Алый Солнечный Свет - Том I: Расслабься / Scarlet Sunlight Vol. I: Relax, Take it Easy
Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть II
ГЛАВА X. ANOTHER BRICK IN THE WALL
Часть II.
– Приятная речь подобна сотовому мёду: она сладка для души и целебна для костей, мисс Дэйлайт, – явив взору встрепенувшихся барышень свой гордый силуэт, опоясанный голубоватой дымкой роскошного фонтана, высокий жеребец отпел тенором своего игривого голоска весьма изящное замечание касаемо манер вовремя подоспевшей гостьи. – Рад вас видеть, моя дорогая, – продолжил Рич, искусно потирая фамильным платком серебристые запонки поистине снежного манжета да то и дело поглядывая на свои часы, блиставшие под знойным солнцем сиянием величественных бриллиантов, что были зажаты в крепком хвате яркого и чистого золота.
– Взаимно, господин Рич, – уверенно ответила исподлобья улыбнувшаяся Дэйлайт, сделав изумительный реверанс в сторону хозяина пышной обители да точно выверив свою ложь, дабы поддержать в душе хрупкий баланс меж желанием заработать золотых монет и сокрытой силой благородной чести, готовой сблевать от одного только вида этого безнравственного ханжи.
И пусть сама душа этого поистине низкого, опустившегося пони была чёрствой, и потому источала на мир вокруг мерзкий туман ядовитой грешной натуры, вид его очаровывал, подобно всему, что имело место быть в округе его роскошной обители. Бархатный тёмно-бирюзовый пиджак, покладисто, услужливо ложившийся на тело подкачанного жеребца, был изумительно расписан орнаментами извивавшихся домашних роз, в то время как белёсая полупрозрачная рубашка, туго затянувшая грудь кавалера, еле выглядывая из-под высокого воротника, демонстрировала застывшим гостьям роскошь его здорового тела.
Светлый лацкан, исчерченный столь же ярко-белыми узорами небесного светила в окружении хрупких силуэтов озорных пегасок, чудесно гармонировал с еле приметными кармашками, как и следовало ожидать, полными денег на все случаи жизни. И, быть может, единственное, что могло снизойти до быта простых селян в композиции этого изящества, предоставляло собой мягкие чёрные ботинки, бархатное покрытие которых отсылало близстоящую Прудэнс к мыслям о её собственной обуви, уж очень сильно напоминавшей той об уюте родного дома.
– Так-так-так, кто-то выпустил кошек… или как? – медленно оправляя край своего воротника свободным копытом, с недоверием на морде произнёс взволновавшийся жеребчик светло-каштанового налива, встряхнув по ветру на благо свежести помыслов локонами белокурой гривы. И, удостоверившись в должном внимании со стороны обеих, поведя тонкими бровками, он спросил. – Мисс Дэйлайт, не соблаговолите ли вы объясниться? Что это ещё за юная мисс в драных лохмотьях имеет честь стоять рядом со мной и вами? Ох, позвольте, угадаю: неужто вы решились взять под свою опеку жеребёнка-сироту, дорогая мисс?.. И да, лучше бы это было так, ибо в противном случае вам придётся хорошенько потрудиться, дабы объяснить мне причину, по коей это недоразумение, чей вид достоин лишь грязной сельской свинарни, смеет портить вид моей лужайки на виду у всех моих дорогих слуг.
Прудэнс, неловко пошатнувшись, в панике замерла на месте, будто бы заледенев и вмёрзнув в саму землю под жаром её трясшихся копыт. Глядя на высокого джентлькольта в великолепном одеянии, одна лишь рубашка которого, быть может, стояла больше самой её жизни, земная пони то и дело робко отводила взгляд прочь. Но как ни странно, в мутном озарении её по-детски прелестных наивных глазок будто бы сияло солнце, вопреки воцарившемуся извне туману поникшей души. Её сердце билось с ужасавшей силой, и всё же, чутко прислушиваясь, испуганная психолог была способна услышать из-под сводов фамильного дома господина Рича еле приметные отзвуки тяжб занятых слуг, что, вопреки своему незавидному положению, были одеты не столь уж многим хуже статной леди Дэйлайт. В отличие от Диар Прудэнс, загнанной в угол низкой пони, взъерошенную шёрстку которой, мягко говоря, нелепо облегало наспех заштопанное убожество, именуемое той врачебным халатом, ко всему прочему дополненное странными, безвкусными и просто мерзкими белыми шлёпками.
Лиловые губки растерявшейся пони, подобно ей самой, застыли и, будучи холодными, словно лёд, лишь изредка подёргивались, ибо та, опомнившись, сколь далека была окраска той от благородной, окончательно сожгла останки собственного достоинства в пучине пламенного взора холодного господина.
– Не стоит лишний раз волноваться попусту, Ваше высокоблагородие, – незатейливо усмехнувшись, объяснила Дэйлайт, даровав своей приятельнице глоток свежего воздуха одним только добрым словом, ибо исходило оно от особы её стати и положения. – Всё ясно как день: это всего-навсего мой личный психолог, приставленный к моей персоне по воле администрации больницы, дабы я могла поумерить свой огненный пыл в вопросах общения с пациентами и коллегами. Уж не в силах им было терпеть мои спонтанные яростные нападки, хе-хе.
В ответ на столь неожиданный выпад со стороны его личного доктора, в изяществе и галантности которой уверенный жеребец даже не мог подозревать пылкости, Рич многозначно сомкнул широкие веки, сделав глубокий вдох. «Дискорд побери мою дрянную башку!» – взвизгнула про себя одёрнувшаяся Дэйлайт, осознав то, сколь непритягательный факт о себе она только что сообщила единственному источнику её стабильного дохода. «Кто меня за язык тянул?!» – глядя еле подёргивавшимся взором вглубь колюче-лазурных очей джентлькольта, презрительного цокавшего в сторону милых барышень, не прекращала терзать себя по, казалось бы, пустяку барышня некогда железных нравов.
Дэйлайт прекрасно знала о том, сколь важна для пони высокого положения, властного, подобно Ричу и, быть может, даже ей самой, покладистость слуг и то, сколь нещадно тревожит душу властвующего господина сколь угодно малое неповиновение верного слуги. Ибо, как всех нас учит горький опыт истории, тот самый, сколь угодно малый, зачаток душевного противостояния, будучи не загубленным в самом своём зачатке, рано или поздно произрастёт в крепкое древо ожесточённой борьбы, дозревшие плоды которого зачастую оказываются могущественнее любого существующего орудия смерти. И потому как нет могущественнее идеи, чем свобода помыслов, потомки холодных родов с жёсткой волей, по праву жизни вынуждены становиться жестокими на благо сохранения хрупкой системы в целости и сохранности. Рич никогда не был простым джентлькольтом: его нравы, полные властолюбия и тщеславия, были воспитаны в том со дня рождения, и потому, вопреки всякой доброте, коей в том и без того было немного, реакция на пылкость рабочего класса обычных пони была закономерной.
Впрочем, на стороне статной леди Дэйлайт всё ещё оставалось одно обстоятельство, сполна игравшее ей на копыто: она, подобном самому Ричу, никогда не была обычной пони.
– Как прелестно, мисс Дэйлайт, – игриво подчеркнул, с наслаждением выдохнув, улыбнувшийся жеребец. – Что же вы раньше не хвастали предо мной своим жарким пылом? – тут же оборвав в тяжёлой головушке единорога любые здравые помыслы под корень, взбудоражившийся единорог сладко высказался и, не переставая глядеть на объект своего обожания, облизнул засушенные губки. – Ох, а впрочем, подождите минутку: думается мне, я знаю: ужели вы думали, что сие как-либо ухудшит деловые отношения меж нами? – ни без изрядной толики ядовитой проницательности произнёс он, залившись смехом. – Что же, уж не знаю, как считаете вы, а, как по мне, лёгкая ссора такими «огненными» леди показывают степень их профессионализма, мисс Дэйлайт. – и, проводя заждавшуюся пару дам в свой сад лёгким движением услужливого копыта, он пояснил. – Ежели пони, сведущий в ремесле, что я ему поручил, свыше моего, никогда со мной не поспорит по вопросам сложного дела… я, безо всякой тени сожаления пошлю его прочь, – свежая травка под его копытами отозвалась средь бархата ровной речи тихими всхлипами от топота властных шажков, пока сам господин, медленно вдыхая нежный аромат летнего сада, любовался пышной аллеей, охраняемой двумя рядами высокой душистой ольхи. – Ибо в том случае имею дело я либо с подхалимом, что смеет пользоваться моей милостью без уважения к делу, либо с бездарностью, что смела явиться в мои владения, совершенно не позаботившись об ученье своём и том, что сие может за собой повлечь, – по бокам узкой аллеи, сполна освещаемой яркими лучами знойного солнца, мерно стелилась влага роскошного фонтана, во главе которого, на возвышении, гордо стояло мраморное изваяние отца Рича, великого пони новаторского духа, чьи вечные идеи до сих пор оставались непостижимо мерзкими и гениальными. – Что же касаемо вашего «психолога» – уж простите, но я не хочу слышать даже имя этой швали, покуда она смеет расхаживать в моём доме подобным образом. Это неуважение ко всей истории моего рода, что трудился, не покладая копыт, многие века, дабы заработать себе честь, славу и богатство, мисс Дэйлайт. – под конец он серьёзно накренил свои очаровательные, выразительные бровки на земную пони, из которой, казалось, совсем вылетела душа, оставив на земле бренное тело, холодное и пустое, словно плоть мертвеца.
860 луна после изгнания Найтмер Мун
Palais nommé d'après madame Foste′r
Кружились в танце дивном дамы.
Вздымались кверху платьев белых островки.
И гордость ветра гор залу пронзала,
И вин игристых слышались глотки.
Бокалов звон, играя, льстил героям.
И джентлькольты дев поодаль в зал вели.
Одна лишь Нобл Майт, у стенки стоя,
Плела себе терновые венки.
Немногие жители Хакима удостаивались чести в полной мере налюбоваться видами поместья семьи Ричей. Высокая железная ограда, окутанная мраком густой зелёной изгороди, не оставляла любопытствовавшим селянам и шанса заглянуть внутрь этой архитектурной крепости, полной отмороженных охранников, смертоносных орудий и… самых горячих кобылочек, что мог предоставить тому дикий регион Вечнодикого Леса. Что уж там, уйма городских историй, как одна, гласят, что самого Рича, молодого наследника одного из самых влиятельных родов в стране, ещё ни разу не видели в округе его владений «одиноким». Будучи сопровождаемым одной, двумя, а то и целым табуном сногсшибательных красавиц в роскошных платьях столичного пошива, у этого юноши просто не могло быть плохого настроения, и потому все дела свои он вёл просто великолепно, и дом его, к которому он относился с особым уважением, был ярчайшим тому примером.
Пусть его края и были обнесены высокой железной оградой, оглавление которой знаменовали жестокие острые шипы, сам сад в своём обличии напоминал, скорее, личное ложе бессмертных Аликорнов. Ухоженные вековые деревья, экзотические кустарники со всех частей света и ручейки, журчавшие под копытами отблеском родового богатства, стоило только сделать шаг на мостик ручной работы – всё это витало в воздухе, подобно мёду благородных роз, пресыщая как самого Рича, так и его верных слуг желанием во что бы то ни стало защищать этот рай, сколь высока ни была бы цена за его спасение. На размашистых ветвях пышных деревьев то и дело пели свободные птицы, наполняя эту обитель чистотой далёких небес, и порой казалось, будто бы ты сам уподобляешься вольному пегасу, пока твоё тельце вальяжно стелется по горячей скамье. Отовсюду доносились отголоски неустанно трудившихся пони, и пока сладкий аромат домашних цветов очаровывал дух гостя, взору виднелись дальние тропки, ведшие то к широким полям, что возделывал добрый десяток земледельцев, то к миниатюрному прудику, объятому кольцом гладких камней, в коих, омываясь, мирно плескались белые лебеди. И всё же, самым примечательным во всей красе этого поместья являлся только возделанный по чертежам новой эры современный особняк, за толщею мраморных колонн которого, под благоговением мозайчатых потолков, проводили свои дни Рич и его сын, в окружении заботы нескольких десятков пони, в дорогих костюмах, что не шли ни в какое сравнение с лохмотьями граждан близстоявшего города.
– Мисс Дэйлайт! – испуганно воскликнул Рич, приказав своему дворецкому привести ту в чувство залпом магии, дабы глазкам той возвратился былой вид изящества, заместо пугавшей всех белой дымки, что витала в них на протяжении целой минуты. Нетерпеливо воскликнув вновь, он повторил. – Мисс Дэйлайт! Что с вами такое приключилось? Прошу, очнитесь! Быть такого не может: вы прибыли помогать моему сыну с его недугом, а, выходит, у вас самой серьёзные проблемы?! – ни то гневаясь, ни то переживая за состояние своего любимого доктора, продолжал восклицать повергнутый в шок жеребец, с шеи которого почти слетел воротничок лёгкого повязания. – Быть может, вам не стоит лишний раз рисковать собою, мисс Дэйлайт? Я могу вызвать другого врача для юного Уинда, – продолжал он, наблюдая, как его доверенный пони в сотый раз вливает в пустой рог леди потоки плотного чародейства, да похлёстывая ту по мордашке тугими шлепками жгучего эфира. – Конечно, я буду очень огорчён, что помощь моему дорогому мальчику окажет не сама Твитчинг Дэйлайт, но… Коли уж так, вам следует сначала оправиться, и уж затем возвращаться, ибо в подобном состоянии вы можете навредить не только себе, но и моему дорогому сыну!
