На периферии тьмы
I.III. За закрытыми дверями
Со свержением Сомбры новой хозяйкой Кристального дворца стала Принцесса Каденс, но прибывшая Найтмер Мун с лёгкостью могла бы оспорить это — Принцесса ночных пони с собственническим видом ходила по вымощенным из кристалла помещениям замка и поносила его убранство, словно была его владелицей. И всё, что могла Каденс, так это молча внимать недовольству звездогривой кобылицы. Сейчас свою долю презрения получала столовая, в которую троица бессмертных перебралась для разговора, состоявшегося при свете разноцветных люминесцентных кристаллов, которыми была увешана люстра, выглядящая, как одна сплошная гроздь магических камней.
— Интересно, архитектор этого замка дожил до наших дней? Хочу посмотреть на того, кто проектировал всё это убожество, — не скрывая презрение произнесла Найтмер Мун, сидя за столом и соблюдая идеальную осанку, которая производила особое впечатление при её гигантском росте. —Кристальный пол, кристальные стены, кристальный потолок, кристальный стол, кристальный стул, кристальная мебель… Скажи мне, племянница, туалеты тут тоже из кристалла?
— Меня тоже не особо впечатляет Кристальный дворец своим внешним видом, но вся его прелесть отнюдь не в роскоши и декоре, тётушка, — ласковым тоном парировала Каденс, которая, однако, воспринимала недовольные слова о главной цитадели империи, как личную обиду. Всё-таки, теперь это место — её новый дом.
— А в чём же тогда, племянница? — едко полюбопытствовала Найтмер Мун, обменявшись мимолётным взглядом с Селестией, которая так же слушала младшую из бессмертных с интересом, подперев длинную мордочку копытами.
— Когда строили этот дворец, роскошь и особый архитектурный замысел не были в приоритете, как у того же Солнцелунного дворца в Кантерлоте. Его проектировали таким образом, чтобы он был функционален с точки зрения магии, — Найтмер Мун деловито откинулась на высокую спинку стула, всем своим видом говоря, чтобы бывшая ученица продолжала свою лекцию. — У этого замка очень много потайных ходов, скрытых помещений и подпространств. И именно в одном из них было спрятано Кристальное сердце.
— Иначе говоря… — протянула чёрная кобылица, — замок строили не в ширину, а в глубину, давайте так скажем.
— Похоже на то, — согласилась Селестия. — Тот же Солнцелунный дворец строили таким большим не для того, чтобы мне с Луной было где развернуться, а для того, чтобы вместить большой штат придворных слуг, чиновников, гвардейские корпуса, жилые помещения, галереи, хранилища и прочее. Так что, Каденс, тебе достался поистине уникальный дворец, секреты которого ещё только предстоит узнать.
— Ох, было бы у меня на это время. С тех пор, как Искорка вместе со своими друзьями уехали обратно в Понивилль, я не вылезаю из бумаг, а от кристальных пони, которые приходят со всех уголков империи присягнуть мне на верность, отбоя нет. Так что исследование замка подождёт до лучших времён.
— А пони служившие в этом дворце могут что-нибудь рассказать, или они тут тоже в качестве мебели? — прошипела Найтмер Мун, бросив прожигающий в своей холодной насмешливости взор на стоявшую у стены прислугу, которая непроизвольно вздрогнула, ощутив на себе внимание чёрного аликорна.
— Потайные помещения замка предназначены для Сомбры, а не для простых пони, и каждое из них закрыто особым образом, — начала пояснять Каденс. — Искорке пришлось очень сильно постараться, чтобы открыть то из них, в котором хранилось Кристальное сердце. Даже прибегнуть к применению тёмной магии. Так что как открыть остальные, я даже представить себе не могу.
