'12

Глава IV: Выступ. 11-е июня.

"С 1-го апреля через железнодорожные вокзалы Риверпуля, Хоуп Холлоу и Винниаполиса прошло до нескольких тысяч военных эшелонов. Крупные вражеские резервы, развёртываемые на Восточном побережье, как и предполагалось, в данный момент перебрасываются на мейрчестерское направление, даже разгром на Юге не отбил у командования противника желания отказаться от идеи наступления на Мейрчестерский выступ.

Цели штаба Союзных сил ясны — срезать выступ, заставив силы Королевской армии отступить на линию Шир-Йондерхилл. Во фронтовой полосе развёрнуты сильные пехотные и артиллерийские соединения (20-я Эквестрийская полевая армия и 23-я общевойсковая армия РККА, до шести армейских корпусов, усиленных "резервом Верховного главнокомандования" — орудиями сверхмощного калибра. Так же, судя по замеченным в Винниаполисе эшелонам, в пределах двух недель на фронте может оказаться до трёх танковых бригад РККА. Эквестрийские танковые подразделения малочисленны и составляют не более двух танковых дивизий, соединённых в 16-й танковый корпус. Общая численность вражеских танков к концу июня может перевалить за полторы тысячи, численность артиллерийских орудий — за десять-пятнадцать тысяч. Неприятель готовится пустить в дело новые образцы оружия и техники, в глубоком тылу вражеские войска занимаются постоянной отработкой штурмовых действий.

Во вражеском штабе план не имеет названия, обозначаясь просто как "Северная наступательная операция". Судя по полученной информации — он предполагает массированное применение артиллерии и штурмовой авиации по всей линии соприкосновения, после чего должен последовать мощный удар танков и пехоты в сторону Мейрчестера. Велика вероятность того, что будет предпринята попытка превратить выступ в котёл, для этого и предназначаются танковые части, способные ударить на фасах выступа. Рекомендации для командования Королевской армии таковы — усилить фасы выступа, стремиться сорвать подготовительные мероприятия силами диверсионно-разведывательных групп и авиации, нарастить темпы наступления на Юге, спровоцировав тем самым отвод резервов на наиболее опасный для врага участок фронта."

Из доклада УОБВ за май — начало июня 1012-го года.

1

— Смотри! Наши опять в небе. — Хильф ткнул Рейниса в бок и заставил егеря поднять глаза к небу. Погода стояла сухая и ясная, солнце недавно прошло зенит, но всё ещё сильно палило. Егеря стоят в блиндажах за передним краем, их вывели с передовых окопов и с тех пор их работа стала куда менее опасной — наблюдатели на передовых позициях сообщали о поползновениях противника, егеря выделяли команды и те выдвигались на перехват. Противник то пытался разведать свежеоборудованные огневые позиции, то проделывал проходы в колючей проволоке и минных заграждениях, то высылал снайперов — скорее для разведки, чем с целью кого-то убить. Они работали активно — на той стороне появилось куда больше свежих сил, которые можно было пустить в дело. Однако, сегодняшняя ночь и сегодняшний день для пехоты обошёлся — и егерям удалось вдоволь передохнуть. Солдаты 11-й всё равно ворчали по этому поводу: "Готовятся, планируют, не лезут — значит есть причина". Нервов и переживаний по этому поводу не было — опытные не видели причин для этого, а впечатлительные салаги уже давно успели смириться со своим положением и привыкнуть к нему. До сегодняшнего дня обе стороны занимались своими обычными делами — разведка, маскировка, мелкие пакости друг другу, иными словами — типичный пример спокойной жизни на переднем краю. Да, здесь бывало и потише, да, раненых и убитых стало больше, чем обычно, но все уже поняли, что этого времени бояться не следует, а следует бояться затишья. Как моряки прошлого боялись штиля — так солдаты настоящего боялись тишины, когда с вражеских позиций не звучит ни единого выстрела, когда никто не пытается подползти к их заграждениям или устроить снайперскую позицию на ничейной земле. Это значит что они заняты чем-то другим. Здесь все чем-то постоянно заняты ибо любая свободная минута на фронте, не занятая сном, сводит с ума. Пони в этом ничем не отличались от чейнджлингов. Враг не уважил их пешей разведкой сегодня, зато с раннего утра в небе бесперебойно кружили чёрные точки. Они были так высоко, что было сложно расслышать даже гул их моторов. По ним били зенитные орудия, снаряды рвались в голубом небе, разбрызгивая осколки в тщетной попытке достать неприятеля. Они знали что делали, для экипажей тех разведчиков это явно был не первый день подобной работы. И вот по их душу вылетело два звена истребителей — четыре машины набирали высоту, перестраиваясь так чтобы разделаться с неприятелем побыстрее. Оба егеря принялись с интересом наблюдать за небом: обоим стало интересно, чем всё кончится. Стоял жаркий час дня, считавшийся часом, когда можно дать солдатам передохнуть. В это время Рейниса и Хильфа послали на ближайшую водокачку. Она действительно была совсем недалеко, на одном из мелких хуторков, разбросанных по тылам чейнджлингских позиций. Здесь стояло несколько блиндажей и располагался штаб одного из батальонов 11-й, поэтому чтобы набрать воды пришлось стоять в очереди, состоявшей в основном из штабных и пехотинцев. Они тоже посматривали на небо, но присоединяться к разговорам егерей не горели желанием.

