Лунанград
Глава VI. Ангелы Монса
Сон. Поезд с грохотом нёсся по рельсам, пожирая расстояния, как чудовищный змей — мир в сумерках богов. Наверное, пони родом откуда-нибудь из провинции это почудилось бы жуткой какофонией. Но для пони вроде Твайлайт, выросшей в лабиринтах столичных улиц и водовороте шумной толпы, перестук колёс был не более чем колыбельной; сон сморил её быстро.
Вслед за сном явились и грёзы — но грёзы странные и отнюдь не желанные.
Она стояла в большом зале Молдона, чьи владения простирались на весь остров Мидуэй, и ожидала своих оруженосцев.
Сестра, расправив крылья, облачалась при помощи магии в латную броню, поданную её возлюбленным из опочивальни. Твайлайт и Селестия переглянулись как бы невзначай, всего на миг, но для них за этот миг во взоре разверзлась бездна времён: так смотрят в глаза друг другу две сестры, разделяющие узы крови многие века.
И ей достаточно было проронить лишь слово — и Селестия вспомнила бы все былые битвы и все злоключения от дня их рождения до дня нынешнего. На языке песни, рождённом из вод озера в сердце Джанната, она могла бы прошептать о десятках отчаянных схваток и о десятках тысяч лиг, покрытых их шагами.
Наконец возвратились оруженосцы. Один нес её доспех, второй, пыхтя, волок неподъёмный боевой молот. Твайлайт резво подхватила оружие.
— Госпожа!..
Бедняга подался вперёд, но, не удержав равновесия, с охом качнулся и плюхнулся на круп.
— Тише, любезный Гранит, — молвила она и в мгновение ока уже стояла в полном боевом облачении.
Сёстры вышли во внутренний двор, на ходу бегло переговариваясь на языке, разученном лет сто назад в Кристальной империи, чтобы скрыть смысл речей от местных.
— Селестия, — начала Твайлайт, — чует моё сердце, то не обычные грабители.
— В этой мысли ты не одинока, сестра моя. Но чьи это происки, чей коварный замысел? Их корабли ходят под стягом Зандикара. Без спору, зандикарцы воинственны, но…
— Путь до него чересчур далёк, чтоб править оттуда островом, — закончила за неё Твайлайт. — Да, и я о том же подумала. Кабы даже был их властитель дураком, но ведь он не глуп… — Она утробно зарычала: — Разрази меня Исток, ты что же, не чуешь? Ветер несёт. Что-то тяжкое, суровое… тёмное, — и добавила с тихим шипением: — Твой язык не горчит от яда лжи?
— Не в той же мере, что и твой, но я улавливаю что-то.
Когда они проходили мимо старших ратников, муштрующих молдонских воинов, взгляд Твайлайт на долю секунды задержался на одном жеребчике: он оступился, но быстро встал в правильную стойку. Мерзкое ощущение сдавило нутро Твайлайт. Многие ужасы мира давно уже не трогали ее, но порой она сомневалась, перестанет ли её сердце когда-нибудь замирать при виде юнцов на поле боя.
— Ты задумала что-то, Селестия? — спросила Твайлайт.
Они остановились у ворот. Их боевой отряд собрался под стенами, едва города достигла весть о внушительном войске, высадившемся на берег.
— Кое-что. Жителям Молдона не занимать дисциплины, но они ещё не пробовали на вкус настоящей крови. Мидуэй… Он далёк и не интересен захватчикам.
— Центр сомнут. Иль крылья, — фыркнула Твайлайт. — Они не выстоят, коль скоро зандикарский владыка измыслил хоть какую-нибудь военную хитрость.
— Если слова эрла правдивы, то, полагаю, передовой полк будет стоять до последнего. Юнцы и челядь же сосредоточены на правом крыле. Ты и Руби удержите его вдвоём?
— Да, мы справимся.
— Славно, — губы Селестии тронула сумрачная улыбка. — Доун поднимет стяг солнца и поведёт левое крыло. Это там, чувствую, нам готовят западню: дозорные не предостерегли о числе вражьей армады, да и Молдон не славен мощью морского флота. Сама я буду оберегать жизнь эрла.
