← Глава девятая. Солнце в ночи Глава одиннадцатая. Hi! My name is... 18+ →

FoE: Corrupted adve…adve-nnnn-chur…yeee! (Испорченное прику… прик… прик-к-к-люююю-ченне!)

Глава десятая. Неупокоенные и сломленные 18+

Предупреждение: в данной главе будет немного матов и много насилия, так что... вы ПОНЯли.

Специальное слово: жжение

Запись Щ №1600007 (по Опыту №1):

Вместо введения:

К сожалению, большая часть записей была уничтожена в результате развертывания мегазаклинания исцеления (Опыта №1), поэтому часть вещей придется восстанавливать по памяти.

Заключение по опыту №1:

Опыт №1 показал, что применение мегазаклинания восстановления даже в урезанном виде и довольно примитивным методом развертки способно вернуть к жизни пони, относительно недавно умерших. Пока рано делать однозначные выводы: со дня Опыта №1 прошел 1 день – но ни пони №1 (Хелбент Кид), ни пони №2 (Слатти) не проявляют признаков возобновления недомоганий, вызванных предсмертными травмами (внутренние кровотечения, огнестрельные ранения и т.д.). Со слов пони №2: «Ссать проще стало». Собственные раны, полученные в ходе сражения с пони №2, которые могли привести к смерти, также не открываются. Ухудшения самочувствия не наблюдаю.

Разочарованием стало отсутствие эффекта регенерации отсутствующих частей тела на примере пони №2, что противоречит записям Флаттершай касательно мегазаклинания исцеления. Вероятно, операции, производимые над пони №2 без согласия, происходили много раньше, чем возможность исцеляющего заклинания при проведении Опыта №1.

Краткосрочные итоги Опыта №1:

1) Все, кто мог недавно умереть в радиусе действия, смогли вернуться к жизни;

2) Лучше всего заклинание рассчитано на лечение пони, единорогов и, вероятно, пегасов, однако, технически, действует и на ченжлингов (проверено на себе);

3) Близкорасположенные тела пони в результате инициатора развертывания Опыта 1 (взрыва боеголовки) соединились в один организм (рабочее название «Гигапони»), жизнеспособность которого под вопросом. Требуется дальнейшее изучение.

4) Для последующих опытов необходимо придумать более безопасную инициацию и попробовать использовать магические компоненты с автодока.

Запись Щ №№1600008 (личные наблюдения):

Удивительно странно после стольких лет топтания в Дыре оказаться в пути. Тем более удивительно иметь в спутниках земных пони (пони средних лет – Хелбент Кид; и пони малых лет – Слатти). Еще более удивительно то, что в недавнем прошлом я убил их обоих. Дважды. Подробнее смотри запись №1600007.

Надеюсь, они не слишком огорчены этим фактом.

Слатти обладает вспыльчивым характером и чутко реагирует на любые попытки обесценить его. Вероятно, это связано с его прошлым. Несмотря на маленькие размеры и массу, быстрый и сильный. Особенно, когда дерется ложкой. Возможно, это очередная шутка Его. Сходиться в ближнем бою с ним… опасно. Победа над ним оказалась большой удачей, и, не умей я находить потаенные страхи пони, моя миссия была бы прервана.

Хелбент почти всегда спокоен и копает чудесные ямы правильной геометрической формы. По его словам, водил поезда вплоть до падения мегазаклинаний. Ему почти ничего не страшно. С момента прихода в Дыру до настоящего момента я не уловил от него ничего, что походило бы на страх. Я тогда пытался убедить его уйти, но уговоры на него не действуют. Еще я появлялся у него во сне. Подозреваю, что без Него тут тоже не обошлось. В ближнем бою он… неприятен, но не более. Отсутствие марки специализации на боку в его возрасте – это странно. Может, это какие-то последствия длительного магического излучения? Примечание: Хелбент способен общаться с Ним. Демоны? Боль (Слатти), ярость (???), любопытство (Я?), жадность (???).

Итак, по поводу путешествия.

Мы прошли за один день внушительное расстояние: вышли из Дыры, пересекли выгоревший лес, пропитанный магическим излучением, и нашли земную пони Эвил Бич. Точнее, она сама выбежала на нас. Грифоны использовали ее для засады. К счастью, или нет, засады мы избежали.

Пару слов о Эвил Бич: она неграмотная, как и Слатти; хитрая и… пытается спасти себя в первую очередь. Она знает Хелбента. С плохой стороны. И она – мать Слатти. Неожиданное воссоединение. Это странно, так как Слатти постоянно испытывает негативные эмоции, когда видит или слышит ее.

Спустя столько времени большая часть земли по-прежнему непригодна для посевов из-за влияния магического излучения, а циклы дня и ночи, равно как и погода, представляют собой набор случайностей, при которых может выжить только сорняк.

В лесу внезапно наступила ночь, и мы натнулись на кирина. До этого я никогда их не видел вживую. Кобылка-кирин спалила множество деревьев, просто двигаясь между ними. Я выпустил в нее барабан, и пули исчезли (расплавились?) прежде, чем смогли ранить ее. Внушить ей страх было невозможно. Не понимаю, почему. Она слишком горячая, чтобы драться с ней в ближнем бою. Пришлось использовать один трюк с перезарядкой, чтобы убежать. Думаю, что Эвил Бич не поняла его, даже если видела.

Удивительно. Нет, очень удивительно, что Хелбент каким-то образом смог ее остановить, хотя не знает о киринах ничего. (Уровень его угрозы, наверно, выше, чем я предполагаю). Он страшно обгорел, но все равно смог протащить кирина на себе. Пока мы шли на привал, я смог понять из ее эмоций, что она очень истощена и голодает. Может, она преобразует энергию из еды в топливо? А рог? Она обладает магией?

На привале выяснилось, что кирин сидит на дэше. Наглая, агрессивная. Я думал, что, если дам дозу дэша, получится ее разговорить или узнать что-то новое. Но все ее эмоции завязаны на сильной ненависти и презрении. Ко всем. Потом она ушла. Я очень хотел выпустить ей барабан в спину, а лучше десять. Но не стал. Не понимаю, почему…

Примечание: вероятно, эта кирин является всеядной, в том числе, и плотоядной. В ближнем бою… смертельно опасна. Нужно принять меры…

— О чем пишешь? – спросил я у Щ. Он сидел поодаль от маленького костра, скрестив ноги, и записывал на листы в планшете что-то.

— Личные ззаметки. – устало ответил он.

Этот серый день продлился недолго, но мы дошли до какой-то одинокой фермы, на которой никого, кроме больших тараканов, не было. Жилой дом выгорел до углей, а от амбара осталась только крыша, под которой было просторно, темно и сыро. Меня посетила мысль, что на утро я опять не досчитаюсь Слатти.

Пока все остальные осматривали амбар в поисках хоть какой-то еды, я решился на ремонт лопаты. В амбаре не было никаких инструментов, но я все же сумел выстучать клепки об какой-то острый гвоздь, который прошел сквозь крышу насквозь, и вставил вместо черенка что-то похожее на балясину от перил. Конечно, балясина сама по себе не влезет в лопату, но я прилично состругал с нее и забил пару найденных гвоздей, чтобы застопорить. Теперь хотя бы можно копать. Или пару раз ударить кого-нибудь. Щ долго наблюдал за мной, потом что-то отметил в планшете телекинезом.

Эвби нашла полную бутылку яблочного виски, на которую кто-то наклеил изоленту и накарябал «Для дарагой Джетти» и пару консерв «Готовый завтрак». Слатти откуда-то выковырял стул и разломал его на дрова. Щ своей лабораторной горелкой помог разжечь костер, но сам греться не спешил. Каждому досталось по половинке завтрака (Щ свою половину вежливо отложил на потом). И он был ужасен в своей пресности даже горячим.

Холодало. Слатти нежился у костра, Эвби предложила всем выпить, и после вежливого отказа всех – Слатти злобно оскалился и отвернулся от нее, свернувшись клубочком – она высушила треть бутылки, пошаталась по амбару, нашла какое-то пыльное, истлевшее платье, которое только на тряпки пускать, и бережно накрыла им Слатти вместо одеяла. Тот поежился, машинально взбрыкнул задней ногой, и обмяк в тепле. Сама Эвби посмотрела на нас с выражением на лице: «Да, я херовая мать, но хотя бы так» — и улеглась набок в обнимку с бутылкой.

Остались только я и Щ. Я прилег на живот вблизи костра и смотрел на огонь. После испепеляющего вида кирина глаза все еще сушило и резало, как будто я смотрел на газовую сварку, и любое другое пламя казалось вообще неярким. Я положил голову на передние ноги и просто смотрел, как по волокнам дерева ползет неотвратимая черная полоса, за которой движется живое, трепещущее пламя, выжимающее из древесины все соки, пока от нее не останутся сморщенные угли в крупных трещинах.

Я подложил в костер еще одну деревяшку и спросил у Щ:

— Тебе не холодно? Может, ближе сядешь?

Тот медленно повернулся на меня. В глазах черного пони отражалось по маленькому костру, как будто две круглые керосиновые лампы стояли рядом.

— Нет. Я впаду в анабиоз, если буду сильно замерзать.

— Даже так… Это как у насекомых?

Щ подернул ухом. Наверно, сравнение его с насекомым немного нервировало.

— Да. Как у насекомых. – с легким недовольством ответил он.

Интересно, а во сне он снова становится понежуком, или так и продолжает быть тем, в кого превратился? Снится ли ему что-нибудь вообще?

— А это… ты сможешь помочь тому пони… из кучи поней? – вдруг спросил я.

— Не знаю. – Щ отложил записи и повернулся ко мне. – Этого не должно было произойти. Можно попробовать… убить его, потом расчленить и снова оживить мегазаклинанием. Успех – один процент. Заклинание могло перестроить тела так, чтобы они функционировали, как одно, и мы в итоге получим просто несколько десятков мертвых пони. Но и это, скорее всего, осуществить не получится.

— Почему?

— Если предположить, что один пони съедает одно количество овса в день, чтобы нормально функционировать… пусть даже возьму с потолка, что это два килограмма, то сколько должно есть существо, состоящее из минимум трех десятков пони?

— Ну, шестьдесят.

— Да. А теперь умножь эту цифру втрое.

— Че?

— Хел, это мы с тобой можем ходить, бегать, даже таскать тяжести, даже немного поголодав. А теперь представь, что у тебя на спине масса паровоза, и ты должен таскать ее всюду, куда бы ни пошел, и что бы ни сделал. Пони в его теле теперь работают, как мышцы, кости и органы, только очень энергозатратные. Я не касаюсь еще мозговой деятельности. С ней он будет есть еще больше.

— Хочешь сказать, что тот пони умрет с голода?

— Если не уже. – с печалью признался Щ.

Я уставился на пламя. Плохо. Стулья превратились в угли.

Очень плохо.

Красное, гаснущее пламя резвилось на деревянных костях.

Супер-очень плохо это все.

Я подложил еще пару дров, и огонь с новой силой принялся разрушать чей-то столярный труд.

Неужели ничего нельзя сделать? И все эти пони, и Оди, и Док… заслужили ли они такое?

— Лучше поспи, Хел. – предложил Щ. – Завтра будет трудный день.

«А кто будет дежурить?», хотел спросить я, но Щ опередил:

— Я буду дежурить всю ночь.

«Это добром не кончится», подумал я, но все равно подобрал под себя ноги и быстро провалился в сон под треск догорающего дерева.

— …предельно ясно. В семь-ноль-ноль отбыть с железнодорожной станции номер ноль пятнадцать на крупноузловую станцию Кантерлот-пять для перегрузки. Без опозданий. – спокойно повторил я.

— Вопросы? – отчеканил командир ударного эскадрона… все время забываю его имя. Высокий крепкий единорог в боевой броне. У него было маленькое бледно-розовое пятнышко на щеке. Осколок. Зашел и вышел, ничего не повредив.

— Сэр, разрешите доложить, что данный приказ невыполним. – я тогда не мог вспомнить, как правильно сказать, и теперь это казалось мне смешным. Но тогда никого смешить мне не хотелось.

— У нас нехватка угля: на пять тонн меньше нормы. В танках воды на две тонны меньше. – сухо сообщил я, смотря на командира. – При всем желании, мы не дотянем до узловой станции. Снабженец не может выделить уголь и ссылается на приказ от министерства.

Единорог посерел еще сильнее того пепельного цвета шерсти, которым его наградила мать. Не очень ему хотелось слышать, что шестьдесят раненных пони не доберутся до госпиталя в ближайшее время. Грузовой паровоз, за которым я и мой первый помощник были закреплены, был единственным транспортом в округе, который мог увести их от грядущего наступления зебр.

— Спасибо, что предупредили. Я поговорю со снабжением. До моего приказа задача прежняя. Свободны.

— Так точно, сэр.

Командир ушел, и мы остались с первым помощником вдвоем у грузового паровоза. Четыре единорога в будке машиниста подогревали воду магией, и я представляю, в какой толкотне и духоте им приходилось работать.

Этот, вроде как новый, и вроде как грузовой паровоз «Молния» на деле оказался той еще задницей. Лубрикаторы или не работали, или выдавливали почти все масло за несколько, песочница работала через раз, а механический углеподатчик клинил и изматывал помощника сильнее, чем постоянно подкидывание угля в топку.

Этот «почетный» грузовик достался нам через месяц после легендарного прорыва моста на бронепоезде. Тогда мы смогли прорваться через настоящее пекло. «Героически протаранили заслон, посеяли ужас в стане врага, полностью уничтожили превосходящие силы» и прочие слова в прессе. Представили к награде за отвагу. Даже устроили внеочередное повышение. Первый помощник отделался ушибами и легким сотрясением мозга. Второй помощник отправился в госпиталь, откуда демобилизовался в Мейнхеттен. Он так и не смог оправиться после той атаки.

Сам бронепоезд был отправлен на ремонт в Мейнхеттен, где в спокойном рабочем шуме депо взорвался. Лояльный зебрам пони-работник, несколько кило взрывчатки, испытания котла – опасное сочетание.

Неделя отдыха – и снова за рычаги. В срочном порядке мы должны были гнать грузовой поезд в прифронтовую зону. А дальше ситуация на фронте стала хуже. Зебры проходили вглубь Эквестрии, устраивали засады, и с каждым днем ездить далеко от Кантерлота становилось опаснее. И тем не менее, я здесь, в сотнях километрах от родного Понивилля. Таскаю грузы.

Помощник смотрит на меня. Я смотрю на него. Оба в рабочем.

— Хел, думаешь, нам докинут угля? – спросил он.

— Нет, но сказать об этом стоило.

— Это да, но слышь… — он подошел ко мне вплотную, что я увидел заросший шерстью шрам на шее, и прошептал. – Сейчас уголь хер кому дадут. Должен подъехать спецсостав. Вроде как сюда направили наших железножопых. Вроде целый взвод или даже больше. Чтобы полосатых откинуть.

— Жаль, здесь красиво. – с тоской ответил я.

Здесь и правда было красиво. Щебетали птицы, светило приветливое солнце, густые высокие деревья обступали станцию со всех сторон и шли вдоль путей. В таком месте не ожидаешь увидеть военный лагерь и станцию. На карте это всего лишь безымянный квадратик, который скоро исчезнет среди воронок, разорванных тел, криков и воплей, гильз и неразорвавшихся бомб, горящего дерева, бетона, кирпича и вывороченных рельс. В это место скоро явится война.

— Да уж, эти деревья напоминают мне о доме… — мечтательно сказал первый помощник.

— Ты ж с Мейнхеттена, там деревья только на картине! – удивленно заявил я.

— Я с пригорода, а там деревья примерно такие.

— Только нарисованные. – усмехнулся я.

Помощник боднул меня головой в грудь и со смехом сказал: «Пошел ты, Хел!», и мы отправились инспектировать локомотив. Несколько пони с инженерных войск уже прицепили крытые вагоны, в которых бы сено возить, а не тяжелораненых солдат, и оставались лишь рабочие мелочи до отправки. До отправки этого времени было вагон, но я нутром подозревал, что отсюда мы будем уезжать очень быстро.

Мы простучали колеса, в очередной раз убедились, что из песочницы ушел весь песок, смазали все то, до чего не дотянулись лубрикаторы, на всякий случай перепроверили все то, что до нас проверяли пони из инженерных войск. Дедушка Эш говаривал, что лучше покорячиться, чем потом гадать.

Двое приземистых рыжих пони-солдат из тени подшучивали над нами, а прошедший мимо инженер с недоверием покосился в нашу сторону и сплюнул. Послеобеденное время для лагеря не было безмятежным, но никто не бегал с вытащенными глазами. Все было спокойно, тихо и размеренно.

— Хел, а ты правда… — помощник осмотрелся, чтобы никто особо не слушал, переступил к очередной колесной паре и договорил. – Ты правда был в Зебратауне?

— Ага. – неохотно протянул я. И чего он поднял эту тему?

— Зебры и правда едят жеребят и могут остановить сердце взглядом?

