С Пятницей на островке

Глава 4: Струны Сердца

— Вот, смотри, эта петелька в виде сердечка, когда вытягивается на всю длину становится жёсткой. Струны с такой оплёткой практически не тянутся, оставаясь сравнительно тонкими. А ещё такие струны звучат гораздо чище. Петельки плотно охватывают сердцевину и не позволяют ей дребезжать. Вот, теперь попробуй сама.

Илья всё ещё с недоверием косился на покрытый светящимся полем магии рог, но, как и обещал, больше не боялся. Даже когда магические «пальцы» выхватывали у него из рук очередную заготовку для струны, которую требовалось вплести в основное полотно. Касание магии не ощущалось как нечто неприятное или противоестественное. Как будто поролоном погладили. Все обиды были давно забыты, салатик съеден, а кокос… кокос сгорел, забытый в огне. За уроками плетения незаметно промелькнул остаток дня. Скоро станет совсем темно, но пока что неровный свет магии вполне сносно освещал всё удлиняющуюся струну с оплёткой в виде множества переплетённых сердечек. Единорожка, высунув от усердия розовый язычок, всё более ловко вплетала волосинки в основу. Илья только и успевал дербанить очередной кокос, когда предыдущий окончательно лысел. Его поражало, насколько точные манипуляции можно проводить подобным инструментом. Теперь-то ему было вполне понятно, как этот вид мог обрести разум. И не было больше необходимости в наличии неких гипотетических создателей этих мелких лошадок, как и в теории, что они вырвались из лаборатории убивая всех кого видят. Подобная магическая цивилизация и без этого была бы вполне самодостаточной. Единственное, что было ещё непонятно — единственная ли это магическая способность? Могут ли единороги что-нибудь ещё, кроме банального телекинеза? Впрочем, могут конечно. Валяющийся возле подушки свиток на это как бы намекает. Это явно не письмо от мамы, если только мама не инженер-ядерщик, написавший своё письмо на черновике дипломной работы по специальности.

— Ну всё, поздно уже. Давай продолжим завтра, — мягко произнес Илья, вынимая заготовку из магического поля и закрепляя её конец расщепленной палочкой, чтобы не распустился ненароком. — Вернее ты продолжишь, а я пойду добывать будущий цемент.

Единорожка что-то недовольно пропищала, но послушно пошла на своё ложе, а у Ильи мелькнула мысль о том, что надо бы сделать еще и нормальные кровати. Пол неприятно холодил, вызывая озноб по всему телу.

Ночью Илья несколько раз просыпался от того, что одеяло сползало, и его буквально трясло от холода. На улице поднялся ветер, а наползающие со стороны океана тучи явно говорили о скором дожде. Практически наощупь Илья натаскал в шалаш дров, чтобы всегда оставался запас сухого топлива для костра, и разложил их вдоль всех стен, заодно перекрывая этим поддувающий из-под стены ветер. А потом ещё и кучку кокосов перетащил внутрь, на случай если непогода затянется. Жаль, что он не успел закончить с цементом. Ни водосбора, ни укреплённых стен, ни очага с дымоходом.

На последней ходке Илья покачнулся и врезался плечом в косяк двери, чуть не завалив весь шалаш. Пришлось опять выползать на улицу, и буквально наощупь вбивать вдоль стен новые колышки, привязывать к ним каркас оставшимися верёвками. В ход пошли даже обрывки струн. Единственное, что Илья не стал трогать — совместное с единорожкой плетение. В какой-то момент наступило затишье, и Илья услышал шелест наползающий со стороны океана. Словно мириады муравьёв проползали по сухим осенним листьям. Мурашки пробежали по спине человека от этого грозного, несущего неведомую угрозу шелеста. Шикнув на испуганно выглядывающую из дверей мордашку жеребёнка, он попытался вернуться в шалаш, но растянулся на пороге, ноги не держали его. Удивлённо оглянувшись на столь внезапно отказавшие конечности, Илья попытался приподняться на руках, но они тоже подвели его, подломившись от непонятной слабости. В лицо ткнулся холодный песок. Испуганная, ничего не понимающая единорожка суетилась рядом, и Илья попытался сказать что-нибудь успокаивающее, но не смог. Мысли путались. Перед глазами мелькали тёмные образы. Какие-то люди под проливным дождём тащили тюки и коробки, пытаясь спастись от надвигающейся волны чего-то ужасного, что шелестя лапками наползало из темноты. В одном из этих людей Илья узнал себя. Вот он упал, и шелестящая волна захлестнула его, ледяным хлыстом пройдясь по ногам. Закричав от ужаса, Илья нашёл в себе силы и втащил себя в шалаш полностью, чуть не придавив пытающуюся ему помочь лошадку. После чего окончательно потерял сознание.

