Снег перемен

Глава вторая «Маленький чейнджлинг»

Немного выше, и немного ниже, а после небольшой круг бёдрами, такой ощутимый, что вырывался стон. Сноудроп покачивалась над телом жеребца, перейдя от неглубоких ласк к особенно проникающим. Партнёр уже рассказал, что самые чувствительные места на входе, но глубокие и сильные удары тоже нравились ей, особенно когда в напряжённый клитор билось медиальное кольцо.

Иногда становилось больно, но хитинистый жеребец чувствовал это и позволял ей передохнуть. А потом они снова доходили до трудного места и преодолевали его. В такие мгновения возвращалось отвращение; но Сноудроп повторяла себе: «Я не пони, я не пони», — и на душе становилось чуточку легче.

Месяц, всего лишь месяц. Тридцать дней, семь сотен часов. Это время она могла побыть маленьким чейнджлингом. Они ведь не такие уж плохие: они не отталкивали изучающее копыто слепой, не смеялись на попытку облизать лицо, а наоборот, любили и безо всякого смущения ласкали друзей.

Сноудроп уже успела облизать всё тело партнёра. Она запомнила каждый мускул, каждую пластинку его гладкой хитиновой брони, каждую ноту его перично-мятного запаха. Она покачивалась над ним, и «видела» внутренним взором улыбающегося чейнджлинга. С каждым мгновением он словно бы становился больше и сильней.

— Аууу… — послышался стон. — Что это было? Мама?..

— С добрым утром, Криз, — чейнджлинг рассмеялся. — Как ты там? Гораздо лучше, а?

Кобылка часто задышала, с неловким стуком крыла о камень поднялась.

— У меня… получилось?..

— Не у тебя, — буркнула Сноудроп.

— А?

Чейнджлинг самодовольно расхохотался:

— Ты не поверишь, но мы подружились. Она не против побыть с нами, или даже одной из нас.

— Веджи, — Кризалис воскликнула, — проси что хочешь! Быть тебе генералом моей победоносной армии! Лучшие кобылы, земли, города!..

— Ухо ей подлечи.

Мгновение, и ветер пронёсся по комнате. Сноудроп ойкнула, когда сверху на неё свалилось тяжёлое перепончатокрылое тело, к разорванному уху прижался горячий язык. И вдруг отравлявшая половину удовольствия боль стала постепенно уходить. Не просто уходить; рана зарастала; Сноу чувствовала возникшую вдоль разрыва новую, особенно чувствительную плоть.

В удивлении она подняла копыто, ощупала рану. И вместо болтающегося куска уха обнаружила только тонкий, ответивший покалыванием шрам.

— А ты можешь… — Сноудроп обернулась, широко распахнув веки. — Можешь мои глаза?..

Кризалис молчала несколько мгновений.

— Наверное. Не знаю. Никто не лечил глаза. С нервами сложно. Я же тебя сломаю, я тебя даже возбудить толком не смогла.

— Ладно, — Сноу поморщилась. — Ничего, мне и слепой неплохо.

«Неплохо?» — она удивилась, произнеся эту фразу. Но ей и правда было неплохо с похитителями. Свыклась, стерпелась. Стенки влагалища сжимались, массируя орган жеребца. Она с нетерпением ждала мгновения, когда глубоко внутри почувствует его горячую сперму, или что там у чейнджлингов вместо неё?

— Почему ты не кончаешь? — она спросила осторожно.

Кризалис хихикнула на ухо. «Неопытная», — пояснил жеребец. И это даже расстроило. После всего, что они тут вытворяли, он называл её неопытной; а ведь она уже научилась большему, чем абсолютное большинство кобылок её лет.

— Ничего, сейчас ты у меня точно голову от возбуждения потеряешь, — прошептала Кризалис. — А потом мы будем любить друг друга, любить и ещё раз любить.

— Я не хочу… терять голову.

Хитинистая погладила её круп, колечко ануса, разведённые членом половые губы.

— Знаешь, зачем живут маленькие чейнджлинги?

— Зачем?..

— Чтобы служить королеве.

Кризалис отвела копыто — и с силой шлёпнула о круп. Вырвался удивлённый вскрик. Второй шлепок, и вскрик стал болезненным. А третий удар и вовсе вышел настолько сильным, что Сноудроп заорала, скользя по груди жеребца. Она распахнула крылья, попыталась лягнуться в ответ, но снова всё тело охватили шелковистые нити, ноги вытянуло и сжало. А потом и вовсе мускулы перестали отвечать.

— Только не снова… Не надо! — она расплакалась.

— Ну уж нет, меня мама с толком учила, — Кризалис зашипела. — Раз пожалеешь, всегда будут на шее висеть. Только награда и наказание, только кнут и пряник. Лупить, лупить и ещё раз лупить. Тогда полюбят!

— Глупости!.. — собрав последние силы Сноу напряглась. Ойкая и сжимая зубы от ударов она принялась втолковывать глупой перепончатокрылой, что принцессы никогда не бывают жестокими ради жестокости, что нужно быть добрее к другим.

И от этого удары становились только злее. Сноудроп почувствовала, как её захлёстывает, протяжный стон вырвался из лёгких, со всей силы она рванулась вниз, вверх, а затем снова вниз, насаживаясь до предела на орган жеребца.

— Ааау!..

Изнутри брызнуло, тело обмякло.

— Ну, дура, ты хоть что-то поняла? — копыта Кризалис погладили основания крыльев, прошлись по бокам.

— А ты… поняла?..

Жеребец расхохотался. Кризалис принялась шипеть, но он как будто совсем не боялся своей королевы. Сильные копыта приобняли Сноудроп, поцелуи доставались мордочке. Она неуверенно улыбнулась.

— А если бы королеву выбирали голосованием?..

— Гррр!

Кризалис сорвала её с жеребца, бросила на пол. Секунда, и она оказалась сверху. Морда уткнулась в мордочку, нос вжался в нос. Сноудроп вся сжалась от ужаса. Она зашла слишком далеко!.. Но всё равно неудержимо захотелось хохотать.

И вдруг она услышала тихие сдавленные звуки. Криз давилась смехом.

— Обожаю! — прозвучало с придыханием. Клыки впились в нос, Сноудроп заорала. А потом почувствовала, как что-то ребристое входит в любовный туннель, едва не разрывая. Всё глубже, глубже и глубже. Крик сорвался на визг.

Кризалис выпустила раненый нос и злобно рассмеялась.

— Мы или станем лучшими подругами, или я тебя убью!

— Отпустишь.

— Забудь об этом, мы тебе такое устроим! Даже мысли не будет!

— Ха-ха…

— Но сначала ты испробуешь всё, что только может испытать кобылка в Эквестрии. Для сравнения. Чтобы не ныла потом.

«Трижды „ха”», — подумала Сноудроп. Какое-то бесшабашное, яростно-весёлое чувство захлёстывало ум. Она уже не боялась боли, не боялась насилия. Кризалис не убьёт её, не искалечит, вдруг стало ясно. Она вовсе не такая страшная, как рисуется: просто этой хитинистой тоже пришлось хлебнуть бед.

— А я всегда мечтала о старшей сестре, — Сноу произнесла вслух, рассмеявшись. — Только не о такой, блин, только не о такой! Мне так не хватало защитницы в школе, а ещё мордочки, чтобы облизывать каждый день.

Одно время казалось, что принцесса станет настолько близкой. Но она была выше, гораздо выше этого. Они играли в отношения, они дружили, но чтобы так сблизиться, на это никто не решался. А ласки иногда так не хватало, даже если по всем меркам времени для «этого» она была слишком мала.

И теперь ей досталась дурацкая жукопони. Ну что за жизнь?.. Наверное, другая кобылка бы отчаялась. Но она ведь, проклятье, переписывалась с самим духом метели и пурги! Она подружилась с бурей! Что в сравнении с этим какие-то перепончатокрылые чудовища? К тому же мелкие, лишь чуть старше её самой.

— Сноу, ау!

— А?..

— Как ощущения?

Кризалис отодвинулась, затем одним плавным движением вошла. И всё внутри стало расступаться, едва ли не с треском; но боли не было, только захлёстывающее ум чувство растяжения: гораздо более ощутимое, чем когда-либо прежде. Сноу тихо застонала.

— Чуть больше эластичности, чуть больше податливости. Ещё я добавила чувствительности, а ранки и натёртые места убрала.

— С-спасибо…

— Сочтёмся!

Сноу почувствовала, как её подхватывает магией, передние и задние копыта забросило за спину перепончатокрылой, живот крепко прижался к животу. И Кризалис шагнула вперёд, затем дальше, легко спрыгнув с постели. Ребристая штука внутри в такт движению смещалась, выходя и снова входя.

— Как насчёт прогуляться? Я люблю простор!

Стон вырвался из лёгких, скрипнула дверь.

* * *

Они шли по коридорам, под копытами стучали ступени лестниц; воздух свежел, неприятно холодящий сквозняк превращался в порывы ветра. И шумел, даже выл, словно стая голодных волков.

— Так холодно и влажно, где мы? — Сноу спросила осторожно.

— К северу от Ванхувера. Ну, знаешь, олени, кабанчики, скалы и пихты. Страшная скукота.

Точнее Кризалис не объяснила, но Сноу и не надеялась на хороший ответ. Она по привычке считала шаги, пыталось запомнить двери и повороты — но всё смешивалось, мысли путались. Наконец, скрипнула очередная дверь и мелкая морось осеннего дождя ударила в лицо. Запахло солью и йодом, послышались крики чаек, рядом прошуршала палая листва.