— Кстати, раз уж речь зашла о Сомбре… Вы решили, что с ним делать? — Найтмер Мун посмотрела на старшую из собравшихся в помещении аликорнов, затем на младшую, ожидая ответа, но увидев обращённые на неё полные неловкости пристальные взгляды, лишь скривилась и недовольно зашипела: — Только не говорите мне, что вы двое распустили сопли, пожалели его и дали возможность начать жизнь заново…
— Разговор предстоит долгий, тётушка, так что я велю принести напитки. Неприятно, когда в ходе беседы нечем смочить пересохшее горло, верно? Мои маленькие пони, — Каденс обернулась к слугам, ушки которых были направлены в сторону аликорнов, жадно ловя каждое сказанное слово, — будьте любезны, принесите нам кофе.
— Извините, Ваше Высочество, что такое “кофе”?
Каденс чертыхнулась про себя, при этом чувствуя, как вскипевшая от стыда кровь начинает приливать к лицу, а в голову — уроки истории с Найтмер Мун.
Кофейные зёрна начали завозить в Эквестрию в 202-ом году после Зимы Виндиго, спустя три года после исчезновения Кристальной империей. И, к ужасу младшего аликорна, правительница ночных пони в ответ на проявленный пробел в знаниях лишь сокрушённо покачала головой.
Хоть раздобыть кофе в Кристальной империи было сложнее, чем найти сугроб снега в середине лета, через несколько минут перед троицей аликорнов уже остывал налитый в кристальные чашки знаменитый восточный напиток. Как оказалось, Найтмер Мун взяла с собой целую карету любимых лакомств на тот случай, если кухня Кристальной империи придётся ей не по нраву.
— Скажи, Нуна, — заговорила Селестия, подставляя мордочку поднимающимся из чашки завиткам пара, которые начали седыми лианами оплетать белые губы и нос Принцессы, — а ты не привезла с собой случаем эля из можжевельника и вереска? Я бы не отказалась раздавить бутылочку.
— У меня с собой полная коллекция всех видов эля ночных пони, так что не волнуйся, напиться ты успеешь, — заверила родственницу Найтмер Мун, делая беззвучный глоток кофе, в то время как Каденс отдала распоряжение слугам и стражникам выйти.
— Не напиться, а скорее уж расслабиться, — парировала в ответ Селестия, наблюдая, как спешно засобиравшиеся прочь смертные прикрывают за собой двери. — Ну да ладно, мы хотели обсудить Сомбру.
— Обсуждайте. Единственное, чего я пока не понимаю, так это того, зачем вам моё присутствие? — равнодушно спросила Найтмер Мун, увлечённая больше запахом кофе в своей чашке, чем разговором.
— Нам нужна твоя помощь, — решительно изъявила Каденс, чуть подаваясь вперёд. — Вернее, мне нужна твоя помощь, — молодая правительница говорила почти умоляющим голосом, который явно польстил Найтмер Мун, сделавшей определённый жест копытом, как бы говоря «продолжай». — Мне нужно судить Сомбру, но для того, чтобы вынесенный ему приговор был справедливым, я должна знать, почему он стал… таким.
— Так узнай. Если он отказывается говорить, то залезь ему в голову и посмотри его воспоминания. Или что, мои уроки по ментальной магии не пошли тебе в прок?
— Пошли, просто… Есть один нюанс, который существенно меняет подход к делу, — осторожно поведала Каденс и бросила взгляд на Селестию, всем своим видом приглашая её присоединиться к разговору. И она откликнулась секундой позже после того, как шумно хлебнула кофе.
— Нуна, ты когда-нибудь слышала о душах-переселенцах из других миров? — спросила Селестия взяв такой тон, будто намеревалась рассказать Найтмер Мун нечто, что потрясёт её воображение, но надобность в этом отпала, когда чёрная кобылица в будничной манере ответила:
— Не только слышала, но и имела с ними дела. Около пятиста лет назад я со своей ученицей пыталась проникнуть за грань потустороннего, чтобы проверить, можно ли призывать души с той стороны, или нет. Но я не пойму, какое отношение это имеет к Сомбре, — произнесла Найтмер Мун, воспринявшая чуть приоткрывшийся от удивлений рот Каденс и непроизвольно расширившиеся глаза Селестии как нечто должное.
