

Утеревшись кепкой, Креченов поднялся на ноги и развернулся. Перед ним, раскорячившись на песчаном берегу, охая и потирая отбитый зад, сидел Конерамов.

Дима почувствовал, как что-то нехорошо ёкнуло в его груди, а затем он ощутил снизошедшее на него зловещее спокойствие. Вода ленивыми струйками стекала с его обритой под машинку головы, а губы, дёргаясь, норовили растянуться в болезненной улыбке.

– А вот и Джонни…

Черновики и неиспользованный материал

Привет, читатель. Почти год назад соавтор, с которым мы вместе пилили этот фанфик, скончался. Я честно пытался продолжить без него, однако выходило все совершенно не так и не то. Скайхайд вносил ту нотку легкости и живости, которая, разбавив армейскую лаконичность и простоту моей писанины, придавала фанфику живой окрас.
Впрочем, идею бросить "Офицера" я отмел сразу — слишком много сил и мыслей было на него брошено, да и просто закрыть его было бы просто неуважительно по отношению к моему ныне покойному, не побоюсь этого слова, другу.
Поэтому я таки решил продолжить пилить его, однако в несколько ином направлении. Старые наработки же я решил выложить тут, дабы читатель смог ознакомиться с ними. Они писались давно, и не проходили хоть сколь-нибудь адекватную вычитку, однако дают понять задел основного сюжета.
По ходу текста могут встречаться наши заметки на полях — я не стал их убирать, дабы оставить этот дух творческой незавершенности. Так же дам пару пояснений относительно персонажей, отметив их "NB".
Приятного прочтения.

Старлайт

– Мисс Глиммер! Ми-и-исс! – Раздался из-за двери молодой кобылий голос, — Вставайте! Вы просили вас разбудить!

– Да-да… – Пробурчала в подушку Старлайт, пытаясь открыть слипающиеся глаза. Она определённо засиделась вчера, готовя своё выступление в Стратхольме. Ведь, в конце-то концов, это было первое выступление после того, как она приняла решение изменить этот мир. Но сейчас она искренне сожалела о ночном бдении. 

Ведь кому понравится её речь, если она будет засыпать стоя, а?

– Ми-и-исс! Вы меня слышите? У меня для вас кофе! – не унимался голос за дверью, вынуждая Старлайт всё же оторваться от уютной кровати и открыть дверь. За порогом стояла улыбчивая синяя единорожка лет двадцати, рядом с которой в зелёном левитационном облаке висел небольшой поднос с дымящейся чашкой и блюдцем с парой пирожков.

– Доброе утро, мисс Глиммер, я Шарлот, очень приятно! – она с широкой улыбкой протянула копыта для копытопожатия(или брохуфа? Я не знаю).  Старлайт, потирая глаза, улыбнулась в ответ, и, качнув головой, ответила:

– На пороге не здороваются. Проходи. – улыбчивая Шарлот улыбнулась ещё шире, напомнив тем самым Берри Нойз, пекаря из Кантерлота, и, «пропустив» поднос перед собой, вошла в комнату, левитировав кофе на журнальный столик. 

Старлайт проводила угощение взглядом и продолжила:

– Я же, вроде, не заказывала кофе.

– Ага! Это вроде как подарок от нашей семьи. Честно говоря, мисс Глиммер, вы очень кстати! С деньгами у нас сейчас небольшие проблемы, пока папенька болеет. – Защебетала пони, -  А правда, что вы сюда приехали агитировать за уничтожение кьютимарок?

Глиммер утвердительно кивнула, пробуя кофе. Не самый лучший, приходилось пробовать и качественней, но и не самый плохой. Самое то, чтобы проснуться с утра.

– И что, вы правда считаете, что можно нормально жить без кьютимарки? – продолжила Шарлот, нахмурив лобик, — Просто в “Школе Одарённых Единорогов” нас учили, что кьютимарка – это особый магический конструкт, без которого сам организм пони не может нормально функционировать…

– Это так, верно. Но я и не призываю стирать метку. Я призываю сделать её одинаковой. – Ухмыльнулась Старлайт, кивнув, – Ты действительно закончила “Школу Одарённых Единорогов”?

Шарлот стеснительно улыбнулась:

– Ну, не совсем закончила… Просто училась. Так уж получилось. Природа возместила…

Это многое объясняло. Если эта особа училась в “Школе Одарённых Единорогов” – то понятно, откуда у неё появились такие манеры тут, в семье давно обедневших и превратившихся в деревенщину дворян.

– Возместила?

– Ага. У нас, Эпплов, практически не рождается единорогов. Всё больше земные пони. Ну и пегасы, бывает. А единорогов – практически никогда. Когда я родилась – отец даже думал, что я не от него. Но внешностью я вся в него, пришлось ему поверить.

– И что, природа наделила тебя магией за всех Эпплов, да? – спросила Старлайт, отхлёбывая из чашки горячий ароматный напиток.

– Ага. С детства игрушки левитацией ломала! – Шарлот гордо подняла голову, но спустя секунду звонко рассмеялась, – За что часто получала от брата!

– У тебя и брат есть? – поинтересовалась Старлайт. Этот разговор начинал ей надоедать, однако было интересно узнать, почему же Шарлот не закончила “Школу Одарённых Единорогов”.

– Эпплы очень плодовиты. Хотя мы и не совсем настоящие Эпплы, потому что мамины корни оказались такими же сильными, как и папины.

– Голденблады, верно? Древний род.

И ведь правда, крайне древний. Настолько уходящий корнями в седую древность, что его представители давно уже не были вхожи даже в замок, что уж говорить о реальной власти. Они давно растеряли и деньги, и уважение, и, наверное, даже ту самую хваленую золотую кровь. 

По рассказам миссис Бриллиант, матери Шарлот, у которой и решила снять комнату Старлайт, Голденблады уже несколько поколений не заключали браков с иными дворянскими родами, а последние реликвии были проданы столетия назад. И если бы не какой-то древний закон, запрещающий упразднять дворянские дома – то их давно бы уже лишили фамилии и истории.

— Ага. Я родственница самой принцессы Селестии. Ну теоретически... Кажется, в девяносто пятом или девяносто шестом поколении. – Сказала Шарлот, скривившись, будто лизнув лимон.

— Похоже что ты не очень-то в восторге от этого, верно? – Подавшись вперёд, удивлённо произнесла Старлайт.. Разговор становился  заметно интереснее историй о всяких братьях и сломанных игрушках. Это может быть полезным.

— Ну не то чтобы не в восторге, но… Когда папенька обанкротился – мы пытались просить у принцессы Селестии, а она даже не приняла нас! У неё вроде как правило – не помогать своим родственникам. Но от этого нам ведь не легче! – Топнула копытом Шарлот, а затем, покраснев, сдула выбившуюся прядку волос и, кашлянув, добавила:

— Прошу прощения, мисс Глиммер.

— Да ладно тебе! – Подойдя к пони и по-дружески приобняв, произнесла Старлайт, — Знаешь, ведь я тоже не очень люблю принцессу Селестию. У меня с ней свои счёты.

— Правда? – будто бы с недоверием спросила Шарлот, на что Глиммер утвердительно кивнула:

-Абсолютная. Я ведь никогда не вру. И знаешь, зови меня просто Старлайт. В конце концов не такая уж я и старая.

Пони снова широко улыбнулась.

— Ну а теперь позволь мне привести себя в порядок. И передай огромное спасибо своей матери за кофе, — Левитировав поднос с пустой чашкой к Шарлот, сказала Старлайт. Та, приняв его, ответила:

— Хорошо, Старлайт. И вы… То есть, прошу прощения… Зря ты не попробовала пирожки – они очень вкусные!

Старлайт улыбнулась этой наивности и лишь отрицательно мотнула головой. Шарлот пожала плечами и вышла, кинув лишь прощальное:

— Тогда пока. Если понадоблюсь – обязательно зовите… Эм… Зови.

Глиммер закрыла дверь и направилась в ванную комнату. В Кантерлоте у неё был свой дом, оставшийся от родителей, со своей ванной комнатой, но то были четыре квадратных метра, облицованные простой плиткой, а вместо душа или крана был лишь кувшин воды.

