Venenum Iocus

30. Оставляет неприятный привкус во рту

Тарнишед Типот вернулся к началу. Возвращаясь в лагерь, он вспоминал тот день, когда его изгнали. Он вспоминал свой гнев, свою ярость, свое разочарование; он вспоминал все, что привело его к этому моменту. Он думал о том, что позже, во время путешествия, понял, что, возможно, он был немного придурком и не справился с собой.

Он задумался, а удалось ли ему справиться с собой сейчас? Он позволил незнакомке влезть к нему в душу. Это его очень беспокоило. Он подумал о Лонгхоле, и ему захотелось, чтобы старый мудрый странник и путешественник по дорогам Эквестрии был здесь, чтобы дать ему совет, как он когда-то сделал. Казалось, что он видел Лонгхола целую вечность назад, но это было не так уж и давно.

Ярость не помогла бы ему, не принесла бы пользы и, если что, только усугубила бы проблему. Пора было взять себя в копыта, хорошенько подумать, а потом попытаться сделать все лучше. Когда он немного успокоился и взял в копыта маленького щенка алмазной собаки, он обратился к своему сердцу, спрашивая себя, правильно ли он поступил, оставив алмазных собак в живых. Ему казалось, что он поступил правильно. Конечно, они поступили неправильно, но не ему быть судьей, присяжным и палачом. Он не был убийцей. Он начинал становиться целителем, а по его мнению, нельзя быть и тем, и другим, хотя многие с ним не согласятся.

Вернувшись в лагерь, он увидел, как свет костра отражается в глазах Мод. Она смотрела на него, смотрела на его амулет, и на мгновение, хотя он был уверен, что это всего лишь его воображение, ему показалось, что он увидел в глазах Мод разочарование. Он и сам был разочарован. Мод приготовила чай, что было и хорошо, и необходимо.

Подойдя к огню, он протянул сверток с одеялом и сказал:

— У меня щенок.

В ответ Мод несколько раз моргнула, ее взгляд остановился на завернутом в одеяло щенке, которого Тарниш держал в своем ярко-синем телекинезе, а затем, повернув голову, она посмотрела Тарнишу прямо в глаза.

— У тебя есть щенок.

— Да. Мы это уже установили. — Бровь Тарниша приподнялась, когда он заговорил. — Я думаю, ей нужна еда. Она маленькая. Я не знаю, что делать.

— Она убила их, не так ли? — спросила Мод.

— Сейчас не время гневаться, — ответил Тарниш напряженным голосом, присаживаясь у костра. — Она замерзла и, наверное, голодна. Трикси в плохом состоянии. Чужая пони ушла, и есть более важные вещи, на которых стоит сосредоточиться. — Усадив щенка рядом с собой, Тарниш принялся готовить себе чашку чая и посмотрел на Фламинго, которая кружила вокруг лагеря.

Мод, двигаясь медленно, даже по своим ледниковым стандартам, присела рядом с Тарнишем, опустилась на корточки и с осторожностью подняла щенка с земли так, чтобы он оказался в ее передних ногах. Из-под одеял раздалось негромкое сопение, а затем, вскрикнув, детеныш высунул голову.

— А она маленькая, — сказал Тарниш, взяв банку сгущенного молока и задумчиво глядя на нее. — Хм…

— И что ты собираешься с ней делать? Она… она…

— Алмазная собака? — закончил Тарниш, не глядя на жену. — Она маленькое, беспомощное существо, которое умрет, если мы не сделаем все правильно. Что-то вроде Трикси. Я планирую отправить ее домой с Лаймстоун, а Лаймстоун доставит ее к Баттонс. — Тарниш навострил уши, услышав сопение.

С помощью консервного ножа он проделал небольшое треугольное отверстие в верхней части банки сгущенного молока, а затем еще одно, чтобы обеспечить приток воздуха. Он налил немного в чай, и, прежде чем он успел что-то сказать, Мод выхватила банку сгущенного молока из его телекинетической хватки.

Она опрокинула ее и дала немного стечь на нос щенка. Щенок принялся пить, облизывая верхнюю часть банки, и немного молока стекало по его пушистому подбородку. Мод посмотрела на мужа, который держал банку в своей ноге, а щенка — в другой.

— Я чувствую себя очень странно, — сказала Мод голосом, который дрогнул настолько, что Тарниш заметил, а Мод заметила, что он заметил. Одна ее бровь изогнулась дугой, а затем она отвернулась, предпочитая смотреть вниз на щенка. — В этом есть что-то странно приятное. Не совсем изучение новых камней, и не полуночные танцы, но все же приятно. — Мод несколько раз моргнула, а затем уставилась в пустоту, наблюдая за тем, как щенок продолжает лакать сгущенное молоко из жестянки.

— Мод, если бы у нас появился жеребенок, кого бы ты хотела? — спросил Тарниш, гадая, кого бы выбрала Мод — земного пони или единорога.

