Брошенный в небо

Шурх-шурх. Вперед-назад. Тряпка с шорохом ползла по трубам, периодически ныряя в ведро. Этот звук успокаивал, напоминая о зимней уборке на ферме, когда большое количество свободного времени отводилось на то, чтобы выскоблить, вычистить и вымыть до блеска всю весь дом, скотный двор и амбар. Для того, чтобы тупым ножом, грубой щеткой и тряпкой из полностью изорвавшейся детской попонки навести блеск на все наше немаленькое хозяйство, требовались усилия всей семьи. А тут что? Всего-то на час-другой возни, которая время скоротать позволит – всяко лучше, чем в окошко смотреть, за которым ничего и не видно, кроме припорошенных снегом прерий.

— «И все же, мне кажется, я никогда тебя до конца не пойму» — пробормотала сидевшая неподалеку кобыла, заставив вновь опустить тряпку в ведро. Грязные до того, трубы старого ботика брызнули мне в глаза солнечными зайчиками, весело скакавшими по старой-доброй латуни, когда по их покрытым жирной пленкой масляно-угольной пыли бокам прошлись мои копыта, грубой щеткой и жесткой тряпкой очищая их от неизбежной на цеппеле грязи – «Вот скажи, для чего тебе это вообще понадобилось?».

«Копытам теплее, к примеру».

Я немного подумал, но, не найдясь с достойным ответом, просто пожал плечами, продолжив трудиться в этом закутке, куда нас загнали сопровождающие, бдительно следившие за тем, чтобы никто из курсантов не «потерялся», спрятавшись во время полета, и не отправился по прибытии в незапланированную увольнительную в расположенный где-то внизу небопорт. Что? Я не сказал? На этот день у нас были запланированы практические занятия в небопорте, а конкретно – на охранявшем его вижилане^[1]. Этой традиции минуло едва-едва двести лет, поэтому соблюдалась она четко – ну да думаю, еще жили те, кто помнил вторжения Короля Шторма и его пиратов, грабивших целые города, да еще и нанесших удар по самому Кантерлоту, как поговаривают. А уж про последовавшие за ними лихие годы аликорновых междоусобиц разве что самый дремучий лесовик или житель дальних островов не слыхивал. Поэтому торчащий над портом вооруженный цеппель уже давно был такой же привычной картинкой, как угольные бункеры или причальные башни. И именно к такому вот недреманному стражнику и лежал наш путь.

— «Нехорошо без дела сидеть» — все же вздохнул я. И в самом деле, почему я вдруг начал драить эти трубы и стены, пытаясь оттереть с них целые залежи масляно-угольной корки? Наверное, от волнения, но показывать этого ох как не хотелось.

— «Зато представьте, как удивятся те, кого сюда в наряд назначат на хозяйственные работы?» — хихикнула Майти. Да уж, веселые у нее родители были, раз решили такую миловидную, миниатюрную пегасочку столь громким именем называть. Впрочем, если нам и приходилось отдуваться за нее во время драк и командных тренировок, то никто на это пожаловаться и не думал. Да, и вообще, закончились жалобщики после того, как нас патруль за ночной бузой застал. К тому времени на всех четырех только двое дерущихся и держалось – я да Крэнк, к моему боку привалившийся. Остальные кто где валялись, и в позах самых живописных, как об этом старший наряда командиру базы докладывал. А все из-за этой пигалицы, которую конкурентки из соседнего отряда решили боднуть. Ну, «тут вам не здесь», как говаривал мой дед — хоть мы к чужим и не лезем, но и своих трогать никому не дадим. Он мне про казарменные порядки много порассказывал, поэтому-то я долго и не раздумывал, значит, и когда остальные вокруг топтались да переругивались, живо успокоил драчуний парочкой оплеух. Конечно, это совсем не понравилось парням из их отряда, но и мне не впервой стенка на стенку, как издавна водится, драться – задвинул шипящую и плюющуюся от расстройства чувств Майти за спину, да так в угол и отступил, чтобы удобнее, значится, отбиваться. Потом и остальные из нашего отряда подтянулись, потому одному мне за всех отдуваться и не пришлось, когда все в знатную драку превратилось, хотя копытами поработать все же немало пришлось.

Ну, я, конечно же, только с левой бил, с пониманием. С правой не размахивался – опаску имел, что зашибу.

— «Да вряд ли. Как только увидят, какая тут теперь чистота, сразу подумают, что здесь Клатч был» — схохмил вслед за ней Крэнк. Ну, этот пегас вообще был весельчаком и балагуром, даром что белый цвет всей шкуры имел. Я думал, он со всеми через губу разговаривать будет, раз семья его из самой Эквестрии в нашу тишь переехала, но нет – быстро мы с ним как-то сошлись, а после того ночного погрома он меня, кажется, даже немножко зауважал. Ну, а я что? Я отзывчивый, хоть и глупый иногда, как матушка говорит, но сам себе постановил эту парочку никому в обиду не давать. Раз они ко мне по-хорошему отнеслись, то и я должон соответствовать, верно? Поэтому не обижался, когда они про меня всякие глупости говорили – понимал, что это они не со зла, значится, а из-за своей непоседливой пегасьей натуры – «И раз у него время есть, чтобы трубы на ботике драить, то и задания он тоже знает на «исключительно»^[2]. Поэтому его сразу в старосты и определят... Эй, Клатч! Ты, когда в настоящие уоррент-офицеры выбьешься, нас, простых мичманов, не забудь, а?».

— «Ну тебя, глупый!» — вновь прыснула сиреневая пегаска, с невообразимой скоростью водя по бумаге карандашом. Нет-нет, никаких заданий она за меня не делала, упаси от такого принцессы – просто проверяла, как я их сделал, и нет ли в написанном ошибки какой. А если находила, то сразу хмурилась и эдак резко, вжик-вжик, крест на крест перечеркивала там, где я ошибся, заставляя заново цифры считать. Мы об этом сразу договорились, когда она решила мне помогать, увидев, как я бьюсь над всей этой книжной заумью, раз за разом получая плохие оценки. Ну, что поделать – нас, фермерских, в школу всего на три дня в неделю отпускали, но я все же выучился считать, кое-как, и теперь не мог ударить мордой в грязь, прося кого-нибудь выполнить задания за меня. Не так меня выучили, знаете ли, да и обещал я командиру Форт Харвест себя показать… — «Не видишь, мы все нервничаем!».

В отличие от пробормотавшего что-то себе под нос Крэнка, я промолчал. А что было говорить? Да, нервничал, конечно же, хоть и старался этого не показать. Несмотря на обещание из шкуры выпрыгивать, как выразился полковник, оценками я не блистал – не угнаться мне было сразу за остальными, а учителя, помня о том разговоре странном и моей провожатой, спуску мне не давали. Иным видам, от пегасов отличающимся, поблажек в Форте Харвест не делали, и уж если ты захотел воздухоплавающим стать – будь добр всем требованиям соответствовать, есть у тебя крылья, или вообще не было и не будет. И потому, учиться мне было трудно, что уж говорить – все, как полковник командующий и обещал.

— «Крэ-энк!» — многообещающе протянула Майти. Услышав уже знакомое вжиканье карандаша по бумаге, я даже уши прижал — но нет, пронесло, и тетрадка, которую Майти проверяла, шурша, отправилась в голову приятеля – «Ты что, формулы расчета сближения на встречном курсе забыл?! А еще Клатча поддразнивал… Пересчитывай, глупый!».

— «Поздно. Уже прилетели» — с досадой обронил белый пегас и, вслед за ним, мы бросились к единственному иллюминатору, наваливаясь на выскобленные мною трубы безо всякой боязни испачкать походную форму. Еще недавно за ним проплывали самые разные цеппели – и лишенные внешней обшивки эллипсы эквестрийских, и изящные, но крепкие грифоньи, и даже якские, похожие, по меткому определению инструктора-канонира, на обломки ржавого металлолома, набитого грудой камней. Больше всего, конечно же, было местных, чья деревянная обшивка и прихотливые формы разнились настолько, что напоминали пеструю коллекцию самодельных жеребячьих игрушек. И все они вдруг шарахнулись в разные стороны, словно птицы, когда наш ботик вдруг резко взмыл вверх в классическом «боевом» заходе, и так же резко остановился, рубя винтами бушующий воздух прямо над иронкладом, неторопливо шествующим над небопортом.

