Выброшенный из дома

Глава 2

Чейнджлинг уселся и потёр друг о друга передние копыта.

Маскировка по сути своей элементарна. Подумай об одном из тех, в кого хочешь превратиться, используй свою врождённую магию чейнджлинга — и вуаля! — ты выглядишь как пони, что ты представил! Он так и сделал и заглянул в воду, чтобы проверить свою внешность.

Хоть рябь на воде немного исказила его отражение, но он мог ясно видеть чёрную мордочку с рогом, двумя большими ярко-голубыми глазами и двумя острыми клыками.

От удивления изгнанник несколько раз моргнул.

— Это не то, как может выглядеть пони, — отметил он. — Это же просто моя обычная внешность. — Озадаченный, он попытался измениться снова, но только чтобы получить всё тот же результат. — В чем дело? Измениться легко, мне всего лишь нужно быть…

Его размышления были грубо прерваны не вполне приличным звуком — урчанием в животе. Очень громким урчанием животе.

Упс. Ну, конечно. У него уже довольно долго вообще не было никакой любви чтобы наесться, и сейчас у него не хватало энергии чтобы замаскироваться. Это всё немного усложняло ситуацию. Значит, пришло время для плана «Б». Раз так, он проберётся в деревню и… Что он будет делать, когда туда доберётся, чейнджлинг на самом деле пока не представлял, но ничего, это придёт к нему позже. На данный момент он должен был импровизировать.

Он пересёк мост и увидел табличку с надписью: «Понивилль».

«Понивилль? Какое дурацкое и смешное имя» — подумал чейнджлинг. По крайней мере, у ульев чейнджлингов были имена гораздо проще. Например, Улей № 3.14 или Улей № 07734.

Он прошёл мимо коттеджа, который был сделан в виде… нет, что это вообще такое? Холм? Или всё же дерево? Выглядел он нелепо. Жёлтая пегаска с розовой гривой и хвостом ухаживала за животными перед домом, при этом напевая какую-то ужасную песню о домашних животных или о чём-то таком. Это была ужасно сладко звучащая песня, но чейнджлинг чувствовал любовь пегаски к животным, о которых она заботилась. Вот если бы он мог превратиться в животное прямо сейчас, было бы так легко забрать свою еду…

Однако, учитывая, что он всё ещё выглядел как чейнджлинг, беспокоить пегаску в этот момент было бы плохой идеей. Кто знает, какой будет её реакция? Однако у него не было ощущения, что эта пони нападёт на него. А ещё у него было чувство, что он должен её откуда-то знать, но он не мог припомнить, откуда. Ну и ладно, раз не помнит, то это, скорее всего, было не слишком важно.

Осматривая окрестности дома, он нашёл корзину с большим куском потрёпанной светло-серой ткани, уложенной на дно. Вероятно, это была кровать для какого-то животного, и, скорее всего, оно не будет против, если чейнджлинг возьмёт эту ткань — из неё мог бы выйти отличный плащ, если только он найдёт что-нибудь, чем можно будет его закрепить.

— Тише-тише, не ешьте слишком быстро, всем говорю, — услышал он голос пегаса, хотя тот и был слишком тих. — А теперь, если вы меня извините, то я покормлю своих маленьких друзей в доме, хорошо?

Чейнджлинг решил покинуть пределы этого жилища. Он не хотел, чтобы его поймали, а ещё больше он не хотел приближаться к источнику этого ужасного пения.

Двигаясь дальше по дороге, он достиг яблоневого сада «Сладкое яблочко», окружённого длинным белым забором. Само это название «Сладкое яблочко», выбитое над воротами, было уже достаточно ужасным, чтобы свернуть отсюда.

