Грифонская ярость

Глава III: Кайфенберг.

"В лето девятьсот девятое от Херонейской победы подступило войско цесарское к Светиграду, и обложило его осадой крепкою. Было в том войске пятнадцать полков копейных да мушкетирских, три хоругви рыцарских и три на десять орудий от мала до велика. В граде том стоял Воевода Родолюб Светич с пятью тысячами войска и крепостным нарядом, да ещё с теми пушками, что смог тот из соседних крепостей вывезти. Сильно встретил он ворогов, и не решились те брать его приступом, а порешили взять измором. И начали они сидеть вокруг града-крепости, разоряя посады малые и сгоняя народ с земли. К осени подступило к Светиграду войско Рьекоградское, и решился Рьекоградский воевода согнать Цесаря от города, но бит был крепко и тяжело. Тогда стали рьекоградцы переправу речную налаживать, переправляя в город хлеб и пушечный припас. Пытались цесарцы не пущать их — но пушечным боем были отброшены. Так и потянулась осада, и шла она десять лет, пока не уступил Светич града и не вышел из него с войском, зарекшись боле не поднимать на Цесаря оружия и делам его ратным не перечить."

Запись из Нового Свода Йезерградской летописи. Текст сокращён и отредактирован.

"Ваше Императорское Величество! Спешу известить вас, что осада Лихтенштадта идёт успешно. Батареи уже целую неделю бьют калёными ядрами по речным пристаням, и пусть вражеский бой так же силён, зарево пожаров в районе речного порта говорит о нашем успехе. Я пишу вам по случаю отражения очередной попытки вражеского прорыва — неприятель в числе двух пехотных колонн и одного пегасьего баннера дерзнул напасть на наши осадные линии, две недели назад сильно пострадавшие в ходе вражеской вылазки из города. Атака была суровой и решительной, но Кронская терция фон Цапфеля, поддержанная вингбардийцами Пикколо и скайфольцами ван Хайка сумела устоять на своих позициях, остановив язычников у местечка Ретейниц и наголову разбив неприятельское войско. Все вышеуказанные господа заслуживают высочайшей почести, ведь действия неприятеля, признаваясь честно Вашему Величеству, оказались неожиданностью для моей ставки. Принимая в расчёт все наши последние удачи, я не склонен думать что наше сидение на берегах Гряйфкёнига продлится дольше следующей зимы. Болезни и перебои с провиантом, имевшие место последние три месяца сошли на нет, а в крепости, согласно донесениям лазутчиков, они сейчас в самом разгаре. Защитники, несмотря на речное снабжение порохом и провизией, всё же страдают от голода и нехватки боеприпасов. Как я уже замечал выше, их сопротивление не продлится долго..."

Отрывок из письма, посланного Эргерцогом Феатисским Гроверу II во время осады Светиграда. На тот момент до её окончания оставалось долгих полтора года.

---

Агриас открыл глаза и увидел прямо перед собой озадаченное лицо Эрстфедера.

— Господин майор, вы как? Не замечал раньше за вами... — Вполголоса проговорил денщик, продолжая смотреть на начальника с удивлением и опаской. В следующий миг чейнджлинг понял, что его лицо было перепахано таким жутким оскалом, что ему самому стало не по себе, когда офицер вообразил, как он только что выглядел со стороны.

— Что случилось, Карл? Всё нормально, вроде как. — Тоже вполголоса, сиплым и глухим тоном проговорил цу Гардис, поднимаясь со своего места. Он спал в кителе, накрывшись шинелью. В комнате ветхого крестьянского дома, в котором они остановились, было уже холодно: хозяева топили скупо, проходившие через их село армейские части реквизировали почти все дрова и хворост.

— Да нет, не скажу, что нормально. Вы тут рожи корчили, шипели что-то, ругались как... ну, я таких слов от офицеров никогда не слышал, а они, уж поверьте, не прочь... Я хотел было хозяев позвать или сам будить, но тут вы сами проснулись. Чертовщина какая-то, честное слово!

— Чертовщина говоришь? — Агриас покачал головой. Действительно, ситуация получалась не самая лучшая.

— Да. Дьявольщина, господин майор. Никогда такого не было... Может вам приснилось чего?

— Ну... — майор добросовестно попытался вспомнить свои грёзы. На ум пришло что-то чёрное, что-то въедливое и вездесущее. Не ожившая картинка из воспоминаний, но будто бы отражение чьей-то реальной воли, грубо попытавшееся вломиться в дверь его сознания. Зачем? Почему? Чейнджлинг не заметил, как почувствовал на языке одно неприятное ему, но распространённое у грифонов слово — ворожба. — Да, может что-то не нормальное. Всякое бывает, не так ли?

— Как бы вас так удар не хватил.

— Не хватил — и ладно. — Агриас резко встал со скромной кровати, неловко потянулся и начал застёгивать шинель. За окном ещё темно — раннее утро. — Не беспокойся главное попусту. А я пока выйду на улицу.

— Может ещё поспите? До построения часа два.

— Не могу спать, Карл. — Коротко проговорил чейнджлинг забирая со стола пачку сигарет и покидая комнату. В убогом подобии гостиной на полу и у стен спали и дремали денщики и адъютанты полкового штаба. Угли в камине почти остыли, поэтому ординарцы то и дело ёжились, ругаясь сквозь сон. Агриас тихо и осторожно прошёл мимо них и вскоре оказался на улице. Стояла спокойная зимняя ночь. Дорога, деревня, лес. Именно так выглядела далёкая Грифония в своём истинном обличии. Прекрасные города и городки с дворцами и соборами, сытые фермерские угодья, лежащие вдоль чёрных стрел железных дорог — всё это было лишь маленькими точками и узенькими линиями среди всеобъемлющей глуши, жившей не только наяву, но и в мыслях, в самом сознании. Агриас вышел на низкое крылечко и закурил, поёживаясь от утреннего морозца. Ему некогда было наслаждаться угрюмой природой вокруг, он думал о другом, и мысли его были далеко не самими спокойными.

"Сон. Что-то со мной случилось. Во сне. Тут скорее всего замешана магия, мы ведь воюем против речных пони..." — Начал размышлять он, вспоминая всё новые и новые подробности. Он вспомнил, что боролся. Боролся с каким-то наваждением, с чем-то что указывало ему что делать. Скрежет зубов, визжащие крики, белые призраки по ту сторону мира и оно. Оно говорило, но он не помнил что конкретно. Но помнил, что оно прощупало его характер и пыталось давить на слабое. "На семью, на карьеру... На мою неуверенность." — С недовольством понял перевёртыш. — "Душевные терзания, глупые мысли, переливание из пустого в порожнее. Из-за такого и становятся предателями." — Подытожил он. — "Теперь он меня не возьмёт. Может быть я и полный профан в магическом искусстве, но знаю что нужно делать в такой ситуации. Хотелось бы знать побольше, чтобы была возможность напакостить этой сволочи в ответ. Будет знать как лезть в голову Королевскому офицеру!" — Тут другая, менее приятная мысль задела чейнджлинга. — "Теперь придётся спать вполглаза. Это не простая забава какого-нибудь волшебника. Скорее всего этот парень военный, скорее всего он выполняет приказ. Нужно доложить начальству — пусть и оно навострится и ждёт подобного. Не нужны нам тут неожиданности."

Конечно, чейнджлингу было известно о подобном. Он довольно скоро понял, с чем имеет дело. Он читал о единорожьем колдовстве, изучал это в юнкерском училище. О теоретических возможностях единорогов, о конкретных случаях их применения этих возможностях, но при этом он не знал самой сути явления, с которым столкнулся. Так уж вышло — его специальность не сопряжена с магическим искусством, он не диверсант-гештальтвандлер и уж тем более не принадлежит ни к какому таинственно-забавному обществу, по какому-то недоразумению одевающемуся в военную форму и распространяющему о себе такой род слухов, от которого сначала пугаются, а потом превращают в анекдот. Он считал себя выше, считал что знает достаточно и даже больше, по крайней мере — до этого момента...