На долю секунды Твайлайт помедлила с ответом, не в силах выбрать между молчанием и ободряющим словом. Сёстры редко отдалялись в бою от своих избранников — тем труднее было на это решиться, когда требовала нужда.
— Этому старому стягу пойдёт за честь иметь в знаменосцах твоего мужа, Селестия, — молвила она уклончиво.
Селестия кротко кивнула. Слова были выбраны верно.
— Да, твоя правда. Не бери в голову. Он смел, опытен и не подставит голову под меч. Эрлу угодно, чтобы его крыло захватило скалы над низиной, а Доун возьмёт любую вершину, тебе и самой ведомо.
Она выдавила смешок, но тот вышел каким-то натянутым. Твайлайт подступила ближе и нежно коснулась лбом чела сестры, Селестия потёрлась носом о её щеку, и затем их пути разошлись.
Чужую жизнь Луна впервые отняла далеко к востоку от плоскогорья Джанната, в лигах пути от Истока, где первый глоток воздуха ворвался в её лёгкие. Мир в те времена был млад, юн и не знал седины. Он был что малый жеребёнок — совсем как Луна.
Стая вельдвольфов напала на их след и, видимо, настолько оголодала, что не побоялась атаковать аликорнов. Дюжина зверей набросилась на них сразу со всех сторон. Тогда Луна ещё не владела молотом, а Селестия не знала боевых чар; сёстры не умели даже толком защититься магией — только грубо швырнуть обидчика в воздух.
Один волк, прыгнув, проскочил сквозь завесу из парящих булыжников и вцепился в её спину. Когти вспороли бок, а в загривок ударило горячее дыхание — и тут животная, первобытная смесь ярости и страха затмила ей взор. Брыкаясь, лягаясь с диким ржанием, она отпустила все камни — магия её, сомкнувшись на звере, оторвала его от спины, подняла в воздух и порвала на мелкие кусочки. Спустя тысячу лет она всё так же, подчас с содроганием, вспоминала тепло крови, оросившей её лицо.
С тех пор она повидала смерть во всех её ликах под солнцем и повидала бессчётное количество умерших. С тех пор она познала любовь во всех её обличьях: прекрасные девы, суровые бойцы, многие иные меж двумя крайностями — и познала, как ход времени и холодная сталь крадут радость чувств.
Она так и не свыклась. Селестия, казалось, с годами лишь становилась сильнее, а она… Ей было не дано понять сестру.
Но прежде всё было иначе. Всё было как надо: конец приходил спустя годы долгой жизни, когда она успевала смириться и принять неизбежность утраты.
В слезах баюкала она на своих копытах Руби. Безмолвный крик искривил черты лица, тело горело болью в сотне мест, ноги подкашивались от напряжения, но она не ощущала ничего — лишь хрупкое бездыханное тельце, крепко прижатое к груди.
Руби Кантерскую, Руби с извечной улыбкой на лице, Руби, будившую её нежным прикосновением по утрам, согревавшую её холодные слёзы своим горячим поцелуем, сносившую невзгоды и войны подле неё, озарявшую мрак своим задором… Её — Руби Кантерскую — было не узнать. Не связывай их узы Сиянья, Твайлайт могла бы вовсе не найти возлюбленную в этой бесформенной груде посреди брода, а Руби так и лежала бы там, гнила в стоячей воде реки, запруженной мертвецами.
Без почестей, без победных гимнов — она сгинула в давке, во взбитой копытами грязи, когда корсары выкатили свои пушки, отлитые огненными мастерами, и дали залп. Под грохот канонады защитники дрогнули, побежали очертя голову, объятые ужасом, бросив стяг с месяцем где-то на берегу. Её затоптали… О боги, взмолилась Твайлайт им всем, реальным и вымышленным: пусть быстро, пусть сразу — не потом, не в гуще тел, не в борьбе за глоток воздуха, с перебитыми ногами и проколотыми лёгкими, в попытке выкарабкаться из-под тел под жалами копий, ошалев от страха — и не видя рядом силуэта Луны, не слыша её криков, позабыв всё, кроме отчаяния и боли…
Твайлайт закачалась в тупом оцепенении.
