Нежеланный жук-вонючка
Глава 1
Примечание автора:
Это ужасная история, которую не стоит читать никому. Вы предупреждены. Эта история будет вонять, так что не жалуйтесь на затянувшийся фанфик. Думаю, все уже догадываются, что произойдет дальше. Нострильдамус сделал свое предсказание: эта история будет (вонючей) бомбой.
Отбросьте всякую надежду, всяк сюда входящие.
— Вонючка, это нельзя сказать вежливо. — Королева Кризалис обратила свой властный взор на чейнджлинга, трусившего на некотором расстоянии от нее. Вокруг нее образовался зеленый светящийся магический пузырь, и она с отвращением произнесла. — Вонючка, ты воняешь!
Дрон-чейнджлинг отпрянул, словно пораженный:
— Мама, пожалуйста…
— Молчи! — Кризалис замотала головой, задыхаясь, и зеленый пузырь вокруг нее засветился еще ярче, когда она пыталась не вдыхать запах. — Вонючка, ты, к сожалению, унаследовал некоторые гены, которые, как мне казалось, я успешно устранила некоторое время назад. Я ошибалась. О боже, как же я ошибалась!
Простершись ниц, Вонючка взмолился о пощаде.
— Боже мой, у меня глаза слезятся, — королева чейнджлингов сделала шаг назад и взмахнула крыльями, — — Ради блага улья ты должен уйти. Я освобождаю тебя от службы. Твой статус трутня аннулирован. Ты свободный линг.
— Но я не хочу быть свободным… Улей — это все, что я знаю!
— Очень жаль, Вонючка! — Не в силах остановиться, Кризалис подавила рвотный позыв. Она закашлялась, попыталась призвать еще больше магии, чтобы усилить свои щиты, а затем испустила болезненный крик, когда поняла, что ничто не может остановить вонь. Если бы вонь могла быть известным чудовищем, то Вонючка стал бы Смузи. Бедный Вонючка пах еще хуже, когда чувствовал опасность, и Кризалис торопила его с уходом.
— Но я умру от голода… Кто может полюбить такого линга, как я? — Вонючка обратил свои огромные глаза на мать и посмотрел на нее умоляющим, жалким взглядом. У него было такое лицо, которое может понравиться только матери. Жаль только, что от него исходила вонь, способная побороть даже самый сильный материнский инстинкт.
— Очень жаль! — взвизгнула Кризалис. — А теперь уходи!
Когда связь с ульем прервалась, Вонючка зарычал от страха и душевных мук. Независимость? Свобода воли? Никакого постоянного, успокаивающего присутствия Королевы-Матери, вторгающейся в его разум и разгоняющей его беспокойные мысли? Что это за ужасная пытка? Ни один линг не хотел независимости или разделения. Разлука означала смерть. Единственная сила чейнджлингов заключалась в численности. Мысль о том, что можно выжить поодиночке, была чем-то небывалым.
И королева Кризалис только что навязала ее одному из своих отпрысков.
— Улей выживает благодаря нашему единству. Ты, Вонючка, представляешь слабость. Ты разрушаешь наше единство. Ради блага всех нас ты должен уйти. — Королева Кризалис посмотрела на своего дрожащего отпрыска и покачала головой. Он был одним из тысяч, существовавших в данный момент. Один неполноценный, бракованный дрон. Она не знала, что именно пошло не так, ведь он был нормальным очень долгое время, а запах появился совсем недавно.
Вонь была настолько ужасной, что он стал лингом, заслужившим имя. У большинства лингов была некая мысль или мысленная подсказка, на которую они реагировали. До того момента, как он стал супер-ультра-плохим-ноздрераздражающим-вонючкой, ментальным сигналом Вонючки была туманная мысль, состоящая из "Тот, кто Свистит и Будет Достаточно Приятен для Секса".
Королева Кризалис была не настолько жестока, чтобы убить его, по крайней мере, не собственным копытом. Нет, скорее всего, его убьет внешний мир. Но прежде чем умереть, он собирался сделать так, чтобы внешний мир дурно пах. Очень плохо. И к черту внешний мир… что он сделал для нее в последнее время? Она надеялась, что Вонючка найдет способ попасть на территорию пони, прежде чем умрет от голода. Она надеялась, что жалкие маленькие пастельные лошадки задохнутся от его невыносимой вони. Настало время расплаты за тот грандиозный случай драплинга, который произошел в тот день, который должен был стать самым великим в жизни королевы Кризалис. Как же она ненавидела пони. Как она их возненавидела. Ее ненависть к ним проецировалась на весь рой. Месть будет сладкой — более того, вонючей.
— Прощай, Вонючка, не возвращайся!
Моргнув, Вонючка осмотрелся. Он никогда раньше не выходил на улицу. Он был рабочим трутнем, темным, которому не суждено было даже увидеть солнце, чейнджлингом, который никогда не покидал улей, чейнджлингом, предназначенным для воспроизводства потомства, когда он созреет. Как хороший, достойный самец чейнджлинг, способный к размножению, он был обязан получить яйца, которые он оплодотворит после того, как они будут отложены внутри него, и он будет нести ответственность за воспитание своих лингов. Когда они вырастали, процесс повторялся до тех пор, пока он не умирал от старости, после чего его биомассу перерабатывали и использовали на благо роя.
Вонючка очень хотел стать хорошей матерью.
Теперь у него не было будущего. Он больше не мог чувствовать разум своих собратьев. Их больше не было. Все исчезло, и он остался один. Это был настоящий шок. Его настроение колебалось, и без всякого внешнего контроля все было слишком сырым и нефильтрованным, чтобы он мог с этим справиться. Он был один — ужасное состояние для линга. Над головой висело палящее солнце — легендарный объект, о котором он слышал только рассказы. Небо было такого голубого оттенка, какого он никогда не видел.
Окружающий мир не представлял собой ничего особенного. Песок, камни, еще песок, еще камни, горы, которые были его домом, и еще песок. Он попытался вспомнить, что он знал об этом мире, что он узнал из общего разума улья. Земли пони находились на севере. На севере были зеленые земли со странными штуками, называемыми деревьями. Он не знал, как выглядят деревья.
Он также знал, что внешний мир опасен. Крылья зажужжали, Вонючка кашлянул, чтобы запустить производство слюны. Ему нужна была броня. В мире было полно тварей, которые могли съесть лингов. Он почувствовал, как внутри него все забурлило, и внутренние органы принялись за работу, вырабатывая специальную слюну, которая создавала бронированные внешние оболочки, покрывавшие его хитин. Это было липкое, клейкое вещество, которое после высыхания становилось гладким и твердым. У него было множество видов слюны, и броня была лишь одним из них.
Оглянувшись на запечатанный вход, он с трудом поверил, что его просто выбросили наружу и забыли о нем. Ему предстояло как-то выжить в этом новом мире. Он выкашлял слюну для доспехов и намазал ею переднюю ногу. Потянувшись, он размазал ее по спине, и она почти сразу же начала твердеть. Он выплюнул еще немного слюны, нанес ее и продолжил. Он зажужжал крыльями, создавая нужные прорехи в спинной броне.
В мгновение ока на его спине появился сверкающий полупрозрачный панцирь, защищающий его. Затем он занялся ногами, зная, что они тоже нуждаются в защите. В отверстиях, пронизавших его тело, броневой состав хорошо закрепился. Он был существом, созданным для выживания, его тело было вершиной биологического совершенства, так говорила его королева-мать. Он был идеален во всех отношениях.
За исключением того, что от него воняло.
Защитив ноги, он принялся за работу над шлемом для защиты головы. Пока он мастерил шлем, он размышлял о том, как он будет питаться. У него не было нектароносных дронов, которые могли бы его накормить. Он никогда не питался свежей любовью из источника. Он питался остатками, обедал и ужинал, принесенным домой в улей.
Когда Вонючка заканчивал работу над шлемом, пролетавшая мимо черная муха упала, подлетев к нему слишком близко. Он посмотрел на нее и задумался о собственной смертности. Когда он умрет, его останки будут просто гнить, или, возможно, их съедят. Он никогда не будет использован повторно. Он не сможет продолжать жить вместе с остальными членами роя, так как его биомасса не попадет на переработку.
Опечаленный этой мыслью, Вонючка улетел, чтобы больше никогда не возвращаться в свой дом. Он направился на север, к землям пони, надеясь найти себе пропитание. Внешний мир не мог быть таким огромным, и, конечно, он скоро найдет еду. Возможно, его изгнание окажется не таким уж плохим. Пони были мягкими, глупыми существами, так говорила его королева-мать. Они были пищей. Вонючка предполагал, что сможет использовать свою вонь, чтобы вырубить их, и тогда он сможет ими питаться.
Он даже не представлял, насколько он ошибался…
Внизу во все стороны, кроме севера, простирались бесконечные пески, камни и галька. Вонючка знал все о песке, камнях и гальке: это были три ключевых ингредиента для быстросохнущего цемента чейнджлингов. Смешайте их правильным образом со слюной чейнджлинга, и вы получите готовый строительный материал, которому дроны смогут придать нужную форму в кратчайшие сроки.
Впереди из бесконечного песка поднимались холмы, обещавшие зелень, и виднелись деревья. Они действительно были странными. Вонючка оказался быстрым и умелым летуном, что удивило его самого. Все его предыдущие полеты проходили в закрытых помещениях. Ульи чейнджлингов максимально использовали пространство, поднимаясь вверх, вниз, влево и вправо, прокладывая туннели во всех направлениях. Линг тратил столько же времени на полеты вверх-вниз, сколько на ходьбу по ровной поверхности. Всех лингов, которые становились настолько старыми, что не могли летать, помещали в перерабатывающий питомник.
Вонючка удивлялся, почему его королева-мать просто не отправила его на переработку и не покончила с этим. Быстрый и милосердный конец был бы лучше, чем эта… медленная смерть, которая его наверняка ожидала. Он полагал, что его останки тоже будут плохо пахнуть.
Доспехи придется накладывать заново. Он сделал это не так хорошо, как думал. Части брони уже крошились и отваливались, пока он летел. Со временем, полагал он, у него получится лучше. Толстая броня защищала и от безжалостного солнца, не давая ему светить прямо на хитин. Отражающая блестящая поверхность доспехов помогала отражать солнечный свет от черного, немного упругого хитина.