— Им там не жарко наверное.

— Ага, даже летом одеваются как зимой. В небе холодно.

— Эх, надо было идти в лётную школу...

— Тебя бы после такого не поняли бы, Хильф.

— Лётчики не хуже нашего брата, девушки их любят, да и знают они много — в технике разбираются, а ведь даже у нас глухарей всякой техники всё больше и больше...

— Гляди, твои лётчики их упустили! — Рейнис ухмыльнулся и указал копытом на небо. Действительно: разведчики видимо заранее заметили истребители и начали уходить от них, постепенно сбавляя высоту и повышая скорость, пока чейнджлинги наоборот замедлялись, пытаясь выровняться с эквестрийцами по высоте. Вскоре разведчики скрылись, в небе осталась лишь четвёрка "Веспидов", оставшаяся ни с чем. Покружив над небом и приняв на себя пару залпов вражеских зениток, истребители повернули на запад.

— Паршиво. Они снимали наши позиции. Это была разведка. — Рейнис выглядел спокойным, но явно расстроенным.

— Нашу маскировку с воздуха не заметишь, мы проверяли уже.

— Ага, надеюсь на это. Всё равно какое-то чувство паршивое. Мы вроде как в окопах, под надёжной защитой, а всё равно кажется что мы как на копыте у них. Зарыты по уши в грунт, посажены на место мол "Сиди тут, не сходи с места." А по нам уже чуть ли не пристреливаются.

— Мы так сидим уже очень долго, ребята. — наконец встрял в их разговор один из штабных, чьи знаки отличия говорили о нём как о связисте и стрелке-отличнике. — Вам тоже пора привыкнуть.

— Привыкнем, герр унтер-фельдфебель. Мы и не к такому привыкали. — Хильф улыбнулся в глаза младшему начальнику, отвлекая внимание от более понурого Рейниса. Они вскоре набрали четыре коромысла воды и двинулись в обратный путь. Ноша была не тяжёлая для них — в дальние высадки бойцы брали столько снаряжения, что иные грифонские рыцари не решились бы носить на себе такую тяжесть.

Пара чейнджлингов, не слишком торопясь и не слишком мешкая, шли по широкой протоптанной тропинке, подводившей к ходу сообщения. День за днём ход удлиняли, подводя всё ближе и ближе к тыловым коммуникациям, отводя от него другие ходы для пресечения заторов и облегчения перемещений. Начальство требовало копать больше таких ходов, закапываться как можно глубже и основательнее и перемещаться только по окопам. По этой части им не повезло — значительная часть позиций 11-й дивизии находилась на открытой местности, пусть и имела преимущества в виде высот и прочих удачно расположенных складок местности, но с воздуха чейнджлинги и их позиции были видны как на копыте. Их авиация пусть и царила в небе, но в час X враг всё равно попытается поддержать свою пехоту штурмовкой, а самые лакомые цели для штурмовки находились в ближнем тылу, поэтому его прикрытие было очень важно и им активно занимались уже долгое время, прокапывая новые траншеи, переселяя тыл из занятых гражданских построек в подвалы и блиндажи, усиляя ПВО. Чейнджлинги уважали начальство и они его слушались, но протискиваться по довольно узкой траншее с коромыслами на спинах было довольно сложно, благо в ходах сообщения в этот час вероятность кого-то встретить была не самой высокой. Сверху светит солнце, в окопах уже душно, погода здесь уже давно никому не нравилась.

