Fallout Equestria: Искра. Буря. Безумие

Глава первая. День рождения

Она почувствовала, что лежит. Но ощущение это было будто бы размыто. Сначала она просто ощущала, что касается чего-то правой половиной своего тела – чего-то такого же теплого, как и она сама – понимание верха и низа пришло лишь секундой позже. Еще секунда – осознание темноты вокруг. Она медленно открыла глаза, стало светлее, но четкости не было – сплошной пепельно-серый туман. Самым ярким ощущением стала боль, когда ее голова поднялась над телом. Боль вспыхнула у позвоночника, прокатилась по мышцам шеи и исчезла под челюстью. Молниеносно быстро, но запредельно сильно. Короткий вскрик разорвал мёртвую тишину вокруг и мгновенно растворился в тумане.
Звук собственного голоса привел Шарки в себя. Первый порыв – бежать, спасаться, чего бы то ни стоило оказаться подальше отсюда. Необъяснимый ужас подстегнул тело, и Шарки вскочила на ноги и понеслась. Она бежала, не разбирая дороги, мышцы сокращались и расслаблялись, дыхание обжигало легкие. Глаза вращались, пытаясь найти хоть какое-нибудь убежище, но вокруг не было ничего – только сухая выжженная равнина. Она продолжала бежать, и с каждым движением к ней возвращалась память.

Четверо патрульных рейдеров. Шарки – одна из них. Они заметили неподалеку костёр и решили проверить, кто это решил шариться по их району. Незнакомец развел костер на небольшом холмике, прямо под высохшим деревом и сидел спиной к ним. Изредка доносились обрывки фраз – он говорил с кем-то, но собеседника слышно не было. Судя по скрипучему надрывному голосу — незнакомец был гулем.
— Ёбнем его и дело с концом, — не боясь, что тот услышит, сказал один из рейдеров. – Если у него есть чо, поделим. А если нет, то Голодной Шарки хоть будет чо пожрать, ага?
Они заржали, а Шарки парировала:
— Будешь много выступать, я тебя сожру. Только язык оставлю – он у тебя вечно по чьим-нибудь жопам шарит, говноед.
Снова ржут. Гуль у костра не двигается, будто вообще не замечает их. Они входят в свет костра.
Гуль выглядит странно. Его плащ мог бы вместить двух таких, но сидит на нем так, будто ему как раз. Все тело гуля покрыто бинтами – из-под них то тут, то там проглядываются разные мелкие предметы: мешочки, несколько столовых приборов, компас на шее. Он единорог, из-под бинтов виднеются клочки красно-рыжей гривы. Шерсти почти не видно под бинтами.
— Эй, урод! Ты чо тут забыл? – кричит один из рейдеров.
Гуль только теперь обращает на них внимание. Он поднимает голову и осматривает пришедших, снова опускает, уставившись на что-то в корнях дерева. Трое рейдеров выходят вперед, чтобы окружить гуля.
— Давай, выкладывай, что у тебя есть, и мы может быть…
— Я помню, — неожиданно заговорил гуль. – Тебя не было там.
Рейдеры на секунду замешкались. Гуль посмотрел в сторону Шарки.
— Ты…
Под немигающим мертвым взглядом гуля Шарки стало не по себе. Потом пришел страх – они заходили к гулю со спины, никто не заметил, когда он успел повернуться. Шарки наклонила голову, чтобы выхватить топор, закрепленный на боку. Когда ее заостренные зубы сжались на рукоятке она услышала странный хруст. Он исходил со стороны ее напарников. Когда она подняла голову с изготовленным к бою топором, четыре пары глаз: три нормальных и одна… нет, все четыре пары были мёртвыми. Рейдеры, окружившие гуля, теперь с вывернутыми шеями смотрели на нее. Их головы окружало пепельно-серое свечение, такое же, как вокруг рога гуля.
— Гуд… Соул, — проскрежетал гуль, и зрение Шарки заволокло серым туманом…

Сегодня должен был быть чудесный день. И я приложу все усилия, чтобы так оно и было. Сегодня день моего рождения. Раньше, еще до свадьбы с Уинд Роуз и рождения наших детей, я считал эту традицию исключительно детской забавой, но она заставила меня вновь каждый год отмечать этот день. Она странная. И это не самая плохая характеристика для зебры в нашем мрачном мире, пережившем взрывы сотен мегазаклинаний.

Развернувшись в постели, я понял, что я уже один и за дверью стоит всё семейство с хлопушками и шарами. Шутка. Шары сейчас редкость, да и применение им можно найти куда более полезное, чем надувать ради такого раздолбая как я. Но, если Роуз раздобыла парочку, а она точно их раздобыла, они будут. Потому что «праздник есть праздник, Тру! Порадуйся хотя бы ради меня и детей». Чёрт. Тру. Ненавижу это имя. Мне больше по душе, когда меня зовут по второму. Грит. Песок. Когда живёшь недалеко от старых границ Эквестрии и Зебрики и порой вынужден ходить по колено в песке – начинаешь находить в этом хоть какой-то смысл.

Ладно. Залежался лентяй. Встаю и бреду в ванную. По пути замечаю желтые с розовым цвета аптечки МиМи. Роуз постоянно таскает её к кровати из ванной, отбрыкиваясь тем, что без солнца — ей нужно пить её витамины, а дойдя до ванной от кровати утром — она об этом забывает. И никакие уговоры завести себе отдельную коробку для витаминов её не останавливают. Ладно. Пусть сегодня она останется здесь в честь праздника. Завтра отнесу. В ванной меня ждали все богатства постапокалиптического мира. И главное из них — целое зеркало! Из него на меня пялится огромный кареглазый земнопони коричневой масти с черными яблоками на задних ногах и короткой гривой того же чёрного цвета. Кьютимарку я старался игнорировать, сосредоточившись на собственных мышцах. Нет, я не нарцисс, но, когда ты самый огромный пони в округе – это повод гордиться и уделять себе хотя бы минутку для тщеславия, когда никто не видит. Хотя бы в виде шутки. Я встал на задние ноги, едва не ударившись о потолок головой, и напряг передние ноги, чтобы налились бицепсы. Мощь! Затем развернулся вполоборота и повернул копыта в разные стороны, чтобы напряглись трицепсы. Камень! Поиграл спиной. Да мне служить в гвардии Селестии было бы суждено, если бы не война! Оооо… Как же я могуч. Как мощны мои копыта! Тут я не сдерживаюсь и ржу в голос. Ладно, хватит на сегодня самолюбования. Умывшись, иду к дверям. Вдох-выдох – поехали… И действительно, стоило мне открыть дверь, как в меня сначала полетели цветные конфетти, а затем и два маленьких сорванца – чёрный с белыми полу-полосками Хард Даст и белый с чёрными полу-полосами Стронг Уинд. Их веса едва ли хватило, чтобы опрокинуть стол, но ради них я заваливаюсь на спину и начинаю смеяться вместе с ними.
— С днём рождения, папочка!, — их радостный крик растопил бы сердце даже самого черствого торговца. Она же сидела позади и улыбалась так, как умеют лишь женщины – одновременно игриво, счастливо, и нетерпеливо. Её пышная красота достойна картин довоенных времён. Чёрные полосы на белоснежном фоне лишь подчёркивают полноту, но она об этом не волнуется, да и я люблю её всю целиком и полностью. Мой бутон пустыни. И да. За ней висели три шарика – два просто цветных, а один и вовсе с лицом какой-то розовой пони, чей взгляд голубых глаз мне вообще не понравился. Женщины. Обе улыбаются, но от одной так и веет любовью, а другая как будто хочет узнать, что у тебя внутри. Причем и буквально, и фигурально. А ещё меня начинала душить жаба, стоило лишь представить, насколько он дороже двух других вместе взятых. Дискордово отродье. Я не дам этому куску розового безумия сломить меня! Присев прямо с детьми на груди, я нежно обнял их, а сам сосредоточился на улыбке жены, так в поле моего зрения не было ЕЁ.
— Спасибо, дорогие мои, спасибо! Дайте папочке встать! Ваша мама тоже хочет обнять именинника!, — они послушно спрыгивают и дают мне встать, но не прекращают голосить какие-то песни, которые сами придумывают, но выдают за творения пони, которым больше 200 лет. Из сказок, которые они слышали на старой станции связи в милях 10 от дома, куда, по их словам, иногда пробивается сигнал откуда-то издалека. Сам я его не слышал, да и постоянно говорил туда не ходить, ведь там опасно по ряду причин, среди которых и старые ржавые конструкции, и гекконы, и разведчики Дюка с зебрами, и сам Шаи-Хулуд. Я не верю в его существование, но сказки Уинд я и сам порой слушал с упоением, что уж говорить о впечатлительных детях. А огромный червь, однажды сожравший целую танковую дивизию Эквестрии одним зевком, как раз подходил на роль бабайки. Но это же мои дети. У них гены зебры из небольшого племени и здоровенного земнопони, способного одним плевком сбить брамина с ног! Их не удержат какие-то глупые сказки и даже суровая реальность от тайн прошлого, которые сокрыты в глубинах развалин рядом с этой огромной тарелкой. Сорванцы. Был бы жив отец, он бы припомнил мне нечто подобное из моего детства, я уверен.
Она обняла меня, и я утонул в смеси ароматов каких-то трав, праздничной стряпни и её запахе. Даже спустя столько лет, я до сих пор утопаю в нём как в первый раз. Его не передать и не описать. Это просто запах, который ты чувствуешь не только носом, но и душой что ли? Это сложно. Нежный, но короткий поцелуй — дети же всё ещё бегают вокруг, да и день только начинается, если вы понимаете, о чём я.
— С Днём Рождения, Тру! Пойдём! Детям не терпится вручить тебе подарки, да и я приготовила кое-что особенное, — уходя, она гладит мне лицо хвостом, буквально обмазывая мой нос своими запахами. Держись, Грит, держись. Вокруг дети, да и время надо экономить. Ты богат, но лишь потому, что не тратишь время на принятие холодного душа два раза за одно утро.

Спускаясь на первый этаж, невольно вновь замечаю десяток фотографий в рамках. На первой дед возле одинокого дома. Он приехал покорять легендарные земли среди десятков других таких же героев, каким был он и сам. Их город вымирал в радиоактивной столичной пустоши и единственным решением было пойти искать лучшей жизни в другом месте. У кого-то из них был старый родственник, что служил в далёком гарнизоне совсем под боком от земель зебр. Туда они и все отправились. Позади был оставлен старый дом, Кантерлот, Сталлионград и даже далёкий северный Мэрманск. Преодолеть суровые полярные земли смогли не все — многие оставались там хладными телами, но это не останавливало караван. Когда же они добрались сюда — их ждала совсем другая земля. Это уже была далеко не Эквестрия. Огромная и бескрайняя прерия открылась их взгляду, маня своими возможностями. На самом деле, земля была почти непригодна для хоть какого-то земледелия, несмотря даже на помощь единорогов, а животный мир хотел сожрать тебя не меньше, чем ты его. Но радиации было меньше, а это было огромным плюсом. Им никак не давал покоя вопрос — почему же и здесь есть завеса, хотя над полюсом её не было? Ответ пришел быстро — пегасы спустились с небес для переговоров. Они рассказали, что помимо земного гарнизона, здесь была ещё и их база. Совсем небольшая, по меркам эквестрийских, но и появилась она гораздо позже земной, которая, по их словам, существовала задолго до прихода войны. А с ней — здесь была поставлена башня ПОП и развёрнута воздушная часть с небольшим гарнизоном. И что самое важное — им нужна была помощь. Облачная еда — выращивалась, но она никак не могла сравниться с тем, что растёт из земли. Они не могли убрать завесу, но были согласны давать дожди в обмен на часть урожаев и прочей продукции. Кто-то был рад такой помощи, но большинство не поверила крылатым предателям. И тогда случился раскол, породивший Андвор и второе поселение — Дюк. Что самое печальное — уверовавших в чистоту намерений детей неба было меньшинство, но дед был среди них. Это были тяжелые времена. И именно тогда показали себя зебры. Лишь совместными усилиями получилось прогнать обратно в их земли, но увы — это не объединило бывших друзей обратно. Дюк настаивал на том, чтобы пегасы убрали завесу, а пегасы просили взамен слишком большой процент продукции, чтобы они смогли целиком отказаться от небесной еды. В итоге, брат пошел на брата, но полностью уничтожить врага было непозволительно дорого всем — пришли бы зебры и добили бы оставшихся, но это не мешало Дюку совершать редкие набеги на мирных фермеров. Дело в том, что они быстро поняли, что ни фермерством им не выжить (пегасы им воды не давали), ни войной (зебры больше не атаковали, а найти их стойбища в пустыне и ограбить — дело чрезвычайно сложное и требующее много времени). Так они и стали жить: Дюк ходит в редкие набеги на зебр и альянс земнопони и пегасов, чтобы хоть как-то выживать, а Эндвор и пегасы живут вокруг башни ПОП и выращивают кто что может. Но вернёмся к деду. Он молод, дом одноэтажен, а верный двуствольный Уравнитель блестит не потому, что о нём годами заботились не хуже детей, а потому что новый. На следующем фото дед уже с бабушкой, а ферма начала обретать более привычный вид: появился первый амбар и водонапорная башня. А вот отец с толпой братьев. Какой же он был забавный без своих усов, которые считал лицом не только своего лица (простите за каламбур), но и лицом фермы. Да, именно из-за него на клейме нашей фермы появились те самые легендарные пышные усы. Именно он начал торговлю с Дюком, объяснив им, что взамен на мир и защиту от зебр они готовы делиться с ними всем, что у них есть. Он уже потерял из-за вражды Дюка и "пегасолюбов", как их называли за глаза, шесть братьев из семи, а дед лишился задней ноги и глаза. Дюк нашел куда больше пользы в получении от нас и других семи ферм пошлины за охрану, чем бездумная вражда. Андвор, как центр нашего фронтира, расцвел и начал торговлю с большой землей с помощью пегасов, а мы зажили мирно. Пришедших денег хватило на постройку второго амбара, расширение дома и даже на проведение водопровода и центрального отопления! Жизнь на нашей ферме была сложна лишь в том, что выращивать браминов – это вам не разведение каких-нибудь саблезубых-кроликов или радаллигаторов. Здесь нужно уметь быть в том числе и психологом, ведь брамины хоть и менее разумны чем мы – пони, но всё же разумны. И скрещиваться по приказу не могут, да и детей отдают с неохотой. А потому зарабатывать на таком ремесле можно хорошо, если, разумеется, уметь быть милым, обходительным, но всё-таки жестким. Брамины уважают авторитет, который подкрепляется не страхом, а уважением. Так меня учил отец, а его дед. Я не знаю, как пришла в голову деда эта мудрость, но переехал он сюда именно ради этого бизнеса. В этих местах всегда хватало диких браминов в те времена, а вопрос их одомашнивания его не пугал. Эх... Наверное, то были хорошие времена. Сейчас диких стад стало куда меньше благодаря стараниям тех пони и зебр, но надобность в них почти отпала. А вот фото последнего брата отца, который ушел с ещё частью смельчаков в земли зебр в поисках способа помирить нас с ними. К несчастью, это было его последнее фото. Он так и не вернулся. Затем был ряд фотографий, по которым можно отследить взросление отца, моё появление, брата… На последних фотографиях можно заметить, что с пропажей из кадра моего брата отец начал резко стареть, а потом тоже пропал. Мать ненадолго пережила его, но успела застать Уинд Роуз. Жаль, что они с отцом не дожили до внуков. Они бы им понравились. Такие же сорванцы, как и мы с братом. Единственное, что меня пугает, это то, что их, как и моего брата, манит эта чёртова тарелка и те здания. Он там и пропал двадцать лет назад, когда нам обоим было по десять лет. Тело так и не было найдено, хотя отец с соседями перевернули там всё вверх дном. Возможно, это его и убило. Он считал, что с концом беспредела Дюка все станут жить вечно и никто не будет умирать… Но нет. Однако брамины почувствовали боль их вожака, из-за чего выросли надои, а их отношение ко мне стало чуть ли не любящим. Он был дорог им, а я ему, так что они считали, что, заботясь обо мне, они хоть немного облегчат ношу отца. И вот. Последняя ступенька и последнее фото. Я, мой пёс, жена, двое детей и матрона браминов. Да, это было первое фото, на котором брамин был не на фоне, а не первом плане, но это было важно для них, а значит и для меня.