— Но… — возроптала было Принцесса любви, но, собравшись с духом, всё-таки заставила себя произнести: — Это ненормально! Это… противоестественно!
— Мне есть кого возвращать с того света, Каденс. И тебе тоже будет, если уж ты решила связать свою жизнь с Шайнинг Армором, — понизила голос Найтмер Мун, однако Каденс откликнулась не на него, а на слова наставницы, которые ударили в самое сердце.
Ещё секундой ранее горевшее в глазах Каденс желание ввязаться в спор тут же погасло, а сама молодая Принцесса сжалась под пристальным взором очей с узкими зрачками, будто стремясь спрятаться от них в своей собственной тени. Но даже если бы у неё это получилось, от Найтмер Мун бы ей это не помогло скрыться, как и от суровой реальности, которая глядела на неё через бирюзовые глаза жестокосердной кобылицы.
— Ладно, давайте не о грустном, а о насущном, — поспешила вбить клин в разговор Селестия, пересаживаясь к Каденс и ободряюще приобнимая её крылом. — Нуна, у нас состоялся разговор с Сомброй и он пытался убедить нас, что он на самом деле существо из другого мира, душу которого каким-то образом затянуло в тело нашего горе-короля. Он выдаёт себя за человека по имени Артур с… не самым законопослушным прошлым.
— Какое любопытное явление, — хмыкнула Найтмер Мун, обращая всё своё внимание на Селестию, рассудив, что разговор продолжит именно она.
— Но только в том случае, если он не лжёт и не использует знания одной из поглощённых душ, чтобы выдавать себя за одну из них. В конце концов, его рассказы про другой мир и жизнь в нём были очень убедительны.
— И к тому же, я чувствовала, что было у него на сердце, — заговорила Каденс. — Он говорил искренне. И он очень боялся, что мы не примем на веру его слова. Несмотря на то, что он рассказал о мире людей и о том, как жил, мне было его по-своему… жаль.
— А со стороны выглядело так, будто Артур тебе в высшей степени неприятен, — поделилась наблюдением Селестия. — Особенно сильно тебя разгневала его предсмертная выходка.
— Будто тебя она оставила равнодушной.
— Не оставила, — холодно ответила Селестия, — однако я знавала тех, кто совершал куда более гнусные злодейства с куда более гнусными мотивами. Артур на их фоне выглядит, как… как обиженный жеребёнок, который перед тем как выйти из комнаты, хлопнул дверью, чтобы показать, как он зол.
— Только хлопая этой самой дверью, он отнял несколько жизней, — Каденс поджала губы и бросила мимолётный взгляд в сторону Найтмер Мун, ожидая увидеть от неё хоть какой-то намёк на поддержку, но та демонстрировала глубокое равнодушие услышанному.
— И тем не менее, тебе его жаль, — хмыкнула чёрная кобылица.
— И тем не менее… да. Как и тех, кого он убил. Однако в случае Артура есть нюанс… Он действительно сейчас живёт в теле Сомбры? Если да, то я сочувствую ему за то, в кого угодила его душа — Артур должен нести ответственность за свои преступления, а не за преступления Сомбры. А если же Сомбра поглотил его душу вместе со всеми воспоминаниями и лишь притворяется им, то… — Каденс нервно сглотнула. — Я не знаю, что происходит с такими душами, когда их поглощают, так что… Я искренне надеюсь на то, что мы имеем дело с Артуром.
— Хорошо, надейся. Но это не отменяет моего вопроса — от меня что нужно?
— Я хочу, чтобы ты проникла в его разум и узнала, действительно ли телом Сомбры распоряжается душа существа из другого мира или он просто водит нас за нос. Я по-своему жалостлива даже к Сомбре, но если он использует моё милосердие против меня… Я должна знать об этом. И действовать соответствующе.
