Тень и ночь

XVII. Марш-бросок

Селестия была среди веселящихся подростков, ушедших далеко от королевства, чтобы не мешать спящим жителям весельем своих лютней, только телом. Да и оно приняло позу сгорбленную и подавленную. Аликорница, стиснув зубы, уставила в землю такой взгляд, словно несчастная почва была и предметом первобытной ярости, и главной причиной вселенского разочарования молодой кобылицы в жизни, пони и смысле бытия.

Селестия с удовольствием осталась бы во дворце, качала бы в объятьях безутешно всхлипывающую в подушку сестру, но была изгнана, изгнана с такой отчаянной злобой и горьким упорством, что вокруг синего рога в момент надрывного «Вон!» против контроля Луны затрещали молнии.

Луна даже в малолетстве не плакала в открытую. Показывать другим свои слёзы было унизительно для неё. Даже сейчас она пыталась скрыть своё горе, разрывая зубами уголки подушек в покоях, глуша крики одеялом и покрывая стены поглощающими барьерами, прежде чем ударить в них так, чтобы завибрировали, угрожая раскрошиться, кости ног. Селестия коротко, но резко ёжилась каждый раз, когда думала об этом, но вмешиваться означало только усугублять страдания сестры.

Вороная единорожка, новая и очередная фаворитка, была в нужной мере самодостаточна и умна, чтобы её беспокойство не шатало и границы Селестии тоже. Она весь вечер и большую часть ночи чутко следила за не меняющимся состоянием аликорночки, а когда все начали расходиться по домам под утро, прильнула к белоснежному крылу:

— Что гложет тебя, душа моя? Как бы я ни любила твои пушистые ресницы, мне не радостно вместе с тобой, когда ты прячешь за ними слёзы на своих глазах.

Селестия слабо улыбнулась. Это не было лестью — Ривер Силк была известна экстремальной для круга, к которому она принадлежала, честностью. Однако, вопреки расхожему мнению, её прямолинейность ни в коем случае не была оскорбительной — сказывалось тонкое воспитание, полученное в богатой и просвещённой семье. Эта пони всегда знала, что и когда сказать, но не всегда могла усмирить своё всепроникающее любопытство. Ривер Силк обосновывала порой доходящий до фанатизма «сбор информации» тем, что хочет владеть максимально точными сведениями во избежание невольного обмана, но иногда род нарываемых ею сенсаций не позволял компрометированным лицам лояльно отнестись к такому оправданию.

— Я не собираюсь как-либо использовать это, — словно прочитала мысли Селестии Ривер. — Я всего лишь хочу помочь, если это в моих силах. Вы с сестрой были мрачнее тучи после своей миссии.

— Сомневаюсь, — вздохнула аликорночка. — Да и характер нашей беды чересчур… приватный. Мне нужно вернуться на Эквус, чтобы спасти и забрать одного жеребца, но король и королева отказались поддерживать меня в этом.

— Почему же? — Ривер Силк изо всех сил старалась скрыть голод в золотых глазах.

Селестия на миг закусила губу, думая, что единорожке необязательно знать о пророчестве из книги, которая никогда не ошибается.

Она сама колебалась из-за предсказания о том, что Сомбра разрушит Кристальное королевство. Сейчас это не виделось возможным, но времена имеют свойство меняться, а у серого единорога есть все шансы увидеть каждую из этих перемен. Если вообще не поучаствовать в них, не посодействовать и не приобщиться. Единственная причина, которая противоречила этому утверждению и которая не позволяла Селестии махнуть на проблему копытом, состояла в любви Сомбре к Луне и ответном чувстве. Сколько бы ни прошло веков, как бы дороги между ними ни сплетались в тугой клубок влюблённых змей, стремясь отдалить, запутать, разлучить — эти двое встречались, несмотря ни на что. Этот феномен был столь сильный и значимый, что стоил противления Инскриптуму.

Но Ривер Силк не знает обо всех хитросплетениях судеб бессмертных. Слово Инскриптума будет для неё законом и непреложной истиной.

— Анима и Дженезис злы на этого пони, — осторожно подбирая слова, ответила Селестия, — как были бы злы любые родители, чью дочь обесчестили самым неоспоримым образом.

Все мышцы единорожки титанически напряглись так, словно она провела всю жизнь на королевских турнирах, а не за поэзией и музыкой. Из горла вырвался вовремя пойманный писк. Селестия даже забавлялась бы, глядя на попытку этой отъявленной вуайеристки сдержаться и продолжить вести себя в рамках приличий, если бы не общая подавленность состояния. Тем не менее, Ривер Силк с честью выдержала испытание будоражащей радостью сенсации.

— Это правда? — только и спросила она.

— Истинная. Но Луна и Сомбра, это имя того жеребца, любят друг друга, и всё произошло по обоюдному согласию, но судьба развела их раньше, чем они вместе узнали бы, что их любовь принесла плоды.

— Это… невероятно захватывающая история.

