Звезда по имени Солнце

Город в дорожной петле

Сырая погода стояла уже несколько дней подряд. Вечная морось и мелкий противный дождь оседали на всём, что было под открытым небом. Вечерний город неспешно пульсировал уставшими жителями, спешившими по домам, после трудового дня. Рыжеволосая девушка в старом тёмном пальто неторопливо шла по мокрому тротуару, безразличным взглядом окидывая улицу. Редкие машины с тарахтением проносились по проезжей части и окатывали мрачную девушку вонючим выхлопом.

Когда очередной Москвич промчался мимо, и чуть не окатил её водой, она поморщилась. И запах, и сами машины были тем, к чему она до сих пор не могла привыкнуть, они были настолько чуждыми и непонятными, что, порой, просто выпадали из восприятия. Девушка потёрла руку, невольно вздрогнув, да, близкое знакомство с этими механизмами было крайне неприятным.

Увидев знакомый универмаг на углу, она с удовольствием и облегчением юркнула внутрь. Здесь всё было как обычно, тусклые лампочки скупо освещали внутренности магазина, оставляя глубокие тени, на полках стояли редкие товары, продавщица сидела за стойкой и читала какой-то модный журнал, а очередной алкаш молча стоял в углу, видимо грелся. Подойдя к стойке, девушка тихо произнесла:

— Здравствуйте, можно, пожалуйста, булку хлеба и сыра, грамм триста, — громко говорить она не хотела. Вообще, ей казалось, что тишина была, своего рода, вечным спутником этого места. Да, она видела его полным жизни и шума, но в такие моменты оно было ненатуральным, неестественным. Тишина ему шла больше.

Продавщица неспеша отложила журнал в сторону и посмотрела на посетительницу. В её глазах промелькнуло узнавание, и тучная женщина, лет сорока, улыбнулась.

— Саша! Привет дорогая. Что-то ты сегодня поздно, обычно утром приходишь, со смены то.

— Я выходная сегодня, Галина Петровна, — почти прошептала девушка в ответ. Она тоже узнала собеседницу, эта продавщица одна из немногих с кем она разговаривала. Потому что промолчать было себе дороже, эта въедливая тётка, наверное, разговорила бы и чайник.

— Ой, как хорошо, правильно, отдохни Сашенька, а то всё время в ночь выходить — никакого здоровья не хватит. Ты ж там, на заводе, поди, всю ночь спину гнёшь. А сыр какой? Сегодня нам мягкий, адыгейский привезли, возьмёшь на пробу? Он вкусный, но подороже обычного, — продавщица начала хлопотать у кассы, впрочем, разговаривая негромко, видимо тоже стараясь поддерживать тишину.

— Да, давайте, попробую, — сказала та, что называли Сашей. Сыр был тем единственным излишеством, которое она себе позволяла.

Галина Петровна быстрым движение руки достала из прилавка маленькую головку белого сыра и взвесила.

— На 350 грамм, пойдёт?

Девушка кивнула.

Пощёлкав деревянными счётами и выудив откуда-то из-за спины хлеб, она бодро произнесла.

— С тебя рубль пятьдесят три.

Саша выложила на прилавок мятую бумажку и горстку монет.

— Слушай, Сашенька, ты всё время такая смурная ходишь, как сюда переехала. Может, случилось чего? Я тебя, улыбающуюся, ни разу не видела то.

— Нет, Галина Петровна. Ничего не случилось, — она на мгновение задумалось о том, что же в её жизни пошло не так. С того момента как она сюда «переехала», пожалуй, что всё. Но обычная продавщица её точно не поймёт. — Все нормально.

— Ну ладно, я вызнавать не буду, но так тоже нельзя, сгоришь ведь, сопьёшься как вон тот, — она махнула рукой в сторону алкаша, что, видимо, уснул стоя. — Береги себя, девочка, хорошо?

— Хорошо, — ответила Саша, бросив пустой взгляд на спящего бродягу.

