Непоколебимая решимость

1. Некоторым сукам везет

Провалиться в дыру было проще простого — нацелился вниз, а остальное пусть делает гравитация. Падение в яму было, конечно, предпочтительнее, чем возможность быть пойманной Диг-Дагом. На этот раз ее дерзость будет стоить ей ноги, а может, и больше. Острые когти позволили ей замедлить падение, но она знала, что потом ей придется выковыривать гравий из деликатных мест.

Но все же лучше, чем Диг-Даг.

Шедо остановилась и несколько раз моргнула. Внизу было темно, слишком темно, чтобы даже ее глаза, привыкшие к темным местам под землей, могли видеть. Откинув голову назад, она посмотрела вверх. Солнечного света не было видно — отверстие, в которое она свалилась, было слишком маленьким для Диг-Дага и его охотников. Она сползла в нору под углом и теперь находилась там, где не светит солнце.

Было приятно увидеть солнце, даже если оно почти ослепило ее после долгих месяцев отсутствия. Она возилась с грубым рюкзаком, притороченным к спине, и чуть не порвала свою рваную жилетку. Скуля в темноте, она заставляла себя быть осторожнее, ведь то немногое, что у нее было, было очень ценно. Лоскутный жилет был сшит для нее Минори из старых обрезков и шерсти крыс.

После долгих усилий она освободилась от рюкзака, наполненного теми скудными припасами, которые ей удалось раздобыть. Воровством она не гордилась, но Минори заранее простила ее, и это в какой-то степени сгладило ситуацию. Лапой она пошарила внутри, нашла короткую палочку с липким концом и вытащила ее. После долгих поисков она нашла кусок кремня и кусочек стали — редкое сокровище.

То, что когда-то было частью разбитого наконечника копья, теперь стало самым ценным для Шедо. В темноте она ударила стальным осколком по кремню, и из него посыпались яркие искры, едва не ослепившие ее. Некоторые искры попадали на палочку с липким концом. После нескольких попыток палочка воспламенилась, и Шедо смогла разжечь факел, чтобы видеть.

Встав, она подняла факел, чтобы осмотреться. То, что она увидела, заинтриговало ее. Не желая отвлекаться, она опустилась на землю, одной лапой собрала свои сокровища и засунула их обратно в импровизированный рюкзак. Теперь она могла свободно оглядеться вокруг.

Стены были сложены из крошащихся кирпичей, повсюду висела паутина. Она ткнула факелом в комок паутины, сделала круговое движение и улыбнулась, когда факел запылал чуть ярче. Шедо Один-Клык улыбнулась любопытной улыбкой, которой не стыдилась. Она носила свою улыбку как почетный знак.

Диг-Даг бил ее прямо в морду за то, что она вела себя как непокорный щенок.

Свет факела мерцал и отбрасывал пляшущие тени на ее короткий, неказистый, невзрачный серый мех. Большая часть его выпала от недоедания и жестокого обращения. Даже сейчас в животе у нее урчало, но еды в рюкзаке не было. Повернувшись, она столкнулась с гнилой, рассыпающейся дверью. Петли давно проржавели, и гнилое, рассохшееся дерево прислонилось к дверной коробке.

Это было старое, давнее место. Шедо знала о таких старых местах, потому что самцы ее племени рассказывали обо всех старых местах, которые они нашли и разграбили. Она ждала, напрягая слух, пытаясь уловить звуки раскопок, опасаясь, что за ней могут следить. Но было тихо, слишком тихо, и она была совсем одна, и только урчание желудка составляло ей компанию.

В свете факела блестели ее разноцветные глаза. Как и у ее матери, у нее был один бледно-голубой глаз и один бледно-зеленый. Ее мать была прорицательницей, но Шедо, заглянув в пламя кузницы, не увидела никаких признаков духов. Она увидела только раскаленные кочерги, оставленные там в качестве напоминания о том, что суки должны вести себя хорошо.

Повернув голову, она оглянулась на то место, где упала. Назад дороги не было, только вперед. Дверь казалась очевидным выбором. Подушечки задних лап бесшумно ступали по камню, Шедо шагала по теням, как учила ее Минори. Она осторожно подошла к двери, держа в лапе факел.

От ее прикосновения дверь рассыпалась на пыльные и гнилые осколки.

За рухнувшей дверью тьма манила, умоляя прогнать ее.

У каждой собаки был свой собственный день, и Шедо наслаждалась своим. Это старое закопченное здание было весьма интересным местом, и она старалась сунуть в каждый интересный уголок как свой нос, так и факел. Когда-то это было красивое место, судя по каменным блокам, но теперь это были просто руины. Но это были прекрасные руины, наполненные большими, сочными, вкусными пауками.

Она понятия не имела, что это было за место, но оно было большим. Оно было больше, чем шахта, которую она и ее клан называли своим домом. Комната за комнатой были заполнены старыми, прогнившими вещами. И пауками. Настоящее пиршество из пауков. Здесь были и крысы, она чувствовала их запах, но пока не видела ни одной. Но если она увидит крысу, то на ужин у нее будет вкусное крысиное жаркое.

А еще лучше, что ей не придется делиться.

В центре большой круглой комнаты она обнаружила отверстие в полу. Возможно, когда-то здесь была дверь-ловушка, но она уже давно развалилась. А вот каменная лестница осталась нетронутой, и Шедо стало любопытно, что же там может быть. Она замешкалась на вершине лестницы и прищурилась на свой факел. Он немного коптил, но на какое-то время его должно хватить. В худшем случае она сможет на ощупь выбраться отсюда.

Она была уже глубоко под землей, и воздух был спертым. Лапы Шедо не издавали ни единого звука на лестнице, и она почти затаила дыхание, спускаясь вниз. Что-то в этом месте заставляло ее вздрагивать. Она чувствовала запах магии, странной магии, и ее когти покалывала странная энергия.

Внизу лестницы был длинный коридор и двойные двери, которые уже давно рассыпались. Она перешагнула через обломки и направилась вперед, ощущая в когтях необычные вибрации. Впереди стоял длинный стол, который почему-то еще не сгнил, а на столе лежали какие-то вещи.

На дальнем конце стола лежало нечто, нуждающееся в еде больше, чем она сама. Шедо посмотрела вперед, щурясь в темноте, и ее глазам предстал очень голодный пони. Он весь состоял из костей и носил ржавые, разваливающиеся доспехи. А может, это была кобыла. Шедо не знала, да и не могла сказать. Кости сидели в прекрасном на вид кресле, на котором виднелись лишь зачатки гнили.

Одно заплесневелое копыто покоилось на рукояти меча.

И вот, герой нашел меч.

— Кто там? — спросила Шедо. Она огляделась по сторонам, дергая головой. Она не могла понять, откуда или изнутри ее головы прозвучали эти слова. — Покажись, или я проткну тебя своими когтями!

И герой показал, что он храбрый.

Снова загадочные слова, происхождение которых она не смогла определить. Факел дрожал в ее лапе, и Шедо поняла, что факел — не лучшее оружие. Она смотрела на старые кости и была уверена, что они зашевелились. Череп, казалось, смеялся над ней: челюстная кость отвисла, и что-то в пустых глазницах казалось веселым.

— Гав!

Звук эхом разнесся по древней галерее, но ничего не ответило. Шедо облизала один клык и решила, что лучше вооружиться стильным мечом. Он совсем не выглядел ржавым, а рукоять, похоже, была сделана из прекрасного нефрита. Теперь она была уверена, что старые кости смотрят прямо на нее: она моргнула, и череп сдвинулся с места.

Протянув лапу, она взяла меч в захват и подняла его. Она чувствовала себя странно, необычно, она чувствовала себя сильной, воодушевленной и могущественной. Меч затрепетал в ее руке, и она испуганно заскулила. Это было похоже на прикосновение к пчелиному улью, а нефритовая рукоятка была теплой на подушечках ее лап. Она повертела меч в лапе, провела большим пальцем по защелке, и ножны соскользнули. Меч со звоном упал на пол.

Комната наполнилась недобрым зеленым сиянием, и Шедо заворожено смотрела на клинок. Он пылал колдовским зеленым огнем, пляшущим по прямому широкому лезвию, длина которого была равна ее росту. А Шедо была не очень высокой, пока еще не очень, но когда-нибудь она станет такой. Может быть. Она надеялась.

— Наконец-то я освободился! О, как приятно снять ножны и выпустить все на волю!

От этого голоса у Шедо заложило уши, и она чуть не выронила клинок.

— О, клянусь могучими сосками аликорнов, я СВОБОДЕН!

— Что ты такое? — спросила Шедо. Меч в ее лапе казался почти невесомым.

— Не что, а кто.. Кто!

Сглотнув, Шедо уставилась на светящийся зеленый клинок, а ее факел потух и погас.

— Кто ты? — спросила она.

— Я Лайми. А теперь будь добра, вытащи нас из этой дыры, ладно?

— Может быть, мне стоит вернуть тебя на место, — сказала Шедо.

— А зачем? — спросил Лайми. — Я — всемогущий волшебный клинок! Тосты будут смотреть на меня и ужасаться! Я могу резать сыр без усилий!

Алмазная собака попыталась бросить клинок, но обнаружила, что не может. Скуля, она сосредоточилась на том, чтобы отдернуть лапу, и метнула меч. Произошла зеленая вспышка, и меч снова оказался у нее в лапе. Она испуганно вскрикнула и отбросила догоревший факел, чтобы схватить меч обеими лапами.

— Слушай сюда, щенок. Позволь мне избавить тебя от проблем. Я проклятый меч, но я не плохой. Видишь вон ту груду костей? Я превратил этого никчемного болвана в могущественного военачальника. Он повел меня в бой и создал себе империю. Он принес мир и процветание своим собратьям-пони.

— Кто ты? — снова спросила Шедо.

— Кто я… Я — Лайми, Хаотический Дух Повествования! Разве ты не слышала обо мне?

— Нет. — Голос Шедо был довольно тихим в темноте.

— Ты что, выросла в пещере или что-то вроде того, щенок? — спросил меч.

— Да, — ответила Шедо.

Меч высокомерно фыркнул:

— Я — Лайми, Хаотический Дух Повествования. Я жертва предрассудков, скажу я тебе. Много, много, много лет назад одна надоедливая кобылка по имени Селестия решила показать себя и сразиться с древним врагом своего рода — драконикусом. Она чертовски торопилась вырасти и заявить о себе.

— Понятно. — Заинтригованная, Шедо навострила висячие уши, или попыталась это сделать.

— Моим единственным преступлением было отсутствие симметрии! — воскликнул Лайми, и клинок вспыхнул более ярким зеленым оттенком. — Она появилась из ниоткуда, эта придурковатая кобылка с большими дурацкими очками, и мы с ней поспорили. И я получил пинок под зад от книжного червя. Книжный червь!

Шедо не знала, что такое книжный червь, но книги были священными и особенными. Мысль о том, что их едят черви, вызывала у нее чувство неловкости.

— Я бессмертен, видишь ли, и она не может меня убить. Она смертна, но я не хочу ее убивать. Но эта соплячка, о которой я слышал истории, надирает мне задницу, и меньше всего мне хочется вызывать гнев всемогущих аликорнов, убивая ее. Она бьет меня по заднице, как нелюбимого третьего ребенка, уродует мое тело, а потом привязывает мой бессмертный дух к этому мечу, эта болтливая, всезнающая маленькая дрянь!

Моргнув, Шедо поняла, что такое предрассудки. Она была алмазной собакой, нелюбимым и жалким существом.

— Эта маленькая болтливая всезнайка недооценила мою силу, и я сбежал до того, как она завершила свою ужасную магию превращения в аликорна. Я все еще мог продолжать заниматься своим делом, и быть мечом, совсем не так уж плохо. Теперь я могу хамить всем и всему без последствий.

— И чем же ты занимаешься? — спросила Шедо, так как почти ничего не понимая из сказанного.

— Ну, — ответил Лайми, — я ходил вокруг Вечности и рассказывал о каждом ее действии преувеличенно драматическим голосом. Она изо всех сил старалась меня прогнать, но я все равно возвращался. Она была такая сосредоточенная, такая серьезная, как я мог устоять? Её скучное существование напрашивалось на повествование, и я, будучи щедрым духом, предоставил ей такую возможность. Как и все остальные аликорны, она была неблагодарной тряпкой для копыт!

Не понимая, что такое повествование, Шедо наклонила голову набок.

— Потом я некоторое время рассказывал о братьях Хроносе и Бледном, но это было очень скучно. СКУЧНО! — Голос Лайми эхом разнесся по комнате, и Шедо услышала скрежет старых костей.

— Когда родилась эта маленькая плакса, синяя кобылка-аликорн, я вел свой лучший рассказ, и мое чертыхание было первым звуком, который она услышала. Я не могу вспомнить ее имя, но она любила засиживаться допоздна. О, как весело я рассказывал о ее приучении к горшку!

Шедо начала подозревать, что меч, возможно, заслужил свою судьбу. Но все же это был меч, и он казался мощным. Она посмотрела на старую груду костей в кресле и теперь была уверена, что они снова зашевелились. Обе передние ноги были скрещены над грудной клеткой, рот закрыт. Она попыталась вспомнить, как он выглядел, когда она впервые увидела его.

— Ну, скажи мне, щенок, как ты смотришь на то, чтобы стать героем с волшебным мечом? — спросил Лайми. — Я — Геройский Меч класса 5+!

Услышав этот вопрос, Шедо первым делом подумала о Диг-Даге. Может быть, она сможет его уничтожить и спасти Минори от страшной участи. Волшебный меч мог бы сделать ее достаточно сильной, чтобы противостоять Диг-Дагу. Она кивнула и склонила голову перед мечом, который держала в обеих лапах.

— Мне будет очень весело рассказывать о наших приключениях, мой маленький чудаковатый щенок кенсай!

2. Когда кровь делает тебя сукой

И вот, герой, э-э, героиня? Эх, неважно. Она начала свой путь обратно в солнечные земли, теперь вооруженная Геройским Мечом класса 5+. Ее уже слегка раздражал странный голос, доносившийся изнутри и извне, голос, который она не могла объяснить. Как и многие другие до нее, она гадала, как могли бы звучать звуки, издаваемые сходящим с ума существом, или звучали бы, если бы она не была щенком и имела хоть какое-то представление о том, что такое сходить с ума.

Шедо проигнорировала голос, который, казалось, не имел никакого происхождения, и сосредоточилась на задаче, стоявшей перед ней. Лезть вверх по длинному стволу было гораздо сложнее, чем падать в него, к тому же она делала это в темноте. Над ней была только темнота. Когти нащупали землю, и она забралась в дыру, пристегнув к спине новый меч. Он был слишком длинным, чтобы закрепить его на боку.

Она уже строила планы. Как только она окажется наверху, она улизнет — на случай, если Диг-Даг оставил какую-нибудь собаку следить за ней, — и найдет еду. Ей нужна была еда, ей нужны были не только пауки. Как только у нее будет еда, как только она немного поправится и восстановит силы, она вернется и прикончит Диг-Дага.

Или погибнет. В любом случае, это было неважно.

В ноздри ударил прохладный воздух, и она остановилась, чтобы принюхаться. Подняв голову, она увидела, что над головой мерцают звезды, и впервые за долгое время увидела их. Шедо застыла на месте, ошеломленная, и некоторое время смотрела на мерцание звезд. Сейчас она находилась на вершине дыры и не знала, что может там найти. Наблюдение за звездами также позволило ей перевести дух. Поскольку она недоедала, у нее было не так много сил.

Шедо высунула из земли голову, очень похожую на более крупного, страшного и злобного суслика, и вгляделась в темноту. Потребовалось мгновение, чтобы зрение перестроилось, и ее зоркие глаза алмазного пса усилили звездный свет в десятки раз. Весь мир вокруг приобрел серебристый блеск, никаких цветов, только серебристый и серый, и она могла видеть практически все.

Она осторожно принюхалась, не учуяв ничего необычного, но это не было гарантией. Если поблизости был охотник, он мог использовать зелье от запаха, и тогда его невозможно было бы учуять. Шедо вылезла из норы, но осталась стоять на четвереньках, чтобы быть низко над землей.

Шедо представилась возможность проявить себя, и ее предупредил об опасности щедрый, заботливый, благосклонный дух повествования, о котором знала только она. По крайней мере, пока. Наверняка наступят времена, когда и враги Шедо узнают об этом повествовании, ведь что за удовольствие мучить только Шедо? Подождите, я сказал "мучить"? Я бы никогда не стал мучить Шедо. Это было бы грубо!

Нахмурившись, Шедо застыла на месте, насторожившись, и попыталась прислушаться к звукам опасностей. У нее был острый слух, и сейчас каждый мускул ее тела напрягся, когда она прислушалась. Ее холодный влажный нос принюхался раз, два, а затем и в третий раз. Она так напрягла слух, что теперь слышала, как моргают ее собственные глаза — ночное зрение продолжало фокусироваться.

Слабый шорох меха был единственным предупреждением Шедо.

Подпрыгнув, щенок кувыркнулся в сторону, когда гораздо более крупный самец обрушил тупой конец своего копья на то место, где она стояла. В воздухе она потянулась левой лапой к рукояти меча, и ее ночное зрение ослепила внезапная вспышка зеленого огня, но не только ее. Крупный самец издал удивленный вопль — он ослеп, его глаза обожгло внезапным избытком света.

Шедо тоже ослепла и приземлилась на задние лапы, вытянув правую лапу для равновесия. Она слегка покачивалась, все ее тело дрожало, а уши были прикованы к паническому звуку дыхания крупного самца. Он размахивал копьем, пытаясь во что-то попасть, и она слышала, как воздух свистит вокруг его острого наконечника.

Все еще слепая, она ударила мечом, ориентируясь на звук свистящего воздуха. Лезвие колдовского огня ударилось о сталь и рассекло ее насквозь. Наконечник копья упал на землю с глухим звуком удара стали о мягкую землю, но Шедо не стала отвлекаться. Взяв меч в обе лапы, щенок прислушался к звукам тяжелого дыхания и шороху шерсти.

Более того, она услышала рычание. Подняв меч над головой, она опустила его в глухом ударе, глаза все еще ослеплял яркий зеленый свет клинка. На полпути клинок встретил некоторое сопротивление, но не очень сильное. Она почувствовала, как лезвие проскользнуло сквозь тело без всякого усилия.

Через секунду на нее обрушились горячие соленые брызги, пульсирующий поток липкой жидкости, которая залила лицо, лапы, плечи, пропитала тело. Раздался булькающий, пузырящийся крик, захлебывающийся вопль, а в ушах послышались звуки шлепающегося друг о друга сырого, мокрого, неопрятного мяса.

И тут наша героиня обнаружила, что она опасна.

Зрение прояснилось настолько, что она увидела, что снесла щеку прямо с морды охотника. Все его зубы были видны, потому что ухмылка доходила до уха, или дошла бы, если бы удар не разрубил и его. Одна большая волосатая лапа потянулась к ней, а другая попыталась ударить ее копьем, используя его как дубину.

Она откатилась назад, держа меч наготове, и, встав на задние лапы, занесла клинок для удара вверх. Лапа, тянувшаяся к ней, была отрублена чуть ниже локтя, и Шедо успела поймать ее, прежде чем она упала на землю. Нападавший исступленно закричал, и Шедо воспользовалась возможностью нанести удар, пока он был беспомощен.

Воспользовавшись только что отрубленной лапой, она подпрыгнула и изо всех сил вонзила окровавленный торчащий кусок кости прямо в глаз крупного самца. Раздался влажный хлюпающий звук, как будто мясо ударилось о мясо, и скрежет, как будто кость скреблась о кость. Все еще находясь в воздухе, она оттолкнулась задней лапой, опрокинув нападавшего на землю.

Встав над ним, она протянула меч и, пока зрение прояснялось, рассмотрела его получше. В бледно-зеленом сиянии она узнала его, хорошо узнала. Краг Даггл, палач Диг-Дага. Его хныканье было подобно сладкой, приятной музыке, и она подумала обо всех ужасных, чудовищных, невыразимых вещах, которые совершил Краг Даггл.

— Сука победила тебя, — сказала Шедо, ее голос был низким и рычащим. — Да еще и щенок. Я победила тебя. — Говоря, она вспоминала все те случаи, когда он наказывал ее, бил, заставлял кричать. Ухватив меч двумя лапами, она направила его на него. — Ты первый, Краг. Я убью тебя, потом пойду и убью Диг-Дага. Потом я верну клан Минори, и все будет хорошо.

— Ты, бедный тупой ублюдок, тебя победил щенок, который в треть раза меньше тебя! — крикнул Лайми, глядя, как кровь капает с его клинка. — Держу пари, это больно!

В недобром зеленом сиянии лезвия колдовского огня алая маска на лице Шедо казалась аляповатой. Она стояла и слушала, наслаждаясь звуками затрудненного дыхания Крага. Когда Диг-Даг ударил ее, отломив клык, именно Краг выдернул щипцами его корень, сидя на ней и почти задушив ее.

Она слишком хорошо помнила, как его части прижимались к ней, твердые, неподатливые, и знала, какая судьба ждет ее, когда она станет достаточно взрослой и большой. Задыхаясь от ярости, Шедо стояла над беспомощным противником, гадая, что скажет Минори. Протянув лапу, она схватила его за оставшееся ухо и рывком подняла в сидячее положение.

Наклонившись, она посмотрела ему в лицо, откинув голову в сторону, так как предплечье Крага выглядывало из его глазницы:

— Ты — тварь. — Ее садистский шепот сопровождался звуком рассекающей хрящи стали, когда она вогнала острие меча в грудь Крага, и острие без труда прошло сквозь грудную кость. Когда лезвие прошло насквозь, она почувствовала, как оно ударилось о позвоночник Крага с другой стороны тела, но это не вызвало никакого сопротивления. Она погрузила меч в него до самой рукояти, ни разу не оторвав взгляда от его запаниковавших, полных боли глаз. Ее усердие было вознаграждено, когда она увидела, как в его глазах гаснет свет, как он тускнеет, и зарычала, когда в нем не осталось ни искры жизни.

Дернувшись назад, она выдернула меч из груди Крага, а затем перевернула его на спину, обливаясь кровью. Она стояла, не шевелясь, позволяя крови павшего врага омывать ее, а ее колдовской клинок заливал все вокруг жутким зеленым светом. Ее задние лапы хлюпали по земле, которая теперь стала грязью, настолько она была пропитана кровью.

— Клянусь аликорнами, это лучше, чем я надеялся! Ты — варвар!

Не обращая внимания на Лайми, Шедо закрыла глаза и почувствовала, как по ее телу ручейками стекает кровь. Она впитывалась в шерсть и была горячей на коже. Вокруг нее растекалась все увеличивающаяся лужа кровавой жижи, и ее лапы погрузились в мягкую, успокаивающую грязь. Она опустилась и села в грязь, которая была одновременно прохладной и теплой на ее разгоряченной плоти. Клинок задрожал в ее руке, и она склонила голову.

Неужели она стала онрё? Минори рассказывала ей истории. Много раз она сидела с Долгоухим и Кабуки и слушала рассказы Минори. Она была так перепачкана кровью, что ее уши прилипли к бокам головы. Она думала об онрё и юрэй, и в момент триумфа ей стало грустно оттого, что она не знает больше старого языка, языка, на котором Диг-Даг запретил им говорить.

Она стояла на коленях, как щенок, но, поднявшись, стала чем-то другим. Шедо не знала, чем. Кровь изменила ее. Смутившись, она подумала о том, что значит быть сукой, ведь она еще не испытала первой течки, чудесного знака того, что ей пора рожать щенков, чтобы клан был сильным. Нет, для нее кровь пришла не изнутри, а извне. Она уже успела прилипнуть к ее шерсти, потому что она была в ней с головы до ног.

И вот наша героиня задумывается о своей взрослости и задается вопросом, не означает ли это символическое выделение крови, что она уже взрослая сука. Ничто в ее жизни не готовило ее к этому — быть свободной, быть самой собой. Вот почему волшебные мечи опасны. Если вы найдете его в кургане или какая-нибудь влажная девица метнет в вас меч из пруда, ваша жизнь действительно станет очень интересной!

Шедо отрывистым движением отбросила меч в сторону, и кровь с лезвия разлетелась тонким красным туманом. Поднеся чистый клинок к лицу, она глубоко вздохнула, обдумывая свои многочисленные вопросы.

— Неплохое начало, военачальник Кецуэки.

— Я не знаю, что это значит, — ответила Шедо.

— О, я думаю, ты скоро узнаешь! — Голос Лайми был пронзительным и возбужденным. — Видишь, что мы можем сделать вместе? Поверь в меня, и я буду вести твою лапу к победе. Вместе мы будем непобедимы! Только подумай, сколько невинных жизней мы сможем спасти!

Шедо моргнула.

— Почему я только что это сказал? — спросил Лайми. — Это снова происходит… Меня мучают мысли о спасении невинных и добрых делах. Уф! — Меч задрожал в лапе Шедо.

— Мы убьем злых и спасем мое племя… мой клан, — сказала Шедо своему клинку. У нее уже созрел план, а с новым мечом ей казалось, что все возможно. — Сначала мы уничтожим Диг-Дага, а потом, может быть, отправимся на поиски других. Все они умрут в муках и криках. Мы отомстим за сук повсюду. Много смерти. Воя.

— Как скажешь, военачальник Кецуэки! В путь!

3. Если дать суке кирпич

Вот она. Наша героиня. Видите, как она спит, свернувшись калачиком в маленьком дупле, спрятанном под корнями дерева. Такая милая, симпатичная… и вся в крови. Она пыталась принять ванну, но совсем обессилела, и отмыться не удалось. И вот теперь она дремлет, прижавшись щекой к моим ножнам, и видит короткий сон.

Шедо снится черепаха, вот только морская или сухопутная? Я никак не могу вспомнить, кто из них кто. Как бы то ни было, это очень красивая черепаха, с великолепной головой благородного, величественного шакалопа, хех, зацените мою шею! О чем это я? Ах да, красивая голова шакалопы. И еще четыре идеальные ноги, все непохожие друг на друга. Ведь что такое жизнь без разнообразия? Шедо видит во сне самого совершенного и красивого из всех драконикусов.

И пока мой маленький военачальник видит сны о черепаховом драконикусе, я, как и прежде, размышляю о собственном существовании, об этих тревожных мыслях, которые роятся в моей голове. Тошнотворная забота о защите невинных. Шедо невинна. Без сомнения, этот очаровательный комочек шерсти — убийца, но она невинна. Она — жертва. Она — печальная, трагическая фигура. Шедо — несовершенный кусок железа, из которого делают несовершенный клинок.

Благородный черепаховый драконикус, которой ей снится, может сжалиться над ней, ведь он тоже был маленьким и относительно беспомощным, если судить по всему. Его высмеивали собратья по роду драконикусов, называли его никчемным и считали шутом. Он был встречен насмешками и издевательствами. И, вопреки слухам, он не был настолько жалок, чтобы слоняться вокруг древних аликорнов в надежде, что они защитят его от более крупных и грубых представителей его рода. Просто забудьте об этом! Это явная неправда и часть огромного заговора, клеветнической кампании против идеальных, красивых черепах-драконикусов повсюду!

Но я отвлекаюсь. Он может пожалеть ее, но я — нет. Нет. Я сделаю ее сильной. Я буду направлять ее лапу. И, как я уже делал раньше, я сделаю из нее нового военачальника. Не знаю, что сделал со мной этот глупый книжный червь, но мне больно, ох как больно. Как и Шедо, я — неполноценный кусок черепахи-драконикуса, а эта сопливая кобылка превратила меня в несовершенный клинок.

Бедная Шедо… Как бы я хотел иметь возможность утешить ее…

Моргнув, Шедо проснулась от прекрасного пения птиц. Она слегка приподнялась, ее шерсть была влажной от росы, растворившей засохшую кровь. Пока она спала, ей снились странные сны, которые она не могла толком вспомнить. В животе у нее урчало, а нос горел от собственной вони.

Шедо ненавидела быть грязной собакой. Грязные собаки были плохими собаками, а Шедо не хотела быть плохой собакой. Ей нужно было быть чистой, и ей нужна была еда. Потянувшись, Шедо зевнула, обнажив один клык. Во рту у нее был ужасный вкус. Вчера вечером, перед тем как лечь спать, она ела лягушек и горькие крахмалистые коренья, отчаянно пытаясь наполнить свой желудок.

Ворча, она выбралась из своего импровизированного логова и стояла, моргая от яркого солнечного света, прижимая к поясу свой драгоценный меч. Ножны представляли собой великолепное произведение искусства, с необычным узором, напоминающим панцирь морской черепахи. Или, может быть, сухопутной. Крестовина почти, но не совсем, напоминала рога.

Воспользовавшись светом, Шедо внимательно осмотрела себя. Ее лоскутная жилетка была испорчена, и ее невозможно было спасти из-за рваного, окровавленного беспорядка. От грусти у нее затряслись щеки, и она подумала о Минори. Возможно, когда Минори будет спасена, она сможет сшить новую жилетку, получше, и, когда племя будет процветать, как Шедо знала, под руководством Минори, она сможет носить лучшую одежду и быть чистой.

Потому что Шедо хотела быть хорошей собакой, и она хотела, чтобы ее считали хорошей собакой.

Она все время думала о Минори и о коанах, которыми та любила делиться. Больше всего Шедо нравилось: "Кто такая хорошая собака?". Это был глубокий вопрос, напрашивающийся на размышление и заставляющий усомниться во многом. Чтобы ответить на вопрос: "Кто такая хорошая собака?" Минори однажды заставила ее попытаться отполировать кирпич до зеркального блеска. Из этого ничего не вышло, но Шедо поняла, что кирпичи — это кирпичи, а зеркала — это зеркала, и никакая полировка не превратит кирпич в зеркало.

Так бывает с хорошими собаками.

Шедо надеялась, что она была зеркалом, а не кирпичом. Зеркало можно почистить, отполировать и привести в приличный вид. Кирпич был кирпичом, а кирпичи разбивали зеркала. Такова жизнь. Виляя хвостом, Шедо побежала к ближайшему ручью, радуясь своей свободе, и, пока шла, думала о том, каким будет ее отражение в воде.

Увидит ли она хорошую собаку?

Ручей струился вокруг Шедо, теперь загрязненный кровью и волосами. Кровь уходила, но вместе с ней уходило так много волос. Местами она была лысой, и это обстоятельство доставляло ей немало огорчений. Поскребывая кожу своими копательными когтями, не забывая об их острых краях, она сдирала огромный влажный струп, покрывавший большую часть ее тела.

Приятно было купаться в тишине, в окружении птиц, бабочек и пчел. Вода была холодной, но Шедо не возражала. Купание было редким удовольствием, а холодная вода бодрила. Шедо освободила большой кусок струпьев от крови и вскрикнула, когда вместе с ними был вырван клочок шерсти. Решив довести дело до конца, Шедо не сдвинулась с места, пока не стала чистой.

Она надеялась, что не полирует кирпич.

— Держи меня над головой. Держи крепко и направь мой кончик в сторону противника. Держи свой нос и мой наконечник на одном уровне, и оба должны быть направлены на противника.

Шедо изо всех сил старалась делать то, что ей говорили. Она была голодна, но не нашла никакой еды. Выполняя указания Лайми, она держала меч над головой в агрессивной позе нападающего. Она встала боком, закинув лапы за голову, и клинок оказался прямо над ушами, направленный вперед. Немного пригнувшись, щенок обрела равновесие.