Полет также истощал его энергию. Он подумал, каково это — голодать. На закуску ему нужны были эмоции, если не любовь, то осмысленная, кипучая дружба. Если не дружба, то что-то сиропообразное, сахаристое и энергетически плотное, что-то вроде древесного сока, возможно. Он попытался вспомнить истории о выживании из своей коллекции воспоминаний, оставшихся в глубинах его сознания. Чейнджлинги могли есть, им приходилось. Нектар был больше, чем любовь, в нем были и другие вещества, сахар, белки, в основном из переработанных чейнджлингов.
Вонючка знал, что без любви, без сложных положительных эмоций его магия станет слабой и с ним начнут происходить разные вещи, но он не знал, что это за вещи. Ни одно из его воспоминаний не давало ни малейшего представления о том, что это могут быть за симптомы.
Вонючка, жужжа крыльями, взмыл в небо и увидел удивительное зрелище…
На склоне скалы высилась огромная стена падающей воды. Она создавала тонкий туман, который, в свою очередь, создавал полосы красивых иллюзорных цветов. Красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, индиго и фиолетовые. Он никогда раньше не видел ничего подобного, и в его памяти не было никакой информации о том, что это такое, но это было прекрасно. Увидеть это, воспринять все это, увидеть великолепные цвета в идеальной, дугообразной полосе, поднимающейся из воды, — все это делало его неизбежную медленную смерть почти достойной.
При его приближении стая птиц поднялась в воздух и улетела, протестуя против внезапно появившейся из ниоткуда омерзительной вони. Другие существа тоже бежали от водопоя. Вонючка парил, настороженно оглядываясь в поисках опасности. Он оглядывался по сторонам, смотрел над собой, с тревогой пытался заглянуть в воду, не скрывается ли там что-нибудь.
Убедившись, что он в безопасности, он приземлился у воды и попил. Вода и другие жидкости помогут ему пополнить внутренние химические запасы. Вскоре ему нужно будет растворить несколько камней кислотой и выпить шипящее месиво, чтобы продолжить изготовление необходимой ему брони.
Он пил столько воды, сколько мог, и так много, что при движении внутри него булькало. Он никогда еще не был так полон, и это было необычное ощущение. До этого он всегда брал только то, что ему было нужно, но теперь, когда его будущее было неопределенным, он не был уверен, когда снова увидит воду. Он не знал, где трутни, которые приносили воду в улей, могли ее найти; возможно, здесь. Если так, то лететь за водой было довольно далеко.
Вонючка сел в траву и принялся за себя. Он начал есть то, что осталось от его брони, смачивая услужливой кислотой, растворяя ею, разрушая, поглощая и перерабатывая. Он был в трудном положении, и ничего нельзя было терять зря. Он проглотил свою защитную пластину и задумался о том, как сделать следующую лучше.
На водопое было тихо, спокойно, и никто и носа не посмел казать Вонючке, пока он сидел, ел и переделывал свои доспехи. Он изучал окружающий мир, пытаясь вникнуть в его суть и размышляя, есть ли у вещей названия, как, например, у цветов, которые переливались в воздухе, когда солнце освещало туман, поднимавшийся от места падения воды в водоем. Воздух был прохладным и влажным. До появления Вонючки воздух благоухал приятным ароматом полевых цветов, растущих там, где есть вода.
На юге была пустыня и кустарник. Когда-то Вонючка слышал, как его королева-мать называла эти места "Пустынными землями". Теперь он понимал, почему они столь ужасны. На севере простирались бескрайние зеленые просторы. Чтобы быть такими зелеными, в них должно было быть много воды… а если воды много, то и иллюзорных цветных полос должно быть много. По мнению Вонючки, это была страна буквального счастья и магии. Неудивительно, что пони были такими счастливыми, резвящимися, ленивыми созданиями. Они были ленивы — так говорила королева-мать. Они были жалкими, ленивыми созданиями без трудовой этики, без чувства индустрии, они были хищными существами.
Теперь, освободившись от влияния мыслей королевы-матери, Вонючка, испытывавший растущее чувство обиды, не был уверен, что верит ей. Возможно, если подойти к ним по-мирному, то все будет хорошо, но оставался вопрос о том, как он пахнет. Он не чувствовал собственного запаха, ни в малейшей степени, поэтому не знал, насколько сильно он воняет.
Пони были умными, а с умными существами можно было договориться. У пони были принцессы, и все пони жили в замках, огромных замках, где они целыми днями бездельничали, ничего не делая — замки были сооружениями, которые нужно было строить. Замок был похож на улей, только более определенной формы, с башнями, стенами и залами, где пони устраивали бесконечные пиры, чтобы растолстеть. У Вонючки в голове возник смутный образ Кантерлота — общий мысленный образ, перенесенный в улей и распределенный.
Вонючке пришла в голову необычная мысль: его королева-мать пыталась захватить Кантерлот. Если бы они захватили Кентерлот и жили в замке, разве они не стали бы ничем не лучше пони? Жирными, ленивыми существами, которые целыми днями валяются в замке и высасывают любовь и жизнь из покоренных ими пони?
Задумчивый маленький дрон разжал нижнюю челюсть и выдвинул жвалы, чтобы снять броню с ноги. Едкая слюна стекала по его подбородку, и капли шипели на траве.
Когда Вонючка сидел и снимал доспехи — то самое, что защищало его, — он услышал голос. Голос испугал его до такой степени, что он чуть не сглотнул и не подавился своими собственными желваками. Он втянул их и вернул нижнюю челюсть на место, оглядываясь по сторонам.
— Простите, что я так говорю, но вы пахнете просто восхитительно…
Глава 2
Что это было? Вонючка уставился на существо, которое смотрело на него, не понимая, что это такое. Сразу же в его сознании начали всплывать воспоминания из роя, а также другие воспоминания, воспоминания предков, обширная ментальная база данных хищников и жертв. Вонючка смотрел на свою гостью пустым взглядом, не зная, что о ней думать.
У нее было тело птицы, Вонючка мог это понять. Она была довольно крупной и имела мощные крылья. Он наблюдал, как она приземлилась на поросший мхом валун. На вершине птичьего тела находилась голова козла; Вонючка никогда не видел козла, но знал, что это такое. Но что-то было не так: у этой птицы с головой козла были клыки. Козлы, насколько знал Вонючка, питались растениями, и у них не было клыков.
— Кто ты? — прямо спросил Вонючка.
— Я гарпия, — ответило существо пронзительным, почти гнусавым голосом, — и зовут меня Селено.
Не теряя бдительности, Вонючка продолжал изучать своего гостя:
— Что такое гарпия?
Гарпия, кем бы она ни была, уселась на свой валун, сложила крылья и устроилась поудобнее. Вонючка поднял на нее глаза. Она была черной везде, кроме тех мест, где была серой. Перья у нее были черные, а козлиные части — серые. Когти и ноги были тускло-желтого цвета. У нее были длинные острые когти.
— Гарпии — предвестники Грогара. — Гарпия пожала плечами, затем поправила себя. — Ну, раньше были. Он был побежден, а мы, его верные приспешники, были рассеяны. Ну, я не его верный приспешник. Я не лажу со своими сестрами.
Вонючка ничего не сказал, но продолжал смотреть на Селено.
— Я отвернулась от своих сестер. Мне не нравится постоянная борьба, и эта бесконечная война ни к чему нас не привела. — Гарпия сделала паузу, наклонила голову в одну сторону и подмигнула Вонючке. — Они воюют с пони. Не думаю, что пони нас вообще замечают. А ты что скажешь? Я не часто вижу чейнджлингов, которые действительно выглядят как чейнджлинги. Ты даже не пытаешься скрыть себя, жук.
— Меня выкинули… Я плохо пахну, — ответил Вонючка.
Гарпия вдохнула:
— Это совсем не так. Ты пахнешь просто восхитительно… не волнуйся, я никогда не съем тебя, но пахнешь ты замечательно.
Не зная, что и думать, Вонючка сидел и смотрел, как гарпия продолжает нюхать воздух. Она казалась довольно приятной, но в его воспоминаниях не было ничего, что могло бы дать ему информацию о ней. Он ничего не знал о ней, чем она занималась, была ли она другом или врагом.
— Мои сестры могут тебя съесть, — призналась гарпия, покачав головой. — Они жестоки, все, и поэтому я ушла. Я не согласна есть то, что разговаривает. Это просто грубо. Трудно быть этичным едоком.
Взгляд Вонючки становился все более пустым. Он не понимал почти ничего из того, что слышал.
— Я пытаюсь выжить, питаясь отбросами и охотясь на то, что не разговаривает, — продолжала Селено своим пронзительным, немного гнусавым голосом. — Я решила, что я хорошая. Я не совсем понимаю, что значит быть хорошей, но у меня есть несколько идей, и я стараюсь их придерживаться.
— Я не знаю, что такое хорошо или плохо. — Вонючка поднял голову немного выше. — Я просто не хочу умирать. Меня отрезали от роя, и теперь я совсем один. А чейнджлинг не должен быть один.
— Почему ты был отрезан? — спросила Селено.
— Потому что от меня плохо пахнет, — ответил Вонючка, глядя на гарпию. Он сказал это всего несколько минут назад.
— Но ты не пахнешь плохо… Ты пахнешь как вкусная падаль, которую оставили разлагаться на солнце. — Селено прижала сложенные крылья к бокам и спрыгнула с валуна. Она приземлилась рядом с Вонючкой и улыбнулась ему, обнажив зазубренные кривые клыки. — Я могу сидеть и нюхать тебя весь день. Ты потрясающий.
— Другие чейнджлинги так не считали. — Вонючка, все еще осторожничая, позволил гарпии приблизиться к себе. — Я не знаю, что мне делать. Я умру. Я умру от голода. Я стал одиноким. У меня нет надежды выжить в одиночку. Мне нужна любовь.
— Ну, — сказала Селено низким, гнусавым хныканьем, — ты можешь продолжать жаловаться или, если тебе так хочется, ты можешь пойти со мной и стать хорошим чейнджлингом. Если ты станешь хорошим чейнджлингом, другие будут любить тебя, и ты выживешь.
— Хорошим чейнджлингом? — Вонючка не знал, что и думать о таком.
— Я сделала выбор стать хорошей, почему же ты не можешь? — спросила Селено.
