No Cronica: Сага о ведьмачке
Змееныш. Ч2
Уайт проснулся поздно. Обычно отец будил его вскоре после третьих петухов, но сейчас солнце уже час как поднялось из-за горизонта. Сонно пошевелив носом, Уайт осмотрелся: вместо костра остались угольки, мастера Муна нигде не было, а мастер Холлоу сидела неподалеку перед вонзенным в землю мечом, спиной к жеребенку.
Внезапно подул легкий ветер. Не раскрывая глаз, Холлоу вскочила и силой телекинеза дернула меч. Крутанула восьмерку, рубанула крест-на-крест обратным хватом, сделала вольт, рипост, ударила сверху вниз, перекатилась и нанесла укол позади себя. Перехватив меч, обрушила целый каскад ударов, которые стеклись в настоящий стальной вихрь.
— Ликвидирую… – донеслось до пораженного Уайта.
Пока Холлоу продолжала оттачивать удары, Уайт обратил внимание на сумки учителей. Не удержавшись, он залез в одну и, как следует покопавшись, аккуратно достал маленький сундучок.
— Любопытствуешь?
Уайт дернулся, но поклажу не выронил: бесшумно подошедшая Холлоу возвышалась над ним. Капельки пота стекали по лицу мастера, спутывая шерсть, но Холлоу выглядела вполне довольной.
— П-простите… – осторожно положил на траву сундучок Уайт. – Я-я просто…
— …не смог сдержать любопытство. Похвально, – допустила совсем-совсем легкую улыбку Холлоу, – открывай.
Уайт подчинился. Внутри были шесть небольших флаконов и немного трав с разноцветными лепестками.
Холлоу уселась рядом и взяла один из лепестков, сиреневый, похожий на тюлипу:
— Знаешь, что это?
— В… волкобой.
Ведьмачка вздернула бровь и выбрала еще лепесток, большой и белый, как у ромашки:
— А это?
— Ласточкина трава. А еще у вас тут вербена, переступень, волчий глаз и паутинник, – указал на каждый из них Уайт.
— Неплохо, сахарок. Откуда такие познания в травничестве?
Уайт чуть-чуть покраснел:
— Мама… Она немного учила меня.
Холлоу ничего не сказала. А Уайт, поняв, что ругать его в этот раз не будут, взял флакон с сиреневым эликсиром:
— Что это?
— Гром. Заставляет тело использовать отложенные силы.
— А это? – выбрал жеребенок бирюзовый.
— Пурга. Обостряет реакцию.
— А?..
— Белая Кровь, мое самое нелюбимое, – поморщилась Холлоу, с легкой неприязнью глядя на плещущуюся белую, словно семя, жидкость. – Мы её среди своих ещё Концовкой зовем: эта жижа заставляет кровь превращаться в сильнодействующий яд, убивающий любой иммунитет – самое то, если тебя вот-вот сожрут посреди болота, по уши в дерьме. Можешь, кстати, попробовать – заодно расскажешь, какое оно на вкус.
Уайт удивленно захлопал глазами:
— А разве это не опасно?
— Тебе, как и остальным, нет, если не пить слишком много: у неё настойка на алкоголе. Вот, кстати, первый урок: зелья сами по себе не придают нам сил, они… ну, скажем так, говорят телу, что нужно сделать: обострить чувства с реакцией, вытянуть зрачок. Натренировавшись, к примеру, использовать обычные словесные команды, я могла бы обходиться и без пойл.
— А почему тогда не?..
— Потому что наши тела – штука хрупкая, сахарок. Если я потеряю контроль, то смогу случайно остановить себе сердце. И мои учителя это понимали. Ладно, с травничеством разобрались, теперь попробуем фехтование.
Холлоу поднялась, Уайт последовал её примеру и с неуверенностью покосился на висящие в ножнах Холлоу двуручники. Та насмешливо фыркнула:
— Рано пока тебе, сахарок. Они хоть и легкие, почти невесомые, но ты же не хочешь себе что-нибудь отрезать? Поверь, с ними сравнится не каждая бритва, — и указала на лежащие в траве палки.
Уайт сконцентрировался, и правая медленно поднялась в воздух.
— Ты не распыляй, а сфокусируй телекинез в одной точке, чуть выше кончика, – посоветовала Холлоу, беря левую копытом. – Используя инерцию, ты сэкономишь силы, а удар телекинетическим копытом доставит проблем даже без оружия. Ну и, поверь, браться настолько примитивным заклинанием за голое лезвие тебе откровенно не понравится – оставь это, в лучшем случае, квалифицированным колдунам.
Уайт кивнул и напрягся. Наблюдающая за его потугами Холлоу одобрительно кивнула и произнесла:
— Нападай.
— За… Зачем? – спросил Уайт, неловко пробуя взмахнуть палкой.
— Тогда защищайся.
Первый выпад Уайт пропустил, и «острие» Холлоу уткнулось ему в лоб:
— Ты мертв. Сахарок, запомни урок номер два: во время битвы думай не «зачем» и «почему», а «как». Это вопрос выживания, а над первыми двумя можно поразмышлять до или после. А иногда лучше вообще не думать, даже во время битвы: отпусти свое тело, и твои инстинкты сами подскажут. Теперь… теперь я расскажу тебе о Путях.
Холлоу задумчиво взяла «меч» в ногу, взвесила и вдруг бросила:
— Нападай.
На этот раз Уайт не мешкал. Его палка прочертила дугу и издала глухой стук, входя в клинч. Холлоу задумчиво цыкнула, легко подавляя ученика.
