Неизведанная земля

Пролог. Аудиенция

Принцесса Селестия Эквестрийская, Светлый Аликорн, Сиятельнейшая Из Пони, Богиня Солнца и так далее и тому подобное вот уже несколько часов разбирала накопившуюся за неделю кучу документов. Она позволила себе немного расслабиться за последние семь дней, и теперь пришло время расплачиваться своим временем и силами. Набеги алмазных псов в Ванхувере, лесные разбойники в Троттингеме, неурожай в Филлидельфии и драконьи налёты на южные границы — вот только малая часть того, с чем ей приходилось разбираться практически каждый день в течение последнего столетия. Пока сестра была с ней, было легче. Не только потому, что королевские обязанности делились на два, но и потому что было кому поплакаться в тёмно-синюю грудь, был кто-то, с кем можно было позволить себе быть не всесильным и прекрасным аликорном, а мягкой и слабой кобылой, и кто всегда выслушает и поймёт.

Но вот уже почти сто лет как принцесса Луна изгнана на луну. Селестия уже давно выплакала все слёзы по сестре, и теперь лишь где-то в глубине души она чувствовала приглушённую тоску, когда поднимала над горизонтом ночное светило.

Дни тянулись один за другим, абсолютно одинаковые. Доклады, отчёты, прошения, бюджеты… Селестия уже могла по одному лишь объёму написанного безошибочно определить не только, что за документ перед ней, но и кто его написал, а иногда даже и его точное содержание.

Поставив размашистую подпись и королевскую печать под очередным планом бюджета какой-то далёкой провинции, на название которой она даже не посмотрела, принцесса глянула на большие маятниковые часы и облегчённо вздохнула. Четыре часа дня. Время аудиенций.

Обычно пони, приходящие на приём к принцессе, вели себя скованно и держались так, будто бы извинялись, что тратили драгоценное время Её Величества. На самом же деле, аудиенции были для Селестии одним из немногих развлечений в повседневной серости. Она  всегда ждала, когда это время настанет вновь. Она любила говорить с пони.

Пройдя в тронный зал и устроившись на троне, она кивнула выжидательно смотрящему на неё герольду.

— Его Благородие барон Гринланд Спаркл, сын графа Сноушайн Спаркла, из Кантерлота! — объявил герольд.

Селестия мысленно закатила глаза. Как много помпезности. Насколько она знала барона, этого простого, но умного жеребца, он сам был против такого титулования себя, но этикет есть этикет. Когда-нибудь она отменит все эти титулы к дискордовой бабушке.

В дверях показался изумрудно-зелёный единорог лет тридцати с длинной серо-фиолетовой гривой, забранной в хвост, и меткой в виде секстанта. Он прошёл по тронному залу и, остановившись в двадцати шагах от принцессы, поклонился.

— Что привело вас сюда, Гринланд Спаркл? — спросила принцесса.

— Ваше Величество, — заговорил он ровным голосом. — Как известно, десять лет назад в Гриффонстоуне к власти пришёл король Гровер, объединивший разрозненные грифоньи племена в единое государство. С тех пор Эквестрия поддерживает устойчивые дипломатические связи с королевством грифонов. Мы наладили с ними торговлю, обмен культурными ценностями и научными достижениями.

— Особенности внешней политики Эквестрии в отношении грифонов мне известны, — произнесла Селестия. — Однако, я хотела бы узнать, чем они заслужили ваше внимание.

Барон замялся, но быстро собрался с мыслями и продолжил:

— Дело в том, Ваше Величество, что теперь, когда грифоны стали нашими партнёрами, для нас открывается доступ к неисследованным доселе территориям. Раньше грифоньи племена не позволяли пони продвинуться на восток, и поэтому мы совершенно не знаем, что находится за грядой Грифоньих гор. Существуют только противоречивые легенды и слухи, веры которым нет ни на бит. Сами же грифоны, насколько я знаю, никогда не интересовались теми землями. Теперь у нас появилась возможность собрать экспедицию и исследовать земли к востоку от Гриффонстоуна. Я считаю, Ваше Величество, что сейчас самое время, чтобы это сделать. Кто знает, какие чудеса могут хранить те места? Какие народы там живут? Чем они могут поделиться с нами, и чем мы можем поделиться с ними?

Принцесса приподняла бровь.

— Насколько я вас знаю, барон, вы говорите всё это не просто так. Смею предположить, что вы уже всё спланировали и пришли ко мне, чтобы договориться о финансировании вашей экспедиции?

Единорог неловко улыбнулся, но ответил уверенно:

— Всё так, Ваше Величество. Я написал письмо в канцелярию короля Гровера и уже получил одобрение экспедиции при условии участия в ней трёх грифонов, которых король назначит сам.

Селестия едва заметно улыбнулась. В этом были все Спарклы. Если офицерская служба, то самозабвенная, если поэзия, то до слёз, если музыка, то до мурашек, если открытие, то фундаментальное. А если путешествие, то за край света. И всё во имя Эквестрии. Таким был его отец, его дед, его прадед… таким был и сам барон Гринланд.

— Значит, ведёте переговоры с монархом соседнего государства за моей спиной, барон? — с лёгкими нотками усмешки спросила она.

— Как можно, принцесса? — с искренним удивлением в голосе сказал единорог. — Всё исключительно в научных целях. Я бы ни за что…

— Я верю вам, Гринланд, — успокоила его Селестия. — Когда вы планируете начать экспедицию?

— Через два месяца, Ваше Величество. Конец апреля, на мой взгляд, — лучшее время, чтобы начать поход через Грифоньи горы.

— И у вас уже есть состав членов экспедиции?

— Пока только приблизительный. Я планирую взять специалистов по картографии, естествознанию, медицине и культурологии. Также я пока не знаю, кто присоединится к нам со стороны грифонов. Пони же я планирую взять в Королевской академии. Я имел честь говорить с её ректором, и он одобрил мою задумку, но конкретных имён пока не прозвучало.

— Вижу, вы сами в силах собрать экспедицию, потому не буду вам в этом мешать, — заключила Селестия. — Будь на вашем месте кто-то другой, я бы потребовала подробный план бюджета экспедиции, но… вы, Гринланд, можете просто сказать мне, сколько денег вам надо.

Последние слова принцесса произнесла с тенью усталой тоски, вспоминая кипу документов в своём кабинете.

— По моим расчётам, экспедиции потребуется триста тысяч бит.

— И только? Капитан Мэйнгеллан просил у меня в сто десять раз больше.

— У капитана совсем другой масштаб экспедиции. Покорить Западный океан — непростая задача, да и пони у него гораздо больше, чем планирую взять я.

— Что ж, так тому и быть. Дотационный счёт в Эквестрийском банке будет открыт на ваше имя через неделю. Как видите, я доверяю вам, барон. Взамен я жду от вас только одного — вернитесь с успехом.

— Я не подведу доверие Вашего Величества, — поклонился единорог.

Глава 1. Знакомства

Собеседование с кандидатами в члены экспедиции было назначено через два дня после аудиенции у принцессы в главном корпусе Королевской академии. Гринланд Спаркл решил лично поговорить с каждым кандидатом, чтобы отобрать тех, кто не только является хорошим специалистом в нужных областях, но и способен переносить продолжительные походы и комфортно себя чувствовать в ограниченном круге общения длительное время. Подходящие специалисты по ботанике и картографии нашлись быстро — пони этих профессий проводят много времени в походах, и отыскать нужных кандидатов не составило труда. Ими стали жёлто-зелёная белогривая земная кобыла Уайт Клематис и голубовато-серый пегас Колд Фронт.

С культурологом дела обстояли сложнее. Эти пони привыкли проводить свои исследования в формате бесед в комфортной обстановке и даже если и выезжали куда-то, то точно не для того, чтобы ходить по лесам и горам.

— Вы же понимаете, что это не увеселительная прогулка? — устало произнёс Гринланд Спаркл, обращаясь к одиннадцатому кандидату.

— Конечно, понимаю, — ответил субтильный единорог, сидящий напротив него. — Но я всегда готов учиться новому! Вот увидите, я быстро освоюсь со всеми этими походными заботами.

— Поймите, что мне не нужны ученики. Мне нужны сильные, выносливые и опытные пони. Не хочу вас обидеть, но вы не кажетесь мне эталоном выносливости. Вы попроситесь домой после первого же перевала.

— Вы меня недооцениваете! — заявил пони. — Я не буду жаловаться или проситься назад, буду выполнять все ваши распоряжения, только возьмите меня!

Этот единорог явно верил в то, что говорил. Он очень хотел попасть в состав экспедиции, стать первым, кто установит контакт с новыми народами и увековечить своё имя. Но одного желания было недостаточно.

— Даже если так, вы будете нас тормозить, — сказал Гринланд. — Извините, но вы не подходите.

Единорог вздохнул и опустил уши.

— Ну… в любом случае, спасибо, что уделили мне внимание, — произнёс он и ушёл.

Не успел барон Гринланд объявить о перерыве, как на место предыдущего претендента села голубая единорожка с древесно-коричневой гривой.

— Приветствую, Ваше Благородие! Меня зовут Ридинг Гласс, я грифоновед, и я желаю присоединиться к вашей экспедиции! — безапелляционно заявила она.

— О как, — заразившись уверенным настроем кобылы, сказал единорог.

Пони была приземистая и крепкая, но грузной она не казалась — скорее, коренастой, но при этом грациозной. Такая комплекция больше подошла бы земнопони, чем единорожке.

— Да, именно так, — коротко и уверенно ответила она.

— Говорите, вы грифоновед? Расскажите об этом поподробнее.

— Я изучаю культуру грифонов уже десять лет, часто езжу в Гриффонстоун, побывала там почти на каждой горе. Я считаю, что чтобы хорошо понять культуру, нужно не только знать её особенности и историю, но и окружение, в котором эта культура формировалась. И уж поверьте мне, культура грифонов намного богаче, чем полагает большинство пони. Я даже считаю, что она богаче эквестрийской.

— Может, вы и с королём Гровером лично знакомы? — с тенью усмешки спросил Гринланд.

— Не довелось, хотя я пыталась, — в голосе кобылы прозвучала тень разочарования. — Но знали бы вы, какие у них народные праздники! Никогда не забуду Грифпургиеву ночь. Вы же собираетесь идти в горы в конце апреля? Подождите в Гриффонстоуне пару дней, до ночи, в которую апрель сменяется маем. Не пожалеете, это я вам обещаю!

— Хм, спасибо за совет, учту, — ответил барон. — Так значит, у вас есть и опыт походов, и глубокие познания грифоньей культуры, и готовность переносить трудности перехода через горы и похода в неизвестность?

— Всё так, мистер Спаркл! И, если позволите, я сэкономлю ваше время и сразу скажу, что остальные мои коллеги настоящий лес видели разве что из повозки, пока ехали из Филлидельфии в Кантерлот.

— Хорошо, мисс Гласс. Я всё равно уже решил, что приму вас в экспедицию. Всем спасибо, нужный кандидат найден, — произнёс Гринланд Спаркл более громко, выглянув из кабинета.

Из коридора послышались разочарованные вздохи. Гринланд передал магией единорожке свиток контракта, перо и чернильницу, и та, мельком пробежав по нему глазами, поставила свою подпись.

— Вы можете идти, мисс Гласс, пока от вас больше ничего не требуется. Только оставьте мне свой адрес, чтобы я мог вас найти.

— Конечно, вот, — единорожка написала на листе бумаги, что лежал на столе, адрес и собралась уходить.

— Да, и ещё. Возможно, скоро вы получите от меня приглашение на званый ужин, куда я планирую пригласить всех членов экспедиции, чтобы получше познакомиться. Приходить или нет — дело ваше, отказ меня не обидит. Однако, я хотел бы, чтобы вы пришли хотя бы ненадолго.

— Как можно отказать такому пони, как вы, господин барон? — улыбнулась единорожка.

— В таком случае, до встречи.

Кобыла попрощалась и ушла. Только за ней закрылась дверь, как в кабинет вошёл ещё один пони, показавшийся Гринланду смутно знакомым. Это был тёмно-синий единорог с меткой в виде алой четырёхконечной звезды.

— Добрый день, господин барон, — поздоровался жеребец.

— Приветствую, — ответил Гринланд. — Если вы культуролог, то вы опоздали, я только что принял в свою команду одну из ваших коллег.

— Нет, господин барон, я не культуролог. Меня зовут Твайлайт Файндер, и я специализируюсь на медицинской магии. Вам ведь нужен доктор в вашей экспедиции?

Гринланд присмотрелся к единорогу и, наконец, узнал его. Они с виконтом Твайлайт Файндером нечасто общались — лишь пару раз обменивались приветствиями на званых ужинах у какого-нибудь общего знакомого. Виконт был, наверно, единственным из своего рода, кто не относился к клану Спарклов с пренебрежением. Впрочем, подобные чувства пони из рода Твайлайт питали ко многим другим семьям, считая себя высшим из дворянских родов Эквестрии и признавая над собой, разве что, превосходство Её Величества. Они были известны как сильные маги… и столь же сильные снобы. Виконт, младший из Твайлайт, не считая его семилетней дочери, был, пожалуй, единственным исключением.

— Простите, виконт, не узнал вас сразу. Прошу, называйте меня просто Гринланд. Не люблю всего этого официоза. Вы пока что первый специалист от медицины, кто обратился ко мне. И, честно говоря, вас я здесь увидеть никак не ожидал.

— Это почему? — спросил Твайлайт Файндер.

— Ну, разве вы не считаете пеший поход по горам ниже своего достоинства? — сказал Гринланд, стараясь, чтобы это не прозвучало, как подколка.

— Знаете, Гринланд, я могу и обидеться, — серьёзно ответил виконт. — Не нужно переносить недостатки моих отца и деда на меня.

Дворянская обида хоть и могла казаться жеребячеством, но на самом деле, это всегда было серьёзно. Если дворянин открыто заявлял об обиде, он мог забыть её только после принесения ему публичных извинений или сатисфакции. Иначе уважение к нему могло резко упасть. Были случаи, пусть и редкие, когда пустяковые подлости или недопонимания приводили к тяжёлым ранам или даже смерти на дуэли. Оба единорога это прекрасно знали. И потому Гринланд сказал:

— Ладно, не берите в голову. Будем считать, что я неудачно выразился. Однако, вопрос вашего опыта походов остаётся открыт. При всём уважении, виконт, одно лишь имя ещё не даёт вам места в моей команде.

— Я пять лет служил полевым врачом на южном фронтире. Мне приходилось залечивать ожоги гвардейцам в овраге в пятидесяти метрах от драконьей банды, которая искала, куда делся их уже поджаренный ужин, а потом сутки тащить одного из них по болотам до лагеря. Я, может, и дворянин, но многое успел повидать. И я не боюсь грязи, как вы могли подумать, барон.

Гринланд посмотрел на собеседника с уважением.

— Тогда я буду последним дураком, если откажу вам, господин Файндер. Но, если не секрет, зачем это вам? Я не думаю, что вы хотите в экспедицию ради денег. Я, конечно, плачу неплохо, но такая сумма вряд ли заинтересует пони вашего достатка.

— Вы правы, Гринланд, деньги меня здесь не интересуют, — ответил виконт. — Просто я не могу сидеть в Кантерлоте так долго. Я всего год назад вернулся с фронтира, и меня снова неудержимо тянет в неведомые дали. А тут вы предлагаете идти исследовать неизвестные земли — как здесь можно удержаться?

На этих словах дверь в кабинет уверенно распахнулась, и в неё вошёл пожилой тёмно-серый единорог, строгим взглядом оглядывая Твайлайт Файндера и Гринланда Спаркла.

— Вот ты где, — не предвещающим ничего хорошего тоном сказал он, обращаясь к виконту. — И что же ты тут делаешь?

— Я нанимаюсь в экспедицию господина Спаркла, — хмуро ответил Файндер.

— Сколько раз я тебе говорил не называть никого господином, — со сдерживаемой злобой произнёс пожилой единорог.

— Отец, опять ты за своё!

— Молчать! Ты не пойдёшь ни в какой поход, особенно под началом этого… барона Спаркла, — последнее слово жеребец словно выплюнул. — Не хватало ещё, чтобы тобой командовал кто-то вроде этого полукровки.

— Я не полукровка, господин граф, — спокойно, но уверенно сказал Гринланд. — Мой род столь же древен, сколь ваш, потому я требую уважения к себе.

Пожилой граф презрительно посмотрел на него, но, видимо, счёл, что отвечать на это ему не пристало.

— Сначала фронтир, теперь этот поход, — продолжил он. — Кто делит с мещанами кров и трапезу, кто подчиняется мещанам, тот сам не лучше мещанина. Ты Твайлайт! Ты должен сохранять честь своего рода, а вместо этого ты уподобляешься этим… плебеям!

— Отец, прекрати! — повысил голос виконт.

— Нет, я не прекращу! У тебя дочь растёт! Если ты себе позволяешь так плевать на своё достоинство, то какой она вырастет?! Я запрещаю тебе идти в этот поход!

Файндер раздражённо вздохнул. Было понятно, что это уже далеко не первый их разговор на подобную тему.

— Отец, ты не можешь мне запретить! — со сдавленным гневом ответил он. — Я уже не маленький, и я не твоя собственность! Я сам в состоянии решать, что мне делать! Я пойду в этот поход, и не важно, что ты об этом думаешь!

Пожилой граф, кажется, исчерпал резерв своего гнева, потому что ответил он уже тише, только злобно глядя на виконта:

— Хорошо, иди, копайся в своей грязи! Только силос тебе, а не наследство!

С этими словами он ушёл, громко хлопнув дверью. Файндер устало вздохнул.

— И так каждый раз, когда я делаю что-то, что, как ему кажется, ниже дворянского достоинства. Я прошу у вас прощения за то, что он тут наговорил.

— Грош цена была бы моей гордости, если бы меня оскорбляли такие пустые слова. Но, виконт, вы уверены, что эта экспедиция стоит того, чтобы ссориться с отцом и остаться без наследства? — осторожно спросил Гринланд.

—  А, не обращайте внимания, — махнул копытом тот. — Он это говорит чуть ли не каждый раз, как меня видит. Он слишком дорожит честью нашего рода, чтобы действительно оставить потомка без наследства.

— Тогда, господин виконт, раз вы всё решили, предлагаю вам подписать контракт.

---

Март был, пожалуй, самым противоречивым месяцем для жителей Кантерлота. С одной стороны, солнце светило ярче, снег таял, хандра отступала, с юга прилетали первые перелётные птицы, и зима уступала место весне, которая предвещала скорое лето. С другой же стороны, сырость и грязь, неотъемлемые спутники марта, многим портили впечатление от грядущего наступления тёплого времени года. Как бы ни были красивы и долгожданны первые подснежники, ими трудно любоваться, если приходится постоянно перепрыгивать лужи, появления которых было не избежать, даже несмотря на всю чистоту и прибранность Кантерлота. Некоторые пегасы с наступлением весны вообще отказывались ступать на улицы города, пока весь снег не растает.

В один из таких дней, когда весеннее солнце растапливало остатки снега, а в воздухе уже начинало пахнуть летом, барон Гринланд Спаркл решил провести званый ужин, на который отправил приглашения всем членам своей недавно набранной команды. Он решил провести его в своём зимнем доме на окраине Кантерлота. Двухэтажный особняк был слишком мал, чтобы приглашать в него всю кантерлотскую знать, но отлично подходил для небольших компаний.

Прислуга барона ограничивалась горничной и кухаркой. Не то чтобы для него было не по карману содержать больше прислуги — просто в этом не было необходимости. Он жил вдвоём с супругой, и даже жеребята пока были лишь в абстрактном будущем.  Баронесса Саммер Мансун, молодая зеленовато-синяя пегаска, вместе со служанками подготовила стол к ужину.

Первой пришла жёлто-зелёная земнопони с белой гривой. Она неуверенно постучала в дверь, открыл ей сам Гринланд.

— З-здравствуйте, Ваше Благородие, — сказала она с небольшим волнением, слегка поклонившись.

— Мисс Клематис, рад вас видеть. Прошу, проходите.

Пони вошла в дом, сняла верхнюю одежду — всё же, март был прохладным месяцем — и прошла в гостиную. На ней было довольно старое на вид изумрудное колье, не очень хорошо сочетавшееся с цветом её шёрстки, которое она постоянно поправляла — видимо, ей было непривычно носить украшения.

Саммер Мансун, встретившая земнопони в гостиной, приветливо ей улыбнулась.

— Приветствую, мисс…

— Уайт Клематис, — представилась земнопони.

— Саммер Мансун. Приятно познакомиться, мисс Клематис. Прошу, присаживайтесь.

Гостья уселась за стол, и горничная, серая земная кобыла, тут же налила в их с баронессой бокалы белого вина.

— Это… — неуверенно произнесла Уайт Клематис, глядя на свой бокал.

— Ванхуверское полусухое, — пояснила баронесса. — Аперитив, пока ждём остальных гостей.

— Да… аперитив… прошу прощения, я немного волнуюсь. Впервые на званом ужине у знатных пони.

— Ничего страшного, чувствуйте себя, как дома, — улыбнулась Саммер Мансун. — Мы такие же живые пони, как и все, а остальное — это просто слова.

Земнопони неловко хихикнула, скованным движением копыта взяла бокал и сделала глоток вина.

Скоро появились и другие приглашённые пони. Колд Фронт, голубовато-серый пегас с гривой цвета грозового облака и задумчиво-тяжёлым взглядом, пришёл в поношенном, но  чистом и хорошо выглаженном пиджаке, Ридинг Гласс же ограничилась неброскими медными серьгами. Последним объявился виконт Твайлайт Файндер, приехавший на карете, облачённый в дорогой бордовый фрак. Барон Гринланд лично встречал каждого гостя, и когда все пони заняли места за столом, а служанка подала овощное рагу, он встал, пару раз постучал ножом о бокал, привлекая внимание, и заговорил:

— Друзья! Я хочу ещё раз поблагодарить вас всех за то, что вы приняли моё приглашение и пришли сегодня на наш скромный ужин. Некоторые из нас уже знают друг друга, кто-то видит друг друга впервые. Как бы там ни было, через месяц нам с вами предстоит отправиться в долгое и, не буду скрывать, тяжёлое путешествие. Поэтому я хочу, чтобы мы с вами стали если не одной семьёй, то, по крайней мере, надёжными товарищами, и именно поэтому я собрал вас здесь. Пусть сегодняшний день будет последним, когда мы называем друг друга на «вы» и обращаемся по титулам или званиям!

Единорог поднял телекинезом свой бокал, остальные пони последовали его примеру, и вскоре прозвучали одобрительные реплики и звон хрустальных бокалов.

До первой смены блюд беседа не начиналась, слышались лишь редкие перешёптывания. Когда же был подан салат, тишину решила нарушить Ридинг Гласс:

— Господин барон, могу я спросить вас о планировании похода? Каким образом он будет проходить?

— Пожалуйста, называйте меня по имени, мне не нравится, когда меня называют бароном, — ответил Гринланд. — Мы отправимся в Гриффонстоун по морю, я договорился с одним капитаном, который отправляется туда в конце апреля из Мэйнхеттена. Это гораздо быстрее, чем ехать по суше, за четыре дня доберёмся. Там мы встретимся с тремя грифонами, которых назначил король Гровер, и которые также войдут в состав нашей команды. В Гриффонстоуне мы перейдём через горы, а там… Не знаю, что нас там будет ждать, но мы попытаемся найти местных жителей, если они есть, и составить хотя бы приблизительную карту, это наша задача-минимум.

— Грифоны? — переспросил Твайтайт Файндер. — Гринланд, вы уверены, что с ними стоит связываться? Я имею не самый хороший опыт общения с грифонами.

— Увы, виконт, но таково обязательное условие короля Гровера. Иначе нас не пропустят через Гриффонстоун. К тому же, проводник из местных нам лишним не будет.

— У вас были проблемы с грифонами? — спросила Ридинг Гласс у виконта с явной заинтересованностью.

— На фронтире мне приходилось общаться с грифоньими наёмниками, — ответил Файндер. — Воюют они отлично, спору нет. Но в свободное время они либо пьют дешёвый эль, либо дерутся друг с другом или с кем-то из гвардии, либо, если находятся возле поселения, пристают к местным кобылам. И без брани они разговаривать не умеют. А говорят они много и громко.

— Уверяю вас, Ваше Благородие, грифоны-учёные и грифоны-наёмники не имеют ничего общего. Как и пони, к слову, — заверила его голубая единорожка.

— Я соглашусь с мисс Гласс, — сказал Гринланд. — Когда я ходил на гору Орлиный Клюв на севере Грифоньего нагорья, я был единственным пони в группе. Грифоны бывают своенравными, но поверьте мне, если найти к ним правильный подход, они станут надёжнейшими товарищами.

— Вы были на Орлином Клюве? — спросил Колд Фронт.

— Да, на пятый год правления короля Гровера, — ответил барон. — Там есть очень глубокая трещина, из-за которой гора похожа на полураскрытый клюв, и я предположил, что она может продолжаться дальше под землёй в виде пещеры. Пещеру мы не нашли, зато нашли много меди, король был доволен.

— И принцесса позволяет вам так тесно общаться с королём грифонов? — по интонации пегаса было трудно понять, спрашивает он это из любопытства или потому что не одобряет действия барона.

— А почему бы ей запрещать это мне? — легко ответил Гринланд. — Грифоны — наши друзья, и, помогая им, я помогаю Эквестрии. Взять, к примеру, эти симпатичные серьги мисс Гласс. Если она приобрела их в течение последних нескольких лет, то есть немаленький шанс того, что они сделаны именно из той меди, что мы тогда нашли. Собственно, и разрешение на нашу нынешнюю экспедицию мне удалось получить достаточно легко во многом благодаря тому моему походу.

— Да, кажется, что ты только что вернулся, и вот ты уже опять куда-то собираешься, — со сдержанной тоской проговорила баронесса Саммер Мансун, сидевшая за столом рядом с мужем.

— Самми, ты же знаешь, как я тебя люблю, — ответил Гринланд, приобняв пегаску. — Но мой долг как дворянина — служить Эквестрии, и так я его исполняю.

— Да, конечно. Долг зовёт, Эквестрия превыше всего. А я посижу тут одна…

Единорог наклонился к супруге и что-то прошептал ей на ушко, отчего лицо у той мгновенно сменилось с тоскливого на смущённо-весёлое. Она неловко хихикнула и тихо произнесла:

— Грин, перестань!

— А вы, господин Фронт, тоже бывали в Грифоньих горах? — спросила Ридинг Гласс.

— Нет, — ответил пегас. — В Гриффонстоуне мне бывать не довелось, я бывал в Кристальных горах. Мы открывали там станцию погодных наблюдений. Первую в Эквестрии, замечу. И, к сожалению, пока единственную.

— Но зачем нам наблюдать за погодой? Разве пегасы её не контролируют? — спросила молчавшая до этого Уайт Клематис.

— Так может сказать только пони, ничего не понимающий в погодной науке. Пегасы контролируют погоду лишь настолько, насколько она сама это позволяет. Я считаю, что такие станции нужно открыть по всей стране. Мы сможем управлять погодой намного эффективнее, если будем знать её состояние во всей Эквестрии. Но, к сожалению, канцелярия Королевской академии пока отказывается ко мне прислушаться и придерживается того же мнения, что высказали вы, мисс Клематис.

— А что ваши коллеги? Они не поддерживают вас в этом вопросе?

— Моим коллегам это неинтересно. Они пишут трактаты о том, как образуются циклоны или почему горы становятся ниже со временем, практика их совершенно не интересует. Я и в этот поход иду, в первую очередь, чтобы повысить свой авторитет. Ваша экспедиция выглядит многообещающе. Может быть, если мы найдём что-то стоящее, канцелярия, наконец, прислушается ко мне как к первооткрывателю.

— Вот у пони серьёзная и стоящая причина идти в экспедицию, — с полуусмешкой проговорила Уайт Клематис. — А я иду просто из любопытства. Конечно, я надеюсь найти и описать один-два новых вида растений, но, честно говоря, иду я, в первую очередь, просто потому что мне интересно, что там за горами.

— Любопытство — двигатель науки, — серьёзно заявил Твайлайт Файндер. — Для учёного любопытство — самая весомая из возможных причин.

Глава 2. Гриффонстоун

Ближе к концу апреля экспедиция была собрана и отправилась в путь. Из Кантерлота в Мэйнхеттен пони добрались на повозках, там они прождали день и встретились с капитаном грузовой шхуны «Герцогиня Мерапи». Капитан, строгий и властный земнопони, лично выделил им каюты, но предупредил, что если пассажиры будут бесцельно шататься по палубе и отвлекать команду, он не посмотрит на их титулы и научные звания и отправит в наряд на камбуз. Спорить никто не стал — в конце концов, расчётное время прибытия в Адлербург, самый южный из трёх портовых городов Гриффонстоуна, составляло четыре дня, которые вполне можно было просидеть в каюте.

В целом, плавание прошло спокойно, если не считать приступов морской болезни, одолевавших Уайт Клематис и Твайлайт Файндера, и небольшого шторма на второй день, из-за которого «Герцогиня Мерапи» пришла в порт на полдня позже рассчитанного. Гринланд Спаркл рассчитался с капитаном, после чего пони сошли со шхуны. Всё снаряжение экспедиции, которого было немало, и большая часть которого представляла собой запас провизии в виде круп и сушёных фруктов, они несли на себе. Повозка хороша, если есть дорога, по которой она может ехать, в горах же она будет создавать больше проблем, чем удобств. А начинать переход через горы планировалось прямо из Адлербурга.

