Пустобокая

Пустобокая

Если бы я верила в высшие силы, то считала бы вторник Понивилльского Ужаса роковым днём. В воздухе вокруг Замка Дружбы витало какое-то предчувствие, которое неестественно подталкивало нас с Твайлайт к экспериментам, убеждало меня, что всё будет хорошо, вызывало уничтожение, которое я невольно устроила в этом мире. Однако я не могу приписать это судьбе: ни космические струны, ни предначертанная временная шкала не могли погубить нас, породив Пустобокую.

Мне остаётся винить только себя. Я пишу этот текст в захудалых подземельях, высеченных в кристальных шахтах под Кантерлотом, и я не обижусь на любого пони, который сочтëт мои записи безумными бреднями обречённого узника, призванного доказать свою невиновность с помощью невозможностей и бессмыслицы. Однако это не моя цель. Я пишу этот дневник, чтобы если не предостеречь других от повторения моих ошибок, то хотя бы убедить себя в собственном бреде, изложив на бумаге все события, которые я воспринимала. Не заблуждайтесь: это я наложила заклинание, которое убило принцессу и свело с ума другую, и я привела в движение костяшки домино, которые привели к уничтожению Понивилля. И больше не ошибайтесь! Не спускайтесь в этот ад, не бродите по Вечнодикому Лесу в поисках выживших, не обнимайте тех, кто ещë может быть целым. Если вы это сделаете, то наверняка обречëте всю Эквестрию на судьбу Понивилля.

Сейчас, вспоминая этот день, можно сказать, что он был таким же обычным, как и любой другой вторник. Он начался так же просто, как и любой другой день: я проснулась и позавтракала в одиночестве своей комнаты. Было около десяти тридцати утра, когда я получила письмо, доставленное одним из королевских стражников. Твайлайт просила меня присоединиться к ней в её лаборатории в Замке Дружбы для оказания профессиональной помощи. Она изучала магию кьютимарок и нуждалась в моём опыте в этой области. Радуясь тому, что моё богатое прошлое может принести хоть какую-то пользу моим новым друзьям, я приняла приглашение и поспешила отправиться в её кабинет.

Воздух ещё не наполнился прохладой наступающей зимы. Было тепло: последние остатки лета, которое уже давно отгуляло свой срок, обеспечили всем нам, пони, комфортный и уютный день, свободный от забот о пронизывающем до костей ледяном ветре. Помню, как я глубоко вдыхала воздух, шагая по грунтовой дорожке в сторону замка. Последняя неделя, или около того, была исключительно сухой, и пыль смешалась у меня в носу, заставив не раз яростно чихнуть, прежде чем я добралась до места назначения.

По прибытии меня встретил ещё один стражник в странной форме, который забрал мои украшения и направил в лабораторию, где неистово трудилась Твайлайт.

Хотя назвать это лабораторией было бы неправдой. В ней, безусловно, имелись все типичные устройства сложной конструкции и эльдрического назначения: изогнутые трубки, переходящие из сосуда в сосуд, бунзеновские горелки, непрерывно гудящие под бурлящими эликсирами множества цветов, и грозные сваи, пульсирующие электрической дугой; но, как и следовало ожидать от моей дорогой принцессы, это была библиотека. Или, по крайней мере, я должна была сказать, что она становится библиотекой. По бессистемной расстановке книг на полках я поняла, что они были принесены или собраны по мере необходимости, а их расстановку организовала аликорн, которая всегда была занята каким-нибудь другим учебником или свитком, слишком занята, чтобы заботиться об аккуратных и опрятных рядах. Подозреваю, что для Твайлайт аккуратная, опрятная и полная книжная полка — это книжная полка, которую не ценят. Несмотря на такое представление о состоянии разума моей подруги, я всё ещё пыталась найти свой путь среди лабиринтных стопок кожи и пергамента. В конце концов с помощью её ободряющих реплик я добралась до главного места.

Эта половина комнаты, отгороженная от остальных, была в некотором смысле пуста. Да, в одном углу по-прежнему стояли бутылки и оборудование, а среди половиц лежала дюжина книг, раскрытых и потрёпанных, но в остальном здесь было просторно и светло. Утреннее солнце ещё не успело заглянуть в восточное окно, и в его лучах я обнаружила принцессу Твайлайт Спаркл, которая усердно работала — даже чересчур усердно. Она порхала от одного раскрытого фолианта к другому, бешено перебирая копытами пергамент и яростно записывая заметки с помощью своей магии. Я поприветствовала её, и через мгновение, которое потребовалось ей, чтобы закончить писать свою заметку, она закрыла пыльную книгу и обняла меня. Я помню легкий тошнотворный запах, исходивший от её лавандовой шерсти, характерный для кобылы, которая целыми днями трудилась над книгами и горелками, а не над ваннами и постелями. Мы разошлись, и я поинтересовалась её текущим проектом и состоянием дел.

Она смущённо рассмеялась, не понимая, насколько очевидным было её переутомление, но затем принялась за диссертацию, которая захватила мой разум почти так же, как и её. Она нашла древний текст о кьютимарках, наполненный потерянными и неизвестными заклинаниями, которые могли повлиять на них. Она знала, что я умею менять кьютимарки — поскольку когда-то я была частью команды врагов тех пони, которые теперь стали моими самыми близкими друзьями, — и надеялась, что мой талант сможет заполнить пробелы, оставленные долгоносиками и тлëй в её драгоценных книгах. Здесь были заклинания, изменяющие цвет, заклинания, способные заразить Кьюти Покс, и средства от этого, а также песнопения и гимны, способные изменить пони на более глубоком уровне, чем сама кьютимарка. Особого внимания заслуживало заклинание в конце книги, яростно нацарапанное жирными красными чернилами, и именно с ним она обратилась ко мне за помощью.