– С ней всё хорошо! – тут же вскричала на весь зал перепуганная Прудэнс, распахнув двери гостиной одним сильным движением трясшихся копыт. – Это не магический недуг! Она просто увидела видение! Не трогайте её, прошу! Она придёт в себя очень скоро, только, молю вас, не трогайте её: вы делаете ей больно!
– Это та самая леди, о которой вы говорили, Ваше высокоблагородие? – подёрнув густыми чёрными усами, спросил дворецкий, на мгновение прекратив мучать опавшую на пол Дэйлайт своей бесполезной и очень болезненной терапией.
– «Леди» – слишком гордо сказано, Сильвер, – с презрением ответил Рич, даже не обернувшись в сторону мерзкого писклявого шума, что посмел тревожить покой его мудрых мыслей в столь важный миг. – Я с этой швалью разговаривать не стану… Во всяком случае пока здесь нет мисс Дэйлайт, так что, пока я спокоен, Сильвер, будь добр, выясни, чего она хотела и заткни ей рот.
– Что?.. Но, господин Рич, я не понимаю, – неловко потирая копытами о мягкую плитку мраморного пола, возразил призадумавшийся единорог, припустив тяжёлую голову, – она же просто пришла помочь мисс Дэйлайт: за что вы так с ней?
– Заткни. Ей. Рот, – жёстко отрезал вышедший из себя Рич, прожигая своим пламенным взором робкую душу покладистого жеребца, что был на порядок старше его самого. И затем, удостоверившись в должном уровне тишины, он добавил. – Это моя воля, Сильвер, и она не обсуждается… Ты мой дворецкий, и твоя работа – эту волю исполнять. То, что мои слуги нашли ей вечернее платье, нисколько не приближает её даже к ним, не говоря уже обо мне, ясно? – в его глазах будто бы пылал гнев жеребёнка, уличённого в глупости, что не имел чести ответить за неё самостоятельно. Щёки Рича залились багровым светом, а сам он, потеряв себя в процессе, уже вовсе не следил за манерами… вернее, за той их частью, что ещё оставалась в закромах чёрствой души. – Мне совершенно плевать, как она разговаривает, и о чём. Я ненавижу её уже за то, что она, нисколько не стесняясь, смеет стоять рядом со мной. Она грязь. Грязи место в свинарне, а никак в моём особняке, ты понимаешь это, Сильвер? Ты вообще видел её морду? Её тупую крысиную морду? По ней похоже, что она психолог, способный мыслить и размышлять о состоянии других пони? А её мерзкие глаза? Не глаза, а два пустых, жадных, склизких шарика! Ты думаешь, моя семья не знавала таких подлецов? «Психолог для мисс Дэйлайт»… Порой и не такие сказки выдавали, дабы обворовать мою родню! Им лишь бы стащить что подороже и дёру дать – ищи потом этих тварей по всему вечнодикому! – его дыхание стало прерывистым, неровным и тяжёлым, а его злые, ядовитые глаза, дёргавшиеся от места к месту, всё более указывали на то, сколь сильно Рич презирал простой народ, который, меж тем, и находился в его подчинении, на протяжении всех лет его счастливой жизни. – Чего встал?! Иди к ней и выдвори её прочь! Я не позволю этому нищему духу осквернять святую святых моей благородной крови! – и, тяжело выдохнув, он докончил, гордо глядя на портрет Селестии в золотой раме над жарким камином. – Если бы не воля мисс Дэйлайт, я бы даже не пустил это убожество на лужайку своего дома – не смеют такие никчёмные создания ходить по земле достойных… Я и так проявил благородие, даровав ей чистую, элегантную одежду, вашу компанию и возможность войти в мой дом, так нет, ей мало! Прошу, Сильвер, пока я не вызвал охрану, вынеси этот мусор прочь, – готовый заплакать от того, сколь неблагодарным оказывается мир, когда ты оказываешь ему услугу, он смахнул с глазок влагу, и жесточайшим тоном докончил. – Я сказал: вынеси этот мусор или завтра ты будешь снова собирать подати в своей глухой деревне чтоб тебя, Сильвер Стар!
И Сильвер Стар повиновался.
Прудэнс очень хотела сказать этому зазнавшемуся джентлькольту с насквозь прогнившим сердцем пару ласковых слов, но всё же, еле-еле пересилив это желание благородством собственной души, предпочла лишь тяжело выдохнуть, наблюдая, как вдалеке, раскрывая веки, просыпалась ото сна удивлённая Дэйлайт. Рич, глубоко вдохнув, закрыл свои дёргавшиеся веки и широко улыбнулся, услышав на другом конце гостиного зала обречённый выдох подавленной души. Гордо стоя над телом статной единорожки, потиравшей копытцами глаза, жеребчик лишь изредка моргал, не оказывая даме никакой помощи: в её глазках, из которых постепенно, тонкими струйками, исходила белая дымка, виднелась беспомощность и Рич упивался ей, подобно тому, как радуется глотку воды скиталец, несколько дней странствовавший по пескам жаркой пустыни.
Не прошло и минуты, как готовая закричать Диар Прудэнс, десять раз успевшая провести для себя очень тонкую параллель меж двумя аристократами, Дэйлайт и Ричем, уже была с позором выдворена за дверь покоев благородных пони. Последним, что она видела в просторном зале, полном света вечернего солнца и блеска фарфоровой посуды на объятом серебристой скатертью трапезном столе, был силуэт ослабнувшей единорожки. Прудэнс, чувствуя на своих обмякших плечах прикосновение сильного единорога, не сразу обратила на это внимание, однако в тот самый миг её глаза будто бы дали слабину, и на фоне высоких окон, сиявших лучами неба, за спиной Дэйлайт она увидела роскошные белые крылья, величиной с неё саму. Затем, спустя мгновение, двери гостиной с оглушительным хлопком закрылись, и под еле разборчивое бормотание покладистого и не менее напуганного, чем сама психолог, кроткого слуги, Прудэнс отправилась во двор поместья, чувствуя, как в её глазах скапливалась жгучая влага солёных слёз.
– Эх, как же так? – печально проронил захандривший Хиро, неловко растирая по своему телу ароматную мыльную пену лёгкими касаниями хрупких копытц. – Неужто это и есть душа героини?..
Одежда юноши, бережно отстиранная по воле бескорыстной заботы милого егеря, сушилась на жарких камнях по ту сторону уюта стен жаркой баньки. Импровизированную банную комнату, что периодически омывалась потоками тёплой воды, стекавшей с лиственного потолка самого леса, сверху донизу переполнял аромат душистой мяты. И даже сам Хиро, сполна избалованный благами цивилизованной провинции, почувствовал себя как дома. Вспоминая родной домашний комфорт да ощущая на тельце трепетное касание мягких зелёных листьев, что, произрастая прямо из стен здания, даровали юноше подобие чувственного лечебного массажа. Он расслабленно вдыхал пары ароматного медового мыла, не переставая, однако, печалиться, думая о своём кумире.
– Быть такого не может, – припустив в воду поблекшие от серой печали добрые розовые глазки, неустанно повторял себе под нос лежавший в водах деревянной ванночки неуклюжий наивный мальчик. То и дело помахивая своим красивым, дивным, поистине пышным хвостиком в порыве затянувшихся однотипных размышлений, он по глупости своей комично ронял скользкое мыло из копыт на пол, в щель меж широких стволов крупных деревьев.
Раз за разом прокручивая в голове напыщенные, высокие цитаты в духе популярных подростковых романов, казавшихся ему такими важными, он, почёсывая круп, торжественно восклицал:
– Она же героиня! – и, грозно расплёскивая по стенам водичку да краснея подобно спелой алой розе, тут же добавлял, заливая крохотную ванную комнатку писком своего юного жеребячьего голоска. – Не может такого быть, чтобы столь величавая, галантная леди со внешностью крылатого ангела и манерами, достойными столичных балов, была подобна злому Церберу с ворот Тартара!
Не смея нарушать поток своих печальных измышлений ни на миг, поникший юноша то и дело, даже не задумываясь, собирал плотную пенку ванны на своей гладкой мордашке, формируя на ней подобие густых генеральских усищ да завидной седой бородки, тихонько приговаривая:
– Мисс Дэйлайт… Подумать только, – еле усмехнувшись да тепло улыбнувшись мягкой пенке, проронил Хиро. – Воочию вы даже прелестнее, чем вас описывают в журнальчиках, – гладко потираясь о края уютной ванночки, продолжал умиляться своим кумиром чрезмерно фанатичный юноша, неустанно проливая на пол банной комнатки излишки тёплой воды. – Ваши роскошные лиловые локоны… Ваши глубокие лазурные глаза, подобные самому небу… Ваш рост, ваши формы… А ваши манеры!.. Ох, как же вы прелестны, мисс Дэйлайт! – однако, счастье сие было лишь мимолётным, эфемерным мгновением, и, вновь погрустнев да вглядевшись в еле различимое среди хаоса колебавшихся волн рябящее отражение, он резонно подметил. – Да уж… Если и есть в этом мире хоть что-то, что способно поразить сердце такой милой красавицы, этим, безо всяких сомнений, должно стать нечто поистине невероятное. Этим должен стать слепой героизм.
– Во имя самого леса, юноша, что вы там так долго делаете?! До вас не докричаться! – только заслышав шум громыхавших волн, что, выпрыгивая из положенного им корытца, сквозь щели в стенах заливали гостиную всплесками тёплой воды, обеспокоенно обратилась к гостю взволновавшаяся хозяйка.
Опасаясь возможных последствий, эта одинокая леди, заранее почуяв неладное в мальчике, шустро схватила подмышку заготовленное на случай беды зелье самообороны, содержавшее едкие пары язвительного плюща[1]. Поравнявшись с насквозь вымокшим проёмом, Ларч тяжело вздохнула, однако, будучи далеко не самой пугливой барышней, без промедлений раскрыла злосчастную дверь, да так, что та окатила волной бодрящей водицы с пола как её, так и хвостатого хулигана. Но даже лёгкая прохлада свежих лесных капель не могла унять пыла рачительной хозяйки, стоило ей всего один раз окинуть взором то, что с банным помещением вытворил Хиро, с головой погрузившийся в себя да напрочь позабывший о правилах хорошего тона желанного гостя.
Обнажённое тело Хиро, слава Селестии, прикрытое его широким, длинным хвостиком, во всей своей красе выглядывало чуть ли не в самую морду только подошедшей хозяйки, и, будто бы того было мало, бесстыжий юноша, верно, полагая, что по доброте душевной ему дозволено всё, неосознанно выливал на свою бирюзовую шевелюру все моющие средства, что лесная кудесница смогла создать в условиях полной отчуждённости от цивилизации. Стоя в проёме с отвисшей от шока челюстью, Ларч, до сего момента считавшая, что видела в этой жизни всё, несколько раз переосмыслила про себя представления о жителях ближайших городков, что только намеревались вновь наладиться.
Крепкие стволы многолетних деревьев, из коих и было взращено уютное ванное корытце, по одной только Дискорду ведомой причине покрылись ссадинами и трещинами по всей поверхности некогда чистой кроны. Листва на краях жаркой и влажной комнаты была умята до такого жалкого состояния, что ныне единственным применением этой красоты могло стать заваривание крепкого чая или порубка оных в крайне посредственный салатик. Всё по воле локонов чрезмерно крепкого хвостика юного женоподобного господина.
Меж щелей в полу то и дело были заметные огромные лужицы из ароматных моющих средств, что молодой егерь собирала месяцами из нечасто произраставших сортов любимых растений. И, завидев звонко перекатывавшиеся возле плескавшегося в пенке юноши-вредителя пустующие склянки, Ларч чуть было не упала в обморок, однако, хорошенько продышавшись, лишь сильнее накренила на глупую мордашку хулигана хмурые бровки.
Приготовившись воздать вредителю сполна за причинённый той вред, расстроившаяся лесная кудесница, всё же дав гостю последний шанс, грозно, словно родная мать, подняла на него голос, решив ещё немного придержать склянку с ядовитым растением при себе, однако, наготове:
– Какого лешего?!
– А-а-а?! – испуганно пискнул не на шутку перепугавшийся Хиро, тотчас обернув на шум ушастую голову да пулей выпрыгнув из пенных вод с глазами навыкат. Притом выпрыгнув столь резко, что его доселе не оклемавшиеся суставы вновь завыли от боли, а обнажённое тельце сбило на мокрый пол нерасторопную хозяйку, оставив обоих лежать в этом неловком положении, покуда сам мальчик не решится поднять больное тельце с тёплого пола.
Вот только, не успей он сам понять, что же случилось, как, шокированная до глубины души Ларч сама дала ему об этом знать, не менее испуганно запищав на весь вечнодикий лес:
– А-А-А-А-А!
И, пока копыта малолетнего юноши, только приходившего в себя, вовсю обтирались о мягкое тельце обомлевшей от стыда Ларч, она, в шоке выронив из копыт драгоценный отвар, окатила мальчика всем содержимым магической склянки, и лазурная субстанция, лакомо сверкая на тельце мальчика лазурью лесных ягод, сквозь гриву, шустро впиталась в его организм.
