Улица Дружбы 34

XXI

Проскочив по улицам вечерней Филлидельфии, как игла, из ушка которой выскользнула нить, пронзает ткань, машина вынеслась на просёлок. Берри Панш приходила в себя. Нервная дрожь понемногу отпускала, сердце переставало метаться от хвоста к ушкам. Со смесью страха и любопытства лиловая кобылка поглядела на серого жеребца, управляющего экипажем. На секунду понь обернулся и изобразил на мордочке вымученную улыбку. Было заметно, что спасителю Берри тоже не по себе от всей этой затеи.

Загнав экипаж в багряно-золотую рощу осенних клёнов, Нёрди остановил пружину. Отсчитав ещё несколько тактов, мотор заглох.

– Ну вот, – сказал серый понь и беглецы выбрались наружу.

Последние лучи сентябрьского дня золотили пригорок, на котором стояли Нёрди и Берри. Всего два ряда клёнов отделяли их от расстилающегося у ног луга. Осенние цветы уже сомкнули лепестки в ожидании ночной росы, от реки тянуло сладковатым холодным запахом осоки.

– Привет! Ты и есть Нёрди Пик? Мой особенный пони много рассказывал о тебе… – Берри в ужасе подумала, что следующей фразой будет “Ты тоже в этом экипаже приехал?” Однако, эта мимолётная боязнь была такой смешной и не страшной по сравнению с ожиданием кнута и железной цепи, что кобылка наконец-то осознала, что свободна. Глаза бывшей студентки наполнились слезами.

– Да, мне Киник тоже о тебе рассказывал… Что такое? Почему ты плачешь? – Нёрди обернулся к лиловой пони.

– Я… Я не знаю… – Всхлипнула Берри. Ей хотелось рассказать обо всём. О холоде, о порезанной ноге, которую, оказывается, было так легко вылечить. О жутком звоне свисающей с потолка цепи. Но слова потерялись где-то там, в чёрных лагерных подвалах, в выстроенном палачами особняке с фотографией из семейного альбома на стене.

Пони лишь дрожа прижалась к своему спасителю. Нёрди положил ей на холку копыто. Некоторое время двое пони стояли в молчании, глядя на пролетающие в тёмном вечернем воздухе паутинки. Берри потёрлась щекой о шею жеребца. Нёрди, ощутивший прикосновение шелковистой шёрстки, почувствовал дрожь в задних ногах.

– Знаешь, – внезапно проговорила кобылка, – мне теперь всегда будет вспоминаться… А вдруг, все эти поняшки, гоняющиеся за мячиками и кружащиеся на каруселях, гуляющие по выставкам и посещающие спа – лишь такие же узники, каким была я? А на утро их заменят новой партией, а прежних снова долгие недели будут избивать и морить голодом? До следующего “выходного”?

– Хм… Ну, все не могут. Но теперь я уверен, что в толпе играющих пони всегда есть хотя бы один, на кого нацелены арбалеты тюремной стражи. Пожалуй, стоит спросить у твоего бывшего…

– Нет. Не надо о нём. – Кобылка прижала копытце к губам Нёрди. – Мне нужен кто-то, кто был бы всегда рядом… Чьё сердце билось бы вместе с моим до самого конца…

– И кто этот… – Начал было серый понь. Но фиалковые глаза Берри уже смотрели в умные карие глаза жеребца. Губы беглецов соединил долгий поцелуй, всё протяжение которого Нёрди чувствовал, как увеличивается его мужская стать. Не в силах противостоять ударившему в голову порыву страсти, жеребец повалил Берри в ещё тёплую от заходящего солнца траву. Призывно напрягшийся, заросший у основания серой шерстью член закачался над лиловой мордочкой.

Кобылка несколько раз провела по нему приоткрытыми губами, а затем высохшим от страсти языком. Когда пони взяла головку фаллоса в рот, Нёрди шумно выдохнул, и его переднее копыто скользнуло к розовой полоске, призывно проглянувшей из лиловой шёрстки. Серый понь в несколько приёмов вогнал до предела напряжённый орган в глотку Берри, одновременно касаясь кромкой копыта сокровенного места любовницы. Когда семя щедро излилось, Нёрди погрузил копыто во важное горячее влагалище полностью.

Лиловая пони сдавленно замычала и задрожала мелкой дрожью. Ещё несколько движений серого копыта и кобылка, зажмурив глаза, замотала головой, не выпуская изо рта обхваченный губами у основания жезл любви.

Затем член Нёрди медленно вытянулся из раскрытого в жарком стоне рта Берри и, оставив влажную горячую полосу от губ до вагины, вошёл в упругие райские врата. Чувствуя жар дошедшей до высшей степени исступления кобылки, Нёрди продолжил размеренные движения чресел, постепенно ускоряя темп. Понь совсем потерял контроль над собой, то обхватывая передними ногами узкие лиловые бёдра, то зажимая рот стонущей и взвизгивающей Берри. Мышцы влагалища напряглись, словно не хотели отпускать своё длинное напряжённое похотью счастье, даря жеребцу совершенно новые ощущения. Сорвав зубами листок соки, понь изогнул шею и провёл острой кромкой по стрелке заброшенной на холку задней ноги кобылки. Берри взвыла и забилась под Нёрди в приступе окончательной удовлетворённости. Воодушевлённый успехом, серый жеребец повторил свою шутку ещё несколько раз. И каждый раз пони отвечала ему счастливой дрожью сжавшегося влагалища. Когда всё завершилось, Берри могла лишь тяжело дышать и ждать, пока вся горячая влага из фаллоса любовника выстрелит сначала в неё, затем медленно стечёт по бёдрам и лодыжкам на траву.

Уже наступила ночь. При свете луны серый понь и лиловая кобылка лежали и молча смотрели друг другу в глаза. Нёрди зарылся носом в лиловую гриву и проговорил с неизъяснимой нежностью:

– Ну, теперь я просто обязан подарить тебе цветы.

– Знаешь, после развода я боялась, что мне больше никто не подарит цветов. Теперь не боюсь. – Ответила Берри. “Такой трогательный. А всего несколько минут назад – глаза горят, косматая грива бьётся по ветру. Вот-вот вырвется огонь из ноздрей.”

Нарвать цветов для любимой в ночном сентябрьском лесу? Нет ничего проще. Нёрди не упускал ни одной детали и ещё вечером заприметил заросли диких астр неподалёку. Кобылка провожала уходящего в прорезанную кленовыми стволами мглу жеребца. Она не заметила ползущее по зарослям папоротника белое фосфорическое свечение.

Когда Нёрди вернулся через несколько минут, букет диких астр выпал у него изо рта. Маленькое тело Берри с обоих боков пересекала пара жутких шрамов от рёбер до таза, из которых лились на траву целые ручьи крови. Лунный блик в последний раз дрогнул в глазах мечтавшей о счастье кобылки и взгляд перестал быть живым.