Вот и блиндажный городок, где стоят егеря. Раньше его занимал кто-то другой, потом его оставили, а потом разместили там егерскую роту. Таких "поселений" в чейнджлингском тылу было множество и со временем становилось только больше. Казалось, что солдаты и инженеры работают чисто по инерции, без какой-то цели и плана. В любом случае — наличие хорошего укрытия всегда было лучше чем его отсутствие. Всё равно они не успеют подготовиться ко всему, что их ждёт.

— О, наши идут! Товарищи! Сейчас будет на чём варить обед... — Вот они и пришли. Егеря, их товарищи, уже находились в ожидании. Воду быстро подхватили ответственные за готовку. Рота не особо зависела от полевых кухонь — подавляющее большинство бойцов умело готовить не хуже, если не лучше поваров. Блиндажный городок, в котором их разместили, был так же покрыт траншеями, блиндажи были посажены в землю очень глубоко, каждого из них хватало на одно егерское отделение. Все ходы были прикрыты бревенчатыми накатами и засыпаны землёй, немногочисленные открытые пространства закрывали маскировочные сетки. Все вокруг пребывали в уверенности, что это место невозможно заметить, если только не подойти к нему в упор. С другой стороны — здесь всегда было тесно и душно. Многим бойцам, как и Рейнису, это место очень не нравилось. Но по крайней мере — в случае обстрела или налёта они были пусть в относительной, но безопасности.

Полевая кухня стояла на одном из открытых пространств, из трубы шло совсем немного дыма, ведь егеря использовали осиновые дрова. Да, их требовалось много, но их было кому таскать, а маскировка была превыше всего. Обычно полевые кухни стояли в тылу и еда доходила до солдат через уполномоченных тыловиков, но для егерей решено было сделать некоторое исключение. Возможно, это было связано с тем что ликтидцы испытывали предубеждения по отношению к стряпне армейских поваров. Хильф и Рейнис тем временем нашли блиндаж своего отделения. Там с утра ничего особенно не поменялось — половина бойцов ещё находилась на ежедневных упражнениях, остальные же были заняты сном либо игрой в ликтидскую вариацию ската. Их поприветствовал Курикс — пулемётчик отделения.

В первые месяцы совместной службы Рейнис часто сравнивал его с Артисом, обнаружив в итоге что эти чейнджлинги отличаются друг от друга как солнце и луна. Артис был громилой по чейнджлингским меркам, Курикс же отличался компактностью, но оба бойца при этом отличались недюжинной силой и меткостью, как один, так и другой спасали жизнь Рейнису множество раз. Артис казался Рейнису компанейским и общительным парнем, Курикс же общительностью не отличался, он вообще мало чем отличался кроме своих навыков стрельбы и обращения с оружием. Парень не был из коренных охотников-артельщиков, как Рейнис или Хильф, его родители и земляки имели какой-то другой род занятий, не связанный с охотой. Пару раз пулемётчик заявлял что хотел бы стать автомехаником после войны и уехать подальше от Ликтиды. Это не вызывало никакого неодобрения, ведь механики считались уважаемой профессией, а выбор товарища не подвергался осуждению, ведь он был достойным членом отряда и заслуживал понимания.

— Как там снаружи? — Курикс вытянул пару сигарет для товарищей, сам он редко курил и сильно не любил это занятие.

— Солнце светит, наши птички чуть не сцапали пару эквестрийцев, но остались с носом. — Повеселевший Рейнис принял сигарету и сел подле пулемётчика и товарищей. Хильф же остался стоять.

— Это плохо. — коротко и лаконично резюмировал пулемётчик. — Я бы сбил разведчика с пары очередей, готов поспорить на пачку эквестрийского курева.

— Одной пачки тебе хватит до конца войны, верно?

— Ну, да. Может быть и на пару лет после неё. — Пулемётчик улыбался, наслаждаясь прохладой и полумраком землянки. Он пытался пошутить, шутка вышла откровенно несмешная, но все любили Курикса, поэтому она всё равно всем понравилась.

— Да уж, земляки. В последнее время звенящая тишина. — Заметил Хильф, прикуривая.