— Вот это и есть Оукс — положение, в котором ты должна находиться, когда начнется бой. Держи мой кончик направленным на врага, и пусть твой нос ведет тебя. Что бы ты ни увидела на кончике своего носа, направляй мой кончик на это. Научись держать их оба на одном уровне.

— Это поможет мне убить Диг-Дага? — спросила Шедо.

— Может быть, — ответил Лайми. — Теперь попробуй Глаг. Ты помнишь, что я тебе говорил?

Шедо вспомнила. Она опустила меч до своей середины и выровняла позицию. Она держала клинок под углом вверх, как раз в том месте, где, по ее мнению, могут находиться кишки, или, может быть, промежность, или, если противник невысокого роста, его горло. Она нашла равновесие и слегка покачалась вперед-назад на задних лапах.

— Хорошо, хорошо… теперь попробуй Альбер.

Шедо навострила уши и почувствовала, что ее лапы направляет мягкая, но настойчивая сила. Меч был направлен вниз, туда, где должна была находиться лапа или ступня, делая ее совершенно открытой. Ей не нравилось такое положение, и она сомневалась, можно ли доверять Лайми.

— Эта позиция — обман, — объяснил Лайми. — Ты оставляешь себя открытой и наносишь несколько ударов по ногам. Когда он отвечает, ты можешь нанести несколько быстрых контрударов или нанести ответный удар. В большинстве случаев, когда ты опускаешь клинок и оставляешь себя открытой, большинство нападающих будут атаковать тебя из позиции Оукс или Глаг, или из чего-то похожего на них. Я покажу тебе, как унизить их, разорвав от паха до шеи.

— Хорошо. — Единственное слово Шедо прозвучало как рычание и свирепость.

— Теперь подними клинок и расположи его возле уха, острием назад. Оно должно находиться на полпути между спиной и небом, под диагональным углом вверх. Это Вом Дах.

Сменив позицию, Шедо последовала тщательным инструкциям Лайми и обнаружила, что ей нравится это положение. Ее меч был готов к рубящему удару вниз или стремительному боковому взмаху. Она была сбалансирована таким образом, что могла оттолкнуться задними ногами и нанести последующий удар мечом. У этой позиции был большой потенциал, и она ей нравилась.

— Теперь меч на боку, острие направлено за спину, держи его на уровне хвоста. Это Небенхут. Это поза жнеца, так как она позволяет наносить сильный, размашистый удар всей длиной клинка. Поскольку ты такая маленькая, тебе придется научиться мастерству этой позы, если ты надеешься сражаться с гигантами. А ведь, признайся, Шедо, все вокруг больше тебя.

— Я не боюсь, — ответила Шедо, стараясь не выдать своей нервозности. Ей не нравилось, когда ей напоминали, какая она маленькая. Маленький ассоциируется с беспомощностью, а она не хотела быть беспомощной.

— Теперь меняй эти позы и удерживай их некоторое время. Делай это до тех пор, пока они не станут плавными и не войдут в привычку. Когда я сочту, что ты готова, я создам для тебя несколько иллюзий, и посмотрю, что у тебя получится.

— А потом мы пойдем убивать Диг-Дага? — спросила Шедо.

Лайми вздрогнул:

— Ну, как только ты поймешь основы, как только ты съешь несколько порций еды, и как только я сочту, что ты готова, мы пойдем и зарубим этого Диг-Дага. Но сначала нам нужно набраться сил и научить тебя основам. Иначе может получиться неловкая драка, а мы этого не хотим.

В словах меча была мудрость, и Шедо поняла, что шансы на успех будут гораздо выше, если она подготовится. Возможно, нужно было несколько дней поесть и потренироваться. Месть может подождать. Подняв Лайми, она вернулась в позу Оукс и попыталась удержать клинок так, чтобы он не дрожал.

— Хорошо, хорошо, ты подаешь надежды. Теперь держи мою крестовину в этом положении прямо вверх и вниз, одним концом к небу, другим прямо к земле. Ты хочешь, чтобы твой клинок был готов к рассечению, а не к пощечине.

Прислушавшись к совету Лайми, она крутила рукоять в лапах до тех пор, пока не почувствовала, что крестовина выровнялась с землей и небом. Длинное лезвие колдовского огня отбрасывало на ее лицо зеленое сияние и придавало ее разноцветным глазам яростный блеск. Она чувствовала, как какая-то неосязаемая сила направляет ее лапы и конечности, корректируя положение до тех пор, пока оно не стало правильным.

— Теперь делай выпад, Шедо, наклонись вперед!

— КИЙА! — Встав на задние лапы, Шедо сделала выпад, поведя наконечник вперед. Она чувствовала силу в этом движении и понимала, что ее тело придаст импульс клинку. Ее задние лапы приземлились на мягкую траву и твердый гравий. Она стояла, переводя дыхание, а в животе у нее урчало.

— Никакой еды, пока я не удостоверюсь, что ты поняла Оукс. Теперь вернись в исходное положение, подними меч и сделай выпад!

Зарычав, Шедо сделала то, что ей было сказано, и вернулась в исходное положение. Она выровняла клинок и нос, напрягла мышцы задних ног, мышцы живота напряглись, и, как свернутая пружина, она высвободила свою энергию.

— КИЙА!

— Уже лучше, но не очень! Старайся, щенок!

Она снова подняла меч над головой и вернулась в позицию Оукс. На этот раз она держала клинок ближе к голове, спрятав его прямо над ухом, а локти были широко согнуты. Так было лучше, так было правильно, и Шедо знала, что следующий удар будет более плавным. Она обрела равновесие и поняла, что при выпаде импульс ее тела и импульс меча потянут ее вперед.

— КИЙА!

На этот раз Шедо показалось, что она скользит по воздуху, невесомая, как призрак, рожденный ветром, как тень, движущаяся со скоростью темноты. На короткую секунду она почувствовала себя единым целым со своим мечом, и в ней возникло восхитительное ощущение чего-то незнакомого. В коротком полете ее щеки вздрагивали, а висячие уши развевались за спиной.

— ЕЩЕ РАЗ! — потребовал Лайми в ту же секунду, как Шедо приземлилась.

Склонив голову, Шедо сделала то, что ей приказали, и в этом не было ничего постыдного. Она подчинилась, целиком и полностью, и отдалась под опеку Лайми. Подул ветерок, потрепал ее за уши и хвост, и щенок вдохнула, наполняя легкие чистым, чудесным воздухом.

Подняв меч, Шедо задумалась о полировке зеркала.

4. Беги, сука, беги!

Взяв в лапы маленького коричневого зайца, Шедо склонила голову в знак почтения. Она замерла на секунду, опустив уши и поджав хвост, а затем быстрым, резким движением повернула голову зайца. Раздался приглушенный писк и хруст тонких, нежных костей.

— Прости. — Шедо подняла зайца, заглянула в его мертвые глаза и почувствовала искреннее сожаление. — Собаке надо есть, а ты сделан из еды. Так уж сложилось.

Пригнувшись к земле, щенок вонзила в зайца копательный коготь, распорола его и стала сдирать шкуру. Лапы дрожали от голода, хотя последние несколько дней она ела довольно хорошо, набираясь сил и восстанавливаясь. Аромат заячьей крови вызывал у нее одновременно и грусть, и восторг, хотя она с трудом могла выразить словами причину грусти.

Выбросив кишки и внутренности на землю, чтобы их мог съесть кто-то другой, Шедо подбежала к костру и положила зайца на большой плоский камень, уложенный на угли. Сразу же мясо зашипело и забулькало на раскаленном камне, и воздух наполнился восхитительным запахом жарящегося мяса.

Присев на траву, наша героиня начала понимать, что пора возвращаться. Прошли дни, несколько дней, наполненных фантастическими тренировочными сценами! Наша героиня действительно могла держать в руках меч и представлять реальную угрозу благодаря удивительному педагогическому мастерству своего самого красивого, совершенного клинка.

— Лайми, почему бы тебе просто не поговорить со мной и не заниматься этими странными вещами?

В момент страшного замешательства рассказчик сделал паузу, не понимая, почему вообще кто-то хочет с ним разговаривать. Отложив рассказ, рассказчик попытался понять, что же только что произошло, и почувствовал себя очень необычно. Рассказчик вел повествование, потому что ему нравился звук собственного голоса, ведь это был единственный голос, который когда-либо был добр к нему, по большей части с долей самоуничижительного юмора.

Вздохнув, Шедо ткнула в зайца палкой.

Рассказывая, повествуя, рассказчик как-то сам себя загнал в угол, и теперь среди собственного повествования он не знал, что сказать, но все равно продолжал лепетать, потому что, почему бы и нет, бездумное повествование все равно лучше неловкого молчания.

— Ты мог бы просто поговорить со мной, — сказала Шедо своему мечу.

Увы, бедный щенок просто не понимала, что разговор — это не то же самое, что рассказ. Она не понимала тонких нюансов изящного повествования и не осознавала их важности. Разговаривать мог любой сопляк, а рассказывать — божественное существо с почти бесконечным интеллектом, обладающее безграничными космическими возможностями. Говорить без кавычек было вершиной божественного могущества.

— Я сдаюсь. — Сгорбившись над едой, Шедо еще раз ткнула в нее палочкой.

С мордочки Шедо начала стекать тонкая лента слюны, и она с нетерпением ждала свою еду. Целый заяц для нее — это был великолепный пир для собаки, привыкшей к объедкам и костям. Рядом с ней на десерт было несколько диких яблок, вкусных яблок с вкусными червячками. Часть десерта она уже съела, но чем меньше об этом говорится, тем лучше.

— Сколько дней прошло? — спросила Шедо вслух. Она протянула лапу и попыталась сосчитать, но после трех все усложнилось, так как она не могла вспомнить, что будет после трех. Она так нахмурила брови, что вся мордочка сморщилась, а уши вытянулись вперед. — Три дня? — Она согнула пальцы на лапах, и ее когти, сделанные для рытья, щёлкнули вместе.

Оглянувшись на кучу яблок, она попыталась их сосчитать. Сука не должна была считать или читать, и за это ее могли побить. Указывая копательным когтем, она посчитала и по удивительному стечению обстоятельств обнаружила, что в большой куче три яблока. Может быть, и больше, но ей было трудно вспомнить, что идет после трех. Она знала о числе шесть, но не могла понять, куда оно идет, но никак не после трех.

Семь — страшное число, которое Шедо не понимала, да и не любила, потому что семь поедало девять. Неправильно есть себе подобных, так сказала Минори, а слово Минори — закон, как считала Шедо. Семь было плохим числом, плохим предзнаменованием, и она даже не хотела знать, как считать до такой цифры. Семь — число зла. Семь — число каннибалов.

От одной мысли об этом Шедо задрожала и мысленно поблагодарила зайца. В таком мире все питаются собаками, и Шедо скорее умрет с голоду, чем съест еще одну собаку. Нарушение одной из заповедей Минори могло привести к появлению Черной Гончей, а Шедо, как и все остальные щенки до нее, боялась Черной Гончей до ужаса.

О Черной Гончей даже думать было страшно. У нее был трон, сделанный из костей плохих собак, и гобелен, сотканный из хвостов щенков, которые, по преданию, были вырваны из задниц маленьких испорченных псов. Минори рассказывала, что у нее был мешок, наполненный отрубленными головами самых страшных собак, и Черная Гончая скармливала эти головы своей стае ревущих охотничьих демонов.

Если бы у Шедо была возможность, она бы отдала отрубленную голову Диг-Дага Черной Гончей, надеясь искупить свои грехи, потому что хотела быть хорошей собакой. Взяв палку, она перевернула зайца, и ее улыбка показала ярко-синий язык. Ей не терпелось вернуться и спасти Минори.

Собственно, она собиралась сделать это уже сегодня.

Обмазавшись густой грязью, чтобы скрыть свой запах, Шедо, тенью, пробиралась сквозь темноту, возвращаясь к своему дому. Там, конечно, стояла охрана, но все собаки в это время еще спали. Луна была уже далеко за горизонтом, и это были темные часы, предшествующие рассвету.

Она замерла, точно куст, укутавшись в ветки и листья. Не двигаясь, она напряглась, пытаясь услышать, прислушаться, но было тихо, слишком тихо. Костра для стражников не было, и это ее озадачило. Огонь отпугивал чудовищ, а здесь были чудовища. Шедо замерла, как статуя, и перестала двигаться, ожидая хоть каких-то признаков жизни.

Стражники даже не выходили на патрулирование. Диг-Даг побил бы их за такую лень. Опустившись на четвереньки, Шедо поползла, держа живот в нескольких сантиметрах от земли и низко опустив хвост. Здесь ничего не было, но все выглядело так, словно здесь произошла страшная битва. Все было разрушено и уничтожено. Ни следов собак, ни запаха дыма, ничего.

Черная Гончая пришла, как и обещала Минори. Она пришла и наказала всех за их злодеяния, и, судя по всему, никого не пощадила. Здесь просто ничего не было. Ни внутри, ни снаружи не горели костры. Она не решалась войти в пещеру, ни сейчас, ни в будущем. Это место было проклято. Черная Гончая пришла со своей стаей ревущих демонов-охотников и вычистила это место.

Шедо почувствовала, как по коже поползли блохи. Ей нужно было оказаться подальше от этого места, далеко-далеко, и поваляться в свежем пепле, чтобы защититься от зла этого проклятого места. Деревья были сломаны, вырваны с корнем, расколоты в щепки, щенок никогда не видела таких разрушений, и это явно было деянием разгневанного бога.

Ее племя согрешило, и все пострадали. Только ее одну пощадили, потому что она убежала, скрылась от всего этого зла. Конечно, если бы Черная Гончая захотела, он могла бы выследить ее и заставить страдать тоже… Но, возможно, ее по какой-то причине пощадили. Не может же быть, что она просто сбежала?

Нет, решила Шедо, как следует подумав. Ее пощадили, потому что она сразила нечестивца — зарубила Краг Даггла, причем сделала это в праведном гневе. Голова Краг Даггла была отрублена и оставлена на камне в качестве жертвоприношения. Теперь, очевидно, это порадовало Черную Гончую, и у нее появилась еще одна голова для ее мешка.

С трудом Шедо начала складывать все воедино. Сморщившись, она стала думать, что еще ей придется сделать, чтобы унять ярость Черной Гончей. Много голов принесу я тебе. Пощади Шедо!

Не желая рисковать гневом непостоянного бога, Шедо бросилась бежать на четвереньках, поджав хвост, и направилась к лагерю, который она разбила для себя. Вокруг нее были сломанные деревья, раздробленные камни — свидетельства разбушевавшегося бога, четкое предупреждение о том, что плохие собаки будут наказаны.

Страшно было обнаружить, что один из твоих богов существует на самом деле, а не является просто сказкой, рассказанной для того, чтобы щенки вели себя хорошо. Черная Гончая показала свои клыки, и, судя по разрушениям вокруг Шедо, она была в ярости. Кто еще был настолько могуч, чтобы переломить пополам высокие и гордые деревья? Кто еще может разбить гранит в щебень? Кто еще может обладать такой величественной, ужасной яростью?

Черная Гончая, вот кто.

Уходя в темноту, Шедо пообещала себе, что будет выть по тем, кого потеряла. Минори была хорошей собакой и заслуживала хорошего и правильного воя. Шедо огорчало, что Минори разделила судьбу плохих собак. Слезы навернулись на глаза, и она подумала о Долгоухом и Кабуки. Они тоже были хорошими собаками. Но это не имело значения.

Просто не имело значения.

Те, кого она любила, жили под властью плохих собак. Шедо надеялась, что, может быть, Черная Гончая была милосердна к ним. Может быть, их конец был быстрым. Может быть, и сейчас Черная Гончая сидит на своем троне из костей и оценивает их души. Возможно, она отправит их в свою кузницу, и, быть может, они станут частью Вечного Пламени. Они могли бы вернуться и попытаться снова, снова стать хорошими собаками.

На середине пути Шедо замерла и упала. Она лежала на земле, в панике, задыхаясь, и думала о своем мече. Суки не должны были прикасаться к оружию, ни в коем случае, ни по какой причине. Шедо захныкала, опасаясь, что Черная Гончая может на нее рассердиться, и в голове у нее пронеслась тысяча ужасных мыслей.

— Вставай, Шедо, — ободряюще сказал Лайми своим настоящим голосом. — Я защищу тебя. Тебе не нужно бояться всего того, о чем ты думаешь. А теперь вставай.

— Не-е-е… — Оцепенев от страха, Шедо отказывалась двигаться.

— Шедо, я знаю Черную Гончую…

— Лжец!

— Нет, правда, знаю! — настаивал Лайми. — Посмотри на себя! Ты — черная гончая! Ну, почти. Ты очень, очень серая, но достаточно близко. А твое имя! Твое имя означает "тень", "мрак" или "призрак". Очевидно, что ты — ее избранница!

— Лжец… — На этот раз в голосе Шедо прозвучало сомнение.

— Подумай, ты нашла меня не просто так, — сказал Лайми Шедо мягким, искренним голосом.

Шедо захотелось поверить.

— На самом деле все очевидно. Тебя привели ко мне, чтобы мы вместе совершили великие дела. Подумай об этом. Тебя пощадили не просто так, и нам суждено быть вместе!

Приоткрыв один глаз, Шедо ждала проявления Черной Гончей, ждала, что ее поразит за это богохульство, за эту ересь. Но ничего не произошло. Открыв второй глаз, она подняла голову и огляделась. Черная Гончая не спешила поразить ее, или, может быть, Лайми говорил правду.

— Это сделала странная магия, — рассеянно прошептал Лайми про себя. — Я не могу точно сказать, что это за магия, но эта магия… она почти знакома… Это не единорог, это точно. Похоже, что здесь побывал разбушевавшийся бог…

Шедо была слишком отвлечена своими мыслями, чтобы обращать внимание на Лайми, и не слышала его бормотания о кентаврах. Она решила, что пора двигаться дальше и покинуть это ужасное, проклятое место. Ей было за что отвечать, и, возможно, ей было за что заставить отвечать других. Она подумала о словах Лайми, и они показались ей правдивыми, но трудно было сказать наверняка.

Вновь встав на четвереньки, Шедо бросилась бежать, оставив это проклятое место.

5. Сука идет на запад

Что делать, что делать. С рассветом пришло смятение, а с смятением — страх и сомнения. Шедо была свидетелем чего-то большего, чего-то сверхъестественного, она видела отпечаток лапы бога — Черной Гончей. Она видела отпечаток его ярости, когда он начертал на земле свое имя, и тем самым выжег свое клеймо на ее сердце.

Шедо не знала, что делать и куда идти дальше. Все, что у нее было, — это меч, рваные остатки грязного рюкзака и четыре лапы, готовые идти. Но в какую сторону? После долгих раздумий Шедо вспомнила, что есть три, да, три направления, в которых она может идти. Она была совершенно уверена, что их три.

— В какую сторону пойдет Шедо? — спросила она вслух.

— Ну, я думаю, будет достаточно драматично, если ты, как герой, пойдешь на запад, в сторону заходящего солнца, — ответил Лайми. Затем, немного подумав, добавил: — Иди налево, Шедо.

Шедо потребовалось несколько попыток, но она разобралась с тремя направлениями и отправилась в общем северо-северо-восточном направлении. Так продолжалось некоторое время, и со стороны Лайми доносились звуки тяжелого дыхания, пока дыхание не перешло в бешенство, а меч не издал низкий стон.

— Нет! Левее! Туда! — Когда Лайми произнес эти слова, Шедо почувствовала, что ее тело подталкивают в другом направлении, и она поддалась мягкому побуждению.

Здесь не было ни дороги, ни тропинки, ни тропы, только деревья и земля. Со всех сторон их окружала дикая местность, хотя Шедо знала, что где-то вдали есть города. Города пони. Наполненные пони. Они занимались тем, чем занимаются пони, живущие в городах. Возможно, она найдет их и объяснит, что она хорошая собака.

Высунув синий язык, Шедо отправилась на запад.

Прошло по крайней мере три дня, да, три дня. По крайней мере, Шедо была уверена, что прошло именно три дня. Она пыталась сосчитать их на пальцах лап, и каждый раз получалось три. И вот, спустя три дня, она наткнулась на небольшое поселение пони и, сидя высоко на развилке дерева, наблюдала за ними, гадая, дружелюбны ли они.

Здесь было несколько построек из камней, сложенных друг на друга, с дерновыми крышами, и Шедо это очень понравилось: гораздо приятнее, чем жить в норе в земле. У пони были огороды, овощи, и она увидела морковь, бобы и капусту. Все эти овощи означали, что их захотят съесть всякие вкусные твари, и она подумала, что, может быть, пони нужна помощь в борьбе с вредителями.

Но подойти к ним было проблематично. Шедо боялась: алмазные собаки и пони не всегда ладили друг с другом, и Шедо знала, почему. Было много плохих собак, а плохие собаки все ухудшали. Эти пони казались милыми, здесь было несколько жеребят, несколько козлят, по крайней мере три овцы и несколько кур, за которыми Шедо знала, что лучше не гоняться.

В какой-то момент Шедо поняла, что ей придется спуститься с дерева и поздороваться.

К ним приближался большой земной пони. Он был блеклого, пыльно-оранжевого цвета, и на нем была широкополая соломенная шляпа. Шедо, встав на четвереньки, наблюдала и ждала, не делая резких движений, но виляя хвостом. Вилять хвостом — это дружелюбие и хорошие манеры. Ей так хотелось угодить и быть принятой.

— Привет, я Шедо!

Большой земной пони приостановился, а другие пони за его спиной держались на безопасном расстоянии. Шедо изучала его лицо и поняла, что ее изучают. Стоя на четвереньках, Шедо вынуждена была смотреть на пони снизу вверх, и она подумала, не чувствует ли он себя от этого в большей безопасности.

— Привет, меня зовут Болеро Денвер.

Все шло не совсем так, как планировалось, и Шедо почувствовала легкое беспокойство. Неужели ей не удалось произвести впечатление? Она еще немного повиляла хвостом, но не знала, что нужно делать, чтобы подружиться с пони. Присев на землю, Шедо изо всех сил старалась выглядеть безобидной.

— Мой сын, Нельсон Денвер, он единорог, и он давно за тобой наблюдает. — Суровое лицо Болеро немного смягчилось, и он кивнул Шедо. — Ты наблюдала за нами некоторое время, сидя на том дереве. Я не думаю, что ты здесь для того, чтобы создавать проблемы, и не хочу показаться недружелюбным. Времена сейчас тяжелые, и мы потеряли некоторых из наших в диких землях.

— Шедо сожалеет. Шедо может помочь?

На мгновение Болеро выглядел весьма удивленным, и его глаза немного расширились. Потянувшись вверх, он отодвинул шляпу, чтобы лучше рассмотреть Шедо, а позади него некоторые из собравшихся пони начали переговариваться. Патриарх почесал подбородок, продолжая изучать Шедо. Через некоторое время он заговорил.

— Ты поможешь нам? Должен сказать, что это очень удивительно. На нас уже совершали набег алмазные собаки, несколько месяцев назад. Никого не похитили, к счастью, но драка была неприятной. Мы в затруднительном положении… Мы потеряли двух кобыл, жеребца и одного жеребенка. У нас также пропали овцы, коза и коровы. Мы не знаем, кто это сделал, но если ты хочешь нам помочь, ты можешь пойти и поговорить с драконом, который живет за хребтом. Я не утверждаю, что это сделал дракон, но у него в плену зебра, и это кажется вероятным.

Шедо моргнула. Дракон!

— Мы не хотим, чтобы тебя убили, — сказал Болеро, глядя Шедо в глаза. — Я не хочу, чтобы это было на моей совести. Но у тебя есть такой шикарный меч, и ты выглядишь достаточно дружелюбно. Дракон может поговорить с тобой. Если можешь, узнай, что задумал дракон, и выясни, не он ли похищает наших сородичей. Когда мы его видели, у него была пленная зебра, так что, возможно, дракону нужны работники или рабы.

У собравшихся пони были обнадеживающие взгляды, грустные, полные надежды. Эти пони знали потерю так же, как и Шедо. Вытянув заднюю лапу, Шедо на мгновение почесала за ухом, раздумывая, что делать. Лайми по какой-то причине молчал, и она пришла к выводу, что это решение — ее собственное. Она опустила заднюю лапу и задумалась, что же ей делать.

— Болеро, а если ее схватят?

— Тихо, Окра! — Болеро повернулся лицом к заговорившей кобыле. — Драконы воспринимают алмазных собак иначе, чем нас, пони.

— Правда? — спросила Шедо.

Обернувшись, Болеро кивнул:

— Насколько я понимаю, не очень хорошие драконы и не очень хорошие алмазные псы торгуют друг с другом. Драгоценные камни, руда, рабы… Я полагаю, что драконы считают алмазных псов немного более полезными для себя, чем пони.

Кивнув, Шедо увидела в этом мудрость, но также и неправильность. У ее рода была репутация.

— Держать рабов нельзя. Плохо. Неправильно. Весь клан Шедо убит, уничтожен Черной Гончей. Диг-Даг поступал неправильно, жил неправильно, был неправ, и теперь мы все мертвы. Я — все, что осталось. Только я. Бедная Шедо. — Заглянув в глаза земной пони, она увидела неподдельную, искреннюю грусть, и была тронута.

— Мне очень жаль, Шедо… Я правильно говорю?

Она кивнула.

— Я не знаю, кто такая Черная Гончая… и мне жаль, что она забрала весь ваш клан. Я возглавляю этот клан, и мы стараемся делать добро. Мы стараемся, чтобы наши дела были честны и справедливы. — Болеро сделал паузу и на мгновение пожевал губу. Затем, немного опечалившись, он продолжил: — Если говорить о честности и справедливости, то нам нечем заплатить тебе, если ты нам поможешь. У нас нет ни бит, ни золота, ни драгоценных камней, у нас есть только еда, которую мы выращиваем, да мы друг с другом.

— Шедо все равно поможет, потому что Шедо хочет быть хорошей собакой.

— Будь покорной. Будь кроткой. Будь почтительной. — Голова Болеро немного опустилась и наклонилась в одну сторону. — Попробуй заставить дракона думать, что есть еще алмазные собаки, и что ты полезнее живой, чем мертвой. — Патриарх моргнул, затем кивнул. — Спасибо, Шедо. Ты хорошая собака.

Окра нарушила строй и шагнула ближе, оставив остальных позади себя. Она подошла к Болеро и, не обращая внимания на его неодобрительный взгляд, сказала:

— Действительно, очень хорошая собака. Может быть, ты хочешь поесть с нами? Я знаю, что ты можешь есть суп и хлеб. Побудь с нами, поешь с нами, прежде чем уйдешь.

Суровое выражение лица Болеро смягчилось, и он по-доброму прижался к Окре:

— Да, оставайся с нами. Раздели с нами нашу пищу и общение.

— Хорошо.

И вот наша героиня принята общительными, но зловещими пони, которые теперь вдруг почувствовали себя немного виноватыми в том, что избавились от надоедливой, нежелательной алмазной собаки, заманив ее на барбекю к дракону. Она такая бестолочь. Хорошо, что она сейчас не слышит, как я называю ее дурой. Как-то надо уберечь Шедо от этих коварных, ужасных пони. Что делать, что делать. Сражаться с драконом, по-моему, не в наших силах…

Тени становились все длиннее и темнее, когда солнце позднего вечера перевалило через край хребта. Внизу, на дне долины, Шедо увидела дракона, о котором шла речь. Она не знала, насколько он длинный или большой, но когда она поднесла большой палец к глазам, то увидела, что дракон намного больше.

Дракон был достаточно большим, чтобы съесть зебру, которую она видела, за один укус, но дракон не ел зебру, нет. Прищурившись, она попыталась разглядеть, что лежит на земле, но не смогла. Зебра, маленькая зебра, сгорбилась над тем, что это было, и смотрела на него сверху вниз. Дракон указывал своим массивным, похожим на косу когтем.

Трудно было сказать, но, похоже, зебре ничего не угрожало.

Шедо понаблюдала еще немного, и каждый раз, когда дракон касался зебры когтем, она напрягалась, ожидая, что маленькая головка зебры вот-вот покатится. Лайми молчал, и это очень беспокоило Шедо, но она ничего не сказала по этому поводу. Дракон становился все более интересным объектом, и щенок решила, что настало время представиться.

Спустившись с дерева, она вспомнила все, что ей рассказали добрые земные пони.

— Наконец-то ты спустилась с дерева, щенок.

Остановившись на месте, Шедо посмотрела на дракона большими, мерцающими глазами, благоговея перед огромным зверем и его впечатляющим, грохочущим баритоном. Дракон смотрел на нее, а Шедо — на него, и она поняла, что на самом деле она всего лишь маленький щенок.

— Что это за собака, которая лезет на дерево? — вопрошал дракон. — Я пытаюсь научить юного Конифера познавать окружающий мир, а ты хоть представляешь, как трудно объяснить, что такое собака, лазающая по деревьям? Прекрати нарушать естественный порядок вещей! Ты же не кошка!

— Нет, я Шедо.

— Действительно, — ответил дракон язвительным, хриплым голосом.

Зебра была совсем жеребенком, и Шедо увидела, как он с любопытством смотрит на нее. Его шерсть была блестящей, даже лоснящейся, и, должно быть, это было самое чистое существо, которое она когда-либо видела в дикой природе. Его белые части тела были настолько белыми, что блестели. Дракон был большим и серебристым, казалось, что он сделан из яркого блестящего металла.

— Меня зовут Хром, — сказал дракон, представляясь, — а это Конифер, моя зебра. Ты — Шедо, и я предполагаю, что ты — алмазная собака, чья родословная восходит к Инудзиме. Конничива, Шедо.

— Шедо не говорит на старом языке. Извините.

— Как жаль, — сказал дракон, а затем выпустил дымящуюся струйку разочарования. — Конифер, будь внимателен. Алмазные Псы с Инудзимы очень разные и непохожие друг на друга. Многие из них — самураи, гордые и благородные. Самый лучший вид собак. Благородные, но многие пони брезгуют их благородной традицией — собирать головы своих врагов, как капусту. Не суди строго, Конифер, культы собирателей голов не так уж плохи, если только они собирают правильные головы. По моему глубокому убеждению, миру не помешало бы больше отрубленных голов. Слишком много пустых голов, которые занимают место и дышат моим ценным воздухом.

— Она маленькая, — сказал Конифер несколько писклявым голосом.

— Ну конечно же, она маленькая, она же щенок! — Хром разжал свои когти, которые были длиннее меча, и издал вздох, наполненный дымом и копотью. — Честное слово, вас обоих не хватит даже на приличный шашлык!

Конифер, действительно любопытная зебра, подошел поближе, чтобы рассмотреть Шедо. Жеребенок зебры был бесстрашен так, как могут быть бесстрашны только жеребята зебры, за которыми присматривают серебряные драконы. В мгновение ока он оказался в нескольких сантиметрах от Шедо, изучая ее и пытаясь постичь великую тайну древесной гончей.

— Она пахнет, — сказал Конифер Хрому.

— О, как это ужасно! — вздохнул Хром, вскидывая в отчаянии когти. — Конифер, сколько раз тебе говорить, что нельзя говорить все, что у тебя на уме! Драконы могут это делать, потому что мы достаточно велики, и нам это сходит безнаказанно, но ты… ты — зебра! Ты просто маленький кусочек! Тебя даже не хватит, чтобы подавиться!

Шедо навострила уши, озадаченная тем, как странно дракон произнес слово "зебра". Зед-бра. Усевшись на мягкий лесной суглинок, она устроилась поудобнее. Размяв лапы, она положила их на колени, глядя на дракона, а тот смотрел на нее сверху вниз.