Забрезжил рассвет, из-за кромки деревьев начало подниматься громадное рыжее солнце. Пока полк ещё спал непробудным сном — деревня уже оживала. В тишине чейнджлинг слышал ворчание, тихие разговоры, шаги. В хлевах и амбарах начинала просыпаться скотина. Петух молчал — его вместе с курицами забрали на совсем те, кто был здесь до кронского полка. Так уж вышло — крестьянам не повезло жить на обочине большака, не повезло кормить злых и усталых солдат, чей голод перевешивал чувство национальной солидарности, казавшееся для Хельквилльских и Лангешвердских служивых не более чем очередной барской причудой. На улице не было никого кроме часовых, местные будто попрятались, не желая попадаться на глаза тем, кого им пришлось обслуживать. Перевёртыш сделал ещё одну затяжку, потушил бычок о перила и снова посмотрел вокруг. Небо розовело на востоке, тьма закатывалась за горизонт. Лирический пейзаж, достойный поэта. Хорошо ли, плохо ли, но Агриас поэтом не был. За его спиной послышался стук шагов часового: посты сменялись. Скоро прозвучит команда "Подъём!", произойдёт построение и они пойдут дальше. Карты устарели, где сейчас находился фронт — никто не знал. Кронцы рисковали столкнуться с йезерградцами нос к носу, рисковали так же и уйти дальше от своих соседей (если те вообще были), рисковали оказаться охваченными, одураченными, в общем — слишком многим они рисковали. Во всяком случае, сейчас у них был чёткий приказ...

С восточного конца дороги послышалось тарахтение мотора: Агриас прислушался, узнав в звуке машину полковых интендантов. Кто-то из них возвращается. Интересно, почему? Вот автомобиль въехал во двор, вот один из адъютантов распахнул дверь и торопливо подался наружу, выпуская своего начальника. Цеткин вернулся. Видимо, там что-то действительно произошло. Двое военных быстрым шагом направились к дому где располагался "штаб". Агриас молча проводил их взглядом, потом раздражённо зевнул и исчез в дверном проёме. Тем временем, внутри все ещё только просыпались. Денщики и штабные офицеры ворчали и ругались с холоду, пытаясь размять затёкшие и задубевшие лапы. Сапоги военных примёрзли к ногам и хрустели льдом. Камин пытались растопить остатками дров, но в этом уже не было какого-то смысла, ведь полудню их всех уже не должно было быть здесь.

— Сюда идёт старший интендант! — Произнёс Агриас, перекрикивая гомон штабных. Все затихли, ведь Цеткин всё-таки был старшим офицером. Вошедший Цеткин не отреагировал на любезность своего коллеги и бегло осмотрел помещение, выискивая глазами полковника.

— Где Цапфель? — Просто и грубо спросил он у чейнджлинга.

— Полковник у себя, — ответил майор, с любопытством всматриваясь в своего коллегу. Он не выражал волнения и тем более страха, но при этом явно торопился, — А что, собственно, случилось?

— Что случилось? — Переспросил адъютант. — Какая вам разница, господин советник. Я не хочу докладывать дважды одну об одном и том же.

— Справедливо. — Кивнул Агриас, занимая место в углу. Штаб тем временем не терял времени: с чердака выносилось телефонное оборудование и прочий скарб, вскоре этот процесс попал под контроль проснувшегося Айзенкопфа. Полковник появился в парадной чуть погодя, после того, как его оповестил денщик. Пожилой грифон выглядел весело и спокойно, как и всегда.

— Господин Цеткин, я ожидал увидеть вас на несколько часов позже. У вас срочные новости?

— Так точно, господин полковник. Деревня к востоку отсюда уже занята.

— Занята неприятелем? — Уточнил полковник.

— Никак нет. Там стоит штаб Хельквилльского полка. Не враги — союзники.

— Понятно... — кивнул фон Цапфель. — Ещё не известно, что из вышеупомянутого доставит нам больше проблем. Выходит, мы находимся всего в трети перехода от переднего края?

— Выходит так.

— Чудно. Стало быть — те вчерашние пушки были ближе, чем я по началу думал. Каково ваше мнение по этому вопросу, господин старший интендант?

— Самое что ни на есть паршивое. Нам в спину дышит чуть ли не половина всей Экспидиционной армии. Дорога забита, других таких же маршрутов в этой растреклятой глуши днём с огнём не сыщешь, а кормиться за счёт местных не получится так как те кто был здесь до нас ободрали их как липку. У них нет ни провизии, ни дров, кое у кого отобрали даже тёплую одежду. Патроны, снаряды, топливо для машин мной не упомянуты, знаете почему? — Интендант говорил эти слова сухо и строго, на манер рапорта.

— Конечно знаю, господин Цеткин. И всё же, в этой ситуации кое что нам всё ещё выгодно.

— И что же?

— Наш враг страдает от этого не меньше, а с вашей головой мы сможем свести эти недостатки к минимуму.

— Да, очень не хотелось бы подвести полк. — согласился с командиром снабженец. — Разрешите? — Цеткин кивнул на дверь, в которой уже толпилось несколько штабных, спешивших вынести всё нужное на улицу. Где-то во дворе уже грузились запряжки, готовясь выступать. Теперь пробуждался 4-й Кронский, и вместо утренних петухов солдат поднимали крики младших офицеров. Далее последовали обычные утренние процедуры: помывка, просушка, быстрый скудный завтрак и короткий утренний молебен. Пока что им везло достаточно, чтобы иметь время на всё это. Даже перекличка не кончилась ничем необычным: все солдаты до единого были в сборе, только несколько солдат-тыловиков сильно простудились за ночь. "На пра-во! Шагом-марш." — И длинная серо-бурая колонна угрюмо потопала вперёд, хрустя перчатками и сапогами по замёрзшей дорожной грязи. Пушки, подводы, редкие легковые и грузовые автомашины, приданные пехоте по остаточному принципу.

— Забавно это всё выглядит, господин майор. — Агриас и фон Таубе шли вдоль колонны, глядя то вперёд, то на неё. "Герцландец в третьем поколении" ещё прихрамывал на не до конца зажившей лапе. — Очень забавно...

— Что вас забавляет? — Спросил чейнджлинг.

— Даже не знаю с чего начать. — Проговорил грифон. Вид он имел неважный — зима никогда ему не нравилась. Агриас же напротив был бодр, воспринимая снег и мороз как нечто само собой разумеющееся.

— В нашем положении главное — не терять выдержки. Нам нужно просто скремниться и выполнить свой долг.

— Выполнить свой долг... — повторил командир 2-го батальона. — Смотря перед кем. Плохо когда отдаёшь долги тем, кому ты ничего не должен.

2

4-й Кронский полк подошёл к селу спустя два часа бодрого марша. У самой окраины колонну встретили бойцы комендантской роты, с их слов герцландцы узнали о том, что в пункте стоит штаб 19-го пехотного полка, там же их встретил офицер, сразу же предложивший штабу 4-го обсудить диспозицию с его начальством. Полковник фон Цапфель строго смерил военного взглядом, но согласился. Он, вместе со свитой из командиров и их денщиков, направился на встречу с коллегами.

— Хорошо, что вы прибыли, господин полковник, мы надеялись на достойную помощь от наших союзников. Благородные народы должны стоять вместе против варварских орд с Востока. — На асфальтово-серой шинели хельквилльца поблёскивали чёрно-серебряные петлицы с изображением черепа и двух перекрещенных костей. Скромная круглая фуражка, более похожая на гражданский картуз, так же была украшена этим символом.

— Варвары с востока, говорите. — Хрипло посмеиваясь проговорил фон Цапфель, заметив что собеседник раза в два младше чем он сам.

— Конечно. Они варвары, господин полковник. Разве вы не согласны с этим? Им чужда наша культура и наша вера, они молятся деревьям, колёсам и поганым идолам, они держат при себе ведьм и колдунов — это ли не угроза, достойная уничтожения? Тем более, есть у меня ещё кое-какое мненьице на этот счёт. Хотите его послушать, ваше превосходительство?

— Ну что-ж, порадуйте нас. — Кивнул фон Цапфель, не переставая иронически улыбаться.