Мгновением спустя Ларч, возвратившая себе былую ясность ума, поняла, что случилось. Что было мочи зажмурившись, лесная леди, опасаясь последствий этой непредсказуемой эссенции, закрыла мордашку обоими копытцами и, трепетно целуя любимый мятный талисман, вслушивалась в каждый шумок, что её окружал… И, к её величайшему удивлению, вскоре она перестала чувствовать на себе неловкие касания молодого неуклюжего жеребца. Но вот, раскрыв глаза и внимательно всмотревшись в то место, где ещё мгновения назад столь неприлично восседал её гость, она ничего не увидела.
Однако затем, прямо на её носу, появилась та самая бежевая мордашка, с поистине геройским оскалом сверлившая душу бедняги Ларч. Набравшись смелости, дабы шагнуть вперёд, ужавшийся до размера параспрайта повеселевший юноша произнёс:
– А-га! Так и знал, ха-ха! – гордо пищал он, чувствуя себя отважнее и важнее самого Старсвирла в его лучшие годы. – Так и знал, что я был заслан сюда не просто так! Мисс Дэйлайт, клянусь, я чуть было не потерял в вас веру! Думал, я вам не нужен! – его по-детски наивные розовые глазки будто бы горели шпинелью сердечной отваги, и делая очередной шаг к мордашке по мокрому носику милой леди, он продолжал. – Но, оказывается, вы так мне доверились, что отправили на сражение уже в первый день! Ох, как же я польщён, мисс Дэйлайт! – говорил он, сладостно прикусывая губку. – Не бойтесь, мисс Дэйлайт, я не подведу вас! Я сражу эту злобную ведьму наповал, будьте уверены!!!
Торжественно произнеся это, уверовавший в собственную мощь Хиро, исполненный истинной отваги, кашляя от боли в суставах, попытался сделать хоть что-то «злобной ведьме», однако на деле лишь комично падал на её мокрый носик, в то время как сама Ларч, пытаясь переварить случившееся, не смела даже дрогнуть. И всё же, ощущая попеременное давление на свой пушистый носик, Ларч, сколь бы сильно она ни старалась сдерживать себя, в конечном счёте сильно чихнула, и храбрый рыцарь со свистом отлетел прочь вовнутрь той самой лазурной полупрозрачной склянки, разбитый и обиженный, быть может, самой доброй пони, что имел честь знать этот огромный лес.
После чего, неспешно приподняв на уровень глаз полупрозрачный стеклянный домик да хорошенько поразмыслив о произошедшем, заботливая кобылка, нежно рассмеявшись, но ни без тени насмешки, спросила:
– Ну что, вам уже удалось одолеть всех ваших бесчестных злодеев, сэр Параспрайт? – хохотала, протирая состарившуюся склянку от пыли листком пышного дуба, излишне заботливая лесная отшельница, забавно пародировавшая интонацией манеры родовитых столичных дам.
– Не смешно! – забавно пригарцовывая на месте, гневался опозоренный волей случая крохотный юноша, покуда обзор его на просторные владения леди Ларч сквозь окно из плотного стекла становился всё отчётливее и яснее.
– Ха-ха-ха! Да будет вам дуться, дорогой! – нисколько не отступая от своих принципов искренности и доброты, навеселе отрезала находчивая кобылка, подвязывая склянку себе на бок, подобно миниатюрной седельной сумочке. – Нечего дурить было попусту, юный мой гость! Да и к тому же: думается мне, заточение это вам пойдёт на пользу, хоть не принесёте лишнего хаоса в мой дом, снова, хе-хе! – продолжала сквозь занятые делом зубы хозяйствовавшая Ларч, укладывая на другой бок, в просторную седельную сумочку подсохшие лохмотья юноши да жизненно необходимый всякому страннику целебный отвар дикого подорожника. – Простите, бедняга, копыто соскочило… Но не беспокойтесь, хе-хе, порча, вызванная зельем пройдёт сама по себе через некоторое время, а пока я вас отнесу в больницу, дабы вас там подлатали доктора.
Особняк господина Рича.
Пруд летнего садика.
Два часа после полудня.
Сидя во дворе роскошного поместья, на гладком сиденье огромной лакированной скамьи, что была высечена мастерами древесной работы по форме спящего благородного лебедя, поникшая земная пони несчастно глядела в сырую землю. Над её головой, изредка шелестя, покачивали ветвями такие ухоженные, ещё совсем молодые тоненькие берёзки, покуда на их сухие лепесточки падали жаркие лучи огненно-рыжего солнца. За спиной малорослой красавицы, устилая медком приятного треска древесины её навострённые ушки, то и дело раздавался гул работы запряжённых слуг, что, не покладая копыт трудились где-то вдали от красот и благ этого прелестного летнего садика. И потому едкие чувства, наподобие несправедливости, паники а порой и ужаса где-то в глубине пугливого сердечка Диар Прудэнс, взращенные гнилостным приветствием господина Рича, укреплялись всё сильнее. Вопреки всем осмысленным попыткам молодого психолога справиться с ними самостоятельно.
– Рич, – раз за разом повторяла себе под нос свернувшаяся калачиком Прудэнс, обтиравшая мокрые глазки окончанием распущенной гривы. – Так и знала, что надо зарядить по твоей наглой роже ещё с порога! – не в силах даже подняться со скамьи, продолжала бесшумно рыдать, словно маленькая девчушка, взрослый врач с высшим образованием и некогда крепкими нервами. – Ах, мисс Дэйлайт, прошу, найдите в себе сил и всыпьте этому нахалу за все его прегрешения! Я молю вас! – упрятавшись в непроглядные дебри собственного хвостика даже глубже прежнего, упрошала свою дорогую пациентку бедная юная леди без чина, всматриваясь в ясное лазурное небо так, будто бы то могло даровать ей хоть какие-то силы. И, вспоминая больно ударившие по психике годы минувшего студенчества со всеми издёвками её бывших коллег, она, тщетно пытаясь успокоить себя средствами родной профессии, то и дело срывалась. – Рич… Рич…. РИЧ! ПОГАНЫЙ РИЧ! – одаряя тумаками собственный хвостик, гневалась милая пони. – Мисс Дэйлайт, я поверить не могу, что вы, столь великодушная добрая пони, можете сотрудничать со столь бессердечными негодяями!
– Прошу простить меня за столь нежданное вмешательство в вашу личную драму, однако, не могли бы вы удовлетворить мой интерес, юная мисс? – нависнув над опечаленной лиловой леди в белом профессиональном одеянии, подобно ожившему каменному изваянию, галантно обратился к той личный дворецкий господина Рича, элегантно подёрнув перед ней густыми чёрными усами. – Не примите за оскорбление, но, глядя на вас в течение пары-тройки минут, я, со всем уважением к вашей неоднозначной персоне, задался вопросом, который и поныне не даёт мне покоя: дорогая мисс, вы, случаем не ку-ку? – насвистывая, докончил единорог.
– Ой-ой-ой! – испуганно проронила тотчас одёрнувшаяся кобылка, попытавшись отползти в самый край чрезмерно широкой и длинной скамьи, бережливо укрывая своё тельце от взора господина распущенными прядями пышного хвоста. Не прошло и мгновения, как мордашка стыдливой красавицы окрасилась ярким багрянцем, а сама она, не зная, что и ответить, невпопад выпалила. – Д-да, я это… Т-так, д-дуркую, по поводу и-и без, н-не обращайте внимания, м-мистер… С-с-стар? – тревожно прищурившись да наклонив головушку к земле, сквозь тревогу еле вспомнила имя усмехнувшегося собеседника отвлёкшаяся от негативных мыслей земная пони.
– Ха-х, я почтён, юная мисс, – мерно покуривая трубку, выказал своё уважение к добропорядочной кобылке седой жеребчик старых порядков. – Надо же, вопреки всей той суматохе, что имела место быть в обеденном зале, вы умудрились запомнить моё имя, – и, опрокинув табачный пепел в стоявшую близь него каменную урну, он, вновь усмехнувшись, добавил. – Похвально, для простушки-то.
– Благодарю, мистер Стар, – поникнув пуще прежнего, уважила собеседника, несмотря на обиду и печаль, юная кобылка, всмотревшись в горевшие золотом канделябров высокие окна роскошного здания. – Подождите-ка одну секундочку… Мистер Стар, почему огни горят днём? – на миг возвратив своему настрою былую непринуждённость, задала дворецкому весьма резонный вопрос встрепенувшаяся леди.
– Ох, это я вам с радостью отвечу, – затянувшись клубком ароматного дыма, ответил тот, не растеряв и капли былой доброжелательности. – Это, сколь знакомы они бы вам ни казались, юная мисс, вовсе не вычурные подставки для свеч, вовсе нет, – грустно покусывая разгорячённую трубку, сквозь подступавшую печаль ведал тот. – Но, верите или нет, уважаемая, мне, ровно как и вам интересно, что за чудо это такое! – важно высматривая в окнах еле различимый силуэт своего господина, Стар, прикладывая к прищуренным очам вытянутый из кармана пиджака лорнет[2], прохаживался возле скамьи, усердно изображая вид занятого хлопотами слуги. – Был бы помоложе, может, и смог понять, а так… Весь седой стал, что с меня взять? – потряхивая чёрными усами, с которых то и дело посыпался, словно пыль, косметический уголь, пытался красоваться своей истинной шевелюрой изрядно захандривший пони старой закалки.
Но тут, стоило только опечалившемуся услужливому единорогу подать слабину в общении с немногословной гостьей, как эта соскочившая со скамьи хитрая лиловая лисица с подвязанным языком, ухватившись за удачливую возможность, тотчас уточнила, подойдя к кавалеру ближе:
– Ох, да будет вам, мистер Стар, – говорила она, вежливо преклоняя перед статным жеребцом свою маленькую голову. – Не наговаривайте на себя, – пригарцовывая, добавляла она, покуда стоявший близь неё пони, столькие месяцы не имевший шанса поболтать с кобылкой, лишь сильнее терял хватку. – Неужто вы совсем не знаете, в чём суть этих чудных устройств?
– Да знать-то знаю! – ни то весело, ни то горестно, ни то гневно выпалил тот, горделиво облокотившись о ствол молодой холодной берёзки, чем неосознанно вызвал лёгкую панику в недальновидной головушке малорослой мисс. – Ну и толку с того, что я знаю? Понять-то всю эту вашу новую науку всё равно не получается! – спешно накручивая пышный чёрный ус на тонкий мундштук, недовольно мямлил Стар, пытаясь не спугнуть свою милую собеседницу прочь ворохом нелепых высказываний непонимающего старичка.
– Вы можете рассказать мне, что знаете, и мы без труда разберёмся вместе, мистер Стар! – неторопливо пояснила мягким, тёплым, наигранно нежным голоском земная пони, галантно склонившись перед жеребцом да сделав в его сторону стильный реверанс. – Быть может, господин Рич и уверил вас, что я грязная необразованная селянка, что сгорает от жажды обворовать покои благородной мисс Дэйлайт, уверяю вас, я, Диар Прудэнс, дипломированный врач, окончивший несколько высших учебных заведений и сполна осведомлённый о новшествах современной науки и техники, притом почти во всех отраслях, – харизматично подмигнув, наврала с три короба пронырливая земная пони, желавшая выведать из этого услужливого жеребчика любую информацию, что в дальнейшем сможет помочь ей как следует отомстить рогатому меркантильному негодяю.
– Несколько ВУЗов? – заподозрив неладное, немедленно уточнил прокашлявшийся единорог. – Вы, часом, головой не ударились по пути сюда?
– Вовсе нет, ха-ха! – по-дамски прикрыв ротик копытцем да рассмеявшись, поспешила объясниться нагло завиравшаяся кобылка, мордашка которой от стыда засияла ярко-розовой краской. – Видите ли, поскольку я выходец из далеко не самой богатой семьи, средств на столичное обучение для меня у нашего рода не нашлось, и потому мне пришлось оканчивать ускоренные программы обучения в провинциальных институтах севера! – не переставая болтать без умолку, успешно снимала с себя подозрения предприимчивая молодая леди, закидывая бедного старичка изобилием умно звучавшей терминологии. – Да и будет нам… всё обо мне да обо мне! Вы лучше расскажите, что приходится претерпевать на службе у молодого Рича столь галантному джентлькольту суровой старой закалки!..
– Да уж, – многозначно промолвил Стар, после чего, тихонько усмехнувшись себе под нос, насмешливо добавил. – М-да, какое посмешище…
– Ч-что вы имеет в в-виду, мистер С-Стар?! – испуганно проронила Прудэнс, сглотнув комочек нервов, подступивший к охладевшему горлышку, после чего сделала шаг назад.
Схватившись копытом за копыто, мисс, пойманная на вранье, вновь в страхе прикусила нижнюю губу, покуда взор её, лишённый всяческой сознательности, мутнея в панике перед этим образованным пони, не оставлял ей никакой возможности мыслить здраво. Обернувшись к собеседнице спиной, низкий жеребчик, то и дело кашляя, доставал из кармана своих широких брюк нечто, наподобие крохотного самодельного оружия: сверкавший в свете солнце отблеском чистого металла тонкий подозрительный коробок. Издали, как и прежде, доносились жуткие отголоски жаркого рабочего дня, в то время как особняк, сквозь плотные стены, пестрил звоном фарфорового сервиза вкупе с еле мерцавшим светом от зажжённых солнцеподобных ламп. Юная мисс, не привыкшая лгать столь достопочтенным господам во имя собственного блага, тут же, отпрянув ещё чуть дальше, прорицая неизбежное, задумалась: «Ну вот и всё, дубина», – её зрачки ужались до такого состояния, что, казалось, весь дух той снизошёл до кончиков копытц, и был готов покинуть бренное, робко шатавшееся холодное тельце.
