На виражах души моей

Глава вторая

Поезд тащился медленнее Тэнка без пропеллера. Мы тронулись от вокзала Мэйнхеттена в час ночи, и Спитфайр тут же отключилась, прислонившись к оконному стеклу. В вагоне было мало пони, все храпели, прикорнув на сидениях, у кого как получилось. Я сидела напротив Спитфайр и вскоре мне надоело смотреть на ее безмятежную, как у юной кобылки, спящую морду и я стала вглядываться в темноту за окном. Медленно-медленно проплывали мимо столбы и редкие деревья, с неба, закрытая облаками, светила тускло полная луна. Было невыносимо скучно, но спать мне, к удивлению, не хотелось. Еще с минуту вглядываясь в невыразительные пейзажи, я потянулась от скуки, и тут мой взор упал на газету, которую Спитфайр зачем-то купила на перроне. Она лежала рядом с ней, свернутая, так и не тронутая, и я, недолго думая, схватила ее крылом, чуть не задев задние ноги Спитфайр. Хоть я и не люблю читать (все, кроме книг А. К. Ирлинг), но не умирать же от тоски теперь. Посмотрим, какие сплетни пишут в Мэйнхеттене.

Я пролистала все страницы, с надеждой отыскивая новость, что Ирлинг выпустит книгу раньше срока, но про великую писательницу там не было ни слова. Кокатрис побери! Ох… Что за глупая газета!

Поезд затормозил и окончательно встал. Я, уже хотевшая возмущаться вслух по поводу отсталости всей железнодорожной промышленности Эквестрии, взглянула в окно и обнаружила, что мы прибыли на станцию. Судя по безмятежному сну Спитфайр, это еще не был Миддейл, и я стиснула зубы от недовольства. Мало того, что глупые земнопони построили этот глупый поезд, вместо того, чтобы придумать телепорт, так еще и заставили его останавливаться на всех глупых станциях, которые понастроили через каждые глупые пять миль! Но тут хлопнула дверь, в вагоне появились две фигуры и я, взглянув на них, тут же расхотела возмущаться, а лишь пожелала тотчас исчезнуть. Я моментально раскрыла газету на первой попавшейся странице и загородилась ей от всего мира. Только бы они не заметили меня! Не дай Селестия!

— Милая, смотри, тут как раз два свободных места, — приподнятым от счастья голосом сказал один из них. Опять этот вечный счастливый тон! И, как нарочно, я слышала, что они оба встали как раз напротив нас со Спитфайр! Только не сюда!

— Здесь занято, — проговорила я как можно более высоким голосом, иначе мой низкий тон они тотчас бы распознали. — Два наших… друга скоро вернутся. Они ушли в туалет.

— Ох, извините нас, леди. — Неужели они уйдут теперь? Не верится… — Милая, пойдем в другой вагон, здесь больше, кажется, нигде нет мест для двоих. — Слава Селестии, уходят.

Я не убирала от лица газету пока не услышала, как хлопнула дверь за моей спиной. Надеюсь, они не вздумают вернуться…

Я взглянула в окно. Поезд разводил пары, через секунду он тронется… Можно успеть выбежать из вагона. Но… я взглянула на спящую, ничего не подозревающую Спитфайр. Будить и объяснять ей слишком долго, а бросать так… как-то невежливо. Особенно после того, как мы так хорошо поговорили тогда, несколько часов назад. Я с сожалением видела, как поезд отходит, уплывает назад залитая светом платформа станции. Ладно, надеюсь, Миддейл будет следующей станцией, и мы успеем выйти до того, как они меня заметят.

Сзади опять хлопнула дверь, и я, не оборачиваясь, тут же легла на сидение, закрыв голову разворотом газеты. В последний момент поджала под себя радужный хвост — по нему они точно вычислили бы меня… Но, выглянув украдкой из своего бумажного укрытия, я вздохнула спокойно — это не они, это пони-кондуктор ходит, осматривает всех в поиске вошедших на последней остановке. Слава Селестии!

Я долго зачем-то провожала жеребца-кондуктора взглядом, и не заметила, как газета выплывает у меня из крыльев и, порхнув, словно бабочка, тихо дотрагивается до носа сидящей напротив Спитфайр.

— А-апчхи! — тут же взрывается она громким чихом, совершенно неожиданно, так, что я даже подпрыгнула на месте, а добрая половина спящих пони вокруг просыпаются и укоризненно смотрят в нашу сторону. Она проснулась, это мой шанс спросить!

— Спитфайр, прости, что разбудила. — Я наклонилась к ней, видя, как она чешет глаза в сонном недоумении. — Нам нужно спасаться бегством. Умоляю, скажи, что Миддейл следующая станция!