Село Кайфенберг было намного крупнее того населённого пункта, в котором полк провёл ночёвку. Около сотни домов и старая церковь стояли вдоль дороги, лес близ неё сходил на нет и начинался лишь за тридцать-сорок километров к востоку, перемежаясь редкими сосновыми рощами, торчащими посреди сельского поля. В пяти верстах к юго-западу от села возвышался высокий поросший лесом холм — там когда-то стояла деревушка с таким же названием, но лет сто тридцать назад она начисто выгорела, а спасшиеся жители перебрались на другое место. Когда-то это село считалось одним из богатейших в округе, теперь же здесь хозяйничала солдатня. Пустующие дома и сараи растаскивали на дрова, во дворах дорезали и жарили последних поросят. Где-то кто-то из местных спорил с интендантами, пытаясь отбить своё добро, где-то какой-то офицер вымещал злость и раздражение на нескольких солдат, застигнутых им в пьяном виде. Солдаты Орденштаата ходили в серых шинелях и таких же серых фуражках, герцландцам они напоминали мышей, Агриас же испытывал острейшее чувство дежавю, ведь цвет формы орденской пехоты совпадал почти точь-в-точь с чейнджлингским фельдграу. Правда, по сравнению с чейнджлингскими солдатами эти ребята казались чем-то средним между народной милицией и бандой наёмников-головорезов.

— Видите ли. — начал тем временем солидный юноша с красивыми петлицами. — На территории так называемого "Речноземья" находится много пригоднейшей пахотной земли. Русло Гряйфкёнига создаёт там прекрасные условия для производства тысяч тонн зерна, винограда и иных полезных культур ежегодно, а внедрение новых технологий даст этой цифре подскочить в разы. Захватив даже часть этих земель мы навсегда избавимся от проблемы голода, а то и вовсе спровоцируем демографический взрыв. Только подумайте об этом, господин полковник.

— Да, может быть в этом что-то есть. Но вы ведь ещё не закончили, верно?

— Пожалуй, да. Я не закончил. Беда в том, что у нас есть конкуренты. Те, что сейчас находятся в десяти-пятнадцати километрах от нас, а так же их жёны, дети и прочая погань. Они отнимают у нашего народа право на процветание и счастье одним своим существованием, одним фактом того, что они потребляют то, что могли бы потреблять мы, занимают то, что должно принадлежать нам по естественному праву нашей нации и нашей расы. Вот причина, по которой мы считаем их низшими существами. Они сознают своё вредительское, паразитическое положение, но упорно продолжают цепляться за него, не говоря уже об их желании уничтожить наш народ и разрушить нашу страну.

— Интересная проповедь, господин офицер. Из вас вышел бы хороший агроном или экономист, может быть вы даже нашли бы себя в науке. Офицерские погоны вас несколько... Тяготят. Вы так молоды, на вас такая большая ответственность. Кстати, как вас величать?

— Я Герберт фон Остенштайн, занимаю должность политического офицера при 19-м пехотном полку.

— То есть, вы из "чёрных плащей", верно?

— "Чёрные плащи"? Кого вы имеете ввиду? У нас много кого так называют.

— Ну, то есть вы из сторонников фон Катеринберга, из его "партии", выражаясь модными словами. Например, гарнизон Хельквилла и охрана самого Хельквилльского замка состоит из них.

— Вы имеете ввиду отряды охраны SG? Нет, я не принадлежу к этой структуре. Я из "Общих SG", то есть из регулярных полевых частей. — Компания подходила к зданию штаба. Занятный разговор уже нужно было прекращать. Майоры угрюмо слушали беседу, фон Таубе уничижительно поглядывал на юнца, сдерживая клокотавшую внутри ярость. Какой-то противный идиот бормотал сущий бред, не имевший отношения ни к текущей ситуации, ни к чему бы то ни было ещё. Агриас же не мог избавиться от преследовавшего его чувства дежавю.

— Спасибо за уточнение. Буду знать.

— Всегда рад вам помочь. — Кивнул Герберт.

Офицеры зашли на крыльцо, часовые без разговоров впустили их внутрь. Там, за широким столом располагался штаб полка. Их форма заметно отличалась от формы политического офицера. Они и держались иначе, казались более статными и высокими. Фон Остенштайн тоже имел дворянское достоинство, но то ли из-за своего небольшого возраста, то ли из-за того что его семья поднялась из зажиточных купцов-судовладельцев, казался на их фоне белой вороной.

— Здравия желаю, господа офицеры. Рад вас видеть здесь. — с порога их поприветствовал пожилой полковник — ровесник Цапфеля, а может быть и старше. — Положение у нас тяжёлое, вы прибыли очень кстати. Времени мало — нужно провести совещание и согласовать наши действия.

— Для этого мы и явились сюда. — кивнул герцландец, подходя ближе. — Как к вам обращаться?

— Меня зовут Карл Густав фон Мален, я командую этим полком. — Проговорил хельквиллец.

— В таком случае — моё имя Пауль Конрад фон Цапфель, я командую 4-м Кронским пехотным полком.

— Будем знакомы. — Кивнул Мален. Грифоны пожали лапы.

— Это случаем один из тех старых полков, что сражались за императора в Речной войне? — Подал голос Герберт.

— Вы абсолютно правы, это он и есть. — Ответил ему фон Цапфель, в то время как полковник 19-го посмотрел на политофицера если не с ненавистью, то с явной неприязнью. Этот взгляд трудно было не заметить. Фон Остенштайн попытался зыркнуть в ответ, но ему явно не хватало опыта чтобы составить фон Малену хоть какую-то конкуренцию.

Далее совещание пошло как по маслу. Фон Мален описал диспозицию своего полка и своих соседей, рассказал о полученных им указаниях и об общем состоянии подразделения, которым командует.

— Мы отходили на эти позиции достаточно быстро и успешно, потерь в штыках и материальной части удалось избежать. Однако, всё же есть одно обстоятельство которое вас не обрадует. — взгляд Малена показался Цапфелю несколько виноватым и сконфуженным. — И у нас, и у нашего врага очень мало патрон и почти нет артиллерийских снарядов. В приграничных сражениях мы израсходовали больше половины первого и около трёх четвертей второго.

— Как же так? — Спокойно, но всё же не без удивления поинтересовался герцландец.

— Логистика налажена очень плохо. Фронт нестабилен, а производство боеприпасов недостаточно чтобы покрыть расходы. И у нашей армии, и, судья по всему, у нашего врага запасов хватило только на месяц войны. Никто не ожидал что она растянется надолго. Мы взаимно полагали, что намного сильнее своих противников.

— А в итоге сели в лужу. Понятно. — улыбнулся Пауль и указал когтем на Краппа. Считанные месяцы назад майор выглядел молодо и щеголевато, теперь же на его лице лежали глубокие тени, а вид был более мрачным и угрюмым. Офицер до сих пор хромал после ранения на станции Ремье, но в целом не претерпел никаких особых изменений. — Господин Крапп командует артиллерийским дивизионом в моём полку. За время компании в Аквелии мы сумели отработать маневрирование огнём, поэтому его силы смогут оказывать поддержку не только нашему полку, но и вашему.

— От помощи не откажемся. Ваше командование выделило для вас очень удобные позиции. Там раньше стояли наши соседи, но их сняли и отвели в тыл. Вы разминулись буквально на сутки. Те позиции позволяют создать огневое взаимодействие и простреливать всё открытое пространство к востоку от деревни. Во вчерашней диспозиции враг бы имел большое преимущество перед нами, ведь мой сосед был очень сильно бит в прошлых боях, но с полнокровной частью вроде вашего полка мы можем рассчитывать на успех...

Разговор продолжился, военные уже близились к тому, чтобы обсудить все необходимые вопросы, как вдруг до этого молчавший Агриас подал голос:

— Герр полковник, разрешите? — Спокойно спросил он у фон Цапфеля. Тот мельком посмотрел на него и утвердительно кивнул.

— Этот офицер — чейнджлингский военный советник Агриас цу Гардис. Он не раз доказывал свою компетенцию, поэтому прошу прислушаться к его мнению.