Погруженный в мысли, я чуть было не споткнулся о Харда, который вместе с братом, как оказалось, всё это время и не думал заканчивать петь. Под конвоем, я таки добрался до кухни, где уже кипел чайник. На столе стоял он. Вернее ОН. Трёхэтажный розовый монстр. Стоп, я же вроде никогда не боялся розового, так почему после того шарика я до сих пор не могу нормально смотреть на этот цвет? Почему мне кажется, что стоит на секунду отвернуться, как прямо из глубин этого розового монстра вылезут два голубых глаза? Отбросив наваждение, я подошел к столу и сел на любимый стул. Дети ринулись за подарками, Роуз налила мне чай, а сзади зашелестела собачья дверца. Сэнд обычно дожидался меня на улице, но почувствовав общее веселье решил присоединиться к нам, а может его просто привлекли запахи праздничной еды. Потеребив копытом его макушку, я вернулся к чаю. Крепкий, терпкий, и никакого сахара. Всё же зебры знают толк в чае, хоть и раньше считалось, что Селестия богиня (помимо прочего) чая, но родом он всё же из Зебрики. Наверное, но это не точно. Да и не важно. Вернулись дети. Младший со свитком пергамента (нет, мы не убивали своих браминов ради кожи, но покупать её нам никто не запрещал, верно?), а старший с какой-то коробкой. Оба начали наперебой кричать о праве первенства вручения.
— Я первый! Нет я! Я! Я! Я! Я!
Роуз пока принесла и положила нож передо мной. Я был обязан первым отрезать кусок.
— Так, успокойтесь, бандиты, — сказал я сквозь смех, — успеем! Все же хотят торт?, — подарки моментально оказались на столе, но крики не прекратились и не изменились
— Я первый! Нет, я младше! Зато я больше помогаю отцу! Я! ГАВ! Я! Я! Я! ГАВ!, — даже старый Сэнд не упустил возможности присоединиться к этому гаму.
— Тише, тише! Первый кусок имениннику, забыли! Всем занять свои места!, — дети запрыгнули на стулья, чуть было не повалив пса. Тот предпочёл тактически забиться под стол. Долгожданная тишина. Подняв старый нож, я вонзил его в тело розового монстра и отрезал треугольный кусок. Глаз внутри не оказалось. Отрезав ещё три куска, я в этом убедился окончательно. С помощью ножа я аккуратно разложил каждому его порцию. Уинд уже принесла и поставила рядом со мной миску для Сэнда, всё, как всегда. Когда все были готовы, я сложил копыта и начал утреннюю молитву
— Мы благодарим сестёр за новый день и за еду на нашем столе. За то, что и Солнце, и Луна всё ещё где-то там, за облаками. За беременность Салли и выздоровление Бакки. За мир на нашем фронтире, да продлится он до скончания веков, аминь.
— Аминь, — вторит мне хор голосов. И только после этого мы все приступаем к поеданию торта. Из домашнего масла у Уинд получается отличный крем, бисквит сложно испортить, хе-хе. Не доев до конца, опускаю на пол миску Сэнда, а затем обращаю своё внимание к подаркам. Из-под стола начало доноситься довольное бурчание. Беру сначала пергамент. Развернув, вижу… Это похоже на меня. А это вроде пустынная крыса? Или Сэнд?
— Эфо ты и Фэнд на офоте, — говорит с набитым ртом Хард, за что тут же получает от матери Тяжелый Взгляд. Чёрт, по началу я и сам его боялся, но потом научился его просто не зарабатывать, чего уж тут говорить о мелком. Он тут же проглотил кусок и виновато заулыбался.
— Молодец, Харди! Спасибо! Для стены это не подойдёт, но мама найдёт, где это повесить у нас в спальне!, — нет, рисунок решительно не плох. Пропорции сохранены, цвет выдержан. Жаль, что он не попробовал нарисовать то, на что я охочусь. Но не всё сразу, как любил говорить отец.
— А что у нас в коробке, — сказал я, протягиваясь ко второму подарку. Тяжелый. Он что, решил подарить мне новую гирю? Сорвав ленту, и откинув крышку я достал самую уродливую, но зато огромную кружку в своей жизни. По моим прикидкам, ею можно было бы и крысу забить при желании. На боку было гордо выведено «Папа №1». Что ж... Гончарный круг был у соседей, да и их дочь была примерно возраста Стронга, так что было понятно и автора идеи подарка, и то, что когда-нибудь её отец таки побратается со мной куда ближе, чем мне хотелось бы. Иметь дела с Мун Шайном мне не хотелось. Он верткий, он скользкий, он всегда ищет способ залезть тебе своим языком одновременно в задницу и карман. Ненавижу льстецов.
— Папа! Я сам её сваял и покрасил! Тебе же нравится?, — он как будто принял мои размышления за сигнал к панике.
— Что ты, что ты! Он чудесен. Спасибо. Теперь это будет моя особая и любимая кружка! Ладно, дети. Бегите на улицу. Нам с мамой ещё нужно обсудить дела на день.
Когда мы остались одни, она медленно подошла и уселась ко мне на колени. Когда она говорила, жар её дыхания обжигал мне ухо:
— С днём рождения, дорогой. Ты же ведь ждёшь какого-то особого подарка от меня, верно?, — я мог лишь завороженно кивать, утопая в объятиях и ароматах, — Хорошо, у меня есть кое-что для тебя. Не сказать, что я долго это готовила, но я знаю точно, что ты это любишь, — она отстранилась, а я закрыл глаза готовый к чему угодно. Но только не к тому, что мне на шею упадёт что-то тяжелое. Открыв глаза, я увидел лежащую на полу Уинд корчившуюся от смеха и бросился к зеркалу. Хомут? Что? А?
— Что? В смысле? Что за шутки?, — я не злился, но её чувство юмора всегда ставило меня в тупик. Отсмеявшись, она сказала:
— Что? Дети сказали, что раньше это был модный аксессуар!
— И ты серьёзно решила мне это подарить?
— А тебе что-то не нравится?
— Ну… Скажем так – немного не мой фасон.
— Эх, дорогой. Ты никогда не умел замечать главное. Хомут – лишь крепление для подарка. Его можно легко поменять на что угодно, даже не верёвку или цепь.
Сняв хомут, я заметил маленький мешочек. В нём что-то было. Оно тихо шелестело, стоило им потрясти, но разобрать что внутри – было нереально.
— Что это?
— Понюхай.
Я на секунду подумал, что шутка затянулась, но всё же последовал её просьбе. Сначала я почувствовал лишь запах мешковины и чего-то травяного, но стоило им встряхнуть, как меня обдало самым прекрасным ароматом в мире. Он пах ею. Не специями, не домом, не её духами. Это был её запах.
— В смысле? Как? Я думал, это твой запах, а оказывается, им всё это время было что-то искусственное?
— Нет, дурачок, — её голос стал снисходительным, она села на пол и скрестила копыта, — я же зебра. Для нас нет ничего сложного в изготовлении подобных талисманов. Он называется «Второй шанс». Чтобы ты навсегда запомнил запах любимой женщины, потому что если изменишь – то только его тебе и останется нюхать.
— Что?, — я оторопел, — да я ж даже повода никогда не давал! Ты же меня знаешь, — она засмеялась, подпрыгнула ко мне и обняла.
— Да знаю, знаю. Просто я ещё знаю, как он на тебя действует. Вот и решила сделать. Это было не сложно, но само заклинание забрало много сил, я устала, навлекла на себя страшное проклятие и теперь мне нельзя заниматься сексом ещё неделю, а то оно и на тебя тоже падёт. И да, никогда его не открывай, а то духи заберут меня в свой мир мрачного… духовства.
На моём поникшем лице явно читалась досада, которая ещё сильнее развеселила её. Она отправилась к двери на улицу, открыла её и отошла в сторону. Затем сказала:
— Ладно, шучу. Не неделю, а до вечера. Давай, беги, сегодня много работы. И вернись трезвым с «охоты», хорошо?

Я пулей вылетел во двор, чтобы не попасться на ещё одну её шутку. Сэнд еле успевал за мной.
Стоило подумать, что такой чудесный денёк должен быть ещё и солнечным, но спасибо войне и пегасам – я Солнце не видел вообще ни разу в жизни. Как и мой отец. Дед, конечно, видел его, когда они шли через полюс, но отец этим никогда не интересовался, а я слишком поздно начал об этом думать, чтобы узнать от него о нём. Интересно, а какое оно вообще — Солнце? На фотографиях из прошлого его старались избегать из-за бликов, значит оно очень яркое. Ярче, чем костёр или лампочка — так точно. А ещё я видел старые рисунки, где у него были огромные щупальца. Интересно, а про сестёр была легенда, про появление или смысл этих щупалец у Солнца? Надо будет поспрашивать что-нибудь нового почитать у караванщиков в Андворе или наконец-то спросить у пегасов, чего я всё же не хочу делать. Они хоть и дружелюбные, по большей своей части, но я их немного недолюбливаю. Эти крылатые засранцы не любят доброй драки, всё время улетая от неё, либо оправдываясь, что устав не позволяет.
Только сейчас я понял, что держу в зубах этот несчастный хомут. Перехватываю копытом и снимаю с него подарок Роуз. Нет, зебры – не пони. Но у них своя, особая магия, как у пегасов – своя, у нас, земнопони – своя, ну и я уж молчу про единорогов. Интересно, а какая магия у зони? На что будут способны наши с ней дети? Они будут сильны подобно мне и смогут понимать землю или же подобно матери будут близки к миру алхимии, шаманству и прочим мумба-юмба духам? Поживём-увидим. Сейчас надо найти что-нибудь типа верёвки или цепи для мешочка, а потом идти кормить моих подопечных. Иду к сараю с инструментами. Сэнд тихо бредёт за мной. По нему заметно, что присоединиться к детям ему утром стоило очень многих сил. Он чертовски стар, но сейчас вся его работа – это быть рядом с женой, пока я ухожу на охоту. А ведь раньше он первым бежал по саванне в поисках нор гекконов или крыс. Жаль, что придётся искать ему замену.

Порывшись в сарае, нахожу обычную верёвку, крупную цепь и огромный шипастый ошейник, который налез бы и на брамина. Откуда он здесь взялся вообще? Неужели каприз кого-то из стада ещё при отце? Черт его знает, но я завороженно смотрел на эту одновременно уродливую и завораживающую штуку. Можно было без особых понтов взять верёвку, но отчего-то именно этот шипастый монстр из белой кожи и металла как будто шептал «Выбери меня…». Сопротивляться не было сил, так что теперь иду к амбару с браминами именно в нём. На кольце одиноко висит мешочек, едва заметный среди шипов.
Уже с порога замечаю небывалое оживление. Все толпятся вокруг Сары — матроны. Она, стоило мне пересечь порог, заорала так, что я на секунду даже опешил и замер:
— СТРОООООООООООЙСЯЯЯ!
Брамины с небывалой им скоростью выстроились в шеренгу и подняли рогатые головы вверх. Безрогие же как обычно занимались своими браминьими делами – что-то жевали.
— ПЕСНЮЮЮ…. ЗАПЕЕЕ-ВАЙ!, — Сара отдала новую команду.

Вот и ты стал на год взрослей,
За плечами остались дни,
В тридцать все ещё впереди.
И с тобой в день рождения,
Все родные и друзья.
Посмотри поскорей вокруг:
Справа друг, слева тоже друг.
С днём рождения!
Прими скорее поздравления,
Подарки, смех и впечатления,
Пускай оставит этот день.
Хороших слов для настроения,
Любви до умопомрачения,
Чтобы жизнь казалась веселей!

Сказать, что я охренел – ничего не сказать. Челюсть отпала ещё на первых строчках, так что, когда этот нестройный хор закончил пение, а я отошел от шока – первым сигналом от организма стал именно пересохший рот. Приведя себя в порядок, я стараясь не показать слабости в ногах, иду к Саре. На её рогатой голове написана небывалая гордость за своё стадо. Но она чего-то ждала. С опозданием я понял, что ждали они моей реакции:
— С-с-спасибо?
-ЕМУ ПОНРАВИЛОСЬ! ВООООЛЬНО!
Стадо с облегчением выдохнуло и заулыбалось. После чего все разошлись по своим делам.
— Ну? Как? Хорошо я их натренировала? Месяц тренировок! Эх! Если бы твои сыновья раньше нам обмолвились об этой вашей традиции, то я бы добавила ещё чего-нибудь, — Сара могла говорить бесконечно. Такова её отличительная черта, за которую её и сделали главной над ними. Её, как самую умную, уважали и слушались. Так что моя работа сильно упростилась с её появлением. Ведь проще работать с заместителем, чем самостоятельно искать подходы ко всем, верно? Так, надо поймать её мысль и попытаться хоть слово вставить в этот поток слов, — …следующий год я планирую расширить репертуар! Может кроме песен ещё что-нибудь? Или когда там день рождения у Роуз?
— Зимой. Погоди, Сара. Я сильный пони. Она тоже сильная зебра, но такого культурного шока она может и не пережить! Как ты смогла добиться от стада такой сплочённости?
— Ты забыл? Мы хоть и домашние брамины, но наши предки населяли саванну за десятки лет до прихода пони! Неужели ты думаешь, что они это делали исключительно под присмотром зебр или типа того? НЕТ! Они выживали, давали отпор всем – от вас, наших копытных собратьев, до самых жутких тварей, каких только можно встретить в пустыне – Касадоров. Мне о них мама рассказывала. Ты когда-нибудь видел их? Как по мне, это что-то на восьми лапах, огромное, даже выше тебя, с тремя головами, пасти которых издают такой рык, что ломаются даже самые толстые деревья! Она тоже их никогда не видела. Как и её мама, но легенды о тех временах теперь передаются в нашем роду из поколения в поколение. Вот бы когда-нибудь увидеть его…
Я не стал расстраивать её тем, что даже я не горю желанием встречаться с касадороми, благо, что их популяция в наших краях сильно поредела за последние годы, хотя яд этих насекомых всё ещё пользуется спросом по обе стороны планеты.
— Хорошо, Сара, если я когда-нибудь встречу нечто подобное – я дам тебе знать!, — было лучше пообещать ей что угодно, я это выучил очень давно. Иначе – она могла начать умолять подобно маленькому ребёнку. И стать точно такой же капризной. А вместе с ней и всё остальное стадо.
— Спасибо душенька!, — она, качая головой и виляя телом, пошла за мной, чтобы помочь накормить всех в стойлах, — Душенька, а что у тебя такое на шее?, — от её цепкого взгляда не смогла спрятаться моя обнова, хотя эту белую шипастую полосу на моей широкой коричневой шее трудно не заметить.
— Подарок жены, Сара. Она подарила зебрский амулет копытной работы, а я нашел этот ошейник среди старых вещей отца. Я только не понял – откуда он там взялся? Для собаки – слишком большой, может это…, — тут я заметил, что она слегка раскраснелась и вяло чешет копытом землю, — Сара? Ты знаешь — ЧТО это?
Она помолчала ещё пару секунд и выдала:
— Ну… Мне мама рассказывала, что это ошейник папы. Его продали, когда я была ещё совсем малышкой. В нём было что-то пленительное, как она считала. Да и не только она. Я рада спустя столько лет впервые его увидеть. Носи его всегда. Тебе он тоже оч’ идёт.
Окей, значит я не ошибся. Ну, хотя бы за этим ошейником нет никакой страшной или отвратительной истории.
— Спасибо, Сара. Для меня тоже важно такое… воссоединение что-ли? Мне жаль, что я не застал твоего отца. Если бы я знал, то я бы сначала поинтересовался у тебя, можно ли его взять.
— Душенька! Носи на здоровье! Я очень рада, что он не будет пылиться или вовсе не окажется в мусоре. Это вообще чудо, что он тебе подошел. Как же ты вырос! Я помню тебя совсем маленьким и пустобоким. Эти линии на твоей кьютимарке отлично подчёркивают твой круп, как я считаю.
— Спасибо Сара!, — вот о чём, а о своей кьютимарке я точно не настроен говорить даже с ней. Ни сегодня и никогда. К счастью, мы как раз закончили раскладывать еду на все 20 голов, — поешь. А я пока пойду проверю всё остальное на ферме. Роуз подойдёт через несколько минут для утренней дойки. Не скучай!
Она кивнула и довольно заурчала, поглощая корм. Это, наверное, единственное, что может её надолго заткнуть. В дверях я столкнулся с женой. По округлившимся глазам я понял, что ошейник ей скорее не понравился, чем наоборот. Она заговорила первой:
— Обсудим это позже, я и так опоздала с дойкой. Прибегал соседский парнишка. Сказал, что его отец будет завтра для осмотра Салли и Бакки. И заодно проверит остальных – может Бакки успел других заразить. Подготовь крышки. Он сказал по 25 за голову. Старый шутник. Всегда же было 50 за брамина, — и смеясь ушла. Почему ей не понравился ошейник? Как-нибудь я его отстою, я уверен. Главное, чтобы она не использовала взгляд. Он же и в правду отлично подчёркивает мою шею!

