No Cronica: Сага о ведьмачке

Змееныш. Ч1

Брак, держащийся на одном ребенке — колосс на глиняных ногах.

Дерево Висельников имело дурную славу. Этот исполинский ясень на краю села Линденвалль пробился почти тысячу лет назад, словно знаменуя пришествие принцесс-богинь, и засох почти ровно в тот момент, когда Император ушел под лед со своей Империей.

Из дупла, одного из многих, выглянула белка, выскочила и понеслась вниз по шершавой коре к самым корням, наполовину торчащим из земли. Замерев, она полюбовалась закатом и едва увернулась, когда из темноты в нее с раздраженным шипением метнулось белое тело. Иронично стрекотнув, векша убежала, а вялая змея снова спряталась от осеннего ветра. Когда-нибудь у нее получится…

— И будь свободен, от ушей до хвоста… – весело напевал тем временем глубоким голосом идущий по дороге в Линденвалль Мун Лайт.

У ясеня он остановился и прикрыл копытом глаза от закатных лучей. На одной из могучих ветвей покачивался мешок, в котором поместилась бы свинья. Только вот свиньей от него и не пахло.

Хихикнув, Мун снял с бока меч и одним взмахом перерубил веревку, выбросил вперед ногу, без усилий поймав «висельника», а затем развязал горловину.

— Ну, вдравствуй, добвый молодец, – из мешка мордой в траву выпала кобылка со связанными ногами. — От зар-р-раза… Игни!

Веревка вспыхнула, и пленница потянулась, разминая члены, принимаясь растирать затекшие копыта. Посмотрела на спасителя и поправилась:

— Ну, привет, конкурент проклятый…

Справедливости ради, мало кто сказал бы с первого взгляда, что Холлоу Найт могла бы быть конкурентом возвышающемуся над ней как башня абсолютно лысому жеребцу, слегка деформированному и несуразному от перекачанных мышц. Но, приглядевшись, понимали, что эти двое из одной породы: янтарные глаза да шрамы, и у каждого медальон – оскалившаяся морда Найтмер Мун.

— Я не конкурент, я коллега.

— И что этот коллега делает здесь?

— Просто мимо проходил.

— Спасибо, что не прошел, сахарок. Теперь, как спасший прекрасную пони, ты просто обязан взять на себя ответственность, – с намеком выгнула спину Холлоу.

— И как эта пони оказалась на Дереве? – не спешил Мун.

— Она поспорила, что сможет выбраться к вечеру: тогда ей поставят две бутылки хорошего сидра.

— И почему она не использовала Слово, чтобы прожечь путы и мешковину?

— Ей вставили кляп.

Мун заглянул в мешок: внутри было пусто.

— Ты его?..

— Да.

Холлоу прекратила кривляться, подошла к дереву и начала копаться между корней.

— И… как оно на вкус? – спросил Мун, с интересом наблюдая, как та достает сумку.

— Как тряпка.

— Это ж и была тряпка…

Холлоу вытащила из-под дерева остальные вещи, и разница стала более явной: в отличие от нее Мун не носил ни куртки с защитой, ни плаща, из трех седельных сумок у него была всего одна, а мечи Холлоу смотрелись откровенно невзрачно рядом с единственным оружием ведьмака – тяжелой, лишенной всякой гарды полосой темной стали, способной убить дракона с одного удара.

— Здесь, если что, работы нет, – сказала Холлоу, закрепляя клинки на боку. – Осень, местные утопцы впадают в спячку. Я собираюсь подняться по реке в сторону Мейнхеттена. Возможно, найду пару заказов по пути, в Урстене или еще где-то. Если не выйдет, придется либо зимовать в городе, либо идти на юг. Хочешь со мной?

— А, все равно, – беззаботно зевнул Мун. – В Мейнхеттен, в Кантерлот, туда, сюда, обратно, лишь бы с голоду не сдохнуть…

В конце концов, почему бы и нет? Двое, не скованные обязательствами, идущие рядом, чтобы согреться. А если станет совсем холодно – так и разойдутся каждый по своему Пути.

Когда болтающие ведьмаки вошли в деревню, Холлоу переспросила:

— Право Неожиданности? Это еще что за хрень?

— Хех, это всего-о-о лишь шутка. Ну, знаешь: «Отдай мне то, чего дома не знаешь» – и все такое: главное, чтобы звучало пафосно-волшебно. Спасаешь такого несчастного, говоришь формулировку и заходишь через годик-полтора.

— А может, лучше просто деньгами?