Сверху он напоминал пончик, или, по-ученому, «тор» — здоровенную такую вот булочку из порыжевшей от времени стали с дыркой в центре, где крутился самый большой четырехлопастный винт, который я когда-либо видел. Поверхность цеппеля усеивало множество гондол со вспомогательными винтами – маневровые трехлопастные, и ходовые о двух лопастях; не говоря уже о многочисленных надстройках, среди которых выделялись четыре башни главного калибра, полностью захвативших внимание Крэнка. Ну, это было и понятно – ему все эти маневры цеппелей были не слишком и интересны, ему лишь пострелять подавай. Оттого-то он на канонира прицельно учился, в отличие от Майти, восторженно сопевшей где-то между нами – в отличие от физической подготовки, в дуэли на циркулях и логарифмической линейке она бы никому спуску не дала, курс прокладывая раньше, чем наставник-навигатор успевал задание надиктовать. Ну, и я между ними где-то плескался, как сами знаете что, в колодец упавшее. Не было у меня предпочтений, кроме одной мечты — о полете. Поэтому я никак не мог определиться, что же мне выбрать, на чем сосредоточиться, чтобы не распыляться и сил своих глупо не тратя, зная лишь одно – я обязательно соберу себе цеппель, пусть самый маленький и неказистый, на котором и полечу на самый край света, где поднимусь как можно выше, чтобы там…

Ну, а дальше я не придумал. Но идя вслед за разводящим нас старшиной, долго не мог избавиться от видения чего-то огромного и безбрежного, расстилавшегося у моих ног. Кажется, это было небо и океан, лежавший далеко-далеко внизу, в зеркале которого отражались бесчисленные облака, приходившие ко мне вот уже несколько лет во снах… Вновь вспомнив о них, я и не заметил, как вслед за всеми оказался на мостике «Сонного Угря» — этот иронклад гораздо больше был, чем «Три Дыма», поэтому главное помещение на всем цеппеле было похоже даже не на комнату, а на целый зал. И пусть до двух, а то и трехэтажных мостиков доминаторов ему было куда как далеко, здесь имелось все, что было нужно для управления сложной и мощной машиной – деревянные кафедры и бюро, намертво привинченные к покрытому пробковым настилом полу; занимаемые офицерами «посты» возле них, причем некоторые были вынуждены нести свою вахту стоя, без малейшего намека на возможность присесть, дарованную другим. Многочисленные манометры, циферблаты (для чего им столько часов?), трубки Троттсона и элементы де Плуатье усеивали две стены из четырех, группируясь на них согласно какому-то важному принципу, который я, через какое-то время, разгадал – достаточно было поглядеть на противоположные стены, на которых, словно отраженные в зеркале, находились не поддающиеся исчислению краники и рукоятки самых разных цветов. Я однажды читал об этой системе, но все же не мог поверить себе – настолько старой она оказалась, и давным-давно считалась контрпродуктивной инженерами крупных держав, поскольку требовала многочисленного обслуживающего персонала, по сути, делающего то, с чем справится и один. Помнится, в тот миг я и сам подумал, что было бы гораздо логичнее разместить трубы, обслуживающие их манометры и клапана непосредственно рядом друг с другом, что явно увеличило бы скорость принятия решений и реакцию на приказы командующего…

«Да нет, бред какой-то» — мысленно одернул себя я, последним вваливаясь на мостик, чтобы присоединиться к построившимся в его центре кадетам. Вокруг них, а вернее, уже нас, неторопливо кружила местная акула-пониед, местный корабельный властитель, копытоводитель дум и сердец, от одного взгляда которого «палубного босса» буквально вынесло из помещения. Капитан судна был таким, каким и должен был быть – не слишком высоким, но массивным, с огромными передними ногами и немаленьким животом, жеребцом, чья жесткая, изрезанная морщинами и парочкой шрамов морда была украшена популярной среди воздухоплавателей седой «шкиперской» бородой^[3]. Что удивительнее всего, так это то, что он был земнопони, и прошло немало времени до того, как я понял, что глупо и совсем невежливо таращусь на него вместе с остальными кадетами.

— «Явились, значит, уклейки^[4]» — простуженно прохрипел капитан, поправляя на шее порядком потрепанный вязаный шарф, своим желтым цветом дисгармонировавший с его темно-синей униформой. Несмотря на стоявшую на мостике жару, от которой потели обрамлявшие его иллюминаторы, он кутался в подбитую мехом, тяжелую куртку, и был явно простужен – «Старший курса, построиться и доложить!».

— «Капитан, сэр! Воздухоплавательный курс базы Форт Харвест, номер…».

«Сосредоточься. Вспоминай все, что учил» — думал я, пока наш староста Блоу докладывал капитану о количестве прибывших кадетов, отсутствии отсутствующих и готовности к зачету по визуальному опознанию и системам контроля пространства. Увы, мысль сосредотачиваться на зачете никак не хотела, вместо этого, вслед за глазами, она перебегала с прибора на прибор, с одного несущего вахту авиатора на другого – мне хотелось знать все, понимать назначение каждого из приборов и уметь им пользоваться… Нет, даже не так. Я хотел уметь пользоваться ими всеми, не приковывая себя к одному из них. Знать, для чего они, как их использовать – и все для того, чтобы управлять любым цеппелем, любым воздушным кораблем.

Свобода – вот чем я грезил. Свободой, не зависящей от других.

Но, как говаривала моя матушка, «нужно на земле всеми ногами, крепко стоять, а не витать в облаках», что меня все время и подводило. Вроде бы и делал все, как положено, до мельчайшей буковки инструкции соблюдая, и зубрил все так, что голова едва ли не лопалась – и все без толку было. Вот и теперь, по команде, подойдя к большому латунному прибору, установленному на вращающемся коническом постаменте, я прильнул к его окулярам, разглядывая резко сузившийся, но заметно приблизившийся ко мне мир, думал обо всем, что попадалось мне на глаза, совершенно забыв о словах капитана. Поэтому даже удивился, когда попытался крутануть ручку ауспекса, приближая заинтересовавший меня стимбот, за что сразу же получил увесистый подзатыльник, сопровождавшийся обидным хихиканьем товарищей.

— «Для глухих, уроненных в детстве из люльки и прочих дегенератов, повторю – ничего не крутить. Никуда не нажимать. Прибор поворачивать на строго ограниченные углы, отмеченные красными штрихами на лимбе» — прохрипел позади меня капитан. Конкретно он, конечно же, ни на кого не указывал, но я совсем не удивился, когда остальные кадеты уставились на меня, оторвавшись от таких же приборов, установленных вдоль окон. Вообще, ауспексов на цеппеле было много – внутри, возле иллюминаторов мостика и снаружи, дублирующие первые, не говоря уже о целом ворохе ауспексов, словно цветы, торчавших на внешних балкончиках мостика. Казалось, куда ни глянь – везде наткнешься на конический постамент, заканчивающийся массивным ромбовидным прибором размером с хороший такой чемодан. Штука солидная и дорогая, а весит – не всякий сможет поднять. Ну, да это понятно, ведь на внешней стороне у нее множество видоискателей понатыкано — от широкоугольного до сверхобъектива, которые могут и весь горизонт, и самую малую точку на нем показать, для чего внутри целые кассеты с линзами есть. А управление самое простецкое – рукояткой, похожей на ручку бабушкиной маслобойки, знай себе крути, да небо разглядывай. Но не все так просто выходило, как мне вначале казалось, и даже тут моя глупая голова дала о себе знать, когда сам капитан принялся нас экзаменовать.

— «Да-а… Детский сад на выгуле, а не будущие офицеры. Ну да ладно, будем работать с чем есть» — убедившись, что каждому хватило прибора, командир корабля устало покачал головой. Казалось, один наш вид доставлял ему сущие мучения, но почему он не переложил эту обязанность на кого-то другого, никто так и не понял – «Слушай мою команду, балласт! Зачет начался. Задача – обнаружить и опознать бот контрабандистов. Как он выглядит? Как бот, треска летучая, как бот! Поэтому вам придется вспомнить, что такое бот, их виды, типы по приводам и назначению. Последнее можете считать подсказкой или данными разведки – кто как хочет. Смотрите внимательно, вспоминайте все, чему вас учили и сопоставляйте с увиденным. Офицер – это не просто крикливый пони в шинельке с кантиком и усиками записного модника-ногодрыги. Офицер – это в первую очередь голова, поскольку тупых копыт вокруг всегда в большом избытке. И поскольку наш вижилан движется, а не торчит, по примеру других, словно пробка под хвостом, то и по, и против солнца все насмотрятся, заодно вспомнив и инструкции работы с приборами контроля пространства».

Вот так. Никто не сказал, что будет просто. Поэтому я и попытался вытряхнуть из головы разбегавшиеся словно тараканы мысли, и завертел прибором, стараясь не выйти за рамки на лимбе, приваренном к постаменту. Как назло, блестевший под зимним солнцем небопорт играл и переливался праздничными огнями, словно одна большая гирлянда, которые вешают у нас на ратушу и здание суда, отвлекая меня от вдумчивых поисков ботика. Но как бы я ни старался, как бы ни давил в себе мысли, они все равно, подобно непобедимым тараканам, ползали внутри головы, своим шуршанием отвлекая меня от задания. «Почему именно бот?», «Как мы вообще его опознаем?», «Как докажем, что он – это он?» - чем дольше я всматривался в окуляры, тем большие сомнения меня одолевали, заставляя дрожать предательски ослабевшие вдруг копыта. Почему мне казалось, что мы занимаемся ерундой? – «Нет, прочь, глупые мысли! Сосредоточься!».

— «Так, кадет, докладывай. Углядел что-нибудь?» — поинтересовался капитан. Неторопливо прохаживаясь по мостику, он мрачно глядел нам в спины, и я буквально чувствовал своим затылком этот тяжелый, внимательный взгляд – «На десяти румбах слева, что за цеппель идет?».

— «Это… Это эквестрийская шхуна, сэр» — решившись, доложил я, разглядывая в окуляры указанное мне воздушное судно. Один двухлопастный винт на корме; по две мачт-реи^[5] торчат с каждого борта – вроде бы все правильно, все по учебнику… Но почему-то в голове скреблось и скреблось «это кеч!», хотя на первый взгляд мачт-реи казались абсолютно одинаковыми, пусть и плохо видимыми друг за другом – «Парусный цеппель, на вид около тысячи гросс-регистровых тонн. Подавал сигнал об отбытии».

— «Шхуна, значит» — нехорошо усмехнулся седой капитан, и от его голоса у меня натурально копыта начали замерзать – «А то, что у нее кормовые мачт-реи короче, чем носовые, тебя не смутило?».

— «Но сэр, отсюда же видно, что…».

— «Парус – не главное, мелочь. Капитан-недоносок так старается побыстрее уйти, что взгромоздил на них запасной, носовой, но мачт-реи то остались такими же, как и были. Видишь, как его бьет на ветру? Ну и какая же это шхуна?».

