Сборник драбблов

5.0. Принцессопроблемы

— Ваше Высочество, все приготовления завершены. Определены воздушные отряды, усилено оцепление вокруг Кэнтерлота, в патруль каждого крыла откомандированы маги с набором вентилирующих заклинаний. Кроме того, мои пони заблаговременно поймали и препроводили домой омегу, который каждые полгода распевает серенады под окнами.

— Спасибо, Тэмпест. Ты можешь быть свободна.

Грозного вида альфа Тэмпест Шэдоу, новый капитан королевской стражи, поклонилась Селестии и тяжёлым, громким, чеканящим шагом направилась прочь. Она словно привыкла находиться на плаце и муштровать солдат, и теперь наличие красной дорожки под копытами и золотой лепнины над головой не имело для неё никакого значения. Разом напрягшиеся и вытянувшиеся постовые распахнули перед командиром двери, и, не сбиваясь с темпа, рослая единорожка покинула светлый тронный зал. Врата за ней закрылись, и в тишине чётко раздалось отражающееся от мраморных стен «ПШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШ».

Селестия флегматично опустошила баллон освежителя воздуха, разливая его газовую струю бесцветной горной радугой над своей головой. Затем она левитировала мусор в копыта ожидавшей этого омеги, на носу которого красовался пластиковый зажим. Земной пони спрятал баллончик в сумку и подал принцессе новый, после чего наконец снял с морды диковинный аксессуар.

— Спасибо, Креол, — ласково посмотрела на жеребца Селестия и подавила тяжёлый вздох, когда тот всё равно зарделся и начал что-то булькать под освобождённый нос, явно задыхаясь от восторга, словно и не было пущено в ход полкило освежителя.

Принцессу Селестию любила вся страна. Во все времена, начиная с момента, как она явилась обычным пони, всё её существо источало мистический магнетизм, в золотом сиянии которого каждый земной пони, пегас и единорог словно обретал чувство спокойствия и дома. Изящный, складный облик, нежный взгляд и бархатный голос вкупе с добрыми делами и благодетельностью расположили к ней каждое отзывчивое и любящее сердце, но было у такой народной популярности ещё одно, более деликатное объяснение. Её запах. Если чейнджлинги искусственно подстраивали свои ароматы под то, что нравится их жертве, и в итоге выдавали себя за истинных, то Селестии не требовалось никаких ухищрений — она от природы обладала сложным, но гармоничным букетом, который удивительно приходился по вкусу как омегам, так и альфам.

Аликорница могла бы точно идентифицировать свой собственный запах и назвать его, но это ничего бы не дало. Она была древним существом, заставшим забытые времена с забытыми явлениями, и понятия оттуда были бы ясны разве что его обитателям. И, к счастью или к сожалению, прототип её аромата как раз и канул в небытие. Тем не менее, это не мешало каким-нибудь парфюмерам хотя бы раз в год презентовать духи, которые, по заверениям, являются точной копией этого букета. Но каждый раз запах напоминал либо лес после дождя, либо что-то цветочно-цитрусовое, либо белый шоколад и кофе, но никак не всё это вместе, и непременно утрачивалось сердце композиции — то самое, что было уничтожено веками, но сохранялось на шерсти, волосах и в дыхании Селестии.

И, если в повседневности трепетное преклонение кобыл и жеребцов перед этим невесомым шлейфом было забавным или милым, гон превращался в проклятье.

Селестия была в состоянии сохранять здравый рассудок и работоспособность — комплекс дыхательных упражнений из забытого монастыря, фитнес, правильное питание и элементарный самоконтроль нивелировали излишнюю возбудимость и успокаивали разум, но она была не в состоянии научить тому же самому окружающих. Её дивный аромат заполнял всё пространство вокруг неё, заставляя омег сходить с ума. Не то, чтобы аликорница не могла защититься или хоть раз подверглась изнасилованию, но это определённо добавляло неловких ситуаций, особенно если учесть, что некоторые отчаянные пони даже залезали по дворцовым стенам в окна. Как бы забавно это ни звучало, но вторжение в свою спальню Селестия стерпеть могла, а вот эффектное появление текущей омеги во время переговоров с соседним государством — это уже не та вещь, которую легко обернуть в шутку.