Я посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом. Понять по нему, говорил ли он всерьез или шутил, я не мог, настолько убедительно это звучало. Он уставился на меня так, будто спросил что-то запретное, а потом сделал лицо попроще и дружески успокоил:

— Да я шучу, Хел. У тебя морда такая стала… Я не могу прям… — он с трудом сдерживал смех, но не выдержал и проржался.

— Дурацкая шутка. – мрачно сообщил я.

— Сорян, Хел. Не дави: я дурака свалял. – он простучал колесную пару. Все в порядке. Это была последняя.

— Я тоже не люблю зебр. Особенно, когда они пытаются забраться на поезд и покромсать нас. Просто там есть одна… — я задумчиво пошевелил ногой молоток. – Подруга…

— А… — с пониманием протянул он, приладив свой молоток в свободную проушину на стенке вагоне, и с напускной серьезностью добавил, для вида деловито изогнув бровь. – А министерство Морали знает, что ты – зебролюб?

«Это шутка, Хел», сказал я сам себе и отмахнулся:

— Дело не в любви. Она меня многому научила. И она построила «Ракету».

— Гонишь? – удивился он.

— Нет. – довольно улыбнулся я. Для помощника это стало немым шоком.

— Твою мать… — прошептал он, опираясь на вагон, так как ноги уже не слишком держали его прямо. – Знаешь, я с друганами чуть не подрался, когда они пытались доказать – суки – что невозможно на том древнем говне, что у вас было в депо, собрать из еще более старых паровозов второй по скорости паровоз в Эквестрии. – он сказал уже совсем отстраненно. – А теперь ты говоришь, что его еще и зебра строила…. Да уж, министерство морали бы хлопнуло тебя на раз за такую ересь…

Он взялся за голову и смотрел куда-то в рельс или даже глубже и пробурчал: «А еще говорят, что дружба – это чудо…». Мы так стояли с несколько минут: он перестраивал мозги, а я наблюдал, как помощника ментально скручивает в штопор.

— Может, по кружечке сидра? Для балансировки? – предложил я, лишь бы он не сильно зацикливался на этом. Он тут же ожил:

— Ага. У меня и повод найдется. – и мы поскакали в сторону кухни, где знакомый помощнику повар продавал из-под полы то, что могло снять стресс.

Несколько молодых пони намывали посуду и готовили кухню к ужину, а немолодой бородатый повар, как самый крупнй объект среди них, медленно расхаживал из стороны в сторону, лениво проверяя оборудования. Помщнику он приходился то ли дядей, то ли мужем его двоюродной сестры, то ли еще хрен пойми кем, но отношения у них были очень дружеские. Что не помешало бородатому повару разочаровать нас фразой: «Командир эскадрона конфисковал весь алкоголь, поэтому только яблочный сок». Эх, яблочный, так яблочный. Зато никто не настучит.

— Так, а что за повод? – тянул я сок, поглядывая, как молоденькая кобылка в белом тянет огромную кастрюлю на мойку.

— У меня младшая сестра в лотерею выиграла. – осушил залпом помощник.

— Лотерея? Что за лотерея? – что-то я упустил.

— Хел, ты чо!? Это же Лотерея! – удивленно вскрикнул он и икнул. – Самая, блин, великая лотерея в Эквестрии: места в стойле разыгрывают.

— Оу… Поздравляю. – со значением протянул я, но еще несколько минут вспоминал, была ли такая лотерея или не была. Он еще раз икнул и даже всплакнул. Пони, который смог чуть ли не одними копытами отбиться от зебры в ближнем бою, который пережил не один обстрел, который не спал по трое суток, чтобы солдаты могли чем-то стрелять, лечиться и есть… этот пони заплакал.

— Теперь я за нее спокоен. Она со всей семьей будет теперь в безопасности, если зебры реально по нам бахнут.

— А бахнут ли?

— Я… — он задумался, и ответил, бросив взгляд через плечо на ту же кобылку. – Я хочу… Я хотел бы, чтобы это не случилось. Но, блин, я чувствую, что дальше будет только хуже. В Мейне беспорядки и протесты против войны, наша экономика уже давно укатилась, наша «отважная шестерка» делает все больше хрени, еще говорят, что пегасы хотят выйти из войны, а у зебр появляются боеголовки с мегазаклинанием…

— Это все слухи. – отмахнулся я. – Наши обезвредили крупную группировку полосатых на западе. Еще пару месяцев, и война…

Помощник с хитрой улыбкой смотрел на меня, и я решил не продолжать.

— Кончится война, не кончится, одно хорошо: сестренка моя не будет тесниться в этой консервной банке от Пуловски. Она ж не ананас нарезаный, в конце концов!

Пауза.

А смешно.

Помощник ржет и стучит копытом, я держусь за живот, а командир эскадрона подбегает сзади. На нем боевое седло с двумя пулеметами, шлем с пазом под рог, и дополнительные седельные сумки с патронами.

— Отставить ржач! – крикнул он. Я развернулся, хрустнув всем телом, помощник выпучил на него глаза и застыл.

— Капрал Кид, ефрейтор Эвергрин! Новый приказ – выступаем немедленно! Разведка проебала два батальона зебр, и через два часа здесь будет жарче, чем на вечеринке драконов! – зло объяснил командир.

— Так точно, сэр! – подскочили мы и рванули наперегонки к локомотиву. Лагерь закипел в движении. Пони в боевых седлах метались всюду, как будто все спешили на какую-то работу. Каждый тащил какой-то груз. В срочном порядке в вагоны грузились раненые, оборудование, боеприпасы, и все, что не должно было попасть к врагу.

— Краны открой! – крикнул я помощнику, а сам влетел в будку, чуть не врезавшись в единорогов. Они потеснились, и я растворился в котельной арматуре.

Помощник крикнул, что краны на паровых машинах открыты. Из боков паровоза повалили клубы пара под протяжное «У-у-у!».

— Все, спасибо, давайте отсюда! – я начал выпроваживать единорогов из будки, и их место занял помощник. Без слов он принялся закидывать в топку уголь.

— Что ж за наказание такое! Сраные полосатые! Ух, чувствую, кто-то из пегасов под трибунал…

— Или еще хуже. – пробурчал я. Давление пара еще низковато, но можно трогаться.

Командир заскочил на подножку будки и окликнул меня.

— Десять минут – и можно ехать, сэр! – я уже знал, что он спросит, и он тут же отскочил по своим делам. Локомотив ощутимо дернулся: к нему цепляли еще вагоны. Я высунулся и увидел лишь края грузовых платформ и еще одного вагона.

Через десять минут грузовой паровоз «Молния», тяжело набирая ход, увез почти две сотни пони от полустанка, сквозь который скоро пройдут зебры…

…Узкие улочки, широкие улицы, небольшой парк, дом с зеленой дверью. День облачный, но теплый. Ветер несет запах непривычной еды. Жители сторонятся меня. Я стараюсь вести себя так, как будто ничего не происходит. На мне гражданская неприметная одежда, как на рабочем с Мейнхеттена, но я все равно чувствую на себе ненавидящие взгляды, словно я в силовой броне. Я игнорирую их.

Зебры. Всюду они. Высокие, низкие, толстые, худые, старые, молодые. Это Зебратаун.

Никогда в жизни я не видел столько полосатых в одном месте, которые не пытаются меня убить. По крайней мере, я всеми силами пытаюсь себя в этом убедить. Память боев оживает, когда я встречаюсь взглядами с кем-то из них. Тело пытается заставить меня бежать, а я торможу, осаживаю себя. Нельзя давать повод. Ни большой, ни маленький. Никакой. Я здесь в гостях.

Я в уме повторял адрес, и молча зыркал по указателям. Пони-патрульные остановили меня для проверки документов и цели визита Зебратауна. Оба единороги. Оба в броне. У каждого по два пистолета и легкий автомат через плечо. Они предупреждают меня о правилах и советуют вести себя разумно. Я считаю обоймы от пистолета при слове «разумно» и покорно соглашаюсь.

Дверь. Зеленая, аккуратно покрашенная. Я готов поспорить все свои деньги, что она не заскрипит и даже не будет шататься. Стучу. Тишина. Я стучу снова. Тишина. Я с силой стучу по двери. Топот и маты притягивают кого-то из глубин дома к двери.

Дверь открывается. Без шума. Вирас с порога злобно кричит:

— Шони, если ты еще раз постучишь!..

Она смотрит на меня. Видит, что это не Шони. Определененно не Шони. Ее глаза расширены, и она не знает, какую эмоцию показать. Радость или удивление. Показывает все, что может передать ее черно-белая радуга на лице. Она глубоко вздыхает и забывает все слова. Мы долго смотрим друг на друга. Она пытается подобрать какое-нибудь слово, потом психует и кидается на меня с объятьями. Ее копыта смыкаются на моей шее. Я стою, как вкопанный, гашу инстинкты, чтобы не отскочить. Нервы воют, челюсть намертво прикручена к голове, тело дергается в панике, мозг пытается успокоить адреналиновый пожар. Нет, эта зебра нас не убьет. Нельзя драться. Нельзя сбегать.

— Хел… — она прижимается к моей шее, передавая приятное тепло. Я приобнял ее. С тем же успехом можно было нежно положить стальную трубу. Она ойкнула, и я тут же убрал ногу.

— Ну и хватка у тебя! – похвалила она и призывно махнула головой внутрь. – Пойдем, я чай заварила.

Скромный одноэтажный домик, в два раза меньше того, где живут мои родители. Полы, стены, потолок – все кричало быстрым дешевым строительством. Мало света. Для жилища помешанной на чтении Вирас книг было на удивление мало. Ни цветов, ни домашних животных. По гостинной валялись смятые блокноты, ломанные карандаши и пара простеньких платьев. Не знаю, как стареют зебры, но казалось, что с последней встречи она прожила еще пятьдесят лет. Она осунулась и замедлилась, и в слабом свете кухни походила на черный скелет, светящийся изнутри. Кухня была еще меньше, и я с трудом смог сесть за мелкий стол.

— Признаться, я не думала, что ты придешь навестить меня. – за чаем начала она разговор.

— Я в увольнении. Вот и пришел.

— Ты в армии? – спросила она, на глазах мрачнея.

— Да. — признался я. Мы сидели молча, за остывающим чаем и овсяным печеньем. Все вокруг казалось мне серым и безжизненным после моего признания. Тишина дома одинокой зебры давила и угнетала. Мысленно я подкидывал монетку, остаться или вежливо откланяться и уйти.

— Дура я. – внезапно сказала она. – Не стоило начинать с такого разговор.

— Не знаю. Сейчас тяжело быть кем-то, кроме солдата. – бросил я и задумался, к чему я это вообще сказал.

— Ты представляешь, Хелли, месяц назад ко мне пришла Эмри! – воскликнула она и дорасказала. – Мы столько ругались с ней: я однажды ей чуть перья не повыщипывала… а она – все равно пришла. Сказала, что Кок погиб под огнем артиллерии… мы почти всю ночь пили и горланили песни, пока стражи не осадили.

— Да… Все вокруг умирают. – сухо сказал я. Вирас ударила меня в грудь копытом и грозно сказала:

— Ты чего это раскис? Поди сдохнуть захотел?! Я тебя быстро отучу! – она кинулась через стол натирать мне макушку копытами. Я хотел выскочить из-за стола, но застрял и запищал от страха, закрыв голову копытами. Копыта натирали мне лоб, пока я не крикнул «Хватит!» достаточно убедительно.

— Для пони, который водил бронепоезд под обстрелом, ты слишком быстро сдался старой безоружной зебре! – со смехом и горделиво сообщила она.

— Я не… а ты откуда знаешь?

— Хел, зебры тоже умеют читать газеты, которые пишут пони. – напомнила она и ехидно улыбнулась.

— Я бы этим не гордился… — смущенно ответил я.

— Что случилось, то случилось. – сказала она и указала на меня копытом, – Главное, что ты живой и целый. От нашего депо остались только ты, я, Эмри и Тач. – она хитро улыбнулась и добавила. – Кстати, ты нашел себе какую-нибудь поньку?

— Вирас! – смущенно гаркнул я.

— А что? Не будешь же ты водить паровозы до старости, как Эш. Или будешь? – она хитро подмигнула. Не знал, что она так может.

— Не знаю. – я уже совсем перестал понимать, какую тему стоит поднимать, а какую нет.

— Хел, тебя что-то ест изнутри, или зрение меня уже подводит? – тепло спросила она, слегка касаясь моего копыта своим.

— Это из-за войны. – с огорчением сообщил я.

Она строго посмотрела на меня:

— Я уже сказала: главное, что ты живой и целый. Наши вас хорошенько потрепают, но, если принцесса Луна не затупит, скоро вся эта хренотень закончится, и мы сможем вернуться в депо. Не как зебра и пони, а как механик и машинист. – она решительно подняла чашку чая и провозгласила. – Да будет так!

— Да будет так. – поддержал я ее. Чашки издали звонкий «Чок!»…

— …Селестии, что мы убрались оттуда! – радостно сообщил помощник, втянувшись обратно в будку.

— Думаешь, зебры разбомбят пустой лагерь? – громко спросил я, перекрикивая шум паровой машины.

— А-то! – гаркнул он и поплелся с лопатой к тендеру, подгребать уголь. Я высунулся в окно, под встречный ветер. Паровая машина исправно шумела, локомотив шатало на путях, которые уже не кому было обслужить, и с борта было видно, как быстро перемалывают километры ведущие колеса, как резко и часто дышла вертят их, как смазка стекает… опять лубрикатор! Огромное темное пятно масла раскидало по колесам, трубопроводам, борту и частично попадало на ветровое стекло. Кроме этого, на путях было чисто.

— Можешь сгонять до радиста? Скажи ему, пусть телеграфирует на станцию: пусть запасной лубрикатор на «Молнию» найдут.

— Могу, конечно. Радист, лубрикатор, замена. – быстро повторил помощник и полез из будки, стуча копытами по узким мостикам. Я взял свою лопату, нажал на педаль створок топки и вкинул угля. Пламя жадной ветвистой лапой потянулось из топки к моим ногам, но я привычно отпустил педаль, и створки схлопнулись. Минута-две у меня есть. Я отметил на мелких часиках время, мимоходом глянул на мерные стекла – котел работает нормально – и присел в углу, на жесткий стульчик.

Паровоз шумел и гремел вокруг меня, стрелки давления подрагивали около нормы, температура подогрева воды не падала. Нигде ничего не подтекало. За окнами мелькали деревья, светило солнце, и день был довольно приветливый. Но я чувствовал себя… так себе.

Время тянулось ужасно медленно; секундная стрелка на часах своим поползновением не смогла бы догнать и улитку. В эту самую долгую минуту затишья я подумал, того ли я хотел от жизни? Чем бы я занимался, не води я паровозы? И если все вокруг говорят, что лучше меня никто не справится с паровозом… где моя марка?

В топке что-то жутко протрещало. Хрустящий, непривычный звук, как будто лопались и трескались перегретые камни. Из створок топки вырвался безопасным вихрем огонь и тут же исчез, а грохочущие звуки сложились в слово: «Нет».

Я вывалился из мыслей и уставился на топку. Изнутри плясал на догорающем угле огонь, мелькающие языки которого светили и грели через щели в створках. Мне не показалось? Или показалось?

Я взял лопату, зачерпнул угля, открыл створки. Пламя, как пламя. Ничего странного. Шурх! И порция угля улетела в огонь. Створки захлопнулись. Мне показалось.

Я высунул голову в окно, под свежий ветер, и сквозь перестуки, шум и чихание паровоза услышал легкий звон. И барабанный спешный грохот по крыше в мою сторону.

— Хел! – вопил сквозь шум помощник и, чуть не улетев под колеса, заскочил в кабину и сбивчиво проорал. – Хел, жми!

Его перепуганные глаза сообщали больше, чем любые слова, и я не стал спрашивать. Я перевел подачу пара на максимум, когда вся кабина очень быстро начала заливаться малиновым светом.

Я посмотрел в окно с моей стороны. Ослепительно яркий малиновый свет прошивал деревья, превращая их в тончайшие палочки. Черные черточки на ярко-розовой бумаге. Насколько хватало глаз. Паровоз возмущенно зашумел, набирая ход. И это скрежещущее гудение утонуло в оглушительном реве и жуткой малиновой волне, выжигающей деревья на своем пути.

— М-мать! – заорал он и принялся истерично забрасывать топку углем. Предательски засвистел предохранительный клапан; я подхватил ближайший ключ и поставил его враспор между клапаном и котельной арматурой, заклинив его в закрытом положении. Паровоз пошел быстрее, но…

Было…

Уже поздно.

Жар самого горячего пара, свет ярче солнца, сила мощнее ста тысяч паровозов… Я вращаюсь в стиральной машине, или бочке, которая катится с холма, или бочке, которая внутри стиральной машины, которая катится с холма. Пол, потолок, помощник, арматура – все проносится вокруг меня на сумасшедшей скорости. Стекла режут мне нос и спину, запорный вентиль больно бьет меня в лоб, ключ, которым я зажал предохранитель, выстреливает между мной и помощником на очередном обороте. В окнах мелькает малиновое зарево. Помощник врезается в стенку будки, оставляя на ней мокрое красное пятно, кувыркается в воздухе в мою сторону и бьет меня копытами в челюсть. Все исчезает.

