Песнь угасания

Стих 6. Голод Глют

Перед маленькой Глют, сгорбившейся над обеденным столом, стояла деревянная миска, доверху наполненная свежеприготовленным салатом. Из окна на него падал солнечный свет, отчего он казался еще аппетитнее. Вот уже несколько минут она смотрела на блестящие листья салата, помидоры и огурцы, но все не решалась притронуться к нему. Боялась, что снова не почувствует вкуса.

— Почему ты не кушаешь, зайчонок? Не нравится? — обеспокоенно спросила мама, заметив, что дочь до сих пор не съела ни листочка, и подошла к столу. — Я ничего лишнего не добавляла…

Глют все же взялась за ложку и отправила в рот порцию салата. Тщательно пережевала, пытаясь уловить хотя бы нотку вкуса. Опасения подтвердились. Во рту как будто находился комок бумаги. Она заставила себя проглотить его, и тот нехотя спустился по горлу в желудок.

— Ты стала плохо есть. — Глют почувствовала, как на макушку легло мамино копыто. — Что-то случилось? Тебя задирают соседские дети?

Жеребятам свойственно преувеличивать некоторые вещи, смешивать их с фантазиями и делать ошибочные выводы, при этом считая сии выводы абсолютно правдивыми. Так и Глют, почему-то решивши, что отсутствие вкуса — не иначе как признак скорой кончины, перепугалась до ужаса и чуть не заплакала. С комком в горле она поведала маме о своих переживаниях.

— Богини, ну и фантазия у тебя! Как ты вообще могла подумать о таком? — поразилась мама, однако затем, как будто спохватившись, она нежно погладила дочь по голове и заверила: — Ничего страшного с тобой не случится, малютка. Ты просто-напросто немножко приболела, так бывает. — Она потрогала лоб Глют: — Жара, вроде, нет… Сейчас мы сходим к лекарю, ладно?

Ободряющая улыбка матери развеяла тревоги. Глют почувствовала, что снова под защитой. Какие бы плохие штуки ни пытались к ним подобраться и досадить, мама их обязательно прогонит, и все будет хорошо.

— Ладно, мамочка.

Лекаря она не боялась. Лекарь была доброй тетей и всегда угощала захворавших жеребят сладостями. Тот раз тоже не стал исключеньем. Как только они с мамой оказались у ней дома, в копытце Глют тут же появился леденец. Глют вежливо поблагодарила, как всегда учили родители, однако по понятной причине угощаться не спешила.

Выслушав жалобы, добрая тетя призадумалась, затем стала колдовать разные заклинания, которые, как светлячки, крутились вокруг маленькой кобылки, иногда касаясь ее и легонько щекоча.

— Могу с уверенностью сказать, что это не простуда, — заявила лекарь. Сие заставило маму нахмуриться:

— Тогда что?

С полки соскользнула старая книжка, проплыла по воздуху и раскрылась перед взрослыми кобылами. Веером зашелестели страницы и замерли на середине. Глют из любопытства вытянула шею, но рассмотреть, что там написано, не смогла. А даже если бы смогла, читать она еще не умела. По сей причине она стала следить за мамой — и чем ниже опускался мамин взгляд по странице, тем все более взволнованным выглядело ее лицо.

— Я знаю только об одном подобном случае — и тот из книги, которую вы сейчас читаете.

— Не понимаю. Выходит, моя дочь не больна?

— Верно. Она абсолютно здорова, — терпеливо ответила добрая тетя.

— Но как… ведь… Все было нормально, — не понимала мама, и ее растерянность передалась дочери, которая тут же почувствовала себя неуютно.

— Если вы посмотрите на следующую страницу, то увидите, что в описанном случае симптомы также проявили себя не сразу.

— Вы говорите «симптомы», но уверяете меня, что это не болезнь. Так что это?

— Особенность организма.