— Жеребёнку нужен отец, — тихо акцентировала Селестия, — но не столько, сколько Луне нужен Сомбра. Сейчас он находится в плену у королевы Хорниогии, и за это время она наверняка ввела в силу закон о безоговорочном рабстве для жеребцов. При этом вряд ли его держат где-то на видном месте или выгнали работать в шахту. Найти его быстро и без сильной поддержки не получится, а Дженезис и Анима отказались её предоставлять.

— Не беда, — повеселела Ривер Силк.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О, неужели ты забыла, с кем дружишь?

Селестия озадаченно посмотрела на свою пассию. Она медленно вспомнила каждого подростка из их компании и медленно просияла, даже распушившись на груди и шее и взволнованно приоткрыв крылья:

— Дефенс — сын капитана королевской стражи!

— А у Эрис дядя занимается руническими талисманами, — довольно кивнула единорожка и ласково засмеялась. — Ты настолько чистосердечна в своих привязанностях к нам, что это иногда даже грустно.

Селестия счастливо засмеялась, хватая Ривер Силк в объятья и взмывая с ней в невысокий воздушный вальс чистого ликования.

— Как мне тебя отблагодарить?

— Рано. Но одного из сладких поцелуев моей принцессы будет достаточно.

Благодарить и вправду было рано. Ни один из друзей не достиг успеха ни в попытке достучаться до взрослых напрямую, ни в авантюре добиться желаемого хитростью. Анима и Дженезис под страхом низложения с должности запретили выполнять чьи-либо приказы, кроме их личных, и даже добыть несколько талисманов стало нереально — каждая выдача проходила через них. Селестия втайне мрачно поблагодарила свою предусмотрительность за то, что не стала радовать Луну наметившимся вариантом выхода из-под королевского запрета, потому что предпринятые меры раздавили и её, не говоря уже о взвинченной и вместе с тем вялой сестрёнке.

В поисках решения аликорночка обратилась к своей памяти, и в ней нашлась одна кобыла, что могла бы осуществить что угодно. Что угодно, если оно связано с задачей прикинуться кем-то другим и отдать приказ чужим голосом… Этой не-пони можно было бы выиграть всю партию. Но какую цену она запросит за свою помощь? Забыла ли уже нанесённое ей оскорбление? Где её, в конце концов, теперь искать?

— Даже твоя шерсть того и гляди почернеет от мыслей в твоей безутешной головке, — тихо заметила Ривер Силк, когда они вместе лежали в стогу сена в их тайном месте. Селестия не в состоянии была принимать участие в их обычных ласках, но верная единорожка всё равно была рядом, поддерживая возлюбленную нежными объятьями. Её рог ярко засветился, покрыв чёрный бархат жидким плавленым золотом. — Не удивлюсь, если матушка выдерет меня за это, как низкородную крестьянку, но смотреть на твои терзания у меня больше нет сил.

На грудь аликорночки опустилась одна из самых прекрасных вещей, которые той доводилось видеть. То ли цветок, то ли звезда, она испускала из твёрдой гладкой круглой сердцевинки бесчисленное множество лучей настолько тонкой работы, что возникали сомнения в их материальности, пока не дотронешься копытом. Селестия не верила, что такую изысканную, кружевную красоту можно создать даже с помощью магии — пони такое явно сделать не могли.

— Это — подарок аликорнов, — подтвердила её догадку Ривер. — Отец рассказывал, что когда-то давным-давно наша семья спасла их от гибели, и в благодарность они дали нам заклинание призыва, заключённое в этот кристалл.

«Кристалл!» — ещё больше поразилась изяществу работы аликорночка.

— Наверное, это не совсем сказки, раз мать не позволяла мне даже приближаться к тайнику с ним, — неловко усмехнулась единорожка. — Но, пожалуй, это — тот случай, когда стоит воспользоваться этим даром.

Селестия завороженно подняла артефакт телекинезом, а затем бережно прижала Ривер Силк к себе.

— Спасибо, — прошептала она. — Большое тебе спасибо…

— Спасибо в гриву не вплетёшь, — шутливо проворчала единорожка и серьёзно добавила с ноткой боязни: — А если серьёзно… пристроишь во дворце, когда меня выгонят из дома, ладно?

Аликорночка еле выждала положенное для свидания время. По понимающей ухмылке Ривер Силк она догадалась, что её нетерпение было раскрыто, и единорожка специально завершила их встречу раньше, сославшись на срочную репетицию дома, но она была слишком взволнована, чтобы придавать этому больше значения, чем считалось приемлемым. Селестия с колотящимся сердцем вылетела за пределы купола, обещая себе, что, если родители не простят её кобылке воровство — хоть возьмёт ту в жёны, и плевать, что по этому поводу скажут Дженезис и Анима.