Наступила долгая, тягучая тишина, слышалось только потрескивание огня и причмокивание щенка. Мод застыла, не двигаясь, и уставилась на маленький сверток, завернутый в одеяло.

— Я бы хотела маленького жеребенка, — ответила Мод, удивив Тарниша. — И я бы хотела, чтобы он был похож на тебя.

Держа магией чашку с чаем, Тарниш не мог не заметить, что Мод ничего не говорила ни о земных пони, ни о единорогах, только о жеребенке. Он кивнул. Жеребенок был бы очень кстати. Маленькая версия его самого, с которой он мог бы проводить время. Маленькая версия его самого, которую он мог бы научить делать всевозможные вещи. Маленький приятель. Друг.

Раздался щелчок, дверь открылась, и на пороге появилась Лаймстоун. Она выглядела обеспокоенной, озабоченной, и на мгновение ее внимание сосредоточилось на Мод, которая кормила щенка. Через мгновение Лаймстоун оправилась от удивления и подошла к сидящему Тарнишу.

— Что-то не так с Трикси, ее нога, та, которую ты дренировал, распухла. Она горячая и сильно потеет. Что-то не так с ее ногой, я чувствую это, но не могу понять, что именно.

— Хм… — Держа чашку с чаем, Тарниш встал, подошел к двери, просунул голову внутрь, поднял Трикси с кровати и вынес ее на улицу. Он держал ее на весу, пока Лаймстоун пыталась расстелить одеяло, на котором Трикси лежала раньше. Когда Лаймстоун расстелила одеяло у костра, Тарниш уложил на него кобылу в беспамятстве.

Он отпил чаю, сел, поднял поврежденную переднюю ногу Трикси и стал ее осматривать. Она опухала, а из отверстия, которое он сделал ранее, сочилась какая-то дурно пахнущая жидкость. Он сделал еще один глоток чая, еще немного подержал ногу и при свете костра рассмотрел, что можно увидеть.

— Ее стрелка распухла, — сказала Лаймстоун, взглянув поверх холки Тарниша.

— Так и есть, — ответил Тарниш, выпрямляя ногу и разглядывая стрелку Трикси. Опухоль выступала за пределы копыта, а складки плоти мешали понять, в чем дело. Тарниш чувствовал, как в пясти разрастается инфекция, которую необходимо слить. Все было гораздо хуже, чем раньше, и это пугало его. Он понял, что, возможно, придется позвать Твайлайт через зеркало.

Когда он думал о том, чтобы позвать Твайлайт, то на секунду заметил слабый отблеск металла в свете костра. Он зажег свой рог, призывая как можно больше света, а затем опустил голову вниз, чтобы получше рассмотреть. Он снова увидел блеск и, сузив глаза, прищурился, раздвигая вздувшиеся складки плоти, чтобы лучше рассмотреть.

Оказавшись в нескольких сантиметрах от стрелки Трикси, Тарниш ухватился телекинезом за блестящий кусочек металла. Он потянул его, но ничего не произошло. Тогда Тарниш, не желая отказываться, ухватился за то, что он принял за гвоздь, покрепче и одновременно дернул его.

Гвоздь, длиной в несколько дюймов, с удивительной внезапностью выскочил наружу и откупорил гнойник, засевший в ноге Трикси. Гной, скопившийся в результате лихорадки, вырвался наружу, как гейзер жирной слизи, и брызнул Тарнишу в лицо. Жар и давление придали ему огромную силу, да и его собственный телекинез, удерживавший ногу Трикси, тоже внес свою лепту. Он издал вопль отвращения, и это было ужасной ошибкой — он открыл рот.

Лаймстоун в шоке и отвращении отвесила челюсть, наблюдая за происходящим. Каким-то образом Тарниш сохранил присутствие духа и не выпустил ногу Трикси, еще больше травмировав ее. Вместо этого он направил ее в сторону и продолжал сжимать, пытаясь вытеснить инфекцию, при этом он кашлял, захлебывался, плевался и брызгал слюной. Ей стало жалко своего зятя: была ужасная ночь, а тут еще и Тарниш, которого мучила незнакомка, а теперь еще и это.

Ужасная, вызывающая рвотные позывы вонь наполнила лагерь — запах гнили. Лаймстоун отступила назад, раздувая ноздри, и услышала тихий плач щенка, которого ей было жаль. У собак нюх лучше, чем у пони, так говорили.

— Я чувствую себя грязным, — пробормотал Тарниш.

— Тарниш, ты в порядке? — спросила Лаймстоун.

— Нет, — ответил он, — я не в порядке. Я настолько далек от нормального состояния, насколько это вообще возможно.

— Это отстой. Это действительно так. Я сочувствую тебе, брат.

— Спасибо, Лаймстоун.

— Никаких тебе поцелуев, — отрезала Мод, — пока не почистишь зубы. Это просто отвратительно.