Во всех этих шпионских проникновениях была дополнительная мотивация, поскольку Селестия была абсолютным рекордсменом среди романтических и эротических фантазий. Всемогущая прекрасная альфа, обращающая внимание на серую мышку-омегу и берущая её под крыло (и под брюхо) вопреки мнению общества и двора — самая избитая и самая безобидная из них, но как же она воспламеняла воображение юных и впечатлительных особ! В этом отношении принцесса самую каплю, лишь в самые неловкие моменты завидовала своей сестре. Та, хоть и тоже пахла одуряюще приятно, внешне была образцом сдержанности, холодности и неприступности. Её суровость и твёрдость, являющаяся следствием не грубости, но редкой аристократичности и элегантности, могла стать мечтой только пони, слишком трусливых в реальной жизни, чтобы претворять свои фантазии в реальность — поэтому омега наслаждалась покоем и без особых проблем хранила кое-кому верность. Этот факт Селестия считала гораздо интимнее любых сценариев с её участием, но общественность, к тому же, не посвящённая во все детали — и слава Лорен — не разделяла её мнение и продолжала подпольно клепать произведения искусства, сексуализирующие её образ.

С этим было бесполезно бороться. Подавители не работали, потому что организм аликорна попросту подавлял все вещества, которые считал враждебными, а ограничение сексуальности воспринималось им как прямая угроза репродуктивной функции. Поэтому Селестии не оставалось ничего, кроме как выделять часть личных средств на масштабную покупку освежителей два раза в год.

ПШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШ, Дискорд побери.

— Ваше Высочество, — уведомила Рэйвен Инквелл, по обыкновению своему появившаяся бесшумно и словно бы ниоткуда. — К Вам посетитель.

Белая единорожка с тёмно-каштановыми пучками гривы и хвоста относилась к редкой породе бет, которые не тяготели ни к омега-, ни к альфа-типу — чистое воплощение сосредоточенности, хладнокровности и исполнительности безо всяких лишних эмоций. Селестия ни разу не пожалела, что сделала её своим личным секретарём — с такой помощницей ничто не ускользало от взгляда.

— По записи?

Ничто.

— К сожалению, нет.

Дискорд материализовался на троне Луны с громким хлопком, уронив своё длинное тело из подпространства и тут же начиная устраиваться удобнее, что могло затянуться:

— Тебе не стоит раздавать кошачьи глаза направо и налево, Селестия, это убивает всю интригу.

Селестия прикусила язык, что этот смотрящий в иные измерения артефакт существует в единственном экземпляре, да и то не у Рэйвен Инквелл, и лишь заметила:

— А тебе не стоит пытаться облюбовать этот трон. Луну можно будет оставить в Тартаре вместо цербера, и никто не заметит разницы, если она узнает, что ты опять в него телепортировался.

— Пусть не обманывает себя. Никакой стульчак никогда не заменит её родное креслице, то самое!

— То самое, которое по твоей милости убежало смотреть мир.

— Ах, — драматично замер Дискорд, скорбно сползая на пол и понуро плетясь по ступеням вниз. — Старые обиды всё ещё не забыты, а ведь я исправился! — клятвенно приложив лапы к груди, драконикус обернулся и захлопал огромными блестящими глазками. — Но нет, — он раззанавесил витраж на окне, открывая тренирующую армию Тэмпест. — Только пони могут рассчитывать на всепрощение. Не слишком демократично для страны дружбомагии и равенства, м?

— Ты хотел что-то сказать мне, Дискорд? — перевела тему Селестия, снисходительно улыбаясь на его жеребячество.

— Кроме того, что древний бог вынужден жить в собачьей корзинке у захолустного лесника-ветеринара? — зашторил витраж обратно драконикус и снова очаровательно захлопал ресницами. — Разве же я не могу просто взять и проведать дорогого друга?

— А прибыл ты сюда, надо думать, в кошачьей переноске.

— Не совсем, — щёлкнул орлиными когтями Дискорд, и сверху грохнулся гигантский шар для хомяков. Селестия подняла взгляд. Секундой ранее это была люстра. Весьма недешёвая люстра.

Вздох.

ПШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШШ.

Дискорд тихонько подвыл, постукивая костяшками львиных и орлиных пальцев:

— Несомненно, я вовремя. Неприятности с зовом природы?

— Если только у других, — вздохнула Селестия, левитируя слуге опустевший баллон и забирая взамен новый. — Ты же знаешь, как проходит мой гон.