Следующие несколько часов прошли в обычных хлопотах. Я перекидал навоз и в целом почистил стойла, проверил сколько осталось силоса и воды. Свежий водяной талисман работал как часы. Воды было много, и она была просто изумительно чистой. Вот только дрова для отопления заканчивались, но на неделю ещё хватит, а там я повезу масло, сыр и молоко на продажу и пополню запасы. Да и надо было бы прикупить для дока ещё бутылочку самогона, но это означало, что пора идти к Муну. Ох, как же я хотел, чтобы дома осталась ещё хоть бутылка виски, но Роуз сказала, что вылила остатки последней бутылки в бисквит. Ну, чему быть, того не миновать. Выдвинувшись в сторону дома, я заметил возле окон мерно качающийся хвост брамина. Это могла быть только Люси. Её любопытство и самоуверенность ставили в тупик всех. Порой, она могла подслушивать разговоры на кухне, спрятавшись под окном и даже почти не дыша, пока вторая голова мирно жрала фикус на подоконнике. Но надо отдать ей должное. Порой она даже меня пугала, когда я задумавшись брёл по участку глубоким вечером, а она внезапно вырастала из-за угла, прикинувшись экзотическим тотемом. Я не стал её спугивать. Обсуждать на кухне я сейчас ничего страшного не собирался, так что главная сплетница стада зря потратит сегодняшнюю удачу. В кладовой под лестницей я взял седло, а потом в гостиной снял со стены Уравнителя и закрепил его на левой половине. Справа прикрутил ящик с пятью пустыми бутылками и четырьмя с молоком, а потом закинул всё это к себе на спину. Я примотал ножны и кобуру с револьвером к передним ногам. Невольно мой взгляд упал на зеркало. Всё-таки Уравнитель реально монструозное изобретение. На вид – обычное двуствольное ружьё, которыми пользовались наши предки. На деле – гибрид двустволки и револьвера с барабаном на четыре парных или отдельных выстрела. На седле ещё дед приделал механизм для подачи сменных клипс. За минуту из него можно выдать столько огня, что не выжил бы даже Шаи-Хулуд, будь он неладен. Главное, чтобы хватило патронов. Отец ничего не добавил к конструкции, только выгравировал свои визитные усы после поворотного механизма. Я не уверен, что это хоть как-то могло повлиять на точность или мощь, но отцу нравилось.

Отогнав размышления, я таки дошел до дверей, где меня поймала Роуз и сразу начала заваливать меня словами:
— Прости, прости, прости, я правда не знала, что он такой важный, — она тараторила и целовала меня так быстро, что я еле успел вставить слово:
— Стой, стой, да стой же ты. Что случилось-то?, — после моих слов она села на задние ноги и виновата начала заламывать передние:
— Ну, мне сначала показалось, что этот ошейник дик и уродлив, да и опасен, но Сара мне рассказала и про своего отца, и про твоего, и про то, что этот ошейник для них всех значил. Прости!, — это было просто подарком небес, наверное. Спасибо тебе, Сара, ты избавила меня от всех проблем!
— Не надо извиняться, ты просто не знала, а я не успел тебе его показать. Сам случайно нашел утром. А тебе он не нравится?
— Нет, что ты! Он прекрасен, я просто плохо его разглядела сначала. А теперь вижу и его. И твою могучую шею, да и вообще, — её голос затихал и затихал, пока она приближалась к моему уху, дальше она говорила совсем шепотом, — ты же ведь понимаешь, что я бы отвесила тебе подзатыльник или заорала бы прямо в ухо, если бы на тебе не было бы оружия, верно? Запомни на будущее – предупреждай заранее если решишь откопать ещё один артефакт своей семьи, чтобы я не позорилась перед Сарой и всем стадом. Я ненавижу её этот… поучительный тон. Хорошо?, — я кивнул, — Хорошо. Иди.
Выйдя на улицу, я вновь услышал её голос:
— Тру! Найди Стронга, раз собрался идти до Муна. Он хотел пойти с тобой и увидаться с Брэнди.
О нет. Оооо нет. Это означало, что за минуту я не успею всё сделать. Придётся оставаться и пить с ним в лучшем случае чай. Только я собрался крикнуть, что не успеваю и тороплюсь, как Стронг сам пулей выскочил из дома и начал гарцевать вокруг.
— Папа! Мы идём до мистера Шайна? Правда? Можно я с тобой! Я должен поблагодарить Брэнди! Тебе ведь понравился подарок? Она помогала! Так ты возьмёшь меня с собой? Ну пааап!
Вот почему я такой умный пони, а? Наверное, хорошо быть тупым и не замечающим такие простые логические и событийные цепочки. Выдохнув, говорю сыну:
— Хорошо. Собирайся, бандит. Выдвигаемся через минуту.
Он убежал обратно в дом. Идти было не то, чтобы совсем далеко, но прилично. Фермы были здесь неплохо раскиданы друг от друга. Дело было в том, что с пегасами осталась весьма небольшая группа пони. Из них получилось образовать вокруг башни всего восемь ферм. Каждая семья получила равный кусок "пирога" при жеребьёвке. Почему "пирог"? Пегасы говорили, что наши фермы похожи на круглую лепёшку, разрезанную на восемь равных кусков четырьмя взмахами ножа. И именно в точке пересечения этих взмахов и были башня и Андвор.
Пока Стронг собирался, я подошел к Сэнду и потрепал его по макушке. Какой же он стал седой. Его родную рыжую шерсть едва видно. Разве что одно ухо до сих пор гордо стоит торчком и горит натуральным огненным факелом на его песьей голове.
— Давай Сэнд, следи за домом. Охранять!
Он уверенно замахал хвостом с некогда чёрной кисточкой, и заковылял на свой любимый пост рядом с силосной башней, откуда открывался вид на всю территорию. Сзади послышалась возня. Я обернулся и заметил Стронга с лёгким рюкзачком.
— А где брат?, — спросил я. Было подозрительно, что тот тоже не захотел пойти с братом.
— Он рисует пап. Да и мама сказала, чтобы он потом помог ей на кухне. Она обещала, если он поможет ей быстрее закончить все дела по дому, а мы с тобой вернёмся до темноты, то сегодня будет особая сказка на ночь!
— Тогда выдвигаемся. Путь не ближний.
Роуз помахала нам с крыльца, и мы побрели по дороге на юг вдоль границы.

Здесь было бы лютое пекло, если бы не завеса. Интересно, застану ли я или хотя бы Хард со Стронгом времена, когда Анклав уберёт облака? Наверное, это было бы хорошо, но с другой стороны – я не уверен, что жара – это круто. Роуз рассказывала, каково это – жить под открытым небом. Её племя временами заходило очень далеко в пустыню. Она видела и Солнце, и Луну, и даже звёзды. Из её рассказа следовало, что звёзды — это что-то вроде сотен и сотен бусинок на огромном чёрном одеяле, а Луна – это как дырка в пододеяльнике, откуда выглядывает белоснежное одеяло. Она что-то ещё рассказывала про фазы Луны, благодаря чему они отслеживали время испокон времён, и про то, что у жадного Солнца ровно восемьдесят три щупальца, которыми оно собирает все звёзды с небесной глади, чтобы пони и зебры могли наслаждаться их видом только ночью, но мне это кажется уже совсем какими-то байками зебр. Через час мы преодолели примерно половину пути. Отсюда были уже заметны поля Муна, целиком засаженные пшеницей. Хлеб и виски – главная гордость его фермы. Если бы он постоянно не влезал в различного рода аферы, то давно был бы богаче всех в округе. Но нееет. Ему не живётся спокойно без поиска приключений на свой идеально подстриженный хвост. То попробует организовать в Андворе казино, которое быстро закроют из-за пегасов, ибо по уставу не положено, то попробует навести новые торговые пути с большой землей, но в итоге потеряет всё в лавине. Нас те события почти не коснулись. Разве что процент вырос, потому что солдаты успели попробовать вкус азарта, но, к счастью, на жизнь ещё хватало. Надо было тогда собраться всем соседям и хорошенько его отмутузить, но его жена ему и так устроила весёлую жизнь, обрив его гриву и хвост под ноль. Он тогда несколько месяцев не появлялся в городе.
— Папа?, — из размышлений меня вытащил голос сына. Уж очень он был тревожный.
— Что случилось?, — может он устал? А я, как назло, даже воды не взял. Может мать ему положила в рюкзак?
— Что это там такое?, — он указал копытом в сторону границы.
Вдали я увидел стаю касадоров, которые сражались с Блотспрайтами и крысами. Ничего хорошего эта встреча не предвещала. Если они быстро расправятся с ними, то мы будем их новыми жертвами. Рядом я заметил огромный валун. Был шанс, что, спрятавшись за ним, мы избежим их внимания.
— Сынок. Пригнись и медленно иди за тот большой камень. Я буду за тобой. Если они нас не заметят, то это будет просто сцена из дикой природы, которой ты потом сможешь поделиться с братом и Брэнди, верно? Им это понравится?
Он явно начал продумывать детали этой героической истории и спокойно побрёл за камень. Спокойствие — это именно то, что спасёт твой круп при встречах с животными. Я давно научился обращаться с животными так, что они почти меня игнорировали. Но касадоры – это не тот случай. Эти ублюдские порождения пустыни не ценят ни авторитеты, ни любовь, ни прикорм. Для них есть только жажда крови.

Уже зайдя за камень, я стал следить за боем. Касадоры не могли проиграть, а значит это лишь вопрос времени. Их мохнатые пчелиные тела танцевали танец смерти вокруг несчастных крыс и спрайтов. Повернувшись к сыну, я сказал:
— Стронг. Ты помнишь наши занятия стрельбой?
— Да папа, — у него в глазах загорелась надежда на реальные приключения. Он ещё не понимал истинной опасности столкновения с главным хищником этих земель (ну не верю я в огромных червей, которые своим брюхом могут закрыть небеса, когда решают перепрыгнуть с бархана на бархан, а не проползти под землёй).
— Главные правила?
— Не наводить на пони, держать на предохранителе и не закрыть глаза.
— Молодец, — я вытащил из кобуры револьвер и засунул ему в рот, — на всякий случай. Будь готов, Стронг Уинд. Будь готов.

Я перевёл оптику седла в боевое положение и выглянул из-за камня. Бой закончился, и касадоры принялись пожирать своих жертв. Вблизи они были ещё отвратительнее. Но тут я заметил, что один из них не ест и смотрит прямо не меня. Я быстро задвинулся за камень и про себя от души выматерился. Только бы он просто задумался, а не заметил меня. В барабане сейчас слева дробь, справа жаканы. Для надёжности дважды нажимаю на перезаряжающий механизм, чтобы сменить податчик боеприпасов и ещё раз, чтобы перезарядить. Седло щёлкает, и меняет барабан на чистую дробь. Залпа из обоих стволов должно хватить, чтобы убрать его сразу, как только он подлетит и заглянет за камень. Сын дрожит, но глаза не закрывает. Молодец. Жаль, что его первая охота выдалась такой, но будь я проклят, если она станет последней! Не позволю! Никто ещё из нашей семьи не умер на охоте! И сегодня этот статус кво не изменится! Слышите меня, о духи хаоса, раздора, охоты и запада? НЕ ПОЗВОЛЮ!