— Полагаю, те земные пони послали тебя поговорить со мной о своих пропавших родственниках.

— Да. — Шедо кивнула.

— Ну, я не имею к этому никакого отношения, но я знаю, кто и что за это отвечает. — Дракон опустил голову вниз, оказавшись лицом к лицу с Шедо. — Мне неловко, правда. У меня кое-что украли, а я слишком большой, чтобы это вернуть. Если ты мне поможешь, я дам тебе взамен что-нибудь ценное…

6. Наставить суку на путь истинный

Большой дракон расположился на боку, а Конифер остался стоять на копытах. Открытая книга покачивалась на ветру, словно приглашая кого-то зайти и почитать. Это было приятно, желанная и прекрасная перемена для Шедо, которой это очень нравилось. С каждым вдохом от дракона исходил приятный аромат тухлых яиц и древесного дыма.

— Если ты мне поможешь, я дам тебе кое-что очень дорогое для меня, — предложил Хром. — Я подарю тебе свою зебру.

— Что? — Глаза Шедо сначала расширились, а затем сузились. Казалось, миру не суждено было продлиться долго. — Повтори?

— Мою зебру, — повторил дракон. — Я отдам тебе Конифера, если ты принесешь мне мой прорицательный камень.

— Теперь ты умрешь. — С этими словами Шедо встала, и одна ее лапа легла на рукоять Лайми. — Я прикончу тебя, так или иначе. Эта голова покатится.

— Подожди! — сказал Хром, в голосе которого звучало волнение, вполне оправданное после угрозы обезглавливания.

Положив лапу на меч, Шедо ждала, хотя и не знала, почему. Она стояла в готовности, не особо заботясь о том, что дракон может покончить с ней одним огненным выдохом. Внутри нее бурлило тревожное чувство ненависти, словно плохое мясо, застрявшее в кишках, делало то, что делает плохое мясо, чтобы поспешно выйти.

— Ты будешь драться со мной из-за того, что я владею Конифером? — спросил Хром.

— Да. — Голос Шедо был не более чем шипение.

— Будь внимателен, Конифер, тебе предстоит извлечь урок. — Наклонив голову, Хром положил свое бронированное металлическое рыло рядом с Шедо. — Ты очень храбрая, Шедо. Давай сразимся, но не на мечах и когтях. Давай обсудим это рационально, хорошо? Я вызываю тебя на моральный поединок!

Это был поединок? Шедо не знала, как реагировать, как отвечать. Она могла бы ударить прямо сейчас, горло дракона было в пределах досягаемости, но это было не очень благородно. Конечно, раньше она никогда особо не задумывалась о чести, но сейчас это казалось очень важным. Убийство дракона означало бы, что она никогда не узнает его причин. К тому же, ей не нравилось, как Конифер смотрит на нее, что-то в этом было, но что именно, она не могла сказать.

— Конифер мой. Я забрал его у вашего рода после того, как расправился с ними и по праву завладел их имуществом. Я назвал его Конифером, потому что ценное, живое, дышащее имущество должно иметь имя. Я кормил его, убирал за ним и расчесывал. Его внешний вид — это отражение той гордости, которую я испытываю за него как за свое сокровище. Я научил его читать, думать, я научил его разуму, логике и пониманию. Все это отражает меня как его владельца.

Шедо, прищурившись, отдернула лапу от меча и потерла ею щеки.

— Когда в той пещере воры украли мой прорицательный камень — драгоценный камень неисчислимой ценности, — я решил защитить Конифера от беды. Благодаря этому выбору воры сбежали с моим камнем. Кто ты такая, маленькая собака, чтобы говорить мне, что мое владение Конифером неправильно? — Моргнув один раз, Хром подождал, что ответит Шедо.

— Это просто неправильно — владеть другим. — Шедо было трудно привести аргументы, но она постаралась.

— Конифер счастлив, о нем хорошо заботятся, он образован по драконьим меркам, и все это подтверждает мою гордость за то, что он принадлежит мне. — Хром размял свои массивные лапы и придвинул морду чуть ближе к Шедо. — Я поступил неправильно?

— Да. — Шедо не могла сказать, почему это неправильно, но она знала, что это неправильно. — Почему ты отдаешь Конифера мне?

— Потому что нам пора расстаться, — ответил Хром. — Я был бы очень безответственным хозяином, если бы оставил его на произвол судьбы. Конифер достиг возраста половой зрелости для своего вида… я думаю. Его жизнь так коротка, поэтому трудно сказать. Я предполагаю, что ему около десяти лет… несколько коротких секунд моей жизни. Ваши годы так запутаны и трудны для восприятия. Удивительно, что вы вообще успеваете что-то сделать, ведь ваши жизни так коротки.

Шедо изумленно моргнула.

— Конифер хочет продолжить знакомство с Эквестрией, а я хочу вернуться домой. Кониферу небезопасно возвращаться домой со мной. Ему нужен хозяин, который бы присматривал за ним и обеспечивал его безопасность. Кто-то, кто будет его чистить, кормить, защищать и заботиться о его нуждах.

— Почему ты идешь домой? — спросила Шедо, заинтригованная.

— Здесь, в Эквестрии, для меня небезопасно, — ответил Хром. — Слишком много нечисти соблазняется моим телом. Моя чешуя сделана из драгоценного серебра, стали, белого золота и платины. У меня нет желания причинять кому-либо вред, как нет желания быть разрубленным на куски и зарезанным, чтобы стать чьим-то достоянием.

— Хм… — Все еще потирая щеки, Шедо уже не была уверена в своей позиции по этому вопросу. Возможно, у нее было неправильное представление о рабстве. Возможно, Диг-Даг сделал рабство плохим, как и все остальное. Может быть, существует хорошее рабство, о котором она никогда не слышала, но она сомневалась в этом. Все-таки владеть другим существом было как-то неправильно.

— Признаться, у драконов понятие "собственности" совсем не такое, как у других существ. Когда мы добавляем в наш клад живое существо, это делается для хвастовства, для бахвальства, это средство для демонстрации нашего богатства, нашего настоящего богатства, которое заключается в нашем обучении и наших знаниях. Я передал Кониферу много своего опыта, своего богатства. Я доволен им как проектом. Я горжусь тем, что выставляю его на всеобщее обозрение. Он — одно из моих лучших достижений, возможно, самое большое достижение. У меня были пони, грифоны и даже алмазный пес, чья преданность не знала границ.

— Шедо очень смущена. — Она протянула лапу с одним копательным когтем. — Владение отличается от рабства?

— На мой взгляд, да, — ответил Хром. — У рабов нет свободы действий, они не имеют права голоса и бессильны перед теми, кто их угнетает. У Конифера есть свобода действий, он может высказывать свое мнение, жаловаться, и после долгих обсуждений мы с ним вместе разработали план, как найти ему нового хозяина, чтобы он мог увидеть Эквестрию, как ему и подобает. Я хочу, чтобы он был свободен и счастлив. Я хочу, чтобы он мог похвастаться: "Меня воспитал дракон Хром". Но я не хочу, чтобы кучка дикарей разделала его на ужин и уничтожила все мои труды. Как его владелец, я имею право защищать свои инвестиции и передавать свои владения и интересы другому.

— Но почему Шедо?

— Ну, для начала, — ответил Хром, — ты готова была выступить против дракона, чтобы отстоять то, что ты считаешь правильным. Ты наблюдала и ждала на дереве, чтобы изучить меня, а не просто прибежала и решила, что это я виноват в том, что потеряли эти бедные пони. Как алмазная собака, ты не утратила своего блеска… в тебе все еще есть честь, и я доверяю этой чести благодаря предыдущему опыту с одним из моих владений.

Шедо немного хныкала и с трудом выговаривала слова:

— Я… я… я… запуталась. — Она почувствовала нарастающую дрожь в теле, задние лапы стали слишком слабыми, и она села, стараясь не садиться на хвост. — Ничто не имеет смысла. Все правильно и неправильно, все перевернуто с ног на голову. Что делать?

— Полагаю, это означает, что я победил, — сказал Хром, и дракон, похоже, был не слишком рад своей победе. Потянувшись вниз, он похлопал Шедо по спине. — Ну вот… Если бы я был заинтересован в том, чтобы остаться, думаю, я бы взял тебя в свой клад. Из тебя получится очень хороший хозяин.

— В этом нет смысла. — Шедо откинула голову назад и посмотрела на дракона. — Ты говоришь, что доверяешь Шедо, а сам забираешь Конифера у плохих алмазных собак. Я не могу понять. — Сидя на мягком суглинке, она пыталась заставить свой разум работать, пыталась вспомнить все уроки Минори и проклинала себя за то, что не сидела на месте, не была внимательна и не заставляла себя напрягаться, как Долгоухий и Кабуки. Шедо беспокоилась не только о своем статусе хорошей собаки, но и о том, не является ли она глупой собакой. Диг-Даг был и плохой, и глупой, большой злобной тупой головой.

В ее собственной голове было слишком много всего. Она все еще не завыла по тем, кого потеряла, и горе тяжелым грузом лежало на ее сердце. Все это не имело смысла. Дракон похлопал ее по спине огромной лапой, и Конифер, сидевший рядом с ней, стал изучать ее лицо, что ее раздражало.

— Вот, Конифер, как трудно быть хорошей собакой в стране, напуганной собачьим родом. — Голос дракона был успокаивающим, теплым урчанием. — Вот почему мы считаем, что существо хорошее, пока оно не предоставит нам достаточных доказательств того, что это не так. Ты понимаешь, Конифер?

Жеребенок зебры кивнул:

— Да, Хром, я понимаю.

— Поясни, — потребовал Хром.

Поставленный в тупик, жеребенок зебры просто сидел, уставившись на Шедо, и его лицо исказилось от сосредоточенности. Он посмотрел на дракона, потом снова на Шедо:

— Я понимаю, но мне трудно это выразить. Она алмазная собака, поэтому можно делать определенные, разумные предположения, сделанные в интересах собственной безопасности, но это не совсем справедливо, потому что факторы, которые я использую для этих предположений, основаны на том, как алмазные собаки воспринимаются как группа в целом, а не как отдельная личность… — Жеребенок замолчал, и на его лице появилось страдальческое выражение. Потянувшись, он коснулся Шедо копытом.

— Продолжай. Давай.

Конифер посмотрел на Хрома так, словно у него во рту был неприятный привкус:

— Предположения вполне обоснованы, или достаточно обоснованы, учитывая мои собственные обстоятельства и то, как я оказался под твоей опекой. Я был рабом алмазных псов. Но, дав Шедо возможность выразить себя, узнать ее получше, я полагаю, что мы остаемся перед проблемой безопасности и самосовершенствования. Я могу быть в безопасности и считать, что, будучи алмазной собакой, она опасна, или я могу считать, что она хороша, подвергать риску свою потенциальную безопасность и получать вознаграждение… Так?

— Достаточно верно, — ответил Хром, помахав Кониферу лапой.

— Теперь Шедо очень озадачена. — Наклонившись к когтю дракона, она попыталась заставить его потереться в нужных местах. Она волновалась, Лайми был тихим, слишком тихим, и это ее беспокоило.

— Думаю, Шедо столкнулась с той же проблемой, — добавил Конифер и на мгновение посмотрел в глаза алмазной собаке, а затем отвернулся, чтобы посмотреть на землю. — Я думаю, она считает, что все формы собственности неправильны, возможно, из-за собственного опыта, учитывая, что алмазные собаки любят брать рабов и жестоко обращаться с ними. Она сталкивается с тем же конфликтом, что и я, но находится по другую сторону от него. Хром, я не знаю, как мне относиться к тому, чтобы снова стать владением алмазной собаки.

— Отчасти благодаря случайному стечению обстоятельств, это мой последний урок для тебя. — Хром улыбнулся и почесал Шедо спину. — Конечно, остается еще вопрос о том, как найти мой прорицательный камень и разобраться с теми ужасными существами в пещере, пока она не завладела тобой…

Мера воина — в его уверенности, и я боюсь, что уверенность Шедо пошатнулась. Вся эта муть, которую несет этот самодовольный болван — серебряный дракон. Все эти разговоры о безопасности и самообогащении. Это он покидает Эквестрию, чтобы спасти свою драгоценную серебряную чешую. Он трус, просто и ясно.

Хуже того, его слова поколебали уверенность Шедо, а в пещере творится что-то ужасное. Я не могу сказать, что это, но я это чувствую. В подвале нас поджидают, так сказать, очень большие крысы. Мне понадобится целая вечность, чтобы привести в порядок мысли Шедо, сделать их правильными. Не существует правильного или неправильного, есть только то, что ты сам считаешь правильным и заставляешь верить в это других.

Прямо как эти невыносимые, самодовольные аликорны с их моралью. Конечно, жизнь прекрасна, если ты разделяешь их мораль, но если ты не разделяешь, жди изгнания. Или будь превращенным в меч. Этот большой и глупый серебряный дракон может позволить себе быть самоуверенным и самодовольным, он же серебряный дракон! Да они практически аликорны сами по себе… да, да, серебряные и золотые драконы — это такие болтливые аликорны драконьего рода, вечно указывающие другим, что делать, как думать, что хорошо, а что плохо, а потом навязывающие это с неописуемой жестокостью!

Ух!

А бедняжка Шедо попала под удар одного из этих ужасных зверей, прежде чем я успел как следует укрепить ее разум. Теперь она запуталась во всех этих разговорах о морали. Нам меньше всего нужен моральный военачальник. Нам нужен хаос войны, движущая сила перемен. И, может быть, немного дружбы — ГАХ! Что я говорю? Что мне сделала эта сопливая кобылка?

И все же было бы неплохо иметь рядом зебру. Шедо нужен вьючный мул, и если случится худшее, мы сможем продать ее или обменять на то, что нам может понадобиться. Это если мы не будем просто отбирать то, что нам нужно, у слабых. В конце концов, мы — военачальники. Конифер может стать нашим приспешником, я полагаю, на какое-то время. Возможно, его можно будет как-то использовать.

7. Следите за этой сукой

В пещере было темно и жутко. Шедо осторожно продвигалась вперед, вглядываясь в бледно-голубой свет, который она видела. Лапы не издавали ни звука, она шла по теням и была лишь аморфной серой фигурой на фоне наклонной стены. Острые глаза Шедо без труда разглядели это в слабом свете, и в этом было ее преимущество.

— Шедо…

— Тише, — прошептала Шедо, затыкая Лайми.

— Шедо, меня никто не слышит, кроме тебя, а теперь послушай меня. — Лайми откашлялся — впечатляющий поступок для того, у кого не было горла. — Здесь есть что-то опасное, я чувствую это. Этот паршивый, ни на что не годный серебряный дракон обманом заманил тебя сюда, и если ты не будешь осторожна, то умрешь. Хуже того, это выгодно серебряному дракону, ведь он может пообещать следующему искателю приключений, что в этой пещере есть волшебный меч.

Услышав это, Шедо на мгновение приостановилась и прислонилась спиной к стене.

— Я не знаю точно, что меня ждет впереди, но мне это не нравится. Это не обычный квест "Пошлите героя убить всех крыс в подвале". Знаете ли ты, что нужно сделать, чтобы угрожать серебряному дракону? Серебряные драконы не просто дышат огнем, они используют магию, Шедо.

— Что? — вздохнула Шедо.

— Мы могли бы отступить…

— Нет. Мы сделаем это. — Шедо глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и снова начала пробираться вперед. — Мы дали слово поступать правильно. Оказать помощь. Серебряный дракон благороден. Мы также помогаем земным пони.

Лайми вздохнул — странный звук, слышимый как внутри, так и снаружи головы:

— Военачальник должен быть фигурой очень известной… — Он снова вздохнул, издал слабый смешок, а затем добавил: — Я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя. Верь в меня, Шедо, ты нужна мне так же, как и я тебе.

— Ага. — Кивнув, Шедо опустилась на четвереньки, но осталась прижатой к стене, приближаясь к неизвестной твари. Она принюхалась, но не распознала запаха. Но это был труп, или, по крайней мере, ей так показалось. Прижав нос почти к земле, она продолжала идти.

Она не могла быть уверена, но на земле лежало то, что могло быть козой. Оно было высохшим, сморщенным и иссушенным. Принюхавшись, она почувствовала, что в мозгу у нее все перепуталось: все запахи были неправильными. Неподалеку от козленка была лужа светящейся голубой жидкости с неприятным запахом.

Мало того, что героиня в замешательстве, так еще и ее верный меч. Его память уже не та, что прежде, и это его беспокоит, ведь он искренне переживает за безопасность своего носителя. Светящаяся голубая лужица — весьма тревожный знак, и если бы у нашего любимого замечательного меча было его великолепное черепашье тело, он бы сейчас прятался в своем панцире.

Конечно, прятаться в панцире — это еще не все, особенно когда появляется какая-нибудь сопливая, властная, доминирующая кобылка и решает, что ты лучше послужишь Вселенной в качестве сепаратора головы. Почему она так решила — ума не приложу, но вот он я, отделитель голов, и у меня больше нет моего прекрасного панциря, только оболочка, ужасно похожая на черепаший панцирь.

Не обращая внимания на рассказ, Шедо сосредоточилась на обнюхивании, пробираясь вперед, и была лишь бесшумной тенью среди теней. Она прошла мимо высохших останков того, что могло быть козой, за светящуюся голубым лужу и остановилась, обнаружив на земле еще больше останков.

Невозможно было ошибиться: когда-то это был жеребенок. Он тоже высох и был похож на шелуху. Искаженное, мумифицированное лицо застыло в гримасе боли и ужаса. Почти затаив дыхание, Шедо положила на него лапу, сама не зная почему, но она легонько похлопала останки, чтобы, может быть, успокоить их, а может быть, успокоиться самой.

Она понимала, почему Хром решил защитить Конифера и отказался от своего проницательного камня.

Что бы здесь ни было, это было ужасно. Шедо слегка приподняла уши, напрягаясь, пытаясь прислушаться. Она прижала свои когти к камню, надеясь почувствовать мельчайшие колебания, которые могли бы выдать ее врагов. В воздухе витал влажный затхлый запах, гнили и чего-то прогорклого… чего-то неправильного. Что бы ни высосало жеребенка, от него исходила отвратительная вонь.

— Никак не могу вспомнить, — ворчал про себя Лайми.

Глубоко вздохнув, Шедо попыталась вспомнить, что рассказывала ей Минори о хождении по теням, все эти уроки, уроки о Черной Гончей и о том, как она ходит по теням. Если ты ходишь по теням, а не по земле, твои лапы никогда не касаются земли и ты не издаешь ни звука… таков был урок. Долгоухий и Кабуки не ходили по теням и не получали этого урока, это был урок только для Шедо.

Остерегайтесь Черной Гончей

Ибо она ходит по теням

И придет за твоей головой.

Шедо испытывала странное чувство: она больше не ощущала шершавого камня на подушечках лап, только что-то мягкое, шелковистое, почти бархатистое. Когти не щелкали, не лязгали, ни один звук не выдавал ее движения вперед, даже дыхание. Как назывались те ужасные стихи, которые читала Минори? Она не могла вспомнить. Многие из них заставляли ее дрожать, а некоторые были настолько ужасны, что она скулила, прикрывая глаза лапами.

Черная Гончая жаждет

И ищет самые черные сердца

С горькими черными душами.

Алмазный щенок, казалось, скользил вперед, и ее почти невозможно было разглядеть. Она стала тенью, она была Шедо. Она стала молчаливой, мстительной охотницей, и вот она увидела свою жертву. Она не выхватила меч, нет, это бы вызвало шум, а продолжала красться вперед, к странному плавающему существу, состоящему из множества глаз. Оно было маленьким.

Бехолдер!

Она проигнорировала голос, который не имел источника, и продолжила свое незаметное продвижение.

Род бехолдеров! Созерцатели! Глазные тираны! Глазастые звери! Убирайся отсюда, Шедо! БЕЖИМ!

Приготовив когти, Шедо бросилась в атаку. Не более чем тень, она летела по воздуху, пока не столкнулась с плавающим ужасом, у которого было слишком много глазных яблок, некоторые из них торчали на концах длинных, истекающих слизью глазных стеблей. Она вонзила свои копательные когти в главный глаз существа, который был гораздо больше, и из отверстий полилось горячее, горько-соленое желе. Существо с влажным хлюпаньем рухнуло на землю, а Шедо продолжала колоть его когтями, снова и снова вонзая свои копательные когти в его отвратительную, пухлую, дряблую плоть.

Оно умирало, и его истошный крик наполнял пещеру. После смерти из существа растеклась голубая лужица светящейся крови, более густая и липкая, чем та прозрачная жидкость, которую Шедо обнаружила рядом с высохшими жертвами. Глазастая тварь сдулась, издавая писклявые, хлюпающие звуки, как иногда делала ее задняя часть, когда она ела испорченное мясо.

— Шедо, нам нужно бежать!

— Нет. — Голос Шедо был спокойным, а дыхание медленным.

Лайми издал протяжный стон разочарования, а потом сказал:

— Ладно, привлеки меня. Я могу защитить твой разум от их лучей контроля и лучей безумия. Ты также можешь использовать меня для парирования их заклинаний… Шедо, бехолдеры — это чейнджлинги, которые ужасно испортились… мутировали… какая-то неизвестная магия превратила их в… то, чем они сейчас являются. Они фантастически опасны!

Пещеру заполнил булькающий звук, и Шедо встала в двуногую позу, выхватив меч. Пришло время убивать. Больше не нужно оставаться незаметной тенью. Больше не надо прятаться. Пришло время заставить этих тварей заплатить за то, что они сделали. В памяти Шедо еще свеж был образ иссохшего жеребенка, и душа ее жаждала крови, какого бы цвета она ни была.

Шедо приготовилась к бою: в поле зрения появилось первое из существ.

— КИЙА! — Шедо летела по воздуху, хлопая ушами, с поднятым вверх мечом. Из глазницы приближающегося созерцателя вырвался взрыв энергии, и она ударила по нему плоской стороной меча, отбросив в сторону. Все еще находясь в воздухе, она занесла меч и обрушила его на созерцателя яростным рубящим ударом.

Газообразное вещество взорвалось от удара, разбрызгивая повсюду газообразный ихор и испарения. Неприятный голубой туман окутал Шедо, которая приземлилась с поднятым мечом наготове. Она уклонилась от летящей в нее сферы ярко-желтого света — безумного, хаотичного, неприятного и мрачного. Это был не здоровый желтый оттенок, а скорее желтый от гниения, от болезни. Это был желтый цвет инфицированной раны, загноившейся от болезни и лихорадки.

Появилось еще больше сфер, Шедо сбила одну мечом, уклонилась от другой, а затем сама попала под удар. Она чувствовала себя восхитительно безумной, и на секунду ей захотелось пронзить себя собственным мечом. Как ни старалась, она не смогла этого сделать, меч сопротивлялся, и после нескольких растерянных морганий ее сознание прояснилось.

— КИЙА! — Подпрыгнув, она бросилась на глазного тирана, отмахнулась и промахнулась. Существо издало отвратительный метеоритный звук и с бульканьем унеслось прочь, оставив после себя дурно пахнущее облако. Меч, может, и промахнулся, но она успела полоснуть его своими копательными когтями, которые рассекли его и выпустили синюю слизь.

Занеся меч, она подняла клинок в мощном рубящем ударе вверх и попала, как ей показалось, в заднюю часть тела бехолдера. Удару не хватило силы, и существо, гораздо более крупное, чем первое, с которым она столкнулась, было лишь рассечено.

— БАНЗАЙ! — оттолкнувшись задней лапой, она ударила мерзкую тварь по синему окровавленному заду, а затем нанесла размашистый боковой удар, перебив несколько глазных стеблей.

— ФЛЮРБЛЮРБЛЮРБЛЮ! — захрипело существо в агонии. — ГЛОРПНИШУ!

Вытянувшись, Шедо насадила тварь на свой клинок, острие которого торчало из центрального глаза, обращенного в сторону. Подняв заднюю ногу, она уперлась ею в уже мертвое существо и выдернула клинок, пустив по комнате кипящие струи ярко-синей крови.

— Вот и еще один, Шедо! Ударь с яростью! Заставь их бояться военачальника Кецуэки!

Повернувшись боком, чтобы сделать свой силуэт более тонким, Шедо встала в позицию Оукс. Надвигающийся глазной тиран обрушил на нее бурю заклинаний и лучей — желтых, зеленых, голубых, а один из них имел ярко выраженный клетчатый цвет. От одних она уклонилась, другие парировала, и в нее попала голубая сверкающая сфера, исходящая из квадратного зрачка на стебле.

Шар ударил ее в левый локоть, и она почувствовала, как левая лапа онемела. Вся левая сторона тела стала тяжелой, даже трудно было моргнуть левым глазом. Она была скована, ей было трудно двигаться, продвигаться вперед. Щенок алмазной собаки с трудом поднял левую лапу и был вынужден продолжать орудовать мечом одной лапой. Зарычав, она сделала выпад вперед, получила желтую сферу прямо в лицо и почувствовала, как ее разум снова погружается в безумие, а клинок вонзился в центральный глаз созерцателя.

Резко дернувшись назад, она выдернула меч и увидела, как существо рухнуло на землю, хлопая глазными стеблями и издавая противные хлюпающие звуки. Подняв левую лапу, которая была тяжелой и не хотела двигаться, она наклонилась над существом и опустила левую лапу вниз, топнув по нему. Существо лопнуло так же, как лопается киста или фурункул при надавливании, а из зияющей дыры в центральном глазу выплеснулись сгустки дрожащего студня, и созерцатель сложился под лапой Шедо.

Не удержав равновесия, она поскользнулась на скользком глазном желе и упала на спину. Каким-то образом она удержала меч в правой лапе и не порезалась. Зарычав, она отшвырнула тварь от себя ударом меча, и ее вялый, сдувшийся труп отлетел в сторону, шлепнувшись глазницами о камень.

Последний и заключительный бехолдер надвигался, испуская из своих глаз нескончаемый поток заклинаний. Шедо откатилась в сторону, ее левая сторона все еще не реагировала, что затрудняло, хотя и не делало невозможным движение. Спотыкаясь, она подняла клинок перед лицом, и отблески колдовского огня отразились в ее глазах, наполненных дикой свирепостью, — глазах, ставших тошнотворно желтыми с ярко-алыми радужками.

Зарычав от ярости, Шедо метнула меч в последнего бехолдера, и тот полетел по воздуху, переваливаясь с одного бока на другой. Из глазастого зверя полетели новые заклинания, и некоторые из них попали в Шедо. Но меч летел точно в цель и разрубил тварь на две половины. С ярко-зеленой вспышкой колдовского огня Лайми исчез, чтобы через мгновение вновь появиться в лапе Шедо.

Все было кончено, ужасные существа были мертвы. Шедо издала свирепый вой, а затем стала ждать, когда пройдет безумие, когда ослабнет паралич. Зарычав, она схватила Лайми, ее желтые глаза сверкали в бледно-голубом свете, исходившем от пролитой голубой крови. Она снова была залита кровью, но на этот раз не алой, а блестящей, светящейся лазурью.

— Дыши, Шедо… выпусти безумие!

8. Если вы искупаете суку

В бледном сине-зеленом свете Шедо плелась, опираясь на стену пещеры. Левая сторона ее тела все еще была тяжелой, не реагировала и не хотела работать. Зеленый колдовской огонь Лайми резко контрастировал со светящейся голубой кровью, которая покрывала все поверхности, и Шедо в том числе.

В конце туннеля открылась широкая пещера, в центре которой возвышался столб из гниющих, раздувшихся трупов, уходящий от пола до потолка. Из трупов торчали светящиеся голубые шары, которые пульсировали нездоровым голубоватым светом — неестественной, нездоровой биолюминесценцией. В центре всего этого, в том, что можно было охарактеризовать только как протухшее мясо, лежал светящийся драгоценный камень, переливающийся всеми цветами радуги.

— Это яйца, Шедо, — сказал Лайми своей заляпанной кровью спутнице, когда она споткнулась. — Яйца самых злобных существ, которые когда-либо существовали. Они черпают магию из драгоценного камня, чтобы в будущем воплотиться в гротескные ужасы. Их должно быть двадцать или больше… это целая армия бехолдеров, и камень должен быть очень мощным, чтобы можно было отложить столько яиц.

— Целая армия? — медленно произнесла Шедо, глядя на голубые яйца. Борьба с несколькими из них чуть не стала для нее гибелью, даже с Лайми. Еще несколько заклинаний паралича… Она вспомнила высохшую шелуху, которую нашла, и гнилую колонну плоти перед ней, усеянную яйцами.

— Бехолдеры питаются сырой магией, эмоциями и снами, — сказал Лайми своему собеседнику, пытаясь объяснить зло, свидетелем которого стала Шедо. — Сначала они овладевают разумом, лишают самости, и, как зомби, ты следуешь за глазным тираном в его логово. Они невероятно опасны и представляют угрозу даже для бессмертных отпрысков драконикусов… Мы — источник пищи, который будет существовать вечно, и они будут питаться нами бесконечно… Я слышал истории, Шедо, ужасные истории.

Покрытая кровью алмазная собака не понимала, что говорит Лайми, не все, но она понимала, какую угрозу представляют эти существа. Несколько особей едва не стали ее погибелью, но все эти яйца? Многие пострадают, и Шедо хватило ума догадаться, что они будут искать другие магические артефакты, чтобы питаться ими… например, ее меч, который тоже был магическим.

Подойдя к столбу гниющего мяса, Шедо опустила морду, заглянула в светящееся голубым яйцо и увидела… какое-то существо, плавающее внутри слизистого, упругого шара. Она точно знала, что нужно сделать, и, скорчив гримасу отвращения, вогнала наконечник Лайми в слизистое яйцо размером с ее голову. Синяя слизь выплеснулась наружу вместе с вонью, напоминающей гангренозную рану, а светящиеся голубые споры поплыли в воздухе, как ужасные, больные снежинки.

— Гадость! — воскликнул Лайми, содрогаясь в лапе Шедо, что для неодушевленного предмета было совсем неплохо.

Шедо немного отступила и ударила клинком еще одно яйцо, потом еще и еще. Как нарывы, яйца вытекали, сморщивались и, вскрытые и опустошенные, распадались на части. Некоторые яйца шипели, когда их протыкали, и личинки глазных тварей корчились, стекая по столбикам гнилостного мяса, умирая, обнажаясь, не находя больше убежища в своих яйцах.

Не рискуя, Шедо уничтожила каждое яйцо, потратив время на то, чтобы превратить каждое из них в месиво. Она остановилась и заглянула в раздувшийся, немного подгнивший глаз, ставший молочно-голубовато-белым. Он смотрел на нее из рта, затянутого паутиной из странного, почти шрамообразного, тягучего материала. От этого невозможно было оторваться, и Шедо знала, что увиденное будет преследовать ее до конца дней.

И вот наша героиня решается на экстремальный поступок — убить еще не родившееся потомство злобного вида, руководствуясь лишь словом своего верного меча. В свое оправдание я говорю правду: это существа чистого зла. Их нельзя вразумить, с ними нельзя договориться, они существуют только для того, чтобы убивать, уничтожать, поглощать жизнь и магию. Они — одни из немногих существ, которых по-настоящему боятся порождения драконикусов ведь у рода бехолдеров нет ни чувства юмора, ни чувства веселья. Даже аликорнов, при всей их самоуверенности, или серебряных и золотых драконов можно заставить посмеяться время от времени. Глазным тиранам не свойственны ни любовь к жизни, ни юмор, им знаком лишь тот же голод, что и чейнджлингам, но доведенный до крайней, немыслимой степени.