Офицеры-хельквилльцы посмотрели на Агриаса с холодным недоверием, Остенштайн же и вовсе косился на него как на странную зверушку. Он молча подошёл к столу так, чтобы его все видели, прокашлялся и выждал несколько секунд, чтобы убедиться в том что его слушают.

— Господа офицеры. — начал он, используя более приятное грифонам выражение. — Я понимаю, что мои слова могут прозвучать глупо или даже, кхм, еретически. Но я всё же считаю своим долгом сказать...

— Я тут решаю, что ересь, а что нет. — холодно перебил его хельквилльский фельдкурат — суровый старик в чёрной униформе с наброшенной на шею белой столой. — Говорите прямо, господин советник, иначе от ваших советов не будет толку.

— Виноват. — бросил Агриас, не зная обращаться ли к священнику как к священнику или как к офицеру. — Суть в том, что кто-то пытался меня заколдовать пока я спал.

Чейнджлинг ожидал, что грифоны зайдутся хохотом или начнут ругаться, и герцландцы и хельквилльцы почему-то молчали.

— Я уверен в том, что это был единорог. И судья по его намерениям которые я частично понял — это был вражеский единорог. Я умею сопротивляться его магии и ему меня не взять, но я всё равно хотел предупредить вас всех об этом.

— Предупредить... — задумчиво и мрачно повторил за перевёртышем фон Мален. — Поздно об этом предупреждать, господин советник. Мы знаем о колдуне. Это виттенладнская ведьма, она очень опасна. Может заменить им батарею гаубиц и эскадрон бронемашин. Вы предупредили нас не о ней. Вы предупредили нас о себе. Имейте ввиду, господин советник, вы — угроза. Ваша воля может быть сломлена несмотря на любые ваши усилия и мы не доверимся вам несмотря на любые ваши уверения. Не стоит недооценивать виттенландскую ворожбу, А вы, судья по вашему возрасту и по вашему тону общения со старшими по званию — привыкли недооценивать опасность того, что вас окружает.

— Виноват, господин полковник. И что же в таком случае вы мне предложите? — Агриас хотел было разозлиться на Малена, но вовремя сдержался.

— Грифоны не могут пострадать от подобного, так как от ворожбы нас защищают боги и наша вера в них. — снова подал голос полковой священник. — Вам же я рекомендую держаться подальше от передовой, а ещё вашего денщика нужно снабдить соответствующими инструкциями на тот случай если вы не совладаете с ведьмой и станете её пешкой.

— Если для победы над врагом и безопасности моих коллег мне нужно будет отдать жизнь — значит так тому и быть. — Смело проговорил цу Гардис. Грифоны закивали, кто-то обменялся словами, кто-то переглянулся. Эта фраза была не более чем простой истиной и чейнджлинг проговорил её не задумываясь ни секунды. Грифоны с одной стороны были намного храбрее и решительнее чем его народ, но жизнь казалась им куда более ценной вещью, чтобы раскидываться ей по пустякам. Где-то в этом помещении находился Эрстфедер. Он не мог не слышать этих слов. Интересно, как он отреагирует?

Совещание вскоре подошло к концу. Майоры и офицеры двух полков получили указания и начали расходиться по своим подразделениям.

3

Линия окопов тянулась по окраине леса, теряясь среди кустарника и занесённых снегом оврагов. Сосны шумели, ветер завывал, метаясь меж их стволов.

— Как думаете, сколько времени ваши смогут выдержать против озерградцев? — Майор Август фон Моорсталь шагал по протоптаной снежной тропинке, его сапоги визгливо скрипели с каждым его шагом.

— Думаю, что мои смогут их погнать. — Заметил фон Таубе, шедший подле него и так же разглядывавший окопы, в которых суетились и перебегали солдаты, обживавшиеся на новой позиции.

— Интересное мнение. Надеюсь, вам не придётся его менять.

— Мы бывали и в худших переделках, уж поверьте мне. Аквелийцы будут поупорнее и поопаснее этих ваших йезерградцев. Кстати, а как они воюют?

— Примерно так же как и мы, если говорить начистоту. — вполголоса, будто не желая быть услышанным проговорил хельквиллец. — Только, как бы вам сказать... У них судья по всему хотя бы есть план, а у нас каждый тянет всё на себя, и в итоге нас бьют и отбрасывают.

— Интересное дело. — Заметил Адриан.

— В таких делах очень неинтересно участвовать, уж поверьте мне. Мы прекрасно знали о начале войны, мы готовились, нам даже удавалось наносить им поражения в первых стычках. — грифоны подошли к укреплённому штабному блиндажу. У входа стоял часовой. Моорталь кивнул ему и вежливо попросил Адриана войти. Внутри не оказалось ничего выделяющегося: обычная землянка, снабжённая всем необходимым для руководства войсками с относительно безопасного расстояния. Военные присели за стол, беседа продолжилась. — Но потом они подвели резервы, выбили нас с пограничных укреплений и погнали на запад. Наверху при этом творится полный кавардак — уж поверьте мне. Лангешвердцы не могут договориться с хельквилльцами, реформисты гнобят старых офицеров. Видели вы этого сопляка с черепами в петлицах?

— Остенштайн?

— Да. Знаете чем он занимается?

— Не знаю, наверное навязывает вам реформистские идеи. Мы ему двух слов сказать не успели, а он уже нагородил всякого бреда.

— Что вы думаете по поводу вот этого всего? — Хельквиллец вопросительно взглянул на коллегу.

— Странно и глупо. "Варвары", "Конкуренты", "Естественное право грифонской расы" — звучит как бред сумасшедшего. Они говорят так, будто у всех грифонов в мире есть общий интерес, и этот интерес — явиться в эту чёртову глушь чтобы с кем-то за что-то воевать, как будто мы живём в славные времена Гровера II, когда мои предки ещё говорили на Вингбардском и промышляли бретёрскими потасовками где-нибудь в Таллузе. Как они собираются уничтожить несколько миллионов речных пони? Штыками и саблями? Зачем вообще покорять земли которые невозможно удержать? Величайший из воинов не сумел одолеть речные страны, на что надеются эти болваны в чёрных мундирах?

Моорталь задумался и утнулся взглядом в стол.

— Они надеются на вас. Впрочем, как и мы. Только в нашем случае речь идёт не о "жизненном пространстве", а просто о жизни. Всё-таки, всей этой шобле нужно отдать должное. Пони напали первыми, уверен у них сейчас при власти кто-то смахивающий на наших "Чёрных". Хотят задавить нас силами своих союзников, хотят сварить свой котелок гуляша на этом мировом пожаре. А насчёт Остенштайна — он сволочь по совсем другой причине. Знаете, чем он промышляет у нас в полку? Выманивает хороших солдат. У меня в батальоне было два отличных гренадёра и один опытный пулемётчик. Всех силком загнал в SG, и так повсеместно. Хороших бойцов забирают в ударные части, а в простой пехоте остаются только дураки и неучи. В другом нашем батальоне батальоне убыл подпоручик — славный был мужик. Из крестьян, полуграмотный, но солдаты его за отца считали, из нашей батареи забрали пятерых пушкарей... — майор ещё какое-то время перечислял "потери", казавшиеся мизерными и единичными по отдельности, но в общем составлявшие чудовищную картину. — Так что не грешите на нас. Не мы в этом всём виноваты. И долг свой мы выполним, не перед Кайзером — так перед Орденом, не перед Орденом, так перед теми, кто живёт здесь, так как мы дворяне и мы клялись защищать народ своей земли.

— Дворяне... — повторил фон Таубе. — Вот бы все ваши дворяне говорили так как вы.

— Они все говорят так. Но не все так делают.

4

Пулемётная позиция пряталась в тени старой раскидистой ели. С поля она была почти незаметна: командир их взвода лично в этом убедился, проведя осмотр окопа "со стороны врага".