— «Значит, это кеч, сэр» — покаянно вздохнул я, отстраняясь от окуляров. Даже безо всяких сложнейших приборов, одними глазами, этот воздухоплаватель разглядел то, что не смог я, и теперь получал за это порцию тихих смешков, пронесшихся по мостику. «А ведь мысль была правильной» — подумалось мне, когда я вновь отвернулся к ауспексу, не вынеся сочувствующего взгляда Майти, таращившейся на меня поверх посмеивающихся голов. Отбрив меня, капитан отправился дальше, и вскоре смешки и разговоры сменились дрожащими голосами тех, на кого обратилось суровое око корабельного кэпа. Не обойдя вниманием никого, он снова отправился в путь, и судя по негромким смешкам находящегося на мостике экипажа, это и в самом деле было еще то развлечение, затевавшееся в том числе и для них.

— «Теперь ты, кадет» – Хрипло пробасил капитан, через какое-то время вновь оказавшись у меня за спиной. На время учебно-практических выходов нам присваивалось звание уоррент-кадетов, чтобы, значит, не просто болтались как поплавки, а место свое занимали. Но капитану это, кажется, было не важно, и временную часть он опускал, упорно именуя нас учениками, если не чем похуже, когда его наши знания не устраивали – «Доложи уже о своих находках, знаток эквестрийского такелажа».

— «Есть, сэр!» — приникнув к окулярам дальномера, доложил я, и принялся осторожно поворачивать его из стороны в сторону, обводя взглядом свой сектор горизонта. Мелочь, каботажные сухогрузы, пара зерновозов, из них один «камеон», похоже что грифоний – только они любят несколько мелких баллонов вместо одного большого вместе соединить. Ну, говорят, у них в горах по-другому и нельзя…

— «Да-да. Прямо идиллия и деревенская, мать ее, пастораль» — раздался над ухом знакомый голос, заставивший меня подпрыгнуть на месте. Я оторвался от окуляров и уже почти повернул голову, увидев и белую жесткую шерсть пыльно-белого цвета, и черно-красную гриву и, кажется, даже знакомые татуировки на ней… Но спустя миг мою морду едва не натянуло обратно на окуляры дальномера, когда небольшое, но крепкое копыто ткнуло меня в затылок, буквально впечатывая в прибор – «Мичман, ты вообще сдурел, что ли? Кто тебе отвлекаться от наблюдения разрешил? А если капитан спросит, что на тридцати румбах вправо располагается, а ты, вместо прибора, на чью-то жопу пыриться будешь?! Живо узнаешь, какова флотская розга на вкус!».

— «Кадет, доложить, что видишь на тридцати румбах вправо! Живо, не спать!».

— «Вот-вот. Внял?».

— «Д-да, мэм… То есть, так точно, капитан, сэр!» — решив, что высказывать радость от встречи и вправду можно было бы и потом, я старательно повернул ауспекс, осторожно дотронувшись до рукояти сбоку прибора, не уверенный в том, что мне можно это делать – «Разрешите доложить! На тридцати румбах вправо находятся три судна класса «бот», два из них пересекают наш курс ниже и правее…».

— «Достаточно. Что еще?».

— «Н-ничего, сэр» — я снова обвел ауспексом сектор своей ответственности, не обнаружив ничего подозрительного. Не считать же таковым парочку облаков, маячивших на фоне далекого камеона, настырно топорщившего свои огромные рули высоты на самом краю обзора.

— «И что? Так и будешь мне все ботики показывать до утра?» — устало прогудел капитан, даже не пытаясь оборвать смешки, прошелестевшие в толпе будущих воздухоплавателей. Почти ни с кем из них я не сошелся, и лишь Майти и Крэнк, взявшие когда-то шефство над молодым и бестолковым фермерским пареньком, могли считаться моими друзьями. И лишь они, косясь на сурового капитана, пытались мне что-то подсказать, причем Майти делала это едва ли не вслух, почти выпрыгивая от энтузиазма из накопытников – «Напоминаю, что по данным разведки, вчера в порту видели ботик контрабандистов, и я хочу знать, не появился ли он вновь в секторе нашей ответственности. Смотрите, приглядывайтесь, принюхивайтесь – ваша задача засранцев сыскать, а не линзы мне тут слезами полировать!».

— «Контрабандисты? На ботике?» — ехидно хмыкнула безумная дамочка у меня над ухом. Несмотря на запрет, я слегка отстранился от визоров для того, чтобы увидеть знакомую трубку, издавшую серию забавных свистящих звуков, донесшихся из ее стального нутра и странную, темно-синюю форму флотского офицера высокого ранга, расстегнутую и распахнутую так, что было видно располагавшуюся под ней белую сорочку, лишенную половины положенных по уставу пуговиц. Интересно, и откуда она ее взяла? Я бы не удивился, если и, в самом деле, с боем или выиграв в карты. Или с боем, после выигрыша в карты… — «Достойная, блядь, цель для иронклада, хоть и старого. Прям оторопь берет!».

— «Но что тут можно еще увидеть? Это же просто порт…».

— «А давай посмотрим. Что мы видим вокруг?» — предложила она. Я заметил, что на этот раз пегаска казалась гораздо спокойнее и умиротвореннее, чем во время нашей первой встречи, и знай посасывала свою трубку, выпуская в воздух тонкие струйки дыма, приятно пахнувшего фруктами и табаком – «Вся эта суета, все эти воздушные суда, вьющиеся вокруг, словно мошки, все выглядит привычным и обыденным, правда?».

— «Да. То есть, так точно» — согласился я, вновь поворачивая ауспекс на положенные мне тридцать градусов-румбов, и снова морщась от неприятного ощущения неправильности, возникавшего каждый раз, когда мой взгляд царапала здоровенная плоскость камеона, словно соринка в глазу, черневшая у края линз.

— «А если взглянуть на происходящее шире?» — крепкое копыто легло мне на шею, заставив продолжить движение, наплевав на ограничения, и обводя взглядом почти весь видимый мне горизонт – «Что, если попытаться сорвать с себя шоры, и постараться оценить ситуацию целиком?».

— «Я стараюсь. Я в самом деле стараюсь» — убежденно ответил я, хотя этой самой убежденности внутри почему-то не чувствовал. Нет, я не был отстающим, хотя и не был самым-самым успевающим, болтаясь между этими крайностями – «надежный середнячок», как иронично говорили инструктора, «опора и становой хребет любого воздушного флота». Но лишь принцессы, наверное, знали, чего мне стоило быть в числе первых, кто вызывался отвечать на зачет, демонстрировать свои навыки и знания, необходимые каждому кадету – и как часто я разочарованно плюхался назад, когда ошибался, хотя и пытался делать все так, как говорили наши инструкторы и учителя. Делать все по уставу. И как часто меня стали посещать малодушные мысли о том, что я мог совершить роковую ошибку, и… Нет, не завербоваться в академию, а вообще вообразить, что небо когда-нибудь примет меня – «Просто…».

— «Просто кризис веры, мммм?» — пососав свиристевшую трубочку, заключила за меня белая кобыла. Ее голос раздавался то с одной стороны, то с другой, словно та не спеша прогуливалась по пробковому настилу мостика – «Просто кто-то старательно отвергает интуицию, пытаясь полагаться на разум?».

— «Матушка мне с детства говорила, "Не витай в облаках, сынок…"».

— «"…а крепко стой на земле". Ну и что же?» — я даже успел удивиться тому, что она знает наши пословицы прежде, чем следующий вопрос добил меня окончательно – «Ты, когда по земле ходишь, на ноги наступаешь?».

— «Ну… иногда» — где-то в этом вопросе должен был быть подвох. Но, как ни старался, понять я его не сумел.

— «Когда ты идешь, ты чувствуешь мягкую пыль, ложащуюся под копыта? Ощущаешь холод грязи? Предчувствуешь каждую трещинку, каждый камень, которые тебя ждут?».

— «Д-да…» — потребовался еще один подзатыльник, чтобы не дать мне оторваться от окуляров прибора, и посмотреть на эту странную кобылу. Она была странной и не только своей жесткостью и крутизной. Не только той переменой, превратившей ее из безбашенной, отляганной на всю голову пегаски в спокойного, уверенного в себе и окружающих офицера. Скорее, меня поразило то, как она описала все то, что знает и чувствует любой земнопони, но даже и не пытается объяснить остальным, потому что они ему не поверят, больше озабоченные своими крыльями или рогом.

— «Так почему ты доверяешь своим ногам, но не доверяешь глазам и голове?».

— «Потому что я…».

— «Земнопони?».

— «Да».

— «Тогда ты никогда не почувствуешь небо» — это прозвучало как приговор, произнесенный холодным, отстраненным голосом судьи, много повидавшего на своем веку – «Тогда оно никогда не примет тебя, пока ты не примешь его всей душой, всем телом, всем своим ливером. И это не зависит от наличия или отсутствия крыльев. Или ты думаешь, небу не похер, есть у стремящихся к нему лишняя пара покрытых перьями дрыгалок, или нет?».

— «Но я хочу этого! Честно, хочу!».

— «Тогда сделай это. Почувствуй его. Впусти его в себя, и оно подскажет тебе все, что ты хочешь узнать» — просто ответила она. Ну прямо как дверь амбара приоткрыть посоветовала – «Вспомни, как ты бегал по степи, среди вересковых пустошей, и земля грохотала у тебя под ногами. Как хлестали по копытам стебли травы. Как мелькали кусты и овраги – разве ты останавливался перед каждой трещиной или ручьем, чтобы оценить его ширину?».

— «Н-нет, я прыгал и просто знал, что перелечу».

— «Так что тебя останавливает сейчас? Что прерывает твой бег?».

— «Я… Прошу, покажите мне, как это делать, мэм! Я хочу, но я боюсь, что…».

