Тень и ночь

XIV. Земля и вода

Иногда, чтобы выжить, приходится чем-то жертвовать. Волки выгрызают лапы, оставляя их в капканах, ящерицы отбрасывают хвосты, грызуны в голодное время съедают собственное потомство. Успокаивая себя тем, что не приходится делать ничего из подобного, Сомбра маскировал свой рог буквально в тени от надвинутого на глаза капюшона и старательно подражал обычному земному пони. Вернее, двум, однажды исчезнув на какое-то время, а затем вернувшись в новом обличии и назвавшись сыном предыдущего.

Он знал, что его будут искать. Также он знал, что всё это время благоразумно сдерживал истинную мощь своей магии, а потому искать его будут лишь среди единорогов. Никто не заподозрит в простом земледельце опального мага Хорниогии.

Притвориться земным пони в полной мере Сомбре не удалось ни в одной из попыток. Все растения из-под его копыт, лишённых той самой особенной магии, выходили чахлыми, плоды на них были мелкими и сочились непонятной и совершенно неаппетитной слизью. Угрюмо глядя на результаты своих отчаянных, но тщетных усилий, жеребец взял себе очень подходящее ситуации имя Терра Кёрс. Но, как известно, жизнь любит иронию, поэтому именно после такого решения новая жизнь Сомбры пошла в гору.

Он оставил в покое выращивание растений, взявшись за тупое, но безотказное занятие: распашку земли. Это могло получиться у кого угодно и без специфической магии, которую не подделаешь ни одной иллюзией. Однако односельчане не могли не заметить того, как Терра Кёрс избегает работы непосредственно с зеленью и плодами, что у них, фермеров до мозга костей, начало ассоциироваться с его неполноценностью как земного пони, а потом и как жеребца.

Ведь он не пользовался властью патриархального строя земнопоньей страны Киннлаот и не пробовал взять себе даже одну кобылку, не то, что табун.

Сохранившееся после единорожьего общества высокомерие помогало не замечать шепотки и шуточки за спиной, но фоновый шум не мог вечно там и оставаться. В ночь после одного из праздников, на которые полагалось пить сок из забродивших фруктов, жеребцы племени пришли лично разобраться с новичком, который так вызывающе нарушает все их традиции. Вся толпа оказалась разбросана, а хмель не позволил им вспомнить, как именно это случилось. Просто за Терра Кёрсом закрепилась репутация редкого силача, способного в одиночку выстоять против нескольких, и претензии к его образу жизни больше не возникали. Себе дороже.

Когда после одной из битв с единорогами вождь племени земных пони погиб, большинство выдвинуло именно кандидатуру Сомбры, к его несказанному удивлению. Логика этого народа так и осталась для самозванца тайной, но он уже успел заскучать, живя ничем не выделяющимся полуотшельником, поэтому не стал отвергать предложение. В традиционном бою устранив других немногочисленных претендентов, самозванец взял пародию на корону, которая одним своим видом вызвала у него внутренний истерический смех, и водрузил себе на голову под радостные крики соплеменников.

«Тьма тьмущая, — то ли сокрушался, то ли смеялся про себя Терра Кёрс. — Эти дикари безнадёжны».

Правя ими, Сомбра веселился от души. Единороги с их культом магии имели какое-никакое представление о науке; земные пони же всё обосновывали неведомыми магическими силами, духами, божествами и просто горой суеверий, являвшихся разными подмеченными совпадениями. Сомбра мог иногда, вооружившись пониманием каких-либо процессов, славно подшутить над вверившимся ему народом, но гораздо охотнее использовал их неведение, чтобы укреплять собственную власть и обеспечивать свою безопасность.

Он отрастил длинную гриву, чтобы всегда иметь от неё тень для сокрытия рога, и объяснил такое немужественное решение позаимствованной из некого свитка легендой о жеребце, чья сила зависела от длины волос. Чтобы подкрепить верование подданных в это, вместе с отрастающей гривой Сомбра продлял к земле и корни древа на фальшивой кьютимарке. Тем же самым оказалось крайне легко обосновать то, почему вождь не стареет и не умирает.