— Можно… остановиться?.. — с трудом пробормотала Сноудроп. Она ощущала себя игрушкой под телом этой высокой перепончатокрылой, насадкой на что-то огромное. Оргазм подступал, она дрожала всем телом и сжималась внутри.

Кризалис обняла её копытом, медленно опускаясь на круп. И в то же мгновение Сноудроп пересекла вершину. Это был мощнейший всплеск единственного чувства — восторга. Ни боли, ни страха, ни обиды; просто удовольствие, самоценное, каким оно и должно быть.

Она знала это чувство. Особенное, ни с чем не сравнимое, от которого слёзы текут по лицу. До сих пор она испытывала это только раз в году: долгие, долгие месяцы работая со снежинками, а затем выпуская их все в один праздничный день…

И так запросто достичь той же вершины?.. С помощью извращённого секса?! Это было нечестно!

— Ненавижу, — пробормотала Сноудроп.

— Взаимно.

Сноу почувствовала, как её приподнимает, затем опускает. Тяжёлый удар достался шейке матки, едва не продавив последнюю преграду. Она застонала. У жеребца член заканчивался утолщением, что хоть и тяжело было поначалу, но облегчало толчки в глубине; но с этой большой и длинной штукой всё было иначе: узкий серповидный конец наносил сильнейшие удары, с каждым разом всё дальше и дальше пробивая себе путь.

— Слушай… аах… что это у тебя?..

— Ну, знаешь, мы размножаемся яйцами…

— Нет, нет! — Сноудроп замотала головой. — Не хочу дальше слушать!

— …У нас тоже есть семьи, вот только именно королева выбирает достойных особенного подарка. Впрочем, — она хихикнула. — Иногда подарок достаётся самым непослушным маленьким чейнджлингам. Потому что иначе не перевоспитать.

Сноудроп зажала уши копытами. «Думай о приятном, думай о приятном», — она повторяла себе. Но среди всего мерзкого и страшного вокруг лишь ощущения на шерсти не были ужасными. Мелкий осенний дождь, порывы ветра в провалах бойниц старой крепости, крики чаек. Они были рядом с океаном, жуть как далеко от Кантерлота. Она даже не представляла мощи заклинания, способного перенести в такую даль…

Сноу мотнула головой.

— Зачем ты меня мучаешь, Криз? Я же так стараюсь.

Мягкое прикосновение досталось щеке, гриву потрепало.

— Плохо стараешься. Хочешь, сразу покажу, чего мы от тебя хотим?

— А выбор есть?.. — вздохнула Сноудроп.

— Неа, в том-то и прелесть.

Кризалис опустилась на спину, с шорохом раскинув крылья, Сноу лежала животом к её животу. Несколько мгновений покоя, и она ощутила что-то новое сзади. Копыто жеребца массировало анальное отверстие, смазывая его чем-то прохладным и с каждым движением чуть оттягивая край.

— Вы… сзади хотите?

Зачем так делать?.. Она не понимала. Это же грязно! Но крупное тело жеребца уже опустилось сверху, большой пульсирующий конец вжался в анальное отверстие, толкнул вперёд. Снова стало тяжело. Она болезненно застонала.

— Возьми её грубо, Веджи, это приказ.

И сзади надавило, ужасно сильно. Сноудроп попробовала как-то помочь жеребцу, но раньше, чем она сумела расслабиться, на шею опустились тяжёлые копыта. Чейнджлинг, которого она едва не назвала другом, принялся её душить.

— Ахфф… — последний воздух вырвался из лёгких, больше она не могла вдохнуть. В лицо лизнуло, прямо по глазам, длинным раздвоенным языком — очень мокрым и немного шершавым. А жеребец сверху вдруг обхватил зубами основание недавно пострадавшего уха, с хрустом клыки пронзили хрящ.

Сноудроп задрожала, принялась извиваться, но хватка магии почти не позволяла ей двигаться, да и то, что допускалась, было оставлено как будто в насмешку. Она могла только немного сместиться вперёд, прочь от члена, или назад — насаживаясь на него.

Она поднатужилась, попыталась насадиться. С резкой, короткой болью самое широкое место проникло внутрь. Чтобы передохнуть хоть мгновение она остановилась, но тут же чейнджлинг принялся давить. И его королева тоже двинула бёдрами — шейки матке достался очередной сильный удар.

«Воздух! Воздух! Воздуха!..» — мысленно орала Сноу, но дышать не давали. Силы быстро оставляли её. Холодок забегал по ногам, звуки и запахи исчезли — она ощущала только два безжалостно истязаемых отверстия.

Медиальное кольцо вошло в прямую кишку, что-то глубоко внутри поддалось и распрямилось; а затем Сноу почувствовала, как горячий острый конец пробил последнюю преграду на входе в матку. Всё внутри стало разжимать.

— …Хочешь дышать?.. — спросила Кризалис. И только эта, единственная фраза из длинной тирады, пробилась через ватную пустоту.

Сноудроп кивнула. Мгновение, и её челюсть широко разжало, губы прижались к губам. Она попыталась встретить язык Криз прикосновением собственного, но вместо этого что-то огромное и очень твёрдое уткнулось в нёбо. Эта штука двинулась дальше, скользнула в горло. Ослабевший язык отжало вниз.

Нечто тяжёлое, широкое и гибкое спускалось по глотке. Всё глубже и глубже. Но тошноты не было, как и боли, только очень странное распирающее чувство. И вдруг Сноудроп ощутила что-то ещё — короткий тонкий отросток — он вошёл в дыхательное горло, и лёгкие заполнились. Она снова смогла дышать.

Вновь вернулись звуки, онемение в ногах начало проходить. Сноу попробовала напрячь мышцы и ощутила, как анус сжимается вокруг основания члена; а огромная, заострённая на конце штука покоится глубоко в матке. И жеребец одновременно со своей королевой двинулись, выходя.

— Хфффф, — она захрипела, выпуская воздух. Резкий вдох, и появилось чувство, как отросток в горле упирается во что-то очень глубоко.

— Глотай, — послышался голос Кризалис. И она принялась заглатывать, хотя и не ощущала, что течёт в желудок: по отростку ходили большие бугры.

Движение члена и яйцеклада сзади повторилось. Синхронное и очень глубокое, с болезненным ударом по основанию хвоста. А затем они стали двигаться в едином ритме, но попеременно, каждый миг заполняя хотя бы одно из её отверстий до самого конца. Зубы жеребца на основании уха снова сжались, клыки прокусили нежный, ответивший резкой болью хрящ.

Сноудроп снова приближалась к пределу, только этот оргазм бесконечно отличался от предыдущего. Боль, страх, неверие — всё смешивалось, и удовольствие как будто только подталкивало эти чувства из глубины. И даже разразиться криком она не могла: желудок заполняло, он бурчал.

Продержавшись ещё с полсотню долгих, мучительно-тяжёлых вдохов, Сноудроп кончила, извиваясь всем телом. Каждая группа мускулов до предела напряглась. Она ощутила весь рельеф члена сзади, все формы ребристого широкого яйцеклада — и даже мышцы горла сжали упругую словно щупальце штуку. Появилась тошнота.

«Хватит. Пожалуйста, хватит!.. Я же не выдержу. Умоляю…» — мысленно она принялась просить.

И вдруг действительно стало легче. Преодолевая сопротивление магии она наконец-то смогла двинуть копытом, чтобы прижать его к горлу, а потом и к подбородку хитинистой. Жеребец отпустил изодранное ухо и стал постепенно выходить.

Щупальце выскользнуло из горла, а затем и изо рта; удалось сжать челюсть; глоток, и ещё глоток — Сноудроп принялась сглатывать накопившуюся слюну. Горло саднило, да и не только горло! Настрадавшийся зад горел огнём, очень сильно разжимало вход в матку, ужасно растягивающая штука покоилась внутри.

— Вытащи, пожалуйста, — Сноудроп попросила.

Но Кризалис не сделала этого, только засмеявшись. Её язык вернул обычную форму, под мокрыми ласками боль в ухе начала постепенно ослабевать.

— Ну скажи, Снежинка, я смогла тебя впечатлить? Ха-ха, чую, ещё как смогла! В Эквестрии так не умеют! В Эквестрии вообще понятия не имеют о настоящем сексе. Вы самые скучные на свете существа!

Сноу скривилась.

— Так вот как вы любите друг друга?..

— Мы — круче, — кратко ответил жеребец.

«Полные чудовища», — мысленно застонала Сноудроп.

Это всё было слишком для неё!

* * *

Сноудроп дрожала; затем кончала, срываясь на крик; и снова дрожала. Чейнджлинг со своей королевой как будто позволяли ей отдохнуть — ну, как они это понимали — просто и без затей разрабатывая оба её отверстия, не слушая ни стонов, ни просьб прекратить. Желудок что-то переполняло до тошноты. Сноу ещё никогда не чувствовала себя настолько объевшейся — передними копытами она всё ощупывала округлившиеся бока.

— Что это?.. — спросила она в конце концов.

— Ну, я рассказывала же. Молоко… — Кризалис как будто смутилась. — Должно возбуждать, а не возбуждает. Я же маленькая ещё.

И количеством они решили перекрыть качество. Идиоты. Сноудроп застонала: она чувствовала себя очень и очень грязной, а ещё дрожащей от холода, промокшей от пота и льющего сверху дождя.

— Давайте в дом? Я же так простыну совсем.

— Неа, с нами ты ничем не заболеешь. Отвечаю. А завтра ты проснёшься такой весёлой и бодрой, что сразу же поцелуешь меня в нос.