Ошеломленный, Вонючка замолчал и попытался разобраться во всем. Быть хорошим и что делать? Как это его прокормит? Как ему выжить? Он наблюдал за тем, как она отбрасывает в сторону сумку, которую держала, к кромке воды. Что же ему делать? Гарпия казалась довольно милой, но он не знал, стоит ли ей доверять. Пока он сидел и смотрел на нее, она бросилась в воду и начала купаться.
— Еще одна моя привычка, из-за которой меня ненавидят сестры, — сказала она, начиная приводить себя в порядок. — Мне нравится быть чистой. А они грязные, отвратительные и мерзкие. — Она стала напевать себе под нос, распушив перья и намочив тело.
Вонючка наблюдал, как гарпия купается в воде, хлопая крыльями, запрокидывая голову и чистя свое тело, потираясь о подводные камни. Сама идея купания в воде показалась ему странной. Вода была драгоценным, дефицитным ресурсом. Чейнджлинги купались и ухаживали друг за другом своей едкой слюной. Ничто не оставляло тебя таким чистым, гладким и блестящим, как кислота. Конечно, гарпия была мягким, мясистым существом, и у нее не было хитина. Мягкие, мясистые существа иногда плавились под воздействием кислоты. Королева-мать говорила, что это происходит потому, что они слабые, никчемные формы жизни.
Вонючка начал подозревать, что королева-мать ошибается. От этой мысли у него болело тело. Он был создан для того, чтобы быть послушным и делать все беспрекословно. Выброшенный, отрезанный от мира, Вонючка теперь был волен думать самостоятельно и формировать собственное мнение.
Селено вынырнула из воды, вскарабкалась на камень и посмотрела на свое отражение в воде:
— Кто это у нас такая красивая птичка? — спросила она. — Ты! О, ты красивая птичка!
Как странно. Вонючка наклонил голову набок.
— Это будет здорово. Мы вместе отправимся навстречу приключениям, будем истреблять чудовищ, отваживать дикарей, и как только мы проявим себя, пони обязательно примут нас. Это безотказный план! — Селено встряхнулась, пытаясь стряхнуть воду с перьев. — Поверь мне, я знаю, что делаю.
Вонючка ничего не ответил. Какой у него был выбор?
Глава 3
Селено была очень необычным существом. Вонючка не был уверен, что думать о ней, но последовал за ней. Похоже, она много знала об окружающем мире, знала, как оставаться в безопасности, и была вооружена. У нее было духовое ружье, стреляющее ядовитыми дротиками. Вонючка чувствовал себя с ней в безопасности.
Они отправились на север, в долину, которая находилась между тем, что Селено называла Сенными болотами, и холмами Макинтош. Долина была зеленой, едва ли не самой зеленой из всех, что Вонючка когда-либо видел. По какой-то причине ничто не беспокоило их во время путешествия, никакие монстры не выпрыгивали, чтобы съесть их, ничто не выскакивало из кустов, чтобы пристать к ним. Эквестрия оказалась гораздо более безопасным местом, чем Вонючке показалось на первый взгляд.
Иногда Вонючка шел пешком, а Селено летала над головой медленными, ленивыми кругами, а иногда — летал. В основном он просто хотел посмотреть на достопримечательности. Увиденное пробуждало древние воспоминания, спрятанные в его сознании, знания роя и инстинктивные воспоминания.
Они наткнулись на группу существ, которых Селено назвала буйволами, но буйволы разбежались задолго до того, как Вонючка успел приблизиться. Они с грохотом пронеслись по сочной зеленой траве прерии, и их фырканье было слышно за грохотом копыт.
Вонючка и Селено чуть было не столкнулись с группой трескучих шакалов — странных, похожих на электрических собак существ, которые были бичом многих, но они убежали, повизгивая, поскуливая и тычась мордами в зеленую траву. Селено говорила, что, когда они лают, из их пастей вылетают молнии. Вонючке захотелось посмотреть на это, но трескучие шакалы убежали, оставив Вонючку грустным и разочарованным.
Олени и антилопы почему-то перестали резвиться при приближении Вонючки, и ни одно существо не подошло к нему, чтобы сказать хоть одно обескураживающее слово. Стаи прерийных птиц взмывали в воздух и улетали со скоростью, в которую орнитологи не поверили бы, даже если бы увидели. Крупный сухопутный селезень вспомнил, что у него есть важные дела в другом месте, и бросился бежать.
— Знаешь, я не припомню, чтобы в Эквестрии когда-нибудь было так скучно, — сказала Селено Вонючке, когда они остановились отдохнуть у ручья. Гарпия подпрыгивала в траве, пытаясь разровнять участок под импровизированное гнездо, чтобы немного отдохнуть.
Солнце садилось на западе, окрашивая небо в оранжевый, пурпурный и золотистый цвета. Вонючка завороженно наблюдал за этим зрелищем, ведь закаты и восходы для чейнджлингов были волшебными явлениями, которые он не мог игнорировать.
— На севере есть место, которое называется Додж-Сити-Джанкшен. Это не очень приятное место, но мы можем найти там возможность стать героями. На западе находится Эппллуза. Это тихое место, и я слышала, что пони там немного добрее, чем в Додж-Сити-Джанкшен.
Вонючка, завороженный закатом, сидел и смотрел на запад.
— Мы, пожалуй, пойдем на запад, раз уж тебе там нравится, — сказала Селено своему тихому спутнику.
— Красиво. — Для Вонючки красота была бесполезным понятием. Чейнджлинги не умели быть красивыми. Они были существами выживания. Чейнджлинги были черными, отвратительными и уродливыми. Вонючка и сам был образцом своего вида. Зачем чейнджлингам нужна была красота? Красотка — это маскировка, которую вы носите, но при этом ненавидите — пони были "красивыми" существами, и неприязнь к ним была сильна.
— Красота — это только кожа, — певучим голосом говорила Селено, — а уродство — до костей. Красота с возрастом только увядает, а уродство остается.
У Вонючки вырвался непроизвольный смешок, к которому он еще не успел привыкнуть. Он посмотрел на свою спутницу, наблюдая за тем, как она продолжает обустраивать свое импровизированное гнездо. Селено не была красавицей. Она была козлоногой птицей. Что-то подсказывало Вонючке, что пони не сочтут ее красивой. Понаблюдав за ней некоторое время, он перевел взгляд на закат.
— Думаю, сегодня мы снова будем в безопасности, — сказала Селено Вонючке, — кажется, ничто не хочет нас беспокоить, пока мы спим. До того, как я встретила тебя, все пыталось меня съесть.
— А что делает что-то красивым? — спросил Вонючка.
Гарпия распушила перья и издала низкий, диковинный звук, похожий на беспокойное "ба-а-а-хаа" — звук удивления и растерянности. Она попрыгала по траве, а затем без предупреждения запрыгнула на Вонючку, удивив его. Она уселась ему на спину, так как он сидел в траве. Ее когти ухватились за хитин, и она уселась на него, глядя на солнце.
— Я понятия не имею, что делает что-то красивым, — призналась Селено в ответ. — Может быть, цвета? Цвета могут быть красивыми. Эти цвета достаточно красивы, я полагаю.
— Но почему мы считаем их красивыми? — спросил Вонючка.
— Я не знаю. — Селено пожала плечами и стала осматривать Вонючку, ища на его матово-черном теле следы грязи или паразитов.
— Что делает что-то уродливым? — Вонючка наклонил голову влево и стал наблюдать за тем, как солнце опускается немного ниже. — Что заставляет нас решать, что красиво, а что уродливо?
— Э-э… понятия не имею? — ответила Селено.
— Как мы… — Вонючка замолчал, и чейнджлинг с трудом нашел слова, чтобы сформулировать концепцию в своем сознании. — Как нам изменить сознание других?
— Я не понимаю.
Вонючка на мгновение погрустнел, не зная, что еще сказать. Иногда ему становилось все труднее думать, и бывали моменты, когда его разум казался медленным, как сейчас. Он чувствовал себя измотанным и усталым:
— Как мы можем изменить то, что они считают красивым или уродливым?
— Оооо… — Селено покачала головой. — Вонючка, я не думаю, что ты сможешь это сделать. Я имею в виду, что животное видит то, что видит. Я не знаю, можешь ли ты изменить то, как другой видит тебя.
— Я мог бы изменить свою внешность, но тогда я не был бы собой, — сказал Вонючка, пытаясь выразить свои мысли словами. — Это было бы… это было бы… это было бы…
— Ложь? — предложила Селено, пытаясь помочь.
— Да. — Вонючка кивнул головой. — Ложь.
— Ну, если рассуждать в том же ключе, то сказать, что ты красив, когда на самом деле ты уродлив, тоже было бы ложью, даже если они пытались быть милыми. Иногда, я думаю, нужно просто принимать вещи такими, какие они есть. Некоторые вещи нельзя изменить. Мы уродливы. Возможно, нам не удастся убедить других в том, что мы красивы, но мы можем изменить их мнение и заставить их полюбить нас по другим причинам.
— Ты не уродина. — Эти слова незаметно вырвались изо рта Вонючки. Ужаснувшись, он засунул копыто в рот, чтобы заткнуть себе рот, чтобы заставить себя замолчать, даже не понимая, зачем он это делает.
— Ты хороший жук, Вонючка, — сказала Селено своему спутнику, усаживаясь ему на спину. — Я не думаю, что ты так уж плохо выглядишь. Просто ты другой. Ты — жук-лошадь. Ну и что? — Распушив перья, гарпия спрыгнула со спины чейнджлинга и приземлилась в своем импровизированном гнезде в траве. — Я попробую поймать ужин в ручье. А ты продолжай любоваться закатом, Вонючка. Это делает тебя красивым внутри, там, где это важно.
Смущенный словами Селено, Вонючка задумался о том, как гарпии удалось проникнуть сквозь его хитиновый покров. Возможно, это какая-то магическая способность, о которой он не знал. Он не знал, как он выглядит изнутри. Он знал, что состоит из мяса и имеет специальные органы, которые являются алхимическими реакторами.
Он смотрел, как гарпия топчется в высокой траве, направляясь к ручью, чтобы поймать себе ужин. Он и сам был голоден, но того, что ему было нужно, не было. Повернув голову, он смотрел на закат, размышляя о том, что делает вещи красивыми и уродливыми.