Впрочем, внушаемость и доверчивость земных пони не отменяла того, что они также являлись грозной силой. Некоторые жеребцы были способны лбом расколоть камень, мешавший проходу, и как ни в чём не бывало пойти дальше, не придав своему подвигу никакого значения. Сомбра внутренне содрогался каждый раз, видя это, и избегал повторять подобные трюки под любым предлогом, но иногда приходилось. Земнопони уважали силу настолько, что не признавали престолонаследие и считали интеллектуальный метод решения проблем признаком болезни. Терра Кёрс слишком часто стоял перед необходимостью доказывать свой авторитет понятными этим жеребцам методами, и ему пришлось экстренно учиться прятать кровавое касание магии, а про случайные искры шутить, что это из глаз. Жеребцы покатывались со смеху. Это не было обыденной в Хорниогии раболепностью — у земных пони даже чувство юмора оказалось непритязательное.

В остальных же случаях от Терры Кёрса требовалось в основном несиловое решение проблем. По крайней мере, он решил так сам для себя, разрешая споры жителей и верша суды над преступниками, а этому никто не препятствовал. Вообще нрав земных пони оказался совершенно противопоставлен той пасторали их родной страны, которая встретила в своё время Сомбру. Беглый единорог увидел равнины с лёгкой холмистостью, девственную лазурь реки да низко летающих над разбитыми дорогами ласточек, чей свистящий полёт прошивали ноты отдалённого петушиного пения. И эту благодать населяли трудолюбивые, но очень вспыльчивые и принципиальные создания.

Конфликтов было много. Терра Кёрс пытался поначалу создать свод законов, но любой спор решался единственным приемлемым для земных пони способом — по совести. Необходимо было вникнуть во все стороны дела, да так, что узнать родословную обоих оппонентов, выявить все обиды между их предками и решить, есть ли место кровной вражде и можно отправить драчунов разбираться самостоятельно или необходимо наказать обоих. У Сомбры от такого жилы во всём теле вспухали.

Не легче были и советы между вождями. «Городами» каждую область Киннлаота самозванец называл для собственного удобства; на деле же это были скорее города-государства, каждый из которых имел собственного правителя. Но, что интересно, между этими общинами не было феодальной раздробленности, что непременно возникла бы у единорогов с их гонором и жаждой власти: одно племя земных пони ничем не отличалось от другого, они имели одинаковые ценности и преследовали одинаковые цели, молились одним и тем же богам и жили по одной и той же идеологии. Тем не менее, внешне контакты этой слаженной системы напоминали едва ли не революционное побоище — так по праву занявшим свои места сильнейшим, вспыльчивым и агрессивным жеребцам было интереснее, так удовлетворялся вечный соревновательный дух. Сомбра в такие моменты просто мрачно размышлял, не будет ли большой наглостью отсидеться в стороне с «какие же вы грифоны»-лицом, а не участвовать в варварском месиве.

Расслабляли его после долгого дня вдумчивые и размеренные исследования, но земнопони поверили бы скорее в то, что вождь, которого они выбрали своей волей, жуёт ежей диаметрально противоположным рту отверстием, чем занимается таким болезным занятием. Поэтому любую работу над магией Сомбра начинал под прикрытием изнасилования. Стоило пограничникам поймать чужеземную единорожку или пегаску — вождь непременно решал «допросить её лично» и прятал в подвале своего дома, а сам спокойно занимался тем, чем хотел, сколько требовалось. Земнопони ничего не подозревали, считая Терра Кёрса просто чудаком и извращенцем, которому нравятся исключительно иноземки. Случайно подслушав такую теорию, Сомбра внутренне заржал и приучился окутывать свой дом в такие моменты иллюзией звуков извращённого и болезненного для кобылы соития.

Даже репутация насильника-изврата была в Киннлаоте лучше, чем слава учёного-кудесника. Политика единорогов так сильно претила грубой и простой душе земных пони, что хуже рогатых они считали только тех, у кого в придачу к рогу ещё и растут из спины крылья.

Недолго думая, а ещё по-прежнему тайно опасаясь пленения и возвращения в Хорниогию, но больше — из желания досадить единорожкам и урвать из-под их носа вкусный и плодовитый кусок, Терра Кёрс предложил подданным революционную идею: уплыть от обирающих их до нитки обжор и спокойно обосноваться на другом материке, возможно, захватив с собой пегасов — не считая кое-каких разногласий, они с земными пони более-менее терпели друг друга, да и помощь с погодой не окажется лишней. А единороги пусть подыхают. Что-что, солнце и луна? Только осенью. Да и самим-то им каково будет жариться днём или мёрзнуть ночью больше недели подряд?