Тут же были все условия для комфортных водных процедур.

Спустя полчаса Старлайт, свежая и окончательно проснувшаяся, спустилась вниз и, кивнув чем-то завтракавшемуза столом Биттеру, тяжеловозу, что тянул её повозку, вышла на улицу. До полудня, когда была назначена её лекция, оставалось ещё около часа, и Глиммер подумала использовать это время с пользой – она решила повторить тезисы, которые должны были сразить местных, и склонить их к равенству.

Это был первый раз, когда Старлайт решилась предпринять что-то ради мести. Когда кьютимарки много лет тому назад лишили её друга и детства – ей казалось, что бесполезно предпринимать что-либо. Потому что, думалось Старлайт, невозможно изменить само мироустройство. И потому Глиммер просто жила, не в силах спокойно спать по ночам, мучимая жаждой мести самой своей природе. Она жила в ожидании чего-то неясного, мутного, но такого желанного! Но дни шли, недели сменялись месяцами, и никто не стремился рассказать ей, что же делать.

И спустя время Глиммер, совершенно случайно, узнала о посохе. Сама мысль избавиться от своего бессилия вызывала какой-то детский, жеребячий восторг. И в конце концов она решилась.

Пришлось продать и дом в Кантерлоте, и кое-какие драгоценности, оставшиеся от матери, но ей удалось собрать средства и достать Посох.

Своей целью Глиммер выбрала Стратхольм, небольшой древний городок почти в сотне миль от Кантерлота, принадлежавший некогда Голденбладам, а теперь, как и большинство городов Эквестрии, управлявшийся мэром.

Старлайт посмотрела на башню с часами.

Без четверти полдень.

Светило солнце, дул приятный ветерок.

Всё казалось таким правильным и хорошим. В такой день не может произойти ничего плохого, уверяла себя Старлайт. Скоро всё изменится снова. Она ждала этого дня много лет. Она жила ради него.

И этот день настал.

(NB: Старлайт не захватила деревню? Да. Суть в том, что действие фуфика происходит примерно через год после событий первой версии "Гривы в сапогах", а она, в свою очередь, происходит через год после событий первых двух серий первого сезона(бебель дальше поней не смотрел). Однако действия этой главы происходят примерно во время первого сезона. Это, по сути, предыстория. Именно поэтому Старлайт только вышла на путь поиска своей тоталитарной деревеньки.)

Старлайт

— ДА КАК ОНИ МОГУТ! – Закричала Старлайт, откидывая магией деревянное ведро, не ясно что делающее прямо посреди дороги, — ДУРНИ!

Её душила обида и бессильная злоба на этих пони. На пони, на которых делались такие большие ставки, пони, на которых рассчитывала Старлайт. Столько лет подготовки – и всё коту под хвост! Всё было продумано до мелочей. Она репетировала свою лекцию перед зеркалом по ночам, отвечала на вопросы, которые должны были ей задавать. Но за всем этим она упустила одну маленькую, но чрезвычайно важную деталь.

Эти пони – просто деревенщина.

Всё теряло свой смысл с такими слушателями. Они не просто привыкли ходить с метками. Они и не хотели избавиться от их гнёта. Бытовуха съела их стремление к лучшей жизни, и к лучшему миру.

Старлайт выдохнула, успокаивая тем самым нервы. Нельзя нервничать, нельзя показывать этим пони, что они сломили её!

— Не сломили… — Шепнула сама себе Глиммер. Конечно, это неудача, но не критичная. В конце концов, ведь и среди этих пони она всё же увидела заинтересованные взгляды. Возможно, кто-то да сделает правильные выводы. Ну или хотя бы задумается, для начала.

У Старлайт были все шансы захватить внимание толпы, перевести этот интерес к её необычной персоне на интерес к её необычным идеям, и, в конце концов, заставить их поверить. Она столь сильно уверилась в этом, уверилась в себея и в силеу своего убеждения, что за всем этим забыла о самой возможности поражения... 

И жизнь решила ткнуть её в это все мордочкой, спустив, жёстко и бескомпромиссно, с небес на землю.

Облачные замки, выстроенные Старлайт так тщательно и с таким усилием, дали трещины по самому основанию.

За этими мыслями Старлайт не заметила, как вернулась к имению Голденбладов, в гордом одиночестве расположившегося на окраине Стратхольма.

Поправив гриву, Глиммер постучала в массивную, слегка ободранную временем, дверь и, выгнав последние мысли о сегодняшнем провале, улыбнулась. Что бы не случилось, а она должна соответствовать образу уверенной в себе пони всегда, не смотря ни на какие обстоятельства. Дело принципа.

Дверь отворилась, и в проёме появилась Шарлот с крайне испуганным выражением мордочки, от чего у Старлайт в тот же момент засосало под ложечкой.

— М-мисс Глиммер, п-проходите скорее! – Запинаясь, полушёпотом произнесла кобыла, махнув копытом и отходя с прохода, — В-вас уже ждут!

В голове судорожно заметались мысли. Кто может её ждать? Неужели она перешла определённую черту, и Селестия, опомнившись, решила прекратить её незаконные эксперименты над кьютимарками? Или это, возможно, просто кто-то случайный? Но тогда почему эта пони так испугана?

— Прости, что? – взволновано спросила Старлайт, заходя в дом и закрывая за собой магией дверь, — Кто меня ждёт?

— Я… Я не знаю их имён, — ответила Шарлот, пока они торопливо шли через кухню, где с испуганной мордой сидел Биттер. Мисс Бриллиант стояла тут же, за плитой, и со смесью страха и сочувствия проводила Старлайт взглядом, покачав головой, — Но они показались мне очень серьёзно настроенными…

Услышав это, Глиммер резко остановилась прямо на лестнице, по которой они поднимались, закрыв глаза. Худшие её опасения подтвердились. Это за ней. Селестия её переиграла, а спецслужбы сработали быстрее, чем она предполагала. Возможно, на неё настучали.

Мысли Старлайт заработали с удвоенной скоростью. Из дома она уже не телепортируется – скорее всего он уже окружён магами. Прорываться силой? Нет, плохая идея. Старлайт талантлива в магии, но в Департаменте Безопасности служат пони с огромным опытом. В лучшем случае будет много крови, и не факт, что удастся уйти хотя бы живой… И тут что-то показалось Глиммер неправильным. Если бы Департамент хотел её взять – то они бы уже сделали это. Они бы не стали предупреждать её. Но тогда зачем всё это?

(NB: Не забываем, что в Землянке Селестия довольно злыдня, а у нас так вообще еще хуже, мол хороша только для поняшек, остальным соболезную.)

— … и они сказали, что хотят с вами поговорить. – Закончила Шарлот, останавливаясь вслед за Старлайт, — Мисс Глиммер, с вами всё в порядке?

Старлайт открыла глаза и кивнула. Они тут для разговора. Но о чём они хотят поговорить?

Они остановились около комнаты, и Шарлот, ободряюще похлопав Глиммер копытом  по плечу, оставила её одну. Вздохнув, Старлайт толкнула дверь и вошла в плохо освещённую комнату.

Плотные, поеденные обитые молью шторы были прикрыты, а лампы приглушены. В комнате витал тяжёлый запах табака. На стуле за резным столом сидел черношкурый пони в сером плаще-дождевике и дымил очередной, далеко не первой, судя по количеству окурков, затушенных о блюдечко, сигаретой.(NB: да, у поней нет сигарет. Но это черновик. Мы обсуждали, чем можно заменить, но не заменили.)

 Ещё один, серошкурый в чёрном плаще-дождевике, стоял в проходе в спальню, облокотившись о косяк. «Наверное, они братья» — мелькнула в голове Старлайт совершенно левая мысль.

— Добрый день, мисс Глиммер. – Произнёс первым серошкурый. Второй же молчал, изучающе глядя на Старлайт.