— «…что небо не примет тебя?» — хмыкнула та, перекладывая трубку из одного угла рта в другой. Скосив глаза, я заметил ухмылку, и вновь прильнул к окулярам, опасаясь того, что… Что она понимает слишком уж многое – «Что ж, смотри и учись. Попробуй хотя бы на миг поверить в свои силы. В то, что тебе подсказывает твоя интуиция, твое чувство неба, в которое ты ссышься поверить лишь потому, что у тебя этих глупых порхалок нет на боках. Вон, вон там – что ты там видишь?».

— «Небо. Порт под нами. Небесные корабли».

— «Хорошо. Ничто не выбивается из привычной картины? Что ты можешь сказать о некоторых из них?».

— «Хорошо. Корабли… Вон торговец – идет по своему коридору, хочет уйти в воздушное течение на Зефир Хайтс. Он из кристальной империи — значит, готовится распустить паруса, поэтому будет двигаться дальше, пока не отойдет подальше от остальных».

— «Хорошо. Вон те?».

— «Якские баржи с рудой, под охраной. Идут низко – видимо, полны до краев. Будут плестись в обход порта».

— «Там?» — ауспекс повернуло налево, и меня вновь царапнуло ощущение чего-то неправильного, когда взгляд снова скользнул по крошечной точке, летевшей в сторону нашего иронклада.

— «Облака. Либо Погодный Патруль снова упустил несколько, либо наоборот, приберегает на всякий случай если у кого-то баллоны пробьет. Хотя странно, почему они тогда не над портом болтаются…».

— «Хорошо. Запомним и оставим их ненадолго. И все? Больше ничего не притягивает глаз в этой вашей гребанной сельской пасторали?».

— «Камеон. Грифоний» — выдохнул я то, что давно вертелось у меня на языке – «Он уже давно мне не нравится, мэм».

— «Серьезно?» — немного заинтересованным голосом выдала эта белая язва. Немного, самую малость, но достаточную для того, чтобы я понял издевку. Как понял и то, что она-то его уже давно заприметила, и всеми силами пыталась мне подсказать. Не самое лучшее ощущение, уж поверьте – «Ну и что же?».

— «Ну… Он грифоний. Только они строят многобалонные цеппели, последовательно соединенные изолированными группами, чтобы не лишиться всего объема летучести в ненадежных горных ветрах» — пробормотал я всплывшую в голове фразу из учебника, вновь переводя ауспекс на далекий цеппель, и снова неуверенно притрагиваясь к рукояти прибора, напоминавшей колодезный ворот – «Ну, так пишут. Жаль, нельзя его поближе рассмотреть».

— «А что мешает увеличить изображение? Или КДП запросить?».

— «Мэм, мы же просто кадеты, хотя нас и полагается мичманами называть!» — испугался я, отрываясь от окуляров и натыкаясь на заинтересованный взгляд прищуренных глаз, оказавшихся прямо напротив моих – «Нам запрещено даже настройки приборов менять, а дальномерщики точно простому курсанту не ответят…».

— «Правда? Тогда сообщи мне, кадет, где мы сейчас находимся?».

— «На мостике».

— «А что делают на мостике?».

— «Управляют цеппелем».

— «Тогда какая тебе нахрен разница, что там думают жопотрахи на контрольно-дальномерном посту?!» — негромко, но люто, до дрожи в кишках, прорычала белая кобыла, заставив жалобно звякнуть линзы прибора. Видимо, табак в трубке все же закончился, или ей просто надоело из себя настоящего крутого адмирала изображать. Теперь это вновь была та бешенная пегаска, что вела юркий пироскаф над крупнейшей военной базой Мустангрии безо всякого разрешения, наслаждаясь каждым мигом своей авантюры – «Кто тут за все отвечает? Кто принимает решения? Кто, блядь, управляет кораблем — ты или они?!».

— «Наверное, я…».

— «Что ты там прокашлял? Не слышу!».

— «Я, мэм!».

— «Тогда действуй! Взгляни на то, что ты хочешь узреть! Узнай то, что ты хочешь узнать!» — одобрительно, как мне показалось, взревела она, ткнув копытом в сплетение каучуковых наконечников переговорных труб, словно сонные змеи, свисавшие с потолка – «Кто сможет заступить тебе путь, и лишить тебя неба?!».

— «Никто. Только…» — мое копыто ухватилось за рукоять, провернув ее раз, и другой, и третий, увеличивая изображение в окулярах – «Только я сам, мэм. Я сам».

— «Молодца!» — твердое как камень копыто хлопнуло меня по спине, на миг выбивая дыхание – «Покажем этим сифилитичным ублюдкам, кто тут командует этим всратым летающим унитазом! Ну-ка, опознай мне то, что нашел!».

— «Это камеон…» — изображение скакнуло вперед раз, и другой, когда рукоять раз за разом щелкала шестернями ауспекса, соединяя кассеты с пачками линз – «Но что-то в нем странное».

— «И что же?».

— «Рули высоты» — увеличив изображение, наконец понял я, увидев то, что неосознанно смущало меня в огромном грузовике, идущем в нашу сторону – «Рули, они раздваиваются! И баллоны расположены не как обычно, четыре полусферой, а шесть, и звездой. Это не камеон – это боевой цеппель!».

— «Молодца!» — вновь похвалила меня пегаска, одобрительно долбанув копытом в плечо, отчего это самое плечо сразу же почти отнялось – «А ты не такой уж и дрищ, как я опасалась. Надо только своим талантам, своей интуиции доверять. Тип определить сможешь?».

— «Кажется, Пешен-Куронне…^[6]».

— «Не торопись. Не одноклассницу трахаешь на перемене, в сортире прижав. Ты про плоскости, кажется, что-то вякал?».

— «Рули высоты. Они слишком огромными кажутся. Может быть, штормовые или погрузочные шверты? Вот бы посмотреть на них поближе, или со стороны!».

— «Так в чем проблема?» — каучуковая гофрированная трубка ткнулась мне в копыта, от волнения едва не упустившие переговорное устройство, едко пахнувшее горечью старого каучука и нечищеными зубами.

— «Ни в чем…» — проблеял я и, собравшись с духом, прокричал в загудевшее резиново-стальное нутро – «Контрольно-дальномерный пост! Мостик вызывает контрольно-дальномерный…».

— «Ну, и кому там из щеглов не спится?» — рявкнула, перебив меня, переговорная труба – «Это кто там пищит?!».

— «Ну, и что? Ты вот так вот отступишь?» — иронично и как-то презрительно взглянула на меня белая пегаска, когда я растерянно опустил сердито вопрошавшую меня что-то трубу – «Перед каким-то офицеришкой, глазеющим через свой дальномер на жирные жопы туристок в порту? Позволишь ему диктовать свою волю тому, кто находится на мостике, отвечая за боевой цеппель и всю его мощь, вверенные ему страной и народом?».

— «Нет, мэм» — выдохнул я. И как она находила слова, которые заставляли сердце биться чаще, а тело расправлять гордо плечи? Наверняка какая-нибудь магия настоящих воинов неба, решил я для себя и, взявшись за трубку, изо всех сил в нее заорал, подражая голосу этой безумной кобылы, чей голос, казалось, звучал вместе с моим – «Мостик вызывает КДП!  Цель одиночная, курс сорок, удаление двадцать два! Осмотреть, опознать и подсчитать плоскости! Выполнять, собаки свинские, не спать!».

Труба удивленно хрюкнула и затихла, как затих и гул голосов у меня за спиной, как оказалось, все это время звучавший на мостике. Я уже чувствовал на своем затылке ледяной взгляд капитана и его приближающиеся шаги, когда переговорная труба вновь ожила – «КДП – мостику! Наблюдаем цеппель с тремя парами плоскостей! Повторяю, наблюдаем три! Курс тридцать восемь, удаление двадцать три — ну и огромная же зверюга!».

— «Надо же. Продрали глаза, слизняки рахитичные. Не прошло и часа» — прокомментировала этот крик белая кобыла, не обращавшая никакого внимания на приближавшиеся к нам шаги настоящего хозяина корабля – «Поняли, что счаз капитан-то их и вздрючит за то, что яйцами друг друга по жопам хлопали, а не за пространством следили».

— «Вести цель!» — прорычал от волнения я, и не иначе как от волнения, разве что чуть тише, продолжил вслед за этой безумной кобылой, вновь начавшей ругаться так, что заслушался бы даже заслуженный боцман воздушного торгового флота – «Крепче глядеть, кур-рвы!».

Ох, надеюсь этого никто не услышал.

— «Й-йесть глядеть крепче!» — удивленно и уже как-то опасливо икнули на другом конце трубы. Я? Я только вжал голову в плечи, когда услышал удалявшиеся голоса, все еще доносившиеся из ее жерла – «Кажись, кэп нынче не в духе. Все к приборам! Глядеть в оба!».

— «Ну, и что же теперь?».

— «Это не плоскости рулей высоты, и не шверты… Это крылья!» — осознание того, на что все это время намекала белая сумасшедшая, ударило меня не хуже ее копыта, вновь заставив закрутить рукоять ауспекса – «Это три пары штурмовых крыльев!».

— «Шестибалонная компоновка, схема силового набора корпуса типа «звезда», три пары штурм-крыльев… И что бы это могло быть?» — буквально облив меня иронией, осведомилась пегаска, со скучающим видом изучавшая свою трубку, словно прикидывая, стоит воспользоваться ею еще раз, или нет – «Ну, давай, скажи, что знаешь об этом животном. Удиви меня, фермерский паренек».

— «Но мэм, такие цеппели не ходят по одному!».

— «А ты тучки те помнишь?» — мундштук, зажатый под белым, слегка розоватым копытом, ткнул куда-то вперед, словно его хозяйка и в самом деле могла видеть на целые лиги без бинокля или подзорной трубы – «Да, те самые, которые наконец-то собрались в кучу, и эдак совсем-совсем не подозрительно ползут рядом с ним. Вот и прикинь хер к носу, мичман, что это может быть».

