Venenum Iocus

12. Научно доказано, что грязь Селестии не навредит

Здание было огромным. Можно даже сказать, дворец. Тарниш задумался, как можно спрятать нечто подобное от посторонних глаз, сделав так, чтобы найти его могли только те, кто знал, где оно находится. Подобная магия была ему не по зубам. Тарниш исследовал все, что мог, но оставалось еще много закрытых дверей, а с ними и больше возможностей для исследования. Все здание было одним большим фантастическим местом, где одна увлекательная вещь за другой.

Внизу были гаражи, множество комнат разного рода, библиотеки, выставочные залы, частный музей, геологическое крыло — всего было понемногу. Но самым интригующим был ботанический сад на крыше. На крыше находилась оранжерея высотой в пять этажей, теплое, влажное, увлекательное место, и именно здесь Тарниш оказался в конце своего приключения по исследованию здания.

Там была орхидея, которая пахла гниющими трупами, но в данный момент она не цвела. Была еще одна орхидея, которая пела оперу, но сейчас она молчала. Тарниш недоверчиво посмотрел на нее и ее табличку с описанием, не уверенный, что верит в то, что орхидея может петь оперу. Он допускал, что все возможно, но чувствовал, что должен увидеть это, прежде чем его мозг перестанет сопротивляться этой идее. Возможно, дело было в утверждении, что орхидея обладает голосом в восемь октав.

Там была яблоня, которая давала странные кристаллические яблоки, а также надпись, гласившая, что эти фрукты не съедобны для пони, но подходят для драконов. Кристаллическая яблоня была очень необычной и напоминала Тарнишу о том, как деревья превратились в хрусталь после взрыва вулкана. Само дерево было найдено Дав, исследователем и картографом Севера, а затем перенесено сюда, как гласила маленькая медная табличка.

В дальнем углу, внутри стеклянной витрины, Тарнишед Типот увидел нечто такое, что заставило его остановиться и уставиться. За стеклом с надписью "Образец №77" находилось нечто, что заставило Тарниша замереть на месте.

Он увидел жучиную дыню. Дыня была толстой, и маленькие корявые ножки извивались. Они еще не освободились от лозы, они еще росли, но Тарниш узнал бы их где угодно. Он остановился, чтобы посмотреть на надпись.

Жук дынный. Coleoptera Citrullus. Первооткрыватель: Тарнишед Типот, младший ботаник, полевой исследователь и…

Часть латунной таблички была оставлена пустой, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он понял, что она была оставлена без слов, чтобы их можно было заполнить позже. Тарниш был тронут, он чувствовал себя очень эмоциональным, но также он был немного разочарован.

Щупальцевого винограда не было. Он предположил, что если здесь должен быть выставлен образец, то ему придется как-то вернуться с ним самому. Он испытывал почти извращенное чувство смущенной гордости за то, что обнаружил этот кошмарный образчик природы.

Что касается начинаний, он понял, что начал хорошо. Он сделал самую трудную часть работы, а именно — начал. Мотивация к выполнению сложной задачи часто была самой трудной частью этой задачи. Однако причина его мотивации была проста: он готов был следовать за Мод куда угодно.

Не заботясь о том, что испачкается, Тарниш сел на мягкий земляной пол теплицы и внимательно посмотрел на жучиную дыню, наблюдая за тем, как брыкаются ее корявые, недоразвитые ножки.

— Эй! — Услышав голос, Тарниш повернулся, чтобы посмотреть на говорившего. Он увидел несколько грязноватую на вид земную пони-кобылу. Она выглядела древней. Она носила очки, которые криво висели на ее носу, а один глаз был молочно-белым. Другой был острого и яркого голубого цвета. На ее морщинистых коленях была грязь, а на бледно-желтой шкуре — пятна от травы.

— Привет, — сказал Тарниш, стараясь быть дружелюбным, когда старая кобыла села рядом с ним. — Меня зовут Тарнишед Типот.

Кобыла вздохнула, когда ее позвоночник затрещал, когда она попыталась устроиться поудобнее. Ее голубой глаз широко раскрылся, а нижняя губа задрожала. Боль прошла, она пришла в себя и улыбнулась:

— Меня зовут Мирроршайн. Нечасто встретишь ботаников-единорогов.

— Нечасто? — переспросил Тарниш.