Все произошло за несколько секунд.

Глаза… открываются.

Окружающий мир недовольно скрежещет. Он не готов показаться на глаза. В нем грязно, жарко, пахнет угольной гарью и жженнымы волосами. Что-то медленно соскальзывает по стали и падает с тяжелым шуршащим грохотом. Наверно, это дерево.

Я ничего не вижу. Нет, все-таки вижу. Есть какие-то силуэты. Это темнота. Что-то щекочет мне нос, как бутылочный ершик. Это темная, мощная ветка огромной ели. Она прошила в будке пол и застряла у моего лица. Наверно, это и называется «везение».

Вверху теперь правое окно будки. Я лежал на левом окне и вспоминал число своих конечностей и органов, которые были до взрыва. Все болело, но ничего серьезнее синяков и ссадин я не ощущал. Все было на месте.

Я зашевелился, но что-то придавливало меня. Это что-то закашлялось, и я услышал хриплое: «Хел… Эт ты?»

— Да. А это ты? – отозвался я, пробуя аккуратно выскользнуть из-под помощника.

— Когда я сказал… — сипящим, задыхающимся голосом произнес он и прокашлялся. – что хочу умереть, лежа на груди горячей кобылки… не думал, что это будешь ты, Хел…

Смешно. Я поднялся, оцарапав спину о края изломанной будки и стенки топки. Если будка машиниста теперь не лучше жеваной, мятой жестяной банки… то, что с остальным паровозом?

— Ты как?

— Хре… ново… — просвистел его силуэт. Я наощупь попытался найти аптечку, но обнаружил только пустой короб. Содержимое раскидало по будке или вовсе выкинуло наружу.

— Потерпи, я щас… поищу обезбол…

— Не надо, Хел… — вцепился копытом в мою ногу помощник. Я уже освоился в темноте, и худо-бедно видел его.

— У меня… труба в боку… я не чувствую ног…

— Да где эти сраные шприцы! – ворчал я, пытаясь нащупать их в темноте. Под ноги попалось что-то цилиндрическое, я хотел обрадоваться, но это оказался химический фонарик. Я похрустел им, и увидел в тусклом зеленом свете последствия крушения поезда. Все, что не было прикручено минимум на шесть болтов, вырвало с места или выгнуло так, что нельзя использовать; стенка топки изогнулась так, что повело все трубы и патрубки, а арматура из латуни и бронзы полопалась, моментально превратившись в хлам. Где-то среди осколков стекла, комьев земли, травы, листвы и ветвей валялись распотрошенные бинты и лопнувшие шприцы. Вот зараза!

Сам помощник выглядел…

Нет, нет, нет! Он не умрет! Это царапины! Надо выйти наружу и искать. Хоть где-то должны быть исцеляющие зелья!

— Хел… Стой… — спокойно произнес помощник, даже не пытаясь закрыть торчащую из-под ребер трубу водоподогревателя. Я хотел что-то сказать, но не было у меня такого слова, чтобы подарить надежду тому, кто лишь терпеливо ждал своего конца.

— Хел… Он сказал… что я должен… сказать тебе… — свистел и кашлял кровью помощник, с трудом удерживая меня в поле зрения, и расхохотался тяжелым, ухающим смехом. Комки темной крови стекали из уголков рта.

— Кто сказал?! Командир?!

— Нет… — он улыбнулся блестящими красными зубами, похожими на копыта модниц после салона красоты. — Ты сам… узнаешь… скоро…

Что за хрень?

— Хел… слушай… он сказал… что я не умру… пока не передам тебе… а это… хе-хех-кх-кх-кхарк!… больно… я тут два дня… лежу… А кровь все течет…

— Дичь какая-то… — прошептал я.

— Ага… — он зашелся долгим кашлем, от чего труба начала мокреть, и продолжил. – Он сказал… Зебратауна больше нет… Вирас мертва… Мне жаль. Командования нет. Война… окончена. Все… кхех… проиграли. Возвращайся… домой… в Пони… виль.

— Это бред какой-то…

— Я… не жду… что ты по… вериш-ш-шь… Я бы и сам… не поверил… Но Хел… я лежу тут… все тело как в огне… но я не могу умереть… Это жутко… — его голос задребезжал. – Он сказал, что я… попаду в хорошее место… Где нет… вражды… и много хорошеньких пони… хе-хе… Он рассказал мне все!..

Он смотрел уже не на меня, его взгляд стекленел, а дыхание замедлялось. И неожиданно он сказал совершенно четко холодеющим, отстраненным голосом. – Он рассказал о твоей кьютимарке. И о том, как ты умрешь…

Шурх-шурх. Шурх-шурх.

Готово. Свежая, темная перекопанная земля горбится над сгоревшей травой. Кусок зеленой деревянной дверцы от ящика инструментов возвышается косым монументом. «Здесь нашел свой покой эфрейтор Эвергрин. Лучшее, что мог дать Мейнхеттен». На край деревянной дверцы с тихим металлическим шелестом примостилась жестяная пластинка. Вторая лежит у меня в мешке из чьей-то куртки.

В поезде никто не выжил. Не осталось ни одной целой вещи, ни радио, ни компасов. Бочка с маслом для паровозов, пропущенная через паровой молот и дробилку, будет все равно красивее, чем то, что осталось от вагонов и локомотива. Оплавленные, изогнутые лохмотья вагонов, рассыпанные по всему лесу. Потроха тормозных шлангов, оборудование, оружие… все валялось бесполезным ломом на каждом метре. Тележки с колесными парами были и в ста метрах от железной дороги, и в пятиста, и одна улетела за километр, проделав широкую просеку в густом лесу. Бывшем густом лесу. Деревья обгорели, а некоторые попадали от ударной волны. Теперь они торчали черными иглами из пепельно-серых холмов, косогоров, опушек и равнин.

Над лесом висело серое зловещее небо. Ровный, плотный слой серых облаков, как натянутый тент, простирался, насколько хватало глаз. Что случилось с Клаудсдейлом и пегасами?

Я поправил свою лопату в сумке, вышел на оплавленные, сгорбившееся пути и пошел в сторону Кантерлота. Даже последние слова друга не убедят меня. Кто-то должен выжить. Война еще не окончена…

Никого. Мятые газеты, пустые улицы, разрушенные дома. Вдали, на склоне горы виднелся замок принцессы, который, как и почти всю гору и подножие, объяло странное плотное багровое облако(?). Зебратаун вообще полностью скрылся из виду. Что-то подсказывало, что лезть туда без химзащиты не стоит. Ни на узловой станции, ни в брошенных военных лагерях не оказалось ничего, что смогло бы защитить от странного плотного тумана.

Все найденные противогазы были грубо разрезаны, как и костюмы химзащиты, а фильтры грудой забитых жестяных коробок лежали на задворках медчасти. В самой медчасти, и на прилегающей территории, был ответ на такое варварское обращение с химзащитой. Сотни, если не тысячи ответов. Часть ответов была упакована в черные мешки, разложенные вдоль стен внутри части, оставшаяся распространяла тошнотворный запах снаружи. Я поначалу даже не понял, на что я смотрю. Штабели мертвых, где в защите, где в гражданской, где в военной одежде, тянулись вдоль медчасти стеной, из которой выглядывали ноги, крупы, головы. Длиной, шириной и высотой эта стена не уступала грузовому поезду, и я поймал себя на том, что не воспринимаю это, как что-то ужасное.

На подходе к Кантерлоту воздух уже жег и щипал нос резким химическим запахом, а пони в силовой броне, вплавленный по позвоночник в брусчатку, и рвотные позывы заставили меня развернуться. Я нацепил летные очки пегасов, найденные в казарме, намотал на лицо чистых тряпок, собрал все исцеляющие зелья и все равно смог пройти не дальше километра, когда вывернуло наизнанку кровавой жижей. Три зелья, и я сумел выползти обратно. К телу в силовой броне. Черные раскосые окуляры на шлеме с укором сурового отца смотрели на меня, пока я срывал с себя забившуюся кровью дыхательную маску и очки, вырвавшие кусочки волос с лица.

— Бесполезно… Там одни трупы… — тяжело прогудел пони. От неожиданности я оглушительно хрустнул шеей, когда поворачивался к нему. В такой броне невозможно понять, живой или мертвый внутри, и, если бы он не заговорил вновь, я бы подумал, что нервы сдали.

— Тебе… ты как? – с трудом спросил я, присев перед ним.

— Могло быть хуже… — тяжело вздохнул глухим голосом пони.

— Да ну… — протянул я.

— Я бы торчал здесь дальше… В полном одиночестве… Ни пошевелиться, ни плюнуть. Незадолго до того, как ты пришел, чей-то голос сказал мне, что избавит меня от страданий, если я передам тебе его слова: «Я же говорил, что здесь тебе нечего искать. Отправляйся в Понивиль».

Это было уже через край.

— А ты, ты лично был в Зебратауне? – требовательно указал я на него.

— Да. Там жопа. Все пропитано ядом. Пони, зебры… туман забрал всех. В лаву прыгнуть милосерднее, чем это… Не суйся туда, иначе будешь завидовать моей участи.

У меня было еще шесть зелий, и я мог попробовать проскочить снова. Я думаю, я смог бы пробежать до границы Зебратауна за три-четыре зелья, если бы оставил все вещи здесь. За еще одно зелье я бы смог заскочить к ней домой и вывести ее… И это будет последнее, что я успею сделать.

Я зло сплюнул и заорал на всю округу:

— А, чтоб тебя! Доволен?! Я сдаюсь!

…Я распахнул глаза. Левый жутко чесался, и в груди кололо. Темно. Я тихонько кашлянул. Костер давно погас. Слатти бесшумно ворочался под одеялом, Щ неподвижно сидел с открытыми глазами. Я подумал, а спит ли он вообще, закрыл глаза, и вопреки жуткому зуду в глазу, провалился в сон…

…Темные узкие коридоры плавно переходят друг в друга странными кривыми, словно ходы колонии муравьев. Здесь света почти нет и всюду странный запах, но я иду вперед. Почему-то я уверен, что я куда-то приду, а не плутаю по кругу. Сырые каменистые стены становились светлее, а коридор начал расширяться. За очередным плавынм поворотом коридор обрывался резким спуском. Я высунул голову за край. Огромная полость в пещере, со сталактитами и сталагмитами, от пола до потолка все стены были усеяны темными отверстиями, как будто это был какой-то улей. Внизу стояла высокая черная пони, или что-то похожее на нее…

— Какого ты тут забыл!? – из ниоткуда спешно втолкал меня вглубь коридора Щ, и еле сдерживался, чтобы не шипеть от ярости. Об его взгляд можно сталь разрезать.

— А?

— Ты в мой ссссон ззззалеззз! – зашипел он на меня и схватил меня за шерсть на груди.

— Да какого хрена ты на меня катишь?! – гаркнул я в ответ, скидывая его копыта с груди. – Откуда мне знать, как я здесь оказался?

— Уйди! – настойчиво пихал меня в грудь Щ, отталкивая все дальше и дальше по коридору назад.

— Да что с тобой?! Хорош толкаться! – уперся я в него копытами. Мы сцепились, и он укусил меня. Острая боль прожгла мне переднюю ногу, но я не сдвинулся с места, упершись задней ногой в стенку.

— Уйди! Уйди! Уйди! – ревел и шипел на меня Щ в исступлении, всеми силами оттесняя меня обратно.

— Да я не знаю, КАК! – я треснул его передними копытами по груди, и он отскочил на метр. Его глаза сузились до двух яростно-голубых полумесяцев, его рог засветился зеленым, и он полетел на меня, целясь рогом в грудь. Я замахал передними ногами, он увернулся в сторону и оттолкнулся от стены, метя мне в шею. Не успел он коснуться меня, как мы исчезли. Ослепительный малиновый свет, грохот, лопающий барабанные перепонки, внезапное жуткое лицо из множества пони, плачущих кровью, и мы оказались в белизне. Щ откашливал клубы пыли и недобро смотрел на меня, уже без этой дикой ярости. Его глаза уже не пытались исполосовать меня, и он с легкой виной в голосе признался:

— Извини, Хел. Ты мог напасть на королеву. Я… я…

— Он пытается сказать, что действовал инстинктивно, как действовал бы любой другой ченжлинг, защищая улей и королеву от чужаков. – каждое слово звучало, как неоспоримый факт, которое рогатый дополнил, плюхнувшись в моментально появившееся из ничего кресло, и принялся деловито подтачивать когти пилкой. – Ох и досталось нам с Трикси тогда от вас…

— ТЫ! – ощетинился Щ. Прозрачные крылья застрекотали, он напряженно пригнулся, по-боевому выставив светящийся рог, и приготовился сорваться стрелой с места. Я уже перестал удивляться, и просто сидел в ожидании развязки.

— Может, перестанешь изображать злобный вентилятор, и мы нормально поговорим, как настоящие джентль-пони? Или… — рогатый демонстративно достал красную мухобойку.

— А что случилось-то? Почему он пытается тебя… — я подумал, что «убить» как-то странно звучит, и такая попытка равносильна гусю, который пытается защипать до смерти торнадо, и оставил фразу недоговоренной, вместо слова добавив неопределенный жест копытом.

— А это хороший вопрос, Хел! – восторженно воскликнул рогатый и щелкнул пальцами. Мы оказались за круглым столом, но так, что Щ сидел напротив рогатого существа, а я – между ними, как судья по бакболу.

Щ попытался перескочить через стол, но его, как магнитом, притянуло обратно. Он злобно зашипел и тщетно тянул копыта на рогатого, соскабливая со стола лак.

— Ну, давай, расскажи своему другу, что ты на меня такой… Злой. – ехидно указал на понежука когтями рогатый.

— Ты убил королеву!

— А еще я войну развязал, и Смуза выпустил! – с сарказмом поведал рогатый.

— Кого? – удивился я.

— Потом расскажу. – отмахнулся он и обратился к Щ. – Я ее не убивал. Ее убила самоуверенность.

— Лжец! Она просила о помощи!

Рогатый устало вздохнул, и на его лапах возникли две куклы. Одна изображала черную рогатую пони с длинными зеленоватыми волосами, а другая самого рогатого.

— «Я найду и убью тебя, если ты не вмешаешься! Эта война началась из-за тебя!» — пищащим голосом прокричал он за черную пони, а потом своим, но более тонким голосом ответил за «себя». – «О нет, я тут не при делах! Может, тебе стоит унять свою гордыню и попросить помощи у принцесс? Уверен, Кэйденс и Армор будут рады услышать от тебя искреннее и-з-в-и-н-и-т-е. Магия дружбы рулит, Криззи!»

— «ЧТО-О?! ПРИНЦЕССЫ! ТЫ ВЫЖИЛ ИЗ УМА?! НИ! ЗА! ЧТО! ДУМАЕШЬ, ТЫ НЕУЯЗВИМЫЙ?! Я ПОЙМАЮ ТЕБЯ И УБЬЮ, ДИ…» — пропищал он за нее злобным писком, и я едва не расхохотался, но Щ уставился на меня таким зловещим взглядом, что пришлось перетерпеть. Куклы на лапах бесследно исчезли, и рогатый выжидающе замолчал.

— Не очень похоже на просьбу о помощи. – честно подвел итог я. Щ возмущенно посмотрел на меня, а рогатый ухмыльнулся.

— Но, кстати, почему ты не остановил войну? – то ли из равновесия, то ли из любопытства спросил я у рогатого. Щ тоже вопросительно посмотрел на него.

— Ох, как вы надоели… — вздохнул он, потер лапой клыкастую морду, и неохотно объяснил. – Какой смысл уроков дружбы, всех этих приключений, университетов и прочей магии, если пони не могут договориться с зебрами? Неужели история с вендиго вас ничему не научила? Или вы способны решать проблемы только в своем маленьком кружочке? – он откинулся в кресле и расслабленно хрустнул позвонками, откуда и продолжил. — Я знал, что вы способны разрешить проблему сами. Но из всех вариантов, которые я видел, меньше всего я думал, что вы решите эту задачу таким тупым методом!

Он закрыл морду лапой и осуждающе поцокал языком. Щ сверлил глазами рогатого, и, вероятно, думал, как на него напасть. Сквозь растопыренную лапу его желтый глаз молча смотрел на меня, и вдруг он сказал поникшим голосом:

— Ты прав, Хелбент. Я мог и должен был вмешаться. Жаль, что эта задача оказалась вам не по силам. Я сожалею, что Вирас мертва…

Меня как будто хлыстом огрели изнутри. «Причем тут ты?», мрачно произнес я.

— …а твоя королева погибла в собственном улье…

Щ пристально смотрел на рогатого непонимающими глазами.

— …вы не должны быть сейчас и здесь. – он скрестил лапы на чешуйчатой груди и продолжил, без ехидства. — Но я решил, что вам стоит оказаться именно здесь и именно сейчас.

