Аллегрецца
Concerto Dieci
Солнечный свет, наконец, проник из-за окна, охватив летающую и завивающуюся на утреннем ветерке пыль; постепенно, метр за метром он проложил себе путь сквозь комнату к двум пони, спящих на софе в объятиях друг друга.
Солнце разбудило Октавию в нехарактерно поздний для неё час. Проснувшись, она слегка пошевелилась, разминая затекшие за ночь мышцы. Открыв веки и проморгавшись, она увидела копну электрически-синих волос, на которых спала; прошлая ночь вспыхнула в её памяти, и кровь прилила к щекам Октавии, когда она вспомнила некоторые из произошедших вчера… событий. Быть может, все немного вышло из-под контроля, но что её беспокоило гораздо сильнее, так это то, что на сей раз она не могла во всем обвинить вскруживший голову алкоголь.
Она поигралась с гривой Винил и попыталась лечь поудобнее; её копыта сами собой опять заключили не реагирующую на внешний мир единорожку в объятия. Винил едва ли собиралась посыпаться в скором времени, и этим утром Октавия также не чувствовала необходимости вставать с постели.
Она закрыла глаза, ткнулась носом в гриву Винил, но уснуть снова у неё уже не получилось. Это всегда было её особенностью: она была «жаворонком», и потому, когда просыпалась, уже не могла заснуть, пока снова не наступит ночь. Тем не менее сегодня у неё не было запланировано никаких важных дел: ни концертов, ни репетиций. Весь день она была вольна делать то, что хочет, и прямо сейчас она хотела продолжать лежать, слушая медленное, размеренное дыхание Винил.
Естественно, вся эта ситуация вызывала проблемы. Проблемы, которые носились и роились в её голове, словно стая летучих мышей. У каждого взлета есть и падение: Октавия и Винил обрели счастье в объятиях друг друга, вне поля зрения других пони. Но что будет, когда они вместе выйдут в свет эквестрийского общества, как отреагируют другие пони на их… любовь?
Любовь. Такая странная и чуждая концепция, которую разуму пони едва удавалось постичь. Пытаться понять, что же именно она чувствовала, увидеть, что притягивало её в Винил, было равносильно попытке написать поэму собственными копытами. Это было прямо перед глазами, захватывая дух и кружа голову, но понять, почему оно было перед ней или каково его предназначение, она не могла. Интересно, чувствовала ли Винил ту же неуверенность? Вряд ли, у единорожки все было просто и четко, а мир спокойно делился на черное и белое. Она не боялась сказать, что было у неё на душе, в то время как Октавия пряталась за маской благовоспитанности и церемонности.
И именно то, что она сейчас снимала эту маску, и беспокоило её сильнее всего. Она не смотрела на мир сквозь розовые очки. Мечты и кошмары мелькали перед её глазами, а в мыслях она вспоминала, что произошло с Лирой. В одну ночь та превратилась из уважаемой арфистки, талантом не уступающей Октавии, в ничто. В ту самую ночь, когда она публично объявила, что собирается жениться на кобыле.
Их общество часто называют «традиционным», и неспроста. Оно придерживалось старых устоев сильнее, чем своих банковских счетов. Старомодное… даже разлагающееся. Забавно, как встреча с Винил заставила Октавию постепенно осознать, что порой старые методы были не лучше новых. Подобные отношения, несомненно, принесут Октавии беду. Но если день беды будет вознагражден минутой счастья с Винил, подобной той, что была у неё сейчас… что ж, это было более чем приемлемо.
Возможно, ей придется бороться за свою любовь. Однако если эта любовь стоила того, чтобы её иметь, то стоила и того, чтобы за неё бороться.
Чего она не осознавала, и что было бичом многих музыкантов, так это то, что она подсознательно бормотала свои мысли в ухо Винил. Это было частым явлением для тех, кто посвятил свою карьеру превращению чувств в музыку, но Октавия заметила свой огрех только после того как единорожка повернулась к ней, смущенно улыбаясь и смотря на неё сквозь все ещё полуприкрытые веки.
— Знаешь, обычно пони не шепчут Черил Кольт мне в уши, чтобы разбудить, но, по крайней мере, твое пение гораздо лучше, чем её.
Октавия растерялась, она надеялась провести ещё пару минут наедине со своими мыслями. Не то, чтобы она была против подобного вмешательства.
— Черил… кого?
— Вау, ты и правда не следишь за современными деятелями искусства?
— Если она из современных… то она не деятель искусства.