— Слишком много громких слов, — сказала Шедо, опустившись на землю, измученная, страдающая от боли и поддающаяся ползучему параличу, охватившему ее тело. — Это смерть? Шедо умирает?

— Ну, если легкие перестали работать, а паралич затронул сердце, то да, умирает, — бодро ответил Лайми на вопрос Шедо. — Бери драгоценный камень, Шедо, и пошли отсюда. Держу пари, что у этого большого и высокомерного дракона есть средства, чтобы помочь тебе. То, что ты умираешь, еще не повод сдаваться.

— Верно. — Шедо попыталась кивнуть, но обнаружила, что не может. Ее голова просто прижалась к шее. Несколькими движениями она освободила драгоценный камень от отвратительной, растягивающейся, покрытой струпьями паутины, которая удерживала его на месте, и он упал на пол. С вздохом она засунула Лайми в ножны, а затем опустилась на пол, чтобы достать драгоценный камень.

Он был теплым, и от него покалывало когти. Сгорбившись, она встала на три лапы, покачиваясь на левом боку и держа драгоценный камень в правой передней лапе. По крайней мере, она еще могла вилять хвостом, что она и делала. Теперь она была свободной собакой и могла вилять хвостом в любое время.

— Поторопись, Шедо, не теряй времени!

Моргая и ползя на животе, Шедо выбралась на солнечный свет. Как и ожидалось, Хром ждал ее. Чего Шедо не ожидала, так это того, что дракон, похоже, не слишком беспокоился о своем блестящем драгоценном камне. Она поднялась, удерживаемая магией, излучаемой когтями дракона.

По телу пробежало теплое покалывание, стало легче дышать. Давление в теле ослабло, язык высунулся, и она, задыхаясь от нехватки воздуха, повисла над землей, когда Хром поднял ее, чтобы осмотреть. Приблизившись к его морде, Шедо поняла, что ее можно запихнуть в ноздрю дракона, и почувствовала, что она очень маленькая.

— Что я тебе говорил, Конифер? — обратился Хром к своему маленькому, крошечному ученику. — Хоть она и щенок, но в ней есть отпечаток судьбы. Ну, это и ее меч, но чем меньше об этом говорить, тем лучше. Такая странная вещь, странное слияние магии отродья драконикуса и магии аликорна… но сейчас это не важно. Этот щенок был осквернен.

— Фу! — сказал Конифер, откидывая голову назад, чтобы посмотреть вверх.

— Конифер…

— Да?

— Не говори, как дурачок. Пожалуйста, используйте полные предложения. Спасибо, Конифер.

— Точно!

Дракон, не на шутку развеселившись, издал дымный вздох и проворчал:

— Половая зрелость — это не умственная зрелость. — Затем большой зверь затрусил прочь, ступая на двух ногах и используя хвост для равновесия. Держа Шедо перед собой, он сосредоточился на ней, и большой серебряный дракон выглядел обеспокоенным. Через несколько шагов — он был большим драконом, поэтому его шаги были очень большими — он опустил Шедо в каменный бассейн.

Взмахнув когтем, он наколдовал теплую воду, обливая Шедо, а затем опустил голову, чтобы получше рассмотреть ее. С помощью магии он отнял у нее меч и положил его на край каменной раковины рядом с ней, а затем начал колдовать над необходимыми вещами. Мыло, жесткая щетка для чистки и большая, богато украшенная серебряная щетка с зеркалом на обратной стороне.

— Пока ты была в пещере, мы с Конифером посовещались, — сказал Хром, выливая на Шедо еще больше теплой воды и полностью обливая ее. — Он хочет дать тебе шанс, как своему новому владельцу, и дал мне слово, что не будет держать на тебя зла за прошлое. Как у собственности, у него есть несколько разумных требований, которые я оставляю вам двоим для обсуждения.

Прислонившись головой к краю каменного бассейна, Шедо посмотрела на серебряного дракона, но ничего не ответила. Вода была приятной, теплой, но не слишком. Левая сторона все еще не реагировала, но ощущение сдавливания в области грудины прошло, и она могла дышать. Она слишком устала, чтобы спорить, ее мутило, и хотя ей совсем не нравилось такое положение вещей, она готова была дать ему шанс. Возможно, она чему-то научится. Возможно, Минори даже одобрила бы такой поступок, если бы тоже прислушалась к дракону.

— Если ты справилась с чудовищами, скрывающимися в пещере, я думаю, что ты сможешь обеспечить безопасность Конифера. Он очень ценен, я не могу этого не подчеркнуть. У него в голове мои мысли, мое мышление, мое обучение, мои размышления. Он — сосуд, наполненный моими идеями, и, таким образом, я отдаю эти идеи, эти мысли, я отдаю это тебе.

Моргнув, Шедо с трудом поняла смысл сказанного, но звучало это очень важно.

— Более того, я привязан к Кониферу. Я не вижу разницы между ним как сосудом для моего обучения, чем, скажем, тем, что я мог бы помочь создать, оплодотворив яйцеклетку. Сейчас, когда я стал старше, я не вижу особой разницы в сосудах, но в своей глупой юности я какое-то время верил, что драконьи сосуды, вылупившиеся из яиц, в создании которых я принимал участие, намного лучше. Мне потребовалось несколько тысяч лет, но с тех пор я стал более просвещенным в своих взглядах.

Пошевелив огромным когтем, дракон принялся за работу, избавляясь от загрязненной воды и наполняя бассейн свежей водой, которая тут же стала грязной. Хром с раздраженным видом позволил Шедо немного отмокнуть, после чего снова сменил воду.

— Когда я был молодым, я был глупым, — сказал Хром Шедо мягким голосом, который не соответствовал его размерам. — Я был глупым детенышем, который ел только драгоценные камни, потому что они были сладкими и вкусными. Конечно, это сделало мою чешую твердой, а зубы острыми, но дракон не может нормально расти на одних только драгоценных камнях. Они остаются маленькими, крошечными и остаются в таком состоянии до тех пор, пока не научатся потреблять то, что им полезно.

Дракон сделал паузу и почесал подбородок другим когтем.

— Мне пришлось, так сказать, развить свой вкус, — продолжил он, и из его пасти поднялись ленивые завитки дыма. — Так и с мудростью. Идея о том, что млекопитающие могут быть такими же умными, как драконы, показалась мне весьма неприятной… — Он сделал паузу и продолжил чесать подбородок, глядя на Шедо. — Мне пришлось научиться потреблять много горьких минералов, так же как и горьких истин. Я должен был научиться принимать в пищу то, к чему у меня не было вкуса, только потому, что это было полезно для меня и способствовало моему развитию. Когда я научился есть то, что мне не очень нравилось, я вырос как дракон, как в физическом росте, так и в мудрости.

Взмахнув когтями, он заставил грязную воду уйти и наполнил бассейн теплой, свежей водой, призванной из глубин земли. На этот раз он поднял с помощью левитации бутылочку с жидким мылом и плеснул в бассейн вместе с Шедо, а затем помешал воду лапой, как будто мешал мыльный собачий суп.

— Не каждый дракон усваивает этот урок, и те, кто так и не приобретает вкус к горьким минералам или горьким истинам, не очень-то растут. — Моргнув несколько раз, Хром опустил голову чуть ближе к Шедо. — Теперь ты станешь одним из моих сосудов, ибо я передал часть своей сокровищницы в пределы твоего разума. Я увеличил твою ценность, твою значимость, и частичка меня, моего мышления, моей мудрости, будет жить в тебе. Благодаря этому я стал еще больше, как дракон, потому что мои мысли, мое мышление, они наполняют столь многих. Отдавая свои знания, я не уменьшаюсь, а становлюсь больше. Еще больше драконов должны узнать эту истину, пока их не поглотила жадность.

Напевая себе под нос, Хром взялся за щетку и принялся оттирать грязь, покрывавшую шерсть Шедо. Шедо, закрыв глаза, погрузилась в себя, не привыкшая к такой доброте. Дракон сказал много слов, и Шедо решила, что они где-то в ее голове, даже если она их не поймет, то сможет поразмыслить над ними позже. Однако у нее был один вопрос.

— Шедо хотела бы знать, зачем нужен прорицательный камень?

9. Брошенная сука

— Прорицательный камень, — ответил дракон, — это маленькая хитрая безделушка из ушедшей эпохи. Его создали четыре великие силы — аликорны, поднявшиеся на вершину магического могущества. Терра Фирма предоставила камень, вызвав его из сердца земли. Вечность и Хронос связали его со временем и магией. Бледный позволил ему прикоснуться к мертвым воспоминаниям, к тем воспоминаниям, которые уже никто не помнит, потому что они больше не являются частью живой памяти. — Хвост дракона обвился вокруг его тела, а глаза смотрели вдаль.

— Камень позволяет увидеть историю местности… например, этого места. Если вглядеться в камень, то можно увидеть все, что происходило здесь, в этом месте и его окрестностях. Можно заглядывать все дальше и дальше в прошлое, знакомясь с реальной историей происходящего. Поэтому камень очень и очень опасен, и многие пытались его уничтожить. Это камень, который говорит правду, бросает вызов королям и королевам, раскрывает все грязные тайны, которые многие хотели бы оставить в истории.

Шедо не могла уследить за всеми этими словами, и глаза ее остекленели, пока она отмокала в ванне. Это звучало невероятно, но вместе с тем и непонятно.

— Я использую его, чтобы учить юного Конифера истории. Мы переходим с места на место, и я ищу то, что может быть интересным. Я многое повидал, и Конифер тоже. — Хром продолжал рассеянно чистить Шедо, устремив взгляд на далекий горизонт. — Я видел, как зарождаются и рушатся империи. Но это место имеет удивительную историю. Здесь молодая пара сестер развязала свою первую настоящую войну и начала создавать королевство. Все надежды были потеряны. Великий враг, Грогар, считался мертвым, но теперь, когда его не стало, другие, например Дискорд, пришли претендовать на то, что осталось.

Щенок понятия не имела, кто такой Дискорд, хотя и слышала это имя раньше.

— Две сестры возглавили то, что сейчас называется Первым племенем. Они начали селиться здесь, в этом месте, прямо на том самом месте, где много веков назад все пошло не так. Они создали цивилизацию из дикой природы и начали продвигаться на север, к более плодородным, но и более опасным землям. Они укрощали погоду, сражались с чудовищами, справлялись с опасными, стихийными магическими бурями, которые возникали в этих краях. Выживших было так мало, и казалось, что надежды нет, но Принцесса Солнца действовала как маяк. Она привлекала других пони и других благородных существ к своему делу своим ярким, сияющим светом…

— Как ты! — воскликнул Конифер.

— Да, как я. — Хром кивнул. — Мы отвоевали землю у дикого варварства… Забавно, но кажется, что это было всего несколько мгновений назад, хотя на самом деле прошло почти… я хочу сказать… почти две тысячи лет? Время размывается по мере того, как я старею, и проходящие годы значат все меньше и меньше. — Дракон со смешком выпустил дым и продолжил: — Маленькая Солнечная Принцесса… она была свидетелем конца одной империи, она видела, как рушится вся цивилизация, и вместо того, чтобы отчаяться, она решила создать другую. Вот это смелость, скажу я вам.

— Род Шедо пал от благородства. — Алмазный щенок с трудом выговаривала слова и корчилась в мыльной воде. — Когда-то у нас была земля… хорошее место. Мы ввязались в войну. Делали плохие вещи. Воевали и убивали друг друга. Нет больше чести. Нет больше добра.

— Ах да… падение Инудзимы. — С болезненным видом Хром перевернул Шедо в ванне и начал чистить ей другую сторону. — Кодекс чести стал слишком негибким, слишком жестким. Как старое дерево, которое стало слишком твердым, слишком крепким, а значит, и неподатливым, не было никакой возможности согнуться под ветром перемен, когда он подул. Любовь к тяжелому труду и промышленности уступила место рабству, которое привело к лени и загниванию общества. Эти перемены были приняты и привели к катастрофе.

Все это было очень интересно, но Шедо не могла за этим угнаться. Как она ни старалась, ей было трудно держать глаза открытыми. Теплая вода была приятной, как и мытье, и она чувствовала, как растворяется грязь, въевшаяся в ее шерсть. Закрыв глаза, щенок погрузилась в беспробудную дремоту, и последними ее мыслями были слова Солнечной принцессы.

Над головой было миллион звезд, и многие из них отражались в зеркальной серебристой чешуе Хрома. Дракон смотрел на звезды, или пытался смотреть, но его отвлекала молодая зебра, которая не переставала ластиться и тереться мордой об их алмазного гостя. Вздохнув, дракон опустил глаза и одарил Конифера суровым взглядом, который жеребенок полностью проигнорировал, настолько он был сосредоточен на своей новой собачьей спутнице.

— Что я тебе говорил об уважении чужого пространства? — спросил Хром.

— Но она такая пушистая! — ответил жеребенок зебры, потираясь щекой о Шедо. — Ну, некоторые ее части. Это так приятно!

Протянув лапу, Шедо попыталась оттолкнуть ласковую зебру, но это было бесполезно, и даже сама она чувствовала тщетность своих попыток. Теперь жеребенок гладил ее все еще немного онемевшую левую лапу. Смирившись с таким положением дел, она сдалась и позволила жеребенку погладить себя по пушистой мордочке. Теперь, видимо, это ее жеребенок.

— Она такая мягкая, такая чистая, такая пушистая и вкусно пахнет! — Конифер, которого больше не отталкивали, удвоил усилия и чуть не опрокинул Шедо, когда по-кошачьи терся о нее.

— Я не знаю. Моя чешуя защищает меня от многих ощущений. Придется поверить тебе на слово, Конифер. — Вероятно, поняв, что Шедо не возражает, дракон вернулся к созерцанию звезд, а его хвост образовал защитную стену вокруг Шедо и Конифера.

Шедо, не привыкшая к такой привязанности, обнаружила, что она мешает ей думать. Она думала о бехолдерах, об Инудзиме и о рабстве. Может быть, Конифер и принадлежал ей, чему она была не очень рада, но он не был ее рабом. Решив согласиться с желанием дракона, Шедо решила относиться к зебре как к драгоценности и считать его равным себе. Хотя ей было не по себе, она сосредоточилась на аспектах подневольного состояния, которые представляло собой это владение, и ее ум напряженно работал, пытаясь создать некий осмысленный кодекс чести, который было нелегко создать с нуля.

Будучи свободной собакой, Шедо пришла к выводу, что она может создать свой собственный кодекс чести, и эта мысль не давала ей покоя. То, как другие будут относиться к Кониферу, будет отражением того, какой собакой она была, поэтому она должна была оставаться чистой, сытой и счастливой. Она должна была служить ему защитником, заботиться о нем и следить за тем, чтобы его потребности удовлетворялись прежде, чем ее собственные. Таким должно быть право собственности, по крайней мере, в понимании Шедо.

Если бы что-то причинило вред ее зебре, головы бы посыпались во все стороны. Не будет ни колебаний, ни сомнений, только ярость. Ведь те, кто причинил вред ее зебре, несомненно, заслуживали такой участи, это было бы явным признаком того, что насилие — это действительно выход. Да, Шедо будет относиться к другим так, как они относятся к ее зебре, ее собственности. Если они обращались с ним как с низшим существом, то Шедо поступала с ними так же. А если они попытаются отнять у нее зебру… она расчленит их на три части… да, три — хорошее число для расчленения. Три было лучшим числом, которое понимала Шедо.

Зебра станет для нее ориентиром, как вести себя с другими и какое милосердие она может им предложить.

Теплый влажный нос уткнулся в шею Шедо, и она пожелала, чтобы зебра ушла. Она спала, или пыталась. Она зарычала, но не злобно, а скорее "уйди, я пытаюсь заснуть". Зебра, настойчивая, фыркнула ей в шею, и это было щекотно. Протянув мощную лапу, она обхватила жеребенка за шею, притянула к себе и прижалась к нему. Он был немного меньше ее, и он был теплым.

— Он ушел!

Полусонная Шедо не могла понять, что ей говорят, и почувствовала, как жеребенок вздрогнул рядом с ней. Ему было холодно? Нет… он… плакал. Открыв один глаз, Шедо была ослеплена солнечным, ослепительным блеском. Конифер прижимался к ней, и его лицо было влажным от слез.

— Он ушел! Он ушел ночью, пока мы спали!

Ох. Протянув одну грубую лапу, Шедо вытерла морду жеребенка и почувствовала, как одна из его передних ног обхватила ее за шею. Конифер был не очень большим, не совсем, его ноги были тонкими, нескладными, а тело — хрупким, что заставляло Шедо удивляться, как пони и зебры выдерживают столько. Ее тело было создано для того, чтобы выдерживать любые невзгоды: тяжелые, плотные кости, крепкие мышцы и толстая кожистая шкура, служившая естественной броней.

Тихий плач Конифера превратился в сильные, задыхающиеся рыдания. Шедо удалось сесть и притянуть его к себе. Еще немного повозившись, она уложила его голову себе на плечо и обхватила обеими длинными мощными предплечьями его стройную серединку. Жеребенок был мягким, пах мылом, и Шедо гадала, как долго это продлится.

Рядом лежала груда вещей, какие-то седельные сумки и прочее. Дракона, правда, не было, а значит, только она сейчас защищала Конифера от дикой природы. Ну, она и Лайми. В голове уже складывались многочисленные приоритеты. Земные пони должны были узнать, что пропавшие погибли.

— Поговори со мной, — умолял жеребенок зебры между всхлипами. — Мне грустно.

— Шедо сочувствует, — ответила она, не зная, что сказать. — Шедо теперь хранит тебя и заботится о тебе. Чтобы ты был счастлив.

— Спасибо. — Конифер прижался к Шедо, закрыл глаза и укрылся в ее объятиях. — Я только что проснулся, а его уже нет. Он ушел, не попрощавшись.

Это было… приятно… и Шедо не видела необходимости спешить с этим. Она сидела в мягкой траве, где спала, обнимая зебру, и размышляла о прекрасном утре. Он тоже был мягким, но совсем не таким, как она. Его шерсть была короткой и немного колючей, например, на шее. Жеребенок был гладким, а его кожа — мягкой. Поглаживая его, она чувствовала, как его зад, основание хвоста, прижимается к твердым мышцам ее бедра.

Уткнувшись в него холодным мокрым носом, она принюхивалась к нему, вбирая в себя его запах и вбивая его в свой мозг. Со временем она познакомится с этим запахом и сможет разыскать его по запаху, если они как-то разлучатся. Шедо поразилась тому, какой он на самом деле маленький и хрупкий. Шедо была совсем крошечным щенком, но ее лапа была достаточно большой, чтобы закрыть всю морду Конифера. Ее предплечье было толще его стройной шеи. Его ноги были похожи на тонкие, гнущиеся саженцы, и она боялась, что они сломаются. Преисполненная собачьего любопытства, она исследовала зебру, которую держала на коленях, изучая каждый ее сантиметр.

Еще большее беспокойство вызвал позвоночник Конифера, который казался слишком тонким, чтобы быть функциональным. Подушечкой большого пальца она ощупывала позвонки и не переставала удивляться, как пони и близкие к ним виды выживают с такими хрупкими и легко ломающимися телами. Страшно было представить, как легко его можно сломать. Шедо считалась тонкой и хрупкой среди представителей своего вида, за что ее дразнили, она вообще не была похожа на собаку, но по сравнению с зеброй, которую она держала в лапах, была твердой, как кусок гранита.

Конечно, ей приходилось есть драгоценные камни или минералы, чтобы кости были крепкими, а мышцы твердыми, иначе она становилась мягкой и хрупкой, как Конифер. Она была поражена контрастом между собой и своим спутником, и это укрепило ее решимость обеспечить его безопасность.

— Идем, Конифер. Мы идем. Нужно многое сделать. Навестим пони, расскажем им новости, а потом отправимся на запад. Мы отправимся вслед заходящему солнца.

— А можно нам сначала позавтракать? — спросил Конифер.

— Да, — ответила Шедо и задумалась о том, что можно поймать на завтрак. И тут ей пришла в голову идея. — Если мы пойдем к земным пони, они могут нас накормить.

— Хорошо. — Конифер немного пофыркал, а затем высвободился из защитных объятий Шедо.

— Шедо должна рассказать тебе о Лайми.

— О ком?

— Скоро узнаешь…

10. Обучение суки пользованию туалетом

У Шедо была зебра. Или зед-бра? Хром назвал его "зед-бра", и это оставило ее в некотором замешательстве. Она не очень хорошо справлялась с ролью его хранителя, потому что он и так был грустным и растерянным. К тому же Лайми отказывался говорить, что раздражало Шедо и заставляло ее чувствовать себя немного раздраженной.

Лайми отправится прямиком в заднюю часть какой-нибудь гадости. Это его научит.

Когда она стояла на двух ногах, Конифер был чуть ли не вдвое ниже ее. На четырех они были примерно равны, но Шедо все равно была выше — у нее были длиннее и туловище, и ноги. Однако на четвереньках Конифер был быстрее, что создавало проблему. Шедо не могла допустить, чтобы он забежал слишком далеко вперед, где он может оказаться уязвимым. Маленький жеребенок оказался сильнее, чем выглядел, и мог нести седельные сумки, одеяла и все остальное, что на него взвалили.

А вещей в седельных сумках было много.

Спуск в долину был достаточно легким, и вот уже показалась усадьба пони. Она уже видела вдалеке крошечных пони, наблюдавших за ней, и не делала никаких попыток спрятаться. Она хотела, чтобы ее видели, хотела, чтобы они знали, что здесь безопасно. Конифер был уже слишком далеко впереди, поэтому Шедо перешла в двуногую позу, что было быстрее. Она двигалась, размахивая лапами для равновесия, а за спиной у нее вилял хвост, как у свободной, довольной собаки.

Болеро Данвер был очень удивлен, увидев Шедо и Конифера. Еще больше он удивился, узнав, что находится в пещере, и был опечален известием о гибели. Патриарх клана земных пони, похоже, был рад, что дракона больше нет, а Шедо, мудрая маленькая собачка, умолчала о том, что Конифер ей принадлежит.

Но вот что озадачило Шедо, так это то, что они, похоже, были не очень рады ее возвращению. Она не знала почему, но подозревала, что это как-то связано с тем, что она принесла плохие новости. А может быть, дело было в чем-то другом, о чем она и сама не подозревала. Как бы то ни было, Шедо не получила ожидаемого ею триумфального возвращения героя.

Хуже того, казалось, что клан земных пони хотел, чтобы она и Конифер ушли. Не было ни приглашения остаться, ни предложения позавтракать, ничего. Шедо, молча, приняла решение уходить. На зебру смотрели недоверчиво, и она не чувствовала себя желанной гостьей. Да, пора было идти и перекусить в другом месте.

Попрощаться было просто.

Конифер съел несколько яблок, которые лежали в его седельных сумках, и Шедо поняла, что если она хочет поесть, то ей придется заняться охотой или рыбалкой. Дело в том, что Конифер не был идеальным партнером для охоты, поскольку зебра любила мурлыкать, свистеть или петь во время прогулки. Когда они шли в общем направлении на запад — по крайней мере, Шедо думала, что они идут на запад, потому что утреннее солнце было позади, — она присматривалась к гнилым бревнам, которые могли быть полны сочных, вкусных личинок.

— С ними нельзя жить, без них нельзя жить…

Шедо навострила уши и подумала, что у Конифера приятный голос.

— …в них есть что-то неотразимое! Мы терпим, потому что ночи длинные… Я надеюсь, что найдется что-нибудь получше!

Песня была очень глупой, и Шедо слушала ее лишь наполовину, сосредоточившись на окружающем их мире. Не было ни дороги, ни тропинки, только деревья, кустарники и лес. Возможно, они шли в гору, но уклон был настолько слабым, что Шедо не могла быть уверена. В воздухе витало множество запахов, но запах осени пересиливал их все. Надвигалась зима, и Шедо не знала, как ее пережить, но это была проблема на другой день.

И Конифер, и его пение внезапно прекратились. Шедо тоже остановилась и посмотрела вперед, пытаясь понять, что она видит на поляне впереди. Это было загадочно, и она понятия не имела, что это может быть. Оно сверкало белизной и было похоже на кресло или трон. Жеребенок зебры засмеялся, но это нисколько не ослабило растущее напряжение Шедо.

— Это очень общественный туалет! — громко объявил Конифер.

Что? Шедо наклонила голову, не имея понятия, что такое "туалет". — Что?

— Это унитаз. Часть сиденья — это чаша, наполненная водой, и ты садишься на нее, чтобы покакать в нее.

— Почему ты какаешь в воду? — спросила Шедо.

— Ну… почему… я не знаю, — ответил Конифер. — Санитария, наверное? Чтобы все было чисто. Когда закончишь, смываешь свои дела.

— Каканье в воду сохраняет чистоту? — Шедо была в полном замешательстве, и если это была цивилизация, то она не хотела в быть частью этого. — Как можно пить воду, если в ней какашки?

— Ну, ты же не пьешь из унитаза, он предназначен для того, чтобы какать и писать. — Конифер повернул голову и посмотрел на Шедо, стоявшую позади него.

— Это глупо! — Шедо с отвращением вскинула обе лапы, а затем уставилась на унитаз. — Вода хранится в чистом месте, а ты не пьешь, а гадишь в нее? Это просто глупо! Шедо не слишком умна, но она знает, что нельзя гадить в питьевую воду! Глупо! Глупо! Глупо!

— Ну, я… э-э, полагаю, что здесь действует другая точка зрения. — Лицо Конифера исказилось в замешательстве, и он снова повернул голову, на этот раз в сторону общественного туалета, расположенного впереди посреди поляны. — Как бы то ни было, нам следует воспользоваться предоставляемыми санитарными удобствами.

— Ты собираешься в него какать? — спросила Шедо.

Конифер с виноватым видом кивнул:

— Да. Именно так и поступают с туалетами. Не так уж часто мне выпадает шанс побаловать себя надлежащей санитарной процедурой.

— Почему бы нам не попить из него?

— Фу! Какая гадость! Нельзя пить из унитазов!

— Нельзя какать в чистую воду.

Жеребенок зебры издал возмущенный вздох, а затем стал подкрадываться ближе, озадаченный появлением туалета посреди нигде. Конечно, это была Эквестрия, полная странностей, в том числе и двух разумных существ, обсуждающих достоинства каканья и питья в общественном туалете.

Шедо, такая же растерянная, как и ее зебра, шла следом на двух ногах, шаркающей походкой, высоко подняв голову и настороженно глядя на этот самый общественный туалет. Он был чистым, безупречным и такого белого оттенка Шедо еще никогда не видела. На цыпочках она продвигалась вперед, и, сама того не подозревая, ее когти мягко упирались в землю, сохраняя естественную незаметность и готовность к удару.

— Поневоле задумываешься, кто сделал такой общественный туалет здесь, в диких местах, — болтал Конифер, идя впереди Шедо, своего большого и грубого защитника. — Хотя это очень удобно, потому что мне нужно сходить в туалет.

Теперь, стоя возле самого общественного туалета, жеребенок-зебра остановился, улыбнулся и кивнул Шедо:

— Слушай, я покажу тебе, как это делается, и тогда, когда мы окажемся в цивилизованном месте, ты будешь знать, что делать. — Ухмыляясь, Конифер поднял крышку, его ухмылка исчезла, когда он издал крик и начал отступать от унитаза. — Кто-то не спустил воду! Как грубо! Это что, арахис? Я уверен, что это арахис!

Действительно, в сверкающей белизной раковине лежала огромная куча фекалий с буро-зелеными пятнами по бокам. Уши Шедо пытались сделать какую-то гимнастику для ушей, а щеки дрожали от отвращения. Как можно было так поступить с чистой, свежей водой? Что за цивилизация была у пони, где они строили приспособления для наказания, для пыток воды замысловатыми сиденьями, предназначенными для унижения дерьмом? Что вообще вода сделала пони? Что это за иррациональная ненависть?

Одно можно было сказать точно: Шедо больше не хотела пить.

— Пора смыть эту гадость, — сказал Конифер, потянувшись к блестящему металлическому рычагу, установленному на задней стенке унитаза. — Смотри, Шедо, когда я потяну за этот рычаг, какашки утекут, и чаша наполнится свежей чистой водой.

— Фу! — Шедо ударила лапой по лицу и отступила назад, испытывая в этот момент отвращение к жизни.

Жеребенок зебры поставил одно копыто на рычаг, нажал вниз, и все сразу пошло наперекосяк. Раздался грохот, земля задрожала, а затем подалась. Шустрая Шедо подхватила Конифера на лапы, отпрыгнула назад и бросилась бежать, когда из-под земли с яростным ревом выскочил гигант.

— Это тролль! — закричал Конифер. — Тролль из общественного туалета! Неудивительно, что его не смыло!

Поляна наполнилась гогочущим, маниакальным, воющим смехом, и Лайми дал о себе знать. Жеребенок зебры, которого держала в лапах Шедо, скулил от страха. Позади них из своего укрытия в земле поднялся гигантский тролль ростом около двадцати футов. Из его головы под углом с правой стороны торчал тот самый пресловутый унитаз.

Бледно-пурпурные глаза Конифера расширились от ужаса.

Шедо, задыхаясь, пыталась уберечь зебру от ужасов санитарии, которая, по ее мнению, была модным словом для издевательств над водой. Держа жеребенка под мышкой, она помчалась к линии деревьев, не обращая внимания на слабое онемение в левой части тела. Позади нее тролль из общественного туалета вырвал из земли саженец, чтобы использовать его в качестве дубины, и стал топать за своей добычей.

— Мне больше не хочется какать! — закричал Конифер, а Шедо понеслась к деревьям.

Шедо поняла, что не может сражаться, держа на лапах зебру. Чтобы уберечь его, ей придется пойти на риск. Зарычав, она опустила зебру на землю, а затем сильно шлепнула ее по заднице, чтобы заставить бежать. Поощрительный шлепок прозвучал как раскат грома, и Конифер с воплем "кииии", который больше подошел бы алмазной собаке, бросился бежать.

С рычанием Шедо притянула к себе Лайми, повернулась и встала лицом к троллю, продирающемуся сквозь деревья. Она была в четверть его роста и знала, что если не будет осторожна, то превратится в лужу щенячьей мякоти на лесной подстилке. Подняв меч, она предупреждающе зарычала.

— Зебру не трогать!

Тролль, не впечатлившись, поднял дубину одной рукой, а затем обрушил ее в быстром и жестоком ударе. Шедо бросился прочь, подняв меч наизготовку. Когда тролль начал поднимать дубину, она подбежала к нему сзади и с размаху ударила по ногам. Зеленая липкая жидкость, похожая на сок, сочилась наружу, и Шедо продолжала двигаться.

Стоять на месте было либо смертельно опасно, либо глупо.

Вместо того чтобы убежать, Конифер прибежал обратно, его оранжевый язык метался между губами, дразня тролля. Впрочем, жеребенок держался на расстоянии и служил отвлекающим фактором. Шедо, двигаясь позади скрюченного и громоздкого тролля, воспользовалась возможностью нанести удар. С яростным воем она вогнала Лайми в трепещущую пещеру тролля, засадив по самую рукоять ему в задницу.

— О звезды! Ужас! — голос Лайми был приглушен изнутри тролля, и он издал крик отвращения, когда тролль застонал от боли. — Юная леди! Это было неуместно!