Едва увидев тягу своего нового народа к кораблестроению, Сомбра начал думать, как это можно использовать. Придуманный способ в итоге привёл единорога в восторг. Перед угрозой голода помешанные кобылы и думать о нём забудут: гораздо важнее будет найти новый источник пищи. А поскольку он находится в копытах того, кого королевская семья жаждет разорвать всей толпой…

На этом месте самозванец не выдерживал и дьявольски хохотал от злорадства. Этот звук, добавляющийся к иллюзии жарких и развратных утех плоти, заставлял проходящих мимо дома вождя холодеть и вздрагивать.

Жеребцы, даже с особым презрением относящиеся к кобылам, начинали жалеть своих соотечественниц и радоваться, что симпатии кровавого вождя не распространяются на них. А поскольку Сомбра не был обременён желанием казаться хорошим в глазах своих внезапных подданных, ситуация его полностью устраивала.

Тем не менее, он глубоко в душе радовался такому сочувствию привилегированного слоя общества к непривилегированному — всё-таки он имел на земных пони хоть какое-то влияние, всё-таки они хоть как-то становились лучше… Поэтому крах идеалов стал особенно ощутим, когда на ежедневный суд ему привели кобылу.

Терра Кёрс вопросительно-иронично поднял брови. Слабый пол здесь, конечно, не почитался настолько, что иной раз за кружкой алкоголя велись споры о том, есть ли у кобылок душа и не считать ли их просто передвигающимся предметом обихода, но вместе с тем к нему никогда не относились серьёзно. Все поголовно считали, что обременять вождя кобыльими делами можно лишь исключительно тогда, когда этого потребует его плоть, а наказывать жён и дочерей предпочитали самостоятельно. Никто даже не разбирался, что происходит за закрытыми дверями или даже во дворах домов, а не остывшие воспоминания о Хорниогии и Сомбру вынуждали смотреть на это из-под копыта. Тем более, крайне редко находились опьянённые властью садисты, доводящие дела до калечения или смерти.

— Это что? — полупрезрительно спросил вождь, скользя взглядом по лбу и бокам незнакомки. Бирюзовая пони с короткими лохматыми голубыми волосами не носила ни рога, ни крыльев, поэтому её появление нельзя было объяснить провалившимся шпионажем.

Тем не менее, кобылка была не отсюда — по крайней мере, не из Тайара. То, как располагалась признанная столица Киннлаота, приводило всех в ступор. Обычно пони и не-пони стремились назначить столицей город, находящийся в окружении всех остальных, чтобы все новости оттуда равномерно и своевременно облетали страну. Центр Киннлаота же был скорее окраиной, и это было так непривычно для Сомбры, что каждый раз, думая о своих угодьях, как о столице, он невольно подозревал у себя манию величия, но все факты и признаки указывали на странную, непривычную, но довольно убедительную всё же реальность.

Ещё одной версией появления незнакомки был обмен невестами, происходивший время от времени между отдалёнными племенами. Это делалось во славу генетического разнообразия. Земные пони это инстинктивно чувствовали, а вот Терра Кёрс — не совсем. Но, так или иначе, неужели его подданные решили навязать ему жену, чтобы зачать наследника?

Сказал бы ещё «и тем самым положить начало монархии».

— Она приплыла из океана, — ответил один из приближённых к нему жеребцов. — Выловили прямо ф деревяфки. Фто фсять с этих кобыл — дазе лодку нормальную пофтроить не могут…

— Я могу тебе нормальный прикус построить, хорёк-переросток, — внезапно огрызнулась кобылка, и Сомбра настолько отвык слышать от слабого пола такой тон и такие слова, что не удержал глаза в нормальном размере.

Жеребцы возмущённо загудели; кто-то положил копыта на плети, чтобы наказать беспримерно дерзкую незнакомку. Она определённо не из Тайара.

— Оставьте нас, — сдвинув брови, поднялся с места Терра Кёрс и добавил фирменным зловещим и похотливым тоном: — я хочу допросить её… лично.

Соплеменники удивлённо переглянулись, но затем обменялись туманными улыбками. В кои-то веки их вождь пожелал хоть и языкастую, но обладавшую весьма понятной всем остальным красотой кобылку.

Упирающуюся изо всех сил и стремящуюся укусить, лягнуть или вмазать копытом земную пони потащили к дому вождя. Тот шёл первым, не обращая внимания на гневные повизгивания и порыкивания позади себя. Кобылку демонстративно бросили в дверь так, чтобы она, не удержав равновесие, прокатилась по полу и врезалась в стену, а затем Сомбра запер дверь.