«Завтра?..»

— Сколько времени? Уже за полночь?..

— Ха-ха-ха, — Кризалис громко рассмеялась. — Снежинка, уже рассвет!

Целая ночь секса… Сноудроп не могла поверить, что занимается извращениями уже столько часов. Она не чувствовала себя уставшей. Наоборот, даже более бодрой, чем вчера. И раны так быстро заживали.

— Криз, вы могли бы помочь стольким больным…

Зубы лязгнули. Короткий и очень сильный удар пришёлся в челюсть. Сноудроп прикусила язык.

— Поняла?

— Поняла, — она ответила с дрожью.

— Тогда пошли. Умираю, как хочется пирога.

Плавным движением Кризалис поднялась на копыта, Сноу вновь повисла под её животом. Шаг, и ещё шаг, крупный ребристый орган стал двигаться внутри, но в этот раз вдвойне стимулируя и матку, и широко разведённые стенки влагалища, а особенно сильно сжатый коротким отростком клитор. И будто мало этого, Сноудроп почувствовала пару широких нитей с присосками, расположившихся на сосках.

— А пирог я запью молочком юной пегаски, — уточнила Криз.

— Аа?

— Тебе тоже дам попробовать. Чуточку. Много с тебя сегодня не надоить.

Сноудроп почувствовала, как кровь приливает к лицу. Всякое она сегодня испытала, но это уже переходило последние границы: снесённые, издырявленные, смешанные с чем-то жутким и чужим. Она уже не могла бороться за свою честь — ведь ничего от чести и не осталось, совсем ничего, и теперь на её месте расширялась страшная, кровоточащая дыра.

И эту пустоту нужно было заполнить; немедленно, хоть чем-нибудь; пока не поглотила всё.

— Я хочу узнать вас лучше, — борясь с подступающим оргазмом, Сноудроп сказала настолько чётко, насколько могла.

— Хм?..

— Вы… вы очень близки мне. Я очень люблю прикосновения, даже такие. Я хочу стать ближе к вам.

Кризалис остановилась.

— Только, пожалуйста, одна маленькая просьба.

— Говори.

— Узнай меня тоже, — Сноудроп смахнула навернувшиеся слёзы. — Мне больно… больно быть просто игрушкой для вас.

Язык коснулся лица, губы вжались в губы. Королева поцеловала её, очень нежно гладя нёбо и зубы, затем отстранилась.

— Лучшая находка в жизни… — она выдохнула. — Конечно же, Сноу, я хочу узнать о тебе всё. А теперь пошли завтракать.

— Э-эм, — копыто погладило переполненный живот, — едва ли я способна,

— О, ещё как способна. Я покажу тебе, какие чудеса может выделывать твоё тело. Хочешь стать маленьким чейнджлингом?

— Хочу…

— Ты им станешь! — пообещала Кризалис.

Сноудроп почувствовала, как возбуждение внутри снова достигает пика, смешиваясь с нетерпением. Вновь это был сильнейший и чистый как родниковая вода оргазм. Настоящее море восторга, куда она погрузилась особенно надолго и глубоко. Она завизжала…

И краем уха услышала, как хлопнула дверь.

* * *

— Хай, любимый. Я тут волка готова съесть.

— Только к вечеру, — донёсся голос жеребца. — Мясо жёсткое. Нужно вымочить и долго тушить.

Кризалис громко расхохоталась.

— Тогда большую пиццу с баклажанами, пожалуйста. Тебе несложно ведь?

— Сей момент.

Сноудроп застыла в ужасе. Она чувствовала запахи кухни: пряностей, ароматизированных масел и свежего хлеба — а ещё слышала голос жеребца, который вчера хотел её убить. И эта хитинистая назвала его «любимым».

— Но вы же?.. — Сноу прошептала.

— Люблю до ненависти, ненавижу до любви. Знакомо, а?..

— Знакомо… — Сноу выдохнула. И ойкнула, когда вдруг хитинистая вскинула передние копыта, взмахнула крыльями, и под спиной болезненно сжавшейся Сноудроп оказался полированный кухонный стол. Он был из камня, тёплого и ощутимо волнистого.

— Добрый сэр желает отведать молочка юной пегаски?

— Не откажусь.

— Непосредственно? — Криз произнесла с издёвкой.

Сноудроп почувствовала, как с её вымени слетели живые нити с присосками, Что-то холодное сжало соски, потянуло. Сжатие, растяжение; сжатие, растяжение — брызги горячей влаги — её принялось безжалостно доить. Зубы заскрежетали.

— Хм, не ноет. Делает успехи?

— Не то слово! — Кризалис звонко рассмеялась. — К обеду ты её не узнаешь! Точно говорю!

Жеребец ничего не сказал. Бедное вымя ещё несколько раз сжало магией, но после этого прекратило растягивать. Сноудроп услышала, как струйка влаги бьётся о стекло.

— Пара глотков?

— Эх ты, дубина, — Кризалис вздохнула, и Сноудроп почувствовала, как с влажным звуком её покидает засевшая во влагалище штука.

Криз отступила, с шорохом копыт о камень; живот обдуло дыханием, губы прижались к соску.

— Стесняешься? — она спросила невнятно.

И тогда Сноу вновь услышала шаги: дыхание коснулась второго соска, его обхватили жёсткие губы. Она задрожала. Двое принялись сосать и массировать бедное вымя, снова потекли горячие капли. Кризалис делала это так сильно и умело, будто училась всю жизнь, а жеребец скорее просто ласкал: если можно назвать «ласками» жёсткие захваты и укусы. Сноудроп часто задышала, чувствуя, как что-то стремительно пустеет внутри.

— Хмф, — отстранилась Кризалис. — Вкусная.

Она поднялась, поцеловала в губы. Горячая жидкость потекла в рот: сладкая и чуть ванильная, жирноватая, словно растаявший пломбир.

— Она в охоте, но ещё не полностью. И обучена, но не совсем. Эта прекрасная полуготовность, терпкая как полусладкое вино. Хочешь?.. — Криз произнесла с придыханием.

— Её наказали за послание?

— Ну, вроде того…

— Значит, нет. Накажем.

И Сноудроп вдруг услышала удар копыт о камень стола, шею сжало, сверху навалилось тяжёлое тело.

«Нет!..»

Она ощутила, как огромный член упирается в опухшую от частых оргазмов щель. Он надавил, не смог проникнуть. Сноу запищала, чувствуя ужас и режущую боль. Давление стало сильнее, и ещё сильнее; копыта опустились на плечи, потянули её.

«Нет! Нет! Нет!!!»

Она завизжала. С ужасным растяжением конец прорвался внутрь. Жеребец толкал и тащил её на себя, прижатые к животу копыта ощущали, как всё выше и выше поднимается огромный бугор. Сноудроп пыталась сжаться — совершенно невольно! — хотела расслабиться, чтобы всё стало легче; но не могла сделать ни то, ни другое. Частые спазмы ходили по внутренним стенкам, с внезапной и неожиданной силой подступал очередной оргазм.

— Нет!!! — она заорала. И почувствовала, как всё сжимается внутри. Брызнуло горячим.

Жеребец должен был остановиться, должен был дать ей хоть немного передохнуть — но вместо этого Сноу ощутила, как широкий конец упирается в матку. С такой силой, словно хочет пробить проход ещё и туда. Это было невозможно! Она задёргалась, принялась извиваться — и жеребец положил копыто ей на горло — она замерла.

— Сжальтесь… не могу… — Сноудроп захныкала, но услышала в ответ только весёлый кобылкин смешок.

Она почувствовала, как задние ноги задирает всё выше и выше. Жеребец поднялся над ней, наклонился. Он собирался вкладывать в удары весь собственный вес! И уже через миг Сноу это ощутила. Резкий вход, страшное растяжение, мучительный удар в матку. Крик, пронзительный крик. А затем медленный выход и снова резкий вход.

Сноудроп принялась бить копытами в грудь и шею жеребца, забилась под ним, со всей силы напрягая крылья и бёдра. Ничто не помогало! Удары следовали за ударами. И что-то порвалось внутри…

— АААААЙ!!! — она завопила от нестерпимой боли.

Член вошёл, разорвав последнюю преграду, о клитор ударило медиальное кольцо, дальняя стенка матки содрогнулась — но Сноу ловила это лишь на самом краю чувств. Внутри стало влажно, горячие капли брызнули наружу при выходе, а после второго удара и вовсе потекли струёй. В нос ударил страшный, очень страшный запах крови.

— Вы… вы же ранили меня!..

Жеребец и не думал останавливаться. Он вышел, снова вошёл — ускорил темп. И с каждым ударом рана отвечала резкой болью, внутри хлюпало, наружу текло. Сколько крови было в тринадцатилетней кобылке? Полведра, четверть?.. Она ведь потеряет сознание…

«А потом Кризалис меня спасёт», — поняла Сноудроп. Это было очередное испытание, королеве нравилось испытывать своих.

Сноу попыталась расслабиться — и тут же почувствовала, как с очередным ударом члена кровь хлынула сильнее — тогда она наоборот сжалась со всей силы. Пенис обхватили внутренние стенки, копыта спину жеребца. Боль была ужасной! Зубы заскрежетали, слёзы потекли рекой, но поток крови почти иссяк.

Жеребец погладил её. Мимолётно, едва ощутимо. Нос коснулся носа — он дыхнул ей в ноздри, потёрся щекой. Сноу вся задрожала, но теперь не только от ужасного напряжения и боли — она чувствовала внутри очередную тёплую волну.