— Слабо, – заключила она, выигрывая соединение и вновь перехватывая оружие телекинезом. – Итак, слушай, сахарок: ведьмачья школа фехтования строится на семи основных стилях, Путях, почерпнутых у киринов: Путь Решительности, Путь Соперничества, Путь Эластичности, Путь Агрессии, Путь Настойчивости, Путь Умеренности и Путь Свирепости. Каждый ведьмак владеет всеми, но предпочитает определенный, при надобности добавляя необходимое. Мой Путь – Настойчивость.
Холлоу занесла «лезвие» за затылок и сделала быстрый и широкий взмах. Затем проделала то же обратным хватом.
— Каждый Путь – это не просто набор ударов, это философия. Подавление или ответный удар. Неудержимая ярость или могильное спокойствие. Сейчас мы начнем с того, откуда начинают все ведьмаки. С Решительности.
Следуя командам Холлоу, Уайт встал в стойку: ноги расставлены в стороны для большей устойчивости, палка выставлена параллельно земле. Отошедшая на несколько шагов ведьмачка собрала камешки и принялась метать их в жеребенка.
Когда стригунок отшатнулся от очередного снаряда и плюхнулся на землю, Холлоу подошла и легонько пнула мокрое от пота тельце:
— Сахарок?
— Я… я…
— Видишь этот шрам? – Холлоу склонилась и коснулась искореженной щеки.
— Д-да…
— Если сейчас не встанешь – в будущем получишь такой же.
Уайт тут же подхватился.
Они тренировались еще несколько часов. Холлоу была довольна учеником: тот схватывал все на лету, каждое слово. А ещё он был до жути упорным: после семнадцатого падения от очередной подножки, ведьмачка принялась отсчитывать, когда же он попросит хотя бы передышку. После тридцатого слегка волноваться начала уже она. А после тридцать второго из леса вышел насвистывающий Мун, волочащий за собой оглушенное белое гуманоидное тельце.
— Как ваше ничего? – весело спросил он, связывая тело чудища цепью и поднося к его носу откупоренную флягу. От этого тело очнулось и затряслось, пытаясь вырваться, вертя туда-сюда ушастой головой, зыркая красными глазами-бусинками и брызгая изо рта, полного острых зубов, вонючей слюной.
— Живы. Сахарок, ты зачем притащил накера?
— Ну как же, – вздернул брови Мун, – а посвящение?!
— Мне кажется, ты перебарщиваешь.
— Ничуть! Парень, лови!
В воздухе блеснул нож и вонзился в землю. Уайт с трудом сглотнул и подобрал оружие, неуверенно направив кончик лезвия на накера.
— Давай, парень, это не сложно, – с жизнерадостной улыбкой произнес Мун, затыкая рот монстра собственной ногой. Тот изо всех сил впился в ногу ведьмака и удивленно забулькал, не в силах прокусить шкуру.
— Я-я… я…
— У тебя есть все, что нужно!
— В-вера в себя?
— Нож! Прирежь его!
Уайт не смог. Всхлипнув, он осел, а Мун скорчил разочарованную гримасу и легонько шевельнул конечностью. Послышался хруст, голова накера странно дернулась, и тот затих.
Мун развязал уже мертвое чудовище, перевернул на спину, взял нож и аккуратно вспорол живот. От вида требухи Уайту стало дурно, и он отвернулся, едва сдерживая слезы. Запах тоже стоял еще тот.
— Привыкай, парень, – весело хекнул Мун, – в нашем ремесле без вивисекции никак.
Уайт не ответил.
Его стошнило.
Холлоу, с интересом изучающая органы альбиноса, оторвалась от них и подошла к жеребенку. Наклонилась.
— Сахарок, посмотри на меня.
С некоторым трудом Уайт все же смог исполнить просьбу, но взгляд его все равно метался. Холлоу ласково провела по его щеке:
— Сахарок, утрись и посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Потрошение – неотъемлемая часть. Если хочешь стать как мы, придется привыкнуть.
Уайт кое-как кивнул, но слезы течь не перестали. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание стало хриплым.
— Ты все еще можешь отказаться, – внезапно произнесла Холлоу. – Тебя никто не осудит. Сегодня мы еще задержимся, но завтра нам нужен окончательный ответ.
Пока Мун Лайт возился с готовкой, Уайт кое-как пришел в себя и ради интереса попробовал поднять огромный меч учителя. Не вышло: тот весил как целая телега, и жеребенку едва ли удалось оторвать от земли рукоять. Наблюдающая за его потугами Холлоу произнесла:
— Прекрати, сахарок. Это его меч, не пытайся поднять эту ношу. Тут даже я надорвусь.
Гости пришли под вечер, когда на небе вспыхнули первые звезды. Их было трое, и все как один, как Холлоу, в плащах, при сумках и двух мечах. Уайт с интересом смотрел, как они радостно-сдержанно приветствуют его учителей, желая доброго Пути, и как сгружают заранее собранные и принесенные с собой вязанки дров и хвороста.
— Это Дарк Кнайт, – представила первого гостя Холлоу, – Дарк Кнайт по прозвищу Клип-Клоп из Клаусдейла.
Копающийся в сумках молодой ведьмак, решивший устроить ночлежку у корней, потер короткую светлую бородку, пригладил стянутую в хвост белую гриву и дружелюбно стрельнул прорезанными красными ниточками-капиллярами сонными глазами:
— Лапа, у нас пополнение?
— Пока не решено, – покрутила копытом Холлоу.
— Хе-хе… Эй, малыш, ты как? Всё клип-клоп?