— «Тогда это может быть только одно…» — еще раз повернув ауспекс и посчитав «безобидные облачка», я обернулся и уставившись на возвышавшегося надо мной капитана, в чей китель едва ли не уткнулся мой нос, проорал – «Капитан, сэр! Обнаружена и опознана эскадра, идущая встречным курсом!».

— «Эскадра? Да ну?» — в наступившей тишине кто-то отчетливо прыснул — «Ну, и что же ты там на этот раз углядел, кадет?».

— «Это Пламя Славы – тяжелый грифоний цеппель класса «Доминатор», идущий с эскортом! Это Флам де Глуар!^[7]».

Тишина, опустившаяся на мостик, продлилась недолго и лишь для того, чтобы быть разорванной на куски грохотом смеха. Смеялись все – хохотали еще не допущенные до ауспексов кадеты, хихикали мои товарищи, расценившие это как очередную шутку глуповатого фермерского парнишки, пересмеивались вахтенные на мостике, бросая на меня и друг друга ироничные взгляды. Пристыженный, я опустил голову и смог поднять ее лишь спустя какое-то время, услышав новый, незнакомый звук, вплетающийся в творившееся вокруг веселье. Это был стук большой шестерни здоровенного, занимавшего целую стену прибора, возле которой обнаружилась так нелепо подшутившая надо мною кобыла. Опершись спиной на ритмично отстукивающий что-то прибор, она иронично глядела на веселящихся пони и, поймав мой укоризненный взгляд, подмигнула и затянувшись своей замечательной трубкой, вдруг ударила копытом по большому красному рычагу, запуская встрепенувшийся аппарат.

«Ой-ей-ей…».

Здоровенный артиллерийский когитатор пробудился от мирного сна. Световые кристаллы на его панели мигнули и замерцали в такт защелкавшим шестерням, одна за другой присоединявшимся к ритмичному клацанью своей главной товарки, стук которой превратился в угрожающее жужжание. Вскоре щелчки превратились в настоящий грохот, с которым огромный прибор перелистывал пластины откидного табло, вращая многочисленные барабаны с вытравленным на их поверхности множеством цифр. Шум голосов быстро стихал, заглушенный лязгом и шелестом разогнавшихся шестерней исходящего тонкими струйками пара прибора, пока, наконец, не воцарилось гробовое молчание, в котором особенно громко прозвучал отрывистый звук заверещавшего что-то свистка, под который из потрохов аппарата выскочил красный флажок, ознаменовавший конец проводимый расчетов. Лязгающие шестерни остановились, и на мостик опустилась тревожная тишина.

— «О-огневое решение п-получено, сэр!» — запинаясь, доложил вахтенный, называя процесс метания уже прижившимся словом «огонь», дошедшим до нас с тех времен, когда спорившие между собою народы использовали дурацкий порох, флогестон и прочие огнесмеси, опасные для себя и других, вместо надежного и безопасного пара. Ну, почти безопасного – «П-пост наведения главного калибра к бою готов!».

— «Кто включил адмиралтейский циферблат^[8]?».

— «Так ведь никого рядом не было, сэр…» — в ответ на строгий вопрос, удивленно и невпопад развел копытами вахтенный офицер, но, натолкнувшись на тяжелый, недобрый взгляд капитана, вытянулся в струнку, и проорал – «Не могу знать, сэр! Может, кто-то из мичман-кадетов схулиганил?».

— «Они все были у меня на глазах» — мрачно прорычал командующий кораблем, с отвращением обозревая затихший аппарат с застывшими шестернями, десятки и сотни которых виднелись сквозь прикрытые мелкой сеткой отверстия в корпусе. Лишь некоторые из них едва слышно пощелкивали, неторопливо меняя какие-то цифры на медленно двигавшихся цилиндрах, отсчитывая углы возвышения, углы упреждения, степень сжатия и объем необходимого для выстрела пара. Оценив одним взглядом всю эту единорожью заумь, капитан пробормотал что-то нелестное в адрес окружавших его идиотов, после чего решительно дернул три здоровенные рукояти, почти вызывающе торчавшие из стены возле вахтенного помощника, при этом движении вжавшего голову в мощные плечи — «Ладно, давно было пора растрясти это болото».

Окружающая нас тишина мгновенно взорвалась раздирающими уши трелями звонков.

— «Тревога! Всем по местам!» — очнувшись, спохватился дежурный по мостику. Вскочив на приступку, он принялся бешено дергать за многочисленные тросики и поводки под потолком, наполнив загудевший корабль звоном колокола и ревом сигнальных сирен – «Офицерам боевого расчета подняться на мостик!».

Иронклад встрепенулся. Загудел, ускоряясь, огромный винт в центре корпуса корабля и зарычали вспомогательные на его округлых боках, вначале медленно, а затем все быстрее разворачивая неповоротливый рундер в сторону приближающегося врага. Из надстроек на палубе, словно горох, посыпались палубные и командовавшие ими офицеры, наполняя корпус корабля грохотом сотен копыт, вторящим грохоту задраиваемых переборок, каждый лязг которых заставлял капитана мрачно кривиться, глядя на золотистый брегет.

— «Инженерная служба готова!».

— «Температура приближается к оптимальной! Топки выходят на рабочий режим!».

— «Контрольно-дальномерная служба готова и ведет цель!».

— «Нагнетатели разогреты, давление в системе растет!».

— «Главный калибр ожидает команды!».

— «Переборки задраены!».

— «Цеппель к бою готов, сэр!».

— «Четыре минуты и сорок секунд. Навоз» — я заметил, как испуганно прижались уши присутствовавших на мостике вахтенных и офицеров. И это несмотря на то, что положенное по нормативам время было почти в два раза больше. Но, видимо, если капитан сказал «навоз» — значит, так оно и было на самом деле. Недаром же он в эквестрийском воздушном флоте служил, а там дураков не держат.

«Даже страшно представить, что он сделает, когда эту белую кобылу отыщет» — подумал я, робко поглядывая на мрачного, словно туча, земнопони, под взглядом которого каждый из офицеров вытягивался в струнку, и старательно таращился в потолок – «Тогда розгами точно дело не обойдется».

Обойдя свои владения и смерив взглядом каждого из подчиненных, не обойдя своим вниманием и сбившихся в центре мостика мичманов, капитан подошел к ауспексу и, ворча, принялся разглядывать цель, превратившуюся из точки в уже ясно видимое пятно. Пользуясь тем, что он отвлекся от своих жертв, эти самые «жертвы» бросали в мою сторону недвусмысленные и явно очень недобрые взгляды, безошибочно определив во мне виновника приближающейся трепки, если тревога окажется ложной…

И вестника рока, если она окажется боевой.

— «Сэр, это и в самом деле тяжелый грифоний цеппель. Опознан контрольно-дальномерным постом, тип «Пламя Славы», эскорт – четыре «пти-шевалье»^[9]. Расчетное время выхода на огневой рубеж – сорок четыре минуты» — влетевший на мостик офицер затормозил рядом с капитаном и, отдав честь, протянул ему какой-то листок – «Гелиограф с маяка Мэритайм, сэр – они подтверждают. Это эскадра вторжения, сэр!».

— «Понятно».

По мостику пронесся громкий вздох, вырвавшийся у всех, кто там был. Это был приговор – вижилан, пусть даже и бывший когда-то боевым иронкладом, не продержится против этой мощи и получаса, а остальные суда – просто дрова в топке сражения со смелыми и воинственными грифонами.

— «Я отправлю сообщение нашей эскадре, сэр. Но боюсь, что они не успеют…».

— «Отставить» — прервал своего помощника капитан. Оторвавшись от ауспекса, старый жеребец смерил задумчивым взглядом всех, кто находился на мостике, после чего вновь повернулся к старпому — «Стравить пар из орудийной системы. Орудия в походное положение. Орудийные порты закрыть. Гелиограф на приближающийся цеппель… И занесите произошедшее в корабельный журнал с указанием, кто первый заметил приближающуюся эскадру».

— «Но сэр…».

— «Выполнять!» — отрубил капитан, вновь оглядываясь на одного из офицеров, занявших место у ауспекса, и теперь сосредоточенно крутившего рукоятку прибора – «Ну, что там?».

— «Сообщение! Сообщение с головного цеппеля!» — завопил тот, не отрываясь от окуляров. Казалось, его грива была готова подняться на шее и голове, сбрасывая с той форменную фуражку – «Сэр, они приветствуют нас!^[10]».

— «Отбейте в ответ приветствие и сообщите порту под нами, что гости прибудут через час-полтора» — хмыкнул грузный земнопони, ухмыляясь чему-то в свой поношенный шарф – «Они поняли, что их раскрыли и теперь торопиться не будут. Встанут на привод и сделают круг перед посадкой, так что время у нас еще есть. Отбой боевой тревоге. Команде – построение на палубе через двадцать минут, форма парадная. Это если они все же решат поспешить».

— «Так точно, сэр!» — судя по мордам подчиненных, никто так ничего и не понял, но возражать капитану не решились, поэтому мостик очень быстро очистился от всех, кто прибежал на него, повинуясь тревожному вою сирен – «Довести до сведения экипажа, кого мы будем приветствовать?».

