Лунанград
Глава III. Пони, что не спит
Твайлайт Спаркл дремала в башне над Высоким Кантерлотом и грезила о развалинах древнего замка.
Неумолимый ход времени и Вечнодикий лес не пощадили его. Переплетения корней и вьюна расползлись по стенам, проникли в щели между камнями, моль давно поела роскошные гобелены, а там, где раньше красовались расписные витражи, зияли пустые глазницы оконных проёмов. Природа свершила неторопливую месть цивилизации.
Твайлайт шла по старым залам и галереям, настороженно озираясь по сторонам. На небе горело закатным огнём солнце. Предательское светило. Оно могло бы задержаться на небосводе подольше — но не хотело, и оставалось полагаться на свои слабые глаза, не привыкшие к мертвенно-бледной, как в глухой ночи, тьме. Твайлайт робела перед мыслью призвать на помощь хотя бы крупицу магии. Было в этом страхе что-то от нехорошего предчувствия, от первобытного инстинкта. Во тьме будто таилось бесформенное нечто, которое только и ждало, когда с её рога сорвётся искорка, чтобы выскочить и явить взгляду своё безобразное обличье.
Когда тени вытянулись и стали острыми, Твайлайт набрела на громадный обваленный зал.
В сводчатом потолке над головой, как свежие раны на уже изуродованном трупе, зияли большие дыры — словно кто-то в шутку надругался над забытой могилой. Пурпурно-багряное полотно сумерек стремительно тускнело, в облаках загорались первые звёзды.
У Твайлайт перехватило дыхание. Крохотные огоньки на миг показались ей чьими-то глазами, таращившимися из тьмы.
Всё вокруг, куда ни кинь взгляд, было усеяно щебнем. Страшный удар неведомой силы раскрошил пол, вздыбив плиты неровными кряжами и долинами. По едва держащимся колоннам, увитым лозой синюшного цвета, змеились глубокие трещины. Разыгравшемуся воображению Твайлайт почудилось, что плющ покрыт бледными прожилками — и что они пульсируют, как вены под тонкой кожей.
А впереди? Впереди на пьедестале высился огромный эбеновый трон, к которому вела винтовая лестница. Сооружение обрамляли острые пики, свет играл в ярких самоцветах, врезанных в гладкую поверхность, — или он сам исходил из их гранёного нутра? За спинкой темнела фигура из чёрного оникса в форме девятиконечной звезды. Сверху же, с цепей, закреплённых на колоннах и сводах потолка, свисал серебристый месяц.
Лабиринт обломков готовил западню на каждом шагу. Твайлайт запиналась о булыжники, почти не видимые в темноте, проваливалась в расселины, царапала ноги острыми краями. Трон становился всё ближе. Зачем ей надо к нему? Что он такое? И что это за место?
Но ответ уже давно сам возник в голове. Возник, когда она, бранясь под нос, поскользнулась на камнях. Возник, когда она перебиралась через опрокинутую колонну — и фиолетовая лоза, осклизлая и упругая, как плоть, задела её лодыжку, заставив вздрогнуть.
Она очутилась в замшелом замке сестёр-аликорнов, где когда-то вышла на бой против разъярённой богини, не имея ничего, кроме смекалки и горстки едва знакомых пони. Где стояла в шаге от края бездны.
Оступаясь на осколках камня, она подобралась к подножию пьедестала.
На грандиозном престоле восседала исполинская фигура. Внушительны, непропорциональны, нереальны — силуэт и трон как будто повторяли друг друга.
Кто мог её ждать? Найтмер Мун? Но это была не она. Найтмер Мун хохотала, скалилась и щерила зубы. Она, как злая королева, сошла со строчек старых сказок, жаждая только мщения и безраздельной власти. С ней можно было померяться силами, сразиться — хоть бы и сложить голову в бою! Но та, что восседала перед Твайлайт, была не Найтмер Мун.
На престоле самой ночи вилась круговерть теней и вспыхивающего света. Она была подобна буре, обрётшей осязаемые, но неуловимые черты. Жуткое видение раскрыло рот, явив бездонный зёв, и от того, что взглянуло на неё оттуда, Твайлайт в немом ужасе осела на землю.