Уайт быстро закивал.
— А это Блек Стар, – указала Холлоу на следующего, возящегося в десятке шагов от Дерева с кострищем. Темно-аметистовый пони навалил столько древесины, будто хотел за раз поджарить целого быка. – И он… ну, что-то вроде организатора нашего маленького сборища.
— Н… надеюсь, чт-то когда-н-нибудь он стан-н-нет не п-просто маленьким… – пробормотал Блек Стар, распихивая между веток пучки трав. – И… игни!..
Полыхнуло, и пламя побежало по дереву, будто то хорошенько смочили в масле. В нос жеребенка шибанул острый запах белены, зверобоя и еще такой букет ароматов, что Уайт не сомневался: к стойбищу не рискнёт сунуться никакая нечисть.
Или вообще живое существо.
— Йей! – весело крикнула последняя гостья и, тряхнув распущенной пшеничного цвета гривой, достала из-под плаща, как показалось Уайту, кусок странного хлеба, который гордо нанизала на одну из веток и принялась держать у огня.
Все ведьмаки, кроме Муна, стянулись к костру. Незаметно для других Холлоу шепнула на ухо Уайту, чтобы тот не спрашивал ни о заказах, ни о планах, ни о клиентах, если гости сами не заведут об этом разговор: даже в их цеху были некоторые прагматичные нормы приличия. Но жеребенку было и не до этого: ему выпало сидеть между Дарком и пшеничногривой, которую он вовсю разглядывал и не понимал, как такая ведьмачка вообще могла существовать. И дело было вовсе не в наколотом на её рогу кексике.
Просто правый глаз охотницы смотрел выше левого.
Заметив, что на неё глазеют, калека сняла с палки хлебушек, откусила немного, улыбнулась еще шире и протянула остальное Уайту:
— Маффин?
Уайт испуганно кивнул, схватил угощение и тут же сунул в рот. На вкус было очень, очень неплохо. Сладко.
— Маффин! Хорошо! – радостно воскликнула косоглазая и тут же достала еще один, сразу же нанизав на палочку.
Отдыхающий Дарк приоткрыл глаза и безмятежно спросил:
— Всё клип-клоп, братец?
— Мугу…
— Хочешь о чем-то спросить?
Уайт неловко покосился на ничего не замечающую любительницу сладостей, и уловивший его послание ведьмак плутовато ухмыльнулся и легонько кивнул в сторону своего лежбища.
— В чем дело, братец? – спросил Дарк, когда они подошли к Дереву. Склонившись, он принялся разгребать свои вещи.
— Она… – Уайт замялся, – она…
— Косит? Ага, есть такое.
— Как она вообще может… заниматься ремеслом?
Дарк негромко рассмеялся:
— Эх, братец… это Мун Боу, наша Маффин, одна из самых чудесных аномалий несчастного мира. Как она тебе вообще? Если не смотреть в глаза?
— Она странная.
— Ага, странная. У неё ещё со Школы чуть-чуть не все в порядке с головкой, но, будь уверен, владеть мечом ей это не мешает. И упаси Селестия тебя без спроса тронуть её маффины: однажды за десяток она пошла с ножом на мантикору и победила. Правда, – на лицо Дарка набежала тень, – это ей иногда выходит боком, и пони часто пользуются её наивной пустоголовой добротой. Хотя бы потому, что мантикора не стоит десятка маффинов. Ладно, не будем о грустном. Расскажешь, откуда ты взялся у Горы?
Уайт не знал, стоит ли, но легкая, в чем-то лисья улыбка Дарка его подкупила. К тому же тот рассказал ему о Маффин, а тетушка не запрещала ему ничего такого…
Выслушав Уайта, Дарк иронично хмыкнул и достал из одной из сумок что-то белое и продолговатое, слегка отблескивающее в всполохах костра.
Кожа белой змеи. Совсем недавно сброшенная.
— Держи, братец, – протянул подарок ведьмак. – Авось на что сгодится.
Тем временем Холлоу сидела и вглядывалась в сердце пламени. Танцующие языки сливались в размытые картины, а вместе с картинами в уме всплывали звуки давно минувших дней, при этом дополняющиеся знакомыми запахами.
Мысленно ведьмачка была в Каер-Теалт, лет так на десять назад.
— Х-Холлоу?.. – выдернул её из воспоминаний слегка скрипучий и заикающийся голос Блека.
— М-м-м?
— Я-я… я слыш-шал новости о Н… Найтмере и других… Он-ни…
— Я тоже слышала, – перебила коллегу ведьмачка. – Найтмер собрал отряд из кого-то из наших и отплыл к зебрам. И нет, я не хочу к ним присоединиться, даже если б он мне предложил.
— Н… но Холлоу! – горячо запротестовал Блек. – Н-найтмер хоч-чет, чтобы м-мы были вместе! Он х-хочет н-найти для нас дом! Н-нам больше не придется у… устраивать случайные п-посиделки у костра, н-надеясь, что кто-то ок-кажется поблизости!
— Наш кодекс в этом вопросе однозначен. И я предпочту лишний раз не нарушать его.
— Ой ли? К-кодекс не п-помешал т-тебе…
— Это другое, – жестко отрубила Холлоу. Формально, Уайт ещё ей не ученик, а они с Муном не пара. – Закрыли тему.
К костру вернулись Уайт с Дарком, и Холлоу с интересом вздернула бровь: последний нес что-то, чего ведьмачка вообще не могла представить в его заточенных под убийство копытах.