Насколько принцесса могла понять по намёкам на древне-понийских письменах, которые всё ещё можно было разобрать под кляксами, это было заклинание, которое могло сохранять метки и применять их позже. Оно было похоже на моё заклинание переключения, что было совершенно очевидно; изящно набросанные анатомические фигуры в нижней части страницы, которые остались незапятнанными красным, показывали простой процесс. Нужно наложить заклинание на жертву, а затем на какой-нибудь временный контейнер: будь то другой пони, лист бумаги или кожи, даже чистый камень или дерево. Затем можно наложить то же заклинание на метку и пересадить её обратно на прежнюю пони или на другую, по желанию заклинателя.

Это меня заинтриговало. Это было очень похоже на моё заклинание переключения метки, но в моём случае оно сразу же заменялось другим. Я задумалась о разнице между ними и о том, почему это заклинание может быть полезнее той магии, которую я уже могла предложить. В этот момент Твайлайт набросилась на меня, её глаза на мгновение дико распахнулись, а копыта вцепились мне в холку, и она разразилась криком. Я не была готова к такой реакции, и мой шок, должно быть, мгновенно отразился на ней, так как она быстро успокоилась и извинилась, прежде чем объясниться.

Её беспокоило, что из всех найденных ею заклинаний это было преднамеренно так повреждено и уничтожено. Принцесса не любила, когда знания в любой форме теряются во времени, боялась концепции, когда воспоминания умирают вместе с их владельцами. Пусть она и поступала опрометчиво, но это было вызвано желанием сохранить и каталогизировать всё, что могло быть записано или зафиксировано в веках.

Я открыла было рот, чтобы высказать свою озабоченность, таившуюся в уголках моего мозга, словно бродяга на тёмном рынке, но она подняла копыто и остановила меня, произнеся мои слова прежде, чем я успела понять, как именно я их сформулирую. По её словам, она знала, что заклинание явно было скрыто намеренно. Вероятно, оно было опасным, но существовал шанс, что его уничтожили из-за алчности; коварный маг, желающий угодить только себе и позволить своему секрету уйти в могилу, или размолвка между двумя учёными, закончившаяся уничтожением работы другого.

— Есть шанс, — повторила она, — что магия, скрытая под этими отвратительно красными чернилами, может быть полезна для Эквестрии. — Кроме того, — продолжала она, — мы вдвоем и наши общие знания о магии единорогов и заклинаниях почти сразу же выявили бы любой элемент заклинания, который мог бы закончиться плохо или смертельно опасно. Мы обе уже изобретали заклинания. Разве мы не можем вместе создать одно из них и по его элементам понять, что оно может сделать?

Меня легко убедить, и я никогда себе этого не прощу. Если бы только я не стала настаивать, не бросила ей вызов, а объяснила, что потерянное знание может привести к последствиям, о которых мы даже не подозреваем! В тот момент я тоже так думала, но, подстегиваемая энтузиазмом Твайлайт, отбросила эти опасения. И в конце концов я успокоила себя тем, что, если уж на то пошло, передо мной была аликорн, которая дала отпор самому Тартару и дожила до наших дней, смирившись с этим. О чëм же тут можно беспокоиться?

И вот всё началось. Когда часы пробили полдень, мы приступили к работе, выудив из потрëпанных страниц достаточно смысла, чтобы получить общее представление о заклинании. В соответствии с теорией Твайлайт, оно казалось безобидным. Оно практически не отличалось от моего собственного, с той лишь разницей, что новая кьютимарка не сразу заменяла старую, а старую нужно было наложить на какой-нибудь предмет, чтобы потом восстановить. В заклинании отсутствовали некоторые аспекты, нюансы, которые были полностью уничтожены, но за всеми нашими размышлениями и предложениями мы смогли выяснить, что они были эффективны в рамках заклинания, трюки или твики, чтобы ускорить процесс.

Твайлайт заняла место в комнате, стоя во весь рост и выставив задние конечности в мою сторону. Когда солнце взошло прямо над головой, комната приобрела более тёмный оттенок, поскольку тени вернули себе утраченные места из-под угловатого утреннего света. Позади принцессы мы открыли новый фолиант, готовый получить её кьютимарку по завершении первого этапа. Мы дважды и трижды перепроверили свои записи. Я со всей возможной серьёзностью убедилась, что она действительно хочет, чтобы я наложила на её тело неизвестное заклинание, и после длинной речи о долге учёного учиться ценой собственной жертвы, она велела мне продолжать, что я и сделала.

Аликорн над головой, я до сих пор помню этот крик! Какой ужасный и протяжный кошмарный вопль! Он и по сей день звенит у меня в ушах, отдаваясь в черепе неумолимым эхом. Я использовала заклинание на её боку, и, как и планировалось, кьютимарка исчезла, сохранившись в некой эфирной плоскости и ожидая моего сигнала, чтобы поместиться в своё временное пристанище. Однако прежде чем я успела поместить кьютимарку, этот ужасный вопль пронзил мои уши и повалил меня на пол.

В спешке я позабыла о плане нашего эксперимента и помчалась к Твайлайт, чтобы увидеть её погибель. Там, где была её метка, зияла страшная, извилистая рана — водоворот из плоти, крови и цветов… Боги, сколько цветов! Небывалые в этой вселенной волны ослепляли мой полный ужаса взгляд, когда цвет стекал с её шерсти в воронку на крестце. Она по-прежнему кричала, и, когда она наконец перевела дыхание и закричала с ещё большей силой, я вышла из кататонической паники и принялась за работу. Я прицелилась рогом в пульсирующий и сморщенный кусок ноги, готовая заменить метку, которая, видимо, была своего рода пробкой для слива пигмента в моей подруге, но, пока я пыталась удержать её на месте, боль, должно быть, вспыхнула. Она извивалась, брыкалась и кричала, её вопль превратился из пронзительного звона разбитого стекла в гортанное мычание. Очевидно, то, что с ней происходило, превосходило все физические муки, которые когда-либо испытывала пони. Я произносила заклинание замены снова и снова, промахиваясь мимо цели дюжину раз, пока наконец не попала в треклятый вихрь удачным ударом. Я смотрела, надеясь, что это отменит действие проклятия, наложенного мной на принцессу, но вскоре моя надежда сменилась отчаянием. Её метка появилась, но она тоже искривилась и провалилась в дыру, навсегда поглощённая тёмной магией, овладевшей ею.