— Моя же собственная ученица просит меня о помощи, — чёрные уста Принцессы скривились, — а это значит, что я плохо тебя обучила, Каденс.
— Нет, обучила ты меня прекрасно, просто я боюсь, того, что могу увидеть… Сомбра может попытаться обмануть меня ложными видениями или посеять тьму в моё сердце, а с тобой такой не пройдёт. И помнишь, ты говорила, что если долго всматриваться в бездну, то она будет всматриваться в тебя? А я пока к этому не готова.
— Ох, — Найтмер Мун демонстративно закатила глаза. — Ладно, прочитаю я этого вашего Сомбру и выясню, кто сейчас живёт в его теле: он сам, или этот… Артур.
Я не знал, чего ожидать, когда затевал разговор о том, что никакого короля Сомбры больше нет, а вместо него есть Артур, который ещё пару дней назад был человеком, дошедший по кривой дорожке криминала до логичного конца. Лучше уж быть судимым и презираемым за свои преступления, чем за свершения какого-то заигравшегося в тёмного властелина королька.
Сказав, кто я есть на самом деле, всё, чего я добился — полных сомнений и недоумений взглядов Селестии и Каденс, которыми они обменялись друг с другом. На какой-то миг я подумал, что это не предвещает ничего хорошего, но кобылы, поборов своей скептицизм, начали осторожные расспросы:
— А ты можешь описать свой родной мир? — первой взялась за меня Каденс.
— Ты был существом другого вида до того, как… как оказаться Сомброй, — заговорила Селестия после того, как я закончил отвечать на вопрос Каденс. — Можешь описать себя? Вернее, людей. Какая у вас анатомия, образ жизни…
— В какой стране ты жил? Как она называлась?
— Артур… я же правильно произнесла твоё имя?.. о твоём мире можно говорить много, так что расскажи мне с Каденс о себе. Кем ты был в своей прошлой жизни?
Я был готов к этому вопросу, так что рассказал им всё. Без утайки. Глупо было рассчитывать на то, что в мире, где можно повелевать душами, не найдутся те, кто умеет читать мысли. Особенно в распоряжении у королевских особ. Хотя кто знает, может они с самой первой минуты видели меня насквозь и просто позволяли мне вести себя естественно, чтобы наблюдать моё поведение?
Как бы-то ни было, но уверенный, что закладываю первые камни в фундамент доверительных отношений, я вкратце пересказал свою жизнь — от детства и до той злосчастной ночи, в которую она оборвалась.
Когда я закончил, Принцессы-пони сидели… просто сидели и определялись с тем, что думать. И если Каденс не скрывала той степени офигевания, в которую её возвёл мой рассказ, то вот Селестия… Она оставалась непроницаемой, словно статуя. Лишь какой-то оттенок задумчивости отразился на её белой лицемордной физиономии, обращённой в мою сторону.
Молчание, которое воцарилось благодаря моим стараниям, было страшным, но гораздо сильнее меня пугало то, что может произойти, когда Селестия или Каденс решатся прервать его. И вот, наконец, это произошло.
— Почему ты не захотел сдаваться властям? — заговорила после нескольких секунд молчания Каденс. — Почему ты устроил перестрелку и захотел забрать с собой в могилу служителей закона? Ты же понимал, что для тебя всё кончено…
От того, с каким выражением она спрашивала, у меня перехватывало дыхание.
Почему, говоришь… Хороший вопрос, над которым мне стало интересно поразмышлять, а Селестии — услышать, что я отвечу. Впрочем, чего там размышлять? Я и так знал, почему это сделал:
— Из вредности.
— Из вредности? — удивилась Каденс.
— Ну да. Хотелось затащить с собой в могилу побольше полицейских, раз уж моей жизни всё равно подведён итог.
— Ты мог сесть в тюрьму, — парировала в ответ розовая понька, — и искупить таким образом свои преступления.