Винил усмехнулась и указала копытом на находящуюся над ними картину:
— Полагаю, старое, настоящее «искусство» — это вон тот рисунок?
— Это была пародия… и просто хорошая идея в свое время.
— А что насчет прошлой ночи? — Винил вновь повернулась к Октавии, и её глаза были на удивление серьезны и насторожены: — Какая тогда была «хорошая идея в свое время»?
— Ты полагаешь, что я могу быть из тех, кто приглашает кобылок в свой дом, использует их, а следующим утром вставляет за порог?
Винил улыбнулась:
— Я просто не хочу быть лишь ещё одной в длинном списке, Октавия. Уверена, существует множество кобыл, гоняющихся за твоим сердцем.
— Не так много, как ты думаешь. Полагаю, они все понимают, что они не моего уровня.
— Быть может, никто из них попросту не был так глуп, как я, чтобы попытаться завладеть копытом леди Октавии Филармоники… к слову, а что с име…
— Ох, во имя Селестии, даже не начинай. Ты уже слишком много сказала, Винил, — Октавия наклонилась к ней и ткнулась в её мордочку. — Тебе надо прекратить столь активно шевелить своим языком.
— А прошлой ночью ты требовала обратного, — улыбка Винил стала ещё шире, при виде покрасневших щек Октавии. — Ты ведь не вызвала для меня такси, верно? А то я вновь чувствую, что меня разлюбили.
Октавия застонала сквозь стаккато непроизвольного хихиканья.
— Иди сюда, Окти тебя обнимет.
— То есть ты теперь не против «Окти»?
— Только наедине.
— Знаешь, Окти, по поводу прошлой ночи. Кое-чему я по-настоящему рада.
— Да? — Октавия не разжимала объятий, но почувствовала, как напряжение сковало её тело, в то время как она ожидала реакции Винил на прошедшую ночь и её чувства об их новых отношениях.
— Я по-настоящему рада, что у тебя нет тубы.
— Полагаю, ожидать эмоциональной оценки ночи мне не стоит, верно?
— О, да ладно тебе. Когда я была хороша с эмоциями и прочими такими штуками?
— Справедливо.
Октавия пошевелилась, и её живот содрогнулся. Время, когда она обычно завтракала, уже давно прошло, так что, возможно, все-таки стоило ненадолго оторваться от Винил и что-нибудь сообразить.
— Ты голодна, Винил?
— Типа того. У тебя есть «Черильос»?
— Нет.
— «Зеко-Попс»?
— Нет.
— «Скутаби…»?
— Блины. Сойдёт?
— Только если круглые и тонкие. Всяких толстых комьев уныния не надо.
Октавия застонала.
— Хорошо-хорошо, сделаю я тебе блины. Только сперва тебе надо слезть с меня.
— А ты заставь.
— Как пожелаешь.
Октавия оттолкнулась от спинки софы, скинула Винил на пол, а затем, как ни в чем не бывало, переступила через неё и отправилась готовить завтрак. Винил потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что только что произошло и суметь распутаться из собственных конечностей и встать на копыта.
— Это было откровенно грубо, Окти! Я вступала с тобой в отношения не для того, чтобы мной помыкали подобным образом.
— То есть ты хочешь помочь мне с тестом?
— Не-а. Я буду сидеть в комнате и ждать моих извинительных блинчиков.
Октавия усмехнулась, выливая первую порцию теста на сковородку и добавляя следом разумную дозу сиропа:
— Разумеется, я принесу их.
— Вау, Окти готовит для меня и спит со мной? Ты просто идеальная жена!
Соусница не попала в Винил, поскольку та благоразумно скрылась за дверным проемом перед началом своей фразы. Однако когда она с широкой улыбкой появилась вновь, ей прямо по носу прилетела взбивалка для яиц. Она закрыла раненное лицо копытами, тщетно пытаясь унять боль.
— Это вообще-то не сексизм, если я тоже кобыла!
— Тем не менее, мы не женаты. По крайней мере, не в том смысле, чтобы я становилась твоей рабыней. И в любом случае я главная.
— Это с чего бы?
— Потому что, Винил моя милая, я ближе к подставке с ножами.
Винил вернулась в гостиную и уселась ждать доставку блинов. Её желудок заурчал, призывая перехватить что-нибудь другое, и как можно быстрее. Однако она решила, что ей стоит сперва получше узнать Октавию, прежде чем она сможет начать разорять её холодильник. Особенно с учетом того, что та прямо сейчас готовила ей блинчики.