Тролль, пронзенный клинком, встал, и Шедо выдернула свой клинок из глубин, покрытых мхом и корой. Вытащить его было трудно: сокоподобная кровь тролля была липкой, как клей, и Шедо пришлось выложить все, что у нее было, что было трудно сделать на голодный желудок.

Крутанувшись на месте, тролль отмахнулся от алмазного пса, покушавшегося на его задницу Лайми издал беззвучный крик отвращения, носовой вой, который эхом разнесся по кронам деревьев. Конифер все еще бегал и показывал троллю язык, чье злобное внимание было полностью сосредоточено на Шедо, которая только что набросилась на него по-собачьи.

Тролль сделал неуклюжий выпад и, возможно, попал бы в цель, если бы Шедо не парировала его клинком, и метр саженцев был срублен. Они упали на землю позади Шедо, а алмазный пес поднял свой клинок, держа его высоко и готовый к новой атаке. Тролль был страшным врагом, его трудно было убить, он был невероятно силен и слишком глуп, чтобы понимать страх.

Хорошо, что Шедо была слишком неопытна, чтобы понять, во что она ввязалась.

Бросившись вперед, она ударила тролля в колено, затем нырнула в сторону, пригнулась и перекатилась. В нескольких метрах от тролля Шедо поднялась на лапы, встала и снова присела в защитной стойке. Тролль быстро регенерировал, и впервые Шедо почувствовала, как холодные когти страха впиваются ей в позвоночник.

Оскалив зубы, Шедо приготовилась к встрече с самым настоящим туалетным троллем.

Примечание автора:

Неужели нет ничего хуже тролля в общественном туалете?

11. Сука побита

— Ты отвратительный тролль из общественного туалета! — закричал Лайми, когда Шедо откатилась от дубины гигантского тролля. — Ты — маленькая самовлюбленная бета-самка! У Шедо струя мочи сильнее и громче, чем у тебя, мудазвон-мутант!

Тролль, которого троллил Мастер, зарычал от ярости, и деревья вокруг задрожали от силы звука. Шедо почувствовала, как пальцы ее ног впиваются в мягкую, плодородную почву, и снова отпрыгнула в сторону, не желая быть раздавленной троллем-берсерком, которого Лайми привел в бешенство. Тролль завывал от ярости и размахивал своей дубиной, пытаясь расплющить гораздо более мелкую алмазную собаку, которая так и прыгала у него под ногами.

— Ты, зловонный сортирный говнописец!

Разъяренный тролль отбросил то, что осталось от его дубины, и начал топать своими коренастыми ногами, пытаясь раздавить Шедо. Она рискнула и ударила по одной коренастой шишковатой ноге, и Лайми чуть не застрял в плотной, похожей на дерево конечности, которая кровоточила, истекая соком. Шедо пришлось освободить Лайми, и она отступила, опасаясь массивных рук тролля, пытавшихся ее ударить.

— Твой отец выковырял свой восковой дротик из мерзкой расщелины твоей матери, а потом его вырвало в покрытую струпьями и изъеденную болезнями ее задницу! Вот так ты и появился на свет!

В этот момент тролль зарыдал от возмущения, но Шедо не почувствовала к нему жалости. Когда тролль замахнулся на нее, она в ответ отрубила ему несколько пальцев. Отрубленные пальцы упали на землю, засохли и превратились в скрюченные веточки. Тем временем рука тролля уже заживала, отращивая новые пальцы, и Шедо, хоть и не очень умная, поняла, что попала в беду.

— Это твой пенис или сосновая игла? — спросил Лайми, продолжая дразнить тролля. — Со всем этим свисающим мхом трудно сказать!

Не в силах остановиться, Шедо начала хихикать, переходя на откровенный смех, что мешало ей держать меч в лапе на бегу, она старалась держаться в стороне от тролля, а Лайми держала перед собой, готовая нанести удар, когда представится возможность. У Шедо были довольно длинные для алмазной собаки задние лапы, и они сослужили ей хорошую службу, так как она оставалась недосягаемой.

— Я съем тебя! — прорычал тролль, его голос был громоподобен. — Я СЪЕМ ТЕБЯ ДО СМЕРТИ!

Взмахнув мечом, Шедо перерубила троллю руку у запястья, а затем кувырком ушла в сторону, чтобы избежать его ответного удара. Конифер бежал в отдалении, все еще дразнясь, его оранжевый язык трепетал на ветру. Подняв хвост, Конифер повилял троллю задом, но его глупая выходка осталась незамеченной.

— Если бы твои мозги были конфетами, они были бы кусочками дерьма! Это любимое лакомство обезьян!

Шедо перешла на бег, освобождая пространство между собой и троллем. Опираясь только на одну переднюю и задние лапы, она вскарабкалась на дерево, впиваясь когтями, а Лайми по-прежнему надежно держала в свободной лапе. Примерно в двадцати футах, на высоте головы тролля, она бросилась в невероятно рискованную атаку на гигантского противника.

Она схватила Лайми обеими лапами и держала его над головой, паря в воздухе с криком:

— Я — Шедо Один-Клык, я убью тебя!

Тролль поднял одну беспалую руку, чтобы защититься, и Шедо перебила ему локоть. Вскрикнув от боли, тролль ударил Шедо в воздухе, отбивая ее, как жука, и отправил в полет. Через несколько ярдов она врезалась в дерево, сильно ударившись о него, отчего оно сбросило несколько шишек. Алмазная собака подпрыгнула, а затем упала на землю, при этом Лайми выпал из ее хватки.

Лая от боли, Шедо попытался встать, но споткнулась. Лайми снова появился в ее лапе. Когда она схватила его, крепко сжав, то почувствовала, что к ней возвращаются силы, и боль немного утихла, но не сильно. Однако времени на раздумья не было, и она откатилась в сторону за секунду до того, как тролль ударил ее ногой.

— Меч вверх, Шедо! — приказал Лайми, и Шедо высоко подняла свой клинок.

Повинуясь Лайми, она успела отразить вторую атаку тролля: сжатый кулак обрушился на нее, нанося удар. Кулак тролля был так же велик, как и она сама, а его пальцы — так же велики, как ее шея. С рычанием, обнажив один клык, она ударила тролля по костяшкам пальцев, отрубив несколько пальцев и заставив тролля отдернуть руку.

— Убери свои жирные, отвратительные клешни от моей сучки!

Тролль, лишившийся руки и нескольких пальцев, стоял на месте, а Шедо немного отступила, и они настороженно смотрели друг на друга. Для хищника было опасно недооценивать свою жертву, а Шедо не была легкой добычей, не была сочным и вкусным обедом из плоти пони, который предпочитал тролль.

С учетом вышесказанного, тролль регенерировал, исцелялся прямо на глазах у Шедо, и это было явным преимуществом, которого у Шедо не было. Она истекала кровью, была измотана и голодна. Решив, что алмазная собака больше не представляет угрозы, тролль молниеносно развернулся и бросился на зебру, надеясь быстро перекусить, пообедать и умчаться.

— Грязный трюк! — крикнул Лайми, а Шедо принялась за дело.

Конифер завизжал, как кобылка, храбрость его подвела, и он бросился бежать, визжа и вереща от ужаса. У тролля ростом в двадцать футов ноги были гораздо длиннее, и он был быстрее, чем косолапый жеребенок-зебра. Его отрубленная рука уже отрастала от локтя, и он ударил Конифера рукой, на которой не хватало нескольких шишковатых пальцев с корнями.

Шедо бросилась вперед, держа Лайми за спиной, и нанесла ему мощный боковой удар. Лезвие глубоко вонзилось в колено тролля, а затем с режущим рывком отсекло конечность, заставив тролля опрокинуться навзничь. Когтистая рука с размаху полоснула Шедо по телу, открыв три широкие раны на темно-сером меху.

Вскрикнув от боли, Шедо постаралась не обращать на это внимания и снова бросилась с Лайми на тролля. Вскочив на грудь тролля, она отсекла унитаз от его головы, сделала обратный выпад, а затем быстрым, безошибочным ударом отсекла голову тролля, перерубив его шишковатую шею. Тело сразу же засохло, сморщилось, уменьшилось, и Шедо чуть не упала. Из головы тролля начали расти корни, которые вгрызались в землю, пытаясь утянуть голову тролля под землю, как какое-то страшное семя.

Она схватила голову тролля своими копательными когтями, та была огромной, и Лайми несколько раз проткнул ее насквозь, чтобы замедлить рост. Она отрубила щупальца, выколола глаза и отрубила нижнюю челюсть. Пока голова тролля пыталась прийти в себя, Шедо сняла свой потрепанный рюкзак, открыла его и достала кусок кремня.

Сложив в кучу хвою, Шедо взяла куски тела тролля, бросила их на хвою, а затем, используя клинок Лайми, попыталась разжечь пламя с помощью кремня. Потребовалось несколько попыток, лапы ужасно тряслись, а Лайми хихикал при каждом ударе. Однако ее упорство было вознаграждено, и куски тролля загорелись дымным, жирным зеленым пламенем, которое мерцало нездоровым фиолетовым оттенком. Огонь, голодный, пожирал доступное топливо и разрастался в маленький бушующий ад.

Голова тролля, немного пришедшая в себя, уже начала формировать новые глаза, снова попыталась вырваться, вгрызаясь корнями-щупальцами в землю, но Шедо это не устраивало. С рычанием она бросила голову тролля в костер, и та вспыхнула. Шедо отошла в сторону и, держа в лапе Лайми, смотрела, как сгорает ее неукротимый враг.

— Не трогай мою зебру, — сказала Шедо, глядя, как алые ленты стекают по ее животу и бедрам. — Тронешь мою зебру — умрешь. Будешь угрожать моей зебре — умрешь. Будешь странно смотреть на мою зебру — умрешь. — Пока она излагала правила, плотоядная мегафлора продолжала гореть, а голова тролля клокотала в огне.

Конифер с опаской подошел к пламени и с тревогой в глазах посмотрел на Шедо. В нескольких метрах от него находился унитаз, с которого все и началось. После того как магия исчезла, он перестал быть чистым и белым и уже начал рассыпаться. Скоро, как и тролль, он исчезнет, и этот район станет намного безопаснее.

Откинув назад голову, Шедо торжествующе зарычала.

Шедо лежала на большом плоском камне и грелась на солнце. Она чувствовала себя не очень хорошо и была благодарна за возможность отдохнуть. Когда голова тролля сгорела дотла, она засыпала костер землей — ей не хотелось быть ответственной за поджог леса — и отползла подальше, чтобы найти место для отдыха.

Неподалеку Конифер плескался в узком, но глубоком ручье, несомненно, пытаясь привести себя в порядок. Она знала, что в ее обязанности входит содержать его в чистоте, расчесывать и следить за его внешним видом. Когда она немного придет в себя, она займется этим, но сейчас ей было трудно дышать и делать что-либо еще. Кроме того, она была голодна.

Если она не сможет найти еду в ближайшее время, то всегда успеет насытиться землей.

В ручье поднялась суматоха, Шедо услышала плеск воды, Конифер издавал бессловесные крики, и что-то с мокрым звуком шлепнулось. Шедо с усилием подняла голову, и когда ей это удалось, она увидела, что Конифер пытается поднять из воды на каменистый берег большую рыбу. Его зубы были зажаты посредине рыбы, а сама рыба била жеребенка хвостом по морде.

Маленький жеребенок зебры оказался крепче, чем ожидала Шедо. Он был маленьким, да, но у него было мужество. Рыба продолжала лупить зебру, но Конифер не сдавался и вытащил рыбу на берег, а у Шедо потекло изо рта. Рыба, видимо, предчувствуя свою гибель, взмахнула хвостом и от души врезала Кониферу прямо в глаз, и жеребенок-зебра с воплем выронил свой трофей.

Но Конифер не сдавался. Пинаясь передними копытами, он не давал рыбе удрать обратно в воду, а в какой-то момент даже встал на нее, и, обнажив зубы, Конифер обрушил свое маленькое копыто на бугристый, луковицеобразный череп рыбы. Шедо, навострив уши, с интересом наблюдала за происходящим, хотя ей было трудно удержать голову.

С большим трудом она села, и раны на ее животе немного разошлись, из них сочилась свежая кровь. Она была слаба, ее мутило, но ей нужна была еда. Шедо покачивалась на месте, опираясь передними лапами на камень, и понимала, что не только спасла Конифера, но и сейчас Конифер пытается спасти ее.

Алмазный щенок не знала, что и думать об этом.

Огонь, больше похожий на угли, потрескивал и вспыхивал. Рыба, головастый бандит, была насажена на шампур из зеленой ветки, от нее исходил приятный запах, и Шедо не была уверена, насколько хватит ее терпения. Бугристый, неправильной формы череп рыбы был предназначен для разделывания раков и пресноводных моллюсков.

— Это было просто потрясающе, — сказал Конифер своей спутнице, глядя в огонь. — Прости, что сомневался в твоем мече.

Шедо пожала плечами, но это ее не волновало. Лайми был Лайми, и сейчас меч снова молчал. Держа в лапе палку, она раздувала огонь и старалась не обращать внимания на боль в животе, которая была значительной. Она знала, что еще какое-то время будет болеть, но она была жива, и Конифер был жив, а потому боль не имела значения.

— Ты могла сделать все, что угодно… Ты могла бросить меня и оставить на съедение, пока добиралась до безопасного места. — Конифер, подняв голову, посмотрел в глаза Шедо. — Почему ты спасла меня?

— Ты моя зебра, — ответила Шедо, чувствуя себя неловко даже при произнесении этих слов. — Шедо держит слово, бережет маленькую зебру. — В животе у нее заурчало, и она скривилась, почувствовав неловкость. — У Шедо вроде как были друзья… Кабуки и Долгоухий. Но они совсем маленькие. Гораздо меньше меня. Шедо… вдвое старше? Шедо старше Кабуки и Долгоухого. Маленькие щенки. Шедо скучает по ним и не хочет оставаться одна.

— Я могу быть твоим другом, — предложил Конифер.

— Дружить? — Щеки Шедо затряслись, и по одной стороне висячих губ начала медленно спускаться лента слюны.

— Это одно из моих условий, которое я должен обсудить с тобой как с хозяином. — Конифер улыбнулся, моргнул и сделал все возможное, чтобы не обращать внимания на свисающую вниз ленту слюны. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты стала моим другом. Я хочу знать, что могу доверять тебе, и я думаю, что могу. Хром сказал, что ты честная, справедливая и правдивая.

— Шедо очень старается. — Щенок потерла живот, понюхала и решила, что с рыбы достаточно. Она вытащила палку из импровизированного крепления над костром и положила рыбу на большой плоский камень, вытащенный из реки, который послужил хорошей тарелкой.

— Надеюсь, это вкусно, я до сих пор не могу избавиться от вкуса рыбы во рту! Фу!

Примечание автора:

:trollestia: — А вот как надо обращаться с троллями!

12. Напугать суку до смерти

Так и случилось: Шедо и Конифер отправились на поиски приключений вместе с всемогущим говорящим мечом, который, как оказалось, служит палкой для переноски котомки Шедо. Что? Вы не знаете, что такое котомка? Это маленький мешочек, который бродяги привязывают к концу палки и носят через плечо. Шедо взяла рваные остатки своего рюкзака и привязала их к рукояти своего великолепного меча, которым она убивала троллей.

Увы, от рюкзака мало что осталось, он был сильно потрепан. Припасов тоже было немного, а ночи становились все холоднее и холоднее, и, судя по опыту, скоро придется несладко. Впрочем, Шедо отращивает шерсть, и теперь она — лохматый, мохнатый зверь. А вот Конифер… зебры и холод не сочетаются.

Что же беспокоит алмазного пса-бродягу и недолговечную зебру, когда они прогуливаются по лесу? Не так уж много. Если не считать общественного туалетного тролля, мало что в этой глуши представляло угрозу. Шедо дружелюбна, правда, дружелюбна, она улыбается своей милой улыбкой, демонстрирует свой очаровательный клык и машет своими копательными когтями всем, кого встречает.

Но почему-то мало кто остается с ней поговорить. Виной тому — собачье дыхание, в этом можно не сомневаться, ведь кому не захочется пообщаться с дружелюбной, виляющей хвостом алмазной собакой? А вот то, что некоторые монстры просто удирают с воплями и криками, это просто грубо.

Ах, таковы дикие земли Эквестрии. Это очень глупое место…

Вдали виднелся Расти Рейл — крошечный, но растущий город, расположенный в отличном месте. Примерно в двух-трех днях пути от Расти Рейл находился Додж-Сити-Джанкшн — не самое приятное место по любым меркам, а к югу — Сенные болота. Далеко на севере находились горные массивы Две Сестры, и расположение в центре этих мест делало Расти Рейл естественным пунктом остановки для многих путешественников.

В нескольких минутах ходьбы от города их встречал одинокий пони, на котором, как оказалось, была широкополая шляпа. Шедо прикрыла глаза лапой, прищурилась и присмотрелась получше. Неподалеку Конифер, запыленный, но еще вполне презентабельный, тоже вглядывался вперед, пытаясь разглядеть что-нибудь. Над головой кружили грифы, и пыль, поднятая ветром, была едкой.

Когда пони приблизился, Шедо услышал голос, воскликнувший:

— Как дела! Меня зовут Роял Энн Черри, и я хочу поприветствовать вас в Расти Рейл! Добро пожаловать!

— Привет! — Конифер, будучи общительным, шагнул вперед, чтобы встретить подошедшую бледно-розовую кобылу. — Меня зовут Конифер, а мою спутницу зовут Шедо Один-Клык. Она пушистая!

Кобыла, стоявшая в нескольких метрах от него, остановилась и стала изучать Шедо. Через некоторое время кобыла кивнула, и ее улыбка осталась приветливой:

— Вы кажетесь довольно симпатичными. Если вы не против, я бы на вашем месте избегала Додж-Сити-Джанкшн. Там не любят зебр, — ее глаза переходили с Шедо на Конифера, потом обратно, — а шериф сразу же запирает алмазных собак по сфабрикованному обвинению, например, в нарушении спокойствия.

— Спасибо. — Конифер, выглядевший теперь немного обеспокоенным, повернулся, чтобы посмотреть на своего компаньона, опекуна и хранителя.

— Расти Рэйл пытается заявить о себе как о более дружелюбной и приятной альтернативе Додж-Сити-Джанкшн. У нас не так много модных магазинов и закусочных, у нас даже нет школы, но мы дружелюбны, а это уже о чем-то говорит. У нас есть гостиница для усталых путешественников, магазин, в котором есть хозяин, готовый продать товар любому желающему по справедливой цене, и мы не берем денег за глоток воды. — Улыбка Роял Энн расширилась, а ее уши повернулись вперед в знак доброго расположения.

— Шедо, мы можем остановиться в городе? — спросил Конифер. — У меня есть немного денег, и нам не помешают припасы. К тому же, было бы здорово встретить дружелюбных пони и поговорить с ними.

Почесав подбородок, Шедо обдумала все сказанное и задумалась, действительно ли им будут рады. Ройал Энн казалась достаточно доброй, милой и гостеприимной. Немного подумав, Шедо кивнула:

— Мы можем остаться.

— Ура! — Конифер принялся прохаживаться в пыли и притопывать ногами, ведя себя по-жеребячьи, можно было даже сказать, что он выглядит на свой возраст.

— Следуйте за мной, — сказала Ройал Энн своим самым привлекательным голосом. — Я работаю в гостинице и думаю, что смогу добиться скидки, раз уж зебра такая хорошенькая и все такое. А если у вас совсем нет денег, я разрешу вам остановиться, если вы поужинаете со мной. Я люблю, когда у меня хорошие гости, а не злые пьяницы, которые забредают из Доджа.

Шедо, не привыкшая к такой доброте, не знала, что ответить, но пошла за кобылой обратно в город.

Город, как таковой, был местом остановки локомотивов для заправки водой и углем. Из этих скромных предпосылок, из этих базовых начал возник город. Здесь было почтовое отделение, которое одновременно служило железнодорожной станцией, гостиница, магазин и множество маленьких скромных домиков.

Пони были довольно милы, почти все они махали копытами, и ни один из них не выглядел слишком расстроенным из-за того, что в их городе появилась алмазная собака или зебра. Несколько пони уставились на нее, но Шедо ответила тем же, ведь это было ее первое знакомство с городом, полным пони. Конифер продолжал болтать с Роял Энн Черри, и Шедо уже давно потеряла нить разговора, который, похоже, касался методов орошения ферм.

Пожалуй, самым интересным в городе было огромное колесо, которое приводило в действие городской насос, подающий живительную влагу на поверхность. Два пони бежали в колесе, которое двигало массивный механический рычаг вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Шедо следила за этим движением, и на короткое время она оказалась почти загипнотизированной. Конечно, Шедо не знала, что это был водяной насос, а только то, что это была какая-то огромная, удивительная машина.

Рельсы, проходящие через город, не ржавели^[1], несмотря на название.

Номер в гостинице был крошечным, но Шедо этого не знала, как и Конифер. Узкий, немного длинный, с квадратной кроватью в одном конце, у маленького окна. Стены — голые доски, покрытые приятным коричневым лаком, который подчеркивал теплоту дерева, и больше о комнате сказать было нечего. Роял Энн Черри встала рядом с кроватью и некоторое время смотрела в окно, а затем повернулась к Шедо и Кониферу.

— Вы оба можете остаться бесплатно, если хотите, — сказала она, улыбаясь. — Конифер — жеребенок, а вы… — Кобыла одарила Шедо доброй, милостивой улыбкой. — Ты… щенок? Надеюсь, я не обижаю вас.

— Да. — Голос Шедо был немного хрипловат от волнения. — Щенок.

— Спасибо, Роял Энн, — сказал Конифер.

— О, не надо об этом. Я счастлива, что вы остались. — Ройал Энн вздохнула — устало, но ее улыбка оставалась такой же яркой и лучезарной, как всегда. — Не стесняйтесь, осматривайте город. Я позвоню в колокольчик, когда будем ужинать, несколько горожан едят здесь, потому что у них нет кухонь. Приятного вам пребывания.

С этими словами Роял Энн вышла из комнаты, оставив Шедо и Конифера осматривать окрестности.

Шедо Один-Клык впервые в жизни вошла в магазин. Она вошла сразу за Конифером и замерла в дверях, пораженная материальным богатством, выставленным на витринах. Лопаты, кирки, топоры, ткани, чашки, кастрюли, тарелки, сковородки — здесь было все. Хозяина магазина, казалось, ничуть не волновало, что в дверях стоит громадный алмазный пес.

— Привет, меня зовут Боуг Белчер. Мои цены справедливы, а смех бесплатен. — Единорог, стоявший за прилавком, повел бровями вверх-вниз, вызвав смех Конифера, а затем кивнул Шедо. — Не могу сказать, что в моем магазине раньше была алмазная собака. Поздравляю, ты первая, мисс.

От слов очаровательного единорога у Шедо потеплело на щеках, она завиляла хвостом и, даже не успев осознать, что происходит, улыбнулась, что очень ее удивило. Ее хвост ударился о деревянную дверную раму, но она не обратила на это внимания, слишком отвлекшись на милого единорога за прилавком.

— Я Шедо, это Конифер.

Конифер уже осматривался, разглядывая многочисленные товары на полках. Зебра была осторожна, предусмотрительна и внимательна — ни на что не натыкалась и ничего не опрокидывала. Он остановился, когда дошел до секции с продуктами питания, и стал рассматривать такие вещи, как овес. Шедо, придя в себя, отошла от двери и внимательно следила за своим хвостом. Так много вещей… пони жили с таким богатством, с таким количеством вещей, и теперь она понимала, почему ее сородичи просто берут вещи.

Это, конечно, не делало это правильным, но она понимала искушение.

— Мисс, вам нужна новая сумка, — с искренним беспокойством в голосе обратился Боуг к Шедо. — Этот твой мешок — просто рвань. Вещи из него вываливаются, а вещи, хранящиеся в мешке, очень важны. Поэтому ты и положила их в мешок.

Чувствуя себя неловко, Шедо не знала, как сказать этому милому пони, что у нее нет монет. У нее вообще почти ничего не было. У нее было немного кремня, несколько лекарственных корней и несколько камней, которые казались ей красивыми, но она знала, что они ничего не стоят. Глядя на симпатичного пони, она надеялась, что он снова взмахнет бровями, потому что это было забавно.

Не зная, что ответить, Шедо бросила взгляд на ярко раскрашенную коробку, стоявшую на полке. Она была металлической, раскрашенной в яркие, красивые цвета, с откидывающейся крышкой. Это была диковинная вещь, а сбоку у нее торчала маленькая ручка. Пони делали необычные вещи, странные вещи, которые приводили ее в недоумение. Принюхиваясь, она почувствовала запах всего, что было в магазине, а также запах коробки, запах металла и краски.

— Поверните ручку, мисс, — сказал Боуг, давая полезный совет.

Взяв Лайми за одну лапу, Шедо повернула ручку, и из коробки полилась музыка. Поворачивая ручку с круглым набалдашником, чтобы маленьким копытцам было удобнее ее держать, она чувствовала, как двигаются механические детали внутри шкатулки. Мелодия была веселая, игривая, но Шедо этого не знала. Конифер стал наблюдать за ней, его глаза расширились от любопытства.

Вдруг, без предупреждения, из коробки что-то выскочило, испугав Шедо.

— ГАВ! ГАВ! ВУУУФ! ГР-РАР-РАР-РУ!

При первых признаках опасности Конифер, как умная зебра, спрятался за бочкой. Сердце Шедо колотилось в грудной клетке, а за прилавком Боуг Белчер завывал от смеха, стуча копытом по прилавку. Тяжело дыша, Шедо получше рассмотрела то, что выскочило из коробки, и увидела, что это было маленькое чучело ослика. У него была грива из пряжи, глаза-пуговицы и пришитая улыбка. Это был чертик из табакерки.

Поняв, что все будет хорошо, Конифер вышел из-за бочки и позволил себе нервный смешок. Боуг, казалось, в любой момент мог упасть — он все еще стучал по прилавку, — и с помощью своей магии затолкал чучело ослика обратно в коробку.

Шедо рассмеялась, поняв, что так пугаться очень весело, но больше не стала крутить ручку. Сердце у нее все еще колотилось, кровь бурлила, а шерсть стояла дыбом. Пони делали игрушки, которыми пугали своих детенышей, это была игрушка, теперь она это понимала, и по какой-то причине пони считали, что это забавно — вызвать хороший испуг.

— Сделай это еще раз, Шедо… Я бы очень хотел увидеть это снова. Пожалуйста? — Конифер устремил умоляющий взгляд на своего товарища и обнадеживающе заскулил.

Посмотрев на продавца, Шедо увидела, что он кивнул, и восприняла это как разрешение. Протянув одну лапу, она взялась за рукоятку и повернула ее. Шкатулка снова заиграла, и она повернула ее, ожидая, предвкушая, зная, что должно произойти. И хотя она знала, что произойдет, она не ожидала…

— ГАВ! ВУУУФ! ГАВ ГАВ! ГРРРРР! — Шедо свирепо трясла щеками, и это было забавно.

Это снова напугало ее! Даже зная, что он выскочит, он снова напугал ее, и теперь сердце заколотилось в ребрах еще сильнее. Что это было за чудесное волшебство? Это было чудо.

По странному стечению обстоятельств в магазине раздались четыре разных смеха.

¹↑ Расти Рэйл — ржавые рельсы :)

13. Ты можешь это выкопать, сука?

— Шедо не понимает, что сейчас произошло. — Стоя на улице, Шедо любовалась своей новой сумкой и думала обо всех их обновленных запасах. Она чувствовала недоверие к тому, что только что произошло, и чувствовала себя виноватой за это. Ей хотелось верить, что в мире есть добрые существа, даже после всего, что произошло.

— Что ты не понимаешь? — спросил Конифер, потираясь о Шедо и наслаждаясь ее пушистостью.

— Все, — ответила Шедо. Ворча, она жестом указала на магазин.

— Ну, — начал Конифер, растягивая слово и делая его длинным. — Он сказал, что хочет, чтобы Расти Рейл стал следующим Понивиллем, что бы это ни значило. Им нужно с чего-то начинать, а это значит — создавать репутацию. Быть милыми — это преимущество для них, потому что мы отправимся в мир и будем рассказывать другим о том, какие милые пони в Расти Рейл.

— Значит, он раздает вещи?

— Это называется альтруизм.

Услышав странное слово, которого Шедо никогда раньше не слышала, она залаяла. Стоявший рядом пони уставился на нее, но сделал это вежливо. Потянувшись вверх, она начала чесать затылок, используя мозолистые подушечки лап, а не когти. Если не соблюдать осторожность, копательные когти могут превратиться в скальповые когти.

— Делать добро ради добра, — продолжал Конифер, и все его лицо скривилось от сосредоточенности, когда он пытался придумать, как объяснить это своей спутнице. Хотя в данном случае он надеется на отдачу от своих инвестиций в доброту, он все равно делает добро ради добра. — Додж-Сити-Джанкшн — плохое, дурное место, а Расти Рейл старается быть полной противоположностью.

— То есть… Шедо пытается быть хорошей собакой ради того, чтобы быть хорошей собакой, потому что многие собаки плохие? — Шедо потянулась вниз, и ее лапа легла на спину Конифера. — Шедо делает добро, чтобы компенсировать то плохое, что сделал ее род.

— Да… что-то вроде того. — Конифер немного поёрзал, пытаясь почесать спину об мозолистую лапу Шедо. — Но альтруизм — это делать что-то хорошее, поступать правильно, даже если ты можешь ничего не получить взамен.

— Самурай. — Шедо склонила голову. — Истории о том, как все было. Делать добро ради чести. Поступай правильно ради своей души. Упражнения укрепляют мышцы, но только добрые дела делают душу сильнее, говорит Минори.

— Это звучит невероятно мудро. — Конифер раскачивался взад-вперед, пытаясь почесать зудящее место. — Альтруизм как форма гимнастики для души. — Когда лапа Шедо начала растирать ему спину, глаза жеребенка зебры закатились, а язык высунулся, и ощущение лишило его всякого разума.

— Шедо занимается альтруизмом, — объявила она, рассеянно почесывая своего полосатого компаньона. Другой лапой она указала на крошечный городок вокруг себя. — Если Шедо творит добро и обеспечивает безопасность пони, значит, пони в безопасности, и добро творится. Если маленьким пони угрожает опасность, они пугаются, остаются в домах и, возможно, не делают столько добра. Правильно?

Конифер ничего не ответил, только стоял с глупым видом, когда ему почесывали спину.

Нельзя оспорить тот факт, что некоторые земные пони были прирожденными землекопами, но у них были копыта, а не копательные когти. У Шедо, алмазной собаки, были копательные когти, пронизанные могущественной магией, предназначенной для перемещения земли. Она могла одним взмахом разрезать гранит, а когти-копалки были одним из немногих предметов, способных с легкостью пронзить кости алмазной собаки.

Шедо наблюдала за происходящим, стараясь быть вежливой: ее никто не приглашал копаться в недостроенном подвале, но ей хотелось. О, как она хотела. Она виляла хвостом из стороны в сторону, наблюдая за тем, как два земнопони копытами откалывают камень. За несколько минут она могла бы превратить камень в гравий.

Не выдержав, Шедо поддалась своей природной склонности. Ей не нужно было копать, ее никто не заставлял копать, но она хотела копать, ей нужно было копать, чтобы удовлетворить зуд. Она спрыгнула в подвал, не обращая внимания на лестницу, и ее пятифутовая туша рухнула на недостроенный пол, как упавший камень. Один из земляных пони испустил испуганный крик, и оба они убрались с пути алмазного пса, который стоял с вытянутыми когтями.