Выйдя из магазина, она снова вернулась к мысли о своей жизни. С тех пор как она оказалась тут… многое она поняла, многое, но уже ничего не исправить. Сейчас, по серым улицам советского города Воронеж, неторопливо тащится усталая и отчаявшаяся девушка — Александра Шимова. А чуть больше года назад, она ходила по светлым и тёплым коридорам кантерлотского замка, как единорог, личная ученица принцессы Селестии — Сансет Шиммер. Из-за нахлынувших воспоминаний она чуть не пропустила нужный поворот во дворы. Как же быстро может измениться мнение. Тогда она была высокомерна, считала, что её не ценят и не дают раскрыть свой талант в полной мере. Сансет думала, что, прознав секрет Селестии, она обретёт новые знания и силу. Ну что? И как, обрела? Знания? Конечно, полно. Такие необходимые как «где достать свежего молока в Воронеже,» или, «как правильно стоять в очереди за конфетами.» Сила? Ещё бы. Теперь Сансет обладает силой воли, способной поднимать её каждый вечер, после дневного сна, и идти на противную, ночную работу, куда уж там магии.

Сансет сжалась, физически пытаясь подавить слёзы. Всего того уже не вернуть. Она пыталась. После того, как первый шок прошел и ей помогли устроиться на новом месте, Сансет каждый день ходила на тот пустырь, где её нашли. Бесполезно. Безнадёжно. Всё, что она чувствовала, так это… ничего. Пустоту. Магия не может существовать тут. Её нет. Законами мира не предусмотрена. Тогда это был шок, сейчас же это вызывает лишь фантомную боль в груди.

Сансет очнулась только когда дошла до дверей своего дома. Приземистое, двухэтажное здание, стоявшее в отдалении от оживлённой дороги. Старое и обшарпанное, на первый взгляд оно могло показаться заброшенным. Но нет, в некоторых окнах горел тусклый свет. Она встряхнулась и вошла внутрь, поднявшись на второй этаж.

Девушку встретила привычная захламлённость коридора коммуналки, в которой она жила, с кухни доносился приглушённый разговор, видимо, Гавриловы готовили ужин. Неприятно, она не любила эту семью, склочные и жадные, пару раз они подворовывали продукты с её полки в холодильнике. Придётся подождать у себя, пока они уйдут, и только тогда Сансет сможет перекусить.

Когда девушка уже была готова юркнуть в свою комнату, дверь напротив приоткрылась, и из неё высунулось любопытное лицо бабы Насти. Она подслеповато посмотрела в свои очки и улыбнулась, разглядев Сансет.

— Санечка! Привет, как выходной провела? Ты заходи, заходи ко мне, я конфеток раздобыла, чай попьём хоть. А то ты последнее время вся в работе, — скрипучим, но доброжелательным голосом произнесла бабуля.

Девушка расслабилась и спокойно посмотрела в ответ. Баба Настя, в комнате которой, за очень скромную плату, Сансет и жила, была добрым и даже слегка наивным человеком. С ней всегда было спокойно, и разговоры со старой женщиной приносили бывшей единорожке умиротворение. Так что Сансет не стала отказываться от предложения.

— Да, баб Насть, сейчас, только к себе на минутку заскочу, — тихо произнесла Саша.

— Давай, родная, я пока за кипяточком пойду, — сказала бабушка и, пошаркивая, отправилась на кухню, откуда доносился, по-видимому, очередной спор на повышенных тонах.

Заскочив в свою коморку и сбросив сумку на тумбочку, Сансет взяла сыр с хлебом и прошла в комнату Анастасии Викторовны. Комната бывшей ударницы соцтруда была островком уюта, посреди серости и плесени коммунальной квартиры. Большой ковёр на стене, стеклянные серванты, заставленные разнообразной посудой, в том числе и хрусталём, дубовый письменный стол, расположившийся у окна. Но самым главным — были два мягких кресла, между которыми стоял красивый югославский кофейный столик. Баба Настя любила рассказывать о том, как собирала всё это на протяжении своей жизни, чтобы, как она выражалась, «Дом был полон души».