— У кого-то звенит от тишины, а у кого-то и в ушах. Слышали? Говорят, что к сапёрным работам начали привлекать пленных. — В разговор втянулся второй номер, помощник Курикса.

— Не пленных, а "добровольных помощников", забыл? Этот народ пленными не считается, они часть нашей армии.

— Ага. Спасибо что напомнил. Не считаются они пленными видите ли. Хорошо хоть оленей вооружать не начали.

— Так и этих не вооружают.

— Им лопаты дают? Дают. Чем не оружие.

— Я думаю, если бы их даже вооружили — они ничего бы не сделали.

— Думаешь, Рейнис?

— Думаю да. Они трусы по натуре, это раз. Ну и знаете, я слышал такую вещь, что они идут добровольцами потому что в плену умирают с голодухи.

— А чего они хотели? Плен есть плен.

— Да уж, жалуются про то что у нас голодом морят, а эквестрийцы, говорят, вообще в плен не берут. Убивают на месте, причём самым жестоким образом. Да и лагеря у них, говорят, куда более скверные, чем у нас. Про северян я такого не слышал, но они же коммунисты, Рейнис вот с подобной публикой уже имел дело. Они, может быть, даже хуже кексов. Правда, Рейнис?

— Там была не армия, а вооружённый сброд. У северян тут всё-таки армия, это важно. Но нам пощады от них ждать не стоит, для них мы хуже чёрта.

— Боятся они нас, это хорошо. Хоть кого-то они боятся...

— Красные? Не скажи. Они и от простой пехоты бегали, среди них тоже трусов полно.

— Помнишь как одна сволочь изрешетила наших связных?

— Да... Яспи вроде как комиссовали — отвоевался. А вот его товарищ уже вылечился и даже неплохо себя чувствует.

— Его наградили.

— Есть за что — повёл себя достойно. Пусть он и стреляет хуже всех во взводе — но храбрости ему не занимать.

— Храбрость порой важнее меткости.

— Это точно...

— Мне кажется, мы это всё не по делу сейчас. — сказал Рейнис после второй затяжки. — Нас, говорят, хотят привлечь к сапёрным работам.

— Их дело. Мы всё-таки солдаты и нас этому учили. — Пулемётчик был в наибольшей степени свободен от каких-либо предрассудков по отношению к остальной армии.

— Если окопы не перестают рыть, значит начальство беспокоится.

— Начальство не знаю, но солдаты тоже постоянно копают. — Снова заметил Хильф.

— Только мы не копаем, сидим тут курим днями напролёт. Товарищи, а вы в курсе что курение — это вредно?

— Курикс, ты веришь в эту чушь? Это не подтверждено. Мы тут народ неопытный, нам тут даже тридцати многим нет, но я что-то не видел чтобы кому-то было плохо от курения.

— Ещё увидим. Я так думаю. Знаешь, Хильф, не нравится мне наше нынешнее положение. Очень не нравится. Кажется, мы теряем хватку здесь.

— Согласен. Сколько не тренируйся — всё без толку. Давно ни в кого не стрелял, уже несколько дней как.

— Чешешься?

— Есть такое. Вы тоже на взводе, это видно.

— Ну, сейчас пообедаем, потом опять покурим, а там уже и стрельбы...

— И так ещё день, два, три... — Рейнис осёкся, самостоятельно заставив себя умолкнуть. Он понял, что на него начали смотреть с неодобрением ведь его мысли и так уже были всем ясны. Егерю на какой-то момент даже стало стыдно за свою наглость и эгоизм. Неправильно, раньше он такого себе не позволял. Может быть, что-то изменилось...

— А помните ту перестрелку? Ну, последнюю перед затишьем.

— Да. Сорвали им разминирование. Я тогда попал одному в ногу и остальным пришлось его оттаскивать.

— Жаль оттащили, вышел бы хороший язык.

— А теперь его уже подлечивают наверное, авось к осени уже будет в строю, гадина.

— Да уж, их сапёры уже куда умнее чем раньше, раньше если попадались — то не уходили без парочки безвозвратных. А теперь научились прятаться.

— С ранеными всегда больше мороки. Один раненый может вывести из боя половину отряда. Помните?

— Слишком, чёрт побери, хорошо, Курикс.

— А вот Яспи, он же комиссовался, так?

— Ну да вроде как, о его смерти не сообщали.

— А он откуда?