По нарастающему гулу я понял, что он подлетает с моей стороны. Как удачно. Аккуратно разворачиваюсь стволом в этом направлении и встречаю появление желтой крылатой тушки огнём их обоих стволов. Выстрел порвал тишину так, что пару секунд я слышал лишь тихий писк в левом ухе. В него вошла вся дробь, оставив одну огромную дыру на месте, где у них было сердце, но он ещё пару секунд недовольно повисел и как бы нехотя упал. Подходить к трупу сразу не стоило. У них, конечно, нет рефлекса, как у тех змей, которые даже после отрубания головы могут тебя укусить, но всё равно. Быстрый взгляд на сына. Глаза открыты так сильно, как только можно. Сильная дрожь пробирает его от хвоста до копыт, но курок не взведён, а ствол направлен в сторону от меня. Одобрительно киваю ему и выскакиваю из-за камня, ещё раз дважды прожав механизм. Сейчас нужна дальность. Дробь и так эффективна на приличном расстоянии, но не как жаканы. После ещё одного нажатия и ряда щелчков, седло подаёт в ствол барабан с чистыми пулями. Я прильнул к оптике. Да, всё верно. Эти ублюдки уже побросали добычу и теперь мчатся на меня. Их осталось четверо. У меня всего 8 выстрелов до перезарядки, а эти курвы дергаются как наркоманы после двойной дозы винта. Времени всё меньше и меньше. Вдох… Выстрел на выдохе. Первый завертелся на одном крыле вереща на всю округу. Вдох… Выстрел. Проворот. Второму оторвало голову, и желтая кровь облачком пыли зависла там, где только что пролетало живое существо. Оставшиеся двое резко разлетелись, беря камень в клещи. Беру в прицел того, кто со стороны сына, слегка выходя вперед. Вдох… Выстрел. Мимо. Выстрел. Мимо. Нет времени на прицельную стрельбу. Четыре раза прожимаю рычаг на седле, чтобы вернуть дробь. Мучительно долгое перебирание механизма, не рассчитанного на работу посреди боя. Последний щелчок. Прожимаю перезарядку, не отрывая глаз от своей цели. Сзади жужжание еще на приличном расстоянии. Мучительные секунды ожидания. Касадор уже начал отводить своё жало для смертельного удара, когда раздался щелчок, сигнализирующий о том, что орудие готово к залпу. Прижимаю сразу оба спуска. Тишина. Осечка! Гул сзади означал то, что второй тоже летит прямо меня. Оставалось лишь одно. Я напряг все мышцы и отпрыгнул в сторону. В следующую секунду касадоры столкнулись и жало того, кто хотел убить меня спереди, пробило насквозь своего союзника. Стрелять в камень я не хотел. За ним был сын. Это опасно. Поэтому я достал нож и отцепил седло, пока монстр лапками стаскивал мёртвого товарища со своего жала. Затем он вновь взлетел и ринулся в мою сторону. Я прыгнул вперёд и в сторону и резанул его по правым крыльям, лишая возможности летать. Теперь он мог лишь верещать и крутиться по земле, размахивая смертельным жалом. Ловлю момент и всеми четырьмя копытами подаю ему на задницу. Жалко мешочки с ядом, конечно, но сейчас не до них. Он, вереща от боли, отрывается от задней части тушки и на всех шести лапах пытается отойти для разгона. Он теперь без жала и одного из крыльев, но у него всё ещё есть жвала, которым мог бы позавидовать и Сэнд в лучшие годы. Он бежит. Прыгаю в этот раз вправо и бью задним копытом в челюсть. Этого хватило. Касадор повержен. Для надёжности вонзаю нож ему в мозг. Проверю себя. Вроде без ран обошлось. Не хватало ещё яд высасывать посреди пустыни. Казалось, что всё. Бой окончен, но тут я расслышал ещё одно гудение из-за камня и какие-то сдавленные крики. Не успел я в ужасе побежать на помощь, как раздались сначала два выстрела один за вторым, а потом ещё четыре. Забежав на камень, я застыл в ужасе. В поднятой песчаной пыли ничего не было видно, но судя по тому жужжанию – это ещё один касадор, привлечённый шумом, решил пообедать моим сыном. Но отчего сейчас так тихо и лишь какие-то щелчки раздаются из пыльного облака. По мере спадания пыли я сначала увидел два оторванных крыла, которые лежали метрах в пяти и тушку самого насекомого в паре сантиметрах от Стронга, который судорожно дёргал спусковой крючок с абсолютно остекленелым взглядом.
— Сынок?, — я позвал Стронга не решаясь подойти, — Стронг?
Он прекратил щелкать, выплюнул ствол и медленно повернул голову ко мне:
— Я не закрывал глаза, папа…, — после чего разрыдался, не сходя с места.
Я подбежал к нему и обнял, пытаясь успокоить. Я говорил ему какой он герой и молодец, но он всё не прекращал. Возможно, боль из-за песка в глазах? Я не знаю. Думай Грит. Точно! Надо дать ему воды, может ему полегчает. Пока я искал воду у него в рюкзаке, я увидел ещё одного касадора. Совсем ещё маленького, который полз по ноге моего сына. В ужасе я чуть было не убил эту тварь, но потом понял, что оно не живое. Да и не мёртвое. Это кьютимарка моего сына! Мой сын получил кьютимарку на охоте! Рядом со мной! В мой день рождения! Я подхватил сына под передние копыта, сам встал на задние и закружился на месте радостно крича. Походу это помогло. Стронг от шока, что его отец сошел с ума от горя, перестал плакать и попытался меня успокоить:
— Папа! Папа, я в порядке. Папа! Ты с ума сошел?
— Нет сынок. Я абсолютно нормальный! Я НОРМАЛЬНЫЙ!!!
Однако, сына я опустил. И сидел, сгорая от нетерпения, пока он сам заметит изменения. Мы с минуту пялились друг на друга. Я улыбался как умалишенный, а он промаргивался. Но на бедро пока не смотрел. Ещё через минуту он, не отрывая от меня испуганного взгляда, потянулся к сумке и достал оттуда воду. Немного умылся и протянул бутылку мне:
— Папа, попей. С тобой всё в порядке?
Я уже сгорал от нетерпения, но говорить ему прямым текстом не хотел. Это был важный момент и для него тоже:
— Спасибо Стронг, не надо. Закидывай её обратно в рюкзак и давай собираться.
Наконец, убирая бутылку, он её замечает. Я не вижу, что происходит у него на лице, но через пару секунд он начинает крутиться вокруг своей оси, пытаясь её получше рассмотреть и кричит:
— Папа! Папа! Это кьютимарка? Правда? Правда, папа!
Я ловлю его в охапку, и мы вместе дружно обнимаемся и плачем от счастья. Этот день просто уже не может стать лучше. Даже встреча с Мун Шайном не так сильно печалит меня. Кстати о… Вспомни Солнце, вот и…

Он галопом приближался по направлению от своего дома. Его, как всегда, безупречная и безупречно белая грива развевалась по ветру, а на белоснежной шерсти не было ни пятнышка. Со всей его идеальностью странно хорошо гармонировала слишком банальная бутыль с виски на кьютимарке. Странно. Слышимость здесь отличная, но не настолько, чтобы услышать за пару миль, да и не успел бы он столько пробежать за такое время. Что он забыл сегодня здесь?
Приветливо машу передней ногой, всё ещё обнимая сына. Мун тормозит и внимательно осматривает побоище:
— А чей-та вы-таки вздумали охотиться на моей земле, соседушка?, — отличное начало разговора. Прямо в его стиле. Ни предложить помощь, ни привет, ни… Дискорд с ним. Отпускаю сына и отвечаю:
— Мун, успокойся. Твоя земля начинается с линии полей. Ну серьёзно, а если это твоя земля, то где моя оплата за борьбу с вредителями? А за получение сыном кьютимарки тоже налог потребуешь?
Он резко меняется в морде и из скряги превращается в торгаша, который чувствует прибыль. Нет, я не часто пью, но тут такой повод! Мой первый сын больше не пустобокий, а значит, это можно монетизировать.
— Поздравляю, сосед! А ты куда шел? Не ко мне ли за моим знаменитым на всю округу виски? Насколько я помню, у тебя же сегодня день рождения, не так ли? Я всё спорил с женой, давать ли тебе сегодня скидку, но раз тут двойной повод, то все её аргументы разбиваются в дребезги! Она точно твоя! Прости, не могу лично тебя провести по моим запасам и выдать самое лучше – дела зовут! Прощай, Грит! Ещё раз с днём рождения!, – последнее он говорил уже сильно удалившись и практически крича.

Дискорд, да что за день сегодня такой? Почему всё так удачно складываться, и что я буду должен вернуть за всё это? Тем не менее, надо собираться. Пока сын любовался своей меткой, я собрал, перезарядил и проверил оружие. Походу осечка случилась из-за некачественных патронов. Надо будет в городе потребовать возврат за такое нахальство. Затем обошел целых касадоров и вырезал у них мешочки с ядом, предварительно всаживая в каждого минимум одну пулю из револьвера. Это очередное правило охоты, когда дело касается этих ублюдков. Как оказалось, один реально прикидывался дохлым, так что простая осторожность спасла мне жизнь.
Пришлось пожертвовать одну бутылку, но зато это потянет на пятьсот, а может и больше крышек. Яд ещё совсем свежий, жаль, что после первой стычки у них его осталось мало.

Вторая половина пути прошла спокойно. Сын всё напевал гимн, как он сказал, Искателей без Меток, которые жизнь положили на помощь тем, кто их (меток), не имел, даже если они не могли их иметь в принципе. Какие же они с братом выдумщики, хех. Им бы книги писать. Возможно, если младший признается в авторстве всех историй, то он получит метку писателя и посвятит этому жизнь. Я не уверен, что сейчас это нужно миру, но будь я проклят, если это так. Этому умирающему миру нужно больше света и улыбок, а не наставленных друг на друга стволов. На ферме Муна было тихо. У него нет никакой скотины, но вон тот дымок явно доказывал, что даже в этой тишине – процесс идёт. У дверей дома вижу Текилу — старшего сына. Его розовая шкура с белоснежной длинной гривой заметны издалека на фоне общей серости окружающего мира. Он медленно жуёт какую-то веточку и качается в кресле, надвинув шляпу на глаза. Рядом с ним стоит отвратительный кусок рваной стали с рукояткой, который тот называет мечом. Машу ему передней ногой, на что он лишь медленно кивает и продолжает заниматься созерцанием чего бы там ни было. Стронг убегает куда-то в сторону, должно быть первым заметив розовую с чёрной гривой Брэнди, которая уже бежала ему на встречу. Они обнялись и исчезли за домом. Я же пошел внутрь, надеясь застать Драй Фивер на кухне. Она действительно там была и что-то напевала, замешивая тесто. Её худое розовое тельце дёргалось в такт напеваемой песне, а соломенные волосы были уложены в аккуратную длинную косу.
— Привет, Драй!, — если бы со мной была Роуз, то она бы попыталась хоть как-то пошутить над старой подругой, а потом вместе с ней отмывать кухню от муки и теста, но я не фанат деструктивных розыгрышей.
— О, Грит! Привет, дорогуша. Ты пришел без Роуз? — она быстро осмотрела всю кухню, как будто ожидая, что она прячется где-то за плитой или холодильником, ожидая её, Драй Фивер, оплошности, — что тебя привело сегодня к нам? Прости, Мун Шайн убежал по каким-то своим делам, будь он неладен со своими придумками. Кстати! С днём Рождения тебя! Я приготовила для вас с Роуз пару особых бутылочек, сейчас принесу!
— Спасибо, Драй! Но сегодня есть ещё один повод! Мой сын получил метку в сражении со взрослым касадором!, — после моих слов, она падает на круп, замирает и поднимает копыта к морде, на которой уже застыла маска ужаса.
— Солнцеликая Селестия, с ним всё в порядке? Он не ранен? Как ты додумался взять его на охоту на них?
— Стая напала на нас прямо по пути к вам. У меня не было выбора. А если бы я не дал ему револьвер, то он бы уже был бы мёртв. Видать, что борьба с воинствующими зебрами — это их забота, а устранять этих вредителей, прилетающих за ними из пустыни — нет, — сказал я, намекая на Дюк.

Скорчив морду так, как будто нашла в муке крысиный помёт, она встаёт и уходит, причитая и на меня, и на пустошь, и на наших “защитников”. Этих бандитов никто не любит, но все мы прекрасно понимаем, за ЧТО мы платим, и ЧТО будет, если мы решим отказаться от их услуг. Пока её нет, осматриваю кухню. На самом деле, наши деды строили всё это почти по одному проекту, так что отличий от нашей с Роуз почти нет. Всё те же деревянные массивы, собранные на века, разве что некоторые вещи выглядят и стоят иначе. Найти сейчас хорошо сохранившийся или отреставрированный холодильник почти нереально, либо стоит так, что проще выкопать погреб. Ну… Разумеется, если у тебя есть прибыльный бизнес, то тебе открывается чуть больше дверей, нежели обычным мусорщикам. Из окон их кухни открывается отличный вид на Пики Близнецы, за которыми находится поле. Его называли по-разному: Лисья Дуга, Проклятое поле, Мясорубка и даже Забудь Поле. Дед Муна сначала очень обрадовался такому "бонусу". Он думал, что если ты владелец земли где осталось много довоенной техники, то можно будет её выгодно разгрести, продать и вернуться куда-нибудь в башню Тенпони королём, а на деле – умер в муках от сильного облучения в довольно раннем возрасте. Это ж надо додуматься – лезть разбирать старые танки и прочую технику почти без защиты. Возможно, с этим и связано решение их предков гнать алкоголь. Говорят, он неплохо выводит радиацию из организма. Миф – или нет – решать не мне. Но если Мун Шайн и мутант радиационный, то его мутация это чудовищно здоровая и белоснежная шерсть и грива того же цвета. Можно было бы подумать, что он обычный альбинос, но нет – типичные красные глаза у него ну никак не заметить за голубизной его бездонных колодцев. В детстве мы с ним довольно тесно дружили. Оба красивы, высоки и умны. Но когда я начал расти вширь, он углубился в развитие торговой жилки, когда понял, что там, где я могу победить грубой силой, он способен уболтать кого угодно и на что угодно. Где-то в этот момент наши дороги и разошлись. Он считал меня дуболомом, а я не мог смотреть на его наглую и неприкрытую лесть, от которой все вокруг просто таяли.

Оторвавшись от созерцания далей, замечаю Брэнди и Стронга. Они бегают вокруг водонапорной башни, как и положено беззаботным детям. Тут же замечаю какое-то движение на башне. А вот и Джин – средний сын. Он как всегда почти не слезает со своей позиции, обложившись оружием и алкоголем. Он единственный ребёнок, унаследовавший от отца рог, так что мне даже страшно порой представить на что способен он на своей стрелковой позиции, когда один способен заменить с десяток профессиональных солдат.

Драй вернулась всё ещё причитая. Интересно, а она вообще останавливалась? На спине у неё две коробки. Поставив всё на стол, она на секунду затихает, задумывается, а потом достаёт из холодильника ещё одну бутылку и пару замороженных стопок:
— Давай, Грит, — говорит она, освободив рот, — хлопнем, что ли? Мы с тобой не пили сколько уже вдвоём? Лет… семь?
— Примерно. С того самого рождества, когда Мун пропал из-за очередной аферы, а Роуз с детьми ушла в племя ради обряда пустого неба — я наконец скидываю боевое седло и разминаю плечи.
Мы поднимаем стаканы.
— За тебя, Тру Грит. Живи и процветай!, — тост, удар бокалов, виски обжигает горло и горячей змеей устремляется в желудок, где оседает и начинает распространять тепло.
Я пододвигаю седло с коробкой и достаю на стол 4 бутылки молока и 4 пустые:
— Роуз сегодня утром набрала у лучших девочек Сары. Я помню, что твои дети его любят.
— Да, Брэнди тоже будет рада, — как будто невзначай бросает она и наливает по новой. Я уже начинаю понимать, куда пойдёт этот разговор, но выбора у меня нет.
— За детей, — говорит она. В этот раз огненная змея кроме тепла заносит ещё и немного агрессии, которая потихоньку разносится по комнате.
— Фивер, — начинаю я, — я тоже вижу, что происходит. Но мы поклялись…
— Мы?, — яд и гнев вылетели из неё вместе с парой капель алкоголя, — ты заставил меня молчать. Ты убедил меня, что так будет лучше.
— Да. Так будет лучше.
— Что лучше? Лучше наши с тобой внуки будут плодом инцеста, когда Стронг Уинд и Брэнди сойдутся?
— Да. За одно поколение много болезней не вылезет. Никто и не узнает.
— Я буду знать. Ты подумал обо мне?, — она почти шепчет, чтобы Текила не услышал, но как по мне – он выглядел достаточно пьяным, чтобы не замечать этого разговора, даже если бы мы стояли по две стороны от него.
— Мне жаль. Я не предвидел такого исхода.
— Ему жаль, — она начинает смеяться и плакать одновременно. Мне и правда жаль её. Нас связывали давние узы. Если бы я тогда не столкнулся с племенем Зенкори, мы могли бы быть вместе. Но я ни о чём не жалею, разве что только о том, что сегодня в очередной раз пришлось обманывать Роуз.
— Дети Роуз – зони. Они и не пони, и не зебры. А кто будут наши с тобой внуки? Кто они будут? Ты даже сейчас точно не можешь мне сказать, силами какой из рас будут обладать Стронг и Хард. Это отвратительно. Они мне отвратительны. Они вообще не должны существовать. Смешение рас – хуже инцеста.
— Фивер. Ты заговариваешься, — меня это начало напрягать, и я слегка поднял голос, — это МОИ дети тоже. И я их люблю.
Секунду кажется, что она продолжит изрыгать из себя грязь дальше, но она выдыхает и наливает по новой. Когда она поднимает бокал, мой всё ещё стоит на столе. Она это замечает, но всё равно выпивает.
— Действительно. Прости. Я… Я просто устала. Мун больше любит себя и свои идеи, чем меня. Да и времени уделяет куда меньше, чем мне хотелось бы, если ты понимаешь о чём я. Может мы…
— Фивер. Я не могу себя простить за первый раз, а ты хочешь опять втянуть меня в это?
— Мне тяжело Тру. И одиноко. Я мало сплю и начинаю сходить с ума. Я не хочу искать любовников, которых не буду любить, только потому, что Муну плевать на меня. Помоги мне, и я обещаю перестать забивать себе голову глупостями.
Шантаж. Обыкновенный шантаж. Она не успокоится ни после одного раза, ни после десяти, если дать слабину хотя бы единожды. Но сегодня такой прекрасный день, а ей хватит дурости, чтобы натворить необдуманных действий, так что… Я подхватываю бокал и выпиваю залпом. Она неотрывно смотрит и ждёт ответа.
— Хорошо. Мун говорил, что у него есть какие-то особые запасы. Не покажешь ли мне их?, — у меня с ошейника падает мешочек и в нём что-то хрустит. Странно. Я вроде надёжно его вешал. Когда я его поднимаю, я всё ещё чувствую её запах, но мне почему-то становится грустно. Я опять собираюсь изменить жене, заранее зная, что это будет не в последний раз. Оставлю-ка я его здесь, на столе, наверное… Я снимаю ошейник, креплю мешочек обратно и оставляю их на столе. Фивер уже стоит у входа в подвал и едва заметно дрожит от нетерпения. Я подхожу к ней и нежно провожу по розовой шерстке носом. Она пахнет иначе. Я чувствую это через не самые отвратительные духи, муку, корицу и алкоголь. Этот запах неплох, но он ничтожен в сравнении с запахом Роуз. От моего касания, дрожь пробивает всё её тело, а из-за рта вырывается тяжелый вздох. Я закрываю дверь.