— Каденс, деточка моя, ну отмотал бы я срок в двадцать или больше лет, вышел бы из тюрьмы с подорванным здоровьем, без денег и не зная, куда идти. И что мне, побираться на улице или идти в бомжатник и работать за копейки на еду и лекарства, лишь бы протянуть подольше и при этом задаваясь вопросом “когда же я, наконец, сдохну”? Я слишком ценю свою жизнь и не хочу, чтобы она превратилась в нечто подобное, так что умереть я решил тогда, пока почувствовал, что я именно что живу, а не существую.
— Может я задам слишком грубый вопрос, — изрекла Селестия, — но если ты рассчитывал на смерть, то почему тогда просто не покончил с собой?
— Опять же, из-за вредности. И… — я замялся, подспудно чувствуя, что моя искренность может дорого мне обойтись, — ненависти. Жил я, работал переводчиком, а потом попал под сокращение… Ну, вы знаете. Один раз меня лишили нормальной жизни, затем пришли лишать второй, единственной, которая мне осталось… Вот я и решил устроить перестрелку.
— Но ведь те люди были не виноваты в твоих несчастьях! — вспыхнула Каденс. — Они лишь выполняли свой долг!
— Да, выполняли. А значит должны были быть готовы напороться на пулю, рано или поздно. Я же не строил иллюзии на счёт того, что криминал — это весело и мне за это ничего не будет. Так что я был готов к тому, что когда-нибудь придётся столкнуться с полицейскими или кем похуже.
— Они были такими же людьми, как и ты. У них были семьи, близкие… А ты решил убить их просто для того, чтобы потешить свою ненависть перед смертью! — угрожающе повысила голос Каденс, так что я сразу понял, что лишился какого-либо сочувствия с её стороны.
— А обо мне дохера кто думал, когда меня вышвырнули с работы и я со своим дипломом переводчика пошёл куда придётся, лишь бы были деньги на еду и комуналку? — спросил я как можно более деликатным тоном при всей той ярости, которая начала стремительно закипать во мне. — А ведь ещё надо было как-то кредит выплачивать, который мне в наследство от родителей достался. Чего-то никто не спешил подумать обо мне.
— При чём тут это, когда речь идёт о жизнях живых существ?
— А при том, Каденс, что я на своём примере и на примере тех, кого постигла похожая участь, понял, что людям насрать друг на друга. Я не один такой был, кто после Цифровой революции оказался нигде не востребован и при случае ударился в криминал. И пардонь моё мнение, но я считаю, что мы имели на это полное право, раз про нас говорят, что мы не вписались в трудовой рынок и нас нужно отправить на свалку устаревших специалистов ради прогресса Человечества. Человечества, частью которого мы, видимо, не являемся, — неожиданно для себя разразился я пламенной тирадой, вдохновением для которой послужила ударившая в голову ненависть.
«Человеческая жизнь бесценна… Нихуя она не бесценна, сказки это всё для долбоёбов. В противном случае бы политики не развязывали войны, медицина была бы бесплатной, а каждый человек был обеспечен жильём и бездомных в принципе бы не было», — промелькнула мимолётная, словно искра, мысль, которая разожгла бы злость во мне ещё сильнее, если бы меня не успокоил тот факт, что мир людей остался где-то там, за чёрт его знает сколько световых лет от мира поней. Сейчас у меня другая жизнь и нужно думать о ней.
— И это даёт вам даже право на убийство? — вызывающе спросила Каденс, очевидно решившая перевести разговор в философское русло.