Лютня. Самая обыкновенная, на пять пар струн, без всяких изысков и узоров. И где он только её хранил?
Усевшись, Дарк улыбнулся и подмигнул Уайту:
— Шрамы и струны, братец. Томным кобылкам нравятся шрамы и струны.
Покрытая рубцами нога накрыла струны, и к треску пламени приплелись пробные звуки неуклюжей мелодии, которые быстро окрепли. Дарк несколько раз кашлянул, и вместе с дымом в небо взметнулись строчки тенором.
Холлоу заметила, что Уайт все больше и больше покачивается из стороны в сторону, а его взор затуманивается. Оно и не удивительно: не каждый с первого раза может выдержать такое количество запахов, особенно если туда входит что-то вроде белены. Чудо, что бедняга вообще на ногах пока… сидит.
Холлоу поднялась и подобрала жеребенка – никто не спорил, поглощенный песнью. Унеся Уайта к Дереву, на наветренную сторону, ведьмачка достала флягу, набрала рот сидра и прыснула в лицо Уайту – тот моргнул, понемногу приходя в себя.
— Устал? – участливо спросила ведьмачка, протягивая плащ. – Спать хочешь?
— Немножко, – честно признался тот, заворачиваясь в обновку. – Тетушка? Не уходите…
Холлоу оглянулась туда, где черным пятном на траве отдельно от всех лежал Мун.
— Эй, дубина! Принес?!
Не вставая, тот кинул что-то Холлоу. Маленький кулон из странного, будто черное серебро, металла на простой цепочке. Поймав, ведьмачка передала его стригунку.
— Двимерит, – объяснила она, – блокирует магию. Надевай на ночь, и кошмары уйдут.
Жеребенок радостно схватил вещицу, тут же повесил на шею и с искренней благодарностью посмотрел на ведьмачку. От этого на душе у Холлоу немного потеплело.
— Все равно пока что не уходите, – все же попросил Уайт.
— Не уйду.
Холлоу уселась рядом и принялась смотреть на звезды. Небо сегодня было чистым, и ведьмачке казалось, что она могла бы сосчитать каждый из сияющих огоньков, пока на заднем фоне её коллеги смазывают горлопанские глотки сидром.
— Тетушка? – робко окликнул жеребенок.
Холлоу вопросительно шевельнула ушком.
— А какой… какой была она?
— Принцесса?
Холлоу попыталась вспомнить. В голове возник образ: холодные сапфиры глаз, переливающийся звездный водопад гривы, идеальная осанка и фигура, будто выточенная из синего мрамора. На фоне черного Каер-Теалта она была…
— Как звезды, – произнесла Холлоу, задумчиво смотря на далекие огоньки. – Такой же сияющей, величественной… и холодной.
Уайт задумался. Он повернулся к костру и протянул копыто, будто надеясь согреться, а затем проделал то же и с небом.
— Но ведь звезды… они ведь не просто светлячки, прибитые к небу? – неуверенно спросил он. – Они ведь такие же огоньки, как и наше пламя?
— Такие же… – согласилась Холлоу. – Даже гораздо больше и жарче. Просто до них очень, очень далеко.
— А до принцессы?
Холлоу пожала плечами, мысленно грустно усмехнулась. Возможно, им и вправду стоило хотя бы попробовать стать ближе. Быть может, тогда бы удалось получить от старшей наставницы толику желанного тепла.
— А может, не все звезды горячие…
Уайт вопросительно дернулся. Холлоу улыбнулась:
— Вспомнилось… Одна старая легенда, которую вычитала в библиотеке. О том, что там, на небе, далеко среди звезд, на одной из них жил маленький жеребенок. Кроме него на звезде не было никого и ничего, что могло бы дать ему имя, поэтому сам он себя так и назвал: Маленький Звездный Жеребенок. Возможно, это было не самое лучшее имя, но ему нравилось, как нравилось смотреть на закаты, которые у него случались по несколько раз в наши сутки. И вот однажды космический ветер занес на его звезду маленькое семечко, которое проросло. Звездный Жеребенок не стал его вырывать, выросший цветок казался ему прекрасным: длинная тонкая ножка с шипами, будто когти, и большая, но вместе с тем элегантная головка, которую словно окрасили молодым вином. Цветок, довольно капризный, дал жеребенку кое-что важное, то, что привязало малыша – имя. Настоящее, первое имя.
— Однажды цветок заболел. Дождавшись, когда тот уснет, жеребенок поместил растение под колпак и убежал на поиски лекарства: он не хотел снова остаться один. Он скакал со звезды на звезду, спрашивал о лекарстве каждого жителя-соседа, но так и не мог найти заветную микстуру. И однажды он спустился сюда. В Эквестрию. Правда, тысячу лет назад тут еще не было никакой Эквестрии, ну да не суть…
Кутающийся в плащ и жмущийся к ведьмачке Уайт повернулся к костру, его глаза расширились:
— Тетушка?
— А? – прервалась Холлоу.
— Что… что они делают?
Холлоу не стала оглядываться, только навострила уши, ловя звуки шлепков, сочного чавканья, радостных вздохов и пыхтения.
— М-м-м… у них оргия.
— Э?
— Ты же из деревни. Знаешь, откуда берутся щенки и сколько порой собак участвуют в процессе?
Уайт покраснел. Холлоу хмыкнула:
— Не стоит стесняться, большинство всех этих… моральных устоев несут под собой вполне практическую подоплеку, вроде пресечения передачи болезней. А у ведьмаков иммунитет.