— Он с южной опушки, почти что биненштокер, Рейнис.

— Понятно. Навряд-ли я встречу его, когда вернусь.

— Хочешь продолжать охотиться в лесу?

— У меня там много дел, как минимум хотелось бы жениться у себя на родине. Ты, Хильф, вроде как тоже хотел вернуться к промыслу.

— Я уже, если честно, не знаю. Мир большой, хочется поглядеть. Ну, думаю я ещё много чего увижу за эту войну.

— В Мейнхеттене, говорят, есть на что посмотреть, но до него ещё нужно доехать.

"А мы вместо этого сидим в земляном мешке." — С нарастающим напряжением подумал Рейнис. Разговор, тем не менее, быстро соскользнул с военной темы. Война итак была вокруг, лишний раз обсуждать её было не так уж приятно. Егерь слушал как товарищи рассказывали о своих планах на будущее, ругались, перешучивались о родне. Чейнджлинг уже высказал своё мнение на этот счёт, распространяться сильнее ему совсем не хотелось. Мало кто тут не разделял его мыслей, эмоций, проблем. Сложно было назвать их семьёй, но друзьями, товарищами — безусловно, ранг и выслуга лет имели тут мало смысла, даже свежий молодняк уже давно чувствовал себя на равных с остальными. Они заменили ушедших товарищей, несли на себе память о них. Служи они в строевых частях их бы давно записали бы в солдаты второго сорта, но егеря как правило не отличались подобным отношением.

В блиндаж вошёл боец из другого отделения — это означало что занятия кончились.

— Сидите?

— Сидим. Как там начальство?

— На подходе. Через пять минут будет обед.

— Хорошо. Как постреляли?

— Я — паршиво. Но в целом всё как всегда.

— Ясно. Не видели ничего интересного?

— В небе постоянно кто-то вертится. То наши, то враг. На наших глазах сошлись два истребителя-одиночки. Изрешетили друг друга и разлетелись по углам.

— Северяне? Эквестрийцы?

— И те и те. Северян больше и они наглее.

— Это известно...

— Какое ваше дело что там происходит? Не светитесь на открытой местности — это всё что от вас нужно. Кстати, сигарет не найдётся?

— Вечно ты чужие просишь...

— Свою пачку потерял, сами знаете.

— Ладно. — Пулемётчик снова поделился из своего запаса. Боец из другого отделения взвода Кенриса закурил, присоединяясь к остальным. Его товарищи скорее всего уже были у себя, он же решил заглянуть к бойцам Викриса. Когда объявился командир отделения — все разговоры смолкли, а проникший в чужой блиндаж, видимо чтобы стрельнуть сигарету, перевёртыш поспешил уйти. Даже стоявшая в блиндажном воздухе взвесь табачного дыма будто сама собой начала выветриваться в окошко-амбразуру.

— Рейнис, Хильф — обеспечили поднос воды?

— Так точно.

— Молодцы. Вам положена двойная порция. В следующий раз этим займутся Квикс и Крипс. Задача ясна?

— Так точно! — Ответили присутствовавшие в блиндаже товарищи Рейниса. Оба были из молодой поросли, прибывшей с апрельским пополнением. Оба недавно добыли своего первого эквестрийца чем, впрочем, не очень гордились, особенно имея на виду персонажей вроде снайпера отделения или Курикса.

Тем временем, обозначенные пять минут прошли и начался обед. "Столовой" здесь не предполагалось, поэтому котелки разносили по блиндажам. Помимо многоярусных нар в них были столы, что по праву считалось очень большим удобством. Снаружи опять загрохотали зенитки. Их бой слышался далеко и глухо, почти не доходя до чейнджлингов. Пока одни отдыхали у других шла боевая работа, почти что такая же как у них самих. На земле царило затишье, но вот в воздухе...

За обедом, разумеется, разговоров было мало. Командир отделения похвалил ответственных за стряпню, с ним все молча, но согласились.

— Начальство не любит сорить информацией, в этом плане мы сильно зависим от пехоты. Понимаю, вам тут паршиво, Рекнис тоже скрипит зубами, но делать ему нечего. Начнут — значит начнут. Будут приказы — будем выполнять. Придётся действовать самим — будем действовать сами. Это понятно?

Все покивали, по сути Викрис вёл с ними неформальную беседу.