— Зачем?! – выкрикнул Щ.

— Я скажу, если ты простишь меня. – он протянул лапу Щ и дернул бровями, мол, «я готов, а ты?». Я никогда не видел столько эмоций в глазах понежука. Он метался, думал над вариантами, скалился от боли, всеми силами боролся с собственными обетами и телом, но в конце концов медленно и осторожно вытянул ногу с множеством дыр вперед, как будто она гнила, и ее собирались отпилить.

Черное копыто утонуло в когтистой лапе, и рогатый потряс ею, довольно сказав: «До скорой встречи».

…Кашель дерет грудь. Глаза слезятся, левый зудит и что-то липкое течет с него по щеке. Лицо жжет. Крики, топот, напористое шипение, дым. Откуда дым?

— Что происходит? – спросил я.

— Пожар-пожар! – Эвби бешено носилась вокруг источника дыма, быстро заполняющего комнату.

— Я тут ни при чем! – причитал Слатти, забиваясь в дальний угол.

— Это не пожар. Это дымовая граната. – прошипел Щ и выхватил револьвер. В подтверждение его словам внутрь залетело еще три фырчащих химическим дымом цилиндра. Эвби пулей выскочила наружу и пронзительно вскричала.

— Идиотка! – крикнул Слатти. И выбежал за ней. Вскрики, шум борьбы, и Слатти звонко крикнул: «Пусти!». И наступила тишина.

Я взял лопату в зубы и уже готов был выскочить, но Щ жестом остановил меня.

— Там десять целей. И они вооружены.

— Ты думаешь, мы вдвоем не справимся? Просто выскочим одновременно в разные стороны.

— Пустой рисск. – отрезал Щ, но я уже пнул дымовые шашки наружу, и через десять секунд выскочил с лопатой в зубах сразу влево.

Сквозь дым защелкали выстрелы. Пара винтовок, гаркнул дробовик. А я выскочил прямо на пони в спортивной броне с ржавым автоматом. Тот дал в воздух очередь от неожиданности, а я ударил его полотном лопаты по носу и сбил с ног. Возмездие от его друга вернулось ко мне моментально в виде удара копытами в висок, от чего я отлетел на покосившуюся стенку, выронив лопату.

— Молчи и не дергайся! – ткнул стволом мне в челюсть черный пони с зеленым ирокезом.

— Мой нос… — гнусаво прогудел пони в спортивной броне.

— Тихо. – шикнул на него зеленый ирокез и спросил меня, больно вдавив ствол дробовика в щеку. – Кто внутри? Сколько их?

— Сто тысяч зебринских ассасинов. – злорадно улыбнулся я.

— Кто?! – удивился он, а пони в броне охнул. Сзади хлопнул револьверный выстрел, и пони с ирокезом повалился на меня обмякшим телом, чуть не пробив стволом дырку в голове. На фоне многоголосыми раскатами заговорило оружие с обоих сторон.

Я попытался схватить дробовик, но пони в броне не растерялся, и мы сцепились с ним за право стрелять. Он бил меня задней ногой в шею, но я не разжимал челюсти. Пока вся моя шея не превратилась в отбивную, я вывернулся и двинул пони в нос. Но он увернулся и дал мне задней ногой по ребрам с такой силой, что я разжал челюсти, проиграв шанс на выстрел. Ствол смотрел мне в лицо.

— Ты… — гаркнул он. Сзади просвистело, он пошатнулся и расфокусировано уставился перед собой. Струйка крови стекала по носу из маленькой дырочки между глаз, и он замертво свалился.

Я схватил зубами дробовик и рванул к крыше. С другой стороны на вершину крыши взлетел грифон, который выстрелил несколько раз сверху-вниз в дымовую завесу, потом увидел меня. Пистолет-пулемет в его лапах загрохотал. Комья земли взрывались в опасной близости, и я почти добежал до укрытия… Точнее, думал, что добежал, когда переднее копыто ожгло, и красные цветы распустились по ноге снизу-вверх, я оступился и растянулся на земле, глухо влетая носом в крышу. Грифон тут же подлетел и обстрелял облако и часть крыши сверху, окончательно забыв обо мне. Оставшиеся сконцентрировали огонь на здании, откуда по-прежнему отстреливался Щ. Стрельба рваной, нескладной симфонией винтовок, ружей и автоматов рвала мертвую тишину утра.

Дробовик при падении чуть не располовинил голову: казалось, что я во всей силы врезался открытым ртом в трубу. По копыту сочились ручейки крови, словно красный горный ручей, и опереться на него уже было нельзя – острая боль и вата вместо мышц. Но я поднялся. И как он стрелял из дробовика?

Я неловко оттянул затвор – узнать, сколько патронов. Пусто.

Вот же ж!

Дым начал рассеиваться, и свистящие пули быстро разорвали исчезающее облако на части. Выстрелы начали смолкать, и кто-то зашвырнул гранату в темный, изрешеченный вход в наше временное жилище. Земля вздрогнула, и крыша амбара слегка приподнялась, а потом просела, подняв пыль.

Звенящая тишина. Секунда, две, пять, десять.

— Нет! Щ! – оборванно вскрикнул Слатти. Крик доносился с другой стороны крыши. Я огляделся – рядом никого. Близко захлопали крылья. Грифон опять поднялся в небо, в передних лапах удерживая пистолет-пулемет. Я прижался к стенке, глянул на кровоточащее копыто, и тихо выдохнул. Лучше им не шевелить.

— Бросай ружо. – внезапно раздался сзади голос. Я оттолкнул от себя дробовик и повернулся. Невысокий пятнистый пони в старой полицейской броне и мятом армейском шлеме целился в меня двумя стволами боевого седла по бокам. Если бы не ржавчина и кустарный ремонт, я бы подумал, что это настоящий солдат.

— Здесь раненый! – крикнул он. Тут же подбежали трое пони покрупнее, с броней из перешитых между собой планшетов, без церемоний связали мне ноги и…

Из стенки крыши с визгом вылетели мелких фонтанчика напротив голов пони, и трое как один повалились с простреленными головами. Пятнистый пони отскочил назад, и три пули последовательно пробили стенку перед ним.

— М-мать! Огонь! ОГОНЬ! Эта тварь еще жива! – скомандовал он и принялся расстреливать стену из боевого седла. Вспышки пламени, оглушительный бухающий грохот спаренных стволов, и две огненные линии прочертили всю стену. В ответ ему в лоб прилетело две пули, глухо звякнувшие о шлем, отчего пятнистый пони тут же отскочил дальше по диагонали, откуда хотел продолжить стрелять, но седло заклинило.

Сверху на крышу грифон скинул горящие бутылки. Звон стекла, жадное жидкое пламя затекает сквозь щели внутрь, трещат доски. Щ выскочил через мгновение. Он уже не скрывался за личиной черного единорога, и на фоне пожара выглядел зловещей черной статуей, в темных пластинках которой сверкали отражения огня. Он тут же вывернул шею на парящего грифона, и навел на него револьвер. Грифон безуспешно полоснул по нему очередью и отлетел дальше. Расстояние между ними резко увеличилось метров до ста, но Щ все еще целился в него.

«Он не попадет с такого расстояния…», подумал я.

«А кто сказал, что он будет стрелять?», усмехнулся голос рогатого в голове.

Что?

Миг. Один ничтожный миг, и Щ исчез. Точнее, он превратился в черную размазанную черту, идеально ровной прямой проходящей от земли до грифона. Тот беззвучно падал. И Щ падал, воткнувшись в него. Его рог пробил грудь пернатого поджигателя насквозь. У самой земли Щ замедлил падение своими жучинными крыльями и сбросил тело грифона, как мусор, после подлетел ко мне. Пони сзади безуспешно пытался заставить боевое седло стрелять, остальные, видимо, бежали в нашу сторону.

— Как ты это… — хотел спросить я, пока Щ перерезал мне веревки.

— Потом! Бой не окончен! – коротко крикнул он и посмотрел в сторону леса.

Он хотел отскочить, развернул светло-синие крылья, и разлетелся по всей округе облаком брызг.

Меня окатило слизистой кровью, разорванные органы налипли на шерсть, губы царапали осколки панциря, в рот попал водянистый кусочек чего-то.

Прогремел тяжелый «бах», похожий на раскат грома.

Голова Щ лежала у моих ног с застывшим мрачным видом и теперь целеустремленно смотрела вникуда. Грудь и шея исчезли, оставив после себя темное пятно на земле и куски передних ног, из которых еще дрыгались остатки водянистых мышц; круп и задние ноги отшвырнуло метров на десять. Пип-бак на передней ноге все еще работал, в издевательском зеленом свете экрана показывая грустного пони, у которого штриховой линией обозначены голова, туловище и передние ноги. Знать бы, что это значит…

Я смотрел на голову Щ. Я смотрел в его бледно-голубые глаза.

Все. Во мне. Отключилось. Вот так… быстро… Он же… был… вот тут…

Меня связали, хотя я и не сопротивлялся. Пятнистый пони в шлеме что-то говорил мне, один из единорогов злобно стукнул меня по затылку, но все это было уже как будто не со мной.

Меня отнесли к остальным. Слатти что-то требовательно мычал через веревку, перетянутую через рот, Эвби тихо дрожала, поглядывая на меня. Оставшиеся нападавшие – их осталось четверо пони – в броне разной степени полезности, собрались у пятнистого, который давал короткие команды. Тела убитых Щ лежали в ряд. Раздетые до шерсти, они напоминали усталых разнорабочих, нанятых на ферму, чтобы успеть собрать гигантский урожай. Никто и не думал их резать на мясо, хотя у всех было по ножу или топору.

На фоне догорала крыша амбара.

Единорог, который треснул меня по затылку, осматривал нас и коротко комментировал. Огонь переливался в его самодельной броне из досок, веревок и жести.

— Еще молодая. Пойдет. – сказал он про Эвби, потом осмотрел меня. Быстро глянул в глаза, на зубы, на простреленную ногу, и вынес вердикт:

— Не жилец.

Слатти заверещал и чуть не укусил его, когда ему осматривали зубы.

— Пойдет.

— Так, мелочь на спину, кобылка пусть на своих шагает, а этого – в расход. – отчеканил пони в шлеме. Мне было все равно. В этот момент к ним присоединился еще один единорог в маскировочном плаще и с антимехвинтовкой на спине, торчащей из-за шеи, как длинное стальное копье. Вот и ответ, как умер Щ. Он искоса глянул на меня. Обожженное лицо, на котором спеклась в темную массу шерсть, тонкая щель вместо рта и треугольные пещерные полости вместо ноздрей. Убийца Щ презрительно сплюнул и обратился к пони в шлеме:

— Че, они и Панки положили? – указал он на тело пони с ирокезом.

— Да. Надо возвращаться. – недовольно ответил тот.

— Эта огненная сука еще где-то тут! – взбесился снайпер. – Надо устроить засаду и…

— Нет. Мы возвращаемся. Слишком много потерь.

Крупный земной пони с мелкой бородой и ржавом рыцарском нагруднике заслонил мне обзор. На меня смотрело дуло самозарядной винтовки, привязанной к его боку. Для стрельбы он пользовался веревочным приводом у рта.

— Последние мысли есть? – буднично спросил он.

Я связан. Ранен. Весь в чужой крови и внутренностях. Убийца стоит неподалеку. Противный звон режет мне мозги. Из внутренней пустоты наружу поднимается желание мстить. Он не крепче меня. Он не успеет выстрелить. Один хороший укус в шею, и Щ будет отомщен.

Веревки на ногах были против.

— Мысли… — непонимающе произнес я.

— Ну, че-нибудь хочешь напоследок сказать?

— Как зовут его? – я указал на стрелка.

— Его? – удивился пони в нагруднике. – Бумстик.

Я хохотнул:

— Серьезно?

— Имя, штука такая: раз дали, то носи до могилы, и не гуди. – философски заметил пони и нацелился. – Ты глаза закрывать будешь?

Я помотал головой.

Дуло старой винтовки напомнило мне трубки котла. Круглое отверстие в бездну. Только вместо воды пуля.

Щелчок.

Я все еще жив.

Он дергает затвор. Патрон звонко выскакивает из винтовки и падает напротив меня. На капсюле характерная вмятина от удара.

— Да что ж… — он грубо досылает новый патрон и снова дергает за веревку.

Щелчок.

Ничего.

«На меня не думай. С таким подходом у него и камень бы заклинил», недовольно сказал голос рогатого в голове.

— Ох ты ж… Заноза кривая! – ругался на винтовку пони, стуча по ней копытом. Затвор заело. Все это время ствол прыгал между моим лицом, грудью и ногами, словно не знал, что отстрелить первым.

— Че там, Лак? Че ты тут… — подошел пони с антимехвинтовкой. Бумик… Бстик… Бустик… Да, блин, и тут!

Он посмотрел на его попытки расклинить винтовку, потом на меня, вытащил телекинезом из плаща нож и произнес: «Хорош пули тратить. Я его сам потушу».

Веревки… Слишком хорошо затянуты. Я взбрыкнул, но он со всей силы дал задними ногами мне по ребрам. Все, что я успел надышать внутрь, вылетело обратно, я смог вдохнуть не больше капли воздуха. Что-то больно кольнуло изнутри, но я просипел сквозь глуповатую улыбку:

— А больнее?..

Обожженное лицо ухмыльнулось. Он рассек мне горло ножом. Жжение под нижней челюстью. По груди обильно течет что-то теплое и соленое. Склеивает шерсть. Я холодею. Это уходит мое тепло. Я смотрю на копыта. Все под шеей в красной, липкой жиже.

…жопа…

«Что ж, Хелбент, рад был познакомиться, и прощай», произнес в голове голос рогатого.

— Что, это конец? – прохрипел я вслух, невольно выплюнув красный сгусток на единорога. Тот оскалился и остервенело пытался стереть копытом кровь с шерсти, но его переклинило.

— Че, еще хочешь, сука?! – он наставил на меня антимехвинтовку. Уже не жалкая трубочка, убивающая пони, а здоровенный трубопровод «Эквестрия – небытие» для пони, прячущихся за кирпичной стеной, стоящей за домом, который находится в километре от стрелка.

— Бум, харе! Эти пули для огненных сук! Он и сам сейчас сдохнет! – осадил его пони в шлеме. Говорил он громко, во мне все резонировало от его голоса, но я чувствовал, как темнота в очередной раз закрашивает глаза, и звуки удаляются. Вместо выстрела единорог зло саданул меня дульным тормозом винтовки, и я откинулся на спину.

Перед глазами серое небо. Тоскливое, без вихрастых и красивых облаков, как выглаженная половая тряпка, безнадежно испорченная грязной водой, но все еще пытающаяся изображать что-то большее. Небо, под которым только и можно умереть.

Холод расползается по телу, будто его заливают вместо крови. Может, я становлюсь снежинкой? Надеюсь, достаточно красивой, чтобы это было подарком кому-то важному…

Небо темнеет. Звуки исчезают. Одни вибрации. Все тише и тише, как перестук уезжающего поезда.

Холодно. Черно. Тихо. Конец.

…

. . .

«Слушай, я тут подумал… А хочешь сделку?», внезапно раздался нагловатый голос змееподобного существа. Я молчал. Что я должен ответить? Что я мог ответить? Жив ли я для ответа?

«Я думаю, что мы немного отклонились от курса… Ты не должен тут валяться без дела…», отвлеченно ворчал голос, шелестя какими-то страницами.

Что?

«Они схватили твоего друга. Ты что, не пойдешь за ним? Не будешь бороться?», недоумевающе спросил голос, хотя звучал так, как будто ответа и не требовал.

Как?

«Встал и пошел — что за вопросы?! О, Селестия, дай мне толику твоего терпения…», возмущался голос.

Я же умер, твою мать!

«А… Точно…», опомнился голос. Тишина. Покой…

«Погоди, я не понял… то есть, ты смирился? Тебе не хочется мести? Ты не хочешь спасти друзей? Может, вернуть к жизни этого вредного ченжлинга? Или… м-м-м… вернуть все вспять?»

Тишина. Пусть все замолчит. Навсегда.

«Я не верю! Это ошибка! Такого нет здесь! Пони, который взламывал замки, лишь бы посмотреть на паровозы; пони, который дрался за друзей; пони, который пережил удар мегазаклинания; пони, который не боится! СМИРИЛСЯ!», взревел он так, что моя голова бы взорвалась, но я не чувствовал ничего.

«Это что же выходит?.. Ты… ты… удивил меня…», произнес шокированный голос.

Ну надо же… Смешно получается.

Я бы рассмеялся. Если бы не умер. Я бы мог победно подпрыгнуть на месте. Если бы не умер. Я мог бы рассказать об этом. Если бы не умер.

Я бы разозлился от досады, что не могу все это сделать.

Если бы не умер.

Обидно. Я не хочу такой смерти!

«Слушай, Хел, я… в замешательстве… Я должен был тебя соблазнять и потом обломить, чтобы ты страдал и все дела… Но я, веришь, забыл о том, ха-хах, что ты и так можешь. Давай так, ты никому не рассказываешь о моей маленькой оплошности, а я верну тебя к жизни? Как?».

