Обитель тьмы
Глава 3
Вокруг дороги, где ни глянь, простиралось бескрайнее море тумана, из которого, подобно островам в океане, торчали скрючившееся стволы деревьев, обломки скал, и… могильные кресты. В гнетущем безмолвии чувствовалась некая древняя, демоническая сила, неподвластная и непостижимая, способная нешуточно содрогнуться даже бывалых темных магов.
Аликорн быстро, но осторожно семенил по дороге. Однако, все же, несмотря на то, что незнакомец был прекрасно осведомлен с тем, с чем ему придется столкнуться, было видно, что и ему было крайне некомфортно находиться в такой среде. Его сердце учащенно билось, грозясь вот-вот выпрыгнуть из груди. Незнакомец ежеминутно оглядывался и останавливался, внимательно прислушиваясь. Все его мышцы были напряжены до крайности, словно пружина, оттянутая до отказа.
Однако, даже не смотря на походку и поведение путника, в его взгляде, осанке и то, как он держал голову, чувствовалась некая сила. Было видно, что даже несмотря на такое довольно таки мнимо трусливое поведение, незнакомец может преподать урок вежливости любому, кто попытается заявить о своих правах. Высоко поднятая голова и хладнокровный, железный взгляд только подтверждали это.
А аликорн, тем временем все дальше и дальше углублялся в туман.
И тут, внезапно, все исчезло. Дорога, туман, черные деревья и верхушки могильных крестов – все пропало в один миг.
Незнакомец недоуменно остановился и завертел головой. Оглянулся назад – и чуть не свалился.
Он стоял прямо на краю гигантского обрыва. Прямо под ним простиралась пропасть несоизмеримой глубины – ее стены уходили далеко, на множество километров в глубину, тянясь, наверное, до самого центра земли, если то, куда попал темный маг, можно было назвать землей. Повсюду, слева и справа от путника, тянулись гряды острых скал. Из-за этого создавалось жутковатое впечатление, что пропасть – это огромный зев пасти неведомого зверя, который только того и ждет – когда беспомощная посреди этого ужасающего величия фигурка путника сорвется в пропасть.
Аликорн инстинктивно отшатнулся. И вовремя – тотчас же край обрыва, на котором он стоял, осыпавшись, с невообразимой скоростью полетел в темную пучину бездны.
Видя все это, незнакомец невольно содрогнулся, представив, что бы было, если бы он вовремя не отошел. Пробурчав про себя опять несколько каких-то замысловатых ругательств, он резко повернулся вперед и потрясенно замер.
В нескольких сотнях метрах от него возвышалась огромная, черная скала. Ее неприступные, колючие стены были покрыты орнаментами трещин, которых было так много, что было даже удивительно, как скала не рассыплется в пыль под давлением своей ноши. Вершина этой мегалитической громадины была совершенно плоской, будто кем-то намеренно отшлифованной (если не брать в расчет нескольких обломанных у краев платформы) и простиралась на десятки квадратных метров вглубь неизведанного. А в середине этой циклопической «подставки» стоял высокий храм.
Впрочем, то, что предстало его взору, мало походило на храм. Скорее, как решил про себя аликорн, это было что-то наподобие алтаря или языческого капища с крутыми, широкими стенами и прямоугольной крышей. В целом, здание имело форму трапеции, но больше напоминало треугольник с усеченным верхним углом.
Незнакомец долго, потрясенно рассматривал древний храм, гордо возвышающийся над одиноким путником. Какая-то странная, неведомая темная сила исходила от него…
Аликорн встряхнул головой, прогоняя оцепенение. Затем, пристально уставившись на алтарь, сильно нажал копытом на веко.
Однако, против его ожидания, храм раздвоился. Значит, это был не плод воображения и не галлюцинация.
Незнакомец сухо повел хвостом. Затем, опираясь на задние копыта, сладко потянувшись, прогнулся и расправил крылья. Поднялся в воздух, взмахнул раз другой крыльями, — и вот он уже возле затянутого иссохшими лианами входа.
