Архетипист

Глава 1

— Ты знаешь, что такое архетипы? — спросил меня как-то утром Дискорд.

В девяти случаях из десяти я не обращала на драконэква внимания, когда он появлялся в библиотеке моего замка. И причиной тому было вовсе не отсутствие у меня к нему уважения или невежливость. Даже несмотря на мои противоречивые чувства касательно Дискорда, никто и никогда не смог бы обвинить Твайлайт Спаркл в том, что она плохая хозяйка.

Нет, чаще всего я его попросту не замечала. Такой вот эффект на меня оказывают книги. К тому же на удивление много чего учишься игнорировать, проживая в Понивилле.

Но это? Обдуманный вопрос? Да ещё и об архетипах? Я положила книгу на кристальный стол и подняла голову к потолку, где, совершенно наплевав на гравитацию, вверх ногами сидел Дискорд. Меньше размерами, чем обычно, — немногим больше пони — и без всяких своих нелепых нарядов, масок или ещё чего, он просто смотрел на меня, дожидаясь ответа.

Гм.

— Архетипы? — переспросила я. — Ты про литературные архетипы, что ли? Вроде гибкого воина-пегаса или мудрого мага-единорога?

— М-м, нет. — Дискорд вопросительно наклонил голову — и продолжил наклонять, подобно заводной пружине скручивая своё змеевидное тело всё сильнее и сильнее. Приняв форму шара, он не остановился, сворачиваясь и дальше, пока его тело окончательно не превратилось в тугой узел шерсти, чешуи и когтей, а кожа не натянулась настолько, что лопнула, как кожура сосиски, забрызгав меня и стол, за которым я сидела, каплями хаоса. Я отпрянула — они пахли лакрицей и звёздным светом.

Он слился обратно так же быстро, как и разлился. Жидкость стеклась воедино, попутно высушив мою бедную книгу (к вящей моей радости: заклинания сушки — та ещё морока), и собралась в нового драконэква, разлёгшегося на моём столе. Подложив под голову когтистую лапу, Дискорд задумчиво посмотрел на меня:

— Я про другие. Про те, которые во снах.

— Сны больше по части Луны, — ответила я и провела ногой по груди, проверяя не осталось ли на мне его следов. — Но понятие мне знакомо. С рождения заложенные в память картины, образы или пони, которые встречаются в сказаниях различных культур и периодов времени — а также, как ты и сказал, во снах. Во всяком случае, согласно предположениям.

— Предположениям?

Я пожала плечами:

— Архетипы существуют лишь в теории, никак не относясь к объективной реальности. Они не поддаются оценке, их нельзя проверить или описать в статье для научного журнала. Да, они вызывают любопытство, вот только что в этом такого, если всем нам, быть может, порой снятся тени — или причудливые духи-шутники? — Я многозначительно глянула на него.

Он поднял лапы, словно сдаваясь на милость:

— Эй, я тут ни при чём. Как ты и говорила, снами у нас заведует Луна... пока.

«Тонко». Я вздохнула:

— «Пока»? Что, планируешь расширяться?

— О, подумывал, — отозвался Дискорд. — Сны, знаешь ли, всегда меня интересовали. Такие непредсказуемые. Во снах не существует никаких ограничений, и никто не понимает, что творится вокруг них. Пони просто принимают хаос и плывут по течению, иногда радостно плескаясь, иногда в ужасе барахтаясь. Дикий восторг!

Я снова притянула к себе книгу и открыла. Почти минута прошла с начала беседы, а это значит, что он вот-вот отвлечётся на что-то новое и исчезнет.

— Я бы на твоём месте оставила сны в покое, Дискорд. Луна очень не любит чужаков в своём царстве.

Он скорчил кислую мину, у меня во рту появился привкус лимонов.

— Попахивает монополией, скажешь нет? — буркнул он. — Разве сны не принадлежат всем пони?