«А понежук?», требовательно поинтересовался я.

«Этот зловредный ченжлинг?.. Э-э-э… Л-ладно…», сдался голос, «Но, сам понимаешь, все имеет свою цену…»

«Какая…»

— Цена-а-а-а! – завопил я. Острые когти раздирали левую половину лица, а шею будто обвязали раскаленной проволокой.

— А! – завизжала… кирин, отпрыгнув от меня на пару метров. И еще на пару метров. В вечернем небе я узнал ее по косматой голове и длинному рогу.

— Ебанат! Хули ты творишь?! – кричала она, тщетно успокаивая дыхание. Ее охватило белое пламя, но она быстро уняла его. Я еще кричал: под шерстью взрывались зажигательные бомбы; тело горело невидимым огнем; казалось, что сейчас все расплавится…

— Да тихо ты! – кирин схватила меня за голову. Ее лицо исказилось, как в изогнутом полированном зеркале, и померкло. Мой левый глаз… он перестал видеть. Его словно не было, и в левой глазнице ощущалась тревожная пустота. Все болевые ощущения постепенно стихли. Я перестал орать.

Мы молча смотрели друг на друга. Ее глаза… они смотрели… на меня. Просто внимательные. Большие… Внимательные… Большие.

— Успокоился? – вздохнула она.

— Ага.

Она оторвала копыта от лица – вместе с кусочками обгоревшей шерсти – и встала на все четыре ноги.

Я попытался тоже встать, но передняя простреленная нога онемела, и я неуклюже сел на круп, беспомощно выставив перед собой связанные ноги. Она посмотрела на них, коварно ухмыльнулась и передним копытом опрокинула меня на спину, тут же наступив на горло.

— Какого хрена вы мне нычку спалили? Ну, отвечай! – властно потребовала она.

Неприятное нарастающее ощущение пережатой порезанной шеи, будто давит тупой нож. Я прохрипел, с трудом выдавливая воздух:

— Дура… ту… пая… крх…на… хррррр… шею… н….е… д… и…

— Я. Не. Слышу! – злорадно улыбнулась она и надавила еще сильнее.

На фоне внезапно заиграло радио: «…один пони – мало. Два – тоже не очень. Так что, пони у нас три! С вами диджей Пон3 и новости…» — и так же внезапно смолкло.

— А? – отвлеклась она, и я сдернул ее с себя. В планах было дать ей хоть одной ногой под дых, но связанным драться – гиблое дело. Она ловко увернулась, но я смог вдохнуть и крикнуть:

— Нахер душить и вопросы задавать?!

— Обычно работает. – без тени вины ответила она и наехала в ответ. – Ты вон вообще мертвый валялся! Может, и без воздуха ответил бы…

— Мы не палили твою нычку. – раздраженно чеканил я слова. – Нашли это место, упали на ночлег. С утра напали какие-то. И спалили.

— Напали? Это эти? – она указала на тела мертвых.

— Ага.

Она радостно подскочила к мертвому пони с ирокезом, вцепилась ему копытами в голову и приподняла тело, начав радостное «общение»:

— Ой-ой, гребешок, какая встреча! Че, кого ты там сукой называл?! А что это у тебя за дырка в голове? Чтоб… — она воспламенилась, заливая округу внезапным светом. – СВИСТЕЛОСЬ ЛУЧШЕ! СДОХНИ!

Она принялась мутузить и топтать тело огненными копытами, и с каждым ударом пони с ирокезом становился все больше похож на большую плюшевую игрушку, которую изжевал маховик от паровой машины. Изломанное тело воспламенилось, соседние тела задымились. Я чувствовал дикий жар и попытался развязать веревки.

— СДОХНИ! – истошно кричала она, без разбору вминая животы, ломая кости и пробивая черепа мертвым. В одно из тел она вцепилась зубами и вырвала кусок грудной клетки, загоревшийся и рассыпавшийся в труху, следом вонзая зубы уже в сердце. Густая рвотная вонь жженного мяса и кипящей стухшей крови быстро распространилась по округе.

Куски мяса исчезали во пламенеющем рту кирин, пока останки недавних противников не превратились в черное угольное пятно. Пока кирин пировала, зубами я смог разгрызть веревку, и заметил, что простреленная нога не болит. Она просто похожа на дырявое мшистое бревно со всеми кровавыми корками и темными запекшимися ранами. Не заболела она, и когда я оперся на нее.

Кирин победно заорала в небо, распаляясь ярким огненным столбом, и через секунды остыла, машинально смахнув пепел с вьющейся гривы.

Я подумал, и спросил единственное, что надумал:

— Легче?

— Да. Легче. — выдохнула она, окинула меня взглядом и спросила. – А где твои спутники? Ну, та мелочь с гонором, бесполезная шкура и злобный черняк?

Щ… Распахнуть крылья, взорваться брызгами… Я забыл, что хотел ответить, и побрел к нему. Ноги не слушались, но я не чувствовал боли. Все опять стало неудобным. Глаз кололо… И я врезался в сгоревшую балку крыши.

— Эй!.. Да как там тебя… Хер! Эй, Хер! Ты чо меня… ИГНОРИРУЕШЬ?! – она вцепилась копытами мне в лицо сзади, и с силой начала поворачивать. Я уперся и продолжил идти. Копыто врезало по уху, соскользнуло по шее и вцепилось за щеку.

— А ну отвечай! – кричала она. Я чувствовал, что моя левая щека пытается заползти на затылок, но не хотел поворачиваться. Каждый шаг давался с трудом: кирин уперлась копытами в землю – и я почувствовал, как кожа трескается. А потом… Зубы намокли. Идти стало проще.

— Ой… — упала она и шумно подскочила обратно. Секунды спустя она преградила мне путь.

— Да чо с тобой? Обиделся? Да где остальные…

— Щ… — прошептал я растрескавшимися губами. Мои глаза были направлены на части тела понежука. В запыленных ложках глаз отражались мутные растянутые я и кирин. Белый шум и треск доносились из Пип-Бака, сквозь которые нам пытался что-то донести Пон3.

— Это тот черный? – спросила она.

«Он не оживет?», спросил я рогатого. Тишина. Белый шум закрашивает ее, удаляет мой вопрос все дальше и дальше к горизонту, где я должен забыть его. Как должен забыть Щ.

— Да. – признал я. Она подошла к голове и приподняла переднее копыто. Зараза! Сейчас от него ничего не останется! Я дернулся ей помешать издеваться над телом, но она очень плавно и мягко провела копытом по пластинчатой голове Щ.

— Бедняжка… Не для тебя та пуля.

Я застыл в глупой позе с поднятым копытом. Да и что я успею сделать…

И тут глаза Щ загорелись сияющим голубым светом. Он беззвучно заорал, обнажая клыки.

Я не успел ничего понять, как кирин с визгом заскочила мне на копыта. Весит, как рельса, горячая, как труба водоподогрева для котла, и визжит, как тормоза после стоп-крана. Столько матов за минуту я не слышал даже от Эша. Она так крепко обнимала меня за шею, что и гидравлический многотонный пресс покажется нежным.

Сквозь серые облака шваркнула черная молния, вонзившись прямо в то место, где был Щ. Над землей поднялись паутинами трескучие искры, и словно черный рой болотных насекомых, плотно облепили весь труп полусферой. Я изумленно охнул, и нас окатило взрывной волной, оттолкнув на пару метров назад. Я покачнулся, прочертил всеми копытами борозды, но устоял.

-…не советую пить из святящейся лужи. – с каким-то злым оптимизмом сообщил внезапно долетевший голос Пон3. Из облака пыли перед нами появился Щ. Он едва-едва стоял на ногах, и совсем распластался на земле, когда Пон3 из его Пип-Бака бодро сказал:

— …А теперь немного музыки.

Заиграло что-то предвоенное заводное антиподом вялым попыткам Щ пошевелиться. Кирин перестала орать и наконец-то встала на твердую землю своими ногами. Я улыбнулся через боль в порванной щеке.

— Где… я?.. – хрипел слабым голосом Щ, слепо смотря перед собой.

«Ну что, получил? Думал, я не сделаю это?», язвительно вопрошал голос рогатого в голове. Да, думал.

— Ох ты ж… — это были единственные приличные звуки, что сказала кирин перед нечленораздельной матерной тирадой. Она нетерпеливо подбежала к Щ и схватила копытами за голову. Тот устало зашипел, теряя равновесие, но ничего сделать не мог.

— Эй, как ты это сделал?! Как ты это сделал?!

— Эй, оставь его! Он едва дышит! – грозно крикнул я на нее.

— У меня вообще-т имя есть! – окрысилась она.

— Ты ж его не называла, поэтому будешь «эй»!

— Джет Файр. – быстро выпалила она.

— Я все равно не запомню! — отмахнулся я и потребовал. – Отстань от него! Не видишь, ему плохо?

Она опустила Щ на землю, где он и шмякнулся, и решительно развернулась на меня:

— А-то что?

Я приготовился драться.

Она захохотала, схватилась за живот и покатилась со смеху по траве, болтая ногами.

— Я не могу… ха-ха! Ну ты выдал! А-ахах! – она хохотала так, что начала задыхаться и затопала задними ногами.

— Я… не… могу… дви… гать… ся-а-а… — хрипел Щ.

Пока кирин каталась туда-сюда по земле, я подошел к понежуку и взвалил его на себя. Холодный царапающийся кусок гранита. Теперь надо найти свою лопату и уходить.

Кирин все еще смеялась, но уже приходила в себя.

— Эй! – возмущенно окликнула она. – Ты куда?

— Как… же… плохо… — понежука вырвало чем-то темным, от чего он согнулся в дугу, исцарапав мне всю спину.

Да где эта лопата?

— Эй, вы чего?! – огорченная кирин опять преградила путь, показывая острые зубы. – Свалить от меня хотите?

— Да. – я шагнул в сторону, но кирин метнулась туда. Ее глаза загорелись гневом непонимания.

— Думаешь, я злая? Мне заняться нечем?! Ты сам видел их! Они шерстят лес, чтоб мою родню перебить!

— Хочешь спалить – давай. Не хочешь – отойди. – гневно крикнул я. Она опешила и невольно отступила.

— Я знаю, куда отвели твоих друзей. Это шахты Роттена.

— И? – безразчлино произнес я и вспомнил, что совсем забыл о Слатти… Теперь совесть закручивала в голову штопоры душевных мучений.

— Она… хочет… чтобы… — Щ с ревом выплеснул черную горячую слизь прямо мне на ногу и пробулькал. – мы… убили… всех…

— В точку. – она улыбнулась и довольно сомкнула ноги, цокнув копытами.

— Ты больная. – сказал я и двинулся на нее. Она уперлась копытом мне в грудь, и я почувствовал, как дымится и плавится шерсть. Жгучая боль, на которую мне было все равно. Кожа искрила и воспалилась, готовя будущий ожог, но я не проронил ни звука. Мы молча смотрели друг на друга. Она могла бы с легкостью проплавить во мне сквозную дыру, но она не хотела такого.

— Прошу, помогите. Прошу. По-жа-луй-ста… — заклинала она.

Щ хотел что-то ответить, но его вывернуло наизнанку так, что казалось, он вот-вот умрет. Неужели рогатый вернул его к жизни, чтобы тот помучился и умер окончательно?

— Только он умеет стрелять. И он загнется, если ему не помочь.

— Ах ты ж… — она лихорадочно металась на месте, обдумывала план, и решительно топнула, — Не в мою смену! За мной! – она побежала в лес.

Я за ней. Ее вьющийся хвост только и мелькал между деревьев, будто я пытался догнать лису. Я бежал во весь опор, чуть не выбил себе веткой глаз, чуть не переломал ноги, чуть не опрокинулся из-за Щ на спине. Удивительно много «чуть» отделяло меня от переломанной груды костей под очередным деревом, но, благо, мы выскочили из леса и мчались по вечерним лугам, словно за нами гналось нечто жуткое.

Я бежал, бежал и бежал, болезненно хрипя, пока вокруг все оборачивалось в свежую ночь. Простреленная нога не болела. Я ее вообще не чувствовал. Кирин впереди светилась слабыми сполохами огня и украдкой смотрела, успеваю ли я за ней. В легких кололо, но я продолжал бежать за ней, даже когда вокруг не было видно ни зги. Ночь, гулкий топот, ветер. Понежук без сознания постукивает ногами меня по бокам. Я не знаю, живой ли он, будет ли он жить, и получится ли его спасти… но…

…какая разница, кто и как умрет? Разве смерть тебя пугает? Вокруг все умирают, а ты все возвращаешься и возвращаешься, как неваляшка… Прекрати держаться за живых…

«Заткнись! Заткнись! Заткнись!», гасил я голоса в голове и замедлился. Перед глазами плыло, я оступился и чуть не растянулся. Земля в опасной близости прошла рядом с носом, но я каким-то образом успел переставить ноги, и помчался вперед, жадно вдыхая свежий воздух.

Бежать пришлось еще долго в полной темноте. Кирин двоилась перед глазами, и ноги перестали слушаться, но я все бежал и бежал, машинально поправляя сползающее со спины тело. раз

Что-то скалистое. Пещера. Мы влетаем внутрь. В темноте сверкают звезды драгоценных камней. Тысячи маленьких отражений киринов и пони следуют за нами вглубь пещеры. До ровной стены с дверью. Гигантской стальной шестерней-дверью. Под дверью истлевало множество костей. «Стойло 53», гласила скупая надпись. Нижняя часть шестерни была проплавлена насквозь в виде широкой арки, и я мысленно закусил губу от количества металла, пущенного на одну эту дверь. Хватило бы не на одну трамвайную ветку какого-нибудь прибрежного городка…

— Это Джетти! Она вернулась! – зашумели радостные детские голоса, но, куда бы я не посмотрел, никого не видел. Темное помещение с лестницей и пультами. Над головой свисал проводами мертвый массивный электромотор, отпирающий дверь. Сломанные пульты, оплавленные герметичные двери. И все во тьме.

— Все нормально. Это хорошие пони. – сказала Джет во тьму. И всюду засветились силуэты киринов, будто я попал в страну светлячков. Десятка два маленьких киринов разных цветов легонько горели, испуганно смотря на нас.

— Лесной… пожар… — еле слышно прошипел Щ и уткнулся мне рогом в шею.

— Хороших пони не бывает. – жестко отозвалась взрослая кирин. Она возникла из тьмы высоким рогатым силуэтом с длинной вьющейся гривой. Она одарила меня настолько презрительным взглядом, что им можно было вмять в землю или испепелить.

— Лучше помоги, Спит!

Та махнула хвостом и, уходя в проплавленную дверь вглубь стойла, бросила через плечо: «Сама притащила, сама и возись».

— Сучка. – буркнула Джет и потащила меня внутрь. Ноги гудели, я понемногу забывал, в какой момент ими надо ходить, а не просто сгибать, и чуть не растянулся на лестнице. Микро-кирины толпой следовали за нами, удивленно выпученными глазами наблюдая за полумертвым ченжлингом. Мы шли по темным коридорам, где едва-едва светило аварийное освещение, а бетонный пол потрескался. Выбитые стекла в кабинеты; подпаленные стены, расписанные сажей; проплавленные герметичные двери; легкий запах сырости и плесени из вентиляции. Не таким казалось мне уютное стойло с реклам лотерейных билетов и брошюр.

Мы дошли до медицинского отсека, где Джет психопатическим рывком поставила койку в нормальное положение. Я переложил на нее Щ и сразу осел – ноги забились и подламывались.

— Чего расселся!? Ищи, чем привести его в чувство! – Джет носилась по отсеку, варварски открывая все подряд шкафчики, где могло быть хоть какое-то лекарство. Скрипы, хлопки, маты – везде пусто. Джет бесится, загорается и ломает тумбочку. Куски тумбочки горят вонючим дымом, и сверху падает одинокая струйка протухшей воды из системы пожаротушения. Маленькие кирины выдают протяжное «Во-о-а-а!», а Джет яростно заорала в пустоту, проклиная кого-то, и прожгла собой дальнюю стену, через которую и вышла. Ее крики становились все глуше и дальше. Что-то грохотало и падало под топот ее копыт. Звуки стихали. Пока не исчезли вовсе.

А я остался сидеть, не в силах подняться на ноги. На койке неподалеку лежал, обессиленно растянувшись, Щ. В дверном проеме десяток детских глаз молча наблюдали за нами, как за какими-то удивительными насекомыми.

Я глянул на Щ и очень медленно подполз к нему, с трудом повернув его набок. Не хватало, чтобы он захлебнулся во сне. На большее сил у меня не хватило, и я завалился спать на холодном кафеле под перешептывания и дробную трель воды с потолка.

…Понивиль. Приветственная табличка покосилась. В домах не горит свет. Всюду следы копыт, будто по улицам носилась гигантская многоножка, сносившая продуктовые лавки, топтавшая цветы и заборы. Мостик непривычно шатался под копытами и реагировал ноющим скрипом на каждый шаг. Я поправил сумку с лопатой. Что-то было не так. Где все? Надо поправить сумку еще раз.