— Неплохое убежище. Можно переждать всё что угодно! — Хайнц Брецель с довольным видом полулежал на стрелковой ступени, поглаживая живот, набитый густым жирным гуляшом. Здесь было достаточно тепло, ветер проносился где-то сверху, не трогая засевших в земле бойцов. В этом окопе их было около полутора десятков — расчёт станкового пулемёта и приданное к нему отделение прикрытия. Были здесь и "лишние" — трое хелльквилльских солдат, один из которых был ефрейтором. Уже некоторое время между бойцами двух армий шёл довольно интересный разговор.

— Да-а, тот полк был справный. И офицеры, и солдаты — все молодцы. — Отвечал ефрейтор, доедая уже остывающий гуляш.

— Хитрые, гра-амотные. — Иронически заметил другой боец.

— А вы что, нет? — Удивлённо спросил у грифонов Хайнц.

— Нет, мы неграмотные, служивый. Мы — так. Читать, считать, своё имя начиркать — вот и вся грамота. Мы бы и рады учиться, но, видишь ли — война, денег нет чтоб нас учить.

— Да уж, нет. Нас и до войны не учили. Им нас нечего учить. Солдат глупый, офицер глупый — чему они друг-дружку научат-то? — Продолжал язвить один из серошинельников.

— Эх молчал бы ты, Венцель, а то клюв разобью. — Огрызнулся на него ефрейтор.

— Да ты мне за брата, Дитр. Ты мне клюв разбить хочешь, а был бы офицер — уже давно-б разбил бы.

Несколько герцландцев захохотало. На этот раз младший командир улыбнулся.

— Наши офицеры — тот ещё народ. — соглашаясь заметил Вильгельм, товарищ Хайнца. — Не стреляют, не порют, но народ строже некуда.

— А так бывает?

— Иногда бывает. — Усмехнулся сержант 4-го пехотного, командир Хайнца и Вилли.

— Ну, может быть. Может быть. — покивал менее язвительный хельквиллец. — В том полку ведь все были городские, культурные. Вы небось тоже пообразованнее нашего. Умному нечего кулаками махать — он и словом на место поставить может.

— Ве-ерно. — кивнул Венцель. — Только вот мы, знаешь ли, уж месяц как только и делаем что машем кулаками. Мы что, дураки получается?

— Получается дураки. Дураками уродились — дураками и помрём. — Мрачно резюмировал солдатик, доставая из кармана свежую самокрутку.

— А вы, выходит, не по призыву в армии служите? — Спросил ефрейтор у Хайнца, стараясь не особо слушать своих подопечных.

— По разному. Я вот сам завербовался. — отвечал Хайнц. — Пришёл вербовщик в нашу деревню — я и пошёл.

— Ну тебя и угораздило конечно. А семью ты получается, бросил? А земляков своих? Получается, Апфель, мы с тобой на свете не одни дураки.

— Ну, может я и дурак. Но в полки вроде нашего много кто идёт по собственному желанию. У нас служба очень солидная. Нас все уважают, да ещё и платят хорошо. — Хайнц не заметил, как начал говорить с сильным сарказмом. В последнее время их жалование то урезалось, то задерживалось.

— Да-а, а ещё мы воюем не за какого-то там магистра вашего, а за самого Кайзера Грифонского... — С деланным пафосом поддержал его Вильгельм.

— Да тьфу на этого магистра... — резко проговорил ефрейтор, выражая молчаливое мнение младших коллег. — До войны я рыбаком был, жил на берегу Гряйфкёнига. Мне что Хельквилльцы, что Лангешвердцы даже пони вартайские — все на одну морду, клянусь Троицей. Эта болтовня новомодная у меня уже в печёнках сидит, этот Остенштайн — барчук недоношенный, сам не солдат и ещё солдатам что-то рассказывает. Идейки все эти — они как мода. Сегодня все в чёрном ходят, завтра переоденутся в белое, а ведь морды те же, суть одна...

— Но язычники право черти, не могу о них думать иначе. Бьют нас крепко, сёла жгут, ворожбу творят всякую, чур меня! — Апфель резкими движениями совершил знамение и нервно выдохнул.

— Надо бы им тут всыпать, чтоб знали нашего брата. — Ободряюще воскликнул один из герцландцев.

— С нами божья сила! — Подтвердил второй.

— Kyrie Eleyson! — Гаркнул третий. Хельквилльцы с непониманием покосились на него, солдатик же довольно заулыбался. Его звали Фолькмар, до того как пойти в солдаты он год учился в духовной семинарии.

— Даст Борей — переживём и не такое... — Неожиданно серьёзным тоном сказал Венцель. Какое-то время солдаты глухо молчали, слушая вой ветра и приглушённое шушуканье окопных разговоров. Кто-то курил, кто-то дремал. Хайнц сомкнул глаза и примостился в углу, засунув лапы в карманы шинели и поджав ноги. Вокруг стоял противный декабрьский мороз, здесь же было сухо и тепло. Герцмейстеру стало жалко покидать это место, способное в любой момент превратиться в их братскую могилу. В дремлющем сознании роились тяжёлые и неприятные мысли, но он отгонял их, давил как надоедливых мошек. Последним делом сейчас было задумываться о чём-либо. Совсем рядом с ним были эти ребята — совсем молодые солдаты, младше даже чем он сам. Они никогда не хотели здесь находиться, никогда не думали, что их могут призвать и превратить в солдат. Он сам считал себя солдатом по призванию, они же были солдатами поневоле. Была ли между ними разница? Был ли в ней смысл? Не то чтобы. Хайнца так долго учили отличать своё от чужого, но теперь всё казалось вокруг ему похожим, если не одинаковым, а цель и необходимость выглядели размытыми и далёкими, как мираж в пустыне.

Тишина тем временем переменилась. Из спокойной она стала натянутой. Тихие разговоры смолкли, послышались команды офицеров. Сквозь вой ветра послышалось щелканье и шелест проверяемого снаряжения. Они напоминали зайцев, навостривших уши. Что-то произошло, они узнали об этом через несколько минут, когда в окоп ввалился запыхавшийся и усталый денщик ротного командира.

— Всем быть начеку! — передал он приказ Панкраца, уже услышанный и исполненный всеми остальными. — Нечего тут гуляш жрать, враг на подходе!

— На сколько он на подходе, Шиллер? — Спросил у него командир отделения.

— Думаю, дело начнётся к следующему утру. Вам понятна боевая задача?

— Подпустить на триста метров, а потом врезать из всего что есть и бить пока не побегут?

— Да. Именно. Угостим их по старому рецепту так сказать. — Кивнул денщик.

— Ладненько... — неожиданно мягким тоном ответил пулемётчик. — Поспим пока. До утра ещё далеко. Вдруг атака, а я уставший?

— Приказ полковника — быть начеку! — денщик укоризненно посмотрел на пулемётчика — старого опытного солдата, заставшего чуть ли не конец Гражданской войны.

— На это есть второй номер. — Пошутил пожилой.

— Ну, второй номер так второй номер. Ладно. Чёрт с вами, я пошёл. — Денщик кивнул и повернулся к герцландцам спиной.

— Не забудь сварить капитану горячего кофе, а то он с утра сам не свой! — Гаркнул ему в след Вильгельм, кто-то из бойцов поддержал его смехом. Но в остальном ситуация смешной не казалась. Хорошо хоть они знают когда будет бой. Быть захваченными врасплох было бы ещё хуже. Отвлечённые общим напряжением, герцмейстеры незаметили как хельквилльские бойцы выскользнули из их укрытия и куда-то делись. Что-ж, они умели избегать неприятностей раньше, чем они наступали по-настоящему.