Я отступила назад, снова впадая в оцепенение. Что мне оставалось делать? Удаление её кьютимарки положило начало этому мучительному превращению, а её замена не дала никакого эффекта. На моих глазах из неё ушла почти вся краска; она стала бледной, призрачно-белой, словно её нарисовали на бумаге и не раскрасили. Я разрыдалась, когда последние клочки лавандового и темно-фиолетового цвета из её гривы скрылись в портале на задней ноге, и мои крики полностью перекрыли непрекращающийся вопль.

Однако именно тогда, когда её крики снова сменились, мне стало ясно самое страшное. Её глубокие, тягучие всасывания переросли во вздохи и приглушённые рыдания, и я бросилась к ней, чтобы увидеть зрелище, которое до сих пор впечаталось в мою сетчатку.

Её крылья и рог впились в неё саму, кости громко хрустели, а плоть разжижалась с пронзительным хлюпаньем, застряв в её коже, их формы погружались в её тело, пока она не стала похожа на поникен или земную пони, и мысль о том, как это было больно, заставляет меня содрогаться, когда я пишу это воспоминание. По глухому бульканью, вырывавшемуся из её мордочки, я поняла, что с моей подругой сыграли какую-то жестокую шутку; какой бы сильной ни была боль, она явно запечатлелась в её сознании. Несмотря на опасность, шок был бы для Твайлайт лишь милосердием.

Однако не это зрелище преследует меня по сей день. Нет, то, что застыло на задворках моих век, гораздо хуже. Пока я наблюдала за происходящим, белоснежная кожа, которой было покрыто всё её тело, покрывала каждое отверстие. Её глаза были полностью закрыты новой плотью, как и ноздри. Морда тоже срослась, и, когда она упала, а её грудь с трудом поднималась от дыхания, я почувствовала, что наполняюсь решимостью, которая могла быть только результатом адреналина и отключения от реальности. Мой рог запылал, голова закружилась, и я впилась в плоть, когда шов между её губами полностью сомкнулся. Он открылся, и Твайлайт тут же втянула в себя столько воздуха, сколько смогла, но это было бесполезно. Кровь из вновь образовавшейся раны залила ей рот, и она с отчаянным вздохом втянула её в легкие. Но прежде, чем она успела её выкашлять, рана снова затянулась, сращиваясь, словно вопреки моим действиям.

Я разрезала ей щеки, затем горло, надеясь найти какой-нибудь незадетый участок, через который она могла бы изгнать собственную жизненную силу и заменить её воздухом, но всё было безрезультатно. Она перестала кричать и брыкаться и с последним спазмом рухнула на деревянный пол, замертво.

Только благодаря тому, что стражник, доставивший мне послание Твайлайт, был тем самым, что стоял сейчас у её лаборатории, я не была немедленно заключена в тюрьму на месте. Если бы это было так, возможно, Понивилль еще сохранился бы! Если бы это было так, то труп лежал бы в лабиринте книг и полок, не имея поблизости других пони, к которым он мог бы притянуться, и его ужасная зараза — если её вообще можно назвать таковой — не имела бы возможности распространиться. Вернувшись, мы бы увидели, что она представляет угрозу, и мы бы…

Что ж, я не могу изменить прошлое. Боги знают, как сильно я хотела бы этого, но никакие пожелания и мольбы не могут изменить то, что уже произошло. Стражник нашёл меня в углу в состоянии кататонии, с немигающими глазами и копытами, прижатыми ко рту, бессвязно и бесконечно повторяющей слова о чисто белой… штуке в центре комнаты. Если бы он не знал, что Твайлайт здесь со мной, он бы не смог сказать, что это она: все лишние конечности убраны, форма гривы и хвоста сведена к самой простой стрижке, и, конечно, цвет, цвет, полное и абсолютное отсутствие цвета и деталей! Со всем этим она была неузнаваема.

Он был быстр в действиях. Я помню, как он тряс меня со всей энергией обученного солдата. Видимо, я тогда встретилась с ним глазами, но не ответила, на что он отреагировал серией ударов по моему лицу. Должно быть, так оно и было, потому что синяки до сих пор не сошли, а боль не покидает меня и сейчас, хотя я и благодарна за это. О, дорогая Твайлайт, подруга моя! Если удары были правдой, то и твоя смерть должна была произойти, и за это я никогда не смогу передать всю глубину моей печали, моего горя, моих извинений. Когда я наконец освободилась от оцепенения, поняв, что не заперта в кошмаре, но, к сожалению, всё ещё нахожусь на физическом плане пробуждения, он смягчил свой натиск. Стражник, зная о нашей миссии и о склонности принцессы впадать в крайности в погоне за знаниями, принял моё изложение фактов после небольших расспросов. Я успокоилась, когда он заговорил со мной, его строгий и тяжёлый голос стал для меня опорой в трудную минуту.

Когда я закончила, мы вместе обсудили ситуацию. Принцессу Селестию, конечно же, нужно было немедленно проинформировать, и моя способность к телепортации сделала бы меня идеальным посыльным. Конечно, в любом случае это должна была быть я. Именно мои действия лишили Твайлайт жизни, и я обязана взять на себя ответственность за это. Самому стражнику пришлось бы заполнять миллионы бумаг, и чем скорее этот процесс начнётся, тем лучше, так что его план состоял в том, чтобы найти и затем начать надлежащие процедуры для королевской смерти. Однако перед моим уходом стражник выразил опасение, что её тело останется незащищённым, пока мы вдвоём будем заняты, и я согласилась с ним. Мы решили отнести её в комнату Кьюти Карты и сообщить остальным Элементам Гармонии о случившемся.

Как мерзко было ощущать её шерсть. Она была уже холодной, почти ледяной, как будто не только её цвет, но и всё её тепло ушло в пустоту. Пока мы поднимали её, я заметила, что извилистая рана полностью исчезла, её поглотил тот стремительный рост кожи, который в конце концов оборвал её жизнь. Солнечный свет, начинавший проникать через западные окна, казалось, исчезал, попадая на белый мех. Не было ни бликов, ни теней, ни даже глубин; ни одной детали, кроме базовой топографии пони. Даже сама шерсть казалась совершенно одинаковой по длине и ширине. Она была совершенно лишена черт.

