Питающиеся страхом

III. Деяния и наказания

Дни в доме Фэйтфул Хорна проходили однообразно и скучно, но, несмотря на внешнюю тишину и спокойствие его обитателей, внутри тускло освещенных комнат бушевали немыслимые страсти. Кризалис несколько раз за ночь слышала, как тихонько скрипела дверь в её комнату, как ступают подкованные копыта по половицам, чувствовала на своем загривке дыхание, мокрое и отвратное. После выдвижения правил, чейнджлинг не спала ни единой ночи — нужно было подгадать момент, когда Фэйтфул придет к ней в комнату и подойдет слишком близко, нужно было позволить ему помять жеребячье тельце, пока он не возбудится, а потом…

Сложно, рискованно, крайне опасно. Кризалис так и не решила, что будет делать с ним: отдаст на линчевание толпе, падкой на запах крови, собственными копытами сдерет с него шкуру, или приведет к Сомбре, чтобы тот сам казнил урода.

«Вряд ли Сомбра оценит это, — думала она, лежа на постели. — Он вновь может посчитать меня слабой размякшей кобылой. Ха, неудивительно, что мои подданные пошли вслед за таким размазней, как Торакс! Аргх, одно его имя выводит меня из себя!»

По утрам она спускалась на завтрак, на котором мэр обязательно спрашивал её о том, как она спала, на что Кризалис в порядке вещей отвечала, что спала прекрасно и ничто её не тревожило. И каждый раз, когда она так говорила, в глазах Фэйтфула мелькало чувство, которое Кризалис ненавидела всем сердцем: снисходительность. Мол, конечно, ничего не мешало. Да, великолепно спалось, простыни были мягкие. И ваше дыхание, мистер Хорн, ни капельки не будило и не мешало. И постанывания тоже.

День Дайана проводила в незатейливых играх и помощи по дому; Сонг Ривер очень часто просила её помочь на кухне, разгрузить мешки с сеном и чаем и много чего ещё. Кризалис, изображая радость и энтузиазм настолько виртуозно, что, если бы она была на фотосессии у Фотофиниш, то та кричала бы: «Браво!», помогала. Очень часто она стала замечать некоторое отстранение у экономки, будто та не хотела с ней заводить близких отношений, но лед был растоплен, когда Дайана своими копытцами притащила ей тарелку кексов с апельсиновой цедрой. Кризалис знала, что в случае дружбы с Сонг Ривер той будет сложнее выполнять приказы хозяина: телекинез единорожки не был слабым, отнюдь. Фэйтфул Хорн использовал её магию для того, чтобы фиксировать тела кобылок, которые сопротивлялись. Делала она это из соседней комнаты, подсматривая в дырку над кроватью, а, чтобы дети не поняли, что это она, на рог надевался специальный браслет, меняющий цвет ауры на прозрачный, почти невидимый. Напуганным жеребятам казалось, что их парализовывал страх, некоторые думали, что это делал Фэйтфул Хорн, но никто не подозревал милую старушку, которая лишь изредка грозила спицами.

Трапезы были самыми сложными для Кризалис событиями за день. Да, она давным-давно научилась держать лицо, чтобы не выдавать чейнджлинговую природу, когда ест понийскую еду, но иссякающий запас любви ослаблял её, вызывая изжогу и болезненную реакцию на вареную морковь и свёклу, которая была основным блюдом на завтрак, обед и ужин. После каждого застолья ей приходилось очищать желудок, засовывая в рот копыто, и Кризалис боялась, что рано или поздно это заметят. Отказываться от еды было нельзя, поскольку это вызвало бы подозрения, но слишком частые побеги в «ванную комнату», коей гордо именовала себя деревенская яма, куда сбрасывали все помои и отходы, хоть понийские, хоть животные, могли стать её фатальной ошибкой. «Я не могу позволить себе провалить такую мелкую миссию! — злилась на себя королева, выблевывая остатки ужина. — Я оплошала в Кэнтэрлоте, я не учла значимость Старлайт Глиммер, но я не прогорю на том, что сблёвываю еду в яму с дерьмом!»