Копать.

Нет более сильного чувства, чем копать ради удовольствия. Шедо вгрызалась в камень, вонзая в него свои когти и разрывая его, словно мягкий сыр. В считанные мгновения у нее под задними лапами оказалась куча гравия, и она вырезала довольно много камня. Земные пони, поняв, что Шедо не представляет никакой угрозы, теперь с удивлением наблюдали за тем, как настоящий землекоп за считанные мгновения делает то, на что у них уходили часы.

Мощные предплечья Шедо были размером с их шеи, а ее передние лапы — с их головы. Хотя она и не знала этого, но даже будучи щенком, она была сильным существом. Может быть, по меркам алмазных собак она и была маленькой, но все же она была алмазной собакой, а потому представляла собой грозную силу, состоящую из мышц, сухожилий и шерсти. Шедо и ее вид можно было назвать только великанами собачьего рода.

Шедо высекала из камня пыль и гравий. Когти нагрелись и покалывали, магия в них была сильна, и теперь, когда они как следует разогрелись, они стали еще острее, если можно было в это поверить. Над ней Конифер с любопытством смотрел на свою спутницу, изучая ее, следя за каждым ее движением.

Самым удивительным, пожалуй, был звук. Он не поддавался описанию: звук камня, раскалываемого и измельчаемого с такой удивительной скоростью, был поистине потрясающим. Задние лапы Шедо уже почти утопали в гравии, и за короткое время она отколола несколько квадратных ярдов камня, копая с бешеным, собачьим удовольствием, высунув язык сбоку морды.

Подвал представлял собой, по большей части, большое квадратное пустое пространство, уходящее в землю примерно на двенадцать футов. Он был засыпан гравием, но его можно было вывезти позже и использовать там, где это было необходимо. Благодаря усилиям Шедо работа, длившаяся несколько дней, а может быть, и недель, была сделана всего за несколько часов.

Что касается самой счастливой маленькой сучки, то она сидела у края погреба, неловко пытаясь отхлебнуть лимонада из стакана. Ее когти все еще дымились — дым пах горячей землей — и она выглядела счастливой, вся в пыли. Несколько пони вышли из своих домов, чтобы поглазеть, и Конифер заговорил с ними, радуясь, что есть с кем поболтать.

И вот тут-то все и становится интересным, понимаете? Именно в этой части я немного завидую Шедо, хотя мне и больно это признавать. Она — алмазная собака; большое, страшное, жестокое существо с известной репутацией поедателя вкусных пони за один укус. У пони всех племен есть множество страшных, не дающих спать по ночам историй о том, как алмазные собаки ловят маленьких глупых жеребят, отважившихся покинуть безопасное стадо, и затем съедают их, или делают что-то не менее ужасное, например, перемалывают их маленькие косточки, чтобы сделать восхитительные маленькие буханки хлеба.

Это кажется несправедливым. Шедо добилась признания без особых усилий, а я… драконикус, меня никогда не принимали. Никакого доверия. Ни тепла. Ни дружбы. Почему меня сделали изгоем, а Шедо может вырыть яму и найти признание? Я был полезен! Я рассказывал о приучении синего отродья к горшку, чтобы она перестала везде гадить! Никому не нравится наступать в лужи! Это просто несправедливо, говорю я вам, совсем несправедливо. Пони — непостоянные существа, и я не могу не задаваться вопросом, когда же они отвернутся от нее, и насколько кровавым будет неизбежное?

На ужин была фасоль пинто, много фасоли, поданная с кирпичиком кукурузного хлеба. Несколько пони собрались в общей комнате гостиницы и ели так, как обычно едят пони: громко, шумно, с большим аппетитом. Вместе с фасолью тушился острый чили, а также несколько пикантных овощей.

Роял Энн Черри сидела рядом с новыми гостями, наблюдала за их трапезой и улыбалась доброй улыбкой. Ее грива была убрана в тугой аккуратный пучок. Перед ужином она умылась, чтобы смыть пыль, и теперь ее лицо было свежим. Это как-то омолодило ее, а глаза стали более живыми.

— Знаете, вы можете остаться, — обратилась Роял Энн к щенку и зебровому жеребенку. — Мы будем очень рады. Если вы останетесь, мы поможем вам построить дом и все остальное. Я уверена, что со временем для вас найдется оплачиваемая работа, но мы будем рады присматривать за вами до тех пор, пока это не произойдет.

— Я надеялся еще немного посмотреть на мир, — сказал Конифер в перерыве между поеданием пищи.

Услышав слова жеребенка, глаза Роял Энн стали немного грустными:

— Мир — не самое доброе место. Вы можете остаться здесь, со мной… Я буду рада принять вас и позаботиться о вас. Вы оба кажетесь мне хорошими и порядочными. И вы оба так молоды.

Вытерев морду тыльной стороной предплечья, Шедо проглотила полный рот бобов и посмотрела на кобылу через стол:

— Мы не можем остаться. Шедо сожалеет, но у Шедо есть работа.

— Что за работа? — спросила Роял Энн.

— Черная Гончая пощадила меня. Теперь Шедо должна выслеживать других алмазных псов, которые творят зло. Должна сохранять благосклонность Черной Гончей. Шедо своими глазами видела, на какие разрушения способна Черная Гончая. Шедо видела ее гнев, ее ярость, и Шедо не хочет быть причастной к ее ярости.

Теперь Роял Энн выглядела обеспокоенной, и края ее рта отвисли.

— Теперь Шедо отомстит. — Алмазная собака слегка повесила голову, и ее уши повисли. — Шедо должна отомстить, потому что Шедо видела доказательство существования Черной Гончей, и теперь Шедо исполняет ее волю. Шедо не хочет, чтобы ей отрубили голову за то, что она была плохой и ленивой собакой.

— Но месть — ужасное дело, — сказала Роял Энн щенку алмазной собаки. Оба ее передних копыта уперлись в край стола, и она печально покачала головой. — Что за жизнь у тебя будет? Почему ты так поступаешь с собой? Чего ты надеешься добиться? Как ты будешь себя содержать?

Шедо, пожав плечами, выглядела немного растерянной после такого натиска слов:

— Какой у Шедо выбор? Черная Гончая не прощает. Плохие собаки были наказаны, а Шедо пощадили. — Ее уши опустились, и она добавила: — Хорошие собаки тоже погибли, вместе с плохими. Минори больше нет. Кабуки — нет. Долгоухий погиб. Все племя забрала Черная Гончая. Камни разбиты. Дом разрушен. Шедо еще даже не завывала, чтобы почтить память погибших. Наверное, просто сдерживаю печаль.

— Эта Черная Гончая кажется ужасной…

— Черная Гончая ужасна, но ее легко избежать. — Шедо нахмурила брови, и ее морда стала морщинистой. — Не будь плохой собакой. Сейчас слишком много плохих собак. Алмазные собаки все становятся плохими. Нужно напомнить о Черной Гончей. Нужно предупредить, чтобы они повернули прочь, пока Черная Гончая не пришла за ними.

— Ты уверена, что Черная Гончая настоящая, дорогая? — Роял Энн теперь выглядела очень обеспокоенной.

— Да. Я видела, как все прошло. Видела свой дом. Видела его разрушение. Шедо была спасена, потому что я забрала голову Краг Даггла и принесла ее Черной Гончей, чтобы успокоить ее. У нее новая голова для мешка с головами. Я поступила правильно, отдав ей голову плохой собаки. Может быть, и другие умирают, поскольку не борются за порядок. Не знаю. Они ушли, а я живу. Я исполняю волю Черной Гончей и наказываю плохих собак.

— Месть — плохое занятие, — еще раз сказала Роял Энн. — Доедайте, а потом я хочу вам кое-что показать.

Сгорбившись над едой, Шедо кивнула.

За гостиницей, в тени здания, находился ряд пристроек, небольшой садовый участок и три памятника. Конифер узнал в них надгробия, и жеребенок зебры уставился на них, не двигаясь. Роял Энн вздрогнула, тоже уставившись на камни, потом перевела взгляд на Шедо и дрожащим голосом излила свое сердце.

— Две дочери, обе погибли от рук воров и разбойников. Их похитили и натворили дел. Примерно через месяц мы получили известие от шерифа Додж-Сити-Джанкшн. Мой муж уехал и пересек щелочные равнины, чтобы взять дело в свои копыта, когда шериф сказал, что ничего не может поделать с нашей бедой. — Роял Энн подошла к надгробиям и встала рядом с ними с расстроенным видом.

— Останки моего мужа были найдены через некоторое время старателями. — Роял Энн повернулась и посмотрела на Шедо широкими умоляющими глазами. — У мести нет будущего. Ничего нельзя получить, вообще ничего. Оставайтесь со мной, вы оба. Вы не должны уходить.

Шедо покачала головой, ее уши хлопали из стороны в сторону:

— Шедо извиняется… но у меня есть работа.

— Но я могу сделать тебя счастливой. — В голосе Роял Энн звучала мольба.

— Черная Гончая придет, если я не выполню ее волю. Все будет потеряно. Будет много страданий. Шедо извиняется, но я не могу остаться.

Смахнув слезы, Роял Энн посмотрела в глаза Шедо:

— Я бы хотела, чтобы ты передумала…

14. Сука осмелилась поднять голову

Под покровом предрассветной мглы Шедо и Конифер бежали из города Расти Рейл. Хотя это было замечательное место, здесь нельзя было оставаться. Они направились на запад, по крайней мере, как можно дальше: на севере — болото Фрогги Боттом, на юге — Додж-Сити-Джанкшн. Здесь была узкая полоска прерии, которая на севере переходила в болото, а на юге — в пустыню. Здесь постоянно встречались кактусы, некоторые из которых были весьма опасны.

Среди болот протекала река, которая, несомненно, брала свое начало в болоте Фрогги Боттом. В какой-то момент река могла быть широкой и полноводной, но лето выдалось жарким и засушливым, и теперь она представляла собой мелкий ручеек. Если не считать кактусов, участок прерии был идеальным местом для прогулок — он был ровным и широким.

То и дело попадались предупреждающие знаки, которые Шедо не могла прочитать, а Конифер мог. Здесь были старые шахты, опаловые, и они оставляли в земле зияющие дыры, в которые глупые и неосторожные могли провалиться, если не были внимательны. Шедо знала, что эти дыры есть, даже не видя их, потому что ее копательные когти предупреждали об этом телеграфным трезвоном, когда она приближалась. Чтобы провалиться в дыру, нужна была глупая, бестолковая собака, но Шедо знала, что это возможно.

Бывают глупые, бестолковые собаки.

День оказался гораздо прохладнее, чем предполагали спутники. Ночи с каждым днем становились все холоднее, и лето явно подходило к концу. Шедо находила прохладную температуру приятной, так как задыхалась гораздо меньше. Во время прогулки она не спускала глаз с затаившейся вдалеке стаи трескучих шакалов.

— Где твой дом? — спросила Шедо, чтобы разбавить монотонность похода на запад.

— Наверное, в Зебрабве, — ответил Конифер. — Никогда там не был, кажется. Так что, думаю, если говорить о доме, то одно место ничем не хуже другого. — Зебра легкой рысью приблизилась к Шедо, не обращая внимания на стаю хищников вдалеке. Он был нагружен снаряжением, седельными сумками и прочим, но для жеребенка его возраста держал хороший темп.

Трескучие шакалы были не одни, и Шедо заметила стаю шакалоп, хотя и не могла сказать, были ли они вампирами. Она плавно перешла от ходьбы на четвереньках к вертикальной, так как, будучи выше, она могла лучше видеть. Она поправила Лайми, чтобы он был готов к бою, но готовность ничуть не уменьшила ее напряжения. Меч молчал, и так было с тех пор, как она покинула Расти Рейл. Казалось, в действиях Лайми не было ни закономерности, ни смысла.

— Все становится захватывающим, не так ли? — спросил Конифер, с тревогой оглядываясь по сторонам.

— Возможно. — Шедо сжала когти и задумалась о вполне реальной возможности насилия. У нее были только рассказы, а опыта борьбы с опасностями на собственных лапах было очень мало. Похоже, что вертикальное положение помогло, так как надвигавшиеся на них существа немного отступили, хотя Шедо и не знала, почему.

— Надеюсь, все будет не слишком захватывающе, — заметил Конифер. — Остерегайся очень общественных унитазов.

Прерия потемнела, и одна за другой над головой начали мерцать звезды — крошечные, далекие точки света, застывшие в фиолетово-синей пелене ночного неба. Неподалеку от зияющей дыры, служившей входом в старую опаловую шахту, горел костер — островок света и тепла, который существовал, чтобы отодвинуть тьму.

При свете костра и остатках дневного света, пробивавшихся сквозь сгущающиеся сумерки, полоски Конифера казались искаженными, почти нереальными, и это придавало ему почти призрачное качество — скорее призрака, чем зебры. Шедо тоже стала аморфной в угасающем свете, ее серые очертания разрывались, и она казалась скорее надвигающейся тенью, чем существом из плоти и крови. Сплошной черный оттенок был ужасающим камуфляжем в ночи — и Шедо, и Конифер обладали идеальной окраской, чтобы прятаться в тени.

— Почему мы так спешили уйти, Шедо? — Свет костра отразился в глазах Конифера, и в радужной оболочке появились мерцающие очертания пламени. — Эти пони были милыми. Самое меньшее, что мы могли сделать, это остаться на некоторое время. Мы могли бы сделать больше, чтобы помочь им.

Шедо хмыкнула и ткнула в огонь длинной палкой.

Дразнящий, игривый ветер трепал гриву зебры, а костер выбрасывал искры в царственный пурпурный полумрак. Вдалеке завыли койоты, и Конифер перебрался поближе к огню, не обращая внимания на ливень искр, который вырывался на свободу под порывами ветра. Если Шедо и была обеспокоена далеким воем, то никак этого не показала. Сузив глаза, жеребенок то и дело оглядывался по сторонам, опасаясь того, что находиться на открытом месте может быть опасно.

— Чем дольше бы мы оставались, тем труднее было бы уйти. — Шедо попыталась приподнять уши, но они оказались слишком вялыми. Они приподнялись настолько, что их потрепал ветерок, и она рассеянно, но осторожно почесала заживающие шрамы на животе — Счастливая собака становится ленивой и собирает мох.

— Не пойми меня превратно, но ты говоришь чуточку умнее. — Конифер подмигнул своей собеседнице, и на его лице отразилось любопытство. — Я начинаю подозревать, что иногда ты говоришь так, как говоришь, потому что просто не особо задумываешься над тем, что говоришь. Или, может быть, тебя наказывали, если ты говорила слишком умно. Я не знаю.

— Шедо чувствует себя глубокомысленной. Задумчивое настроение. Грустное настроение. Возможно, приближается вой. Чувствую надвигающуюся печальную тоску и боюсь ее. Не хочу этого. Не хочу чувствовать боль за погибших. Когда приходит горе, оно пожирает меня и съедает все мясо с костей. Я хочу чувствовать злость, а не печаль. Хочется отомстить за то, что сделали со мной и другими, а не плакать и выть. Печальная болезнь истощает силы.

— Ты боишься, что чувство грусти может изменить твое отношение к необходимости наказывать плохих собак? — Конифер слегка вздрогнул от налетевшего ветра и почувствовал ледяные прикосновения клыков, его глаза слезились от дыма, поднимавшегося от костра. На краткий миг, когда он щурился от жгучего дыма, жеребенок зебры казался мудрым, он стал похож на часто встречающийся стереотипный образ мудрого, мистического представителя своего вида. На краткий миг ему можно было дать десять лет… или сто.

— Возможно? — Шедо пожала плечами, ее плечи то поднимались, то опускались. — Злость скрывает обиду, которая приходит с необходимостью наказать, маленькую обиду, которая теряется в большей обиде. Но когда грустно, потребность наказывать тяготит сердце. Не то что печальная болезнь, которая придет, — я ее боюсь. Слишком много зла, за которое надо ответить.

— Шедо, это обязательно должна быть ты? — спросил Конифер.

— Если не я, то кто? Кто наказывает плохих собак? Почему мир должен страдать от плохих собак? — Шедо подняла лапу, пошевелила когтями, а затем потерла мозолистыми подушечками щеки. — Я сука, избитая, разбитая, вскоре стану пригодной для размножения. Я рабыня. Шедо будет рабыней и будет вынуждена делать еще больше плохих собак. Когда-нибудь у меня появятся щенки, и маленьких сук будут бить, маленьких кобелей будут воспитывать и заставлять причинять сукам боль. Это никогда не прекратится. Плохое случилось, и это никогда не прекратится. Шедо, сделай так, чтобы это прекратилось! Я отомщу за сук повсюду, и плохие собаки будут истекать кровью.

Жеребенок зебры напрягся, ему стало не по себе, и он увидел, как его спутница потирает щеки. Его рот открылся, как будто он собирался что-то сказать, но потом закрылся, и он покачал головой, приняв грустное выражение.

— Плохие собаки ленятся, берут рабов, выращивают мох. — В голосе Шедо теперь слышалось страдальческое рычание, а глаза блестели влагой, отражая пламя, которое липло к ночи, стремившейся поглотить их. — Плохие собаки уводят зебр, пони, других и делают их рабами, вместо того чтобы самим работать. Или бьют суку и заставляют ее работать. Говорят, что сука слабая, и ломают ее, но именно сука делает всю работу, растит щенков и как-то выживает среди плохих собак.

На этот раз, когда зебра открыла рот, слова все-таки вырвались:

— Я думаю, это твой вой, Шедо.

— Что? — У Шедо отвисла челюсть и расширились глаза.

— Это твой вой. Ты выплескиваешь все наружу, но словами, а не воем. Может быть, после этого тебе станет легче. — Конифер мягко улыбнулся своей спутнице и слегка вздрогнул, когда ветер в прерии усилился. Не выдержав холода, жеребенок обернулся, чтобы порыться в своем снаряжении и достать одеяло.

— Не хочу выпускать его наружу. Хочу оставаться злой. Нужно злиться. Гнев — как огонь для кузнеца. С этим жаром внутри я смогу выковать себя, изменить мышление, стать чем-то большим, чем побитая сука. — Шедо хныкнула, и ее уши прижались к черепу. — Больше не быть слабой. Никогда больше не быть слабой. Никогда больше не допускать слабости. Никогда не подчиняться. Никогда не повиноваться. Никогда не сгибать шею и не показывать живот. Никогда не быть сукой какого-то кобеля. Шедо убьет собак, которые держат сук.

Завернувшись в одеяло, Конифер выглядел уязвленным словами Шедо и сидел молча, глядя сквозь пламя на своего громадного компаньона. Ветер, набирая силу, трепал его одеяло и шелестел пушистой шерстью Шедо. Когда они смотрели друг другу в глаза, между ними что-то произошло, но никто не мог сказать, что именно. У жеребенка зебры появилось озабоченное выражение лица, а у Шедо — изысканная грусть, присущая только гончим.

Запрокинув голову, она завыла — жуткий, заунывный звук, и Конифер вздрогнул. Вдалеке завыли койоты, их вой изменился, теперь он тоже звучал печально. Шедо снова завыла, и от этого леденящего душу звука кровь стыла в жилах. Не зная, что еще предпринять, Конифер, умудренный жизненным опытом, сделал единственное, что мог сделать, чтобы разделить горе Шедо.

Он завыл, присоединившись к своему спутнику, и некоторое время они с Шедо завывали вместе.

Открыв глаза, Шедо увидела Конифера, который спал, свернувшись калачиком у нее на спине. Они находились в шахте, укрывшись от холодного, сурового ветра и закутавшись в одеяла. Она была растеряна, дезориентирована из-за странных снов, и первой ее мыслью было, что Лайми разыграл ее.

— Конифер, — сказала она голосом, полным песка. — Проснись… Мне снился странный сон про бумажную пони.

— Бумажная пони? — Конифер немного пошевелился, но не слишком сильно, желая остаться там, где тепло.

— Шедо видела бумажную пони с глазами из чернил. У нее были крылья… рог тоже… Шедо была в месте, сделанном из бумаги, и я тоже была сделана из бумаги. Помню, как она хрустела и пахла чернилами.

— Похоже, это действительно странный сон. — Конифер зевнул, чмокнул губами и уже собирался задремать, когда Шедо снова продолжила рассказывать.

— Бумажная пони была добра ко мне. Она сказала мне, что старые боги алмазных собак умерли, потому что мы забыли о них. Она сказала, что наступает время новых богов. — Шедо подождала какого-то ответа от Конифера и через несколько секунд спросила: — Как ты думаешь, что это значит?

— Я даже не знаю, — ответил Конифер, ерзая на месте, обеспокоенный словами Шедо. — Это всего лишь сон. Я бы не стал слишком переживать по этому поводу, Шедо. — Он зевнул, поскуливая, а затем добавил: — Мы можем снова заснуть?

— У нее не было имени. Только бумага и чернила. Шедо до сих пор чувствует запах чернил. Безымянная бумажная пони сказала, что пишет новую главу для Шедо, хочет помочь Шедо сделать алмазных собак снова хорошими. — Почти дрожа от холодного воздуха, Шедо плотно натянула одеяло и старалась не двигаться, потому что из-под одеяла постоянно выходило тепло.

— Это похоже на стандартное осуществление желания. — Конифер фыркнул, видимо, поняв, что спать больше не придется. Жеребенок застонал, немного пошевелился, застонал, а потом сказал: — Бррр! — Навострив уши, он спросил: — А костер можно развести?

Шедо ответила:

— Мы согреемся, если будем идти, — и слегка захихикала, когда ее спутник-зебра застонал.

15. Сука чёрная

Земля уступала место скалам. В этих местах земля вздымалась, образуя нечто вроде плато, а потом, давным-давно, что-то привело к тому, что землю рассекли обширные овраги. Теперь здесь были и возвышенности, и низины, что создавало интересную, но труднопроходимую местность, если путник шел на запад, так как все овраги тянулись на север и на юг. По словам Конифера, это было похоже на то, как будто что-то гигантское сгребло землю своими когтями невообразимых размеров.

Если Шедо без труда преодолевала эту местность, то у Конифера возникли сплошные проблемы. Короткие ноги и четвероногое положение заставляли его карабкаться вверх и вниз по крутым подъемам и спускам. Не имея ни когтей, ни возможности ухватиться за что-либо, он был вынужден карабкаться с большим трудом, и ему приходилось полагаться на Шедо, которая поднимала или опускала его в зависимости от ситуации. Преимущество Шедо заключалось еще и в том, что она была грубой: если на пути попадался камень или дерево, отказывавшееся сотрудничать, Шедо находила способы и средства, чтобы разбить это вдребезги, к вящей тревоге Конифера.

Несмотря на многочисленные заверения Шедо, что она не очень сильна, Конифер не переставал удивляться.

— Шедо… Я должен признаться. — Лайми выглядел очень расстроенным — вся веселость пропала из его голоса, и его слова были не более чем стыдливым шепотом.

Звук голоса Лайми заставил Шедо задуматься. Лайми был тихим, слишком тихим, и услышать его сейчас было неожиданностью. Она стояла на высоком гребне, с которого открывался прекрасный вид на окрестности, а неподалеку виднелось следующее ущелье, похоже, самое глубокое и крутое на данный момент.

— Шедо… Я солгал тебе. Черной Гончей не существует.

— А я уже начала так думать. — Шедо опустила уши и покорно вздохнула.

— Прости, — продолжил Лайми, его голос звучал натянуто и немного приглушенно. — Если ты хочешь избавиться от меня, я пойму. Я отпущу тебя. Я не проклят, но я волшебный. Может быть, для тебя будет лучше, если ты бросишь меня в реку и забудешь. Я обманывал и продолжаю обманывать тебя, и хотя я меч, а не драконикус, я — лживое существо. Прости меня за то, что я такой. Будет лучше, если ты избавишься от меня.

— Нет. — Шедо покачала головой, и ее щеки затряслись от неповиновения.

— Ну, я полагаю, что я нужен тебе как оружие. Я понимаю. Очень практично с твоей стороны.

— Нет, дурень, ты нужен Шедо как друг. — Сжав когти, алмазная собака навострила уши, прислушиваясь к звукам опасностей.

— Но я солгал тебе… Я ужасный друг… Ты кажешься искренне хорошей, и твое отношение к Кониферу, твоя доброта к нему, к другим… это заставляет меня чувствовать себя виноватым. — Говорящий меч вздрогнул в своих черепаховых ножнах. — Если ты оставишь меня у себя, я только заведу тебя на плохой путь!

— А может быть, Шедо поведет тебя по хорошему пути? — Шедо принюхалась, потом протянула лапу и погладила Конифера по голове, пока зебра стояла, задыхаясь от усталости. Впервые она заметила, что птицы умолкли, и в дикой местности не слышно звуков, издаваемых животными, которые занимались тем, чем занимаются животные в дикой природе. Что-то там было, уши подсказывали, нос тоже. — Шедо что-то слышит, что-то чует.

— Это там, в овраге. Я думаю, там неприятности. — В голосе Лайми не было обычного энтузиазма по поводу насилия. — Шедо, я собираюсь привести тебя к плохому концу. Будет лучше, если ты избавишься от меня. Я — инструмент хаоса и насилия. Я не могу измениться! Я уже пытался измениться… пытался… У меня даже была подруга, но я ее предал.

— Нет. Шедо дорожит друзьями. — Наклонив голову набок, Шедо еще немного послушала, а потом начала рычать. — Шедо слышит собак. Конифер, оставайся здесь. Оставайся в безопасности. Прячься. Сиди тихо.

Прижавшись к земле, Шедо прислушалась к собакам внизу. На дне широкого оврага проходила узкая дорога с севера на юг, по которой можно было добраться до южных районов Эквестрии, Додж-Сити-Джанкшн и Эппллузы. На севере виднелось огромное, почти бескрайнее болото. Собак было видно не больше трех, хотя для троих это казалось многовато. Собаки устроили грубую, но эффективную блокаду дороги, используя валуны и бревна, чтобы преградить путь.

Кроме того, к набитой повозке был подпряжен пони в шляпе. Шедо нашела его интересным, поскольку он вел себя смело и вызывающе. Хотя это и хорошо, но ни к чему хорошему не приведет. Подергивая ушами, алмазный пес прислушалась и поняла, что другие собаки выдвигаются вперед, чтобы обойти земного пони. Это была классическая ловушка, и эти собаки не были болванами. Вскоре земной пони будет атакован и схвачен. Даже если бы он был силен, а он мог быть сильным, камень, брошенный в его затылок, свалил бы его.

Но только не Шедо.

— Он — лидер, — шепотом сказал Лайми. — Тот большой серый, у которого на лапе не хватает нескольких когтей, и который держит большое копье.

— Шедо видела его.

— Но он не мозг, — продолжил Лайми. — Смотри, там, сзади, возле завала. Там есть маленький косоглазый парень. Он не очень большой, но в его глазах виден интеллект. Без сомнения, это он организовал блокпост. Выбирай, Шедо. Ударим сначала по мозгам или по мускулам. Выбирай с умом.

— Что делать? — спросила Шедо, обращаясь за советом к гораздо более мудрому мечу. Хотя в данный момент Лайми не хватало характера и честности, Шедо все же доверяла его знанию боя. Меч разбирался в военном искусстве так же, как она в мастерстве копания, и этому можно было доверять.

— Хм… — Лайми хмыкнул, но остался тихим, как мышиный пук. — Я бы выбрал мозг. С мускулистой башней у тебя будут проблемы, но он, скорее всего, тупой как столб.

Это было похоже на правду. Возвышающийся алмазный пес был одним из самых крупных, которых Шедо когда-либо видела. Ростом он был более чем в два раза выше ее, а объем его тела невозможно было оценить. Его плечи были такими же широкими, как рост Шедо, а она была такой же высокой, как длина Лайми. Он был просто чудовищен, а его предплечья были больше, чем у Шедо. Без сомнения, он мог вырывать деревья с корнем, швырять валуны и делать все прочие ужасные вещи, на которые способны алмазные собаки. Он был огромным гигантом, грубым животным, таким алмазным псом, который представлял реальную угрозу для мирных существ повсюду.

— Эта пика должна быть длиной в три ярда, Шедо. У него больше возможностей, чем у тебя. Не пытайся напасть на него, а нападай на его оружие, если нападешь. Он либо ударит тебя этим оружием, как дубиной, либо проткнет тебя как шампуром. Не позволяй ему. Если он замахнется на тебя этой штукой, тебе будет трудно подняться. У меня у самого большой радиус действия, но у него явно есть преимущество. Будь осторожна.

Посмотрев вниз, Шедо почувствовала, что начинает нервничать, и задумалась, стоит ли это делать. Если она потерпит неудачу, ее схватят, и она снова станет сукой, если ее не убьют прямо в бою. Конифер может попасть в плен, и это будет ужасно. Его бы либо поработали, либо съели.

Это был всего лишь один пони.

Да, это был всего лишь один пони, и один пони имел значение. Одна хорошая и невинная жизнь имела значение. Напрягая мышцы, Шедо приготовилась и выбрала вариант из засады. Она никак не могла победить в честном, равном бою, поэтому ей придется сражаться грязно. Она зайдет с другой стороны баррикады, расправится с умной собакой, а затем использует саму баррикаду в качестве временной крепости. У нее было преимущество, и ей нужно было использовать все свои возможности.

На дне оврага, где проходила дорога, лежали тени, и Шедо скользила от одной к другой. Она слышала, как собаки разговаривали с пони, смеялись и дразнили его. Пони, кем бы он ни был, был храбрым. В данный момент она не могла его видеть, так как мешала баррикада, но он не убегал. Остановившись за высоким пнем сломанного дерева, она глубоко вздохнула в тишине, пока пони пытался терпеливо объяснить ей, что нападение на него вызовет гнев Королевских сестер пони.

Если она решится на это, обратного пути уже не будет.

Когда она вприпрыжку бежала от пня к баррикаде, ее лапы не издавали ни звука, и она схватила Лайми обеими лапами. Разбежавшись, она фантастическим прыжком взобралась на вершину баррикады, которая была выше ее роста, плавным движением выхватила Лайми и бросилась на "мозг" группы — маленькую алмазную собачку, прятавшуюся у баррикады.

Мощный удар клинком, который к тому же передал весь импульс ее падения, пришелся на голову собаки между ушами, после чего клинок продолжил движение, не встречая никакого сопротивления. Лайми пронзил череп, мозг, позвонки, челюстную кость, а затем ударил по ребрам, не сбавляя темпа. В тот момент, когда Лайми прорубал выход через пах, оба глаза выскочили от ударной волны.

Обе половинки рухнули в грязь, разделенные на две части.

— Арроо? — издал звук испуганный алмазный пес, и таких криков было несколько одновременно.

— Ну что, сучки? — спросил Лайми, стараясь быть как можно более непочтительным.

Опомнившись, Шедо взмахнула клинком и направилась к следующей цели, стоявшей на расстоянии длины клинка. Она приподнялась, затем нанесла удар, но острие ее клинка, ударившись о шею противника, оказалось не совсем точным. Вместо того чтобы рассечь шею, лезвие ударило под углом и скорее разорвало плоть, чем разрезало. С хрустом ломающихся костей голова оторвалась, и багровая жидкость хлынула вверх, как задорный фонтанчик. Отрубленная голова полетела по параболической дуге, кувыркаясь в воздухе и разбрызгивая кровь из разорванной дыры в шее.