Она была Пустой.

К тому времени, как нам удалось вытащить Твайлайт из лабиринта книжных полок, прибыли другие охранники, вооружëнные и разъярëнные, ожидавшие нас у выхода из лаборатории. Мой компаньон быстро, как мог, объяснил, что это был несчастный случай, неудачное заклинание, и они подчинились его приказу. Они взяли на себя заботу о её теле и обязанность по вызову её друзей, отчего я почувствовала отвратительную смесь облегчения и уныния. Мне больше не нужно было смотреть на это ужасное существо и чувствовать его, но все равно я чувствовала, что должна была остаться с ней. Полагаю, я должна быть благодарна за то, что не сделала этого, иначе меня не было бы здесь, чтобы написать свои предостережения другим. Когда о ней позаботились стражники, я как могла успокоилась, а затем телепортировалась в тронный зал Кантерлота.

Те несколько минут, что я провела, слоняясь за пределами королевского зала, разрывали меня на части. Я повторяла свою историю в уме снова и снова, заставляя себя представить каждую яркую деталь, чтобы вопросы принцессы Селестии не застали меня врасплох. С той новостью, которую я собиралась ей сообщить, я не могла позволить себе допустить даже мгновения замешательства или неуверенности. Она заслуживала лучшего, чем когда-либо услышать о том, что её любимая ученица, её ближайшая родственница, её подруга погибла, и если эту информацию необходимо ей сообщить, то это должно быть как можно более безболезненно.

Огромные деревянные двери в Тронный Зал распахнулись, и стражники объявили о моём присутствии. Приятное удивление на лице Селестии пронзило моё сердце, как кинжал, и вместе с ним полились слёзы. Воистину, моё появление было пугающим, ведь не прошло и минуты, как её улыбка померкла, а глаза погрузились за опущенные брови.

Я объявила, что у меня есть крайне важные новости, и попросила её сесть. Она кивнула и махнула мне, опасаясь что-либо сказать, если это окажется особенно неуместным в данном случае.

Как же у меня сжалось сердце, когда я увидела её рыдания. У неё перехватило дыхание, когда я сказала ей, что принцесса Твайлайт умерла, и её вздох прервал меня ещё до того, как я закончила своё заявление. Я начала было уже переходить к объяснению случившегося, но она подняла копыто и заставила меня замолчать, а затем спросила, действительно ли я уверена в её кончине.

Я кивнула, но после этого не подняла головы. Я больше не могла встретиться с ней взглядом, да и не было бы никакой пользы от этого, потому что мы обе теперь рыдали, охваченные горем. Мой шок от преображения подруги наконец-то развеялся, и тяжесть произошедшего полностью охватила меня. Я почувствовала себя так, словно на меня накинули одеяло непроглядной тьмы, удушающей и густой печали, сквозь которую я не могла пробиться ни на какую поверхность. Я чувствовала себя дезориентированной, потерянной; как мог существовать мир без Твайлайт Спаркл? В каждом будущем, которое я когда-либо себе представляла, в той или иной форме присутствовала она. Я горевала не о смерти одной пони, а о гибели всех возможных временных линий, которые я когда-либо представляла, которые я когда-либо могла представить, которые когда-либо могли быть! Она умерла, и я убила её, а вместе с этим убила и бесконечные версии себя.

Прошло время, хотя я не могу точно сказать, сколько именно. Наконец принцесса пришла в себя и выпроводила из комнаты Королевскую Гвардию. Она велела мне рассказать ей абсолютно всё, что произошло, и я с облегчением повиновалась её приказу, поведав многое из того, чем поделилась здесь, в этом дневнике. Я рассказала ей о приглашении, о её увлечённой работе и текущих исследованиях, о состоянии её лаборатории. Я рассказала ей о её аргументах в пользу исследования и о заклинании, которое мы планировали произнести. Ничто не осталось недосказанным: ни состояние фолианта и его испорченной страницы, ни подготовка заклинания, ни само заклинание. Я рассказала всё до мельчайших подробностей и даже поведала ей о своей тщетной попытке дать Твайлайт сделать последний глоток кислорода.

Когда я закончила, наступила тишина. То ли от горя, то ли для демонстрации силы, но Селестия была стоически спокойна; её печаль выдавали только налитые кровью глаза, которые сосредоточенно смотрели на меня, полностью проникая в мой разум и душу, лежащую в основе. Я боялась, что она поразит меня, наложит убивающее заклинание или отправит в какое-нибудь мучительное измерение в наказание за моё преступление, и, когда она наконец глубоко вздохнула, я вздрогнула в ожидании этого наказания.

Принцесса медленно встала и подошла ко мне, положив копыто на плечо, успокаивая дрожь, которую я даже не заметила.

— Покажи мне, — приказала она, и я кивнула. Мы телепортировались из Тронного Зала в замок Твайлайт, вместе появившись в комнате Кьюти Карты.

И тут на меня снова навалилось это проклятое предчувствие, и я сразу же его почувствовала. Что-то было не так, и, боги, как я могла так недогадливо думать! Это было неправильно, и это было всё, что я могла сказать, но я могла это сказать. Селестия в замешательстве повернулась ко мне и спросила, куда поместили Твайлайт.

Я оглядела комнату, посмотрев на каждый из пустых тронов и столов. Стражники обещали, что она будет здесь, а меня не было уже полчаса. Не было никаких причин, чтобы она не находилась в этой комнате, в окружении своих друзей и близких. Эта мысль зудела в глубине моего сознания.

— Её друзья и близкие, — пробормотала я вслух, вызвав любопытство принцессы Селестии. — Куда они подевались?