— Какие теперь планы, Гринланд? — спросила Ридинг Гласс.

— Найти постоялый двор поприличнее и подождать наших грифонских коллег, — ответил единорог.

— И когда они приедут?

— Мы договорились с ними встретиться первого мая в полдень на главной площади Адлербурга. В горы идём второго мая рано утром.

— Первого мая? — улыбнулась единорожка. — Значит, всё-таки…

— Да, я решил посмотреть, что это за Грифпургиева ночь такая, — с оправданием в голосе ответил Гринланд.

— Какая ночь? — не поняла Уайт Клематис.

— В двух словах не объяснить, это надо видеть, — заявила Ридинг Гласс, а затем обратилась ко всем: — Для тех, кто первый раз в Гриффонстоуне: будьте внимательны со своими вещами, старайтесь не разговаривать с незнакомцами и не ходить по улице в одиночку. Хоть сейчас Гриффонстоун стал безопаснее и дружелюбнее, чем семь лет назад, но всё равно может быть всякое, и лучше держать ухо востро. Если что, обращайтесь к стражам, они постараются помочь. Кстати, Гринланд, я знаю здесь одно неплохое заведение, где мы можем остановиться на эти дни.

— Веди, — ответил барон.

Пони вышли из порта и пошли по городу, время от времени ловя на себе подозрительные взгляды грифонов.

— Гласс, я вот всё хотел спросить, может, ты знаешь, кто такая эта герцогиня Мерапи, в честь которой названа эта шхуна, на которой мы пришли? — спросил Гринланд.

Единорожка нахмурила лоб, вспоминая, а затем ответила:

— Если не ошибаюсь, так звали жену герцога Сукафо Великого, одного из древних правителей Камелу. Великим его называют только потому, что у верблюдов строгий патриархат, фактически же при нём правила его жена. Я плохо знаю историю верблюдов, но насколько помню, при ней Камелу выиграла войну против киринов и разгромила несколько кочевых племён алмазных псов.

Вскоре пони дошли до трёхэтажного бревенчатого здания, над большими входными дверьми которого располагалась деревянная вывеска на грифонском языке «Gemütliches Nest[1]». Войдя внутрь, они оказались в небольшой общей зале трактира. Время было уже вечернее, и посетителей было довольно много. В основном они не обратили на пришельцев никакого внимания: пони в портовом городе были не такой большой редкостью. Лишь пара изрядно выпивших грифонов уставилась на них мутными взглядами.

— Was für…  Ponys? Was haben sie hier vergessen?[2] — пробормотал первый.

— Keine Ahnung…[3] — ответил ему второй, а затем крикнул пони: — Hey, Ponys, kommt mal her![4]

— Ruhe![5] — строго прикрикнул на них трактирщик, коричневый полноватый грифон лет пятидесяти, и, перейдя на эквестрийский, заговорил с подошедшими к нему гостями с заметным акцентом: — Какая интересная компания. Эй, Ридинг Гласс, ты ли это? Какими судьбами?

— Да, старина Август, я тоже рада тебя снова видеть. Нам бы пару свободных комнат на пять дней, найдётся?

— Найдётся. На третьем этаже, в самом конце как раз две незанятые комнаты. Правда, там по одной широкой кровати в каждой, зато сами комнаты просторные, хоть с яком живи.

— Сойдёт. Мы всё равно собираемся в горы, ночёвка на полу нас не напугает.

Пони заняли в трактире две комнаты. Трое жеребцов поселились в одной, две кобылы в другой. Впрочем, все эти дни в трактире они только ночевали и ужинали: Ридинг Гласс, пользуясь ситуацией, устраивала команде экскурсии по Адлербургу, постоянно рассказывая что-то о Гриффонстоуне. Это была её стихия. Казалось, в городе не было ни одной вещи, о которой она не могла бы что-то рассказать. Когда Гринланд в шутку спросил её, может ли она рассказать что-нибудь о брусчатке, которой выложены улицы города, единорожка с невозмутимым видом поведала историю о том, что розовый гранит, из которого она сделана, добывается лишь на одном месторождении. Это месторождение разрабатывалось ещё королём Сомброй на завоёванных у грифоньих племён территориях и перешло в лапы грифонов лишь после исчезновения Кристальной Империи.

Наконец, последний день апреля начал подходить к концу. Пока пони ужинали в трактире, где был на удивление неплохой выбор блюд без мяса, Твайлайт Файндер спросил:

— Гласс, кажется, ты говорила, что эта Грифпургиева ночь должна быть сегодня?

— Именно так, — ответила единорожка. — В городе, конечно, тоже будет весело, но главные гуляния будут в горах.

— То есть, ты предлагаешь идти среди ночи в горы? — недоверчиво произнёс Колд Фронт.

— Да. Я понимаю, что звучит это сомнительно, но поверьте мне, потеряться там не получится. И я сразу хочу предупредить, что некоторые вещи там не для слабонервных, так что если кто-то не уверен в себе, можно никуда не ходить.

— Это какие вещи? — с подозрением спросил Гринланд.

— Да ничего такого, в общем-то, — произнесла Ридинг Гласс. — Просто грифонские праздники часто сопровождаются жертвоприношениями. Раньше это были пленные пони или другие грифоны, но сейчас Гриффонстоун стал более цивилизованным, и местные ограничиваются свиньями и овцами. Впрочем, и от этого постепенно отходят.

Единорожка оглядела собеседников и не обнаружила на их лицах признаков смертного отвращения или дурноты. Уайт Клематис выглядела напряжённой, но довольно уверенной в себе, на жеребцов же эта информация не произвела почти никакого впечатления.

— Но нам же ничего не угрожает? — осторожно спросила жёлто-зелёная земнопони.

— Нет. Конечно, об осторожности забывать не стоит, но намеренно на нас вряд ли кто-то нападёт. Грифоны нормально относятся к пони, особенно здесь, в портовом городе, где пони бывают часто. А приносить в жертву разумных существ король Гровер запретил одним из своих первых указов, за это в Гриффонстоуне можно попасть на плаху.

Когда с ужином было окончено, и солнце уже село, пони направились к городским воротам. Через них из города уже шло множество грифонов, направлявшихся на вершину ближайшей к городу горы. Когда путники взошли на неё, они оказались на просторной поляне, в центре которой был сложен и уже разгорался огромный костёр, вокруг которого собирались грифоны. Большинство из них было без одежды, но некоторые грифины были облачены в пёстрые платья и носили на головах цветочные венки. На некотором отдалении от костра стояло большое чучело существа, похожего на грифона с козлиными рогами. Оно было сложено из соломы и веток, и перед ним несколько грифин в пёстрых платьях под аккомпанемент двух музыкантов с лютнями танцевали какой-то странный, энергичный и даже в какой-то мере эротичный танец.

Когда они закончили, к музыкантам присоединилось ещё несколько грифонов, и они заиграли более медленную и торжественно-мрачную музыку. Толпа расступилась, освобождая место между уже разгоревшимся костром, освещавшим всю поляну, и чучелом, и на это место вышел крупный грифон, волочащий за рога упирающуюся и панически блеющую овцу; на поясе у него висели большие ножны. Толпа начала подпевать музыке, но слов было не разобрать: казалось, что их и нет, и каждый грифон просто напевает мелодию, хотя изредка в нескладном хоре одновременно проскакивали отдельные согласные. Музыка начала ускоряться, к грифону в центре вышли два помощника, которые стали держать овцу спереди и сзади. Грифон достал из ножен широкий палаш. В хоре толпы появилось что-то похожее на жадное предвкушение, ритм музыки становился всё быстрее и быстрее, грифон взмахнул палашом, по клинку пробежал оранжевый блик от костра, и… через мгновение послышался короткий звеняще-хлюпающий звук, и музыка резко прекратилась. Грифон взлетел, держа высоко над головой окровавленный палаш, пока помощники уносили обезглавленное тело овцы. По толпе прокатился благоговейный вздох.

Пони стояли в середине толпы и не видели всех деталей страшного ритуала, но воображение позволяло им достраивать недостающие фрагменты. Когда же грифон поднял над головой окрашенный кровью клинок, Уайт Клематис почувствовала себя нехорошо. Она начала заваливаться на бок, но её поддержал Твайлайт Файндер, тут же магией создав несильный поток воздуха, обдувающий её лицо. Когда секундное помутнение отступило, она извиняющимся тоном произнесла:

— На словах это звучало не так… Мне п-приходилось препарировать лягушек и мышей, но ритуальное убийство — это…  оказалось, совсем другое.

— Может, нам стоит уйти? — обеспокоенно спросил Гринланд.

— Нет… не обязательно. Я… буду держать себя в копытах.

— Больше ничего такого не будет, — сказала Ридинг Гласс. — Дальше только танцы и гуляния.

Через пару минут от напряжения и сакральной жажды крови, витавших в воздухе, не осталось и следа. Собравшиеся на поляне грифоны стали просто веселиться, танцевать свои странно-энергичные танцы, есть закуски и радоваться жизни. Как объяснила единорожка, верховный грифонский дух Водуназ принял жертву, и теперь год будет урожайным и богатым на дичь и рыбу, и грифоны этому радуются. Впрочем, большинство из них не вдаётся в такие детали своей мифологии и просто гуляет, потому что так принято. Пони присоединились ко всеобщему веселью.

Если Гринланд и Файндер вели себя сдержанно, в основном разговаривая с некоторыми наиболее спокойными грифонами и пробуя местные закуски и напитки, а Колд Фронт вовсе почти всю ночь просидел у костра, то Ридинг Гласс практически сразу растворилась в толпе, прихватив с собой Уайт Клематис. Их цветные и в целом весьма приметные в серо-коричневой массе грифонов силуэты было на удивление сложно найти, они появлялись то тут, то там, нигде долго не задерживаясь. Они танцевали с грифинами перед чучелом Водуназа, а через минуту уже кокетливо общались с парой симпатичных грифонов. Затем Ридинг Гласс учила подругу основам грифонского языка — безуспешно, а ещё через некоторое время они сидели возле своих жеребцов в большом кругу, пили медовуху и громко подпевали какой-то весёлой народной песне о хитром грифоне, что ухаживал за красивой грифиной.

— Виконт, вы выглядите каким-то грустным, — произнесла Уайт Клематис, сидящая возле Твайлайт Файндера, и придвинулась к нему ближе.

— Вовсе нет, — ответил тот. — Я не грустный, а просто сдержанный. На самом деле, мне весело. И мне казалось, Уайт, что мы уже давно отошли от этих формальностей.

— Да, конечно, — сказала земнопони, сев практически вплотную к единорогу. — Просто мне так нравятся благородные жеребцы… и ты так поддержал меня, когда мне стало дурно…

— Уайт, не хочу тебя обидеть, но моё сердце уже занято. У меня есть любящая жена и прекрасная дочь. Ты мой друг, и мне бы хотелось, чтобы всё так и оставалось.

Земнопони печально вздохнула, положив голову ему на плечо.

— И я как друг советовал бы тебе больше не пить сегодня. Иначе праздник перестанет быть приятным, — добавил он мягким голосом.

— Чего грустим, сегодня такая прекрасная ночь! — воскликнула подошедшая к ним Ридинг Гласс. — Эй, Колд, иди к нам, повеселись немного! Ты так всю ночь у костра просидишь!

— Меня всё устраивает, — немного хмуро, но всё же дружелюбно ответил сидящий в отдалении пегас, не оборачиваясь. — Просто я веселюсь по-своему.

— Гласс, я вот хотел тебя спросить, — заговорил Гринланд. — Ты так уверенно себя чувствуешь здесь, словно всю жизнь прожила в Гриффонстоуне. А ты знакомилась лично со всеми сторонами грифонской культуры?

— О чём ты? — не поняла единорожка.

— Я хочу сказать… кхм… ты пробовала мясо? — тише добавил жеребец.

Ридинг Гласс несколько помрачнела, обдумывая ответ.

— Если честно… да, пару раз, — снизив тон, ответила она. — Это довольно специфические ощущения… и я после этого чувствовала себя не очень хорошо. Пони к такому не приспособлены.

Гуляния продолжались до рассвета. Когда первые лучи солнца были готовы вот-вот осветить поляну, от углей, оставшихся после костра, грифоны подожгли чучело своего верховного духа. Оно сгорело буквально за десять минут, после чего вдоволь нагулявшаяся толпа стала расходиться.

— Ну что, Гринланд, не пожалел, что решил подождать этой ночи? — спросила голубая единорожка у командира экспедиции, когда пони возвращались в трактир.

— Скажу честно, это не то, чего я ожидал, но, пожалуй, оно того стоило. Теперь нам нужно привести себя в порядок, потому что послезавтра… ахх… точнее, уже завтра мы выходим в горы, — ответил он, глядя на встающее солнце и зевая.

В первый день мая пони спали до обеда. Гринланд Спаркл проснулся раньше всех — за час до полудня — и, наскоро позавтракав, отправился на центральную площадь города. Улицы были почти пусты, грифоны отсыпались после бурной ночи. На площади его уже ждали трое грифонов.

— Герр Спаркл, я полагаю, — произнёс крупынй голубовато-серый грифон, когда единорог приблизился к ним.

— Верно. А вас король назначил в мою экспедицию?

— Genau so[6]. Моё имя Гельмут, это Ульрих и Арн, — указал грифон на своих товарищей. — Герр Ульрих будет нашим проводником до Дальней сопки.

— Приятно познакомиться, — ответил Гринланд и протянул грифонам копыто, которое они по очереди пожали. — Насколько я помню из вашего письма, вы, герр Гельмут, геолог, а ваши спутники — картографы?

— Да. Наш король заинтересован в поиске месторождений золота, кристаллов и других полезных ископаемых, а также в составлении карты восточных территорий.

— Принцессе Селестии больше интересно возможное местное население, так что здесь у нас споров о праве первооткрывателя возникнуть не должно. В любом случае, вы входите в состав моей экспедиции и должны исполнять все мои распоряжения, когда мы будем в походе. Надеюсь, с этим у нас проблем не возникнет?

— Natürlich, keine Probleme[7]. Король наделил вас соответствующими полномочиями.

— Вот и хорошо. Мы выдвигаемся завтра с рассветом. Пока можете идти, на рассвете будем ждать вас у городских ворот.

---

[1] Уютное гнёздышко (нем.)

[2] Что за… Пони? Что они тут забыли? (нем.)

[3] Без понятия… (нем.)

[4] Эй, пони, идите сюда! (нем.)

[5] Тишина! (нем.)

[6] Именно так (нем.)

[7] Конечно, никаких проблем (нем.)

Глава 3. Грифоньи горы

Ранним утром следующего дня экспедиция отправилась в горы. Первой контрольной точкой на маршруте являлась Дальняя сопка. Эта гора не имела каких-то особых отличительных черт, и единственное, что делало её известной, — её местоположение. Это была самая дальняя из легкодоступных гор, после неё начинался высокий и крутой хребет Краллен, граница Гриффонстоуна, и дальше Дальней сопки не ходил почти никто. Кроме того, до неё самой добраться было не так просто — к ней почти не вело троп, а те, что вели, использовались редко, и путь обещал занять четыре-пять дней. Впрочем, Гринланд Спаркл не зря выбрал именно это время для перехода через горы — майский лес был уже достаточно тёплым и сухим, чтобы чувствовать себя комфортно, но ещё весьма чистым и незаросшим, что облегчало передвижение. Трава ещё только проклёвывалась, и тропа, почти полностью зараставшая летом, сейчас позволяла идти без особых проблем.

Грифоны поначалу относились к экспедиции с излишней формальностью, держались особняком и говорили так, словно выражали волю короля Гровера, хотя указания Гринланда выполняли старательно и ответственно. Однако уже на третий день пути они привыкли к компании пони, начали свободно общаться и шутить. Гельмут, крупный голубовато-серый грифон, был их негласным лидером. Умный, ответственный, решительный и строгий, он сам не раз водил экспедиции в Грифоньи горы. Авторитет Гринланда он, всё же, не подрывал — для него, как он сам выразился, устами эквестрийского барона говорил сам король Гровер, давший ему власть. Чёрный, как ворон, Ульрих не очень хорошо владел эквестрийским языком, но большой проблемой это не было — из пони грифонского языка не знали только Уайт Клематис и Колд Фронт, а грифон, пусть не сразу, но всё же находил способ донести свою мысль по-эквестрийски; впрочем, с другими пони он предпочитал изъясняться по-грифонски. Он был немного задиристым, но упорным, по-своему добрым и интересным. Арн имел обычный, на первый взгляд, светло-коричневый цвет, но его перья обладали редким для грифонов изумрудным отливом. Это был лёгкий в общении, простой и шутливый молодой грифон; тем не менее, глупым его назвать было нельзя. Он мог одинаково легко говорить как о своей родной деревне, так и о премудростях географической и физической наук, и не видел в этом ничего особенного.

До Дальней сопки Грифоньи горы были относительно невысокими. Кроме того, Ульрих был опытным проводником в этих местах и прокладывал путь в основном в обход крутых участков: по долинам, перевалам и лишь иногда через какую-то гору, не доходя до её вершины. Несмотря на всё это, идти было довольно тяжело. Каждый из пони и грифонов нёс много вещей. Воды в горах было достаточно: группе постоянно попадались родники, ручьи и мелкие речки, и потому большим запасом воды пони и грифоны себя не отягощали. Больше всего же весила провизия. Пусть Гринланд и Файндер накладывали на неё заклинания уменьшения веса, но едва ли это помогало — это было сделано лишь для того, чтобы можно было взять с собой больше продовольствия, и общий вес в итоге всё равно оставался большим.

К полудню пятого дня группа добралась до подножия Дальней сопки. В честь достижения первой контрольной точки пути Гринланд решил дать группе отдых и никуда больше не идти до следующего утра. Забираться на гору не стали: хоть и было некоторое искушение стать первыми пони, покорившими Дальнюю сопку, всё же силы стоило поберечь. Впереди был виден хребет Краллен, ограждающий Гриффонстоун от неизведанных восточных земель. Его горы возвышались почти сплошной стеной, на некоторых, самых высоких вершинах были видны ледники.

Группа разбила лагерь к югу от сопки. Ульрих сразу же ушёл в лес расставлять силки на мелких зверьков, пони ставили палатки и варили обед.

— Как это странно, — говорила Уайт Клематис, помешивая в котле кукурузную крупу. — Мы находимся в каких-то часах пути от границы исследованных земель, практически на краю мира, а я настолько вымотана, что ничего по этому поводу не чувствую.

— Легенда гласит, что когда-то давно не было этого высокого хребта, — ответил Арн. — Тогда с востока постоянно приходили такие чудовища, что и словами не описать. Грабили деревни, насылали мор на скот, похищали птенцов… в общем, страдали от них грифоны сильно. Тогда один жрец взмолился Дунарру, сыну Водуназа, чтобы он защитил его земли от чудищ, и Дунарр ударил своим молотом оземь, да так сильно, что земля стеной стала, и с тех пор никакие чудища к грифонам не суются. Так появился хребет Краллен.

Услышав это, Ридинг Гласс поперхнулась водой из фляги, едва сдерживая смех.

— Это… довольно сильное упрощение этой легенды, — с улыбкой произнесла она, откашлявшись и заткнув флягу пробкой.

— Ну, может, я опустил несколько не очень важных деталей… — оправдательным тоном сказал грифон.

— Например, что Дунарр постоянно спит, и разбудить его можно только жертвоприношением, причём не овцы, а молодого грифона, — усмехнулась голубая единорожка. — Или что он был в такой ярости, что ударил молотом не о землю, а прямо по нессам, как обычно называют тех чудищ, и одним ударом перебил их всех до единого, а появление хребта — по сути, просто побочный эффект.

— А вы, пони, неплохо знаете наши легенды, — заявил присевший рядом с ней Гельмут. — Даже я таких тонкостей не знаю.

— Просто Гласс у нас профессионал, она всё о вас знает, — сказал Гринланд, ставивший с Колд Фронтом палатку и слушавший разговор.

Единорожка довольно улыбнулась, закрыла глаза и гордо подняла нос, принимая похвалу.

— Да, — коротко подтвердила она. — Эти же нессы, кстати, упоминаются и в некоторых других легендах. Конечно, может быть, что эти легенды основаны друг на друге. Один грифон рассказал, другой подхватил, из одной легенды появилась другая и так далее. Но и не исключено, что они имеют под собой реальные основания.

— Хочешь сказать, эти нессы — это реальный народ? — с интересом спросил голубовато-серый грифон.

— Возможно. Может, они когда-то существовали, может, их потомки до сих пор где-то живут. А может, это просто собирательный образ всего плохого, — пожала плечами единорожка. — В любом случае, их описание сильно разнится от легенды к легенде. Где-то просто говорится, что их невозможно описать, где-то — что это грифоноподобные существа, где-то — что это кто-то вроде пони, минотавров или драконов. Лично я думаю, что истина где-то посередине.

— Как это? — не поняла Уайт Клематис.

— Один грифон их просто придумал, другой о них услышал и воспринял по-своему, рассказал третьему. Третий, увидев каких-то иноземцев и решив, что в них есть что-то похожее на то, как ему описывали нессов, подумал, что это они и есть, и рассказал о них четвёртому, и так далее. Так легенды и появляются.

— Worüber reden wir?[1] — присоединился к беседе Ульрих, только закончивший ставить силки.

— Wir reden über greifische Legenden, Frau Glass erzählt uns über die Nessen[2], — пояснил Гельмут.

— Oh, ja, ich weiß eine. Ich habe die in einem Märchenbuch gelesen[3], — воодушевился чёрный грифон.

— Erzählst du?[4] — спросила Ридинг Гласс.

---

Давным-давно жил один грифон. И ничего он хорошо делать не умел: пойдёт на охоту — всех зверей распугает, овец пасёт — разбегаются и теряются в лесу, дерево пойдёт рубить — топор потеряет. Жил он в доме с отцом и матерью. Все его друзья и знакомые уже давно свои семьи завели, в своих домах живут, а он всё как бобыль. И старался он изо всех сил что-то толковое сделать, да не получалось у него. Он и не глупый был, и не злой, но всё у него шло наперекосяк. Тогда отец сказал ему: «Ты у нас, сын, совсем балбесом вырос. Хоть стараешься ты, да только нет от тебя толку. А мы с матерью не можем больше нахлебника кормить, сами впроголодь живём. А потому иди, сын, сам себе пропитание ищи да жизни учись, а пока толку от тебя не будет, не возвращайся».

Огорчился грифон, что из родного гнезда его выгоняют, да делать нечего. Погоревал-погоревал, да и пошёл куда глаза глядят. И шёл он, шёл, лесами, горами, оврагами. Долго шёл, едва живой уже был, и пришёл в королевство нессов. Увидели его нессы, схватили. «Кто таков?» — говорят. А он отвечает: «Грифон я простой. Жил с матерью, с отцом, да выгнали меня, потому что делать я ничего хорошо не могу. За что ни возьмусь, всё из когтей валится. Шёл я куда глаза глядят, долго шёл, лесами, горами, оврагами, и пришёл сюда, сам не знаю, как. Ничего у меня нет, нечего взять с меня, отпустите». А нессы отвечают: «Не отпустим тебя, будешь в нашей темнице сидеть, пока наш королевич не скажет, что делать с тобой». И повели его в темницу.

Попал грифон в темницу, и пришёл к нему королевич нессов. «Слишком он худой да немощный, — говорит, — пусть посидит в темнице ещё». И сидел грифон в темнице долго. Разных существ видел грифон, что нессы в свою темницу сажали. И грифоны среди них были, и пони, и драконы, и оборотни, и много других существ. Посадят нессы такого в темницу, просидит он ночь, другую, третью, да уводят его, бедолагу. А на следующее утро лежит он в темнице ни жив ни мёртв; вроде и дышит, и глазами двигает, да только не ходит по темнице, не говорит ничего и не ест. А ещё через день бедолагу того и вовсе уводят незнамо куда.

И так прошло много времени, что грифон уж сам все свои дни в темнице счесть не мог. Тогда попал в темницу один пони. Много пони уже грифон повидал, да этот непростой был. «Долго, — говорит, — ты здесь сидишь, да только и тебе срок подойдёт, примутся нессы проклятые и за тебя скоро. А потому надобно нам жизни свои охоронить да уйти из темницы этой». «Как же мы уйдём? — спросил тогда грифон. — Я ведь толкового ничего не умею. На охоту пойду — зверей распугаю, лес пойду рубить — топор потеряю. Приметят меня нессы, да пуще прежнего стеречь будут и сгубят скорее». Достал тогда пони из одежд своих медальон золотой, что от нессов припрятал, и говорит: «Надень его себе на шею, и везде, где ты неумел был, лучше любого мастера станешь». Послушался грифон пони того, надел медальон, да и почувствовал, что горы своротить теперь может, огонь у него в глазах загорелся.

Дождались грифон и пони ночи, и решили, что пора бы им из темницы сбежать. Пони тот чародеем оказался силы великой, да только темница ему чудеса творить не давала. Собрал тогда грифон силы, что ему медальон дал, вырвал решётку у темницы, и выбрались они. Как нессы то заметили, так и погнались за беглецами. И за каждым углом их поджидали, и поймать пытались, и копья в них кидали, и из луков стреляли. Но и пони был не промах: стрелы с копьями он на сторону уклонял, а нессов, что близко подбирались, в камень обращал.

Увидели нессы, что не поймать им беглецов, да и пошли к королевичу своему, всё рассказали. Тот рассердился так, что от крика его гневного горы зашатались, да деревья в лесу все повалились. Погнался он сам за ними. День гнался, ночь гнался, и усталости не знал совсем. Выбились из сил грифон и пони, а королевич несский их уж догнал почти. Тогда пони сказал: «Дай мне тот медальон, что я тебе дал, а сам беги и не оглядывайся». Подивился грифон такой просьбе, но медальон вернул. Да только не побежал, как ему велено было, а схоронился чуть поодаль и давай глядеть, что чародей делать станет. А чародей надел тот медальон, да и схватился с несским королевичем. Бились они день, да ночь, да ещё день, да ещё ночь, не на жизнь бились, а на смерть.

И на рассвете третьего дня чародей повалил королевича на землю, да и обратил его в камень, как слуг его. И только хотел с обрыва его скинуть, как грифона увидел, что за битвой той тайком наблюдал. «Не говорил я тебе разве бегом бежать и не оглядываться? — спросил он у грифона. — Сам ты себя сгубил. Будешь теперь ты слугой моим во веки вечные. Что скажу, всё делать будешь». Сказал он это, да и околдовал грифона, чтоб тот своей воли не имел, а только его волю исполнял, и стал грифон его слугой.

---

Пока Ульрих рассказывал — а он оказался хорошим рассказчиком, пусть и чересчур экспрессивным — Ридинг Гласс полушёпотом переводила его слова для Уайт Клематис и Колд Фронта. Под конец жёлто-зелёная земнопони удивлённо спросила:

— Это что, конец? Какая-то она странная, эта легенда.

— Удивляешься, что счастливого конца нет? — усмехнулся Гельмут. — Не у всякой легенды он есть. Это у вас, пони, в конце обязательно должно быть «und sie lebten glücklich bis ans Ende ihrer Tage»[5], а большинство грифонских сказаний заканчивается именно так.

— Но что с ними потом было? — произнесла Уайт Клематис, всё ещё чувствуя недосказанность.

— Кто знает, — сказала Ридинг Гласс.

— Это есть просто сказка. Что будьет дальще, ты может придумывать сама, — ответил Ульрих на ломаном эквестрийском. — Возможьно, они уйти дальеко, или они всё ещё жьивут в этой земли.

---

На следующее утро первым поднялся Ульрих и тут же пошёл в лес проверять силки. К тому моменту, как он вернулся, довольно неся в лапе беличью тушку, группа уже завтракала. Зажаренная на костре белка стала для грифонов приятным дополнением к каше. Пони гастрономических предпочтений орлольвов не разделяли, но и не противились. Когда же лагерь был собран, экспедиция со свежими силами отправилась в путь. Сегодня предстояло совершить то, что ни одному грифону не пришло бы в голову, а именно — перейти хребет Краллен.

Хребет был отлично виден из любой точки окрестностей. Его горы стояли, словно хмурые стражи, не пропускавшие никого отсюда туда и оттуда сюда. Он был подобен непреступной стене, отгораживающей более-менее изученный и понятный мир от неизвестности, от мира мифических нессов. Последний шанс передумать, развернуться и пойти обратно в комфорт и безопасность. Но не для того был проделан весь этот путь, чтобы сейчас повернуть назад. Группа спустилась в долину между хребтом и Дальней сопкой и стала упорно подниматься.

Горы лишь издали кажутся отвесными стенами. Когда поднимаешься в гору, её уклон, даже если он большой, уже не кажется непреодолимым. Это было верно и для хребта Краллен. Тем не менее, подниматься ровно вверх было слишком тяжело, и группа двигалась наискосок, постоянно делая привалы. Полдня было потрачено на то расстояние, которое по ровной земле могло быть преодолено менее чем за час. Хвойный лес становился всё реже, беднее и мельче, пока не превратился в тундру.