Вечером молебен пришлось справлять прямо в окопах. Отец Фогелькац не мог присутствовать всей той длинной линии, которую теперь занимал 4-й Кронский. Где-то солдаты слушали его проповедь, где-то молились сами. Хайнц считал себя религиозным и вполне благочестивым, несмотря на то что это с трудом вязалось с солдатским ремеслом. Тем не менее, его набожность, а так же набожность его товарищей особенно возрастали в моменты, когда все приготовления уже выполнены, но до боя остаётся слишком много времени чтобы спокойно дожидаться его. Им предстояло столкнуться с новым врагом, может быть даже с чудовищным языческим колдовством, о котором так ярко рассказывали хельквилльские солдаты. Офицеры убеждали их в том что враг слабее чем аквелийцы, но Брецель слабо понимал разницу между ними. И те и те назначены их врагами, и те и те имеют тех кто заставляет их ползать брюхом по грязи и убивать тех кто пытается убить их. И у тех и у тех есть причина носить на спине ружьё и сидеть в промёрзших окопах. По крайней мере, они пока что в этом уверены. Хайнц тоже был уверен в своей причине. У него было помесячное жалование, крепко сшитая униформа, собственный чугунный котелок для гуляша, древнее знамя полка и древняя дружба с товарищами, присяга императору, который должен был править целым светом, но почему-то довольствовался лишь Герцландом и ближайшими окрестностями. Сейчас Хайнц призывал божью милость плоховато заученными молитвами на старогрифонском, но мыслями он уходил в себя, размышлял о своей судьбе, будто бы надеясь на то, что непостижимые Боги поймут его и помогут ему. Можно сказать, он не просто взывал к ним, но и вёл с ними обычный житейский разговор.

5

Её проекция возникала на границе зрения, постепенно проявляясь и обретая форму. Нет. Ещё ничего не закончилось, а то что было вчера представляло собой лишь авангардную стычку перед главным сражением. Вокруг него возникали размытые очертания деревьев, белой от снега земли. Он чувствовал звон в ушах и нарастающую головную боль. Пока что только здесь. Пока что. Ему всегда снились красочные сны, сейчас же не было ничего кроме мешанины чёрного и белого и мерзкой вездесущей боли, давившей на него как гидравлический пресс.

"Сдавайся, оборотень! Тебе нечего здесь делать!"

Он молчал, холодно и молча глядя туда, где у сущности должны были быть глаза. Не слушать. Не поддаваться. Игнорировать. Сопротивляться пока есть возможность. Тогда его застали врасплох, теперь он был во всеоружии. Перевёртыш до скрипа сжимал зубы, чувствовал как из ушей начинает идти кровь. Она пыталась раздавить его как букашку.

"Ты предал тех кто тебе дорог, ты предал сам себя! Твои амбиции не несут ничего хорошего, ты — никчёмный жалкий карьерист без чести и совести. Ты мнишь себя господином, но на деле ты не более чем жалкий бессловесный раб! Ты хуже раба, хуже нимбусийского илота, даже маленькие муравьи имеют больше чести и достоинства, чем ты! Враг себя, враг своих друзей, ты враг даже собственной стране! От тебя откажутся, тебя выбросят как рваное барахло, когда Моргенклау и его шайка будут разбиты. У них нет шанса, у тебя нет шанса!"

Последние слова разнеслись вокруг эхом, повторяясь тысячи раз и переливаясь разными оттенками звука и смысла. Агриас слышал эти слова сквозь звон в ушах и идущую кровь. Они шли не снаружи, а изнутри.

"Когда-то ты имел совесть, когда-то ты был верен тому, что считал правильным. Ты испорчен, растоптан своими собственными пороками."

Картина вокруг начала преображаться, расцвечиваясь яркими красками давно забытых воспоминаний. Братья, сёстры, умилённые лица родителей, потом академия, учёба, шумные вечера в компании верных друзей, не подводящих и не бросающих. Его первых, настоящих и верных друзей. Асилус, Кардия... Она выуживала его воспоминания и жонглировала ими, он знал этот приём: ведьма уже пыталась поступить так в прошлый раз.

"У тебя есть выбор, Агриас."

Она знает его имя. Что-ж, это неудивительно.

"Ты можешь жить тем, кто ты есть и умереть как скотина. Но у тебя есть шанс умереть достойно. Возьми своё оружие и иди в их штаб. Убей сколько успеешь. Ты умрёшь, но тебя запомнят навсегда. Когда мы победим — мы объявим тебя героем."

Агриас оскалился, выпучил глаза, из последних сил сдерживаясь от крика. Боль была чудовищной, нестерпимой, она проникала повсюду. Проекция колдуньи начала увеличиваться, постепенно обволакивая всё вокруг. Бесконечно высокомерное, гордое и могущественное существо навалилось на него всей своей мощью. Она не убеждала, она приказывала, под пеленой её уверений скрывалась сила. Действительно, добрым словом и ружьём можно добиться большего, чем просто добрым словом. Чейнджлинг уже не думал, он действовал рефлекторно, сопротивляясь скорее по инерции, чем исходя из какого-то плана или расчёта. Он пытался проснуться, но реальность будто бы скрывалась под непреодолимой толщей воды. Он чувствовал, что там уже что-то происходит, что его тело уже частично взято под контроль.

"Я не тебе не какой-то ярмарочный фокусник, Агриас цу Гардис! Не стоит меня злить, сдавайся сейчас же!"

Что-то переменилась. Её голос прозвучал в голове чейнджлинга несколько иначе. Она теряла терпение, он ей надоедал. "Шанс!" — Подумал Агриас. Он не знал, правильно ли поступает, не знал к чему это приведёт, но всё же он решил попробовать.

"Ну и что? Какая к чёрту разница? Плевал я на тебя и шла бы ты на ..." — Прошипел он сдавленно, но достаточно различимо. Проекция пошла сильной рябью, её глаза замерли и начали постепенно наливаться красным. Давление резко ослабло, будто бы она впала в ступор от неожиданного отпора. Агриас ощутил ошеломление, внезапное бессилие из-под которого безуспешно пробивалась взбурлившая ярость. Он понял, что другой возможности не будет, и тут по его щеке разлилась жаркая боль.

Чейнджлинг распахнул глаза, первым что он увидел было чёрное винтовочное дуло. Он лежал не на кровати, а на полу, кровь шла по его лицу и затекала за шиворот, по щеке ползла маленькая трещина. Глаза и уши глухо болели так, будто рядом взорвался пятнадцатисантиметровый фугас. Он был жив. Он был в сознании. Здесь. Сейчас.

— Слава богу... — Пробулькал чейнджлинг, бессознательно копируя привычку своих коллег.

— Что здесь происходит!? Что здесь происходит я спрашиваю?! — Откуда-то издалека послышался голос, в котором цу Гардис с трудом узнал Айзенкопфа. За время их знакомства начальник штаба никогда ещё не разговаривал так грубо и громогласно. Дуло винтовки исчезло. Сквозь красноватую пелену чейнджлинг увидел Карла: тот был порядком взъерошен, по его лицу тонкими красными змейками тянулось два или три пореза.

— Да вот... — Стеснительно и пугливо денщик обвёл лапой комнату. Айзенкопф было замахнулся на ординарца, но усилием воли сдержал себя, когда его взгляд скользнул по комнате. Он увидел лежащего на полу чейнджлинга, выражение его глаз не понравилось Агриасу.

— В госпиталь его, живо! — Крикнул он кому-то стоявшему в коридоре. Чейнджлинг тем временем более- менее пришёл в себя и увидел, что в углу помещения лежит ещё кто-то. Он стонал от боли, его травма казалась незначительной.

— Этого зачем прибил? — Спросил Айзенкопф у Карла.

— Полез не в своё дело, господин начальник штаба. Хотел моего майора пристрелить, даже пистолет уже достал, но я сказал, что нельзя. Он меня когтями полоснуть хотел, но я ему врезал. У меня удар не сильный, уцелеет.

Цу Гардис понял, что Эрстфедер говорит об их общем знакомом. Остенштайн, тот самый политофицер который встречал их на окраине деревни. Чейнджлингу на миг захотелось придушить его, хотя ещё недавно он сам говорил о том, что его жизнь не так важна как жизнь тех с кем он работает.

— Этот офицер намного старше тебя по званию. Ты это понимаешь?

— Так я не понял что это офицер. Так, чиновник какой-то да ещё и с оружием...

— Ладно, разберёмся. Господин цу Гардис, вы можете говорить?

— М-могу. — через силу проговорил чейнджлинг. К счастью, кровь шла изо рта не так обильно как из носа и ушей. В комнату почти ворвались двое медиков с носилками. Агриаса быстро положили на них. — Который час? Что происходит?

— Три минуты седьмого. Уже бьют пушки, скоро начнётся бой.