— В этом месте мы будем стоять скорее всего до тех пор пока не кончится их артподготовка. Цугфюреры и гауптман надеются что нас выдернут отсюда за день-два до начала.

— Сложно понять, когда это начало будет. — Заметил Лирк.

— Мы первыми узнаем, уж поверь. — Викрис невесело улыбнулся. Никто не стал соглашаться с этой позицией или опровергать её — всем просто не хотелось этого делать. Пусть будет так как будет — лишний раз думать об этом было вредно. Все понимали, что надвигается. Им уже попадались "языки" из частей, с которыми они ни разу не соприкасались до этого. Свежая кровь, сотни новеньких танков, тысячи пушек в свежей смазке — всё против них. Чейнджлинги не уступали, они готовились к худшему и уже во многом были готовы. Они никогда до этого не участвовали ни в чём подобном. С каждым разом эта война становилась всё масштабнее, кровавее и они не могли остаться в стороне. О нет, им обязательно найдут не одно применение, а с их стороны требуется лишь пережить оное. Рейнис вспоминал июнь, декабрь, февраль, перебирал в уме все ситуации, в которые он попадал. На что могло быть похоже предстоящее? На зимние бои? Навряд-ли. Тогда воевали огрызками, ошмётками, они могли отступать, менять позиции, их врагами часто были разведки, вырвавшиеся вперёд авангарды, потрёпанная и усталая пехота, рвущаяся вперёд с яростным, фанатичным остервенением, часто пренебрегая осторожностью и здравым смыслом. Теперь против них свежие, полнокровные дивизии, наученные годом войны с лучшими из лучших. Они стали хитрее, злее, получили новое оружие — егеря знали это отлично, они видели это своими глазами, они регулярно проверяли на прочность стоявшую напротив них махину, они знали её вдоль и поперёк, знали что каждый час тишины делает её ещё сильнее, ещё подготовленнее... Бедные товарищи из 11-й. Они примут на себя всё это.

Обед кончился. Егерям не часто приходилось мыть котелки — они съедали всё до последней капли бульона. Что-то вроде своеобразной традиции, многих приучали к этому ещё в детском возрасте.

— Да уж, сегодня хорошо приготовили.

— Ага...

— Есть такое.

— Молодцы!

— Ну да.

Викрис встал первым и не долго думая лёг спать, подавая бойцам пример. Ему не за что переживать, он уже со всем смирился. Рейнис признавал, что Викрис во много раз храбрее чем он и почти все остальные бойцы отделения. Он почти никогда не тушевался по-настоящему, даже в самых худших переделках он держался как положено младшему командиру и руководил ими как подобает. Выдержит ли он сейчас? Скорее всего, у него ещё есть запас прочности. Не он — так Кенрис, Рекнис. Они уж точно не подведут. Их давно не считали уставными командирами — бойцы считали их вожаками, аксакалами, теми чьему авторитету не нужны были знаки отличия. Поэтому сейчас Рейнис и его товарищи без особых разговоров последовали примеру начальника и отправились на боковую. В более напряжённые дни они спали в одежде, однако сейчас наконец появилась возможность хоть на время снять краги, ремни, кители и прочее снаряжение. Сложив одежду и портупею куда-то в голову спального места, Рейнис сомкнул глаза и не заметил как вырубился, видимо двойная порция похлёбки сделала своё дело.

Сны егеря обычно возвращали его домой и являлись приятным, безмятежным зрелищем. Рейнис оказывался то на охоте, то в артели, то помогал домашним и соседям по работе. Казалось, что с каждым днём сны становились чётче, а желание вернуться домой усиливалось. С первого дня службы в егерском корпусе егеря не отпускало слабое, но неотступное чувство обиды. Его выдернули из жизни, в которую он хотел вернуться. Он был готов к подобному, но всё же надеялся, что уже пережитых боёв ему хватит на всю жизнь, что его оружие больше не понадобится в армии и на войне. В ту ночь его отец чуть не плакал, и со временем Рейнис всё сильнее начинал его понимать. Выбора не было, нужно было поступать так и никак иначе. Сейчас он там, где он должен быть и он тот, кто он есть. А может быть скоро его жизнь и вовсе оборвётся, а до дома доедет лишь скупая на слова похоронка. За последние месяцы Рейнис чётко решил для себя, что не хочет умирать ни в коем случае. Он не считал эту идею проявлением трусости — скорее решимости выжить даже если дела пойдут совсем плохо. Легко говорить о самопожертвовании, но навряд-ли каждый из его товарищей был готов отдать жизнь за него. Хильф, Курикс, может быть Викрис — но не все. Самопожертвования редко бывают добровольными, чаще это сугубо вынужденная мера на которую идут по приказу свыше, а вот приказ они все были готовы выполнить. Рейнис не знал, за кого он хотел бы погибнуть. Хильф уже давно стал его закадычным другом который всегда ходил за ним хвостом. У него тоже была любимая семья и дом, ему нравилось рассказывать о гражданской жизни и он не понимал, почему Рейнис с этим темнит. Хильф точно не стал бы задаваться вопросами. Ни в коем случае не стал бы.