Группа добралась до уступа, где остановилась на очередной привал. Здесь была скалистая зона, и путникам приходилось особенно тяжело — взбираться по камням было не только трудно, но и довольно опасно. К сожалению, это был единственный путь, ведущий на относительно невысокий перевал между двумя горами. Перевал этот был значительно выше Дальней сопки, но соседние горы вовсе задевали вершинами границу снега. Лучше всех себя чувствовал Колд Фронт: как пегас он был хорошо приспособлен к разреженному воздуху. Здесь же хоть и можно ещё было дышать, но уже ощущалось, что каждый вдох приносит меньше сил, чем внизу. Грифоны тоже держались ещё относительно неплохо, а вот трое единорогов и земная пони требовали с каждым привалом всё больше времени на отдых.

И вот, когда группа решила двигаться дальше, Ридинг Гласс от усталости неосторожно ступила на камень, и её переднее копыто соскользнуло. Она едва успела сообразить, что произошло, вскрикнуть и выставить вперёд второе копыто, когда земля быстро потянула её к себе, вперёд и влево, в сторону крутого скалистого склона. Единорожка оказалась в очень шатком положении: она стояла практически вниз головой, упираясь передними копытами в маленький камень, бывший её единственной опорой. Её сумки сползли вниз и практически полностью накрыли ей голову. Задние ноги всё ещё были частично на уступе, но передние из последних сил держали её от падения. Ещё чуть-чуть, и они не выдержат. Она внезапно поняла, что не может ничего сделать, и единственное, что она успевает, перед тем, как полететь вниз на камни, это отчаянно крикнуть:

— Помогите!!!

В последний момент, когда копыта уже почти соскользнули, и единорожка приготовилась встретить свою смерть на скалах непреступного хребта Краллен, её схватили за задние ноги и потянули вверх. Двое грифонов, Гельмут и Арн, втащили её обратно на уступ. Остальная группа, успевшая только повернуть головы, очень обеспокоенно смотрела на них. Гринланд и Файндер тут же подбежали к ней. Единорожка, тяжело дыша, лежала под своими поносками и с гаснущим смертельным ужасом в глазах смотрела на своих спасителей.

— Будьте осторожнее, фрау Гласс, — отдышавшись, как-то наигранно официально проговорил Гельмут.

Подбежавшие единороги помогли ей подняться, Твайлайт Файндер тут же бегло осмотрел её и, не обнаружив серьёзных травм, с лёгкой обнадёживающей улыбкой сказал:

— Тебе повезло, переломов и вывихов нет. Поздравляю со вторым рождением. Но пока тебе лучше идти налегке.

Гринланд уже хотел взять на себя половину вещей Ридинг Гласс, но Файндер остановил его жестом, сказав:

— Не надо. Не хватало ещё, чтобы и с тобой что-то такое произошло. Пусть пернатые несут, им легче дышать этим воздухом.

После этих слов стоявший рядом Колд Фронт молча взвалил на себя то, что собирался взять барон, остальное понесли Гельмут и Арн.

---

[1] О чём речь? (нем.)

[2] Мы разговариваем о грифоньих легендах, госпожа Гласс рассказывает нам о нессах (нем.)

[3] О, да, я знаю одну. Я прочитал её в книге сказок (нем.)

[4] Расскажешь? (нем.)

[5] «и жили они счастливо до конца дней своих» (нем.); аналог русского «и жили они долго и счастливо»

Глава 4. За хребтом

Группа стояла на безымянном перевале. Возможно, когда-нибудь его назовут перевалом Гринланда или перевалом Гельмута; возможно, на него будут восходить жадные до приключений и трудностей туристы или через него пройдёт торговый путь, но сейчас это был просто кусок тундры между двумя вершинами самого непреступного хребта Грифоньих гор. Сейчас стояла пасмурная погода, и новые облака образовывались прямо на высоте перевала, так, что казалось, будто ещё чуть-чуть, и их можно потрогать — зрелище, ради которого стоит идти в горы. В просветах между ними виднелась новая, неизвестная, неизведанная земля.

Настало седое, туманное утро. Сегодня предстояло покинуть территорию Гриффонстоуна, формальная граница которой проходила через перевал, на котором находилась группа, и погрузиться в неизвестность.

Спуск проходил легче подъёма. Не только потому что требовалось меньше усилий, но и потому что здесь было меньше скалистых участков, и пони с грифонами шли по тундре. Впрочем, через какое-то время, когда склон стал более пологим, тундра резко сменилась непролазной тайгой, настолько густой, что перемещаться по ней было слишком сложно, и Гринланд принял решение двигаться на север вдоль границы тайги.

Хребет Краллен хоть  и был уже преодолён, но всё же не спешил отпускать экспедицию. Группа шла вдоль его восточного склона по границе тундры и тайги в надежде найти более проходимое место. Это было гораздо легче, чем двигаться через лес или покорять горы, и за четыре дня пути группа преодолела значительное расстояние. Каждый вечер Колд Фронт и Ульрих отмечали пройденный путь в своих заметках, из которых потом будут составлены карты, а Гельмут уходил в скалы и бродил там пару часов, изучая горные породы. Уайт Клематис также делала некоторые заметки — как она объяснила Гринланду, в них она описывала зональность экосистем в зависимости от высоты и местоположения, особенности тайги и тундры и встречающиеся виды растений. Сам же Гринланд вёл дневник экспедиции.

На пятый день хребет стал заметно ниже по сравнению с местом перехода и забрал на северо-восток. Тайга также изменилась. Теперь это была не сплошная стена вековых елей, а достаточно хорошо проходимый хвойный лес, и Гринланд повёл экспедицию в него.

Лес был довольно тёмным, несмотря на то, что он был уже не настолько густым, как раньше. Кроны елей и сосен закрывали небо, из-за чего в пасмурную погоду здесь даже днём воцарялся полумрак. Однако, когда выглядывало солнце, лес словно преображался: игра света и тени придавала ему какие-то сказочные черты, казалось, что вот-вот из-за дерева выглянет олень или столь популярный в эквестрийских сказках гном — маленький земнопони, меньше жеребёнка, с  большой белой бородой и в конической шапочке.

Но лес безмолвствовал. Не было слышно даже пения птиц, лишь ветер в кронах и не очень частые москиты нарушали тишину. Время от времени Арн поднимался в воздух, облетал окрестности и ориентировал группу по сторонам света и более проходимым участкам. Иногда группе встречались небольшие поляны, на которых пони и грифоны останавливались на отдых.

На второй день следования по лесу светло-коричневый грифон, вернувшись с очередного облёта местности, сообщил, что обнаружил в нескольких километрах небольшую реку, текущую, судя по всему, с Грифоньего нагорья. Река эта была около пятнадцати метров в ширину, сильно петляла и имела довольно стремительное течение. Когда экспедиция добралась до неё и она была занесена в топографические заметки, Гринланд решил двигаться вниз вдоль реки.

К вечеру группа наткнулась на поляну на берегу речки. Едва выйдя на неё, Гринланд не поверил своим глазам. Когда же и остальные члены его команды вышли из тайги, они оказались в не меньшем замешательстве, если не сказать ступоре.

— Эмм… Гельмут, ты видишь то же, что и я? — вернув себе дар речи, спросил единорог у стоявшего рядом грифона.

— Ich glaube ja[1], — растерянно ответил тот, забыв даже перейти на эквестрийский.

— Was zum Heu?[2] — произнесла Ридинг Гласс по-грифонски.

Перед группой на поляне стояла бревенчатая изба. Она выглядела не очень старой, но всё же построена была явно не вчера. Со стороны реки к ней примыкал небольшой огород, на котором сейчас, однако, ещё ничего не росло. Сбоку к избе был пристроен навес, под которым лежали дрова. Между избой и одним из деревьев была развешена для сушки рыболовная сеть, возле которой, нанизанная на растянутую верёвку, сушилась выпотрошенная рыба.

Группа медленно подошла к дому, осматривая его и всё вокруг, после чего Гринланд постучал в дверь и крикнул:

— Хозяева! Есть кто?

— Ist jemand hier?[3] — крикнул Гельмут после минуты тишины.

Когда же стало ясно, что их никто не слышит, Твайлайт Файндер сказал:

— Предлагаю остановиться на этой поляне до утра и посмотреть, придёт ли кто-нибудь.

— Согласен, — ответил Гринланд. — Разбиваем лагерь, готовим ужин, смотрим по сторонам. Сеть немного влажная, ею явно пользовались ещё утром. Рыба тоже свежая. Скорее всего, хозяин дома отсутствует не более суток.

Лагерь был разбит у берега реки. Пока группа готовила ужин, а Ульрих рыбачил при помощи палки с нитью и привязанным к ней крючком, Гельмут осматривал находку. Наконец, он подошёл к Гринланду и сказал:

— Не вижу здесь ничего, что указывало бы на охотника. Домик слишком тесный, огород для овощей… здесь живёт явно не грифон.

— А кто тогда?

— Не знаю. Пони едят рыбу?

Гринланд на мгновение задумался, затем ответил:

— Раньше некоторые северные племена земнопони питались рыбой. У Кристальных гор в Арктике жизнь не сахар, они так выживали. Сейчас в Эквестрии рыбу почти не едят. Ты думаешь, это пони?

— Без понятия. Пони, минотавр, разумный медведь… могу лишь сказать, что это не грифон, не дракон и не чейнджлинг. Ну и не як, если только карлик.

— Поразительно, — вполголоса произнесла Ридинг Гласс. — Что если это один из тех самых нессов? Почему дом только один? Это отшельник? Или у них нет общества, каким мы его себе представляем? Есть ли поблизости другие дома?

— Думаю, нам стоит дождаться хозяина этого жилища, — заявил Гринланд. — Возможно, нам многое станет ясно, если мы просто увидим его, даже если он не захочет с нами говорить.

Когда группа готовилась лечь спать и Гринланд составлял расписание ночного дежурства, Колд Фронт, внимательно осматривающийся вокруг, вдруг произнёс:

— А вот, кажется, и хозяин.

Сказано это было тихо, но все пони и грифоны разом повернулись в ту сторону, куда смотрел пегас. На краю поляны стоял… кажется, это был пони. Он был заметно крупнее эквестрийцев, ростом сравним с грифонами, у него была гнедая масть и довольно длинная шерсть, он не имел ни рога, ни крыльев, его метка изображала три ели. В целом он был чем-то похож на мула, но выглядел более грациозно и естественно. Кажется, это был жеребец в годах. В зубах он держал корзинку, в которой лежали молодые похожие на улиток свёрнутые листья папоротника, мелкие жёлтые цветки первоцвета и странные, ни на что не похожие сморщенные грибы. Пони с подозрением смотрел на лагерь экспедиции и не решался подойти.

— Файндер, пошли поговорим с ним, — сказал Гринланд, и два единорога направились к этому странному пони.

Жеребец пристально смотрел на идущих к нему пони, но страха или враждебности не выражал. Когда те подошли, он поставил корзинку на землю и произнёс короткую фразу на незнакомом языке. Его голос был глубоким, грудным и немного хрипловатым, какой бывает у стариков, много времени проводящих на холоде.

— Вы понимаете по-эквестрийски? — спросил Гринланд.

Жеребец посмотрел на него с непониманием.

— Verstehen Sie Greifisch?[4] — спросил Файндер.

Жеребец одарил его таким же непонимающим взглядом и снова произнёс что-то на своём языке. Единороги переглянулись.

— Кажется, нужно заклинание перевода, — заключил изумрудно-зелёный единорог.

Файндер согласно кивнул, и они засветили свои рога. Жеребец при этом немного испуганно отстранился назад, словно видел магию впервые в жизни, но вскоре заклинания были сотворены, и Гринланд произнёс:

— Теперь вы нас понимаете?

В глазах жеребца появилось удивление, и он ответил:

— Теперь понимаю. А как же вы это по-моему говорить-то стали?

— Заклинание перевода. Мы выучили ваш язык с помощью магии, — пояснил тёмно-синий единорог.

— Эх, магия-шмагия. Вы откудова тут появились-то такие?

— Мы пришли из-за хребта Краллен. Это большой горный хребет к западу отсюда, — ответил Гринланд. — Мы путешественники, исследуем эти земли.

— Из-за Большого хребта? — удивился жеребец. — Как же вы оттудова пришли? Или там не край мира разве?

— Нет, — усмехнулся барон. — За ним находится страна грифонов. Это те орлольвы, что сидят в нашем лагере. За ней море, а за морем лежит Эквестрия, страна пони.

— Как вы чудно́ говорите. Эквестрия — это чудесная страна, куда попадают пони после смерти. Там царят вечные любовь и благодать, а правят ей две прекрасные богини, Солнце и Луна. Или вы за мной пришли из Эквестрии? Неужто мой век уже подошёл?

Единороги переглянулись снова, не зная, как на это реагировать.

— Нет, мы не за вами, мы просто путешествуем, — ответил Гринланд. — И уверяем вас, Эквестрия вполне реальна. Ею и правда раньше правили две сестры, принцессы Селестия и Луна. Вот только около века назад Луна восстала против своей сестры и была сослана на луну, с тех пор Селестия правит одна.

— Значит, вы не хотите забрать меня в Эквестрию? — спросил жеребец скромно, словно единороги могли в любой момент передумать.

— Да нет же, — улыбнулся Файндер. — Считайте, что мы пришли к вам в гости. Мы лишь исследуем эти земли. И мы были бы признательны, если бы вы рассказали нам о себе и об этих местах.

— Гости, значит? Гостям я, конечно, рад, да только редко ко мне сюда кто-то заходит.

Единороги провели жеребца в лагерь, где их уже ждали. Ридинг Гласс буквально лучилась любопытством, словно нашла ключ к величайшей загадке вселенной. Остальные тоже с интересом смотрели на этого странного пони. Говорил жеребец через Гринланда и Файндера, они переводили его слова на эквестрийский и грифонский. Они были единственными в группе, кто владел заклинанием перевода, для единорожки-культуролога оно было слишком сложным, а применить его можно было только на себя. Впрочем, это ничуть её не расстроило, наоборот — она не только слушала жеребца, но и с энтузиазмом делала заметки о его языке и записывала звучание некоторых его реплик.

Гринланд и Файндер рассказали жеребцу об Эквестрии, её истории, достижениях в магической науке. Они рассказали о принцессах-аликорнах и Войне Сестёр, о короле Сомбре и исчезновении Кристальной Империи, о Гриффонстоуне и короле Гровере и о многом другом. Жеребец внимательно и с большим интересом слушал, задавал вопросы, а когда единороги закончили, ещё около минуты сидел в тишине, переваривая услышанное. Наконец, когда молчание затянулось, Гринланд попросил его рассказать о себе, что он с удовольствием сделал.

По словам жеребца, его звали Шумар. Он сказал, что он отшельник, ушедший от сородичей, потому что его позвал лес. На вопрос, что это значит, он ответил: «Вот так вот, позвал, и всё тут. Не словами, а как-то… духом, что ли. Проснулся я как-то и чувствую, как лес зовёт. Тут теперь мой дом, не могу я больше жить в деревне, мне в лесу уютнее и легче. Мой это лес».

Шумар рассказал, что живут здесь пони, такие же, как он, и заявил, что эквестрийцы выглядят для него очень необычно, словно и не пони это вовсе. Он никогда раньше не видел пони с рогами и крыльями и заворожённо наблюдал, как единороги применяют телекинез для обычных бытовых вещей. На грифонов же он смотрел с опаской, чувствуя в них хищников, хоть и видел их впервые и те не проявляли никаких признаков агрессии. Из его слов следовало, что здесь существует нечто вроде государства, называемого Комония, в столице есть князь, владеющий армией и регулярно собирающий налоги, но фактически его влияние этим и ограничивалось, и поселения жили в основном сами по себе.

— А где же ближайшее поселение? — спросила Ридинг Гласс.

— Так по речке дальше идите, и придёте к деревне. Далеко она, несколько дней пути отсюда. Правда, дальше болото будет, его обойти придётся, нехорошие там места, гиблые. Лес этот дремучий, тёмный, разные в нём духи живут. Но, может, и пропустит вас, коль вы вежливы с ним будете.

— Э… какие ещё духи? — настороженно спросила Уайт Клематис.

— Разные. Леший, служанки его кикиморы. Всех и не знает никто, они ж редко показываются. А кому показываются, тот ещё реже возвращается из леса.

— Ки… кто? — переспросила белогривая земнопони.

— Кикиморы. Вредные такие, подлые. Живут в чащобе лесной, но чаще на болотах, а могут и к домам пони приходить, тогда беды всю деревню ждут.

— Мы лесных духов не боимся, — уверенно заявил Гринланд.

— Ja. Sie sollen sich vor uns fürchten![5] — хищно усмехнулся Ульрих.

— Напрасно. Бояться их надо. Бояться и уважать, таких они чаще отпускают. А кто их не уважает, тех они утаскивают в лесную чащу, где уж никто их не найдёт, — сказал Шумар. — Эх, ладно, поздно уже, полночь почти. Завтра ещё поговорим, коль не уйдёте спозаранку.

С этими словами жеребец поднялся и направился в свою избушку. Когда он ушёл, Ридинг Гласс, всё ещё пребывающая в полуэкстатическом состоянии, произнесла:

— Местный житель. Мы нашли местного жителя! Вы можете в это поверить? У меня столько вопросов! Он никогда не видел единорогов, пегасов и грифонов. Значит, здесь живут только земнопони! Откуда они здесь, так далеко от Эквестрии? Они когда-то пересекли море и Грифоньи горы? Тогда почему не остались на территории современного Гриффонстоуна? Те самые ли это нессы, о которых говорят грифонские легенды? Как устроен их язык? Есть ли у них письменность? Летописи? Почему они считают Эквестрию загробным миром?

— Это всё хорошие вопросы, но кое в чём Шумар прав — нам уже давно пора спать, — ответил ей Гринланд. — Я уверен, это далеко не последний абориген, которого мы встретим.

— А как работает это заклинание для перевода? — спросила единорожка. — Вы теперь знаете его язык?

— Нет. Это не совсем знание языка, скорее, это знание того, что надо говорить. Словно тебе кто-то подсказывает, как это будет звучать на чужом языке или что эта фраза значит. И чем больше речи на этом языке ты слышишь, тем точнее перевод. Но как устроен сам язык, этого знания заклинание не даёт.

— Ладно, — немного разочаровалась Ридинг Гласс. — Но даже это уже очень хорошо. Мы можем просить вас с Файндером переводить фразы с эквестрийского на язык местных жителей и так изучать его!

— Гласс, иди в палатку. Нам завтра предстоит долгий переход.

Единорожка послушалась командира экспедиции и, переполняемая мыслями и идеями, пошла спать.

---

[1] Полагаю, да (нем.)

[2] Какого сена? (нем.)

[3] Здесь кто-нибудь есть? (нем.)

[4] Вы понимаете по-грифонски? (нем.)

[5] Да. Они должны нас бояться! (нем.)

Глава 5. Лес

Гринланд Спаркл был уверен, что проснулся первым. Не с первыми лучами солнца, да — здесь, в густой тёмной тайге, сделать это было бы трудно — но всё же Твайлайт Файндер и Колд Фронт, с которыми он делил палатку, ещё спали. Когда же он вышел, он обнаружил Ридинг Гласс, сидевшую у костра и варившую кашу.

— Давно ты тут сидишь? — спросил единорог.

— Минут сорок, — ответила она. — Шумар встал ещё раньше и уже ушёл куда-то в лес. Хотела поболтать с ним, но вспомнила, что без тебя или Файндера этого сделать не получится.

Гринланд подошёл к речке, поплескал воду себе на лицо — вода была ледяной — и тоже сел у костра.

Палаток у группы было три. В одной, побольше, спали жеребцы, другую, поменьше, делили две кобылы. Грифоны занимали отдельную палатку — точнее, это был небольшой шатёр, высокий и довольно просторный. Он был тяжелее обычной палатки сам по себе и требовал для установки несколько больших и крепких палок, но грифоны по своей природе очень не любили тесные пространства и были согласны мириться с такими неудобствами ради простора.

Через десять минут единорожка решила, что каша готова, и Гринланд громко объявил подъём, стуча камнем о пустой котелок. Пока группа завтракала, из леса объявился Шумар. Он был налегке и выглядел довольным.

— Доброе утро, — поздоровался Гринланд.

— Утро доброе, — ответил отшельник.

— Позавтракаете с нами?

— Негоже это, когда гости хозяина угощают, — ответил Шумар. — Не голодный я. Давайте я сам вам лучше чего в дорогу дам.

С этими словами он ушёл в свою избу и вскоре вышел из неё, держа в зубах три небольших мешка.

— Что это? — спросил Файндер, когда жеребец подошёл к ним.

— Это сушёные корни ромашки, — указал отшельник на один из мешков. — Сделайте из них отвар, и никакие хвори вас не возьмут. Здесь овощи сушёные. Свёкла, морковь, лук. Всё сам вырастил. А тут рыба вяленая.

— Хм, благодарю, — ответил единорог, принимая подарок.

— Господин Шумар, а вы что-нибудь знаете о нессах? — спросила Ридинг Гласс, пользуясь случаем.

— Каких таких мэссах? — не понял он.

— Нессы. Согласно легендам грифонов, это существа, населяющие земли по эту сторону Большого хребта.

— Тут много кто живёт. Пони, волки, медведи, лоси, духи всякие. Как эти твои нессы выглядят?

— Точно не знаю, их описывают по-разному. По легендам, они когда-то докучали грифонам, а потом, судя по всему, с ними что-то случилось.

Шумар задумался, словно что-то вспоминая, а затем ответил:

— Когда я был маленьким, моя бабушка рассказывала мне, что когда-то давным-давно жил какой-то древний народ. Я уж не помню всего, но, кажется, ними тоже что-то случилось, и стали они жить скрытно, по лесам да под землёй прячутся, пони на глаза не показываются. А уж докучали они грифонам или нет — это сказать не могу. Я и про грифонов-то про самих не знал, пока вы вчера не пришли.

— И они живут здесь до сих пор? — уточнила единорожка.

— Не знаю. Я только один раз эту историю слышал, и сколько в ней правды, сколько вымысла — кто ж его знает? Может, это и вовсе моя бабушка всё придумала, чтобы меня, жеребёнка, поразвлечь.

— Ну, спасибо и на этом, — сказала Ридинг Гласс, делая пометку об этой истории.

Пока группа разбирала лагерь и готовилась отправиться в путь, Гринланд подошёл к отшельнику и спросил:

— Шумар, ты говорил нам о деревне, из которой ты пришёл. Скажи, сколько дней пути до неё отсюда?

Жеребец на мгновение задумался и ответил:

— Ну так дня за четыре доберётесь. Я дотудова за два дня дохожу, но я-то не первый год в этом лесу, все дорожки знаю. Да и одному ходить — это завсегда проще, особенно налегке.

— А там есть еда, которой с нами будут готовы поделиться? Наших запасов хватит, чтобы  либо пойти обратно, либо добраться до неё, но если мы там их не пополним, то уже никуда не дойдём.

Шумар задумался снова.

— Живут они не сказать, что бедно, наверняка запасы зерна какие-то имеют. Но и просто так вам они ничего не дадут — сам понимаешь, время сейчас пахотное, самим бы голода избежать.

— А продать зерно они могут?

— Могут, если в цене сойдётесь. Налоги-то, поди-ка, тоже платить надо. Только попросят с вас наверняка серебро или меха. Пони там дружелюбные, к чужакам хорошо относятся, ежели те с миром пришли, так что, я думаю, вы сможете с ними договориться. А даже и не договоритесь — по дороге до города дней пять ходу, там точно что-то купить сможете, коли деньги есть.

— Ясно. Шумар, не хочешь стать нашим проводником? Заплатим хорошо.

Пусть эквестрийские биты тут вряд ли были в ходу, но золото есть золото — это Гринланд хорошо понимал, и взял их с собой в поход как раз на такой случай.

— Нет, уж извини, я с вами не пойду. Дел по хозяйству много.

— Хорошо. Тогда спасибо тебе, Шумар, что позволил погостить у тебя, что рассказал об этих землях. Пора нам в путь.

— Удачи вам, пони из Эквестрии. Поминайте добрым словом.

Экспедиция отправилась в путь вдоль реки. В лесу всё чаще появлялись лиственные деревья, и он из тайги превращался в смешанный. Пусть он стал светлее, так как на большинстве деревьев листья только-только начинали появляться, но из него пропала вся та сказочность, наполнявшая его в ясную солнечную погоду, и на смену ей пришло что-то зловещее. В очертаниях кустарников мерещились неясные силуэты, голые серые деревья создавали атмосферу забытости, дремучести и смерти.

Уайт Клематис чувствовала некоторую нервозность. Её не покидало ощущение, что за ними кто-то тайно наблюдает, прячась за деревьями. Надо только повернуть голову, присмотреться к тому пятну между деревьями вдалеке… но это пятно постоянно оказывалось молодой елью, тенью от большой и старой сосны или кустом шиповника.

— Уайт, у тебя всё в порядке? — внезапно спросил её Твайлайт Файндер, шедший до того позади неё и догнавший её сейчас.

Земнопони дёрнулась от неожиданности, но через мгновение поняла, что её всего лишь спросили.

— Э… да, всё хорошо, — не очень убедительно ответила она.

— Точно? Ты выглядишь так, будто тебя что-то беспокоит.

— Просто… мне немного не по себе от этого леса. Он какой-то… неприветливый. И то, что Шумар рассказал о духах этого леса… мне постоянно кажется, что я кого-то вижу, но это всегда оказывается просто ветка или маленькое деревце.

— Уайт, духи леса — это просто сказки. Ими пугают жеребят, чтобы те не ходили в лес одни, и на них списывают все беды, происходящие в лесу. На самом деле, тут нечего бояться.

— А что если не сказки? Что если это что-то вроде Виндиго?

— Существование Виндиго тоже вызывает много вопросов. Нет никаких свидетельств того, что они когда-то действительно существовали, кроме сказки на День согревающего очага.

— Это не сказка, это сказание! — немного возмущённо заявила Уайт Клематис. — Сказка — это выдумка, а это всё было на самом деле.

Файндер вздохнул. Ему было что возразить, но он решил не спорить с кобылой и перевёл тему:

— Уайт, я лишь хочу сказать, что тебе не стоит себя накручивать. Мы ведь пока не видели ничего такого, из-за чего реально стоило бы побеспокоиться. Просто посмотри вокруг другим взглядом, и ты увидишь, что это красивый просыпающийся после зимы лес.

В подтверждение своих слов единорог магией сорвал веточку какого-то куста, на которой цвело несколько красивых маленьких розовых цветов, и дал её кобыле. Та, вопреки его ожиданию, не стала её брать, а посмотрела на эти цветки как-то странно.

— Кхм… спасибо, конечно, но это волчеягодник обыкновенный, он очень ядовит, — произнесла она.

— Что не умаляет его красоты, — ответил Файндер с лёгкой улыбкой.

Уайт Клематис ещё несколько секунд смотрела на веточку с цветами, после чего внезапно прыснула и рассмеялась.

— Никогда не думала, что знатный пони будет дарить мне смертельно ядовитые цветы, говоря об их красоте. Это даже звучит, как заезженный штамп из паршивого любовного романа! Вроде «вы прекрасны, как эти цветы, но, подобно им, сердце ваше наполнено лишь ядом, что убивает изнутри тех, кто пытается вкусить вашей любви».

Единорог на это тоже засмеялся.

— Клянусь, у меня и в мыслях не было говорить о чём-то таком. Я просто хотел тебя подбодрить, и, вижу, мне это удалось!

Настроение земной пони действительно поднялось. Непринуждённый разговор перевёл мысли на оптимистичный лад, чувство тревоги бесследно исчезло, и вскоре она уже увлечённо обсуждала с Файндером применение лесных трав в народной медицине. Они шли в середине отряда, впереди Гринланд выбирал путь, время от времени осматриваясь и глядя на солнце, за ним шёл молчаливый Колд Фронт. Позади них Ридинг Гласс о чём-то тихо болтала с Гельмутом по-грифонски; после того случая на хребте, когда она чуть не упала со скал, они заметно сблизились. Замыкали цепочку Ульрих и Арн, время от времени перебрасывавшиеся парой слов о каких-то бытовых вещах. Они оба по очереди примерно раз в пару часов взлетали над лесом, осматривались вокруг и минут через десять возвращались к группе, рассказывая Гринланду о том, что видели.

Два дня пути прошли спокойно. Река давала экспедиции воду, а грифоны вечером умудрялись даже ловить немного рыбы. Они предлагали рыбу пони, и Гринланд даже хотел согласиться, но Файндер отговорил его, сказав, что пищевые эксперименты в походе — это плохая идея и проблемы с пищеварением в пути никому не нужны. После этого барон благоразумно отказался от непривычной животной пищи.

На третий день лес стал заметно редеть, деревья стали тонкими и слабыми, почва же под копытами становилась всё влажнее и мягче, хотя никаких дождей в последнее время не было. Первым это заметил Колд Фронт.

— Болото, — просто сказал пегас.

Услышав это слово, Гринланд осмотрелся и внезапно понял, что действительно уже довольно давно ведёт группу по болоту.

— И правда болото, — как-то отстранённо проговорил он.

— Может, вернёмся назад? — обеспокоенно спросила Уайт Клематис. — Шумар же говорил обходить болото стороной…

— Да, вернёмся… только привал сделаем… — проговорил Гринланд всё с той же странной отстранённостью.

Он снял с себя походные сумки, поставил их на землю, чтобы расслабить спину, и уселся рядом. Остальные пони и грифоны последовали его примеру.