Я указала на него кончиком крыла:

— Твои сны принадлежат тебе. Мои — мне. — Я широко раскинула крылья, охватывая всё сущее. — Но сны в целом — царство грёз — принадлежат ей.

Он ухмыльнулся. Выражения его лица всегда были неприятными, сопровождаясь торчащими кривыми зубами и извивающимися змеиными языками — и нередко всё разом, но это конкретное пугало особенно, будучи зловещей и хитроумной ухмылкой, от которой веяло не радостью, а глумливым весельем. Я отдёрнулась, словно физически ощутив её удар.

— Твои сны? — сказал он. — Тебе небось книги снятся, да, книгоежка? Или, может, логарифмические линейки? Первое место в олимпиаде по математике? Все основные типы ботанских архетипов?

— Мои сны — это моё дело, — ответила я. — И книги, да будет тебе известно, интересны не только «ботанам».

— Да, да, книги — для всех, прям вон как там написано, — он небрежно махнул лапой в сторону висевших на кристальной стене мотивационных плакатов, которые достались мне как часть движения по привлечению новых членов в «Эквестрийскую ассоциацию библиотек» и на одном из которых действительно виднелась выполненная буквами в виде шариков надпись, что книги принадлежат всем. — Как бы там ни было, спасибо за уделённое время, Спарки. Я удаляюсь.

— Ну да. — Я из вежливости встала. — И ты не будешь лезть в сновидения пони?

— Лезть? Нет, нет, честное пионерское. — Он положил левую лапу на грудь, приставил правую ко лбу и накрыл макушку левой. Да, я в курсе, что это три лапы. — Я лишь хочу немного над ними пошаманить — глянуть, смогу ли сделать их чуточку интереснее, чем сейчас. Простой эксперимент. Тебе ведь нравятся эксперименты, так?

— Не приплетай сюда науку. И не заставляй меня обращаться к Флаттершай.

Это подействовало. Дискорд поморщился, его глаза расширились. Но спустя мгновение у него на губах вновь заиграла глумливая усмешка.

— О, её вмешивать совсем не обязательно, — проговорил он. Библиотеку омыло светом от яркой вспышки, и когда свет угас, от Дискорда осталась лишь тень, которая заскользила по кристальному полу в сторону выхода. В воздухе гулким эхом прозвучал его голос: — Пока-пока.

— Погоди! — воскликнула я, и, к моему удивлению, он остановился. Тень замерла, напоминая лужу пролитых чернил. Я не ожидала, что он послушается, из-за чего повисла тишина, пока я тупо пялилась на тень.

Наконец.

— Да, Спарки?

— Э-э. — Я прокашлялась. — А... а что снится тебе, Дискорд?

Он засмеялся. Когда же он заговорил, тень начала кипеть, поднимаясь в воздух и испаряясь в ничто.

— А кто говорит, что я и сейчас не сплю? Быть может, ты мне просто снишься.

Снова повисла тишина. Я какое-то время ждала, поскольку Дискорд порой любил притворяться, будто ушёл, а затем через секунду опять появляться в дверях, однако, судя по всему, он действительно исчез. Где-то в замке чуть слышно журчала вода: Спайк или Старлайт Глиммер занимались своими делами.

Я взяла книгу, что читала ранее, и положила её на тележку, после чего отправилась к стеллажам искать всё, что у нас было о снах.

В своих снах я никогда не чувствовала боли, как если бы её попросту не существовало. Что, наверное, к лучшему, учитывая те ужасы, которые случаются в мире грёз.

Первые несколько недель после моего превращения в аликорна меня мучили сны о падении. Вот я высоко в небе — летаю вместе с Селестией, Луной, моими друзьями, братом, Спайком и родителями, счастливая, как кобылка, получившая новую книгу; а потом мои крылья попросту отпадают прямо посреди взмаха, словно были недостаточно хорошо приклеены или новым костям не хватило времени окрепнуть.