Сансет села на одно из кресел и положила принесённую снедь на столик. Расслабилась, откинувшись на кресле. Мысли её снова устремились в привычное русло. Люди. Как только она сюда попала, Сансет возненавидела людей. Мелочные, жадные, злые, плотоядные хищники, которые были столь не развиты, что не могли даже чувствовать великий поток магии. Единорожка была в ярости, что стала такой же, как эти мешки с мясом. Это продолжалось меньше месяца, то, что Семён не выставил её тогда на улицу — было чудом. А потом… когда она поняла, что вернуться не получится — ярость ушла, растворилась в апатии. Со временем она начала их понимать, а потом и завидовать. Они никогда не видели и не слышали об Эквестрии, они всю свою жизнь проживали от рождения до смерти, не испытав даже лёгкого прикосновения магии. Люди жили и радовались жизни в условиях, в которых пони даже не смогли бы выжить, ведь магия была неотъемлемой их, пони, частью, необходимой для жизни. Человечество процветало там, где Эквестрия бы не смогла даже закрепиться. Когда Сансет осознала это впервые — она раз и навсегда зареклась осуждать этих существ, одной из которых она, теперь, и являлась.

Размышление прервал звук открывшейся двери, Анастасия Викторовна прошла в комнату и поставила на столик две большие кружки с чаем. Глянув на принесённый Сансет хлеб и сыр — она воскликнула:

— Ох, и ты гостинцы принесла, что ж ты не сказала, я бы сразу порезала. Давай, я нам немного нарежу, а остаток в холодильник уберу.

— Не нужно, баб Настя, я сама…

— Сиди! Сиди, Саша. Ты у меня в гостях, я сама всё сделаю, — Сансет потупила взгляд, только сейчас она поняла, насколько глупо поступила. Надо было пересилить себя и, всё же, сходить на кухню. А сейчас эта старая женщина будет хлопотать за неё.

Но ничего уже не поделаешь, следующие несколько минут Сансет провела, пялясь в пространство без единой мысли в голове, пока в комнату опять не зашла бабушка.

— Ну, Саша, рассказывай, где была, как выходной? У меня то все как обычно, сегодня, правда, сын из Мирного звонил, рассказал, что внучка моего в пионеры приняли, так что у меня сегодня праздник, — с теплотой в голосе сказала баба Настя, улыбаясь и искренне радуясь этой новости.

— Это отлично, баб Насть, я за вас очень рада. А я сегодня у Семёна была, он меня к себе пригласил на новоселье, — ответила на вопрос Сансет, попробовав слегка горький чай, и заела его конфетой из хрустальной розетки, стоявшей на столике.

— Сёмочка переехал? И правильно, с того района бандитского, где он раньше квартировался, давно надо было съезжать. А кто ж ему там квартиру дал то?

— Ему управление шинного завода выдало, он как раз на повышение пошел, — ответила девушка, вспомнив ту просторную квартиру, в которой она сегодня побывала. На самом деле, Семён много за неё заплатил, деньги у старого фарцовщика водились, но Анастасии Викторовне этого лучше было не знать. Старая идейная коммунистка не поняла бы, она знала Семёна Никулова с самого детства и всегда считала его честным мальчиком.

— Как хорошо то! Молодец, Сёма, он мальчик способный, высоко пойдёт, может даже в партии добьётся чего.

Сансет подумала, что это было бы забавно, она очень плохо понимала местную политику, но за год, проведённый здесь, уже начала ориентироваться. Поэтому представить фарцовщика Семёна Никулова, по прозвищу «Сёма Галстук» в горкомовских кабинетах, у неё не получалось при всём желании. Хотя, в тот раз, когда он помогал сделать Сансет паспорт — ей пришлось познакомиться с местными бюрократами. Тогда, гражданка Эквкстрии ещё мало что понимала, но те люди, что сидели за большими письменными столами, показались ей ещё большими жуликами, чем сам Сёма.