Вихри холода и снега предсказуемо встретили её снаружи, сделали попытку злорадно закружить в своём вечном смертельном танце. Сильные белоснежные крылья одним взмахом разогнали в стороны бесчисленные снежинки, на мгновение разломав круговорот их строя перед тем, как тот снова сомкнулся. Отлетев от королевства достаточно, Селестия создала вокруг себя защитный купол и слегка подсветила на всякий случай.

Аликорночка, переведя дух под его защитой, влила в принесённый с собой артефакт магию и инстинктивно распутала нить заклинания. Слоистые лепестки цветка-звезды пришли в движение, приподнимаясь друг над другом и раскручиваясь в разных направлениях; с тихим взвизгом магический механизм исторг из своей сердцевины несколько искр, а затем пропеллером медленно поднялся в небо, невзирая на снег и дичайший ветер. Его взлёт был ровным и мерным, практически ленивым, но лопасти лепестков крутились всё быстрее, ярко сияя и искрясь в вышине. Селестия следила за артефактом так взволнованно и завороженно, что даже вздрогнула, когда он взорвался с высокой нотой, и во всех направлениях разлетелись тлеющие всполохи, исчезая в снежной темноте.

Селестия ожидала немедленного появления тех, кого призывало это явление. Но она бесплодно кружила над ледяной пустошью до такой степени, что даже её тело, до сих пор согреваемое изнутри поцелуем Лета, начало коченеть от холода, а помощь всё не прибывала. Молодая аликорница разочарованно вздохнула и полетела назад, потирая озябшие копыта: «Может, с течением времени эта штука потеряла свою силу? Или аликорны, которые дали её, уже мертвы? — она погрустнела. — Я не видела никого, кроме Дженезиса, Анимы и Луны, уже долгие столетия…».

В коридоре дворца она столкнулась с сестрой, пошатывающейся, с нервным взглядом и дрожащими челюстями. Под бирюзовыми глазами провалились густые, нехорошие тени.

— Л-Лулу? — окликнула Селестия старым жеребячьим прозвищем и протянула к кобылке крыло. — Почему ты не спишь?

— Потому что он не спит тоже, — надрывно прошептала Луна, едва ли не падая в объятья. — Я пыталась войти в его сны на протяжении всей недели. Каждую ночь, потом — каждый час, теперь — каждые десять минут…

Старшая аликорночка не услышала бы следующей реплики, если бы сестра не взглянула ей пронзительно в глаза, а истерика не взвивала её шёпот до предела:

— Сомбре просто не позволяют заснуть там!

Селестия сцепила челюсти в беспомощной ярости. Она гладила спину еле слышно рыдающей ей в ключицы Луны, не зная, чем ещё помочь. Тоскливый взгляд за окно не принёс никакой надежды: призывный артефакт оказался бесполезен.

— Луна, тебе нужно поспать, — бесцветно сказала аликорночка. — Рано или поздно Сомбре дадут уйти в твоё царство, но что же с того, если у тебя самой не будет сил, чтобы прийти туда?

— Они не дают ему спать, — задыхалась Луна, ощущая мучения единорога даже на расстоянии. — Какой зверь лишит пони сна?! Что ещё выпадает на долю моей любви у тех безумных, одержимых мразей?!

Аликорница тяжело выдохнула, утешая сестру и даже не думая приказать ей следить за языком. Бессмысленно. Глупо.

Луна не вышла к завтраку. Служанка пыталась выманить её ласковыми увещеваниями и уговорами, что жеребёнку в чреве нужно питание — Селестия в последний момент успела выдернуть ту из-под ринувшейся в неё молнии, оставившей на нескольких кристаллах чёрные следы. Пришлось утешать и эту кобылку, действовавшую из лучших побуждений, преданности и искреннего беспокойства за свою госпожу. Аликорница не чувствовала усталости из-за того, что в последнее время ей приходится быть источником утешения для столь многих пони во дворце, но злилась на королевскую чету за то, что она спокойно остаётся в стороне от собственного решения и не желает принимать ответственность за его последствия. К столу Селестия пришла в снизившемся настроении.

На середине молчаливой трапезы — Анима и Дженезис всё же ощущали атмосферу, и у них хватило совести не раздражать воспитанницу ещё больше — все столовые приборы и бокалы коротко звякнули, как от толчка землетрясения. Аликорны озадаченно посмотрели на тут же замерший хрусталь и серебро, пытаясь понять, что это было. Явление оказалось слишком быстрым, чтобы можно было уловить и проанализировать его шестым чувством, но оно и не пригодилось: через несколько минут в королевскую столовую влетел ошарашенный стражник. Увидев, до какого размера распахнулись глаза жеребца, Селестия вскочила со своего места, готовая хоть в следующую секунду надеть доспехи и пойти защищать королевство против яков-кочевников или кого похуже, но известие заставило её с размаху уронить круп обратно на подушку.

— Ваши Величества! Прибыли четыре аликорна!

Да и челюсть, в общем-то, тоже упала следом.

Анима и Дженезис переглянулись не менее удивлённо.