Не буду врать себе. Мне понравилось. Мун совсем забыл о своей жене, а она весьма горяча. Не хуже, чем была в молодости, а тут ещё и явно изголодавшаяся по вниманию и ласке. Я со временем вспомнил все её точки, так что она явно была довольна. Возможно, я даже перестарался. Как бы мне это боком не вышло. Впрочем, мы уже наверху и пьём уже просто чай. Она поправляет причёску и умывается. Разговор не клеится, но ощущение, что он уже и не нужен. Мой ошейник лежит там, где я его оставил. Одинокий и гротескный. Как будто кто-то хотел выгулять домашнего алмазного пса. Надо собираться. Она помогает мне переложить бутылки из ящиков в седло, а когда всё готово – нежно кусает за подбородок и тут же отдёргивается. У неё под глазом кровь, которую она спешит смыть под проточной водой:
— Чёртов шип. Откуда у тебя этот кошмар, кстати? А то я всё время забывала спросить, — носясь по кухне в поиске аптечки, спрашивает она.
— Подарок Сары и Роуз, — я не чувствую вины, скорее мне забавно наблюдать за ней. Я не садист, просто раз я тут ничем помочь не могу, то единственное, что я могу сделать – не мешать.
В итоге, она быстро обрабатывает свою рану и хочет ещё раз обнять меня, но быстро одёргивается, вспомнив про шипы. Чуть ли, не шипя на ошейник, она просто машет копытом на прощание. Мне дорогого стоит не начать ржать прямо здесь, а потому просто киваю и ухожу, оставив крышки на столе. Дети всё ещё бегают возле водонапорной башни, весело смеясь. Почему я не испытываю вины? Почему мне не больно осознавать, что мои внуки обречены стать мутантами или чего ещё хуже? Племя Роуз – Зенкори. Они кочевники и сказители. Её отец как-то раз рассказал мне легенду. Я плохо запомнил её содержание, но суть сводилась к тому, что кормить сожаления – не самая хорошая идея. Это разрушительно и так далее. Не смотри назад, не живи будущим, помни, что ты ещё жив. Как-то так. Мне нравится.
Попытки вытащить сына из игры с подругой долго не увенчивались успехами. Приводились аргументы и контраргументы, но победа была за напоминанием, что темнота вскоре наступит, а особая сказка – это особая сказка.

На обратной дороге ничего не происходит. Добравшись до места сражения с касадорами, я вспоминаю кое-что важное.
— Стронг. Посиди тут. Я должен кое-что проверить. А ты пока следи за дорогой, — и протягиваю ему револьвер. Восторг в глазах уже не тот, что был утром. Хотя, это скорей показушная уверенность, за которой тот неумело пытается быть спрятан.
Это была бы большая ошибка с моей стороны, если бы я вернулся домой с запахом её духов и не только. А тут такое заманчивое предложение, в виде уже трупа касадора. Не скрывая отвращения, зачерпываю копытом из недр этой твари что-то, что раньше могло быть его требухой и слегка стукаю везде, до куда могу дотянуться, а потом от души топчусь так, что ошмётки летят во все стороны. Последнюю операцию повторяю ещё с одним телом. Вонь стоит неописуемая. Бросаю взгляд на сына. Он стоит ко мне спиной, всем своим видом показывая важность своей миссии. Это не может не вызвать улыбку, хех. Бреду к нему, явно воняя не хуже, чем дикий брамин. Стронг оглядывается, морщит нос, но ствол держит в стороне. Я перехватываю его и засовываю в кобуру. Уинд молчит, но я отвечаю на его неозвученый вопрос:
— Я забыл вырезать у одного яд, а он оказался жив. Пришлось добить. Я не ранен, пойдём скорей домой, сынок.
Он кивает, и мы устремляемся домой, где нас ждут.

Было ещё относительно светло, но на ферме горели все огни. Роуз очень любит свет и ей немного сложно в нашей, подоблачной, ночи. Только сейчас я понял, что за весь день съел только торт, две кружки чая и морковку, которую перехватил ещё утром. Желудок подтверждает мои опасения. Вскоре я уже заметил и Роуз, сидящую на веранде и что-то вяжущую. Хард лежит рядом и, наверное, что-то рисует. Сэнд заметил меня первым и покинул пост – хозяин же вернулся. Он побрёл в сторону веранды, чтобы до ужина поспать на своей любимой подстилке. Он давно уже не бежал встречать меня, но я не обижался. Уинд и Хард нас пока не видят, но, как я уже упоминал, я не фанат резких появлений и шуток. Мы просто приближаемся. Стронг явно устал – день удался на приключения и потрясения, он чуть ли не спит на ходу.
— Эй, Стронг, мы пришли. Просыпайся!, — он дёргает головой, оглядывается и галопом устремляется к матери с братом. Пока они кричат и радуются, я бросаю седло и прочие вещи прямо в центре двора и бреду до уличного душа. Роуз было двинулась ко мне, но в метрах в пяти остановилась, чихнула, развернулась и гордо удалилась, не сказав ни слова. А я что? Я уже почти стоял в дверях душа, так что она, наверное, решила даже не орать, куда мне идти с такой вонью. Я закрываю дверь, открываю воду и просто сажусь на землю. Хорошо. Вода омывает мои мышцы, смывая вонь, грязь, пыль и усталость. Силы мне ещё сегодня пригодятся – Роуз намекала, что сегодня будет праздничный секс, и я обязан быть во всеоружии. Вода была просто идеальной, что не удивительно – уличным душем пользуюсь практически только я, как имеющий больше всего отношений с навозом браминов, а потому и настройки температуры сбивать некому, хе-хе. Я мог бы сидеть здесь вечно, если бы не осознание, что меня всё-таки ждут. С тяжелым вздохом вырубаю воду и бреду в дом. Уже сильно стемнело, и кто-то погасил большую часть ламп и факелов. Решаю сначала заглянуть в амбар к Саре. Часть стада уже спала после вечерней дойки, а Сара тихо общалась и смеялась в компании бдящих. Все головы на месте, а значит ничего страшного не случилось. Тем не менее, тихонько стучусь по косяку, чтобы привлечь внимание. Матрона бросает на меня быстрый взгляд, извиняется перед подругами и бредёт в мою сторону.
— Привет, Грит. Время ужина? Ты что-то запаздываешь сегодня.
— Прости, я только вернулся от соседа. Надо было купить для дока бутылку. Он будет завтра утром, чтобы проверить вас.
— Да, Роуз нам уже сказала. Ну…. Ужин?
— Верно, верно. Сейчас.
Быстро раскидав всем еду и посмотрев на увлечённо поедающих корм девочек в свете пары факелов, тушить которые работа Сары, невольно умиляюсь. Да что сегодня со мной такое? Неужели старею? Вон, первый сын уже метку получил. И сильно лучше моей. Но не завидовать же своему ребёнку, верно?

Дома меня уже ждал ужин и чай. Странно были лишь то, что дети стояли возле мойки в своих особых плащах рассказчиков и ждали, а Роуз сидела в пол оборота и с материнской улыбкой смотрела на них.
— Садись Грит. Дети приготовили для тебя второй подарок. И это, тебя, возможно, спасёт от жестокого смертоубийства женой за то, что подверг моего сына смертельной опасности. Да ещё и револьвер дал, — сказала она сквозь зубы не переставая улыбаться и смотреть на детей.
Я не понял радоваться мне, возразить или сбежать – все варианты были хороши. Но я предпочёл просто сесть и отпить любимого чая. Сэнд был уже под столом.
— Сегодня, — начал Хард, — мы хотели рассказать историю, как друзья Счастливой Розовой пони забыли о её дне рождения.
— Но ввиду кое-каких обстоятельств, — он гордо выпятил бок с маркой, чем вызвал закатывание глаз братом и аплодисменты матери, — мы решили рассказать совсем другую историю из цикла рассказов старого радейщика.
— Радейщицы, — перебил тихо его брат.
— Неважно!, — да, сегодня действительно праздник. Обычно этот спор у них занимает минуту другую. Мы с Роуз слышали уже много их историй, авторство которых, они почему-то отдают ему. Или ей. Недавно, например, была история про Торжественную и Громогласную волшебницу, которая просто любила показывать фокусы, но злая дочь принцессы с подругами мешала ей выступать. А до этого – про некого Большого Маки, который ради младших сестёр прикидывался духом сбора урожая и героически не спал ночами, пока однажды не попал в их ловушки из-за усталости. И это далеко не полный список.
Оба занимают торжественные позы и прочищают горла.
— Сегодня мы расскажем вам о том, как важно бывает принять свою суть и выбрать сторону, где не просто, но зато хорошо душе.
Они занимают драматические позы и гасят часть свечей. После чего начинают свой рассказ, периодически меняя друг друга на роли рассказчика и меняя голоса для разных ролей:
— Вы слышали от нас уже много историй про знаменитых Искателей без Меток. Эта – тоже посвящена им. Они – это творческая единорожка Колокольчик, неунывающая пегаска Скорость и бойкая земнопони Цветик. Они объединены не только отсутствием меток на боках и огромным стремлением их обрести, но и крепкой дружбой. Однажды, к Цветику приехала двоюродная старшая сестра Семечко. Её бок тоже был абсолютно пуст. Она сначала с радостью проводила с ними время. Играла, пела, танцевала и бегала по всему городу, как и подобает хорошим детям. Но в какой-то момент к ним подошли старые соперницы – Вилочка и Корона. Эти злюки заговорили с Семечком: «- Кто ты и почему играешь с этими пустобокими неудачницами?» А девочки только что вышли от старшей сестры Колокольчика, которая была отличной швеёй. На них были чудесные платья, под которыми было не видно их пустых боков. Потому Семечко ответила: «- Я? Я не неудачница! Я… Я просто искала кого покруче в компании хоть кого-то. И меня зовут Косточка!» «- Косточка? Круто! Пойдём играть с нами! Тебе нравятся наши чудесные и красивые метки, которые, разумеется, и делают нас лучше этих пустобоких неудачниц?» Семечка, разумеется, видела серебряную вилку Вилочки и золотую корону Короны, а потому похвалила их метки как могла. После чего, все они три удалились. Искатели без Меток сначала очень сильно грустили, потому что потеряли подругу, а потом грустили ещё сильнее, когда Семечко, которая почему-то назвалась Косточкой, ещё несколько дней преследовала их вместе со злюками Вилочкой и Короной. Но через пару дней активной беготни за Искателями и прочих жестоких игр, её платье так износилось, что порвалось. Тут-то злюки и заметили, что её бок пуст. Они в ту же секунду начали смеяться над Семечком и называть её пустобокой. Семечко сначала ничего не поняла, но потом увидела, что же произошло с её платьем и убежала в лес в слезах. Злюки побежали за ней крича грубые слова и обидные прозвища. Семечко так сильно плакала, что не заметила пропасть, а злюки и не думали её предупреждать. Она бы так и погибла, если бы не природная сила и ловкость земнопони, которые позволили ей схватиться за уступ и зависнуть на нём. Она начала звать на помощь, но слышали её только злюки, которые подошли, посмеялись и пожелали ей поскорей упасть, чтобы освободить их прекрасных мир от такой пустобокой врушки, как она. И ушли. Когда они выходили из леса, их заметили Искатели. Они уже привыкли видеть с ними Семечко, а потому удивились, что её с ними нет. Злючки так сильно смеялись и обсуждали произошедшее, чем Искатели тут же поняли, что произошло нечто ужасное и поспешили по помощь. Они бы долго её искали, если бы не навыки выживания в лесу Цветика и отличный слух Колокольчика, которая первой услышала плач Семечки. Они подбежали и втроём легко её вытащили. Семечко ещё долго плакала, но когда успокоилась, она спросила: «- Почему вы мне помогли? Я же обижала вас последние пару дней!» Искатели переглянулись и ответили ей: «- Ты была в опасности. Мы не могли пройти мимо. Такова суть быть хорошим и достойным пони.» Это вызвало новый поток слёз у Семечки. Она сквозь слёзы рассказала Искателям, что у себя дома она тоже была изгоем из-за пустого бока. Но приехав сюда, думала спастись от хулиганов, присоединившись к ним. И что ей очень жаль. Ей было очень и очень больно мучать Искателей, проводя время с этими злюками, которые ничем не отличались от тех, кто мучал её. Искатели пожалели Семечко и сказали, что прощают её. Все имеют право на ошибку и прощение. И они дружно обняли её. Она перестала плакать и поблагодарила их. В этот момент из леса вышли обе злюки и спросили: — А что это вы тут делаете, пустобокие? Почему эта обманщица не упала? Ей самое место в Тартаре! Она и пустобокая, и лгунья! Семечко встала и подошла к злюкам. Она и так была почти на голову выше них, потому что была старше, так ещё и злюки сели на крупы, когда она заговорила ответ: — Вы просто хулиганки и злюки! Мне стыдно, что я прикидывалась вашей подругой, чтобы не испытывать боль от ваших слов. Вы не помогли мне, когда я была в смертельной опасности, а те, кого вы обижаете – помогли. И вот в чём вопрос. Неужели метки определяют – достойные ли перед тобой пони или нет? У вас есть метки, а у них — нет, но они куда более достойные пони, чем вы. Уходите, пока я сама не скинула вас в пропасть. Злюки в ужасе сбежали, а Искатели подбежали и опять начали обнимать Семечко. Сегодня они поняли, что не бывает злых пони. Бывают непонятые, которые боятся собственной боли и одиночества. Они приняли её в ряды Искателей и провели друг с другом ещё много-много времени в разных весёлых играх, пока Семечко не уехала домой, пообещав продолжить их дело у себя дома тоже.
На этом заканчивается эта история из жизни Семечка и Искателей без Меток, но не заканчивается история наша. Был ли здесь урок о том, что не стоит искать лёгких путей, или же настоящая мораль кроется в том, что даже некоторых злюк можно понять, если с ними поговорить? Или же это история и вовсе про Вилочку с Короной, которых никто не любит? Решать не нам, а лишь вам.