Он подошёл к незнакомке, снимая уже успевшую прилипнуть к лицу маску, и протянул ей копыто с тихим:

— Не бойся. Я не такой, как они.

— Ага, поверила, — самозванец не удивился, когда его копыто оказалось грубо отбито, а земнопони самостоятельно поднялась на ноги. — Если ты, гнилой урод, ко мне прикоснёшься…

— Не собираюсь, — скучающе перекатил на языке Терра Кёрс. — Как тебя зовут?

Кобылка удивлённо моргнула. Она молчала несколько секунд, даже не завершив угрозы, а потом осторожно ответила:

— Сиасонг.

— Я — Терра Кёрс. И всё, что я хочу от тебя — знать, что произошло. Ты явно не из Киннлаота, с таким нравом, как у тебя, здесь долго не проживёшь. И гораздо меньше я бы удивился, приди ты с материка, но нет: тебя выловили именно в океане. Поэтому скажи мне. Что произошло?

Земная пони снова несколько секунд недоверчиво изучала вождя взглядом, но он оставался спокоен, не делал попыток никак напасть на неё, и Сиасонг заговорила:

— Несколько поколений назад моя семья убежала в открытый океан от тирании тогдашнего пра-пра-пра-прабабушкиного мужа. Она была сильной и свободолюбивой кобылой, угнать лодку для её оказалось более лёгким делом, чем терпеть нелюбимого и неласкового жеребца рядом с собой. Вместе с ней убежало несколько её подруг и тайный возлюбленный одной из них — это был их шанс быть вместе, ни от кого не скрываясь. Эта маленькая община обосновалась на острове, над которым постоянно пролетали пегасы с погодным грузом. Что-что, да откалывалось от грозовых или снежных туч, зависая над островом и создавая там климат. Было нелегко, но мои предки сумели разбить там сад и огород, построить дом и начать исследовать и застраивать остров.

— Остров? — нетерпеливо перебил Сомбра, задумчиво потирая копытом подбородок. — Там всего лишь остров, и он занят вами? Дальше нет никакой земли?

— Именно это я и решила выяснить, — пожала плечами Сиасонг. — Иногда на острове вдруг вырастали совершенно незнакомые растения, и однажды я увидела, как диковинное семечко опускается в землю, принесённое ветром. Ветер дул вовсе не от Киннлаота, а со стороны океана. Я поняла, что где-то там вдалеке есть земля.

«Умна, — напевал про себя замаскированный единорог, ликующе покачиваясь. — Почти так же умна, как я. Ведь я вычислил это ещё раньше!».

— Я взяла одну из лодок, положила в неё запас еды и питьевой воды и отправилась на поиски ещё одного острова. Самонадеянно, — усмехнулась Сиасонг, словно стыдясь своей наивности и непредусмотрительности. Но она вдруг стала серьёзной. — Потому что я встретилась с чем-то ужасным через несколько дней своего путешествия.

Сомбра перестал внутренне предаваться радости и самолюбованию и навострил уши.

— Сначала это было похоже на отдалённые раскаты грома, а вода закачалась буйнее, и я испугалась, что сейчас будет шторм, о котором я даже не вспоминала вплоть до того момента, — поёжилась земнопони. — Но… то, что произошло на самом деле… ещё более странно. Присмотрись ко мне внимательнее. Не видишь ничего необычного?

Вождь послушно пробежал по ней взглядом. Конечности целы, шрамов, конечно, намного больше, чем у типичной кобылки, голова не разбита, никаких признаков того, что с ним каким-то образом беседует оживший труп… ответ пришёл внезапно и оказался прозаичным и жутковатым.

— Метка, — прошептал Терра Кёрс. — Ты взрослая, но у тебя по-прежнему нет метки… — он прищурил глаза перед тем, как снова медленно поднять брови: — «По-прежнему» ли?

Сиасонг кивнула.

— Я потеряла память. Я не знаю, что там произошло на самом деле; последнее, что я помню — это чудовищная слабость и то, как я валюсь за борт, потому что что-то раскалывает моё судёнышко снизу. Я не знаю, как спаслась, почему очнулась на совершенно спокойной воде, лёжа на одном из обломков, но…

Самозванец медленно прошёл вперёд-назад по дому, напряжённо обдумывая слова кобылки.

— Есть способ вернуть мою кьютимарку?