Глава 4
Перед Вонючкой расстилалась обширная равнина, поросшая бурой травой, с пятнами зелени, камнями, несколькими деревьями и участками почти пустынного кустарника. Земля была немного сухой. Вдали виднелась Эппллуза. Все чувства Вонючки подсказывали ему: еда близко. Вкусная еда. Вонючке было как-то не по себе, ему становилось все труднее и труднее думать и делать что-либо. Ему нужна была еда. Он чувствовал, как на горизонте появляются пони. Просто быть рядом с ними, чувствовать их, пробовать их эмоции.
О, и еще там были яблоки. Яблоки были сладкими и приторными. В крайнем случае, съесть несколько яблок было бы неплохо. Далеко на юге было огромное облако пыли, которое поднималось в небо, когда там бродили бизоны. Вонючка тоже их чувствовал. Он мог бы питаться ими, если бы ему понадобилось, но у пони были более сильные и легко усваиваемые эмоции.
— Слушай, просто держись в стороне и не превращайся в пони. Если мы будем честно и откровенно рассказывать о том, кто мы и что мы, они нас примут. Пони — хорошие существа, они добрые, и я уверена, что мы сможем заслужить их доверие. Но, возможно, будет неплохо держаться в стороне, а тебе лучше не попадаться на глаза, пока я пытаюсь с ними поговорить. Мне нравится, как ты пахнешь, но они могут не согласиться. — Селено, сидевшая на ветке дерева, наклонила голову набок и посмотрела на Вонючку.
— Я останусь в стороне. Я буду вести себя хорошо.
— Вонючка, я начинаю волноваться за тебя. Что-то случилось? — Селено взмахнула крыльями и откинулась на ветку, разглядывая стоящего под ней чейнджлинга. — Кажется, ты становишься… ну, глупее.
Не зная, что ответить, Вонючка уставился на свою спутницу-гарпию. Слова были сложными и трудными. Если бы только у него была с ней связь. Он мог бы просто передать ей свои мысли, и она поняла бы, в чем дело. Он действительно начал замечать свою слабость. Летать становилось все труднее, потому что полет требовал магии. Он не знал, как это происходит, но это было так. Он летал, использовал свою магию и многое другое, и у него уже давно не было возможности покормиться.
— Тебе нужно быть рядом с пони, чтобы питаться, не так ли? — Селено запрыгнула на свою ветку и захлопала крыльями. — Ну что ж, мы должны пойти и посмотреть, сможем ли мы завести друзей. Только держись поближе. Все будет хорошо.
По краю яблоневых садов бродил одинокий пони. Вонючка не мог разглядеть многих деталей, но у пони была шляпа с золотистой каемкой и ярко-красное пятно на спине. Вонючка догадался, что это яблоко. Его зрение то расплывалось, то расфокусировалось, и он понял, что для работы его глаз требуется магия. Его мощное и острое зрение стало ослабевать. Он чувствовал пони, ощущал его в своем сознании.
Пони пел, но Вонючка не мог разобрать слов. Они были еще слишком далеко. Они с Селено подкрались ближе, она была с ним в высокой высохшей на солнце траве, когда он перебирался с камня на камень, с пня на пень и с дерева на дерево.
— Ууууууууггггхх! Что-то тут оооочень воняет!
Вонючка замер, поняв, что подошел слишком близко. Он был еще на достаточном расстоянии, или так ему казалось, да ещё и с подветренной стороны. Неужели его вонь настолько сильна? Наверное, да. Он взглянул на Селено, которая улыбалась, счастливая, и он чувствовал ее эмоции.
— Я нюхал вещи, которые испортились, я нюхал вещи, которые стали зелеными…
Пони пел о вони. Вонючка посмотрел на Селено. Что за пони пел о вони? Вонючка был достаточно близко, чтобы уловить струйку эмоций, и они пронеслись сквозь него. Счастье. Это была не любовь, но сойдет. Это была сладкая, вкусная эмоция, которая пробудила голод глубоко внутри него.
— Но то, что я чую прямооооооооо сейчас… это аромат, которого я никогда не встречаааааал!
— Пойду поздороваюсь, — сказала Селено Вонючке, расправляя крылья и взлетая. — Он кажется дружелюбным. Может быть, он нам споет!
Сидя за деревом и не высовываясь, Вонючка подсматривал за происходящим. Селено медленно и низко подлетела к пони, и тот не сразу заметил ее. Вонючка почувствовал еще одну эмоцию — страх. Он был горьким и вызывал у Вонючки боль.
— Гарпия! Давно я не видел таких, как ты, и достаточно давно! Убирайся отсюда! — Пони поднял камень и зажал его в подколенной ямке, а затем угрожающе помахал им. — Давай, убирайся!
— Но мы просто хотели…
Селено так и не смогла закончить фразу. Пони бросил камень, который держал в ноге, и он ударил ее по голове. Она с треском упала на землю, ее крылья затрепетали, и пони начал отступать.
— Я же говорил тебе, гарпия… твоему виду здесь не рады! Считай это предупредительным выстрелом! — Пони, продолжая отступать, потряс одним копытом в сторону гарпии, двигаясь на трех ногах назад. — Когда я вернусь со своими друзьями, тебе лучше не появляться здесь, иначе мы тебя повесим!
Ошеломленный, разгневанный, Вонючка хотел напасть. Он хотел выплеснуть свою ярость. Он хотел схватить пони, заключить его в кокон и выпить досуха. Он хотел высосать из пони всю любовь и жизнь за то, что он сделал. До его слуха донеслись звуки хныканья Селено.
Когда пони ушел, Вонючка пополз вперед, пробираясь сквозь траву и испытывая странный новый страх. Приблизившись к месту, где упала Селено, он увидел кровь. Багровая струйка стекала с ее головы, куда пришелся удар, и растекалась вокруг нее, впитываясь в траву, землю и тело.
Он не был дроном-целителем, но, как и у любого другого чейнджлинга, у него была своя слюна. Его внутренности булькали, пока он готовил простую клейкую слюну с базовыми целебными свойствами. Это, по крайней мере, остановит кровь. Ноги гарпии подергивались, а крылья хлопали в конвульсиях. Язык высунулся изо рта, и она никак не реагировала на происходящее, как будто вообще не видела Вонючку.
На мгновение ему захотелось броситься на пони и высушить его досуха. Он посмотрел вниз на своего упавшего друга. Каждая секунда имела значение. Он собрал немного слюны и капнул ей на голову, а затем с помощью телекинеза размазал ее по ране. Он выплюнул еще немного слюны, размазал ее и наблюдал, как ужасная рана на ее голове перестала брызгать алым.
Глаза гарпии были неправильными, зрачки, казалось, не фокусировались, и она была не в состоянии двигаться самостоятельно, так как ее мозг был отключен. Им нужно было уходить, пока пони не вернулся со своими друзьями. Вонючка пытался сообразить, что делать.
Это было плохо. Очень плохо. Вонючка почувствовал небывалое беспокойство. Он опустил голову и прикоснулся своей инсектоидной мордочкой к груди Селено, взъерошив ее перья, которые были влажными и липкими от крови. Ему было тяжело летать. Отнести ее подальше от этого места будет трудно. Очень трудно.
Ему было трудно даже думать. Его разум был медленным и неуклюжим. Идея просочилась в его мозг, и он понял, что ему нужно делать. Его внутренности забурлили и забулькали, когда он запустил свои внутренние алхимические органы. Ему нужна была слизь — резиновая, сопливая, жесткая штука, которая была эластичной и использовалась для изготовления коконов. Но он не собирался делать кокон.
Вонючка разложил на траве рядом с Селеном сетку из линий: одни шли слева направо, другие — вверх и вниз, пересекаясь друг с другом и образуя переплетение. Когда клей затвердел, получилось подобие сети. Эти простые сети использовались для транспортировки скоплений яиц по улью. Используя телекинез, он подхватил гарпию и положил ее на импровизированную сеть.
Глубоко вдохнув, Вонючка начал выдувать изо рта самый большой сопливый пузырь. Он втягивал ноздрями воздух и наполнял пузырь, пока тот не стал огромным. Резиновая масса не лопалась, она была крепкой. Он бросил простое согревающее заклинание, которое использовалось в улье для высиживания яиц. Пузырь начал расти сам по себе, наполняясь горячим воздухом.
Вонючка сделал несколько соединений с пузырем — липкие нити из резиновой жижи — и прикрепил их к своему панцирю с помощью клея. Он поднял сеть, в которой лежала Селено, и прикрепил сеть к животу клеящим составом.
Его импровизированный шар из сопливых пузырей увеличивался в размерах и становился все более легким по мере наполнения его горячим воздухом. Вонючка почувствовал, что его поднимают, копыта волочатся по земле, когда ветер подхватывает огромный зеленый пузырь, который продолжает надуваться все большим количеством горячего воздуха.
И вот, издав торжествующий крик, Вонючка оказался в воздухе, и Селено была с ним. Каким-то образом он спасал своего единственного друга. Он висел в воздухе, подвластный ветру, и смотрел вниз на свою подругу, которая висела под ним. Он вглядывался в ее лицо, боясь за нее, переживая за ее мягкую, хлюпающую голову и за то, какая она хрупкая. Она не была бронирована, как он. У нее не было твердого, прочного хитина, который защищал бы ее мягкое, беспомощное тело.
В мгновение ока Вонючка оказался высоко над деревьями, прерией и всем остальным. Отсюда открывался прекрасный вид. Вдалеке виднелась Эппллуза, она становилась все меньше и меньше по мере того, как он удалялся от нее, уносимый на своем импровизированном зеленом шаре из сопливых пузырей.
Он понятия не имел, куда они летят.
Глава 5
Мир внизу был огромен. Для Вонючки, всю жизнь прожившего в улье, мир был просто умопомрачительно огромен. Он сжимал в объятиях свою коматозную спутницу, не зная, что с ней делать, и ему становилось все труднее думать. Ему приходилось экономить оставшуюся энергию, и его импровизированный шар из сопливых пузырей был во власти ветра.
Под ним был город — как его назвала Селено? Что-то вроде Доджа. Ему было трудно что-либо вспомнить. На юге была пустыня, на севере — зелень. Они пролетели через облака, и некоторое время Вонючка летел вслепую, не видя ничего вокруг. Когда они вынырнули из облаков, он попытался сориентироваться, но не смог этого сделать. Ветер здесь был сильный, может быть, даже слишком сильный, но он ничего не мог с этим поделать.
Ветер, как это обычно бывает, без предупреждения переменился, и импровизированный воздушный шар Вонючки стало сносить в другую сторону. Он обнял свою спутницу, беспокоясь за нее, но он мало чем мог ей помочь, кроме как надеяться, что с ней все будет в порядке. Он не был дроном-целителем.