Другой алмазный пес, находившийся в нескольких метрах от него, поймал отрубленную голову своего сородича и закричал. Насилие приобрело бешеный характер, теперь речь шла скорее об импульсе, и Шедо набирала скорость. Поскольку она сражалась с гигантами, алмазными собаками, которые были значительно крупнее ее самой, она приняла позу Небенхут — стойку жнеца.

Перешагнув через обезглавленное тело только что убитой собаки, она продолжила свой несколько грациозный танец, ни разу не вспомнив о том, как неудачно убила последнего, и с пугающей скоростью двинулась к следующей собаке, держа меч наготове, на уровне хвоста, сохраняя позу, которой ее научил Лайми.

— Святые аликорны! — сказал пони в шляпе.

Большой пес поднял свою пику и заговорил, показывая, что Лайми совершил ошибку:

— Она нужна мне живой. Одолейте ее, но не убивайте.

Как только последнее слово вылетело из пасти большой собаки, Шедо сделала быстрый выпад в сторону своей цели. Лайми глубоко ударил, попав чуть ниже локтя, и оставил после себя глубокую кровоточащую рану. Раздался вопль раненой собаки, и остальные алмазные псы начали реагировать на нападение Шедо. Придя в себя после колющей атаки, Шедо нанесла быстрый удар, но не попала.

Темп наступления замедлился. Завывая от боли и ярости, алмазный пес, которого Шедо ранила, поднял свое оружие — кирку — и бросился на Шедо. Большой пес зарычал — несомненно, в напоминание о том, что наглая сука нужна ему живой, — и Шедо, воспользовавшись случаем, отступила к баррикаде, своей временной крепости.

Стоя на валуне, Шедо подняла меч в позицию Оукс. Она не была уверена, что это лучшая поза для того места, где она стояла, и для той битвы, в которой она сражалась, но она должна была это сделать. Здоровяк сдерживался, но по крайней мере три, да, должно быть, три собаки бросились на нее. Две собаки слева от нее, еще две справа — всего три собаки.

— Мистер Баркер^[1] кастрирует вас в Тартаре! — сказал Лайми, дразня собак, когда они наступали.

Две собаки слева от нее, две справа, большой великан и все собаки, которые еще крались за пони и его повозкой. Три собаки. Хорошие шансы. Шедо решила, что сможет с ними справиться. Копья, мечи, кирки и огромная булава. Как бы ни было страшно это оружие, Лайми был еще страшнее: он пылал ярким, тошнотворным зеленым колдовским огнем.

В ноздри Шедо ударил запах чернил — странный, неожиданный, грозивший поглотить ее. Странный химический привкус, от которого жгло в носу и слезились глаза, почему-то наполнил Шедо мужеством. Она могла ассоциировать этот запах только с запахом судьбы, хотя такая связь была весьма необычной. Держа Лайми над головой, она бросила вызов своим врагам, и ее рот наполнился словами, которые она не могла разобрать.

— ЧЕРНАЯ ГОНЧАЯ ПРИДЕТ ЗА ВАШИМИ ГОЛОВАМИ! ВСЕ ВЫ — ПЛОХИЕ СОБАКИ!

¹↑ https://fallout.fandom.com/ru/wiki/Мистер_Баркер
Ну и To bark — лаять, дополнительный каламбурчик

16. Сука может летать

Лапа приблизилась — слишком близко — и алмазный пес потянулся к Шедо, выпустив когти. Лайми подался вперед в полуразрубающем, полуразрезающем движении, и его острие проскользнуло между двумя когтями, мимо пальцев лапы и с легкостью вошло в мягкую мясистую перепонку, соединяющую пальцы с лапой. Лайми прорезал плоть, кость, лапу, проскользнул по твердым костям запястья, как по маслу, а затем один палец лапы и один ноготь лапы, освобожденные от лапы, упали на землю и закувыркались.

Алмазный пес завыл, пытаясь отступить, он повернулся, чтобы бежать, но Шедо было не до этого. Коротким, быстрым ударом острие клинка Лайми задело заднюю часть черепа собаки и раскроило его. Другая собака оказалась прямо над ней, и Шедо не успела добить убегающую собаку. Подняв клинок, она перевела его в оборонительное положение и присела на баррикаду. Собака, раненная чуть ниже локтя, со стоном упала, теряя кровь.

Алмазная собака, атаковавшая Шедо, была агрессивна, но осторожна. Шедо сделала движение, чтобы блокировать копье, и таким образом перерубила опасный конец, но не раньше, чем на ее животе появилась длинная, глубокая, кровавая царапина. За урок придется заплатить болью, страданиями, и Шедо научится больше защищать свой живот, не позволяя ничему подходить так близко.

Алмазный пес последовал за своим копьем и теперь был прямо над ней. Длина Лайми стала помехой, но не такой, которую нельзя было преодолеть. Вместо того, чтобы попытаться использовать свой клинок, Шедо врезалась рукоятью меча в морду алмазного пса, когда он взобрался на баррикаду. Раздался тошнотворный хруст костей — морда раздробилась, один глаз вывалился из глазницы, а когда удар завершился, нижняя челюсть алмазного пса повисла под странным углом.

С ворчанием она оттолкнула его ногой, и он кувырком полетел на баррикаду. Из разорванной плоти ее живота сочилась кровь, а на боку болел шов. Удержаться на неровной поверхности грубых укреплений было трудно. Собака с когтистой лапой и раскроенным черепом упала на землю лицом вперед, и из ее ран продолжало хлестать неимоверное количество крови.

Оставалось еще три собаки.

Большой пес приближался, занося огромное копье, а с флангов ее окружали две собаки поменьше. У одного был меч, у другого — огромный молот. Шедо знала, что эти трое нападут на нее вместе, и понимала, что ей грозит беда. Рана на животе кровоточила сильнее, чем хотелось бы, и любое движение было мучительным.

— Эй! Эй, ты! Большая собака! Для такой большой собаки у тебя такая маленькая набедренная повязка!

Жестокая насмешка Лайми заставила большую собаку зарычать от ярости, но она не поддалась на провокацию.

— Это твое большое копье должно что-то компенсировать? Думаю, да!

Большой пес задрал голову.

— Держу пари, я знаю, почему тебе нравятся маленькие сучки… Держу пари, что твой детский член выглядит просто огромным, когда его держат в маленькой лапе!

— РРРРАХР! — Большой пес слюняво и воинственно лаял, набрасываясь на нее.

— Не целься в член, Шедо! Это невероятно маленькая мишень! — крикнул Лайми, когда Шедо подняла его, чтобы отразить атаку. — Нам нужны пинцет и увеличительное стекло, чтобы проделать эту операцию как следует!

Собака, державшая огромную булаву, присоединилась к большому псу, но другой пес, которого Шедо считала вторым псом, повернул хвост в другую сторону и побежал, не желая участвовать в жарке хот-догов. Разум большого пса исчез, и осталась только ярость, когда он с копьем наперевес бросился в атаку.

Когда он прыгнул, Шедо тоже прыгнула. Большой пес летел с удивительной грацией, даже в состоянии ярости берсерка, он занес наконечник копья, готовясь нанести удар. Шедо прыгнула не на своего противника, а в сторону, уходя от того места, где наверняка приземлится большая собака. Оба парили, как птицы, большие, мохнатые, лохматые птицы; большой пес был тяжелее, объемнее, а Шедо — меньше, легче. Но оба обладали потрясающей грацией.

Находясь в воздухе, большой пес вновь развернул копье и, сделав выпад, попытался пронзить Шедо, пока она летела от него. Шедо оттолкнулась задними лапами от грубого древка, и оно повернулось под углом вниз. Большая собака приземлилась на то место, где когда-то стояла Шедо, в центре баррикады, и от ее удара поднялось облако пыли. Шедо тем временем приземлилась в том месте, где баррикада соединялась со стеной оврага, и покачнулась, пытаясь восстановить равновесие.

Пес с булавой стоял на дне оврага, широко раскрыв глаза, ошеломленный тем, чему он только что был свидетелем. Пони в шляпе тоже стоял, застыв на месте, и на его шерсти виднелись брызги свежей ярко-красной крови. Шедо и большая собака настороженно смотрели друг на друга, но это продолжалось недолго: большая собака снова бросилась на Шедо.

— Это похоже на какой-то ужасный фильм про хув-фу, — сказал пони в шляпе.

Большой пес в мгновение ока сократил расстояние, но Шедо было не до этого. Она пригнулась и побежала, проскочив под большим псом, пока он был в воздухе. Он ударил ее копьем, но промахнулся. Большой пес приземлился, но не остался на месте. Повернувшись, он задрал хвост и направился к Шедо. Копье легко крутилось в его лапах, двигаясь слишком быстро для такого большого и неуклюжего оружия.

— Ну, Шедо, по крайней мере, твоей девственности ничего не угрожает…

— РРРРРРРАР! — прорычал большой пес, а затем бросился на нее.

Пыхтя и отдуваясь, как расстроенный локомотив, большой пес пронесся по верху баррикады, выставив вперед копье, и бросился на Шедо. Она стояла с мечом наперевес, пригнувшись, готовая к ответным действиям. С удивительной ловкостью она уклонилась от наконечника копья, а затем нанесла удар клинком. Это было очень затратное движение: она перерубила жестокий колючий наконечник копья, но в это время большая собака с огромной силой налетела на нее.

Древко копья завертелось и ударило Шедо в основание челюсти. Рот захлопнулся с превеликим лязгом зубов, а в глазах взорвались вспышки звезд. На мгновение она не смогла понять, держит ли Лайми в лапах. Под задними лапами ничего не было, а когда через долю секунды она немного пришла в себя, у нее возникло ощущение, что она находится в воздухе.

— Шедо! Опомнись, сейчас не время для пьянки!

Услышав его голос, Шедо, действительно, опомнилась, но было уже поздно. Она обнаружила, что находится в воздухе, летит, а большой пес размахивает своим древком копья, как дубиной, в ее сторону. Скрежеща зубами, она ничего не могла сделать, кроме как принять удар как сука. Через мгновение удар пришелся на ее левую конечность, и древко копья раскололось от удара. Всю левую лапу пронзила жгучая боль, и на какое-то время она была уверена, что потеряет сознание.

Она ударилась о землю с такой силой, что зубы снова заскрипели. Приземление на спину выбило из нее дух, но времени перевести дыхание не было — надо было двигаться. Как раз в тот момент, когда она откатилась в сторону, большая собака приземлилась прямо на место ее удара. Задыхаясь, все тело кричало о нехватке кислорода, она как-то сумела подняться на задние лапы и поднять Лайми.

Два смертельных врага снова сошлись в схватке…

Большой пес, используя свое преимущество, бросился в атаку. Шедо сыграла роль раненой газели и застыла на месте, что, впрочем, было не так уж и сложно. Когда древко копья понеслось для очередного удара, она увернулась, упала, усевшись на дерн. Она тяжело упала на землю, но все же успела нанести удар Лайми вверх, пока большая собака неслась вперед.

Острие пронзило засаленную набедренную повязку, а потом еще и еще, и импульс продолжал нести собаку вперед. Лезвие Лайми вошло глубоко в пах, затем скользнуло вверх, в живот собаки, в кишки, и, наконец, в брюхо, пробив множество жизненно важных органов. На морде собаки появилось удивленное, испуганное выражение, а в открытой пасти виднелся светящийся зеленый колдовской огонь.

Он упал, вырвав Лайми из хватки Шедо.

Собака, державшая булаву, бросилась бежать, не желая связываться со свирепым щенком.

Шедо, истекая кровью, с болящей челюстью и прижатой к боку левой лапой, встала и начала отряхиваться от пыли. Дышать было трудно, но она дышала. Она втягивала в себя огромные, болезненные глотки воздуха, а в левой лапе разгоралась огненная агония. Немного пошатываясь, она нагнулась, потянулась вниз и правой лапой оттащила Лайми от большой собаки — своего поверженного противника.

Когда она встала прямо, то чуть не упала. Рана на животе была глубже, чем казалось; все эти сгибания и разгибания, которые она делала, несомненно, усугубили ее. Теперь, после боя, боль от схватки давала о себе знать, и Шедо поняла, что ей грозят серьезные неприятности, ведь бой еще не закончился. Несколько собак убежали, и их нужно было прикончить.

— Лайми…

— Шедо?

— Шедо не очень хорошо себя чувствует.

— … — Отсутствие реакции Лайми было почти слышно.

— Шедо — хорошая собака?

— Да, — ответил Лайми, не колеблясь ни секунды. — Конечно, лучшая собака, чем я — друг.

— Я вижу два всего… может быть, три. Может быть, точно три.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сказал пони в шляпе, проходя мимо. — Вы в порядке, мисс? Меня зовут Лонгхол. Спасибо за вашу…

Шедо опрокинулась лицом на землю и больше ничего не слышала.

Когда Шедо снова очнулась, на нее смотрела встревоженная морда зебры. Конифер выглядел как-то старше, может быть, из-за морщин беспокойства на его лице. Она несколько раз моргнула, но обнаружила, что даже веки болят. Ее лицо не походило на ее собственное, щеки опухли, а челюстные мышцы казались неправильными. Левую лапу словно подожгли, а в локте ощущалась жуткая пульсирующая боль. Болел даже хвост, и она не могла припомнить, чтобы ее били по хвосту.

— Я много чего видел в своих странствиях, но ничего подобного, — сказал незнакомец в шляпе. — Никто мне не поверит, когда я расскажу о том, что видел.

Шедо увидела, как Конифер поднял копыто, а затем услышала его вопрос:

— Эй, Шедо! Шедо! Сколько копыт я показываю?

Моргнув несколько раз, она ответила:

— Три?

— Думаю, с ней все в порядке, — объявил Конифер.

Застонав, она перевела себя в сидячее положение и обнаружила, что рядом с ней лежит ее новая фляга, а также Лайми, который был в ножнах. Правой лапой она подхватила флягу, повозилась с ней, и ей с трудом удалось открыть ее. Даже зубы болели и были чувствительны. Один раз она вскрикнула, вытаскивая пробку, но потом была вознаграждена водой, которую и выпила.

Набрав побольше воздуха, она сидела, почти задыхаясь, и через несколько минут сказала:

— Даже сучка Шедо болит. Почему же так болит моя сучья дырка?

— Вас сильно ударили, мисс. Я бы сказал, что вы пролетели около пяти ярдов.

Положив флягу на землю, Шедо подняла правую лапу, потерла больную челюсть и захныкала. Она смутно помнила, как древко копья ударило ее в челюсть, и все ее мысли были какими-то нечеткими. Память о случившемся была не вся, и ей казалось, что в ее сознании отсутствуют частички.

— Думаю, если бы так ударили кого-нибудь другого, у него бы оторвалась голова.

Посмотрев на спасенного пони, Шедо согласилась, но ничего не ответила. Подняв флягу, она отпила еще, а потом просто сидела с пустым, остекленевшим взглядом, ни на чем не сосредоточиваясь. Работа была еще не закончена, часть жертв сбежала, а еще нужно было наказать плохих собак. Как только она немного придет в себя, она выследит их, где бы они ни прятались, и тогда…

Потом наступит расплата…

17. Сучий гнев

За пределами Эппллузы когда-то находился прибыльный рудник. Давным-давно эта шахта стала бесполезной, поскольку выкапывать из нее богатства становилось все труднее и труднее. Теперь она служила то норой, то логовом для чудовищ, а несколько недель назад — убежищем для алмазных псов, предавшихся запретным удовольствиям бандитизма.

Именно к этой шахте и приближался Брейбёрн, выходя из укрытия, переходя от дерева к дереву, от камня к камню, следуя по невидимым маршрутам, которые, казалось, знали только земные пони. Сразу за ним шел его друг и коллега по правоохранительным органам Сильверстар. Вдвоем они боялись того, что могут найти, с чем могут столкнуться, но они были обязаны выполнять свою работу. Повозка и бочка с маслом для ламп были украдены, и теперь конфликт с алмазными собаками казался неизбежным. Ситуация накалилась до предела, и теперь противостояние было единственным выходом.

Однако Брейбёрн не был готов к тому, что он обнаружил. Вместо вооруженного отряда бандитов у входа в шахту его ждало нечто иное, неожиданное, страшное.

Там был дым, много дыма… и тела.

— Что здесь произошло? — спросил Брейбёрн тягучим голосом недоверия. Услышав хныканье шерифа Сильверстара, Брейбёрн остановил свое продвижение и посмотрел на своего друга и соратника. — С тобой все в порядке?

— Нет, Брейбёрн. Мне плохо, — ответил Сильверстар, и его усы затряслись от того, что задрожала верхняя губа.

Не теряя надежды, Брейбёрн пошел вперед, решив посмотреть. Здесь был сооружен грубый забор, нет, не забор, а ряд заостренных деревянных кольев, на каждом из которых красовалась отрубленная голова. В качестве знака была оставлена крышка деревянного ящика, на которой было написано:

— Черн Ганчя!

Как раз в тот момент, когда Брейбёрн собирался что-то сказать, Сильверстара вырвало. Там были тела, так много тел, так много безголовых тел алмазных собак. Борясь с подступающей тошнотой, Брейбёрн заставил себя вглядеться в жуткое зрелище бойни, надеясь понять, что же произошло. Нечто произошло. Из отверстия шахты по-прежнему валил сизый, наполненный пеплом дым, который поднимался к небу, образуя заметный черный столб.

Сжавшись, храбрый пони подошел к одному из тел и увидел, что смотреть на него почти невыносимо. Это тело было почти разорвано на две части, рассечено от плеча до паха. Судя по всему, только кончик лезвия попал в тело, образовав мясистое, пульпозное ущелье по всей длине туловища, каким-то образом оставив позвоночник не разорванным, но вывалив наружу все поблескивающие внутренности. У изуродованного тела не хватало чего-то важного — головы.

Конечности были разбросаны, как поваленные ветки после сильного урагана. Тела лежали кучей. Лужи крови запеклись и привлекали мух. Не в силах сдержаться, Брейбёрн тоже принялся разбрасывать свой завтрак, и что-то в этом зрелище заставило его почувствовать себя старше, как будто какая-то часть его самого была утеряна навсегда, какая-то часть его молодости.

Вытерев рот передней ногой, Брейбёрн попытался сосредоточиться на задаче, стоящей перед ним. Эти алмазные псы доставляли одни неприятности с момента их прибытия, и совсем недавно принцессе Селестии была отправлена соответствующая депеша. Теперь затребованные солдаты были не нужны. Нужно было отправить принцессе Селестии еще одну депешу, в которой сообщалось бы, что в окрестностях появилось нечто худшее.

Что могло это сделать? Он почти не хотел этого знать, опасаясь, что это знание окажется слишком страшным. Пони должны взрослеть, а некоторые вещи… некоторые вещи остаются с пони, как незваный гость, который никогда не уйдет.

— Брейбёрн, взгляни-ка сюда, — сказал Сильверстар, подзывая своего друга, чтобы тот подошел и взглянул.

— Что именно, — ответил Брейбёрн, сомневаясь, хочет ли он посмотреть поближе.

— На эти тела. — Сильверстар жестом указал копытом на различные трупы. — Все самцы. Ни сук, ни щенков. Шериф поперхнулся, и на мгновение показалось, что его снова вырвет. Глаза выпучились, в животе урчало, и он с трудом сдерживал себя. — Я вижу, что здесь произошло, Брейбёрн.

— И что же?

— В шахту вылили бочку с маслом, а затем подожгли. — Сильверстар закрыл глаза, втянул в себя столь необходимый ему воздух, а затем продолжил, борясь с желанием застонать. — Кто бы это ни сделал, он выкурил этих собак. Когда они вышли из шахты, то попали в засаду. Ослепленные, задыхаясь от дыма, они вышли и были разорваны на куски тем, кто это сделал.

Брейбёрн не мог не согласиться.

— Здесь должно быть тридцать или больше самцов… кто, интересно, мог это сделать? — Сильверстар покачал головой, и его усы, пропитанные желчью, обвисли.

— Черная Гончая, что бы это ни было. — Брейбёрн указал на импровизированный знак.

— Ты видишь ненависть, Брей? — спросил Сильверстар и, не глядя, указал на труп, лежавший в кровавой грязи. — Этому проткнули пах. Одной лапы у него нет, а голова отрублена. Это не обычное убийство, Брейбёрн.

— Нет, наверное, нет. — Брейбёрн задыхался, кашлял, а потом закрыл нос передней ногой в тщетной попытке не вдыхать запах. Он огляделся по сторонам, не задерживая взгляд на одном теле, и отметил, что слова Сильверстар были правдой. Ни щенков, ни сук. Ни одного.

Солнце уже нещадно палило, и по мере того, как оно поднималось над хребтом, оно набирало силу. Это был такой жар, который пронизывал насквозь шляпу, и Брейбёрн чувствовал, как солнце пытается проникнуть в его мозг. Все это было сделано за одну ночь — одну ужасную ночь насилия. Как он ни старался, Брейбёрн не мог понять, что за чудовище устроило эту бойню.

Посмотрев в сторону, он увидел следы от повозок и направился к ним. Следы вели в сторону от города, и в грязи виднелось множество отпечатков лап:

— Эй, эй, Сильвер, кажется, я нашел сук и щенков! Они ушли туда!

— Это бессмысленно, Брей. — Сильверстар стоял на месте, покачивая головой из стороны в сторону. — Зачем? Зачем убивать всех этих алмазных псов, но щадить сук и щенков? Зачем позволять им уйти с повозкой и, предположительно, со всем, что они выкопали из шахты?

— Это была засада, и чертовски хорошая. — Брейбёрн посмотрел в сторону следов от повозок и множества отпечатков лап. Повозка, которую они искали, отсутствовала, а источник дыма был обнаружен. Земной пони почувствовал, как внутри него поднимается острое чувство грусти, хотя он не мог сказать, почему. Он сам испытывал острую неприязнь к алмазным собакам и вообще ко всему, что представляло опасность для пони.

— Брей, мы не можем допустить, чтобы город увидел это, начнется паника, а ты знаешь, что бывает, когда кучка глупых олухов впадает в панику…

— Я знаю, Сильверстар, я знаю… Что нам делать с этими телами? С этими головами? — Брейбёрн почувствовал, что его желудок поднимается, а бока снова начали вздыматься. — Я никогда в жизни не видел столько крови. Земля вся в крови! Деревья окрашены ею! Я даже не знаю, с чего начать уборку!

— Брейбёрн, мы обязаны защищать этих пони, — сказал Сильверстар своему давнему другу. — Мы должны собраться с силами и как-то навести здесь порядок. Надеюсь, тот, кто это сделал, уже ушел. Может быть, он забрал сук и щенков себе, а потом ушел за те холмы. Я не собираюсь искать, и ты тоже. Нам надо защищать пони.

— Да, ты прав, Сильвер. Но как же мы все это уберем?

— Не знаю, Брей, не знаю…

Из уст принцессы Селестии вырвался слабый ропот безмолвного беспокойства, выдававший ее нынешнее эмоциональное состояние. Рейвен, услышав этот звук, прекратила свои занятия, повернулась и устремила на монарха обеспокоенный взгляд. Видя напряженную сосредоточенность своей самой верной помощницы, белая аликорна только еще больше расстроилась, и она опустилась на землю, поддавшись собственному волнению.

— Чай, быстро! — рявкнула Рейвен, и единственный младший помощник, присутствовавший при этом, умчался прочь, вприпрыжку. Маленькая кобылка-единорог, такая крошечная по сравнению с монархом, бросила стопку папок на соседний стол, а затем подошла к принцессе, готовая услужить. — Что тебя беспокоит? — спросила она, обращаясь скорее как к друг, чем как к помощница.

— Боюсь, что прошлое вернулось, чтобы преследовать меня, как это обычно бывает, — ответила принцесса Селестия. Она тяжело вздохнула, крылья один раз хлопнули по бокам, и она покачала головой — царственное движение, от которого мышцы на ее шее затрепетали, как флаг на ветру.

Навострив уши и сосредоточив взгляд, Рейвен ждала, что будет сказано дальше.

— Все эти отчеты, Рейвен… так тревожно. Особенно то, что поступило из департамента шерифа в Эппллузе. В этих отчетах прослеживается определенная закономерность, и если вникнуть в нее, то вырисовывается линия кровавой бойни. Логово глазных тиранов уничтожено. Надзиратели подтвердили это. Местный тролль, похоже, пропал без вести. Пони по имени Лонгхол был спасен на дороге алмазным псом с пылающим зеленым мечом… да, Рейвен. Мое прошлое вернулось, чтобы преследовать меня.

— Селестия? — Рейвен подошла еще ближе, но остановилась, когда белая аликорна отвернулась.

— Однажды у меня был друг, — начала принцесса Селестия, закрыв глаза. — Он был не очень хорошим другом, но ему очень нужен был друг. Жил-был драконикус по имени Лайми, и он был не такой, как все. Он был маленьким, слабым и почти бессильным. Он не был злобным, не то что остальные, но он был надоедливым. Видишь ли, он рассказывал. Это была его магия, именно этим он и занимался. Он умел залезть к тебе в голову и рассказать о каждом твоем обыденном действии. Я находила это довольно забавным…

Она замолчала, и на ее лице появилось страдальческое выражение.

— Другие представители моего племени издевались над ним. Они были жестоки. Они изучали его, ставили на нем эксперименты и оправдывали это тем, что им нужно было лучше понять врага. Лайми был слишком слаб и жалок, чтобы быть чем-то, кроме раздражения, в лучшем случае. Он не представлял реальной угрозы. Я попытался стать его другом, и за это попала в беду. Старейшины сочли такое поведение тревожным. Я протянула ему копыто помощи, и меня наказали. Я старалась быть великодушной, и меня наказывали. Я страдала за то, что обладала этими чертами, и это наполняло их значимостью… Странно…

И снова ее слова оборвались, и она, казалось, погрузилась в размышления, а может быть, и в прошлое.

— Лайми был моим другом, хотя и не очень хорошим другом. Но я старалась. С моральной, этической точки зрения я была лучше своих старших. Они были холодны, отстранены, слишком сосредоточены на победе, не заботясь о том, что они отбрасывают ради победы. Лайми… угроза драконикус… опасность драконикус… Я знала, что эта война не может продолжаться вечно и что, возможно, когда-нибудь нам придется жить с ними. Холодное бездушие… бессердечие… оно таило в себе реальную опасность для будущего, а я уже тогда строила планы на будущее.

— Конечно, — сказала Рейвен, почти прошептав эти слова.

— Лайми ужасно относился к Луне и доводил ее до бешенства, но, по правде говоря, я тоже ужасно относилась к Луне. Я думаю, что Лайми просто подыгрывал мне, следовал моему примеру, когда я дразнила ее и делала то, что делают сестры. — Веки Селестии дрогнули, открыв два глаза, розовые, как рассвет, и пылающих не менее сильным внутренним огнём. — Однажды Лайми пришла в голову идея. Ему пришла в голову блестящая идея стать героем и помочь в войне. Маленький проказник украл из вражеского анклава драконикусов книгу заклинаний, которая была наполнена самой чудесной магией. Ты должна понять, Рейвен… Я и тогда прекрасно разбиралась в магии.

Маленькая кобыла-единорог кивнула в знак подтверждения и подождала, пока принцесса продолжит говорить.

— Лайми не был силен, как все остальные, но у него был сильный дух. Его дух обладал удивительной силой. Он решил стать мечом, оружием, связанным с духом. Если бы он был связан духом, то его почти невозможно было бы уничтожить как меч, как оружие. Конечно, будучи молодой и упрямой, я охотно приобщилась к запретной магии, и мы принялись за работу. Магия была сложной, трудоемкой и опасной. Это был странный сплав магии, новый вид магии, сплав гармоничных матриц и хаотических переменных. Но каким-то образом мне это удалось.

Почти затаив дыхание, Рейвен ждала продолжения рассказа.

— Я была в середине самой сложной части, когда меня обнаружили. Когда нас обнаружили. Пришли старейшины и нарушили все в самый неподходящий момент. Все пошло наперекосяк… магия начала выходить из-под контроля. В этом нет моей вины. — Заплаканные глаза Селестии несколько раз моргнули, прежде чем она смогла продолжить. — Я не виновата… Если бы они позволили мне завершить начатое, у нас было бы мощное оружие для войны…

— Но старейшины, думая, что им виднее, стали пытаться разрушить то, что я сделала, и даже когда я сказала им остановиться, они не послушали. Когда они стали пытаться разобраться с магией, Лайми защищался. Он… Мне бы очень хотелось верить, что это был несчастный случай… Он ранил одного из старейшин. Удар вспорол ей горло. Я не могла допустить, чтобы вся моя тяжелая работа была разрушена, и не могла позволить им уничтожить шанс моего друга стать героем.

— Его способность к самоконтролю была отнята или нарушена, я не знаю. Он плакал, просил и умолял оставить его в покое, говоря, что не хочет снова быть слабым драконикусом. Старейшины были бессердечны и разорвали бы его на части… всю мою тяжелую работу. Прежде чем они успели полностью уничтожить его, я изгнала его мощным заклинанием и отправила его прочь, подальше от старейшин. Это было все, что я могла сделать, чтобы спасти его. Это было все, что я могла сделать, чтобы спасти своего друга. Я отослала его и надеялась, что этого достаточно, чтобы он выжил.

— Это ужасно. — Рейвен, опустив голову, уставилась в пол туманными глазами. — Мне жаль, что ты потеряла своего друга.

— Я, конечно, была наказана. Меня ждало нескончаемое наказание, и оно было более суровым, чем ты можешь себе представить. — Из голоса Селестии ушли все эмоции, и он стал тусклым, лишенным чувств. — Я также была наказана позже. Лайми стал страшным оружием, клинком абсолютного хаоса. Те, кто держал его в хвате, были почти неудержимы. Лайми невероятно опасен, если говорить об оружии, и даже сейчас он снова буйствует, и я в этом виновата.

— Что же делать? — спросила Рейвен, поднимая голову. На ее лице появилось озабоченное выражение, а глаза сузились от беспокойства. — Как нам остановить это?

— Магии будет недостаточно, — ответила принцесса Селестия. — Лайми делает своего владельца невероятно устойчивым к магии. Если послать армию, чтобы остановить его, он станет только сильнее, а я не хочу причинять вред Шедо. По моим наблюдениям, она — милое создание, хотя и несколько беспокойное. Она растеряна, ей больно, и она злится. Она — щенок, которому больно. Я буду очень огорчена, если мне придется ее умертвить.

— Конечно, существует какой-то способ положить этому конец, пока это не переросло в кризис. — Рейвен навострила уши и застучала копытами по кафельному полу, нервно и взволнованно расхаживая на месте.

Наклонившись вперед, принцесса Селестия покачала головой из стороны в сторону, ее лицо было алебастровой маской, не излучающей тепла:

— Это не то, что можно решить с помощью насилия. Я не хочу, чтобы моему старому другу причинили вред. Если возможно, я бы хотела попытаться исцелить его, если это в моих силах.

— Ты сама пойдешь за ним? — спросила Рейвен, выглядя весьма удивленной.

— Нет, Рейвен. — Сузив глаза, принцесса Селестия устремила горящий взгляд на стоящую перед ней белую кобылу. — Отправь моих агентов и скажи им, чтобы они нашли алмазного пса по имени Хатико. Мне бы не хотелось, чтобы его убили, но я верю в его разум и мягкий характер. В нем живет сильное чувство добра, и он мудр. Возможно, он сможет отговорить Шедо от ее буйства и заставить ее отказаться от выбранного пути. Возможно, он сможет вытащить ее из тьмы, в которую она попала.