Я снова начала дрожать, на этот раз заметив это. Твайлайт здесь не было, как и всех остальных пони. Здесь не было ни Элементов Гармонии, ни стражников, обеспечивающих её безопасность, ни какого-либо королевского персонала. Из всего здания не доносилось ни единого звука. Это было слишком для меня, последняя капля странности переполнившая чашу, которую я не смогла преодолеть. Я запаниковала и начала кричать, звать кого-то, любого пони, пожалуйста, кричать «где все?» с громкостью, достаточной, чтобы сотрясти Кристальное Дерево. Но ответа не последовало, и я рухнула, задыхаясь. Это давление раздавило меня, обхватило корпус, как корсет, и скрутило, пока мне не понадобилась вся моя сила, чтобы сделать хоть один вдох. Помню, я подумала, что, должно быть, примерно так же чувствовала себя Твайлайт, задыхаясь от собственного тела, и вместе с этой мыслью тёмное облако начало наплывать со стороны моего зрения.

Тогда меня спасла Селестия: она кричала, трясла, наконец, привела меня в чувство. Её голос был твёрдым и властным, но в то же время заботливым и нежным, и под её слова я вдыхала и выдыхала, следуя её примеру. Она успокаивала меня, давая понять, что случившемуся найдётся объяснение, причина их отсутствия. Возможно, друзья отвезли её в более значимое место, менее холодное и политизированное место отдыха, то, что приносило им всем утешение в трудные времена. Возможно, они привезли её в больницу для постановки диагноза, не подозревая о том, что произошло. Я фыркнула и ахнула, но согласилась. С помощью принцессы я встала, и мы вышли из комнаты Кьюти Карты и направились по коридору к главным воротам, обсуждая, где мы проверим их в первую очередь. Скорее всего, весь город уже знал об этом, подумали мы, и кто-нибудь из пони должен был нас направить. Я уже подошла к двери, и слабая искра надежды затеплилась в моём сердце, когда мы услышали крик.

Будь он неладен, этот крик был точно таким же, как и первый крик Твайлайт, этот ужасающий бесконечный зов нескончаемой и умопомрачительной боли! Как я не потеряла сознание, когда он донёсся до моих ушей, я уже никогда не узнаю. Мы помчались к выходу — наша новая миссия заключалась в том, чтобы помочь несчастной душе, которая издала этот звук. В глубине души я уже знала, что произошло, но мне хотелось, чтобы это не было правдой, ох как хотелось! Я молилась, чтобы этого не было, я умоляла, чтобы этого не было! Принцесса Селестия не знала, и мне было больно, что она это слышала. Судя по боли на её лице и беспокойству, возможно, она тоже знала — только из моих предыдущих описаний или по какому-то небесному чутью, передавшему ей знание о том, что могло вызвать этот крик. Увы, желания и молитвы — не более чем иллюзии, когда сталкиваешься с подобным проклятием. Невольно я наслала на Понивилль кару самого Тартара, и даже если бы кто-то из богов мог меня услышать, я не стала бы винить его за отказ отвечать.

Кажется, это была Роузлак, та кремовая кобыла с розово-пурпурной гривой. Это была Роузлак. Это была Роузлак. То, что мы видели, уже не было ею, не полностью. Посреди торговой площади, рядом с корзиной рассыпанных цветов, воплотился в жизнь мой кошмар. Там стояла Твайлайт — я думала, что это была Твайлайт, но, зная, что я знаю сейчас, определить это было невозможно — с чистым белоснежным копытом, протянутым в сторону Роузлак, пустым холстом морды, почему-то смотрящим на страдающую кобылу, наблюдающим, и всё это совершенно беззвучно.

Что уж говорить о Роузлак… Какая тут может быть удача? Такая же скрученная пустота плоти материализовалась у неё на холке, прямо в том месте, куда было направлено копыто Пустобокой, и мы с принцессой Селестией оцепенело наблюдали, как процесс повторяется: цвет стекает в рану, грива и хвост укорачиваются до совершенно стандартного вида, шерсть смещается по мере того, как однородная плоть затягивается. Слава аликорнам, она была земной пони; если бы у неё были лишние конечности, которые сминались бы в её форму с их тошнотворными переломами и хлюпаньем, думаю, моё сердце остановилось бы на месте.

Принцесса Селестия двинулась было бежать к умирающей кобыле, когда плоть начала забирать эти полные ужаса глаза и вопящую мордочку, но я использовала свою магию и удержала её, предупредив, что это проклятие, очевидно, заразно, и я уже убедилась, что превращение невозможно остановить, как только оно началось. Мы стояли, не в силах оторвать взгляд от Роузлак, которая корчилась и тряслась, не в силах помочь ей, не в силах убежать.

Если бы в этом ужасном аккорде, который я сейчас пишу, и было какое-то конкретное время, когда я бы точно потеряла рассудок, то это было бы здесь. Сама реальность моих воспоминаний говорит мне, что я должна сохранять рассудок, но, боги, как бы мне хотелось, чтобы это были галлюцинации реальности, извращение в моём мозгу восприятия и понимания, сформированная цепочка событий, которая вписывается в остальную часть истории, чтобы невозможность каким-то образом обрела смысл… Твайлайт, точнее, первая Пустобокая, повернулась мордой к нам с принцессой Селестией. Она не говорила, не рычала, из её движений не доносилось ни звука, но я почувствовала её. Я ощущала её цель, её задачи, её желания. То властное давление, которое я ощутила в Замке Дружбы, присутствовало и здесь, и, словно под фокусом микроскопа, я поняла, что это было на самом деле. Это была ненависть! Ненависть, подобной которой не испытывал никто из нас — ни Кризалис, ни Коузи, ни Тирек, ни любой злодей или монстр, с которым я когда-либо пересекалась или о котором слышала. Тогда я поняла так ясно, как если бы она сказала мне прямо, что ненавидит нас, потому что у нас есть глаза, чтобы видеть, рот, чтобы дышать, уши, чтобы слышать.

И она хотела их получить.