*интерлюдия*

— Увы, но даже моих сил недостаточно, чтобы дотянуться до маячка в свитке. Вероятно, он совершенно пуст, и пока магия не коснётся его, невозможно почувствовать отклик. Очень жаль, что вы не подошли ко мне со своим изобретением раньше. Я могла бы указать на допущенные вами ошибки. Боюсь, я должна попросить вас передать в мой личный архив все наработки, и никогда больше не использовать их в своих работах. Это слишком опасная магия.
— Но, П-принцесса, моя девочка, моя Кэнди, она где-то там, совсем одна!
— Я понимаю ваше беспокойство, и заберу вашу часть маячка с собой. Я буду лично следить за ним, и как только магия вновь коснётся свитка, мы отправимся за вашей дочерью. Вы мне верите?
— Д-да, Ваше Высочество…

Музыка, рваная, неровная, не всегда попадающая в такт мешает отдаться накатывающим волнам темноты и тишины, выдёргивает из подступающей черноты, словно воронка затягивающей в себя всё мироздание, теребит какие-то струны там, глубоко внутри, вызывает из этой бездонной глубины слова.

I don't like change, she don't care
I'm gettin' up early, I'm combin' my hair
I try to fight but she don't fight fair
I may not like it, but man I swear
She's tuggin' on my heartstrings

Музыка на миг умолкает, словно вслушиваясь в слова, а потом вновь набирает силу, звучит уже более уверенно, но всё ещё немного неправильно, словно не понимая, что именно здесь, вот прямо здесь должен быть переход на другой ритм.

Well she's always right, I'm always wrong
I should be mad, but it turns me on
When she's tuggin' on my heartstrings

Уже ровнее, но струна подводит, не вытягивает ноту, скатываясь в бесполезное дребезжание. Музыка на некоторое время обрывается и чернота хищно облизывается, но мелодия возвращается, вновь её отгоняя. Слова помогают струнам звучать.

I don't like change, she don't care
I'm gettin' up early, I'm combin' my hair
I try to fight but she don't fight fair
I may not like it, but man I swear
She's tuggin' on my heartstrings
Yeah, she's tuggin' on my heartstrings
Well she's tuggin' on my heartstrings

Бесконечную черноту прорезает золотой отблеск, словно окутавший тонущее мироздание свет солнца, и музыка, воспряв, несётся ввысь. Сильная, ровная. И тянет, тянет за собой за струны сердца.

— Ты сделала себе татушку? — хрипло спросил Илья, когда усталая и мокрая единорожка ввалилась в ободранную дверь.

Весь шалаш выглядел как побитая молью шуба. Сорванные ветром старые связки пальмовых листьев были заменены на свежие, но кое-где всё ещё зияли прорехи. Копоть в дальнем углу намекала о том, что внутри пытались развести костёр. Прорытые прямо в утоптанном песке канавки для стока дождевой воды говорили о прорвавшейся внутрь непогоде.

Вздрогнувшая от голоса человека единорожка неверяще оглянулась, и со счастливым визгом бросилась Илье на грудь, выбив из неё заготовленный для следующей фразы воздух. Мокрая, отчётливо пахнущая морем шерсть приятно холодила взопревшее под целой горой только что сбитых на пол листьев тело человека. Пушистый нос размазывал горячие слёзы по его шее, и от столь явно проявляемых жеребёнком чувств у Ильи застрял ком в горле.

— Ну, ну, всё нормально, — успокаивающе погладил он влажную гриву, — я просто всё же подцепил свою особо зловредную бактерию. Но теперь всё будет хорошо, и мы доделаем, наконец, наш домик, чтобы подобное не повторялось.