– «Что?», «Что?», – комично пародируя робкий голосок зашуганной, легко пугающейся земной пони, пояснял единорог, дружелюбно посмеиваясь да заполняя трубку новой порцией дорого табака из крохотной стальной коробочки. – Да ничего! Что ж вы, кобылки, такими образованными все нынче стали, тьфу на вас?! – звонко хохоча, навеселе выпалил улыбнувшийся единорог, возжигая в трубке мятые листки заграничного дурмана. И, пуская в воздух над собой белёсые полупрозрачные колечки, схватившись за голову, докончил. – Несколько высших… Уму непостижимо! Ну вы даёте, уважаемая! У меня, если признаться честно, и одного не наберётся, коль спросите: всё, чему научен – эт заслуга господина Рича и его родни… Потому и стыдно! Будто смеётесь надо мной, ну правда, уважаемая! – томно присев подле своей милой собеседницы, подобно родному дедушке под боком у внучки, продолжал непринуждённо болтать развеселившийся седой жеребчик. – Эх, ладно, красавица, Дискорд с вами! Если так хочется послушать историй, сейчас расскажу… Только потом не обижайтесь, если уши от скуки завянут, ха-ха!
– Ох, да перестаньте, мистер Стар, не завянут! Честно-честно, даю слово! – грациозно похлопывая ресничками, убедила пыхтевшего единорога в искренней заинтересованности присевшая подле него лаймоволосая кобылка, вновь прикусив нижнюю губу.
– Ну смотрите, уважаемая. Только потом не говорите, что я вас не предупреждал, хе-хе! Итак, началось это лет двадцать назад, тогда ещё я прислуживал старшему из их рода, именитому экономисту по имени Александр, коему на этой неделе как раз пятый десяток стукнул…
В то же время.
Особняк господина Рича.
Кабинет Рича Младшего.
– Селестия всевышняя! – отвернувшись прочь от своего собеседника да приостановившись, дабы ненароком не сблевать на пол, чуть ли не прокричала сквозь негодование от увиденной мерзости только вошедшая в обитель своего господина доктор Дэйлайт, узревшая кошмар наяву. – Господин Рич?! Во имя всего святого, что за дерь, – будучи готовой выругаться на эту неотёсанную, безвкусно обставленную, не проветриваемую месяцами свинарню, коею так дорожит этот достопочтенный аристократ с «тонким» чувством прекрасного, она, всё же вспомнив, с кем имеет дело, хорошенько вдарила по своей дурной макушке и тотчас остановилась. Не прошло и мгновения, как она, шустро выпутавшись из положения, улыбнулась, после чего, заметив на себе возмущённые очи богатого работодателя, уверенно придала обращению доброжелательный тон. – …Что за деревце чудное дало вам сей дивный стол? – и, дабы отвести подозрения ещё дальше, дополнила своё обращение, мягко дотронувшись до него копытцами, подобно красавице со страниц журналов моды. – Ох, какая прелесть! На ощупь он даже приятнее, чем на вид! – не переставая мять поверхность заваленного бумагами стола, что насквозь пропах ни то брендовым виски, ни то дешёвым самогоном, радовалась сквозь силу статная леди, приговаривая. – Обязательно куплю у вас такой позже! Ваши столяры просто гении своего дела!
– Обязательно, – сухо прокомментировал сию странную неожиданность сладко облизнувшийся Рич, приближаясь к грязному, отвратно пахшему, но, вопреки всему этому, непомерно дорогому элементу интерьера. – А теперь, прошу, займитесь делом, мисс Дэйлайт, – на удивление жёстко отрезал тот, засев за свой широкий рабочий стол, подобно суровому столичному министру, окружённый плотными стопками газет и финансовых документов. – Я вам не за разговоры со мной плачу, – после чего, едко усмехнувшись, добавил, – как бы это ни было приятно.
Дабы скрасить время ожидания обязательных врачебных приготовлений, не терпевший долгосрочной тишины юный господин, мелькнув во тьме комнаты лазурью своего длинного рога, тут же зарядил энергией новенький музыкальный проигрыватель, вставив в тот круглую пластинку с классической оркестровой композицией, полной энергии, динамики и оглушительных пушечных залпов:
«Кровь! Клинком я сердце режу,
Но, увы, войны нет вновь…
Кровь! Однажды нас утешит
Дар, посмертная любовь!
Кровь! Манжеты ею покрыты,
Грех застал в бреду ночном…
Кровь! Пусть будет прах убитых
Нашим вечным табаком!»
Стойкий, но такой едкий, плотный и просто излишне яркий запах пересыщенного спиртом парфюма, нещадно разлитого по всему периметру и без того отвратно пахшей комнаты, придавал той, как бы то ни было иронично, аромат спелых домашних роз. Роскошная золотистая люстра, подвешенная к бетонному потолку посредством нескольких неуклюже болтавшихся бурых гвоздей, безусловно, даровала серому рабочему кабинету толику шарма столичных дворцов, однако в сочетании со скудным наполнением сей обители воспринималась попросту ни к месту. Высокий книжный шкаф, доверху заполненный именитой мировой литературой, буквально сверкал изяществом… Чего нельзя было сказать о самих книгах, из-под переплётов которых то и дело выглядывали чистые, нетронутые, девственные страницы, не тронутые, быть может, даже краем копытц своего занятого владельца. Среди всего этого многообразия дорого мусора, призванного демонстрировать финансовое благополучие обеспеченного юного единорога, единственным поистине интересным элементом интерьера безвкусного ханжи, пожалуй, можно было отметить огромный потрет Солнцеликой правительницы, что гордо сиял благородием из-за спины занятого Рича, над белокаменным камином, в рамке из позолоты.
«Кровь! Небесный алый месяц
Вновь вершит мою судьбу…
Кровь! Пусть пламенная месса
Ждёт нас в ледяном гробу!
Кровь! Любовь меня взрастила,
Потому я пал на дно…
Кровь! Любовь сердца растлила,
И страдать нам суждено!»
В углу кабинета, близ входной двери, ведшей прямиком в узкий длинный коридор, полный яркого уличного света, цвели бирюзовые растения с солнечно-жёлтыми бутонами, чьи пышные лиловые побеги образовывали на бежевой деревянной стенке подобие странного, но весьма естественного узора дешёвых абстрактных обоев. Чуть поодаль, перекрытая тяжёлым платяным шкафом, виднелась низенькая, слегка приоткрытая дверь, в щели которой при желании можно было углядеть старую, помятую одежду модного юноши.
Раскладывая пред собой, над тёплыми ворсинками белёсо-алого коврика, на крохотном журнальном столике ворох самых разных медикаментов, Дэйлайт важно пересчитывала стоимость указанных препаратов, ловко подбирая время на раздумья, чтобы выжать из своего клиента столько битсов, сколько той могла позволить её хитрость. И вот, лёжа на полу в окружении стерильных врачебных инструментов, дорогостоящих таблеток и экспериментальных инъекций, личный врач неловко спросила:
– Господин Рич, позвольте, я уточню у вас состояние Уинда?
– Конечно, – тут же ответил сгоравший от нетерпения жеребчик, важно уложив тяжёлую голову на рукава бирюзового пиджачка. И, глядя на свою дорогую гостью через пелену личного одобрения, тепло произнёс. – Что именно вы хотели бы знать, мисс Дэйлайт?
– Почему вы воспротивились моему желанию помочь юному Уинду получасом ранее? Неужто предварительный осмотр инструментов для проведения лечебных процедур стал для вас столь необходим, господин Рич? Я не могу понять вашей осторожности, к чему эти проверки? – не понимая сути происходящего, с искренним удивлением пророкотала статная леди, подготавливая острый шприц с крохотной колбой обезболивающего вещества, что сияло в тусклом свете люстры оттенком яркого бордового заката. – Вы мне не доверяете, господин? – испугавшись, предположила одёрнувшаяся Дэйлайт, глядя на своего работодателя глазками, что тотчас ужались до размеров крохотных пуговок.
– Мисс Дэйлайт, – тяжело выдохнув, сквозь зубы изрёк недовольный хозяин роскошного особняка, только настроившийся на милое общение по душам со своей давней знакомой, что уже как несколько месяцев выполняла его просьбы безукоризненно, точно, безмолвно. – В делах, что касаются меня и моей семьи, я не доверяю никому, – его грозный, тяжёлый взор камнем осел на душе поникшей единорожки, но, к счастью той, серьёзная манера речи сурового жеребца вмиг сошла на нет, и тот, звучно усмехнувшись, продолжил. – Однако, дело не в этом.
– А в чём же тогда? – всё вопрошала единорожка, услужливо демонстрируя своему клиенту стерильно запакованные препараты и инструменты, посредством которых опытный доктор собиралась проводить лечение крыльев захворавшего юноши.
– Вы так хотите знать, мисс Дэйлайт? – не переставая сидеть неподвижно в своём высоком угловатом кресле, прокашлявшийся Рич, глядя на такую красивую, но излишне говорливую гостью исподлобья, вновь сменил тембр своего внушительного голоса, и волна бархатистого баса, полного загадочности и ужаса прокатилась по узенькой комнате, подобно всплеску внезапного объявившегося шторма. – Я не хотел бы вас пугать, моя дорогая Дэйлайт… Но любопытство способно загнать пони в могилу.
– Я обязана знать! – справедливо подметила поднявшаяся с пола статная леди, лиловые локоны которой так элегантно ласкал поднявшийся ветерок, изредка задувавший внутрь сквозь щёлку приоткрытой двери. И, дабы у влиятельного жеребчика, имевшего как власть, так и деньги, не осталось возможности скрыть правду, уверенная в своём неоспоримом превосходстве единорожка, глядя в глаза не менее прелестного жеребчика углём подведённых глазок, вывалила на стол свою козырную карту. – Я ваш личный врач, и потому обязана знать о состоянии больного всё, что только можно, мой господин, – её яркая лазурная радужка сверкнула в свете небесного светила отблеском чистого благородства, и сама единорожка, наращивая давление, гордо высказала, шантажируя своего приятеля. – В противном случае оказанная мной помощь будет неэффективна… Вы ведь не желаете подобного для своего дорогого сына, Ваше высокоблагородие? – её лучезарная улыбка, казалось, сияла ярче потолочной люстры, что была битком заполнена новенькими восковыми свечами, и, пользуясь преимуществами собственной красоты вкупе с неоспоримыми фактами, Дэйлайт докончила, сразив Рича наповал. Нависнув над грязным рабочим столом так, дабы роскошное белое платьице закрывало собой стопки рабочих бумаг, она, подмигнув своему клиенту, мягко и тепло произнесла. – Да и к тому же, согласно принятой мной клятве я обязана сохранять врачебную тайну, неужто вы забыли это, господин Рич?
Над неловко переглядывавшейся парой аристократичных пони нависла гробовая тишина. Прямо напротив смущённых очей тяжело дышавшего Рича, поблёскивая пурпуром магической энергии и упираясь в нос безмолвного жеребца мягкой округлой поверхностью, красотой ночного неба сиял угольно-чёрный опал, моментально зачаровавший взор юного аристократа своей непередаваемой красотой. Прямо напротив его очей, рождаясь, извиваясь в диком танце и тут же пропадая, пестрили лиловые, лазурные и алые потоки чистого эфира, сталкиваясь друг с другом внутри камушка так, словно бы те были живыми крохотными змейками. Тут и там, подобно чудесам неизведанных просторов космоса, виднелись плотные полупрозрачные области, сполна залитые еле различимым радужным туманом, и всё это, формируя единую картину, сливалось во взоре юного богатея в красивейший пейзаж, что тот только имел честь лицезреть за все годы своей короткой жизни.
«Какой кошмар!» – кое-как справляясь с желанием залепить самодовольному безмозглому единорогу по его наглой роже, думала позорившаяся Дэйлайт, полностью осознавая, сколь пошло её вызывающее поведение выглядело бы со стороны, имей прислуга Рича возможность лишь на миг заглянуть в эту обитель непотребства, во всех смыслах этого ужасного слова, – «Ох, небеса, пусть это скорее закончится, ну почему он такой проблемный! Да он сам больше походит на юродивого жеребёнка, нежели его приёмный сынишка…»
– Ну что же, – сполна прокашлявшись, начал Рич, наконец отведя свой зачарованный взор прочь от шейки своей дорогой гостьи, на которой располагался столь величественный и, должно быть, дорогой фамильный минерал. – В таком случае я поведаю вам, в связи с чем я был вынужден умерить ваше рвение… Вернее как, я не просто поведаю! – вмиг вскочив из-за своего кресла да подойдя к высокому, широкому платяному шкафу, он гордо заявил. – Я покажу вам сию причину! – и, рассмеявшись, он, облизнув губки, тепло добавил. – Уверен, вы и сами поймёте меня, как только узнаете, моя дорогая Дэйлайт, ха-ха!
– Ох, замечательно, – выпалила навеселе улыбнувшаяся шире прежнего Дэйлайт, как только негативные мысли покинули её. – Только, будьте добры, господин, дайте мне время собрать медикаменты… И да, вас устроил тот перечень средств, коим я собираюсь оперировать крыло Уинда?