— И как тогда бороться с этой особенностью? Или вы хотите ли сказать, что она будет с этим… всю жизнь? — второй вопрос прозвучал гораздо тише, но Глют отчетливо его слышала. — Должно же быть какое-то лекарство!..

Послышался вздох, явно не суливший ничего хорошего. Лекарь, заметивши, что кобылка занервничала, улыбнулась ей:

— Сейчас я дам тебе одно зельеце, хорошо? Оно не самое приятное на вкус, но… Ах, — спохватилась она вдруг и сконфуженно посмотрела на маму, — простите меня, старую. Звучит так, будто я забавляюсь над вашей бедой. Совсем перестала думать, что говорю.

— Ничего, — ответила мама спокойно. — Я бы и не обратила внимания…

Лекарь подошла к высокому, как башня, деревянному шкафу, магией выдвинула ящик на самом верху (зазвенели склянки), достала оттуда небольшой пузырек с голубоватой жидкостью, откупорила его и дала Глют. Глют недоверчиво понюхала горлышко, однако ничего не учуяла, затем набралась смелости и залпом выпила зелье. Неприятного вкуса она не почувствовала. По крайней мере, так было поначалу, однако в следующий миг она скривилась от горечи, внезапно проступившей на языке. К счастью, в другом копыте у ней все еще находился леденец, и она, не раздумывая, отправила его в рот. Горечь сменилась сладостью.

— Ну как, зайчонок? Чувствуешь что-нибудь?

Кобылка покивала головою и расплылась в улыбке. Мама облегченно вздохнула: «Как камень с души», — промолвила она.

— Я научу вас варить это зелье. Ах да, ингредиенты… Знаете, годы мои уже не те, ноги, бывает, совсем не сгибаются. Если бы вы время от времени помогали мне с их сбором, я бы отдавала вам часть просто так.

— Я, право, не знаю, что сказать, — поразилась мама. — Это так щедро с вашей стороны… Спасибо вам!

— А можно я буду помогать тете, мамочка? — пропищала Глют. Ей тоже хотелось выразить благодарность. — Мы вместе будем приносить ингриденды домой, и ты будешь варить мне зелье!

Мама с тетей переглянулись и умиленно заулыбались. Эта идея им очень понравилась.

Так и поступили. Глют стала помогать старой пони собирать всякие корешки, растенья и плоды, небольшую часть из которых затем уносила домой. Их хватало где-то на две недели, а потом они снова шли в лес. Одним сбором дело, однако, не ограничилось. Ее стали обучать простеньким заклинаниям, рассказывать, как варить различные зелья. Мама все не могла нарадоваться, что дочь занимается полезными для деревни делами и только приветствовала желание лекаря обучить Глют премудростям своего ремесла. Они стали проводить много времени вместе и очень сблизились — бывало, взглянешь на них со стороны, и кажется, будто они — бабушка с внучкой.

Все было хорошо поначалу, однако с годами зелье помогало все хуже и хуже, пока от него вовсе не пропал толк, и оно не превратилось в обычную горькую воду. К тому времени Глют уже заметно подросла, стала гораздо более самостоятельной, и, подумавши, решила скрыть тот факт, что лекарство более не действует, и делала вид, что все нормально. Ей не хотелось снова тревожить близких, да и в какой-то мере она примирилась со своею особенностью. Она не чувствовала вкуса и почти никогда насыщалась, — бывало даже от съеденного начинало тошнить, — но в целом, казалось, сие можно стерпеть. Глют, пожалуй, была чуть худее нормы, но в остальном внешне ничем не отличалась от других и со стороны выглядела здоровой подрастающей пони.

Какое-то время ей удавалось не обращать внимания на растущий голод, но недолго. Голод становился все острее. Она отчаянно желала съесть что-нибудь эдакое — необычное, отличное, — чтобы насытиться по-настоящему, а не просто унять тупую боль в желудке. Она кусала губы и тихонько скулила по ночам, пока неожиданно не нашла решение.