— Я получил ценный урок, — сказал Тарниш тихим голосом, полным отвращения, — который я нескоро забуду. Я люблю учиться, правда, люблю.

Используя телекинез, он приложил равномерное, постоянное давление к передней ноге Трикси, что заставило гной вытечь. Он сжал и ее стрелку, оказывая мягкое давление, насколько это было возможно, надеясь, что он помогает, а не вредит.

Это была ночь уроков. Налет на лагерь алмазных собак на закате, оказание первой помощи, ужасная встреча с незнакомкой, а теперь еще и это. Он несколько раз сплюнул, пытаясь избавиться от горького привкуса во рту, а затем сделал глоток чая, чашку с которым каким-то образом удерживал все это время, не уронив. Он не мог не заметить, что с каждым разом его телекинез становился все лучше, сильнее, стабильнее.

Он подумал о словах незнакомки, о том, что его магия будет становиться сильнее по мере взросления, и почувствовал холодок, который почему-то пересилил тепло костра рядом с ним. Он взглянул на Мод, которая все еще кормила щенка, а затем на Лаймстоун, которая сидела и наблюдала за ним. Моргнув и пытаясь разогнать навалившийся на него холод, он переключил свое внимание на Трикси.

Он левитировал гвоздь, чтобы рассмотреть его. Он был длинным, острым, изогнутым и покрытым какой-то коркой. Несомненно, это был источник отека, воспаления и инфекции в ноге Трикси. Вероятно, он находился там уже некоторое время. Он посмотрел на кобылу и пожалел ее. Вероятно, она пыталась сбежать, за что была поймана и избита. А потом, когда гвоздь застрял в ее стрелке, когда она, без сомнения, стала слишком больна, чтобы работать, ее избили еще сильнее, решив, что она ленива? Эта мысль вызвала у Тарниша одновременно и гнев, и отвращение.

Сквозь бледно-голубую шерсть Трикси виднелись пурпурно-зеленые синяки, а волосы выпадали клочьями. Она все еще не реагировала, но теперь, когда из ее ноги был удален гной и устранен источник проблемы, он надеялся, что ее состояние изменится к лучшему. Ей дали аспирин от жара и другие лекарства, имевшиеся в аптечке.

На ее шкуре блестели капельки пота, а губы шевелились, когда она продолжала бредить. Он надеялся, что она достаточно согрелась у костра, но знал, что лучше всего будет поскорее вернуть ее в постель. Он потягивал чай и был благодарен за то, что он помог ему избавиться от ужасного вкуса, который все еще оставался во рту.

Распухшая стрелка уже уменьшилась вдвое, но все еще выпирала далеко за пределы копыта. Казалось, больше ничего не выйдет, и Тарниш опустил ее ногу вниз. Она заскулила, ее тело задрожало, а затем она немного успокоилась и погрузилась в глубокий сон.

Он подумал о лекарствах зебр. У него не было такой обширной коллекции трав, припарок и снадобий, чтобы лечить Трикси и ее многочисленные раны, но небольшие запасы у него имелись. У зебр было нечто, называемое экономией лекарств. Можно было вылить все целебное зелье в глотку пациента, потратив при этом большую часть зелья, а можно было сделать небольшое чучело пациента и нанести целебное зелье на поврежденное место, например, на ногу или на то, что было повреждено. Несколько капель зелья было достаточно, а значит, одного лечебного зелья могло хватить надолго.

Устало вздохнув, Тарниш понял, что ночные занятия еще не закончены. Нужно сделать чучело Трикси… Для этого ему понадобится ее шерсть, а еще лучше — какая-нибудь более важная частичка, например, кусочек копыта, ресница или слюна. Если бы ему удалось создать ее чучело, он мог бы использовать на нем драгоценные лечебные средства, вылечить Трикси и узнать больше о выбранном им ремесле. Он отпил глоток чая и задумался о том, что ему нужно сделать. Кривая обучения была крутой, но не невозможной.

Как только Трикси станет лучше, Тарниш должен будет понять, как разорвать связь: сперва нужно было получить связь чучела с объектом, что называется астральным воплощением, что требовало большой концентрации, а затем с помощью чего-то символического перерезать астральную нить, например, настоящими ножницами. Именно действие делало это возможным, а не ножницы. Тарниш не понимал этого и не был уверен, что когда-нибудь поймет. Конечно, ему еще предстояло установить связь, а это было непросто.

И тут Тарниша осенила идея. У Тарниша появилась идея, и она была совершенно блестящей. Но в то же время она была настолько же ужасна, насколько и великолепна. Он потягивал чай и думал о том, насколько ужасна и прекрасна его идея. Незнакомка, при всем ее мнимом превосходстве, несомненно, оставила после себя частички себя. С помощью заклинания обнаружения он был уверен, что сможет найти в кустах или на дороге частички странного единорога. Какие-нибудь волоски, возможно, из хвоста или гривы. Если бы ему удалось найти что-то, что осталось от нее…

Он мог бы сделать чучело.