— Добрый день, мистер… — ответила она, выжидающе смотря на пони. Тот, с какой то совершенно безэмоциональной мордой, ответил:

— Мистер Грей. А это мистер Блэк, — он указал на сидящего жеребца, — Странные имена, верно?
— Да уж… — смотря то на серого, то на чёрного, протянула Старлайт. Что-то показалось ей в их поведении странным, и даже противоестественным. Однако сейчас нет времени подмечать глупости, главное показать, что они не полновластные повелители ситуации. Ну или хотя бы сделать вид, что это так, — И кто же вы такие?

Серый жеребец уже хотел что-то ответить, однако был прерван глубоким голосом, раздавшимся из спальни. Серый посторонился, и в комнату вальяжно вошёл крупный белый единорог, уже явно не первой молодости:

— Это моя охрана, мисс Глиммер. Прошу простить моих охламонов, они крайне исполнительны, однако их нельзя оставить одних ни на минуту. – Единорог прошествовал на центр комнаты, пока чёрный жеребец, словно ужаленный, подскочил и распахнул шторы, переставив «пепельницу» куда-то на подоконник, — Прошу прощения, я не представился. Я – мистер Беттер.

— И что вы тут делаете, мистер Беттер? – Пытаясь сохранить самообладание, сказала Старлайт.

— О, я сейчас всё объясню! Однако это займёт определённое время… — Он кивнул серому охраннику, и тот убежал, хлопнув дверью, — Так что предлагаю присесть. Мой пони сейчас принесёт чаю.

— Вы из Департамента Безопасности? – выпалила Старлайт, садясь за стол.

— Я? О Селестия! Нет, конечно! Я, если так можно сказать, частный инвестор. – Улыбаясь, ответил Беттер. У Старлайт же будто камень с души свалился. — И именно поэтому я тут. У меня, если так можно выразиться, есть определённое предложение…

В этот момент в комнату вошла Шарлот, в сопровождении серого охранника и левитируемого дымящегося подноса. Она, с интересом разглядывая белого единорога, расставила чашки и, отойдя на шаг, встала за Старлайт.

Глиммер выжидательно посмотрела на единорога. Шарлот стояла рядом и с интересом слушала. Охранники встали по обе стороны от Беттера.

Единорог с улыбкой начал свою речь.

(NB: Шарлот. Да, хотелось сделать ее помощницей Старлайт, но не проработали эту идею до конца. А вот мистер Беттер — ключевая фигура фанфика. Как и Старлайт.)

Хендрикс

…Один килограмм вишни содержит, в среднем, 150 вишенок…

Дверь корчмы «Потерянная сбруя» жалобно скрипнула петлями и, стремительно распахнувшись, глухо ударилась о бревенчатую стену. Миссис Паддлхувз со скоростью и грацией, абсолютно не увязывающейся с её упитанной фигурой, стремительно вылетела во двор, неся на голове увесистый поднос с очередной порцией снеди и напитков. Снова. Рабочие как раз закончили обивать колодками колёса очередной телеги, плюс, пока хозяйка корчмы удалялась готовить, с какого-то отдалённого хутора во двор приехал ещё один обоз, так что еда пришлась как нельзя кстати. То, как за полчаса миссис Паддлхувз умудрилась наготовить гору пирожков с ревенем и то, как она узнала, сколько этих пирожков понадобится и когда их выносить, можно было объяснить лишь магией, но, по-настоящему, восхищало другое.

То, как она их реализовывала.

— Здрасьте, миссис Падллхувз, я не голо... — внук бортника, прибывший с последним обозом, не успел договорить, хозяйка корчмы выверенным техничным движением запихнула ему пирожок в рот, так что тот чуть не подавился.

— Ай, не говори ерунды, малыш! — затараторила миссис Паддлхувз, ловко всучив в копыта жеребцу кувшин морковного сока. — От вашей пасеки путь неблизкий, всё в гору, да через лес, да в гору... ох, здравствуйте, дорогой мой мистер Блайндстрайк, вам как обычно?

Подоспевший на помощь внуку старый пасечник был довольно крепким и суровым на вид мерином с бакенбардами, напоминавшими обвисшую львиную гриву. Через минуту он был снабжён увесистой флягой с ячменным самогоном и пакетом пирожков с капустой. Примерно та же участь постигла всех остальных постояльцев двора, кто не успел спрятаться от чрезмерной предприимчивости миссис Паддлхувз, и, вскоре, она возвращалась к себе в корчму, побрякивая увесистым мешочком монет. Кобылка, можно сказать, просто лучилась от счастья, но, проходя мимо головного обоза, она не удержалась и, на мгновение, скосив взгляд в сторону, негромко вздохнула. Как и любую другую подлинно талантливую личность ничто не огорчало миссис Паддлхувз больше чем ситуация, в которой её талант переставал работать.

На головном обозе, величаво устроившись на мешках с овсом, восседал тот против кого её предпринимательский талант был просто бессилен.

— Маааам! Мам, смотри! Там грифон, маам, смотриии!!!

Хедрокс вздохнул и проворчав про себя пару ругательств почерпнутых у знакомого зебринского факира воздел глаза к небу. Сплошной клубящийся полог серо-стальных облаков, нависший вплотную к верхушкам мачтовых сосен, словно бы был отражением его настроения. Не то чтобы Хедрокс питал какую-то особую неприязнь к пони, но эта их суетливость... назойливость... проклятье, как же она иногда раздражала.

— Мааам!!! Ну смотриии!

Чуть развернув голову Хедрокс лениво смерил сопляка пренебрежительным взглядом сверху вниз. Задним числом он на автомате прикинул, сколько золота мамаша и её сынуля принесут в копилку каравана, и какая часть от этой прибыли перепадёт ему по долевому договору. Выходило крайне скромно, но когда Хедрокс представлял вместо пони мешочки с золотом, терпеть их становилось гораздо проще.

(NB: да, грифон. Предполагалось, что он станет еще одним главным героем, наравне с основной троицей. По сути, он должен был стать промежуточным звеном, организовав нисходящую цепочку Третья-Старлей-Хендрокс-Васюта, позволив всем персонажам развернуться на полную.)

— Потерялись? — ворчливо процедил он, как бы между делом расправляя крылья, тень от которых накрыла и мамашу, и жеребёнка, и все их нехитрые пожитки. Иссиня-чёрное с вкраплениями меди оперение, даже в неверном свете пасмурного неба блестело, словно чешуя доспехов и смотрелось более чем внушительно. Сопляк, пискнув от испуга, поспешил нырнуть к матери под полу дорожной накидки, а сама кобыла, заметив, что вокруг вдруг стало темнее, наконец, отвлеклась от перелопачивания своей поклажи и обернулась. Выражение паники, отобразившееся на её мордочке, было просто бесценно.

— А... ох... простите, мистер грифон... мы просто... просто...

Нервно икнув, кобыла спешно накинула на себя сумки начала пятиться в сторону, запинаясь на каждом шаге. Хедрокс усмехнулся и сложил крылья, чуть не сбив при этом беднягу воздушным потоком.

— Отлично, займите своё место и следите за вещами. Всего хорошего. — с напускной вежливостью посоветовал он отвернувшись в сторону и лениво зевнул. Хедрокс был уже далеко не так молод, чтобы дешёвая бравада тешила его самолюбие, но в то же время достаточно умён, чтобы понять бессмысленность попыток «не быть грифоном». Большая часть пони, с которыми ему приходилось иметь дело, были типичными представителями провинциального захолустья, любые попытки создать себе положительную репутацию среди них были не столько бессмысленны, сколько бесперспективны. Так что пусть продолжают тыкать в него копытом… и падать потом в обморок от щелчка клювом в свою сторону.

Почему бы и нет? Лишь бы золото платили.

 Золото... по части взаимоотношений с благороднейшим из металлов Хедрокс был грифоном до мозга костей и  чем дольше он жил, тем больше убеждался в том, что золото — это единственный стабильный инструмент взаимодействия с обществом. Золото работает в любом состоянии, золоту безразлично как ты его зарабатываешь и на что тратишь, золото никогда не предаст и всегда заставляет с собой считаться. Золото — идеал. Именно этим оно так притягательно для сердца грифона, а не в силу какой-то там банальной жадности, как считают эти наивные пони, выросшие в своём карамельно-радужном государстве под защитой тепличной идеологии Принцесс...