6

Серая цепь вышла с опушки леса и рассыпалась по полю. Они шли быстро, надеясь поскорее проскочить миномётный и пулемётный огонь чтобы вступить в бой на близкой дистанции. Их артиллерия дала несколько редких залпов по грифонским позициям, грифонская артиллерия пока молчала. Хайнц смотрел на наступающих в прицел винтовки. Он мог их разглядеть, но не сильно хотел этого делать. Единственное, что он отметил, это странные головные уборы, похожие на складные шапочки, бывшие в ходу у лётчиков. Остальное никак не выделялось — серые шинели, обмотки, винтовки с примкнутыми штыками. Он уже видел пони в Аквелии — то были бойцы иностранного легиона, их белые штаны ярко выделялись на фоне грязно-коричневой ничейной земли. Почти месяц они провели на тех позициях, занимаясь укреплением обороны. Наступление на западе встало, теперь все там только и делали, что норовили поглубже зарыться в землю. Здесь же всё было иначе. Здесь всё было хуже.

Ожила артиллерия, на цепи впереди посыпалась шрапнель. Пони залегли, послышались всполошённые крики. Дав несколько залпов пушки смолкли и загремели в другом месте, враг перегруппировался, пошёл дальше. Брезжил рассвет, впереди поднималось яркое жёлто-красное солнце. Где-то сбоку уже гремел бой, где-то вдали уже грохотала гулкая канонада. Хайнц уже видел, уже чувствовал подобное. Заговорили миномёты, где-то в стороне 19-го полка началась перестрелка. Вот настал и их черёд.

Пулемёт застрекотал, пони начали падать на землю, белый снег постепенно превращался в красный. Хайнц вместе со своим отделением поддерживали пулемётчиков из ружей. Йезерградцы отстреливались, их пули свистели над головой, но пока не попадали в цель. Пони обычно стреляют хуже, но это не значит что их огонь не может представлять опасности. Грохот боя нарастает, они подбираются всё ближе, несмотря на огонь. Их много и они очень мотивированы. Сбить спесь с этих язычников оказалось труднее, чем виделось на первый взгляд. Их обстреливали пулемёты, миномёты и орудия, они могли повернуть назад или атаковать дальше, и они выбрали второе. Раздался громкий крик ярости пополам ужасом, враг рванулся вперёд. Предстояла рукопашная. Все были готовы к этому, отделение уже примкнуло штыки. Начался гранатный бой, воздух заполнили хлопки разрывов, свист осколков, крики первых раненых и убитых. Несколько тяжёлых минут спустя враг уже подошёл к брустверам.

Последовали выстрелы в упор, йезерградцы прыгали в низ прямо на штыки. Среди невыносимого шума невозможно было услышать ни одного слова, общаться можно было лишь жестами и криками. Карл заколол одного врага, Вильгельм прикрыл его от удара второго. Пони плоховато орудовали винтовками в ближнем бою, видимо тоже были из мобилизованных, как и хельквилльцы из 19-го. Не солдаты — просто пушечное мясо. И тем не менее, герцмейстеры не намного превосходили их. Погиб старый пулемётчик, кого-то повалили на землю, кто-то отползал назад, раненый или оглушённый. Хайнц стоял на ногах и резкими лихорадочными движениями ломал шею уже второму солдату подряд. Тот дёргался с пеной у рта, безуспешно пытаясь спастись. Вильгельм, и остальные бойцы ещё были рядом. Они тоже дрались. Вот где-то снова застучало — пони подались назад, видимо пришла в себя одна из фланкирующих позиций.

Атака отражена, отделение приходит в порядок и снова занимает оборону. Убитого пулемётчика заменяет другой член расчёта. На его лице красуется отметина от удара копытом, но это мало его интересует. Сам Хайнц не ранен. По крайней мере, в этот раз. Вильгельма ушибли прикладом по левой передней лапе, стальной шлем спас от удара по голове. Минуты тянутся как часы, часы тянутся как недели. Вторая волна выкатывается из лесу.

— Чуешь? — Вилли смотрит на него. Он спокоен, по крайней мере хочет таковым казаться.

— Чую. Пахнет раками.

— Что за запах? Откуда? — Вилли переводит взгляд с Хайнца на поле. Его винтовка наготове, его взгляд устремляется в даль.

— Не знаю. Хотел бы я сейчас поклевать варёного рака. У нас помнится, были места...

— Смотрите! — Сержант ткнул пальцем на какую-то точку впереди. Его голос резко вывел Брецеля из романтического настроения. То, что они увидели, заставило солдат начать вспоминать молитвы.

Герцландцы и хельквилльцы снова открыли огонь из орудий, но фугасные снаряды падали на землю не разрываясь, будто что-то замедляло их в воздухе. Вместо фугасов начали стрелять шрапнелью, но стальной дождь тоже не причинял войскам вреда. Вражеская артиллерия принялась стрелять в ответ. Поблизости и в отдалении начали падать вражеские снаряды. Эта подготовка была сильнее прошлой, герцландцам пришлось залечь и укрыться в штольнях. Расстояние снова сокращается, они снова подходят вплотную. Их больше чем в прошлый раз. Они не потеряли порядка и готовы к бою. Грифоны снова открыли огонь, но их пули будто бы не достигают цели. Кто-то рядом визгливо выругался, Хайнц чувствовал как мерзкое чувство страха расползается по телу. Что творится? Неужели то самое колдовство, о котором все толковали? Что делать с этим? Ответа не было. Оставался только один выход — продолжать стрелять, стрельба помогала прогнать панику. Кто-то из пони падал, остальные же продолжали идти. Где-то пулемётчикам удавалось скашивать пехоту, где-то же их очереди не достигали цели. Вражеские порядки будто бы покрывал невидимый купол, не пропускавший ничего внутрь себя. Он постепенно сжимался, но в этом всё равно было мало хорошего.

Живая волна накатила второй раз, снова летят гранаты, снова гремят последние выстрелы перед рукопашной схваткой. В окопе Хайнца убито уже двое, по нему уже третий раз бьют прикладом, кто-то пытается вонзить в него штык, но один из товарищей снова спасает его. На этот раз их слишком много. Нужно отходить пока на то есть возможность. Они отступают в ход сообщения, сзади их уже прикрывают огнём товарищи. Хайнц рвёт чеку и бросает гранату в сторону оставленной позиции, она рвётся прямо в окопе, слышны крики агонии. Это должно отвадить йезерградцев преследовать их. Все смешалось, боевая линия 2-го батальона дробилась, частью отходя назад, частью — оставаясь прикрывать отступление. Позиции действительно позволяли это сделать, но второй линией обороны выступали только голые деревья да лесные овраги. Связь терялась, сражение разбивалось на отдельные очаги. Хайнц и ещё семеро оставшихся грифонов укрылись в яме из-под выкорчеванного дерева. Пулемёт каким-то чудом удалось вытащить вместе с половиной цинок — остальное пришлось в спешке бросить на поживу неприятелю. Пернатые заняли позицию и снова начали отстреливаться. Йезерградцы появлялись то справа, то слева, то спереди. Их товарищи из 4-го так же были повсюду, нужно было отойти подальше от вражеского огня чтобы перегруппироваться. Молодой пулемётчик стрелял длинными и частыми очередями, вскоре оружие перегрелось, пришлось засыпать в кожух снег и заливать воду из фляжек. Патроны кончались, противник продолжал наседать.

Вот среди деревьев мелькнул кто-то необычно одетый. Хайнц сначала подумал что это какой-то помощник фельдкурата или медсестра, а потом увидел рог, пылающий белым пламенем. Существо било холодными молниями куда-то в сторону, от них, поражая невидимые цели. Пули не долетали до него, вмиг останавливаясь и падая на землю. "Вот она." — Подумал солдат и указал на неё товарищам.

— Что будем делать? — Спросил Хайнц.

— Стрелять бесполезно... — Констатировал сержант.

— Надо сломать ему рог. — подал голос ефрейтор, доставая сапёрную лопатку. — Сломаем рог и он станет беспомощным.