— Я бы сказал, протекает, — вкрадчиво поправил Дискорд и взял печальный тон. — Но, чтобы ты не сочла мой визит напрасной тратой времени, а меня — плохим другом, не уважающим твоё хобби — это я про управление страной — я хочу предложить тебе помощь в этом непростом вопросе.

— Что-то мне подсказывает, что на это лучше не соглашаться.

— Отлично! — проигнорировал это мудрое суждение Дискорд и щёлкнул пальцами. Селестия инстинктивно прижала уши и прищурилась, но скоро, моргнув, нерешительно расслабилась. Ничего не произошло. — Моя работа здесь закончена.

— Но ты же ничего не сделал, — недоумевала принцесса.

Дискорд лишь пафосно взмахнул кожистым крылом и растворился в складках взметнувшегося следом воздуха.

— Ваше Высочество, Вам необходимо согласовать с поваром Вашу новую летнюю диету, — невозмутимо и ровно напомнила Рэйвен Инквелл. Кажется, ей и во время нашествия Дискорда было всё равно на его выходки — не то, что в простой мимолётный визит.

— Конечно, — кивнула Селестия, поднимаясь с трона и оправляя перья. — Спасибо, Рэйвен.

Омега с освежителями посеменил за ними.

Шеф-повар, как и подавляющее большинство заведующих обслуживающим персоналом, был бетой, а ещё, что не столь типично — грифоном. Селестия одобрила его во многом из-за кондитерской специализации — никакой катаклизм, даже само время, не мог умерить любовь аликорницы к сладостям. Густав ле Гранд не сразу заметил принцессу, занятый отчитыванием какого-то поварёнка. Пухловатый земной пони серо-сизой расцветки пытался спрятать за спину перепачканный чем-то малиновым огромный котёл и краснел под хлёсткой руганью грифона, страшно жестикулировавшего подвижными пальцами и то и дело срывающегося на родной язык, звучащий на порядок грознее и жёстче эквестрийского. Про него шутили, что на нём невозможно приласкать жеребёнка, не причинив ему вреда.

Селестия некоторое время наблюдала за этой сценой, переводя всё у себя в голове. Суть конфликта оказалась в том, что сизо-серый жеребец совокупился с джемом и пытался пустить его обратно в работу, но был пойман с поличным — из-под его брюха всё ещё капала малиновая жидкость, потому что стояк даже не думал пропадать.

«Пожалуй, я больше не буду сетовать на порнографию со мной», — рассудила аликорница и отвлеклась на звонкое мурлыканье кошки, трущейся о её передние ноги. С три десятка этих милых животных бегали по дворцу, избавляя его от грызунов. Селестия улыбнулась и погладила мурлыку, а затем дала знать о себе лёгким покашливанием. От неожиданности Густав распушился, и очередное цветастое ругательство зацензурилось его же высоким взвизгом. Селестия была готова поспорить, что грифон побледнел под перьями.

— Пошёл вон! — взревел шеф-повар и пнул провинившегося повара львиной лапой. — И чтобы я не видел тебя больше!

Тот не удержался на ногах, покатился вместе с котлом по полу и застрял в нём передней половиной тела, но угроза расправы оказалась значительнее этого казуса: жеребец поднялся на задние ноги и стремительно пошагал предположительно на выход, на деле постоянно звонко врезаясь котлом в стены и в других поваров.

— Ваше Высочество! — раскудахтался Густав, подлетая к принцессе и кланяясь ей; его безукоризненная белая рубашка, не испачканная ни единым брызгом карамели, от недавней ярости грифона расстегнулась и сбилась набок. — Могу заверить Вас, что лично, лично! Проконтролирую каждого работника на предмет подобных неординарных фетишей, а их продукцию — на норму белка! Такое больше никогда не повторится, но, правда, — он нервно посмеялся, не находя места своим когтям — они то пытались пригладить (ерошили) перья под колпаком, то стремились застегнуть (дорывали) рубашку, то складывались в умоляющем жесте (с этим проблем не было), — кто бы мог подумать, что такое возможно?

— Надеюсь, что Вы оправдаете моё доверие, — прохладно ответила Селестия, и Густав обмер с дрожащей нижней половиной клюва, но аликорнице не хотелось бы, чтобы подобные инциденты оказались восприняты, как норма. — Итак, насколько я поняла, у Вас есть некие идеи по поводу моего летнего меню?