— Наверное, нет, но когда твоей жизнью пренебрегли и перестали ценить, начинаешь соответствующе относиться к другим людям. Я… Пытался жить как обычный человек, после увольнения, пытался наладить жизнь и устроится на новую работу, но… Ты думаешь я был рад со своим дипломом переводчика работать официантом или кассиром? Или слышать отказы при попытке устроиться на работу по профессии? Какое-то время я жил, гребя против течения из дерьма, которое прибывало и прибывало в мою жизнь… Денег всё меньше, кредиты плати, коммуналку плати, за интернет плати, за квартиру плати, коллекторам скажи, что потом заплачу, когда деньги будут… И со всем этим я разгребался сам, всё я делал один, никто мне не помогал. И я знал достаточно людей, подобных мне. Я видел, как тем, кто не пострадал от Цифровой революции, было плевать на наши проблемы. Они жили в другом мире, который на всех парах нёсся в двадцать второй век, век светлого будущего… А мы… А мы копошились на обочине истории, ненужные обществу будущего, большая часть которого прозябала в виртуальной реальности. И извини, Каденс, но к большинству людей я не могу не испытывать ничего, кроме ненависти. Я поступил плохо, когда решил затеять перестрелку и убить нескольких кибер-копов. Раскаиваюсь ли я? Нет. И не буду. Потому что мне на них насрать в таких же пропорциях, как им на меня.
Подобное словоблудие я в последний раз за собой замечал на защите диплома. И хотя приходилось говорить много, вереница слов сплеталась сама собой, несмотря на передоз чувств и обилие мыслей. И на Каденс оно произвело не самые однозначные впечатления, если судить по тому, что она буквально поблекла, растеряв всё цветовое разнообразие своей масти.
Какое-то время она глядела на меня остекленевшими глазами, пытаясь чуть ли не высечь ответ постукиванием своих передних копыт — мозг, видимо, совсем начал сбоить. И словно ища помощи, она обратила внимание на Селестию, которая всем своим видом хоть и показывала, что ушла глубоко в себя, но краешком уха да прислушивалась к разговору.
— Тётушка, скажи что-нибудь.
— Могу сказать только то, что это был очень… интересный и непростой разговор, — откликнулась на просьбу племянницы солнцепопая лошадка, переминаясь в кристальном кресле. — И прежде чем делать какие-то выводы, нужно всё как следует обдумать.
— Я так понимаю, это намёк на то, что разговор окончен? — спросил я, не в силах совладать с языком, за который меня дёргала надежда поскорее вырваться из общества этих ошибок мысли дизайнера мультфильмов.
А ещё меня просто на куски разрывал тот факт, что я угодил в другой мир, что приходится жить в теле местного тёмного властелина и отчитываться за свои грехи перед правительницами, которые выглядят, как виртуальные НПС какого-нибудь зоофильского нейропорно для сорокалетних мужиков. Потому что именно они, почему-то, больше всех залипают на хентай с фуррями и прочими животноподобными тварюшками.
— Пожалуй, да, — кивнула Селестия и так выразительно зыркнула на Каденс, что та быстро позабыла о намерении дальше читать мне мораль о ценности человеческой жизни (ха-ха, вот уж кому-кому, а им точно меня в этом не судить!) и передумала лишний раз раскрывать рот. — Нам с Каденс нужно всё осмыслить и обсудить, ну а тебе, Артур, отдохнуть. Видно же, что ты находишься на пределе своих сил.
Я был благодарен Селестии и за то, что она, наконец, решила отпустить меня, и за то, что так чутко отнеслась к моему самочувствую — отнеслась ко мне лучше родной полиции, несмотря на то, что из другого мира. Единственное, что меня тогда покоробило — так это её утешительно-ласковый тон, каким говорят с маленькими детьми, которые устали сидеть в гостях и просят пойти домой. Но оперативно меня доставили, разумеется, не домой, а обратно в тюрьму, в камеру, где я сразу же завалился на лежанку.
Вот так вот и прошла встреча с местными коронованными кобылами. Прошла, надо заметить, не самым худшим образом. Единственное, что напрягало по её окончании, так это сохранившиеся неопределённость и невозможность хоть как-то её развеять. И всё, что остаётся — валяться на лежанке, вдыхать сырой запах тюремных подземелий и гадать, что принесёт завтрашний день.