И если день не являлся для Кризалис изматывающим или трудным, то ночь выпивала из неё все соки. Как только Луна поднимала своё светило, комната наполнялась тенями, через которые слышались стук капель и хриплое дыхание. Кризалис будто вжилась в роль маленького жеребёнка: ей было действительно страшно. Она не понимала природу этих звуков, не могла уловить, в какой момент они начинаются, но каждый раз, как только солнце пускало первый луч на её кровать, шум в висках пропадал, шепот оставлял её, а приоткрывающаяся дверь шкафа закрывалась с гулким скрежетом. Сердце королевы билось в ритме испуганной птахи: это не мог быть Фэйтфул, потому что раньше такого не было ни с Джен, ни с другими кобылками. Тогда что это такое? Чей шепот и хриплый рык она слышит каждую ночь? И когда это кончится: ей ведь нужно сосредоточиться, собраться с мыслями и силами и дождаться момента, подгадать его.

Но самым ужасным в этой ночи было даже не это, а то, что эмпатические способности Кризалис работали сами по себе. Она чувствовала страх, чувствовала ужас тех кобылок, которые жили здесь до неё, для неё как наяву текла по простыням девственная кровь и слёзы, от чего копыта каждую ночь дёргались сами собой. «Как же им было страшно, этим маленьким жеребятам, ещё совершенно не познавшим жизни, — думала королева. — Они выучились только страданиям, но ненависть не открыл никто. Ненависть, которая помогла бы им выжить, которая дала им сбежать, так и не проснулась в их сердцах. А в моём она проснулась. О да, в моем сердце просто бушует ненависть, и ты, Фэйтфул Хорн, испытаешь весь её спектр на себе».

Наутро она проснулась полная сил.

— Доброе утро, мистер Хорн, — пробормотала Дайана, протирая заспанные глаза. — А где Сонг Ривер? Мы с ней договорились печь праздничные печенья к Дню Согревающего Очага…

— Боюсь тебя разочаровать, Дайана, — жеребец участливо склонил голову, — но Сонг сегодня не сможет с тобой играть. Она, кажется, подхватила простуду, поэтому тебе не стоит заходить в её комнату, я не хочу, чтобы моя дорогая гостья заболела. Если хочешь, я могу помочь тебе с этим делом, только чуть позже — сегодня мне нужно обвенчать пару молодых пони, глубоко любящих друг друга. Тебе повезло, что сегодня только одна церемония — нам хватит времени.

— Ой, а можно я с вами?! — вскинулась Дайана, подбегая к земному пони и вставая передними копытами на его плечо. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Дайана, — Фэйтфул нахмурился, мягко отстраняя её копыта, не удержавшись от соблазна погладить её по нежной шерстке. — Мы с тобой говорили о том, что тебе нельзя покидать пределы дома. Разве ты забыла об этом правиле, малышка?

— Ну одним глазочком, — взмолилась Дайана, и её глаза были действительно убедительными: Хорн чуть не растрогался. — Я так давно хотела побывать на свадьбе, хотя бы увидеть, как невеста идет в белом платье! Это же так прекрасно! Прошу вас, Фэйтфул, пожалуйста, я не буду никому показываться на глаза, я только постою где-нибудь в уголочке, пожалуйста!

— Ох, — Фэйтфул прижал копыто к груди, выдыхая. — Ладно, хорошо, Дайана. Но только чтобы тебя никто не видел!

— Спасибо-спасибо-спасибо! — запищала кобылка и обхватила его ногу в объятьях. Фэйтфул погладил её по голове.

— Нда, хорошо, что церемония только одна, и это не продлится долго.

— А их должно было быть больше?

— А? Да. Флайм Бэр и Тайм Лайн тоже подавали заявление на бракосочетание.

Кризалис впервые за столько месяцев изгнания подвернулась такая удача. Свадьба — где ещё можно собрать так много еды, да ещё такой качественной?! Королева возлагала свои самые большие надежды на то, что Фэйтфул не солгал, и пони действительно питают друг к другу глубокую любовь. У неё была мерка, которая определяла сытность любви и её силу, но любовь этих двух должна по меньшей мере догнать любовь Шайнинг Армора к Кейденс — только выпив этого жеребца до донышка она возобладала такой силой, которая смогла сразить саму Селестию! Впрочем, как можно убедиться по частоте попыток нападения на Эквестрию, солнечная богиня не была такой уж всемогущей. Кризалис усмехнулась. Если все принцессы на конечную проверку окажутся такими же слабачками, как Селестия, ей не составит труда подчинить их всех! А уж Сомбра проследит за тем, чтобы ни единая мошка не ускользнула из-под бдительного ока!