Сон рисовал перед егерем зимнюю ночь. Последнюю ночь перед отправкой. Лесная тропинка, старое дерево — всё как тогда, всё как будто на какой-то фотографии или картине. Свидание, ставшее последним. Было ли что-то такое у Хильфа? Может быть, по крайней мере ему чаще приходили письма. Рейнис же не видел от неё ни одной весточки с августа 11-го. Послание было коротким, но обрадовало и Рейниса и всех остальных. В тот день всё было как-то по другому, они сидели под высокой каменной оградой у обочины очередного сельского просёлка, Рейнис читал письмо, то и дело получая шутки и похвалы в свой адрес. Бойцы много острили, но тогда это даже было хорошо. Она писала, что гордится им и ждёт его с войны как можно скорее, читая эти строки Рейнис слышал у себя в голове её голос. С тех пор снова ничего, полное молчание. Целый год тишины. У бойца было слишком много работы чтобы задумываться об этом, но сейчас, в эти недели глухой тишины, отгоняемые мысли снова начали лезть в голову. Целый год пролетел незамеченным, минуты в этих блиндажах тянулись куда медленнее, чем этот суматошный год. Нужно было гнать такие мысли, давить их, забывать о них, но во снах всё всё равно проступало наружу и с этим ничего нельзя было поделать. Те же слова, тот же плач, та же холодная решимость сделать то что должно. Всё снова повторилось, пока егерь спал.

— Подъём! Через три минуты идём на стрельбы. — Голос Викриса выдернул стрелка из сновидений. Что-ж, хорошо. Пора возвращаться к делам поважнее. Рейнис не без труда надел на себя краги, китель и портупею и спрыгнул вниз одним из последних. Вооружившись, отделение покинуло блиндаж. Половина егерской роты двигалась туда же, поэтому в ходах сообщения на какой-то момент стало довольно тесно. В очередной раз поворчав на тему пренебрежения удобством в пользу защищённости, бойцы вскоре оказались на открытой местности. В небе стоял гул моторов и треск очередей — шёл воздушный бой. Пехота любила подобные зрелища, особенно когда выдавалась свободная минута. Егеря же относились к этому с большей степенью безразличного спокойствия. Пусть лётчики делают свою работу так, как у них это выходит, это не их дело. Люфтваффе часто были их глазами, а иногда и единственным спасением от смерти. Егеря же боролись с ПВО и высматривали то, что не выходило заметить у пилотов. Два рода войск пересекались крайне редко, но питали взаимное уважение друг к другу.

Относительную тишину разорвал вой падающей машины. Один из чейнджлингских истребителей был сбит и теперь падал на землю. Лётчик выпрыгнул из дымящей машины и теперь пытался безопасно приземлиться, используя крылья. Вражеские лётчики не стали развивать успех — их отряд, видимо повинуясь указанию лидера, двинул на восток. Чейнджлинги бросились в погоню, явно было вызвано подкрепление, но у них не вышло нагнать уходящего неприятеля. Такие стычки на этом участке происходили, казалось, чаще обычного. Противник наглел, но в большей части стычек был жестоко бит или уходил не солоно хлебавши. В этой стычке участвовали эквестрийцы, скорее всего за день в небе успели показаться и северяне, но Рейнис их так и не увидел. Стрельбы прошли как положено. Они длились долго, от них появлялась усталость. Рейнис стрелял всю свою жизнь, очередное стрелковое упражнение не было для него чем-то сложным или необычным. Очередной день на фронте прошёл спокойно, без происшествий. Но это спокойствие и казалось самым серьёзным происшествием за последнее время.