Вознесение Луны
Пони и судьбы
Несмотря на недостаток сна, сегодня Луна была как никогда полна сил и энергии. Но это было совсем не то же, что, занимаясь любимым делом, петь от избытка чувств или скакать галопом по улочкам города, поддавшись сошедшему с небес наваждению. Не эйфория и не порыв руководили действиями вечно юной кобылки. Луна была сосредоточена и серьёзна. Это была сила совсем другого уровня, и тем явственней она ощущалась, чем ближе подходил назначенный час встречи с подданными.
И, скрывая за тяжёлыми тканями оконные проёмы, Луна больше не чувствовала ни смущения, ни страха, что с самого детства преследовали её в стенах этого замка, что лишь недавно заставляли трепетать сердце принцессы всякий раз, когда она входила в тронный зал. Тот самый, где её судьба была решена быстрее, чем происходила смена блюд королевского стола. Но ни угрюмые своды этого зала, ни связанные с ним воспоминания больше не огорчали Луну. И когда принцесса неспешно шагала по мрачным коридорам замка, образы прошлого, подобно призракам мелькавшие в комнатах, больше не вызывали в новой принцессе прежних чувств. Ни печали, ни ярости, ни ностальгии. Обида и страх, закованные в железные цепи уверенности и спрятанные отныне глубоко в чертогах разума, должны будут умереть, не дозвавшись прежней Луны. И, двигаясь вдоль тёмных коридоров с приподнятой головой и расправленными крыльями, принцесса ощущала, как с каждым шагом приближает их гибель. Теперь она была готова стать полноправной Принцессой Ночи, и ей следовало быть достаточно сильной, чтобы внутренние обиды более не довлели над ней. И сейчас Луна ощущала эту безграничную силу.
Принцесса сняла почти все уцелевшие шторы с комнат цокольного этажа. Теперь в её тронном зале было достаточно темно, чтобы восход не ослепил её подданных. Но через пробитую в сводах потолка дыру виднелось звёздное небо, совсем скоро обещавшее стать ярко-лазурным. Луна направилась в восточное крыло замка, чтобы воспользоваться ковром зала трофеев. Вверх по лестнице на первый этаж и налево — вдоль по коридору минуя анфиладу комнат, затем ещё раз налево и вниз по широкой лестнице. Луна хорошо помнила этот маршрут. Он не был самым быстрым, но он был самым безопасным — в жилых комнатах всегда можно было встретить прислугу, поддерживающую лоск многочисленных помещений замка, в то время как прямой путь — сразу налево, шёл через Зал Копыт. Видимо, кто-то решил, что путь к залу трофеев будет весьма символично провести через коридор доспехов и торчащих из стены конечностей пони, который, следуя особой логике архитектора, был призван устрашить потенциального неприятеля. Но устрашал он не только неприятеля, но и юную принцессу, которая сначала галопом проносилась мимо длинной вереницы угрюмых и безмолвных доспехов, а после, услышав историю сестры об особом заклинании, оживляющем все статуи и гаргулии в саду, стала и вовсе избегать этого коридора, как и любых других укромных уголков замка.
Миновав колоннаду, Луна вошла в зал копыт. Сейчас он был, пожалуй, ещё более угрюм и ещё более мрачен, чем когда бы то ни было. Но устрашающих доспехов принцесса не увидела — вместо них были пустые постаменты, и это обстоятельство даже разочаровало Луну. Тем не менее отрубленные конечности, держащие уже давно погасшие факелы, всё ещё торчали из стен, и принцесса шла мимо них, намеренно задевая каждое кончиком своего крыла. И теперь они не смели ожить и схватить за крыло свою принцессу. Отныне это были её владения, её замок, со всеми его башнями, полуразрушенными залами, гаргулиями, заколдованным органом и тёмными лабиринтами подземелий, и если он посмеет ослушаться свою принцессу, то непременно пожалеет об этом!
Луна представляла, будто с лязгом опускаются металлические решётки по обе стороны зала, будто оживают и начинают кровоточить торчащие из стен отрубленные копыта и становятся зримыми доселе невидимые сущности, принявшие облик железных доспехов. Луна наперёд знала — она не испугается и не сдвинется с места. Она прикажет решёткам отвориться и повелит копытам замереть вновь, и они не смогут не подчиниться ей. Ведь если этого не случится, она испепелит каждый камень в этой комнате, уничтожит каждую сущность, и её магия не исчерпается даже на десятую часть, ибо нет источника силы более мощного, чем осознание собственной власти и превосходства.
Более того, где-то в глубине души Луна ощущала, что тайно хочет этого. Хочет, как не положено приличной принцессе желать самоутверждения. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как прежде, а в предвкушении битвы, которую в своём воображении переживала Луна. Она представила, как её тихий, но убедительный голос остаётся без внимания, и целая буря страсти и холодной ярости овладела принцессой, жаждущей продемонстрировать, что отныне нет и не будет силы, способной её остановить. Она обратится в бестелесное проявление чистой энергии, вознесётся над этим замком, над окружающим его лесом, над целой Эквестрией, чтобы утвердить своё неоспоримое первенство и вернуть место лидера, принадлежащее ей по праву.
Внезапно Луна почувствовала, что ещё несколько шагов, ещё чуть больше восхищения собственным амбициями, и переполняющая энергия сведёт её с ума и разорвёт тело маленькой кобылки. И тогда сжатая до состояния жидкого света энергия выплеснется ослепительным потоком белых лучей в коридоры замка, оплавит его камень и, вырвавшись наружу, выжжет Вечнодикий лес на многие мили вокруг. Крыло принцессы дрогнуло, и она отшатнулась от стены. Словно оступилась. Переполнявшая принцессу гордость и неуёмная сила, граничащая с иступленным безумием, внезапно улетучились, оставив маленькую синюю кобылку среди тёмного зала копыт. Они и теперь не пугали её, но оставшийся путь Луна прошагала с опущеными крыльями.
Порой случается, что один-единственный неверный шаг становится ключевым в целой цепочке казалось бы невероятных роковых совпадений, приводящих к краху вполне жизнеспособные системы. Для такого фатального невезения даже существует выражение, что беда никогда не приходит одна. Но подобные случайности, как правило, лишены магии. Даже напротив — гораздо более резонно предположить, что для балансирующих на грани краха систем единственная ошибка окажется достаточной, чтобы пересечь точку невозврата и спровоцировать волну закономерных неудач, которые скорее всего копились годами, нежели образовались независимо одна за другой в течение нескольких дней.
Вчера вечером на мэйнхеттенской бирже было непривычно спокойно. Уходил в прошлое очередной день, Эквестрия постепенно удалялась от роковой даты возвращения Найтмер, а значит, снижались и возможные риски. Ведь наступление вечной ночи гораздо более вероятно на вторые сутки со Дня Летнего Солнцестояния, чем на десятые. Казалось, достаточно лишь на несколько месяцев убежать от даты возвращения Найтмер Мун, чтобы она растворилась сама собой.
«На закрытии торгов акции Apple’s Family закрепились выше отметки 24 битса, не сумев пробить ключевую отметку в 20 битсов. Тем самым они обогнали промышленный сектор, который за последние сутки прибавил всего 4% на отсутствии негативных новостей из Кантерлота.»
Но сидя за столом гостиной с чашкой уже остывшего кофе, Филси знал, что эта новость больше не актуальна. Газета, отправленная в тираж сегодняшней ночью, не могла знать ни о происшествиях в Даркстоуне, ни о нападении бэтпони, ни о ночных интригах во дворце. И акции Apple’s Family уже не стоили 24 битса. Полчаса назад в дверь постучался пегас. Он передал Филси конверт с синей печатью мэйнхеттенской биржи. Внутри лежало сразу три уведомления.
«10:01….Apple’s Family….20,0 битс»
«10:03….Apple’s Family….15,0 битс»
«10:06….Apple’s Family….10,0 битс»
Учитывая, что сообщение из Мэйнхеттена идёт с опозданием на два часа, Филси затруднялся предположить, сколько могут стоить его акции сейчас. Единственное, в чём он мог быть точно уверен — суммарная стоимость активов Apple’s Family была достаточной, чтобы не допустить падения цены ниже семи битсов надолго. Семь битсов на акцию — минимальная стоимость земель и технических сооружений компании, даже если сами акции теоретически будут торговаться по битсу за штуку.
— Я еду в Кантерлот, присмотри за Даймонд, — будничным голосом сообщила Спойлд Рич, войдя в комнату.