— Э-э-э, – скривил надменно-кислую рожицу Мун, – эт очень ску-у-учно. А вот Право – это как лотерея, где можно получить бочку пива, тыкву, а иногда и звездюли. Вот помню, был случай: пришел вместе с хозяином, а у него жена с любовником.

— И?

— Ху… – поперхнулся шутник вдруг откуда ни возьмись влетевшей в рот бабочкой. – Кхе-кхе… холера… В общем, выбор у бедняги был невелик: колуном по темечку или страшный возьмак – и то потому, что я сверкнул глазами, а то был бы только колун. За селом сошлись, что этот любовник отдаст мне триста необрезанных битсов и пропадет из села. Жалко, что в другой раз со сборщиком налогов так не прокатило…

— Дурак ты. И шутки у тебя дурацкие.

— Просто ты су-сурьезная...

В Линденвалле было тихо, все сидели либо в местной корчме «Василек», либо по домам после работы в садах: деревня славилась своими яблонями, из которых местные гнали отличный сидр, поставлявшийся в столицу на королевский стол. К чужакам жители были настроены вполне дружелюбно, и Холлоу не пришлось натягивать капюшон. Пара случайных зевак даже кивнули ей, а не сплюнули, творя Символ Солнца. На Муна же смотрели с легким удивлением – и только.

Ведьмаки остановились у небольшой сломанной изгороди, за которой стояла побитая жизнью хата: побелка давно покрылась сетью трещин, а солома в крыше сгнила. И, судя по стоящим во дворе нескольким рамам и острому запаху старой мочи, жил тут кожевник.

— Эй, хозяин! – весело крикнул Мун. – Хозяин, выходи, к тебе судьба пришла!

В хате кто-то завозился, раздался грохот, звон разбиваемого стекла и жеребячий плач. Дверь распахнулась, на порог вышел покачивающийся кожевник, держащийся за ушибленный лоб. Сначала Холлоу подумала, что этому пегасу за сорок, но поняла, что тот едва перешагнул третий десяток: настолько состарил алкоголь это, даже сейчас слегка поддатое, тело.

Кожевник ругнулся под нос и наградил гостей злым и уставшим взглядом:

— Ну?

— Подковы хреном гну! Вот мы и снова встретились, несостоявшаяся ты жертва накеров. Я тебе жизнь спас – пора платить по счетам.

Кожевник снова качнулся, словно маятник, и в его глазах вспыхнула искра узнавания.

И тут же потухла.

— А? Вы кто такие?

— Ведьмаки, – буркнула Холлоу. Как и все ведьмаки, она была привычна к отвратным запахам, но это не значит, что ей нравилось нюхать исходящее от собеседника амбре.

— Я вас не звал.

— А нас и не зовут – мы сами приходим, – перемахнул через изгородь Мун и подошел к пегасу почти вплотную. Тот все равно продолжил смотреть на ведьмака без тени страха.

— Приходим, – буркнула Холлоу. – Приходим, когда такие, как ты, вляпываются в истории, и делаем им счастливый конец.

— Ну же, вспоминай: «через три месяца отдам тебе то, что дома первым застану»!

Кожевник вспомнил. И вместе с воспоминанием на его губах зазмеилась злобная улыбка. Он развернулся ко входу:

— Уайт! Уа-а-айт, су… сын! Подь сюда!

На улицу вышел худенький единорожек лет тринадцати мышастой масти. Смолянистая, как и у Холлоу, неухоженная грива укрывала его голову со всех сторон, спадая челкой на глаза, словно у терьера. Одет он был в простейшую рубаху, подвязанную бечевкой.

Кожевник подтолкнул жеребенка к Муну:

— З… Забирайте.

— Э? – ошарашенно открыл рот Мун.

— Забирайте, – пегас сполна насладился выражением лица ведьмака, – и проваливайте. Или просто проваливайте, шуты дискордовые.

На несколько минут повисла тишина, которую решилась нарушить Холлоу:

— А мать не будет против?

И тут же получила немой ответ: жена кожевника тоже вышла к ним. Хоть она и была пропитостью похожа на мужа, но Холлоу поняла, что дело тут было явно не в алкоголе или каких-нибудь травах. Простая ломовая лошадь, которая быстро превратилась в самую настоящую клячу. Заглянув ей в глаза, Холлоу подумала, что несчастная была бы не против, даже если бы это село наводнили утопцы.

— Что происходит?.. – прошелестела жена кожевника.