Я подумал, что зебры сюда забраться не могли, и крикнул: «Эй, есть кто-нибудь?».

Тишина. Я шел вдоль домов. Двери распахнуты настежь, какие-то заколочены, какие-то выломаны. В стенах следы от пуль. На брусчатке валяются смятые газеты.

Я снова окликнул. Из дверного проема приковылял осунувшийся коричневый пони. Шерсть частично отсутствовала, бока были в ссадинах и царапина, одна нога сломана. Мутные глаза сосредоточенно смотрели в никуда. Вокруг рта расплывалось странное разноцветное пятно.

— А где все? – крикнул я ему. Тот не обратил на меня внимания, доковылял до крыльца и шагнул, переставив ногу в пустоту. Грохнулся с лестницы, проворчал, поднялся и уперся грудью в покосившийся забор.

— Ладно, — протянул я. – спасибо за помощь.

На соседней улице, посреди пустой дороги лежал темно-зеленый пони, выглядевший не лучше предыдущего собеседника. Я подошел к нему вплотную. Он посмотрел на меня и замычал.

— Что случилось? – спросил я. Он промычал что-то нечленораздельное и укусил меня за ногу. Ай! Я стукнул его копытом в темя, отчего он снова лег, потер садняющую ногу, и двинулся дальше. Я мог бы и дальше слоняться по городку, донимая прохожих, но…

— Здесь есть кто-нибудь, кто скажет, что случилось?! – крикнул я вдоль домов во всю мощь легких. Из дверей, окон и проломов в стенах, с ворчанием начали высовываться головы злых пони. Они смотрели на меня, скалились и, странно двигаясь, стекались с домов ко мне. Трусившая впереди белая единорожка с порванными седельными сумками злобно замахнулась на меня передними копытами, но я толкнул ее в грудь, и она свалилась с задних ног наземь. За ней чуть ли не бежал десяток таких же озлобленных, мычащих и рычащих пони. Я машинально двинул копытами первого, увернулся от второго, но третий уже опрокинул меня на спину. Большие зубы противно клацнули пустоту вблизи от моего носа, и я спружинил ему в грудь задними ногами. Злой пони отлетел метров на пять и шлепнулся на землю. Я поднялся и тут же поскакал прочь.

Из домов, как по команде, полезли остальные пони. Выглядели они неважно, словно ходячие трупы, но носились очень резво. Я рванул через переулок и понесся по лугу, в сторону депо. Пробить такие ворота они не смогут даже толпой. Знакомое здание стремительно приближалось, и я уже обрадовался – как со всей дури влетел во что-то. Зубы клацнули, рот онемел, и кровь струйкой побежала с расквашенного носа.

Я не мог поверить своим глазам. Депо было в считанных метрах, но невидимая стена не пускала меня к нему. Множественный топот позади нарастал. Из-за луга на меня неслось десятка три злобных пони.

Так не бывает. Я истерично расхохотался. Что-то… или кто-то… очень сильно… хотело… влезть мне в голову… И устроить злое веселье…

«…Пора подвинуться, Хелли…», услышал я странный внутренний голос. Стало очень хорошо. Супер, как хорошо.

— Ради этого ты гнал меня в Понивиль!? – заорал я неизвестно кому. Отступать поздно. Черенок лопаты непривычно ощущался во рту, и будто не зубы удерживали лопату от падения, а дерево не давало зубам вывалиться. «…Как там, лучше распятым, чем…», подумал я, покрепче стискивая черенок. Я протяжно заревел и рванул на толпу…

Кто-то дал мне пощечину. Еще одну. И еще. И еще-еще-еще.

— Да хватит… – сонно крикнул я, беспорядочно махая копытами. Живот и ноги онемели от лежания на полу, и я случайно врезал ногой в ножку кровати. Знакомое чувство грубых хирургических швов в левой щеке. Кто-то зашил мне порез, пока я спал.

— Вставай! Вставай же! – требовала Джет и продолжала раздавать пощечины.

— Да хватит уже! – я продрал глаза. Левый глаз видел лишь мутную тревожную темноту. Правый – рассерженную кирин.

— Сон для слабых! Поднимайся! – она хотела двинуть мне копытом в лицо, но одного взгляда исподлобья хватило, и она просто опустила ногу на пол. Она недовольно оскалилась, и пробурчала:

— Пошли уже.

Это все еще был медотсек. И я все еще был у койки, где спал Щ. Изредка он дергал копытами и слабо шипел. Пип-Бак на его ноге не показывал ничего.

— И ночь прошла, и день прошел, а он все такой же. – прокомментировала она. Я потрогал его лоб, хотя внутренне понимал, что это – бесполезное действие, если не врач. Горячий. Неприятно горячий. Джет странно наблюдала за мной и со вздохом сказала:

— Да я уже трогала его. Он холодный.

— Он горячий. – помотал я головой.

— Я покажу тебе, что такое «горячий»! – раззадорено она подняла копыто, которое засветилось от пламени. Вокруг сразу стало светлее и теплее.

— Для меня он горячий. Для тебя он холодный. – спокойно пояснил я.

— И че это значит? – она потушила копыто.

— Не уверен, но он отравился.

— Че-е-е?! – ее глаза стали безумно большими. – Ты типа шутишь?! Он же валялся мертвый! Потом ожил! Какое отравление?! Это же бред!

— Есть мысли лучше?

Она хотела сказать, но поняла, что ничего не придумает, и в досаде пнула медицинский столик.

— Зараза! Я думала, если вколю ему Редж, он очнется. – проворчала она и расстроено села на пол.

— Редж?

— Ну, штука такая, укололся – и хоть кирпичи зубами жуй!

— Боевой стимулятор?

— Наверно, не знаю. У, тебя, кста, нога потолстела.

Я посмотрел на ногу. Простреленная нога, и правда, сильно опухла, но я не ощущал боли. Просто как будто я одел тяжелый большой ботинок хизмащиты.

Я пошарил глазами по медотсеку.

— Здесь есть бинты, жгуты, скальпели и антисептик?

— Анти-че?!

— Спирт, перекись…

— А, это. Найдется.

— Принеси пожалуйста, а я пока поищу, чем резать.

— В том столе поищи. – вслепую указала она.

Я заковылял к столу. Согнуть распухшую ногу оказалось невозможно. Открытые ящички в потемках стойла казались древним кладом пони садиста-наркомана: сломанные скальпели, свежие скальпели, куча смятых упаковок от одноразовых шприцов, пустые ингаляторы Дэша, потрепанный терапевтический журнал Флаттершай (где изображение пони было размечено с гастрономическим прицелом), обычные ножи, оселки, одинокий бинт и кусок отбеленной нижней челюсти с зубами. Я ворошил это со спокойствием гусеницы, методично поедающей листья, но внутренне чувствовал, что в этом стойле магия дружбы превратилась в магию понеедства. Джет подошла и с интересом наблюдала, как я выбираю себе скальпели.

— О, а я ее искала! – она выхватила кусок челюсти и чуть ли не ткнула меня в глаз, желая похвастаться. – Как тебе, Хел? Это челюсть одного из братьев Роттена, кажется, Нерфи... Или Мерфи… Он распял Сакрифайс, когда она уже не могла разжечься, и бил ее стальной трубой, пока она не умерла, а потом освежевал и ходил в ее шкуре.

— Он мучился? – мой голос был спокоен, но я надеялся, что услышу «да». Джет деловито облокотилась на стол, чуть не порезав ногу скальпелем, поставила со значением челюсть и злорадно протянула. – О, да-а-а… Рассказать, как?

— Я не любитель.

Она хмыкнула и бросила:

— Еще скажи, что мясо не ешь?

— Нет. – я на всякий случай пробежал глазом оглавление журнала, если в нем есть какие-то заметки по физиологии ченжлингов. Но о них лишь было краткое упоминание, что они живут в улье, могут превращаться и имеют жесткую иерархию. И рисунок черного понежука, отдаленно похожего на Щ.

— Жесть. А че ты тогда жрешь?

— Траву, овощи. Корни.

Она хохотнула и поинтересовалась, заглядывая мне в левый глаз, потому я лишь искоса видел часть ее лица:

— И хватает? Лопатой махать? Носиться, как псих?

— Раньше хватало. Сейчас все или отравлено, или перековеркано так, что не понятно, где яблоко, а где кактус?

— Как-тус? Яблоко? Что это? Трава? Дерево какое-то?

— Наверно. Кактус – это такое растение с колючками. Похоже на столб. – я встал на задние ноги и изобразил крест. – А яблоко – это сладкий плод яблони.

— Сладкий? Типа «соковыжималки»?

Я вопросительно поднял бровь, и она лениво пояснила:

— Две трети спирта, треть сжиженного Дэша, две таблетки Бака и пять таблеток морковных менталок. – она закончила, но на всякий случай добавила. – Можно и всю пачку менталок растолочь, но это не тема. Потом отход долгий.

«Надо что-то ответить…», подумал я и со скрипом протянул:

— Да, что-то вроде. Но без отходняков.

Она выпучила глаза и подалась на меня:

— Гонишь! Ты гонишь!

— Нет. – спокойно ответил я, хотя был совершенно без понятия, какую сладость может подарить такое убойное сочетание.

— Да ну! – не верила она. – Ты гонишь! Гонишь-гонишь-гонишь! Поклянись рогами принцесс!

Не знал, что кирины тоже знают двух принцесс.

— Клянусь рогами принцесс! – я демонстративно поднял вверх копыто, с трудом удерживаясь на опухшей ноге.

— Если ты соврал! – она угрожающе указала на меня, – Я тебе нос откушу. И все остальное! – она подумала и еще добавила. – Так что лучше сознайся сейчас, и отделаешься лишь той дурацкой пятой ногой.

«Оу…», болезненно прогудел голос рогатого в голове.

— Идет. – без колебаний согласился я. Вероятность умереть была выше, чем мы когда-нибудь найдем хоть одно свежее яблоко.

Она оскалилась, или так широко улыбнулась?

— Жди здесь. Я пойду спирт и твою эту закись поищу…

— Перекись. – поправил я.

Она решительно стукнула копытом по столу:

— Так. Это неважно. Важно это… Ты – сиди здесь. А я – за этими штуками. – она хотела убежать, но спохватилась и выругалась. – Ах, зараза! Надо было представить тебя и твоего дружка совету, чтобы вас не сожрали, но я опять забыла все! Драные менталки! Почему они все время заканчиваются так быстро! Лучше не выходи. Иначе тебя могут сжечь. А ты обещал, что я и только я тебя сожгу.

— Все переврала. – улыбнулся я.

— Щеку подмотай. – огрызнулась она, отходя к проему. — Кирины не врут. Огонь не врет. И кирины не врут. Хорошенько запомни это, Хел.

И она ушла, то ли в шутку, то ли всерьез погрозив копытом. Я остался в медотсеке. Щ заворочался и пробормотал. Я нашел место, где света было хоть немного, и присел с терапевтическим журналом: мои представления о лечении ног были далеки от медицины, и я думал, что просто обработаю ногу, разрежу и очищу рану, чтобы пустить свежую кровь и потом… промою наверно, и перемотаю. Журнал ломал мои представления и настойчиво клонил к ампутации. Я посмотрел на опухшую ногу, которая, кажется, стала еще больше, и острожно надавил на нее. Шкура продавилась, словно я надавил на тюбик с зубной пастой. Тупая саднящая боль, слабая и далекая, и текущая мутная кровь. Запах – лучше не думать об этом. Что стало с моим телом? Почему я так плохо чувствую боль?

«О, время размышлений! Мое любимое! Давай, предположи!», радостно воскликнул рогатый. Я начал искать ответ в журнале, среди травм ног и переломов.

«Не знаю. Нога гниет. Это без вариантов. А боль… может, мне перерезали какой-то нерв на шее? Типа, какой-нибудь главный нерв…», подумал я и продолжил перелистывать страницы носом.

«Главный нерв?», рогатый еле сдерживался, но захохотал раскатистым, бесячим смехом, «Я не могу! Ты что, совсем не запоминаешь? Тебе же не голову отрезали, а горло перерезали. Думай еще».

«Зачем? Опять загадки? Ты меня возрождаешь, чтобы вопросы задавать?», сердито спросил я у него, но в душе знал, что проще поймать ураган в сито, чем что-то сделать рогатому.

«Думай, Хел, думай», настоятельно посоветовал голос и смолк.

Я погрузился в журнал искать любые другие операции, чтобы сохранить ногу, и вдруг спросил у рогатого: «Это и есть…»

«Да, как тебе цена? Глаз, болевые ощущения, и часть твоей… несгибаемости», довольно объяснил рогатый.

Боль? Несгибаемость? Я думал, плохо ли сейчас, что я почти не чувствую боль, когда на страницы журнала начал падать косой свет со стороны пролома. Я повернулся, надеясь, что это Джет, но это была та высокая вредная кирин. С собой она притащила еще одну, приземистую, любопытную, как… как же ее звали… О… ОДИ!

Обе стояли в дверном проеме, освещая темное помещение своими раздваивающимися рогами, и пристально наблюдали за мной.

— Еще свежий. – сказала приземистая кирин. Или маленькая?

— Мертвечиной несет. – презрительно ответила высокая.

— А мне нравится. Приятный запах.

— И что эта дура в нем нашла?

— Он выносливый. Он бежал за ней с этой тушей на спине. И с гниющей ногой. – не без удовольствия рассказала маленькая.

— Джетти, тупая сука… — произнесла высокая и презрительно обратилась уже ко мне. – Эй ты, серое недоразумение! Сделай одолжение и сдохни побыстрее. И эту черную образину тоже грохни. Смотреть противно.

— Не смотри. – без эмоций ответил я.

Маленькая засмеялась и довольно цокнула копытами, а высокая зло сощурилась. Ее глаза стали ослепительно белыми, а грива вспыхнула белым пламенем.

— НЕ ТЕБЕ УКАЗЫВАТЬ, КУДА Я БУДУ СМОТРЕТЬ! – зазвенела она жутким голосом, что со стен и потолка посыпалась штукатурка. Я со скучающим видом вернулся к журналу. Высокая, полыхающая кирин рассвирепела от этого еще сильнее, и по потолку побежали языки пламени, словно белые живые облака. Помещение наполнялось гарью, но это не пугало. Вторая кирин открыла рот от восхищения – вся ситуация забавляла ее.

— СМОТРИ НА МЕНЯ, ТВАРЬ! – она сорвалась с места на меня, влетая в комнату.

— О, сейчас будет весело… — заметила ее подруга, смотря куда-то в коридор. На меня двигался столб яркого пламени, от которого страницы начали тлеть, а Щ беспокойно зашевелился и во сне начал отползать от огня. Я не сдвинулся с места и спокойно смотрел на нее. Журнал загорелся в моих копытах, рассыпаясь в пепел. Горячий воздух острым колючим лезвием резал ноздри, а я все сидел и сидел.

Высокая приблизилась ко мне на два метра, когда что-то сзади резко потянуло ее за хвост.

Это была Джет.

Она, упираясь ногами, попыталась раскрутить и кинуть высокую, но та оказалась тяжелее, и Джет смогла отбросить ее лишь в стену коридора. Там они сцепились в белый клубок огня, который катался из стороны в сторону, все больше и больше оплавляя дверной проем. Стены, пол и потолок покрывались жирным слоем сажи. На крики, визги, маты и бесчисленные столкновения о стены сбежалась половина стойла. Я вышел посмотреть, и стоял рядом с той приземистой кирин, которую происходящее очень сильно забавляло. Меня это не веселило, но для всех это выглядело так, будто они играют в салки. Несколько косых недовольных взглядов в мою сторону, но никто ничего мне не сказал.

Высокая кирин хватила зубами Джет за гриву и трахнула ее о стену, что та зашаталась, судорожно пытаясь поймать равновесие. Едва это удалось, Джет извернулась и дала ей передней ногой в живот, потом добавила задней ногой в грудь. Высокая резко сложилась пополам, закашлялась, но увернулась от удара в нос и коварно укусила Джет за бок. Та завизжала, двинула высокой в ребра и тоже укусила ее в шею. Они сцепились и начали кататься по полу. Огненный вихрь едва долетал до нас, но смотреть все равно было тяжело: жар высушивал глаза. Пол под ними просел, с протяжным стоном изгибаясь, и они прожгли бы его дальше вниз, если бы голос сзади не приказал:

— Прекратить.

Я обернулся. Говорила старая кирин. Сандаловая расчесанная шерсть, похожая на поле ровной травы, темно-красная, сильно поседевшая грива, доходящая до самой груди, и длинный в трещинах рог. У внимательных глаз собрались морщины. Ее глаза скользнули по мне, но она не подала виду, что я чем-то ее заинтересовал. Все тут же расступились перед ней, а приземистая грубо оттолкала меня с ее пути.

Джет хотела врезать высокой передним копытом, но после приказа через силу остановила себя и слезла с нее. Обе погасли, и Джет помогла высокой подняться. Старая кирин молча подошла к ним. Обе покорно склонили головы.