На этом они торжественно замолкают и молча кланяются. Я должен держать лицо и не плакать от умиления, как Роуз. Она то сейчас уже затопит дом, а я же мужик! Меня стадо уважать перестанет. Хотя кого я обманываю, Сарочка мне давно как мать, она даже рада будет, если я заплачу. Тем более, что из окна в полной тьме именно на меня сейчас смотрит один глаз Люси, опять притаившейся за окном. Но я просто улыбаюсь и начинаю стучать копытами. Детям хватает и этого жеста, чтобы понять, что мне понравилось. Они скидывают плащи и бегут обниматься, оглушая меня вопросами о том, что мне больше всего понравилось, пока мать зажигает свечи обратно.
— Так что тебе больше всего понравилось, папа?, — вопрошает кроха сын.
— Наверное, как всегда, сами Искатели без Меток и их способности использовать свои навыки. Как поиск дороги Цветиком и отличный слух Колокольчика. Но я не уверен, что Семечко и вправду так легко могла быть признать свои ошибки и извиниться. Злодеи, чаще всего, так не поступают.
— Ну, мы не могли поменять финал. Все было, как в рассказе старого радейщика. Разве что, мы пару моментов не разобрали из-за помех и дописали от себя, но этот момент – был рассказан именно им.
— Хорошо, хорошо, сынок. Верю. Я просто слишком старый пони и иногда мне сложно верить в чудеса дружбы. А теперь, всем ужинать!

Все занимают свои места, и я читаю вечернюю молитву, после которой все дружно едим, что богини послали. Сегодня это лапша, сваренная в молоке и яблочно-морковный салат со сладким сиропом. Я знаю, что в нашем мире многие давно уже перешли на мясо, но такому дикарству не место в моём доме. Пусть все мои соседи жрут что хотят, но в моём доме будет оплот старины до того, дня, пока стою я и стоят мои дети, и дети моих детей, и дети детей моих детей, и…
От раздумий меня оторвал Сэнд, который требовал корма. Его миска стояла прямо передо мной. Я так устал сегодня, что совсем забыл спустить ему его ужин. Когда его миска оказывается на полу, я лишь слышу хруст его корма. Да. Мы – пони. Он неразумная собака. Ему можно есть мясо и прочие непотребства. Но это исключение из правил.
После еды, мы даём детям час на личные нужды, после чего вечерняя сказка от Роуз и здоровый сон для них, и немного тишины и личного времени – для нас.

Пока жена моет посуду, а дети наверху обмениваются новостями за день и впечатлениями от выступления, иду на улицу, забрать уже наконец-то седло и оружие. Роуз принципиально не трогает «эту воняющую порохом ерунду». В племени у них нет жесткого разделения на мужские и женские занятия, а потому она давно привыкла охотиться и драться своим боевым посохом-копьём. Вещи лежат там, где я их оставил. Забрасывая седло на спину, невольно заглядываюсь на небо и сажусь на круп. Чернота. Абсолютно чёрное ничто. Я чувствую, как на меня давит то, без чего я никогда не жил. Это странное ощущение, как если попытаться представить себе пегаса, мечтающего жить без крыльев. Хотя нет. Не то. Скорее, как брамин, думающий о том, каково это жить без второй головы. Когда-то же ведь они были просто коровами, а у тех была лишь одна голова. Короче — бред какой-то. Но я всё равно хочу увидеть — что там. Если бы не ферма и семья, я бы давно рванул в пустыню. Я ведь именно так и нашел племя Зенкори. Вернее, это они меня нашли. Замученного дорогой. Без воды и патронов, зато с десятком жал блотспрайтов в крупе. В ту ночь я и познакомился с Одинокой Звездой. Он появился из темноты, стоило мне только упасть на холодный песок. Сначала я увидел его копыта, попавшие в луч фонаря буквально в паре метров от моей морды. Он был огромен для зебры. Настолько, что, когда я вскочил из последних сил и выхватил пустой револьвер, наши глаза оказались на одном уровне. Он долго смотрел меня и молчал, пока не сел на круп и попросил рассказать мою историю. Я прикинул, что сил мне на полноценной бой не хватит, да и зебры не ходят по одному. А потому не нашел ничего умнее, чем медленно опустить оружие из зубов на землю и тоже сесть. Рассказ получился коротким: я сухо изложил то, что я сын фермера, брат пропал без вести 5 лет назад, отец потух спустя пару лет после этого, а мать всё сокрушалась, что из-за работы на ферме, ничего не успевает. А ведь мечтала об огнях большого города, но так и умрёт здесь – в полной тьме. И что я пришел сюда с дедовским фотоаппаратом только с одной целью – принести матери звёзды. Он молчал. Потом встал и сказал — «Да будет так». Самое странное, что он не отвёл меня дальше – к звездам — ни в ту ночь, ни в последующие. Даже когда я уходил из временного расположения племени с его дочерью, с которой я был знаком меньше недели – он сказал — «Я сделал своё дело. Теперь очередь за тобой». Причём тут звезды и его дочь – я так и не понял. Впрочем, я обрёл любовь и чувствовал, что матери это тоже понравится. Что теперь она сможет уехать на большую землю, оставив дом на нас двоих. Я понимал, что это разобьёт сердце Драй Фивер, но нас с детства толкали друг к другу, а во мне бушевал дух бунтарства, а потому я был рад, увидеть столько новых, да ещё и ни на кого непохожих кобыл. А уже увидев среди них Роуз – я понял, что пропал. Хех. Как же порой много можно увидеть, посмотрев на заволоченное облаками небо. А уж что будет, когда я увижу звезды! Когда-нибудь. Когда-нибудь…

Что-то я засиделся. Запихиваю зубами револьвер и нож, на их места, а затем бреду на свет кухонного окна. Горит только оно и детская на втором этаже. Роуз нет, наверное, уже ушла к детям. Отцепляю ящик и аккуратно заваливаю его на бок возле мойки. Затем беру подсвечник и бреду в залу, чтобы убрать револьвер с ножом. Последним открепляю Уравнителя и торжественно вещаю его на стену – на ЕГО место, как это делали и отец, и дед. В этот же момент сзади загорается свеча. Оборачиваюсь и вижу Роуз, которая сидит в кресле, закинув копыто на копыто сконцентрировав в своём облике одновременно невинность и желание.
— Ну привет, великий охотник, — она говорит тихо и уверенно, — а я всё думаю, куда же ты пропал.
Я начинаю медленно идти на неё, но стоило мне приблизиться на расстояние вытянутого копыта, как мне в грудь упирается её задняя нога.
— А, а, а! Время ночных сказок ещё не наступило. Время любовников наступает позже. Не забывай.
— Роуз, сегодня был очень длинный день. Неужели нельзя немножечко заглянуть в будущее, пока дети наверху?, — я очень люблю её сказки, но её саму – куда сильнее.
— Дорогой, ты забываешь старую мудрость – «не торопи время. Иначе – оно тебя сожрёт».
— Дорогая, ты тоже забываешь старую мудрость. «Если нельзя, но очень-очень сильно хочется, то чу-чуть можно».
Чувствуя, что давление её ноги чуть ослабло, я делаю шаг вперёд, а потом наклоняю голову, стремясь её поцеловать.

В тут же секунду в кухонную дверь раздаётся стук. Нет. Грохот. А после чего уже на самой кухне раздаётся грохот кастрюль. Хватаю револьвер и бегу туда. Краем глаза вижу, то Роуз схватила копьё и выбежала на улицу. Влетев на кухню, понимаю, что ничего не вижу в темноте. Только какой-то непонятный ком лежит возле раковины и еле заметно дрожит. Что это – мне решительно не понятно, но стрелять на кухне я не хочу. Через пару секунд, загорается свеча возле входа – это Роуз обошла здание и теперь стоит на задних ногах с копьём на перевес. Этот их стиль владения древковым оружием поразил меня ещё в первый день знакомства, но сейчас не время для историй. Свеча помогла понять, что куча возле раковины – это пони в плаще, ноги которого обмотаны окровавленными бинтами, а хвост свалялся и похож скорее на шип. Он лишь лежит и дрожит. Мы с женой обменялись короткими кивками, после чего она выбежала на улицу. Как вообще этот бедолага добрался до моего порога, на потревожив Сэнда? Нет, пора точно заводить нового пса, не взирая не глупые сантименты. Взвожу курок и делаю шаг вперёд.
— Медленно встань и представься, — цежу сквозь зубы я.
Ком перестаёт дрожать и поднимает на меня морду. Под капюшоном оказались тоже бинты и огромные гоглы, закрывающие глаза. Рог. Значит не зебра. Из странного подмечаю ещё странный пластиковый ошейник с одной единственной кнопкой. Сзади раздался голос Стронга:
— Папа? Что здесь происходит?
— Ничего, сынок. Иди на верх.
— Папа? Кто этот пони?, — это был уже Хард.
— Вернитесь к себе в комнату. Здесь не безопасно, — я отвернулся буквально на секунду, практически одними глазами, но в ту же секунду я услышал один из самых страшных звуков в своей жизни и едва не выстрелил:
- Помогите.
Дети тут же убежали вверх, а я теперь не отрывал глаз от гостя. Его рог горел, как и кнопка на его ошейнике.
— Что? Это ты говорил?, — страх пришлось оставить на потом. Я ещё не выяснил степень опасности ситуации. По кухне разносился тихий треск, источником которого вроде как был ошейник гостя.
- Помогите.
Он держал пасть открытой, но Голос раздавался не из неё, а из ошейника. Странный, отдающий металлическими переливами и треском.
— Что это такое у тебя на шее?
- Синтезатор речи. Мои голосовые связки давным-давно отмерли.
Гуль… Не то, чтобы я боялся этих довоенных мертвеходов, но какой-то древний, подсознательный страх пытался сейчас залезть в меня. Отбросив его в сторону, я продолжил допрос:
— Что ты забыл на моей земле?
- Я иду на юг. Я чувствую близкую смерть и хочу увидеть ИХ.
— Кого — их? Не говори загадками с тем, кто наставил на тебя ствол.
- Ты знаешь о КОМ я. Я о Звёздах. Я видел, как ты смотрел на небо, но не решился подойти раньше. Помоги старику обрести покой. Я прошу лишь об одной ночи покоя на последнем живом пристанище в моём пути.
Я чуть было не выронил револьвер, но вроде смог сдержать лицо. Этот старик, кем бы он ни был, ударил в самое моё сердце. Я не видел его, я видел лишь свою мать, которая так и не успела уехать к так манившим её огням столицы. Она умерла через неделю, после моего возвращения с Роуз. Всю неделю она бегала по соседям и собиралась в путь, сняв часть денег из банка на дорогу. Но в утро отъезда я нашел её слишком мирно спящей в своей постели. Она засыпала с улыбкой на лице. С ней же она лежала и утром. Абсолютно счастливая и абсолютно мёртвая.
В этот момент, Роуз вернулась и закрыла входную дверь. Увидя мою морду, она удивлённо вскинула бровь:
— Ты что, увидел призрака?, — я не знаю, пыталась ли она шутить или реально удивилась, но она попала точно в цель. Когда я положил на стол своё оружие, она вскинула вторую бровь. Тяжело вздохнув, я говорю:
— Роуз, у нас гости. Поставь, пожалуйста, чайник.
На её морде было написано всё, что она думает и обо мне, и о незваном госте, который перевернул часть ЕЁ пространства. Но через пару секунд всё же пошла разжигать огонь.

Пока я брел к своему месту, гость, дрожа всем телом (создавалось впечатление, что он разучился не только говорить, но и вырабатывать внутреннее тепло), встал. Он оказался довольно высоким, но чертовски худым. Я видел не особо много гулей, да и то – большая часть из них была дикими. Мне рассказывали, что их жизнь – это и не жизнь вовсе, а борьба с собственным разумом за право существовать. Стоит только проявить слабость – как ты теряешь разум и идёшь жрать живых, рвя их плоть старыми зубами. И я был даже благодарен, что он не стал стаскивать с себя плащ и очки. Я вообще не хотел знать, что под ними.
В это время, он успел занять место напротив меня. Он сел на стул Харда, но я не стал просить Роуз тащить гостевые стулья. Момент был не самый подходящий. Хоть ни он, ни мы не проявляли агрессии, но некая напряженность в воздухе висела.
Гость что-то взял магией под плащом. Я успел напрячься и собрался бить задней ногой в дно стола, но он достал лишь видавший виды термос и отвинтил крышку, протягивая её Роуз, которая уже подготовила три нормальных чашки. Они пару секунд смотрели друг другу в глаза, пока гость первым не смутился. Отведя глаза, он потянулся к синтезатору:
- Простите. Я давно не видел такого гостеприимства. Раз вы нальёте мне чай в вашу кружку, то может потом ещё и наполните мой термос?
Роуз скосила глаза на меня. Теперь она была уже скорее взволнована и немного смущена.
— Не волнуйся. Гулифицированные не заразны. Во всяком случае, насколько мне известно. Это верно… Как к тебе обращаться?
- Гулиф… Что? Гуль… А… А как вы догадались?
— В Андворе порой можно встретить караванщиков из ваших.
-А… Понятно. Я родился уже после начала войны, наверное. Я совсем не помню ничего до гулификации. Даже своего настоящего имени. Но все звали меня Стоун. Роллинг Стоун. Прозвище появилось много лет назад, когда я был караванщиком. Вернее, я работал в охране караванов. И у меня было правило – никогда не возвращаться в тот же город второй раз. Я часто менял работодателей. Да почти буквально каждый раз, приходя в новый город. Я побывал везде. Даже в Хуффингтоне и возле того, что когда-то было Сталлионградом. Бывают места, о невозвращении в которые я вовсе не жалею.
— Охрана – это, наверное, хорошо, — перебила его Роуз, расставляя чай по столам, — да и… гульство, наверное, тоже. Но почему я не нашла ваших следов снаружи? Ни одного чужого следа возле дома и в окрестностях нет.
- Я очень стар, деточка. Моя магия давно стала сильнее моего дряхлого тела. Я предпочитаю летать.
— Летать? Но как? У вас же нет крыльев? Нет?
- Нет, деточка. У меня нет ни крыльев, ни зелья племени Менди их дарующих… Лишь моя магия. Я левитирую себя, когда очень сильно устаю, а устаю я очень быстро. Хе-хе-хе, — Стоун засмеялся. Его голос и так звучал довольно жутко, но стоило ему засмеяться, как новое волны дрожи прострелили моё тело. Я вспомнил, насколько эта встреча и разговор всё же неестественны и опасны в обычных условиях. Но я чувствовал, что от старика исходит что-то умиротворяющее и родное. Так, как будто я вновь встретился с кем-то из родителей.
— Может, чего покрепче? Один мой старый друг научил меня фамильному трюку, — его глаза в очках упёрлись в меня, на секунду разрушив магию семейного уюта, но довольно быстро он улыбнулся, оскалив белоснежные зубы, заметные сквозь свисающие куски грязных бинтов.
- Спасибо. Это было бы очень щедро с вашей стороны.