— То, что мы наконец нашли, кому отдать Уайта в подмастерья, – оскалился пегас. – Ведьмаки – это д… достойная и уважаемая профессия, за которую нам не придется выложить ни битса. Уайт, ты же хочешь стать ведьмаком? Быть полезным?

Уайт странно дернулся и оглянулся на отца. Холлоу не видела глаз бедняги, но могла поклясться, что сейчас в них была нерешительность пополам с горьким удивлением. Наверняка ему было сейчас страшно, но он просто не смел сказать об этом.

— Уайт, подойди, – внезапно тихо произнесла мать.

Жеребенок подчинился. Мать положила ему на склоненную голову копыто и, прикрыв глаза, тихо произнесла несколько слов на Старшей Речи. Холлоу не расслышала, но медальон молчал, а значит, вряд ли это было какое-то заклятие. Скорее всего, материнское напутствие.

— Я готов, – тихо произнес Уайт похожим на журчание ручейка голосом.

Мун Лайт ничего не сказал. Круто развернувшись, он с задумчивым видом побрел прочь. Удивленная Холлоу заторопилась следом. Украдкой она бросила взгляд на нового попутчика, надеясь, что тот все-таки останется дома, но жеребенок почти бесшумно затрусил за ними следом.

Когда они прошли несколько домов, Мун свернул в сторону речки. Осень еще только начиналась, а лето выдалось на диво жарким, поэтому никто особо не волновался, что отправленный мыться жеребенок схватит простуду. Как только тот отплыл вместе с пожертвованным Холлоу кусочком мыла, она сразу накинулась на спутника:

— Это что такое было?! Ты ведь это несерьезно?

— Холлоу…

— Нам кодекс запрещает брать учеников!

— Никто не следит за его исполнением...

— Верни жеребенка, поникрад!

— Холлоу, – Мун посмотрел на спутницу тяжелым взглядом. – Я не могу. Это будет провал. Я стану посмешищем.

— Чего? – Холлоу удивленно открыла рот. – Ты уже посмешище! Ты шут, дурак, ты выглядишь, как чучело!

— Я комик!

Холлоу только закатила глаза.

— С другой стороны, если он сам сбежит от нас, скажем, не выдержав тягот…

— Уже «нас»? Ладно, неважно… Слушай сюда, верзила, – Холлоу приблизилась почти вплотную к Муну, – если ты начнешь кошмарить его, я… я может и не убью, но, поверь, найду, как испортить жизнь даже такому, как ты.

— Кто-то у нас слишком зациклен на жеребятах… – почти беззвучно проворчал себе под нос Мун.

Когда Уайт выбрался из воды, Холлоу покачала головой: без облепившей его пыли и грязи жеребенок оказался не мышастым, а очень даже белым, словно первый снег, и с пустыми боками. А вот волосы как были вороными, так и остались, пусть и стали чище.

— Подойди-ка сюда, – позвала она, достав нож. – Челку придется подстричь, иначе хуже будет.

Уайт дернулся, но покорно подставил голову под нож.

— Не щурься, сахарок. Открой глаза.

Благодаря ведьмачьей выдержке Холлоу смогла сдержать удивление, и тут же ей стало понятно, почему бедняга не трогал волосы: глаза у него были словно рубины, а зрачок чуть вытянутый.

Глаза тирана. Прошло почти десять лет с падения Колдующего Императора, а бедняги, которым не повезло родиться с похожими глазами, до сих пор у многих вызывали и, скорее всего, ещё много лет будут вызывать неоправданный страх, словно каждый из них прокаженный. А если добавить к этому довольно редкую настолько белую шерсть…

— Они тебя сильно обижали? – негромко спросила ведьмачка.

— Нет… тетушка…

— Я не… а, ладно… – махнула ногой Холлоу. Обижать-то местные взрослые, может, и не сильно обижали, но бедняга ходил так явно не от хорошей жизни. Может быть, доставалось от других жеребят: дети часто бывают гораздо более жестокими. – Сахарок, вот скажи: зачем? Зачем ты в это ввязался?

Стригунок не ответил, только отвел взгляд.

— Конские яблоки… Ладно, сахарок, как тебя зовут? Полностью?

— Уайт… Кроу.

— Тебе подходит. А я Холлоу Найт, вот это лысое недоразумение – Мун Лайт, – ткнула она копытом в сторону зевающего Муна. – Но, думаю, его ты теперь можешь звать «мэтр Мун Лайт», «мастер»… ух, жуть.