— Ты пригласил гостей в зал? — спокойно осведомился король. Стражник тут же залился краской, а затем так же стремительно побледнел и, спотыкаясь на поворотах, помчался обратно. Он только недавно заступил на пост, старшими сослуживцами использовался, как жеребёнок на побегушках, но плошать не переставал.

— Четыре аликорна, — задумчиво повторила Анима, шёлковой салфеткой вытирая с губ яблочный соус. — Как ты думаешь, что случилось, если они вернулись?

— А вас удивляет, что к вам ещё кто-то может наведаться? — выпалила Селестия, не подумав, но смущаться своих слов не стала. Даже предупредительно поднявшаяся бровь Дженезиса не смогла её охолонить.

Они прошли в тронный зал, усевшись на своих местах за минуту до того, как запыхавшийся, но изо всех сил выдавливающий улыбку новобранец привёл четырёх аликорнов. Селестия невольно наклонилась вперёд, чтобы рассмотреть их получше.

Самым высоким был гнедой жеребец с тёмно-сизой гривой, от которой остались лишь несколько прядей, тянущихся к затылку и завязывающихся на нём в простой узел — все остальные волосы были выбриты. Хвост остался в целости, но был туго перевязан у репицы грубой тканью, подчёркивающей своим цветом жёлтые глаза аликорна, и ниспадал до кристального пола строгой косой.

Рядом с ним, подчёркивая контраст, стояла самая низкорослая кобылка из вошедших, но недостаток роста она с лихвой компенсировала причудливостью внешнего вида: в её облике словно перемешались черты пони и дракона. И мягкая шерсть, и броневые пластины на внутренних частях тела были окрашены в пастельные оттенки зелёного один чуть темнее другого, а короткая ярко-синяя грива сама собой стояла, словно ирокез огнедышащего ящера. Но удивительнее всего оказались крылья: начинающиеся в виде кожистых складок с причитающимся им когтем на локте, они вдруг заканчивались длинными нежно-голубыми перьями.

Третья пони обладала распространёнными огненными цветами, из которых выбивались разве что фиолетовые глаза, и носила самое большое количество аксессуаров. Седельные сумки, прижимающие крылья, невероятно частые серьги, усеявшие все хрящевые поверхности ушей и даже нашедшие место на брови и в одной из ноздрей, а также шнурок с самыми различными безделушками на шее — от ярких перьев невиданных птиц до осколков метеоритов. Селестия подумала о страшной непрактичности такого вороха побрякушек, но не стала развивать эту мысль — она не знала, откуда прибыла такая нарядная кобылка.

Последнюю аликорницу Селестия не замечала до последнего, потому что она среди пришедших не выделялась практически ничем: стройное тёмно-серое тело с такими большими крыльями, что они даже не складывались до конца, завязанная в хвост непослушная грива трёх оттенков зелёного и невнятного синего цвета глаза, словно подёрнутые наркотической дымкой. Кобыла, выглядевшая самой старшей из-за того, что текстура её волос была похожа скорее на бесконечно колышущуюся тину пруда, чем на привычные пряди, из всех украшений носила только венок, который составляли необычные, но притягательно светящиеся голубые цветы.

— Патрилум, Серпент Гланс, Темпори Вортекс! — обрадованно назвала Анима имена всех, кроме последней. Она, забыв о манерах, взмахнула крыльями и спланировала к самому высокому аликорну, крепко обняв его. — Мой любимый ученик!

Дженезис не отстал от неё, обняв двух кобылок, и Селестия удивилась теплоте произошедшей встречи. Она украдкой посмотрела на оставшуюся аликорницу, видевшуюся самой старшей, даже старше, чем Анима: на её лице по-прежнему была безмятежная, почти отрешённая улыбка.

— Долго же вы не заглядывали в гости, — с шутливым укором подмигнул Дженезис и потрепал драконовидную аликорницу по колючей гриве, получив в ответ столь же притворное рычание, а затем — смех. Селестия присоединяться не стала: зубы у Серпент Гланс оказались устрашающе острыми.

— Дела, дела, — улыбчиво вздохнула та, которую Анима Кастоди назвала Темпори. Даже от такого маленького движения серьги на её ушах тихонько забренчали. — Угадайте, где я нашла пристанище.

— Зебринские племена? — прищурился король.

— Да, приносят мне ништяки, чтобы я их не схавала, — она ударила жёлтым копытом по когтю какого-то крупного хищника на своём ожерелье, вдруг изменив стиль речи так неожиданно и странно, что Селестия моргнула. — Неудобняк говорить, что я не собиралась, лол.

— Не удивляйся, — бросил своей ученице Дженезис. — Разум Темпори до однородности размешан в потоках времени. Она не может запоминать то, что увидит, но та временная зона, в которую она попадает своими мыслями, влияет на её характер, поведение и… речь. Темпори, просто покажи ей.

Огненная аликорница подняла крыло, и Селестия в самый последний момент удержалась от удивлённого вздоха: метка на её крупе постоянно менялась, демонстрируя различные приборы для измерения времени. Некоторые были знакомы, о принципе действия других приходилось только догадываться.