— Здравствуй, моя маленькая пони.
Она хотела ответить, но лишилась дара речи. Что это? Кто она? Что за сила бушует там, внутри? Вопросы не складывались в слова. Будто песок, утекающий сквозь когти дракона, голос покинул единорожку. Она могла лишь беззвучно глотать слёзы и смотреть.
Владычица ночи исторгла звук, напомнивший не то шипение, не то тихий, на грани слышимости хохот. Ожившая тень подёрнулась рябью — глаза, кроваво-красные, прорезались на её текучей поверхности. Сотни вертикальных зрачков устремили взгляд на Твайлайт.
Фигура поднялась с трона.
— Ах, моя милая, маленькая пони, — замурлыкал, запел на все лады из разверзшихся пастей хор голосов, запертых в одном теле. — Ночь грядёт, и луна высоко. Позволь проявить учтивость, лично поприветствовать тебя в нашем чертоге. Встань, ах, встань! Мы покажем тебе, каково быть поистине свободной.
Жуткий холод сковал Твайлайт. Она напряглась, силясь подняться, но тело более не подчинялось ей. Ещё до того мига, как её взгляд упал на богиню самой ночи, нечто пронизало её кости и суставы. Копыта примёрзли к полу. Кожа под шерстью покрылась склизкой плёнкой. Во рту загорчило от желчи и крови. Что-то потекло по щекам. Крик заклокотал в глотке, но язык не слушался.
Кошмар заклубился вокруг неё со всех сторон. Ночь улыбнулась, обволокла её — в ноздри ударил приторно-сладкий запах смерти. Не в силах сомкнуть веки, Твайлайт смотрела сквозь застлавшую взор пелену в горящие алые глаза.
Богиня поцеловала её в лоб, под самым рогом. Острые клыки прокусили кожу — и лишь тогда, наконец, из её горла вырвался сдавленный писк.
— Доброй ночи, Твайлайт.
Сон оборвался.
Твайлайт не подскочила с криком, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Лишними театральностями она не страдала.
Но дыхание ей давалось с трудом. Всё тело будто одеревенело и налилось тяжестью, ноги запутались в простыне. От кислой вони пота свербило в носу.
Твайлайт потихоньку собралась с силами. Расправила простыню, подоткнула края — без магии, просто копытами — и свернулась под ней в клубок. От мысли зажечь рог внутри скребло странное волнение. Чувство опасности. Отчего же? Она видела ответ во сне — кажется, видела, — но детали уже начали стираться из памяти.
Трудно сказать, который был час. Она только прилегла вздремнуть. Наверное, прошло всего ничего, раз Селестия до сих пор за ней не послала.
Цыкнув, Твайлайт схватила телекинезом будильник с прикроватного столика и затащила его под полог свёрнутой простыни.
Пять часов — самое начало вечера. Что-то сильно она заспалась. С кряхтением Твайлайт выбралась из постели, ёжась от стылого воздуха. С каких пор в башне так похолодало?
Ещё несколько минут ушло на то, чтобы привести себя в порядок. Твайлайт была не из тех, кто трясётся над собственным внешним видом, и следовала мудрому маминому совету: лучше потрать час с пользой, чем перед зеркалом, и не забивай голову ерундой — необязательно казаться королевой красоты.
Винтовая лестница, ведущая из башни, выглядела пустовато. Потому-то Твайлайт и облюбовала обсерваторию, ну хотя бы отчасти, — из-за уединения. Ни одно место — кроме, наверное, какой-нибудь тайной комнаты — не могло укрыть её от чужих глаз и мирской суеты лучше собственной башни.
Твайлайт фыркнула. Собственная башня. Надо же такое подумать!
На ступеньках лестницы она сбавила шаг и выглянула в окно. Горизонт едва рдел — время, пожалуй, пока было на её стороне. В дороге распорядок сна придётся, конечно, хитрым образом подстраивать под Луну.
С мыслями об этом она миновала ночного гвардейца, обронив задумчивое “здрасьте”, и вошла под своды дворца.
Заклинание от сна? Но тогда сутки будут похожи на бесконечный круговорот магии и контрмагии. Сомнамбулические чары — полезная придумка, но часто оставляют ощущение лёгкого похмелья и заторможенности, а от этого могут помочь уже другие заклинания… По правде сказать, слишком много головной боли. Буквально.