– Несомненно, мисс Дэйлайт, – со скрипом сдвигая шкаф в сторону, дружелюбно ответил занятый делом Рич, краем глаза наблюдая за тем, как, элегантно склонившись к полу, его дорогая гостья подбирала в просторный медицинский чемоданчик всё, что только смогла ему продемонстрировать. Не более чем минуткой спустя, когда темень потайного прохода начала манить любопытствовавшую леди с чемоданчиком на боку холодом своих тайн, игриво настроенный Рич, закрыв входную дверь в кабинет на два замка, сквозь смех спросил. – Только обещайте, что не будете никому рассказывать, ладно? По правде говоря… Мне немного стыдно, и даже вам рассказать об этой тайне я решился с большим трудом…
– Не бойтесь, господин Рич: мне нет никакого дела до ваших тайн, и знание оных необходимо мне лишь для дела, – гладко выстелила профессионально настроенная леди, нацепив на свою голову медицинский колпак, ярко искривший в тусклом сиянии люстры таким знакомым алым крестом.
– Ну что же… Тайна эта поистине является причиной, по которой я отогнал вас от комнаты моего любимого сынишки, ровно как и призвал ко мне в кабинет… Так что, да, одного взгляда на сию причину вам должно хватить, дабы понять мои мотивы сполна, моя дорогая, ха-ха! – располагая к себе доселе до конца не уверенную единорожку, буквально по слогам изъяснялся раскрасневшийся жеребец, галантно указывая своим копытцем вход в потайной проход, уже на проходе которого виднелись странности наподобие мятого белья и старых, покусанных украшений. – Дамы вперёд.
– Благодарю, Ваше высокоблагородие хе-хе! – тут же, сделав в сторону своего учтивого господина реверанс, выпалила рассмеявшаяся единорожка, завидев на мордашке того густое розоватое облачко непреодолимого смущения.
Дэйлайт безо всякого промедления, перешагивая через ворох разбросанной одёжки, тут же зашла внутрь. Следом за ней зашёл и сам Рич, шустро прикрыв входную дверь да приложив к стенке шкафчик посредством натренированного годами телекинеза, что, безо всяких усилий, вернул всё на место. И проход вновь закрылся.
В то же время на окраине Вечнодикого Леса.
Оскорблённый своим до стыда смехотворным положением, и потому досадно сетовавший на судьбу, осмеянный мальчишка, опоясанный тонким сырым листком ароматного лесного дуба, то и дело выглядывал из глубокого кармашка седельной сумки добродушного лесничего, приговаривая:
– Ну скоро там?! – его мягкие щёчки горели румяным багрянцем, подобно лику устыжённой барышни. Ясное дело: юноша, охваченный благородными идеями, пал жертвой своей же дурной воли и пустой головушки, – В-в общем, разбудите меня, когда будем на месте, мисс Л-Ларч, ладно? – и потому, не желая признавать за собой глупостей часа минувшего, он шустро скрывался прочь в пошитые с любовью закрома мягкой сумочки, укутывая озорной носик в стеблях душистых лесных трав и пыльце полевых цветков. – А-ПЧХИ!
Под её упругими копытцами тихими всплесками болотных вод подрагивали осколки каменных валунов добродушного леса. Её чистый взор был устремлён вдаль, навстречу кроваво-красному солнцу, неуклонно катившемуся к тонкой закатной глади. Навострив ушки, одинокая хранительница тайн пышной обители дикой природы, внимала каждому слову милого юноши, раз за разом отвечая, ни то из жалости, ни то из вежливости:
– Не беспокойтесь, мой дорогой путник… Нам некуда торопиться, – медленно выстелила та, ненароком заглядевшись на свою милую мордашку в отражении спокойной водицы, что плотно застилала собой заросшую мхом сырую полянку. – Покуда солнце светит нам с небес, во тьме даже самой дремучей чащи мы обязательно найдём путь к спасению.
И вдруг Хиро заплакал, подумав про себя: «Да, моя дорогая мисс Дэйлайт, я обязательно отыщу вас, ибо, не станет вас, не найти мне путей к свету, подобно тому, что столь ярко светит внутри вашей благородной души… вы подарите мне спасение, как говорит мисс Ларч, истинно так!»
– Впрочем, – тут же протянула она, заметив, сколь тернист путь, преграждающий им дорогу к цивилизации. Несколько тысяч квадратных метров, густо усеянных высокими стволами многовековых древ, устремляющихся в вышине своей к самому небу, предстали перед опытным взором бывалого лесничего, хитро усмехнувшейся в тёплом сиянии багрового заката. – Бывает и так, что наше яркое солнце оказывается бессильно, – не в силах разглядеть под упругой листвой и следа былого света, она, как и подобает мастеру своего дела, оценила, чего следует ожидать от подобного закоулка. – Порой природа требует от нас обратного, преподнося на пути к цели один лишь мрак: в таком случае следует смиренно повиноваться её воле, ибо только так можно выжить в мире дикой природы, – докончила она, вслушиваясь в еле различимые шёпоты тёмного уголка опасного леса. – Никто не гарантирует тебе спокойствия и процветания в месте, полном необузданного хаоса… даже благородное солнце нашей великой Солнцеликой Принцессы, – её мордашка чуть нахмурилась, и сама она, жёстко перевязав сумочки вокруг пояса, приподняла грубость некогда мягкого тембра голоса, тихо приговаривая, – и потому, подобно диким обитателям леса, животным и растениям, нам, пони, что не были изнежены вольностями городской жизни, на благо самого обычного выживания всегда необходимо быть настороже, беспрекословно отдавая себя воле инстинктов давно минувших дней…
«Да-да, мисс Ларч! Мы должны быть сильными!» – подумал про себя Хиро, соорудив уютную постель из мягких белых лепестков. И, нежно позёвывая, добавил: «Только прилагая усилия, мы сможем стать сильнее!.. Или как?..», – почёсывая голову, недоумевал он.
– Ох, простите, дорогой господин, – внезапно встрепенулась призадумавшаяся кобылка. Её голосок, как того и следовало ожидать, тут же обратился в свою мягкую, добрую, спокойную форму, подобную густому мёду устной речи и она, со стыдом усмехнувшись, произнесла, – Должно быть, погода сегодня такая, вот и говорю невпопад, что в голову придёт: простите, молодой господин, не хотела вашу голову мыслями насущными забивать…
– А мне понравилось! – с радостью ответил Хиро, забавно вытянув из узкого кармашка сумки свою непутёвую голову. – Вы так смело рассуждали о несправедливости, благородстве, смерти и препонах жизни, я … чуть не расплакался, честное слово!
– Чего? – смутно понимая весьма странные слова весьма странного мальчишки, сказанные при весьма странных обстоятельствах, спросила окутанная сомнениями особа. – Я?.. Рассуждала? – облокотившись о склизкую поверхность тонкой берёзки, покрытой толстым слоем зелёного мха, парой мгновений позднее, обмозговав случившееся, она смущённо рассмеялась. – О, ах, господин… В-вы, должно быть, подумали, что м-мои советы о в-выживании в лесу были поэтическим сравнением с-с вашей жизнью? – не зная, как и реагировать на столь неловко недопонимание, она просто замолчала, дабы больше не слышат слов этого маленького «рыцаря справедливости».
А затем, тяжело выдохнув с алым румянцем на щёчках, полностью закрыла все карманы большой седельной сумочки, начав шустрее гарцевать в сторону оздоровительного городского учреждения, ни то радостно, ни то стыдливо, выкрикнув:
– Только не шумите, скоро мы будем на месте, господин, хи!
В то же время.
Особняк господина Рича.
Секретная комната Рича Младшего.
– Господин Рич, ха-ха! – навеселе пророкотала благородная госпожа в роскошном белоснежном платье, осторожно вышагивая копытцами путь в мрачные глубины потаённого прохода. – Не видно же ничего, Ваше высокоблагородие! Ну правда же! Хоть глаза коли, честное слово! – оставаясь верной своей великолепной грации, она неустанно ублажала заворожённого клиента, прилагая титанические усилия, дабы не пасть на пол средь вороха небрежно разбросанной одежды. И, будто бы того хаоса было мало! большая часть бархатистых тканей, плотно облегавших собой тёплое напольное покрытие, были наспех накинуты поверх окаменелых манекенов, подобных тем, что искусно используют в своей ежедневной практике именитые столичные кутюрье. Что, как не трудно догадаться, затрудняло передвижение во мгле и того пуще.
– Терпение, моя дорогая Дэйлайт, терпение, – галантно нашёптывал юный Рич, мерно оправляя манжеты своего делового одеяния да сверкая во тьме таинственного чуланчика белизной бездушных, поистине жадных до жизни очей. – Прошу вас, милая, приберегите ваши слова напоследок, ибо то, что я обязан поведать вам по зову сердца, не сможет оставить вас равнодушной! – его жуткий самодовольный смех, исполненный едкой гордости и по-детски наивного, яркого эмоционального возбуждения прошёлся по уютным стенкам укромно запрятанного помещения звоном крохотного девичьего колокольчика. Сам же он, показательно откашлявшись, повторил. – Терпение, моя дорогая Дэйлайт, терпение.
Затхлое амбре вороха безвкусных престарелых нарядов, обречённых мариноваться в запахе собственной грязи навечно, окутывало эту комнату, подобно густому смраду разлагавшихся трупов. Чувствительные ноздри утончённой госпожи то и дело пощипывал сухой воздух, и лишь тишь, изредка прерываемая томными шагами её немногословного клиента, даровала настрадавшейся даме столь желанный покой.
Тьма развеивалась медленно: очи, погружённые во мглу, не щадя сердца указывали воображению повод усомниться в светлом, отзываясь в помыслах аристократа жуткими контурами умиравших пони… «Жуть, да и только», – печально помышляла про себя Дэйлайт, шустро, словно молния, мечась взором меж углами крохотной комнатушки, в очертаниях которой она вслепую могла вообразить подобие жуткого домашнего кладбища, и оттого голова её только сильнее начинала кружиться. Лишь тишь, неустанно ублажавшая ушки миролюбивой госпожи, была способна возвратить той былое чувство непринуждённости: казалось, будто бы, оставаясь наедине с собой, она прогоняла всю тревогу прочь, и даже холодные тела «трупов» обращались в сознании той в обычные сидушки, воссев на одном из которых Дэйлайт и приняла позу ожидания, смиренно глядя на мелькавший во тьме грозный силуэт статного жеребца.
– И-и-и, вот оно, мисс Дэйлайт! – горделиво протянул трясшийся от волнения Рич, показательно цокнув, после чего, не медля, обернул ручку огромного рычажного механизма, позволив алому солнечному свету потолочной лампы торжественно залить собой… кто бы мог подумать, коморку, полную застарившейся одежды и измятых временем глиняных манекенов.
Удивительно… Кто бы в здравом уме мог предположить, что странное нагромождение атрибутов авторского дизайна будет смотреться столь жутко? Правильно, все! И потому Дэйлайт, пусть и ослеплённая кроваво-красными лучами яркого света, глядя на всё это исподлобья, вопреки сознательности, ощущала тревогу и, не желая оставаться здесь более необходимого, уточнила:
– Ваше высокоблагородие, благодарю вас за… столь приятное… освещение, однако у меня есть к вам один вопрос: что же вы хотите мне здесь показать? В чём же причина?
– Ха-ха! – столь же задорно, сколь и прежде, выпалил игриво настроенный жеребчик, возбуждённо всматриваясь в глаза своего любимого доктора. – Разве это не очевидно?
– Нет, не очевидно, господин, – донельзя сухо отрезала внезапно поникшая Дэйлайт, запас доброжелательности которой стремительно сходил на нет, ведь та, не переставая мило улыбаться, наблюдала мерзкую ухмылку Рича сотый раз кряду, стараясь изо всех сил не превратить эту мягкую мордашку в кровавый суп с начинкой из выбитых зубов.
– Кхм, – грубо откашлявшись, начал он. – Я вижу, вы, моя милая Дэйлайт…
– Для вас, Ваше высокоблагородие, мисс, – сурово отрезала та, сложив ногу на ногу, покуда сама она, прижавшись к стенке, заняла укромное положение на спинке опавшего манекена. – Или, в вашем случае, доктор Дэйлайт.
– Спешите… Что же, – подвязав галстук, отчеканил тот, гордо стоя на голове глиняного макета столь показательно, будто бы то было головой только обмершего гостя. – В таком случае я буду краток, – улыбнувшись, заинтриговал он.
– Я вся во внимание, – мило приподняв уголки своих мягких губ, проронила тихонько, еле слышно дышавшая единорожка, только восстановив в душе своей былой покой.
– Видите эту прелестную одежду, что мешками висит поверх тел застарившихся манекенах? – до жути холодно проронил тот. И выждав паузу, докончил, глядя в самую глубь сапфировых, словно небесных, глазок невинно улыбавшейся собеседницы. – Я бы очень хотел попросить вас стать частью моей коллекции.
Не успела Дэйлайт, скованная шоком, ужасом, но более всего непониманием столь рьяного откровения молодого жеребца, и моргнуть – тотчас помещение заполонил белёсый пар, спешно окутавший тела двух аристократов, подобно пелене туманных мыслей, и, поглощённые этим жутким облаком смерти, в глубинах которого сияли символы угольно-красной розы и тонкого лилового клинка, оба закрыли тяжёлые очи, погрузившись во тьму незримого пространства сета господина Рича.