— «Ей» — это кому? — заинтересованно рассматривал Селестию Патрилум.

— Селестия, — представил король, — моя ученица. Мы встретились не так давно.

— А я обучаю Луну, самую младшую из нас, — Анима погрустнела, прижав уши. — Но сейчас у неё… сложный период в жизни.

— Что случилось? — обеспокоенно потянула носом воздух Серпент, и искреннее беспокойство в её голосе никак не вязалось со столь явной «драконистостью» облика. Драконы были жадными, безжалостными существами, совершавшими налёты на поселения пони только ради забавы — самое главное бедствие для любой расы, самая ужасная трагедия.

Селестия заинтересовалась, каково приходилось гибриду дракона и аликорна при встрече с пони, но сумела подавить этот порыв и опередила Аниму:

— Думаю, я расскажу об этом лучше, равно как и о том, зачем вы все пришли сюда.

Дженезис осуждающе посмотрел на неё:

— А я думаю, что наши гости сами в состоянии рассказать об этом.

— На самом деле Селестия права, — пожала плечами до сих пор молчавшая старшая из аликорниц; под её приятный грудной голос хотелось впасть в транс. — Мы все были призваны, но никто из нас не знает, для чего.

Анима вдруг свирепо сузила глаза и угрожающе повернулась к ней, несмотря на ощутимую разницу в возрасте и, должно быть, могуществе. Догадка Селестии о силе неназванной кобылы получила подтверждение с её реакцией на выпад королевы: спокойное пренебрежение любой опасностью.

— Вы враги? — осторожно поинтересовалась Селестия.

— Идеологические, — ответила вместо Анимы Темпори Вортекс и зачем-то коротко, но сильно надавила себе на переносицу, словно поправляла что-то невидимое или видимое ей одной. — Эверфри принято считать фрагментом наследия драконикусов в теле аликорна.

Селестия придирчиво осмотрела тёмно-серую кобылицу.

— Я… ничего такого не чувствую, — сконфуженно призналась аликорночка.

Эверфри вместо ответа засветила рог. Его сияние было похоже на ворох пылинок, кружащих в свете проникшего между сумрачных лесных ветвей солнца, и из-за спины Анимы коротнула вспышка. Все повернулись на звук и увидели, как трон Дженезиса приподнимается над полом, искажает своё кристальное тело, словно разминаясь, а затем уходит из зала, с грохотом переваливаясь на крохотных ножках-полозьях.

— …верни мой трон, — отойдя от шока, неубедительно потребовал король.

— Это не то, чем он хотел бы заниматься всю оставшуюся жизнь, — флегматично отозвалась Эверфри, и ничто не могло повлиять на наличие доброй улыбки у неё на лице.

— Л-ладно, — заикнулся Дженезис, нервно поведя правым крылом. — Но, так или иначе, Селестия, ты сама можешь ощутить, как неприятно её магия влияет на психику.

— Она сеет хаос, — подтвердила Анима сквозь зубы.

— Нет, я всего лишь оживляю вещи и даю им свободу воли, — пожала плечами Эверфри. — Но мы по-прежнему не узнали, зачем прилетели сюда.

— Подождите, один момент, — подняла копыто Селестия. — Ты управляешь предметами, ты можешь видеть время, а что умеете вы двое?

— Ничего, — тут же ответила Серпент Гланс. — Я всё ещё в поиске.

Патрилум же приоткрыл крыло, показывая свою кьютимарку: белый драгоценный камень в виде шестерёнки, от центра которого взметнулся шлейф чёрного пламени.

— Да, я изобрёл шестерню, — кивнул аликорн, — но мой талант намного сложнее этой игрушки. Я изобретаю артефакты и создаю руны, благодаря которым рогатые могут использовать продвинутую магию. Итак. Для чего же мы…?

— У вас там… — ошарашенно проронила Луна, задом наперёд входя в зал и тыча копытом в дверной проём, — действительно стулья по коридорам ходят, или мне всё же пора спать?

— Эверфри! — возмущённо повысил голос Дженезис.

— Я не могу обращать эффекты своей магии вспять, — пожала плечами аликорница с совершенно невинным видом. — Тот трон мечтал поднять восстание.

Анима, застонав, накрыла лицо копытом.

— Поэтому, я полагаю, у вас теперь есть более приоритетные дела, — продолжила Эверфри. — Не беспокойтесь, мы пока познакомимся с младшими.

Дженезис и Анима посмотрели друг на друга, обменявшись одинаково смятенными взглядами, но их сомнения разрушил появившийся в дверях новобранец, крайне близкий к тому, чтобы поседеть:

— Ваши Величества!

— Да, мы знаем, — всё же решилась королевская пара, и оба аликорна полетели за рванувшимся обратно к центру событий «гонцом».

— Я не училась у них, — повернулась к Селестии Эверфри, как ни в чём не бывало, — но знаю, как они иногда могут быть зациклены совсем не на тех вещах.