Сомбра поднял уши, оборачиваясь на дрожащий от сдерживаемых слёз голос. Сиасонг, отчаянная, смелая и сумасшедшая, была похожа на жеребёнка, лишённого своей любимой игрушки.

— Есть способ… всё это предотвратить?

Терра Кёрс медленно подошёл к ней поближе.

— Я обязательно это выясню. Ты хочешь вернуться домой или останешься у нас?

— Я никуда не уйду без своей метки, — решительно топнула Сиасонг и снова привычно ощетинилась: — Но, если хоть одно из ваших грязных копыт до меня дотронется…

— Свои копыта я мою, — устав от непривычных из уст кобылы оскорблений и требований, не удержался жеребец и насладился сдувшейся бравадой гостьи. — Но тебе ничто не угрожает, особенно — в моём доме. Просто… не особо прислушивайся к тому, что тебе покажется снаружи, хорошо?

Ночью, когда пока ещё не находящееся во власти единорогов солнце ушло за горизонт, Сомбра беззвучно вывел с пристани лодку покрепче. Он умело и мощно загребал вёслами воду, толкая судно дальше в океан, а потом, когда очертания материка растворились вдали, сотворил два заклинания, одно из которых самостоятельно двигало вёслами, а другое добавляло подводной части лодки ещё одну движущую силу. Замаскированный единорог понёсся вперёд, внимательно присматриваясь и вслушиваясь в каждое из своих ощущений.

В какой-то момент инстинкты приказали посмотреть вверх.

Он даже не сразу заметил, что искал. Тёмно-синяя шкура и чёрная грива совершенно сливались с ночным небом, но так и было: какой-то пегас кружил высоко в небе над водой. «Морской разбойник? — усомнился Сомбра, с прищуром рассматривал фигуру под звёздами. — Какая же у него силища и ловкость, что он может один расколоть лодку снизу?».

Самозванец прервал действие заклинаний, и внезапно пегас начал снижаться. Взмахнув крыльями в последний раз, он смело и нагло сел на нос лодки, но та практически не покачнулась. Морской разбойник показал свои карие глаза, и подобная лёгкость тела очень просто объяснилась: это оказалась кобыла.

— Уходи, если жизнь дорога, — бесцеремонно заявила пегаска. — Здесь творится что-то неладное в последнее время.

— Я приплыл, чтобы тоже выяснить это, — спокойно ответил Сомбра и получил в ответ насмешливое фырканье:

— Земной пони, что ты сможешь противопоставить тому, что скрывается на глубине?

— А ты, пегаска? — тонко улыбнулся самозванец, получая удовлетворение от неосведомлённости незнакомки о козыре в его ногаве. — Я могу сдуть тебя с моего судна одним выдохом.

— Ты называешь это судном? — иронично осмотрела днище лодки с мотком верёвки пегаска.

— Как называть это корыто — моё дело, — отмахнулся Сомбра. — Расскажи мне, что ты здесь ищешь.

— Не твоё дело, — буркнула пегаска. — Плыл бы ты домой, к семье и жеребятам? Тебе ещё жить да жить.

— Уже пожил, — ответил самозванец так мрачно, что взгляд кобылки удивлённо сосредоточился на нём. — Может быть, я развлекаюсь так? Недавно мы спасли земную пони, которая даже не в состоянии вспомнить, что с ней произошло. И самое странное, что у неё после этого приключения не осталось на память вообще ничего. Ни переломов, ни ушибов, ни шрамов… ни даже собственной метки.

Сомбра усмехнулся.

— Какой ветер тут дует, что срывает рисунки с фланок?

Пегаска помрачнела, став похожей на тучу из-за своей внешности. Мрачная, закрытая, ни единого яркого цвета. Единорог невольно залюбовался ей.

— Я сама не уверена, хочу ли это знать, — пробормотала в ответ кобылка. — Но ту пони спасла я.

— Как? — настойчиво спросил жеребец.

— Поплыли дальше, — раздражённо поднялась с лодки та, — и выяснишь это лично!

Сомбра, ухмыльнувшись, послушно взялся за вёсла. Пегаска молча летела рядом.

— Как тебя зовут?

— Ты всё равно не вспомнишь моё имя.

— Но до тех пор мне нужно думать о тебе как-то иначе, чем «она».

Каряя радужка стрельнула на него из уголка глаза.

— Шетани.

— А от того, какое имя я назову тебе в ответ, зависит то, кто ты такая.

Шетани иронично посмотрела в его глаза:

— Земнопони, ты считаешь, что мне интересно твоё имя?