Она, спотыкаясь, направилась к нам, движения её ног были плавными и отрывистыми, а копыта не издавали ни звука. Принцесса Селестия, должно быть, почувствовала эту ужасную злобу, как и я, потому что она агрессивно опустила рог и пылающие глаза, защищая своих пони. Я последовала её примеру, вспоминая мощные заклинания, которые не часто практикуются (а если и практикуются, то всегда втайне); заклинания, призванные не просто калечить, а выводить из строя и убивать, испарять и разрушать, и вместе мы атаковали чудовище! Треск и искры рассекали воздух, и тошнотворная вонь горящего озона заполнила площадь, когда мы выстреливали в Пустобокую взрыв за взрывом яростной магии, отрывая от её тела целые куски призрачной плоти. Но она не дрогнула, и по мере того, как она медленно приближалась, мы увеличивали темп стрельбы. От обычного пони остался бы лишь пепел, но регенерирующая плоть отвечала ещё более быстрой регенерацией, снова опровергая любые попытки разорвать эту тварь на части.

Когда она оказалась примерно в двадцати шагах от нас, Селестия зарычала, её аура окрасилась в тёмно-зелёный цвет, и я поразилась тому, что наконец-то стала свидетелем тёмной магии аликорнов. Она взмахнула головой и выгнула рог дугой, и я увидела, как серебристая вспышка, словно заточенная сталь, рассекла шею Пустобокой, полностью перерезав её.

Она замерла, а её голова упала на землю и улеглась у копыт. Шея колыхнулась, и я ощутила зарождающееся чувство победы, что вот-вот она упадёт на землю и мы покончим с этим кошмаром, но, когда её ноги целенаправленно подогнулись, мне снова захотелось плакать.

Оголённая шея — чисто белая, без малейших признаков внутренних органов, просто матовая, прозрачная, пустая материя — нашла место отделения потерянной головы, вжалась в него, и две половинки аккуратно выровнялись и скрепились. Затем она встала и уставилась на нас двоих, я сказала «уставилась», но это снова было то ужасное ощущение. Я посмотрела на Селестию, и она тоже посмотрела на меня. Мы обе надеялись, что у другой есть ответ, но, не найдя его, повернулись мордочками к Пустобокой.

Честно говоря, я не знаю, что бы мы попытались сделать дальше. Часть меня хотела просто телепортироваться и никогда не возвращаться, бросив Понивилль на произвол судьбы. Однако принцесса была более рациональной, более хладнокровной. Она призвала нас эвакуировать город, вывезти всех пони как можно быстрее, пока ещё больше народу не погибло от её прикосновения, и как раз собиралась отдать мне первые приказы, чтобы я выполнила их, когда мы услышали шарканье.

Я так ярко помню этот медленный поворот головы. Я смотрела на свою принцессу, когда до моих ушей донеслось шарканье, и я повернула голову, чтобы посмотреть на источник, пока мои глаза так отчаянно боролись с движением. Быть того не может, повторяла я про себя, быть того не должно, но всë же это было так: Пустобокая, бывшая Роузлак, теперь стояла на четырех копытах в нескольких ярдах позади первой. Идеальное сходство во всём, вплоть до этой вечной, разъедающей душу ненависти! Я задрожала от страха. Всё произошло так быстро! Неужели это случится со мной? Я прикасалась к Твайлайт, и стражники тоже!

Пустота замка поразила меня до глубины души, и я поняла, что должно было произойти. Какая бы зараза ни переносила это проклятие от пони к пони, она, должно быть, активировалась через несколько мгновений после моего ухода, лишив этих несчастных стражников их черт и личностей. И мы послали уведомление её друзьям, святые аликорны, её друзьям! По моему приказу они должны были немедленно прийти в комнату Кьюти Карты, чтобы присмотреть за подругой, и тем самым я, должно быть, отправила каждую из них на верную смерть! Если бы чувство вины было ножом, я бы лежала сейчас мёртвая рядом с ними, тысячу раз пронзëнная в сердце, такое горе и отчаяние живёт во мне сейчас. Я должна лежать мёртвой рядом с ними. Весь этот ужас вызван кончиком моего рога, а у них хватает милосердия просто запереть меня в этой пещере.

Оставить меня наедине с чувством вины — это совсем не милосердно. Если бы мне представилась такая возможность, я бы с радостью приняла свой собственный безвременный конец. Какое облегчение было бы покончить с этими чувствами, с этими воспоминаниями!

Мой разум вышел из-под контроля, я увидела стоящую там Роузлак и, когда осознание своей глупости лишило меня сил, я почувствовала желание пойти вперёд и обнять этот несчастный труп моего собственного творения, но тут Понивилль разразился безумием, вернув меня — несмотря на то, как я ненавидела это — к реальности. Теперь криков было больше. Крики того леденящего кровь состояния трансформации и вопли страха. Две Пустобокие, стоявшие перед нами, вовремя вскинули головы, когда миссис Кейк высунула голову из пекарни, чтобы узнать о беспорядке, и с чудовищной точностью нацелились на ближайшую кобылу. Она застыла на месте, казалось, задыхаясь. Я не виню её: той ненависти, которую они источали, хватило бы, чтобы покалечить любого пони без железной решимости! Я кричала на неё, уговаривая вернуться в дом, запереть двери и ждать помощи, но она не реагировала, её разум был таким же пустым, как у оленя, застигнутого светом фонаря, когда она, должно быть, пытался осмыслить абсурд, творящийся за крыльцом её дома.

— Беги! — приказала я ей. Я не могла подойти к ней, чтобы оттолкнуть её: Пустобокие были слишком близко.

Я увидела, как она отпрянула, только когда их копыта оказались в дюйме от её глаз, но было слишком поздно, слишком мало, и я с отвращением наблюдала, как оба её глаза исказились и разорвались, слившись в ту бездонную воронку, которая означала её конец. Не буду описывать дальнейшее: я всё равно больше ничего не видела, так как меня скрутило и начало тошнить.

Пока мой желудок очищался от всего, что там было, принцесса Селестия тянула меня за собой, побуждая обойти и уйти с рынка. Из каждого переулка и с каждой дороги, где мы проходили, доносились крики, леденящие кровь хрусты и бульканье, когда друзья и родные оказывались лицом к лицу с чудовищем, которое даже Вечнодикий Лес не мог себе представить, умирали, воскресали и бежали вместе с нами.