— Да-да, конечно, Ваше Высочество! — заквохтал грифон, пробираясь к своему кабинету хвостом вперёд. — Прошу, кхах, за мной, Ваше, кхе-кхе, Высочество! — он замахал орлиной лапой перед лицом, разгоняя воздух. — Что за вонь? Что за день?! Проверьте просрочку, это невыносимо! Клянусь, Ваше Высочество, — снова рассыпался Густав в извинениях, то и дело заходясь кашлем, — это — первый раз, когда творится такой бардак…

Принцесса украдкой закатила глаза и проигнорировала его оправдания. Она полуобернулась на Рэйвен, свою верную тень, и та, поняв аликорницу без слов, сделала соответствующую пометку: пусть разбирается управляющий, у Селестии нет на это времени. Заодно аликорница заметила, что тёршаяся о неё кошка преданно семенит позади, и к ней присоединяется ещё парочка, но лишь беспечно улыбнулась на такое явление.

Несколько минут Густав рассказывал принцессе концепт новых блюд специально для неё, старательно сдерживая кашель, и аликорница даже расслабилась, в окружении увязавшихся за ней усатиков позабыв о всплывшем неприятном факте. Но потом у грифона начали течь слёзы. Медленно расширив глаза и начав тайком рассматривать Селестию, он торопливо раскрыл окно и вернулся к обсуждению, но его лапа то и дело дёргалась то к платку, то к стоящему на полке книжного шкафа одеколону — независимо от своего владельца. При взгляде на этот жест принцесса спохватилась и обернулась, чтобы распылить очередную порцию освежителя. Омега уже всё сделал сам — пузырчатая струя горной лаванды устремилась к потолку, поливая воздух.

Тут-то и всплыл источник неприятного запаха.

Селестия замерла, внюхиваясь. «Чем это… от меня… так… воняет?» — различая ноты всё более и более отвратительных компонентов нового аромата, ужасалась она про себя.

— Простите, Ваше Высочество, Вы не приобретали никаких заболеваний? — как мог деликатно осведомился Густав, всё же добираясь до одеколона и обильно брызгая себе прямо в ноздри. — Я мог бы скорректировать меню и добавить больше антисептических ингредиентов.

— КА-А-А-АК ЖЕ ХО-О-ОЧЕТСЯ ТИ-И-ИЕЧКУ-У-У-У!!! — оповестил всех гнусавый надрывающийся ор из-под окон, и у Селестии упали уши:

— Тв-вою мать. Тэмпест, ты же мне обещала.

— КА-А-А-АК ЖЕ ХО-О-ОЧЕТСЯ ТИ-И-ИЕЧКУ-У-У-У, — брякнула следом расстроенная гитара.
— ХВОСТ ЕЙ ПОКРУТИТЬ,
ШЁРСТКУ ПОМЯТЬ,
ГРИВКУ ЕЙ ПОКУСАТЬ,
Э-Э-ЭХ, КАК ЖЕ ХОЧЕТСЯ ТИЕЧКУ!!!

За свою почти пятитысячелетнюю жизнь Селестия видела много поклонников — рыцари, короли и даже боги. Она влюблялась и любила, добивалась предметов своего вожделения и была счастлива весь тот срок, который они могли ей посвятить. В жизни принцессы случались разные периоды, и не всегда она вожделела достойных или знатных пони…

Но без глубоких знаний стихосложения и вокала ни один из них ей серенады петь не брался.

Рвение же этого омеги пропеть всему миру о своих высоких чувствах каждый раз соблазняло Селестию объявить эвакуацию. И каждый раз ей казалось, что это было бы хорошей, гуманной идеей.

— БЕЛАЯ ШЁРСТКА — КАК ЛЁГКИЙ БРИЗ,
ПАХНЕТ СОЛНЦЕМ И ВАНИЛЬЮ,
ЕЁ МОЖНО СЪЕСТЬ НА ДЕСЕРТ, — от души плохо исполнял до боли — в ушах — знакомый омега.

«Да-да, понюхай меня сейчас», — злорадно подумала Селестия, но на деле лишь вздохнула и поднялась с подушки:

— Нет-нет, это пройдёт, сэр Густав. Благодарю, у меня появились…

— Я БЫ ЛЮБИЛ ТИЮ,
ЕСЛИ БЫ НЕ БЫЛО ДРУГО-О-ОЙ,
ОНА МНЕ УМ ВЫНОСИТ,
НЫРЯЯ В ОМУТ С ГОЛОВО-О-ОЙ!!! — с тонким, но громким звуком одна из струн гитары не выдержала и лопнула. Судя по качеству музыкального сопровождения, она вообще могла оказаться одной из трёх.