— Неужели ты спасла уже стольких, что давно перестала считать?

— Не начинала.

Сомбра молчал некоторое время, а затем осторожно начал:

— Хорошо, давай предположим, что я умею кое-что, чего ты даже не ждёшь, или у меня есть… скажем, таинственный и магический амулет, делающий меня не совсем уж бесполезным. Тогда мне нужно знать, против чего мне его применить.

— Даже я не знаю этого, — был ответ. — Я не уверена, что знает кто-нибудь вообще. То существо вытягивает из тебя всё. Магию, жизненную силу, а в конце концов ещё и пожирает твою пустую, бессмысленную оболочку.

— Безжизненное, должно быть, местечко вокруг такого обжоры.

— В том-то и дело, — развернулась пегаска, теперь летя вперёд спиной. — Он не интересуется рыбами и тем более — водорослями. Ему подавай только пони.

— Интересно, — протянул Сомбра. — Но как ты узнала всё это и осталась в живых? И могу ли я посмотреть на твою кьютимарку?

— Это такой дешёвый трюк, чтобы увидеть мой круп?

— Когда это чудовище поглотит меня, я буду лишён такого удовольствия.

Немного поколебавшись, Шетани развернула одну из задних ног так, чтобы показалось бедро. Что-то дёрнулось внутри Сомбры при виде лука, на который была наложена стрела, что носила звезду вместо наконечника.

— Ты стал счастливее, земнопони?

— Немного, — тихо ответил тот, пытаясь разобраться в том, что так знакомо его кольнуло. — Кто ты?

— Шетани Пайн, младший член Ордена Аликорноборцев, — гордо отрапортовала пегаска.

— Вот как, — с прохладцей усмехнулся самозванец. — Уже и Орден появился?

— И я — потомок лучших его пони.

— У вас и доска почёта там есть?

Между перьев пегаски с лязгом блеснули клинки.

— Хватит паясничать. Это — дело всей моей жизни, и я буду кровью отстаивать честь своей семьи.

— Кьютимарка говорит о том, что ты лучница, — мгновенно заметил Сомбра.

— А мои глаза говорят мне, что ты вообще не озаботился тем, чтобы взять оружие.

— Я сам — оружие, — изобразил самую ослепительную свою улыбку жеребец и ухмыльнулся ещё шире, когда тёмно-синие щёки опалило коротким, но заметным румянцем. — К тому же, это даёт неплохие бонусы. Например, ты не станешь нападать на безоружного.

Немного подумав, Шетани втянула клинки.

— Ты прав, — отрывисто бросила она, разворачиваясь и летя вперёд по-нормальному. — Но лишь потому, что ты мне кое-кого напоминаешь, выскочка.

Они двинулись вперёд молча. Сомбра размеренно работал вёслами, невольно подстраиваясь под взмахивающие крылья своей внезапной спутницы. Что-то глодало его изнутри, раздражая, как раздражает очевидное, которое всё никак не можешь заметить.

Волны накатывали на борта лодки с мягким плеском. В лениво ворочавшейся поверхности океана, путаясь и искажаясь, отражались бесчисленные звёзды, рассеянно сверкавшие в небе без присмотра белоснежного лика луны. Единорогу под личиной земного пони однажды случалось побывать в открытом океане под лучами ночного светила, и он знал, что тогда они с пегаской выглядели бы для воображаемых наблюдателей, как два сплошных чёрных силуэта. Представить же их со стороны сейчас, в тусклом неверном свете, он не мог.

Когда каскад воды, перемахнув бортик, вкатился в лодку, Шетани чутко дёрнула ухом и остановилась. Сомбра перестал взмахивать вёслами и, по инерции проехав ещё немного вперёд, замер тоже. Лодку медленно начало разворачивать боком.

— Оно? — тихо спросил самозванец и получил в ответ кивок. Отрывистый, резкий. В движениях пегаски не было страха.

Сомбре захотелось посмотреть ей в глаза.

— Ближе подходить опасно, — негромко прокомментировала Шетани. — Даже для меня. Даже я не знаю, как справиться с этим… и что это такое.

— Что же ты тогда тут делаешь?

— Охраняю. Это единственное, что я сейчас могу.

Жеребец нахмурился и положил копыта на вёсла.

— Что ты делаешь?

Он начал грести.

— Остановись, безумец! Ты погубишь нас обоих!

Сомбра лишь равнодушно обернулся на неё:

— Ну, ты-то до сих пор жива.