Голод до знаний заменил голод физический. Глют начала учиться с удвоенною силою, поглощать один учебник за другим, проглатывать книгу за книгой, давиться, впихивая в себя все заклинания, какие ей только попадались под копыто, так что в деревне только диву давались. Знания пресыщали ее, как никогда по-настоящему не насыщала привычная еда.

В определенный момент Глют столкнулась с новой проблемой: книги закончились, она узнала все, что могла, достигла потолка знаний. После недолгих раздумий было решено ехать в город. Мама встретила решение дочери тяжело, но все же приняла его, ибо понимала, что наступил момент, когда ее птенчику пора выпорхнуть из гнезда и воспарить в свободном небе.

Глют поблагодарила близких за все, горячо расцеловала их на прощанье, и отправилась в путь-дорогу. Она предвкушала бескрайние библиотеки, лабиринты полок с  самыми разными книгами с самыми разными знаниями; вместе с тем она твердо вознамерилась найти лекарство от своего недуга, ибо понимала: то, как она живет сейчас, что заменяет одно другим — лишь временное решенье, как и зелье, которым ее поили в детстве.

Дорога прыгала по изумрудным холмам и исчезала за голубым горизонтом. День выдался как назло жаркий, а идти было еще ой как далеко. Глют уже не раз пожалела о том, что пошла пешком. Она кое-как волочила ноги, изнывая от пекла и попрекая себя за спешку. Вдруг откуда-то справа, видимо, из леска, послышалось журчание воды. Уши по собственной воле развернулись в сторону ласкающего слух звука.

…Если бы Глют только знала, что ее ждет впереди, она бы ни за что не пошла туда. Но она не могла знать. Подобные встречи никогда не предугадаешь, и называют их не иначе как судьбоносными. Сия встреча заставила молодую колдунью взглянуть на свою особенность под новым, доселе невиданным, углом.

Она потратила несколько минут на то, чтобы пробраться сквозь неровный строй молоденьких буков и кленов, чьи неокрепшие кроны почти не укрывали от палящего солнца. Звук был уже близко и доносился из-за кустов. Она раздвинула их копытами и увидела небольшую полянку, через которую протекал ручей с блестящею живительною водою. Но утолить жажду было не суждено: почти всю поляну занимала крылатая туша, покрытая грубою чешуей и колючками вдоль хребта, — самый настоящий дракон.

Глют испугалась, однако на месте ее удержал вовсе не страх — любопытство. Прежде о драконах ей довелось прочитать лишь коротенькое описаньице в старой энциклопедии «О диковинных созданьях…», оставившее многое на откуп фантазии. И тут совершенно неожиданно подвернулась такая возможность! Она хотела узнать, что произойдет дальше, как дракон поведет себя. Колдунья, убедившись, что ее не видно, стала взволнованно наблюдать за ним.

Похоже, дракон только что проснулся. Потянувшись всласть, он подошел к ручейку и некоторое время рассматривал себя в отражении, явно любуясь собою, пока, наконец, не клацнул зубами удовлетворенно. Затем он разлегся на траве и потянулся длиннющим хвостом к золотисто-медной горке у самой воды. Что-то блестящее мелькнуло в воздухе, прежде чем оказаться в его пасти — скорей всего, то были какие-то самоцветы. Необычный запах внезапно коснулся носа Глют. Ничего подобного она ранее не испытывала. Он притягивал, манил. Трудно поверить, но у нее, похоже, разыгрался аппетит — впервые за долгое время.

Дракон сделал глотательное движение и насторожился. Кажется, он тоже что-то учуял.

— Глупые пони, — проворчал он, и вдруг уставился на кусты, в которых пряталась Глют. Он не видел ее, но точно знал, что она здесь. Сердце рухнуло. Надо было уносить ноги, однако она боялась, что тем самым разозлит дракона еще больше. По сей причине она поступила неумно, но определенно смело — вылезла из-за кустов.