И время в сознании Твитчинг Дэйлайт вновь остановилось.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Скованная шоком непонимания и, как следствие, слепой первобытной яростью, она, страшась даже собственного дыхания, вмёрзла телом в пол, подобно испуганному дикому зверю, и сидя на холодной плитке в окружении мягкого зелёного мха, вслушивалась в каждый шорох, окружавший её окаменелое тельце. Однако, сколь бы та ни была внимательна, отовсюду доносился лишь один гул, терпко и жутко отзывавшийся в её сознании мраком посмертия, – биение её сердца.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Истинно необыкновенная в своём естественном убранстве лиственная постель была укромно выстелена под снежным кружевом рабочей формы утончённого аристократа. Светлый пурпур её коротко обстриженного хвостика еле касался кончиком тонких волосков изумрудного одеяния милой барышни, той ароматной листвы цветущего ясеня, коей сполна был усыпан её обворожительный костюм.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Запах свежескошенной травки на влажной опушке вечнодикого леса посреди знойного летнего дня – пожалуй, именно и только это определение, наиболее ёмкое и красочное, могло в полной мере описать палитру запахов, непомерно ярко отзывавшихся в сознании Дэйлайт нотками умиротворения и столь желанного душевного благополучия. Однако, как ни посмотри, то не могло ужиться рядом с прочими чувствами, что, не останавливаясь, бурлили в сумраке тревожных помыслов, словно драгоценные камни, брошенные в густую лавовую реку из страха, ярости и азарта.
– Добро пожаловать, моя дорогая, – галантно, как и подобает истинному джентлькольту, поприветствовал свою дорогую гостью хозяин сей роскошной обители, стоило барышне продрать сомкнутые негой глазки, сиявшие в золотом свете вычурной люстры, подобно гранёным самоцветам с лёгким оттенком лунной синевы.
– Рич, – на удивление тихо и спокойно протянула единорожка, крайне недовольная положением дел. В тот миг казалось, будто бы по артериям её течёт жгучий змеиный яд, ибо Дэйлайт, словно могучий древний атлант, вопреки всем своим помыслам, сдерживала ярость, готовую фонтанировать горячей алой кровью. Воспрянув из-под вороха влажной листвы, она тут же прикрыла опалённые солнцем очи и, держа наготове кобуру верного револьвера, до жути холодно проронила. – Я крайне сильно надеюсь, что вы, Ваше высокоблагородие, сейчас же объясните мне, что здесь происходит, а также, что более важно, выкажете мне должные извинения: пошлость, подобную вашей, я не вытерплю даже в затхлом кабаке – вы же позволяете себе столь низменное отношение к даме в фамильном имении рода! Ваше высокоблагородие, – оскалив зубы, с презрением процедила благородный аристократ. – Вам не стыдно так говорить с вашим лечащим врачом?
– Вы испытываете страх, моя дорогая Дэйлайт? – игриво вымолвил довольный Рич. Его бархатистый голосок тёплым эхо окатил роскошно украшенную, словно под грядущий бал, просторную гостевую залу, что была торжественно обставлена коллекцией самодовольных масляных богатеев, смотревших в глаза Дэйлайт из-под золота гигантских картинных рамок.
– В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОВТОРЯЮ! – яростно завопила доведённая до ручки особа, взводя курок своего металлического чудовища, на стальном корпусе которого кровавым пламенем горела лоза шипастой розы. – ДЛЯ ВАС – МИСС ДЭЙЛАЙТ!
Холодный ветерок, неустанно задувавший с полированных ступеней просторной мраморной лестницы, устланной золотисто-алым парадным ковриком, вежливо, словно бы побаиваясь, поглаживал завитки грозной лиловой гривы, покуда владелица её, сурово всматриваясь в черты загадочного антуража, стремилась как можно скорее отыскать в глубине богатой залы силуэт творца сих душевных чертог. Лазурь огромной расписной посуды на высоких именных пьедесталах, радужно-медовая мозаика, устилавшая собой десятки метров пустого пространства над входом в некое подобие пышной домашней оранжереи и даже сам потолок, что являл собой тёплый пейзаж с летних полотен гениального живописца – всё, как назло, было искусственным, и казалось, будто бы живой голос перевозбуждённого хозяина доносится ровно из-под самих копыт пылавшей гневом мисс.
– Конечно, как вам будет угодно, мисс Дэйлайт, – учтиво, словно бы кланяясь любимой даме добрым словом, ответил доброжелательно отзвучавший голосок юного господина. – Прошу простить мою прямолинейность: вы правы, негоже мне, представителю столь именитого рода, поступать, подобно грязной неотёсанной швали, не так ли, мисс Дэйлайт? – его звонкое эхо, ловко отскакивавшее в своей сладости от узоров резных колонн, было таким спокойным. Можно даже сказать, целебным. Сколь бы гневлива ни была встрепенувшаяся барышня, всякая ярость сходила на нет, стоило раскочегаренной даме заслышать чудотворные нотки мужественного жеребчика в стильном деловом пиджачке. Однако, сколь бы деловит и красноречив тот ни был, одну особенную даму, в груди которой горел клинок львиной ярости, то не трогало совершенно и потому, выждав достаточно, он, получив в ответ лишь тишину, продолжил. – Итак, моя до… мисс Дэйлайт, – в его неудовлетворённом тоне нарастало гнетущее разочарование, – я бы хотел извиниться перед вами за столь рьяную конспирацию, однако только так я мог бы пригласить вас в этот поистине живописный мир моего личного ментального особняка, что я именую [ANOTHER BRICK IN THE WALL]!
– Я прекрасно осознаю, где мы сейчас находимся, Ваше высокоблагородие, – презрительно насупившись, сухо и едко, словно бы сплёвывая в сторону язвительного парнишки, выпалила благородная дама.
Из-под дула её верного ЛМО тонкими струйками снисходили пары душистой мяты, и, покуда та была в здравии, гнев её был опоясан цепями покоя и благоговения, словно дикий зверь на привязи умелого охотника. «Одну секундочку», – подумала про себя единорожка, ловко оборачивая стальное чудовище в тумане холодного пара. Именно в тот миг Дэйлайт, вперив ошеломлённый взор в элегантные узоры смертоносного револьвера, осознала: цвет, сияющий на гравированном боку «большой железки», подобно могучим звёздам небесного полотна, отображает её душевное благосостояние. «Именно поэтому мисс Прудэнс и называла его Личным Ментальным Оружием», – точно подметила замечтавшаяся барышня, созерцая, как чистая, истинно непорочная белизна, словно новогодний снег, искрилась на радость её размеренного медитативного дыхания.
И всё же, вопреки столь важному моменту духовного познания, благоговение целебной тиши было прервано юным парнишей с крайне ненасытным рвением к неприступному сердцу горячей дамы. Отзывавшееся лёгкой дрожью в навострённых ушках, знакомое томное эхо вновь окутало просторную залу:
– Мисс Дэйлайт, я бы хотел признаться вам в любви, – безо всякой дрожи произнёс он, прежде чем замолкнуть. Это была лишь секунда, способная показаться иному мигом, которой, всё же хватило, дабы былой покой объекта его страстного любования напрочь испарился. Однако, сколь бы глуп ни был тот жеребчик, он, подозревая грядущее негодование любимицы, поспешил объясниться. – Ох, что же такое! – с досадой вымолвил он. – Я вновь сделал это, ну где же мои манеры, ха-ха! – его смех, подобный трогающим до самой души терзаниям душевнобольных, заполонил собой всё пространство комнаты, отчего, словно окаменелая статуя, Дэйлайт, вновь взведя курок револьвера, продолжала смиренно стоять на постели из зелёных листьев, в ожидании худшего. – Мне, должно быть, следовало одарить вас вниманием до первого серьёзного свидания в [THE WALL], однако… что же, – явно что-то утаивая, остановился тот, переведя тему, – должно быть, ха-ха, вы заполонили собой всё место в моём сердце и разум, и потому я не могу думать ни о чём ином, нежели вашем великолепии… Ну и, ха-ха… Эм… Мне немного неловко, но… Не хотели бы вы услышать историю моей жизни, прежде чем я сделаю вас объектом своего обожания, моя дорогая мисс Дэйлайт? – докончил тот, утопая в блаженстве плана, спустя долгие годы претворённого в жизнь.
Ответа не последовало.
– Что же вы молчите, мисс Дэйлайт? – услужливо спросил Рич, на что тут же получит весьма однозначный ответ.
– Ваше высокоблагородие, – холодно, словно нашёптывая от лица смерти, начала она, – я даю вам пятнадцать секунд на то, чтобы показаться мне на глаза, это во-первых, – её суровую мордашку, облагороженную миной решительного неповиновения заслоняло туманно-красное сияние могучего рога, овивавшее в своей густоте длинные пряди шелковистой гривы, – во-вторых, я требую от вас сердечного раскаяния за весь тот балаган, в коий вы смели меня включить, даже не уведомив, подобно безвольной тряпичной куколке! – пелена полупрозрачных эфирных паров неустанно витала напротив угля подведённых очей милой барышни, покуда та, мерно расхаживая вдоль резных колонн, была на волоске от нервного срыва. – И последнее, однако, далеко не по значению, – отчеканила она, вперив оскалившийся взор в потолочную палитру тёплого летнего дня. – Быть может, вы выкажите своей дорогой гостье хоть каплю, Селестия помилуй, уважения и потрудитесь объяснить, почему я обязана по зову врачебного долга находиться в вашем се-… как вы выразились, ментальном особняке?!
– Прекратите! – закричал Рич. – Я п-понимаю, что вы кобылка жарких нравов, но, – по его дребезжащему, оробевшему голоску казалось, будто бы этот галантный жеребчик в один миг перевоплотился в плаксу, маленького капризного мальчика, и еле сдерживал подступавшие слёзки. – В-вы же так разобьёте мне сердце, мисс Дэйлайт! У-умерьте свой о-отыгрыш, – горестно вымолвил Рич, что отзвучало в стенах особняка поистине искренно и чувственно, к удивлению боевой барышни, широкими шагами ступавшей по ступеням парадной лестницы.
На свою нежную романтическую любезность, горе-романтик, однако, вопреки всем стараниями, получил ответ вдвое острее предшествовавшего:
– У вас все дома, Рич?! – скрипя снежными зубками, отрезала дымившаяся от накала страстей голова, должно быть, самого красивого и в то же время сурового врача Эквестрии, под подолом платья которого, в кобуре, лежал полностью заряженный револьвер, способный тотчас продырявить голову назойливого ухажёра, оставив на месте былого черепа сочащуюся кровью дыру, не успей тот даже спохватиться. – Селестия помилуй, это просто уму непостижимо! Я даже не могу передать словами, насколько вы испорчены! – выпалила она, облокотившись о лакированные перила холодной мраморной лестницы да подперев голову мягкой льняной подушечкой на благо умиротворения бушевавших помыслов. И, покуда её речь текла, плавно и размеренно, и всё же столь губительно для ушек инфантильного господина, словно разрушительный горный водопад, единорожка то и дело отвешивала себе звучные пощёчины, ибо упрекать в сложившемся ей более было некого. – Вы приглашаете в гости своего лечащего врача, дабы вскружить ей голову какой-то книжной романтикой с внезапным признанием в чувствах, на которую поведётся разве что самый слабоумный пони в стране, после чего обращаетесь с упрёком ко мне?! – сжимая в поле лилового чародейства невинный кусок фабричной ткани и не переставая гневаться, до жути расчётливо молвила благородная леди, для пущего расслабления откинувшись на деликатно вырезанный из древа бука, приставленный к краю балюстрады стул, что всем своим видом кричал о подобии королевскому трону, со своей роскошной рубиновой накидкой и выгравированным символом фамильного гнезда. – И после всего этого вы… нет… ты без стыда заявляешь, что для тебя мои заслуги как врача, так и личности – лишь «отыгрыш», уготованный для заливки фона твоей извращённой сексуальной фантазии? Рич, уж прости за фамильярность, – на удивление мирно процедила та, продолжая пощипывать подушечку. – Но я устала это терпеть: я отказываюсь обращаться к тебе в надлежащей форме, покуда ты ведёшь себя подобным образом… Ты ненавидишь простых пони, грязь, шваль, Рич… так чем же ты лучше них? Рич, чем ты лучше бескультурных пьянчуг и насильников, покуда в действиях твоих, пошлых и ребяческих, дрянных помыслов, не многим меньше – и даже это верно лишь при том условии, что мои последние светлые мысли о тебе, конечно, не потерпят окончательный крах, – меланхолично докончила Дэйлайт, вперив взор, полный досады и разочарования, в пламя свеч яркой потолочной люстры. – Итак, а теперь, коли вы имели честь выслушать меня вплоть до сего момента, прошу, объяснитесь, что же вам всё-таки от меня нужно.
Комнату окутала тишина.
– Н-ничего, мисс Дэйлайт, – взяв себя в копыта, всё же проронил тот сквозь слёзы, изо всех сил стараясь не выдавать истинное положение струн своей души. – Мне н-ничего от вас не нужно! Ничего, с-слышите, мисс Дэйлайт?! – казалось, вот-вот из-за стен до жути большого особняка будут доноситься томные всхлипы обиженного мальчишки, поскольку его тон, робкий и шаткий, даже не собирался крепчать. – Я в-всё понимаю! В-всё понимаю! Э-это моя вина, я в-виноват… Это вновь случилось, ОПЯТЬ, ОПЯТЬ! – всё же заплакав, начал кричать обезумевший от горя жеребчик. – ОПЯТЬ! МИСС ДЭЙЛАЙТ, ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ПРОШУ!