Старая кобыла засмеялась, но потом резко остановилась, когда ее позвоночник снова затрещал. Она на мгновение стиснула зубы, подождала, пока это пройдет, а затем ответила:

— Это грязь, мой мальчик, это грязь. Большинство единорогов, которых я встречала, боятся испачкаться. Им нравится, когда все чисто, аккуратно и ухожено. А природа — это совсем другое.

— О. — Тарниш посочувствовал кобыле с больной спиной.

— Селестия создала грязь, и грязь не вредит. — Старая кобыла выгнула задние ноги и попыталась устроиться поудобнее. При этом она начала хихикать — тихое, хриплое хихиканье.

— Что? — Сбитый с толку, Тарниш пытался осмыслить сказанное. — Это сделала Селестия? Это правда?

Мирроршайн улыбнулась и подняла одно переднее копыто, опустив другое на землю, и уперлась им так, что смогла сесть на корточки. Она помахала всему вокруг:

— Пони говорят, что Селестия создала все это вместе со своей сестрой Луной. Небо, звезды, солнце, луну, эту планету, эту почву, воду, воздух, все… и если достаточное количество пони говорят это, значит, это правда.

Тарниш моргнул, и ему пришла в голову любопытная мысль:

— А… кто-нибудь из пони пробовал спросить ее, правда ли это?

— Она никогда не признается в этом, она слишком скромная. — Мирроршайн хрюкнула, когда одно из ее задних коленей подкосилось. — Итак… мы остаемся с загадкой. Пойти на поводу у общепринятой идеи, разделяемой многими, или отвергнуть ее и найти свою собственную истину. Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем ответ. Если ты отправишься на поиски собственной истины, многие пони будут оспаривать тебя… они будут дискредитировать тебя и пытаться заткнуть тебе рот. Они будут ненавидеть тебя за то, что ты бросаешь вызов их удобным, любимым убеждениям и всем их предвзятым мнениям. Но если ты будешь следовать общепринятой идее, разделяемой многими, ты пропустишь путешествие к открытиям.

Чувствуя себя очень, очень растерянным, Тарнишед Типот сел на землю и задумался над словами Мирроршайн.

— Давным-давно, очень давно, я выдвинула гипотезу, которая разрушила мою карьеру, — начала Мирроршайн усталым голосом. Она кивнула головой, и ее зрение немного расфокусировалось, когда ее разум вернулся в прошлое. — Я пыталась донести до пони, что их давние предубеждения ошибочны. Я даже начала приводить кое-какие доказательства. Достаточно, чтобы сделать мои утверждения немного любопытными, но недостаточно, чтобы продолжать.

— Что случилось? — спросил Тарниш.

— Ну, пони очень расстроились. Очень расстроились. Были сказаны слова. Случались драки. Я осталась верна своей идее, своей вере и продолжала работать как ботаник и ученый. Как ученого, меня не устраивали давние убеждения, мне нужна была истина, и я отправился на ее поиски. Эта истина разозлила пони. В конце концов, достаточно большое количество нужных пони разозлилось, и я лишилась права занимать должность профессора. Меня лишили академических наград. Меня дискредитировали, а мою работу назвали мошеннической. В конце концов, я потеряла все. — Старая кобыла захихикала, но ее лицо было скорбным.

— Мне очень жаль, — сказал Тарниш.

— А мне нет. — Старая кобыла повернулась и посмотрела на Тарниша, устремив на него свой добрый взгляд. — Я отправилась в путешествие. Потеря должности была величайшим событием в моей жизни. Я была вынуждена покинуть класс, меня вышвырнули из академии, и я оказалась в дикой местности. Я была без финансирования, без друзей, у меня ничего не было. Я даже потеряла мужа… Он не мог справиться со стрессом от того, что моя жизнь рушится, и это начало влиять на его карьеру… Он был профессором экономики… — Слова Мирроршайн прервались, и она замолчала. Она снова потеряла концентрацию, погрузившись в прошлое.

Тарниш чувствовал себя ужасно, даже немного сердито, но он сосредоточился на словах кобылы и прислушался.

— В диких землях я нашла себя. Я нашла счастье… и, что еще важнее, меня нашла Гелиантус. Она помогла мне выбраться из беды. Спасла мне жизнь. Вскоре после этого я оказалась здесь… среди этих безумцев, сумасшедших, чудаков, магов, математиков и ученых-изгоев. Хорошие пони, все они. Меня добавили в коллекцию Гелиантус.