— «Ее светлость Крутту фон Фиттельсбах, пфальцграфиню Куртцпфальтскую» — не знаю, как капитан смог выговорить всю эту грифонью белиберду, но он, хоть и побагровев, все же справился с этим делом в отличие от своего помощника, беспомощно опустившего карандаш и служебный блокнот от такого множества шипящих и щелкающих звуков подряд. Все еще стоявшая возле затихшего когитатора и не замеченная никем, белая пегаска лишь закатила глаза, состроив настолько уморительную рожицу, что мне пришлось куснуть себя за губу, чтобы не прыснуть от смеха – «Дальняя родственница грифоньего короля, управляющая его поместьями и что-то там еще, на что мне лично наплевать. И если уж она захотела навестить свою родственницу, выскочившую за нашего советника-управителя штатов, то мустангрийский воздушный флот не имеет права ударить рожей в навоз! Поэтому доведи до своих ленивых утырков что, не приведи богини, если хоть кто-нибудь на парадное построение опоздает или в мятом появится – лично в гальюне утоплю!».

— «Есть, сэр!».

— «А что до тебя, кадет…» — обернувшись, пожилой земнопони пристально поглядел на меня из-под лакового козырька своей капитанской фуражки – «Ну и откуда такие познания, скажи-ка на милость? Классификацию цеппелей вы уже должны были пройти, основы визуального опознавания вам преподают крепко, как я вижу, а вот тип и серию этого кита ты бы ни за что не опознал – нет его еще в учебниках, ясно?».

— «С вашего разрешения, сэр, наш курс стремится быть лучшим выпускам школы!» — как всегда не вовремя вылез Бэквинд Блоу. Красавчик, спортсмен и один из лучших учеников нашего курса, он был подтянут, красив и всегда уверен в себе, за что был выбран старостой нашего курса, добавив к своей форме золотой значок старшего в группе. Серьезный такой пегас был, из городских. Сразу видно, далеко пойдет в жизни. Хотя его и заносило постоянно на поворотах – ну так у него почти вся родня была в небе, кто во флоте, кто в Патруле. Вот и знал, наверное, как с важными пони разговаривать.

— «Я спрашивал не тебя, юнга. Принять упор лежа для десяти отжиманий. Потом доложишь о том, как следует обращаться к капитану на мостике» – не меняя выражения морды, буркнул жеребец. От его голоса я буквально вспотел, на секунду подумав, что просто не смог бы вот так вот спокойно расхаживать, закутавшись в плотную цапу – подбитую овечьей шерстью, крепкую полетную куртку, фуражку, да еще и обмотав шею шарфом. Попросту сдох бы от стоявшей на мостике жары, несмотря на то, что снаружи уже зима давно обреталась – «Отвечай, кадет. Или язык проглотил?».

— «Да, сэр! Нет, сэр! Прочитал в атласе, сэр!» — как можно бодрее постарался отрапортовать я, но увы, это не избавило меня от тяжелого, словно яблочный пресс, взгляда капитана. Это и в самом деле было так – по крайней мере наполовину, ведь я и в самом деле с большим старанием проглядывал эти атласы, пусть и с опозданием, но приходившие в нашу библиотеку. Перед тем, конечно, они оседали в кабинете командующего базой, но мне почти всегда удавалось напроситься в наряд на разгрузку прилетавшего ботика, чтобы иметь возможность первым наложить копыта на свежие альманахи флотов.

 - «В атласе, значит…» — пробурчал капитан, не сводя с меня тяжелого взгляда – «И сразу же тяжелый боевой цеппель опознал. Сам».

— «Н-нет, сэр…» — нужно было промолчать. Сделать вид, что все это и вправду моя заслуга. Не слезать со своей честностью, пусть на ней наш Скуттсвиль издавна и стоит. Но я не я был бы, если бы не ответил так, как полагалось в таких случаях отвечать, ничьих заслуг себе не приписывая, сколько бы там Майти меня копытом по ноге ни пинала – «Мне помогли».

— «Ну и кто же такой добрый у нас завелся? Ты? Или ты опять щенячьим взглядом разжалобилась, и решила этому кадету помочь?» — я заметил, как вжимались головы в плечи всех вахтенных офицеров, одного за другим, вслед за неторопливым бурчанием обращавшегося к ним капитана – «Вот только обосрались, не добежав до гальюна. Не сообразили, что такое даже полноценному мичману не под силу. И, как оказалось, этим козлам из КДП».

Похоже, что не только эта белая сумасшедшая заметила явный проклоп дежурной смены контроля пространства, и я вдруг подумал, что не хотел бы знать, что сделает с ними за такое этот строгий капитан.

— «Капитан, это не мы!» — поняв, что сейчас начнется разнос, я бросил укоризненный взгляд в сторону белой кобылы, вновь втравившей меня в какую-то авантюру и, наверное, мог бы остолбенеть, увидев пустое место возле когитатора, если бы подспудно не ожидал от нее какой-нибудь эдакой шуточки. Ведь я так и не забыл того подкола со старой грамотой и древним языком. И вот теперь она снова куда-то пропала, и моему крупу предстояло расплачиваться за двоих. Но и подставить настоящих офицеров мне тоже не хотелось. Не таковские мы, скуттсвильские, на чужих горбах на небесные луга ехать.

— «Прошу прощения, сэр. Это не они» — получив еще один пинок и вдогонку за ним угрожающее шипение Майти, я тяжело вздохнул, но все же вышел вперед – «С вашего разрешения, сэр, это был другой офицер. Белая пегаска, сэр, она мне помогла».

Труднее всего было начать. Протолкнуть слова в горло. Но чем дальше, тем легче мне становилось, и даже недоверчивое хихиканье товарищей и ироничные вздохи стоявших на мостике офицеров уже не могли сбить меня с толку. С помощью этой странной кобылы разобравшись в ситуации, взглянув на мир шире и немного поверив в себя, я вдруг понял, как легко и спокойно мне стало, и как упал какой-то камень с души, избавив ее от малодушных сомнений. Каким понятным и в общем-то несложным показалось все произошедшее, когда тебе помогли. Когда кто-то бывалый взял тебя за ухо и показал, куда и как нужно смотреть. Я не скрыл, что она почти подтолкнула меня к тому, чтобы нарушить приказ, но и не умолчал о том, что сделал это сам, добровольно, как заметил странное несоответствие в приближавшемся цеппеле, в которое не мог поверить и сам.

Не мог поверить в себя.

— «Ну, и как же она выглядела?» — выслушав мой запинающийся и перескакивающий с одного на другое рассказ, осведомился капитан. Он ни разу не перебил меня, пока я говорил, но я заметил, как из кармана его капитанской куртки появилась длинная, тонкая трубка, которую он неторопливо набивал табаком – «Я уже понял, что она тебе помогла, все объяснила, хоть и ругалась как наш «палубный босс» с похмелья… Ну и где же она, мелюзга?».

— «Исчезла, сэр» — еще не сообразив, что момент откровения кончился, и нужно вновь держать язык за зубами, развел копытами я, за что удостоился очередной порции смеха. Похоже, что окружающие восприняли это как очередную глупость не слишком умного фермерского паренька, поэтому потешались, припоминая разные глупости, которые я говорил, подозревая, что они тоже были подсказаны мне этой неуловимой кобылой – «Но она так уже делала, поэтому я…».

— «Ну, а выглядела-то она как?» — с ехидным смешком вопросила меня невысокая, строгая пегаска с неуставной кудрявой гривой золотистого цвета. Как и капитан, выглядела она куда как опасно, а нашивки первого офицера^[11] усиливали это ощущение во сто крат.

— «Ну, такая белая кобыла, пегаска, немного выше меня. На ногах и животе татуировки…».

— «Да-да. Показала тебе лично. Верю. Ну, а форма?».

— «Темно-синяя, как у капитана. Только не китель с пуговицами, а такая, запахивающаяся справа налево».

— «Угу. С кантом».

— «Кажется, с золотым…» — я не успел произнести эти слова, как меня заглушил громкий смех вахтенных офицеров – «Я сказал что-то не то?».

— «Да нет, все то. Как только встретим кого-нибудь в двухсотлетней давности форме капитана Небесного Города – сразу же узнаем, кто тебе помогал!» — отсмеявшись, вредная розовая пегаска демонстративно повернулась к капитану, продемонстрировав висевшую на боку кобуру пневмата с копытным хватом^[12]» — «Снова дети развлекаются, сэр?».

— «Развлекаются, старпом. Развлекаются…» — на протяжении всего моего допроса, именно так бы я это и назвал, он не вмешивался, молча глядя в широкий иллюминатор, держа одним копытом незажженную трубку. Но после этого вопроса прямо и твердо взглянул на свою помощницу, приподняв кустистую бровь – «Да так, что раньше твоих «глазастых» эскадру заметили».

Ехидно развесившая до того уши офицер вздрогнула и подобралась, впившись глазами в старого земнопони.

— «Боевую, заметь, грифонью эскадру. Прямым курсом прущую прямо на нас» — не собираясь щадить чьих-то чувств, продолжил разнос капитан и, несмотря на то, что делал он это очень тихим, спокойным голосом, словно о вечернем удое или снесенных яйцах беседовал, от стыда мне почему-то хотелось провалиться под землю – «Может, мне самому подняться на мостик КДП, и им эти самые глаза на жопы-то и натянуть, раз ты не справляешься?».

— «Никак нет, сэр!» — вытянулась в струнку пропесоченная кобыла, на морде которой играли недобрые желваки – «Виновата, сэр! Разрешите исправить выявленные недочеты?».

— «Иди-иди, Кловерлиф. Ты же знаешь что, кроме тебя, тут вообще мало кто шевелится и о службе радеет» — если в его голосе и была издевка, то я ее не услышал. Капитан был задумчив, а выражения его морды, когда он взглянул на всех нас, понять я не смог – «Внимание вахтенному офицеру! Организовать своим подчиненным парадную форму, и быть готовым принять на мостике августейших особ! Кадетам – спуститься в столовую и ожидать дальнейших приказов».