— Угу, — промычал жеребец, не отрывая взгляда от газетной статьи.
— И опять ты весь в бумажках! Тебя совершенно не интересует, зачем твоя супруга едет в Кантерлот? — спросила розовая кобыла, не найдя более изящного способа похвастаться планами на сегодняшний день.
— И зачем же ты едешь в Кантерлот? — без особого энтузиазма поинтересовался Филси, более желая избежать проблем в довесок к основной, чем из интереса или даже праздного любопытства.
— Я приглашена на свадьбу сегодня вечером. Мне надо уложить гриву и привести себя в порядок. А еще я должна купить платье и ожерелье, которое мы видели в одном из бутиков месяц назад. А потом…
— Но это действительно было месяц назад, — заметил Филси, посчитав произнесённую супругой фразу благоприятной точкой входа в неизбежный скандал.
— И что? Не думаю, что пролежи это ожерелье даже целый год, кто-то кроме меня смог бы его купить. Оно стоит дороже, чем весь их набитый дешёвками бутик, которые покупают только нищие кантерлотские придворные!
— Я говорю, что это было месяц назад, — сурово повторил жеребец, не поднимая взгляда. — Сейчас другое время, читай. — Филси протянул уведомление с мэйнхеттенской биржи и продолжил. — Эквестрия делает ставку на возвращение Найтмер. Потому, заручившись поддержкой и жадностью инвесторов, Goldmane horse разгоняет рынки и собственный промышленный сектор ничего не стоящей бумагой, которую сам же и печатает, получая взамен выгоду как от реального золотого битса. Моя тётушка Импосибли предлагала мне объединиться против королевского двора. Промышленный сектор Мак Блэкстрима, мой — продовольственный и её — финансовый, должны были ненасильственным методом выступить в тандеме против существующего порядка. Я отказался, чем принял сторону принцессы. Сейчас продовольственный сектор в упадке, потому что с приходом вечной ночи он будет полностью уничтожен и построен заново. А построен он будет, потому что в противном случае Эквестрия вымрет. Акционеры бегут с тонущего корабля, закладывая дома и квартиры, чтобы ещё на стадии проекта инвестировать в акции Agro Science Group или, на худой конец, в промышленность.
Знаешь, что это такое ASG? Это основанная три дня назад фирма, принадлежащая Импосибли Рич. Фирма заключила контракты с институтами и исследовательскими центрами, задачей которых будет изобрести волшебный метод выращивания известных нам аграрных культур в отсутствие света. Также она выкупила все патенты и исследования, хоть сколько-нибудь связанные с этой областью. Теперь инвесторам обещают потенциальный урожай в долях, равных количеству имеющихся у них акций. Ещё нет обширных исследований, нет достаточного объёма научных статей и нет опытных образцов, а размещённые только вчера акции уже прибавили триста процентов.
Почему? Нет, не потому, что состоятельные пони считают разумным за небольшую плату застраховать себя от голода, пусть даже с минимальной вероятностью благополучного исхода. А потому что все газеты тут же распространили слова Импосибли, что через год её банк готов выкупить эти акции по удвоенной цене от цены размещения вне зависимости от успешности фирмы. Знаешь откуда Импосибли возьмет столько денег? Она их просто напечатает! Рассматривает ли кто-то вероятность банкротства Goldmane Horse? Нет, ведь этого ни разу не случалось. Никто, правда, не задумывается, что банкротство в жизни банка, это, как правило, единичное событие. Интересное наблюдение — если бы раз в десять лет, банк терпел убытки и пони теряли 10% своих сбережений, они придавали бы этим рискам гораздо большую значимость, чем при разорении банка раз в сто лет, но с потерей всего капитала.
Но кому это интересно? Теперь каждый инвестор, заложивший дом, надеется, что он окажется не последним в этой пирамиде, и что наутро он сможет купить десять домов. А потом сто. Акции, которые не обещают сопоставимых темпов роста теперь оказываются мусором, который сбрасывают, чтобы приобрести Agro Group. Близится катастрофа эквестрийского масштаба, и мы оказались в её эпицентре.
— А, ну, улаживай свои проблемы, — безразлично произнесла Спойлд Рич, недовольная, что её нагрузили какой-то ерундой. — Надеюсь, ты купил эти самые акции. Всё, я побежала!
— Хорошо. Я скажу прямо. Теперь мы и есть те нищие кантерлотские придворные, которые не могут купить ожерелье на шестизначную сумму! — повысил голос жеребец, но тут же замолчал и повалился обратно в кресло.
— Не мы, Филси, а ты! — невозмутимо поправила Спойлд Рич, с презрением отвернувшись от своего супруга. — Это ты проиграл все деньги в своём мэйхеттенском казино. Потому что ты нетерпелив и жаден. Вот тебя жизнь и наказала. Ты должен был проиграть. Может, я поделюсь с тобой когда вернусь из Кантерлота, ведь у твоей супруги десять миллионов в акциях Apple’s Family и семь в Sweet Apple.
— И обе эти компании основал я, — как бы между прочим заметил жеребец. — Скажи, ты ещё не поняла, да? — Филси натянуто улыбнулся. — Нет больше твоих миллионов. Они были осенью, в сезон сбора урожая, когда Apple’s Family стоила 50 битсов. Сегодня она стоит в пять раз меньше, а завтра, может, вообще ничего не будет стоить!
На морде Спойлд застыло недоумение. Словно она прикидывала, возможно ли в принципе, что запертые в сейфе семнадцать миллионов превратились в десять. Только теперь до неё наконец-то дошел масштаб проблемы. Проблемы, исчислявшейся не потенциальным крахом фондового рынка, кризисом, инфляцией, тысячами голодающих и длительным периодом восстановления экономики, а семью миллионами битсов, пропавшими из её сейфа.
— Почему ты не можешь это остановить! Ты же опытный акционер! — прикрикнула на него Спойлд Рич, в порыве не то отчаяния, не то злобы.
— А почему ты не можешь рожать мне по жеребёнку каждый месяц?! Ты же опытная кобыла! — сорвался Филси Рич, не в силах придумать ничего абсурдней и оскорбительней одновременно. — По этой же причине я не могу управлять котировками. Да, я скупал падающие акции, да, я пытался предотвратить волну продаж и удержать цену на уровне двадцати битсов. Я вложил все свободные деньги, но это не остановило рынок, потому что сегодня ночью Найтмер пыталась захватить первый город, и инвесторы поняли, что основные риски ещё впереди.
— Но всё равно у меня есть Sweet Apple! — почти выкрикнула Спойлд, отказываясь верить, что, совершенно ничего не делая, она потеряла половину своих сбережений.
— Это дочерняя компания Apple’s Family, и она тоже больше ничего не стоит!
— Я… я… — Спойлд Рич заметалась, словно от быстроты принятого ей решения что-то зависело. — В таком случае у меня есть битсы! У меня четыре с половиной миллиона битс на моих личных счетах!
— Три часа назад на них были куплены акции Apple’s Family по 20, 17 и 15 битсов за штуку.
— Ты не мог распоряжаться моим банковским счётом! — почти завизжала Спойлд Рич, накинувшись на жеребца.
— Это был наш счёт, который ты сама передала мне в распоряжение, потому что ничего не смыслила «в этих глупых бумажках»! — Филси Рич оттолкнул разъярённую кобылку, и она упала на диван. — Чтобы спасти компанию от выкупа конкурентами, я вложил все свободные деньги. Все четыре с половиной миллиона!
Спойлд со стоном отвернулась к спинке дивана и закрыла морду копытами.
— Деспот… Транжира… Лудоман! — Спойлд Рич метнула подушку в сторону Филси, но она пролетела мимо в метре от жеребца и разбила цветочную вазу. На лестнице послышался топот копытец.
— Мам, пап?.. — спустившаяся из своей спальни маленькая кобылка недоумённо глядела на лежащую на диване Спойлд и разбитую вазу, к которой ей когда-то было запрещено даже прикасаться.
— Тебе лучше отправиться в комнату, Тиара, — посоветовал Филси Рич, выходя из оцепенения. — После обеда мы это обсудим, и ты задашь все интересующие тебя вопросы.
— Нет! — сквозь слёзы завопила Спойлд, поворачиваясь заплаканной мордой к своей дочери. — Не слушай его! Он нас разорил, он нас ограбил! Вор! Он проиграл все деньги, теперь мы нищие! Он нас не любит… Иди к маме!..