Хуже всего было то, что создание шара что-то с ним сделало. Он чувствовал, как его разум уходит. Он терял себя. Без сильных эмоций, сырых, сладких, первозданных эмоций, он уходил в небытие. Скоро он потеряет себя, его самоощущение исчезнет, его разум потеряется, и вскоре после этого он умрет.
Если он умрет, то некому будет позаботиться о Селено в ее нынешнем состоянии. Это печалило его, лишало надежды, но он стал слишком глуп, чтобы относиться к этому философски. Его разум умирал. Конечно, учитывая нынешнее состояние Селено, она тоже могла умереть. Мысль о двух трупах, летящих на воздушном шаре, сделанном из соплей чейнджлингов, могла бы стать прекрасным образцом черного юмора, но ему не хватало присутствия духа, чтобы смеяться над этим.
Вдалеке мягкие, белые, бледные и пушистые облака стали темно-серыми от злости. Сверкнула молния, послышались отдаленные раскаты грома. Вонючка никогда не видел грозы, и ему было трудно вызвать в памяти свои коллективные воспоминания. Тем не менее, он знал, что гроза представляет большую опасность для него и Селено. Их засасывало прямо в нее, и Вонючка, похоже, ничего не мог с этим поделать.
Они набирали скорость, их затягивало в бурлящий вихрь, и Вонючка, обладая тем небольшим запасом разума, подумал, не станет ли это концом для них обоих. В панике он проткнул сопливый воздушный шар и позволил горячему воздуху выйти медленной, устойчивой струйкой, чтобы они могли хотя бы на земле противостоять этой буре.
Из остатков сопливого пузыря получилось неплохое укрытие. Он зацепился за ветку, и Вонючка с небольшими усилиями сделал простую палатку с А-образным каркасом, в которой и укрылся, пока бушевала буря. Он прижал к себе Селено, она была мокрой и не реагировала на его слова, и он попытался оттереть с нее кровь. Конечно, если бы Вонючка был немного умнее, он мог бы беспокоиться о том, что в дерево ударит молния, но маленький дрон-чейнджлинг еще никогда не сталкивался с внешним миром.
Над головой бушевала гроза, дождь лил боковыми струями, а молнии освещали небо, делая его зеленым, как бутылочное стекло. Жук и гарпия, укрывшись в грубом шатре, избежали самой сильной бури, но все равно промокли. Земля напиталась влагой и превратилась в грязь.
После сильного раската грома Селено очнулась. Она не могла пошевелиться или даже сказать что-либо, но она очнулась. Один глаз был опухшим, а второй с трудом открывался. Она прижалась к Вонючке, и он обхватил ее туловище передними ногами. Вонючка дрожал от холода — у него не было теплой пушистой шерстки, только гладкий хитин. Он мало чем мог ее утешить, разве что продолжал обнимать ее, пока они вместе пережидали бурю.
— Что у нас тут?
Голос был хриплым и немного рычащим. Вонючка не заметил, как уснул. Он в ужасе прижался к своей подруге и спутнице. Она снова потеряла сознание и все еще истекала кровью. Он не знал, что делать, так как его палатку-шарик из сопливых пузырей что-то натягивало.
— А вот и то, что не каждый день увидишь.
Подняв голову, Вонючка обнажил зубы, показав незнакомцу свои опасные клыки. Он издал предостерегающее шипение и каким-то образом понял, что перед ним нечто, называемое алмазной собакой. Раньше он таких не видел.
— Я не причиняю вреда, — сказал алмазный пес тихим голосом. — Меня зовут Хатико. Я уловил ваш запах довольно далеко, и мне пришлось подойти и узнать, чем так ужасно пахнет. Мое любопытство было вознаграждено. — Алмазный пес склонил голову, а затем опустился на колени.
Протянув лапу, он положил ее на Селено и погладил ее перья. Затем он посмотрел прямо на Вонючку, встретившись с ним взглядом. Вонючка, не зная, что делать, посмотрел на алмазного пса, но не шипел, а закрыл рот.
— Ей нужно наложить швы. Такая рана сама не закроется.
— Ты поможешь другу? — спросил Вонючка.
— Да, я помогу твоему другу. Я даю тебе слово.
— Я использую слюну, чтобы закрыть рану. Дождь смывает ее. Слюна не действует в мокрую погоду. — Вонючка проклял свою глупость и пожалел, что у него нет связи с алмазной собакой. Он мало что мог сделать. Даже говорить было трудно. К тому же у него кончилась слюна, что не способствовало решению проблемы. Насколько он знал, он умирал.
— Ям, где ты?
Повернув голову, Вонючка огляделся, услышав звуки движения. Хрустел гравий. Он почувствовал слабое прикосновение эмоций на краю своего восприятия, но он был так слаб, что диапазон его восприятия сократился.
— Ям, наверное, отправился посмотреть на что-то со своей спутницей Серапе. — Хатико встал и поднял Селено, обхватив ее одной мускулистой лапой. Посмотрев вниз, он спросил: — Тебе нужна помощь, друг?
— Вонючка.
— Очень подходящее имя, — ответил Хатико, помогая Вонючке встать.
Он почувствовал прилив эмоций, он почувствовал любовь, когда к нему приблизились два четвероногих. Нет, один был четвероногий, другая тоже четвероногая, но другая, ее эмоции были пряными. Он почувствовал, как к нему возвращаются силы, но ему предстояло проделать еще долгий путь, прежде чем он снова станет целым душой и телом.
— Ям Спейд и его спутница, ослица по имени Азур Серапе — одни из…
— Я бурро! — произнес голос с сильным акцентом.
— Да, бурро, извини. — Хатико склонил голову. — Ям Спейд и его спутница, Азур Серапе, — одни из самых приятных созданий, которых вы когда-либо встречали. Они благородны и добры.
— Чейнджлинг. Это от него так воняет? — Ярко-оранжевый земной пони стоял на приличном расстоянии, не шевелясь, и не приближался. Рядом с ним стояла серо-голубая кобыла-бурро с огромным количеством груза, привязанного к спине.
— Я думала, вы, пони, воюете с чейнджлингами, — сказала бурро.
— Да, воюем, — ответил Ям, — но посмотри на него. Он совсем не выглядит опасным.
— Не опасен, — сказал Вонючка срывающимся голосом, — … изгой. Выброшен.
— Хм… — Хатико осмотрел рану на козлиной голове гарпии, его глаза сузились от беспокойства. Большая собака была ласковой, доброй и внимательной. Осмотревшись, он сел на близлежащее бревно, обнял Селено одной лапой и стал рыться в своих запасах, чтобы подлатать ее.
Здесь была любовь — Вонючка это чувствовал. Это была дружеская любовь, но между бурро и пони была и страстная любовь. Он чувствовал, как она оживляет его, придает ему силы, и чувствовал, как его разум начинает приходить в норму.
— Ух ты, какая вонь, — сказала бурро, делая шаг назад. — Ух ты!
— Воняет хуже, чем в Эппллузком флигеле после вторника тако, — сказал Ям негромким, медленным голосом. — Честно говоря, я не могу вспомнить случая, когда в моей жизни пахло чем-то хуже. Единственное, что близко к этому, — это когда я вернулся домой после одного дела спустя несколько месяцев и открыл холодильник. Вот это была вонь. Вся эта старая еда на вынос протухла.
Бурро с отвращением на лице сделала шаг в сторону от Яма:
— Неряха.
— Главная загадка в том, почему в центре Эквестрии живет гарпия? — Ям моргнул слезящимися глазами и посмотрел в сторону Хатико. Посмотрев несколько мгновений на алмазную собаку и гарпию, он вернул свое внимание к Вонючке.
— Она не враг. Она друг. Я не тупой, я голодный.
Одна бровь Яма приподнялась:
— Никакой любви к Зловонному Султану, да?
У Вонючки не хватало умственных способностей, чтобы обладать чувством юмора, но Азур Серапе разразилась хохотом. Ям посмеялся над своей шуткой, но затем стал серьезным. Он посмотрел на свою спутницу, которая притихла, а затем снова посмотрел на Вонючку.
— Два величайших врага Эквестрии путешествуют вместе. Это заставляет пони задуматься о том, к чему пришел этот мир. Я уже довольно долго работаю детективом и видел немало странных вещей, но это просто нечто. Черт возьми, ты воняешь.
— Да, — согласился Вонючка, кивнув.
— Эй, Ям, думаю, нам понадобится помощь, — обратился Хатико к ярко-оранжевому пони. — Кожа очень тонкая. Не думаю, что мои большие пальцы смогут хорошо сшить все вместе. Как ты думаешь, ты можешь сходить за теми двумя рейнджерами, которых мы недавно встретили? Если ты побежишь, то сможешь их догнать.
Пони кивнул, его голова покачивалась вверх-вниз:
— Да, я могу пойти и найти их. Я могу найти что угодно. — Он улыбнулся Вонючке и подмигнул. — Именно этим я и занимаюсь. — Он повернулся к бурро, стоявшей неподалеку от него, подошел ближе и поцеловал ее в щеку. — Эй, мой маленький острый перчик… присмотри за нашими новыми друзьями, хорошо?
— Будь осторожен, Ям… здесь, возле болота Фрогги Боттом, опасно.
Вонючка почувствовал еще одну эмоцию — беспокойство, смешанное со страхом.
— Если что-то захочет меня съесть, оно должно меня поймать. — Ям ухмыльнулся, еще раз чмокнул бурро, а затем бросился бежать, задрав хвост.
Казалось, что судьба Вонючки изменилась. Теперь он оказался среди друзей, готовых помочь. Кроме того, он оказался рядом с источником пищи. От бурро постоянно исходила струйка положительных эмоций. Пряные эмоции. Это было как раз то, что нужно Вонючке для восстановления сил. Уже сейчас он чувствовал себя немного лучше.
С момента выхода из улья Вонючка впервые ощутил новую эмоцию. Надежду.
Глава 6
Высокий алмазный пес Хатико казался очень добрым, в нем чувствовалась искренняя любовь, и Вонючка это чувствовал. Постоянный прилив любви поддерживал его, придавал сил и восстанавливал разум. Он был нежен с Селено, старался утешить ее, облегчить ее боль, а Вонючка не знал, что и думать об этом. Ему не из чего было черпать воспоминания, не было памяти предков, не было ничего, только знание того, что мир должен был ненавидеть его, и он был полон низших, слабых существ.