Я бреду к мойке и выуживаю из ящика бутылку. В свете свечи, она таинственно блестит, отражая меня, Роуз и Стоуна. Ставлю её на стол и лезу за лимоном. Покатав его копытом по краю мойки, отношу на стол, а потом приношу бутылку, доску, одну рюмку и нож. Все отпили примерно одинаково, что не могло не радовать. Разрезав лимон пополам, хватаю копытами одну половинку и выверенными движениями выдавливаю по десять капель на стакан, а потом лью каждому по рюмке виски, задорно вырвав кукурузную затычку из бутылки зубами. Только после этого вспоминаю, что сегодня за день.
— Стойте. Сегодня же день моего рождения. Роуз. Принеси гостю кусок пирога!
Она тяжело смотрит мне прямо в глаза, как будто знает что-то такое, чего не знаю я. Но всё же молча уходит в погреб.
— А мы с вами пока выпьем по рюмашке за знакомство и мой день рождения.
- Вы поистине самые гостеприимные пони, которых я знаю.
— Мы живём почти что на краю мира. Для нас любая новая морда – это уже праздник. Особенно, такая душевная.
- Спасибо, что порадовали старика. Жаль, что мне нечем ответить вам. У меня кроме термоса и моей коробочки – ничего нет. Но я поклялся донести её до Звёзд вместе с собой.
— Ничего не нужно. Не оскорбляйте мои чувства хозяина дома. Сейчас мы поедим, вы поспите на диване, а утром я бы предложил вам принять душ. Мы могли бы найти для вас новые бинты, если пожелаете.
- Простите, но я не уверен, что смогу снять их без кусков собственной кожи, а потому – вынужден отказаться, — смеха не было, а вместо глаз, в его стёклах очков дрожала отражающаяся свеча. Я хотел было наклониться поближе и посмотреть: что же там – за стёклами этих круглых металлических окуляров, но мне помешала вернувшаяся Роуз. Она принесла ему довольно большой кусок пирога и аккуратную серебряную вилочку из свадебного подарка подружек из племени, которую не доставала никогда, всё время твердя, что это для особых случаев. Неужели – это он и есть? Неужели она тоже прониклась к нему чем-то таким, как и я? Она не отводила от Стоуна взгляда своих тёмных глаз. Тот магией взял вилочку и попытался поднести её к торту, но она начала странно вибрировать в облаке его телекинеза. Она странно посмотрел на неё и облако стало ярче, но, внезапно, вилочка тихонько затрещала и осыпалась пылью.
Стоун замер от неожиданности. Он вытянул копыто в нашу сторону, как будто отгораживаясь от нашего гнева и из его глотки потянулся длинный и протяжный звук: «Иииииииииииииииииииии…….», который тянулся и тянулся, пока не перешёл на хриплое булькание, а затем и вовсе исчез. Стоун не шевелился ещё несколько секунд, а потом медленно, еле сгибая копыто в колене, нажал на кнопку:
- И-и-и-извините. Моя магия меня раньше не подводила.
— Ничего, — холодно ответила Роуз. Я чувствовал холод и сталь в её голосе, — я сейчас дам нормальную вилку.
Положив на стол самый обычный прибор, она уходит в залу.
— Дорогой, — донёсся голос оттуда, — ты можешь мне помочь?

Я пожимаю плечами перед Стоуном, мирно поедающим торт и пьющим грог, как будто извиняясь за жену и иду ей на выручку. Она стоит дальше зала – у кладовки под лестницей. Что же ей там понадобилось?
— Что ты тут потеряла?
— Говори шепотом и не верти головой. Ты видел вилку?
— Роуз, — я сажусь на круп и стараюсь говорить тише. Я до сих пор не понимаю в чём дело, но обычно она куда более гостеприимная, чем сейчас и никогда не покидает гостей, чтобы посекретничать, — мне очень жаль, что Стоун уничтожил вилочку из свадебного подарка, но он же старик. Мне казалось, в вашем племени учат уважать старость.
— Дурак. Это не обычные вилки. Это обереги-детекторы. Если бы она загорелась, то твой ненаглядный старик уже булькал бы кровью на мою новую скатерть. А если бы она изменила цвет… Слава духам, что она просто испепелилась. Не хватало мне ещё духов в доме.
— Стой. Ещё раз и медленнее.
Она смотрит на меня как на идиота набирает полную грудь воздуха, не дышит какое-то время, а потом медленно выдыхает.

— Так, ладно, — говорит она после того как успокоилась, — начну с начала. Эти вилки служат защитниками и оберегами для таких вот гостеприимных идиотов как ты. Это не серебро. Это сплав на его основе с добавлением сушеных трав и прочих алхимических реагентов. Плюс, под верхним слоем, находится ещё один, где лучшими мастерами из Прополи нанесены магические руны. Суть в том, что если её возьмёт тот, кто зашел в твой дом, замыслив что-то дурное, то вилка сгорит в ярком пламени, напитавшись его ненавистью. А если изменит цвет на один из семи цветов, то перед тобой либо дикий дух, либо заблудшая душа, либо и вовсе монстр-перевёртыш. Она же сейчас просто осыпалась. Это значит, что злых намерений на тебя у него нет, но душа его чернее местной ночи. И поверь. Я видела воинов, убивших десятки других зебр ради защиты, в копытах которых они никак не реагировали. Равно как и лучшую подругу моей матери – милую Катти, которая и муху не обидела за свою жизнь, но пустившую черноту зависти в сердце, которая и подожгла вилку. А она просто хотела отщипнуть кусочек её любимого фикуса, потому что у матери даже в условиях кочевого образа жизни цветы росли всегда и никогда не умирали. Так что молю тебя – налей ему полный термос и выгони куда подальше.
— Я не могу Роуз. Я очень уважаю вашу магию, но она создана зебрами для зебр. Мало ли как эта вилка могла срезонировать на магию столь старого единорога?
— Неужели ты думаешь, что вы – пони, так сильно отличаетесь от зебр? В нас всех есть магия, просто она у всех работает через разные… разные… проводники, грубо говоря. Он – плохой пони. Выгони его.
— Я не могу. Я уже пообещал ночлег. Кем я буду, если откажусь от данного слова?
— Так кто узнает? Только не говори, что – ты. Это избито.
— Он просто хочет увидеть звёзды, — я использовал последний козырь. Я не торговался с ней. Я лишь помогал ей подготовиться к тому, что Стоун никуда до утра не уйдёт, только если сам того захочет, — он пересёк всю страну и ему осталось меньше двух сотен миль. Он ближе, чем моя мать к своей мечте. Я не успел помочь ей, дай мне помочь хоть ему. Я завтра вечером уйду вместе с ним. Утром сбегаю в город, закуплю тебе всего необходимого до моего возвращения.
— Какой же ты дурак… Тру. Я могу уговорить тебя не идти с ним?, — она копытами становится мне на передние колени и смотрит прямо в глаза, — Молю богинями, не делай этого. Это безумие.
— Не волнуйся. Всё будет в порядке, — я обнимаю её за шею, — пошли на кухню.
— Да будь же ты благословлён на путь, — звучит хорошо, но прозвучало это как проклятие, — и спишь ты сегодня с ним в гостиной.

Обидно, это ломает все планы, но звёзды важнее секса. Вернувшись, замечаем, что наш гость уже доел пирог и почти допил чай.
— Решено!, — уверенно произношу я, — завтра вечером мы с вами уходим в пустыню. Мне надо только сходить в город и подготовить дом к моему уходу. Моя дорогая жена – Роуз – со всем справится. Я просто обязан помочь вам в вашем путешествии.
У старика сначала отвисла челюсть, а потом он начал то открывать её, то закрывать, будто ища слова, чтобы разубедить меня, но я быстро остановил его:
— И не вздумайте отказываться. Я – Тру Грит, мой верный пёс и ружьё – отправляемся с вами и точка. И не пытайтесь списать всё на мою жену. Она сильная. Она – справится. А ваша цель и вправду очень важна для меня. Я уже однажды был близок к звёздам, но не ради себя, а ради матери. Теперь я не повторю старых ошибок и всё-таки дойду до своей цели!
— То есть я теперь – ошибка, да?, — из-за моего плеча раздалось тихое ворчание Роуз.
— Я не то имел ввиду, дорогая, — ответил я тоже шепотом, не отрывая глаз от гостя, — Я этими словами обещал тебе хранить верность в этом путешествии.
— Ой, как будто это будет сложно там. Там делов-то на пару дней. Городов так близко нет вообще никаких. И с кем ты мне собрался изменять? С особо сексуальной песчаной крысой?
— Ну прости, я всегда был плох в речах. Вспомни, как я чуть было не опозорился на свадьбе в племени.
— О да, как такое забудешь. А нечего было просить Сириуса подготовить тебе речь на зебринском. Он же мой младший брат. Ты забирал у него практически вторую мать.
— Он монстр, а не зебра, — я всё же повернулся и посмотрел на неё.
— Он мой брат!
— Он…
Тихий кашель прервал наш затянувшийся спор. Мы оба посмотрели на гуля, сидевшего за столом. Он облокотился на копыто и не отрываясь смотрел на нас ещё пару секунд. А потом магией нажал на кнопку:
- Хорошо. Я согласен. В таком случае, если вы позволите, я завтра посплю подольше, чтобы набраться сил. Не будите меня слишком рано, хорошо?
— Хорошо! Договорились. И, давайте же всё-таки уже выпьем.

Спустя пару рюмок трезвой оставалась только Роуз, которая не отпила даже чая, аргументируя тем, что ей ещё читать сказку детям.
— Кстати, если вы пришли сюда из Эквестрии, значит вы должны были увидеть небо либо над полюсом, либо пересекая великий океан. А значит, вы уже видели звёзды.
- Так и есть, деточка. На самом деле, я ищу особое созвездие, видимое только на южном полушарии. Я мог пойти на юг ещё в Эквестрии, но путь к старой Эпплузе закрыт. Пройти после падения бомб было почти нереально. И я посчитал, что проделать столь большой путь для такого старика как я — куда безопаснее, чем идти на верную смерть, без надежды увидеть его.
— И что же это за созвездие? Разумеется, если это не секрет?
- Я ищу созвездие Единорога. Только не смейтесь, прошу вас. Я сам — единорог... И... Мне показалось, что это имеет хоть какое-то значение. Я просто не могу умереть, не удостоверившись, что оно и в правду существует.
— Я видела его. Оно и в правду красиво. Что ж... Удачи вам в вашем пути. Надеюсь, это принесёт вам долгожданный покой и не убьёт моего мужа.
- Не волнуйтесь, я буду стараться искать самые безопасные пути. Я всю жизнь на это положил.
— Спасибо, что успокоили. Но мне пора идти. Дети ждут сказку на ночь.

Кстати, было самое время для неё, тем более что дети уже давно стояли за стеной, а мы делали вид, что не слышим их тихое переругивание. Это было проще, чем в очередной раз прогонять их в комнату. Глаз Люси тоже всё ещё неустанно наблюдал за происходящим, но её прогонять было и вовсе бесполезно, что мы выяснили уже много лет назад.
— Дорогая? Может ты позволишь нашему гостю присутствовать при сказке? Тем более, что дети и так в гостиной, — шум за стеной моментально стих, — может мы просто переместимся к ним и устроим небольшое исключение из правил?
На её морде уже давно читалось безысходное выражение, связанное и с моим отношением к Стоуну, и к идее уйти на юг с ним, так что она молча кивнула и пошла в соседнюю комнату.
— Только никакого алкоголя. Это правило было всегда, я просто его никогда не озвучивала из-за ненадобности. Ранее…
Я не стал спорить и жестом пригласил гостя следовать за ней.

На самом деле, я только когда он встал, чтобы перейти в соседнюю комнату, заметил его недюжий рост. Он был очень худ, но глаза наши были на одном уровне. Для меня это было непривычно. Я привык смотреть на всех сверху вниз, но только в хорошем смысле, разумеется. Моим ростом обладали разве что Одинокая Звезда и Мун Шайн. Пока я размышлял, все уже успели перейти в залу. Тяжело вздохнув, уношу до мойки кружки, тарелку с вилкой и стопки. И лишь потом бреду в залу. Дети уже разместились на диване и жадно рассматривали Стоуна. Стоун, сидя на кресле, смотрел то ли на камин, который разжигала Роуз, то ли на её круп. Я был достаточно пьян, чтоб рассердиться из-за второго, но он же гуль. Если у него всё не отпало, то при малейших поползновениях будет отбито ей самой. Занимаю своё любимое кресло. Через минуту свет очага уже уютно расползался по комнате, останавливаемый лишь тенью Уинд. Судя по всему, она решила использовать смену локации по полной и добавить в свою историю немного артистичности и игры света. Минуту она просто сидела и молчала, мерно покачиваясь в такт музыки, раздающейся в её голове, а потом заговорила:

— Где-то далеко был Дом. Его освещали и Солнце, и Луна, но жители дома их не видели из-за забитых окон. Не видели они и проходящих мимо торговцев, солдат и монстров. Ничто и никто не беспокоил жителей Дома, потому что не знали о них, а мародёры из-за суеверий обходили дом стороной. Кто-то верил, что там довоенные системы обороны до сих пор работают, кто-то считал, что там живут алмазные псы или и вовсе перевалочная база Анклава. Суть одна — наружный мир не знал о внутреннем, а внутренний о наружном. Дом был построен очень давно. Ещё до того, как небо озарилось светом взрывов. Главной там была Мать. У неё было много детей и слуг. Она никогда не покидала Дом, но часто её нельзя было там найти. А после конца войны она и вовсе пропала, оставив всех своих детей в полной тишине и безызвестности. Слугам было запрещено говорить с детьми, за редким исключением, а детям было разрешено всё. Свет их разумов должен был светить только для неё, а общение со слугами могло потушить или извратить его. Затянувшаяся война уже попыталась это сделать, но мать построила Дом, чтобы лишь её сладкого чувства победы, подобного вкусу свежих кексиков, которые так любила. Когда дети вырастали, они могли покинуть дом, но некоторые оставались внутри, становясь слугами особого порядка, которым разрешалось говорить с детьми, ибо их свет, сохранённый и выращенный в доме, был для детей подобен свету Полярной звезды, которая ведёт многих путников самыми тёмными ночами, когда нет никаких больше ориентиров. Но не стоит думать, что жизнь детей была подобна сладкому сиропу. У них был кров, у них была еда. Но были ли они счастливы? Их вырвали из семей, но дали Мать. Их лишили частей самих себя, но дали замену из металла и пластика. Их учили наукам и магии, но забыли научить стремлению жить обычными пони. Так они и жили, окружённые странной и топорной заботой, которую не понимали и считали скорее издевательством, чем чем-то хорошим. Самые старшие из детей заботились о младших в силу своих возможностей, дабы хоть так вернуть им и себе память о настоящем доме. Из них, спустя годы, и образовалась первая группа особых слуг, которые не знали иной жизни, кроме работы в доме. Разумеется, остались не все. Некоторые из них ушли в большой мир, и их уже не помнят, хотя и ходили слухи, что некоторые из них стали достойными пони и с тех пор много лет ещё спонсировали Дом, пока не упали бомбы. В тот день, когда это случилось, Мать пропала. Особые слуги быстро заняли её место, чтобы сохранить мир в Доме. Щиты выдержали все удары снаружи, но внутри, у новых управителей, начались проблемы. Ресурсов в доме хватило бы ещё на пару лет, но паника толкала их искать решения этой проблемы как можно раньше. Именно паника и страх неизвестности заставила их пойти на крайние меры. Дело в том, что жертвами войны становились не только пони, но и зебры. И мать не считала, что у детей есть раса. «Дети – есть дети», говорила она, а потому – в доме можно было увидеть не только рога и крылья, но и полоски. А потому среди детей встречались зебрята, которые были выходцами разных племён. В Доме, среди Особых слуг, был один зебра. Он был старше всех особых, а потому имел особый авторитет. И когда он предложил способ спасти всех – ему поверили. Никто из Особых не знал о его племени, да и вообще им это было мало интересно, но, если бы среди них была бы хоть ещё одна зебра – он или она бы точно отговорила всех от плана Старшего, ибо его племя проклято всеми остальными двенадцатью племенами в незапамятные времена. Но никто не знал этого, а он сам не стал упоминать об опасности своего плана. Первым этапом была подготовка Проводника, задачей которого было бы провести всех в новый Дом. Он должен быть чистым и невинным, подобно утренней звезде, уходящей с небес самой последней с зелёной вспышкой в небесах. Среди детей они нашли его довольно быстро. Невинная душа. Добрый ребёнок, в теле взрослого пони, который лишился рассудка ещё много лет назад. Старший знал его уже много лет назад, как и все особые. Он был бы одним из них, если бы рассудок не покинул его ещё до попадания в Дом ещё в самом начале войны. Он был пустобоким в свои годы, а потому Старший сказал, что пришло время ему обрести суть. Это были страшные месяцы, пока особые аккуратными действиями отворачивали детей от него, а дети всё сильней и сильней не озлоблялись на так не похожего ни на них, ни на взрослых пони. В итоге… Он получил свою метку. Цена была высока, а её суть была ясна лишь Старшему, который в тот день был счастливее всех в том проклятом мире, но часть пути была пройдена. Вторым этапом была подготовка всех живых к пути, которым поведёт их Проводник. Особые уже подготовили и раздали всем детям амулеты, которые должны были послужить великой цели, но подготовить их к переходу должен был уже сам Проводник. Первые два этапа закончились в один день. Старший тут же приступил к работе с Проводником лично готовя его к тому, что он должен совершить здесь, а потом ещё много раз по всей стране, ведь, когда Мать пропала, все Особые узнали, что их Дом – один, но таких же Домов ещё много. Но Мать не просто пропала. Она ушла в Главным Дом. И теперь цель Проводника довести всех не только из этого дома, но и из всех остальных к Ней. Но для этого, он должен был убить всех жителей Дома, произнеся над ними особое заклинание и разрушив одновременно мозг и сердце, чтобы душа не улетела в мир иной, а осталась в амулете на шее жителя дома. В ту ночь, Особые поймали всех слуг в их каморке и отравили с помощью крысиного яда, который у них же и украли. Им было плевать на них, равно как и слугам было плевать на детей. Они больше пеклись о собственном выживании и слушались Особых лишь потому, что Особым открывалось куда больше дверей в Доме. На следующем этапе, особые усыпили всех детей магией зебр и позволили Проводнику сделать своё дело, а потом забрать у всех амулеты и распихать в бесконечные карманы его накидки. Теперь очередь стояла за Особыми. Но Старший сказал – что они, как и он, должны стать платой за переход детей. Это закон. Это взбесило всех Особых, и они набросились на Старшего. Они били его копытами, кусали зубами, швыряли его об стены магией, не замечая, что их становится всё меньше. Пока они вымещали свой гнев, Проводник взимал плату. Когда умер последний, Проводник подошел к едва дышащему Старшему и дождался едва заметного взгляда заплывшего и утонувшего в крови глаза зебры. Последовавший за взглядом кивок был сигналом. Тяжелое лезвие било не в сердце или мозг. Равно как и не стремилось убить его как можно быстрее. Он медленно начал отрезать голову зебре, ведь пассажиры собраны, плата собрана, но штурман всё ещё не занял своё место. Когда двуглавый Проводник покинул Дом, его путь только начинался. Он вёл за собой своих пассажиров, не боясь ничего и никого, ведь его цель оправдывала любые средства… Где-то далеко был Дом. Его освещали и Солнце, и Луна, но жители дома их не видели из-за забитых окон. Не видели они и проходящих мимо торговцев, солдат и монстров. Ничто и никто не беспокоил жителей Дома, до того дня, пока в дверь не постучался двуглавый единорог, чьей второй головой была голова зебры. То обещал быть отличный день. И так и случилось…