— А… ага…
— Так что, хочешь присоединиться к ним? Они не против, я права?!! – крикнула Холлоу, не оборачиваясь.
— Ага, братец, все клип-клоп!
— Или лучше дослушаешь легенду? – оскалилась Холлоу.
Уайт задумчиво потер подбородок и решил, что все же, несмотря на любопытство, к такому он пока ещё не готов. И Холлоу продолжила рассказывать:
— К сожалению или к счастью, на пути сюда Маленький Звездный Жеребенок подрос, а космические ветра закалили его сердце: оно стало тверже и холоднее металла, что мы порой находим в упавших с неба камнях. Звездный больше не был тем маленьким и милым жеребенком – пони прозвали его Жеребец-Звезда. В его каменном сердце не было ни радости, ни печали, ни добра, ни злобы: он никогда не просил, а если ему что-то требовалось, он без лишних слов брал это.
— Он был жестоким?
— Не больше, чем стихия, потому что брал ровно столько, сколько ему было нужно, не больше. Но это не понравилось принцессам, которые в те года пытались создать из последствий хаоса Дискорда новую страну. Они нашли Жеребца-Звезду и отняли его силы, покрыли его почти неуязвимое тело струпьями и язвами, низвели до уровня других пони. И ему пришлось выживать вместе с ними. Помогать на полях, защищать дома от чудищ, греться у одного очага. И постепенно его сердце оттаяло. Куда более смиренный, Жеребец попросил помощи у Сестер, и те дали ему то, что он так долго искал: лекарство для цветка. Звездный Жеребец отправился домой. Увы, когда он вернулся, то нашел под колпаком лишь горку праха и несколько ломких лепестков. Собрав останки, он замешал их микстурой и навсегда покинул свою звезду, чтобы переселиться в Эквестрию, где снова примкнул к принцессам. За время в путешествиях его шкура пошла морщинами, борода отросла до земли, но сердце горело, как в те дни, когда цветок только ворвался в его жизнь. Наполненный межзвездной мудростью, он стал учеником Сестер и вместе с тем многому научил их самих…
— Угу… – сонно произнес Уайт. – А что за имя дал ему цветок?
— Старсвирл. А пони прозвали его Бородатым…
Когда Уайт уснул, Холлоу аккуратно отодвинула его от себя и задумчиво поелозила копытом у себя между ног. Взглянула на результат, отблескивающий в свете костра, поднялась.
— Эй, лапа, давай к нам! – весело окликнул Дарк.
Сам он навалился на круп Маффин и ритмично отрабатывал бедрами, пока с другой стороны его коллегу сосредоточенно брал Блек. Кобылка весело хлюпала и пыхтела, поглядывая на небольшую горку разложенных рядом маффинов.
— Обойдусь, сахарок.
— Ну, как хочешь! Все клип… – жеребец навалился, выдохнул, немного помолчал, и снова задвигался. – Все клип-клоп!
Холлоу подошла к валяющемуся на боку в траве Муну и легонько пнула:
— Ты не спишь.
— Не-а, придумываю шутки. Вот, к примеру, заходят как-то в бар чейнджлинг, рыжий менестрель и...
— Я секса хочу, – безапелляционно заявила Холлоу.
Мун осекся и задумчиво поглядел на небо. Перевел взгляд на спутницу:
— Ты ведь понимаешь, что если я начну…
— …двигаться, то скорее всего переломаешь мне кости. Поэтому всё снова буду делать я.
Мун пожал плечами и перевернулся на спину, покорно раздвинув ноги.
— Ух… – пробормотала Холлоу, усаживаясь ему на живот. – Так, еще немного… колечко… хорошо-о-о…
Мун вырвал травинку и сунул в рот. Он не был особо возбужден, но, если Холлоу больше всех надо, так почему бы и нет? Правда, сам процесс немного отвлекает от размышлений, но если сосредоточиться…
— Ты… эх… ты не пытался… выйти на брата?.. – в какой-то момент вырвал его из мыслей голос партнерши.
Мун сморщился:
— Пока нет.
— Ах… будешь?..
Мун Лайт задумался. Он вспомнил беззлобные тычки и подзатыльники, за которыми стояли желания обезопасить, защитить от глупости. Именно поэтому Мун не чувствовал боли. Сейчас же…
Ведьмак поднял ногу и медленно сомкнул на ней челюсти. Надавил, сильнее, еще сильнее. Бесполезно – кожа не поддавалась.
Совсем ничего.
— Наверное… – наконец оставил бесплодные попытки Мун. – Он из нас двоих самый умный – не пропадет. В любом случае, слышал, он где-то в Тротингеме. Как дойдем до Мейнхеттена, можем повернуть туда.
Холлоу согласно замычала и осела, чувствуя, как ее распирает изнутри. С приятным ощущением наполненности она соскользнула с члена, легла рядом с Муном и больше не вставала.
Впервые за много ночей ведьмачка уснула полностью довольной.
Когда Уайт проснулся, ночные гости исчезли, а Холлоу и Мун стояли собранными, рассматривая розовый рассвет. Сонно поморгав, жеребенок поднялся, все ещё кутаясь в плащ. Холлоу качнула головой и обратилась к жеребенку:
— Ну что, сахарок?
Уайт достал из-за пазухи подарок Дарка. В рассветных лучах шкурка играла цветами, переливалась. Может, удастся сделать браслет.
Уже потом жеребенок узнает, что это символ перерождения и удачи.
— Я… я больше не буду плакать.
Холлоу обреченно закатила глаза, а Мун весело оскалился:
— Тогда пошли… Змееныш.
— Сегодня попробуем с ножами.