Через полчаса неторопливого разговора со старушкой — та внезапно задала вопрос:

— Саша, может, ты все же расскажешь, почему ты с каждым месяцем всё мрачнеешь, да смурнеешь? Я к тебе в душу лезть не буду, но с тех пор, как Сёма попросил тебя приютить — ты не улыбалась даже. А в последнее время вообще перестала на что-либо реагировать. Случилось что? Может, я могу помочь? Я то уже пожила, но ты ещё совсем молодая. Тебе жить да жить, радоваться, веселиться, молодого человека встретить, а там уж и семья, и дети недалеко. Что же ты ходишь как призрак самой себя?

Вопрос был неожиданным. Анастасия Викторовна никогда не расспрашивала её на темы прошлого, и уж тем более по поводу её чувств. Видимо, по просьбе Семёна, тот её в первые месяцы считал сумасшедшей и не отправил её в городскую психиатрию, только потому что чувствовал, что с ней не всё так просто. Вот и предупредил бабулю не ковыряться в прошлом странной рыжеволосой девушки.

Старушка молчала, ожидая ответа. Или не ожидая, порой было сложно понять, что чувствуют люди, это как раз был тот случай. И всё же Сансет решила поделиться тем, что её гложет, пусть и срезав всю конкретику.

— Я… я просто не знаю, что мне делать дальше, баб Настя. Я нашла жильё, устроилась на работу, начала жизнь заново, но… чего-то не хватает. Всё кажется пустым, полым, лишённым контекста и наполнения, — конечно, Сансет имела ввиду магию, любую магию, в этом месте не было никакой, и она чувствовала фантомную боль от своей магической системы, которая у неё теперь отсутствовала. Но это было не всё. Она была, буквально, раздавлена той жизнью, которой сейчас жила, СССР так сильно контрастировал с Эквестрией, что порой она сама сомневалась в своём психическом здоровье. Вдруг, всё её прошлое — просто вымысел её больного мозга? Воспоминания прошлого в стране пони сейчас, в контрасте с нынешней реальностью, казались нереальными и расплывчатыми, нынешняя действительность будто пожирала их.

— Ой, девочка, я, кажется, понимаю, что тебя гложет, — сказала старушка. — Ты заработалась и ничего, кроме этого не замечаешь. Тебе нужно что-то, какая-то отдушина. Любое увлечение, в которое ты сможешь вкладывать душу. Спорт, искусство, музыка, что угодно. Вот что я тебе скажу, как возьмёшь следующий выходной — обязательно сходи куда-нибудь. В кинотеатр, галерею, филармонию. В любое место, где можно ознакомится с творчеством других людей, может, тебя что и вдохновит-то. Рисовать начнёшь, или на гитаре играть.

— Я не умею…

— Научиться — дело не хитрое, особенно для вас, молодёжи, — перебила распалившаяся бабушка Сансет. — А как начнёшь вкладывать свою душу во что-то, так и смысл жизни обретёшь, и улыбаться станешь. Про молодого человека не говорю, а то уж мой сынок на это остро реагировал, думаю, ты тоже не оценишь. Но ввиду имей.

— Да, спасибо за совет, баб Насть, действительно, может мне так и стоит сделать, — тихо сказала Сансет. Она очень сомневалась, что это поможет. То, чего ей не хватает, лежало за пределами этого мира, и вряд ли она это найдёт в картинах и другом искусстве. Но старушке этого тоже знать не обязательно. — Я пойду, наверное, у меня смена через несколько часов.

— Давай, моя дорогая, и помни, что я тебе посоветовала, старушка тебя обманывать не будет.

— Спасибо за чай, было вкусно, — с этими словами Сансет вышла за дверь комнаты.

Да, выходной у неё был только один, скоро опять нужно собираться на работу. В задумчивости, бывшая пони зашла к себе в комнату и посмотрела на часы.