Случайно, и это была божественная случайность, мы обогнули поворот и обнаружили местную кузницу, где ремесленник, находившийся внутри, бесполезно размахивал раскалённым инструментом, отбиваясь от трех Пустобоких, которые теснили его всё ближе и ближе к кузнице. Он окликнул нас, узнав свою принцессу, когда они навалились на него. Пока Селестия заряжала своё заклинание телепортации, я увидела, как он с отчаянием и диким ужасом заглянул в свою кузницу и погрузил ногу по колено в пылающие угли. Окутанный золотой светящейся магией, он выставил вперёд ногу, не обращая внимания на покрывающуюся волдырями кожу и дымящуюся плоть, и запустил огненное содержимое в своего врага.

Какое мышление, какая храбрость! Он появился рядом со мной со статичным щелчком и рухнул от боли и облегчения, и пока Селестия быстро лечила его пылающую ногу, я сосредоточила внимание на трёх Пустобоких, которых он только что избежал, и впервые за этот день почувствовала истинную радость.

Его цель была верна, его жертва оправдана! Угли, раскалённые до бела, как и сами Пустобокие, достигли своей цели и испарили их плоть при соприкосновении. Они содрали странную внешнюю оболочку, погрузились глубоко в центр, и с десятками комков, усеявших каждую из них, плоть зашипела и вспыхнула. И что это было за пламя! Они вспыхивали, как свечной воск, и пики их пламени достигали соломенной крыши, поджигая и её.

Причиняло ли это им боль, они не показывали; но регенерация всё равно не могла угнаться за прожорливой плазмой. Они просто развернулись и начали своё зловещее шествие к нам троим, уменьшаясь и дымясь. По мере того как всё больше их тел поглощало пламя, появились острые края костей, отчетливо видимые, поскольку они почти мгновенно обуглились. Мы осторожно отступили назад, наблюдая за процессом этого импровизированного эксперимента. Тёмная магия и холодная сталь ничего не могли сделать с этими тварями, но огонь… огонь, похоже, был выходом. Нам нужно было знать наверняка, прежде чем спасаться бегством, но, похоже, у нас наконец-то появилось решение!

И, о, какое счастье мы тогда разделили, когда черепа каждого из них полностью открылись в огне, и, когда глаза и челюсти были освобождены из своей тюрьмы из плоти, Пустобокие споткнулись и рухнули на землю, больше не двигаясь. Кожа больше не восстанавливалась, и от них больше не исходила настойчивая миазматическая ненависть. Они были мертвы!

Принцесса Селестия схватила меня под копыто, а кузнец побежал в свой дом и начал собирать ценности. Я была в замешательстве: несмотря на нашу маленькую победу, её глаза были полны такой печали, какой я никогда не видела, а слёзы у их основания, казалось, испарялись так же быстро, как и появлялись. В глубине её зрачка мне показалось, что я вижу пламя, но, зная, насколько хилым было моё восприятие в этот момент, я не придала этому значения.

— Нам нужно уходить, — сказала она, — добраться до высокого места за городом, и как можно скорее.

Организовать эвакуацию уже не получится: каждая секунда, проведенная в Понивилле, — это ещё один дорогой житель, потерянный из-за этой болезни. Она сказала мне, что знает, как решить эту проблему, но нужно торопиться, пока Пустобокие не успели вырваться за периметр. Учитывая их склонность следовать за ближайшей пони, она полагала, что все они ещё находятся в городе, но по мере того, как их становилось всё больше, а пони оставалось всё меньше, наше время сокращалось в геометрической прогрессии.

Надо было мне тогда догадаться, взрыв, какой уровень глупости я проявила! Директор Школы Дружбы, а у меня не хватило здравого смысла понять, кого я слушаю и что она может сделать… Дорогая Селестия, мне очень, очень жаль. Я должна была догадаться, я должна была понять это! Были и другие пути, и теперь вы тоже потеряны для меня.

Мы бежали к предгорьям, откуда открывался вид на весь Понивилль и ферму «Сладкое яблоко», где можно было обозревать просторы Вечнодикого Леса и даже разглядеть туманную тень горы Кантерлот. Нам не потребовалось много времени, чтобы добраться до них, обходя стороной мчащихся пони, которые перебегали от дома к дому, ища тех, кого они любили, и находя их повернутыми или загнанными в угол, избегая медленного движения Пустобоких, когда они без труда вырывались из дверей и окон навстречу ближайшему живому пони, которого они могли почувствовать. Горело множество костров, и не раз нас окутывал чёрный смог, от которого у меня закипал адреналин — не из-за едких ядов внутри и не из-за пылающего инферно, а из-за возможности столкнуться с Пустобокими, не заметив их.

Мы выбрались из города на холм, и на его вершине я споткнулась и рухнула, втягивая воздух, словно меня душило собственное тело. Селестия замолчала, и я заметила это после нескольких минут задыхания, а, когда я посмотрела на неё, чтобы узнать, она исчезла.

Рядом со мной всё ещё стоял аликорн, всё ещё царственный, возвышающийся и золотой, но это была не Селестия. Её склеры были бордовыми, практически кроваво-красными, а в радужных оболочках плясало буквально пламя. Каким-то образом на ней появились древние горящие доспехи, а её грива и хвост больше не были радужными и неземными, а представляли собой пылающие костры с оранжево-желтой плазмой, испепеляющей землю там, где она стояла. Это была не Селестия, нет, но это была пони, которую я уже встречала однажды во сне. Она носила имя Дэйбрейкер. Я должна была почувствовать ужас. Я должна была ужаснуться! Это существо, стоявшее передо мной, могло победить Найтмер Мун в одиночку, и я даже не подозревала, что Селестия действительно способна на такое превращение. Увы, мне больше нечего было бояться. Думаю, теперь я знаю, что произошло, и, кажется, я знала это с того самого момента, когда повернулась и встретилась с ней взглядом.