Обещание, данное Фэйтфул Хорну, пришлось сдержать — напялив на себя серый и потасканный плащ, который жеребец вытащил из кладовки, которая точно не могла похвастаться наличием справки от санэпидемстанции, Дайана подобно неуловимой тени шмыгнула в уголок, наблюдая лишь глазами и чувствительными волосками на теле, которые то и дело топорщились от оттенков нужной ей эмоции. Влечение, симпатия, даже небольшая искра взаимопонимания и внутренней гармонии. Кризалис казалось, что её плащ поднимается на встающих волосках. Рот заполнила вязкая слюна, и королеве оставалось только потихоньку облизываться и удерживать себя на расстоянии от действа, чтобы не попасться на глаза солтысу-мэру. А выскочить на середину зала ох как хотелось; ощущение того, что она подъедает крошки с господского стола всё сильнее кололо сердце.

Зал был украшен скромно, а по случаю приближающегося торжества — Дня Горящего Очага — потолок, состоящий из перекрещенных деревянных балок, был увешен омелой и пряными хвойными венками с красными и белыми лентами. «Цвета крови и слёз», — подумалось королеве, но ноздри послушно втянули густой как сметана воздух, который можно было есть ложками. Сам зал представлял из себя вытянутый сарай, в котором каким-то образом разместили два ряда стульев, один большой стол возле венчальной арки и даже поставили небольшую сцену для музыкантов, играющих свадебный вальс. «Это тебе не птички Флаттершай в Кэнтэрлоте», — Кризалис поджала уши, как только деревенский виолончелист коснулся смычком струн. По мнению королевы так плохо можно было играть в двух случаях: когда музыкант пьян в дрова, или когда копыта музыканта привыкли ласкать арбалет, а не виолончель.

Гостями, очевидно, была вся деревня. Чейнджлинг даже удивилась, насколько маленькой она была. Все стулья, коих она насчитала пятьдесят штук, были заняты в основном стариками, похожими на сморщенные орехи. Справа сидели родственники жениха, слева — родственники невесты. Какая-то косая кобыла хрюкала рядом со столом, где в обилии стояли графины с наливками домашнего производства, а подле неё крутился узколобый тип в очках, каждую секунду норовивший заехать кобыле рогом в подбородок. Если бы не витающие вокруг них отголоски платонической любви, Кризалис никогда бы не подумала, что таких уродцев можно любить. И только в самом дальнем уголке, почти у самого входа, чтобы не портили торжество, сидели жеребята. Одна компания особенно выделялась: в ней сидели две близняшки единорожки с зелёными гривами, одна носила её в хвосте, а вторая не заплетала совсем, на вид им было около шестнадцати; пегаска с короткой рыжей гривой, одетая в белое с синим платье, приталенное большим розовым бантом, то и дело поправляющая берет, съезжающий на затылок; две земные пони, одна с длинной синей гривой и чёлкой, вторая с короткой, почти жеребцовой, золотой. Рядом с ними сидел пегас с темными волосами и крыльями укрывал всех кобылок, которые попеременно краснели и прислонялись к его светло-коричневой груди. «Вот, — вперилась в них глазами Кризалис, — вот вы и будете моими помощниками, вы и станете теми, за кого будут бояться взрослые. Когда Фэйтфул Хорн будет уличен в своем грешке, всё встанет на свои места, а я смогу улететь отсюда, сытая и сильная!»

Кривая мелодия пьяного виолончелиста объявила о начале церемонии. Дайана, оглядевшись, юркнула ближе к алтарю, чтобы в самый ответственный момент находиться подле влюбленных. От предвкушения её трясло и чуть ли не подбрасывало, а вставшие торчком волоски щекотали кожу. «Скорее, — думала королева, — скорее, так же и с голоду помереть можно!» Жених медленно приблизился к алтарю, оглядел стоящий на нем кубок с вином, и, убедившись, что всё как надо, улыбнулся Фэйтфулу. Тот улыбнулся в ответ, чуть наклонив голову, а затем жестом приказал открыть дверь — теперь входила невеста.

Она оказалась даже красивее, чем Кризалис могла представить. Повидав на своем веку всех принцесс, которые в Эквестрии считались идеалами красоты, королева никогда не думала, насколько прекрасной может быть одна единственная деревенская кобыла, даром что единорожка. Её шерстка была похожа на спелый лимон, а каштановая грива, уложенная в скромную, но от того не менее изящную прическу, ниспадала водопадом на обнаженные плечи и ключицы. Её портила разве что отрастающая чёлка, напоминающая о Твайлайт Спаркл, но яркие зелёные глаза приковывали взгляд, заставляли сердце замирать и екать. И Кризалис чуть не сорвало башню. Продуваемый ветром сарай, считающийся мэрией, мгновенно стал чуть ли не самым теплым и уютным местом во всем мире, музыкант протрезвел и начал играть вполне сносно, а глаза жителей деревни загорелись счастьем. Жених, на которого Кризалис сначала не обратила никакого внимания, расцвел, затрепетал крыльями и заулыбался так, что ослепнуть можно было. И пока невеста шла, Кризалис всё отчетливее понимала, что Фэйтфул был прав. Эти двое испытывают действительно глубокую любовь. Под ложечкой засосало, а из груди чуть не выпрыгнул жалобный стон. «Нужно держать себя в копытах, — подумала королева, не выпуская пару из виду, и юркнула под накрытый скатертью стол. — Тут ближе! Такая сладкая… Мне бы только чуть-чуть поближе!»