Кончить… избиваемая огромным членом, теряя кровь, с рваной раной внутри — она не могла поверить, что может даже так. Но как бы она ни сдерживалась, уже через несколько фрикций её захлестнула. Через сжатые зубы вырвался протяжный стон.

И она почувствовала, как обхваченный внутренними стенками член тоже пульсирует, горячая густая влага ударила в глубину.

Жеребец не вытащил сразу, хотя двигаться перестал. Копыта легли на шею, неспешно поглаживая, поцелуй достался губам. Борясь с отвращением Сноудроп разжала зубы, большой язык ощупал всё во рту. Она чувствовала слабость, по бёдрам снова потекло.

— Молодец, — сказал единорог, а затем с шорохом взлохматил гриву Кризалис: — И тебя хвалю. Интересный опыт.

— К вашим услугам, добрый сэр!

Медленно, с мучительной болью он начал вынимать. Сноудроп ощутила дыхание Кризалис на щели, и как только пенис покинул влагалище, она тут же всунула язык внутрь. С шумом принялась глотать. Хитиновая кобылка жадно тянула и всасывала, она выпила всё до дна, прежде чем скользнуть языком внутрь.

Несколько прикосновений раздвоенного языка, и кровотечение остановилось; странное поглаживание, и Сноу почувствовала, как раненое место зарастает. Криз мягко фыркнула ей в клитор, погладила его носом — и от этого мимолётного жеста вдруг стало особенно тепло.

Сноудроп скривилась, но ничего не могла поделать сама с собой: в море жестокости надежда поднималась в ответ даже на мимолётную ласку, хотелось верить хоть во что-нибудь.

— Пицца готова. Здесь поедите? — предложил единорог.

— О, нет, как я могу!.. Наши голодные ждут главного блюда. И для этой милашки мы приготовили кое-что особенное.

— Управитесь до обеда?

— Эм, нет. Давай до ужина?.. Она упрямая как не знаю что!

— Я заметил, — жеребец усмехнулся. Зашуршала бумага, ароматы пряностей перекрыл запах обжаренных овощей. — Попробуй.

Горячий кусочек пиццы коснулся губ. Сноудроп всё ещё чувствовала, как переполнен желудок, но тошноты уже не было, она могла немного поесть. Боясь отказать она откусила — и в тот же миг потонула в вихре сложного, изысканного вкуса. Тончайшие пластинки сладких перцев и баклажанов, чуть оплавленная сырная соломка, томаты и кориандр.

Ей не раз удавалось перехватить вкусности из дворцовой кухни, она знала, что значит питаться по-настоящему роскошно — но этот рогатый был ничуть не меньший виртуоз. Она откусила ещё немного, наслаждаясь шершавым тончайшим коржиком, захрустело овощами, тщательно разжёвывая их. Наконец, проглотила.

— Приятно, когда ценят, — жеребец взлохматил ей гриву. — Идите, раз такая спешка. У меня тоже много дел.

Мягко ласкающий язык покинул щёлку, Кризалис поднялась. Сноудроп ждала, что она тут же войдёт внутрь, чтобы снова доводить её до изнеможения с каждым шагом, но вместо этого тело подняло высоко в воздух — и опустило на тёплую спину, чуть ребристую от перепончатых крыльев и пластин слитой с кожей брони.

Прозвучали шаги — королевы и второго чейнджлинга — позади захлопнулась дверь.

* * *

И снова они шли по длинным, гулким галереям. Взмокшую от пота шерсть холодило, в бойницах свистел ветер; бесконечные лестницы скрипели каменной крошкой, ведя их куда-то вниз.

— Знаете что?.. — Сноудроп прошептала.

— Хм?

— …Вы настоящие чудовища.

Она всё-таки смогла это сказать, смогла пересилить первобытный ужас. Сноудроп ждала очередного удара, но королева не стала бить, а только фыркнула в ответ и нежно лизнула, прямо по носу.

— Ну, мы стараемся, — Криз хихикнула. — И ты гордись, Сноу, ты очень храбрая. Рядом со мной встанешь, мы будем уважать тебя.

— Уважать?..

Кризалис фыркнула:

— Я тут думала, кем тебя сделать. Кобылкой для забав, или как ты просила, сестрёнкой. Ты страшно дерзкая, тебе не говорили? Но я обожаю это, я люблю тебя всю!

Кризалис протянула кусочек пиццы, но даже того единственного было слишком много — Сноудроп замотала головой — и тогда хитиновая кобылка принялась с жадностью есть сама. Слышался хруст овощей, хлюпанье наскоро слизываемого соуса, шуршание разрываемого коржа.

— Первым, чему я тебя научу, будет столовый этикет.

Хитиновая сдавленно рассмеялась, потёрлась о щёку щекой. Ну почему она была такой милой?! Несмотря ни на что! Сноудроп не понимала: может это магия чейнджлингов, может природная харизма — не важно! Одной пегаске просто хотелось лежать, бессильно повесив копыта, и греться об это тепло.

— Ты тоже очень, очень тёплая.

— Мысли мои читаешь?

— Чувства! — она как будто обиделась. — Но и мысли однажды смогу, между нашими тайн нет.

Они все слышали друг друга? Постоянно, не умея ничего скрыть?.. Так дико. Сноу и представить себе не могла подобную близость, но постепенно начинала понимать. Чейнджлинги не нуждались в ритуалах: письма, подарки, прогулки и добрые слова — этого могло вовсе не быть в их культуре. Зато был секс, очень много форм секса, и бесчисленные прикосновения, как тел, так и самих душ.

А она боялась; так глупо; но ничего не могла с этим поделать. Воспитание делало её собой — пегаской с мягкими крыльями и нежными копытами, по воле случая способной чувствовать очень глубоко и тянуться к новому. Даже к самому запретному, что легко могло её сломать. Но ведь не маленького чейнджлинга? Нормальное ведь не ломает нас?..

— Чувствуешь запах? — спросила Кризалис.

И Сноу действительно ощутила что-то кроме затхлого воздуха подземных коридоров. Странный, незнакомый, лишь чуть напоминающий корицу и женьшень аромат.

— Маленький кусочек дома. Тут в подвале была такая огромная глубокая бочка, вот мы и сделали. Там очень уютно, можно развлекаться друг с другом, а можно и просто отдыхать.

Запах стал очень сильным, перекрывающим всё, скрипнула очередная дверь.

Это был зал, причём немалый, где шаги отдавались гулким эхом, а прохладный сквозняк холодил шерсть. Сноудроп почувствовала, как хитинистая опускается, позволяя коснуться пола копытами. Холодного, каменного пола — но от чего-то впереди тянуло жарким теплом. Сноу неловко шагнула, едва не поскользнувшись.

— Осторожнее!

Чейнджлинг рядом подхватил её, обнял за шею. И тут она почувствовала новые прикосновения — ещё два жеребца принялись ощупывать её тело: один особенно внимательно изучал вымя, пока не взял сосочек в губы, а второй вдруг прижал её сверху — по шерсти живота скользнул член.

— Друзья, имейте терпение!

— Ничего, мне нормально, — Сноудроп ответила, неуверенно улыбнувшись.

Осторожно она опустилась, легла на бок, чувствуя шерстью нагретые камни пола. А самый кончик откинутого крыла попал во что-то густое и влажное, и горячее, словно недавно сваренный кисель.

— Что это?

— Дом, — послышался чуть насмешливый, незнакомый голос. — Здесь мы спим, здесь и ужинаем. И распаренные самочки особенно вкусны.

— Самочки?..

— Ага, оленьи. Жуть какие доверчивые создания. Мы тут целую интригу устроили: чудеса, гудящие камни, духи холмов. Даже ловить не нужно было, сами прибегали просить благословения в любви. — чейнджлинг фыркнул, и продолжил полушёпотом, поглаживая бедро. — А потом Веджи покусал одну и малина накрылась. Похищать нельзя, а сами не приходят, вот и голодными сидим.

Задние ноги раздвинуло, приподняло; жаркое дыхание коснулось приоткрытой щели, внутрь скользнул длинный раздвоенный язык. Сноудроп ничуть не сопротивлялась, только слегка задрожала. Её не обидят, хотелось верить, но недавние ужасы возвращались всё равно.

— Эм, ребята, — она пробормотала. — Мне не очень-то удобно с незнакомцами. Можно понюхать? Лица облизать?

Мгновения не прошло, как она ощутила дуновение ветра на мордочке, а затем и длинный раздвоенный язык. Носа коснулся запах имбиря с лёгкой медовой нотой; жеребец начал с поцелуя, очень глубокого и страстного, но вместе с тем позволил ощупать всё своё тело; а взаимные облизывания и вовсе заставили сердце часто стучать.

Этот чейнджлинг был высоким и худощавым; мускулистым, но далеко не таким массивным как Веджи; речь его была спокойна, хотя и полна скрытых чувств. Он рассказывал о жизни в замке, доводящем до слёз голоде и отчаянных попытках следовать своему предназначению. Стражники должны были делиться лучшим с королевой, но у них не очень-то получалось; скорее наоборот, они проваливались, везде и всегда.

— …А ты любишь «Ночь кошмаров»?

— Ну, не очень.

— Лучший праздник на свете! — воскликнул чейнджлинг. — Когда ещё повеселишься в собственном облике? Да и целоваться можно, все пугаются, а потом смеются. Там все ведь в маскарадных костюмах и все для всех друзья.