Ещё никого она не теряла в битве, нет, только не так. Лили оставила её в старости; Маригольд — при родах, даря жизнь чужому жеребёнку для чужой семьи; Хай Гарден — тихо во сне. Не так, не так…
Силы окончательно покинули её. Колени подогнулись, она рухнула набок, не прекращая рыдать.
…Селестию ещё не было видно, но уже было слышно.
Прихрамывая, запинаясь о распластанные тела мёртвых зандикарцев, сестра добрела до неё и тяжело осела на землю.
Твайлайт посмотрела на неё, выставила тело Руби, будто та была порванной тряпичной куклой в копытах тянущегося к матери жеребёнка — погляди, сестра! погляди, весь мир!
Селестия протянула копыто, вздрогнула, её плечи поникли, глаза застил туман.
— Доун мёртв, — слетело с её губ.
Луна воздела взгляд к небу, к ярко пылающему солнцу, но небесное светило равнодушно молчало.
Когда Твайлайт ввалилась в единственный вагон с запасами кофе, было сильно за полдень. Об этом она могла только догадываться: с этими кошмарами и сбитым режимом она совсем утратила чувство времени.
Кроме неё тут был, само собой, лишь капитан Мунфлауэр. Он, совсем без доспеха (раздумывать над этой странностью не было сил), расположился за столиком в углу вагона.
— Мой вам поклон, леди Спаркл, — улыбнулся фестрал и шутливо отсалютовал, завидев единорожку.
Та наградила Мунфлауэра бессмысленным взором, зевнула и опустилась на диванчик напротив.
— Кофе? — осведомился он.
Твайлайт ответила нечленораздельным бурчанием, но жеребец, видимо, всё понял. Он встал из-за стола и исчез из поля зрения. Даже не глянув в его сторону, единорожка уставилась в окно.
Поля и равнины мало-помалу уступали место холмам. А совсем далеко, на горизонте, уже и сами холмы, как разбитая наголову армия, рассыпались у подножия угрюмых туманных гор. Наверное, от нехватки здорового сна плохо работала голова, но пики хребта вдруг прибавили в размерах — уже и не горы, а щербатые зубы какой-то жуткой пасти. Словно дракон, тенью туши накрывающий города, погрузился в землю по шею и поджидал доверчивых путников: ближе, друг, шагни навстречу року…
Твайлайт потрясла головой. Капитан как-то незаметно вернулся — у неё под носом уже стояла дымящаяся чашка. Она не стала ждать, пока напиток остынет, даже не подула — сразу припала губами к краю. Кофе был сварен что надо, почти идеально, как будто она сама заваривала, но об этом Твайлайт решила пока не раздумывать.
В долгом ящике для брошенных дум становилось тесновато.
Спустя вечность обрывки мыслей в её черепной коробке наконец обрели подобие связности.
— Далеко до города? — промычала она.
— Час, не больше, — ответил капитан, спиной прислонившийся к стенке вагона. — Разумеется, если без новых задержек.
Уши Твайлайт встали торчком. Вскинув бровь, она поглядела на него, ожидая подробностей.
— Поезд слегка… опаздывает, — пояснил Мунфлауэр. — Машинист переволновался из-за присутствия моей госпожи и, увы, переоценил чьи-то силы — не то свои, не то поезда, уж как посмотреть. Теперь мчит на всех парах, чтобы не сесть в лужу.
Твайлайт насупилась.
— Это… идиотизм какой-то, — брякнула она.
— Кого-то укусила очень бестактная вошь! — фестрал рассмеялся.
— Вежливым пони, — парировала она, — нужен, во-первых, сон и, во-вторых, свежие силы. Я плохо спала, даром что хоть сколько-то, и не отдохнула, так что мои запасы приличия подисчерпались.
— Понимаю, — жеребец хрустнул суставами. — Но прошу извинить, мне ещё надо обойти состав и облачиться в доспех. Доброго вам вечера, леди Спаркл.