Внезапно, единорожка вскинулась и начала метаться по шалашу, хватаясь телекинезом за всё подряд. За лиру с натянутыми новыми струнами, за пучки листьев, пытаясь вновь укрыть ими человека, потом схватила охапку дров и выскочила с ней на улицу. Уже через несколько минут жужжания тетивы о дерево по округе разнёсся отчётливый запах дыма. Следующие полчаса, с улицы раздавались всевозможные стуки и бряки, среди которых Илья узнал звук разбиваемого кокоса, разламываемых ракушек и скрип нарезаемых водорослей. Каждые несколько минут единорожка забегала внутрь, тыкалась человеку в шею шерстяным носом, и с радостным писком вновь выскакивала наружу. А через полчаса гордо внесла неровно отбитую по краям, закопчённую снизу половинку кокосовой скорлупки, продемонстрировав Илье бульон с кусочками моллюсков, кокосовой стружкой и мелко нарезанными водорослями. Ещё там плавали незнакомые человеку травки и корешки, но Илья решил довериться чутью Пятницы. Она явно не стала бы давать человеку то, что может ему навредить. Специально, по крайней мере. Единорожка помогла Илье приподняться на ложе, подсунула под спину несколько связок пальмовых листьев и убрала от него ложку, когда Илья потянулся за ней.

— Сама, значит, будешь кормить? — усмехнулся он, откинувшись на пальмовые листья. — Ну давай. А-а-ам! М-м-м! Офевь фкуфмо.

Единорожка что-то строго пропищала, и слегка стукнула Илью ложкой по лбу.

— Ладно, ладно, я больше не буду дурачиться.

— И правда вкусно, — похвалил он лошадку, когда скорлупка показала дно, и закашлялся.

Единорожка опять заметалась по шалашу, а потом приволокла с улицы плошку с водой. Напившись, Илья вновь кивнул на рисунок золотой лиры на боку жеребёнка.

— Так откуда татушка? И чем ты это нарисовала? Выглядит водостойким.

Радостная Пятница закрутилась вокруг себя, а потом гордо продемонстрировала рисунок во всей красе, и подхватив со своего ложа лиру наиграла знакомую мелодию.

— Оу, так это в честь того, что моя маленькая Пятница научилась играть на лире, да?

Попытавшийся погладить кобылку Илья немного не дотянулся до головы жеребёнка, но та сама подсунула голову под человеческую руку, и даже зажмурилась от удовольствия, принимая ласку.

Когда через два дня Илья, наконец-то, смог выбраться на улицу, о недавнем буйстве стихии уже ничего не напоминало. Обновлённый шалаш сверкал свежими пальмовыми листьями на стенах, а нанесённый стихией мусор был прибран. Не способный к самостоятельному передвижению Илья, которого сильно угнетала своя временная недееспособность, целыми днями или спал, или плёл бечёвки. Нашёл придавленный поленьями свиток и связал для него из палочек рамочку. Так в шалаше появилось первое настенное украшение. А вечерами он вспоминал различные песни. Он напевал, а единорожка пыталась подобрать к песням мелодию. И, надо сказать, получалось это у жеребёнка, едва взявшего в копыта свой первый инструмент, на диво хорошо. Особенно ей нравились англоязычные песни, которым она даже пыталась подпевать. Ну как подпевать… подпискивать, скорее.

Слабость отступала медленно, но обильное питание, на которое не скупилась единорожка, постепенно делало своё дело, и через неделю Илья чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы вновь приступить к попыткам добыть цементирующий состав. Насколько он знал, если как следует прокалить известняк, например ракушки или кораллы, можно получить негашёную известь, погасив которую водой, можно добыть пушонку, обладающую превосходными цементирующими свойствами. Дрова, сложенные в кучи в последние дни перед болезнью, уже достаточно просохли, чтобы дать необходимый жар. Осталось добыть пару десятков килограмм кораллов. За кораллами Илья решил пойти на ту часть побережья, где обнаружил свиток, так как видел там выступающие в отлив коралловые ветви.

Единорожка, старающаяся теперь не отходить далеко от человека, естественно поскакала следом. Добредя по колено в иле и водорослях до ближайшего кораллового куста, Илья принялся обламывать разноцветные ветви, а лошадка телекинезом оттаскивала их на берег. Внезапно под руки попалось что-то гладкое и округлое. Сердце Ильи забилось сильнее, следуя зову выплеснувшегося в кровь адреналина — слишком знакомые формы. С бьющимся сердцем он выхватил из-под толщи мутной воды яйцо аварийного комплекта, по невесть какому невероятному совпадению оказавшееся именно здесь, настолько близко к точке последнего выхода. Победный вопль прорезал безмятежную синеву неба, заставив Пятницу подпрыгнуть от неожиданности.