Где-то во мне теплилась надежда на то, что принимая во внимание факт моего попаданчества, Селестия и Каденс смилуются надо мной, но в тоже время излишне уверовать в счастливое разрешение ситуации не давала одна простая истина — в политике превыше всего выгода, а не милосердие.
Истощённый встречей с Принцессами, напряжённым разговором и попытками предсказать, что же будет дальше, я не заметил, как коварное беспамятство украло моё сознание и затащило его в бездну сновидений.
Что я там увидел? Ничего. Забвенное и умиротворяющие ничего. Именно оно мне было и нужно, чтобы оправиться от впечатлений и переживаний последних нескольких часов и войти в новый день с ясной головой, спокойным сердцем и… пустым желудком, который требовал срочных пищевых подношений.
Видимо, ужин с монаршими кобылами реанимировал аппетит.
По моим ощущениям, шёл четвёртый или пятый день заключения. Новых приглашений явиться во дворец не было и всё, что мне оставалось, так это протирать зад на лежанке, покушивать тюремную жвачку, вспоминать о прошлой жизни и ждать… просто ждать.
Томясь за решёткой, я запоздало задался вопросом… А как так получилось, что на меня вышли? Отследили, каким-то образом? Или меня кто-то заложил? Тот же Иван Иваныч?.. Эх, пройдя через посмертие и сейчас зависая в фентезийном мире инопланетных пони, мне как-то даже было не интересно об этом думать, а возможные гипотезы о кидалове и том, кто это мог сделать, не вызывали никаких чувств. Можно злится, раздражаться и рвать на себе волосы, но какой в этом смысл, если моё упакованное в полиэтилен тело хранится в морге? Точнее, то, что от него осталось. Если у моей смерти есть виновники, то я их не достану, так что… Лучше поберечь моральные силы и не распылять их на злобу к тем, кого всё равно никогда не увижу.
Однако я не мог отказать себе в удовольствии вспомнить те многочисленные виды и пейзажи, которые были одной из главных прелестей жизни в дороге. Курайский хребет на Алтае, величественные горы Киргизии, сибирские реки посреди тайги… Всё это осталось на Земле и никуда не делось после моей смерти, и… Так странно было это осознавать. Я умер, а всё это и мир, к которому оно принадлежит, всё ещё есть где-то там, за космическими далями. Я теперь знаю, что существуют другие планеты и разумные виды, а там всё осталось, как прежде. Будто мир не заметил ни моего существования, ни моей смерти.
Впрочем… Мир не замечает смерти даже великих людей. Умер Александр Македонский, сгорел в пламени инквизиции Джордано Бруно, забылся в предсмертном бреду Наполеон, тихо скончался в своём номере в гостинице Никола Тесла, ушёл из жизни содрогнувший мир красной революцией Ленин… А мир — под которым я подразумеваю вовсе не общество двуногих ошибок природы — будто и не заметил. Тот же Курайский хребет пережил их всех и не обратил внимания ни на их существование, ни на то что они сделали, ни на их смерти. Нет Курайскому хребету дела до каких-то там людей, сколь бы великими их не мерила история и потомки.
Чёрт… Я не представляю, каково было Ленину доживать свой век после нескольких инсультов, управляя государством практически наперегонки со смертью и осознавая, сколько всего он не успел сделать. Быть подвешенным между жизнью и смертью, знать что все и всё вокруг продолжит существовать даже после того, как тебя положат в гроб и ждать своего конца… Отвратительное ощущение, надо полагать.
По крайней мере, в отличии от них всех, я ушёл из жизни так, как хотел, сохранив за собой хоть какую-то свободу. И это круто. Настолько круто, что меня это даже пробивает на улыбку. А те, кому пришлось пострадать или умереть, чтобы сбылась моя предсмертная воля… Пошли они на хуй. Хоть одно моё желание должно исполниться за всю мою жизнь, нет?