— …не менее важные заботы.

«Неужели уроки пения и курсы игры на музыкальных инструментах в стране сейчас так дороги? — раздосадованно думала Селестия, широким шагом идя по коридору и зажимая уши парочкой кошек, которые, как ни удивительно, от такого обращения заурчали только звонче. — Надо сделать внушение министру культуры и сообщить Тэмпест, что текущей версией можно пытать алмазных псов. Кстати, где, провались она в Тартар, Тэмпест?».

Вместо Тэмпест перед Селестией возникла Луна. В мятой пижаме в аляповатые полумесяцы, с дёргающимся правым веком, торчащими из ушей клоками перьев из подушки и покрасневшими глазами. Вопреки романтичному трагизму её жизни — не от слёз.

— Сестра, какого сена? — вкрадчиво поинтересовалась младшая аликорница. — Стоит мне лечь спать — приходит самое грязное зло этого мира: параспрайты, Кризалис, Дискорд, твои поклонники. Я могу хоть один раз уснуть и не удивиться, когда прос… о звёзды, — пробормотала она, телекинезом вытаскивая пучки перьев из ушей и вместо этого забивая ими нос, — вдобавок кто-то ещё и умер?

— Нет, это уже Дискорд, — буркнула Селестия и слегка потрясла задней ногой, чтобы стряхнуть кошку, которая взбиралась по ней, как по дереву. — После его так называемой помощи всё погружается в хаос.

— Удивительно! — вскинула крылья Луна, и от её саркастичного фырканья подушечные перья так и выстрелили в стороны.

Пение тем временем возобновилось после короткого перерыва:

— ПРИНЦЕ-Е-ЕССА ТИ-И-ИЯ,
ЧТО ЖЕ С ТОБОЙ НЕ ТАК?..

Луна послушала секунд десять, щурясь и подёргиваясь, когда омега особенно жёстко фальшивил.

— Стража не справляется. Селестия, зови Элементы Гармонии.

— Ваше Высочество, — как часы, сработала Рэйвен Инквелл. — В данный момент Вы должны вершить суд над некромантом-нелегалом. Мы можем сократить график, привязав его около того омеги.

— Я запрещаю, это противоречит законам гуманности.

Селестия чуть не споткнулась об тридцать кошек, собравшихся перед ней с обожанием в глазах, и телекинезом раздвинула их в стороны. Стоило ей пройти между пушистиками — ряды сомкнулись обратно, и аликорница запуталась в ногах уже серьёзнее.

— Брысь! — взмахивая крыльями и отрываясь от пола, приказала принцесса, но им хоть бы хны. Они начали хватать лапками воздух и подпрыгивать, стараясь достать Селестию и забраться на неё.

Луна принюхалась к волнам, которые взмахами гнала от себя её сестра.

— Ты пахнешь, как валерьянка, — констатировала принцесса ночи.

— Я думала, как заплесневелые носки, три дня мариновавшиеся в навозе.

— Это тоже. Но больше — как валерьянка. Фу, мать моя Матриарх, — не выдержала Луна, отгораживаясь от мира магической сферой. Её голос зазвучал приглушённо. — Эта вонь усиливается. Спокойного дня, я теряю время своего отдыха.

— Сладких снов, — отдирая повисшую на хвосте кошку, пожелала Селестия и сколдовала слабенькую ударную волну, чтобы отбросить животных, но не причинить им вреда. — Рэйвен, можешь не ходить со мной.

— Всё нормально, Ваше Высочество. Как бета, я совершенно не чувствую никаких запахов.

— Нет, Рэйвен, — собираясь с мужеством, сквозь зубы процедила Селестия. — Останься.

Она шла к выходу, и дворец был пуст и просторен. Аутентичности обстановке придавали лишь мяуканье увязавшихся за ней пёстрым шлейфом кошек да доносившиеся снаружи вопли самого крупного кота:

— АНГЕЛЬСКИЙ ЦВЕТОК
ПРИВЛЕКАЕТ ВЗОР,
СВОЕЙ КРАСОТОЙ ОБЖИГАЯ,
С ТОЙ ПОРЫ В НАРОДЕ ЛЕГЕНДА ПРОСЛЫЛА
О СЕРОМ РЫЦАРЕ СВОЕЙ ЖЕ ЛЮБВИ.