Но маленькая кобылка была настолько шокирована происходящим, что не двинулась с места.
— Компания твоего отца обанкротилась, — констатировал Филси, понимая, что после слов Спойлд разговор не потерпит до обеда. — Так случается, когда никто не хочет приобретать твой товар, или ты не можешь…
— Он лжёт! Он проиграл всё на бирже! — Спойлд вскочила и сгребла Даймонд в охапку. — Твой папа — упёртый осёл, спасавший свою компанию вместо того, чтобы купить акции Импосибли Рич! Он сломал нам жизнь! Над тобой будут смеяться в школе, а твоя подруга Сильвер Спун перестанет с тобой дружить, потому что без миллионов мы посмешище для остальных!
— Говори только за себя, — разозлился Филси. — Моя дочь не имеет к сказанному никакого отношения!
— Твоя дочь?! Тиара моя! Я не доверю тебе Тиару!
— Мам…
— Не волнуйся, мама рядом. Я не отдам тебя этому самодуру!
— А я не отдам свою дочь кобыле, чей кругозор можно очертить движением копыта! — Филси повернулся к Тиаре и произнёс. Тихо, но убедительно: — Доченька, возвращайся наверх в свою комнату. Собери вещи. Скорее всего, мы поедем в Мэйнхеттен или Ванхувер…
— Но здесь моя подруга Сильвер Спун! — возразила она. — К тому же, завтра пустобокая Скуталу…
— Всё правильно, не слушай его! — вклинилась Спойлд Рич.
— Мы, кажется, договорились, — Филси привлёк внимание своей дочери, — что мы не называем жеребят пустобокими.
— Но она всё равно хуже нас! Ей даны крылья, а летать она не умеет!
— Это не такой страшный недостаток, — понизив голос ответил Филси Рич. — Некоторые не пользуются гораздо более важным органом, но это не мешает им беззаботно прожигать свою и чужие жизни. — Он помрачнел. — Отправляйся в комнату, собери вещи. Я через полчаса проверю. Поняла?
Тиара молча кивнула и ушла. Филси закрыл за ней дверь.
— Не продолжай, Спойлд, — предупредил жеребец и вернулся к столу. — Теперь ты не в том положении, инициатива за мной. И мне ничто не помешает сейчас же выставить тебя за дверь с тысячей битсов на отель и питание. Когда ты уходила на свои нескончаемые вечеринки и праздники, оставляя меня присматривать за Тиарой и разгребать дела компании, когда ты транжирила мои деньги, единственной вещью что удерживала нас вместе, была Apple’s Family, которая настолько плотно срослась с юридическими хитросплетениями нашего брака, что развод разделил бы фирму на две отдельные нежизнеспособные организации. Мы получили бы равные доли, но ты бы приобрела состояние, а я бы потерял Apple’s Family взамен на несколько миллионов. Теперь Apple’s Family ничего не стоит. А значит, и нас ничего больше не связывает.
— Ты мне угрожаешь?! — возмутилась Спойлд, впившись взглядом в своего супруга. — Я заберу Тиару и отсужу у тебя всё, что когда-то принадлежало мне! Все мои миллионы! Ты лишишься квартиры в Мэйнхеттене и этого дома! И дом в Ванкувере тоже станет моим! И будешь мне ещё всю жизнь должен за те пятнадцать миллионов, что ты украл у меня! Зови мэра!
— Мы поступим справедливо, — спокойно ответил жеребец, открыв секретер с документами и положив на стол два чистых листа бумаги. — Мы разделим всё, что имеем поровну, и только после позовём мэра. Я слишком уважаю нашего градоначальника, чтобы выяснять отношения при нём. Что касается Тиары — она взрослый жеребёнок, и сама сделает свой выбор.
— Я сказала — Тиара моя! И дом в Ванкувере! И квартира тоже!
— Мэр не станет заверять такое расторжение брака. Предлагаю не тратить время напрасно и кому-то забрать дом в Понивилле с поместьем в пригороде Ванхувера, а кому-то — двухэтажную квартиру в центре Мэйнхеттена. По стоимости предложения сопоставимы. Акции мы разделим пополам…
— Эти ничего не стоящие бумажки?! — вскричала Спойлд, нависнув над столом.
— Мы не знаем, сколько они стоят сейчас, — возразил Филси. — Полагаю, около 5-6 битсов. Тебе надо понимать, что моё выражение, будто завтра стоимость компании упадёт до нуля, было просто гиперболой. Компания имеет земли и здания, которые не обесценятся даже в условиях вечной ночи.
— А если всё-таки это случится? А? То я получу бумагу, а ты квартиры? Не годится! — запротестовала Спойлд, чувствуя, что её пытаются обмануть.
— Когда обесценятся земли, тебе уже будет неважно, пять битс у тебя или пять миллионов, — справедливо заметил Филси.
— Вот в таком случае и оставайся со своими бумажками, а всё остальное — моё! Включая Тиару и этот дом. Это окончательное решение!
— Что ж… прибегнем к зарекомендовавшему себя способу урегулирования подобных споров… — вздохнул жеребец и разорвал бумагу на несколько равных частей. Так на столе перед Спойлд выстроился ряд карточек с надписями «Дом в Понивилле», «Поместье в Ванхувере», «Квартира в Мэйнхеттене» и две карточки «50% акций». — Раздели поровну, — предложил Филси, — а за мной останется право первым выбрать понравившуюся стопку. Если на одну стопку возникнет два претендента, мы сделаем её менее привлекательной, переложив одну из карточек в соседнюю колоду или обменяв её на что-то менее ценное. Разорванная пополам карточка означает половину её стоимости. Процесс будет проходить до тех пор, пока мы не выберем разные стопки или не сойдёмся на мнении, что они равны по стоимости.
— Где Тиара?! — Спойлд оторвала кусок бумаги и вписала имя своей дочери. Затем кобыла забрала все карточки недвижимости, оставив своего супруга с двумя пакетами акций.
Филси тихо, стараясь не цокать копытами, подошёл к двери и глянул в замочную скважину, чтобы убедиться, что Тиара не слышит эти разборки. Затем жеребец вернулся к столу.
— Я выбираю вон ту стопку с Тиарой и домами, — произнёс он, указав копытом на карточки рядом со Спойлд. — А себе забирай все наши акции.
Кобылка поняла, что она немного просчиталась, и тут же скинула супругу карточку с домом в Понивилле.
— Я всё равно выбираю стопку с Тиарой, — невозмутимо произнёс Филси.
— А так? — с вызовом произнесла кобылка, оставив одну Тиару. По её расчётам, Филси был готов расстаться со всем состоянием, только чтобы их дочь осталась с ним. И это было недалеко от истины. Но Филси находил подход и к гораздо менее сговорчивым клиентам.
— Забирай себе Тиару, — небрежно произнёс жеребец, даже не скрывая своего очевидного блефа. — А я заберу всё имущество.
Наступило молчание. Спойлд понимала, что Филси снова её перехитрил. Но пойти на принцип и наказать нерадивого супруга, забрав у него Тиару оставшись при этом без миллионов не входило в её планы. Задача становилась нерешаемой, даже на условиях Спойлд. Кобылка сорвалась.
— Обманщик! — вскричала она, вскочив из-за стола. — Пройдоха! Ты остаешься этим… этим…
— Прагматиком, — услужливо подсказал Филси, не надеясь, что Спойлд пыталась вспомнить именно это слово.
— …даже вот сейчас! Ты улыбаешься, и тебя совершенно не волнует, что я останусь без жилья и денег!
— Комбинируй! — предложил Филси. — Для этого я и сделал карточки. Возьми себе половину акций, но тогда отдай мне квартиру в Мэйнхеттене.
— Ты проболтался, что твои акции ничего не стоят! Сам забирай эти бумажки, а я хочу квартиру и поместье в Ванхувере!
— Тиара, дешёвый дом в Понивилле и ничего не стоящие акции в обмен на двухэтажную квартиру в центре Мэйнхеттена и поместье, — констатировал Филси, — думаю, мы договорились. Пока собирай вещи. Деньги на комоде — возьми на дорогу до своего нового дома. Тиара! — Крикнул Филси, открыв дверь. — Пойдём, прогуляемся до мэрии. А? Нет-нет, у нас всё хорошо. Эм… вероятно, но давай как-нибудь в другой раз или встретишься с ней вечером… Пойдём, на улице прекрасная погода!