 Погрузившись во внутренний монолог, Хедрокс скучающе озирал окрестности с высоты своего наблюдательного поста. Дела, как и всегда, шли ни шатко, ни валко: рабочие, переоснащавшие последнюю телегу откровенно филонили; Рыжий Рик маялся с обозом бортника, который пытался пристроить в центр колонны, а разномастная толпа вольных путешественников, вместо того чтобы ждать отправления в пассажирских крытых вагонах, шлялась вокруг таверны и по близлежащей роще, из которой, порой, доносились весьма странные звуки вперемешку с хохотом и визгом. Из окна корчмы доносилось нестройное пение бригады тягловых жеребцов, которые, видимо, поставили себе целью прикончить за день весь запас самогона миссис Паддлхувз. Возле колодца, Хедрокс обнаружил шуганутую им мамашу в компании престарелой кобылы, чью шею украшала уродливая якенбургская шаль, обе пони о чём-то заговорнически переговаривались, бросая в его сторону опасливые взгляды. Им было невдомёк, что слух грифона намного тоньше чем у пони и что Хедрокс прекрасно слышал каждое слово их милой беседы.

 -  Ох, доча, от грифона-то только и жди беды... знающие пони они прям так и говорят. — скороговоркой бормотала бабулька на ухо доверчивой мамаши. — Грифоны-та енти, иноверцы все как один, в Селестею не веруют, в Лунею не веруют, законов ничьих не чтут. Ох, беда будет, ох будет... Бабка-то моя покойница, благослови Принцессы её душу, — на этом моменте старая хрычовка начала истово осенять себя священным знамением, поочерёдно прикладывая копыто к груди и к голове, так что только чуть ли не треск стоял, — она мне так и сказала, берегись мол, внуча, сглаза лихого, а особливо от грифонов. Её-то, бабку, в могилу как раз грифон и свёл, да вот чёрный как раз, как вот ентот ужасть, что на телеге сидит. Ишь как зыркает! Глазом жёлтым своим, ууу!!! Хорошо хучь у меня от бабки оберег остался, который она для защиты от сглазу на смертном одре сделала... ох, доча, тебе бы ентот оберег... сыночке твоему, чтоб под защитой был. Я-то своё пожила, а сыночка твой... не приведись, что случится...

— Да разве ж можно, бабуль? — неуверенно промямлила мамаша, ковыряя копытом землю. — Такие ж обереги просто так не передаются...

 - Истинно говоришь, доча! Чтоб силу магичну оберег не потерял, он нового хозяина признать должон. Бабка мне вродясь говорила, что можно обмен совершить на дар какой, и тогда всё по-честному будет... эх, зря я у неё не училась, пока молода была! Да ты не горюй, доча, я тебе этот оберег как есть, от чистого сердца отдам, вдруг он и так заработает? Уж больно сыночка у тебя хороший... дитятков-та беречь надо, у них ета... как его... биополя слабая! Всё на себя цапают и сразу в хворь, чуть кто глянет не так... вот прям сразу раз! и неможется им...

Слушать разговор дальше Хедрокс не стал, во что он выльется, было более чем очевидно. Наивная мамаша, в итоге, поведётся на развод и начнёт задаривать радетельную бабулю в награду за подаренный «оберег» чтоб он лучше работал. На долю секунды в голове грифона мелькнула шальная мысль о том, чтобы вмешаться и обломать аферистку... но он почти сразу отмахнулся от этой нелепой идеи.

 - Так, а что это у вас тут происходит?..

 Хедрокс раздражённо вздохнул и чуть не подавился воздухом — в ноздри ударила вонь табачного дыма, настолько мерзкая, что от неё запершило в горле. Источником этой вони был потрёпанного вида бежевый пегас в пыльнике и широкополой шляпе который, пыхтя зажатой во рту короткой трубкой, сейчас вскарабкивался на борт телеги. Оказавшись внутри он облегчённо плюхнулся на зад и приложил правое копыто к виску.

— Лейб-гвардии старший прапорщик в отставке Гринграсс, к вашим услугам, сударь! — хриплым голосом отрапортовал пегас, выпуская из трубки обильный клуб дыма, плавно обтёкший поля шляпы, от чего создалось впечатление, будто у злосчастного прапора под этой самой шляпой начался пожар.

— Приветствую, сударь прапорщик, — изо всех сил стараясь не закашляться, ответствовал Хедрокс. — Вас чем-то не устраивает, как я выполняю свои обязанности охранника каравана?

Плавно переведя копыто от виска к затылку, Гринграсс задумчиво поскрёб им гриву и пустым взглядом посмотрел сквозь дверь корчмы, за которой только что скрылась бабулька и её жертва.

 - Ну как сказать, сударь... с вашего попустительства с минуты на минуту совершится преступление-с.

 - Преступление-ли?.. — поморщился Хедрокс, пряча голову под крыло, в тщетных попытках спрятаться от вони. — Бабкин «оберег» определённо бестолковая пустышка, но с другой стороны, он даст новоиспечённому владельцу ощущение безопасности. А оно дорогого стоит.

Следующая минута прошла в молчании. Гринграсс продолжал пронизывать взглядом корчму... хотя, с таким же успехом, он мог смотреть и на рабочих, которые, закончив, наконец, возиться с телегой, отмечали успех чаркой медовухи, заботливо подпихнутой под копыто вездесущей миссис Паддлхувз. Широкие поля шляпы скрывали морду пегаса почти целиком, так что Хедрокс мог лишь гадать, что у прапорщика было на уме.

 - Всё-то вы верно говорите, сударь... — задумчиво протянул Гринграсс, после чего, крякнув, поднялся на копыта и пересел с подветренной стороны телеги. — Только ведь обдерёт она её как липку.

 - Не обдерёт, — уверенно возразил Хедрокс, с наслаждением вдыхая чистого воздуха полной грудью и чувствуя себя более расположенным к беседе.

— Откуда такая уверенность? — пропыхтел прапорщик, пуская очередной клуб дыма.

— Оттуда, что бабка явно не первый день лохов разводит, — пояснил грифон, вновь обводя двор корчмы скучающим взглядом. – Она — аферист… а опытный аферист подобен хорошему садовнику — тот никогда не станет рубить дерево, чтобы собрать плоды.

Гринграсс издал сдавленный смешок и закашлялся дымом.

— Да вы, сударь, однако, поэт!

За обвинение в поэтичности, Хедрокс наградил прапора самым саркастичным взглядом, на какой только был способен. Увы, оценить его могла лишь шляпа пегаса, но ей было всё равно.

— Поэзия описывает мир с точки зрения красоты. А я описываю его таким, каков он есть. Так что мимо, сударь прапорщик.

Порыв ветра донёс со стороны Дымных Гор далёкий рокот грозы, заставив стоянку немного оживиться. Рыжий Рик, кроя всех и вся отборнейшими ругательствами, прорысил в корчму, откуда вскоре послышались шлепки смачных подзатыльников, которыми организатор каравана побуждал засидевшихся тягловиков сворачивать гулянку. Пони понемногу стягивались к обозам, в том числе и знакомая ушлая бабка, тащившая на себе увесистый кулёк хрен-пойми-чего. Гринграсс молчал, наверное, прислушиваясь к затихавшему эху раскатов грома… а может он просто подавился затяжкой своего дьявольского самосада и сейчас бороздил параллельные миры.

Словно прочитав мысли грифона, прапор кашлянул и поправил сползшую на нос шляпу.

— Всё таки… — многозначительно протянул он, обращаясь к пустоте перед собой, — всё таки, если подумать, в этом нет никакого смысла.

Хедрокс недоумевающе посмотрел в сторону Гринграсса, ожидая каких-либо пояснений. Прапор какое-то время многозначительно молчал, а потом вдруг поднял голову и посмотрел прямо в глаза грифону. Морда пегаса расплывалась в растерянной улыбке, будто бы он пытался извиниться за сумбурный ход своих мыслей и вообще за то, что он такой уродился, что называется, не от мира сего. Эта улыбка очень странно контрастировала с пронизывающим взглядом его ярко-синих глаз, который, казалось, видел насквозь всё и вся.