На болоте была абсолютная тишина. Лес тоже был тихим, но там слышались хоть какие-то естественные звуки вроде лёгкого шума ветра в кронах деревьев, жужжания и писка редких насекомых или скрипа старых сосен. Здесь же буквально не было ни звука. Тишина давила на барабанные перепонки, и из-за этого становилось не по себе. Группа сидела молча, невольно стараясь даже не шевелиться. Если грифоны выглядели внешне более-менее спокойными и только самую капельку подавленными, то на пони болото действовало странно. Твайлайт Файндер и Ридинг Гласс неподвижно смотрели в одну точку, не моргая. Гринланд Спаркл будто бы пребывал в какой-то прострации и не до конца осознавал, где он находится. Колд Фронт сосредоточенно разглядывал свои передние копыта, словно с ними что-то было определённо не так, но он не мог понять, что именно. Уайт Клематис то и дело нервно оглядывалась, её взгляд постоянно прыгал то куда-то вдаль между деревьями, то на её спутников, то вверх, то вниз.

Так группа просидела около двадцати минут. В какой-то момент Уайт Клематис вскрикнула, будто увидела что-то пугающее. Все резко посмотрели в ту сторону, куда смотрела она, и ничего там не увидели.

— Нет, нет… ничего… показалось… — немного успокоившись, но всё ещё нервно проговорила она.

Над болотом вновь повисла тяжёлая густая тишина. Спустя ещё какое-то время Гринланд сказал:

— Всё, пора идти.

Группа молча поднялась, взяла свои вещи и двинулась за командиром.

Гринланд потерял ориентацию во времени и потому не мог сказать, как долго они шли. Может, час, а может, пять минут. Но в какой-то момент он обернулся и понял, что стоит посреди болота совершенно один. В его голове всё ещё был некоторый туман, и потому ему даже не пришло на ум позвать кого-нибудь из команды. Болото словно… не хотело громких звуков. Настолько сильно не хотело, что это нежелание шуметь передавалось и всем, кто находился на нём, и подавляло другие желания, идущие ему вразрез.

Единорог не запаниковал. Страха просто не возникло. Он понял, что что-то пошло очень сильно не так, но понял это как-то поверхностно, словно это его не касалось. Он хотел пойти обратно, но тут же к нему пришло понимание, что он совершенно не представляет, в какой стороне это «обратно» находится. Он решил пойти в случайную сторону — почему-то это показалось ему хорошей идеей — как увидел двух пони. Это были две зелёно-коричневые кобылы с тёмными гривами и метками в виде рогоза, очень привлекательные. Они настолько гармонично выглядели на фоне этого болота, что у единорога даже не возникло вопроса, откуда они тут взялись.

— Гринланд, — проговорила одна из них.

— Мы так долго ждали тебя, — сказала вторая.

Они говорили чарующе, хотелось идти за ними куда угодно, лишь бы слышать эти чудесные голоса.

— Пойдём с нами, — позвала его первая.

— К… конечно… — прошептал единорог и пошёл за ними.

Через минуту кобылы остановились и повернулись к нему.

— Останься с нами, Гринланд. Мы хотим, чтобы ты жил здесь, только с нами, — сказала одна из них и подошла к жеребцу вплотную.

Ему хотелось поцеловать эту прекрасную кобылу, он подался вперёд и слился с ней в поцелуе, нежном, холодном, с запахом тины… Тины?  Нет, поцелуй с живой пони совсем другой. Гринланд вспомнил свою жену, её тёплые объятия, её милую улыбку… Саммер Мансун! Эквестрия! Селестия! Экспедиция!

Как только эти мысли пронеслись в его голове, наваждение тут же рассеялось. Он по-прежнему был абсолютно один и уже по грудь стоял в трясине, прильнув губами к болотной кочке. Он понял, что болото заманило его в западню, чтобы он сгинул здесь в тишине. Гринланд сосредоточился, засветил рог и через секунду телепортировался на более плотный участок.

Сложно сказать, как долго Гринланд блуждал по болоту и как далеко прошёл. Время здесь словно замерло, пейзаж был чрезвычайно однообразен, редкие тонкие берёзы выглядели абсолютно одинаково, и какие-либо ориентиры отсутствовали. Наконец, он наткнулся… на свою группу, всё так же сидящую на привале всё на том же месте, словно никто никуда и не уходил.

— Эээ… почему сидим? — растерянно спросил он, не понимая, что произошло.

— А куда идти? — так же растерянно сказал Арн.

— Ну… мы же с вами пошли дальше…

— Мы никуда не шли, — ответил Файндер. — Я даже не помню, чтобы ты куда-то уходил…

Тут до Гринланда постепенно стала доходить мысль, которая всё это время вертелась у него где-то на краю сознания и на которую он просто не обращал внимания. Это не просто болото. Это Болото. Гиблое место. Не потому что здесь можно утонуть в трясине или надышаться болотными испарениями, просто… оно опасно. Не чем-то конкретным, а само по себе. Оно не любит незваных гостей. Шумар предупреждал, что сюда не стоит заходить.

— Дискорд… — пробормотал он, а затем заговорил громко: — Нам нужно как можно скорее уйти с этого болота. Арн, поднимись вверх и посмотри, в какой стороне лес. Далеко не отлетай, просто найди направление и сразу возвращайся.

Грифон принял приказ и взмыл в воздух. Через минуту он вернулся и указал азимут. Гринланд объявил:

— Идём в том направлении колонной по двое. Внимательно следим друг за другом. Обо всех странностях сразу сообщать мне.

Выстроившись парами, группа двинулась вперёд. В этот раз ничего необычного не происходило, и вскоре экспедиция вышла из болота.

Так как река протекала прямо через болото, подпитывая его водой, ориентироваться по ней больше было нельзя. День подходил к концу, и Гринланд решил отойти от болота подальше и разбить лагерь в лесу. Сидеть у костра долго не стали: после того, как болотные наваждения отступили, на всю группу навалилась сонливость, и спать легли практически сразу после захода солнца.

Утром следующего дня Колд Фронт и Арн вызвались отправиться на разведку. Гринланд дал добро, и пока остальная группа завтракала и сворачивала лагерь, пегас и грифон налегке ушли в небо. Они пролетали около получаса, а когда вернулись, сообщили, что до конца леса осталось совсем немного, и дойти до его границы можно уже сегодня. Впрочем, что находится за его границей, они не сообщили — они видели её лишь издали и не стали лететь туда, экономя время.

Группа двинулась в путь в указанном направлении. Теперь, когда ориентир в виде реки был потерян, приходилось чаще останавливаться и корректировать путь с воздуха. Кроме того, с самого утра была пасмурная погода, а к полудню начал накрапывать мелкий моросящий дождь.

Когда было уже за полдень, Твайлайт Файндер вдруг зацепился взглядом за старый пень. Это был самый обычный трухлявый пень, покрытый тёмно-зелёным мхом и обещающий бесследно сгнить в ближайшие пару лет. Таких пней в лесу были сотни. Необычным в нём было лишь то, что Файндер был готов поклясться, что видел его уже два или три раза. Осмотревшись, он нашёл и другие подтверждения своей догадке.

— Эй, мы точно не ходим кругами? — спросил он. — Кажется, мы здесь уже были.

— Не может быть, — уверенно ответил Арн. — Мы с Ульрихом постоянно корректируем маршрут.

— Да неужели? — немного саркастично сказал Файндер. — А откуда же здесь взялся этот пень, мимо которого я прохожу уже третий раз?

— Ты уверен, что это тот же пень, а не просто похожий? — серьёзно спросил Гринланд.

— Абсолютно. Я ещё в первый раз обратил внимание на эту трещину в нём, во второй раз заметил эти два прошлогодних гриба, — он указал на два комочка чего-то угольно-чёрного, что при ближайшем рассмотрении оказалось двумя сухими и гнилыми грибами, проведшими всю зиму под снегом. — Чуть дальше будет сосна с раздвоенным стволом. Кстати, вон она.

Файндер указал копытом куда-то вперёд, где действительно было видно дерево, ствол которого раздваивался на высоте трёх метров. Гринланд осмотрелся вокруг, но, видимо, не нашёл ничего, что отложилось в его памяти. Тогда он сказал:

— Фронт, Гельмут, слетайте-ка на разведку, посмотрите, где мы находимся и в какую сторону идти.

Пегас и грифон сняли с себя всё снаряжение и скрылись где-то над кронами. Когда они спустя пятнадцать минут вернулись, Колд Фронт доложил:

— Мы идём правильно, и всё это время шли правильно. Но у меня такое чувство, что мы должны были продвинуться намного дальше. Мы сейчас примерно в часе пути от места нашей ночной стоянки.

Повисла напряжённая тишина. Гринланд пытался сообразить, как такое возможно, и не находил объяснения.

— Может, это всё ещё болото? — неуверенно предположила Ридинг Гласс.

— Дискорд его знает… — тихо ответил барон. — Мы ведь уже вышли с болота… Я больше не чувствую ничего такого… того, что было там.

— Так, что будем делать? — произнёс Гельмут.

— Идём дальше, — после пары секунд молчания решил Гринланд.

Группа двинулась вперёд, на этот раз внимательно осматриваясь и пытаясь найти ориентиры, которые им запомнились. Некоторое время спустя послышался резкий полувздох-полувскрик Уайт Клематис. Она большими глазами смотрела куда-то вперёд и немного в сторону.

— Что такое? — спросил Гринланд, не увидев ничего в той стороне.

— Я что-то видела, — тихо произнесла она.

— Что?

— Не знаю… я не успела рассмотреть. Там что-то двигалось.

— Может, тебе опять показалось? — сказал Твайлайт Файндер.

— Нет, там точно что-то было! Что-то большое, метров пять в высоту, не меньше.  Метрах в пятидесяти от нас. Двигалось, словно спешило спрятаться.

— Древесный волк? — предположил тёмно-синий единорог.

— Вряд ли, — ответил Гринланд. — Будь тут древесный волк, мы бы видели его следы. Да и не прячутся они от пони.

Файндер закрыл глаза и засветил рог.

— Что ты делаешь? — спросил командир.

— Поисковое заклинание, — пояснил тот спустя несколько секунд, прекратив колдовать. — Позволяет чувствовать достаточно крупных живых существ за несколько сотен шагов, чем крупнее, тем дальше чувствуется. Я с его помощью на фронтире искал раненых. Я никого не почувствовал ни впереди, ни вокруг нас. Либо там никого нет, либо это нечто не совсем живое.

— Дух леса? — неуверенно, словно боясь этих слов, произнесла жёлто-зелёная земнопони.

— Уайт, скорее всего, это просто ветер шевельнул дерево, — успокаивающе сказал Гринланд. — К тому же, если бы это был кто-то живой, то такое большое существо вряд ли смогло бы двигаться в лесу бесшумно.

— Но… я уверена, что видела что-то… — уже сомневаясь в собственных словах, произнесла она.

— Нет там никого, — заявил приземлившийся рядом Колд Фронт. — Всё вокруг осмотрел сверху. Обычный лес. Тебе показалось.

Гринланд оглядел группу и через несколько секунд тишины сказал:

— Идём дальше.

Земнопони пошла вместе с остальными, внимательно вглядываясь в то место, где она видела движение. Она была абсолютно уверена в том, что там был кто-то. Кто-то большой. Не дерево, а кто-то… разумный? Деревья качаются совсем по-другому. В этом движении чувствовалась какая-то осмысленность. Но… почему тогда тут никого нет? Неужели ей и вправду лишь показалось?

Группа шла уже несколько часов, и знакомых ориентиров больше не попадалось. Кажется, они всё же продвинулись вперёд. На блуждание по этому странному кругу ушло слишком много времени, и экспедиция не успевала выйти из леса до темноты. К закату они вышли на небольшую поляну, где и решили разбить лагерь. Ульрих отправился в последнюю на сегодня разведку и, вернувшись, сказал, что осталось совсем немного, пара часов пути. Что было более интересным, он сказал, что видел за лесом нечто, что может оказаться поселением. С высоты в темноте видно было плохо, но он смог рассмотреть что-то, очень похожее на дома вроде избы Шумара.

Глава 6. Контакт

Прошло уже больше недели с тех пор, как экспедиция перешла хребет Краллен и вошла в этот загадочный лес. И вот, наконец, пони и грифоны стояли на выходе из этой казавшейся бескрайней страны деревьев. За лесом практически сразу начинались признаки цивилизации в виде вспаханного поля, за которым в километре от группы были видны низкие строения, о которых вчера рассказывал Ульрих. На дальнем краю поля была видна группа местных жителей. Они пока не заметили экспедицию и занимались своими делами. Позади них, на самом краю деревни, было видно нечто чёрное и вытянутое, высотой с дом, но довольно узкое. Что именно это было, рассмотреть отсюда было невозможно.

 — Soll ich nochmal zur Aufklärung fliegen?[1] — тихо спросил Ульрих, словно они могли его услышать.

— Nein, das kann sie erschrecken. Sie haben niemals einen Greif gesehen[2], — ответил Гринланд и продолжил на эквестриском: — Пойдёмте поздороваемся.

Группа вышла из тени леса в поле, и через несколько минут местные жители их заметили. Они остановили свою работу, внимательно вглядываясь вдаль и собираясь в плотную толпу, некоторые из них куда-то ушли, а позже вернулись с вилами, косами и прочим сельскохозяйственным инвентарём.

— Что-то мне не нравится это, — вполголоса проговорила Ридинг Гласс. — Шумар же говорил, что они дружелюбные?

— Какие-то у них странные понятия о дружелюбности, — сказал Гельмут.

Гринланд, кажется, имел похожие мысли, потому что на полпути он остановился и сказал:

— Гельмут, Файндер, со мной, поболтаем с ними. Остальные стоят здесь и держат ушки на макушке.

Троица оставила свои вещи и пошла вперёд. Местные пони выглядели напряжённо, но, кажется, лезть в драку желанием не горели. Когда они увидели, что от группы отделилось трое, то немного расслабились, вперёд вышел серо-коричневый жеребец средних лет и стал их ждать.

Когда двое единорогов и грифон подошли на десяток шагов, он громко сказал:

— Стоять! Кто такие будете?

Гринланд остановился и ответил:

— Мы путешественники, пришли из-за Большого хребта. Мы встретили в лесу отшельника, Шумаром зовут, он рассказал нам о вашей деревне.

Поселенцы после этих слов начали удивлённо переглядываться и перешёптываться.

— Брехня! — выкрикнул другой жеребец. — Нету за Большим хребтом ничего! Мир там кончается!

— Это не так. За ним находится королевство грифонов, — заговорил Файндер, указывая на Гельмута. — А ещё дальше, за морем, страна пони, из которой мы пришли.

Файндер намеренно не стал упоминать название Эквестрии — неизвестно, как на них отреагируют, если услышат, что они пришли из загробного мира. Грифон не понимал из разговора ни слова, но когда на него указал единорог, он подобрался и даже раскрыл крылья, чтобы выглядеть солиднее, хотя и так имел вид, внушающий уважение.

— Да чего ты их слушаешь? — вновь заговорил второй жеребец, обращаясь к первому, который, судя по всему, был кем-то вроде старосты. — Видишь же, это опять наваждения леса пришли, зубы заговаривают! Пока мы тут гуторим, там, поди-ка, опять волки придут!

— Обожди, Жнеич. Странные они больно для наваждений, раньше такие не приходили. Что это во лбу у вас такое? — внезапно спросил первый, взглядом указывая на рог Гринланда.

— Так это… единороги мы, — растерялся барон, не ожидавший такого вопроса.

— У нас в королевстве каждый третий такой, — пришёл ему на помощь Файндер. — У кого рог, у кого крылья. Мы колдовать с его помощью можем.

— Колдовать? Колдуны, значит? Порчу наводить пришли?

— Мы не желаем вам зла, — ответил Гринланд. — Мы владеем магией, но не используем её во вред.

— А этот чего молчит? Немой? — сказал староста, кивая на Гельмута.

— Языка он вашего не знает, — пояснил Гринланд. — Его только мы двое знаем, от Шумара научились с помощью магии.

Толпа пони зашептала громко и невпопад, так, что выделить какие-то отдельные диалоги было невозможно. Староста нахмурился.

— А ну зови сюды друзей своих, — сказал он. — Сейчас посмотрим, наваждения вы лесные али нет.

Гринланд не понял, как именно они собираются их проверять, но подал знак остальной группе, и через несколько минут вся экспедиция стояла перед толпой поселенцев. Те разглядывали пони и грифонов — кто с любопытством, а кто с подозрением. Толпа расступилась, образуя коридор к чёрному объекту. Только теперь Гринланд смог как следует рассмотреть это нечто. Это была вытянутая статуя из какого-то блестящего чёрного камня, изображающая странного вида земнопони с бородой и, судя по всему, в стальном шлеме с наносником.

— Идол, — прошептала Ридинг Гласс. — Языческий идол, такие когда-то давно вырезали грифоны из дерева.

— Шагайте к кумиру! — приказал староста.

Гринланд ещё секунду пытался найти подвох, после чего решил всё же сыграть по их правилам. Он подошёл к идолу, внимательно следя за пони вокруг. Остальная группа последовала за командиром.

— А идол-то у них интересный, — прошептал Файндер.

— Да, я тоже заметил, — ответил Гринланд.

От изваяния отчётливо чувствовалась какая-то магия. Незнакомая, странная, явно древняя, но, кажется, неопасная. Староста смотрел на них задумчиво.

— Сдаётся мне, вы и правда настоящие пони, — наконец, произнёс он. — Наваждения Пиркван бы к себе не подпустил. Вы уж простите, время нынче такое, из лесу постоянно твари лезут, вот мы вас и подозревали.

При этих словах деревенские пони заметно расслабились и опустили вилы с косами, которые многие из них всё это время держали наготове, хотя тень подозрительности в их глазах осталась.

— Как я и сказал, мы путешественники, пришли издалека, чтобы исследовать эти земли и наладить контакт с местным населением, — сказал Гринланд, видя, что доверие к нему несколько повысилось. — Меня зовут Гринланд Спаркл, это Твайлайт Файндер, Колд Фронт, Уайт Клематис, Ридинг Гласс, Гельмут, Ульрих и Арн.

Единорог представил своих спутников, поочерёдно указывая на каждого копытом.

— Да уж, вижу, что вы не здешние, — ответил староста. — Меня звать Воджа, я тут за старшего. Коль вы с миром пришли, так будьте нашими гостями.

Похоже, этот жеребец имел здесь неплохой авторитет, потому что после этих слов толпа окончательно подобрела и начала улыбаться пришельцам, словно это какие-то другие пони несколько минут назад направляли на них вилы. Деревенские стали расходиться, а Гринланд подошёл к старосте и решил сразу перейти к делу:

— Послушай, Воджа, дело есть. У нас запасы провизии подходят, можно у вас зерном разжиться? Готовы заплатить золотом.

— Золотом, говоришь? Ну, коли золотом, то почему же и не поделиться. Токмо золото покажи сначала.

Гринланд достал мешочек с битами и пролевитировал старосте пару золотых монет. Тот удивился, увидев незнакомые деньги. Рассмотрев их лучше, он поразился ещё сильнее, когда увидел на реверсе отчеканенный герб Эквестрии в виде двух аликорнов, кружащих вокруг солнца и луны, расположенных посередине.

— Это… это чего такое? — наконец спросил он.

— Деньги нашей страны. Золотые биты.

— Это же… Небеса милостивые, это же богини Солнце и Луна! Почему на ваших монетах богини Эквестрии?

Гринланд собрался с мыслями, думая, как бы объяснить всё Водже, не слишком его шокировав. Наконец, он решил сказать частичную правду:

— Видишь ли, какое тут дело. Это принцессы Селестия и Луна, правительницы моей страны. Мы выполняем волю принцессы Селестии, исследуя земли по эту сторону Большого хребта.

— Так это не богини Эквестрии? — уточнил староста.

Гринланд приложил копыто ко лбу, думая, как рассказать всё жеребцу, чтобы он понял правильно.

— Ладно, вижу, секретничать дальше с тобой не получится, — начал единорог. — Да, мы пришли из Эквестрии. Это настоящая страна, она лежит на западе отсюда за горами и морем, там живут пони. Сейчас ею правит принцесса Селестия, которую вы, похоже, называете Солнцем и считаете богиней. Мы не из загробного мира, мы самые обычные живые пони, просто немного отличаемся от вас.

На лице старосты была такая гамма эмоций, что Гринланд даже начал за него беспокоиться. Удивление, страх, недоверие и трепет были лишь основными из них. Немая сцена продолжалась около десяти секунд, после чего жеребец уже более нервно заговорил:

— В-вы посланники Солнца и Луны! Вы пришли из-за Большого хребта, вы владеете магией стократ лучше любого колдуна, вас пропустил Дремучий лес, на вашем золоте богини Эквестрии!

— Эй, тихо! Я же сказал, мы самые обычные пони. И, как и все пони, мы хотим есть, поэтому назови цену, и мы купим у вас зерно.

— Да как же можно брать золото с посланников?! Возьмите наше зерно! Даром!

Гринланд обречённо вздохнул. Надо было просто что-нибудь соврать, тогда бы этого абсурда не было.

— Послушай, Воджа. Я вижу, что вы пока не готовы к тому, чтобы знать о нас всё, поэтому давай договоримся так: ты никому не говоришь, кто мы и откуда, мы оказываем вашей деревне какую-нибудь услугу, а вы взамен даёте нам зерно. И больше ты не называешь нас посланниками. Идёт?

— К-конечно… эээ… Грин…

— Гринланд, — подсказал единорог.

— Гринланд! — повторил староста.

— Ну так, что мы можем для вас сделать? Может, вам в поле помочь или крышу какую-нибудь починить? Твайлайт Файндер у нас врач, так что если кто-то болеет, он может посмотреть.

— Дохтор? Так это… Урун, майтин сын, много лет уж расслабленный лежит, ходить не может. Авось глянет его твой Тва… э… друг твой? В городе говорят, такое токмо дохтор самый умелый вылечить сможет.

— Хорошо, я попрошу его. Где этот Урун живёт?

Староста повёл Гринланда к одному из домов, тот позвал с собой Файндера. Пока они шли, тёмно-синий единорог поделился наблюдениями:

— Интересное место мы нашли. Гельмут говорит, что идол этот обсидиановый. Откуда они его взяли? И как смогли зачаровать, если тут нет единорогов?

— Обсидиан? Да уж, нашли материал для зачарования. Я бы лучше взялся древесного волка расколдовывать, чем зачаровывать обсидиан, смысла было бы больше.

— Заклинание в нём я так и не разгадал, — продолжил Файндер. — В нём есть что-то от наших защитных чар, но очень отдалённое. Мне кажется, что тот, кто это сделал, явно знал своё дело, и материал выбрал не случайно — хоть обсидиан и трудно зачаровывается, но чары может держать сотни тысяч лет, как подсчитали в Королевской академии. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Что это сделал кто-то настолько давно, что местные про него уже и забыли? — сказал Гринланд.

— Вполне возможно. Когда я высказал это предположение Ридинг Гласс, она чуть на месте не запрыгала от радости.

Гринланд усмехнулся, прекрасно представляя, как обнаружение чего-то настолько древнего и загадочного может повлиять на культуролога.

— Если здесь есть обсидиановый идол, пусть и древний, значит, где-то есть месторождение этого самого обсидиана, — сказал изумрудно-зелёный единорог. — А значит, мы должны его найти.

— Да, Гельмут сказал, что надо искать вулкан, действующий или потухший.

Вскоре они зашли в один из домов на дальней окраине деревни. Обстановка внутри была небогатой — старая печка, следы от воды с протекающей крыши на полу и потолке, мебели кроме стола и лавки не было. На печи лежал жеребец, такой же серо-коричневый, как и все обитатели этих мест. Он выглядел исхудалым, даже дистрофичным, его укрывала простыня из грубой старой мешковины, а возле него хлопотала кобыла преклонных лет.

— Майта, к тебе пришли, — сказал староста.

Кобыла отвлеклась и повернулась к пришедшим.

— Ох, что ж это… гости, а у меня не прибрано, — запричитала она. — Воджа, ты б хоть сказал, что гости наши ко мне придут.

— Тихо, Майта, — строго ответил староста. — Помочь они тебе пришли, сына твоего лечить будут.

Твайлайт Файндер подошёл к лежащему на печи жеребцу, провожаемый ничего не понимающим взглядом кобылы.

— Л… лечить? — переспросила она.

— Сначала просто посмотрим, что можно сделать, — ответил Файндер. — Говорите, лежит и ходить не может?

— Не может. Передними ногами ещё немного шевелит, а задние вовсе отняты, — сказала Майта.

Единорог снял с пациента простыню и стал его осматривать. Он сразу отметил признаки атрофии мышц — жеребец явно очень долго не двигался. Было сложно сказать, сколько ему лет — при таком образе жизни так может выглядеть и четырнадцатилетний подросток, и проживший полвека пони. Он начал прощупывать живот жеребца.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросил он.

Тот помотал головой. Файндер стал подниматься выше, попросив жеребца подать знак, когда он что-нибудь почувствует. Чувствительность у него появилась только в верхней части груди у суставов передних ног. Единорог хмыкнул.

— Мне надо посмотреть его спину. Гринланд, помоги мне его перевернуть, очень аккуратно.

Когда единороги с помощью магии осторожно перевернули жеребца на живот, Файндер стал медленно вести копытом по его позвоночнику сверху вниз, при этом его рог светился.

— Так я и думал, — сказал он, закончив. — У него застарелый перелом позвоночника. Повреждён спинной мозг, поэтому он парализован ниже груди. Позвоночник сросся неправильно, это я исправить не смогу, тут нужна больница. Но восстановить спинной мозг хотя бы частично, может быть, получится.

Поймав на себе абсолютно непонимающие взгляды Майты и Воджи, он пояснил:

— Он всю жизнь будет горбатым и кривым, но я могу попробовать сделать так, чтобы его задние ноги его хоть немного слушались. Проблема в том, что такие травмы требуют долгого лечения, за день результата не будет.

— И в чём заключается лечение? — спросил Гринланд.

— Я могу создать матрицу восстановления, она будет направлять его спинной мозг в сторону правильной регенерации. Но здесь нужны восстанавливающие зелья.

— И, конечно же, чтобы их сварить, нужны какие-то ингредиенты, которых здесь днём с огнём не сыщешь, — догадался барон. — Какой-нибудь корень мандрагоры или рыжий мох.

— Нет, ты путаешь эквестрийские зелья с зебринскими, — усмехнулся Файндер. — Это зебры делают отвары из сильнодействующих трав, наши же зелья магические. Я хоть сейчас могу наварить целое ведро нужного зелья, но оно теряет свои чары за считанные минуты, поэтому нужно что-то, что бы их удерживало и отдавало постепенно. Скажи, Воджа, есть ли у вас самоцветы?

— Так это… откуда же им взяться-то? Они токмо в пещере у Мёртвой поляны бывают, но мы туды не ходим, и вы не ходите. Те места тёмный дух охраняет!

— Какой ещё дух? — спросил Гринланд, на которого слова старосты явно не произвели впечатления.

— Тёмный. К пещере никого не подпускает. А ежели кто подберётся, на того сам набросится, что только ноги уноси!

Единороги переглянулись.

— А вы откуда знаете, что там самоцветы, если дух никого к ней не подпускает? — спросил Гринланд.

— Так Урун же и видел. Он когда отроком ещё был, пошёл в ту пещеру. Тогда поляна ещё обычная была, это потом она мёртвой стала, и дух тогда ещё не такой злой был. Глянул он туда, увидел самоцветы, да тут на него дух тот тёмный как набросится, он и побежал оттуда со всех ног. Так бежал, что на опушке в овраг упал, с тех пор и не ходит.

— Далеко эта пещера? — спросил Гринланд.

— Не ходите туда, там погибель одна, — подала голос Майта. — Чародей туда Лихо посадил одноглазое, чтобы то его сокровища охраняло.

— Вы, возможно, не заметили, но мы и сами чародеи хоть куда, — сказал ей барон. — Так что говорите, где эта пещера, и мы принесём оттуда самоцветов для вашего сына. Обещаем, сильно грабить того чародея не будем, возьмём только то, что нам надо.

— В лесу она на север, — ответил Воджа. — Туда чтоб попасть, желать этого надо. Кто того не желает али не знает о поляне Мёртвой, тот никогда на неё не придёт.

---

Мёртвая поляна была очень странным местом. Арн и Ульрих, слишком скоро вернувшиеся с воздушной разведки, сказали, что она находится где-то в лесной глуши, намного дальше жилища отшельника Шумара, и кажется, что на многие километры вокруг неё нет ни следа пони, но добраться до неё можно подозрительно быстро.

— Мы только взлетели, а тут смотрю — она, ни с чем её не спутать, словно она совсем возле деревни. А назад посмотрели — лес один кругом, по солнцу только поняли, куда назад лететь, — говорил бежевый грифон. — Назад повернули, и вот мы снова у деревни, будто просто прогулялись немного.

Поляна была действительно мёртвой. На ней не росла трава, были только густые сухие колючие кусты по её краю. Конечно, сейчас для травостоя было ещё рановато, но здесь не было ни прошлогодней сухой травы, ни прелых листьев, ни мха, только голая глинистая земля. В самом её центре, окружённый такими же кустами, был вход в пещеру. По словам грифонов, даже с высоты чувствовалось, что с этой поляной что-то не так. Она вызывала необъяснимое беспокойство, которое при снижении перерастало сначала в тревожность, а затем в ужас. При этом ничего конкретного, что могло бы вызывать такие чувства, грифоны не видели: каждая отдельная деталь на поляне была обычной, максимум — странной, но не страшной, однако все вместе они словно взывали к каким-то подсознательным инстинктам, приказывающим убираться оттуда.