Она посмотрела на меня непонимающе и, скрыв зевок крылом, ответила:

— До Миддейла мы доедем только утром. Чем ты слушала, когда я говорила тебе это на перроне, Крэш?

Я со стыдом вспомнила, что в этот момент наблюдала за дракой двух сов из-за пойманной на платформе мышки и совсем не слышала, что мне говорила компаньонка.

— Прости, мне наверно, что-то в ухо тогда попало…

— А от кого спасаться-то? Тебе наверно во сне почудилось. — Она потянулась на сидении. — Книжки про Дэринг Ду, конечно, интересные, но…

— Да причем тут Дэринг?! — я даже нахмурилась (надо же, я нахмурилась на саму Спитфайр!) — Я вообще не спала эти полчаса. И видела, как на последней станции вошли они!

— Кто — они? — Спитфайр смотрела на меня недоверчиво, подняв одну бровь.

— Мои родители!

— Да ладно?

— Честное слово! И я… настолько не хочу, чтобы они прямо в вагоне устроили мне торжественную встречу, что лучше вылечу из вагона на полном ходу!

Спитфайр все так же смотрела на меня, будто на глупую кобылку, которая сказала, что боится пауков, поэтому не будет спать в деревенском доме. Но, кокатрис побери, я не глупая! И то, что я не хочу видеть родителей — не ерунда!

— И что ты хочешь, Крэш? — осведомилась она.

— Давай… выйдем на следующей станции и подождем следующего поезда. Ты же говорила, что здесь они ходят каждые полчаса. Я заплачу за билеты, только, пожалуйста… — Я умоляюще глядела на нее.

— Я, конечно, хотела выспаться в дороге, Радуга, а не посреди ночи выходить на незнакомой станции только потому, что ты не хочешь встречаться с родителями.

— Я понимаю, Спитфайр… Но… я правда не могу с ними встречаться… Мне стыдно. Мне очень стыдно!

— Любая другая пони на твоем месте гордилась бы такими родителями, честно сказать.

Эти слова, так неожиданно сказанные компаньонкой, буквально выбили меня из колеи.

— Что? Гордились? Но ты же сама…

— Не думай, что я была тогда согласна с тобой, когда, расчувствовавшись, обняла… Только ни слова команде! — Она уже третий раз за сутки ткнула меня копытом в нос. — Просто ты очень напомнила мне одного… скажем так, знакомого пони. Настолько напомнила, что я не сдержалась.

— Какого знакомого пони?..

— Тихо, они идут! — вдруг увидев кого-то за моей спиной, округлила глаза Спитфайр и тут же набросила на меня газету. Я съежилась под ней и снова поджала хвост, и тут услышала тихий смех. Выглянув из-под газеты, я обнаружила, что это смеется Спитфайр.

— Расслабься, я пошутила, никто не идет. — Она вытерла глаза от выступивших от смеха слез. — Просто было забавно поглядеть на твою испуганную мордаху. Я никогда не видела тебя такой.

— Спитфайр, я… — я просто была вне себя от подступившей злости. — Ты… зачем?.. Ты… дура…

Мои слова вызвали новую порцию смеха у светло-рыжей. На нее зашикали со всех сторон, конечно, достала уже всех своими смешками!

— Да-да, и дура, и стерва, и бешеная, к тому же, еще и старуха! — отсмеявшись, закивала она, нарочито карикатурно. Точно, в нее вкололи Пинки Пай, причем экстракт был совсем не разбавленный, а весьма концентрированный. — Особенно верно последнее, ведь мне уже тридцать семь лет! Все я знаю, как вы называете меня за моей спиной. Ох, Радуга! — она пересела ко мне и приобняла крылом. — Мне конечно, никогда не понять тебя, но… я уверена, ты когда-нибудь поймешь меня. Ты же умнее меня, верно? Ты — будущий командир Вондерболтов, я уверена, если не будешь снижать планку, то у тебя есть все шансы занять этот пост через три года, когда я уйду на пенсию. Но тебе… надо учиться совсем не тому, что ты и так уже умеешь…

— А чему? — я недоуменно поглядела на нее, уже совсем в другом настроении — ведь Спитфайр только что назвала меня ни кем иным, как своей преемницей! Неужели она сейчас серьезно?

Спитфайр поглядела на меня с полуулыбкой.

— Увидишь, Крэш. Не буду тебе портить интригу. Ты должна понять это сама, иначе не будет никакого смысла.

— Ну уж, — возразила я. — А вдруг будет?