— А скажите, сударь, сам Рыжий Рик ведь ничего своего не везёт на ярмарку, не так ли?

— Рик не из фермеров, если вы об этом, — уклончиво ответил Хедрокс, не понимая есть ли в вопросе прапора какой-либо подвох. – Когда-то давно, его предки были в числе тех, кто организовывал первые съезды фермеров в Эпплузе, и какой-то там из них догадался, что на самой ярмарке можно зарабатывать не хуже чем на копании грядок. Так у Рыжих и ещё пары семей организовался семейный бизнес – каждый год они организовывают караваны, помогая за скромную плату всем желающим без проблем добраться до Эпплузы. Спросите его самого, он обожает рассказывать об этом.

— Обязательно, — удовлетворённо кивнул прапор, а затем, как бы поддерживая разговор, задал вопрос, который Хедрокс абсолютно не ожидал услышать.

— Но вы ведь знаете о Запрете?

Грифон почувствовал как у него отвисает челюсть.

— О Запрете Селестии? – недоумевающе переспросил он, щёлкнув клювом. – Да, знаю. Все знают, мы же в Эквестрии или где?

— А о том, как он работает? – удовлетворённо кивнув, продолжал расспрос прапор.

— Я не разбираюсь в магии – честно признался Хедрокс, и, в принципе, даже не соврал. – Но слышал, в общих чертах, как эта штука работает.

Гринграсс продолжал благодушно кивать, улыбаться и буравить грифона взглядом, как бы предлагая рассказывать дальше. Хедрокс молчал. Он не понимал, что творилось на уме у прапорщика, и уже жалел, что вообще ввязался с ним в беседу. Всё-таки этот пегас был слишком странным. И в караване ему не место. Ту ахинею, что он наплёл о работе геологической разведке, кажется, даже тягловые не восприняли всерьёз, а это, как никак, показатель – тягловые, разве что, только в людей не верили.

Хедрокс вдруг поймал себя на мысли, что всерьёз расценивает прапора, как потенциально опасную угрозу. Осознавать эту мысль было крайне дико, особенно глядя на бесхитростно-честную морду Гринграсса, но, в то же время, грифону ничего не стоило представить, как ночью на стоянке прапор, раскуривая трубку, случайно подпаливает поклажу и сжигает к хренам весь караван.

— Что-то не так? – вежливо полюбопытствовал Гринграсс, заметив, что его собеседник как-то уж слишком помрачнел.

— Всё в порядке. Вот что… сидите тут, прапорщик, а мне нужно отойти… по работе.

Взмахнув крыльями, Хедрокс беззвучно соскользнул на землю и неспешно, чтобы не вызывать подозрений, направился в сторону корчмы. Затылком грифон ощущал, как Гринграсс сейчас провожает его чуть грустным, понимающим взглядом, но обернуться, чтобы проверить это было равносильно тому, как если бы он повесил на себя табличку «Я – идиот!». — Бездна бы побрала этого чудилу… — прорычал Хедрокс себе под нос, проходя мимо колодца. В голове царил полный кавардак. Давным-давно, грифон условно поделил для себя всех пони на две категории: на тех, кто не боится иметь с ним дело и на всех остальных – первых он в определённой степени уважал, а вторые были для него пустым местом. Прапор же выбивался из системы, он определённо не боялся Хедрокса, но причиной тому было вовсе не чувство собственного достоинства, не волевые качества или ум, благодаря которым Гринграсс мог бы чувствовать себя на равных с грифоном, нет, он был абсолютно зауряден. Оставалось лишь одно объяснение смелости прапорщика – он просто не осознавал, с чем имеет дело и на этом месте стоило бы просто записать прапора в дураки, но… дураком прапор не был. Он был странным.

Хедрокс остановился и устало потёр костяшками лоб. Чем больше он пытался раскусить прапора тем больше у него пухла голова. – Так, завязываем с этим, — приказал грифон сам себе — не то так и рехнуться можно. А два прапора на один караван – это уже явно перебор.

В порыве чувств, Хедрокс пнул подвернувшуюся под ногу шишку и чуть не убил ей доходяжного вида серую земнопони — бедняга лишь чудом увернулась от снаряда, вовремя наклонив голову, чтобы перевести дух. – Твою ж мать… — ругнулся про себя Хедрокс и, не подавая вида, поспешил скрыться в толпе тягловиков, которые о чём-то горячо спорили с выгнавшим их из таверны Рыжим Риком.

Рик был средних лет жеребцом тёмно-коричневой масти, телосложением больше напоминавший быка, чем пони. Особой сложностью душевной организации он не отличался, но в его деле, это было скорее плюсом, чем минусом.

— Ни капли больше, Одноухий. – непререкаемым тоном отчеканил Рик бригадиру тягловиков, облокачиваясь на бочонок от которого отчётливо тянуло спиртом. – Я тебя как маленького уговаривать не буду, если сказал «хватит» – значит всё. У нас договор чёткий был, так что не пытайся меня наколоть.

— Да шо будет-то?! – сиплым фальцетом возмущался в ответ бригадир, у которого действительно не доставало одного уха. – Мы с ребятами по тракту ужо который год ходим и хоть бы хны. И за самогон мы честно заплатили, не могёшь ты у нас его отбирать.

— По тракту ты можешь хоть всю жизнь без толку проходить, а у меня тут дело серьёзное — отмахнулся Рик, лениво ковыряя в зубах соломинкой. Любой другой пони на его месте, будучи окружённым сворой из двадцати крепких жеребцов, не обременённых интеллектом и моральными принципами, наверняка бы чувствовал себя не в своей тарелке, но Рик держался спокойно и уверенно, так, как дано лишь тем, кому от рождения достался талант лидера. Судя по тому, что Хедрокс о нём слышал, караваны Рик начал водить чуть ли не с пелёнок, перенимая опыт у своего отца, поэтому обхитрить старого пройдоху в его же игре было просто нереально.

— Но самогон-то мы купили… честно, на свои кровные, — упорствовал одноухий.

— Ты мне это уже десятый раз говоришь.

— Так вить это… не могёшь ты у нас его отбирать! Правильно я толкую, а мужики?

«Мужики» с готовностью закивали головами, поддерживая бригадира утвердительным мычанием. Рик устало вздохнул и, оглянувшись, заметил грифона. На его морде отразилось нечто вроде ехидной улыбки.

— Ну наконец-то. Хоть ты втолкуй этим остолопам…

— Увечья, тяжкие побои, моральное унижение. Быстро, качественно, больно. – откликнулся Хедрокс своим «фирменным» слоганом, раздвигая первые ряды толпы. – Что тут у вас происходит?

Он специально сделал вид, будто не в курсе происходящего, так, чтобы Рику, в случае чего, было проще ему подыграть. По толпе прокатился недовольный ропот.

— Ничего такого, с чем бы мы не разобрались без вас, мистер грифон, – как бы с вызовом пробурчал Одноухий, не решаясь, однако, смотреть Хедроксу в глаза. – Купили мы с робятами бочонок самогону, имеем право его оприходовать… а Рик нам не даёт! Справедливость должна восторжествовать как-никак… вот шо происходит.

— Чую, если «справедливость» восторжествует, то в путь мы сегодня точно не двинемся, — скептично усмехнулся Хедрокс.

— Да ничего с нами не будет! Не первый год замужем… — выкрикнул кто-то из толпы.

— Эт, кто, кто у нас там замужем? – встрепенулся Рик, окидывая толпу взглядом под раздавшийся дружный ржач. – Покажите мне, чтоб я знал в какую сторону не поворачиваться задом.

— Хорош, ржать, дело решать надо, — не сдавался Одноухий, гипнотизируя бочонок взглядом. Кроме Хедрокса он был единственным, кто не оценил юмор ситуации, да и то скорее потому, что его голову всецело занимали мысли о выпивке.