Филси знал, что обманул свою супругу, воспользовавшись её упрямством и глупостью. Ведь даже сейчас его компания стоила дороже всего, что получила Спойлд. Он намеренно сгустил краски и преуменьшил стоимость Apple's Family. Но он не чувствовал угрызений совести и не искал себе оправдания в том, что якобы руководствовался желанием спасти компанию от своей супруги и сохранить рабочие места десяткам фермеров. Он лишь знал, что имеет право так поступить. Жизнь дала ему шанс, а он рискнул им воспользоваться. Всё случилось так, как он и ожидал. Как он и ожидал последние семь лет.
Филси медленно шёл по улочкам родного Понивилля.
«В пригороде Ванхувера продаётся ещё как минимум полтысячи земельных участков, на которых можно построить поместье. Двухэтажных квартир в центре Мэйнхеттена — ещё больше. Они красивые, но чужие. И даже если когда-нибудь я смогу купить их все, их кичливая роскошь не заменят мне одного-единственного дома в Понивилле, с его неказистыми улочками и добродушными пони, каждую из которых знаешь по имени.
Никто не расскажет историю поставляемой партии яблок честнее Эпплджек, и никто не примет его на своей ферме радушнее бабули Смит. Едва ли новая фирма получит название в честь поставщика, как это случилось с Apple’s Family. И вряд ли у кого-то Филси станет закупать товар по ценам, в полтора раза выше рыночных, объясняя свою щедрость якобы особым ароматом местных яблок.
И уж точно ничто и никогда не заменит Тиару, которую теперь ждёт совсем другое будущее.»
Лететь так быстро не было необходимости, но, тем не менее, Радуга отчаянно махала крыльями с верным расчётом произвести впечатление на своего кумира. Сошедшая на половине дистанции капитан Вондерболтов прекрасно справилась со своим заданием, позволив Радуге пролететь часть маршрута в потоке рассечённого воздуха и сэкономить силы перед финальным рывком. Теперь же Спитфайр сидела под деревом на склоне холма и плела венок из полевых цветов. Их ломкие стебли плохо подходили для неопытных копыт, отчего венок получался неказистый. Однако это не расстраивало пегаску и она продолжала своё незамысловатое дело, ожидая, когда прилетит Радуга.
В отдалении раздался глухой рокот, похожий на тот, что бывает во время летней грозы. Спитфайр подняла взгляд, чтобы определить, с какой стороны идёт грозовой фронт. И на небе, которое, к слову, было совершенно безоблачным, она увидела радужные круги, расходящиеся во все стороны из центра. Впервые в жизни Спитфайр увидела настоящую Звуковую Радугу. Ту самую, которой с самого детства грезила юная пегаска. Ради которой она долгие часы проводила на лётном поле, лишая себя возможности видеться со своей семьёй даже не выходных. Звуковую радугу, ставшую ей жизненной целью, в погоне за которой она повредила крыло и чуть не разбилась в долине под Клаудсдейлом. Ради которой она, даже травмированная, не сдалась, написала десятки методик и вырастила не одно поколение юных летунов, лучших во всей Эквестрии. Вся жизнь ради того, чтобы однажды какая-то одарённая выскочка совершенно случайно исполнила этот сложнейший трюк, скорее всего, даже не осознавая, что это невозможно.
Мечта увидеть Звуковую Радугу сбылась, но Спитфайр не чувствовала восторга. Скорее, она даже была бы счастлива, если бы какой-нибудь умный пегас доказал, что это явление невозможно. Ведь после того, как два десятка лет назад газеты разнесли весть о пронёсшейся над Эквестрией Звуковой Радуге и до нынешнего момента глубоко в душе пегаска хотела надеяться, что это — лишь виртуозная магическая иллюзия, созданная каким-то единорогом.
— Разрешите доложить! — Радуга спикировала перед Спитфайр. — Задание выполнено, новый приказ доставлен в Кантерлот, старый — вам. — Дэш протянула смятый конверт.
— Пятьдесят семь минут туда и обратно. Достойно похвалы, — произнесла Спитфайр канцелярским тоном, словно через силу, — от лица Вондерболтов выражаю тебе благодарность.
— Всегда рада помочь! Особенно таким потрясающим пони, как вы!
— Н-да уж, — Спитфайр смутилась. Почему-то ей стало стыдно перед Радугой, ещё такой молодой, искренней и по-детски непосредственной. Самая быстрая пони Эквестрии, безусловно, знала себе цену, но оказалась вовсе не такой зазнайкой, какой её ожидала увидеть Спитфайр. К тому же она понимала — Радуга была совершенно не виновата в том, что оказалась лучшей. Капитан Вондерболтов почувствовала, что больше не может злиться. Неосознанная злоба уступила место обиде и разочарованию. — Но я намекну Шайнингу, чтобы он не оставил твои заслуги без внимания, — добавила она, так и не решившись сказать то, что должна была сказать ещё очень давно.
— Этот полёт уже был наградой! Я в восторге, я просто в восторге! Я летела в паре с самим капитанов Вондерболтов!
— Спасибо ещё раз и береги себя. Может быть, свидимся, — Спитфайр вздохнула и расправила крылья.
— Да, безусловно, мэм!.. — Радуга натянуто улыбнулась. Она хотела что-то добавить, окликнуть улетающую Спитфайр, но не стала. Она надеялась на продолжение, но его не последовало.
Ещё никогда прежде Луне не приходилось переживать подобного разочарования. Это было хуже Селестии, заснувшей в ночь Горящего Очага во время устроенного Луной конкурса, и даже хуже тысячелетнего одиночества с его безвольным оцепенением и печальными лунными снами. И скрываясь в сумраке пустых анфилад замка, принцесса спасалась бегством от любопытных глаз и первых серьёзных проблем, лежавших, как оказалось, совсем не в той же плоскости, что битва с ожившими доспехами.
Принцесса восседала на троне, когда бэтпони в сопровождении Горация и его кардинала Мак Блэкстрима вошли в зал. Последнего Луна почти не видела в замке, разве что на Церемонии Вознесения. Именно этот земнопони пару дней назад напомнил принцессе о её символической роли в жизни Культа. «Гвардейцы идут не за правителем, а за тем, кто им платит», — произнёс он, глядя принцессе прямо в глаза. Тогда Луна не посмела ему возразить, но с тех пор многое изменилось. Изменилась и сама Луна. Во всяком случае, она так предполагала. «Пусть пока спонсирует мой Культ, — думала она, горделиво вышагивая по коридорам своего замка. — А когда решит выступить против меня, я выставлю его за ворота, как нерадивого жеребёнка». И сама того не замечая, этой сомнительной выгодой оправдывала Луна своё промедление в отношении крупнейшего предпринимателя Эквестрии.
Гораций шёл впереди и нёс лучинку, освещая себе путь. Мак Блэкстрим шагал сбоку, словно желал показать, что не принимает участия в процессии. Позади них, стараясь оставаться вне освещённой сферы, двигались бэтпони. Их было шестеро. «Вполне разумно, — подумала Луна, ожидавшая увидеть никак не меньше пары сотен подданных. — Небольшая приветственная делегация выглядит гораздо торжественней табуна, ворвавшегося в тронный зал во все двери». Тем временем, процессия во главе с Горацием достигла подножия трона и чинно поклонились своей принцессе. Луна не улыбалась, и даже смотреть на своих подданных старалась, приподняв подбородок и опустив взгляд. Они ещё узнают её искреннюю и настоящую, но потом. Ведь никогда не поздно правителю стать божеством. Божеством, которое не просто снизошло однажды к своим подданным, чтобы после вернуться в поднебесные чертоги, а которое спустилось, чтобы навсегда отречься от своей недосягаемости. Но если поспешить, отыграть утраченные позиции будет гораздо сложнее. Поэтому пока Луна смотрела на членов делегации как всякая смертная принцесса, у которой осталось совсем немного времени, чтобы вдоволь пресытиться богатством и властью.
Луна расспрашивала, но всё больше — слушала. Серая пони с перепончатыми крыльями и мягкими кисточками на кончиках ушей говорила почти шёпотом, наполняя Тронный Зал шипением и свистом. Эти звуки обладали особой притягательной магией, и словно впадая в транс под тихий усыпляющий шелест слов, принцесса слушала легенды о приходе Огненной Пони, падении Небесного Острова и изгнании Ночного Народа в подземелья Эквестрии. Слушала о бездонных пропастях и облаках под необозримыми сводами, об узких расщелинах и широких площадях, о бирюзовых озёрах и аметистах, что сверкают ярче ночных звёзд. Бэтпони говорили, что во всём мире нет места прекрасней Нижней Эквестрии, и что ни один цветущий под солнечными лучами луг не сравнится в обилии красок с люминисцирующими лугами подземелий, и что фиолетовые ночи Верхней Эквестрии недостаточно темны, чтобы увидеть настоящую красоту тишины и постоянства.