Дейбрейкер была не просто какой-то одномерной, комически злой формой Селестии, а её истинной формой. Она была воплощением сырой, неограниченной, нефильтрованной магии, почерпнутой непосредственно из самого Солнца; жгучей магии, которая постоянно бурлила и кипела, угрожая вырваться в глубины космоса подобно солнечной вспышке. Принцесса, которую я знала, тысячелетиями сдерживала эту постоянную ярость, прикрываясь фасадом понимания и гармонии, её любовь к своим гражданам всегда подпитывала её силы в бесконечной борьбе между цивилизованностью и властью, но здесь…

Здесь, она видела, как умирают те, кого она любила в детстве, и как ужасно они умирали! Она видела, как за считанные секунды разрушаются семьи, как она потеряла свою последнюю протеже и самую близкую подругу, а теперь перед ней возникла такая угроза для её королевства, какой ещё не было. Единственным лекарством от этой угрозы был огонь; огонь, которым владела только она. Единственное, что удерживало её от того, чтобы остановить это ужасное творение, — это эмпатия, сострадание, любовь, и она покончила с ними всеми, чтобы спасти Эквестрию. Этот день, должно быть, сломил её задолго до того, как она сдалась в своей вечной борьбе за мир, сломил настолько, что единственным решением, которое она могла рассмотреть, было принятие своей собственной бесконечной силы. На моих глазах Селестия позволила себе умереть, а Дэйбрейкер — заменить её, и вместе с её смертью ушло всë оставшееся у неё равновесие.

Я рухнула в грязь, обессиленная, способная лишь наблюдать. Чувство вины пригвоздило меня к месту. Я не попыталась поговорить с Дейбрейкер, не побежала в тот город, чтобы разделить его судьбу, предписанную теперь пылающим аликорном рядом со мной, даже не заплакала. Что стоили бы слëзы в сравнении с тем, чему я была свидетельницей?

Вокруг Понивилля появилось золотое мерцание, магический щит, который сжигал землю и деревья в местах соединения. Я видела, как птица слетела с дерева, потрясённая внезапным изменением энергии внутри сферы, и погибла при соприкосновении со стеной. Пони тоже; горожане, живые и неизменные существа, достигли этой стены и обнаружили, что не могут пройти мимо. Они отчаянно бились о поле, не обращая внимания на пламя, окутывающее их копыта, — их гнали вперёд Пустобокие, а назад — щит Дэйбрейкер.

А потом появился свет. Какой же он был тошнотворно яркий! В считанные мгновения сияние этой точки в центре города, прямо над беседкой, превзошло сияние самого вечернего солнца. Оно менялось, росло и ревело; и хотя я ослепа от ужаса, я не могла отвернуться. Она создавала в городе звезду! Дэйбрейкер наклонила голову, рог засиял оранжевым светом, достойным глубин самого Тартара, и звезда разгоралась всё сильнее, поглощая всё на своём пути. Снова раздались крики, новые, отличимые от страха и боли, к которым я, к сожалению, уже успела привыкнуть, — короткие и ужасные вопли, которые угасли так же внезапно, как и начались, когда воздух в легких их обладателя воспламенился. А потом над всем этим, над рёвом звезды, треском гривы Дэйбрейкер и последними криками последних душ, оставшихся в Понивилле, я услышала смех. Сначала я подумала, что это моя спутница, как будто смерть её сочувствия дала ей возможность почувствовать радость от страданий других, но, когда я рискнула взглянуть на неё, она была неподвижна, лицо её было стоическим и безразличным.

И тут я поняла, что этот смех, этот незнакомый голос — мой собственный! Погруженный в смерть, в трагедию, в отчаяние, страх и муки, мой мозг, должно быть, обратился к последнему эмоциональному колодцу, который он оставил незадействованным в тот день, и я засмеялась! Я не чувствовала радости, несмотря на кажущееся веселье. Я не чувствовала её с тех пор, как впервые увидела, как горят эти Пустобокие, и думаю, что уже никогда не почувствую. Я не находила ничего смешного или юмористического в том, чтобы наблюдать, как весь Понивилль превращается в дымящийся кратер, который навсегда оставит шрам на карте Эквестрии. Я смеялась, потому что больше ничего не могла сделать, а потом рухнула в обморок, и последним зрелищем этого дня стала единственная слеза магмы, стекающая по щеке Дейбрейкер.

Я не знаю, как Луне удалось подчинить себе Дэйбрейкер, хотя, как я слышала, половина Королевской Гвардии была уничтожена в процессе. Я очнулась в цепях, здесь, в этом подземелье, и меня без устали допрашивали о том, что я сделала. Я рассказала им столько, сколько смогла вспомнить, но они считают меня безумной, а мои признания — не более чем безумными бреднями пони, приговорëнной к пожизненному пребыванию во тьме и одиночестве. Где-то в этой горе они держат в заточении и Дейбрейкер, и мне сказали, что она постоянно кричит, изрыгая огонь, ненависть и моё имя!

— Старлайт, — кричит она, — почему ты заставила меня убить их, Старлайт?!

И чем я защищаюсь? Ведь в какой-то мере я заставила её убить их, не так ли? Пусть Твайлайт уговаривала меня произнести это заклинание, но я его произнесла! Я заставила стражников обхватить её тело, я призвала её друзей окружить её, я привела Селестию в этот проклятый город и ничего не делала, пока её разум разрушался!

Ну, тут и говорить нечего. Я принимаю это наказание, независимо от того, какие обвинения они на самом деле предъявляют мне. Но услышьте меня! Ради любви к Селестии и всем аликорнам древности, не ходите в Понивилль! Не бросайте вызов Вечнодикому Лесу на краю пропасти! Ибо, хотя у меня не было причин смеяться, кроме как потому, что это было всё, что я могла сделать, что-то заставило мой мозг отреагировать именно так, откликнуться, что-то, что вызвало во мне поиск страха, затем печали, и, наконец, радости, когда он не нашёл ничего другого. Клянусь, когда эта звезда сгорела и все умерли, сразу за краем барьера, в полностью озарëнной тени зубчатых деревьев Вечнодикого Леса, появилась белоснежная, безликая пони, смотрящая прямо на меня с мордочкой, которой там не было, ненавидящая меня и всех, у кого всё ещё есть глаза и рот, которые я отняла у них.