Кубок слегка пошатнулся, но ни одна капля вина на белую скатерть не упала. Кризалис обняла себя копытами, чтобы унять дрожь, но ей с каждой минутой становилось всё сложнее и сложнее. Когда она заметила, что под столом стало значительно темнее, то поняла — они встали у алтаря, сейчас начнется!

— Леди и джентелькольты, мы собрались здесь, чтобы сочетать браком эту пару…

— Быстрее, — шептала Кризалис, готовая чуть ли не выть от голода, — быстрее!

— Этим копытом, — послышался голос жеребца, — я развею все твои горести.

— Ну же! — всхлипнула королева, глядя на то, как начинает струиться пурпурная субстанция, которая стремительно втягивалась её ртом, и которая начинала вызывать недоуменные вопросы у сидящих гостей.

— Твоя чаша не опустеет, — теперь заговорила уже кобылка, — ибо я твое вино.

— Я, — задыхалась Кризалис, — я больше не могу! Я… я должна питаться!

Поток любви усилился, окружая её мягким пурпурным облаком, а гости в зале начали паниковать. Что-то громко упало на пол, послышалась ругань и треск. Стол перевернулся, и Кризалис, метнулась в сторону, стараясь скрыть выступившие клыки и изменившие цвет глаза. Кто-то завизжал, увидев незнакомку в плаще, кто-то что-то закричал. Кризалис метнулась было в сторону, но путь ей преградило охровое крыло, в которое она врезалась.

— Что ты с ней сделала?! — орал жених, схватив её уже копытами за грудки. — Что ты сделала?!

Кризалис запрокинула назад голову и увидела, что кобылка, которая несколько минут назад сияла от счастья, лежит на ступеньках алтаря и не дышит. Её подвенечное платье было залито вином, а рядом расцветали бутонами бурые пятна, то ли от вина, то ли от крови.

— Это была ты! — кричал жеребец, которого осадили двое других, в том числе и Фэйтфул Хорн. — Я видел, что ты колдовала! Это всё ты!

Кобылка в его копытах обмякла, а мэру и его помощнику удалось высвободить её из копыт убитого горем жениха и отвести его к столику с наливками, успокаиваться.

Она старалась не дергать веками, не двигать ресницами, чтобы её обморок не разоблачили раньше времени. Кризалис старалась сохранять безмятежное выражение лица, но буря внутри неё была готова разразиться громом и молниями. Это была настолько простая миссия! Провалить её — кем, как не дурой, нужно быть, чтобы сделать это?! Она поморщилась, но этого никто не заметил. «Если, — думала Кризалис, — если всё будет настолько плохо, нужно будет бежать. Перевоплотиться в пегаску или птицу и улетать отсюда. Вопрос в том, что я буду делать после этого? Как мне рассказать Сомбре о том, что я облажалась, да ещё и в очередной раз?!» Почему-то это страшило её больше, чем то, что её могут убить здесь и сейчас.

По звукам она определила, что её отнесли в комнату, а по тяжелому сопению — то, что Фэйтфул остался в здесь же. Всё это время она лежала у него на спине, волосами щекоча шею, а копытами не нарочно задевая бока и кьютимарки. «Сейчас, — подумала Кризалис, внутренне сжимаясь. — Именно сейчас».

— Я же говорил тебе стоять в углу, — прошипел жеребец, скидывая на пол камзол. — Я же предупреждал тебя, что за непослушание ждет наказание. И я должен наказать тебя, потому что если я что-то сказал, значит, это должно быть сделано.

Кризалис открыла глаза, уже не притворяясь, и села на постели. Фэйтфул был обескуражен, но лишь на пару секунд.

— Ну и прекрасно, — фыркнул он, медленно приближаясь к кровати, — так даже лучше.