— Какой кошмар, мороз по коже, — прошептала аликорница, позволяя нескольким кошкам умоститься на своей спине. Одну, впрочем, пришлось скинуть: та мало того, что повисла на крупе когтями, так ещё и принялась сношать кьютимарку.

Глубоко вдохнув перед выходом и тут же закашлявшись от собственной вони, Селестия телекинезом распахнула дворцовые врата, быстро выскользнула наружу и закрыла их, отрезая себя от кошек. Благословение небу, пение тут же ошеломлённо прекратилось.

— Беляша! — затрепетал от радости ждущий аликорницу пегас, роняя видавшую виды гитару. И впрямь без двух струн. — Я…

Он задохнулся от долетевшего до него запаха, позеленел и торопливо закрыл рот обоими копытами, сдерживая рвотный позыв. От текущего аромата Селестии у него глаза сбились в косую кучку, брызнув слезами. Принцесса придирчиво осмотрелась. Ни одного солдата, даже из обещанного воздушного патруля.

— Это не то, чего я ждал, — выдавил омега.

— И не говори, — угрюмо согласилась Селестия.

— Но это не важно! — пылко заверил пегас, рывком поднимаясь на все четыре ноги. Он бросился вперёд, споткнулся о гитару и пропахал носом дорожку. Это его тоже не смутило, и омега снова вскочил, с обожанием и колючими песочными усами глядя на аликорницу. — Дорогая принцесса Селестия…

Та в тихом ужасе перестала дышать. «Вряд ли ты чему-то научился сегодня. По крайней мере — уж точно не петь», — мелькнула мысль.

— …я давно мечтал Вам сказать…

— Оборона прорвана!!! — раздался отдалённый рёв Тэмпест.

И земля задрожала. Начали подпрыгивать трупики птиц, сражённых пением омеги.

Селестия медленно направила свой взгляд к горизонту. Среди поднимающихся клубов пыли замелькали зрачки-щёлочки, когтистые лапы, пятна и полосы.

Полчища кошек неслись к ней, одержимые любовью, приманенные запахом и мечтающие впитать его в свою шерсть. Самое ужасное было то, что к домашним питомцам присоединились тигры, львы и гепарды, разломавшие клетки зоопарков ради того, чтобы вдохнуть запах Селестии вблизи. Сузившимися от ужаса зрачками она различила среди мяукающей и визжащей лавины даже мантикор и подумала отчего-то: «Аллергики в очень глубоком крупе…».

Серый, почти незаметный телекинез утянул её обратно в дворец — и дверь захлопнулась. Селестия сбросила ступор и тряхнула головой, находя взглядом вечно невозмутимую помощницу:

— Сп-пасибо, Рэйвен.

— Я оценила ситуацию и приняла решение нарушить Ваш прямой приказ, — сообщила Рэйвен и грохнула на врата засов. Очень вовремя — они содрогнулись под натиском тысяч кошачьих тел и десятков тысяч когтей. Снаружи завизжал голос, который всего несколько минут назад выдавливал из себя проникновенные серенады.

Когда мантикора ударом лапы прорубила добротную дверь, выдернула когти и продолжила сокрушительные атаки, Селестия ахнула и подпёрла врата защитным барьером, но и он задрожал под настиком кошачьей страсти. Продолжая подпитывать заклинание магией от какого-то накатившего критического давления ситуации, аликорница заскрежетала зубами и воскликнула:

— Да чтобы солнце с небес упало, от моего естественного запаха проблем было меньше, чем от этого!

Неизвестно, от чего, но на всём этаже вдруг лопнули стёкла. Неизвестно, почему, но через них не начали заливаться во дворец кошки. Таранить двери тоже перестали, и Селестия осмелилась показать нос наружу.

Животные, словно озадаченные, что они тут делают, осматривались и обнюхивались. Некоторые от растерянности начали умываться или шипеть друг на друга, очевидно, определяя, кто займёт новую территорию. Услышав вполне понийский стон, аликорница уронила взгляд. Вдоль и поперёк исцарапанное тело омеги подёргивалось конечностями перед ней. Масса кошек растоптала его до неработоспособного состояния.

— Ох, — оценила состояние пегаса Селестия, опустив уголок рта и подняв бровь. — Рэйвен, позови медика, пожалуйста. Желательно — вместе с психиатром… и учителем пения, потому что надолго его закрыть вряд ли выйдет.

— Беляша-а-а…