– Что за..? – прошептала про себя единорожка, после чего, не до конца понимая чувств собеседника, произнесла. – Всё хорошо… В-ваше высокоблагородие, не стоит так себя винить… Я… прощаю вас, только прошу, не делайте эту ситуацию ещё более странной, нежели она есть сейчас, – тихонько проронила заботливая кобылка, будто бы робко, но и ни без страха, поглаживала самодовольного мальчишку по его непутёвой голове.
– Н-н-н-нет! – тут же воспротивился Рич, ядовито хихикая в такт своим слёзным всхлипам, словно душевнобольной. – В-в-вы думаете, вы п-п-первая, с к-к-кем мне не повезло, ха-ха?! – жуткий говор, перетекавший в рыдания и громогласное лошадиное ржание, сочились из стен особняка столь плотным потоком, будто бы Дэйлайт вновь оказалась в психотерапевтическом отделении родной больницы. – ДА ЭТО ПРОИСХОДИТ КАЖДЫЙ РАЗ, МИСС ДЭЙЛАЙТ!
– Я-я, – уж было начала успокаивать бушевавшего юношу милая дама, растрогавшись да смотря на золотое сияние дрожавшей потолочной люстры с волнением, чувствуя вину.
– ЧТО «Я-Я»?! В ЭТОМ НЕТ ВАШЕЙ ВИНЫ! – стены зала тряслись так, будто бы вот-вот обвалятся под тяжестью многотонного камнепада. – МНЕ ТАК ЖАЛЬ ВАС, МИСС ДЭЙЛАЙТ! – закричал тот навзрыд. – Я ПРАВДА ЛЮБИЛ ВАС, СИЛЬНЕЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ И ЖЕЛАЛ, ЧТОБЫ МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ ВСЕГДА! Я ТАК ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ВЫ СОГЛАСИЛИСЬ БЫТЬ МОЕЙ ЛЮБИМИЦИЕЙ!
– Т-тихо, т-тихо, ваше…
– ЭТО ПРОСТО КОШМАР! – хруст чьих-то смещённых позвонков отозвался жуткой трелью в стенах комнаты, отчего Дэйлайт, охваченная ни то ужасом, ни то чувством вины, дрогнула от неожиданности. И затем Рич докончил свой поистине пугающий монолог, полный боли, горя и слёз. – ТЕПЕРЬ МНЕ ПРИДЁТСЯ ВОСПРИНИМАТЬ ВАС НИКАК ИНАЧЕ, НЕЖЕЛИ ПОДОБНО ИМ, МИСС ДЭЙЛАЙТ, ВЫ ЭТО ПОНИМАЕТЕ?! ВЫ НИЧЕМ НЕ БУДЕТЕ ОТ НИХ ОТЛИЧАТЬСЯ! ПРОСТО ПОСМОТРИТЕ, ЧЕМ ВЫ ТЕПЕРЬ СТАНЕТЕ ДЛЯ МЕНЯ!
– В-в-всё хорошо, г-господин, – тихонько протянула она, всё же надеясь успокоить раздосадованного пони, словно бы тот был её близким другом, – бывают же на свете отношения, окромя любовных, В-Ваше высокоблагородие, – мирно и нежно смеясь, стелила она. – Д-да и к тому же, н-не такая я уж и особенная, хи-хи! – из соображений безопасности Дэйлайт прижала подушечку ближе к своей запотевшей мордашке, размышляя о том, как скорее избить виновника торжества и выбраться из этого жуткого заточения в разуме душевнобольного. – Да и в-вообще, что вы имели в виду, когда г-говорили, что я не буду отличаться от них, я же просто к-коб-АААААААААААААААААААААА! МАТЬ ТВОЮ!
Обернув очи на мягкую ткань алой подушечки, она узрела моргающие сапфировые глазки юной госпожи, которая уже тянулась копытами к прядям её шелковистой гривы.
– Ж-живая, – тихо и холодно, словно призрак, произнесла запечатанная в подушке живая, жалко выглядевшая пони, медленно вытягивая склизкие, подобно болотному мху, плюшевые копыта из своего мягкого пожизненного заточения, – Т-ты ж-живая!
Вплоть до сего момента никто из жителей Хакима не слышал писка испуганной Твитчинг Дэйлайт. Вплоть до сего момента.
– Т-тёплая! Т-ты тёплая! – в той же жуткой манере вымолвил другой милый дамский голосок, в звучании своём подобный покойнику, принадлежавший однако уже не подушке, которая успела окрасить тельце Дэйлайт багровой кровью, и коея со страху была скинута с балюстрады прочь на первый этаж кошмарной залы. Лишь одно прикосновение холодного разлагающегося древесного копытца, готового сковать в себе всё её тело навеки хватило, дабы Дэйлайт, преодолев страх, позволила гневу решать за неё. – Т-ты д-дышишь! ТЫ ПРАВДА ДЫШИШЬ! – ни то горестно, ни то с задором вымолвила едкая, похожая на грязь, живая биомасса после того, как её с хрустом выкинули на первый этаж, и та, истекая из древесины роскошного стула на алый коврик близ подножия высокой лестницы, продолжила цепляться за жизнь всеми оставшимися силами, уверенно поднимаясь по ступенькам, подобно контуженному окопному солдату.
И, завидев это, Дэйлайт вновь запищала, в ужасе схватившись за колотившее по рёбрам испуганное сердце.
– ЭТО И ЕСТЬ МОЙ [ANOTHER BRICK IN THE WALL], МИСС ДЭЙЛАЙТ! ЗДЕСЬ ТАКОЙ ПРЕЛЕСТНЫЙ ИНТЕРЬЕР, НЕ ТАК ЛИ, МИСС ДЭЙЛАЙТ?! МОЯ ЛЮБИМИЦА ОБЯЗАНА ПОЛУЧАТЬ ЛУЧШЕЕ ОТ ЖИЗНИ, И ИМЕННО ПОТОМУ Я ОБУСТРОИЛ ЕГО ТАКИМ! – вдруг обратился к запуганной гостье хозяин сей обители, с задором хвастая состоянием своей жуткой души. – И НЕТ, ЭТО НЕ ПРОЕКЦИИ МОЕГО РАЗУМА, ЭТО ЖИВЫЕ ПОНИ, МИСС ДЭЙЛАЙТ! ТОЛЬКО ПОДУМАЙТЕ, КАКАЯ ТРАГЕДИЯ! ПРОШУ, ПРОСТИТЕ МЕНЯ, Я НЕ ХОТЕЛ! Я ТАК ЛЮБЛЮ ВАС! – вновь кричал навзрыд Рич, сотрясая хрупкие стены, покуда в комнате вокруг единорожки всё больше элементов роскошного интерьера обретало сознание, выливаясь на пол, подобно мерзким выкидышам больных матерей, – ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, ВЫ СМОЖЕТЕ СТАТЬ ПРЕЛЕСТНОЙ ПОДУШКОЙ, МИСС ДЭЙЛАЙТ! НЕ БОЙТЕСЬ, ПРОШУ! МНЕ ОТ ТОГО БОЛЕЕ ТЯГОСТНО, ЧТО ВАМ СТРАШНО, МИСС ДЭЙЛАЙТ!.. Я СДЕЛАЮ ВАС САМОЙ КРАСИВОЙ ИЗ НИХ ВСЕХ!
После чего, вглядываясь в каждый закуток коридора, Дэйлайт, готовая сблевать на холодную плитку пола от ужаса и отвращения, подготовила к грядущей борьбе бледно искривший револьвер и, прикрывая копытцем рот, шустро завернула за угол, углубившись в гостевые комнаты этого просторного особняка, каждая секунда пребывания в котором будет стоить мисс Прудэнс дополнительного часа сетовой терапии.
В то же самое время во дворе поместья Ричей.
– Собственно говоря, примерно так его папаня и пришёл к идее, шо эти камушки надобно скупать, да скорее и целыми пачками, хе-хе, пока те ещё не шибко в ходу! – потягивая трубку, молвил добрый седой единорог в строгом одеянии верного старого слуги, да так мерно, словно бы читал собеседнице своей сказку на сон грядущий. – Ну вот и, что называется, не прогадал, везучий сукин сын! И, как понимаете, это только потом уж он, непонятно по любви или шоб тот отстал, сынишке своему отдал какую-то невзрачную блестяшку… сейчас бы ещё вспомнить, какую… ну, как его там… такой, с морем ещё штоль связанный… аква… аквамарин, во хе-хе! – широко улыбнувшись, вымолвил забывчивый старичок, на радостях хрустнув сухим древом своего прокуренного мундштука. Прудэнс же, не заслышав информации, что могла бы иметь значение, продолжила мирно и тихо лежать рядом. – Ишь чего тебе, голова, хе! – забавно постучал Стар по своей макушке, улыбаясь во всю ширь усатой мордашки. – Думаешь, всё? Дедуля без памяти остался?! Ха, Дудки!
ХРРРРРРРР
– Хм? – удивлённо проронил замечтавшийся жеребчик, обернувшись в сторону сопевшей земной пони. – Юная мисс, вы ещё тут, со мной, или чего? – легонько похлопывая копытцем плотную кайму платья милой дамы, осторожно спрашивал тот, не зная, что и делать с этим маленьким смешным созданием. – Или как? Или вы, хе-хе, в сон решили от моей тягомотины убежать?
– СИЛЬВЕР СТАР! – чуть ли не крича от раздражения, обратился к заботливому дедушке жеребчик средних лет, бурая шёрстка которого была опоясана белой поварской формой, довершал торжественность которой высокий снежный колпак.
– А ну не кричать мне тут! – хорошенько огрев бесстыжего юнца по голове изумрудной магической тростью, да так, что голова последнего задымилась от жара, отрезал недовольный Стар, после чего, нашёптывая да указывая на одёрнувшееся тело земной пони, добавил. – Не видишь что ль, обормот, леди отдыхать изволит!
– Да чтоб тебя параспрайты искусали, дурень старый! – тут же парировал решительно настроенный повар, потирая новую шишку плавными движениями влажного копытца. – Я к тебе по делу, а ты – по голове меня бить!
– А вот неча было лишний раз голос на меня подымать, будет тебе наука, обормот! – всё не переставая шептаться, по-доброму отчитывал юного приятеля представитель самых длинных седых усов поместья, а значит самый уважаемый, умный, добрый и просто мудрый старец двора.
ХРРРРРРРР
– Да что ж сегодня за день такой?! – оттирая с зауженного кителя пыль да пылко выдыхая сквозь надутые щёки жарким паром, не прекращал роптать на судьбу низко поклонившийся жеребчик. – Хорошо, прошу прощения, Сильвер Стар, но, ради всего святого, прекратите меня обормотом обзывать! Что это вообще за ругательство такое? – вопрошал тот, оскорблённый до глубины души, подобно студенту, что десятый час кряду выпрашивал у строгого преподавателя право сдать долг, нисколько не удивляясь, однако, бессознательному телу лиловой барышни на краю скамьи.
– Так, ладно, Спун, довольно паясничать, выкладывай уже, чего тебе надо? – элегантно, но ни без толики рассерженности, отрезал Стар, прокрутив меж зубов тонкий мундштук трубки.
ХРРРРРРРР
– Скоро время ужина, а мы так и не услышали от вас списка тех блюд, которые нужно подать ко столу! – важно огласил жеребчик, решительно топнув тяжёлым копытцем о камушек прогулочной тропы, да с такой силищей, что тот, звонко отскочив от ствола крепкой берёзки, тут же полетел куда-то в сторону особняка и, исчезая в водах глубокого пруда, плотно булькнул на прощание своему непутёвому атлету. После чего жеребчик, наконец узнав на скамье сонливую барышню, подметил. – Да и вообще, какого лешего ты тут сидишь с этой бабой?! Она ж, блин, спит, как убитая! Я б понял, если б вы беседовали, покуда та вас слышит… Хм… Сильвер Стар, уважаемый, вам принести ваши лекарства? – сострадательно улыбнувшись, впервые за диалог поварёнок пожелал старшему нечто доброе по своей сути, пусть и столь грубо сказанное.
– Ещё чего! – уверенно парировал встрепенувшийся старичок. – Мисс Прудэнс, а ну-ка! Ответьте этому обормоту что-нибудь! Пусть устыдится, наглец! – его густые седые бровки накренились ещё пуще прежнего, и всё же, даже будучи сердитой, его морщинистая морда казалась поистине доброй. – М-да, нынче уж молодёжь совсем не та пошла: вот в моё время!..
Однако тельце сладко сопевшей барышни и не думало подавать в ответ сигналов о наличии в том следов разумной жизни. Укутавшись плотнее в свой, явно повидавший многое, рваный врачебный халат, она неосознанно отложила в сторону роскошное вечернее платье, выданное прислугой Рича, и, плавно потянувшись, зевнула.
– Тьфу на тебя, дурак старый! – вновь крайне неуважительно отозвался о забывчивом приятеле торопившийся прислужник, всё яростнее отстукивая тяжёлым копытом тик секундой стрелки.
– Но… Как же так, – тоскливо молвил он себе под нос, засматриваясь на милое тельце красивой барышни, – Я могу поклясться самой Принцессой, она меня слушала… притом очень внимательно и чутко! – сообщал тот с горечью на сердце, будучи не в силах оторвать взор от столь добродушной кобылки, что в тот день подарила ему надежду на настоящего друга… после чего, однако, быстро взяв себя в копыта, Стар добавил, – «внимательно и чутко», понял?! В отличие от тебя, обормот невоспитанный!.. Хорошо, – в конце концов проронил захандривший старичок, поднимаясь со скамьи в форме лебедя. И, грозя юнцу копытом, нехотя добавил. – Пойду я с тобой, пойду, Спун, только учти, что о твоём неуважительном поведении будет известно миссис Райт!