Ночная пони говорила, а Луна представляла, и рушились мрачные каменные стены, сменяясь живописными пейзажами бесконечных подземных озёр и водопадов, косами песчаных отмелей и туманными долинами папоротников. И чем больше слушала принцесса, тем сильнее хотела вдохнуть тёплый воздух подземелий, пахнущий влагой и мхом, тем сильнее желала ступить во владения неприступных лабиринтов и услышать хрустальный звон сталактитовых пещер, прежде чем навсегда покинуть пределы Эквестрии и увести своих подданных в далёкие поднебесные края…
— Но мы полагали, что тебя удерживают в Даркстоуне, — рассказчик внезапно прервался. — Цицелий приказал нам отправиться в Замок Двух Сестёр за помощью, в то время как остальные бэтпони будут обыскивать город. Мы не ожидали увидеть тебя здесь.
Несмотря на свою показную холодную горделивость, принцессу ничуть не смутило, что к ней обращаются на «ты». Луна с самого начала догадалась, что представители немногочисленного народа бэтпони, скорее всего, утратили из лексикона всё, что касалось формальностей. И это она находила весьма логичным для такого небольшого и изолированного племени, как род Детей Ночи.
— Неужели Цицелий решил, что кто-то в состоянии удержать меня силой? — в голосе принцессы послышалось возмущение, недоумение и угроза. Расправленные крылья принцессы поднялись ещё выше. — Никто не в силах противостоять воле принцессы!
— Никто не сомневается, — маленькая бэтпони безразлично пожала крыльями, обесценив усилия принцессы казаться грозной — повышенный голос Луны не произвёл на неё впечатления. — Нашей задачей было лишь убедиться, что ты в порядке.
— Убедиться, что я в порядке? — переспросила принцесса, явно смутившись, но не подав виду. — Разве вы не видели меня в этом замке на церемонии Вознесения? — спросила она с упрёком.
Гораций нервно переступил с ноги на ногу и бросил нервный взгляд в сторону Мак Блэкстрима. Тот сохранял внешнее спокойствие, и старый земнопони не решился вмешаться. Всё равно уже было слишком поздно.
— Нет, принцесса. Дети Ночи не покидали Нижней Эквестрии с последней Ночи Кошмаров.
— И вы не видели, как, следуя Тёмному Писанию, я остановила рассвет?
— Едва ли, принцесса. Мы не переносим рассветы, а Тёмное Писание нам неизвестно, — категорически покачала головой бэтпони, и её бесформенная причёска стала ещё более растрёпанной. — Скажи, что передать нашему правителю Цицелию? Ты пойдёшь с нами в Нижнюю Эквестрию или останешься с сестрой?
Голос серой бэтпони замер в арках тронного зала, и наступила тишина.
— То есть я не… — наконец, заговорила принцесса, но не в силах озвучить свои опасения, прервалась. «Я не нужна вам» — догадалась Луна, прикусив губу, чтобы не заплакать при подданных и кардиналах. Прекрасные романтические сказки для юных filly о рыцарской доблести и долге перед страной, о коварных вельможах и честных правителях, действительно оказались не более чем сказками; бэтпони не шили знамён с серебряными полумесяцами и не встречали с распростёртыми крыльями их изгнанного, пожертвовавшего собой правителя. Только сейчас Луна начинала осознавать, насколько она была наивна, полагая, что после тысячи лет она хоть сколько-нибудь нужна своим подданным.
Она не мечтала о престоле — мысли, что однажды она уподобится собственной сестре, угнетали её. Селестия стала символом могущества и власти. А Луна желала истинного величия. Оттого она тайно мечтала взвалить на себя нелёгкую ношу принцессы изгнанного народа. И чем печальней была бы его доля, чем несчастней были бы Дети Ночи в своих тёмных сырых пещерах, тем сильнее нуждались бы они в такой, как Луна, и тем больше страданий могла бы принять принцесса, став для подданных великим и недостижимым идеалом, идолом и мученицей, готовой искупить свои и чужие грехи. Она бы раскинула два своих крыла, и под их магическим куполом создала бы свой мир, лишённый земных забот. Она бы пела им печальные песни о далёких землях, и путешествовала по тёмно-синим безлунным снам. И в одиночку приняв тяготы целого народа, она бы находила утешение в воплощении великого и непосильного простым смертным замысла.
Но Дети Ночи не нуждались в спасителе.
— Мне нужно обдумать предложение, — произнесла принцесса и, к немалому удивлению всех собравшихся, почти галопом покинула Тронный Зал.
Жером вернулся в Замок Двух Сестёр после полудня. Он выглядел очень уставшим. За последние дни единорог заметно исхудал, осунулся и словно даже состарился. Некогда лоснящаяся чёрная грива сделалась сально-чёрной. Он почти не улыбался, а глаза не играли прежним блеском. Свои успехи он праздновал тихо, а неудач до сего момента ему удавалось избегать. Но Жером понимал, что конец его истории близок, ведь с этой ночи ему будет не под силу угнаться за стремительным потоком событий.
Удручённо взглянув на мешок в углу, он притянул его магией и высыпал содержимое на стол. Конверты, записки и куски старого пергамента расползлись по его поверхности. Часть упала на пол. Искрящийся сгусток энергии плавно оторвался от рога Жерома и коснулся поленьев камина. Огонь принялся не сразу, но пара подкинутых конвертов на мгновение разожгли пламя. Оно вспыхнуло и затихло в ожидании новой порции. Письма, спасённые этой ночью от пожара в поместье Жерома исчезали в пламени камина, ведь единорог искал одно-единственное. То, что пролило бы свет на загадочную смерть супруги канцлера Нейсея. Достаточно было малейшей зацепки и даже намёка. Ведь если эта пони действительно останавливалась в отеле Даркстоуна и не вернулась, Жером бы знал об этом из письма своей старой знакомой. Той самой, что собирала конверты из старых газет. Но стопка бумаг редела, письма всё не было, и разгоревшееся пламя камина навсегда уносило в могилу последние тайны маленького Эквестрийского городка.
— Письма не существует, — прошептал Жером, откидываясь на спинку стула. — Эта пони никогда не останавливалась в Даркстоуне. Нейсей не сообщил даты, в которые пропала его супруга, но единственный священный праздник яков, длящийся три дня — канун прихода Лютой Стужи. Это совпадает, — Жером открыл скопированную родословную Нейсея, — это совпадает с данными из архива. Супруга Нейсея считается пропавшей без вести именно с того момента. Но это не раскрывает причину её смерти. Версии, как прежде, две. Либо кобылка попала в буран, сбилась с пути и замёрзла в горах Як-якистана, либо она оказалась под копытами разъярённого яка. Учитывая, что по уверениям Нейсея, обручального кольца юная кобылка не снимала, может ли его наличие стать почти неоспоримым аргументом в пользу убийства? Может.
Жером встал и отошёл от камина. Голова болела от бессонной ночи, а часовой сон в поезде только усугубил его состояние. Мысли категорически отказывались собираться в единую картину.
«Пони праздновала три дня подряд. Не исключено, что, опасаясь потерять кольцо в снежных сугробах, она его сняла, а после забыла в своей юрте. Но не исключено и то, что принц Рутерфорд, узнав об убийстве иностранного посла, решил не портить отношения с Эквестрией, снял кольцо с трупа и отправил Селестии, притворившись, будто не знает о смерти кобылки. Тоже возможно. Какая из версий наиболее вероятная?»
— Яки, — продолжал Жером уже вслух, — так долго жили в заснеженных горах, что не могли не предсказать буран хотя бы на полдня вперёд. Они бы не отпустили посла, зная, что скоро весь мир превратится в сплошную серую мглу, смертельную для одинокого путника.
Жером сделал два неуверенных шага по направлению к двери и замер. В камине полыхал огонь, а на столе из всей кипы бумаг остались лежать «Способы создания Аликорнов», копия родословной канцлера и брачное свидетельство, скреплённое двумя витиеватыми подписями — Нейсея и его супруги.