Я мог поклясться здоровьем своих детей, что хоть Роуз рассказывала историю одна, но огонь точно играл на её стороне, то разгораясь сильнее, то таинственно затухая. А тени и вовсе порой жили своей жизнью, но меня больше волновало кресло. Оно буквально поглощало меня к себе в недра. Когда оно стало таким… таким… таким мягким и приятным, как объятья тысяч миниатюрных аликорнов? Когда сказка кончилась, я заметил, что дети, хоть и едва не засыпая, не отрываясь смотрят на Стоуна. Он сидел, подобно скале и, казалось, даже не дышал. Но в какой-то миг его рог загорелся, разрушив всю магию момента, и нажал на кнопку ошейника:
- Очень интересная история. Откуда вы о ней узнали? Разве истории, где речь идет о Рожденных Луной не запретны?
— Они запрещены ровно настолько, чтобы остальные зебры боялись их, но тянулись постичь. Пока вы не испепелили мою вилку, я была почти уверена, что вы и есть Проводник, Стоун. Сказка – есть сказка, но моя мать, которая лично его видела, описала его в точности как то, что я вижу перед собой – плащ с бессчётными карманами, длинный рог, огромные зелёные гоглы. Не хватает только белой масти и редких, но пронзительно красных, подобных огню, гривы и хвоста. А также респиратора и высушенной головы без рога, которую он с собой нес и без умолку с ней болтал, пока не исчез в зелёной вспышке за барханом, откуда незамедлительно не появилось Солнце. Именно из их разговора она и уловила часть его истории. Она была слишком стара для жителя Дома, потому и пережила встречу с ним, как она утверждала. Этот… Ревенант — порождение не только радиационного фона, как вы, но и магии Старкаттери – в этом не было сомнения ни у неё, ни у совета шаманов. И всё же… Всё же я хотела бы попросить прощения за свою первую реакцию на вас. Те, кто важны для моего мужа – важны и для меня. И вы способны дать ему тот покой, который ему не способна дать я. Только молю вас – будьте осторожны, — поза, в которой сидела Роуз, была открытой до самого того момента, пока речь не зашла о нашем путешествии, она стала как будто гонять только ей видимую пылинку передним копытом по полу, не поднимая глаз вверх.
- Даю слово джентельпони, мадам. Он вернётся домой. А что касается Проводника… Я могу вас точно уверить – у меня лишь одна голова, да и в моей коробке точно нет ничего такого. И, если бы я был им, я, наверное, был бы куда более разговорчивее и рассказал бы свою версию истории, где поменял бы половину фактов. И то, что Старшим был не зебра, и то, что к этой истории Старкатерии имеют точно такое же отношение, как и звёзды к довоенным коровам. А Мать и вовсе никогда не существовала внутри Домов. Но я – точно не он, — его рог потух, и он сладко потянулся. Я был готов поклясться, что на секунду бинты разошлись, и между ними я увидел белую шерсть, но я был пьян, камин давал неровный свет, да и поверить – что он дух, ведомый желанием собрать и довести всех детей в какой-то там Дом – я не мог. Здравый смысл мне запрещает верить в подобные вещи уже много лет. Сказки Роуз хороши тем, что они яркие, неожиданные и запоминающиеся, а не тем, что имеют свойство оказываться былью.

Дети всегда отлично засыпали под её истории и про более жутких духов, так что сейчас они облокотились друг на друга и мирно сопели. Пообещав дать комплект белья для Стоуна и меня, Роуз кивает на детей и потолок. Мы аккуратно поднимаем их за загривки о несём наверх, до их постелек. Я стою и смотрю на этих мирно спящих ангелочков, пока мне на спину не падают два комплекта белья и подушки. Роуз целует меня в щеку, желает спокойной ночи и уходит, виляя хвостом и крупом. Я вспоминаю о её подарке и нюхаю мешочек на ошейнике. О принцессы, я готов тереться о него прямо сейчас и до самого утра, утопая в его сладости и мягкости. Да что со мной такое и почему мне так хорошо…

Отогнав пьяный бред, бреду вниз и застаю Стоуна за осмотром семейных фотографий. Он замечает меня и первым начинает разговор:
- У вас замечательная семья. А здесь, должно быть ваши родители?
— Да. Фри Соул и Дезерт Кроу. Отец из местных, а она – дочь караванщика, которого привезли пегасы. Один взгляд – и она уже убегает вместе с ним по прерии, а вслед им доносятся ругательства и проклятия её отца. Хех. Мы с отцом в этом похожи. Один взгляд – и жизнь меняется навсегда. Там на фотографии есть мой брат. Из-за его пропажи возле старой станции связи отец и потух. Самое страшное, что и мои дети жить не могут без этого проклятого места. Но отец с соседями ещё тогда там всё переворошили так, что там из опасностей осталась только пыль. Это слегка успокаивает меня, но я всё ещё немного волнуюсь. Я же не смогу быть с ними всегда рядом, верно?
- Истинно так. Дети – величайшее благо, мой друг. Я могу вас так называть?
— Для меня это будет честью, Стоун! Может добьём бутылку перед сном?
- Отличный план.

С ним на разливе, дело пошло куда более задорнее. Я не успевал опрокинуть свою рюмку, как его была уже полна, а бутылка летела наполнить мою, едва не задевая свечу, стоящую между нами. Мы обменивались различными байками и похождениями. Я рассказал, как мы с доктором как-то раз набрели на гнездо рад-скорпионов в поисках всего парочки, чтобы пополнить его запасы их яда, а в итоге чуть не расстались с жизнью, когда на нас вышла главная матка. В тот день я постиг истинную суть Уравнителя. Без этого монстра на службе пони – мы бы точно не ушли оттуда живыми, да ещё и весьма озолотившиеся. Стоун парировал это историей про одно из тех довоенных Стойл, которые находят иногда на большой земле. Кто-то говорит, что они были созданы для спасения пони, кто-то утверждает обратное, но истина давным-давно погребена глубоко в песках времени. По его словам, он лично нашел убежище, где не ступала нога рейдера или скавенджера. Однако, ни трупов, ни живых пони, он там не нашел. Лишь пару коробок с куклами, часть из которых была порвана. Он так и не смог постичь суть этого места, да и было ли оно на самом деле или же это был просто сон, навеянный духом мёртвой принцессы. Забавный старик. Из его уст даже самая явная небылица звучит как чистая монета. Мы так сидели болтали казалось уже всю ночь напролёт, но Солнце всё не спешило озарить нас своим светом. Внезапно, старик озадачил меня вопросом:
- Тру… Тебя ведь что-то беспокоит. У нас, караванщиков, есть поговорка – «Не уходи в путь, не оставив лишний груз, который никому кроме тебя не нужен».
— А…. Ведь ты прав, Сто…ик…ун, прсти. Но, боюсь, скелеты в шкафу этого пони не по зубам никому, кроме меня самого. Мы, конечно, хорошо сидим, но…
- Тру, разве я могу доверять тебе в пути, если ты не доверяешь мне?
— Ты что, Стоун, ты за кого меня принимаешь?
- Прости, Тру, я не имел ввиду то, что ты выстрелишь мне в спину и заберёшь мою ношу. Я лишь хотел помочь тебе скинуть с души камень другой. Когда ты ещё встретишь такого же старого дурака, совершившего ошибок больше, чем у тебя зубов?
— И что? Это повод? Да разъеби меня принцессой любви, верхом на молнии, если ты не прав!, — мне хотелось дышать и кричать. А ещё мне хотелось, чтобы этот старик сказал мне, что я не виноват, и что я хороший пони. И я рассказываю ему всё. И как в детстве писался в постель, и как впервые прокрался к доку до окна и пел серенады его дочери, и как Док потом провёл мне лекцию о том, что такое контрацепция. Слова лились из меня бурным потоком. Когда я дошел до ночи, зачатия моего третьего ребёнка и первой дочери, он хотя бы немного пошевелился, а то я волновался, что он умер. Но, все истории имеют конец, так и моя закончилась почти полным пересказом сегодняшнего дня. Я выдохнул и начал машинально шевелить губами, пытаясь вспомнить ещё хоть что-нибудь, но Стоун медленно протянул ко мне своё копыто, которое показалось мне на удивление длинным и мертвенно бледным. Однако, этот нежный, почти материнский жест разлил тепло по моей морде, принеся улыбку и радость в мои глаза.

— Что-ж... Это очень интересные истории, — сказал он прокашлявшись и вроде как… всхлипывая? Как бы то ни было, он продолжил, — ты был прав… Твои скелеты тяжелы, но я рад, что ты поделился ими со мной. Так... Так нам будет проще совершить задуманное. Но не думай, все мы грешны. И твои поступки лишь делают тебя самым обычным пони, которые были всегда.
— Спасибо, Стоун, эти… Эти слова — это именно то, что мне нужно было услышать.
— Не благодари, — я только сейчас заметил, что он говорит, рот полноценно шевелится, а его рог не загорается…
— Стоун… Т-т-твой голос. Он… Ты можешь говорить?
— Ты только сейчас понял? Хех… Это уже не важно. Допей. Может это принесёт тебе то, что ты упускал из виду всё время.

Я не знал, как мне реагировать и что делать, но он пододвинул мне остатки второй бутылки и наставнически кивнул. Я храбро схватил бутылку и запрокинул её вместе с головой. Я почти не почувствовал, как грамм, наверное, ещё 100-150 протекли по моей глотке, но, когда я вновь посмотрел на Стоуна, я чуть было не швырнул в него бутылкой. Вернее, даже не в него, а на выросшую на его плече вторую голову желтого цвета. Она оценивающе запрокинулась на невидимое левое плечо и смотрела на меня своими маленькими, высушенными глазками, подсвеченная светом свечи и рога Стоуна. Или это уже был не он? Я видел его очки и два одинаковых огонька одной свечи, отражающейся в их линзах. Я видел наброшенный капюшон накидки. Но его морда превратилась в нечто, состоящее из смеси шевелящейся и дышащей плоти с красным, горящим металлом. Да и сам он не казался уже таким осязаемым, как меньше, чем минуту назад. Передо мной сидел уже не старый пони. Это был самый настоящий Дух Прерий. Перед ним лежала его маленькая коробочка, размером с два сложенных копыта.
— К-к-кто ты?
— Ты знаешь моё имя, — он говорил больше не ошейником, но и рот его сейчас не желал открыться, сохраняя мой рассудок от вида того, что же там на самом деле.
— Ты и есть… Проводник?
— Да.
— Ты пришел за мной?
— Нет. Не тупи. Твоя жена же рассказала, что взрослые – не моя тема.
— Я не отдам тебе своих детей.
— А дочку?
— Её тем более. Слушай, ты…
— Что ты можешь мне сделать, смертный?, — он тихо рассмеялся обеими головами. Я растерялся. Действительно, этот дух уже мерцает на границах теней, готовый в любой момент забрать у меня МОИХ детей. Что? Что я могу сейчас ему такого предложить?
— Хотя, мы можем договориться, — он как будто прочитал у меня на морде все мои мысли.
— Завтра ты уйдёшь за мной в пустыню. Как и договорились. На юг. Найди меня. Принеси мне мою ношу. Никому не отдавай её и не открывай. И ни слова семье про меня. Твоя жена… Она… Она не должна знать обо мне в первую очередь. И только тогда я отпущу тебя и твою семью. Кто знает, может я даже исполню твоё желание… У тебя будет достаточно времени, чтобы подумать над ним, Тру Грит. Ты согласен?, — он протянул мне прямо под нос на копыте свою коробочку, даже не отрываясь от спинки стула.
— То есть, я просто должен доставить тебе твою же вещь, и тогда ты не тронешь мою семью и даже одаришь желанием?, — во мне не было недоверия, лишь страх перед сделкой с Демоном морозил спину.
— Истинно так.
Я медленно принял коробку в копыто и прижал её к груди.
— Это всё? И никаких договоров на крови?
— Ты за кого меня принимаешь? Зачем мне ТВОЯ кровь? Нет, мы можем позвать детей.
— НЕТ! Не делай этого.
— Шучу. Мне не нужна их кровь, ты же ведь помнишь… Хорошо. Выпей из моей рюмки. Тебе пора. Завтра, хе-хе, будет длинный день, С-с-солнышко, — змеиный язык прорвался сквозь плоть и механизмы его морды, которая постепенно вытягивалась в улыбку. Огонь. Огонь, подобный тысячам горящих костров и очагов, где можно было заметить сотни и тысячи сотен душ, кружащихся в водовороте и разевающих рты в безмолвных криках. Я махом опрокинул рюмку, но видение не пропало. Он всё также сидел передо мной. Лишь наклонил обе головы в разные стороны и не отрываясь смотрел на меня.
— С-с-с-спииии…., — он резко дёрнулся вперёд, отчего я подался назад, не удержался на стуле и завалился на спину. Затылок встретился с холодным полом. Я на секунду потерялся, но открыв глаза, я увидел, как он стоит и смотрит на меня двумя ледяными колодцами, откуда ко мне тянулись тысячи копыт. Я попытался отпрянуть и отползти, но ударился об угол какого-то шкафа. Сверху что-то зашумело и, вскинув глаза, я успел увидеть приближающуюся надпись — «Папа №1». А потом пришла тьма.