Дракон посмотрел на нее скучающе.

— Ты решила облегчить мне задачу и стать моею едой добровольно? Жаль, ты опоздала. Я уже наелся, — он погладил брюхо. — Мне неохота за тобой гоняться, так что если все-таки решишь уйти… — он помахал лапою лениво, мол, сгинь с глаз.

Понявши, что опасность ей не грозит, Глют поуспокоилась; сему поспособствовало также и то, что дракон, судя по габаритам, был таким же подростком, как она сама. Она даже рискнула сделать пару шажков ему навстречу.

— Вы позволите задать один вопрос? — робко полюбопытствовала она.

— Ты все еще здесь? — послышался раздраженный ответ. — Сгинь.

Таинственный запах защекотал обоняние Глют с удвоенною силою. Он полностью овладел ее сознанием, сделал своею марионеткою, и она уже не могла думать ни о чем другом — она отчаянно возжелала узнать, каковы самоцветы на вкус. Ее зубы скорее сломаются, чем их разгрызут, а даже если каким-то чудом удастся с ними справиться — желудок исторгнет проглоченное обратно. Но какая разница? Сие случится после, но сначала она успеет насладиться сим… чудесным… дурманящим разум… вкусом…

Напрочь позабыв об осторожности, она схватила телекинезом самоцвет с самой верхушки и поднесла его к блестящим от слюны губам. Мгновение — и он уже во рту. Он оказался заметно жестче, чем все то, что она пробовала ранее, и хрустел, но все же местами попадались и мягкие части. А вкус… одного камня было явно недостаточно.

В реальность ее вернул возглас дракона. Вовсе не разозленный, как можно было ожидать:

— Ты удивила меня, пони. У тебя действительно хватило наглости. Ты просто подошла… и взяла, что хотела, не считаясь с моим мнением. Прямо как настоящий дракон! Расскажу кому-нибудь — никто не поверит.

Голод, между тем, отпустил разум, и Глют постепенно осознала, что только что сделала.

— Я думал, вы только траву жевать горазды, — дракон подался вперед, не отводя заинтересованного взгляда. — Ну и как тебе? Рыбье-то мясо явно не то же самое, что ваши дурацкие листья, а?

Ее как ледяною водой окатило. Р-рыба? Он правда сказал «рыба»? Какая-то странная пелена, доселе покрывавшая глаза, исчезла, и горка самоцветов вдруг превратилась в сваленных в кучку золотых рыбок. Они были поджарены неравномерно, их чешую покрывали большие медные пятна… но сие не объясняет, как можно было спутать их с золотом, или медью — или что там едят драконы! Чем дольше она глядела на маленькие неживые тельца, тем сильней трясло ее от ужаса.

Как она сразу не соединила одно с другим? Напекло голову? Напала горячка? Помутился ум от голода? Сбоку раздался всплеск. Она заставила себя посмотреть на ручей: в воде мелькали золотистые пятнышки, словно солнечные зайчики.

Их тела… их внутренности и кости — все перемолола зубами… Богини милосердные…

В желудке поднялось возмущение, и Глют вывернуло наизнанку. В ушах зазвенело, поджилки затряслись, и она чуть не упала в обморок. Звон становился громче и больно надавил на перепонки, когда дракон попытался что-то сказать. Похоже, он глубоко разочаровался. Борясь с судорогами желудка, она поковыляла прочь. Ее качало в разные стороны, но она все-таки выбралась к дороге, где и упала без сил.

То, что Глют совершила в тот день, было отвратительно во всех смыслах. Поначалу она обманывала себя, придумывая различные оправдания: например, будто дракон одурманил ее потехи ради, — но в конце концов она сдалась и перестала отрицать очевидное. Гадкий привкус во рту был гадким только потому, что она переступила негласное табу. На самом деле ей понравилось. Ничего лучше в жизни она никогда не пробовала.