— Но эта кобылка уже мертва. Скорее всего, её изуродованное тело лежит заметённое на дне расщелины недалеко от поселения яков. Если даже это правда, то такая правда не сделает мир лучше. — Жером посмотрел на разбросанные бумаги и вернулся за стол. — Пусть никто не будет виноват. Роковая случайность — кобылка сбилась с пути и погибла в снежном буране, — единорог достал карандаш и стал водить им по бумаге, чтобы затупить грифель, — узнав правду, ты не станешь счастливее, — Жером открыл журнал прибытия и отбытия постояльцев. — Отныне Селестия была честна, когда говорила о несчастном случае, — он стёр одно из имён напротив роковой даты, и карандаш коснулся страницы. — Зря ты не верил своей принцессе. Спустя столько лет ты ещё придёшь просить её прощения. — Жером вписал имя кобылки и уверенным росчерком скопировал её подпись из брачного свидетельства. — Карандаш миновал поле «отбытие» оставив его без отметки. — Возможно, совсем скоро ты отпустишь прошлое и, оглянувшись напоследок, с сожалением поймёшь, как много хорошего в твоей жизни было упущено.
Жером отложил книгу учета постояльцев и подтянул к себе магией «Методы создания Аликорнов». Обложка дневника потускнела и выцвела от времени, но аккуратный почерк принцессы оставался узнаваем даже спустя многие годы. Единорог почти знал, что в этих воспоминаниях запечатлены могущественные заклинания и хранится ценнейший опыт принцессы Селестии. Правда, Жером ещё даже не догадывался, какой именно…
«…до возвращения моей сестры осталось всего две сотни лет. Но вместе с ней в Эквестрию вернётся и Найтмер Мун. Магия Элементов Гармонии оказалась весьма эффективной, чтобы дать мне время, но недостаточно могущественной, чтобы исцелить мою сестру. Тем не менее, за эти восемьсот лет я собрала достаточно знаний, чтобы помочь Луне, когда придёт время…»
Жером перелистнул книгу, не найдя в дальнейших переживаниях Селестии ничего интересного.
«…До прихода Луны осталось всего сто тридцать лет. Теперь я знаю множество заклинаний, которые и не снились Найтмер. Усилием воли я способна вызвать смерчи и молнии, мне подвластны все четыре природные стихии и не существует ни камня, ни металла, что устоял бы против моей энергии солнца. Отныне с Найтмер будет покончено навсегда.»
Но самих заклинаний Селестия не приводила, поэтому единорог перевернул ещё несколько страниц. Самое интересное, по его мнению, должно было начаться за двадцать лет до прихода Луны, ведь именно тогда в Эквестрии впервые появился Аликорн Ми Аморе Каденция.
«…Всего сотня лет. Чувствую, битва с Найтмер будет гораздо труднее, чем представлялась мне ранее. По-настоящему сильные заклинания слишком сложны, чтобы полагаться на них вне стен собственного кабинета, а магия Элементов Гармонии всё ещё остаётся недостаточно изученной. Они — не более чем последний шанс, что перенесёт битву ещё на одну эпоху.»
«…Семьдесят лет. Я всё ещё не разгадала тайну Элементов. Собранные вместе пони, олицетворяющие Отвагу, Силу, Надежду, Исцеление, Красоту и Магию, так и не смогли извлечь таящуюся в этих кристаллах силу. Боюсь, если я погибну в битве с Найтмер Мун, Эквестрии придёт конец…»
«…Пятьдесят лет. Двадцать лет потрачены на изучение трудов моего наставника, но ни одна попытка создать наследника-Аликорна не увенчалась успехом. Предполагаю, что это делается с помощью Элементов Гармонии, с которыми я так и не разобралась… Сражение неизбежно. Я планирую увеличить численность гвардейцев вдвое и вернуть Вондерболтам прежний почётный статус, ибо так долго сторонившееся войн королевство сейчас как никогда уязвимо перед внешней угрозой.»
«…Сорок лет. Элементы Гармонии остаются неразгаданной тайной, заклинание Времени Старсвирла всё ещё не окончено, а сотворение наследника-Аликорна зашло в тупик. Я в отчаянии. Вчера я была готова идти к зеркальному пруду, чтобы не оставить шансов Найтмер Мун, но тогда копии меня же самой посчитают себя в равной степени достойными престола, Эквестрия окажется выжжена моими же копиями и погрязнет в гражданской войне…»
«Тридцать лет до возвращения Найтмер. Завтра я попробую это сделать. Я очень волнуюсь, ведь это не положено делать принцессам…»
Жером улыбнулся. Наконец-то он нашёл то, что искал. Перед его глазами предстали картины тридцатилетней давности…
Ночь. Мерный цокот копыт крался по коридорам дворца, и потревоженный эфир из полусумрака и тишины расступался перед усталой солнцеликой принцессой. Замершие язычки пламени немногочисленных свечей приходили в движение, и ожившие тени дрожали на светлых каменных стенах, словно на мгновение пробудившись ото сна. Принцесса медленно шагала из библиотеки в свой кабинет.
Минула центральная лестница, и заслышавшие Селестию гвардейцы вытянулись в струнку, приветствуя свою принцессу. Но принцессе было жаль этих пони. Ей было жаль караульных, примостившихся у широких белокаменных колонн и жаль гвардейцев, гордо чеканивших шаг по бесчисленным залам этого дворца. Они подобно железным доспехам стояли во дворце, никем не замечаемые и низачем не нужные, но, в отличие от доспехов, были совсем не вечные. И лучшие годы свой жизни они проводили, стоя у изученной до каждой царапинки колонны, гордые своей исключительно важной ролью в жизни королевства. Надуманная гордость — вот, пожалуй, всё, чем могла отплатить им принцесса, ведь в конечном счёте, их жизни не стоили ничего.
Это было неправильно, но так было надо. И если жизни нескольких тысяч гвардейцев снизят риски глобальной катастрофы для многомиллионного королевства даже на сотую часть, это меньшее из зол стоит заявленной жертвы.
И пусть ожидающее той особенной ночи чудо, требовало одной-единственной жертвы, Селестия не могла на неё решиться. Ведь это было совсем не то же, что незаметно вычитать секунды жизни у стоящих на посту караульных, передавая остальное на откуп Времени, где-то далеко за границами своего видимого мира. Много бессонных ночей принцесса бесцельно блуждала по лабиринтам дворца, выискивая того, кому суждено стать избранным. Она заглядывала гвардейцам в глаза, читая страхи, надежды и мечты своих подданных, но не смела разрушить жизнь счастливого главы семейства, а воспользоваться обделёнными безродным, чья история началась и закончится в служении принцессе, у неё не поднималось копыто.
«Я выберу того, кто будет сегодня по правую сторону дверей в мои покои, — решила принцесса, поднимаясь по винтовой лестнице. — Но что я скажу? Как это случится? Попрошу ли я его об одолжении или прикажу выполнить волю принцессы? А потом? А потом мне придётся усыпить его навсегда, и эта тайна уйдёт вместе с ним…»
Принцесса волновалась. Ей казалось, что ещё ни разу не поступала она столь же необдуманно, как сейчас.
— Этой ночью я буду испытывать очень опасную магию, — строго произнесла принцесса. — Вам лучше покинуть башню. Отправляйтесь по домам, на сегодня ваша служба окончена. — Селестия прошла мимо гвардейцев. — Хотя нет. Вот ты, — принцесса указала копытом на стоящего справа жеребца, — задержись на полчаса. Отнесёшь мои книги в библиотеку. — И Селестия скрылась в своих покоях.
Принцесса знала об этом с юношества — того сумбурного, но невероятно красочного момента жизни, когда в уже казалось бы изученный мир вдруг врываются новые мысли, переживания и чувства, совсем не похожие на те, что был раньше. Яркие, неповторимые и пугающие, они открывают неизведанные просторы, и хочется мчаться галопом, взрывая их нетронутую снежную целину, которой, казалось тогда, не будет конца. Дни юношеского безумия не миновали и бессмертную правительницу, навсегда оставшись в её памяти яркой вспышкой перед неизбежным вечным угасанием. И даже спустя тысячу лет усталая принцесса прекрасно помнила ту строптивую filly, что, лёжа в кровати, мечтала о таинстве с большим белым пегасом, и завидовала ей с меланхоличной усмешкой разорившегося миллионера.
— Можешь войти! — громко произнесла Селестия, стараясь скрыть своё волнение.
Гвардеец открыл дверь и нерешительно остановился на пороге кабинета своей принцессы.