— Это кажется рискованным…

— Это рискованно! — Голос принцессы Селестии прозвучал почти как раскат грома в тесной комнате. — Если Хатико потерпит неудачу в дипломатии, его честь, несомненно, заставит его достать меч. Если это произойдет… исход неясен.

— Я понимаю. — Рейвен склонила голову. — Я займусь этим немедленно.

— О, Рейвен…

— Да?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что выслушала меня, пока я изливала свое сердце.

— Не думай об этом.

— Но я постоянно думаю об этом… обо всем… что ты делаешь.

— Для чего нужны друзья? — спросила Рейвен, разворачиваясь. — Я немедленно отправлю ваших лучших полевых агентов и буду держать тебя в курсе всех событий, как только они произойдут.

Вздохнув, принцесса Селестия еще немного поерзала, расслабляясь:

— Действительно… для чего еще нужны друзья…

18. Сука зашита

Непобедимая, наша героиня шла вперед после успешной кампании, утвердившей ее превосходство. Она боролась с невозможными трудностями, сражаясь с огромными армиями, численность которых была больше, чем количество звезд над головой. Военачальница Кецуэки проложила могучую полосу через своих врагов, высекая в их душах слова о своих эпических деяниях, и при этом она не получила ни царапины. Ни единой царапины! Целая армия была уничтожена без единой царапины.

Шедо приостановилась, ее заросший шерстью хвост обвисал. Одна лапа вцепилась в бок, который был горячим, пылающим, словно наполненным огнем, и она чувствовала, как под кожей бурлит жидкость. Нос Конифера прижался к ее носу, он был прохладным и приносил ей столь необходимое успокоение. Идти становилось все труднее, да и с ней самой было что-то не так.

Военачальник Кецуэки, мудрый, хитрый и изворотливый воин, провела свою кампанию просто блестяще. С помощью дыма и огня она вытеснила врагов из их укреплений, а затем встречала их десятками на поле боя, где рубила их, отрезая головы, конечности и интимные части тела. Ух ты! Что это была за битва! Какая битва! Стрелы летали в воздухе, как стаи птиц, но наша героиня была лишь ускользающей тенью, окутанной мраком.

— Я умираю, Конифер… Шедо извиняется…

Нет, нет, нет! Вслушайтесь в повествование… Ни царапины! Не затронутая! Военачальник Кецуэки уничтожила своих врагов, и все в порядке. Невежливо спорить с рассказчиком! Разве мы это не обсуждали? Это действительно очень невежливо — противоречить рассказчику, когда он пытается рассказать историю. Вашу историю, как никак.

На сжимаемом боку, тонкая, воспаленная кожа разорвалась, и из нее хлынул поток дурно пахнущей горячей жидкости. Она пропитала лапу, покрытую кровью, и потекла по боку, ужасающая вонь обжигала глаза и заставляла терять сознание. По мере того как жидкость вытекала все больше и больше, она ощущала под кожей пустоту — ямку, заполненную гнилью.

— Шедо? — Голос Конифера звучал по-жеребячьи испуганно и панически.

Протянув вторую лапу, она положила ее на спину Конифера, а затем попыталась посмотреть на него, в то время как ее зрение двоилось, троилось, а потом стало слишком много зебр, чтобы их можно было сосчитать. По крайней мере, три. Задние лапы затряслись, она потеряла контроль над кишечником, и по внутренней стороне бедер уже второй раз за день потекла мерзкая жижа. Эта болезнь, чем бы она ни была, станет ее погибелью. Спазмы самого ужасного свойства сотрясали ее внутренности, и она обмякла, когда ее задняя часть взорвалась лавовыми выделениями.

— Шедо, как ты могла? — Голос Лайми был напряжен до предела. — Ты портишь историю. Мою историю. Не так должна заканчиваться героическая история.

— Мне очень жаль. — Говорить было трудно, но это было ничто по сравнению с борьбой за сохранение сознания. — Шедо всего лишь одна собака. Я взяла на себя слишком много. Слишком многих. Я совершила ошибку. Теперь я мучаюсь.

— Шедо, нет. — Голос Конифера был умоляющим, и он оставался рядом с другом, не обращая внимания ни на грязь, ни на кровь, ни на гной, ни на запах. — Давай, тебе нужно идти дальше. Может быть, мы доберемся до какого-нибудь города… может быть, мы найдем помощь…

— Нет. — Шедо закрыла глаза и покачивалась, пока из нее вытекало все больше гноя. — Нет, теперь все закончится. Я умру… как хорошая собака.

И с этими словами Шедо Один-Клык отдалась на волю сгущающейся тьмы.

Темнота расступилась, как занавес, и Шедо смутно почувствовала, как что-то мокрое щекочет ее морду. Что-то холодное пробежало по ее пушистой мордочке и попало в глаза, которые были сухими и покрытыми коркой. Каким-то образом ее тело стало холодеть, оно замерзло, за исключением всех тех мест, где огненные копья прожигали ее до самой души. Первое, что она увидела, когда ее глаза начали фокусироваться, был бумажный пони, плачущий чернильными слезами, но стоило ей только моргнуть, как странная фигура исчезла.

Над местом, где стоял загадочный бумажный пони, Шедо различила почву, корни, она видела землю, и это успокаивало. Вдохнув, она жадно втянула в легкие теплый, дымный воздух, и судорожный кашель заставил ее внутренности булькать, отхаркиваясь. Кашлять было так больно, как никогда раньше, и в ее глазах образовались взрывы звезд.

— Вот видишь, Конифер, я же говорила тебе, что смогу спасти ее… хотя, признаться, некоторое время я сомневалась, — сказал незнакомый голос.

Раздался хруст — звук, очень похожий на то, как подкладывают поленья в костер, затем треск — звук, очень похожий на то, как кормят огонь, и от мерцающего света костра тени заплясали по корням над головой Шедо. Среди пляшущих теней и взрывов звезд она увидела силуэт гарцующего пони.

— Шедо? Ты меня слышишь? Шедо? У тебя от лихорадки повредился мозг? Скажи что-нибудь… пожалуйста? Пожалуйста, пожалуйста, скажи что-нибудь.

При звуке голоса Конифера Шедо захотелось вскочить с места и утешить его, но сил не было. Ослабев, она не могла даже пошевелить головой и, не глядя по сторонам, пыталась сказать хоть что-нибудь, чтобы Конифер успокоился. Первый глубокий вдох заставил ее еще больше закашляться и захлебнуться, но неглубокое дыхание показалось ей правильным.

— Конифер, — задыхаясь, произнесла она, не узнавая собственного голоса.

— Шедо, я нашел помощь… ее зовут Клюква… она вытащила ржавый наконечник стрелы, застрявший в твоих ребрах, потом дала тебе что-то, чтобы у тебя поднялась температура, а потом поддерживала твою жизнь, а я помогал, как мог.

— Вода.

— Да, я пытался дать тебе воды, но у меня ничего не получилось, — ответил Конифер. — Я не знал, что это может тебя привести в чувства. Давай я попробую еще раз.

Конифер появился в ее видении с оловянной кружкой во рту. Шедо видела, как тени пляшут по его полоскам — полоскам, похожим на чернила на бумаге. В Конифере было что-то другое, но она не могла понять, что именно. Шедо наклонила голову, вода выплеснулась из жестяной кружки, и Шедо открыла рот, чтобы поймать ее. Благословенная прохлада успокоила ее пылающий язык, и она издала стон облегчения, когда жидкость трансмогрифицировала ее язык, каким-то образом превратив его из сухой, потрескавшейся кожи снова в язык.

— Полагаю, мне придется пойти и поохотиться на что-нибудь, — сказал незнакомый голос. — Продолжай давать ей воду, Конифер, столько, сколько она сможет выпить. Когда я вернусь, попробую сделать настой из зимовника, чтобы охладить ее. Надеюсь, мне удастся что-нибудь поймать.

Струйка воды, попавшая в рот, не слишком оживила ее, и Шедо почувствовала, что ее тело пытается двигаться. Мышцы напряглись, горели мучительным огнем, кишки извивались вулканическими змеями. Нос, настолько сухой, что на нем появились трещины, впитывал воду, как жаждущие цветы пьют весенние дожди. Сверху на нее смотрел Конифер, и в его глазах был ужас.

Когда вода закончилась, жеребенок зебры ускакал, чтобы принести еще.

Костер теперь больше поблескивал углями, чем пылал пламенем, и Шедо с растущим голодом смотрела на железный котелок. Она выпила свой охлаждающий напиток — отвар зимовника — и почувствовала легкую дрожь, но в хорошем смысле этого слова. Теперь она сидела, но только с помощью Конифера, и ей пришлось опереться на него. Тени плясали по изгибам пещеры, и пространство вокруг них было тусклым. От запаха готовящегося мяса у Шедо потекли слюнки, и она с нетерпением ждала, когда все будет готово.

— На самом деле я не хирург, — сказала Клюква тихим, приглушенным шепотом. — Просто искатель приключений и странница. Я не думала, что смогу спасти тебя, но маленький Конифер оказался на удивление искусным алхимиком. Этот ржавый наконечник стрелы едва не стал твоей погибелью.

— Я лишь немного знаю об алхимии, но у меня не было возможности вытащить наконечник стрелы или зашить твои раны. — Конифер в ласковом жесте уткнулся носом в шею Шедо, не заботясь о том, что она грязная и вонючая. — После того, как ты упала, я запаниковал и немного побегал в поисках помощи. Помощи я не нашел, но нашел этот кемпинг, поэтому я притащил тебя сюда, разжег снаружи большой костер и попытался поддержать в тебе жизнь, и тут, по счастливой случайности, появилась Клюква.

Когда Клюква помешивала котелок, в ноздрях у нее появилось ослепительное магическое свечение, и она с отвращением сморщилась от запаха готовящегося мяса:

— Мне нужно было где-то отдохнуть, и я знала об этом кемпинге, который финансируется Короной. Здесь стоят защитные барьеры, которые отгоняют ужасы дикой природы, и это место безопасно и надежно, как никакое другое в это время.

Дрожащей лапой Шедо подняла оловянную кружку, чтобы можно было попить. Вода была прохладной, даже холодной, чистой, прозрачной и приятной на вкус. Это была вода, поднятая из глубин земли, самая лучшая вода, насыщенная минералами. Короче говоря, она идеально подходила Шедо на время ее выздоровления, и она жадно глотала ее большими глотками.

— Сколько времени прошло? — спросила Шедо, отрывая кружку от пересохших губ.

Конифер и Клюква посмотрели друг на друга, и между ними завязался разговор с поднятыми бровями и странными выражениями лошадиных лиц, которых Шедо не понимала. У собак были выразительные морды, но у лошадей? Выразительные, они были чужими, хотя, если быть внимательным, можно было кое-что понять.

— Прошла примерно неделя, — ответила Клюква. — Неужели так долго? Время пролетело как в тумане. Мы с Конифером так много времени провели за разговорами и так быстро сдружились.

— А как же Лайми? — Закончив говорить, Шедо отпила еще, и от холодной воды у нее заболели внутренности.

— Он замолчал. — В голосе Конифера звучала печаль. — Он… был расстроен… и замолчал, не желая ничего говорить. Я несколько раз слышал, как он плакал, но когда я пытался поговорить с ним об этом, он отказывался отвечать.

— Шедо… — Клюква продолжала шевелиться и теперь смотрела в огонь. — Что заставило тебя сделать это? Конифер… он рассказал мне, что произошло. Что ты сделала. Он рассказывал так подробно, что я поняла: он должен был быть рядом и быть свидетелем. Я не знаю, как ко всему этому относиться.

— Плохие собаки должны быть наказаны, — не задумываясь, ответила Шедо. — Мы, собаки, некогда могущественные и благородные. Мы, собаки, некогда добрые и надежные. Мы, собаки, когда-то были друзьями пони… земных пони. — Она боролась со странными воспоминаниями в своем сознании, воспоминаниями, источник которых она не знала, как они у нее появились и почему. Видения, образы, истории — теперь в ее голове было то, чего не было до ее долгого сна и восстановления.

— Земные пони работали наверху, а мы, собаки, внизу. Дружили. Дружба помогала земле жить. Дружба ушла, теперь земля гибнет. Нужно вернуть дружбу, чтобы спасти землю, пока не поздно. — На лице Шедо появилось недоуменное выражение, свойственное гончим. — Земные пони и собаки должны быть вместе, действовать как единое целое.

— Шедо? — Конифер поднял копыто, повернулся и коснулся морды Шедо. — Должно быть, эти лихорадочные сны тебя доконали. Пей больше воды.

— Я, Шедо, должна напоминать собакам о цели.

Нахмурившись, Клюква покачала головой:

— У мертвых нет памяти. Мы, эквестрийцы, верим в прощение и позволяем другим жить… учиться… сожалеть о своих ошибках… и, возможно, если все пройдет хорошо, стать лучше. Отрубание голов не способствует научению, Шедо.

— Многие суки выжили, — ответила Шедо, — и щенки, которые видели Черную Гончую. Я спасла их. Освободила их. Они будут помнить Черную Гончую и, может быть, сделают добро. — Сделав слабое усилие, она обхватила Конифера передней лапой и крепко прижалась к нему, так как чувствовала себя очень слабой. — А если эти щенки вырастут и будут поступать плохо… Черная Гончая придет и за ними.

— Но что это даст? — спросила Клюква.

Шедо пожала плечами, или попыталась пожать, но боль от этого была слишком велика:

— Мы, собаки, не такие, как вы, пони. У нас другие пути. Мы забыли свои пути, и теперь мы плохие. Честь мертва. Древний путь потерян для нас. Тьма украла нашу цель, и из тьмы я, Шедо, восстановлю нашу честь.

— Месть может привести только к гибели, — сказала Клюква, помешивая с большей силой, и металлическая ложка заскрежетала о стенки чугунной кастрюли. — Послушай, я много знаю об алмазных собаках и о том, что они делают. Я сталкивалась с ними. Я спасала их рабов. Мне даже пришлось убить нескольких, как это ни прискорбно, и каждый день я испытываю острое чувство стыда за свои действия, хотя это было необходимо. Ты пошла на этот бой с мыслями о мести и убийстве, а спасение остальных было уже потом. Это плохой путь, Шедо.

Шедо задумалась над словами ярко-красной кобылы и не знала, что ответить. Оставаться ли ей на достигнутом и делать то, что она считала правильным, или признать, что она идет по плохому пути? Признает ли она пони стандарты добра и зла? Озадаченная, Шедо подумала о Минори, мудрой, нежной Минори, и попыталась вспомнить уроки Минори. Эти слова поблекли, теперь они казались далекими.

— Месть, — сказала Шедо, ее мысли колебались между настоящим и, как ей казалось, далеким прошлым, — это саморазгорающийся огонь, который пожирает все, к чему прикасается, но все равно требует еще…

— Если ты это знаешь, то зачем тебе это нужно? — потребовала Клюква.

Голос Минори был уже почти слышен, и Шедо напрягла слух:

— Месть также похожа на болото. Попав в него, очень легко погрязнуть в грязи. Легко застрять, стать частью болота. Я, Шедо, сейчас нахожусь в грязи. Пытаться спасти меня — значит стать подобным мне, увязнуть в болоте.

— Я в это не верю, — возразила Клюква и отпустила ложку.

— Даже те, кто погибает в грязи, служат делу, — сказала Шедо, чувствуя, как ее охватывает странное спокойствие. — Шедо пришла в болото, которое сама же и создала, и она пожертвует своим телом, чтобы это место обрело жизнь.

— Тебя все еще лихорадит, вот что с тобой не так. — Клюква закатила глаза, покачала головой и фыркнула. — Я вытаскивала других из трясин и болот. Я и себя из него спасла. Ты слишком фаталистична. Возможно, это симптом бреда.

Шедо, прижавшись к Кониферу, не была так уж в этом уверена. Дрожа, она начала больше мерзнуть, чем согреваться, и ее ноющие мышцы напряглись в знак протеста против режущего холода. Она никогда раньше не понимала притч Минори, знала, что просто недостаточно умна, чтобы понять их, но теперь, почему-то, у нее появилось хоть какое-то чувство понимания.

— Месть — это воющая собака, запертая в темноте, которая говорит другим собакам, чтобы они держались подальше.

Клюква, услышав это, подняла на Шедо суровый взгляд и ответила:

— Тушеное мясо готово. Если это будет последнее, что я сделаю, я с тобой все улажу.

19. У суки есть вопросы

Что делает героя героем? Я вам скажу: я не знаю. Долгое время меня не волновали герои. Была только битва, и это было хорошо. Ни причин, ни смысла, только битва. Некоторые из нас хотят быть героями, мечтают об этом, стремятся к этому, отдают за это всего себя, а потом, по каким-то причинам, теряют себя в битве. Когда-то у меня был друг… кажется. У меня была причина делать добро. Была причина быть героем; потому что это правильно… и, может быть, потому что это может понравиться твоему другу. Я просто хотел нравиться.

Шедо могла бы стать героем, у нее ведь есть все необходимые качества, не так ли? Но если она военачальник Кецуэки, она не может быть героем. Я хотел, чтобы она была военачальником Кецуэки; посмотрите, как весь мир трепещет при ее имени! Ради славы! Ради крови! Ради Битвы! В момент Битвы все воспоминания улетучиваются. Тревожные мысли о том, что кто-то когда-то был моим другом? Все ушло, и в добрый путь, верно? Верно? Я думал, что знаю, чего хочу, но потом случилось самое страшное: Шедо стала моим другом.

А я не очень хороший друг. Воистину, я направил ее на путь военачальника Кецуэки и воспользовался ее жаждой мести. Будучи чудовищем, я использовал свою силу и влияние, чтобы подчинить ее своей воле. По правде говоря, я манипулировал ею, зарывался в ее сознание, как когда-то сделал это с моим последним другом, и подтачивал ее рассудок. О горе, я лишил ее способности принимать правильные решения. Для них обоих.

Странно, я вспомнил, чего хотел когда-то, я пробудился. Могу ли я исправить то, что сделал? Я забрал у мира героя и дал ему вместо него военачальника Кецуэки. Миру нужно меньше военачальников и больше героев. Что я наделал… что я наделал. Я помню другую… она была добра ко мне… а я воспользовался ею… я думаю? Это моя натура? Я не могу поступить лучше?

Может, уже слишком поздно?

Миру нужен герой…

Пора отпустить сознание Шедо и надеяться, что она простит меня.

— Конифер, ты выглядишь обеспокоенным. Я же сказала тебе, что с твоей подругой все будет в порядке. Даже лучше, если мы сможем выкинуть эти идеи из ее головы. — Пока она говорила, Клюква ощипывала птицу, которую убила на охоте. Это было действие, совершенное без раздумий, ужасная задача, выполненная по необходимости.

Шедо, держась за бок, за больное место, куда вонзился ржавый наконечник стрелы, дрожала и ждала еды. Ее тело бил жар и озноб, но, по крайней мере, теперь она была чиста. Это было приятно, даже несмотря на то, что от усердного мытья раны открылись и кровоточили. Клюква сказала, что это хорошо, так как выводит яд, и Шедо была склонна поверить доброй кобыле-единорожке.

— Мне снились странные сны, — сказал жеребенок зебры голосом, который было трудно расслышать из-за огня. Покачав головой, Конифер выглядел обеспокоенным, а его яркие пурпурные глаза отражали свет костра странным, почти мистическим образом.

— Кошмары? — Клюква продолжала ощипывать. — Переживаешь из-за потери друга? Видишь чуть больше насилия, чем тебе хочется? То, что происходит в дороге… это что-то делает с пони. Меняет их. Наверное, и с зебрами тоже. Мы не такие уж разные. Бедный жеребенок, ты застрял с алмазным щенком, чей мозг одурманен мыслями о мести. Я предсказываю, что в твоем будущем будет гораздо больше насилия. — Глаза красногривой кобылы метнулись в сторону Шедо и устремили на него пристальный взгляд.

— Я видел странную бумажную пони Шедо, — признался жеребенок. — Мне… кажется… кажется, она снилась мне уже давно, но я не могу вспомнить. — Покачав головой, он хотел еще что-то сказать и сделал это неуверенным, дрожащим голосом. — Сейчас, кажется, вспоминаю. Она налила чернила в мои полоски и говорила о дружбе. О том, как важна дружба. Мои полосы ожили и зашевелились, как колышущаяся трава в саванне или тени, отбрасываемые на стену костром. Она сказала, что мое имя станет благословением на языках алмазных собак во всем мире.

— Общий бред… — вздохнула в ответ Клюква. — Замечательно. Послушай, жеребенок, это всего лишь лихорадочные сны. Подумай над тем, что ты сказал. С чего бы алмазной собаке почитать зебру? В лучшем случае, ты раб. В худшем — еда. Это бред. Я думаю, что все эти стрессы и насилие помутили твой разум.

— Может быть. — Конифер пожал плечами. — Шедо начала видеть эти сны задолго до того, как у нее началась лихорадка. Шедо сказала, что старые боги алмазных собак умерли, потому что их забыли. Кажется, происходит что-то странное, и все это сосредоточено вокруг Шедо.

— Она взяла в лапы волшебный меч, и он овладел ею, как это обычно бывает с волшебным оружием. Если ты хочешь найти свою бумажную пони, посмотри на этот странный зеленый клинок с колдовским огнем. — Глаза Клюквы сузились, а зубы сжались. Содрогнувшись, она достала острый нож и выпотрошила ощипанную птицу. Фырканье отвращения вырывалось из ее ноздрей, как пушечный выстрел, пока она ковырялась в съедобных внутренностях.

Шедо облизнула губы и замолчала.

— Конифер, — с трудом проговорила Клюква, преодолевая сильную тошноту, — зеленая магия почти всегда плохая магия. Темная магия часто бывает зеленой. Магия чейнджлингов — зеленая. Дисгармоничная магия — почти исключительно зеленая, а колдовской огонь — самая зеленая из всех зеленых магий. Каждый единорог, имеющий хоть какое-то магическое образование, знает, что нужно бояться зеленой магии в любом ее проявлении.

Через мгновение она добавила:

— Хотя это не всегда плохо, просто в большинстве случаев. Может быть, девяносто, девяносто пять процентов времени. Некоторые единороги обладают зеленой магией от природы, и, по моему опыту, им тоже не стоит доверять, потому что зеленая магия — это просто плохо. Есть пара мошенников, известных как Флим и Флэм. Единороги. Зеленая магия. Им нельзя доверять.

Шедо, не зная ничего о магии, промолчала.

— Я думаю, ты ошибаешься насчет алмазных собак, — сказал Конифер Клюкве.

— Как же так, маленький друг-зебра? — В тоне Клюквы не было ничего снисходительного, слышалась только теплая искренность.

— Я не раб и не еда для Шедо. — Жеребенок зебры немного поморщился, постучал копытом по подбородку, а затем негромко добавил: — Ладно, формально Шедо — мой хозяин, но это соглашение было заключено драконом Хромом для моего блага. Но Шедо не относится ко мне как к рабу. Я очень ценная собственность. Правда!

Покачав головой, Клюква вздохнула:

— Все это становится все более и более странным.

— Я — сосуд знаний Хрома, сокровищница информации, и меня отдали на хранение Шедо. Она спасла меня из очень общественного туалета, который на самом деле был троллем. Шедо ставит все мои потребности превыше своих собственных, а мою безопасность — превыше своей.

— Угу… — Клюква кивнула. — Да, у вас тут вполне себе отношения хозяина и раба.

Не найдя лучшего ответа, Конифер фыркнул, а затем издал недовольный зебровый звук.

Ухмыляясь от уха до уха, Клюква нанизала птицу на пару острых палочек и подвесила ее над костром, который к этому моменту был в основном занят горячими углями. Что касается потрохов, то их она бросила в кастрюлю с водой и поставила вариться. К большому огорчению Шедо, остальные остатки мяса были брошены на угли и сгорели. Наконец, птица начала жариться, хотя Шедо была достаточно голодна, чтобы съесть ее сырой.

— Шедо… — Клюква повернула улыбающееся лицо к Шедо, и в ее глазах появился хитрый блеск. — Что будет, если из-за твоей жажды мести Конифер погибнет? Или, что еще хуже, его съедят. Думаешь, ты сможешь с этим смириться? Может быть, если дела пойдут совсем плохо, тебя заставят смотреть. Или, что еще хуже, участвовать в этом. Стоит ли месть этого? Стоит ли месть того, чтобы пренебрегать своими обязанностями?

То, что вырвалось из ее уст, удивило Шедо Один-Клык:

— Нет.

Похоже, это удивило и Конифера, и жеребенок зебры (или зед-бры, она так и не решила) посмотрел на нее с любопытством и недоумением. Шедо в оцепенении пыталась осмыслить то, что только что прозвучало из ее уст, в то время как ее сердце несколько раз слабо стукнуло в груди. Даже Клюква, казалось, была удивлена таким исходом, и ее улыбка исчезла, сменившись необычным, озадаченным выражением лица. По крайней мере, Шедо показалось, что она выглядит озадаченной. По лицам пони трудно было сказать.

— Не могу понять, то ли ты пришла в себя, то ли бред окончательно развеялся. — Клюква ткнула палочкой в огонь, чтобы помешать угли, и воздух наполнился запахом жарящейся птичьей плоти.

— Шедо все еще поступает правильно по отношению к алмазным собакам… — Сбитая с толку, она пыталась разобраться в своих мыслях, которые теперь казались ей странными. — По-прежнему стараюсь сделать алмазных собак лучше. Не сдаюсь. Но Шедо не должна рисковать Конифером. Нужно найти выход.

— Мстить — значит продолжать гноить свои раны. — Глаза Клюквы были выразительны, и отражение света костра придавало им какое-то многозначительное сияние. — Искать справедливости — значит, наконец, залечить эти раны. Месть никогда не приносит удовлетворения, она лишь усугубляет распри. Милосердие в конечном счете более значимо, хотя… иногда… к сожалению… убийство неизбежно.

— Как Шедо должна сделать то, что должна делать?

— Слушай, я не буду врать… — Клюкве было больно произносить эти слова. — Если ты собираешься заниматься этим своим делом, то придет время, когда тебе придется отнимать жизни. Мне это не нравится, но это субъективная правда. Но ты можешь показать пример. Будь известна своим милосердием… за все те случаи, когда ты не убивала.

— Но плохие собаки не боятся Шедо, если она добрая.

— Может быть, и нет, — ответила Клюква, — но, может быть, молодые собаки захотят вырасти и стать такими же, как ты. И со временем молодые собаки, которые вырастут, начнут заменять плохих собак. Наверное, это я как пони говорю. Мы, эквестрийцы, склонны к медленным, масштабным изменениям, которые происходят с течением времени. Внезапные быстрые перемены страшат нас. Пугают нас. Они переполняют нас и заставляют бежать. Если возникает проблема, мы склонны списывать ее на плохое поколение, а затем работать над тем, чтобы изменить жеребят для следующего поколения, и поэтому изменения требуют времени. Это игра терпения.

К несчастью для Шедо, она даже не могла понять эту концепцию. Все, о чем она могла думать, — это о плохих собаках, которые вечно во главе, производят еще больше плохих щенков, создавая ужасное будущее, которое тянется бесконечно. У плохих собак рождаются плохие щенки, таков порядок вещей, верно? Конечно, это и было причиной того, что все дошло до такого состояния. Но она пощадила щенков, надеясь, что суки смогут воспитать их лучше. Все это было слишком запутанно для ее измученного болью разума, и у нее вырвалось недоуменное поскуливание.

— А что, если у вас, пони, и дальше будут рождаться плохие жеребята? — спросила Шедо, недоумевая. — Что если жеребята не изменятся, а станут еще хуже?

На это Клюква пожала плечами:

— Такое бывает. Так уж устроен мир. Иногда требуется несколько поколений, чтобы разобраться во всем. Но изменения начинаются с малого, а потом разрастаются. Несколько обеспокоенных родителей воспитывают своих жеребят, чтобы они стали лучше. Эти жеребята вырастают во взрослых, которые делают это лучше, и, если повезет, могут изменить мир вокруг себя. А потом…

— Но ведь у плохих пони тоже есть жеребята, — обратилась Шедо к Клюкве, почти лихорадочно пытаясь найти во всем этом смысл.

Вздохнув, Клюква кивнула:

— Да, Шедо. Так и есть. Возможно, не всегда все меняется к лучшему. Но мы, пони, добились неплохих результатов. Эквестрия — одна из самых просвещенных и развитых стран. Это медленный, неуклонный марш прогресса. Хотя, наверное, то тут, то там происходят жестокие потрясения.

— У пони все по-другому. — Конифер сосредоточенно нахмурился, и что-то в его глазах говорило о том, что он пытается обдумать мысли, которые слишком велики для его головы. — У вас, пони, есть принцесса Селестия, которая ведет вас вперед. Она знает ошибки прошлого… Она делает возможным для вас, пони, ваш медленный подход к изменениям. А что есть у алмазных псов? Кто помнит их ошибки прошлого?

— Ты умный, Конифер. — Клюква пожала плечами. — У меня нет ответа.

Если раньше ее разум был затуманен лишь одним желанием, то теперь Шедо стала сомневаться во всем. Она сомневалась, но в то же время была полна решимости идти вперед… так или иначе. Эти мысли были слишком велики для ее головы, слишком велики для ее разума. Что произошло? Что изменилось? Неужели почти смерть изменила ее? Что привело ее к этому? Цель оставалась, желание оставалось, но мотивация, средства достижения цели изменились. Она не стала бы жертвовать Конифером ради этого.

— Шедо нужно увидеть звезды. Нужно проветрить голову. Мне нужно выйти наружу.

— Подожди, — ответила Клюква, — я помогу тебе…

Что я натворил? Неужели я погубил чувство цели Шедо? Теперь у нее есть все эти ужасные сомнения — сомнения, которые, несомненно, станут ее погибелью. Пока они там, на улице, смотрят на звезды, я остаюсь в одиночестве и бормочу про себя. Шедо просто хотела быть моим другом, она очень старалась. По правде говоря, она была добра ко мне, она была лучшим другом, чем я заслуживал, как и все остальные.

Может ли старый меч превратиться в новое лезвие?

Потерял ли я свою остроту?

Могу ли я все еще что-то предложить?

Все, что осталось у Шедо, — это ее решимость, а она грозна. Если я не буду мешать ей думать, может быть, она сможет что-то сделать. Может быть, я еще могу помочь. Может быть, мне еще можно помочь. Может быть, я и есть то, чего я все время боялся: тупица. Вопрос: может ли рассказчик быть злодеем в своей собственной истории? Я думаю, что может. Можно ли спасти рассказчика? Но что, если рассказчик сам загнал себя в угол? Увы, я просто не могу объявить, что я теперь хороший. Я только и делаю, что разглагольствую перед всеми, кто готов слушать… и, возможно, перед одним или двумя, которые не очень-то и хотели слушать.

Я так долго говорил, что все, что я хотел сказать, потеряло всякий смысл.

Может быть, я говорю, чтобы услышать свои мысли?

Я не думаю, что смогу спасти своего друга, но сможет ли мой друг спасти меня?

От переводчика:

Тут рассказ автора обрывается, но фактически уже все рассказано откуда в этом мире воскресла/появилась Черная гончая.

Для Рарити

Сдохни, ананас!

Забвение

Я буду здесь

Там, где пляшут безумные боги

Новая жизнь

Кантерлотский детектив.

Наследие Вальдемара

Тайны тёмного города

Приём, Седна