Поколение Хе. Про Зебрику. Часть вторая.

Глава 11. Исход

В городе этом сказки живут.

Ржавые цепи с собою зовут.

Много лет спустя.

— «Если княжеская династия прервётся, или несколько наследников, в соответствии с изложенными в разделе номер шесть пунктами, будут обладать равными правами на домен, то лордам провинции, духовным и светским, надлежит в установленный день, собравшись на Совет, путём равного и тайного голосования выбрать князем одного наследника из представленных, а при их отсутствии — выбрать одного из своей среды. При этом порядок ведения Совета должен быть таков: первое…» Скукотища, однако! — Алое широко зевнула, показав набор отличных новых клыков. Недавно произошла юбилейная, тридцатая смена зубов. Она их считала интереса ради. И хотя зеброкорн давно научилась переходить в призрачную форму, после чего зубы восстанавливались в первозданном виде, организму это было без разницы, и примерно раз в полвека он производил «замену хлеборезки».

— Такое впечатление, что читаешь инструкцию по надеванию на голову шапочки, написанную для слабоумных жеребят.

— А что делать, — вздохнул Фессон, — если в вопросах передачи власти каждый случай должен быть прописан и предусмотрен? Мне тоже бы хотелось написать: «из всех наследников выбирайте самого умного, и ему передавайте домен. Точка.» Но я думаю, ты знаешь, как они будут выбирать…

Королева ухмыльнулась, и сделала движение, словно до половины вытащила из ножен воображаемый меч, а потом вбросила обратно.

— Как-то так. У любого претендента, если он не лопух, найдётся подлинное-преподлинное завещание, и десяток надёжнейших свидетелей, которые поклянутся моим крупом, что сами слышали, как папенька, уже будучи на смертном одре, назвал наследником именно этого, а не того…

Фессон кивнул:

— Именно… А первородство подделать трудновато. И пусть старший сын — имбецил, это лучше перманентной гражданской войны… Кроме того, совсем безмозглые частенько гибнут от естественных причин. Грибами, например, травятся. Даже если никогда до того грибов не ели… Раньше мы назначали наместников и утверждали наследников. А если дурак, давали абшид (1), везите следующего; и все принимали наше решение, как непререкаемую истину. То есть власть делегировалась сверху вниз, а теперь будет наоборот — и малейшее шатание на «нижних этажах» приведёт к сотрясению всего здания…

— Мало власти мы даём «выборному королю», — задумчиво сказала Алое. — Едва треть от того, что сейчас пока ещё есть у нас.

— Так это же хорошо: не будут рвать жилы, добираясь до этого поста — им и в курфюрстах будет неплохо… Кроме того, жёсткая централизация власти нужна, когда страна ведёт войны. Захватнические ли, оборонительные ли. А у Зебрики сейчас серьёзных врагов нет, и не думаю, что в ближайшие годы появятся. В конце-концов, в «Манифесте об отречении» мы чёрным по белому напишем, что будем и дальше присматривать за страной, но неявно… Ну, будем или не будем, сказать сейчас трудно, однако этого достаточно, полагаю, чтоб сюда не шастали гости.

Королева кивнула и спросила:

— Ты помнишь такого Абеля?

— Философа? Помню… Глубокого ума, хотя пьяница и дерзец, каких свет не видывал. Я его с трудом выдерживал, а к тебе вообще ходить в один прекрасный день прямо запретил: ты б его убила.

— А… То-то он мне записки всё передавал… Так вот он писал, что в Эквестрии, вероятно, через несколько веков возникнет могучая империя. Впрочем, поделать с этим вряд-ли что-то сейчас возможно. Не развязывать же большую войну из-за смутных предсказаний… Знаешь, что я подумала?

— Что?

— Вдруг мы зря в изящной словесности упражняемся. Не исключаю, что ещё до того, как наши установления похерят сами зебры, сюда явится этот самый принц Тумос, которого мы не нашли, потому что не искали, и заведёт в стране свои порядки.

— Пожелаем ему удачи, — кивнул Фессон, — мы столько лет тащили этот воз, пусть теперь он попробует управлять почти стамиллионной империей. Это не островок тот несчастный возглавлять. Тут чистеньким остаться не выйдет… Впрочем, что-то мне подсказывает, что он никогда не придёт. И вообще, его уже может быть и нет в мире.

Алое задумчиво провела копытом по скуле и ничего не ответила.

На площади перед бывшим дворцом, а ныне резиденцией наместника, ещё в дни её молодости была натянута бронзовая цепь, чтоб горожане не шлялись под королевскими окнами. И иногда, когда позволяли домашние дела, маленькая кобылка прибегала на эту площадь, взглянуть на дворцовое великолепие хотя бы издали. Цепь с тех пор покрылась толстым слоем окислов, но за ней, как встарь, бродила пара стражников, чтоб её, чего доброго, не спёрли.

Тогда, вспомнила она, пробежать пять кварталов — это был серьёзный «поход в неизведанные дали». Потом, когда она подросла, стало казаться, что пять кварталов это близко. Теперь же для неё и соседний континент был, в общем, на расстоянии одного шага.