Он собирался продолжить путь по направлению к деревне, но донёсшиеся голоса двух беседовавших пони заставил его отпрыгнуть в ближайший кустарник, откуда он молча наблюдал за этой парочкой. Одной из них была голубая пегаска с растрёпанной гривой всех цветов радуги и солнечными очками, сидевшими на носу. Она летала вокруг другой пони — оранжево-рыжей в ковбойской шляпе, насаженной на её светлую блондинистую гриву с вплетённой в неё красной ленточкой. Такая же красная ленточка красовалась у неё и в хвосте. Эти две пони тоже казались ему знакомыми, как и та пегаска, которую он видел до того.

— Говорю тебе, Эпплджек, я просто уверена, нипони в жизни не видел, как пони-будь ещё проделывал такую кучу петель и штопоров, — высокомерно заявила голубая, — но, конечно же, сегодня утром, пока я тренировалась, нипони не видел меня, удивительную и бесподобную Рэйнбоу Дэш. Просто позор.

Рыжая, та, которую, по-видимому, и звали Эпплджек, закатила глаза.

— Ты г'ришь так каждый день, Рэйнбоу, — сказала она с ярко выраженным деревенским акцентом. — И, кроме того, не думаю, что кто-нить удивится тебе опосля твоего Радужного удара.

Рейнбоу Дэш приземлилась, сняла очки и повесила их на забор.

— Пф-ф-ф, когда-нибудь я сделаю супермегакрутой трюк, после которого Радужный удар покажется простейшей петлёй.

— Думашь, ты смогёшь добиться большего успеха, чем проломив звуковой барьер и создав тем самым радугу? — бросила на неё невозмутимый взгляд Эпплджек.

— Разумеется! Я просто пока не знаю, как. Но держу пари, что я придумаю что-то настолько классное, что это поразит всех вас. Дважды! — Рэйнбоу Дэш вскочила и полетела в сторону фруктового сада. — Как там насчёт того яблочного пирога, которым, как ты говорила, ты хотела меня угостить?

Оранжевая кобыла снова закатила глаза.

— Если это не полёты, то общение с тобой подразумевает как минимум обед. — Она опередила Рэйнбоу Дэш. — Конечно, давай уж.

Чейнджлинг наблюдал за тем, как они проходили мимо. Кем бы ни были эти две кобылы, они должны были быть невероятно глупыми. Приснопамятный «Радужный удар» был не более чем россказнями для маленьких личинок чейнджлингов, и, самое главное, он был физически невозможен. Должно быть, эти две пони дружили промеж собой, что также было довольно забавным для чейнджлинга: ты же не можешь вот просто так отдать любовь, которая у тебя имелась, какому-то «другу», да ещё и на неопределённый срок. Этак когда-нибудь она у тебя кончится, и тебе придётся покинуть улей и своего «друга», чтобы набрать новой любви, а пока ты, наконец, вернёшься, то вероятно, просто забудешь, кто же это был.

С другой стороны, это же были пони, а они не питались любовью. Как бы странно это ни звучало.

Заметив, что пегаска так и оставила свои солнцезащитные очки на заборе, чейнджлинг взял их себе. Он обязательно вернёт их позже. Он не был вором! Ну, не совсем так. Да, любовь он крал, но банальное воровство у других было совсем другим делом. У чейнджлингов есть нормы поведения, понимаете? По крайней мере, он мог использовать эти солнцезащитные очки, чтобы скрыть свои большущие фасетчатые голубые глаза, чтобы пони не увидели их.

— Вот теперь я куда-то добрался, — решил изгнанник, продолжая идти по дороге.

Он вошёл в Понивилль и уже оставил позади несколько домов, которые ему пришлось аккуратно обойти по задворкам. Впрочем, он так и не нашёл ничего полезного. В итоге изгнанник наткнулся на круглое здание, оформленное в цветах от белого до фиолетового, с надписью: «Бутик «Карусель» над входом.