— Джет, Спит. Разве должны сестры драться? – спросила она четким пронзительным голосом. Первой ответила высокая:

— Нет, мама.

— Этого не повторится. – виновато прогудела Джет, едва не плача.

— Вы хотите снова замолчать? – с нажимом спросила их старая кирин.

— Нет, мама! – одновременно ответили они и метнули друг на друга сердитые взгляды.

Она добродушно приобняла их обоих и тепло произнесла:

— Непослушные огоньки… Уберите за собой беспорядок. За домом нужен уход.

— Да, мама. – одновременно сказали они. Старая кирин обернулась, и все разошлись по своим делам, кроме меня и приземистой. Я был спокоен, но чувствовал себя неловко, словно чего-то не делал. Она оценивающе смотрела на меня. Я на нее. Я пытался понять, что же следует сделать, но вдруг вспомнил, и учтиво поклонился, перенося вес на здоровую ногу.

— Добрый день, я – Хелбент Кид.

Она сделала величественный приветственный жест, хоть не могла сильно согнуть ноги – Спит и Джет недовольно насупились на меня — и спокойно представилась:

— Добрый день. Меня зовут Вомин Файр. Это ты пришел сюда за сестрой Джет?

— Да. – я едва не ляпнул «так точно».

— И ты не боишься? Знаешь ли ты, что мы убиваем, разделываем и едим здесь тебеподобных? – она говорила четко и суховато предупреждающим тоном.

— Да, мне известно… — я подумал, что не знаю, как к ней обратиться, и ответил первое, что пришло в голову. – Принцесса Файр.

— О, такой добрый пони… — она слегка прикрыла рот от смущения, и приземистая пони исподтишка ткнула меня в ребра. – Увы, я не принцесса. Но, все равно – спасибо. В следующий раз обращайся ко мне просто Мама. Как твоя нога? Как лицо?

— Я не ощущаю боли в ней, но думаю, что без лечения она отвалится.

— Да. Из-за этого ты здесь? Надеешься, что тебя спасут? – с легкой усмешкой спросила она.

— Нет. Мой…

— Мама, это я его привела. – вклинилась Джет. – Его друга убили вместо меня, а потом он… собрался из кусочков и ожил, но чем-то заболел и не просыпается уже день.

Мама медленно посмотрела на нее, потом на меня, и я осторожно кивнул. Тогда мама снова посмотрела на Джет, и они вдвоем пошли в медотсек. Я хотел пойти за ними, но меня дернули сзади за хвост. Это оказалась Спит.

— Если бы мама хотела, чтобы ты пошел, она бы так и сказала. Поэтому, стой здесь.

Я хотел сказать ей, но она продолжила, всячески вытравливая из голоса излишнюю неприязнь:

— Ты во мне дыру протрешь. Не сделают ему ничего плохого.

— Это точно. – сказала маленькая кирин и широко улыбнулась, обнажая клыки. Она с интересом заглядывала внутрь, и я видел, как на ее лице появился источник света. Словно внутри что-то горело. Твою мать… Я дернулся с места, но Спит среагировала моментально и обхватила меня за шею. Я замедлился, но все равно прошагал вперед. Она тормозила меня изо всех сил, упираясь свободными ногами в пол. Ей на помощь пришла приземистая, но даже вдвоем они не могли меня остановить. С каждым шагом я был все ближе к двери.

— Вот неуемный! Откуда в тебе сил столько, мертвечина?!

Я дошагал до проема, но двое киринов всеми силами оттягивали мне голову, чтобы я не заглядывал внутрь.

— Отпустите его. Пусть смотрит. – отстраненно сказала мама.

Наконец-то. Я заглянул в медотсек. Старая кирин стояла над койкой Щ. Ее рог светился мягким красным светом, превращая мертвое темное помещение в подобие фотолаборатории. Щ изгибался на кровати, объятый красным магическим облаком. От черных пластин панцыря шел дым с запахом жженых волос, и я думал, что он сейчас вспыхнет, если его не потушить, но Джет жестом приказала мне не подходить.

— Королева-королева-королева! – сквозь зубы шипел он и пытался взлететь, лежа на спине. Пип-бак заморгал, и экран пошел рябью. Старая кирин непоколебимо продолжала. Джет молчаливо придавила его копытами к кровати, как будто так и надо, и он забарахтал ногами, словно пытался бежать по потолку.

— Умри! Умри! Умри! — кричал он болезненными раскатами и вдруг спокойно произнес. – Ложка. Ей даже порезать нельзя. Что за чушь?

Как по команде, он перестал дергаться и обмяк. Рог перестал светиться, и старая кирин встретилась со мной глазами. Старые, но все еще ясные, внимательные глаза.

…Только попробуй сказать, что он умер, и мы узнаем, какого цвета твое горло изнутри…

— Жить будет. – успокоила она. – Но ему нужен отдых. Неделя или больше.

Джет молча уставилась маме в затылок.

— Спасибо… Мама. – я упал на колени и уткнулся лбом в пол. Со спины словно упал огромный валун.

— Джет, Спит – вспомните чему я вас учила, и попытайтесь вылечить ему ногу. – мягко приказала она и обратилась к приземистой. – А ты, Мис, пойдешь со мной на кухню.

— Да, мама. – послушно сказала та, и они вдвоем удалились. Спит подошла ко мне, сведя брови грозным клином, и процедила:

— Ты, везучий шрот, должен до конца дней ухаживать за копытами Мамы за то, что она тебя не сожгла! Еще и лечить тебя? Ни-за-что. Джет, паскуда, это ты его привела! Ты и лечи! – и ускакала по своим делам.

— Неделя… — обреченно прошептала Джет, совершенно забив на слова сестры. – Я не хочу столько ждать…

— Ждать?

Она взяла копытами мою опухшую ногу и глубоко выдохнула. Ее рог налился светом. Моя нога из серой начала краснеть. Изнутри. Я чувствовал, как по ней растекается жар. Жидкое пламя течет вместо крови. В сердце словно тыкают большой иголкой. Много сотен миллионов раз. Я чувствовал, что пространство плывет перед моими глазами, и Джет превращается в что-то скручивающееся и тянущееся. В ушах гремит колокольный звон, словно я внутри древнего медного колокола, звенящего от каждого дуновения ветра. Темнота расплывалась в глазах, пульсировала, коверкалась и истлевала, превращаясь в безоблачное голубое небо.

Я сидел в сочной зеленой траве. Ветер трепал ее, раскачивал, легонько звеня. На душе стало легко. Трава тянулась от горизонта до горизонта, насколько хватало глаз. Я встал, набрал полную грудь свежего воздуха.

Впереди какой-то пони махал мне ногой. Я поскакал к нему. Трава щекотала ноги, ветер свистел в ушах и трепал гриву. Какой-то пони оказался серым жеребенком, который сидел со скучающим видом в траве. Мое приближение он полностью проигнорировал. Я подошел к нему совсем в упор, бросив на него большую тень, но это нисколько не отвлекало его от тихого насвистывания. Мелодия казалась смутно знакомой.

Внезапно для себя я присел рядом и начал насвистывать похожий мотив. Жеребенок заинтересовано махнул ушами, поднял на меня глаза и спросил:

— Че, тоже слышал, как свисток на грузовом барахлит?

— Это с паровой машины. Там патрубок на стыке прохудился и при нагрузке травил. – чисто машинально ответил я.

— А. – многозначительно кивнул жеребенок и поник. – Понятно… А я два дня гадал.

— Я тоже.

— Здесь скучно. – пробурчал жеребенок. — Все время солнце и трава. Ни одного паровоза.

— Да… пожалуй.

— Обычно мне не советуют общаться с незнакомыми пони, но ты вроде нормальный. – пони поерзал на траве, почесал одну ногу и добавил. – Но ты вроде нормальный. Тоже ждешь здесь?

— Чего жду? – удивился я.

— Конца. – ответил, едва разжимая зубы, уже взрослый серый пони в серой, потасканной робе машиниста. Во рту был крепко сжатый черенок паровозной лопаты. С полотна капала кровь. Клок чьей-то гривы с кусочком шкуры прилип к металлу, словно клубок морских водорослей к деревянной свае пирса. Отстраненно мертвые глаза смотрели на меня. Засаленная грива прилипла к шее. Перемена случилась внезапно, и я едва не отскочил назад, но вовремя одумался.

Между нами лежал серый жеребенок с черной чертой, пересекающей лоб до переносицы. Шерсть слипалась в серо-красное. Жеребенок слепо смотрел перед собой, не понимая, что с ним случилось.

— Видишь, что бывает, когда ты отходишь от плана.

Красная лужа под жеребенком растекалась по земле.

— План?

— Не прикидывайся тупым! – не разжимая зубов, гаркнул на меня серый пони. – Отомстить всем! Убить всех! Чтобы! Никого! Не! ОСТАЛОСЬ!

— Зачем?

— Зачем?! ЗАЧЕМ?! – пони с силой швырнул лопату рядом с шеей жеребенка и заорал, – ВСЕ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ! Ты, что, не слышишь этот могильный звон?! Эти крики?! Это убитые тобой кричат! – он встал на дыбы, раскидывая в стороны копыта. – Да оглянись же ты вокруг! Неужели ты не видишь?!

Вся трава вмиг пожухла, и я очутился в окружении толпы мертвых пони. Они выли, кричали, нерешительно перетоптывались с ноги на ногу. Они все походили на уменьшенные копии гигантского пони, что делало их еще кошмарнее. Пони в робе злобно оскалился и сказал:

— Как тебе? Они все убиты тобой! Так почему ты остановился?! Мы же так прекрасно начинали! Это он тебе мешал? Забивал голову паровозами? – он указал на жеребенка под ногами. – Так я раздавлю его никчемную голову!

Он подпрыгнул, готовясь наступить передними ногами на умирающего, но я вцепился ему в шею, не дав ему опуститься.

— Держишься за глупые мечты! – гневно кричал и пытался вырваться пони в робе. – Думаешь, он спасал тебя все время?! Это был я! Благодаря мне ты жив! ТЫ МНЕ ЖИЗНЬЮ ОБЯЗАН!

Мертвые пони вцепились в меня и всеми силами пытались отцепить. Пони в робе извернулся и задней ногой врезал мне по лицу. Я улетел назад, на ворчащие истлевшие тела. Пони в робе тут же схватил лопату копытами и занес над жеребенком с воинственным криком:

— В этой Эквестрии нет места глупым мечтам!

— Исчезни. – твердо сказала Джет, и все залил ослепительный свет. Горячий ветер развеял всех мертвецов, пони в робе и жухлую траву. Остался только я, умирающий серый жеребенок и Джет в гаснущих сполохах пламени.

— А здесь довольно… пусто. – без эмоций заметила она, окидывая взглядом бескрайную пустоту.

— Как ты… Что я… Где…

— Мама говорит, что, когда две принцессы исчезли, у нас все пиздой накрылось. И со снами так же… — она подошла к жеребенку, печальными глазами смотря его кровоточащую рану на голове. — Если есть хоть немного магии, то можно в любой сон залезть.

— Это все сон?

— Не, у тебя бред. Я перегрела твой организм… — она осмотрела рану жеребенка, понюхала ее и лизнула. – М-м, соленая… Ну, и мы типа… здесь.

— Что ты делаешь?

— Этот коник еще подрыгается. – заключила она и спросила. – Ну что, пойдем?

— Куда?

— Отсю-да. – съязвила она и спокойно разорвала пустой воздух, открыв темную, рвущуюся щель.

…Я сидел перед Джет. Нога стала нормальной. Почти нормальной. Достаточно нормальной. Шипящей, сочащейся, воняющей жженым мясом, ногой нормального размера.

— Хух… — выдохнула она и сказала. – Теперь уже не страшно. Осталось только промыть…

И щедро полила ногу виски.

Я инстинктивно сжался, но по ноге пробежали лишь слабые искры. По ноге пробежал холодок и стало куда лучше. Остатки бутылки Джет вылила в себя и бросила бутылку на пол.

— Ну что, Хел. Пойдем чистить стены?

Шорк-шорк. Щетка на длинной ручке стирает черные пятна. Шорк-шорк. На стенах разводы цвета зебры. Шорк-шорк. Джет дует закись из баллона. Шорк-шорк. Я спорил с ней, что это не перекись. Шорк-шорк. Ей все равно. Шорк-шорк. Она заливается хохотом на весь коридор. Длинный, неуютный коридор стойла, где все или сломано или давно сломано.

Счистить облупившуюся негорючую краску, смести ее в кучку у стены, узнать, куда девать строительный мусор. Заливистый смех в ответ. Смести мусор к стене и забить.

— Ну что, Хел? Есть идеи, как грохнуть Роттена? – Джет приложилась к маске от баллона веселящего газа и шумно вдохнула.

— Я его даже не знаю. – я остервенело пошоркал щеткой сажу, размазав ее еще сильнее. — Зачем его убивать?

Джет вздохнула и поднялась на ноги, с сожалением в глазах оставив баллон и мрачно сказала:

— Пойдем. Покажу, зачем. И брось ты эту дурацкую щетку!

Мы двинулись коридорами, где свет не горел, но Джет рассекала тьму рогом. Мимо пробегали маленькие кирины, похожие в темноте на мохнатых рогатых светлячков, и старые полуживые кирины с обломанными и обгоревшими рогами и тяжелым комом седеющей гривы.

— Мы давно здесь отираемся. Многие уже забыли, что снаружи что-то есть.

— У вас есть дом. Есть место, где уснуть… – я бросил взгляд на маленькую кирин, которая прикусывала голову старому плюшевому медведю.

— Твоя правда – дом у нас есть. – через плечо сказала она. Мы спустились вниз по лестнице, точнее, я неуклюже ковылял с нее. Надпись указывала, что мы спускаемся в техническое помещение. Густая, гнетущая темнота, которую рог Джет резал уже с трудом. Осколки стекол, заклинившие в открытом положении двери в комнаты, где свален в кучу разный хлам, один коридор оказался тупиковым – рухнул потолок. Это казалось странным. Стойло, рассчитанное сохранить больше тысячи пони в целости от прямого удара мегазаклинанием, рассыпалось, словно домик Эша без ухода.

— Дом у нас есть. – окинула она взглядом обвалившийся потолок. – Но он скоро станет нам могилой.

Я хотел обнадежить ее, что это не конец света, и это можно восстановить, но она добавила: «Это мелочи. Пойдем, покажу реальную проблему».

Мы остановились у лестницы, ведущей еще ниже. «Реактор», скупо сообщала заплесневевшая надпись. Все металлическое на стенах поржавело и рассыпалось. В воздухе витала сырость. На пару ступеней ниже стояла вода. Мутная, затхлая, похожая на матовый лед.

— Грунтовые воды? – предположил я.

— Типа да. Вода течет из земли, сколько мы ее не выпаривали. А там внизу эта штука… которая… свет дает… Мама так сказала. Короче, она то ли заглохла, то ли работает, но эту воду лучше не пить. Столько молодняка потравилось…

— И ее нельзя откачать?

— Я тебе че, выпить ее должна?! – наехала она возмущенно.

— Нет. Но тут должен быть какой-нибудь насос.

— Нет тут нихера! – в сердцах крикнула она, и звонкое эхо разлетелось на всю округу. Она немного успокоилась и договорила:

— Мож, и есть, но я в этом не шарю.

— Пойдем, поищем? – предложил я.

Мы прошли все помещения на этом уровне, но ничего похожего на насос я так и не увидел. Все надписи от времени или растрескались и осыпались, или размокли и превратились в бумажную кашицу. Ни одной книги или наводящей картинки. Все уничтожено многолетней сыростью.

Мы вернулись на этаж выше.

— Ну, вот. Эта вода всегда наверх лезет. Мы ее испаряли, выносили ведрами, но она один хрен опять лезет. Еды все меньше. Мясо тяжело найти, мы пробовали растить здесь что-нибудь, но все гибнет. Даже сорняк. Еще и Роттен мочит тех, кто по лесу рыскает. Недавно я сожгла одного ихнего у Стойла… — она стиснула зубы и злобно посмотрела на меня. – Че, достаточная причина, чтобы убить, Хел?

— Да. – нехотя согласился я. – Но должен быть и другой выход. Так Вирас говорила.

— Вирас? Дурацкое имя. – фыркнула она и резко спросила. – Твоя кобылка?

— Нет. – я едва не воскликнул. – Она техник.

— Чудесно! Че ж ты ее не притащил поискать этот «другой выход»?!

В груди заныло. Удар невидимым ножом. Прямо в сердце.

— Она мертва. – произнес я. Джет едва удержалась, чтобы ввернуть еще одну колкость, сильно скривилась, но промолчала и отвернулась.

— Хел… извини, я… спорола глупость… опять.

Я закусил губу. Не знаю, что и говорить. Нервная, злая, рушит все вокруг, и в то же время в ней была чуткость. Или ее крохотная искра. Которую невозможно затушить никаким веселящим газом.