– Да как вам будет угодно, Сильвер Стар, – на удивление спокойно докончил Спун, беспокойное правое веко которого уже начало нервно подёргиваться от такого долгого ожидания.
После чего, помогая пожилому дворецкому привести себя в надлежащий вид, гиперактивный повар подвязал тому галстук, оправил манжеты делового пиджака да выждал момент, дабы седая грива последнего была гладко уложена и выкрашена косметическим углём в благородный, любимый Ричем, чёрный цвет. В тишине, следом за тем, оба пони размеренным шагом выдвинулись в сторону служебного входа миниатюрного дворца.
Одной минутой позже возле той же самой скамьи.
ХРРРРРРРР
«Они… уже ушли?» – хорошенько призадумавшись, проронила про себя мило укутанная рабочими тканями Прудэнс, осторожно похлопывая навострёнными ушками в такт жаркому ветру спокойного летнего вечерка. – «Прекрасно!» – победоносно заключила она секундой позже, еле заметно улыбнувшись.
Понимая, что для претворения своего плана в жизнь, той жизненно необходимо действовать без запинок, предприимчиво усмехнувшаяся леди резко вскочила со скамьи и, элегантно оправляя рукава родного, словно мать, халата, подумала: «Что же, мистер Стар, сегодня ваш счастливый день!» – хихикая, процедила она себе под нос. – «Быть может, у меня и нет трёх высших образований… зато, в отличие от вашего господина, я точно знаю, что испытывают простые пони, дедушка!»
Тотчас, почуяв поток свежего северного ветерка, она сделала уверенный шаг в сторону главного входа, параллельно с тем накинув на пояс лёгкую бурую сумочку, из-под кармашка которого торчало загадочное инженерное приспособление, маркированное заглавными буквами изобретателя «РХ». Её вольная рысь была столь грациозна и в то же время незаметна, словно бы она гналась за кем-то на столичном показе мод, демонстрируя новую линию сезонной одежды в динамичных атлетических позах.
«Настало время внести небольшие правки в поместье вашего господина, Сильвер Стар, ха-ха!» – всё не утихая, уверяла себя в оправданности грядущих действий некогда чистая, непорочная земная пони. – «Как говорили мои преподаватели на факультете психологии, реально лишь то, во что мы безоговорочно уверили самих себя, и верно лишь до того момента, покуда мы не перестанем воспринимать эту идею как факт… Что же, в таком случае… Ричу не следует удивляться, что простая пони, вроде меня, будет вторгаться в его владения, дабы унести прочь любимое скупому сердцу золотишко! В конце концов», – воссияв гордостью, победоносно заключила она, стоя в лучах солнца, подобно бронзовой скульптуре великого полководца. – «в его помыслах я так или иначе буду грязной швалью, так почему бы мне не побаловать себя хоть толикой того, чем я предстаю в его истинно аристократической головушке?!»
Безо всяких зазрений совести она распахнула двери главного входа в особняк и, сохраняя на лице твёрдую, непоколебимую решимость, двинулась в сторону ближайшего кресла, дабы, задумчиво сидя на том, привлечь к себе внимание наивной обслуги, и привести все шестерни выверенной задумки в движение малозаметными толчками одной юной, слабой, незаметной, но поистине хитрой, словно сам Дискорд, простой пони.
Сутками ранее в мастерской мистера Радиохэда.
Полночь.
Плотные клубни пыли, солод, разбросанный по полу, и всепоглощающая тьма. Сухой запах сладкого пива, еле заметно исходящий от всего, к чему прикасалось копыто гениального инженера, и густая атмосфера подавленности. Всё это, услужливо завёрнутое по воле пегаса в тесные стены одного маленького технического помещения с холодными металлическими стенами, встречало Диар Прудэнс в своей обители, подобно покойнику, коему с минуты на минуту грядёт отправление в мир духов.
– М-мистер Х-хэд! – робко протянула пискнувшая от страха кобылка, ушки которой поразил резкий скрип включения железной аппаратуры, засиявшей вдали, в непроглядной ночной мгле, голубыми искрами технологий, пока та, перешагивая очередной ворох небрежно опрокинутых проводов, тщетно старалась отвлечь себя от тревожных мыслей. – В-Вы ч-что себе позволяете! Н-н-немедленно объяснитесь, м-мистер Радиохэд! ИК! – икая от испуга, требовала низенькая леди, следуя свету яркого точечного огонька на дальней стенке помещения. – Что за напасть на вас нашла?! Я, ИК, лежу у себя дома, в постели, с любимым, ИК, мишкой под боком, никого не трогаю, наслаждаюсь в кои-то веке негой сладких сновидений, ИК, тут заявляетесь вы с глазами навыкат и, ИК, словно какой-то воришка, забираете меня из дома! Я требую от вас под-ИК-робнейших объяснений! – грозно и пылко (насколько той позволял характер) изрекла свои требования робкая напуганная леди вдогонку крылатому силуэту, что в сих потёмках и сам не многим был отличим от теней разыгравшегося воображения.
Внезапно, к её счастью, тьма, что окутывала их, развеялась! И, что более приятно, искусственный лучик, светивший паре из-под кристаллов голубого минерального образования, оказался как раз в пору неприспособленным глазкам барышни, будучи столь ярким, сколь того требовало ночное время. Да уж, всё же, сколь бы безрассуден ни был Радиохэд, он никогда не забывал заботиться о гостях своей скромной обители, что, безусловно, заслуживало уважения со стороны мило зазевавшейся Прудэнс.
– Мисс Прудэнс, – начал он, залив комнату тусклым сиянием сапфировой настенной лампочки, – вы в праве сердиться на меня, я всё понимаю, – серьёзно ведал он, вопреки ожиданиям боязливой барышни.
– Селестии ради! Мистер Радиохэд, только не говорите мне, что вы снова, ИК, пили! – горестно выругалась кобылка, глядя на то, как подошедший к ней жеребчик, взяв ту за копытце, подобно истинному джентлькольту, в свете лампы оказался взору её ещё более безобразным, неряшливым и глупым, нежели обычно.
Картофельный мешок, под определённым углом способный напомнить замыленному глазу рабочий комбинезон! Должно быть, только так и можно было охарактеризовать то корично-бежевое изваяние, налепленное неизвестным шутником поверх жилистого тела далеко не последнего инженера округа.
– Нет! – чётко отрезал пегас. – Я выгляжу так не потому, что решил испить даров хмельного царствия… Эм, то есть, – поправил себя тот, показательно кашлянув, – в общем, не пил я никакого пива! Я пробудил вас этой ночью по исключительно важной причине, и я хочу, чтобы вы выслушали меня, мисс Прудэнс, – он поцеловал её копыто до умиления слащаво, подобно принцу из наивных детских сказочек, отчего щёчки устыдившейся девы, вновь прикусившей нижнюю губу, тут же приобрели не менее сказочную багроту, – в знак почтения той искренной доброте, что вы проявили, оказав помощь как мне так и госпоже Твитчинг Дэйлайт, я хочу преподнести вам в дар моё величайшее творение!
– М-мистер Р-Радиохэд! – казалось, её глаза вот-вот выпадут из орбит от шока, однако она, пусть и не в силах убрать с мордашки яркий румянец, ещё питала надежду оставаться серьёзной в глазах нахального жеребчика. Резко придя в себя, она, прикрываясь от стыда одёрнутым прочь копытцем, сквозь пелену стыда, отрезала. – Ч-что это в-вы себе тут позволяете?!
– Я хочу признаться вам кое в чём, мисс Прудэнс, – припав к полу на одно колено, заявил он, вновь схватив любимицу за правое копытце, вопреки всем возмущениям последней. – Я не должен был этого делать… не должен был, мисс Прудэнс… Но… Я просто не смог удержаться, понимаете, ха-ха?! – добродушно улыбаясь, он глядел золотом своих карих очей в самую душу ни то растроганной, ни то напуганной кобылки, пока его бойкое крыло, незаметно заведённое за спину, уже было готово презентовать стальной ящичек его новой владелице. – Мисс Прудэнс, мне до сих пор, честно признаться, крайне стыдно перед вами! – смеясь невпопад, всё разъяснялся, следя за речью, смелый молодой жеребчик, стараясь не пасть перед воспитанной дамой мордой в грязь. – Понимаете ли, до того, как я встретил вас, моя судьба была подобна пустой дубовой бочке, для коей светлое пиво было единственным, и потому в значении своём подобным жизни, величественным хмельным экстрактом, что мог хотя бы на несколько часов наполнить пустоту моего бытия светом ясного солнца, – его мирный, спокойный взор, исполненный вселенской мудрости, был направлен куда-то в небо, и казалось, словно бы тот жеребчик, сполна познавший чудо просветления, вопреки всей абсурдности пивных аналогий, ведал юной даме сакральные истины мироздания. – «Порой вещи просто случаются, сколь сильно вы бы ни оказывали им должного сопротивления», ха-ха помните эту цитату, а, мисс Прудэнс? – вновь рассмеявшись, медленно протянул позитивно настроенный инженер. – Помните? Ну конечно, помните! – он вновь поцеловал копыто своего маленького лилового лучика света, что, стоя молча напротив непризнанного гения своего времени, лишь изредка моргала, боясь пропустить хоть одно слово сей романтичной исповеди, что исходила из уст, как парадоксально, прожжённого, закоренелого алкоголика. – Вот и я помню тот день, когда впервые встретил вас, мисс Прудэнс… День, когда вы подарили мне надежду. День, когда вы вырвали из груди своё пылающее сердце, не желая мириться с препонами злой судьбы… Видя это, я протрезвел… ой, в смысле, прозрел! Да лягать его в рот! – внезапно выругался залившийся краской жеребчик, чем вызвал краткий смешок ухмыльнувшейся особы. – Ну короче, я и протрезвел и прозрел, но, что более важно, я узрел… что, пусть я и не смогу изменить сорт того пива, что было влито в мой стакан, я всегда могу сдуть с того горькую пенку и, если захочу, добавить щепотку целебной соли, – по его жёсткой щетинистой морде скатилась скупая мужская слеза, однако, мгновением позже, видя недопонимание особы, расшифровал для неё хмельное откровение. – Э-э-э… То есть, я имею в виду… Сколь бы извилиста или пряма ни была тропа судьбы, уготованной нам, только мы сами способны украсить её благородным кустарником светлых чувств, уложив путь тротуарным камнем… ровно как только мы способны разрушить это всё небрежным шагом, разрушить и без того хрупкую землю, что устилает нам долгий тернистый путь в будущее, – активно жестикулируя с мокрыми очами да морщась от таких грязных, банальных, попсовых сравнений, Хэд, из глубочайших симпатий к юной леди, всё же смог донести до той желанную мысль. – И потому, мисс Прудэнс, в знак признательности за моё освобождение, а также ваш неоценимо высокий вклад в лечение мисс Дэйлайт, я хочу вручить вам то, что способно изменить вашу судьбу! – он гордо презентовал земной пони крохотную кубическую коробочку, на боку которой гордо красовались инициалы «РХ».
– Чт…Что это, мистер Хэд? – тихонько проронила кобылка, очарованная речью статного молодца, что в одно целебное касание страстного признания выгнала из нутра её следы ночной дрёмы. И, не спеша тотчас прикасаться к желанному куску зачарованной стали, дама протянула, нервно сглотнув. – Ох, Селестии ради, я даже не знаю… Мы ещё так мало знакомы… Я не готова… Мне ведь нужно строить карьеру! – робко потянувшись к тёмному кубику, она тяжело выдохнула, хорошенько прокашлявшись, после чего, взяв тот в копытце, вновь спросила. – Ох, я так признательна вам, мистер Хэд… У меня просто нет слов… Судя по виду, вы в самом деле постарались… Даже коробочка выглядит великолепно…
– Эм… Уж не знаю, что вы там себе вообразили, но… Это сетовое устройство, он поможет вам… Я уверен, вы сами разберётесь в том, как с ним работать… Ну… До свидания и сладких снов! – в последний раз поцеловав свою гостью, изрёк вежливо настроенный жеребчик, шустро подлетев воздух да выставив ту за дверь, пока она, прижав ко рту копытце, решила, себе на беду, зазеваться.
И, стоя на пороге технического помещения со стальным кубиком в руках, она, вытаращив на дверцу разинутые очи, вновь, словно бы окаменелая, наблюдала за тем, как перед ней захлопнулся проход в пивные угодья пегаса. Она же, не зная, как и реагировать опосля всего случившегося, заслышав звук работы парового механизма, припустила взор к подарку и, всматриваясь в крохотный рубиновый камушек на его макушке, подумала про себя: «Ладно, кубик, потом расскажешь, что ты за зверь такой… Пошли домой… Я ужас как хочу спать. Хм, а, раз уж такое дело, может мне и не спать вовсе… Утром мисс Дэйлайт заодно навещу, хи-хи… Да нет, наверное, не стоит».
[1]Язвительный плющ (Poison joke) – вид особого растения, произрастающего в вечнодиком лесе, особенностью которого является способность оного «подшутить» над своей жертвой.
[2] Театральный бинокль