Забавный факт: отделившись от тела, крылья несколько секунд продолжают лететь сами по себе — отдельно друг от друга, разумеется, и в разные стороны. Постоянный приток воздуха сохраняет их подъёмную силу, вследствие чего, до тех пор пока не начали падать, крылья становятся даже более эффективны: как-никак им больше не нужно нести вес остального тела. Это весьма интересно с точки зрения аэродинамики, но весьма ужасно с точки зрения падающего.

Вдобавок осознание падения приходит далеко не сразу. В животе возникает этакое чувство пустоты, словно кишечник пытается зачем-то передвинуться в лёгкие. Ведь когда до земли три километра, падать нужно ещё долго, прежде чем можно будет заметить какие-то изменения. Для падающей кобылы это — её крылья, которые отделились от неё и стремительно поднимаются вверх, а ветер идёт не со стороны полёта, а со стороны земли. Спустя несколько секунд недоумения приходит ужасающая мысль, что причиной этому является то, что направлением полёта теперь является земля. Ну и потому, что во снах время течёт не пойми как, падение с трёх километров заканчивается в считанные секунды, и лишь мгновения остаются на то, чтобы поразмыслить над неизбежной встречей с землёй и над тем, куда пони попадают после смерти.

Тем не менее смерть во снах безболезненна. В царстве Луны никогда не бывает боли — один из недооценённых даров принцессы ночи.

Но я причиняла боль.

Иногда в своих снах я не очень хорошая пони. Не та пони, которой я хочу быть. Своим легкомыслием я уничтожала дорогие вещи и причиняла вред друзьям. Когда я стала ученицей Селестии, меня несколько лет терзали кошмары, в которых я превращала своих родителей в неживые предметы: чашки, подносы с фруктами, свечи, черепа. Никто не наказывал меня за это, потому что я была всего лишь маленькой кобылкой, неспособной контролировать свою силу, вдобавок рядом не оказывалось доброго божества, чтобы исправить мои деяния. Так что я проживала свою жизнь в пустом доме, ухаживая за гниющими фруктами, пыльными черепами и незажёнными свечами.

Во снах я утоляла свои эгоистичные желания посредством лжи, воровства, жестокости или ещё чего похуже. И поскольку сны всегда ощущаются реальностью, в те моменты я — воровка, лгунья, насильница, убийца, каннибал.

И когда после каждого моего преступления красная пелена спадала с моих глаз, я пребывала в ужасе. Чувство вины душило меня, обжигало будто кислотой. Я настолько сильно и глубоко себя ненавидела, что единственным подходящим исходом для меня казалась смерть.

Так которая я настоящая? Чудовище, или же раскаивающаяся кобыла, которой становилась позже? Если сны — это зеркала, то что они отражают?

Ночью того дня, когда меня посещал Дискорд, я проснулась вся в поту и продрогшая, несмотря на горячий летний воздух. Моё сердце едва не выскакивало из груди, а кровь пела в жилах из-за сна, который ускользнул от меня вопреки всем моим попыткам запомнить его. Я на короткий миг вспомнила лица тех, кого одолела или уничтожила: Сомбры, Тирека, Найтмэр Мун и даже застывшее в камне ошеломлённое выражение Дискорда. Моя душа болела — а затем ощущение испарилось, сменившись облегчением. Это был всего лишь сон.

Я по-прежнему хорошая пони. Мысленно повторяя эту фразу снова и снова, я положила голову на подушку, холодную от пропитавшего её пота. За окном до сих пор царила ночь, над восточным горизонтом всё ещё мерцали звёзды. До рассвета оставалось несколько часов. Я закрыла глаза, дожидаясь, пока снова не засну.

В мире грёз темницы наших разумов переполнены до краёв.

«Такой вот эффект на меня оказывают книги. К тому же на удивление много чего учишься игнорировать, проживая в Понивилле».