Холлоу поморщилась. Назвать лишенную хвоста, гривы и большей части шерсти и башню, которая сейчас с веселым видом едва ли в носу не ковырялась, «учителем» у ведьмачки язык не поворачивался.

— Короче, сахарок, солнце скоро уйдет – время ночлега. Завтра приступим… бр-р-р… к тренировкам.

Заночевать решили у Дерева. В отличие от реки, из которой все же мог вынырнуть заплывший утопец, у древа было абсолютно безопасно. Каким-то неведомым образом оно отпугивало от себя что диких крупных зверей, что случайных чудовищ, что просто прохожих. Дело было отнюдь не в магии: ведьмаки проверяли его и даже оставались на ночь. Просто Дерево Висельников имело дурную славу.
Незаслуженно.

Дрова принес Мун, сходив в ближайший лесок и притащив не самую маленькую липу.

Её толстый ствол он разломал голыми ногами.

Холлоу разожгла костер Игнием, сначала обложив кострище камнями.

— Готовить буду я, – категорично заявил Мун, доставая из сумы небольшой походный котелок и немного гречки. – Иммунитет иммунитетом, а мне желудок дорог.

Холлоу что-то проворчала, но спорить не стала.

Когда каша была съедена, стригунок улегся у корней и засопел.

— Как думаешь, он альбинос? – тихо спросил лежащий на боку Мун у прикрывшей глаза медитирующей Холлоу. Ей выпало дежурить первой.

— Волосы черные. Скорее всего лейкимист. Это важно?

— Не знаю. Жалко парнишку. Ну и, что будем делать? Какое гадство: первая ночь, а я уже получаю западло…

— Верни родителям, – пожала плечами Холлоу.

— Сдурела? Как ты себе это представляешь? «Простите, все, что я втирал вам про Предназначение – неудачная шутка. Можно просто деньгами?»?!

— Но ведь это действительно была шутка.

— Холлоу, – легонько стукнул копытом по земле ведьмак. – Запомни правило хорошего юмора: если все ржут над репутацией комика – это определенно плохой комик! Холлоу, я начинаю немного нервничать. Меня учили справляться с накерами и чертями, но не с двенадцатилетними жеребятами! A d’yeabl aep arse, мы же бесплодны, у нас по определению не должно быть детей!

— Да ладно тебе, – кобылка хихикнула. – Ведьмак же должен быть готов ко всему. Да и, помнишь то упражнение?

Как и Холлоу, Мун Лайт прекрасно помнил тот день. Тот день был один из немногих, когда на клюве мэтрессы Муур-Чи, которая принесла на лекцию огромную плетеную корзину, гуляла ехидная улыбка:

— Сегодня мы поговорим о таком аспекте, как телохранительство. Кто мне скажет, что это? – продемонстрировала она часть содержимого.

В воздух взметнулся лес ног.

— Грей Стар?

— Яичко?

Метресса Муур-Чи хмыкнула, осторожно удерживая в когтях обычное куриное яйцо. Овальное и белое, словно прибрежный камень. Совершенно обычное.

— Правильно, студент Грей Стар, но не совсем. На ближайшую неделю это будет ваш котенок, точнее жеребенок. Вас разделят по парам с партнером противоположного пола, и вы станете гордыми родителями. Предвижу глупые вопросы: детеныши самые беззащитные существа в мире за редкими исключениями.

— Сделай из синишинки яишинку… – глупо пошутил Мун Лайт, бросая на друзей неуверенный взгляд. Грей Стар незаметно отвесил ему подзатыльник.

— …Вам нужно будет заботиться о своем жеребенке и в конце подготовить доклад.

— Прошу прощения, — подняла ногу Грей Стар. – Когда вы говорите «заботиться о своих яйцах…».

— Жеребятах.

— Жеребятах. Что вы имеете в виду?

— Обращаться со своим яйцом, как с жеребенком. Присматривать, кормить, защищать и, по возможности, спланировать его будущее.

— А если мы его разобьем?

— Не советую. Если вы потеряете, разобьете, расколете или съедите вашего жеребенка, это будет означать провал со всеми вытекающими. И не пытайтесь стянуть замену на кухне: с вашей стороны будет катастрофически глупо думать, что я не предусмотрела этот вариант. Итак, начинаем разбивку. Лоуд Стар, поскольку у нас неравное количество кобылок и жеребцов, тебе придется побыть матерью-одиночкой. А чтобы проект понравился тебе еще больше… – поманила когтем к учительскому столу кобылку мэтресса, – …я подготовила кое-что особенное.