Когда Арн завершил доклад, Гельмут посмотрел на Гринланда и произнёс:

— Ты уверен, что нам стоит идти туда? Звучит не очень безопасно.

— Гельмут, ты что, трусишь? — сказал единорог со шпилькой в голосе.

— Я не трушу, а считаю, что риск должен быть оправдан, — серьёзно ответил грифон. — Лезть в непонятную пещеру с дурной репутацией, чтобы какой-то инвалид смог пошевелить копытами — nein danke[3].

— Пока что я вижу, что местные немного преувеличивают опасность этих мест, — ответил Гринланд. — Я считаю, что это место стоит посетить как минимум с научными целями. Ты же геолог! Вдруг это месторождение природных драгоценных камней, которые тебе поручил искать король?

— И всё равно, я рекомендую тебе ещё раз подумать о том, чтобы не ходить туда. Эта аура страха, о которой рассказал Арн, наверняка там не просто так.

— А это, как раз таки, аргумент в пользу того, чтобы посетить эту поляну. Весьма маловероятно, что она там природная. Большие скопления природных кристаллов, конечно, могут иногда творить странные вещи, но ни о чём подобном я раньше не слышал. А если она искусственная, то  почти наверняка за ней прячут что-то интересное.

— Или опасное, — парировал грифон.

— Не узнаем, пока не посмотрим сами, — заявил единорог.

Гельмут вздохнул, понимая, что переубедить командира ему не удастся.

— Как знаешь, — мрачно сказал он. — Но если что-то там случится, вспомни, что я предупреждал.

Гринланд осмотрел группу.

— Если кто-то боится, может остаться в деревне. А остальные — за мной.

Уайт Клематис хотела было сделать шаг назад, но, поняв, что никто больше не собирается оставаться, решила пойти вместе со всеми.

Путь до поляны и правда занял совсем немного времени. Уже через четверть часа группа наткнулась на густые колючие кусты и начала чувствовать то, о чём говорил Арн. Пони и грифоны начали тревожно озираться и резко реагировать на каждый шорох. Твайлайт Файндер то и дело сканировал пространство вокруг поисковым заклинанием, но никого не обнаруживал.

Пробраться через кусты было довольно сложно, но спустя некоторое время они были преодолены. Едва копыто Гринланда ступило на поляну, его захлестнул такой безотчётный ужас, что он едва смог удержать себя в копытах, чтобы не ринуться назад. Это было действительно жуткое место, ему казалось, что вот-вот произойдёт нечто настолько ужасное, что разум просто отказывался это осмыслять. Он стоял, не смея сделать ни шагу, прикладывая все свои волевые усилия, чтобы не отступить назад. Он уже жалел, что не послушался Гельмута, но почему-то продолжал стоять на поляне.

Внезапно он увидел, как кустарника в центре поляны вылезло нечто жуткое. Оно было похоже на огромную, намного больше пони, серо-зелёную жабу с одним большим жёлтым глазом посередине морды, огромным беззубым зияющим ртом, длинными, как у паука, ногами и множеством бородавок. Оно неспешно, но уверенно двигалось к нему. Спустя мгновение откуда-то сзади и слева послышался истерический крик одной из кобыл, увидевшей этого монстра. Всё нутро единорога кричало о том, что если он не убежит сейчас, то его ждёт страшная смерть от этого чудовища. И как раз в тот момент, когда он уже почти сорвался в галоп назад прямо через кусты, в чудовище ударил фиолетовый луч магии, после чего оно мгновенно испарилось в воздухе, а вместе с ним пропала и аура страха.

Гринланд стоял, тяжело дыша, его сердце билось от адреналина. Немного придя в себя, он оглянулся и увидел Твайлайт Файндера, стоящего рядом с ним и находившегося в не меньшем возбуждении.

— Иллюзия… — отрывисто сказал тёмно-синий единорог. — Я… её развеял…

Секунду спустя Гринланд услышал свой собственный смех, безудержный, истерический.

— Иллюзия!.. — громко сказал он. — Это была иллюзия! Местные боялись её, как огня, а мы её простым заклинанием рассеивания иллюзий!..

— Это была сложная иллюзия, стабильная и самостоятельная, ещё и с аурой страха. Она здесь годами жила. Я бы такую сотворить не смог, — сказал Файндер. — Даже немного жалко…

Гринланд постепенно успокоился, осматривая поляну. Теперь она не казалась такой уж жуткой. Странной, да. Но страшного в ней ничего не было.

— А почему здесь трава не растёт? — спросил Арн.

— Это из-за ауры страха, — пояснил Гринланд. — Настолько сильная аура действует на всё живое, не только на разумных. Скоро эта поляна зарастёт. Если, конечно, не придёт хозяин и не создаст новую иллюзию.

Единорог направился к центру поляны, пробрался через кустарник и оказался входа в пещеру. Когда остальная группа преодолела колючие кусты, они вошли в темноту. Единороги освещали пещеру искорками на кончиках рогов. Пройдя несколько метров, они обнаружили в стенах пещеры множество сначала мелких, а затем крупных самоцветов. Это были алмазы и рубины, и казалось, что они очень слабо светятся в темноте.

— Какие крупные, — благоговейно прошептала Ридинг Гласс.

Твайлайт Файндер уже хотел отколоть один алмаз магией, как со стороны входа послышался низкий, скрипучий, громогласный и словно потусторонний голос, от которого у всей группы по спине пошли мурашки:

— Так, так, так… У нас тут воры.

Обернувшись, пони и грифоны увидели на выходе из пещеры чёрный силуэт. Было сложно сказать, кому он принадлежит, так как он, судя по всему, был в накидке, скрывающей всё тело. Гринланд уже хотел что-то ответить, как вдруг понял, что эти слова прозвучали не на языке местных жителей. Это был… эквестрийский?

— Предлагаю вам сдаться сейчас, тогда обещаю не причинять вам сильные страдания, — проговорил силуэт.

— Мы ничего не крали, — ответил Гринланд, что было чистой правдой: они действительно ещё не успели ничего взять отсюда.

— Только поэтому я не стану вас убивать, — мрачно заявил силуэт. — А теперь выходите.

Спорить с этим существом, кем бы оно ни было, совсем не хотелось. Если это хозяин пещеры, то он наверняка сильнее всех членов экспедиции, вместе взятых. Гринланд направился к выходу, остальные последовали за ним.

Когда все вышли на свет, они смогли лучше рассмотреть того, с кем говорили. Это существо действительно было полностью укрыто чёрной накидкой, капюшон которой создавал слишком тёмную для дневного времени тень, из которой лишь слегка блестели два ядовито-зелёных глаза с вертикальными змеиными зрачками. Оно было ростом с Гельмута, но более худым, и, судя по комплекции, стояло на четырёх конечностях, хотя и их не было видно за накидкой.

— Говорите, зачем хотели обокрасть меня, — потребовало существо своим жутким голосом.

— Мы приносим извинения за этот инцидент, нам лишь был нужен один самоцвет, чтобы вылечить парализованного пони, — вежливо и даже немного робко ответил Гринланд.

— Благородная цель, — проговорило существо. — Вы не лжёте. Поэтому я вас отпущу. Но если поймаю снова, то уже не буду столь великодушным.

Его накидка начала шевелиться, словно оно что-то искало под ней. Через несколько секунд из-под неё показалась лапа, покрытая плотной светлой кожей, пальцы которой заканчивались крупными и наверняка очень острыми когтями. В лапе был большой слегка мутный алмаз.

— Возьмите этот камень, а те, что в пещере, не трогайте, не для вас они, — сказало существо. — И убирайтесь отсюда, пока я создаю новое Лихо.

Хотя у Гринланда, как и у его спутников, было много вопросов, они решили, что последовать совету этого странного существа будет самым правильным решением.

— Почему мне кажется, что мы отделались слишком легко? — произнесла Ридинг Гласс, когда группа отошла от поляны на сотню шагов.

— Не знаю, — ответил Гринланд. — Но я считаю, что про это существо нужно узнать побольше. Почему оно совсем нам не удивилось и говорило по-эквестрийски? И для чего нужны те камни в пещере?

---

Твайлайт Файндер сидел с зажжённым рогом и закрытыми глазами возле лежащего на печи тощего жеребца. Ему требовалась максимальная сосредоточенность, поэтому находящиеся в избе Майта, Воджа и Гринланд сидели в дальнем углу, не издавая ни звука и стараясь даже не дышать. Так продолжалось около двадцати минут, после чего единорог прекратил творить магию и устало открыл глаза.

— Попробуй пошевелить задней ногой, — тихо сказал он пациенту.

На лице жеребца появилась сосредоточенность, и секунду спустя его правая задняя нога слегка шевельнулась. Это было очень мелкое, почти незаметное движение, но Майта, увидевшая его, не смогла сдержать эмоций, прослезилась и воскликнула:

— Шевелит! Он шевелит! Он ничего не мог, а теперь шевельнул!

— Это продлится недолго, пока матрица свежая. Скоро он снова перестанет владеть ногами, — ответил Файндер. — Чтобы они к нему вернулись насовсем, нужно поить его зельем из бочки каждый день по одной кружке, пока всё не закончится.

Единорог указал на небольшую деревянную бочку со слегка светящейся водой, в которой лежал зачарованный им алмаз, подпитывающий зелье магией.

— Ему нужно постоянно растирать ноги и спину и просить его шевелить задними ногами, — добавил он. — Получаться у него будет не сразу, но когда он начнёт ими хоть немного двигать, это сильно ускорит его восстановление.

Плачущая от избытка чувств пожилая кобыла обняла Файндера.

— Спасибо тебе большое, сынок! Не знаю, как и благодарить тебя! Что хочешь, проси, всё дам!

— Всё нам не надо, нам бы только зерна с собой в дорогу, — ответил единорог.

— Будет вам зерно! — заверил его староста. — И зерно, и овощи, и рыбу, всё вам дадим.

— У меня ещё один вопрос, — сказал Гринланд. — На Мёртвой поляне мы встретили странное существо. Оно было одето в чёрную накидку, полностью закрывающую его тело, говорило страшным голосом и, видимо, имело большую магическую силу. Скорее всего, это оно создало Лихо, которое охраняет ту пещеру. Вы можете что-то о нём рассказать?

Единорог не стал говорить, что Лихо это на самом деле является иллюзией, потому что решил, что так будет безопаснее для местных пони. Пока они его боятся, они не будут ходить на Мёртвую поляну, а значит, их шансы повстречаться с её хозяином тоже будут меньше. Вряд ли он положительно оценит любопытство деревенских пони по отношению к своей пещере.

— Колдун это, — мрачным полушёпотом сказал Воджа, словно боялся, что это существо их услышит и придёт. — Он то чёрным вороном обращается, то молодым жеребцом, но как он на самом деле выглядит, никто не знает. Живёт он где-то в лесах, куда простым пони не добраться. Сильный он колдун, по ночам, бывает, в деревню приходит и жизнью нашу пьёт.

— В каком смысле? — не понял Гринланд. — Вы видели его в деревне?

— Пони говорят, что видели большого чёрного ворона ночью, — ответил староста.

— И почему вы думаете, что это он?

— А кому ж это ещё быть?

Мысли единорога от такой логики пришли в тупик.

— Значит, он творит вам зло? — уточнил Файндер.

— Большое зло он не делает, если только кто на его поляну Мёртвую зайдёт, того Лихо забрать может, — сказал Воджа. — Он потихоньку наши силы пьёт, от этого жеребята часто болеют, неурожаи бывают. Лес вот на нас натравляет. Даже Пирквана не боится, отродье!

— А почему он нас отпустил? — спросил Гринланд и только после этого понял, какой ответ ему даст староста, однако тот сдержался, помня об обещании никому не говорить, откуда они пришли.

Староста странно глянул на Майту, а затем как-то натянуто произнёс:

— А кто ж его, беса, поймёт?

---

[1] Мне полететь на разведку снова? (нем.)

[2] Нет, это может их напугать. Они ни разу не видели грифона (нем.)

[3] Нет, спасибо (нем.)

Глава 7. Даждин

Пополнив запасы продуктов, экспедиция покинула деревню. Следующей целью, которую Гринланд наметил, стал город, о котором говорил отшельник. По его словам, дойти до него можно было примерно за пять дней, следуя по дороге. Город представлял гораздо больший интерес: Гринланд ожидал, что встретит там более образованных пони, чем деревенские жители, и с ними наверняка можно будет построить более информативный диалог.

Дорога проходила через лесостепь. Было видно, что пользуются ей редко: она была довольно узкой, и даже колея едва угадывалась. Ничего удивительного, учитывая, что ведёт она в одну небольшую деревню, дальше которой нет ничего.

На ночёвку группа уходила в лес на несколько сотен метров — хоть им никто и не встречался, но всё же осторожность лишней не будет. Несколько раз за время пути начинал накрапывать дождь, но больших проблем он не создавал. Май перевалил за середину и близился к концу, и только-только начинавшая просыпаться в начале путешествия природа уже расцветала своими красками: на деревьях почти полностью распустилась листва, степь зеленела пока невысокой, но уже заметной травой. Три или четыре раза группа видела крупного чёрного ворона, сидевшего на ветке дерева или летящего вдоль дороги параллельно им.

К полудню пятого дня впереди показался холм, на котором был виден частокол с несколькими деревянными башнями. Дорога вела прямо к нему, проходя через открытые деревянные ворота. Уже издалека было видно, что этот город по эквестрийским меркам был совсем маленьким, намного меньше любого из городов Эквестрии. Даже захолустный Троттингем, который строился как перевалочный пункт на пути в Кристальную Империю, а ныне являлся, по сути, лишь опорным пунктом спокойного северного фронтира, был в несколько раз больше этого поселения.

Гринланд решил не отправлять никого на разведку: неизвестно, как местные жители отреагируют на грифона или пегаса в небе. Вместо этого он просто повёл группу к воротам. Однако, едва они приблизились, ворота закрылись. Из-за них послышались невнятные взволнованные выкрики.

— Я уже начинаю к этому привыкать, — недовольно пробормотал Гринланд.

На одной из башен показалась голова пони.

— Вы… это… кто такие?! — стараясь звучать грозно, выкрикнул он, хотя в его голосе так и звучала неуверенность.

Судя по голосу, это был совсем молодой жеребец, едва ли не подросток.

— И вам доброго дня! — саркастически ответил ему барон. — Чудесная погода, не так ли?

— Отвечай на вопрос! — выкрикнул жеребец более уверенно.

— Мы путешественники, — заговорил Файндер.

— Чего? Какие ещё путешественники, откуда? В той стороне ж только Гаевка, и всё!

— Это долго объяснять, — сказал Гринланд. — Скажи, добрый пони, что это за место?

— Даждин это, — ответил жеребец, в голосе которого грозные нотки снова стали сменяться неуверенными.

— Понятно. А внутрь пустишь?

— Не велено таких чудны́х пускать!

— Ты знаешь, добрый пони, у нас ведь половина группы может летать, — сказал Гринланд, указывая на грифонов широким жестом. — Как ты собрался удерживать нас закрытыми воротами?

Файндер шепнул что-то Арну, и тот раскрыл крылья, демонстрируя правоту барона. Эти слова, кажется, совсем смутили пони на башне, потому что он не знал, что ответить.

— Всё равно не велено! — наконец, заявил он.

Гринланд вздохнул.

— Что будем делать? — спросил Файндер.

— Если они не хотят нас пускать, мы всегда можем обойти этот город и пойти дальше по дороге, — ответил барон.

— Никаких «обойти»! — заявила Ридинг Гласс. — Мы должны туда попасть! Я ни себе, ни вам не прощу, если мы не попадём в этот город. Кто знает, вдруг он тут один на многие километры? Господа, вы же не абы кто, а эквестрийские дворяне! Найдите способ уговорить его нас пустить!

— А что мы можем сделать? — ответил Гринланд. — Это, скорее всего, просто рядовой стражник, как ему велено, так он и делает. Я не думаю, что они встретят нас с распростёртыми объятиями, если мы действительно перелетим их забор.

Повисла тишина. Дозорный пони не то с подозрением, не то с интересом наблюдал за ними свысока и слушал их разговор, хоть и не понимал ни слова. Наконец, Гринланд снова обратился к нему:

— Эй, добрый пони, можешь позвать того, кто над тобой начальник?

— Это ещё зачем? — с подозрением спросил он.

— Надо нам с ним поговорить, может, он посговорчивее тебя будет.

Дозорный ничего не успел ответить, потому что после этой фразы рядом с ним показался ещё один пони. Он выглядел старше, увереннее и спокойнее, хоть и тяжело дышал, видимо, запыхавшись от быстрого подъёма на башню. При виде него молодой вытянулся по стойке смирно. Они обменялись несколькими репликами, после чего второй глянул на путников и крикнул кому-то внизу:

— Откройте ворота!

Через несколько секунд после этих слов ворота действительно начали открываться. За ними стояло несколько жеребцов, очевидно, стражей, в бежевых костюмах из плотной ткани и с копьями. Пони спустился с башни и встретил путешественников.

— Приветствую, путники. Меня зовут Баларий, я княжеский наместник в Даждине. Прежде чем я позволю вам войти, я хочу, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов.

— Приветствую. Я Гринланд Спаркл, командир нашей группы, — сказал единорог. — Что вы хотите знать?

— Во-первых, откуда вы пришли?

— Мы идём из деревни к западу отсюда; кажется, она называется Гаевка. А в эти земли мы пришли издалека, из-за Большого хребта, — ответил Гринланд, заметив, как на лицах пони-стражей, стоящих рядом с наместником, появилось недоверие.

Наместник был явно удивлён таким ответом, но воспринял его спокойно.

— Вот как? И для чего вы прибыли из таких далёких краёв?

— Мы исследуем земли по эту сторону гор, раньше они были нам недоступны по определённым причинам.

— Вы действительно умеете летать?

— Не все. Летать могут только те из нас, у кого есть крылья.

— А откуда вы так хорошо знаете комонский язык? В вашей стране говорят на нём? — спросил наместник.

— Нет, мы говорим по-эквестрийски и по-грифонски. Ваш язык знаю только я и Твайлайт Файндер, — Гринланд указал на тёмно-синего единорога. — Мы научились ему в Гаевке с помощью магии.

— Так вы колдуны? — удивился жеребец.

— Можно сказать и так. Но вам не стоит нас бояться, я гарантирую, что мы не станем причинять вам вред ни магией, ни как-то ещё.

— Вы служите Цернику? — спросил Баларий, в голосе которого прозвучало напряжение и недоверие.

— Кому? — не понял Гринланд.

— Цернику, чёрному богу, что повелевает всей нечистью.

— Нет, мы служим принцессе Селестии, а грифоны служат королю Гроверу. Это правители наших стран. Я даже не знаю, кто такой этот Церник.

Этот ответ, кажется, немного успокоил наместника. Он вздохнул с едва заметным облегчением и проговорил:

 — Ладно, кажется, вы неопасны. Добро пожаловать в Даждин, путники.

Услышав слова наместника, стражи в воротах расступились, пропуская пришельцев в город.

— И ещё, Гринланд, — обратился он к единорогу, когда группа прошла через ворота. — Я бы хотел побольше узнать о тех краях, откуда вы пришли. Если это, конечно, не секрет. Не каждый день в наш город приходят путники из тех земель, о которых мы даже не слышали, вы же понимаете?

Барон усмехнулся и ответил:

— А мы здесь как раз, чтобы узнать побольше о вашей стране. Поэтому предлагаю сделку: мы рассказываем вам о наших землях, а вы нам — о ваших.

— Думаю, это будет справедливо, — согласился наместник.

— Только я хочу сразу предупредить, что наш рассказ может вызвать у вас неверие или даже шок. Но я вижу, что вы, господин наместник, умный пони, и потому я верю, что вы воспримете всё это правильно.

Пока они шли, Гринланд начал рассказ об Эквестрии. Он говорил тихо, чтобы стражи, сопровождавшие их, ничего не смогли расслышать. Баларий слушал внимательно, его лицо было совершенно серьёзным и сосредоточенным.

Даждин изнутри казался даже меньше, чем выглядел из-за частокола: он был всего раз в десять больше посещённой ранее деревни.  Вскоре единорог заметил, что они подошли к довольно большому  и красивому двухэтажному бревенчатому дому с резными балконами и крыльцом, явно дорогому и принадлежащему каким-то высокопоставленным пони — скорее всего, это был дом самого наместника. К нему примыкал забор, ограждающий территорию позади него, за которым виднелся небольшой яблоневый сад и ещё пара бревенчатых построек. Двери дома выходили на небольшую площадь, в центре которой стоял обсидиановый идол — такой же, как в Гаевке. Остальные же постройки в городе были небольшими бревенчатыми избами и практически не отличались от домов в деревне. Наместник на секунду отвлёкся от рассказа единорога, что-то тихо прошептал одному из стражей, тот подал знак остальным, и они удалились, оставив Балария наедине с путешественниками.

Гринланд пересказал историю Эквестрии и Гриффонстоуна, повторяя те слова, которые говорил отшельнику Шумару пару недель назад. Время от времени Файндер поправлял или дополнял его, но в основном говорил изумрудно-зелёный единорог, остальная же группа внимательно осматривалась.

— Да, не думал я, что в наш город заглянут благородные пони из самой Эквестрии, — проговорил Баларий, когда барон закончил. — Честно говоря, мне слабо во всё это верится, но ваша компания настолько странная, что скажи мне кто вчера, что вы такие придёте сегодня, я бы тоже не поверил. Грифоны ваши… если честно, выглядят страшновато. Они точно не станут нападать на пони?

— Господин наместник, мне даже несколько обидно такое слышать, — ответил Гринланд. — Грифоны настолько же разумны и рассудительны, как и мы с вами. Это образованные и уважаемые члены общества, которым доверяет их король и которым доверяю я.

— Раз так, то прошу мне простить моё недоверие. Я смею пригласить вас всех к нам на обед. Для меня будет большой честью принять гостей из далёких земель, — сказал наместник, указывая на большой дом.

— Конечно, — улыбнулся единорог.

Внутреннее убранство дома отличалось от того, к чему пони привыкли в Эквестрии. Окна в нём были застеклены, тогда как в остальных домах здесь они были либо полностью открыты, либо затянуты мешковиной или закрыты деревянными решётками или ставнями. Весь интерьер был деревянным, что создавало довольно уютную атмосферу, хотя было хорошо видно, что обставлен дом гораздо богаче, чем изба Майты в деревне Гаевке. Мебель была резной, всё было аккуратно прибрано и чисто, на полу лежали красные половики. Дом был просторным, здесь запросто могла бы ужиться большая семья, но у Балария были только жена и два сына. Один из них, старший, был десятником, служил в гарнизоне Даждина, и сейчас его в городе не было — как сказал наместник, он отправился куда-то по важным делам. У младшего же сына, судя по словам Балария, были какие-то проблемы с головой. Впрочем, какие именно, жеребец уточнять не стал.

Супруга наместника, кобыла средних лет, была удивлена неожиданным гостям, но быстро сообразила, что следует накрыть праздничный стол. Приготовить что-то особенное вроде пирога или блинов она не успевала, но пообещала сделать это к ужину, а пока гостям был выставлен тёмный хлеб — на вкус необычный, но довольно приятный — и странный пенящийся напиток, похожий на грифоний эль, но не хмельной, не горький и более кислый.

Младший сын Балария, Одан, присоединился к гостям, но вёл себя скованно и почти не говорил. Это был юный жеребец довольно плотного телосложения, на вид ему было около шестнадцати лет — что, судя по словам наместника, здесь уже считалось взрослым возрастом.

— Итак, господин наместник, мы вам нашу историю рассказали, теперь мы бы хотели послушать от вас об этих землях, — сказал Гринланд.

— Даже не знаю, с чего начать, — произнёс жеребец, немного подумав.

— Что у вас за страна? Как устроена здесь жизнь, какие пони тут живут? — задала наводящие вопросы Ридинг Гласс через Файндера, который решил быть переводчиком для остальной группы. — Мы, конечно, уже кое-что слышали от деревенских пони, но услышать это от представителя власти будет намного ценнее.

— Страна наша Комония, правит нами князь Соповен в Комониграде.

— Комониград? Так называется ваша столица? Где он находится? — спросила единорожка.

— Он на северо-восток отсюда, в него ведёт дорога, по ней добраться можно за неделю. Комониград — это удивительный город, он гораздо больше Даждина, у него большая рыночная площадь, где можно купить всё что угодно, большие и красивые княжеские хоромы. Там для любого найдётся место: хочешь учиться ремеслу — тебя возьмут в подмастерья, хочешь трудиться — открывай свою лавку и занимайся своим делом, хочешь служить в княжеской рати — тебя с радостью возьмут. А уж ежели ты образованный и грамоту знаешь, то и при дворе самого князя можно устроиться.

— Грамота? А вы ведёте летописи? — воодушевилась Гласс.

— Насколько я знаю, у князя хранятся свитки с летописными записями о самых важных событиях, но посмотреть на них вы сможете, только если сам князь вам позволит.

— Мы должны пойти в Комониград и поговорить с князем, — заявила голубая единорожка, обращаясь к Гринланду.

— Я уже и сам об этом думал, — ответил он.

По ходу разговора группа выяснила приблизительную географию этих мест. Комония, судя по всему, была едва ли меньше Эквестрии, с запада её ограничивали Грифоньи горы и густые непроходимые леса, которые у местных пони считались жилищем тёмных духов и вообще опасным местом, потому туда почти не ходили. На севере страна ограничивалась зоной Арктики и другими горами — Колд Фронт сразу предположил, что они являются продолжением Кристальных гор, но это ещё нуждалось в проверке. На востоке было море — комонийцы явно не были хорошими мореплавателями и потому не могли точно сказать, что находится дальше пары десятков километров от берега, а имели лишь сказания и легенды на этот счёт. На юге комонийские земли упирались в полупустыни, в которых земледелие было затруднительным. Кроме того, на юго-востоке жил некий кочевой народ, который регулярно совершал набеги на поселения пони — иногда довольно разрушительные. Народ этот наместник назвал зилантами. Из его описания следовало, что зиланты — это нечто вроде драконов размером с пони с птичьими лапами и без огненного дыхания. Также он добавил, что на границе с этими кочевниками живёт не меньше бесовщины, чем в западных лесах.

— У меня есть вопрос, герр наместник, — произнёс Гельмут, дослушав рассказ. — Откуда взялись эти идолы вроде того, что стоит на площади этого города?

Баларий задумался.

— Честно говоря, я не знаю, когда их вытесали. Знаю только, что они древние. Сейчас таких уже не делают.

— В вашей стране есть горы с таким камнем? Или, возможно, просто действующие вулканы? — спросил грифон.

— Есть гора Яглен, — ответил жеребец после секунды раздумий. — Говорят, склоны её чёрные, как уголь, а от неё самой часто дым густой идёт. Но находится она в таком месте, куда никто не ходит, а кто ходит, оттуда не возвращается.

— Где это? — спросил Гринланд.

— Не надо вам туда, — помрачнел наместник. — Те места Горын охраняет, и там сам Церник живёт.

— Мы уже знаем цену таким словам, — сказал единорог. — Жители Гаевки рассказывали нам похожую историю об одной поляне. Место странное, да, но охраняла её иллюзия, которую мы быстро рассеяли.

— Это не то, — заявил Баларий. — Такие поляны мы иногда находим, они только пугать могут, хоть и очень сильно, но с них всегда возвращаются. А к Яглену дружина княжеская ходила, самые лучшие витязи, в кольчуге и латах, никто назад не вернулся.

— Скажите, а Церник, о котором вы говорите, это такое существо в чёрной накидке? Про него, вроде бы, говорят, что это сильный чародей, который может обращаться в ворона, — спросила Ридинг Гласс.

— Нет, то не Церник, то Кастий, слуга его. Церник сам и не показывается почти. Кастий — хоть и чародей, но из плоти и крови, а Церник состоит из самой тьмы. А вы что, встречались с ним?

— Пришлось, — ответил барон. — И он нас отпустил.

— Повезло вам, — усмехнулся наместник. — Наверно, оттого отпустил, что почуял, откуда вы пришли.

— А кто такой этот… Горын, который охраняет гору Яглен? — задала вопрос Гласс, припоминая ещё одно названное имя.

— Это змей трёхглавый, он живёт в пещере на горе Яглен, летает на больших крыльях и дышит огнём. Тоже служит Цернику, но на пони нападает редко. Его нечасто видят, а если и видят, то обычно он летит куда-то, неизвестно куда.

Пони и грифоны переглянулись. Большой летающий огнедышащий змей. Описание очень напоминало дракона, но три головы?

— А другие похожие ящеры здесь водятся? — спросил Гринланд.

— Ничего о других не знаю, — ответил Баларий. — Говорят, конечно, всякое, что и других змеев крылатых видели, и с одной головой, но то слухи. Может, кто-то просто зиланта увидал и решил, что это ещё один змей огнедышащий?

Пока шёл разговор, время начало клониться к вечеру. Жена наместника испекла для гостей пирог со странной, но довольно вкусной начинкой — как она сказала, это была рыба. Пони напряглись, услышав это, так как пробовали такую пищу впервые, но из вежливости отказываться не стали. Она оказалась вполне съедобной. Грифоны же от рыбного пирога пришли в настоящий восторг: Ульрих даже попросил Файндера спросить у хозяйки рецепт, которым она с радостью поделилась.

Когда солнце клонилось к вечеру, хозяин дома сказал:

— Дорогие гости, если у вас нет других намерений, то я предлагаю вам остановиться в нашем доме. Вы окажете нам честь, если согласитесь ночевать у нас!