— Не смей приближаться ко мне, ублюдок, — прошипела Кризалис. — Я знаю все твои грехи, и за них ты будешь гореть в Тартаре!

— Дайана, — голос жеребца был кремниевым, — ты же не думаешь, что сможешь рассказать кому-нибудь о своем знании? Жители деревни повелели мне сжечь ведьму, которая убила невесту, и я с радостью исполню их волю.

— Они такого не говорили, — Кризалис напряглась, готовая тут же прыгнуть и бежать. — А ты прекрасно знаешь, что я её не убивала.

— Не говорили? А кто их спросит? — жеребец оскалился и прыгнул вперед. — Но это не важно!

Её прижали стальные копыта, перекрывающие кровоток, отчего королева не чувствовала ног. Но это было не столь важно — её магия всё ещё была с ней. Зловонное дыхание заставило поморщиться, а вспышка, на миг ослепившая жеребца, стала гвоздем в крышке его гроба.

Мощным пинком Кризалис отправила его на свидание с противоположной стеной, и на голову жеребца тут же посыпались книги и картины, обломившаяся полка припечатала его к полу. Полыхнул зелёный огонь — стена за изголовьем кровати была заляпана зелёной слизью. Кризалис выпрямилась, рогом задела потолок и поморщилась. Телекинез слегка подрагивающей аурой подтащил к ней фотоаппарат и снимки.

— Вот ты и попался, Фэйтфул Хорн, — усмехнулась она, разглядывая четкую фигуру жеребца с признаками возбуждения, прижимающую маленькую белую кобылку к кровати. — Теперь-то страх пронзит тебя насквозь.

Среди снимков были и те, на которых солтыс-мэр насиловал Инносент Вёрджен.

К вечеру на перекрестке дорог, куда приходили жители за порцией новостей, появился большой крест с вывешенными на них фотографиями, уличавшими мэра Фэйтфул Хорна в самом худшем из грехов. Жителей, собравшихся вокруг креста, захлестнула волна паники и ужаса. Компания детей, замеченная на свадьбе, держалась вместе, стараясь не выпускать своих младших подруг из виду, взрослые прижимали маленьких жеребят к своим бокам, прятали под крылья. Страх липкой сетью опутывал их сердца и умы, пока кому-то не попался под копыто камень, который он тут же взял и бросил в окна дома мэра.

Жители, а особенно разъяренные матери, гонимые инстинктом и жаждой крови за несчастных малышек, осадили дом Фэйтфул Хорна, крича, угрожая и бросая в окна камни. Дребезжали спешно захлапываемые ставни, визжала калитка, на которую обрушилась вся мощь сошедшего с ума народа. Жеребцы грозились распять извращенца на том кресте, где раскрылись его пороки, кобылы обещали разодрать ему горло и брюхо, а подростки яростнее всех призывали сжечь дом прелюбодея. Единорожки-близняшки даже принесли факелы и несколько кип сена для этой цели.

Ночью, когда зверствующая толпа слегка угомонилась и, оставив нескольких дозорных, чтобы не дать ублюдку сбежать, и ушла, в доме мэра случился один из самых ужасных пожаров, которые когда-либо случались в поселке. Полыхала кровля, пламя гудело и рвалось из окон, жадно облизывало фасад и порог. Задремавшие было жеребцы-дозорные были разбужены непоняческим воплем, холодившем кровь в жилах. Они завороженно, словно дети, увидевшие фейерверк первый раз в жизни, глядели на то, как рушится деревянный дом, как лопаются несущие стены и балки и падает второй этаж, грозя превратить в лепешки всех, кто был на первом. Такими же заколдованными глазами они провожали скачущую меж окон полыхающую фигуру, верещащую и пытающуюся сбить пламя с карамельных боков. С натужным визгом и треском всё рухнуло, а пламя взвилось вверх, стремясь пожрать всё, до чего сможет добраться. Фигура исчезла, а отмершие от остолбенения жеребцы подбежали к колодцу — нужно было тушить, пока пламя не перекинулось на другие дома. В колодце не было воды. Только трупы.

Кризалис была уже далеко в горах, почти на полпути к своему старому убежищу. Обернувшись на полыхающее зарево, она нахмурилась, а затем прошипела: «Это тебе за Джен, ублюдок».

А затем стрекозиные крылья зажглись зелёным цветом, а уже через секунду по тропинке скакала желтая единорожка с каштановой гривой и зелёными глазами. На её кьютимарке красовались чёрные весы, а на плечи падали два средних хвостика, заканчивающихся витыми колечками.