Выбравшись из-за столика, Мунфлауэр порысил прочь. Она проводила его взглядом и вернулась к вялому разглядыванию пейзажа.
В душу неотвратимо закрадывалась хандра. Единорожка мысленно обругала себя за забывчивость — не захватила из сумки книгу и теперь просиживала круп впустую, — но вспомнила, что, вообще-то, владеет магией, и, досадливо наморщив лоб, сотворила заклинание призыва. Пока книга плыла между вагонами, а другое заклинание отворяло перед ней двери, Твайлайт Спаркл допила остатки кофе из кружки.
Добыв у бариста вторую чашку, она расслабилась и отдалась воображаемым мирам. Рэрити так и норовила всучить ей какую-нибудь новинку. “Право слово, — распевала она на все лады, — поверь! Тебе безумно понравится!” Надо отдать ей должное: настойчивые рекомендации иногда попадали прямо в сердце и задевали струны души. Советы Рэрити, правда, ограничивались любовными романами, но Твайлайт не разделяла популярную у крикливых эстетствующих снобов точку зрения, что литература непременно делится на “высокое искусство” и “бульварщину”. Уж от того романа о нравах высшего общества восьмого века вообще было не оторваться.
Комфорт — чувство мнимое, обманчивое… лживое. Как игривое дитя, он не задерживается подолгу в одном месте. Кружит, вальсирует под самым носом, как мираж, как эфемерное видение, дразнит: попробуй ухвати! — и убегает дальше — всё кружит, всё вальсирует…
Комфорт ускользал от Твайлайт, и она старательно вчитывалась в книгу, пытаясь его поймать. Она гналась за ним как гончая — за добычей, силилась изловить его в злоключениях наивной влюблённой дурочки, живущей среди строк, но цвета и краски усыхали, блекли, пока неизбежно, неминуемо не превратились в страницу перед глазами. Не было кобылки, не было истории, настроения, чувств — лишь страница с отпечатанными буковками.
Твайлайт захлопнула книгу. Скользнула взглядом по обложке, восхитилась её вычурной гордостью от причастности к миру дешёвых иллюстраций. Но дальше не шло ни в какую — интерес не возвращался.
— Тьфу, — выругалась она и убрала книгу с глаз подальше.
Горы в окне подросли ещё чуть-чуть, стали ещё немного ближе. Она так зачиталась? Но разве не на пару минут?.. Вагон на краткий миг закружился у неё перед глазами.
Твайлайт, вдруг страшно обозлившись, резко отвернулась и потрясла головой.
Но с окнами всегда так, что если выглянул наружу один раз — оторваться уже трудно. Окно будет влечь, звать обратно. Оно, будто обладая собственной волей, заставит смотреть, куда ему надо, и глаза сами собой обратятся на мир вовне.
Горы всё приближались.
Нет… Нет. Остатки её самообладания быстро таяли. Кошмары, пространные разговоры, крепнущая тревога, пугающие видения, незнакомые пейзажи… Нет! Довольно.
Твайлайт Спаркл всегда полагалась на свою рассудительность; уверенно шла вперёд там, где многие брели без цели; проникала в тайны мироздания и перетряхивала их вверх дном, пока не докапывалась до истины. Она не пялилась отупело на всё непонятное, медленно надвигающееся издали! Она хватала странности голыми копытами, прикалывала кнопкой к доске и устраивала им допрос с пристрастием. Всё было… так неправильно.
Единорожка привстала, борясь с головокружением.
Куда идти? Что делать? В голове трезвонила единственно возможная мысль: отыскать Луну, спросить, что происходит. Спросить — откуда явились странные видения, фантомные ощущения, почему весь мир вдруг непоправимо сломался?..
Но не успела она добраться хотя бы до перехода в следующий вагон, как что-то вдруг душераздирающе взвыло, как израненный, затравленный зверь, и — поезд дёрнуло вперёд.
Твайлайт не успела даже вскрикнуть. Голова её врезалась в стену, и перед глазами всё померкло.