То событие полностью перевернуло жизнь Глют. Она, наконец, осознала, что не было никакой болезни: просто по какой-то несчастливой случайности она родилась не в том теле. Оно было как у пони, но внутри него все это время была заключена душа хищника.

С новым знанием было нелегко. Она знала, чего требует тело, но не могла переступить границу дозволенного. Мысль полакомиться мясом возникала нередко, но затем она вспоминала хруст костей на зубах, и становилось так тошно, так противно, что на какое-то время она забывала о сем низменном желании. Как будто в голове находился некий барьер. Что сие было? Воспитание? Принципы? Боязнь?

Долго Глют верила в душу хищника, но сейчас, как никогда раньше, отчетливо понимала: она боялась своей сущности и, желая отгородиться от нее, придумала такое объясненье. Ведь если у «особенности» есть логическое объясненье, значит ты не ненормальная — странная, возможно, но вовсе не ненормальная.

Отчаявшись найти лекарство, она отправилась в Эджленд, уверенная, что там, в тишине и покое, и с багажом знаний за спиною, что-нибудь обязательно придумает. Она вознамерилась вылечить себя сама, ибо никакие целебные снадобья, зелья и травы не помогали и даже не приносили временного облегчения. Судьба едко усмехнулась ее стремлению: вскоре началась война, и самый северный город сразу же стал излюбленной целью для нападения врага. Уехать оттуда уже ей было не суждено.

Решение испробовать теней далось ей довольно просто. Они не были живыми существами в привычном смысле — потому можно было заключить сделку с совестью. Она наконец-то нашла лекарство. Или, вернее, компромисс.

Вьюга заметно стихла, но в окрестностях все еще висел плотный туман.

Глют, поднапрягшись, вырвалась из снежных оков. И очень вовремя, потому что перед взором неожиданно материализовалась тень с широко раскрытою пастью, полною черных, точно сгнивших, клыков, и прыгнула на нее. Колдунья собиралась телепортироваться прочь, но не успела — времени, чтобы среагировать, было ничтожно мало.

В следующую секунду они сплелись в клубок и в борьбе прокатились по снегу несколько метров. Белое, черное, снова белое и снова черное — все слилось. Глют отчаянно пыталась понять, где вверх, а где низ — куда нужно телепортироваться.

Вдруг мир замер. Враг вжимал колдунью в снег, а она упирала передние ноги ему в грудь. Он был сильнее. Острые клыки клацали все ближе к шее, колени слабели под напором. Однако она была изворотливее и умнее. Посредством телекинеза она швырнула ему в глаза комья снега, отчего враг впал в секундное замешательство. Сим она мгновенно воспользовалась и сама вгрызлась ему в горло. Вдоль спины пробежала приятная дрожь, когда зубы углубились в черную плоть — совсем иной вкус, нежели у тех, неживых, куда более яркий.

Тень извивалась недолго и вскоре затихла. Отпрянув от поверженного врага, Глют быстро огляделась по сторонам. Тишина и никого не видать, только туман, кажется, стал реже. С минуты на минуту враг ударит по Эджленду со всею силою, в этом не было сомнений. Утеревши губы, колдунья поспешила в город.

Тем временем страж, ранее встретивший Найта у ворот, следил на посту за горизонтом. Каково же было его удивление, когда он увидел бегущую к воротам колдунью.

— Они здесь! — выкрикнула она что было мочи и исчезла во вспышке.

Не раздумывая ни секунды, он забил тревогу. Немногочисленные защитники зашевелились, словно муравьи, готовясь встретить врага; в небо взмыл дракон, взмахом могучих крыльев взвихривши снег. Страж продолжал всматриваться в горизонт, затаивши дыхание. Несколько мучительно долгих минут миновало в глухой тишине, а затем земля задрожала, и горизонт окрасился в черное от одного конца до другого. Даже драконица, считавшая, что повидала если не все, то очень многое, была поражена сей картиной: к Эджленду со всех сторон неслись темные волны, грозясь схлестнуться на нем, не оставить ни единой щепочки. Она набрала в грудь воздуха побольше и спикировала вниз.