Придя к власти, Алое хотела эту цепь сдать в переплавку, чтоб символизировать таким образом наступление новых времён, но за делами как-то позабылось. Так и осталась она висеть, как уже почти памятник прошлого, хотя ещё пару веков — и заменят на железную. Этот некогда дорогущий металл стремительно дешевел. Ещё немного — и сравняется с бронзой, а там и с медью.

Алое толкнула цепь копытом, но вместо чистого звона, услышала какой-то непотребный скрежет, и окрик:

— Дамочка! Сюда нельзя!

Она не возразила, и даже не послала стражника куда подальше.

В самом деле, нельзя — как нельзя вернуть ту маленькую зебру, что бегала здесь полторы тысячи лет назад. Значит, остаётся только идти вперёд.

Всего в Летнем дворце, метко прозванном в народе «Дискордовой дачей» у Алое было пять кабинетов. Главный, он же общий с мужем — для повседневной работы. Второй, названный в среде посвященных «Чёрным кабинетом» — выполненный в нервно-пугающих цветах декора — для устраивания разносов нерадивым подданным. Третий, «научный», смежный с дворцовой библиотекой, в котором она работала с учениками. «Спальный» — по сути, «сени» перед личными покоями, где дежурил ночной секретарь, и где она иногда подписывала малозначимые бумажки, если ленилась идти в первый.

И наконец, пятый, безымянный, маленький, где хранились всякие личные вещи, связанные с воспоминаниями; дневники, литературные опусы, в основном брошенные на полпути, и всякие такие вещи, которые королева постыдилась бы вынести на публику.

Сюда, в этот маленький кабинетик, она и пришла сегодня.

Одним из прозвищ Алое было «Реорина», что можно перевести, как «Кобыла с каменным сердцем». Называли её так не только за то, что гоняла в хвост и гриву дворян и чиновников, но и потому, что она, по внешней видимости, не любила своих детей, наказывая за проступки, отправляя в семьи за тридевять земель, заставляя работать на общих основаниях. Для общества, построенного во многом на клановости и семейственности, это выглядело необычно и странно.

Где-то это являлось истинным: не всех детей она любила одинаково. И зависело это во многом от их достижений, хотя конечно и не на сто процентов (всё же она являлась живым существом, имеющим внелогические привязанности).

Но с бегом времени большей и большей правдой становилось её зловещее прозвище. Потому что с каждым годом разум становился равнодушнее и отстранённее. Чтоб испытать какие-то эмоции, Алое требовались всё более сильные раздражители.

Она открыла запечатанный заклятием шкаф, и вынула два десятка чёрно-белых гравюр, где были изображены её дети, по крайней мере, дожившие до зрелых лет, и ещё Денкейн. Алое испытывала некоторую привязанность к этой кобылке, и даже сильно удивилась, когда Фессон отправил дочь «доживать» на Восточное побережье. Такой поступок вообще-то был не в его характере.

Рассматривая портреты, зеброкорн вспоминала, или ей казалось, что вспоминала, как они выглядели в детстве, какими были их первые шалости; и старалась не вспоминать, как их ложили в гроб.

Улыбка при этом иногда трогала губы Алое, и холод, сковывавший сердце, отступил. Впрочем, она знала, что холод отступает ненадолго, а конкретно этот раз — и вовсе последний. Надо было готовится к уходу, и ей не хотелось, чтоб эти портреты попали к кому-то ещё.

Алое прикладывала копыто к очередной гравюре, и бездымное, бесшумное пламя мгновенно пожирало её, не оставляя даже пепла, словно стирая из реальности.

Можно, конечно, было сдать эти портреты куда-то в музей, убрав, например, имена на подписях. А на самых старых можно и не убирать — всё равно уже никто не помнил, чьё это изображение и из каких времён. Останавливало королеву лишь знание о том, что обычно происходит во взятых с боя городах. Почему-то казалось, что на этих неизвестных гравюрах непременно будут тренироваться в стрельбе из лука, или ещё что похуже.

Когда с тягостным делом было покончено, она подумала еще немного, придвинула к себе стопку чистых листов, достала письменные принадлежности и вывела своим размашистым почерком самоучки:

«Тому, кто придёт потом…»

1) Абшид — здесь, отставка, увольнение от дел.

*На всякий случай поясню: в концепции мира, аликорны, достигнув определённого уровня, покидают планету. Это как бы перерождение для новой жизни, его можно отсрочить, но не отменить.

События, предшествовавшие уходу Алое и Фессона, описаны также в последней главе рассказа «Небольшие картинки.» Долго думал, заняться ли самоповторением, или привести ссылку, если кто-то не читал и захочет прочесть. Решил оставить ссылку:

https://ponyfiction.org/story/14731/chapter/14/

Но может, был не прав, то могу легко вставить сюда этот фрагмент текста.

Получилось несколько рваное повествование, но я когда начинал, даже не думал, что захочется написать об Алое целый отдельный рассказ.