По крайней мере, у Октавии был достойный музыкальный центр. Винил буквально начала истекать слюной при виде проигрывателя «Пониер» и осторожно дотронулась копытом до колонок «Понисоник». Она использует это для классической музыки? Да они же должны сносить ей гриву каждый раз, когда их включаешь!
Естественно, Винил тут же вытащила одну из наименее претензионных записей Октавии и с волнением и восторгом нажала на кнопку включения. Запись начала вращаться, слабое волшебное свечение озарило дисплей, начиная считывать треки, но из динамиков раздался лишь едва слышимый шепот.
С невероятной настороженностью Винил приложила ухо к басам. Ни одного звука ей услышать не удалось, хотя верхние частоты и были довольно тихими. Тем не менее стоило отметить, что после многих лет, посвященных ночным клубам и тяжелому дабстепу, уши Винили не были столь же восприимчивыми, как у кобылы её возраста в прошлом поколении. С другой стороны, кобылы прошлого поколения проводили все свое время, кормя кроликов и вышивая. И Винил была более чем готова пожертвовать идеальным слухом ради пульсирующих басов.
С другой стороны, она была бы не прочь, если бы Октавия начала вышивать. Настораживающие носки, например. Она повернула регулятор громкости, включила радио и начала бродить сквозь шипение статики и белого шума в поисках чего-нибудь, достойного слуха.
Шипение начало превращаться в слова, сменяясь звуками радиошоу, в то время как она продолжала вертеть настройку.
— До-о-оброе утро, Эквестрия! Солнце встало, как и вы! Вы слушаете "K-COLT, сейчас у нас время для ВИ…
Винил резко выкрутила регулятор на более высокую частоту. Она не любила радиошоу, на которых говорят. Что за пони вообще слушают подобное? Настоящая музыка должна быть на высоких частотах. Статика вновь сменилась звуком, на этот раз шипение превратилось в олдскульный джаз. Неплохо, гораздо лучше того, что обычно крутят по радио. Винил нежно прибавила басов, уменьшая при этом громкость высоких частот. Гораздо лучше.
Музыка медленно угасла, и её сменил полный энтузиазма голос ведущего.
— Спасибо за прослушивание, ко-о-обылки, это Трикольтнайт, ю-ху, и вы находитесь на вол...
Звук прервался: Винил выключила приемник. В любом случае, в современном мире это был умирающий формат, ведь скачать музыку при помощи магии было гораздо проще. Схватив первую попавшуюся запись, она вставила её в вертушку. Затем вкрутила басы на максимум, а высокие частоты — на минимум. И после этого разместилась на диване.
Проигрывание началось, и в мощных басах лишь с трудом можно было различить крошечный отзвук настоящих инструментов.
«Как и велит нам Селестия», — подумала Винил. Она была удивлена, насколько хорошо Моцкарт звучал с выкрученными на максимум басами, быть может, она даже прикупит пару его альбомов по пути домой.
В этот момент она заметила входящую с двумя тарелками блинчиков Октавию, изящно удерживая их в своих копытах. Земная пони обнаружила источник сотрясающих землю волн. Её собственный музыкальный центр. В панике она быстро поставила тарелки на кофейный столик и метнулась к проигрывателю. Взглянув на регуляторы, она обнаружила, что все настройки были сбиты; все было совсем неправильно! У неё ушли месяцы осторожных изменений, чтобы найти идеальные условия для прослушивания работ Бетхуфена, с ударением на струнных инструментах и почти полном приглушении баса и виолончели.
И все эти дни кропотливого труда были выброшены в окно белой единорожкой, прокладывающей себе дорогу сквозь стопку левитирующих перед ней блинчиков. Винил подняла очередную вилку с покрытым сиропом произведением кулинарии к своим губам, прежде чем заметила взгляд, которым её сверлила Октавия с другого конца комнаты. Аккуратно прожевав кусочек блина, она поставила тарелку на столик. Просто на случай, если придется дать деру.
Левый глаз Октавии дернулся почти так же, как дернулось бы копыто на спусковом крючке у спятившего пони с пушкой. У неё просто не было слов, и она подсознательно пыталась вернуть настройки в норму, случайным образом переключая регуляторы. Её голос превратился в агрессивный рык, скрывающийся за маской невозмутимого спокойствия, и заставил волосы на загривке Винил встать дыбом.
— Что... ты сделала... с моим проигрывателем?!