Не найдя причин для отказа, Гринланд согласился. После полумесяца ночёвок в палатке в лесу сон под крышей уже казался какой-то роскошью. Когда застолье было окончено, гости ещё болтали с хозяином дома, и через некоторое время его жена предложила им «попариться в бане». Не совсем понимая, что это значит, пони всё же согласились. Оказалось, это нечто вроде эквестрийских терм, но гораздо более жаркое. Баней было отдельное бревенчатое строение в яблоневом саду, горячо натопленное и имеющее всё необходимое для омовений. Первыми туда пошли кобылы — Ридинг Гласс прямо-таки рвалась прикоснуться и к этой части местной культуры — но продержались они там меньше десяти минут. Когда они вышли из бани на свежий воздух, у них обеих были немного ошалелые, но просветлённые взгляды, густой румянец же заглушал на их лицах естественный цвет их шёрстки, от их мокрых тел шёл лёгкий пар.

— Это же… это гениально! Почему мы в Эквестрии не строим такие бани? — пребывая в состоянии лёгкой эйфории, произнесла Ридинг Гласс, обращаясь к жёлто-зелёной подруге.

— Я словно побывала в Тартаре, — ответила Уайт Клематис, у которой явно было другое мнение относительно гениальности этого места.

— Да ладно, оно того стоило! — заявила единорожка, слегка ткнув земнопони локтем. — Пройти через жар, очищая тело, чтобы напомнить себе забытый вкус жизни, очищая дух — в этом даже что-то есть…

Жеребцы продержались чуть дольше, но вскоре тоже поспешили покинуть непривычно горячее место. Грифоны, в свою очередь, едва открыв дверь парилки и ощутив идущий оттуда горячий влажный воздух, наотрез отказались туда идти — они, в отличие от пони, практически не имели потовых желёз, и перенести такой жар им было бы намного сложнее.

Когда пони вернулись в дом, обмениваясь впечатлениями, к Гринланду подошёл Одан, младший сын наместника, и немного робко спросил:

— Простите, господин Гринланд?

— Да? Что такое?

— А вы действительно чародей? — по голосу юноши было понятно, что это не праздный вопрос. — То есть, я видел, как вы волшебством перемещаете предметы, но вы ведь можете делать и другие вещи?

— Ну, да, я знаю и другие заклинания, — единорог отошёл с ним в сторону, понимая, что тот хочет о чём-то его попросить.

— Скажите, а… вы можете расколдовать пони?

— В каком смысле — расколдовать? — не понял барон.

— Есть одна пони, которая превратилась в лягушку, — ответил Одан совершенно серьёзно.

— Как это? — удивился единорог.

— Пойдёмте, я вам лучше покажу.

Молодой жеребец повёл его на второй этаж. Там он завёл его в комнату, в которой он, судя по всему, жил. На столе возле кровати стояло то, что Гирнланд сначала принял за кукольную кроватку: она была сложена из четырёх маленьких досочек в виде прямоугольника, сбитых — на удивление — настоящими гвоздями, набита чем-то мягким — скорее всего, перьями или соломой — и заправлена белой тканью. На ней что-то было, и когда единорог подошёл поближе, чтобы рассмотреть, он понял, что это была обычная травяная лягушка размером чуть меньше копыта.

— Это Макина, моя невеста… была, пока была пони, — сказал Одан.

Гринланд нахмурился.

— Это шутка такая?

— Нет, нет! Это… мне никто не верит, но это она! — взволновался земнопони.

Этот юный жеребец выглядел так, словно полностью верил в свои слова. Кажется, это было то, о чём говорил Баларий, когда намекал, что у младшего сына есть ментальные проблемы.

— И почему ты так в этом уверен? — Гринланд решил попытаться понять, что произошло у него в голове, из-за чего у него появилась такая идея.

— Я это просто знаю, я чувствую! Сердце ведь не обманывает!

— И давно она у тебя тут?

Жеребец на мгновение задумался и ответил:

— С позапрошлой осени. Она жила в Даждине с братом, он был плотником. Он тогда пропал без вести, а сама она… Я долго её не видел, стал волноваться, зашёл к ним в дом и нашёл её… уже такой.

— Ну, может, твоя невеста тоже пропала вместе с братом, а эта лягушка просто заскочила к ним в дом? — предположил Гринланд.

— Все говорят так. Она была на печи, где Макина обычно спала, а когда увидела меня, то сама запрыгнула мне на спину! Я принёс её сюда, и с тех пор она живёт со мной. Я приношу ей разных букашек. Зимой она впадает в спячку, весной просыпается.

— И она не пытается сбежать?

— Нет. Она даже иногда приползает ко мне, когда я лежу на кровати.

Это уже было странно. Будь это дикая лягушка, она бы обязательно попыталась удрать при первой возможности. Гринланд уже не был так уверен, что это бред воспалённого от горя разума, но это всё ещё звучало абсурдно.

— Слушай, Одан, — проговорил он. — Скажу честно, мне в это не верится. Но даже если ты прав, боюсь, магию такого уровня может обратить только принцесса Селестия.

— И что… вы… вы не поможете? — в голосе юного жеребца зазвучали нотки отчаяния. — Неужели нет никаких способов превратить её в пони?

— Я могу попытаться превратить её в пони. Может быть, у меня даже получится. Но я не стану этого делать, потому что обычным превращением тут ничего не исправить, будет только хуже. Такая пони будет уже не твоей невестой, это будет совершенно другая, новая пони, чистый лист. Она будет совсем не похожа на Макину. Её воспоминания и её личность потеряются навсегда. Тут нужно именно обращение наложенных чар. Прости, но я не могу тебе помочь.

Земнопони сник. Кажется, он уже успел потерять всякую надежду на возвращение своей возлюбленной. Он хотел что-то сказать, но так и не нашёл слов. Вместо этого он просто завалился на кровать, совершенно не стесняясь барона, и апатично уставился в стену.

Несмотря на немногочисленность семьи наместника, мест для сна в его доме оказалось достаточно. Даже деревянные лавки с перинами и подушками показались пони верхом роскоши после сна на холодной и жёсткой земле, от которой тело отделялось лишь тонким слоем подстеленной одежды.

Гринланд позволил группе пробыть в городе ещё пару дней, чтобы отдохнуть, набраться сил для следующего похода и пообщаться с местными жителями. Здесь жили в основном ремесленники. Большинство из них были малограмотными, но некоторые, те, кто возил свой товар в другие города и тесно сотрудничал с купцами, знали грамоту и счёт неплохо. Местные удивлялись новым гостям в городе, но относились к ним с уважением — если даже наместник проявляет к ним такое гостеприимство, значит, это действительно кто-то важный. Баларий согласился обменять часть эквестрийских бит на местные серебряные и медные монеты по довольно выгодному курсу, если считать по их стоимости в зерне. Таким образом, он получил удивительные, уникальные золотые экспонаты, которых нет даже у князя и цена которых здесь наверняка могла быть на порядки выше их эквестрийской ценности и уж точно была выше той, которую он дал. Группа же получила платёжные средства для торговли с местными жителями — хотя несколько монет Ридинг Гласс потребовала себе в качестве музейных артефактов.

Глава 8. Археология

Как бы ни был уютен дом княжеского наместника и как бы ни был гостеприимен сам Даждин, экспедиция должна была продолжаться. Поэтому группа покинула Даждин и взяла курс на Комониград — столицу этих земель.

Дорога на Комониград была относительно оживлённой. То и дело группе попадались купеческие караваны, некоторые из них охранялись небольшими отрядами стражи. Они смотрели на путников очень странно, что не было удивительным: если пони ещё можно было признать, хоть они и выглядели для местных необычно, то грифоны, как выяснилось, вызывали у местных если не страх, то как минимум настороженность. Однако проблем с местными до сих пор не возникало, что не могло не радовать. Комония оказалась весьма дружелюбной и гостеприимной страной. Лесостепь постепенно сменилась смешанным лесом. Он уже не вызывал таких мрачных чувств, как тот, что был после хребта Краллен. Это был обычный позднемайский лес.

Как и прежде, экспедиция на ночь уходила с дороги на несколько сотен метров. В лесу было спокойно — только на второй день пути Арн проснулся среди ночи от странных шорохов, источником которых оказалась лиса, ищущая, чем бы поживиться в лагере путешественников. Она тут же дала дёру, едва грифон показался из шатра, и больше не появлялась.

Утром пятого дня, когда группа уже позавтракала и собиралась идти, Твайлайт Файндер вдруг почувствовал что-то знакомое. Едва уловимое ощущение знакомой магии, которое вполне могло просто показаться. Единорог сначала так и подумал, но всё же решил проверить и пошёл в ту сторону, откуда, как ему казалось, чувствовался этот поток. Оказалось, что ему не показалось. Теперь это ощущение было вполне отчётливым, хоть и всё ещё слабым.

Единорог закрыл глаза, засветил рог и поводил им из стороны в сторону, определяя точное направление. Он не ошибся. Оно было прямо под ним на глубине около полуметра. В почве было множество слабых источников магии. Они образовывали вытянутое пятно около пяти метров длиной, и сейчас единорог стоял возле одного из его концов. Не сходя с места, словно боясь упустить этот след, Файндер повернулся в сторону собирающегося лагеря и позвал:

— Гринланд, подойди сюда.

— Что такое? — спросил барон, приблизившись.

— Чувствуешь это?

— Что… — начал было Гринланд, когда ощутил то, а чём говорил его товарищ, и стал удивлённо и внимательно осматриваться по сторонам, словно пытаясь что-то разглядеть в лесу.

— Оно внизу, прямо под нами, — сказал Файндер.

Зелёный единорог озадаченно посмотрел себе под ноги, затем два жеребца переглянулись.

— Ты думаешь о том же, о чём и я? — спросил он.

— Откопать? — предложил Файндер, едва заметно ухмыльнувшись.

Вместо ответа Гринланд поскрёб землю копытом, как бы примериваясь. Копать лесную почву с помощью магии было довольно сложно — в ней было множество мелких камешков, корней трав, кустарников и деревьев, которые цеплялись друг за друга и мешали разгребать грунт. К счастью, у Ульриха имелась маленькая походная лопата. Единорог позаимствовал её, после чего вернулся и вогнал её штык в землю в намеченном месте.

Работа продвигалась медленно, и вскоре стало ясно, что на этой стоянке группа задержится ещё на какое-то время, поэтому сворачивать лагерь до конца не стали. Пока Гринланд работал лопатой, периодически останавливаясь, чтобы перерубить очередной корень, мешающий раскопкам, Файндер ходил вокруг, творя поисковое заклинание.

Наконец, лопата ударилась обо что-то твёрдое. Убрав инструмент в сторону, Гринланд магией подцепил лежащий в земле предмет и, немного расшатав его, чтобы тот высвободился, достал на свет. Это был блестящий чёрный осколок обсидиана размером с половину кирпича. От него ощущалась  та же магия, что и от ранее встреченных идолов. Она была более слабой, но это без сомнений был осколок такого же идола. В почве были ещё осколки, единорог чувствовал их, но, откопав ещё пару штук, решил остановиться.

— Откуда здесь осколки идола? — спросила Ридинг Гласс, до того молча наблюдавшая за процессом.

— Понятия не имею, — ответил Гринланд. — Не похоже, что их кто-то специально закопал сюда, иначе они бы лежали более кучно.

— Но если их никто не закапывал, то… — произнесла единорожка и оборвалась, будто боялась произносить свою догадку вслух, потому что тогда она может стать неверной.

К паре единорогов подошёл Файндер, закончивший обходить окрестности.

— Здесь время от времени попадаются самоцветы примерно на такой же глубине, — сказал он. — В основном, ничего интересного, за исключением самого факта их нахождения здесь, но вот один из них… дал странную отдачу.

— И что это значит? — спросила пони-культуролог.

— Я бы сказал, что в него когда-то было впечатано заклинание. Не наложено, а именно впечатано. Это очень сложный процесс даже для опытных зачарователей, который изменяет структуру самого кристалла, что позволяет заклинанию не рассеиваться, даже если самоцвет потеряет всю вложенную в него магию.

— Где он? — спросил Гринланд, которого заинтересовали слова Файндера.

Виконт отвёл командира примерно на сто метров от того места, где были найдены осколки обсидиана, и указал копытом место. Праздно шатающийся всё это время Ульрих, заметив, что единороги перешли на другое место, подошёл к ним и спросил:

— Kann ich helfen?[1]

— Ja. Grabe hier, aber sorgsam[2], — ответил Гринланд, указывая на нужное место и возвращая грифону его походную лопату.

Грифон взялся за работу, стараясь вгонять штык лопаты как можно аккуратнее, что замедляло раскопки, но давало уверенность, что он не повредит камень, если случайно наткнётся на него. Некоторое время спустя в очередной порции земли, выброшенной из ямы, блеснуло что-то золотистое. Гринланд жестом остановил Ульриха и разгрёб копытом землю. На свет показалось золотое ожерелье с крупным бриллиантом в середине и ещё несколькими небольшими рубинами и сапфирами по бокам от него.

— Это оно? — неотрывно глядя на ювелирное украшение, спросила Ридинг Гласс.

— Да, — ответил Файндер.

Гринланд взял ожерелье телекинезом, чтобы лучше его рассмотреть, и замер. Едва он коснулся своей магией бриллианта, самоцвет подзарядился от его магии, и на единорога обрушилось чужое воспоминание. Это не было погружением в мир воспоминания, оно просто появилось в его памяти, будто он внезапно вспомнил что-то давно забытое. Помутневшее от времени, нечёткое, расплывшееся, но всё же понятное.

Воспоминание начиналось без какой-либо предыстории, с ощущения паники и запаха гари. Его хозяин находился в небольшом городе — кажется, каменном: текстура стен домов была неразличима, но ассоциировалась с чем-то твёрдым и холодным. Он прятался за углом дома, выглядывая на площадь, где стояло нечто высокое, чёрное и каменное, на что хозяин возлагал слабые, но отчаянные надежды. Вокруг него сновали силуэты его сограждан, спасаясь от чего-то на улице. В небе, затянутом дымом пожаров, на высоте птичьего полёта висела чёрная крылатая фигура. Она запечатлелась в памяти хозяина особенно отчётливо: у неё были большие крылья,  которыми она даже не двигала, а лишь держала раскрытыми, четыре лапы, а за её спиной развевался на магическом ветру большой чёрный плащ. В фигуру летели боевые заклинания, но они рассеивались, едва касаясь её, и не причиняли ей никакого вреда. Силуэт в небе выбросил вперёд лапу, и чёрный каменный объект в центре площади рассыпался, словно от сильного удара; после этого силуэт спустился до уровня крыш.

Город был объят огнём, паникой и смертью. Жители спасались из него, и хозяин воспоминания также пытался убежать, но обнаружил, что поселение окружила сплошная стена огня, не позволяющая покинуть его. Он спрятался за другим домом, когда по улице, где он только что находился, промчался ревущий огненный вал, сжигая заживо всех, кто был на ней. Хозяин вновь попытался пробраться между домами, чтобы сбежать, но вновь наткнулся на стену магического огня. На улице стал слышен грохот: фигура в небе магией рушила дома. Хозяин воспоминания перебегал от дома к дому, стараясь не попадаться на глаза чёрному силуэту, и пытался найти лазейку в огненной стене, постоянно натыкаясь на мёртвых сограждан и задыхаясь от дыма, но безуспешно. Наконец, он смирился со своей участью и просто спрятался за одним из домов, надеясь, что всё произойдёт быстро. Окончилось воспоминание внезапно, лишь совсем близким грохотом и короткой вспышкой головной боли.

Опознать этих существ было сложно — их образы сливались во что-то усреднённо-разумное, в движущиеся пятна, но, кажется, это были не пони; по крайней мере, Гринланд никогда не слышал о пони с руками, которые у них явно были. Хозяин воспоминания намеренно записывал его в своё ожерелье, потому что образ светящегося бриллианта на его груди ассоциировался с чем-то правильным — судя по всему, он хотел оставить хоть какие-то знания о том, как погиб его город.

Единорог замер лишь на секунду — от неожиданности такого внезапного вторжения в свой разум, само же воспоминание у него в голове пронеслось в мгновение ока. Заметив это, Ридинг Гласс обеспокоенно спросила:

— Что такое?

Вместо ответа Гринланд просто пролевитировал к ней ожерелье. Та взяла его магией, и её глаза на секунду расширились, после чего лицо единорожки сделалось очень озадаченным и даже напуганным.

— Это… — задумчиво протянула она, не находя слов.

— Ага. Это, — подтвердил Гринланд.

— Да о чём вы говорите? — встрял в их содержательный разговор Файндер.

— На, вот, приобщись, — сказал барон и дал ему находку.

Единорог дотронулся телекинезом до украшения, и тут же его лицо приняло такое же задумчивое выражение. Он помолчал в задумчивости, после чего спросил:

— Что это?

— Если б мы знали, — усмехнулся Гринланд.

— Это страшно, — произнесла единорожка. — Так много огня… Это словно случилось со мной!

— Was ist los?[3] — спросил Ульрих, молча наблюдавший за этой сценой.

Ридинг Гласс кратко пересказала ему содержание чужого воспоминания. Грифон выслушал внимательно, понимая значимость находки.

— Warum hat niemand bevor uns diesen Platz gefunden?[4] — наконец, спросил он, когда единорожка закончила.

— Hier wohnen keine Einhörner. Ponys, die hier wohnen, können keine Magie fühlen[5], — пояснил Гринланд.

— Что если это воспоминания о какой-то другой цивилизации, которая жила здесь раньше? — произнесла голубая единорожка. — Это ведь явно не были пони. Кто это вообще мог быть?

— Не знаю. Возможно, минотавры или драконы, — сказал барон. — Хотя драконы вряд ли боялись бы огня.

— А ещё у них в центре города стояла подозрительно знакомая штука, — сказал Файндер.

— Идол, — сказала Гласс. — Точнее, не идол, но явно что-то связанное с ним. Прообраз?

— Да… с каждым днём всё интереснее и интереснее, — протянул Гринланд.

— Мы нашли древнее городище неизвестного народа! — вполголоса, словно боясь спугнуть удачу, воскликнула кобыла. —  Что с ним произошло, кто на него напал? Тот, кто его разрушил, буквально не оставил тут камня на камне.

— И почему-то мне кажется, что я догадываюсь, кто это мог быть, — сказал командир.

---

Группа провела на этом месте весь день, исследуя найденное городище, однако, больше подобных артефактов не попадалось. Здесь не было даже костей погибших местных жителей — судя по всему, за минувшие сотни лет даже они успели полностью разложиться в сырой и кишащей жизнью лесной почве. Экспедиция занесла в свои заметки сведения об этой находке и отправилась дальше в путь. До Комониграда оставалось идти ещё около трёх дней.

На следующую ночь Ридинг Гласс плохо спалось. Воспоминание из ожерелья произвело на неё более сильное впечатление, чем ей бы хотелось, и она всё думала о нём. Столько огня… Столько смерти… Зачем? Что там произошло? И когда?

Она около часа не могла уснуть, а уснув, спустя ещё полтора часа проснулась снова. Единорожка лежала с закрытыми глазами, пытаясь считать овечек, но это не помогало. Она ворочалась, пытаясь найти удобную позу, но тело каждый раз затекало спустя пару минут. Звуки леса, на которые она раньше не обращала внимания, теперь раздражали её и мешали ей спать. Поняв, что таким образом уйти в царство снов не получится, ежинорожка открыла глаза. Возможно, если немного размяться, ей всё же удастся уснуть? К тому же, у тела тоже были свои потребности.

Единорожка тихо, чтобы не разбудить Уайт Клематис, вылезла из палатки. Ночной лес был светлее обычного — луна с силуэтом единорога сегодня светила особенно ярко. Гласс обошла палатку и отошла от неё на несколько метров к кусту дикой смородины. Когда же она собралась возвращаться, она почувствовала что-то странное. Её тело сковал ступор, так, что она не могла пошевелить ни одним мускулом. Она начала ощущать одновременно глубинный, животный страх и парадоксальное умиротворение — при этом эти чувства внутри неё не соперничали, а словно дополняли друг друга.

Не успела она понять, что происходит, как где-то сзади, очень близко к ней послышался чей-то тихий хрип, что-то коснулось её спины и правого бока. Она почувствовала на своей шее чужое холодное дыхание, и секунду спустя последовали два укола в кожу в районе сонной артерии. Боль была только мгновение, затем она перестала чувствовать что-либо, только слышала, как кто-то — или что-то — пьёт её кровь. На удивление, это было совсем не страшно — наоборот, с каждым миллилитром, что покидал её тело, она всё больше успокаивалась и примирялась с ролью жертвы вампира. Где-то на краю сознания промелькнула мысль о том, что вампиры — это лишь плод воображения писателей, и на самом деле их не существует, но она исчезла раньше, чем Гласс смогла её осмыслить.

Когда же упырь насытился, он отпустил единорожку и исчез так же незаметно, как и появился. Ранки на её шее стали быстро затягиваться, и уже через секунду от них не осталось и следа. Сама же Ридинг Гласс, пошатываясь, словно пьяная, попыталась сделать шаг, но силы отказали ей, и она завалилась на бок, а затем наступила темнота.

Ранний предрассветный час был прорезан пронзительным визгом. Выглянувшие жеребцы и грифоны увидели Уайт Клематис, стоявшую в стороне от лагеря в состоянии шока. Гринланд и Файндер подбежали к ней, чтобы понять, что произошло, и увидели, что кобыла стояла над лежащей без чувств в кустах смородины Ридинг Гласс. Файндер сразу принялся осматривать единорожку.

— Что произошло? — спросил барон.

— Я… она… — попыталась ответить земнопони.

— Успокойся. Сделай глубокий вдох, медленный выдох, подумай и ответь. Что произошло?

Уайт Клематис сделала так, как сказал Гринланд, и после короткой паузы ответила:

— Я проснулась, а её в палатке не было. Я вышла посмотреть, а она…

Голос кобылы задрожал, но Гринланд продолжил:

— Уайт, смотри на меня. Ты точно не помнишь ничего необычного этой ночью? Когда она вышла? Какие-нибудь звуки снаружи были?

— Нет, не помню… Я спала…

— Она жива, но без сознания, — подал голос Файндер.

— Что с ней случилось? — спросил командир.

— Сложно сказать. У неё учащённый пульс и поверхностное дыхание, рефлексы и реакция зрачков в порядке. Я бы сказал, что это может быть отравление каким-то ядовитым растением, солнечный удар, магическая перегрузка… да много причин. Но я не понимаю, как она могла заработать что-то из этого за ночь. В любом случае, её нужно доставить в город как можно скорее.

— Думаешь в Комониграде отдать её княжеским лекарям?

— Нет, конечно! — воскликнул тёмно-синий единорог. — Я в Даждине видел, какая тут медицина, они простуду лечат брагой! Я местных лекарей к ней не подпущу! Но ей нужен покой, чистая вода и постоянный присмотр, а в походе это обеспечить будет трудно.

Лагерь был собран быстро. Файндер настоял на том, что для Гласс нужна повозка или хотя бы носилки. Колд Фронт припомнил, что недалеко отсюда дорога имела ответвление, ведущее, судя по всему, в некую деревню. Гринланд решил пойти туда, чтобы попытаться купить у местных пони повозку, и взял с собой пегаса. Чтобы не смущать комонийцев, не привыкших к крыльям у пони, Колд накинул на себя попону от дождя.

Полтора часа спустя они вернулись и привезли небольшую двухколёсную телегу, за которую пришлось отдать приличную сумму местных монет — хозяин не хотел с ней расставаться, говоря, что это память о его отце. Ридинг Гласс аккуратно погрузили в повозку, впрячься в которую вызвался Гельмут.

К полудню состояние единорожки ухудшилось: её дыхание стало более прерывистым, у неё начали подёргиваться ноги, проступил пот, рог временами светился и испускал немного искр. Это укрепило Файндера во мнении, что её состояние вызвано магическим воздействием. Он читал о подобном в книгах, однако за свою практику сталкивался с этим впервые.

Магический иммунитет единорогов был очень сложной системой. Он защищал их как от обычных болезней наряду с общим иммунитетом, так и от нежелательных магических воздействий извне. Он был гораздо сильнее, чем у пегасов или земных пони — у последних магический иммунитет почти отсутствовал, что компенсировалось крепким физическим здоровьем. По этой причине магические проблемы со здоровьем в большинстве случаев происходили именно с единорогами — но и шанс негативного исхода таких проблем для единорогов был существенно ниже.

Было очень мало вещей, которые Файндер мог сделать, чтобы помочь единорожке. Для полноценной помощи требовалось знать, какому именно воздействию она подверглась, а единственной пони, которая могла бы это рассказать, была сама Ридинг Гласс. И даже если бы он знал это, для лечения таких состояний обычно были нужны специальные медальоны и зелья, которые просто невозможно было сделать на коленке из подкопытных средств. Оставалось только обеспечить ей покой и надеяться, что она сможет выкарабкаться сама.

---

[1] Могу я помочь? (нем.)

[2] Да. Копай здесь, но осторожно (нем.)

[3] Что случилось? (нем.)

[4] Почему никто не нашёл это место раньше нас? (нем.)

[5] Здесь не живут единороги. Пони, которые тут живут, не могут чувствовать магию (нем.)

Глава 9. Гаснущее пламя

Группа старалась двигаться быстро, остановки делались реже и длились короче. Ночью члены экспедиции по очереди дежурили у Ридинг Гласс, которая так и не пришла в себя. Она то затихала, словно просто спала, то вновь начинала подёргиваться, искрить рогом, быстро двигать глазами под закрытыми веками и что-то тихо и бессвязно бормотать. Один раз Ульрих даже видел, как она приоткрыла глаза, но только он отошёл, чтобы разбудить Файндера, единорожка вновь провалилась в забытье. Жеребец сказал, что это хороший знак, но её состояние всё ещё может ухудшиться.

Уже к полудню следующего дня экспедиция вышла к городским воротам. Комониград был заметно крупнее Даждина, его окружал не частокол, а полноценная стена, сложенная из длинных брёвен. Дозорный, стоящий на стене, заметил их.

— Эй, вы! Это вы те… странные пони из Даждина? — спросил он.

— Э… наверно, — неуверенно ответил Гринланд на неожиданную осведомлённость местной стражи. — А что, нас тут ждут?

— Конечно, гонец из Даждина уж дня четыре назад пришёл, о вас рассказал, — сказал дозорный. — Что-то вы задержались. И кто это у вас в повозке?

Речь этого пони была более чистой, чем у даждинских стражей — видимо, служить в страже столицы кого попало не брали.

— Болеет она, — ответил единорог.

— Болеет? Вы к нам заразу не завозите! Больным в Комониград нельзя!

— Она не заразная, — сказал Файндер. — Это другая болезнь, магическая.

Пони на стене нахмурился. Было видно, что он не хотел их пропускать, но всё же он произнёс:

— Князь вас ожидает, идите в центр к его хоромам.

Эти слова удивили Гринланда. Кажется, их слава начала их обгонять. Однако это существенно облегчало их задачу — по крайней мере, им не придётся самим просить княжеской аудиенции.

Комониград был большим оживлённым городом. Конечно, с Кантерлотом он сравниться не мог, но и назвать его деревней язык уже не поворачивался. Если от частокола Даждина до его центральной площади было пять-шесть достаточно сильных бросков камня, то столица Комонии была полноценным городом даже по меркам Эквестрии.

Прежде чем идти на приём к князю, Гринланд решил найти место, где бы можно было остановиться — дипломатия дипломатией, но жизни, здоровье и безопасность членов экспедиции он ставил превыше всего. Постоялый двор был найден достаточно быстро. Его хозяин был немало удивлён неожиданными посетителями: четверо странно выглядящих цветных пони с рогами или крыльями и три неизвестных крылатых существа с птичьими головами, одно из которых осторожно несло в передних лапах пятую пони.

— Эээ… — только и протянул он.

— Здравствуй, добрый пони. Можем мы тут остановиться? — обратился к нему Гринланд.

Хозяин ещё пару секунд тупо смотрел на них, но когда единорог с характерным позвякиванием достал небольшой мешочек, он пришёл в себя.

— Вы все? — спросил он.

— Да.

— У нас комнаты на троих… Если возьмёте три, то будет тридцать кун за каждые три дня, — ответил пони.

— Идёт, — согласился единорог.

Гринланд выложил три больших медяка по десять кун, хозяин объяснил им, где находятся их комнаты, и группа заселилась. Это были уже не такие роскошные апартаменты, как дом наместника в Даждине, что было не удивительно за такую низкую цену. Убранство комнат было бедным — лишь по три широкие деревянные лавки, столу и табурету в каждой. Окна были полностью открытыми, и закрыть их можно было только деревянными ставнями.

Ридинг Гласс разместили в комнате, куда так же пожелал поселиться Файндер, который не хотел далеко отходить от еднорожки. Она была уже больше суток без воды. Файндер надеялся, что она придёт в себя раньше, но теперь стало понятно, что её нужно поить: пони может продержаться без еды около месяца, но без воды — лишь несколько дней. Гринланд и Гельмут ушли на приём к князю, и тёмно-синий единорог решил взять в помощники Уайт Клематис, потому что она попалась ему первой. Он позвал её в комнату и объяснил, что от неё требуется.