— Чудо! Это настоящее чудо! — вопил человек, бегая по прибрежному песку и потрясая над головой облепленным водорослями предметом, а единорожка недоуменно смотрела на внезапно сошедшего с ума товарища по несчастью, зажимая чувствительные уши копытами. Внезапно человек прервал свой бег, безумным взглядом посмотрев на поёжившуюся кобылку, а потом, оставив находку на песке, подхватил единорожку на руки и начал тискать и целовать её, приговаривая:

— Ты принесла мне удачу! Спасла меня! Нет, нас! Спасибо, спасибо тебе, — внезапно он посмотрел на неё серьёзным, совсем не безумным теперь взглядом, и единорожка перестала вырываться, полностью успокоившись и доверчиво прильнув к заляпанной водорослями груди. — Ты моя самая большая удача.

Поставив жеребёнка обратно на песок, Илья вернулся к аварийному комплекту. Задыхаясь от долгого бега и важности момента, он счистил с корпуса аварийного комплекта водоросли и нажал на него в нужных местах. Корпус пыхнул инертным газом, раскрываясь и подмигивая светодиодными индикаторами. Запущенный тест показал полную готовность прибора к использованию по прямому назначению, и Илья вновь повернулся к жеребёнку. Нужно было как-то объяснить внимательно наблюдающей за человеком единорожке, что им предстоит переход в человеческий мир. Он не был уверен, что сможет убедить начальство открыть переход ещё раз, чтобы отправить жеребёнка домой. Да и где на этой планете может оказаться её дом? Так что, скорее всего, ей придётся остаться в человеческом мире навсегда.

— Но ведь это лучше, чем оставаться на этом островке совсем одной? Ведь так?

Единорожка вопросительно пискнула, склонив голову набок.

— Смотри… — принялся лихорадочно чертить на песке Илья. — Это твой мир. Вот наш островок, и мы на нём. А это мой мир, мой дом, и вот эта штука может нас прямо сейчас туда перенести через портал.

Илья закончил рисовать яйцо с овалом портала над ним, между двумя кругами, на одном из которых было пятно островка с двумя схематичными рисунками человека и лошадки, а на другом домик и те же человечек с лошадкой рядом.

— Понимаешь? Мы идём домой! — добавил он стрелочки, поясняющие направление движения фигурок.

И единорожка поняла. Отступив на шажок, она пискнула и, развернувшись в сторону пальмовой рощи, опрометью бросилась бежать.

— Стой, Пятница! — но куда там, жеребёнка уже и след простыл. — Вот, блин! Она же здесь погибнет одна!

Быстро сложив развёрнутый для работы аварийный комплект, Илья отправился следом.

— Надо как-то успокоить, убедить…

Единорожка бежала к шалашу, чтобы забрать то единственное, что было для неё дорого, единственное, что осталось у неё от прежней жизни, от мамы, перед тем как отправиться в свой новый дом. Вбежав в шалаш, она схватила магией со стены рамочку с маминым заклинанием, и на несколько секунд замерла, оглядываясь, запоминая это неказистое жилище, ставшее для неё пусть и временным, но всё же домом. Взгляд кобылки упал на лиру, и она не раздумывая подхватила ещё и её.

— Прощай дом! Я иду домой, — радостно улыбнулась она и выскочила на улицу.

Внезапно, буквально в паре шагов от неё пространство раздалось в стороны, выпуская на песчаную площадку Её Высочество Принцессу Селестию. С высоко поднятой головой и широко распахнутыми крыльями шагнула она на песок, зорко оглядывая окрестности. Её рог ярко пылал, затмевая своим светом даже солнце. У Кэнди даже сердечко ёкнуло, от того, что она могла разгневать саму Принцессу своим глупым поступком, когда тайком пробралась в мамину лабораторию и нечаянно запустила мамино заклинание. Кэнди стало так стыдно за глупую Кэнди, что она даже не заметила выбежавших из-за спины Принцессы других пони, пока не оказалась в крепких маминых объятьях.

Лёжа на песке за небольшим холмиком, Илья наблюдал за воссоединением семьи.

— Что ж, так будет даже лучше. Прощай, моя маленькая Пятница.

— Кэнди! Моя Кэнди! — приговаривала мама единорожки, прижимая её к груди, но той всё ещё было стыдно за глупый поступок Кэнди.

Взгляд единорожки упал на лежащую на песке лиру, и она твёрдо поправила свою маму:

— Лира. Теперь меня зовут Лира. Лира Хартстрингс.