На самом деле Сноудроп не любила праздники. Шумно, страшно, можно свалиться в канаву, а потом брести домой в слезах. Её первый и последний карнавальный костюм был безнадёжно испорчен, маска потерялась, да и на поцелуй решимости не хватило. Не праздник, а полный провал.

Жеребец потёрся ей носом о щёку, поцеловал. Будто чувствовал эмоции… То есть, да, конечно же чувствовал, чейнджлинг же. Зачем было наделять такой магией каких-то хитинистых, а не нуждающихся в этом пони? Природа полна дурацких шуток. Поэтому Сноу не очень-то любила природу — всех этих птичек и насекомых — больше зиму и города.

Ласки сзади стали чуть грубее и глубже, внутри поднималось тепло. Имбирный чейнджлинг отстранился, и она унюхала новый аромат. Мускатный цвет с ноткой сандала — на редкость приятное сочетание, которое так напоминало её кантерлотский дом.

— У нас тоже был дурацкий случай, — заговорил второй жеребец. — Криз очаровала одного жеребёнка, круто так очаровала, мол, что угодно ради любимой. Ну так она и привела его к нам. И тогда мы узнали, что пони совсем не умеют расслабляться, только пищат, ноют и просят отпустить.

— Отпустили? — Сноу спросила осторожно.

— О да, пришлось. — сказала Кризалис. — Ад, страдание, безнадёга. Вы, пони, в сексе просто невыносимы. Такая ваниль! Даже любимого я всему учила. А представь, каково было ребятам?.. Подарочки, цветочки, а чтобы трёх жеребцов обслужить, так нет, сразу дёру.

Сноудроп поёжилась, когда язык чейнджлинга передвинулся от щели к анальному отверстию. Он сразу же вошёл.

— Эм…

— Вот-вот, именно такая реакция. Да ты не представляешь, какое отвращение гадкое на вкус! Вот боль вкусная, страх тоже ничего, вожделение просто зашибись. Но больше всего, — Кризалис возвысила голос, — больше всего мне хочется любви. Настоящей, честной, без обманов и прикрас. Прямо как в «Алых парусах».

Сноу не удержалась от смешка. Эту историю о чужеземном принце и мечтательной земнопони ей ещё мама читала. Там даже поцелуев не было, только дружба, верность идеалам и первая, самая чистая любовь. Но стоило чуть вспомнить сюжет, как стало грустно. Она не могла представить себя на месте героини — совсем не могла. Получается, изнасилованные кобылки лишались права на чистую любовь?

Имбирный чейнджлинг отвлёк её, потёршись носом о щёку.

— Грустно нам было, вот и решили похитить кобылку. Юную, смышлёную и очень красивую. Тебе не говорили, что ты редкая милашка, Сноудроп?

— А? — она удивилась, осознала слова. И вдруг стало очень и очень жарко, мордочка прямо загорелась огнём. Ещё никогда жеребята не называли её красивой! Никогда!..

— Смущение! — восхитился жеребец. — А ещё мне мучения нравятся. Стыд, зависть и забота. И любовь, конечно же любовь! Поделишься с нами?

— А куда я денусь?.. — Сноудроп хмыкнула.

— В том-то и прелесть, — жеребец дунул ей в нос. — Мы тут уже год как решили, что пони нужно ловить и любить без остановки. Чтобы прониклась. Но всё не могли выбрать подходящую, мастер разрешил взять только одну.

И они выбрали подругу принцессы. Идиоты. Сноудроп вздохнула, но благодаря объяснениям стало чуточку легче. Ведь одно дело, быть жертвой какого-то чудовищного «мастера», и совсем другое — компании потерявшихся подростков.

Она умела слушать, поэтому знала много таких. Сбежавшие жеребята, брошенные жеребята, нелюбимые жеребята. За бесплатным мороженным приходили самые разные пони. И как же глупо чувствовала себя Сноу, вспоминая, как сама же мечтала, чтобы кто-то милый однажды пришёл за ней.

* * *

Сноудроп лежала на боку, опустив вытянутые крылья во что-то вязкое и тёплое; поцелуи следовали один за другим — то с Кризалис, то с самым разговорчивым из её стражников — а двое других чейнджлингов ласкали ей вымя и круп. Они массировали расслабившиеся мышцы, несильно покусывали и поигрывали клыками, а языками проникали очень и очень глубоко.

Она чувствовала уже не лёгкое покалывание, а настоящий жар: дыхание сбивалось, мысли путались, резкие спазмы то и дело проходили по любовному тоннелю и отдавались в груди.

— Наконец-то, теперь ты в настоящей охоте, — зашептала Кризалис. — Признавайся, тебе ведь хочется, очень хочется жеребца? Чтобы он взял тебя, излился, подарил маленький комочек жизни внутри.

Зубы скрипнули. Нет, ей не хотелось жеребца! Ей хотелось домой, в любимую мягкую кровать: обнять плюшевого бобра и приложить мешочек со льдом снизу; а потом уснуть, чтобы забыть весь этот ужас. Бесконечный ужас, что спутывал мысли, а теперь ещё и смешивался с невыносимо-жарким напряжением, едва не заставляя её скулить.

Не выдержав, она застонала, ёрзая напротив головы вылизывающего влагалище жеребца.

— Ты готова, — он сказал, несильно толкая копытом.

Её приподняло, усадило на круп. Под ягодицами оказались горячие бёдра, задние ноги обхватили тело пахнущего имбирем чейнджлинга. Животом она чувствовала его член, и тут же спиной ощутила прикосновение второго, ещё большего: скользнув вдоль хребта он задрал хвост.

— Не забыла уроки? — послышался грубоватый голос Веджи. Он спросил насмешливо, поглаживая бок.

— Не забыла.

От неё ждали секса сидя, скорее всего активного. Могло быть и хуже. Не самая унизительная поза, не очень сложная и не особенно утомительная — копыта на шее жеребца давали чувство контроля. Теперь ей предстояло обслужить двоих, но это было не так уж страшно; да что там, после того чудовищного насильника всё остальное казалось всего лишь игрой.

Он разорвал её, просто взял и разорвал! Разве можно так?!.. Разве пони с душой мог так поступить?..

Сноудроп скривилась, осторожно поднимаясь. Задние копыта заскребли о камень, передние легли на шею жеребца; чуть поёрзав она почувствовала, как к крупу прижимаются оба члена: погуляв по её мокрым от соков бёдрам они нашли щель и анальное отверстие. Она немного боялась жеребца сзади — такой крупный! — но всё же принялась давить.

— Ах, этот нежный вкус смирения, — Кризалис тихо рассмеялась. — Она очень милая, когда страдает, не правда ли?

Сноу вся сжалась, приостановившись. Она уже слышала такой тон, не раз и не два в жизни. Одна мелкая, зрячая пегаска обожала комментировать её действия в школе: каждую ошибку, каждый шаг, каждую попытку защититься — она шушукалась со своими дружками, будто в мире не было развлечений лучше, чем издеваться над бессильной слепой.

— Тебе нравится это, признайся. Нравится быть никчёмной, заполненной, жалкой. Нравится обслуживать и принимать.

— Я ненавижу это, — Сноу прошептала. — Пожалуйста, не надо издевательств. Или чейнджлинги мучают своих?

Кризалис хихикнула.

— Не то слово! Я же второй дочерью была, начисто бесполезной. Если бы сестра стала главной, думаешь, меня бы оставили в покое? Неа, у нас таких выскочек насилуют до пустоты в голове, или вышвыривают на мороз. Выбор есть, безусловно, но, как бы помягче сказать, хреновый.

— Насилуют?

— Учат дружбе, так это называется, — Криз звонко рассмеялась, — но я предпочитаю честные слова.

Сноудроп вздрогнула, почувствовав копыта жеребца на плечах. Надавило, потянуло вниз. С невыносимо распирающим чувством член вдавился в любовный туннель — и в то же время второй, влажный и скользкий, пробил себе путь сзади. Он был ещё толще пениса Веджи, — она застонала.

— Не быстро… пожалуйста, не быстро.

Но двое и не спешили. Один поддерживал её за бёдра, второй давил на плечи. Вывалив язык она дышала и тряслась всем телом: две точки напряжение проникали всё глубже, как будто сливаясь. Спазмы ходили по телу, её мускулы сжимались — и тогда жеребцы приостанавливались, просто поглаживая и целуя; а затем неспешная пытка начиналась опять.

Она чувствовала каждую вену на рельефе предельно распирающих органов, ощущала трение клитором, половыми губами и растянутым до треска анальным кольцом. Очередное мгновение передышки, ещё немного давления, и два широких медиальных кольца упёрлись в неё снизу; в матку ударило, сзади член вдавился в изгиб толстой кишки. Сноу ждала ещё большего давления, но жеребцы вдруг остановились — копыта под бёдрами стали её приподнимать.

— Не жалела тебя Криззи? — спросил имбирный чейнджлинг с лёгким поцелуем в нос.

Ощущение от медленно освобождаемых проходов захлёстывало. Она дышала, вслушиваясь в бешеный сердечный ритм — и совсем никаких мыслей не было, только густая, вяжущая пустота.

— Ничего не бойся, мы тебя не пораним. И подарок ты заслужила, ты замечательная же.

Она немного поёрзала, чувствуя внутри уже только расширения на концах пенисов; очередной поцелуй закончился облизыванием всей мордочки; очень приятным влажным движением в ухо скользнул язык. Сноудроп неуверенно улыбнулась, когда копыта жеребца снова надавили на плечи — страх понемногу отступал.