— Входи, — с нажимом повторила та, задёргивая занавески.
Пони сделал ещё несколько шагов и оказался в центре комнаты.
— Садись в кресло, — приказала Селестия, всё ещё избегая зрительного контакта со своим гостем.
Жеребец покорно сел, ожидая, что будет дальше.
Принцесса задёрнула последнюю занавеску, и в помещении стало темно. Затем она левитировала в соседнюю комнату жердь с Феломеной. Потревоженная птица сорвалась с насиженного места и, будто повинуясь воле Селестии, покинула кабинет. Затем принцесса достала из секретера ключ от своего кабинета. Гвардеец всё понял.
— Вы испытаете вашу магию на мне, Ваше Высочество? — спросил он, стараясь не растерять достоинства.
— Что? — принцесса вздрогнула, едва не выронив ключ. — А, нет… я же сказала, что ты всего лишь отнесёшь книги… Ты ведь… не сомневаешься в честности Нашего Высочества?
Жеребец отрицательно замотал гривой и попытался встать.
— Сиди! — приказала ему Селестия и отошла к двери. В комнате раздался щелчок закрываемого замка. Затем принцесса вернулась к гвардейцу и встала напротив дивана. — Не бойся, — попросила она, но её слова снова прозвучали приказом.
— Я не боюсь, — твёрдо ответил жеребец, — ведь что бы ни случилось со мной сейчас, я, по крайней мере, буду в состоянии самостоятельно отнести книги в библиотеку.
Селестия вздрогнула, словно её ущипнули. Ведь в переводе на не-придворный язык он сказал не что иное, как: «Я знаю, что могу не выйти из этого кабинета. Но подумайте, чего тогда будет стоить слово принцессы хотя бы для вас же самой». Он уже знал, что его ждёт.
— Скажи, у тебя есть супруга? — серьёзно поинтересовалась принцесса.
— Никак нет, Ваше Высочество.
— А особенная пони?
— Я был воспитан кольтдетской школе при дворе Кантерлота, и с жеребячества не знал ни кобылок, ни ласки.
— Ясно… — разочаровано вздохнула принцесса. — Скажи, почему ты ответил правду? Ты ведь не мог не догадываться, что отсутствие семьи потенциально снижает твои шансы покинуть эту комнату?
— Я знал, что моя ложь потенциально снижает их ещё больше, — жеребец нервно поправил гриву и попытался улыбнуться. — Если вы, Ваше Высочество, уже приняли решение испытать вашу опасную магию на мне, то не томите. Иначе рискуете разочароваться в выдержке ваших гвардейцев…
— Хорошо-хорошо, — засуетилась принцесса, спешно отступая назад, чтобы жеребец мог видеть её в полный рост. — Можешь быть уверен, я не причиню тебе вреда, но у меня есть просьба… Скажи, — голос принцессы внезапно дрогнул, словно у юной кобылки, — я… нравлюсь тебе?
— Вы нравитесь всем жителям Эквестрии, — не замешкавшись ни на мгновение, нашёлся жеребец.
— Ты избегнул неловкости, ценой неловкости своей принцессы, — осуждающе, но без разочарования ответила Селестия. — Мне придётся вновь превозмочь желание сделать вид, будто мы ничего не поняли и повторить свой вопрос. Отвечай же прямо. — Селестия выпрямилась и повернулась боком. — Я привлекаю тебя?
— Нет! Ни в коем случае, вы ведь принцесса… — мгновенно выпалил жеребец, посчитав, что между промедлением и двусмысленностью сказанного, последнее — меньшее из зол.
— А если бы я не была принцессой? — не сдавалась Селестия.
— То возможно… Ваше Высочество, вы же не хотите, чтобы я… — гвардеец намеренно замялся, чтобы подчеркнуть своё категорическое несогласие с неозвученными мыслями.
— Я не хочу заставлять тебя это делать, но твои слова прямо указывают на то, что я совращаю тебя против твоей воли. Либо скажи, что я тебя не привлекаю, потому что я старая тысячелетняя кобыла, либо прекрати отказываться от ответственности и спасать свою честь ценой моей неловкости.
— Вы действительно красивы…
— Тогда в чем дело? Начиная демонстративный ритуал отказа от подарка, который в любом случае получишь, ты проявляешь не бескорыстие и скромность, а исключительно своё лицемерие, — осуждающе заметила принцесса.
— А когда сердитесь — тем более, Ваше Высочество…
«Дешёвая уловка, но ты хотя бы попытался» — про себя отметила Селестия, вслух, однако, этого не сказав.
— Вы подумали, что я хочу сделать комплимент, но я лишь хотел показать, что вы слишком скептичны, чтобы принимать их в принципе. Не стройте схем, Ваше Высочество, а просто притворитесь, словно только вчера праздновали ваше шестнадцатилетие. А то мне непросто решить, что меня привлекает больше: ваша проницательность и мудрость или… ваши прекрасные копытца…
Принцесса улыбнулась.
— Так гораздо лучше, — кивнул единорог. — А повернитесь… нет-нет, другой стороной. Раскройте крылья.
— Вот так? — Селестия неуверенно подняла два крыла и вытянулась, чтобы партнёр мог в полной мере оценить её грацию.
— Вы великолепны!.. — восхитился жеребец и осторожно коснулся Селестии, словно спрашивая её разрешения…
*
«… Не было ни больно, ни унизительно, — вспоминала принцесса на страницах своего дневника. — Он оказался учтив и нежен, чуток и осторожен. Однако он вовсе не был тем воображаемым белым пегасом, что являлся ко мне юной почти каждую ночь. Что восхищался моей красотой, моей осанкой и телом, а я взамен разрешала им не только любоваться… и долгими ласками он сводил с ума свою несовершеннолетнюю нимфоманку. Она закрывала глаза, извивалась и шептала что-то неразборчивое. То было представление, где каждое движение оказывалось элементом ещё ненаписанного сценария, и каждый стон вторил оркестру чувств, красок и образов, сливавшихся в единую симфонию безграничного блаженства. Это было особым видом эстетики и действом, возведённым в ранг искусства.
Реальность же была незримо далека от тех идеальных сюжетов, которыми некогда грезила юная filly. И неприглядные стороны действительности, что так деликатно сглаживало воображение, оказались выставлены напоказ во всей своей первозданной грубости. Не было ни оркестра, ни великого замысла. Всё оказалось слишком банальным, безликим и незначительным. Этот единорог не делал мне больно, но и не заботился о моём удовольствии. Он казался восторженным, но я не польщена собой, ведь с тем же самодовольным восторгом он мог бы сношать дырку в спинке моего дивана. В тот день я поняла, что даже выросший среди дворцовых стен единорог глубоко в душе всегда остаётся эгоистичным похотливым жеребцом…»
*
Гвардеец лежал на диване, а принцесса сидела в кресле напротив. Они оба молчали, словно стараясь не только не замечать присутствие партнёра, но и не напоминать друг другу о своём собственном. Принцесса была грустна и сосредоточена, жеребец же напротив — возбуждён и безмятежен. Ведь он был уверен, что всё действо уже осталось позади.
Наконец, Селестия поднялась с кресла и, достав платок, стала оттирать оставшиеся на паркете следы. Платок жадно впитывал водянистую субстанцию, а потом вспыхнул, подожжённый магией принцессы, которая поняла, что больше никогда не сможет им пользоваться. Она бросила взгляд на беззаботного жеребца, и ей стало противно от мысли, что всё время от этих следов на паркете их разделяла лишь физическая невозможность соития. И как без лишних уговоров, легко и непринуждённо, даже самые галантные джентельпони готовы отказаться от своего ханжества и переступить эту грань, стоит лишь сделать неосторожный шаг. Теперь проходя мимо часовых, принцесса будет уверена, что мысленно они уже очернили её образ. Они уже нарядили её в чулки, перекрасили гриву в серо-розовый цвет и опошлили, заставив полюбить бананы, батоны и торты со взбитыми сливками, и отныне эта воображаемая ипостась принцессы стала неразделимым с ней целым, как и образы её служанок, фрейлин и каждой кобылки в Эквестрии.
Буря эмоций овладела принцессой, вырвавшись пучком магических искр из её рога. Селестия снова вспомнила, как сперва он лапал её копытами, как жадно хватался за её круп, а после, воспользовавшись безвыходным положением принцессы, удовлетворил свою похоть ценой её страданий. Он наслаждался своим либидо, но если бы он только знал, как он был ничтожен в своей бессовестной и жалкой низости! Принцесса почувствовала, как в своей священной злобе возвышается на этим мерзким созданием, разлёгшимся на её диване, и ей захотелось физически его уничтожить.