— Хорошая идея. — кивнул Вильгельм. — Но подбираться нужно незаметно.

— Ты видел эту тварь? Она кажется вообще не понимает что творится вокруг. — Заметил один из солдат.

— Даже у ворожей бывает туннельное зрение! — Хмыкнул другой.

— Ты и ты — оставайтесь при пулемёте, не прекращайте огня. Остальные — за мной! Продвигаемся быстро, но осторожно. У нас и помимо неё предостаточно проблем!

Солдаты покивали, вскоре небольшой отряд из пятерых герцмейстеров выскользнул из оврага и двинулся навстречу своей цели. Вокруг свистели пули, стоял жуткий грохот, больше похожий не на разрывы снарядов, а на раскаты грома, в воздухе по мимо запаха пороха чувствовался запах грозы, как будто на дворе был не декабрь, а май. Вокруг этой твари всё казалось странным, всё отсвечивало колдовским пламенем, не похожим ни на что, виденное грифонами ранее. И тем не менее, они шли вперёд, превозмогая суеверный страх перед единорогом. Он не замечал их, сосредоточившись на другой цели, и это пока что спасало их. Вот они приблизились на шестьдесят шагов, заняли позиции за её спиной. Всё произошло молниеносно: команда сержанта, рывок вперёд и столкновение слились для Хайнца в один короткий миг. Он врезался в единорога, вцепился в него когтями и быстро повалил на землю. Существо запуталось в собственном балахоне и не успело среагировать, когда пернатый одной лапой прижал его горло к земле, а другой схватил за ещё светящийся рог. Витая кость обжигала, Хайнц почувствовал что его перчатка начинает тлеть. Нужно было действовать как можно быстрее. Он снял лапу с горла, выхватил малую лопатку и несколько раз ударил по рогу. В глаза ему брызнули искры, но брецель вовремя зажмурился и отвернул лицо. Колдунья громко закашлялась, кашель вскоре сменился всхлипываниями и какими-то тихими причитаниями на непонятном Хайнцу языке. Сломав рог, грифон встал и увидел, что остальные его товарищи всё это время держали единорога за ноги и туловище, не давая ему сдвинуться с места.

— Убьём её! — Разгорячённо предложил кто-то из бойцов.

— Нет, к чёрту. Возьмём её в плен. — предложил сержант, верно оценивший все затраченные усилия и риски. — Без своей ворожбы она беспомощна, сильнее ей уже не навредишь.

— Тогда добро пожаловать к нам в полк, фрау ведьма! — Издевательски крикнул ефрейтор, больно пиная единорога в живот. Та громко всхлипнула и застонала, подобного ответа грифону было вполне достаточно. Бой вокруг ещё продолжался, но чаша весов постепенно склонялась на сторону имперцев. Крапп пустил в ход неприкосновенный запас и накрыл старые позиции Кронцев огнём. Под мощным артналётом разрозненные остатки йезерградского подразделения были вынуждены в спешке отойти на исходные позиции. Стрельба какое-то время продолжалась со стороны деревни Кайфенберг, но к позднему вечеру она затихла и там.

7

Они сидели в маленькой и тесной комнате бывшего крестьянского дома. У дверей стояло несколько вооружённых солдат, за окнами так же дежурили. Допрос длился недолго: она не выложила никакой важной информации, то ли из принципа, то ли из банального незнания того, о чём её спрашивали. За это время она успела лишиться нескольких зубов, одна из её ног была сломана в нескольких местах, а от некогда красивой и уложенной гривы остались лишь рваные и спутанные клочья. Её исход был ясен ещё несколько часов назад, когда её взяли в плен. Она слишком опасна для них, даже израненный и беззубый лев внушает страх шакалам. Она ждала своей участи, но вместо неё пришёл он. Маленькое, тщедушное существо протиснулось между грузными и солидными грифонскими солдатами. Она узнала его почти сразу, как увидела. Он вызывал в ней странное чувство уважения и отвращения. Он с любопытством и страхом посмотрел на неё, после чего начал свою речь.

— Ради чего всё это? — Агриас говорил не узнавая своего голоса. Он очень давно не испытывал подобной нерешительности. — Тебя не должно было здесь быть.

— С чего это вдруг, господин майор? — Презрительно ответила она некогда красивым ртом.

— Я не намерен это объяснять. Ты сама знаешь почему. Объясни мне, виттенландка. Зачем ты, обладая такой силой, полезла на фронт, прекрасно осознавая свою судьбу?

— Потому что таковы были мои обязанности. Хотела бы я задать себе такой же вопрос, но мой дом не оставил мне такой возможности. Я никогда не использовала свою силу для убийства, но эта война и те кто её развязал заставили меня поступиться этим.

— Но вы ведь и развязали эту войну, вы ведь сами напали первыми! Зачем тебе, твоей семье, твоему дому, было потакать той сволочи которая решила устроить нам второй фронт? Вы ведь ненавидите Республику из-за Кольтстрима!..

— ... А ещё мы превращаем камень в золото... — колдунья хрипло усмехнулась. — Одни существа убивают других ради идей в которые никто верит, из-за причин которых не понимает... И всё же, я должна была оказаться там, где оказалась. Я погибну ради того, чтобы таких как Вингфрид фон Катеринбург и ты, Агриас цу Гардис, больше никогда не было на свете.

— Если за каждого подобного мне и Катеринбургу придётся убивать по виттенландской волшебнице — то в вашей стране единороги вымрут. — Мрачно пошутил чейнджлинг, уже не надеясь что-либо выудить из неё. Пони улыбнулась ему в след своей щербатой улыбкой. Расстрельная команда прибыла ровно через 15 минут.

8

Эрдбейрский лес,
Эрдбейрский лес,
Ты как большой,
Могильный крест...

Тихая и старая песня времён Грифонской Революции лилась над окопами, пока уцелевшие бойцы собирали и хоронили убитых. Грифонов складывали в специально вырытые канавы и оставляли на откуп полковым священникам, тогда как йезерградцам организовывали общие братские могилы, просто сваливая их в кучу и засыпая землёй. Хайнца час назад представили к награде, но от работы это его не освободило. Он, Вилли и остальные бойцы из отделения таскали трупы почти до темноты, и теперь собрались у костра, разожжённого где-то на краю позиций 2-го батальона. Здесь им повезло встретить знакомых из 19-го Хельквилльского, то были Апфель и ефрейтор. Они тоже отбились от своих и решили найти их уже утром. Венцеля с ними не было. Он погиб в бою, убитый шальным осколком. Хельквилльцам пришлось намного труднее, чем Кронцам. Язычники успешно прорвали их центр, несколько раз врывались в Кайфенберг, и их насилу удавалось выбить оттуда. У 19-го было меньше патронов и гранат, герцландская артиллерия так и не смогла оказать им достаточную поддержку. Они сражались из последних сил, и всё же каким-то чудом смогли удержать позиции и заставить врага откатиться за поле.

— Мы ребята, всё-таки из-за вас устояли. — проговорил ефрейтор, закуривая. — Верили в то, что вы сдюжите, не подведёте. Наш ротный вон вообще распереживался, когда мы на вражину со штыками шли — закричал по-вашему: "За Императора".

— А вы что? — Спросил сержант.

— А мы — подхватили. — спокойно ответил опытный солдат, выдыхая серый дым. — Я при империи вашей ни года не жил, вашей власти не знаю и надеюсь не узнаю никогда, но знаете — вам хотя бы верится. Может и не так уж хороша была ваша власть, но во всей этой дряни уж точно не она виновата.

— А правда, что кто-то из ваших ведьму в плен взял? — Подал голос Апфель. Кто-то из герцмейстеров мрачно кивнул.

— Правда. — Спокойно ответил сержант.

— И как?

— А вот взяли — и цап! — Шутя сказал боец, предлагавший убить кобылу на месте.

— Не-ет, это вам Арктур помог! — Заявил набожный Апфель.

— С нами божья сила! — Брякнул Хайнц, после чего все тихо засмеялись.

Опускалась ночь, дневной ветер затихал. Красное солнце тихо закатывалось за леса и холмы, оставляя в прошлом ещё один день кровопролития.