— Благодарность, удивление, смущение, — чейнджлинг прошептал восхищённо. — Дура ты набитая, Криз, что оленями брезговала. Совсем не умеешь себя с кобылкой вести.

— Эй! А ну хватит миндальничать!

— Только попробуй приказать. Не прощу. Эта кобылка, знаешь ли, не только твоя.

Потрясающе плавное движение закончилось толчком медиальных колец; пара мгновений передышки, и другой жеребец снова стал поднимать её, одновременно покусывая холку. И вот это стало последней каплей: по всему телу пробежались обжигающие искорки, изнутри брызнуло горячим — с тихим стоном Сноудроп откинула голову, едва не подавившись слюной.

— Первый есть! — жеребец восхитился. — А сколько ты выдержишь? Десять? Двадцать?.. Мы доведём тебя до изнеможения, прямо здесь и сейчас.

Рядом слышались тихие, сдавленные звуки — Кризалис всеми силами удерживала смех. Но Сноу на это было откровенно наплевать — чувства завораживали. Она ощущала прикосновения горячих мускулистых тел, сжимавших её с обеих сторон; в губы то и дело целовало, мордочку облизывало; а внутри двигались два до стона распирающих пениса, но боли уже не было — всё тело словно плавилось и текло.

Движение вниз, движение вверх — мягкие губы на ушке, мокрый язык — и снова пара движений — нежный поцелуй в нос. Тонкий и длинный язык чейнджлинга изучал всё во рту, их слюна смешивалась; а его мордочка пахла так приятно: имбирем, хвоёй, шалфеем и ромашкой. Это было не просто случайной смесью, или природным запахом — тонкая, едва уловимая композиция напоминала настоящий парфюм.

— Нравится, а? Тоже оленяши научили. У них это девчачьим считается, но я и кобылий облик люблю. Ведь настоящей нежности не научишься, пока не испытаешь всё сам.

Теперь уже Сноудроп не просто отвечала на поцелуи, а сама принялась ласкать мордочку жеребца. Вот кто был настоящим чейнджлингом! Не мелкая негодяйка Кризалис, не глуповатый увалень Веджи, а этот утончённый, прекрасный и по-настоящему добрый господин.

— Оу… — выдохнула Кризалис.

— Учитесь, пока я жив.

Жеребец поцеловал её особенно нежно и сильно, а затем предложил попробовать чуть глубже. И Сноудроп согласилось: пусть сзади стало больновато, пусть залеченная рана на входе в матку отчаянно саднила — ей не было дела до таких мелочей, капелька заботы перекрыла всё.

Вверх и вниз, вверх и вниз — она скользила, тихо постанывая и высунув язык. На третьем оргазме ей удалось принять медиальные кольца, на пятом уже до самого основания пенисы погружались в неё. Большие шары касались щели и ягодиц в нижней точке движения, а в верхней точке только копыта на плечах не давали ей выскользнуть и улететь на взмахе крыльев, макушкой прямо в потолок.

Крылья поднимались и опускались: капелька пегасьей магии сделала тело легче, помогая партнёрам и понемногу ускоряя темп. Поначалу Сноудроп только взлетала, чтобы опуститься под собственным весом, но уже скоро начала с силой бросать себя вниз. Удары следовали за ударами, внутри болело, но и удовольствия было столько, что она не могла удержать восторженный писк. Сноу кричала, взвизгивала и постанывала, а в перерывах между оргазмами облизывала мордочку жеребца.

Весь её мир состоял из объятий, поцелуев, трения шерсти снаружи и распирающего скольжения внутри. И мыслей не было, ни одной.

* * *

Сноу не знала, сколько она стонала и покачивалась между очаровательным чейнджлингом и его чуть угловатым молчаливым братом. Крылья устали до оцепенения, ноги онемели, боль внутри становилась всё сильней. Несколько раз они меняли позу, продолжая то лёжа друг на друге, то прижимая её боком о тёплый каменный пол. Она научилась подмахивать и даже держать единый ритм, привыкла и расслабляться, чтобы сжаться в нужное мгновение — но в конце концов усталость взяла своё.

— Ребята, хватит… — она взмолилась. — Простите, больше не могу.

И темп замедлился, чтобы через несколько секунд вовсе остановиться. Жеребцы не вынимали, но больше и не возбуждали её. Впрочем, ещё долгие мгновения она продолжала сжиматься и разжиматься, снова и снова ощущая внутри распирающее давление и уже такой привычный рельеф.

— Тридцать раз, Сноу, — имбирный чейнджлинг лизнул в нос. — Тридцать раз. Гордись, любимая, для наших кобылок это рекорд.

«Любимая?» — мысль пронеслась через пустоту. Сноудроп была измученна, но разум постепенно очищался, и было такое чувство, что лишь через час отдыха она сможет продолжить игру.

— А теперь признайся, — на ухо зашептала Кризалис. — Это был лучший опыт в твоей жизни. Самый сильный, самый вкусный, самый нежный. Лучший из всех!

— Нет, — Сноудроп ответила чётко.

Во всём хитинистая была права, когда говорила о силе, вкусе, нежности. Не хватало только одного — доверия. И это едва не заставило Сноу расплакаться, как только возбуждение начало затухать.

— Мы не обидим тебя, — расстроилась Кризалис. — Мы же просто даём тебе раскрыться. И чтобы скучно не было хотим немного натренировать.

«И выбрали худший способ», — Сноу вздохнула, уже не обижаясь, по крайней мере на этих дураков. Она чувствовала себя избитой, искалеченной, истощённой. Мама не раз говорила: «Ты сильная пони, Сноудроп», — но никаких резервов уже не осталось. Нежный секс оказался последним, самым мучительным испытанием. Снова, как в детстве, ей захотелось отречься от этой проклятой судьбы — просто взять и умереть.

— Ну же, Сноу, — Криз обняла её. — Что с тобой не так?

— Я пони, вот что со мной не так!.. — Сноудроп выкрикнула и сжалась.

Да, она была пушистой, нежной, воспитанной в высокой культуре Эквестрии, — и вот это было единственным корнем её проблем. Но нельзя же было просто так взять и отказаться от себя?! Из чейнджлингов ведь не возвращаются?..

— Я не смогу вернуться, если стану одной из вас?

Объятие Кризалис усилилось, дыхание обдуло нос.

— У тебя будет время подумать. Я же обещала дать тебе месяц, не забыла? Обещания я держу. И, знаешь ли, быть кобылкой для развлечений не так уж плохо. Это сейчас в тебе всё ломается, тебе страшно и больно, а через пару недель ты уже будешь смеяться и просить ещё.

Ага, просить ещё. Секс, секс, снова секс — ещё больше секса! Как будто вся жизнь сводится только к совокуплениям, причём пустопорожним, от которых не будет ни нормальной семьи, ни тёплых пушистых жеребят. Сноудроп просто ненавидела это! В гадких, извращённых развлечениях не было ни капли уважения: как к её границам — если от них что-то ещё осталось — так и к её идеалам и мечтам.

Идеалы, вот что было самым важным. Снежинки, дружба, познание других. Её могли похитить, избивать и насиловать, мешать с грязью — но пока у неё были идеалы она оставалась собой.

— А о чём вы мечтаете, ребята? — она спросила тихо.

— Мечтаем?

— Да, ответьте пожалуйста. Не только ты, Криз.

Она догадывалась, о чём мечтает Кризалис. Жить как королева, вернуть власть и величие своему народу, никому не прислуживать и никому не подчиняться. Её так воспитали, и здесь, на краю мира, ей было очень тяжело. Но другие чейнджлинги удивили: Веджи любил опасности и непослушных кобылок, его утончённый брат мечтал о месте советника, а третий и вовсе собирался открыть собственное дело, и пусть хоть весь мир катится к чёрту, ему просто нравилось подстригать кусты.

— Я тоже хочу жить счастливо, — начала Сноудроп. — Быть полезной и любимой, завести семью. И заниматься любимым делом, конечно же, без снежинок мир не мир. Я ведь не потеряю это?

— Нет же, глупая, — Кризалис дыхнула в ноздри.

— А эмоции я смогу чувствовать?

— Даже мысли! Правда, только наши. Остальному придётся учиться, долго и упорно.

Что же, она любила учиться. Пусть она не была такой талантливой, как другие жеребята; пусть не могла прочесть книгу без чужой помощи; пусть даже её сторонились. Подруга Ночи, жрица Зимы — да она сама держала дистанцию! А ледяные стены всё росли и росли.

И вот, какие-то сволочи пришли с кирками и кольями: разломали всё, связали, принялись попеременно насиловать и ласкать. Потому что ничего лучшего не придумали. «В копытах неумелых умирать тяжело», — как-то раз говорила принцесса, и только сейчас Сноу осознала, что это значит.

Она запуталась, чувства смешались. Было и больно, и жутко, и отчего-то радостно; хотелось верить в лучшее и бороться за свои идеалы: за три долгих года под крылом ночной кобылицы она уже начала забывать вкус борьбы.

— А вы будете учиться у меня?.. — Сноудроп спросила тихо.

Жеребец рядом хмыкнул. И тут же получил от своей королевы лёгкий шлепок в нос.

— Вы совсем-совсем ничего не знаете об этикете, о нравственности, об отношениях. Разве можно так? Разве не стыдно? Дракон! Я тоже мало что знаю! Но попробую научить.

Последнюю фразу она произнесла на выдохе, от наплыва чувств всё тело затрясло.

— Цветочки, подарочки? — Кризалис хихикнула. — А я вот так умею!