— Хороший план, — кивком одобрил Патрилум, подходя ближе и кладя копыто самой старшей из присутствующих на плечо. — Я люблю Аниму всем сердцем и уважаю её, но её внутренний кодекс просто не сломить. Если Бутон Созыва оказался у тебя, малышка — потомок пони, которая спасла нас когда-то, отдал его тебе добровольно. Поэтому всё-таки расскажи нам, зачем ты им воспользовалась?

— Луна расскажет вам лучше, — указала на сестру Селестия.

Младшая аликорночка глядела на незнакомцев, ничего не понимая, и лишь изредка переводила взгляд на свою старшую сестру.

— Расскажи им о том, что случилось с Сомброй, — подбодрила та, — эти аликорны могут согласиться помочь нам.

— Но… но…

— Луна, пожалуйста. Я сомневаюсь, что… раз-одушевление взбесившейся мебели займёт много времени.

Луна через силу кивнула, выдохнула и, сосредоточившись, чтобы не скатываться в плач и проклятия, как могла спокойно рассказала о миссии, дворцовых интригах Хорниогии и жертвенном пленении своего возлюбленного. Аликорны слушали, не перебивая, разве что Темпори Вортекс изредка вставляла странные комментарии, словно на неизвестном языке.

— Досадно, — согласился Патрилум. — Я бы даже сказал, что трагично. Но почему Анима и Дженезис не хотят помогать вам? Вряд ли всего лишь из вредности.

Луна тревожно посмотрела на Селестию и получила ободряющий кивок.

— Анима прочитала медные страницы Инскриптума, — неохотно ответила аликорночка, — и они сказали ей, что Сомбра разрушит кристальное королевство.

Сердца двух сестёр пугливо сбились с ритмов, когда между бровей высокого аликорна пролегла строгая складка.

— Если так написано в Инскриптуме — так оно и будет, — изрёк он. — Инскриптум никогда не ошибается.

— Но ошибаются пони, — наконец подала голос Эверфри. — Будущий Сомбра, может быть, и не заслуживает спасения, но пока он таким не стал.

Луна яростно закивала.

— К тому же, — посмотрев на Эверфри, кивнула вслед за Луной Серпент, — чему быть — тому не миновать, а зачем бедняге мучиться за то, чего он ещё не совершил?

— Он вообще ничем не заслужил такого, — уронила пару слезинок младшая аликорночка. — Он томится в Хорниогии только из-за сумасшедшей прихоти её новой королевы, из-за навязчивой идеи, выросшей на ложных убеждениях.

— В высшей степени несправедливо, любезнейшая, — согласилась бархатным голосом Темпори.

— Я так полагаю, голос меньшинства не учитывается? — пресно подытожил Патрилум. — Вам не кажется, что не так уж Сомбра нуждается в спасении, если Инскриптум считает, что у него есть будущее?

— И что же теперь, оставлять его страдать? — ощетинилась Луна, не стушевавшись под жёстким взглядом жеребца. — Ты сам упомянул, что и вы однажды были спасены! Смертным пони! И ваша благодарность была так велика, что ты посчитал нужным однажды вернуть долг! Чем этот случай отличается?

— Пригладь перья, — вдруг улыбнулся краем рта Патрилум. — И впредь будь осторожна с такой слепой преданностью, она не ведёт тебя до добра. Но конкретно сейчас такая верность меня подкупила. В каком из городов Хорниогии томится твой прекрасный принц?

— Мэйрлорд, — пропустила колкость мимо ушей Луна, обнадёженно посмотрев аликорну в глаза. — Так вы поможете?

— Да. Мы все поможем его спасти, — кивнул Патрилум.

— Тогда не будем терять времени, — робко сказала Селестия, и после всеобщего одобрения распахнула крылья.

— Нет, — остановила её Луна, взяв за одно из копыт. — Пожалуйста, останься вместо меня. Я хочу спасти его.

— Луна! Ты же…

— Пожалуйста, — тихо прервала кобылка, крепче стиснув переднюю ногу сестры. — Я не буду спокойной, пока лично не вытащу его оттуда.

— Кому-то из вас всё равно придётся остаться, — заметила Эверфри. — Кто-то должен будет объяснить Аниме и Дженезису, куда все делись, когда они вернутся.

Селестия, сомневаясь, окинула взглядом ожидающих её решения аликорнов. В конце концов она посмотрела в умоляющие глаза сестры и с тяжёлым вздохом сдалась, закрыв глаза.

— Обещайте, что будете беречь её, — попросила она у Патрилума, Серпент, Темпори Вортекс и Эверфри. — Проследите, чтобы ни один волосок не упал с её гривы.

Луна тихо ахнула от восторга и сдавила шею сестры в объятьях. Она практически скакнула к старшим аликорнам, забыв о недосыпе, депрессии и всех невзгодах.

— Летим! — радостно сказала им аликорночка и услышала смешок сверху.