Когда чейнджлинг заглянул внутрь через окно, то увидел, возможно, самое ужасное, отвратительное, совершенно омерзительнейшее зрелище из всего, что он когда-либо видел. Эта мерзость была полностью белой или, возможно, очень бледного оттенка серого, с пурпурными завитыми хвостом и гривой, которые, вероятно, требовали слишком уж долгого ежедневного ухода. В довершение всего, она разговаривала с другой пони, очень маленькой — кажется, они их называли жеребятами? — с вьющимися розово-лиловыми гривой и хвостиком. Эта маленькая пони выглядела довольно удручённой, покуда старшая читала ей лекцию о моде. После пяти подслушанных слов ему уже стало скучно, и чейнджлинг стал осматривать комнату.

Однако его глаза раз за разом невольно возвращались к двум говорящим пони. Они же были белыми! До рези в глазах белыми! Самый уродливый цвет, который только может себе представить истинный чейнджлинг. Красивые чейнджлинги были все одинакового чёрного цвета, и очевидно, что это был самый красивый цвет в мире. С другой стороны, раз уж все чейнджлинги были черными, то эта незначительная деталь в значительной степени гарантировала, что все чейнджлинги были прекрасны.

Пока старшая пони всё ещё читала лекцию младшей что-то о жестоком обращении с друзьями или ещё о какой-то ерунде, чейнджлинг приметил булавку, лежащую прямо под окном, в которое он заглядывал. Он молча открыл ставню, что, как он заметил, проделать оказалось слишком уж легко. Неужели пони не боятся грабителей или чего-то подобного?

Чейнджлинг быстро скользнул своим копытом в образовавшуюся щель и поднял булавку, стараясь наделать при этом как можно меньше шума. Он сел и посмотрел на вещи, которые он сумел собрать. Солнцезащитные очки, чтобы скрыть глаза, и плащ с булавкой, чтобы укрыть всё остальное от любопытных глаз. Конечно, у него не было гривы и хвоста, но он, вероятно, мог бы это объяснить. Судя по тому, что изгнанник видел, у этих пони интеллект пребывал на уровне дверного порога, и то, если объединить всю деревню. Конечно, они клюнут на всё, что он им не скажет.

Однако, поднимаясь, он довольно громко треснулся головой об открытое окно.

— А? Что это было? — услышал он голос изнутри. Он вскочил и вспорхнул на крышу, и когда взглянул вниз, то увидел высунувшуюся из окна пони с фиолетовой кудрявой гривой.

— Не знаю, Свити Белль. Вероятно, это был жук, налетевший на стекло, — сказала она.

— Должно быть, это был действительно крупный жук, Рэрити, — услышал он ответ изнутри здания от младшей пони, которую, по-видимому, и звали Свити Белль.

Втянув голову внутрь, Рэрити закрыла за собой окно.

— Забавно, не помню, чтобы сегодня открывала это окно, — донеслись до него тихие слова, а затем громкий вздох. — Ты же не думаешь, что я старею, Свити Белль?

Она продолжала говорить и говорить, накручивая себя какой-то истеричной и напыщенной речью о том, насколько она старая и уродливая.

Не то чтобы она могла стать ещё хуже в глазах чейнджлинга, но он точно не желал выяснять возможность подобного. Чейнджлинг закатил глаза и спрыгнул с крыши, мягко приземляясь благодаря своим жучиным крыльям. Он набросил на себя плащ, убедившись, что всё его тело оказалось надёжно спрятано, а затем булавкой закрепил его. Надев солнцезащитные очки, изгнанник проверил своё отражение в другом окне. Ему придётся держать глаза полуприкрытыми — очки не закрывали его глаза целиком, но, по крайней мере, он мог видеть. Кроме того, теперь он мог, вероятно, сойти за пони, хотя и несколько жутковатого пони.

К сожалению, было уже поздно, да и сам чейнджлинг уже едва не засыпал на ходу, поэтому он решил вернуться в лес. Он не хотел, чтобы какой-нибудь пони увидел его спящим посреди улицы. Они ведь могли бы проверить, как он выглядит, или, что ещё хуже, пожалеть его. Это было бы окончательно ниже его достоинства.

Но завтра? Завтра настанет время добывать себе прокорм.