Услышав слова кобылы, Тарниш почувствовал себя немного лучше:

— Итак, какова была ваша гипотеза, если вы не возражаете, что я спрашиваю… Я, э-э, я не из тех, кто осуждает, обещаю, что буду вежливым.

Мирроршайн засмеялась, сильно, от души, и выражение ее лица стало болезненным, поскольку она не могла сдержать свой хриплый смех. По ее щеке скатилась слеза, и через некоторое время ее смех превратился в слабые, хриплые смешки. Она посмотрела в глаза Тарнишед Типоту и сказала:

— Я пыталась донести до них, что ядовитая шутка — полезная часть экосистемы, а не просто какой-то надоедливый сорняк. Эта гипотеза разрушила мою жизнь.

Ошеломленный, рот Тарниша раскрылся, и он не знал, что сказать.

— Мой мальчик, у тебя будут враги. Это один из тех вопросов, которые сродни попытке оспорить идею о том, что Селестия создала все вокруг нас вместе со своей сестрой. Ты собираешься противостоять давнему убеждению. Оно давно перестало быть фактом и стало больше похоже на общепринятую традицию. Есть вещи, которые просто являются истиной по своей сути, и ты не можешь спорить или оспаривать их. Сестры-аликорны создали все вокруг нас, мир плоский, пердеж единорога не воняет, все драконы — злобные пониядные грубияны, а ядовитая шутка станет смертью для всех нас.

— Но… но… но мир круглый, — заикался Тарниш.

— Ах, но долгое время пони верили, что он плоский. И все, кто оспаривал это широко распространенное мнение, плохо кончали. — Мирроршайн захихикала, ее спина выгнулась, а затем кобыла издала болезненный стон, когда ее смех резко оборвался. Она попыталась выгнуть спину, что вызвало еще один щелчок, и с приглушенным криком она перевернулась на землю и легла.

Тарниш, почувствовав беспокойство, дотронулся до старой кобылы, пытаясь ее утешить. Он обдумал ее слова, все, что она сказала, а затем задумался о том, как все изменилось. Он имел лишь смутное представление о темных веках, когда пони верили, что мир плоский, а драконы живут под диском, который был землей.

Правда изменилась, но на это ушло много времени и было много кровопролития.

Пока Мирроршайн устраивалась поудобнее на животе, укладываясь на землю, Тарниш размышлял о переменах. Он думал о своей собственной жизни, в которой так многое изменилось. Он думал о Твайлайт Спаркл; она считала его опасным. Она изгнала его в дикие земли. Но со временем, в процессе изучения и расследования, правда о его таланте была раскрыта. Твайлайт приняла правду и сделала многое, чтобы исправить все, что было не так.

Именно в этот миг Тарнишед Типот понял, что большинство пони не слишком любят признавать свою неправоту. Большинство предпочитает продолжать верить в неправильное, чем признать, что произошла ошибка, или что они ошиблись, или что их рассуждения или логика ошибочны. Твайлайт Спаркл была не такой, как большинство пони. Она была исключительной.

Тарниш понимал, что Твайлайт могла горько сожалеть о том, что ошиблась с его талантом, она могла злиться на то, что совершила ошибку, и могла оставить в силе его изгнание, чтобы избавить себя от неловкости признать, что была не права. Твайлайт Спаркл проглотила свою гордость и приняла удар по своему авторитету с изяществом и апломбом.

Для Тарниша это был глубокий момент осознания.

— Знаешь, Мирроршайн, а пердеж единорогов и правда не воняет, — сказала Тарниш негромким голосом.

— Да? — ответила Мирроршайн.

— Я единорог и могу сказать следующее… — Тарниш сосредоточился на кобыле, которая смотрела на него вверх. На ее морде появилось нечто, напоминающее кривую улыбку. Тарниш и сам улыбнулся. — Как единорог, я могу со всей честностью сказать, что старое утверждение о нас — правда.

Опустившись на землю, старая кобыла начала смеяться. Увлекшись смехом, она не обратила внимания на свою спину, когда та снова затрещала, и стала бить по земле передними копытами.

На морде Тарниша расплылась широкая ухмылка. Иногда не стоит оспаривать давно устоявшиеся убеждения…