«Этот пони, — шептал ей голос Дэйбрейкер, — угроза Эквестрии. Ибо в случае твоей гибели в битве с Найтмер, он станет вторым в очереди на престол после твоего наследника. Получив весть о твоей смерти, он может попытаться расправится с принцем или устроить мятеж. И в том, и в другом случае судьба Эквестрии будет незавидна. Либо у престола окажется второй Сомбра, либо Найтмер без труда захватит погрязшее в междоусобных войнах королевство.»
Принцесса продолжала смотреть на высохшие полосы, оставшиеся на паркете. Доводы Дэйбрейкер, казалось, были не лишены смысла, но Селестия понимала, что они — лишь предлог, а не причина. И вовсе не благополучие страны беспокоило её в эту минуту. А эти разводы на полу… Никто и никогда не должен узнать, какое унижение пережила богоподобная принцесса, никто не должен через призму своих воспоминаний и опыта представить, как принцесса выглядела, что видела, чувствовала и о чём думала в тот момент. Она скорее объяснит появление наследника магией, чудом, сверхъестественными силами, чем сознается, что не избегла участи наблюдать и быть частью этого естественного грубого несовершенства.
Поэтому этот жеребец не должен покинуть её кабинета. Кончик рога Селестии загорелся ядовито-зелёным огоньком, который рос с каждой секундой — заклятие должно было вобрать достаточно силы, чтобы всё случилось быстро и безболезненно.
— Скажи, — принцесса отвернулась от гвардейца, делая вид, что протирает пол, — какими качествами ты одарил моего наследника?
Селестия ожидала бурной реакции жеребца, удивления, восторга, смущения. Но гвардеец был абсолютно безмятежен.
— Вероятно, те же черты, что присущи и мне, — предположил он, поворачиваясь к принцессе. — Преданность и любознательность.
— И ты ничуть не удивлён, что стал избранным? — в голосе принцессы проскользнули нотки настороженного недоверия, и зелёный сгусток магии перестал рости.
— Почти нет, — помотал гривой жеребец. — Я уже десять лет возвращаю прочитанные вами книги обратно в библиотеку и нередко читаю их сам, ибо принцесса не станет тратить своё время на безделушки. И на этой неделе я отнёс как минимум пять книг, прямо намекающих на то, что вы собираетесь обзавестись наследником. Учитывая, что на этой же неделе я относил фолиант смертоносных заклинаний, когда вы вызвали меня в кабинет, задёрнули занавески и заперли дверь, я и впрямь полагал, что вы испытаете на мне одно из них.
— Но после ты догадался, с какой целью я тебя вызвала. Тогда зачем ты притворялся? — спросила принцесса, задетая, что сама не сопоставила эти очевидные факты.
— Чтобы не принять решение за вас, Ваше Высочество. И чтобы в вашей нерешительности вы не чувствовали себя одинокой. Я мог бы вести себя естественно и не сметь даже коснуться вас без вашего приказа, как поступил бы на моём месте каждый гвардеец в этом замке, как поступил бы и сам, если бы не знал ваших истинных намерений. Но вряд ли вы были бы мне благодарны за промедление или робость. Особенно когда впереди вас ожидали несколько, вероятно, не самых приятных минут своей жизни, — жеребец поднялся с кресла. — Ведь когда в изученном и совершенно прозрачном для вас мире у вас почти не остаётся места для открытий, новый опыт всегда волнителен. Тем более, когда он первый за тысячу лет. И, к сожалению для вас, далеко не последний…
Крылья Селестии нервно дёрнулись, выдав волнение принцессы. Пламя на кончике её рога задрожало, подобно огню свечи.
— Скорее всего, это придётся повторить, — серьёзно произнёс жеребец. — Вы ведь не можете не знать, что забеременеть с первого раза получается далеко не всегда. Не обязательно, чтобы это был я, Ваше Высочество…
— Ну уж нет! Хватит тебя одного! — раздосадовано бросила Селестия, и остатки зелёного свечения растаяли в воздухе. Принцесса повернулась к своему собеседнику. — Иначе совсем скоро каждый пони в Эквестрии будет знать, чем занимается их правительница!.. И прекрати называть меня «Ваше Высочество», теперь это звучит как насмешка.
— Как пожелает моя принцесса, — не стал возражать жеребец. — Можете быть уверены, я умею хранить секреты, — уверил он. — И, тем не менее, не вижу ничего постыдного в вашем решении стать матерью. Поверьте, всё королевство будет обсуждать нового наследника, подданные будут следить за каждым его шагом, восторгаться его умом и красотой. Они будут радоваться за вас и умиляться, когда вы решите появиться на публике с вашим жеребёнком. И никто, принцесса, никто не подумает о том, что ради этого вы позволили совершить над собой непотребства. — Единорог замолк. Но посчитав, что сейчас пауза как никогда недопустима, продолжил: — Скажите, какой цвет вам нравится?
— Солнечно-жёлтый. Это цвет утреннего солнца и нового дня, — ответила принцесса, едва заметно улыбнувшись.
— Значит, у него будет солнечно-жёлтая грива и белая как у нас с вами шёрстка. А как вы хотели бы его назвать?
Принцесса подняла глаза и задумалась.
— Признаться, я никогда не думала над этим. Но это должно быть что-то королевское, — мечтательно произнесла она. — Королевское, и вместе с тем подчёркивающее продолжение меня самой, только в его облике…
— Ваше имя означает «небесная». Небесно-голубой цвет — символ чистоты, возвышенности и непорочности. Назовите его Блублад. Принц Блублад — а что, звучит…
— Мне не нравится это имя, — разочаровано покачала головой Селестия. — Оно… отдаёт высокомерием… — принцесса подошла к окну и распахнула занавески. — А как же зовут тебя?
— Фэнси Пэнтс, Ваше Высочество.
*
Полгода принцесса наряжалась в платье из пышного жёлтого фатина, скрывая счастливую весть от всего королевства. Но к великому разочарованию принцессы, её первенец оказался обычным единорогом, а не Аликорном. И хотя Селестия предусматривала оба варианта как равновероятные, она до последнего верила в чудо.
И чудо пришло. Совсем незадолго до того, как принцесса собиралась испытать удачу снова, королевство облетела весть о появлении второго Аликорна. Пегаска по имени Каденс, а теперь принцесса Ми Аморе Каденция, обрела силу всех трёх рас за открытие объединяющей их магии — Магии Любви.
Но Селестия знала, что кьютимарка юного Аликорна изображала древнюю затерянную реликвию — Кристальное Сердце, потому принцессе Каденс было уготовлено стать правительницей не Эквестрии, а Кристальной Империи, легендарной страны, что через три десятилетия вернется из тысячелетнего забвения. Тогда Селестия решила найти одарённую пони, которой будет под силу создать совершенно новую магию — Магию Дружбы.
Первой ученицей принцесса выбрала умную и обаятельную кобылку. Но она погибла через полгода во время второй дружественной миссии в Як-Якистан. Следующей была выбрана решительная и смышлёная Сансет Шиммер. Но честолюбивая единорожка не пожелала мириться со своей ролью ученицы слишком долго и, воспользовавшись Кристальным зеркалом-порталом, сбежала в другой мир. Тогда Селестия взяла себе в ученицы эрудированную юную перфекционистку Твайлайт Спаркл, которой предстояло отправиться в Понивилль, чтобы самостоятельно изучать Магию Дружбы.
Что же касается Фэнси Пэнтса, Селестия свела его с одной из своих фрейлин — Флёр де Лис, позволив простому гвардейцу без титулов и родословной официально войти в когорту ближайших придворных Её Высочества.
Жером пролистал оставшиеся пустые страницы дневника и убрал его в полку. Он понимал, что больше не в состоянии контролировать десятки сценариев начатой им истории — они обязательно его настигнут, и это будет его концом. Единственное, что он мог, это собрать все свои силы и отсрочить развязку ещё на неделю. Но даже выигранное такой ценой время будет ознаменовано медленным неуклонным угасанием и бесславным уходом. И, вероятно, свой последний день Жером решил посвятить тому, чтобы напоследок подобно умирающей звезде озарить небосвод фейерверком ярких ослепительных вспышек. И эта дерзкая авантюра была достойным началом его финала.