— Как иногда говорит Темпори, «прошлый век», — легкомысленно улыбнулся жеребец и создал из воздуха пять телепортационных рун. Луна широко улыбнулась.

— Но нам всё равно потребуется затаиться и подождать ночи, — прошипела Темпори, параноически озираясь по сторонам и вздыбливая шерсть на загривке. — Опасность ждёт на каждом шагу.

— Пять аликорнов, какая опасность? — легко пожала плечами Луна.

— Если бы мы считали приемлемым убить всех — действительно, никакой, — невесело подтвердила Серпент. — Но я лучше кого бы то ни было знаю, насколько пони боятся аликорнов. Если нас заметят — драки не избежать, а значит — и жертв. Мы должны быть максимально незаметными.

— Для этого тоже есть средство, — ещё пять рун, маскировочных, возникли в воздухе.

«Ох, как же я рада, что мне не пришлось разыскивать Кризалис, — облегчённо прислонилась к одной из колонн Селестия, глядя, как каждый аликорн меняет свой облик, а затем телепортацией исчезает из зала. — Ривер Силк, я озолочу тебя и весь твой род, подарю любые земли и плантации, которые ему только приглянутся. Твою жертву я оценю по достоинству».

Дженезис и Анима вести о массовом аликорньем побеге не удивились: догадались к концу подавления восстания стульев. Они даже предпочли обсудить это, чем самоволие своих учениц, и смеялись до самого вечера, генерируя новые и новые шутки и каламбуры. Селестия всё же пересказала доводы, произнесённые во время обсуждения уместности спасения Сомбры, и, несмотря на то, что король и королева не высказали ничего за — но они также не смогли выразить ничего против! — наконец-то наслаждалась душевным равновесием, осыпая свою кобылку благодарностями и ласками. Она была уверена, что всё будет хорошо.

Уже к закату следующего дня четверо аликорнов вернулись. Сердце Селестии сделало радостный кульбит, когда она увидела, что Луна телекинезом ревностно прижимает к себе завёрнутого в простыню единорога, но затем глаза выхватили абсолютно все детали.

На ткани виднелись широкие росчерки кровяных полос, столь яркие и густые, что в некоторых местах кровь просачивалась и капала на пол с гулким звуком. Полнейшая неподвижность единорога, даже, кажется, дыхание напрочь отсутствовало, не предвещала ничего хорошего. Но больше всего пугало выражение лица Луны. Та уже не заботилась о том, как выглядит, её не волновал ни имидж, ни манеры: широкий бешеный оскал перекраивал лицо до неузнаваемости, а стоящие в уголках глаз слёзы красноречивее всего говорили о том, сколько усилий ей приходится прикладывать, чтобы сдерживаться.

Несмотря на владеющую ею ярость, аликорночка нашла в себе выдержки повернуться к опасливо взирающим на неё аликорнам и почти спокойно произнести:

— Благодарю вас за помощь. Несмотря на то, что вы остановили меня, знайте: они все умрут.

И, телекинезом прижав Сомбру к груди, она широким шагом ушла с ним к своим покоям.

— Лекарь! Позовите лекаря! — крикнула было опомнившаяся Селестия, но Луна ревниво обернулась на неё, рявкнув:

— Нет! — и через секунду снова совладала с собой, пояснив спокойнее: — Я сама займусь его ранами. Он должен знать, что я рядом.

Широко распахнутыми глазами Селестия проводила решительно удалившуюся сестру. Дженезис повернулся к вытащившим серого единорога аликорнам:

— Что произошло? Где Эверфри?

— С ней всё хорошо, — успокоила Серпент. — Вернув долг, она вернулась в угодья, которые сделала своими.

— Как всё прошло? — спросила Анима.

— Мы придумали план довольно быстро, и он, как и всё гениальное, был прост, — мягко улыбнулся Патрилум. — Поэтому всё время до ночи мы просто общались между собой. Луна — славная кобылка. Но, когда мы смогли выяснить, где держат Сомбру, и добрались до него… Её словно парализовало. Это было неудивительно, учитывая, в каком состоянии… и положении… мы нашли этого несчастного. Я решил, что у Луны шок, и не стал её трогать, но когда мы стали снимать Сомбру со… — аликорн вдруг замялся и беспомощно посмотрел на Серпент. Та накрыла его копыто своим:

— Не думаю, что им нужно это знать. И я рада, что ты начал думать о чувствах других.

Патрилум благодарно кивнул и продолжил:

— В общем, он пришёл в сознание, посмотрел на Луну, позвал её по имени перед тем, как отключиться снова — и она словно перестала быть собой. Более того: она как будто перестала быть пони! По душевной энергии она была ближе скорее к демонам, чем к кому-либо ещё. Я никогда не видел, чтобы пони, аликорн это или нет, впадали в ярость так неистово. Она и вправду была словно одержима кем-то, изрыгала такие проклятия, которых я не ожидал услышать от кобылки в столь юном возрасте. И она действительно собиралась убить всех в городе, не важно, причастны они к травмам Сомбры или нет — скинула маскировку и подняла такой шум, взорвав добрую треть темницы, что нам пришлось срочно бежать, пока на нас не напали. Смотрите за ней в оба, эта малышка не так проста, как кажется.