Единорог приподнял голову Ридинг Гласс и открыл ей рот, при этом ему в глаза сразу бросилось нечто странное: у неё слегка выпирали клыки, тогда как обычно у пони они практически не отличались от резцов. Решив, что это просто анатомическая особенность единорожки — вдруг у неё прабабушка была фестралом? — он нащупал и окутал магическим полем её надгортанник и, подгадав момент между выдохом и вдохом, на несколько секунд слегка надавил на него телекинезом, чтобы он закрыл путь в трахею, не давая Гласс поперхнуться. В это время Уайт Клематис влила в горло единорожки немного воды из фляги, после чего Файндер вновь позволил ей дышать. Проделав это несколько раз, они напоили Гласс примерно полутора стаканами воды.

Гринланд и Гельмут не стали испытывать терпение князя и решили нанести ему визит сразу, как только группа устроилась в Комониграде. Пришлось немного поплутать по городу: он явно вырос стихийно, а потому логики в переплетениях его улочек не прослеживалось. Горожане провожали их недоумёнными взглядами, к чему они уже успели привыкнуть. Взлетать над городом грифон не стал, решив, что это будет невежливо по отношению к местным — хотя, в чём эта невежливось заключается, он объяснить так и не смог. Однако спустя некоторое время они вышли на центральную площадь Комониграда. Как и в Даждине, здесь стоял обсидиановый идол, при этом сама площадь была в несколько раз больше, и по её краям располагались многочисленные палатки различных торговцев, от рыбаков с сушёной рыбой до кузнецов со стальными косами и плугами.

С одной стороны площадь примыкала к настоящему деревянному дворцу. Дом даждинского наместника при всей своей роскоши не шёл с ним ни в какое сравнение. Дворец был большим, размером с Замок двух сестёр, со множеством квадратных башенок, крытых зелёной черепицей, резными белыми наличниками на застеклённых окнах, балконами, крыльцами, галереями и переходами. Это был дворец, достойный королевских особ.

У парадного крыльца дежурили два пони-стражника. Когда единорог и грифон подошли к ним, они скрестили свои копья, перекрывая проход.

— Стоять! Кто такие, чего надо?

— Мы хотим встретиться с князем, он ожидает нас, — ответил Гринланд.

Стражники переглянулись.

— Это вы те гости издалека? А почему только двое? Где остальные?

— У них неотложные дела, — сказал единорог, решив, что простому стражу незачем знать подробности.

— Ясно, — ответил говоривший с ними страж. — Проходите, вас встретит дворецкий.

Стражи вновь встали по стойке смирно, позволяя единорогу и грифону пройти.

Они вошли в парадные сени дворца, не менее красивые изнутри, чем снаружи, светлые, чистые, обитые красной тканью — судя по всему, зажиточные пони Комонии любили этот цвет. К ним сразу же подлетел совсем юный жеребчик, вероятно, только-только получивший свою метку — свиток с сургучной печатью.

— Здравствуйте, дорогие гости, извольте присесть, пока я буду звать дворецкого! — протараторил он явно зазубренную фразу, указывая на резные лавки у стены, после чего так же быстро убежал.

— И вам здравствуйте, — проговорил Гринланд  в пустоту.

— Что это было? — спросил Гельмут.

— Похоже, это был кто-то вроде княжеского пажа, — ответил единорог. — Просил нас подождать.

Некоторое время спустя появился дворецкий, довольно худой пони средних лет с цепким взглядом.

— Уважаемые гости, от лица князя Соповена приветствую вас в Комониграде, — учтиво, но без подобострастия проговорил он. — Князь желает принять вас немедленно, поэтому прошу пройти со мной в тронный зал.

Дворец не имел ничего общего в своём убранстве с жилищем княжеского наместника в Даждине. Если то был жилой дом, пусть и большой и богатый, то это был именно дворец, предназначенный не только для того, чтобы в нём жил князь со своей семьёй и прислугой, но и для того, чтобы в нём было комфортно заниматься государственными делами. Та часть хором, где сейчас находились единорог и грифон, по-видимому, предназначалась для княжеских приёмов, чтобы просителям не приходилось блуждать по палатам дворца.

Тронный зал находился в нескольких переходах от прихожей. У его дверей стояли на посту два стража, на вид совершенно одинаковых крупных земнопони. В отличие от тех, что дежурили снаружи, эти были вооружены не копьями, а стальными саблями в ножнах. Они стояли статуями и не обращали на пришельцев никакого внимания. Дворецкий довёл гостей до его дверей и остался снаружи, позволяя им войти.

Этот зал был гораздо меньше, чем Гринланд себе представлял, вспоминая Кантерлотский дворец. По сути, это была обычная просторная комната, богато украшенная красными тканями, шторами и росписью на потолке и освещённая солнечным светом из больших окон. В его центре стоял массивный трон из тёмного дерева, обитый красным бархатом, на котором восседал пожилой немного грузный жеребец, облачённый в меха. У трона стояла железная стойка, на которой находилась золотая клетка с птицей. Гринланд сначала решил, что это какая-то местная певчая птица, но присмотревшись, понял, что ошибся. Это был феникс. Потускневший, уже не сияющий, растрёпанный, едва желтоватый и вообще какой-то странный, но это точно был он, кончики перьев в его хвосте всё ещё слегка переливались магическим пламенем.

— Наконец, мы с вами встретились, — проговорил князь; он говорил тихо, медленно и не очень внятно. — Я князь Соповен, правитель Великой Комонии. От лица всей нашей страны я рад приветствовать гостей из столь далёких земель.

— Приветствую вас, князь, — ответил единорог, учтиво, но коротко поклонившись, как того требовал эквестрийский этикет при встрече с правителями других государств. — Я барон Гринланд Спаркл, исследователь из Эквестрии. Мой спутник — господин Гельмут, он представитель королевства Гриффонстоун. К сожалению, он не владеет комонийским языком, поэтому я буду выступать для него в качестве переводчика.

— Рад знакомству, Гринланд. Вижу, вам понравилась моя любимица Палия? — сказал Соповен, бросая гордый взгляд на феникса.

— Это редкая и прекрасная птица, — согласился единорог. — Вероятно, она живёт у вас не более пары лет?

На лице князя на мгновение промелькнуло удивление.

— Жар-птицы действительно прекрасны, они всегда вызывали у меня трепет, — проговорил он. — Вы правы, она появилась у меня… ммм… полтора года назад. Только как вы это поняли?

— Я понял это по тому, что она ещё жива, — ответил Гринланд. — Жар-птица не может жить в неволе, через пару лет заточения она погибнет.

— Ерунда, — со снисходительным смешком сказал князь. — Они не умирают, они сгорают, а потом вновь возрождаются из своего же праха.

— Вы правы, господин князь. Но только если это происходит на свободе. Клетка — единственный надёжный способ окончательно убить жар-птицу. В клетке она не сгорает, а просто чахнет. Сами посмотрите: я уверен, что раньше она сияла гораздо ярче, чем сейчас.

— Они всегда тускнеют и сбрасывают перья перед перерождением, — возразил Соповен.

— Они делают это за несколько дней до того, как переродятся вновь. А как давно ваша птица выглядит так?

Князю, кажется, не понравились слова барона. Он ничего не ответил, что послужило лучшим ответом, и после нескольких секунд молчания нахмурился и произнёс:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать лишь, что если вы хотите сохранить жизнь вашего питомца, то вам лучше отпустить её. Жар-птицы — благородные и умные существа, они всегда помнят добро, которое им принесли. Если вы обходились с ней из лучших побуждений, то она не забудет вас и, возможно, даже останется с вами, но ей нужна свобода так же, как воздух или пища.

Князь выглядел задумчиво. После пары секунд молчания он сказал:

— Если бы мне это сказал кто-то другой, я бы отправил его в острог за дерзость. Но вы пришли из самой Эквестрии. Я подумаю над вашими словами, Гринланд, — Соповен почмокал губами, мысленно переходя к следующей теме. — Теперь давайте перейдём к делу. Для начала я хотел бы знать… ммм… в каком качестве вы здесь находитесь. Являетесь ли вы… ммм… послами своих стран?

— Формально мы являемся исследовательской экспедицией, а не дипломатической миссией, поэтому заключение каких-то соглашений не в наших полномочиях. Однако мы можем обозначить для вас области интересов наших правителей. Я уверен, что принцесса Селестия захочет встретиться с вами лично.

— Король Гровер, вероятно, также может пожелать личной встречи с вами, герр князь, — сказал грифон, которому Гринланд между делом в двух словах объяснял, о чём сейчас идёт речь. — Гриффонстоун сейчас активно развивает горнодобывающий промысел, поэтому король, возможно, предложит вам сотрудничество в области добычи полезных ископаемых.

— Сотрудничество? Ммм… сотрудничество — это хорошо. Но мы и сами можем добывать железо и медь и ковать из них всё, в Комонии очень умелые кузнецы.

— Я ни в коем случае не хочу ставить под сомнение мастерство комонийских рудокопов, но думаю, что с применением грифонских методов добычи и при помощи грифонских шахтёров вы сможете добывать гораздо больше руды, отдавая взамен лишь некоторую её часть.

— Хм… над этим стоит подумать… если, конечно, ваши шахтёры действительно настолько умелые, как вы говорите.

— Не сомневайтесь в этом. Горная добыча — одно из традиционных ремёсел Гриффонстоуна, — заверил его Гельмут.

— В таком случае… ммм… когда вернётесь, можете передать вашему королю, что я готов обсудить такое сотрудничество подробнее, — проговорил Соповен.

Беседа продолжалась ещё около часа. Гринланд выяснил, что Комония была полностью аграрной страной и в научно-техническом развитии отставала от Эквестрии на три-четыре сотни лет. Здесь широко выращивались злаковые культуры, причём если на родине Гринланда предпочтение отдавали пшенице, ячменю и кукурузе, то здесь сеяли в основном рожь и в меньшей степени овёс — культуры, хоть и известные в Эквестрии, но всё же весьма экзотические. Это объясняло, почему местный хлеб показался ему таким странным — просто он делался из непривычной для эквестрийца ржаной муки. Местное зерно вполне могло стать товаром для обмена с Эквестрией.

Из полезных ископаемых здесь добывали, разве что, железо, медь и уголь. Также была пара месторождений золота и серебра. Самоцветы, по словам князя, почти не добывали — разве что в качестве предметов роскоши для знатных пони, так как в них не видели реальной пользы, а известных залежей было мало, да и те находились в Северных горах, где климат был слишком суров для тяжёлой работы. Соповен был удивлён, узнав, что драгоценные камни хорошо поддаются зачарованию и потому являются в Эквестрии предметом промышленной добычи.

В Комонии не было моральных запретов на охоту. Хотя мясо местные пони не ели — выяснив это, Гринланд облегчённо выдохнул про себя, так как слово «охота» его немало напрягло — но мех лесных зверей здесь пользовался спросом у тех, кто был в состоянии за него заплатить. В лесистых районах даже встречались целые деревни, которые кормил лес. Пони в них не сеяли рожь, а жили исключительно за счёт охоты и продажи соболиного меха, рыболовства, бортничества и сбора лесных ягод и грибов.

Князь, на удивление, оказался не таким консервативным, каким он показался единорогу на первый взгляд. Узнав о том, как широко в Эквестрии применяют магию, он выразил свою заинтересованность в заморских магических артефактах. Дружина, по его словам, уже давно нуждалась в магических предметах, так как обычным её занятием была защита комонийцев от разной нечисти, которую сталь брала далеко не всегда.

— У нас остался ещё один вопрос, который мы хотели бы обсудить с вами, князь, — сказал Гринланд, когда вопросы экономики и политики исчерпались. — Мы слышали, что у вас хранятся летописные архивы вашей страны. Можем ли мы как-то получить к ним доступ? Мы готовы заплатить золотом.

— К летописям?.. Ммм… К летописям допускаются только доверенные лица, — ответил князь. — За золото я, конечно, мог бы вас допустить к ним… ммм… но есть и ещё одна возможность.

— Какая? — заинтересовался единорог.

Князь помолчал, причмокивая губами и как будто собираясь с мыслями, затем изложил:

— В окрестностях Комониграда… ммм… завелась одна неприятная тварь, упырь, значит. Дружина его всё пытается извести, да он гад хитрый, не попадается. Ночью он охотится, а где он днюет, мы не знаем. Ежели вы поможете нам от твари этой избавиться, разрешу вам почитать летописи.

— Упырь? Что это за существо такое?

— Пони это мёртвый, что при жизни с бесовщиной связался, — пояснил Соповен. — Днём прячется, а ночью на живых пони нападает и кровь их пьёт. От укуса его пони обычно к утру уже помирают. На несколько обозов уже напал, аспид.

— И как вы хотите, чтобы мы вам помогли? — спросил Гринланд, уже, однако, смутно догадываясь.

— Вы же сами, Гринланд, чародей, — ответил князь. — Может, вы найдёте способ, как его изловить?

Единорог задумался. С одной стороны, это звучало, как нечто реально рискованное, и проще было бы отдать часть бит, чтобы попасть в архив. С другой же, помощь местным жителям с довольно серьёзной проблемой могла укрепить их доверие Эквестрии и их экспедиции и сыграть на копыто в дальнейшем.

— Я понимаю, это дело опасное, и вам, возможно, нужно посоветоваться с вашими спутниками, — проговорил князь, когда пауза затянулась. — Я не жду ответа прямо сейчас. Но если вы решитесь… ммм… вы можете попросить встречи с моим дружинным сотником Кацигом, который охоту на тварь эту возглавляет, и составить с ним план.

---

Когда Гринланд и Гельмут вернулись, единорог первым делом пошёл проведать Ридинг Гласс. Твайлайт Файндер и Уайт Клематис сидели возле неё, тихо беседуя, будто боялись её разбудить.

— Как наша пациентка? — спросил барон.

Файндер молча взглянул на лежащую без чувств единорожку и сидящую возле неё земнопони, подошёл к командиру и тихо сказал:

— Давай отойдём, нужно кое-что сказать.

Тон жеребца не понравился Гринланду, но всё же он последовал за ним. Они вышли на улицу, где их никто не мог услышать.

— Её состояние ухудшается, — тихо, вполголоса проговорил Файндер. — Она до сих пор не пришла в сознание, и это очень нехорошо. У неё снижены рефлексы, всё чаще бывают конвульсии и поверхностное дыхание. Она погружается в кому. Всё говорит о том, что её мозг разрушается.

— И что это значит? — спросил Гринланд. — Есть хоть какой-то способ это остановить?

Файндер тяжело вздохнул.

— Я сегодня почувствовал кое-что, когда её осматривал. Тонкий отголосок чего-то чужеродного. Мне показалось, что это… чёрная магия, — эти два слова он выдавил из себя, словно сам не хотел верить в то, что говорил. — Если это действительно так, то… даже будь мы в главной больнице Кантерлота, я бы не смог дать никаких гарантий, а здесь… я буду с ней до конца, но боюсь, что мы скоро её потеряем.

Повисла тишина. Эти слова прозвучали для Гринланда подобно раскату грома. Он пытался переварить услышанное и понять, что делать дальше. Конечно, все члены экспедиции с самого начала понимали, что поход в неизвестность опасен, и что здесь, вдали от родной Эквестрии, они будут сами по себе, и к ним никто не придёт на помощь, если что-то случится. Но всё же он, Гринланд, нёс ответственность за всех членов своей команды, и он не мог просто так смириться с тем, что эта единорожка может вот-вот покинуть их. В его голове роились мысли, вопросы, сомнения, в которых ему самому было сложно разобраться.

— Сколько? — наконец, спросил он. — Сколько у неё ещё времени?

— Думаю, если через пару недель она ещё будет с нами, это можно будет считать чудом.

— Она же всего пару дней без сознания. Ещё позавчера с ней всё было нормально! Как за такой короткий срок всё могло стать так плохо? — сказал Гринланд, поднеся копыто ко лбу и начав его тереть, словно пытался придумать какой-то план, хотя и знал, что ничего не сможет с этим сделать.

Тёмно-синий жеребец промолчал. Вопрос был риторическим, и ответа на него у Файндера не было.

— Спасибо, что сказал мне это, — произнёс барон, наконец. — Мы останемся в Комониграде, пока…

Он не мог выговорить эти слова. Вместо этого он шумно выдохнул. Единороги вновь стояли в тишине. Гринланд всё ещё не мог поверить в то, что это происходит на самом деле, но реальности было плевать на его веру. Однако, как бы там ни было, экспедиция должна была продолжаться. Они зашли слишком далеко, чтобы сейчас поворачивать назад, потому он сказал:

— Пошли обратно. Мне нужно сделать объявление.

Когда они вернулись, барон собрал всю команду в комнате больной единорожки и заговорил:

— Итак, для начала я хочу объявить, что в ближайшее время мы остаёмся в Комониграде. Мы с Гельмутом сегодня были на аудиенции правителя этих земель, князя Соповена, и он сделал нам одно предложение. Он сказал, что если мы поможем его дружине поймать одну опасную тварь в окрестностях города, то он даст нам доступ к летописным архивам. Я считаю, что это решение мы должны принять вместе. Не буду скрывать, это будет очень рискованно, и мне самому эта идея не нравится. Но если мы поучаствуем в операции местной дружины, то не только поднимем уважение к себе в глазах местной власти, но и получим ценные знания о том, как устроена местная гвардия.

— А что за тварь? — спросил Арн.

— Я сам не совсем понял, но князь сказал, что это какой-то… хм, живой мертвец, — хмыкнул Гринланд от получившегося оксюморона. — Честно говоря, раньше я бы посчитал, что он преувеличивает, и на самом деле, это какая-нибудь рысь или стая волков, но учитывая всё то, что мы здесь уже повидали… Не могу исключить и то, что тут замешана некромантия.

— И у тебя уже есть какой-то план, что с этим можно сделать? — последовал вопрос от Гельмута.

— Нет, плана у меня нет, — ответил барон. — Пока нам следует решить, стоит ли вообще с этим связываться, а план будем разрабатывать с офицером княжеской дружины.

— А как по мне, так ты уже всё решил, — колко заметил голубовато-серый грифон.

Гринланд бросил на него взгляд, пытаясь понять, был ли это упрёк, но грифон пояснил:

— Вообще-то, я и сам за то, чтобы посмотреть, что это за зверь такой. К тому же, у нас есть козырь, которого у княжеской гвардии нет.

В демонстрацию своих слов он расправил свои широкие крылья. Ульрих, видя настрой старшего товарища, расплылся в улыбке.

— Ha-ha, eine Jagd kommt! Es gefällt mir![1]

— Хочу напомнить, что эта тварь, скорее всего, сама является опасным хищником, — осадил его барон. — Поэтому давайте примем взвешенное решение.

— А я напомню, что у нас уже есть одна единорожка в тяжёлом состоянии, — вставил Файндер. — Поэтому я предлагаю не влезать в опасные занятия. Архивы — это хорошо, но не ценой чьего-нибудь здоровья или жизни.

— Я тоже думаю, что нам не стоит вмешиваться, — немного робко подала голос Уайт Клематис. — Мы не бойцы и не охотники. Мы исследователи. Неужели нет другого способа попасть к тем архивам?

— На самом деле, есть, — ответил Гринланд. — Мы можем просто выкупить у князя доступ к ним. Правда, что-то мне подсказывает, что запросит он немало. Он выглядит, как простой заторможенный старичок, но на самом деле, он себе на уме и соображает на удивление живо. И я не уверен, что нам хватит золота.

— Значит, всё-таки готовимся к охоте? — не то спросил, не то заявил Гельмут.

Гринланд оглядел свою команду.

— Я приму любое решение, — сказал Арн. — Хоть мне это и не нравится, но мне приходилось иметь дело с медведем, поселившимся возле моей деревни, и я понимаю, что иногда хищников приходится уничтожать.

После этой фразы все взгляды устремились на Колд Фронта, доселе молчавшего.

— Что вы на меня так смотрите? — с тенью подозрения спросил он.

— Похоже, за тобой решающий голос, — пояснил Гринланд. — У нас двое за, двое против и двое воздержались.

— Если я тоже воздержусь, это ведь делу не поможет? — произнёс пегас, хотя и сам знал ответ; поймав на себе красноречивый взгляд командира, он тяжело вздохнул и сказал: — Наверно, это глупое решение, но давайте изведём эту тварь.

— Без меня, — твёрдо заявил Файндер. — Делайте, что хотите, но я Гласс не оставлю.

— Принято, — ответил Гринланд, после чего обратился к жёлто-зелёной земнопони: — Уайт?

— Я тоже останусь тут. На охоте от меня толку не будет.

— Хорошо.

---

[1] Ха-ха, грядёт охота! Мне это нравится! (нем.)

Глава 10. Прятки с тенью

— Хитрый он, гад, за версту живых пони чует, — говорил Кациг, крупный коричневато-серый жеребец средних лет с низким, хрипловатым и уверенным голосом. — Мы б его уже давно поймали, ежели бы он таким изворотливым не был. Знает, Горын его побери, что с несколькими дружинниками ему не справиться, вот и не подставляется. А по одному на него ходить — всё равно что кормить задаром.

— А как у вас обычно с такими тварями справляются? — спросил Гринланд.

— Как-как… как получится, так и справляются, — ответил сотник. — А вообще, есть только три надёжных способа уничтожить упыря: это обезглавить, сжечь дотла или показать солнцу.

— Как это — показать солнцу? — не понял единорог.

— Солнечного света он боится, — пояснил жеребец. — Он его жжёт пуще огня, потому упырь днём прячется и спит, а выходит только ночью. Эх, знать бы, где его логово…

Когда Гринланд перевёл спутникам то, о чём ему рассказал сотник, Арн вдруг спросил:

— А как же осиновый кол в сердце?

— Чего? — удивлённо спросил Кациг.

— У нас считается, что пони, пьющих кровь, можно убить, вонзив им в сердце осиновый кол, — объяснил Гринланд. — Хоть это и выдумки, но, может, под этим что-то есть?

— Да хоть в гузно ему кол вонзите, — хохотнул сотник. — Чихал он на такие раны, всё на нём как на собаке затягивается. Говорю же: только если голову рубить, толк будет.

— А почему вы сказали, что по одному на него охотиться не имеет смысла? — спросил Арн.

— Я бы лучше на медведя пошёл в одиночку с одной рогатиной, чем на упыря. Сволочь эта мало того, что незаметная и быстрая, что гадюка, так ещё и колдовством каким-то владеет. Он когда нападает, так жертва на месте замирает, и ни крикнуть, ни убежать, ни отпор дать не может. Только если воля дюже сильная, сопротивляться можно, и то только по слухам.

— И что вы предлагаете? — решил перейти к делу барон.

— А это вы мне скажите, что вы можете, — ответил Кациг. — Кабы я знал, на что ваши чары способны, я бы, может, и придумал чего.

— Мы не воины и не охотники, — повторил Гринланд слова Уайт Клематис. — Потому мы вряд ли сможем помочь вам в махании мечами. Но, я думаю, у княжеской дружины с этим и так всё должно быть в порядке.

— Грязную работу мы можем сделать и сами, — подтвердил сотник. — Вот если бы вы как-то выследили, где он днюет, или заманили бы его в ловушку, это была бы хорошая помощь. А то, может, вы как-нибудь могли бы защитить от его колдовства? У меня найдутся молодцы, которые даже в одиночку ему бы трёпку задали, если бы не его чары. Белег, мой десятник, как-то поспорил, что сможет ночью перерубить мечом нетопыря на лету, так после этого с ним больше никто не спорит, даже что солнце завтра взойдёт.

— А где он обитает, известно? Одно дело, если он только вокруг своей берлоги охотится, и совсем другое — если за ним через пол-Комонии бегать придётся.

— Так известное дело, его только на двух дорогах видали — из Даждина и из Копины. Стало быть, там где-то он в лесах и обитается.

Гринланд задумался.

— Я могу попытаться защитить вас от его воздействия, а если получится, то и чутьё на живых пони ему отбить. Но для этого я должен его увидеть сам. Мне нужно знать, с чем мы имеем дело.

— Вот с этим будет трудно, — заявил Кациг. — Из тех, кто его видел, мало кто смог об этом рассказать, а ещё меньше — протянули больше одного дня. Мы и о нём самом-то узнали, только потому что мёртвых пони стали на дорогах находить.

— Скажите, герр Кациг, а чувствует он только пони? — спросил Гельмут.

Сотник окинул грифона взглядом.

— Вот уж не знаю, не спрашивал. Но зверей лесных он, вроде как, не трогает, так что, может, и вас, пернатых, не тронет. Но на вашем месте я бы на это не рассчитывал.

— Мы можем подстраховать Гринланда, когда он будет его искать, — предложил грифон. — Заодно и проверим, что он думает о таких, как мы.

— Это может сработать, — согласился единорог. — К тому же, вы можете не ходить прямо за мной, а быть в небе, тогда, может, он на вас и внимания не обратит.

— Я надеюсь, вы знаете, что делаете. Это очень опасная тварь, — произнёс сотник.

---

Вылазку было решено совершить через три дня, когда небо не будет затянуто тучами и лунный свет позволит видеть хоть что-то. Единорог взял на себя роль одновременно и охотника, и приманки, тогда как грифоны были разведчиками и прикрытием Гринланда, а если понадобится, то могли стать и загонщиками. Гельмут и Арн парили над верхушками деревьев невдалеке от командира, высматривая лес и дорогу впереди и по сторонам, Ульрих шёл по земле на некотором отдалении позади него, прикрывая спину и будучи готовым прийти на помощь по первому сигналу. Колд Фронту досталась роль наблюдателя. Он летел на большой высоте, осматривая всё вокруг и наблюдая за группой, и также был готов быстро спикировать и прийти на выручку в случае опасности. Гринланд поначалу вообще не хотел брать его на охоту, потому что считал, что второй пони может отпугнуть упыря, но пегас заявил, что не хочет отсиживаться, пока они рискуют собой, ловя эту тварь, и настоял на своём участии.

Гринланд решил, что если у этой твари есть хоть какой-то интеллект, она и охотиться должна не в гуще леса, а по дорогам, где есть хоть какой-то шанс найти добычу в виде ночующих пони. Поэтому группа не стала забираться в чащу, где не было видно ни зги, и пошла по лесной дороге, ведущей на Копину.

Единорог старался двигаться как можно тише, пристально прислушиваясь к окружающим звукам. Несколько раз ему казалось, что он слышит из леса какое-то движение. Тогда он замирал, готовя заклинание щита — Дискорд его знает, подействует ли на упыря парализующее заклинание, а щит защитит от него наверняка — и внимательно вслушивался. Грифоны, замечая это, облетали ближайший участок леса и, ничего не обнаружив, давали знак «чисто».

Нервы единорога были напряжены, и с каждой такой остановкой напряжение всё возрастало. Постепенно остановки стали происходить чаще. Грифоны залетали в лес на всё меньшее расстояние — их эта охота тоже начала утомлять. Гринланд понял, что дальше так продолжать нельзя — если он будет останавливаться на каждый шелест травы, то никаких нервов не хватит продолжать так хоть сколько-нибудь долго, а если он будет игнорировать эти шорохи, то он боялся, что может пропустить реальную опасность. Поэтому он подал знак сопровождающим и пошёл обратно в Комониград. Первая вылазка окончилась ничем.

Вторая вылазка состоялась следующей ночью. В этот раз Гринланд рассчитывал пройти как можно дальше — если уж упырь и охотится возле столицы, то наверняка не у самих её стен, иначе бы его давно поймали. Файндер объяснил ему, как творить то поисковое заклинание, которое он использовал в лесу за хребтом Краллен, когда они ещё не вышли к деревне. Оно оказалось довольно сложным, и у Гринланда пока не всегда получалось сотворить его с первого раза.

Единорог по-прежнему внимательно прислушивался к звукам из леса, но уже не останавливался при каждом шорохе. Он научился определять некоторые шумы, которые явно были вызваны ветром, и не отвлекался на них, заостряя внимание только на тех, природу которых не мог определить. Впрочем, прошло уже довольно много времени, но встретить упыря так и не получилось. Гринланд уже собирался повернуть назад, решив, что и сегодня охота не принесла плодов, когда его внимание привлёк Колд Фронт. Он спустился на землю и сказал:

— Там впереди на дороге кто-то есть. Я видел свет от костра.

— Далеко?

— Не очень, минут пятнадцать ходу.

— Тогда надо пойти и поздороваться, — решил единорог.

Через некоторое время впереди чуть в стороне от дороги на небольшой поляне действительно показался костёр. Возле него сидел один силуэт и стояла четырёхколёсная телега — видимо, одинокий торговец, идущий из Копины в Комониград, страдал бессонницей.

Когда Гринланд подошёл к стоянке, пегас и грифоны приземлились возле него, и они вместе вышли из тени на свет костра. Здесь действительно сидел только один пони. Это был жеребец средних лет в серой накидке. Он грелся у огня, а на пришельцев бросил лишь мимолётный взгляд, словно встречал таких, как они, постоянно.

— Приветствую, добрый пони, — поздоровался Гринланд.

— И вам здравствовать, — тихим голосом ответил жеребец и, наконец, посмотрел на него. — Чем обязан?

— Меня зовут Гринланд Спаркл, это Колд Фронт, Арн, Гельмут, Ульрих, — представил единорог себя и своих спутников.

— Бран, приятно познакомиться, — ответил жеребец и протянул ему копыто.

Гринланд ответил на копытопожатие и спросил:

— Давно вы здесь сидите, Бран?

— С заката, — ответил тот. — Пережду ночь и пойду в Комониград.

— Вы торговец?

— Да, — отчего-то усмехнулся жеребец и снова повернулся к костру. — Везу из Копины глиняные горшки.