— «Будет сделано, сэр!» — щелкнул копытами задних ног Бэквинд Блоу. Выглядело это крайне эффектно и круто. И как только это у него вот так получалось?

— «Подготовьтесь как следует, мальки – сегодня вам повезет предстать перед высокой делегацией, и потому вы не имеете права ударить рожей в навоз» — хмыкнул земнопони, хотя я заметил, что сам он не рвался бежать и менять свою утепленную куртку, и даже замотал покрепче на шее старенький шарф, прежде чем направиться к выходу с мостика – «Ну, а ты, курсант – ты иди за мной».

Покинув мостик, я легко взбежал по крутой лестнице на один из балкончиков, опоясывающих Скалу или Цитадель. Так называли надстройку на цеппелях с жестким корпусом, где находились мостик, посты наблюдения и прочие службы, словно детские кубики, громоздящиеся друг на друга. Да, это создавало отличную мишень для вражеских атак, но любой мог оценить толщину стен этих надстроек и ведущих внутрь люков, шириной способных поспорить с настоящей крепостной стеной. А уж если на цеппеле имелись стационарные щиты или могучие единороги… В общем, волновался я совершенно по другому поводу, когда стучал копытами по скользким ступеням, добрым словом поминая нашего супервайзера, не пожалевшего положенных к форме каучуковых накопытников для новичков, и остановился только когда яркое зимнее солнце лягнуло меня в глаза, заставив зажмуриться и замереть возле ограждений балкона. Лишь проморгавшись, я вытянулся в струнку и, как положено, уставился чуть повыше ушей капитана, с задумчивым прищуром смотревшего куда-то вперед, на небопорт и подлетавшую эскадру грифонов.

— «Капитан, сэр! Кадет Клатч Нойз по вашему приказанию прибыл!».

— «Вольно» — буркнул кэп, не отрывая взгляда от зимнего неба. Легкий снежок, похожий на крошечную ледяную крупу, коснулся моего носа и подбородка, словно легкий привет от безбрежного океана – самого большого на Эквусе, что бы там ни говорили влюбленные в воду – «Скажи-ка мне, курсант, ты уже определился с дальнейшей судьбой? Куда собираешься отправиться после учебы?».

— «Я не знаю, сэр. При всем уважении, сэр… Я просто хочу летать».

— «И что, для этого цеппеля тебе мало?».

— «Да, сэр. Просто после гимбалоида, на котором меня однажды прокатили…» — удостоившись короткого и, как мне показалось, удивленного взгляда жеребца, я решил не распространяться об этой истории. Похоже, хватило и того моего честного ответа, который устроил день смеха на мостике для всего экипажа — «Простите, сэр. Но ведь все равно это не важно, если мы не сдали зачет, так?».

— «Молодежь. Вечно куда-то торопится» — хмыкнул в бороду капитан, наконец-то раскуривая свою трубку. В отличие от трубки незнакомки, ее запах был более острым и горьким, даже на расстоянии садня горло и нос – «Не дрыгайся, юнец. Зачет сдали все. Даже ты».

— «П-правда?» — с удивленным всхлипом, только и смог выдавить из себя я. Идя вслед за капитаном, я ожидал чего угодно – разноса за жульничество (а ведь я сжульничал, раз согласился помощь принять, и даже просил о ней), наказания за ошибки или вообще, записки командующему базой и школой с советом вылягать меня за ворота. Да и глаза Мисти, провожавшие меня до самого выхода, покоя не давали… Непонятно все это было. Пугающе. Словно я снова стал жеребенком, впервые заблудившимся в казавшемся когда-то огромном Скуттсвилле – «Но мы же не нашли тех контрабандистов…».

— «Помнишь ту шхуну, которая оказалась кечем, и его капитана-торопыгу? Вот мерзавец удивится, когда в Мэритайм Бэй его за яйца возьмут».

— «Да, сэр. Погодите… Но если это были они…» — вот тут он меня окончательно добил. Мало того, что заставил какие-то боты разыскивать, так еще оказалось, что это была не подсказка, а самый настоящий обман?! – «Но вы же сказали…».

— «Не полыхайте так рожей, мичман. Вы не в будуаре у дам» — явно цитируя что-то, фыркнул капитан. Я понял, что он откровенно смеется над теми чувствами, что были явно написаны на моей морде – «Этот зачет нужен не для того, чтобы вам там очередную оценку успеваемости в ведомости нарисовали. Но я лично увидел, как и чему вас обучают. И то, что ты не сдался – мне это понравилось. Пусть даже и с помощью, как ты говоришь».

Я молчал, не зная, что же ответить. Голова кружилась, морда полыхала от обуревавших меня чувств, и я никак не мог взять в толк, о чем же толкует этот мощный старик, расслабленно покуривавший на узких, продуваемых всеми ветрами мостках.

— «Запомни – информация не всегда верная приходит. Даже от разведки. Особенно от нее» — наконец, напыхтевшись своей вонючей трубочкой, соизволил пояснить капитан. Не знаю, для чего он все это мне говорил – быть может, просто поговорить было не с кем, как деду моему, который тоже тишины не терпел – «Поэтому тебе нужно учиться думать и принимать решения своей головой, даже если все вокруг твердит об обратном. Не каждый раз, не всегда, само собой – иначе правила и уставы были бы не нужны. Но время от времени нужно доверять себе, своему внутреннему голосу, который подскажет тебе то, что не услышат уши и не увидят глаза».

— «Д-да, эта пони так и сказала. Что я должен уметь доверять себе».

— «Доверять своему чувству неба. Такое и у пегасов, бывает, отсутствует – ну, им и проще, они тогда у земли поселяются и спокойно живут, если не выросли там сразу. Но если ты захотел на небо забраться – будь добр, в себе это чувство наладь. Иначе…».

— «Я буду стараться, сэр!» — выдохнул я, ощущая, как меня, на миг, вновь охватывает ощущение свободы, словно вокруг раскинулось свободное небо, лишенное сомнений и мелких тревог – «Спасибо вам, сэр! Вам и этой пегаске. Ну, которая…».

— «Да, ты уже говорил, как она выглядела» — я почему-то почувствовал, как мое ухо царапнул этот неопределенный ответ, словно старый земнопони намеренно не подтверждал, знает ли он кого-то похожего из своих подчиненных – «Пегаска, белая, красно-черная грива. Какая-то старая форма, давно вышедшая из моды и всех уставов. А в каком же звании она была? Ты, балбес, на погоны или нашивки ее поглядел? Или вас этому не учили?».

— «Учили, сэр!» — даже как-то немного обиделся я. «При взгляде на офицера провести глазами по фуражке, плечам и рукавам. Увидеть и опознать значок – погоны – нашивки». Что я, просто так все это время в Форт Харвест околачивался? Это же самому что ни на есть зеленому новичку преподают – «У нее такая широкая алая полоса чуть ниже середины погонов была, а поверх нее – солнце с крылышками, разделенное пополам. Простите, сэр, я не смог его опознать, а она сама не говорила…».

— «Естественно не смог, пескарь» — помолчав, капитан вновь затянулся, извлекая из почти погасшей трубки порцию полузадушенных хрипов. Удивительно, но ни орать, ни ругаться на меня он не стал и вообще, вел себя достаточно странно для офицера, командующего самым мощным кораблем в этой части страны. Ну прямо тебе пенсионер-турист из Эквестрии, любитель путешествовать, пить островные коктейли и любоваться закатом – «Коммодор, значит… Знаешь, что это такое?».

— «Нет, сэр. Никогда не слышал о таком звании, сэр».

— «Не ты один, парень. Не ты один. Это было давно, лет двести назад, или больше, когда оно появилось. Болтают, что это наша, пони, выдумка, но нет, брешут, кильки томатные. Это звание означало «командующий эскадрой», и было позаимствовано у грифонов с их Оберстер Фельдгауптгриффе – командующих любым воинским соединением, от крошечного отряда до армии и способного любого командира в ней заменить».

— «Но ведь командовать эскадрой может только адмирал?» – рискнул я продемонстрировать знания, которые усердно вдалбливал себе в голову. Настолько усердно, что иногда казалось, что вот-вот – и она лопнет, впору обручи для бочек у бондарей заказывать.

— «Конечно. Но адмиралов на всех не напасешься, да и конфликты могут возникнуть всякие…» — поморщился земнопони. Не высосав ничего путного из своей трубки, он выбил ее об ограждение и, ворча, заново принялся набивать, на робкое покашливание снизу внимания никакого не обращая – «Короче говоря, коммодор – это тот, кто имел право командовать не просто эскадрой, а любым количеством кораблей. Понятно? Он мог собирать себе эскадру, назначать флагманский цеппель и поднимать на нем свой вымпел. А главное – класть с прибором на любые попытки им покомандовать, несмотря на то, что они обыкновенно простыми капитанами были».

— «Это же получается, коммодоры главнее адмиралов были? А зачем? Разве адмирал не умнее капитана?».

— «Почти. Просто времена были такие, что как представишь – так вздрогнешь» – заново раскурив порядком вонявшую трубку, он обернулся и, подняв бинокль к глазам, вновь принялся разглядывать приближавшуюся эскадру. От этого нехитрого действия его седая бородка воинственно вздернулась, словно у пирата, заметившего на горизонте жирную цель – «И в любом флоте, в любой эскадре нужны были те, кто смог бы заменить выбитых адмиралов… или же командовать ими, если те обосрутся, или к согласию не смогут прийти. Поэтому коммодоров назначали правители государств, они считались выполняющими их волю – но только для какого-то одного дела. Вне его они простыми капитанами служили, если для этого время находилось».

— «Похоже, это были очень важные пони, сэр» — ошалев от такого количества новых знаний, выдавил из себя я. Становилось немного понятнее, отчего эта пони такой жесткой и смелой была, никого и ничего вокруг себя не замечая.