Змееныш вздрогнул и поднялся: последние два дня ведьмачий лагерь стоял на опушке яворника, переходящего в яр, на краю которого Змеенышу понравилось сидеть – оттуда открывался прекрасный вид на звезды, отражающиеся в уже холодных водах.
Закончившая копаться в сумке Холлоу дернула ногой, и, сверкнув на солнце, в землю вонзился Мунов тесак. Змееныш неуверенно покосился на него.
— Давай, пельмешек, не мешкай, – рассеяно поторопила Холлоу, поглядывая на дрыхнущую неподалеку прямо на своем мече гору мускулов.
— Те… тетушка? – неуверенно взялся за оружие ученик. – Может не надо? Что, если я… случайно… если я пораню вас? Я… я не хочу! Я не хочу оставлять на вас шрамов!
Холлоу расхохоталась, громко, заливисто:
— Малыш, клянусь… ну, пусть будет, своим медальоном: день, когда у тебя хватит сил меня порезать, станет одним из лучших в моей жизни!
Змееныш кивнул, и, взмахнув ножом, все еще немного неуверенно бросился на спокойно стоящую мэтрессу.
Холлоу сделала шаг в сторону, чуть-чуть дернула задней ногой, и споткнувшийся ученик пропахал землю носом. Поднявшись и отряхнувшись, Змееныш слегка обиженно посмотрел на мэтрессу. Та, даже не обернувшись, принялась негромко напевать песенку.
Змееныш начал заходить слева, но Холлоу не шелохнулась. Змееныш снова бросился на неё – и снова подсечка.
— Неплохо, пельмешек, – заключила спустя десять минут Холлоу, стряхивая невидимую пылинку. В отличие от пропотевшего ученика, ведьмачка даже не запыхалась. И даже не потрудилась обнажить меч. – Все еще не хватает решительности, но навалять необученному крестьянину уже вполне сможешь.
Отцепив с бока флягу, она кинула ее тяжело дышащему ученику и, понаблюдав, как тот жадно хлещет воду, произнесла:
— Заканчивай и пошли: хочу показать тебе тут недалеко одно интересное место.
— А-а-а… А?.. – оторвался от горлышка Змееныш и кивнул в сторону сопящего учителя.
— Оставь, ничего с этой Горой не станет. Вернемся еще до того, как он проспится.
Идти и вправду оказалось недалеко, всего-то минут двадцать, но по бурелому, пусть и не ставшему особой преградой ведьмачьей ловкости. У одного из полуповаленных деревьев Холлоу остановилась и спросила:
— Чувствуешь, пельмешек?
Змееныш чувствовал. В воздухе витало что-то раскаленно-ледяное, переплеталось, закручивалось и снова распадалось. Покачнувшись, словно от легкого хмеля, ученик уставился на медальон учителя: тот метался, словно в горячке.
— Место дикой магии, в простонародье – Место Силы, – негромко произнесла Холлоу, проводя по коре, на которой кто-то вырезал символ: перевернутый подчеркнутый треугольник, –– место разгоряченного эфира, сопутствующего любой стихии. Пони, кирины, минотавры, любое условно волшебное существо нагревает эфир, но не в таких количествах. Казалось бы, прекрасное место для чародеев: становись рядом и колдуй, не убудет.
— А… а почему тогда колдуны?..
— Что случится с бурдюком, если в него вольют слишком много вина? – вопросом на вопрос ответила Холлоу. – И как, по-твоему, сколько из этих бурдюков рискнут проверить себя на прочность?
Змееныш закивал, и Холлоу продолжила:
— Эти аномалии – один из основных источников наших проблем и заработка: на них обожает стягиваться всякая пакость, растения изменяются, и не дай Селестия тебе, даже не будучи колдуном, в сердцах пожелать здесь что-то на эмоциях – так и рождаются спонтанные проклятия.
— С ними… с ними можно как-то бороться? С Местами?
— В теории, – пожала плечами ведьмачка. – Двимерит хорошо охлаждает эфир, но, во-первых, его на всех не напасешься, а во-вторых, некоторые из Мест «блуждающие». Еще с охлаждением эфира справляются ведьмаки, поэтому на наши тушки откровенно слабо действуют любые заклинания, но нас еще меньше, чем двимерита. Единственное решение: стараться жить там, где Мест поменьше. Еще вопросы?
— Это всегда так было? Магия, Места… все?
— Ну… – замялась ведьмачка. Учителя на этот счет особо не распространялись. – В магическом сообществе есть гипотеза, что эфир в нашем мире появился только в Час Дискорда. Вместе с чудищами. Если вопросов нет, пошли обратно: я кушать хочу.
По дороге назад переваривающий новые знания Змееныш встрепенулся:
— Подождите, тетушка, а как ведьмаки тогда используют Слова?! Это же магия!
— Наблюдательный. Но, не-а, это не магия, а ба-хионь: божественная энергия. Как у паладинов и прочих верунов той же Селестии: верят в неё, молятся, взывают, и та ссужает немного своей силы. Как какие-нибудь матка и кикиморы: ей приносят в своих желудках еду, она переваривает и в нужный момент срыгивает обратно. Хотя сравнение так себе, пропитание «матка» может в принципе добыть и сама…
— Ага. А в кого верят ведьмаки?
Холлоу ухмыльнулась:
— В себя.