Найт наблюдал за тем, как вокруг города выросла новая стена — огненная. Из-за непогоды он до последнего момента сомневался, что появится возможность пустить сие оружие в ход — пламя бы стремительно ослабло от здешнего ветра, однако дикая и непокорная погода, к счастью, сжалилась над ними. Закончив возводить стену, драконица наконец занялась тем, по чему уже успела соскучиться: принялась выжигать надвигающиеся полчища.

Она справлялась хорошо, однако их было слишком много, и стена из огня не могла удержать всех сразу — они находили бреши и прорывались к городу, разбивали лбы о частокол и ворота, сотрясая их все сильней. Жители, наблюдавшие за тенями сверху, сбрасывали на них скатанные наспех комья снега, что, конечно, едва ли замедляло напирающего врага. Через несколько минут, когда набралась критическая масса теней, ворота страшно затрещали и рухнули. Захватчики хлынули в Эджленд, но жители не собирались так просто впускать их в свой дом. Умереть, но забрать с собой как можно больше ненавистных теней — вот какая решительная и смелая мысль их объединяла.

Это была бойня. Жители отчаянно сопротивлялись, но даже будь они сыты, здоровы и полны жизни, они бы продержались немногим дольше. Никого из них Глют не знала лично — только одно лицо показалось смутно знакомым, — но даже так ей было физически больно слышать их предсмертные крики. Если бы только она была зверем покрупнее… если бы только у нее было другое тело, она бы помогла!..

Колдунья трусливо избегала боя, уклоняясь от атак телепортацией, но места для маневра становилось все меньше, и меньше, и меньше… Она выдохлась от постоянного использования магии. Еще два или три раза — и рухнет без сил. Конец ли это? Нет, не конец! Волю к жизни в ней ничто не сломит. Даже в самой безвыходной ситуации она искала путь для спасения — и нашла его.

Драконица пролетала низко над городом. В сей момент Глют, напрягши последние силы, телепортировалась к ней на спину. В лицо ударил резкий порыв ветра, и пришлось тут же ухватиться за острый гребень, выступавший из хребта, дабы не свалиться обратно в темную кишащую массу внизу. Спасена. Спасена! На глаза невольно навернулись слезы.

Драконица, однако, не обратила никакого внимания на колдунью. Она рыскала взглядом по земле.

— Найт? Найт?! Отзовись, проклятый идиот! — как же она была разъярена сейчас.

Глют тоже опустила взгляд и вскоре заметила его: вот он, окружен тенями, — единственный, кто все еще держится. От его меча пало так много, что вокруг него образовались черные горки. Несмотря на сие, он и не думал останавливаться: казалось, Найт не слышит ничего, кроме свиста верного меча и отвратного чавка, с которым этот самый меч врезался в очередного врага, дерзнувшего приблизиться. Драконица, почти касаясь брюхом земли, схватила единорога переднею лапою в последний момент. Затем, описав широкую дугу, она развернулась и вновь пролетела над Эджлендом, топя город в огне.

Исполинский костер еще долго виднелся позади, даже когда они уже набрали внушительную высоту и отлетели достаточно далеко. Найту, видимо, надоело висеть в лапе, и его широкая спина с мягким хлопком возникла перед Глют.

— Научись контролировать себя, — прошипела драконица мрачно. — Третьего раза не будет, помяни мое слово.

Найт по обыкновению ничего не ответил.

На Глют не обращали никакого внимания, как будто ее не существовало вовсе. На секунду колдунье стало не по себе и даже как-то одиноко, но потом она рассудила, что куда лучше так, чем быть частью алеющего на горизонте костра.