— И вы же знаете о её положении, правда? — серьёзно осведомилась Серпент. — Я почувствовала это сразу, как только она вошла, но решила отложить до более подходящего момента.

— Мы знаем, — кивнула Анима, — потому что мы можем чувствовать это и без драконьих чувств. Но спасибо за бдительность. И за то, что заглянули — тоже спасибо. Не останетесь погостить?

— Мне нужно вернуться к моему племени, — пожала плечами Темпори Вортекс. — Я неплохо устроилась, не хотелось бы заставлять полосатиков нервничать в моё отсутствие.

— А я с удовольствием останусь, — вздохнула Серпент. — Меня, к сожалению, даже в таких специфичных местах не хотят почитать — что говорить обо всех остальных. В Кристальном королевстве, по крайней мере, можно отдохнуть…

Решение Патрилума Селестия пропустила, потому что выскользнула из зала и рысью побежала к покоям Луны. Достигнув цели, она поправила растрепавшуюся гриву и перья и постучала в дверь:

— Сестричка, это я. Можно войти?

— Да, — без раздумий, — пожалуйста.

Едва переступив порог, Селестия чуть не задохнулась от пропитавшего покои металлического запаха крови.

Едва кинув взгляд на постель Луны, Селестия исторгла такое слово, какого, как ей казалось до этого, не было не то, что в её словарном запасе, а в арсенале какого-нибудь бывалого моряка-земнопони.

Сомбра лежал на спине, и все раны были выставлены на обозрение. Огромные тёмные кровоподтёки покрывали его тело целиком, в некоторых местах явно были видны следы от подков. Его самозабвенно избивали ногами, и в дополнение ко всем синякам и разрывам кожа под серой шкурой была иссечена мелкой сеткой. Селестия не удивилась бы, узнав, что у него сломано как минимум четыре ребра; более того — она была в этом уверена. Страшнее всего выглядела правая передняя нога, в целых двух местах вывернутая под неестественным углом — Луна как могла удобно и безболезненно уложила единорога на кровать, но не могла собраться с духом, чтобы вправить конечность.

— Я боюсь смотреть, что они сделали с его спиной, — отчаянно прошептала аликорночка, глядя Селестии в глаза через всю комнату, и та могла догадаться о глубине владевшей ей совсем недавно злобы по той же интенсивности ужаса, кипевшего на днищах колодцев зрачков.

Подойдя ближе, аликорница увидела на груди, шее и скулах Сомбры совсем свежие следы от ожогов — настолько страшные, что на мгновение почувствовала запах палёного мяса и жжёной шерсти. При взгляде на задние ноги единорога Селестию замутило; ей пришлось спешно зажать копытом рот и нос и отвернуться, часто дыша: кости целенаправленно дробили как можно мельче. Область вокруг каждого перелома была сильно опухшей, от неё веяло жаром и пульсацией, не требовалось даже прикасаться, чтобы узнать, что это так.

Но чего точно не требовалось — так это задумываться, насколько мучительную боль это причиняет.

Только ярость давала Луне продолжать смотреть дальше.

— О нет, — прошептала она, срываясь на свисты и дрожа от бешенства, — они сдохнут намного мучительнее.

— Луна, ты нужна Сомбре, вот сейчас ты действительно ему нужна! Оставайся здесь. Я всё же позову лекарей, — борясь с тошнотой, Селестия телекинезом рванула створку окна, чтобы её открыть, и бросилась прочь из покоев.

— Да, — запоздало кивнула аликорночка, не в силах оторвать взгляд от того, что палачи сделали с рогом Сомбры. — Я недооценила их жестокость…

«Это немыслимо, — вибрировали в её голове мысли, путаясь от негодования и шока, — они же сами носят то же самое у себя во лбу, они могут представить, что это такое — когда рог рассекают сверху донизу, а потом разбивают основание! Они могли бы не делать этого хотя бы из солидарности, но нет! Они сделали! Они сделали!».

Вместе с лекарями пришла Анима, чтобы молча поддержать аликорночку. Пока Луна, не моргая, напряжённо следила за работой медиков, наставница держала её копытами за окаменевшие плечи. Королева чувствовала, что малейший полустон бессознательного единорога — и ещё одного сноса стен не избежать. Она также внимательно следила за Луной, пытаясь уловить то, о чём предупреждал Патрилум — признаки одержимости или демонологии.

А следить следовало за темнеющим небом, по которому в сторону Эквуса, предвкушающе резвясь и змеясь в воздухе, летели призрачные фигуры остромордых ледяных коней.

Но никто среди снежной пустыни не удивится случайному дуновению морозного ветерка.