Она обхватила нос губами, очень и очень приятно дунула в ноздри. И дикая смесь веры с надеждой едва не обратилась в очередной оргазм.

— Ну скажи, что с этим сравнится? Думаешь, я мало читала о вас?..

Сноу ответила, лишь чуть отдышавшись.

— Я… знаю. В этом мы хуже. Но мы умеем быть счастливыми и без секса! А ещё умеем уважать, слушать других.

Кризалис неожиданно посерьезнела, копыто легло на плечо.

— Ты научишь нас этому?

— Да всему, что только умею!

Сноудроп напряглась, пытаясь подняться. Чейнджлинг сверху не сразу понял, чего от него ждут, но получив шлепок от своей королевы всё-таки вышел; вскоре её отпустил и второй жеребец. Сноу ощущала, как влажный тёплый воздух от чьего-то дыхания уходит в глубину её хорошо разработанных отверстий. Она чувствовала себя ужасно грязной. И вот с этим пора было заканчивать — достало! — это не жизнь.

Шаг, и ещё шаг. Копыто опустилось в густую влагу. Очень жаркую, склизкую, маслянистую. Её передёрнуло. А затем и вовсе крупная дрожь забегала по телу, когда Сноу почувствовала, как влага из бассейна ползёт по ноге, цепляясь за каждую шерстинку. Словно огромный слизень с тысячами и тысячами ложноножек, так и ждущих шанса схватить и заживо переварить.

— Какая же я трусиха…

Сноудроп вдохнула, выдохнула, набрала побольше воздуха в лёгкие — и с криком бросилась вниз.

* * *

Падение, удар лицом, хлынувшая в рот горячая жижа: настолько густая, что в мгновение обволокла её тело. Наполовину. С ужасно неловким чувством Сноудроп осознала, что торчит крупом кверху, дрыгая ногами. Изящный прыжок провалился, вместо этого она стала погружаться словно в трясину, вниз головой.

Эта штука не была жидкой, всего лишь влажной, податливой и очень скользкой. И ещё горячей, шевелящейся, живой. На мгновение масса расступилась, словно в удивлении ощупывая её лицо, а затем голову обхватило сильнее. Невольно Сноу сжала челюсть, но существо и не собиралось проникать ей в рот. Оно выбрало ноздри: два тонких отростка скользнули в глубину.

Нос, гортань, трахея — через несколько мгновений Сноу уже чувствовала повсюду горячую чужую плоть. Она попыталась вдохнуть, и неожиданно получила глоток воздуха. Выдохнула ртом, и касаясь лица проплыл воздушный пузырь. Тело постепенно погружалось. Основания крыльев, пупок, вымя — всё окутывало, всё мяло и изучало. Сноудроп задрожала, когда в горячую массу погрузилось анальное отверстия и сжатая от страха щель.

Нечто обхватило соски, клитор, широко развело половые губы. С дрожью она ждала, как очередное щупальце проникнет внутрь, но вместо этого ощутила на груди и спине прикосновения шершавых копыт. Два тела прижались к ней, два члена упёрлись в щель и анальное отверстие, одновременно вошли. С изумлением Сноудроп ощутила, как мягко и легко они двигаются. Это и рядом не стояло с маслом и естественной смазкой, она вовсе не чувствовала трения, только плавные движение и всё ускоряющийся темп.

Сноудроп забулькала, стала извиваться. Всё это было слишком сильным! Ещё никогда в жизни она не чувствовала мир вокруг каждой шерстинкой, каждым участком тела снаружи и изнутри. Ощущения переполняли: скользкие поглаживания копыт; хлопки яиц о круп; сжатие тёплой вяжущей массы, которая едва позволяла двигаться. И никакого шанса выбраться, никакой возможности прекратить. Всё тело затрясло.

Прикосновение очередной пары копыт досталось шее, скользкий длинный язык принялся поглаживать лицо. Щека, висок, ухо. Сноу оцепенела, когда поняла, что язык проникает в ушной канал. Его движение было медленным, плавным, размер сузился. На миг резануло болью, что-то задрожало внутри, страшно зазвенело. Сноудроп нашла шею погрузившейся рядом кобылки, попыталась оттолкнуть.

— Ау-ау!.. А ну кончай! Накажу! — через звон пробился голос, едва узнаваемый, звучащий то как шёпот, то как крик.

Тело Кризалис задрожало, как будто ей и правда было больно. Сноудроп заставила себя остановиться, обняла подругу.

«Подруга», — она назвала её так. Чудовище, абсолютная сволочь, мерзавка — Сноу знала, что скажет хитинистой всё это, и ещё многое. Когда всё закончится. И обязательно ударит, прямо в нос. Но только когда глупая перепончатокрылая сможет это понять.

Сноу расслабилась, даже потянулась. Темп глубокого сильного секса увлекал, и она стала то сжиматься, то разжиматься внутри в такт движению жеребцов. Это было не так уж сложно: пенисы двигались синхронно, и даже когда темп нарастал, напряжение мышц бёдер каждый раз предваряло удар.

— Одно ушко готово, на очереди второе! — послышался голос Кризалис, в этот раз лишь чуть приглушённый.

Сноудроп уже не удивлялась чудесам чейнджлингской магии, она просто старалась двигаться ритмично и не слишком резко, чтобы ненароком не дёрнуть хитинистую. Вдруг это опасно? Оглохнуть хотелось меньше всего. И Кризалис, как будто подтверждая сложность, прижималась очень крепко. Обнимала, но специально не гладила. Ухо постреливало странными звуками и понемногу начинало болеть.

Сноу уже так привыкла к боли, что почти не обращала на это внимания. Поболит и пройдёт, какая разница?.. Страшным была не боль, а увечья. Очень хотелось верить, что превращение в чейнджлинга не опасно. А то, что процесс необратим, нет-нет, да и заставляло её дрожать.

И всё-таки эти жеребцы так увлечённо ей пользовались. Она попробовала мысленно похвалить одного, представляя его прекрасным, могущественным, словно дракон; а второго, сзади, сравнила с грязным осликом. И не важно, насколько огромным и сильным был его член! Мгновение, и удары в анус стали гораздо злее, а жеребец впереди принялся успокаивающе поглаживать разъярившегося брата.

Сноудроп мысленно расхохоталась. Нет, она точно хотела научиться ощущать эмоции! Во имя всего сущего, ей так не хватало этого. Неизведанный мир лежал впереди.

— Та-ак, готово, слышимость хорошая? — Кризалис спросила.

Сноу погладила её о бок.

— Теперь голосовые связки. И шёрстка! Знаешь, я ненавижу эту дурацкую пушистость. Избавимся от неё прямо сейчас!

Шёрстка?.. Она любила свою шёрстку! Подолгу за ней ухаживала: расчёсывала, чистила, подстригала. Но пушистых чейнджлингов не бывает — а жаль, Сноудроп никак не могла представить себя с такой же гладкой упругой кожей и роговой бронёй.

Вдруг она ощутила жжение по всему телу, шерсть встала дыбом. Всё зачесалось, начало саднить — словно бы бесчисленные нити с присосками обхватили ворсинки, а затем погрузились под шкуру. Боль стала нестерпимой, всё тело разом обожгло.

Сноудроп сжалась, обхватила себя копытами. И почувствовала только покрытую мурашками, ужасно саднящую кожу. Каждое прикосновение теперь доставляло боль. Ласки жеребцов превратились в пытку, но они всё равно продолжали поглаживать и похлопывать её. И она искренне не понимала, почему они, желая любви и заботы, с той же охотой причиняли ей боль.

Разве любовь не важнее?.. Конечно, важнее! И как же хотелось объяснить это незадачливым жукокрылым. Ничего они не понимали, и понимать не хотели — но для того ведь в мире и существовали пони, талантом которых была дружба… и дипломатический этикет.

Кризалис прижалась к горлу клыками, прокусила. Лишь чуть вздрогнув Сноудроп заставила себя расслабиться. Нужно, значит нужно. Дыханию это не мешало. Она почувствовала, как в прокол входит язык, болезненно расширяя рану; что-то зашевелилось внутри. Снова боль стала нарастать, но вскоре спала. Язык ушёл.

— Тук-тук, Сноу, вот и готово. Как ощущения?

— Эм?.. — она едва подумала, и тут же услышала свой голос. Со странным эхом он распространялся через толщу существа. — Слушайте! У меня вся кожа горит! Может хватит елозить?!

Кризалис фыркнула, снова потянулась к горлу.

— Нет, стой! Я не буду ныть!

— Будешь, — она пообещала. Копыто погладило грудь, с обжигающей болью принялось массировать шею. — Сейчас мы всерьёз займёмся твоим телом. Гордись! Это такая честь.

— Горжусь… — тихо буркнула Сноу.

— Знаешь, некоторые выдерживали это без снотворного. Хочешь попробовать?

Наверное, будет больно. Или даже страшно, невыносимо, ужасающе больно. Ведь этой компании так нравилось причинять ей боль. Но ведь снотворное можно принять и позже? Хотелось знать, что с ней будут делать. Сноудроп и не представляла раньше, что любопытство может завести настолько далеко.

* * *

Что-то изменилось. Пара лениво пользующихся её крупом жеребцов снизили темп до едва ощутимого, ноги стало растягивать, тело обжигающе сильно обхватило со всех сторон. Горячая масса вокруг гладила её, потирала, колола словно бы тонкими иголками. Сноудроп почувствовала, как что-то втыкается в клитор, и запищала, а затем и вовсе забилась, когда клитор оттянуло, в нескольких местах проколов насквозь.