Ноги сами несли тело вперёд. Твайлайт давно научилась ходить на автомате, притом часто держа перед глазами книгу. Бормоча вслух, она свернула из коридора в любимый обеденный зал Селестии.
— Что-то не так?
Твайлайт, не отрывая задумчивого взгляда от пола, забубнила:
— Да. Полифазный сон. “Поли” значит “много”, то есть это многофазный сон. Восемь часов сна разбиваются на периоды-фазы. Таким образом, пони спит не один раз в сутки, а несколько. Это можно заметить при наблюдении… некоторых кочевых обществ…
Твайлайт наконец сподобилась поднять голову, оборвав лекцию на полуслове. Она умудрилась добрести до середины длинного, хорошо знакомого стола. Но обстановка в зале поменялась. Напротив Селестии, которая занимала привычное место, на тяжёлом, давно пустовавшем стуле с другого края расположилась Луна.
— Ой. Добрый вечер. — Единорожка изобразила саму невинность и села ровно посередине между аликорнами.
— Любопытно, — подала голос Селестия. Кажется, ей принадлежал первый вопрос.
— А мне любопытнее, что могло сподвигнуть пони на подобные размышления, — раздался справа другой, бархатный и вкрадчивый, голос. В ответ на взгляд Луна одарила Твайлайт улыбкой. — Мне знакомы её слова, как до́лжно и тебе, сестрица. Всё равно что твоя смена в дозоре, но круглые сутки.
— Пожалуй. Приключения не поспевают за мной на тысячу-другую лет.
— Всего-то на полторы, — парировала Луна и пожала плечами: — Мне чуть ближе.
— Я порой хочу вернуть те деньки. А ты?
— Некоторые стоят того. Скорее даже многие.
Трапезная походила на теннисный корт, в котором Твайлайт ощущала себя невольной зрительницей. Реплика срывалась с языка одной сестры, пролетала над столом, но вторая сестра тут же подхватывала её и, ловко закручивая, отбивала ответ — взгляд метался из конца в конец, не успевая задержаться.
— Вино сегодня гораздо лучше, — исподволь заметила Селестия.
Только сейчас Твайлайт обратила внимание, что к столу подано второе. Селестия спокойно отрезала кусочек рыбы на блюде, поддела вилкой и с грацией, достойной Рэрити, отправила в рот.
Рыба… Юная единорожка, попавшая во дворец, в свои новые школу и дом, была этим ошарашена. Селестия не стала читать нотаций и рассуждать о пространных вещах; она села обедать с прислугой, усадила кобылку рядом, а потом в открытую, под лёгкую беседу и смех, съела рыбу.
“Твайлайт, — молвила она в ответ на непонимание, застывшее на мордашке ученицы, — окружающий мир не маленький дворик в единорожьем квартале, где ты выросла”.
Теперь их глаза встретились на долю секунды, и те слова будто снова зазвучали в ушах Твайлайт, а на лице её наставницы вновь заиграла улыбка, блеснул тот непроницаемый взгляд.
— О да, я заметила. Нынче, — Луна выдержала паузу, давая Твайлайт время повернуть голову, — оно изрядно мягче. Но о качестве пусть судят те, кому есть до того дело, я же прошу от вина двух вещей.
— Да? — Смех Селестии игриво защекотал ухо Твайлайт.
— Во-первых, тёмного и насыщенного, как кровь, багрянца. Во-вторых, обилия — или, вернее, изобилия.
Твайлайт прыснула со смеху, но тут же спрятала глаза от хитрой ухмылки Луны.
— Никак, юная Твайлайт придётся мне по сердцу?
— Даже имя подходящее, — протянула Селестия.
Единорожка заелозила крупом на стуле под внимательными взглядами сестёр.
— Просто… меня это позабавило. Я им особо не увлекаюсь… вином. А так обычно пью кофе — или чай, когда в гостях у Флаттершай. Хотя у Рэрити тоже. У Эпплджек — сидр…
— А впрочем, пускай имя и складное, твоей душеньке она будет милее, сестра, — вставила Луна.