Бурро была еще одним существом, излучавшим любовь, как печь — тепло. Она была разновидностью пони, должна была стать пищей, но любовь была такой сильной. Ее эмоции были сырыми, нефильтрованными, они транслировались с такой силой, с которой Вонючке было трудно справиться. Это было все равно что стоять рядом с королевой, когда она кричит и разглагольствует. Слишком большая громкость, чтобы ее воспринять.
В голове Вонючки затаилась глубокая мысль. Они не питались друг другом, потому что у чейнджлингов, по большому счету, не было никаких чувств друг к другу. У них не было собственных мыслей. У них не было чувства независимости. Они были ульем, групповым организмом, и королева не допускала никаких эмоций или сложных мыслей, так как это разрушало разум улья. Конечно, у них были какие-то чувства, слабые отголоски эмоций, но чейнджлинги были неспособны быть самодостаточными из-за отсутствия эмоций между собой.
Поэтому им приходилось питаться от других. Королева Кризалис держала их всех впроголодь и в зависимости от своего руководства. Если бы члены улья любили друг друга, испытывали друг к другу чувства, им не нужно было бы питаться другими видами. Им не нужно было бы конфликтовать с другими видами. Они могли бы держаться сами по себе. Королева Кризалис держала их всех впроголодь ради войны и завоеваний.
Вонючка был растерян, ему было больно, он не был уверен, что сможет вынести эту тревожную мысль. Ему было больно, осознание этого причиняло ему гораздо большую боль, чем любая физическая рана. Что-то странное произошло с его фасеточными инсектоидными глазами. Они начали подтекать. Что-то было не так с его лицом. Оно текло. Какая-то неизвестная горькая жидкость сочилась из уголков его глаз.
— Ну вот, не унывай, с твоим другом все будет хорошо, — сказала Азур, похлопав Вонючку по спине. — Я знаю, что сейчас все выглядит плохо, но все наладится.
— Глаза текут, — в тревоге пробормотал Вонючка.
— Да, похоже, ты плачешь. — Азур обхватила Вонючку передней ногой и потискала его. — Я не знала, что чейнджлинги умеют плакать. Похоже, ты все-таки не так уж сильно отличаешься от нас.
Искренняя и неподдельная привязанность бурро произвела на Вонючку нечто необычное. Он почувствовал себя сытым. Впервые за всю его относительно короткую жизнь грызущий голод в его внутренностях утих, и он почувствовал себя довольным. Неведомое ощущение покоя овладело им, и он прислонился к Азур, не зная, что еще сделать, чтобы выразить дружелюбие.
— У нас неприятности, — объявил Хатико, вставая и указывая лапой на небо.
Вонючка увидел их, целую стаю. Гарпии. Стая приближалась, и Вонючка почувствовал растущее чувство тревоги. Они были совсем не похожи на Селено. Эти гарпии были грязными, отвратительными и мерзкими на вид. Он чувствовал исходящую от них ненависть, и от этого его тошнило. Пока гарпии кружили над головой, Вонючка наблюдал за тем, как напрягся Хатико. Многочисленные эмоции, охватившие его в этот момент, переполняли его.
— Отдай нам нашу проблемную сестру, и мы оставим тебя в живых, — сказала одна из гарпий, проносясь над головой.
— Нет, — покачав головой, спокойно ответил Хатико. — Думаю, нет.
— Как хочешь, мясо. — И с этими словами гарпии атаковали. — Собака будет прекрасным блюдом, а сверчок — вкусным!
— Я хочу осла! — закричала одна гарпия, вытаскивая пневматическое ружье.
— Азур… Беги! — скомандовал Хатико, выхватывая меч.
— Я бурро! — крикнула Азур, пускаясь в галоп и поспешно отступая.
Воздух наполнился сотнями крошечных дротиков, но ни один из них не попал в Вонючку. Они отскакивали от его хитина, издавая тихие звуки "плинк-плинк-плинк". Жужжа крыльями, он поднялся в воздух, надеясь защитить своих новообретенных друзей. Он устремился за гарпиями, преследовавшими Азур. Он не был безоружен, у него была магия, у него была сила, он недавно поел.
Хатико оказался в совершенно невыгодном положении. Он мало что мог сделать, кроме как отбиваться мечом от всех гарпий, которые приближались к нему и Селено. Его тело было покрыто множеством мелких дротиков, и большой алмазный пес пошатывался, с трудом удерживаясь на ногах.
Одна из гарпий пронеслась над Хатико, повернулась к нему задом и с громким взрывом метеоризма выпустила в него яйцо. Яйцо взорвалось, выпустив облако ядовитого запаха, и сбило Хатико с лап. Меч алмазного пса упал на землю рядом с ним и он рухнул окровавленной кучей.
Вонючка поразил гарпию своей магией, и она разлетелась на куски крови и перьев. Ее останки посыпались с неба, а вокруг него раздались гневные крики ее сестер. Он выстрелил в другую, но она уклонилась. Он выстрелил еще раз и попал, превратив еще одну гарпию в кровавые куски и перья. Из стаи послышался гневный крик, и Вонючка обнаружил, что вся стая гарпий обратила свою ярость на него.
Он не был боевым дроном, напомнили ему воспоминания предков. В лучшем случае он был последним защитником, если что-то вторгалось в улей. Он был слабым, никчемным и маленьким. У него не было брони, как у его более крупных, сильных и приспособленных к бою товарищей по улью. Но не успел он об этом подумать, как в него ударил первый камень, и он оцепенел.
Вонючка, жужжа крыльями, изо всех сил старался удержаться в воздухе. Несколько гарпий повернулись к нему задом, и он понял, что его ждет. Но он был слишком ошеломлен и не мог ничего предпринять. Первое яйцо попало в него и взорвалось с силой, достаточной для того, чтобы расколоть его хитин. Второе яйцо ударило в него и оторвало одно из крыльев. Третье яйцо ударило его в то место, где он был уже слаб, уже уязвим, и он уже ничего не осознавал, так как последовавший за этим взрыв лишил его сознания.
Когда Вонючка проснулся, он обнаружил, что не может пошевелиться. Его тело терзала острая боль. Хитиновый покров во многих местах потрескался и порвался. У него отсутствовало крыло. Глаз был поврежден, и он плохо видел. Внутри его тела бурлила кровь, и он не понимал, в чем дело. Рядом с ним неподвижно лежал Хатико. Вонючка почувствовал нарастающее беспокойство, чуждое ему ощущение.
Неподалеку мерзкая гарпия точила на камне зловещий нож, напевая себе под нос. Вокруг него слышался гогот, смех, словно на вечеринке. Они были счастливы. Вонючка огляделся по сторонам, отчаянно пытаясь найти Селено. Азур тоже не было видно. Он надеялся, что бурро удрала.
Гарпия, закончив точить нож, обратила свой взор на Вонючку. Она ничего не сказала, но пролетела над ним и приземлилась рядом. Она была вся в грязи, перья свалялись, слиплись, в глазах был болезненный блеск.
Встав на одну птичью ногу, она отложила острый нож, взяла каменный молоток и без лишних слов обрушила его на ногу Вонючки, расколов его хитин. Вонючка закричал, но сделать уже ничего не мог. Он почему-то не мог заставить свою магию работать. Гарпия отложила молоток, взяла в когти нож и принялась сдирать с Вонючки защитную оболочку.
Хатико ждала еще более страшная участь — с него пришлось бы снимать шкуру.
С влажным звуком от передней ноги Вонючки оторвался широкий кусок хитина. Гарпия снова взяла в руки молоток, и в этот момент в лагере раздался крик тревоги. С грохотом уронив молоток, мучительница Вонючки взмахнула крыльями и улетела.
Вонючка почувствовал рядом любовь… а вместе с ней и надежду.
Происходило что-то ужасное. Вонючка не знал, что происходит, но происходило что-то поистине ужасное. Небо потемнело, стало черным, как ночь, и над головой закружились тучи. Начался дождь и град, буря возникла из ниоткуда. Стараясь не обращать внимания на боль, Вонючка изо всех сил полз по земле, пытаясь найти Селено. Совсем рядом с каменным выступом, торчащим над головой, в землю врезался град размером с маленькую тыкву.
Вонючка снова закричал, не понимая, что происходит. Испугавшись за Хатико, он перевернулся и, не зная, как еще схватить гораздо более крупную алмазную собаку, Вонючка вонзил клыки в толстую плоть на плече Хатико. Вонючке удалось затащить Хатико под навес, где, как надеялся Вонючка, его новообретенный друг мог укрыться от налетевшей из ниоткуда бури.
Вонючка пнул что-то и увидел, что это какая-то клетка, обтянутая шкурой какого-то бедного животного. Когда шкура сползла, он увидел в клетке Селено. Она не реагировала и не двигалась. Он продолжал тянуть и тянуть Хатико, решив вытащить друга в безопасное место.
Над головой бушевала буря, наводящая ужас на гарпий. Молнии падали с неба и били в них, поражая током, убивая на месте. Это было ужасное, страшное зрелище. Огромные градины сыпались по всему лагерю, разбивая все, что попадало под них, в том числе и гарпий.
Ветер задувал дождь в убежище Вонючки, промочив его и его товарищей. Он слышал крики гарпий и голоса вдалеке. Звуки битвы эхом отдавались в ушах Вонючки. В воздухе кружились тела мертвых гарпий, подхваченные опасными порывами. Послышались звуки взрывов, и Вонючка понял, что гарпии стреляют яйцами.
Посреди бури показалась страшная фигура — смертельный враг всех чейнджлингов, аликорн! Оцепенев от боли и потери крови, Вонючка смотрел, как величественное существо разрывает жестоких гарпий на части. Память его предков кричала, что в следующий раз она придет за ним. Она размажет его по камням в ослабленном состоянии, и с ним будет покончено.
Эмоции, которые она излучала, были просто ошеломляющими. Аликорн представляла собой коктейль из любви, надежды, оптимизма и ярости. Горечь ее ярости резко контрастировала с другими ее эмоциями. Вонючка обнаружил, что его чувства переполнены нахлынувшими эмоциями, потерей драгоценных жидкостей и болью, терзавшей его разрушенное тело.
Последнее, что он увидел, — величественную ярость аликорна, поражающего своих врагов, и погрузился в темноту.