— Я ничего не знаю о Роттене, и о его шахтах. Если это и правда единственный выход, значит, так тому и быть. Но нам нужно подготовиться.

— Готовиться? Зачем? – удивилась она. — Вы ж неубиваемые! Я видела, что тебе горло вскрыли, а твоего друга вообще разорвало. И вы ж ходите, говорите после такого.

Я потерял дар речи. Столько мыслей. Столько раз можно хлопнуть копытом по лицу…

— То есть, твой план в том, что мы тупо ворвемся и всех убьем? – терпеливо спросил я.

— Да.

Я вздохнул. Что с нее взять? Ей легче прожечь толстую бетонную стену, чем открыть дверь.

— Сколько их?

— Без понятия. Много.

Все остальные вопросы рассыпались в забвении.

— Ты сможешь отвезти нас к Роттену?

— Ну, примерно… — развела копытами она и криво улыбнулась.

«Она еще и не знает, где Роттен…», рогатый старался говорить спокойно, но его порвало от хохота, который звенел в моей голове с минуту.

— Надо дождаться, когда друг очнется. Три лучше, чем два. И все разведать.

— Хорошо. – воспряла она. – Я пока соберусь к походу.

Она отвела меня обратно к Щ, а сама подхватила баллон и ускакала. Он уже не ворочался, а мирно спал на животе, поджав ноги. Весь его панцирь покрылся мелкими трещинами, из-за чего он походил на большую обсидиановую статую смеси кошки, пони, насекомого и змеи. Я со скуки побродил по медотсеку, нашел в куче мусора невскрытую упаковку бинта и освежил перевязь на ноге. Раны лишь чуть-чуть воспалялись, но никакой боли или следов загноения.

— Хелбент… Это ты? – сонно повернулся ко мне Щ.

— Да. – я развернулся на него так, что шея хрустнула.

— Где мы? – он тяжело разлепил глаза и попытался подняться на койке. Пара взглядов на окружение, и он с шипением протянул:

— С-с-стойло…

— Мы принесли тебя сюда вчера… или позавчера…

— «Мы»?

— Я и Джет… — он все еще смотрел непонимающими глазами-ложками. -Та кирин-наркоманка.

— А… — он был не очень рад это слышать. – А где Слатти? Где Эвби?

— Я не знаю точно, но их увели. Вроде к Роттену. Знаешь его?

— Нет. Это он меня… взорвал?

— Нет. Какой-то… Бу… Би…

— Я понял. – понимающе вздохнул Щ. – Ты его запомнил?

— Да. Обожженый такой единорог. Он мне горло перерезал.

Он свесил задние ноги с кровати и произнес:

— То есть, ты тоже «вернулся»?

— А?

— Ты видел это? Ты видел… ничто?

— Я не понимаю…

— Ты прекрас-с-сно понимаеш-ш-шь, о чем я. – Щ пристально смотрел на меня. – Наверно, ты з-з-знаеш-ш-шь это место куда лучш-ш-ше меня.

— Допустим, знаю. Но я все равно не понимаю…

— Проехали. – Щ медленно осмотрелся. – Здесь слишком много смирения, злобы и печали. Мы здесь как пленные? Сколько здесь пони?

— Пока нет. Здесь одни кирины. Их много.

Он удивился. Его глаза стали круглыми от ужаса. Он оскалился, подскочил на кровати, угрожающе расправив прозрачные крылья, лихорадочно огляделся и снова сел.

— Хел… Обещай, что никому не скажешь. – требовательно прошептал он. — Я боюсь огня.

— Хорошо. Никому. – кивнул я.

«Я тоже никому не скажу», с готовностью подтвердил голос рогатого в голове.

— Мой пип-бак не работает… Ты не видел мой револьвер?

— Нет. Может, он остался там… На месте… — я с нарастающим ужасом понял, что не он один потерял что-то важное. ЛОПАТА!

— Отсюда далеко до выхода?!

— Ты хочешь убежать?

— Да… И нет! – протянул Щ и вдруг выдал. – Хелбент, я боюсь Стойл: в них слишком много бетона и металла. А та куча Гэри… Я боюсь огненной магии киринов, боюсь, что умру здесь напрасно. Но здесь столько негативных эмоций, что я чувствую себя умнее и быстрее, чем когда-либо. Это, конечно, плохо… Но мне хорошо. А ты, разве не хочешь уйти отсюда?

— Хочу. – сказал я, и подумал: «А хочу ли?».

— Вижу, что ты хочешь. Но что-то держит тебя здесь.

— Это место рушится. С нижних этажей поступает заразная вода. Кирины не могут здесь ничего вырастить…

— Ты хочешь их спасти? Зачем? Они убивают и едят пони. Разве это не идет вразрез с той самой «магией дружбы»? Наша ли это проблема, Хелбент?

— Не наша, но они спасли тебя. – сердито пояснил я.

Он замолчал.

— Вот оно что… — он уставился в пол и прошептал. – Долг требует оплаты…

И сорвался с места, выскочив в коридор. Такой прыти я не ожидал, и на секунды вообще потерял его.

— Отведи меня к своей королеве! – раздался снаружи медотсека шипящий пугающий крик. В ответ раздался детский визг, и мимо двери пролетела маленькая кирин. Я успел заметить только гигантские от ужаса и блестящие от слез глаза.

Я вышел в коридор. Щ недоумевающе стоял с расправленными крыльями. Выглядел он, как нечто жуткое, но потерявшееся в пространстве.

— Что? – спросил он на мой странный взгляд.

— Так они точно тебя испепелят.

Минут десять мы бродили по коридорам, не встретив ни одного кирина, пока не подошли к помещению, у которого стоял крепкий запах крови и жженого мяса. Исцарапанная гермодверь выглядела рабочей, и пользовались ей довольно часто. Я открыл ее и вошел первым.

Мощный запах мяса, огни, крюки, с которых свисали тела пони и грифонов, которых обжигали и свежевали кирины. Один из них увидел меня и заверещал со страха: «А, они живые!».

Щ злобно или испуганно зашипел на них из-за спины.

Все они сбежались в один угол, спрятавшись за спиной самого крупного из них. Тот дрожал от страха, но попытался защитить собой остальных.

— Мы не сделаем вам ничего плохого. Отведите нас к…

— …вашему лидеру! – вклинился из-за спины Щ.

Те завопили так, что я не выдержал и закрыл дверь.

Из смежного коридора на нас смотрела мама и та приземистая кирин. Она выжидающе смотрела на меня, на Щ и на дверь, из-за которой доносились крики киринов.

— Я думаю, нам всем стоит поговорить. — мудро предложила она.

Запись Щ №1

Все мои вещи… Все мои записи… Все пропало! Я кричал целых десять минут! Это очень большая часть жизни рабочего Роя.

Ладно… надо собраться.

По памяти переношу все, что есть: опыт с мегазаклинанием в Дыре вышел из-под контроля (утрачены: данные по контрольной группе, данные местности, данные систем мегазаклинания, методы сборки мегазаклинания) и завершился на оценку «терпимо» (часть выживших превратилась в гигантское подобие пони, несколько вернулись к нормальной жизни. Вероятно, вернулись. Нужны наблюдения)

О настоящем.

Стойло 53. Кирины. Смерть. Много киринов. Сначала о киринах. Они захватили стойло 53 много лет назад. С тех пор их осталось где-то 40-50 голов. Все относятся к семейству Файр, но большинство из них не родственники, или дальние родственники. Настроение у киринов – упадническое. Их «королева» — Вомин Файр имеет целительную магию, основанную на нагревании. Она спасла меня, но спалила магическую матрицу пип-бака и все вещи. Я немного злюсь. Десятилетия наблюдений и записей обратились в ничто. Тем не менее, я не могу, не хочу и не буду злиться на нее. Она проявила милосердие, не снившееся даже Королеве, пощадив меня. Совру, если скажу, что самозабвенно кинулся решать проблемы киринов, но или Хелбент меня заразил «понелюбием», или чувство долга взыграло во мне, но я предложил помощь.

О стойле 53.

Стойло имеет стандартную архитектуру, свойственную для компании СтойлТек. В старом компьютере смотрителя пришлось изрядно повозиться, чтобы заставить магию в нем работать, как прежде, но результаты оказались очень интересными. Стойло 53 было сделано намеренно с инженерными просчетами и применением оборудования, ведущего к постоянным отказам. Все это для исследования стресса пони. Какое изящное и очень, очень хорошее решение для кормовой базы Роя, но совершенно кошмарное для пони, переживших ужасы бомбардировки мегазаклинаниями.

Кирины оказались спокойнее и неприхотливее, чем пони, и мирились с темнотой, рассыпающимися перекрытиями и клинящими дверьми. Огненной магией они прожигали двери и освещали себе темноту. Увы, на их несчастье, грунтовые воды на нижних уровнях затопили реактор и начали подниматься выше. Вода, зараженная порчей, убила их посевы, и они склонились к мясоедству. Не исчислить, сколько озер воды они успели испарить за эти годы, но порча ведет их к вырождению, и большинство детей киринов уже не могут загореться, часто болеют и умирают в мучениях.

Первым делом я пошел с Хелбентом и низкорослой кирин Мис Файр в технические помещения, чтобы восстановить пип-бак. Час ковыряний в магической матрице, и я снова мог пользоваться чудесами науки погибшей Эквестрии.

Дальше прискакала Джет. При одном ее виде я проявил слабину и угрожающе зашипел от страха, но она крепко обняла меня и сказала: «Я тоже тебя люблю. Спасибо, что грохнул тех сволочей». Эмоции не врали: она действительно не хотела моей смерти. Это самый приятный страх в моей жизни. Но любила она на самом деле со-о-овсем не меня. Теперь понятно, почему Хелбент колебался.

Мы вместе спустились в воде. Пип-бак затрещал. Вода тонким слоем покрывала пол. Мы в диком темпе пробежали по помещениям, и я нашел насос, который откачивал воду. Он проржавел так, что Хелбент пробил корпус и долго матерился, распространяя вкусную негативную эмоцию. Вернулись обратно. Я начал думать, и Джет угостила меня менталками. Обычно, химия не берет меня, но… я вдруг осознал, что могу сделать водомет из центробежных вентиляторов, хлама, магических батарей и электромоторов. Потом паровой эжектор, потом боеголовку из скрепок, чтобы взрывом выбросить всю воду, а потом огромный бур, который прокопает стойло еще ниже… В общем, идей было много. Пока собирали все детали и инструменты в одно место, я узнал, куда всю эту воду можно деть. Когда-то давно кирины проплавили стену Стойла и вышли в обходной технический туннель, который частично обвалился в естественные пещеры. Они испепелили там всех ящериц и иногда выходили с другой стороны скалистого холма. В результате я сказал киринам вскрывать стены и срезать водопроводные трубы. Все Стойло шевелилось и кипело жизнью.

Результат: кирины сварили и согнули почти километр трубопровода, ведущий в пещеру, собрали самодельный автономный насос, который с куском трубы оттащили к лестнице в реактор. Я, Хелбент и Джет получили хорошую дозу магической порчи, но это я предусмотрел заранее и в местной лаборатории сварил с запасом средство выведения порчи, описанное в терапевтическом журнале Флаттершай и не раз повторенное по радио Пон3.

Насос загудел и долго тянул воду, но, когда начал… Такой взрыв положительных эмоций по всему Стойлу я не разу не видел. Вода медленно убывала, трубопровод травил по всем местам сварки, но успешно выводил порченную воду из Стойла в пещеры. Мы спустились к реактору, и пары взглядов на конструкцию хватило, чтобы понять, что это та же боеголовка мегазаклинания. Только выдает мощность не мгновенно. Я мог без труда ее перегрузить или ввести дополнительный протокол в программу, перегружающий ее через определенный период, и все кирины испарились бы вместе с холмом.

Но… я не стал этого делать. Не понимаю, связано ли это с тем, что меня носили на копытах и бросали в воздух восхищенные кирины, или с той теплой волной радостных эмоций, которой я питался, вспоминая самые прекрасные и сытые дни в улье…

Увы. Я отвлекся. Реактор, как ни жаль, был заглушен (я оставил возможность повторного пуска, но не знаю, когда это получится). Вода сочилась с нижних технических коридоров, и навсегда избавиться от воды оказалось невозможно. Хелбент предложил заделать течи стальными щитами, которые бы распирались досками. Малоэффективно. Но течи замедлились.

Так прошел почти весь день. Джет открыла для себя новое развлечение: заваривать двери в туалетную комнату, когда туда забегает Спит. Не знаю, зачем я это здесь пишу, но думаю забавным это отметить.

Вскрыли арсенал. Там были автоматические винтовки, боевые седла, даже антимеханическая винтовка, несколько десятков комплектов брони против пуль малого калибра, и ящика три гранат. Этого бы хватило, чтобы вооружить небольшой штурмовой отряд пони и успешно обосноваться в пустоши на какое-то время, но ничего из этого мне не пригодилось. Я долго и бесполезно всматривался в стеллажи, переворачивал и отодвигал ящики, но нигде не было ни одного револьвера «Кольт» одинарного действия. Сердце мое полнится печалью. Интересно, что означает надпись «стелс-бак» на контейнере…

Хелбент ходит довольный. Он смог нормально поесть. И теперь у него есть черная повязка на глазу. Странно, глаз видел после использования мегазклинания. Неужели восстановление носит временный эффект? Кстати, повязку связала Джет. Я думал, что она может только зашиться. Может, я неправильно оцениваю ее? Может, она и есть «демон ярости»? Может… Вопрос открытый.

Все же ящик гранат забрал. И те «стелс-баки». Удивительная штука. Делает пони невидимыми. Проверил опытным путем, путешествуя по личным комнатам киринов, когда те находились внутри. Как бы близко я не подходил и какие бы рожи не корчил, на меня не реагировали. Очень хорошо. Я корчил рожи Джет, но действие пропало, и она долго донимала меня, как я выпал из воздуха. В обмен на доступ к ее химической лаборатории (которую я захватил с собой) я рассказал ей о «стелс-баке». А еще: я поковырялся в магической матрице и смог разогнать это устройство до более длительного периода. Скоро выступать. Переделал часть гранат для дистанционного взрыва, но, думаю, не пригодятся. Джет хочет, чтобы мы убили Роттена. Ей не терпится опробовать эту штуку и застать его врасплох. Любопытно будет узнать, кто он, этот Роттен.

Надеюсь, Слатти еще жив. Я чувствую пустоту без его сладкой душевной боли. Такая палитра черного, красного… я бы изобразил это, но ни одна нынешняя краска только опошлит и низведет эти темные чувства до банального насилия. Терять такое нельзя.

Я перечитал это и задумался: не ужасно ли это? Не знаю. Пошел собирать мнения. У Королевы я бы не осмелился такое спросить, а если бы и осмелился, она бы лично разорвала мне горло за слабость. Хелбент коротко сказал: «Слатти – не еда». Джет захихикала, ткнула меня в нос с криком «Бип!», и неуклюже убежала, пытаясь махать задними ногами, как птица. Вомин Файр, она же «Мама», сказала: «Это ужасно, но хорошо, что ты задался вопросом». Спит Файр предельно ясно ответила: «Иди нахуй». Остальные кирины либо не понимали, что я от них хочу, либо называли меня злым. Не понимаю, что в этом такого?

Незадолго до выхода ко мне подошла кирин низкого роста с промасленным мешком в зубах. Ее зовут Мис Файр. Она сказала, что этот мешок упал на нее из потолочной вентиляции. И что-то подсказывало ей, что это предназначалось мне.

Внутри был мой револьвер, покрывшийся пятнами ржавчины, поржавевшее полотно лопаты, с которой носился Хелбент, и сложенная вчетверо записка. В ней было следующее:

«Дорогой Щ! Я знаю, что ты все равно будешь злиться на меня, но я посчитал, что твои действия в Стойле киринов достойны маленького поощ-щ-щ-щрения. Про твои мысли по поводу Слатти: ты ужасен. Но это забавно.

Твой «враг»

Револьвер был полностью исправен. Никаких трещин, спиленных бойков и махинаций. Я проверил каждую его часть под лупой. В арсенале нашлось немного нужных патронов, и я даже смог отстрелять барабан. Ни осечек, ни задержек. Все было подозрительно хорошо.

Хелбент увидел полотно и потерял дар речи. От его объятий у меня захрустели все пластины! Его глаз сверкал от слез, а из-под повязки набежал целый ручей. Джет узнала об этому и принесла ему черенок из железного дерева. Пару часов спустя Хелбент вернулся со своей лопатой, чистой и черной. Я ему не сказал, как она оказалась у меня.

Теперь можно собираться. Пора освободить Слатти и Эвби.

Конец записи.

Me and Ditzy

Никогда не открывай эту дверь

Дорога мне

Загадочный доктор Адлер

Два признания

Ветер перемен

Но ведь она ничем не примечательна!

Кривые зеркала

Hiatus (Пробел)

Blue Angels

FoE: Corrupted adve…adve-nnnn-chur…yeee! (Испорченное прику… прик… прик-к-к-люююю-ченне!)

Глава десятая. Неупокоенные и сломленные 18+