Стук и звон столовых приборов заполнили пустоту вместо слов.
Молчание тянулось, и вдруг ауры Твайлайт коснулось чужое магическое поле. Она чуть не подпрыгнула, но зря — к ней всего лишь подошёл молодой слуга. Опустил перед ней салат, поклонился, отошёл. Она рассеянно его поблагодарила, уставившись в тарелку. Вид зелени сразу пробудил аппетит, и Твайлайт с жадностью накинулась на еду.
Оказаться меж солнцем и луной было странно. Так подумать, а проскакивала ли вообще у кого-нибудь мысль, что иносказание может стать буквальным? Твайлайт, неожиданно для себя, стала частью метафоры. И более того, странна была сама нереальность происходящего: всё должно было ощущаться как в игре или книжке, но на деле — оказалось настоящей жизнью.
А в Настоящей Жизни (именно так, с заглавных букв) нечасто находится место для двойственности вещей. День-ночь, свет-тьма, сухо-мокро, вечность-миг — хватит для примера, но даже эти пары не так-то просты. Ночь не сменяет день резко, махом, и небо не меркнет за ничтожную долю секунды. Нет, оно преображается плавно, как и всё на свете, и течение подобных перемен есть нескончаемая последовательность мгновений, совсем как прямая, состоящая из бесконечного числа точек.
Так вышло, что она, Твайлайт, мягкий полутон сумерек, в чисто материальном смысле оказалась между днём и ночью.
Слева от неё восседала Селестия, всеобщий идеал, мерило взвешенности, утончённости и безупречности. Свою самоцель находили в ней искусства и науки. Она была подобна непреложной истине: останови любого жеребёнка на улице, и он скажет, что нет никого мудрее Селестии, да только задержись — прожужжат все уши. Все жеребята от дикого юга до холодного севера знали её имя, облик, маленькие слабости и сильные стороны. Её ничтожнейшие прихоти меняли нравы в низах и в верхах, а слова повергали во прах царства, воздвигнутые копытом и рогом. Страны грызли друг другу глотки, лишь бы оказаться в лучах её света. Враги боялись и ненавидели её, но могли только скрежетать зубами в бессильной злобе. Она была само Солнце, и Солнце было непобедимо.
По правое копыто — Луна, ожившая стихия. На фоне сдержанной, всегда аккуратной сестры она походила на порыв дикого, необузданного шквала. Набивала живот с волчьим аппетитом — и с такими же манерами; говорила резко, не блюла такта, не выдерживала пауз. Если у Селестии каждому волоску было отведено своё место, то у Луны грива жила отдельной от хозяйки жизнью. Аликорн ночи напоминала не благовидную принцессу, а матёрую разбойничью атаманшу, заплутавшую в тумане времён.
— Я всё хотела спросить, — голос Селестии разметал дымку фантазий перед взором Твайлайт, — надолго ли ты уезжаешь?
Луна пожала плечами и проглотила кусок, прежде чем ответить:
— Честный вопрос, но уж не из простых. Дорога на север, молвят, нынче не так опасна, но отнюдь не короче.
— Мы не сядем на экспресс? — заморгала Твайлайт.
— Прошу прощения? — Луна ответила тем же.
— Ну, экспресс, — повторила единорожка. — Я подумала, что мы отправимся поездом, ну, или на колеснице.
Ответом Луны было многозначительное молчание. Твайлайт затараторила:
— Я предполагала, что у ваших помощников всё распланировано, и поэтому не спрашивала, мне казалось, что мы сядем на поезд в восемь утра и сразу поедем до Сталлионграда.
Селестия слегка кашлянула, чтобы привлечь внимание сестры:
— Ты, я надеюсь, попросила сенешаля заняться приготовлениями?
— Приготовлениями? Я известила Гиацинт, что буду в отлучке и встать на стражу ночного покоя в столице придётся её ратникам. Затем вымуштровала караул, наказав с тщанием оберегать мои владенья, а покамест меня не будет, велела слугам заняться делами при дворе. Всё это я проделала ещё позапрошлой ночью. Какие ещё приготовления? — Луна задумчиво помолчала и, громко щёлкнув языком, изрекла: — О звёзды, позор мне. Почётный караул! Я возложила на тебя, Твайлайт, сердечный друг, изрядно ожиданий. Верно, ты подумала, что нашей свитой будет моя рать, а не твоё копьё?