— А нечего решать – всё будет предельно просто, — грифон вышел к бочонку в центр круга. – Всё уже готово к отбытию, так что вы сейчас пойдёте впрягаться на свои рабочие места. А бочонок останется под присмотром у меня.

— Но… — заикнулся было кто-то.

— Никаких «но». Я не собираюсь торчать в этой глухомани ни единым часом больше. У нас есть график, и мы будем ему следовать.

— Не могёшь ты у нас… самогон наш отбирать. – возмущённо возопил бригадир, увидев, как Хедрокс принимает бочонок из копыт Рика. — Не могёшь!

Грифон нахмурился и, выпустив и лап бочонок неспешным шагом направился в сторону Одноухого.

— Эй, ты чего это? Мужики?.. эй ты чего?!

Хедрокс остановился лишь когда оказался вплотную клюв к носу с Одноухим. Жеребец встретил пристальный взгляд грифона со всем мужеством на какое был способен, но по его расширившимся зрачкам было видно, что он всё же боится.

— Никогда, — тихо, но отчётливо произнес Хедрокс, — не оскорбляй меня подозрениями в безвкусии.

Грифон чуть подался вперёд и с удовольствием отметил, что Одноухий отшатнулся.

— Я в жизни ни разу не употреблял алкоголь дешевле, чем тридцать бит за бутылку, так что я скорее из лужи изопью, чем посягну на ваше пойло.

Шаг вперёд. Бригадир, чуть не споткнувшись, отступил на два назад.

— Свой бочонок получите на следующей стоянке. Но сейчас вы развернётесь и пойдёте впрягаться в телеги. Я понятно излагаю?

Одноухий, чьи силы всецело уходили на то, чтобы, не моргая, смотреть грифону в глаза, даже сам не заметил, как кивнул. По толпе прокатился грустный стон.

— Ну чего ждём?

Развернувшись, Хедрокс вернулся к бочонку и выжидающе обвёл взглядом толпу. Где-то с минуту в воздухе царило мрачное затишье, в которое весьма атмосферно вписался очередной далёкий раскат грома, затем послышался смачный плевок и сиплый фальцет бригадира.

— Ладно, робяты, хер с ним с самогоном! – выдал он нарочито залихватским тоном. – Нам впереди ещё не одну корчму разграбить придётся, а ну давай за работу!

Удручённо вздыхая и переругиваясь, толпа тягловиков понемногу начала расходиться, направляясь к головной телеге колонны. Все обозы в караване были объединены в единый состав, наподобие шахтёрских тележек, и тянула его бригада весь целиком, впрягшись в мудрёную систему хомутов, организовать которую было целой наукой.

— Эх… обожаю я эти твои представления. – добродушно протянул Рик, провожая взглядом рабочих. -

— Классика жанра, — безэмоционально откликнулся Хедрокс. – Злой, нехороший грифон и строгий, но справедливый, глава каравана. Десять из десяти по шкале грифоньей стереотипности.

Грифон обернулся в сторону Рика и слегка нахмурился.

— Справишься?

— А то нет! – передразнил его Рик, разразившись низким, раскатистым смехом, после чего понизил голос. – Чарку мне потом отольёшь, я мужикам поднесу на перевале, типа у тебя выбил – так они в миг шёлковые станут. Работает без-от-каз-но.

Хлопнув грифона по крылу, Рик повалил бочку с самогоном на бок и покатил её в сторону колонны. Хедроксу ничего не оставалось кроме как последовать за ним. Большинство участников каравана уже собрались возле телег, каким-то волшебным образом почуяв близость отбытия, для тех же, кто таким чутьём не обладал, старший помощник Рика бил в подвешенный на головной телеге кусок рельсы. Двор корчмы заметно опустел, наглядно демонстрируя, какой ценой хозяевам вышло их гостеприимство: вся поляна от корчмы до большака была вытоптана до земли, заросли папоротника в близлежащем леске поредели вполовину, с крыши колодца исчез кусок сена, а неподалёку от двери заведения кто-то умудрился наложить кучу. В воздухе ощутимо смердело лошадиным потом, прелым сеном и ещё чем-то невыносимо мерзким… наверное табаком прапорщика Гринграсса. Картина, одним словом, представала печальная, но миссис Гринграсс, отнюдь не выглядела разочарованной. В сбившемся переднике, перепачканная мукой и яблочным джемом, с растрёпанной гривой, она стояла в дверях своей корчмы и провожала караван довольной, хоть и усталой улыбкой.

За сегодняшний день она выручила треть своей годовой прибыли.

— А ну-ка, подсоби чуток, — окликнул грифона Рик, докатив бочку до второй телеги колонны. Жеребец на удивление ловко опрокинул увесистую тару себе на лоб и, встав на задние ноги, попытался втолкнуть её через борт внутрь, однако ему не хватало роста. Хедрокс скривился в недовольной гримасе.

— Передними ногами толкни, чудила.

— Лягать какой ты умный... может ещё заметишь, что у меня на всех четырёх ногах — копыта, а не грабли наподобие твоих?

Делать нечего, Хедрокс подошёл к телеге и, так же встав на задние ноги, лапами подтолкнул бочонок. Как и любой взрослый грифон он был на голову выше большинства пони, так что ему даже напрягаться не пришлось.

— Фух... малаца, — похвалил его Рик, утирая выступивший на лбу пот. — Не принимай там всерьёз на счёт граблей, они на самом деле классные. Мне б такие... а то с этими чушками — жеребец с чувством пнул копытом землю — только мелочь по карманам магнитить хорошо.

 - Проехали, — отмахнулся грифон, давно уже наизусть изучивший поведение своего коллеги по бизнесу. — Ты с прицепами разобрался?

 Одной из основных статей дохода Рика, как организатора каравана, была перевозка пассажиров или, как их называли на профессиональном сленге, «прицепов». Далеко не каждый фермер мог позволить себе снарядить целый обоз на ярмарку в Эпплузе, но скататься посмотреть, прихватив с собой, что-нибудь по мелочи мечтали почти все. Ежегодная осенняя ярмарка была крупнейшим событием в жизни любого жителя Эквестрии, так или иначе живущего натуральным хозяйством, на ярмарке устанавливался новый курс цен на товары, там можно было продать и купить почти всё, что угодно, завести новые полезные знакомства да и просто от души повеселиться. Помимо прочего, ярмарка были одним из тех редких мероприятий, на которых простые смертные могли воочию увидеть Правящих Принцесс, так что помимо фермеров в Эпплузу ежегодно съезжалась армия истово верующих поклонников принцесс Селестии и Луны, обеспечивая предпринимателям гарантированную окупаемость поездки. Одним словом желающих было хоть отбавляй, так что в первую очередь любой караван всегда  начинался не с фермерского обоза, а с крытой пассажирской телеги-вагона. Точнее с пяти — именно столько имел на своём содержании Рыжий Рик.

— Прицепы я Сильверхеду поручил. — Рик зубами выудил блокнот из-за полы своего стёганого кафтана и принялся его листать. — Счас он закончит музицировать и оформим новоприбывших.

Найдя нужную страницу, Рик погрузился в чтение своих каракулей.

— Кстати, о чём вы там с Гринграссом беседовали?

— Вот зараза, всё-то ты заметишь,  — ругнулся про себя Хедрокс, но внешне вида не подал.

— Ни за что не угадаешь. О Запрете Селестии.

— Чего?! — округлил глаза Рик, чуть не выронив изо рта карандаш, которым он собирался что-то записать в блокнот. — На кой ляд ему этот Запрет дался?

— Хотел бы я знать... — мрачно проворчал грифон. Где-то в глубине головы мысль о прапорщике отдалась глухой болью. — Я его спросил, но он лишь улыбался как... ну как он обычно улыбается.

 - Вот ведь поехавший… Взялся он на  нашу голову! — сокрушённо покачал головой Рик, — ... а всё этот клятый, люби его кобыла, «имедж фирмы». Возьмём любого, кто заплатит, ага. Ох дурак был мой прадед, ох дурак... старый наивный козлина.