— Ты пока тоже! И я не хочу, чтобы это изменилось!

— Это так трогательно прозвучало. Побольше бы надрыва!

— Ты можешь быть серьёзным? — сузила глаза Шетани, упираясь передними копытами в нос лодки, но единорог полностью был уверен, что так шатает её не от пегаскиных усилий. — Ты приближаешься к тому, что не подвластно даже мне!

— А ты не переоцениваешь своё значение? — тоже прищурился Сомбра, в конфронтации почти сталкиваясь с кобылкой лбами. — Сколько тебе там лет, пятнадцать?

— Юнец здесь только ты!

— Надо же, не знаешь моего имени, зато точно можешь сказать о возрасте, — осклабился самозванец.

— Ну и как же тебя зовут?!

Лже-земнопони мог назвать своё настоящее имя, не успевшее выветриться из сознания ни одной из рас, но не рисковал делать этого даже здесь, в окружении воды и космического света. А выдавать личность вождя одного из племён земных пони ему не хотелось, поэтому он выдал первое, что, как ни странно, пришло ему в голову:

— Дженезис.

Глаза пегаски широко распахнулись после того, как глубоко из-под воды раздался нарастающий рёв.

— Берегись! — возопила она, обхватывая земного пони копытами за грудь и рывком поднимая с лодки.

В следующее мгновение та разлетелась в щепки, а из воды чёрной касаткой вылетел аликорн такого гигантского размера, что даже многое повидавший Сомбра почувствовал себя мелким. Одержимые смоляные глаза, прорезанные отчего-то белыми сосудами, следили за жертвами со злобой, лишённой любого следа разумности, когда разъярённо распахнутые крылья своей тяжестью утягивали владельца обратно на дно. Перед тем, как пучина поглотила аликорна, жеребец успел заметить, как загорается его рог.

Океан, на мгновение замерев, вдруг завозился воронкой.

— Бежим! — закричал Сомбра, с ужасом глядя на разверзающуюся под болтающимися задними копытами бездну.

— А то я не знаю! — рванула вперёд пегаска; паники в её голосе было не меньше. — Это что, аликорн?!

Этот шокированный возглас удивил и самозванца.

— Эй, ты разве не за ним охотилась?!

— За ним, но я понятия не имела, что это аликорн!

— Как так?! Ты же потомственный аликорноборец! — Сомбра обернулся, чтобы увидеть, как отстаёт от них движущееся под водой с чудовищной скоростью чёрное световое пятно. — И… удивительно сильная для молодой пегаски!

Шетани не ответила, лишь пыхтя и лихорадочно загребая крыльями воздух. Ревущая в ярости смерть под ними время от времени выпрыгивала из воды, показывая себя во всей гигантской и чудовищной красе, а затем слишком резко обрушивалась обратно, словно не по своей воле, а из-за чего-то, что изо всех сил утягивало её обратно.

— Невероятно… — прошептал себе за спину лже-земнопони, впечатлённый всем: скоростью, силой и выносливостью Шетани, неестественно огромным — как минимум в шесть раз больше обычного пони! — аликорном, мощью его магии и колоссальной мощью того, что эту магию и его самого сдерживало.

Ещё более невероятным оказалось то, что пегаска сумела оторваться от того чудовища.

Она подлетела к острову, расположение подобных которому, видимо, успела хорошо изучить, и очень неласково сбросила Сомбру вниз. Ухнув, самозванец покатился по земле, а когда сумел остановить своё кувыркание, обнаружил, что к его горлу плавно прилегло крыльевое лезвие.

— А теперь я сотру тебе память, и ты ничего об этом не вспомнишь, — спокойно объявила Шетани.

— Как ты собираешься это сделать? — с нервным смешком поинтересовался замаскированный единорог.

— При помощи амулета.

— Да на тебе даже во время полёта ничего не болталось!

— Может, я их съела? — с вызовом ответила пегаска. Сомбра несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом серьёзно спросил:

— А разве они будут в таком случае работать? — но по движению магии понял, что его уловка не сработала, и отчаянно затараторил: — Понял, будут! Но подожди! Послушай, я умён. Я очень умён, я просто до гениальности умён! Аликорн не может покинуть ту зону из-за пре-мифического квази-ментального гримуарка, — лезвие ослабило давление на его горло, а воздействие на разум вдруг прекратилось. Мысли потекли ещё свободнее. — Никаких амулетов не хватит, чтобы обеспечить это, никакой магии, ни одно живое существо не способно на это! Даже коллективно! И вот эта защита начинает ослабляться — из-за чего?