— Если это мать моего жеребенка, то я надеюсь, что у нее не будет перьев, — поднялась на ноги и подошла Лоуд Стар. – Э? Серьезно? Полосатое яичко?

— Студентка Лоуд Стар, тебе следует помнить, что внутри они все одинаковые…

— Да. Только мое яйцо стража будет задерживать чаще…

Мун моргнул, выныривая из воспоминаний, и не ответил, задумчиво рассматривая полное звёзд небо.

— Ну, говори, – поторопила Холлоу.

— Чего болтать… в общем, давай ты тоже будешь его учить?

Холлоу скосила глаза, смеряя партнера оценивающим взглядом.

— Сама посуди: из-за моих… хех… особенностей я ж его ненароком пришибу. А вот ты – другое дело. Научишь его фехтованию, Словам, еще чему-нибудь…

Холлоу продолжала хранить молчание, и Мун решил пойти ва-банк:

— Я тебе свои кусочки мяса отдавать буду, готовить и вообще. Если захочешь, то в любой момент разойдемся.

Холлоу вздохнула. Тяжело.

Согласно.

Мун весело всхрапнул и тут же отвернулся, словно жеребец, исполнивший супружеский долг, и почти сразу негромко захрапел.

Холлоу задумалась. Нынешнее положение ей очень не нравилось, но не хотелось оставлять бедного жеребенка на растерзание этому добродушному дураку. Угробит мальца, причем ненамеренно.

Холлоу обратила взор к небу. Через два дня должно было наступить полнолуние, и ведьмачка отчетливо видела очертания аликорньей головы, выложенной из кратеров.

— Принцесса, простите, – пробормотала она. – Видите вы, я не виновата.

Луна не ответила. Она никогда не отвечала.

Через некоторое время Холлоу навострила уши: от корней доносились сдавленные всхлипывания. Ведьмачка поднялась на ноги и подошла поближе: свернувшийся калачиком Уайт тихо плакал, не размыкая век. При этом медальон Холлоу трясся, словно в горячке.

— Проснись, – потрясла его за плечо Холлоу, – проснись, сахарок.

Уайт выдохнул и очнулся, а вместе с ним унялся и артефакт.

— П… простите. Я…

— Тише, сахарок. Кошмары?

Дрожащий Уайт кивнул, глядя на ведьмачку глазами побитого щенка. Холлоу скинула плащ и протянула ему:

— Накинь. Ночи сейчас холодные.

Уайт с плохо скрываемой радостью укрылся обновкой.

— Что тебе снилось? – спросила Холлоу, усаживаясь рядом в позу медитации. – Если не секрет?

— П-п-они. Грифоны. Собаки, которые почему-то встали на задние лапы – я таких никогда не видел. Они все кричали, злились. Потом песок, словно у речки, но повсюду! Как может быть так много песка? Горы, такие высокие...

— А ты… ты хоть когда-нибудь покидал Эквестрию? Или хотя бы свою деревню?

Уайт отрицательно замотал головой.

— Конские яблоки… еще что-нибудь?

Уайт замялся. Очень нехотя, с какой-то виной, он наконец приглушенно выдавил из себя:

— Я видел вас.

Холлоу задумчиво пожевала губу. Дело принимало все более скверный оборот.

— И давно тебе снится подобное?

Уайт кивнул.

— Часто?

— Три-четыре раза на седьмицу. Но папа говорит, что жаловаться на сны нельзя, они безвредные.

Холлоу приобняла единорожка, и тот доверчиво прижался к ней.

— Аксий, – тихо сказала Холлоу, и Уайт сонно закрыл глаза. А Холлоу подумала, что теперь частично понимает, почему бедняга согласился пойти с ними: он уже видел их, этот день, возможно, мельком, но видел. Жеребенок оказался сновидцем-онейромантом, и не слабым, умеющим смотреть не только в прошлое и настоящее, но и в будущее, и не рядом, а за многие земли. Причем онейромантом, свой дар не контролирующим: подобные редкие несчастные выгорают к двадцати, словно головешки, если их не подберут немногочисленные собратья. Холлоу была вынуждена признать, что идея забрать этого мальца сейчас была не такой уж глупой: конечно, ведьмаки не обучат его сноходчеству, но вот сдержать дар у них получится. Собственно, это и происходило сейчас: Уайт тихо посапывал, а медальон даже не думал дрожать.

Прикосновение Холлоу блокировало дар.

Ведьмачка снова уставилась на звезды, очистив разум. Завтра она найдет еще одно решение.