— «Важные. Настолько, что считались самыми несчастными. Или счастливыми – как поглядеть».

— «Как это?».

— «А вот так. Став коммодором, капитан уже не мог расти ни в званиях, ни в должностях. А нагрузить его могли чем угодно, словно грузопассажирскую баржу или шлюп. Сегодня ты стоишь во главе эскадры, охотящейся на пиратов, а через год – управляешь колониальным городком где-нибудь в Маретонии, чтобы потом принять под командование исследовательский цеппель, картографирующий облака над Изменчивым океаном^[13]. И они никогда не получали наград. По крайней мере, официально».

 - «Тогда это настоящее бремя, сэр» — подумав, ответил я первое, что пришло в голову. Но не просто ляпнул, не подумав, а сказал так и то, что появилось во мне в этот день, понемногу уча разделять мысли глупые, и не очень – «Бремя долга. Так?».

— «Конечно. Ведь победы засчитывались адмиралам и капитанам, участвующим в операциях, а имена этих грифонов и пони звучали лишь вслед за ними, с пометкой «при поддержке коммодора такого-то» — капитан вновь свирепо прищурился, но на этот раз на пролетавшее мимо дежурное звено абордажников, отчего те метнулись на положенное им место в боевом охранении цеппеля, едва не выпрыгивая из своих утепленных штанов – «Да, это было бремя, щегол. Сам понял, или опять кто-нибудь подсказал?».

— «Сам, сэр» — поняв по удовлетворенному кивку жеребца, что разговор был закончен и меня были готовы отпустить к остальным, я все же решил попробовать что-нибудь разузнать об этой странной кобыле — «Сэр, разрешите обратиться?».

— «Разрешаю».

— «Могу я еще раз увидеть этого офицера, чтобы поблагодарить ее, сэр?» — увидев, как приподнялась кустистая бровь на оглянувшейся на меня морде земнопони, я заторопился и скороговоркой произнес – «Просто мне показалось, что вы ее знаете, поэтому я решил узнать у вас… могу ли я…».

— «Может, и сможешь» — с деланным безразличием пожал плечами капитан, отчего надежда, вспыхнувшая у меня внутри, начала стремительно угасать. Неужели эти коммодеры были настолько важными пони, что даже видеться с ними было нельзя? Они их там что, под замком у себя держат? Эта мысль показалась мне настолько несправедливой, что я едва не пропустил следующие слова капитана – «Ты что, и в самом деле решил, малек, что она только к тебе одному приходила?».

Налетевший вдруг ветер уперся в широкий металлический бок цеппеля, с каким-то тревожным свистом пройдясь по надстройкам и трубам воздушного судна, но я уверен, что это не он заставил мои копыта похолодеть, прямо сквозь накопытники буквально примерзая к металлу. Но опытный экипаж не спал, и спустя всего миг, показавшийся мне вдруг длинным, словно дорога домой, цеппель взревел маневровыми двухлопастными винтами, компенсируя внезапное смещение и крен. Солнце, до того ярко горевшее в вышине, скрылось за легкими облаками, и без его ярких лучей стал гораздо лучше видна громадина грифоньего цеппеля, упорно ползущего в небопорт.

«Они приходили с дождем. Шквалистый ветер, несущий с собой тонкую водяную взвесь еще не пролившегося дождя, как предвестник накатывающегося шторма, предвосхищал их прибытие – настоящих властителей этой части воздушного океана» — некстати вспомнились слова из какой-то книги о героических небоплавателях. Нет, всему этому должно было иметься разумное объяснение, но в тот миг я не мог вспомнить ничего, кроме детских сказок-страшилок про Черное Копыто и Белую Простыню, от которых внутренности скручивались холодным узлом. Всегда боялся всего вот такого вот, ненормального – и тут на тебе. Приплыли. А может, это все такая шутка была – кто знает этих хищников неба, как они шутят, когда делать нечего, а время свободное есть?

«Да нет, ерунда какая-то» — так и не придя к какому-то однозначному выводу, я решил считать слова старика частью гордой воздушной традиции, в которую непременно входило подкалывание новичков, будь то ножовка для якоря или ведро компрессии, которые необходимо срочно у главного механиста запросить – «Он что, считает этого офицера каким-то там привидением? Ну да, именно привидение меня целый день в небе таскало, и в школу Форта Харвест приволокло. А еще главный вычислитель включило, не говоря уже о синяках, которые неделю сходили. Нет, это явно не то. Всякий знает, что привидения разве что ведро с молоком перевернуть могут, напугать, цепями позвенеть или повыть. Да и где это видано, чтобы привидения днем появлялись?». Успокоив себя этими мыслями, я даже чуточку возгордился. Немного, самую капельку, но все же почувствовал какую-то гордость за наш край, в котором нервических пони отродясь не водилось, и все его жители крепко стояли на земле. Что ж, если капитану так хотелось меня попугать, то я был не в обиде – традиция! Но и подыгрывать ему, дергаясь, как городская барышня, тоже не стал – так и стоял, глазами хлопая перед начальством, пока перед моим носом не оказался какой-то узкий, недвусмысленно ткнувшийся мне в зубы конверт.

— «Ходатайство. Начальнику школы» — кратко ответил капитан на мой удивленный взгляд – «Отдашь, когда распределяться будете по окончанию учебы, если решишь под мое командование пойти, и если голову не свернешь по дороге».

— «О, спасибо, сэр!».

— «Не благодари, карась, не благодари. Со мною наплачешься, запомни. Но зато настоящим офицером, настоящим небоплавателем станешь» — не успев рассыпаться в благодарностях, я вдруг оказался притянут к широкой капитанской груди, когда пожилой земнопони вдруг плавно, с кажущейся неторопливостью повернулся, а его здоровенная нога буквально выстрелила вперед, ухватив меня за грудки. «Пенсионер-турист? Как бы не так!» — промелькнула в голове трусливая мысль при виде преобразившегося капитана. Никакой расслабленности, никакой трубочки или любования солнцем – твердо стоя на холодном металле балкончика, удерживая меня на весу одной левой, передо мной был настоящий хищник неба, какими их любили в книгах живописать. Сильный, быстрый, жесткий – казалось, сама жизнь его пожевала и выплюнула, зубы свои обломав. В тот миг мне стало понятно, отчего с ним так уважительно разговаривали все, от простых палубных до самых строгих офицеров цеппеля – этот матерый хищник любого мог сожрать, со всеми костями, копытами и униформой.

— «Это не привилегия, сразу тебе скажу, чтобы ты заранее не возгордился» — хватка стального копыта на моем вороте усилилась и все, что я смог, это постараться кивнуть, не слишком громко хрипя от недостаточности воздуха, вдруг решившего покинуть грудь, чересчур сильно сжатую натянувшейся формой – «Это тот самый долг, о котором ты тут говорил. Видать, что-то такое в тебе увидели, раз решили помочь… Значит, хочешь летать?».

— «Да, сэр… Больше всего на свете, сэр…» — полузадушено прохрипел я, глядя на задумчиво рассматривавшего меня капитана. Никакого старого учителя, приглядывающего за сворой учеников – теперь я видел настоящего хозяина «Сонного Угря», который на любого смотрел как на щенка, тявкающего перед мордой матерого волкодава. Такой мог запросто и трубку на мостике выкурить, и провинившегося за борт своим же копытом отправить, или просто пол тобой подтереть – при всем при этом не сильно от дел своих отвлекаясь – «Я так в школу… Брать не хотели… Она в первый раз помогла…».

— «Что ж, тогда это судьба, мелочь» — копыто разжалось, и холодный зимний воздух хлынул в мои легкие. Поставив меня на место словно какую-то кружку или ведро, капитан вновь обернулся, разглядывая ряды своих подчиненных, начавшихся строиться вдоль бортов, оставляя меня наедине с этим холодным великолепием. Казалось, само небо вливается в мою грудь вместе с запахом карамели и выпечки, напоминавшим о том, что приближается главный праздник года, с его венками из засушенных трав и обязательным яблочным пирогом... и исполнением сокровенных желаний – «Тогда мне плевать на то, придумал ты это, или все на самом деле случилось. Но если так все и было – на тебя возложили немалый долг, и чтобы его исполнить, тебе придется буквально из шкуры выпрыгивать».

— «Да, сэр… Простите, сэр. Командующий базой тоже так сказал, сэр».

— «Потому что он тоже из настоящих» — покивал головой капитан. Но теперь ему уже не удалось обмануть меня показной стариковской неторопливостью, под маской которой я видел настоящую глыбу из стали, похожую на тот цеппель, что под нашими копытами вибрировал и гудел  – «И он тоже понимает, что среди всего того сброда, что пытается пристроить получше свой зад, на каждом цеппеле должны быть настоящие воздухоплаватели. «Поцелованные небом», как говорили когда-то. Те, кто исполнит свой долг, каким бы он ни был. И те, кого само небо зовет».

— «Я… я всю жизнь хотел летать. Даже во сне» — прошептал я. Не знаю, зачем я это сказал, вторя каким-то мыслям, поселившимся в моей голове, но в тот миг мне почему-то казалось, что нет ничего постыдного в том, чтобы признаться в этом тому, кто провел в небе почти всю свою жизнь – «Летать свободно, одному или с теми, кому доверяешь. Туда, куда поведет тебя ветер и небо».

— «Что ж, значит, такова твоя судьба, которую она углядела» — пожал могучими плечами старый воздухоплаватель. Зимнее солнце горело на швах его старой, потертой форменной куртки, золотыми нитями канта превращая ее в торжественный китель строгого, заслуженного адмирала — «Тогда учись крепко, сынок. И если выдюжишь, если не оступишься и не опустишь копыт, однажды ты найдешь свой путь в небо».

__________________________