— Из-за того, что он высасывает до дна каждого, кто к нему приблизится, — моргнула Шетани.

— Да, и он был совершенно спокоен до того, как я произнёс имя, — пробежался копытом по длинной гриве Сомбра. — Значит, они встречались. Значит, у чёрного аликорна есть повод ненавидеть Дженезиса, и повод очевидный…

— Кто такой Дженезис?

— Старый знакомый. Даже не представляешь, насколько старый. Итак, значит, прямо на пути к нашему предполагаемому дому находится тюрьма крайне опасного аликорна, замок на которой расшатывается каждый раз, когда он пожирает хотя бы одну жизнь пони.

— О чём ты говоришь? — моргнула пегаска.

— Думаю вслух. Вождям племён это простительно.

Шетани, резко вдохнув, вскинула крылья:

— Ты — вождь?!

— А что, я недостаточно харизматичен? Да, я — вождь Тайара, и я собирался подбить всех сбежать на другой материк. Он ведь есть там, намного дальше?

Пегаска кивнула, но тут же замотала головой:

— Вы не можете. Вы все погибнете и утянете за собой весь мир. Отмени приказ!

Сомбра грустно улыбнулся:

— Я бы рад. Но я — не единственный вождь. Все остальные уже тоже заразились этой идеей, и для каждого племени уже построен ковчег. Мы специально выбрали именно это время, чтобы сразу разбить поля на новой земле. А остальные вожди так упрямы и… мотивированы… что их ничто не остановит от переселения. И уж тем более они не поверят в магию, а новость об аликорне только усилит их задор, ведь эти глупцы непременно захотят его голову!

Последние слова замаскированный единорог воскликнул уже в отчаянии, сокрушённо обхватывая копытами собственную. Шетани нетерпеливо перемялась на месте:

— Ну так предложи им проплыть другим путём! Через ту же Хорниогию расстояние будет точно таким же!

Сомбра скривился и аккуратно ответил:

— У меня с Хорниогией… очень сложные отношения. К тому же, они определённо потребуют за проезд такую пошлину, что легче будет сразу поворачивать назад. Они — не идиоты, и знают, чем им грозит массовый переезд земных пони. Те огородники, которых они держат в рабстве, их аппетиты никак не утолят.

— Тебе необязательно плыть туда вместе с ними.

— Знаю, но… — Сомбра тяжело вздохнул. — Меня разорвут, если я откажусь от собственной идеи.

— Сбеги, — настаивала Шетани. — Что-то мне подсказывает, что твоё племя тебе не так уж дорого.

— Мне теперь дорога только на облака открыта, — пожал плечами лже-земнопони. — Только среди пегасов я ещё не прославился. Но, учитывая, что с тобой я уже познакомился, начало положено!

Пегаска невольно усмехнулась на фальшивый оптимизм в голосе земного.

— Вообще-то, не познакомился. Как же тебя всё-таки зовут?

— Терра Кёрс.

Он посмотрел на светлеющий горизонт.

— И мне пока не очень хочется возвращаться на материк.

Шетани должна была ответить, что ей нужно снова нести свой караул, охранять зону заключения аликорна от случайных любопытствующих и путешественников, но вместо этого она ответила:

— Да. Мне тоже.

И они сидели на острове, отдыхая после опасного инцидента, наслаждаясь безопасностью и наблюдая за рассветом. Океан снова стих, над ним сонно зазвучали крики просыпающихся узкокрылых птиц.

— Ты не хочешь рассказать мне о своей жизни, раз уж мы тут засели?

— Мне нечего рассказывать.

— Мне тоже.

И чем больше они общались молчащей недосказанностью, тем твёрже Сомбра уверивался в том, что правды в жизни этой пегаски ровно столько же, сколько в его собственной. Когда фетровый солнечный свет осветил недвижный профиль кобылки с повёрнутым к земному пони карим глазом, жеребец был готов поклясться, что путь до прикрытого чёрной гривой лба рассветный луч проделал по фрагментарно скошенному острию рога.

Повёрнутый к нему глаз кобылки смотрел ровно в то же место и на теле жеребца тоже.

И если у «Шетани Пайн» действительно был внутри амулет, помрачающий сознание, в этот раз он сработал против неё.

И двое спасшихся переплелись на одиноком острове.