— Что делать-то будем с ним? — поинтересовался Хедрокс.

— Да счас вон в лесок отведём, замочим и закопаем! — иронично улыбаясь, как ни в чём не бывало, ответил ему Рик, но почти сразу улыбка на морде жеребца сменилась саркастичной ухмылкой. — Ох... погоди, нам же Запрет помешает.

Хедрокс смерил Рика укоризненным взглядом.

— Не смешно.

— Лягать, ещё бы это было смешно... Ничего мы с ним не сделаем, будем везти и молиться, чтобы он поскорее свалил!

— Мистер Рик, сэр!

Разговор прервал молодой жеребец, окрасом похожий на Рика, только с длинной полосой перекрывавшей его голову по линии носа. Грифон мгновенно узнал Сильверхеда — старшего помощника главы каравана и, по совместительству, его племянника.

— Сильвер, кончай расфуфыриваться, чо как не родной? — добродушно взялся распекать племянника Рик. — Родного брата ты мне сын или подтяжка от штанин?

— Брата сын... — понурившись, промямлил Сильверхед. Бедняга третий год подрабатывал у дяди старшим помощником, но по каким-то неведомым причинам всё никак не мог держаться с ним по-свойски, как с родственником или, хотя бы, близким товарищем.

— Ну вот и ништяк. — подытожил Рик, молодецки хлопнув племяша по спине, так, что у него подогнулись колени. — Прицепы готовы?

— Да, я там всех собрал, кто новенький, они у пассажирских вагонов ждут...

— Ну пошли посмотрим... посмотрим пойдём. Хедрокс, давай с нами.

Приобняв Сильвера одним копытом Рик потащил его в конец колонны, где находились крытые выцветшей хостиной телеги. Хедрокс, угрюмо зыркая по сторонам, поплёлся следом за ними. По идее, Сильверхед сам мог оформить пассажиров, но он каждый раз ограничивался лишь бумажной отчётностью, предоставляя дяде, как владельцу дела, самолично принимать клиентов «на борт». Рику это нравилось, как ни крути, но подобострастно-уважительное поведение племянника ему льстило.

— Приветствую, судари и дамы! — громогласно возгласил Рик, ещё даже не дойдя до небольшой вереницы поней, переминавшихся с ноги на ногу. — Рад, что вы выбрали караван Рыжего Рика — самый комфортный и безопасный способ организованного путешествия на любые расстояния!

Понизив голос до заговорщического шёпота, Рик пихнул копытом племянника:

— Чего их так мало-то?

— Пассажиров, на этой стоянке и правда прибыло немного. Первым в очереди стоял воинственного вида мерин, гружёный аж тремя мешками поклажи, за ним следовала чета молодожёнов с парой жеребят-близняшек, только-только научившихся держаться на ногах. Из-за спин молодожёнов обеспокоенно выглядывала добродушного вида бабулька, обвешенная кульками разнообразных трав, а в самом конце, чуть поодаль от всех, сидела доходяжная серая пони, та самая, которую Хедрокс чуть не убил шишкой.

— Тут большая часть местных со своими договорилась, — как бы извиняясь, скороговоркой пробормотал Сильверхед, виновато оглядываясь на дядю. — С окрестных деревень три обоза прикатило вон... вот они все как-то к ним пристроились.

— Вот ушлые засранцы, — ругнулся Рик, но в отличии от племянника особо расстраиваться не стал. — Девиз моего фамильного дела — повысив голос, вновь обратился он в сторону клиентов. — «Берём всех, кто заплатит», так что не будем тянуть резину — подходим, передаём деньги за проезд и идем, занимаем места.

 Мерин со своими мешками долго и нудно рассчитывался мелочью, которую аки фокусник извлекал из многочисленных нычек в поклаже. Ввиду впечатляющего объёма взятого багажа заплатил он больше чем кто-либо в очереди, даже больше семейной четы с жеребятами. Бабулька, будучи, видимо, опытным ходоком, расценки знала наперёд и всю сумму подготовила заранее, завернув монеты в платочек. Наконец настала череда серой пони.

 Она подошла к Рику запинающейся неуверенной походкой, как будто нехотя, против своей воли. Весь её внешний вид говорил о крайней измождённости, если издалека она выглядела просто тщедушной замухрыжкой, то при ближайшем рассмотре можно было лишь удивляться, как бедняга ещё только держится на ногах. Остриженая в практичное каре грива местами свалялась в колтуны, хвост украшало несколько репьёв, шёрстка неопрятно топорщилась — единственным живым местом на теле пони были её глаза. Ядовито-жёлтые с масляным оттенком они лучились потусторонним упорством и силой, резко контрастируя с нездоровыми тёмными кругами вокруг глазниц. В принципе, кобылка была типичной земнопони, каковые составляли до 90% клиентуры Рика... только выглядевшая так, будто она неделю не спала и не ела.

— Ваше имя, мэм? — спросил Сильверхед, сверяясь со списком, на котором он рассчитывал предварительную стоимость проезда.

— Грейшард... после некоторой заминки невнятно произнесла пони. Её голос напоминал шуршание сухих листьев на ветру, похоже она была настолько вымотана, что даже языком не могла нормально шевелить.

— Грейшард и всё? — благодушно улыбаясь, попытался уточнить Рик.

— Просто Грейшард... — подтвердила кобылка и болезненно поморщилась

 - Так... ваша поклажа, мэм... — Сильверхед мельком глянул поверх листа бумаги на спину пони. -  Дорожная сумка, весом шесть фунтов... по весу не облагается. Длинный свёрток, весом семь фунтов... по весу не облагается.

 Убрав список, Сильверхед извлёк откуда-то замысловатого вида рогулину и поводил ей вокруг попытавшейся испуганно отпрянуть Грейшард. Оказавшись поблизости от длинного свертка, который ремнями был закреплён на спине пони, рогулина басовито загудела.

 - Магическое зачарование третьего класса. — проконстатировал Сильверхед, убирая рогулину и снова утыкаясь в бумагу. — Согласно положению «О транспортировке и обороте магических артефактов малых габаритов» облагается налогом в пятьдесят бит. Плюс стандартная цена проезда в сто пятьдесят бит, итого — двести бит.

Услышав конечную цену, Грейшард пошатнулась в полуобмороке. Она сглотнула ком в горле и, нырнув мордой в свою сумку, достала оттуда мешочек с монетами, который мгновенно был перехвачен Риком. Быстро пересчитав деньги, он пристально посмотрел на кобылку.

— Дорогуша, тут только сто шестьдесят семь бит... — деликатно заметил он, наверное полагая, что произошла какая-то ошибка.

— Я знаю.

Хедрокс вдруг почувствовал, что произойдёт дальше.

— У меня больше нет денег. — подтвердила его догадку Грейшард, понуро опустив голову. — Это все деньги, что есть у меня.

— Милая, так не пойдёт, — притворно-ласковым тоном проворковал Рик. — Тебе надо заплатить ещё тридцать три бита.

— У меня нет тридцать три бита, — рассматривая землю у себя под копытами, прошептала Грейшард, — но... я их могу отработать.

Подобного не ожидал никто. Сильверхед густо покраснел и поспешил спрятаться за свитком, Рик же, нервно икнув, впал в ступор, на его морде отразилась такая буря противоречивых эмоций, что Хедроксу пришлось закусить клювом крыло, чтобы не расхохотаться.

 - Девушка, у меня тут легальный бизнес и строгая отчётность — менторским тоном произнёс наконец Рик, глядя на Грейшард взглядом в котором отчётливо читалось «извини-я-столько-не-выпью» — Как вы вообще себе это представляете? — добавил он, не удержавшись, после некоторой паузы.

Хедрокс заинтригованно уставился на пони, ему было тоже любопытно. Чисто из технического интереса.

— Ну... я... я работала на ферме… я могу помогать тянуть повозки, — всё так же тихо пролепетала Грейшард. — Или если повозки завязнут во время дождя... я могу помочь их вытащить.

 Послышался звук глухого удара, это один из рабочих, проверявший неподалёку сцепление между телегами, рухнул на землю в приступе хохота. Сильверхед ещё больше залился румянцем, настолько, что уже просвечивал сквозь бумагу.