Вход имел примерно 10 метров в высоту и 6 метров в ширину. Ровно, не оставляя даже узенькой щелочки, из-за чего казалось, что вход вылезает за пределы древней постройки, прилегал каменный косяк. И если судить по его внешнему виду, ему была не одна, а то и не десятка тысяч лет. Весь косяк был испещрен непонятными символами и странным, неприсущем не для одной из древних цивилизаций Эквестрии сложным геометрическим орнаментом, состоящем преимущественно из ромбиков, точек, палочек и полумесяцев. Кроме того, верхний и нижний края косяка испещряли непонятные символы, которые, вне сомнения, были неизвестными древними письменами. Весь косяк был покрыт многочисленными мелкими трещинами и выбоинами. В самых широких из них, дополняя атмосферу запустения и безжизненности, свисал клочьями, напоминая рваную тряпку, сухой серый мох.
Незнакомец взлетел вверх, подлетев к самому верхнему краю косяка, и остановился. Вплотную приблизив глаза к высеченному орнаменту, сощурившись, аликорн начал медленно, сосредоточено сопя, миллиметр за миллиметром осматривать высеченные в камне значки. Пошарив таким образом целую сторону, он возвращался к началу и, подняв переднее копыто и немного отстраняясь, неторопливо и осторожно постукивал по древним узорам, каждый раз сосредоточенно прислушиваясь к звуку, раздававшемуся из-под копыта.
Так продолжая, он сделал еще несколько заходов, в буквальном смысле простучав и просмотрев каждый микрометр косяка и каждую трещинку. В процессе изучения, аликорн, быстро-быстро взмахивая крыльями, недовольно ворчал про себя, одновременно с этим расчищая замшелый косяк от сухого мха:
— Черт возьми! Но неужели больше ничего нельзя разобрать!? – сердито шептал он, вперившись испепеляющим взглядом в одну точку, напрягая глаз до крайности, пытаясь разобрать хоть что-то дельное в бесконечном переплетении трещин. Однако, сколько он не вглядывался, сколько не мучил свои глаза, сколько не пытал свой мозг, ища соответствия полустертых древних каракуль хоть с какими-то известными ему древними символами, — многотысячелетняя эрозия сделала свое дело – и письмена минувших цивилизаций, похоже, были навсегда утрачены для аликорна.
Поняв это, наконец, после серии упрямых, бесплодных попыток, незнакомец отстранившись, злобно сплюнул. Однако, ощущение досады на неудавшуюся попытку расшифровать доисторические письмена вдруг сменилось на шокирующую догадку.
Аликорн вдумчиво и в то же время насторожено посмотрел на этот памятник седой древности. Что-то его в нем настораживало… И это было вовсе не удивление от фантастической находки, нет, то было совсем другое чувство – чувство страха. Необъяснимое, непонятное чувство ужаса. Мозг аликорна буквально кричал, призывая бежать от этого проклятого места подальше. А также великий и непостижимый Фобос, который своей незримой дланью парализует ужасом живых существ, заставляя их бежать без оглядки, тот самый, что заставляет колени смельчаков в дрожи отстукивать друг о друга ритм, теперь обвивал своими липкими, ледяными щупальцами душу аликорна, подобно пауку, что спокойно и хладнокровно оплетает свою жертву паутиной, зная, что жертве уже все равно не избежать своей печальной участи…
Незнакомец резко встряхнул головой, гоня прочь страшные мысли. Он как старался, успокаивал себя, говорил, что это лишь его собственное воображение, что он в безопасности, все-таки леденящий ужас не оставлял его сердце в покое, терзая и терзая кошмарами, словно дикий зверь. Самым разумным в этой ситуации, было бы, пожалуй, подчиниться зову первобытного чувства, и, отыскав портал, вернуться домой. Самым разумным для рационалиста.
Должно будет заметить, что практически у каждого слуги «великой и непостижимой Госпожи Науки» было одно малозаметное в обыденной жизни качество, отличавшее служителей Познания от простого люда, именующееся не иначе как «чисто научное любопытство» или «чисто научный интерес». Именно подобная черта и является ключевым звеном и одновременно той самой искрой и щепкой, из которой и разгорается кострище головокружительных событий.
Так случилось и в этот раз: любопытство и «это самое чувство» все-таки одержали победу даже над здравым смыслом и морозящем страхом, пробирающем до костей. Именно то поэтому, заметно приободрившись, аликорн сказал:
— Мдамс… Когда-нибудь проклятое любопытство погубит меня также, как погубило Анкноуна! – мрачно усмехнулся он, но в его голосе послышался уже не дрожь загнанного кролика, а бурный азарт исследователя, норовящий прорваться наружу.
Едва он шагнул в окутанный мраком проход, как зев из тьмы пирамиды поглотил его, подобно пасти огромного зверя.