Глава 7
Звуки голосов выдернули Вонючку из темноты. Оцепеневший, дезориентированный, он по кусочкам собирал то немногое, что знал о своем окружении. Он лежал на чем-то мягком, был укрыт чем-то теплым, боль притупилась. Глаза еще не работали, но по мере того, как тело просыпалось, его чувства становились все более и более острыми. В нескольких местах на теле появился непрекращающийся зуд — там, где у него рос новый хитин.
Он подумал об аликорне и гарпиях. Он спасся от них. Или, может быть, аликорн по какой-то странной причине пощадил его. Аликорны были странными существами, непостоянными и очень опасными. Почувствовав растущее чувство тревоги, Вонючка поднял голову.
— О, ты проснулся! — сказал Вонючке взволнованный голос.
Сфокусировав взгляд, Вонючка увидел существо из ночных кошмаров. Аликорн была здесь, рядом с ним, и она улыбалась, какую бы гнусную цель она ни преследовала. Как он ни старался, Вонючка не мог вызвать чувство паники. Его тело было слишком вялым, а разум и чувства еще слишком притуплены.
— Привет, меня зовут Твайлайт Спаркл, и я хочу стать твоим другом, — сказала аликорн слишком бодрым голосом, от которого у Вонючки заболели ушные отверстия. — Постарайся не двигаться слишком много. Ты в безопасности и с друзьями. Наверняка ты волнуешься, но тебе это ни к чему.
С глухим стоном Вонючка опустил голову на подушку. Он лежал, чувствуя себя очень, очень растерянным и не зная, что делать. Аликорн стояла в нескольких сантиметрах от него и смотрела на него, а на ее лице была широкая, обескураживающая улыбка. Рядом с ней стояла другая пони, земная.
Земная пони была почему-то более страшной, чем аликорн. Земная пони была кипящей кальдерой сырых эмоций. От любви, которую она излучала, у Вонючки кружилась голова, дурманило, голова пульсировала. Там были и другие эмоции, но они передавались с такой громкостью, что Вонючка не мог определить, что это такое. Она была хаосом, эта земная пони, по крайней мере, внутри. Внешне она выглядела сонной и, возможно, немного скучающей. Она выглядела спокойной, невозмутимой, не проявляла никаких эмоций.
— Твои друзья в безопасности и выздоравливают. Твоя подруга гарпия находится прямо здесь, в этой комнате. Я работаю над тем, чтобы подружиться с ней. У меня никогда не было подруги-гарпии, обычно мне приходится уничтожать гарпий, чтобы защитить своих товарищей.
— Не такая, как другие, — сумел вздохнуть Вонючка. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он понял, что переел любви и опьянен ею. Это была странная земная кобыла, которая мешала ему чувствовать. От нее исходило безумное количество любви, и от этого Вонючка был словно под кайфом.
— Нет, она совсем не похожа на остальных, насколько мне удалось выяснить. — Когда Твайлайт отошла от кровати, её улыбка стала выражением заботы и сострадания. — Мы смогли помочь ей гораздо больше, чем тебе. Мы почти ничего не знаем ни о тебе, ни о твоей физиологии. Селено постоянно говорит о том, какой ты милый жучок.
— Она проснулась? — спросил Вонючка.
— Сейчас нет, она дремлет, — ответила Твайлайт.
— Хатико?
— С ним все в порядке. Его сильно отравили, но он выздоравливает. Он все время спрашивает о тебе. — Твайлайт сделала паузу, а затем на ее мордочке вновь расплылась теплая улыбка. — Уверена, это приятно — знать, что у тебя есть друзья, которые беспокоятся о тебе и интересуются тобой.
— Бурро…
— Азур Серапе? — Уши Твайлайт дернулись, когда она произнесла эти два слова. — О, с ней все в порядке. Она добралась до безопасного места. Она и Ям, собственно говоря, здесь. Они с Хатико, пока он выздоравливает.
— Ты спасла меня, почему? — Вонючка посмотрел в глаза Твайлайт. Прежде чем она успела ответить, он добавил: — Это был пони, тот кто ранил Селено. Зачем спасать нас?
На секунду Твайлайт выглядела обеспокоенной:
— Ошибки можно совершать. Я знаю, что совершала их в прошлом. Но я на них училась. — Она поцокала языком, а затем продолжила: — Так получилось, что я оказалась в этом районе, потому что меня вызвал мой друг, Тарнишед Типот. Возникли кое-какие проблемы, и мы с ним как раз обсуждали, что с ними делать, когда появился Ям. Когда мы добрались до того места, где, по нашим расчетам, должен был находиться ты, тебя и остальных уже не было. Мы нашли дротики и мертвых гарпий. Азур нашла нас, и тогда нам пришлось разыскивать тебя и выяснять, куда ты делся. Мы с Тарнишем спасли тебя.
— Он мой муж, — ровным монотонным голосом сказала земная пони.
— Кстати, это Мод, — сказала Твайлайт, представляя свою подругу.
— Твайлайт, то, о чем мы говорили…
— Да, да, я знаю, Мод. Пеббл хочет познакомиться с чейнджлингом. Дай ему время освоиться, и я выполню свое обещание. — Повернув голову, Твайлайт посмотрела на Вонючку. — У тебя есть поклонница. Кое-кто из пони просто вне себя от желания познакомиться с тобой. Ее зовут Пеббл, она почти годовалая, и она действительно очень милая, по-своему особенная.
Ошеломленный, Вонючка просто лежал, не зная, что сказать.
— Она любит жуков, — сказала Мод голосом, не выражающим никаких эмоций. — Сейчас у нее фаза увлечения жуками. Мы стараемся поощрять ее увлечения, потому что так поступают хорошие родители. Надеюсь, ты не обидишься, если тебя назовут жуком. Если да, то я с ней об этом долго буду говорить.
Загадочная земная пони почти испугала Вонючку. В ее голосе не было ни намека на эмоции, которые она испытывала внутри. Ему было трудно понять, что ее внутренняя и внешняя стороны не совпадают. Однако в ней была доброта, и это его немного утешало. С ней было легче иметь дело.
— Я пойду проверю, как там Пеббл, — объявила Мод. — Было приятно познакомиться с тобой, Вонючка.
Не шевелясь, Вонючка смотрел, как уходит земная пони, и слышал, как ее копыта стучат по какой-то твердой поверхности. Аликорн все еще была здесь, и она не представляла опасности, что бы ни подсказывала ему память предков. Твайлайт закружилась рядом с ним, ее лицо стало задумчивым. Он чувствовал ее беспокойство, но в то же время и оптимизм. Она была взволнована и счастлива.
— Мне жаль, что мы не смогли помочь тебе, — проговорила Твайлайт. — Мы просто недостаточно знаем о тебе. Тарниш приготовил снадобье, которое нейтрализовало твою вонь, и теперь ты вроде как пахнешь розами…
Принюхавшись, Вонючка понял, что почти ничего не чувствует.
— … не обижайся, но с тобой так гораздо легче иметь дело. Но ничего, я все равно буду твоим другом, даже если ты будешь вонять. Это, конечно, облегчает поиски. Здесь есть несколько врачей, и ты им очень любопытен, и я слежу за ними, чтобы они держались уважительно. Не то чтобы они делали что-то плохое, просто я хочу, чтобы они помнили, что ты не просто диковинка, ты — мыслящее, чувствующее существо с эмоциями и потребностями. Пока что они вели себя очень хорошо, и… и… эй, я болтаю, не так ли?
Вонючка кивнул.
— Иногда я так делаю, когда нервничаю или волнуюсь, — призналась Твайлайт. — Теперь, когда ты проснулся, я вызову врачей для небольшого осмотра, если ты не возражаешь.
Вонючка снова кивнул.
В маленькой комнате стало тихо. Ни аликорнов, ни врачей, Вонючка лежал в своей кровати и смотрел на Селено, которая устроилась в импровизированном гнезде рядом с ним. Ее голова была перевязана, она плохо соображала, а странные квадратные зрачки ее глаз постоянно меняли размер. После всей этой суматохи, после всей этой неразберихи, после всех этих тычков и уколов приятно было побыть в тишине наедине с Селено, своим другом.
— Ладно, Вонючка, все вышло не совсем так, как планировалось, — сказала Селено тихим, слабым голосом, — но ничего страшного. Мы все равно подружились. У нас не было шанса проявить себя, чтобы пони нас приняли, и мой безотказный план сработал не так хорошо, но все равно все вышло хорошо.
Хотя Вонючка и не мог этого выразить, он был очень, очень рад услышать голос Селено. Он успокаивал его и приносил утешение. Она была… дорога ему, хотя он и не мог понять, почему. Она была его другом, а дружить — странная, почти чуждая мысль для чейнджлинга.
— У нас еще есть шанс на величие. — Селено, слишком уставшая и слабая, чтобы продолжать держать голову, позволила ей прислониться к шее Вонючки. Она устроилась поудобнее и удовлетворенно вздохнула. — Вонючка, у нас есть шанс стать послами при пони. Твайлайт говорила со мной об этом. Она хочет, чтобы мы стали ее послами дружбы. Она думает, что если пони смогут встретиться с нами, поговорить с нами и пообщаться с нами, то все станет лучше.
— А ты что думаешь? — спросил Вонючка.
— Думаю, так и будет, — ответила Селено. — Может быть, это из-за сотрясения мозга, но я думаю, что мы сможем изменить ситуацию. Гарпии не обязательно должны быть отвратительными и злыми. Вонючка, мне очень жаль, что тебе пришлось увидеть, что из себя представляет мой род. Теперь ты понимаешь, почему мне пришлось покинуть их. Они ужасны.
Пока Селено говорила, Вонючка думал о том, как гарпия начала сдирать с него хитиновый покров, о том, как безразлично и бесчувственно она это делала. Ей было все равно, что он — живое, дышащее, мыслящее, чувствующее существо. Ей было все равно, что она причиняет ему боль. Гарпия, понял он, была очень похожа на его королеву-мать. Он вздрогнул и почувствовал, как Селено придвинулась к нему. Он застыл на месте, боясь нарушить ее ощущение уюта, а затем издал вздох, очень похожий на вздох пони, когда его глаза снова начали подтекать. Комнату наполнил кислый запах слез чейнджлинга.