— Моё… что?
— Твоё копьё, — Луна бросила на неё косой взгляд. — Ленная дружина дома, если я правильно полагаю, Спарклов? Доблестные воины, поклявшиеся верой и правдой служить под стягами твоего рода?
— А-а… — Твайлайт, ища поддержки, в растерянности обратилась взглядом к наставнице.
Как оказалось — пусть это и не очень обрадовало, — Селестия из последних сил сдерживала рвущийся смех.
— У моей сестры сложилось впечатление, что твой “дом” располагает отрядом вооружённых пони, Твайлайт. Забыла ей сказать, что Спарклы не содержат дружины лет по меньшей мере так семьсот.
— О! Дом? Наша семья? — Единорожка неопределённо повела плечами. — Честно говоря, забыла про это. Фамильная хартия вроде лежит в мамином кабинете. Папа хотел держать её при себе, но у него на рабочем месте сущий бардак, а мама всё капала ему на мозги, что у него даже в рамке бумага вся помялась, вот он её в итоге и отдал.
— Так вы… Боюсь, я в некотором замешательстве. Не пойми мои слова превратно, Твайлайт, я не желаю нанести тебе обиды или оскорбленья…
— Ничего страшного, — рассеянно пробормотала та.
— Но ты ведь благородных кровей, я права? Или же родом из незнатной семьи? Моя сестра надо мною, гм, “прикололась”?..
— Да, э-э, всё так, де-юре мы дворяне, — заговорила Твайлайт, — и храним эту бумагу… хотя нет, пергамент с подтверждением. Ему много лет.
Она перевела взгляд с Луны на Селестию и обратно. Как неловко. Будто ляпнула что-то не то.
— Но у нас нет никакой дружины или особняка в Верхнем Кантерлоте. Нет, дом у нас большой и где-то, кажется, был земельный участок. Папа рассказал бы подробнее. Он любит странно наряжаться, когда надо выйти в свет, но не более. Ещё у нас есть геральдический щит и девиз: in fermentum est veritas. Это — всё. А так мы живём в приличном районе, и соседи у нас обычные пони.
— Ох… Прошу меня простить, — Луна покачала головой. — Я всё забываю, сколь многое успело поменяться. Едва я думаю, что утвердилась в новом веке на всех четырёх, что вот-вот — и я поравняюсь с бегом времени, как оно вновь мчит от меня прочь.
Принцесса изобразила на лице беззлобную улыбку, но Твайлайт почему-то стало не по себе.
— Я осведомлюсь у сенешаля насчёт поездки. Гиацинт наверняка всё предусмотрела. В том, чтоб угадывать мои прихоти, у неё поистине талант.
— Ей хватало времени подготовиться, — обронила со вздохом Селестия.
— Твоя правда, — Луна нехотя кивнула, поджав губы. — В сей же миг я бы попросила подать вина и переместилась в обстановку более располагающую, но меня берёт сомнение, принято ль так делать.
— Почему нет? — удивилась Селестия, чуть наклонив голову.
— Это… — слова давались Луне с трудом. — Ах, я всё никак не обрету покоя, сестра. Душе моей хочется таить обиду на утёкшие годы — ну глупость, право слово. Меня смущает, что я более не смыслю этикета, хоть и раньше не была в нём сильна. В том когда-то была моя слабость, нынче же, в столь причудливые времена, это и вовсе недостойно принцессы.
— Вино прекрасно дополнит беседу, Луна, — ласково проговорила Селестия. — Ты уже полтора года как тут. Конечно! Это отличная мысль. А ты, Твайлайт, присоединишься?
— Если я вам не помешаю… — единорожка потупила взгляд.
— Ничуть, — заверила Селестия.
— Помилуй, Твайлайт, друг мой! Я буду безмерно рада твоей компании. И, раз уж нам суждено отправиться в путь, за сие предприятье не повредит поднять чарки.
Сёстры разом поднялись и вышли из-за стола, и Твайлайт засеменила следом. Напряжение, хоть и слегка развеявшееся, оставило у неё тревожное послевкусие.