— Henn, de, teir, ceateir…[1] – вскоре бормотал Змееныш, труся следом за учителями, – cueg, se, seah, hoen, naoi…
Идущая впереди него Холлоу довольно хохотнула. Менее чем за месяц путешествия ученик сделал такой прогресс, который в свое время ей и остальным ведьмакам, пожалуй, и не снился: выучил уже почти все травы Эквестрии, известные Холлоу, счет до сотни, и даже основы Старшей Речи. На его груди висели скрещенные ножи, пожертвованные Муном и Холлоу – в копытах жеребенка они выглядели короткими клинками. Пожалуй, единственное, чего ему не хватало, так это ведьмачьей скорости.
В полдень, когда они подходили к Урстену, Змееныш, услышав гомон и хохот гуляющих крестьян, в нерешительности остановился и наморщил лоб.
— Чего задумался, пельмешек? – достала флягу с сидром Холлоу.
Уайт покраснел и нехотя спросил:
— Тетушка Холлоу, скажите, я – пони?
Мун хихикнул, а Холлоу поперхнулась сидром. Уж лучше бы Змееныш спросил, откуда берутся дети!
— Пельмешка, если ты выглядишь как пони, ешь как пони и крякаешь как пони, с высокой долей вероятности – ты пони.
— Пони не крякают!
— А ты попробуй, – вкрадчиво предложил Мун.
— К… кря-кря?
— Кря, – мрачно улыбнулась Холлоу. – Видишь, разницы никакой.
— А вы – пони?
— Возможно. Но чаще всего для других мы просто грязные мутанты.
— Потому что вы не похожи на них. Я тоже не похож. Значит, я тоже мутант?
— Ну-у-у…
— Значит, я такой же, как и вы! – радостно заключил Змееныш, уже без страха переходя на рысь и направляясь в сторону деревни.
В Урстене был праздник. Главную дорогу уставили палатками, среди которых носились, ржали и гоготали пони. Кричали все: зазывающие продавцы ватрушек и винограда, торгующиеся за шарфы и платья кобылы, требующие налить им ещё сидра жеребцы, просящие карамельных яблок и петушков жеребята.
Змееныш вертел головой, вглядываясь в мельтешащих пони. Это не укрылось от Холлоу:
— Кого высматриваешь,пельмешек?
Змееныш слегка покраснел:
— Парт… Партридж.
— Кто у нас Партридж? – безмятежно спросил Мун.
— Се… сестра моя, двоюродная. Старшая. Просто… вот.
Змееныш напрягся, из его рога посыпались искры, которые принялись закручиваться, вертеться, взрываться. Простенький фокус, легкое заклинание иллюзий, но как оно поднимало настроение другим жеребятам.
— Она научила, – гордо похвастался ведьмакам маленький фокусник. – Правда красиво?
Мун хихикнул, Холлоу кашлянула:
— Пельменчик…
Ученик и сам понял. На его учителей не действует магия: логично, что и настолько простые иллюзии они просто не видят. На секунду поникнув, он быстро воспрял, набрал из-под ног несколько камешков и принялся мельтешить копытцами, жонглируя.
Один из прохожих рассеянно бросил медную монетку, которую поймала Холлоу.
— И это тоже, – убрал камни Змееныш. – Парт говорила, что если всегда улыбаться, и улыбка прирастет к душе, другие тоже начнут смеяться. А смеющиеся пони обычно не обижают других.
— Поддерживаю! – весело закивал Мун Лайт. – Эта Парт – умная пони! Если углядишь – кричи!
Гуляющие ведьмаки попытались спросить, что празднуется, но первый местный лишь отмахнулся копытом, усиленно споря за бусы, второй пронесся мимо, а третий просто сплюнул им под ноги и сотворил Символ Солнца, бормоча ругательства.
— Эй, добрый жеребец, – окликнула тогда Холлоу одного из палаточников, который умудрялся клевать носом в таком гаме. – За что гуляем?
Добрый жеребец, перемазанный чернилами, разлепил глаза и посмотрел на ведьмаков добрым взглядом недавно принявшего на грудь пьяницы.
— Ик, понятно за что! – улыбнулся он щербатой улыбкой. – Осень же, до Забега совсем недалеко, а сейчас, ик, первый Праздник Урожая! Вот герцог и сказал: гуляйте, безподковники! Еще и фестиваля Сестер, чтобы больше веселья! Вы, ик, записываться будете? Ток не эта гора мускулов: он же нам все переломает! Хотя, он же жеребец…
Змееныш весь подобрался и с надеждой взглянул на Холлоу. Та лениво вздохнула: участвовать откровенно не хотелось. Хотелось завалиться в местную таверну, заказать сидра или пива, тушеных овощей, жаренного сена, а лучше, если тут подают и для грифонов, хорошего такого кабанчика или перепелку.
— А что делать надо? – для порядка спросила она.
— Тык ничего особенного: яблоко ртом поймать, пробежать по грязи, свинью загнать, песенку какую спеть и пирог быстрее других съесть.
— Пирог?! И где тут у вас записываются?!
— Дык у меня же, – радостно отозвался палаточник, доставая чернильницу, перо и пергамент. – Только дык, – он подслеповато прищурился и разочарованно тряхнул пером: – Эта… ваш ж жеребенок вроде не кобылка? Такой худенький и бледный, да еще и с длиннющей гривой – не мудрено перепутать…
— Он кобылка, – с нажимом произнесла Холлоу, продолжая улыбаться. – Аксий… Он воспринимает себя как кобылка.
— Воспринимает… кобылка… – медленно кивнул писарь. Его взгляд поплыл еще сильнее, будто тот принял на грудь хорошей грифонки. – Но вы…
— Мы – ведьмаки, а все ведьмаки братья и сестры! – подалась вперед Холлоу. – Записывай давай: Холлоу Найт и Уайт Кроу.