— Твайлайт действительно очень помогла. Она дала мне длинный контрольный список, как быть хорошей гарпией. Там есть вещи, о которых я даже не подумала. — Селено переместила свое тело и устроилась рядом с Вонючкой, прижавшись к нему. Ее перья распушились, и она прижала крылья к телу. — Твайлайт и Тарнишед Типот очень рисковали, спасая нас. Мы в долгу перед ними, даже если они говорят, что мы не в долгу перед ними, мы в долгу перед ними. У нас есть работа, которую мы должны сделать, Вонючка.
— Да? — спросил Вонючка.
— Да, — ответила Селено, — мы должны стать героями. Конечно, как только поправимся. Единственный способ отплатить за такую доброту — это идти и спасать других, а потом сказать им, что они нам ничего не должны. Тогда мы будем свободны от долгов.
Это казалось разумным, и Вонючка не стал возражать.
— Когда-нибудь я стану настоящим героем, — сонно произнесла Селено, с трудом удерживая глаза открытыми. — А ты… — Гарпия зевнула и издала сонное поскуливание. — А ты, ты будешь моей совестью.
— Кем я буду?
— Моей совестью, — повторила Селено. — Ты будешь моим проводником. Ты знаешь, что чувствуют другие существа. Ты можешь чувствовать их эмоции. Когда ты будешь рядом, я смогу делать все, что потребуется, чтобы сделать других счастливыми, чтобы когда-нибудь стать настоящим героем. Мы сможем находить существ, которым страшно или у которых разбито сердце, и помогать им.
Хитиновое лицо Вонючки каким-то образом смогло выразить его полное замешательство.
— Мир стал бы лучше, если бы больше существ имели жуков, выполняющих роль их совести. — Глаза Селено закрылись, и на ее козьей мордочке появилось спокойное, умиротворенное выражение. — У меня большие планы, Вонючка… большие планы…
Похоже, что с большими планами Селено придется подождать, так как гарпия погрузилась в дремоту. Вонючке показалось, что гарпия, дремлющая на его груди, успокаивает его. Она была права, он мог чувствовать тех, кто испытывал беспокойство. Возможно, она была права. Он подумал о том, как они впервые встретились, как он наблюдал за ней, купающейся в воде, и как она выразила желание творить добро, чтобы их приняли.
Получит ли он когда-нибудь признание? Он не знал. Он подумал о пони, который ударил Селено камнем. Он подумал о своем собственном чувстве ярости, о своем гневе, и бедный Вонючка почувствовал, как его эмоции запутались внутри него. Этот пони не знал, что лучше. Он подумал о дикости гарпий, почувствовал боль в ноге, и тут произошло самое чудесное.
Вонючка почувствовал сочувствие к неизвестному пони, обидевшему Селено.
Возможно, этот пони испытал на себе жестокость гарпий. Возможно, он видел или слышал рассказы, возможно, у него была встреча с гарпией, которая заставила его быть настороже. Это не оправдывало его действий и не облегчало размышлений о нападении, но давало Вонючке некоторое чувство понимания.
Они с Селено были обязаны. Они должны были показать миру, что чейнджлинги и гарпии, враги пони, могут быть хорошими. Если понадобится, он мог бы стать жуком-совестью Селено. Он мог бы внести свою лепту в достижение понимания. В конце концов, у него был дар понимать, что чувствует другое существо.
Чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что может стать героем.
Глава 8
Годовалая малышка была робкой и застенчивой. Вонючке с трудом верилось, что пони так охотно водят своих малышей к нему. Он посмотрел на нее, и она выглянула из-за спины своей матери, чтобы посмотреть на него. Она была маленькая, смуглая, в бирюзовом платьице, таком же, как у матери.
Вонючка, знавший только голод, был ошеломлен такой любовью.
— Ты — жук, — сказал малышка писклявым голосом.
— Пеббл, он чейнджлинг и он друг. — Вечно скучающая кобыла моргнула и спросила: — А где же твоя подруга гарпия?
— Врачи забрали ее на дополнительные анализы, — ответил Вонючка.
— Я уверена, что с ней все будет в порядке. — Мод грубо подтолкнула дочь вперед, чтобы вытащить ее из-за копыт, но годовалая жеребенка сопротивлялась до последнего сантиметра. — Это Пеббл. Она — осколок старой скалы.
— Меня зовут Вонючка.
— Ты ранен. — Пеббл наклонила голову набок, констатируя очевидное. — Ладно, я увидела жука. Я готова идти, мама.
— Мне жаль, Вонючка, но иногда ничего не поделаешь. — Мод посмотрела на свою дочь, вздохнула и закатила глаза, когда Пеббл снова спряталась под ней и снова оказалась за копытами.
— Пока, Пеббл.
Годовалая жеребенка остановилась, повернулась, подняла одно копыто и помахала им. Она так и стояла, выглядывая из-под передних ног матери, и смотрела на Вонючку, лежащего на больничной койке, широкими любопытными голубыми глазами. Как оказалось, малышка хотела сказать последнее, прощальное слово.
— Ты хороший.
— Мы еще встретимся, Вонючка, когда ты поселишься в Роще Друидов. Это будет хорошее место для тебя и Селено, чтобы успокоиться, восстановиться и привыкнуть к новой жизни. Я с нетерпением жду возможности поработать с тобой. — Мод подняла одно копыто, помахала, а затем, ничего не сказав, повернулась и направилась к двери.
— Пока, Мод. — Вонючке было грустно провожать ее, но он был благодарен за то, что снова остался один. Он устал и хотел спать. Во сне происходила большая часть исцеления, а его телу требовалось время для восстановления.
И со стуком дерева и резиновой печати на хрустящем листе бумаги Вонючка стал гражданином Эквестрии. Защищенным гражданином Эквестрии, со всеми правами, полагающимися гражданину с хорошей репутацией. И он, и Селено теперь обладали этой привилегией. Его имя, написанное слабо магическими чернилами, которые Вонючка сделал сам из своих собственных чернильных желез, будет храниться в каком-то месте.
Твайлайт, Принцесса Дружбы, казалось, гордилась тем, что приняла в друзья двух самых заклятых врагов Эквестрии, и Вонючка поверил, что все, даже самое маловероятное, возможно. Конечно, все будет непросто, будут и трудные времена, но Вонючка верил, что все получится.
— Я — Эквестрийская гарпия, — сказала Селено, и ее козлиное лицо исказилось в гримасе. Казалось, что в любую минуту она может расплакаться. — Я принадлежу чему-то. Мне рады. Я иммигрантка, и я нашла дом. Видишь, Вонючка, все получилось.
Вонючка молча обдумывал слова своей спутницы. Он был изгнан из своего улья, пришел на север, пересек границу, столкнулся с трудностями, чуть не погиб, и вот теперь — это. Он не знал, что ему на это ответить. Теперь он был гражданином Эквестрии и агентом совести Селено, средством удовлетворения ее сомнений, поскольку она не всегда знала, что делать.
— Добро пожаловать в Эквестрию, — теплым, искренним голосом обратился Тарнишед Типот к чейнджлингу и гарпии.
— Да, добро пожаловать в Эквестрию. — Твайлайт высоко подняла голову, навострила уши, и каждый сантиметр ее ухмылки был виден сквозь идеальные квадратные зубы. — Мы поможем тебе освоиться, познакомим с новыми друзьями и поможем осуществить твою мечту — стать героем. Ну, а мистер Типот позаботится об этом.
Селено, распушив перья, выглядела взволнованной, даже когда начала плакать.
— Когда ты немного поправишься, я бы хотел, чтобы вы поехали со мной в Мэйнхэттен. Там находится центральный зал Лиги Экстраординарной Терпимости, и я думаю, что там можно положить хорошее начало отношениям. — Тарниш с торжественным видом посмотрел на Вонючку и Селено на больничной койке. — Они помогут тебе узнать наши обычаи, наши законы, наши традиции и будут очень рады, если ты привезешь с собой какие-нибудь свои традиции.
— Я бы хотела, но только если Вонючка согласится. — Медленным, неуклюжим движением Селено вытерла крыльями глаза, и на ее лице появилось нечто, похожее на улыбку, когда она плакала. — Наконец-то у меня есть место, которое я могу назвать домом.
— Осталось заполнить последнюю форму, — сказала Твайлайт Спаркл, держа перо наперевес.
— Что это? — спросила Селено.
— Прошу прощения за назойливость, — щеки Твайлайт слегка потемнели, и она нервно хихикнула, — но нам нужно знать, пара вы или нет. Корона любит отслеживать любопытных потенциальных кандидатов на скрещивание…
— О звезды, бюрократия! — вырвалось у Тарниша.
Селено вздохнула и посмотрела Твайлайт в глаза:
— Мы… мы друзья. Просто хорошие друзья. По крайней мере, пока. Мы ведь просто друзья, правда, Вонючка?
Ничего не сказав, Вонючка кивнул.
— Кроме того, — пробормотала Селено, — я стерильна. Все гарпии стерильны. Мы созданы с помощью неестественной магии.
— О… Мне жаль… — Твайлайт сделала шаг назад, отходя от кровати. — Я не знала… Мы так многого не знаем… Мне так жаль…
— Не расстраивайся. — Селено прижалась поближе к Вонючке, когда Твайлайт замолчала. — Каким бы неестественным существом я ни была, я все равно решила поступить лучше. Я решила быть хорошей, доброй, щедрой, честной, преданной и верной всем своим друзьям.
— Как я. — Вонючка подтолкнул свою гарпию-компаньонку своим жестким носом.
— Как ты, — сказала Селено. — Я тебе нравлюсь, Вонючка?
— Да…
Уши Селено чуть заметно сдвинулись под бинтами:
— Это много значит для меня, Вонючка.
Для Вонючки, который был уверен, что его ждет конец, все теперь казалось началом. Ему не нужны были ни королева-мать, ни улей, ни даже собратья-чейнджлинги. Его поддерживал постоянный, устойчивый поток любви и дружбы, а Селено могла бы его еще больше любить. Это было больше, чем он надеялся, это было лучше, чем выживание, это было процветание.
— У меня есть последняя просьба, — негромко обратился Вонючка к Твайлайт Спаркл.
— Продолжай, — ответила Твайлайт.
— Я позволю тебе изучать меня сколько угодно, но мне хотелось бы познакомиться с другими аликорнами, чтобы лучше их узнать, раз уж я собираюсь быть вашим послом и все такое.
Улыбка Твайлайт расширилась, а в глазах появился веселый, довольный блеск:
— Знаешь, Вонючка, думаю, это можно устроить…