— А что нам в ней нравится? — спросила Кризалис. — Кроме очевидного.

Масса вокруг невнятно забурлила, обхватывая вымя и нежно лаская отвердевшие соски.

— Грива, — предложил кто-то из жеребцов.

— И крылья. Такие пушистые.

Сноудроп ощутила, как чейнджлинг погладил клыками основание крыла. Слегка укусил — по своему «слегка» — насквозь прокусывая кожу и мускул. Но Сноу лишь чуть поморщилась. Начинало казаться, что ей всё-таки дали что-то от боли.

— И глаза. А ещё ушки. Носик, копытца!.. — голоса сливались и Сноудроп слушала со всё большим удивлением. Превращение, что, отменялось? Эти жеребцы хотели оставить её пегаской. И только Кризалис чему-то загадочно фыркала, да масса вокруг бурлила на своём непонятном языке.

— Вот почему абсолютная власть, это благо, — Кризалис рассмеялась. — Итак, глаза, грива, сосочки и крылья. И носик, обязательно носик. Видите, как я щедра?

Пегаско-чейнджлинг, это ведь нормально?.. Сноудроп не разбиралась, она просто хотела быть нормальным чейнджлингом. Это ведь так важно, быть нормальной.

— Наслаждайся, — шепнула Кризалис. Особенно болезненный хлопок достался голому животу, создав течение вокруг пупка. Перепончатокрылая плавно перевернулась, раздвоенный язык принялся поглаживать клитор, что-то большое и толстое вошло в открытый рот.

Поначалу Сноудроп решила, что хитинистая снова решила напоить её молоком, но нет, это была вовсе не она. Вязкая, густая плоть существа проникала внутрь. Горло, пищевод, желудок — прижав копыта к шее Сноудроп ощущала, как в неё входит что-то пластичное, но вместе с тем широкое и бугристое. Она попыталась остановить это, но не смогла полностью сжать зубы — теперь существо просачивалось, легко отжимая язык.

— Прежде чем пользоваться пони, её нужно хорошенько почистить, — посетовала Кризалис. — Стыд и позор нашему голоду. Но и тебе должно быть стыдно, за весь свой народ.

— Ну… — Сноудроп смутилась. Вообще-то она очень внимательно ухаживала за своей шёрсткой и гривой. Это ведь важно! Особенно для слепой. А если внешность и подпортилась, она же не виновата, что её насиловали целую ночь.

Через мгновение Сноу осознала, что речь идёт о её внутренностях, а ещё через миг поняла, что несмотря на засевшую во рту штуковину может говорить.

— Это как?

— Очень удобно, правда?..

И действительно, так было легче. Она хихикнула, ощущая одновременно и чувство очень странного растяжения внутри и щекотку на сосках. Словно пёрышками щекотало! Вот только чьими?.. Свои она ощущала все.

Её сжимало до боли, ласкало до вскриков, растягивало сверху и снизу, что-то двигалось в животе. Сноудроп протяжно застонала, выгнулась дугой. Она чувствовала, как брызгает и брызгает изнутри горячей влагой — запоздавший оргазм стал сильнейшим в жизни. И он всё продолжался, словно вместо секунд растягиваясь в минуты и часы.

Со всей силы она сжалась вокруг пары засевших внутри пенисов, и вдруг почувствовала, как они тоже пульсируют — потоки спермы ударили в глубину.

— Лучшая кобылка на свете.

— Эй! — Кризалис зашипела, но никто не стал её слушать, все засмеялись.

Вызвав плавное течение жеребцы поменялись местами, и снова два члена скользнули внутрь. Сноу запищала. Она почти не почувствовала нежного жеребца сзади, но другой, особенно крупный и злой на неё, вошёл во влагалище одним резким движением. Огромный член упёрся в шейку матки, отступил, будто примеряясь, и сильнейшим ударом раздвинул проход.

Сноудроп задрожала, боясь снова ощутить кровотечение, но внутри стало всего лишь скользко, тесно и очень, очень горячо. И всё сильнее она ощущала движение в животе. Что-то крупное спускалось от желудка, расширяя кишечник — она ощупывала себя копытами и находила изрядно округлившиеся бока. Но это не было больно, скорее даже приятно: особенно когда вместе с ростом щупальца внутри Кризалис посасывала сосочки и щекотала крыльями кожу на бёдрах и боках.

— Эй, Сноудроп.

— Аа?

— А Веджи дырочки не хватает. Давай сделаем для него ещё одну?

Она не знала, как можно «сделать дырочку». Стало жутко, но всё же Сноу буркнула «да». И в тот же миг она ощутила прикосновение острых клыков к бедру, кожу прокусило. Она напряглась, но уже через мгновение мускулы против воли начали расслабляться. Зубы сомкнулись, стали оттягивать, едва не разрывая; и вдруг с резкой болью кожа раскрылась — чейнджлинг вырвал из неё кусок.

Сноудроп задохнулась, сердце бешено затряслось.

— Не хищники, говорите?! — она рванулась, загребая копытами, но тут же упругая хватка стала крепкой как сталь. Всё тело затрясло.

— Ну, когда-то были, — Кризалис чуть прикусила сосочек. — Кончай выделываться. Не съедим.

Дрожа от ушек до хвоста Сноу вновь ощутила прикосновения в ране. Чейнджлинг вошёл внутрь горячим языком, принялся ощупывать, что-то делая с расслабленными мышцами и продвигаясь всё дальше в глубь бедра. Было очень странно, всё ощущалось, но боль оказалась не так уж сильна.

Как-то раз в детстве Сноудроп упала, налетев на острую железяку: она помнила, какой это ужас, чувствовать в себе проткнувший едва ли не насквозь металл. Её оперировали под местной анестезией; но анестезия делала рану нечувствительной, а магия чейнджлингов как будто всё сдвигало и сдвигало болевой порог. В одном месте больше, в другом меньше. Лишённая шерсти кожа саднила невыносимо, а рана, которая должна была заставить её биться от боли, ощущалась всего лишь как лёгкий порез.

Сноудроп расслабилась, стараясь наслаждаться непривычными ласками. В движениях языка в бедре она ощущала что-то приятное. Он продвигался, сдвигал, проворачивал, пока не коснулся обратной стороны шкуры на другой стороне. Тихий треск, и кожа расступилась, язык убрался — в рану хлынуло окружавшее их горячее существо.

Сначала ощущения были не очень, всего лишь болезненными, но вскоре Сноудроп стала находить в этом странное удовольствие — щупальце существа двигалось в ране, и как будто во влагалище что-то погружалась, хотя там и так был глубоко засевший член.

Жеребец пристроился рядом, нащупал пенисом прогрызенную дырку. И надавил.

— Аааай! — она закричала.

Это было больно, и ошарашивающе, а затем снова больно. Да в точности как в первый раз. Влагалище сжалось, и раздвинутая мышца в бедре тоже обхватила глубоко вошедший член. Сноудроп не чувствовала разницы, только новая дыра была совсем узкой и едва не разрывалась от толчков.

— Ну как тебе, Сноу? Мы всегда можем устроить тебе первый раз, если будешь выделываться. Подходящих мест много, очень много. И на ягодицах, и на передних ногах. Хочешь ещё?..

— Аууу…

— Хочет. Ребята?

Сноудроп почувствовала ещё два укуса, теперь на другом бедре. Но её бедный круп чейнджлинги тоже не оставили. Движения внутрь и наружу сливались, накладывались друг на друга, создавали единый ритм. Снова она ощутила, как изнутри брызжет. Она вся затряслась.

— А вот и самое сложное сделано.

Жеребец сзади покинул её, что-то внутри напряглось. Дикое смущение, и она нашла себя чистой: абсолютно чистой снаружи и изнутри. Чейнджлинг снова вошёл в задний проход, И проникшее через весь кишечник щупальце его дружелюбно обняло. Движение внутрь, и всё в животе сдвинулось. Движение наружу, и снова нечто заскользило через все кишки. Если это и было формой секса, то самой дикой, что Сноудроп только могла себе представить: снова и снова она принялась кончать.

— Ау, ребята, расступитесь, — Кризалис произнесла с придыханием.

Хитинистая оттолкнулась от живота, перевернулась, вновь подплыла. Оба жеребца оставили круп — только затем, чтобы войти в новые отверстия на бёдрах. Ненадолго Сноу потонула в крике и вихре новых впечатлений. И очнулась только тогда, когда в уже привыкшее ко всякому влагалище вошёл толстый, ребристый яйцеклад.

— Это… это так дико!

— Уж кто бы говорил. — Кризалис качнулась вперёд и назад, проникая до предела, затем приостановилась. — А мы одну мелочь забыли, хе-хе.

Мгновение, и Сноудроп ощутила, как тонкое щупальце елозит по щели, в стороне от крепко обжатого, проткнутого в нескольких местах клитора, ниже широко разведённого любовного прохода. Конец щупальца коснулся уретры, надавил. Что-то проникло в новую глубину, ощупало, освободило — и стало заполнять, раздувая болезненно и очень широко.

— Аааууу, — Сноу забилась в оргазме, уже совсем не осознавая себя.

А странное действо продолжалось. Она висела в не грубых, но очень крепких путах; кожу сжимало и обжигало болью; через кишечник скользило, новые дыры болели и заполнялись в едином темпе — а поверх всего этого лежала самодовольная Кризалис. Её острые клыки тёрлись о саднящий, покрытый мурашками и совершенно голый живот.

Это было абсолютно, ужасающе дико. К такому невозможно привыкнуть!

А значит… нужно изменить.