Поезд ощутимо тряхнуло, и мы сразу же поглядели в окна, узнать, что произошло. Многие спящие пассажиры проснулись от толчка и тоже посмотрели. В темноте не было ничего видно, но поезд, и так едва плетущийся, проехал еще с десяток ярдов и окончательно остановился, пыхнув парами из-под колес.

— Что там произошло? Кто-то дернул стоп-кран, что ли?.. — Спитфайр поднялась с места, оглядывая вагон. Все были сонные и смущены происходящим.

— Где кондуктор? Позовите кондуктора! — крикнул кто-то из другого конца вагона.

Прошло еще с полминуты, а поезд стоял. Кто-то отправился искать кондуктора, остальные переглядывались и тихо шептались, а кто-то завалился обратно спать, считая, что все происходящее не его лошадиное дело. Мы со Спитфайр сидели молча; вынужденная остановка спутала мои мысли, я все еще вроде бы радовалась тому, что она почти открыто назвала меня своей преемницей, но в то же время почему-то мне казалось, что она могла и пошутить, как шутила до этого, причем шутила, не считаясь с моими чувствами. Прошло еще несколько минут, и я уже хотела было спросить ее, вызвать на откровенность, но тут, хлопнув дверью, в вагон вошел пони-кондуктор, тот самый, которого я тогда испугалась. Все повернулись к нему, ожидая разъяснений по поводу вынужденной остановки.

— Все в порядке, дамы и джентельпони, мы отправляемся. В восьмом вагоне произошла заминка. Некий пегас попытался установить камеру на рычаг стоп-крана, чтобы сфотографироваться, и случайно дернул его. Компания «Западные железные дороги» просит извинений у вас за доставленные… — тут поезд тряхнуло, он, разведя пары, вновь отправился в путь, и кондуктор, потеряв на секунду равновесие, запнулся, -…неудобства. Счастливого пути.

Он, закончив свою речь, проследовал мимо нас, а я перевела взгляд на Спитфайр.

— Вот угадай, кем был этот пегас, — я нахмурилась от пришедшего осознания. — Даю на спор все перья из моих крыльев — это мой отец. Любитель селфи… вместе с моей матерью.

— Нельзя быть на сто процентов уверенным, что это они, — парировала Спитфайр, вновь устраиваясь ко сну на своем сидении. — Мало ли нерадивых пони… — она зевнула, уже даже не пытаясь прикрыться крылом. 

— Вот! Видишь, даже ты называешь их нерадивыми! — я толкнула ее по задним копытам. — А представь, я с ними жила шестнадцать лет, с самого рождения! Это просто невыносимо! Каждый твой шаг, каждый вздох запечатлеется на камеру, каждый день, каждый час, и все это с постоянными радостными возгласами!.. Спитфайр, ты что, спишь? Эх… дрыхнет…

Не знаю, правда ли Спитфайр уснула настолько быстро, или просто притворилась, чтобы не слушать меня. Но ее лицо вновь излучало то умиротворение, которое было во время ее предыдущего сна, и я махнула копытом. Пусть спит, если так хочется. К тому же, она и в самом деле не обязана мне сочувствовать. Да она и не поймет… сама призналась.

Какая же нелегкая принесла их в тот же поезд, что и нас?! Что они делали на той станции? Ходили в поход? Мельком, взглянув на них тогда, я заметила большие походные рюкзаки. Наверняка шлялись по окрестностям Мэйнхеттена, у водопадов Пониагары, куда они часто таскали меня в детстве. Честно говоря, там и правда красиво… если бы не постоянные фотосессии и умиление мной на фоне природы, были бы совсем замечательные прогулки…

Невольно я стала вспоминать свою жизнь с родителями, глядя в непроглядную темноту за стеклом, силясь увидеть в ней хоть что-то кроме своего отражения. Моя комната… все в голубом цвете, простыни на кровати, занавески на окнах, обои, везде радуги, светильники в виде радуги, стол в форме радужной арки… они слишком сильно любили меня. И любят наверняка до сих пор. С каким удивлением я узнала недавно от общих знакомых, что они организовали в моей комнате Музей Радуги Дэш. Узнали каким-то образом, хотя я всеми путями пыталась это скрыть, что я стала вондерболтом. Даже были один раз на нашем выступлении, но я тогда потянула переднюю ногу и не выступала. Наверно, они расстроились.

А может… все-таки… Нет! Не раскисай, Радуга, запрещаю тебе раскисать. Приказываю не раскисать и запрещаю раскисать! Еще не хватало идти к ним в восьмой вагон и здороваться! Нюни тут распустила, воспоминания всякие! Форменная дура, нет тебе другого названия! А как же принципы? Ты же пообещала в семнадцать лет, что прервешь с ними всякие отношения. Почему сейчас даешь слабину?