— И вы не видели здесь ничего странного? Я имею в виду, на этой дороге в последнее время? — спросил Гринланд.

— Ну, вы вот пришли. Достаточно странно? — не то пошутил, не то серьёзно ответил Бран с полуулыбкой.

— Бран, не подумайте, что я вам угрожаю, я лишь хочу вас предупредить. Не стоит сейчас ходить по этим дорогам в одиночку.

— А что такое? — спросил торговец без должного интереса, будто лишь из вежливости.

— Завелась тут одна тварь… нехорошая. Говорят, на пони нападает. Так что лучше бы вам проявить осторожность.

Жеребец ничего не ответил. Он молча глядел на начинающий гаснуть костёр, и когда молчание затянулось, он поднял взгляд на луну и произнёс:

— Хорошая сегодня ночь, тихая, спокойная. Люблю такие ночи. Луна с этим силуэтом… Вы знаете, Гринланд, он ведь там был не всегда.

Единорог посмотрел на собеседника с удивлением, но мгновение спустя понял, что удивляться тут нечему. Конечно, комонийцы ведь не были слепыми. Найтмер Мун была изгнана меньше века назад. Может, живых свидетелей появления силуэта единорога на луне здесь уже и не осталось, но за каких-то три-четыре поколения такое событие не может забыться.

— Знаю, — ответил Гринланд.

Пришельцы за время разговора стянулись вплотную к костру и грелись — ночь была довольно холодной. Грифоны подкинули ещё хвороста, и почти потухший уже костёр разгорелся снова. Они не понимали, о чём идёт разговор, но решили, что будь это что-то важное, командир бы сообщил им, и теперь просто тихо перешёптывались между собой.

— Знаете, Бран, обычно местные пони удивляются при виде нас и даже побаиваются, — произнёс Гринланд. — А вы нас не испугались, будто раньше видели единорогов, пегасов и грифонов.

— И зачем мне вас бояться? — просто спросил жеребец. — Вы пришли спокойно и сами со мной заговорили. Вы явно не разбойники. У тех разговор другой, более короткий.

— И то правда, — согласился единорог.

Костёр потрескивал сыроватым хворостом, и это был, пожалуй, единственный звук, слышимый в лагере. Была глубокая безветренная ночь, и вокруг стояла тишина, которую пони редко может услышать. Не та густая, зловещая и мёртвая тишина, что была на Болоте, но живая и спящая. Всё вокруг спало. Лес спал. Спала и вся Комония. Не спали только трое пони и трое грифонов, что сидели у костра. Казалось, что неровные ряды высоких сосен и густых елей, словно безмолвные стражи, ограждают мир пони от какого-то другого, неизвестного и совершенно непонятного мира, что в черноте между ними кроется что-то, чего не видел ни один пони и чего ни один пони никогда не увидит, и что во всём мире сейчас существуют только эта поляна и дорога.

— Кто привык вглядываться во тьму, ослепнет от света свечи. Помните это, — вдруг произнёс Бран.

— Что? — удивился Гринланд. — Вы это к чему?

Жеребец не ответил, а лишь загадочно улыбнулся:

— Спать уже пора… Вы можете остаться у костра, а я пойду… — Бран встал, потянулся и пошёл к повозке.

— Доброй ночи, — ответил единорог. — Только будьте осторожны.

— Со мной ничего не случится, — заверил тот.

Ещё около минуты пони и грифоны молча сидели, после чего Гельмут полушёпотом произнёс:

— Я не понял, о чём вы говорили, но даже мне показалось, что с этим пони что-то не так. Почему он сидел здесь один так долго? Сейчас ведь уже за полночь.

Гринланд пожал плечами и ответил:

— Я уже перестаю удивляться тому, что вижу здесь. Хотя… в Эквестрии тоже странных пони хватает.

Барон решил остаться на этой стоянке до рассвета и отправил Колд Фронта в Комониград, чтобы предупредить остальных о том, что группа задерживается. Было бы неправильным бросить торговца здесь одного, когда в этих местах бродит упырь. Сам жеребец, скорее всего, продолжит путь ближе к полудню, когда группа уже уйдёт, но к этому времени лес  станет безопасен.

— Как интересно жизнь поворачивается, — проговорил Арн. — Сколько лет грифоны жили в горах, и никто даже представить не мог, что под боком у нас целая неизвестная страна пони.

— Mein Vater sagte oft, dass es den Greifen an Neugier fehlt[1], — сказал Ульрих. — Als er jung war, er wollte einen Wanderer sein, aber es war schwierig damals in Greiffenstein zu wandern. Und jetzt… Jetzt ist er zu alt dafür. Ich wandere anstatt ihm[2].

— Да. Я вообще сначала был удивлён, что король Гровер согласился на эту экспедицию, — произнёс Гельмут. — Хотя, с его приходом в Гриффонстоуне многое начало меняться. Наверно, это к лучшему. Многие со мной не согласятся, но как по мне, они путают цивилизованность со слабостью.

— Хочешь сказать, популярность Гровера не такая большая, как о ней говорят? — спросил Гринланд.

— Как сказать… До Селестии с её культом личности ему, конечно, далеко, но всё же он имеет неплохую поддержку среди грифонов. Иначе он бы просто не взошёл на престол.

— Я попрошу! Ты всё же с эквестрийским бароном говоришь, — для порядка возмутился Гринланд. — И вообще, а как же его Идол Борея?

— Ну так и я не последний из грифонов! Будем титулами мериться? — рассмеялся Гельмут. — А Идол Борея — лишь символ. Символ власти, символ грифоньего единства… регалия, в общем. Ты же не думаешь, что с помощью одного лишь куска золота можно создать целое королевство?

— А я всё же считаю, что с его стороны было гениальным ходом принести какой-то непонятный старый артефакт и сделать его сакральным символом своей власти, — сказал Арн. — Кем бы он был без него? Очередным выскочкой? Не он первый, не он последний. А так у него есть Идол, и никто ему перечить не смеет.

— Не спорю, — ответил старший грифон. — Грифонам проще поверить в своё единство, когда они видят его материальное воплощение, так уж мы мыслим. Но  всё-таки, если бы не харизма Гровера и его умение вдохновлять, никакой Идол бы ему не помог.

Единорог и три грифона всю ночь поддерживали костёр, прислушиваясь к тихим шорохам ночного леса, но ночь была спокойной, и ничего особенного до рассвета не произошло. Едва первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, отряд отправился назад в город.

---

Уходя на третью вылазку, Гринланд уже не был так уверен, что в этом вообще есть смысл. Первые две оказались пустой тратой времени, и теперь ему казалось, что они избрали неверную тактику, и упырь специально сторонится их. Гринланд решил, что если и в этот раз они не найдут и следа твари, то придётся пересматривать план.

На этот раз барон отправился по дороге на Даждин. Ночь была более ветреной, чем предыдущие две, и группа гораздо реже останавливалась по пути, при этом двигаясь быстрее, чем раньше. Гринланд уже практически не прислушивался к шорохам из леса, лишь иногда творя поисковое заклинание Файндера, и вообще его внимание было существенно слабее, чем в первые две вылазки. Возможно, поэтому на втором часу пути он не заметил нечто странное.

Единорог шёл совершенно механически, полностью погрузившись в свои мысли. Уделяй он чуть больше внимания охоте, он бы обязательно заметил изменение своего состояния, но неудачи первых двух вылазок подточили его уверенность. Пробиться в его разум смог только пронзительный ястребиный крик. Два грифона спикировали на землю совсем рядом с ним.

— Гринланд! — гаркнул Гельмут.

Повернуться было очень сложно. Хотелось просто проигнорировать раздражитель и идти дальше. Но где-то на краю разума появилась мысль о том, насколько всё неправильно. Единорог ухватился за неё как за единственный якорь, связывающий его с реальностью. Почему он просто продолжает идти? Куда он идёт? Ведь он сейчас… на охоте! Он охотится на опасного хищника! А тот голос, который его окликнул… знакомый… голос его товарища.

Пришлось приложить огромные усилия воли, чтобы остановиться. Но едва Гринланд сделал это, в мир вернулись звуки, у него расширилось поле зрения, словно он вышел из тоннеля, и он осознал, что последние пару минут крутил в голове одну и ту же мысль, настолько короткую и незначительную, что в ней буквально не было места смыслу. С разума словно сняли полог, ограждающий его не только от внешнего мира, но и от самого себя.

Гельмут и Арн в метре от него навалились на что-то, прижимая к земле. Оно было живым и вырывалось, издавая яростные хрипы, норовило укусить старшего грифона.

Это был пони, не очень крупный. Рассмотреть его цвет ночью было сложно, но, кажется, он был светлым. У него были  змеиные глаза, дикий взгляд без проблеска разума, большие острые клыки, растрёпанные грива и хвост. Пожалуй, примерно так Гринланд представлял себе фестралов — загадочный народ ночных пегасов, исчезнувших вместе с Найтмер Мун. Только у этого пони не было крыльев.

— Гринланд, сделай что-нибудь! Мы не сможем держать его долго! — прорычал Гельмут, а затем внезапно вскрикнул: — Scheiße!

Упырь всё же извернулся и цапнул грифона за левую лапу. Тот отдёрнул её, невольно ослабив захват, чем тварь не преминула воспользоваться. Зубастый пони вырвался, и Гринланд едва успел среагировать. Он рефлекторно толкнул тварь телекинезом, что его и спасло: упырь не впился в него клыками, а врезался плечом. Единорог оттолкнул тварь от себя передними ногами, одновременно отскакивая подальше, и тут же поставил щит. Опоздай он хоть на мгновение, и упырь непременно укусил бы его, но он врезался в магическое препятствие, возникшее прямо у него перед носом. Всё это длилось не больше секунды и завершилось тем, что на упыря, пытавшегося пробиться через щит, сверху свалился серый пегас, прибив его к земле. Обычному пони такой удар мог бы сломать позвоночник и несколько рёбер, но упырю было, кажется, не больно. На него тут же навалился Арн, помогая Колд Фронту держать вырывающуюся тварь. Гринланд сделал первое, что пришло в голову: он выстрелил в упыря парализующим заклинанием.

Эффект был неожиданным, но очень действенным. Тварь не распласталась безвольной куклой, как это произошло бы с обычным пони. Её глаза расширились до предела, она застыла, напрягши все мышцы, а секунду спустя скорчилась, словно от сильной боли или оглушающего звука, зашипев и прикрывая голову копытами. Удивлённые грифон и пегас, почувствовав, что упырь больше не сопротивляется, осторожно отпустили его, и он свернулся в позу эмбриона, судя по всему, испытывая очень неприятные ощущения.

— Зараза, укусил-таки, — зло проговорил Гельмут, держась правой лапой за окровавленную левую.

— С тобой всё нормально? — спросил единорог.

— Жить буду, — ответил грифон. — Только перевязать бы чем-то.

— Держи, — сказал Колд, протягивая ему бинт. — Мне Файндер половину наших медицинских запасов в сумки напихал, на всякий случай.

Только что подлетевший Ульрих, глядя на корчащегося на земле упыря, спросил:

— Was ist mit ihm los?[3]

— Кажется… я его ослепил, — ответил Гринланд.

Если подумать, это было даже логично. Упырь привык улавливать ничтожные крохи магии, которые исходят от местных пони, и ориентироваться по ним. Он явно не был приспособлен к направленным на него атакующим заклинаниям единорогов. Пожалуй, для него это было, словно он прислушивался к абсолютной тишине, пытаясь уловить чужое дыхание где-то вдалеке, и услышал пушечный выстрел прямо у себя над ухом.

— Хм… и правда. Всё, как говорил Бран, — пробормотал Гринланд. — Только откуда он всё знал?

— Что? — не расслышал Гельмут.

— Я говорю, что надо будет найти того пони, которого мы встретили вчера ночью. У меня есть к нему пара вопросов, — ответил единорог более громко.

---

[1] Мой отец часто говорил, что грифонам не хватает любопытства (нем.)

[2] Когда он был молод, он хотел быть путешественником, но тогда было сложно путешествовать в Гриффонстоуне. А теперь… Теперь он слишком стар для этого. Я путешествую вместо него (нем.)

[3] Что с ним? (нем.)

Глава 11. Солнце сквозь тучи

— Хо-хо, вот так подарок! — воскликнул сотник, едва увидев сжавшегося в клубок упыря, сидящего внутри слегка светящегося аквамариновым цветом купола.

Упырь сейчас больше всего был похож на забитую дворнягу. Он жался в дальнем краю своей тесной магической тюрьмы, зло глядя на окружающих пони и грифонов и щерясь на тех, кто подходил к куполу слишком близко. Когда он только очнулся, он сразу попытался удрать, но быстро понял, что у него не получится преодолеть это странное свечение, которое отталкивало его так, будто это была твёрдая стена.

Сейчас Гринланду было его даже жалко. Он попытался покопаться в лей-линиях этой твари, пока ждал комонийцев, со слабой надеждой найти способ вернуть ему разум, однако единорогу быстро стало ясно, что ничего не получится. Даже не будучи специалистом в некромантии, он сразу понял, что эти изменения необратимы, и тот пони, которым упырь когда-то был, уже мёртв. В нём ещё оставалось что-то, напоминавшее живого разумного пони, но это было нечто неестественное, деградировавшее и искажённое до такой степени, что даже дикие животные были больше похожи на пони, чем эта тварь. И ещё он был полностью пропитан чёрной магией, она текла через всё его тело и словно заменяла ему кровь. Гринланд и не думал, что такое количество чёрной магии в принципе возможно обнаружить в живом существе. Это вызывало какое-то подсознательное отвращение, настолько сильное, что казалось, такого существа просто не должно было существовать. Однако, единорог не испытывал к нему ненависти, а чувствовал скорее жалость к тому пони, которым этот упырь когда-то был.

Кациг был совершенно не рад, когда среди ночи его разбудили и сказали, что с ним хотят поговорить гости из-за хребта и что до утра это не подождёт. Однако, едва Файндер, не менее недовольный тем, что его посреди ночи разбудил Колд Фронт, перевёл слова пегаса о происшествии, сотник тут же приободрился и, взяв отряд ратников, отправился к месту вместе с пегасом и единорогом. Гринланд тем временем создал вокруг упыря удерживающий купол. Поддерживать его достаточно долго было не самой простой задачей, особенно когда тварь несколько минут спустя пришла в себя и начала вырываться, но другого способа сдержать её до прихода княжеской рати единорог не видел. Парализующее заклинание действовало на упыря совсем не так, как должно, а оглушать его каждые несколько минут было бы не только очень выматывающим, но и неэквинным занятием.

— Он что, укусил тебя? — удивлённо и с лёгким напряжением спросил сотник, когда увидел лапу Гельмута, перевязанную окровавленным бинтом.

— Ага, цапнул, пока мы его ловили.

— И ты хорошо себя чувствуешь?

— Ну… лапа болит, но в целом хорошо, — неуверенно ответил грифон, чуя подвох.

— Странно. Обычно те, кого укусил упырь, уже через пару минут в обморок падают и больше не просыпаются.

— Может, на меня не действует, потому что я не пони? Или потому что он не хотел пить мою кровь, а просто хотел выбраться? — предположил Гельмут.

— Возможно. Но на вашем месте я бы присматривал за вашим пернатым другом повнимательнее.

— Мы это учтём, — ответил Файндер.

— Так что вы собираетесь делать с упырём? — спросил Гринланд сотника.

— Что-что, голову с плеч, да и дело с концом, — ответил Кациг.

— Прямо здесь?

— А чего тянуть? — усмехнулся сотник. — Это ж не разбойник, которого ещё судить надо. Этой тварюге приговор уж давно вынесен.

— Тогда, если мы вам здесь не нужны… я бы не хотел на это смотреть, — сказал единорог.

— Да пожалуйста, не хотите мараться — не надо, сами справимся. Только оглушите его снова, чтоб он на нас кидаться не начал.

— Конечно. Файндер, я на счёт «три» сниму барьер, а ты дай по нему парализующим заклинанием. Готов?

— Готов, — ответил тёмно-синий единорог, принимая боевую стойку.

Гринланд досчитал до трёх, и сдерживающий купол исчез. В это же мгновение в упыря, не успевшего понять, что произошло, попал фиолетовый луч магии другого единорога, и тварь снова скрючилась, шипя от боли и закрывая голову.

---

Князь Соповен сидел в своих покоях. Прямо перед ним стояла стойка с довольно большой золотой клеткой, в которой сидела когда-то огненно-оранжевая, а ныне лишь немного желтоватая птица. Жар-птица. Таким питомцем во всей Комонии мог похвастаться лишь один пони — сам князь.

Два года назад, когда его родной племянник Брозний пытался склонить население Копины к мятежу, был пойман и приведён к нему, князь решил не казнить кровного родственника. Кто бы что ни говорил, Соповен не был жестоким или кровожадным. Но и бросить раскаявшегося и осознавшего свою ошибку племянника в темницу он счёл неподходящим наказанием. Потому он поставил тому условие. Брозний будет прощён, если докажет свою преданность делом.

— Коль через полгода принесёшь мне живую жар-птицу в клетке, быть тебе княжеским племянником и дальше, — сказал Соповен склоняющемуся перед ним ниц молодому жеребцу. — А коли нет… ммм… так лучше бы тебе и вовсе в Комонии не показываться, не то примешь ты ту печальную судьбу, что тебе законом положена.

Он жил эти полгода как на иголках. Гарнизоны всех городов были усилены, княжеская дружина пополнилась новыми пони и прошла перевооружение, даже в деревнях стали время от времени появляться патрули ратников. Тайная палата тоже не дремала: во всём Комониграде не осталось ни одного пони, расписание дня которого не было бы ей известно. С особым тщанием она следила за городскими наместниками, двое из них даже потеряли свои посты и были заменены на более надёжных.

Однако никаких восстаний или даже волнений не происходило. Князь решил, что Брозний всё же бежал к зилантам или сгинул где-то в лесах, так как вот уже два месяца его никто не видел. Но за неделю до конца назначенного срока он появился в Комониграде. И был он запряжён в крытую повозку, единственным грузом которой оказалась стальная клетка с пылающей подобно пламени птицей, светящейся так ярко, что её клетку пришлось поместить в деревянный ящик, чтобы свет не привлекал лишнего внимания.

Как и обещал Соповен, племянник был прощён. Князь назначил его главой гарнизона Зельнина, города на юго-восточной окраине Комонии, который регулярно подвергался налётам кочевников. С тех пор Брозний исправно нёс службу и больше не давал поводов усомниться в своей верности.

Птица была дорога князю. Он дал ей имя Палия и заказал у лучшего кузнеца Комониграда золотую клетку. Жар-птица была не только самым уникальным подарком, что ему преподносили, не только символом верности его племянника. За то время, что она прожила у него, князь привык к ней и, пожалуй, даже привязался. И теперь, когда этот странный пони из далёких земель, назвавший себя дворянином Эквестрии, сказал, что князю следует выпустить свою питомицу на свободу, иначе она погибнет, эти слова неожиданно задели что-то внутри него.

Нельзя было не согласиться со словами пришельца. В первые недели Соповен даже не мог нормально уснуть от того света, что шёл от птицы. После он привык и перестал замечать её сияния; возможно, поэтому он и не заметил, как оно угасло. Поначалу Палия вела себя очень активно, постоянно билась в своей клетке и издавала громкие крики, когда к ней кто-то подходил. Теперь же она вообще редко двигалась. Конечно, возможно, она просто смирилась со своим положением, но вкупе с другими признаками это явно указывало на её увядание.

Соповен не хотел отпускать жар-птицу, но ещё меньше он хотел её смерти. Он сомневался, стоит ли вообще верить словам иноземца. Но по всему выходило, что стоит. У барона Гринланда не было причин желать князю лично или, тем более, его птице зла. Он был чародеем, а потому вполне возможно, что он разбирался в подобных вещах несравнимо лучше самого Соповена. Последним доводом стал его успех в охоте на упыря. Пусть в этом деле у пришельца был свой интерес — получить доступ к летописям, но он показал свою благосклонность и подтвердил своё мастерство как волшебника.

Князь отворил окно.

—  Жар-птицы ведь не живут поодиночке, — сказал он, обращаясь к питомице. — У тебя ведь тоже есть друг, который тебя ждёт.

Действительно, однажды Соповен даже почти увидел его: когда он входил в свои покои, он успел заметить яркое пятно света, промелькнувшее где-то в окне. Это было только один раз, и тогда эта вторая жар-птица оставила на его подоконнике подпаленные следы, словно кто-то сделал несколько лёгких штрихов огненной кистью. Но больше эта птица не появлялась. То ли не хотела попасться так же, как Палия, то ли не хотела, чтобы князь знал, что у его питомицы есть друг. Как бы то ни было, Соповен не собирался его ловить или как-то наказывать Палию за то, что она видится с другом. Она была его питомицей, а не пленницей. Но птицы, видимо, воспринимали это именно как плен.

— Ну так, давай, лети к нему, — произнёс он, открывая дверцу клетки.

Палия не сразу поняла, что изменилось, но вскоре осторожно высунула голову из клетки и прыгнула на край открытого проёма.

— Давай, пока я не передумал! — более резко сказал князь.

Птица выпорхнула на подоконник открытого окна. Она обернулась на Соповена и издала недолгий свист.

— Да не меня тебе надо благодарить, а того пони с рогом, — тихо ответил князь, после чего жар-птица курлыкнула как бы на прощание, расправила крылья и улетела.

---

— Так ты думаешь, это он укусил Гласс? — спросил Файндер.

— Скорее всего, — ответил Гринланд. — Других объяснений всё равно нет, а это хоть что-то объясняет.

— На самом деле, оно объясняет многое, вот только нам от этого не легче. Если то, что рассказал сотник, правда, то вообще странно, что Гласс до сих пор жива. Хотя тут, наверно, получилось так же, как и с парализующим заклинанием. Упырь никогда не сталкивался с единорогами и не был приспособлен к их магическому иммунитету.

— Ну, по крайней мере, больше он никого не покусает. Кстати, как там Гласс?

— Плохо. Мы с Уайт кормим её жидкой кашей, но это всё, что мы можем. А ей при этом лучше не становится.

— Понятно, — ответил Гринланд. — Мы на вторую ночь охоты встретили одного странного пони, торговца. Я сейчас хочу пойти на рынок, поискать его, задать несколько вопросов. Пойдёшь со мной?

Файндер глянул на Ридинг Гласс, спокойно лежащую на своей лавке. Она размеренно дышала, её лицо выражало печальное безразличие, и могло показаться, что она просто прилегла отдохнуть на пару часов.

— Давай сходим на рынок, — согласился он. — Гласс, вроде бы, пока успокоилась, проблем с ней быть не должно. Только предупрежу Уайт, чтобы она присмотрела за ней. Мне и самому надо бы развеяться.

Вскоре два единорога пришли на рыночную площадь. Сейчас был вечер, однако рынок был довольно оживлён.

— Он говорил, что привёз горшки, — сказал Гринланд.

— Горшки, горшки… кажется, вон там что-то похожее, — произнёс Файндер, осмотревшись.

В той стороне, куда он указал, действительно были прилавки с гончарными изделиями, от тарелок до кувшинов. Когда пони подошли туда, Гринланд попытался найти Брана, но так его и не увидел. Тогда он подошёл к одному из торговцев.

— Здравствуй, добрый пони, — поздоровался барон. — Скажи, есть здесь торговец по имени Бран? Он должен был вчера прийти из Копины с глиняными горшками.

— Здравствуй, чужеземец, — улыбнулся торговец. — Вот уж не знаю, я по именам со всеми здесь не знаком. Но, кажется, приходил вчера один пони с горшками, странный такой, в накидке серой, не молодой, не старый. Посидел полдня, продал несколько горшков, да и ушёл, куда — не знаю.

Гринланд хмыкнул. Не только из-за действительно странного появления и исчезновения торговца, но и от некоторого удивления тем, что тот пони, с которым единорог сейчас разговаривал, кажется, уже знал его или, по крайней мере, догадывался, с кем говорит.

— Я смотрю, про нас здесь уже каждая собака знает, — тихо проговорил Файндер, тоже отметивший это.

— Ха-ха, что правда, то правда, — усмехнулся торговец.

Единороги походили по рынку ещё, спрашивая о Бране других торговцев, но те либо вообще не обратили внимания на странного коллегу, из-за чего не могли ответить ничего конкретного, либо отвечали точно так же, как первый.

— Ну в самом деле, он что, пришёл в Комониград, только чтобы продать пару горшков? — недоумевал Гринланд.

— Может, он просто шёл куда-то ещё, а в Комониграде остановился, просто чтобы передохнуть? — предположил Файндер.

— Куда он мог идти? Насколько я понял, здесь столица является основным торговым узлом, и это сюда везут большинство товаров, и уже здесь купцы скупают их и везут в другие города.

— Если так, то… действительно, странно получается, — согласился виконт.

Когда единороги вернулись, Гринланд собрал команду, чтобы решить, что делать дальше.

— Я думаю, князь уже в курсе нашего успеха с упырём, — сказал он. — Мы с ним ещё не говорили, но это формальность. Сейчас я хочу знать, кто желает пойти со мной в архив. Я не знаю, насколько долго нам позволят там находиться, но постараюсь выпросить у князя хотя бы несколько дней.

— Так читать же по-местному всё равно только вы вдвоём можете, — заметил Гельмут, глядя на двух единорогов.

— Я от Гласс не отойду, — заявил Файндер.

— Я понимаю, — ответил Гринланд обоим сразу. — Но даже если только я буду в состоянии читать, что там написано, всё равно другим работа найдётся. Например, записывать заметки и конспекты летописей или даже копировать их. Для этого ведь необязательно понимать, что означают эти закорючки.

— Я могу пойти, — вызвался Колд Фронт.

— И я, — сказал Арн.

— Хорошо. Кто-нибудь ещё?

— Гринланд, ты не думаешь, что сначала стоит поговорить с князем? — спросил старший грифон. — Вдруг он только тебя одного пустит?

— Возможно, — согласился единорог. — Но среди нас лучше решить всё сейчас, чтобы потом было проще действовать по обстоятельствам.

Были уже сумерки, и группа сидела в комнате Ридинг Гласс при свете двух лучин. Поэтому, когда в комнате вдруг стало светло, это заметили все. Сидевший спиной к окну Гринланд не сразу понял, в чём дело, но округлившиеся глаза остальных пони и грифонов, смотрящие куда-то ему за спину, ясно говорили, что произошло что-то совсем выходящее из ряда вон. Он медленно обернулся.

— Эээ… — только и смог произнести он.

Огненно-жёлтая, ярко сияющая в вечерних сумерках птица размером с крупного ворона издала короткий свист, слегка раскрыла крылья и перепрыгнула с подоконника прямо на грудь лежащей без сознания Ридинг Гласс, не сделав ни одного взмаха. Единорог был так поражён её появлением, что не заметил второй, не сияющей птицы, всё ещё сидящей на подоконнике. Та издала такой же свист, привлекая его внимание.

— Это… — проговорила Уайт Клематис.

— Это княжеский феникс, — ответил Гельмут, оправившийся от удивления быстрее командира. — Тот, на подоконнике. Только что он здесь делает?

Когда он это сказал, Гринланд действительно узнал во второй птице Палию, питомца князя Соповена, которую он видел на аудиенции.

— Неужели он всё же отпустил её, как я советовал? — предположил барон. — Не думал, что он воспримет мои слова всерьёз. И, кажется, она привела друга.

— Что он делает? — спросила Уайт, указывая на первую птицу.

Первый феникс, устроившись на груди лежащей без чувств единорожки, припал головой к её шее и, кажется, стал светиться ещё ярче. Ридинг Гласс, до того лежавшая спокойно, начала часто дышать, слабо постанывать, подёргиваться всем телом, будто в попытке повернуться на бок, у неё проступил пот. Файндер попытался прогнать птицу, но та и не думала улетать. Когда он взял её телекинезом и попытался убрать с груди единорожки, птица издала громкий свист, полный мольбы.

— Оставь его, — произнёс Гринланд. — Кажется, он знает, что делает.

Тёмно-синий единорог выразительно посмотрел на командира, но отпустил птицу.

После нескольких минут молчаливого наблюдения за неожиданными гостями Уайт Клематис произнесла:

— Я, конечно, не специалист в орнитологии, но мне кажется, это не эквестрийский феникс.

— То есть? — не понял Гринланд.

— В Эквестрии известен только один вид фениксов, Phoenix immortalis, или феникс бессмертный. Но у него узкое и вытянутое тело и перья, а цвет не жёлтый, а красный. У этого тело и перья более короткие и широкие. Так что, я думаю, мы нашли новый вид фениксов. И мне кажется, будет справедливо, если название ему даст Гринланд.

Единорог задумался, глядя на лежащую на груди голубой единорожки и приоткрывшую крылья птицу.

— Как насчёт «феникс сияющий»? — наконец, предложил он.

— Phoenix luminosus. Прекрасно ему подходит, — согласилась земнопони, начиная зарисовывать птицу в своих заметках.

Четверть часа спустя Ридинг Гласс начала успокаиваться. К этому моменту команда уже разошлась по своим комнатам, только Твайлайт Файндер и Уайт Клематис остались у единорожки. Виконту даже показалось, что на её лице появилась слабая улыбка; впрочем, это могло быть просто игрой теней от лежащего на её груди феникса. Второй феникс, который, как оказалось, всё же слегка, совсем незаметно, но светился, и которого Гельмут назвал княжеским питомцем, продолжал сидеть на подоконнике.