— А... ааааа! Вооот оно что, — облегчённо выдохнул Рик, оглядываясь на Хедрокса, который, давясь истеричным смехом, сползал по борту телеги.

— Что смешного? — спросила Грейшард словно бы оскорблённым тоном, поочерёдно обводя всех взглядом.

— Извини, девочка, — пробасил грифон, переведя дух, — но ты выглядишь так, будто из тебя порывом ветра весь дух вышибить может. Какие тебе телеги, тебе врача надо.

Маслянисто-жёлтые глаза Грейшард впились в Хедрокса.

 - Спасибо за заботу,  — с неожиданной для своего состояния твёрдостью в голосе произнесла она, — однако, вот досада, как ещё мне добраться до врача, если не вашим караваном?

— Пешком, — в аккомпанементе безумного смеха пронеслось в голове грифона, и он уже хотел было озвучить этот безжалостный ответ, но его перебил Рик.

 - Дорогуша, — начал он издалека, примиряюще улыбаясь.- Помнишь девиз моей компании? Да, да, тот самый «берём всех, кто заплатит». Ну так вот, это не просто красивый слоган, это – принцип который завещал мне мой отец, а моему отцу его отец... и так далее. Короче! Главное — это забота о клиентах и я всегда стараюсь идти вам навстречу. Я не проверяю, что вы там везёте в своей поклаже, позволяю вам называться любым именем, каким захотите, а конкретно в твоём случае, милая, я закрываю глаза на то, что ты перевозишь без сопроводительных документов артефакт с зачарованием третьего класса, который, заметь, ну никак не тянет на волшебные фамильные грабли. Мне всё равно, главное заплати и не создавай проблем. Это ведь хороший подход к клиентам, верно?

Грейшард нехотя кивнула. Понурив голову, она снова рассматривала землю под ногами.

 - Отлично, — продолжил Рик. — Значит давай так, я тебе возвращаю деньги, а ты мне в залог отдаёшь эту свою магическую фигулину и едешь задаром. Я тебе потом объясню как со мной связаться, а ты, как двести бит наберёшь, придёшь ко мне, отдашь деньги и получишь фигулину обратно. И, заметь, никакой наценки! Идёт?

— Не идёт.

Рик в сердцах сплюнул себе под ноги.

— Это очень важный для меня предмет, — уклончиво попыталась оправдаться кобылка. — Я не могу его никому доверить.

— Ты можешь спрятать его где-нибудь здесь, а потом забрать, как возможность будет, — попытался предложить Сильверхед.

— Неприемлемо.

— Знаете что? — встрял в разговор Хедрокс, сверля взглядом сверток на спине пони. — Я, в принципе, готов доплатить эти жалкие тридцать три бита из своего кошелька, просто чтобы посмотреть, что такого ценного у неё там завёрнуто...

— Не твоё это дело, грифон, — ни с того, ни с сего, злобно прошипела Грейшард, гордо подняв голову.

— Ох!

Рик и Сильверхед с опаской развернулись в сторону Хедрокса, словно ожидая, что он бросится на обидчицу с когтями. Тот ответил им нарочито-недоумевающим взглядом.

 - Что это вы на меня так смотрите? Вопреки народной молве грифоны не имею т привычки питаться падалью.

 Из тележки послышалось приглушённое хихиканье, видимо кто-то из пассажиров наблюдал за происходящим сквозь прорехи в пологе. Хедрокс, ехидно ухмыльнувшись, всплеснул лапами в стороны, мол ни в чём не виноват, сказал как есть.

 - Трудно с вами, — тяжело вздохнул Рик, убедившись, что обострения ситуации не предвидится. — Ну вот как прикажешь с тобой поступить? — вновь обратился он к Грейшард.

 - Так, как в вашем девизе сказано, — покачнувшись под порывом ветра, откликнулась Грейшард. В её голосе всё ещё улавливалось злобное шипение. — Берите всех кто заплатит. Если вы не возьмёте меня, мне при придётся идти пешком. Скорее всего, я сдохну по дороге, и моя смерть будет на вашей совести. Так что если для вас это что-то значит, если ваш девиз не пустой звук — дайте мне шанс. Я буду помогать. Я могу тянуть повозки…

— Очень сомневаюсь, — усомнился Рик со всем скептицизмом, какой мог выдать.

— Я сильная. Я работала... на ферме. Мне только надо отдохнуть, — не унималась Грейшард.

 - Независимая, сильная женщина, ага, —  прокомментировал Хедрокс, чувствуя как от смеха на глазах наворачиваются слёзы. Кобылка пропустила его насмешку мимо ушей.

— Внешность бывает обманчива...

— Ой, ну не надо! — презрительно фыркнул Рик. — У меня дочь только и знает, что талдычит подобную туфту. Бла-бла-бла, внешность обманчива, бла-бла-бла, легко ненавидеть, трудно простить... Короче! — Жеребец обернулся и махнул копытом в сторону обоза. — Видишь телегу? Если ты сильная — докажи это. Подойди к телеге и подними её так, чтобы колесо оторвалось от земли.

Вокруг вдруг стало очень тихо. Грейшард пристально посмотрела сначала на Рика, потом на Хедрокса, видимо ожидая, что кто-нибудь из них скажет, будто это такая шутка. Однако, увы, Рик всем своим видом выражал непреклонность, а в глазах грифона и вовсе блестела нездоровая заинтересованность.

— Заметь, дорогуша, я не говорю «нет». Я предлагаю варианты.

Убедившись, что предложение было высказано всерьёз, Грейшард молча развернулась и, закусив губу, медленно поковыляла в сторону телеги. Дойдя до места, она остановилась и ещё раз вопросительно глянула в сторону главы каравана. Сильверхед, вдруг резко побледнел.

— Дядя, вы же...

— А ну цыц! — осек племянника Рик и с важным видом кивнул серой пони.

 Сбросив с себя нехитрые пожитки, Грейшард, нервно переступила с ноги на ногу, словно примеряясь, а потом поднырнула на телегу. Последовал глубокий вдох, пони закрыла глаза, и в этот момент Хедроксу показалось, что сейчас она разрыдается и упадёт без сил на колею. Но этого не происходило.

— Дядя!

— Цыц, я сказал!

 Около телеги, предвкушая грядущее зрелище, понемногу начинал скапливаться народ. Тяжело дыша, словно на грани истерики, Грейшард шарила по земле копытами ища надёжную точку опоры для спины и ног, её морда была перекошена болезненной  гримасой.

 Воздух густел, в облаках вдруг громыхнуло над самой головой.

 - Ладно, пошутили и хватит, — смилостивился вдруг Рик. — Можешь вылезать из-под телеги. Эй... эй, девка, ты слышишь?

С диким надсадным воплем, от которого у грифона перья встали дыбом, Грейшард оттолкнулась копытами от земли и выгнула спину, оторвав колесо телеги от земли на добрый фут. Послышался удивлённый вздох зевак и визг пассажиров вагона, которых сбросило с мест внезапным толчком. Крик длился ровно две секунды, после чего резко оборвался— на пике рывка серая пони потеряла сознание и мешком рухнула на землю, а следом за ней с жутким грохотом на большак приземлилась телега.

В воцарившейся тишине с неба на землю, упали первые капли дождя. Драматичность момента испортила знакомая вонь табачного дыба, лейб-гвардии прапорщик Гринграсс свалился откуда-то с крыши вагона, шлёпнулся на зад, быстро поднялся и, поправив на шее повязанное вместо шарфа полотенце, невозмутимо пыхнул трубкой.

— Так, а что это у вас тут происходит?

 (NB:Ага, это Третья. Ага. Это ее меч. Ага, Улей уже того.)

А это на будущее, первый куплет песни тягловиков, которую они затянут по отбытии корована.

Любил я как-то милку

с соседнего села

Всю ночь на сеновале

до самого утра.

Уж как она брыкалась,

 лягалась и кусалась  -

Пока с ней совладал

весь стог я раскидал!