За своими размышлениями я даже не обратила внимания, что за спиной опять хлопнула входная дверь, и через секунду вагон огласил до физической боли знакомый возглас:

— Кого я вижу! Дочка! Неужели это ты?!

Только не это! Кокатрис все побери! За что мне такое наказание? Я поняла, что бежать уже поздно, эти объятия настигнут меня даже в Кристальной империи…

— Привет, папа. Привет, мама. Только не кричите, я вас прошу.

— Нет, милашка наша! Мы так давно тебя не видели! Так не годится! Иди к нам, мы так соскучились!

— Нет, нет, прошу, не надо! — Я чувствую, как меня берут на крылья, словно жеребенка, и начинают тискать за бока, живот и щеки. — Пожалуйста, нет! Нет!

— Да, родная, да! — вторит отцу мать и начинает вплетать в хвост бантик, который я всегда ненавидела, ужасно, просто рвотно розового цвета. А отец переходит к гриве, плетет косу, длинную, до пола, и вплетает в волосы жемчуг. Я ненавижу жемчуг, всегда ненавидела и всегда ведь просила его не вплетать. Что ж такое?! О, нет, мать достает из рюкзака платье… о, святая Селестия! Нет! Нет! СПАСИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА КТО-НИБУДЬ!!!

Я дернулась и с воплем упала с сидения, головой прямо на Спитфайр.

— Кокатрис тебя дери, Радуга! — прошипела сквозь зубы проснувшаяся от удара по морде моим лбом светло-рыжая пони. — Ты дашь мне спать, или нет?! Что ты все время кричишь и падаешь?

— А… что?.. — Я спросонья ничего не понимала, но через мгновение до меня дошло, что я просто уснула, глядя в темное окно, и соскользнула головой с копыт, которыми оперлась на подоконник. Слава Селестии, это был просто сон! — Ой, прости, Спитфайр… — я потерла глаза крылом, — мне приснился кошмар…

— Кошмар ей приснился… — она недовольно оглядела меня. — Про родителей небось?

— Да… Какая гадость…

Спитфайр смотрела на меня пристально, потом вдруг, будто приняв какое-то решение, протянуло мне копыто:

— Иди, будешь спать на моих коленях.

— Что? — Мне показалось, что я не расслышала.

— Так, по крайней мере, ты снова не упадешь на меня во сне. — Она порылась в своей дорожной сумке, которая лежала рядом с ней на сидении, и достала оттуда непонятно как поместившийся там большой розовый плед. Что? Розовый? — Иди, накроешься им до головы, они никогда не подумают, что под ним ты.

— Кто?

— Родители твои. Я же вижу, ты боишься, что они заметят тебя здесь.

— Немного…

— Ну-ну, не хорохорься, Крэш, иди сюда. — Она призывно похлопала копытом по месту рядом с собой.

Я решила не сопротивляться и улеглась на сидении, положив голову на колени сидящей на крупе и свесившей задние ноги на пол Спитфайр. Ей точно так удобно?

— Должна признать, Спитфайр, — сказала я ей, когда она окутала меня розовым пледом до головы, — в твоей идее, пусть она немного… странная… есть доля крутости. Так они точно никогда не подумают, что это я, даже если увидят мое лицо. Я всегда ненавидела эти… штучки для кобылок.

— А то! — с ноткой самодовольства в голосе, отозвалась та. — Я тоже всегда их ненавидела. Поэтому, чтобы скрыться от некоторых нежелательных знакомых, ношу его в сумке. На нем заклятие моего мужа, оно расширяет маленький лоскуток до таких размеров. Заклятие расширения материи. Может, слышала? У тебя есть знакомые единороги?

— Есть. Одна моя знакомая использует его… как-то… — я зевнула и закрыла глаза, на коленях Спитфайр было весьма удобнее, чем головой на подоконнике. — Она — дизайнер. Рарити, может, слышала?

— Мой муж знает ее лично.

Я уже устала удивляться, но все же приподняла голову и посмотрела на компаньонку.

— Откуда он ее знает? Она же…

— Вот все тебе надо узнать, Крэш! — она с некоторой долей ласки потрепала меня по гриве, усмехаясь. — Завтра сама спросишь у него, а сейчас спи давай. Нам ехать еще три часа.

— Спокойной ночи, Спитфайр… — я улеглась обратно и снова закрыла глаза.

— Дрыхни уж давай, сорвиголова. — Меня снова потрепали по гриве, на этот раз еще ласковей, чем в прошлый.