До фестиваля оставалось пока немного времени, и Мун, узнав еще одного должника, подошел к одной из палаток. Холлоу с учеником встала неподалеку, и ведьмачка шепнула Змеенышу:
— Смотри, сейчас будет еще один урок.
Мун Лайт совсем-совсем легонько толкнул высматривающего что-то торговца, тот скользнул по верзиле взглядом и совершенно бесстрашно бросил что-то обидное. Змееныш не понял, что сделал в ответ улыбнувшийся учитель, стоящий к ним вполоборота, но торгаш внезапно дернулся, побледнел, отдернул полу шатра и, низко поклонившись, пригласил Муна внутрь.
— Увидел?
Змееныш помотал головой.
— Конские яблоки… – вздохнула Холлоу. – Ладно, попробуй угадать.
— Он использовал Слово?
— Не-а.
— Тогда… – Змееныш принялся лихорадочно прокручивать все, что успел выучить за дни путешествия, но на ум ничего не приходило. – Он же просто улыбнулся!
Холлоу рассмеялась. Утерев слезы, она потрепала Змееныша за холку:
— Вот именно, пельмешек. Запомни, иногда ценой одной улыбки можно добиться больше, чем обнаженным клинком. Можешь считать это неофициальным Путем, который, кстати, очень редко, но работает даже на чудовищах. Но, вообще, тут дело куда более сложное: чтобы объяснить простыми словами, просто поверь мне, что каждое живое существо имеет инстинкт самосохранения, который, опираясь на зрение, слух и прочее, говорит: «Этот туман, тот большой когтистый кот или вон тот пони с окровавленным мечом опасен, не связывайся с ним». А мы, ведьмаки, очень, очень опасны. Чтобы это не создавало проблем в городах, один из наших учителей научил нас сознательно обманывать чужие инстинкты. Посмотри, наш шутник-неудачник тот еще верзила, а все об него ноги вытирают, пока не улыбнется, намеренно не… ну, мы между собой называем это «Спустить Кошмар».
— Угу-у-у… – протянул Змееныш. – Я тоже когда-нибудь?..
— Обязательно. Когда-нибудь.
Когда до начала осталось всего ничего, Мун сбежал, сказав, что должен заглянуть к одному должнику. При этом он прихватил с собой змеиную шкуру Змееныша, пообещав обязательно успеть хотя бы к середине.
— Эй, добрые пони! – закричал один из судей, сидящий возле фигуры, укутанной в темный дорогой плащ, расшитый серебром, так, что ни клочка шерсти не видно – местного герцога. – На фестиваль вызываются: Беррибаблс Пузырь и Пунш Игривая! Луженая Глотка Найтингейл и Певчая Строу!..
Холлоу захихикала и снова потянулась за бутылью.
— Холлоу Страшила и Уайт Красноглазка!
Холлоу поперхнулась, а Змееныш улыбнулся и затолкал наставницу к первому испытанию: огромной бадье с плавающими яблоками. Всего с ведьмаками набралось пять команд.
Первое состязание они выиграли: Змееныш вгрызался в яблоки, словно гадюка, и тут же сплевывал их в стоящее рядом ведро. Второе испытание ведьмаки провалили с треском: чтобы загнать свинью, Холлоу произнесла слово Обмана, на что толпа громко заулюлюкала. Однако поднявшийся и взмахнувший полой плаща герцог мигом пресек разговоры, и Змееныша с Холлоу не исключили. Третье испытание они тоже провалили: на публику у Холлоу получилось выдать что-то похожее на карканье вороны, а у Змееныша – сипение ужа. Зато на четвертом, полосе препятствий, они обошли всех: Змееныш буквально скользил по грязи, а Холлоу вспархивала на наваленные ящики, как бабочка.
Проблемы начались у финиша:
— Тетушка, отдайте! – упрашивал Змееныш, гарцуя вокруг ведьмачки.
— Ме-е-ет! Вой виро-о-ог! – пыхтела Холлоу, смотря затравленным взглядом и всеми силами удерживая во рту огромную сладость. – Походи, кому молда не мила!
— Тетушка, вы свой уже съели, отдайте им пирог!
— Ифо фего!
— Довольно! – поднялся один из судий. – Властью, данной мне, и все такое, объявляем победителей: Беррибаблс Пузырь и Пунш Игривый! И отдайте этой Страшиле злосчастный пирог…
Вопреки поражению, Змееныш не расстроился и, хихикая, пошел к стоящему в толпе у их скарба Муну. Тот самым бессовестным образом ржал, смотря, с какой гордо поднятой головой, так и не выпустив добычу, идет рядом со Змеенышем Холлоу.
— Держи, победитель, – достал он из сумки браслет: змеиную кожу, которую неизвестный мастер залил смолой и отполировал, чтобы та легко обхватывала маленькую ножку.
— Но мы же не победили…
— …из-за нашей эгоистичной обжорки, – хихикнул Мун.
— Простите, – проворчала Холлоу, выплевывая пирог и пряча его в сумку, – к тому же, что вы собирались делать с этим? – указала она на главный приз, уносимый победителями: огромных размеров спелую тыкву.
Никто не успел ответить, как рядом возник жуликоватого вида неприметный пегас.
— Эй, милсдари ведьмаки, – произнес он шепотом, каким-то мистическим образом отлично слышимым посреди гогочущей толпы. – Вас мой господин вызывает, трактир «Нетопырь», справа у стойки. Сейчас.