Весеннее обострение

Глава 1

Зевки Эсмеральды Верде были так дороги ее отцу, Копперквику, который прислушивался к каждому из них. По большей части кобылка-земная пони была надоедливой, но тихой, пока ее держали на копытах. Однако стоило ее уложить, как она становилась чрезмерно тревожной и визжала, как сирена. После того, как она пережила недостаток внимания, это было хорошим знаком, показывающим, что она научилась доверять и может привязываться, как здоровый, нормальный жеребенок.

За окнами проносились пасторальные сельхозугодья, а поезд, более новая модель, лишь слабо покачивался, не то что старые поезда. Технологии развивались стремительно и неслись с той же бешеной скоростью, что и самые быстрые составы. Мимо проносились немногочисленные деревья, а железнодорожные пути шли прямо по возвышенной насыпи рядом с извилистой, текущей рекой.

— Коппер…

Чуть приподняв голову, Копперквик взглянул на сидевшую напротив него мисс Оддбоди и потерял дар речи от совиных глаз за огромными очками в квадратной оправе. Ее пучок был сегодня очень тугим, каждая прядь гривы была уложена на свое место, а от кардигана исходил сиреневый запах стирального порошка.

— Я знаю, что вам очень нужен отдых и восстановление, но и ваши оценки тоже должны восстановиться. — Баттермилк Оддбоди сверкнула чопорной, но в то же время язвительной улыбкой, а затем вернула себе вполне профессиональный вид. — Вы висите на волоске, и единственная возможность получить проходной балл — это выполнить все дополнительные задания. Преподаватели дали вам шанс, и это было очень мило с их стороны. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

Вздохнув, Копперквик ничего не ответил и прислонился головой к стеклу окна. Ему казалось удивительным, что он вообще еще учится в колледже, будучи бездомным, безработным и в тяжелом положении. Вместо того чтобы расстраиваться по поводу того, чего у него нет, он решил сосредоточиться на том, что у него есть, и посмотрел на свою дочь, которая смотрела на него снизу вверх. Она не выглядела голодной, ее подгузник был сухим, а на подбородке блестели слюнки.

— Семь дней, — заметила Баттермилк и села на свое место, постукивая передними копытцами. — Вообще-то, пять дней, потому что один день пути в каждую сторону, но так уж получилось. Ты познакомишься с моими родителями. Я объясню своим родителям, что происходит. Ты получишь столь необходимый отдых от всего. Мне предстоит перепалка с родителями и очень стрессовая ситуация. Целых пять дней. — Вздохнув, маленькая пегаска наклонилась вперед, протянула копыто и чмокнула Эсмеральду прямо в нос.

— Я волнуюсь из-за предварительных слушаний…

— Нет! — Тон Баттермилк был сердитым, и Эсмеральда испуганно откинула голову назад. — Нет, ты не должен беспокоиться о суде. Нет. Плохой папа. — В этот момент жеребенок немного расслабился, повернул голову и бросил обвиняющий взгляд на отца, в то время как на мордочке Баттермилк расплылась дразнящая улыбка. — Тебе разрешается сосредоточиться только на учебе, веселье, играх с дочерью и приятном времяпрепровождении со мной. Так сказала миссис Вельвет.

Избегая зрительного контакта с сидящей напротив пегаской, Коппер сильно понизил голос и сказал:

— В какой-то момент миссис Вельвет подсунула мне в школьную сумку коробку ароматизированных презервативов "Фруктовый салат на выбор". — Не успел он договорить, как Баттермилк Оддбоди уже меняла цвет в манере хамелеона, переходя от розового к темно-розовому, затем появились новые оттенки красновато-фиолетового, которые распространились по ее лицу и потекли вниз по шее. — На обратной стороне коробки было написано, что лубрикант имеет восхитительный фруктовый аромат, что делает его настоящим удовольствием для твоей жаждущей плоти.

— Это, — голос Баттермилк надломился и стал довольно пронзительным, — было очень щедро с ее стороны. Надо будет написать благодарственную записку на нашей лучшей канцелярской бумаге, чтобы выразить свою признательность за ее заботу о нашем благополучии.

— Это похоже на серьезные отношения. — Копперквик почувствовал, что его затылок стал горячим, а его дочь заурчала от удовольствия. — Находимся ли мы на таком этапе наших отношений, чтобы иметь общую комнату?

— Похоже, что да. — Лицо ее приобрело новый, экспериментальный оттенок сиреневого, и Баттермилк бросила взгляд в сторону окна, чтобы посмотреть на что-нибудь, кроме сидящего напротив пони. От нечего делать, не имея возможности пожевать жвачку, она начала покусывать свою губу, в то время как цвет начал уходить с ее лица и шеи, оставляя ее бледным оттенком сливочного масла.

— Последние несколько недель, — начал Копперквик и тут же отвлекся, когда его дочь начала грызть его переднюю ногу. Он улыбнулся ей, не обращая внимания на обильную слюну, и воспользовался этой короткой паузой, чтобы более тщательно подобрать слова. — Последние несколько недель были одними из лучших в моей жизни, даже несмотря на те ужасные события, которые происходили. Как бы ни было плохо, я готов пройти через все это снова, потому что вы стоили того, мисс Оддбоди. Я чувствую, что очень многим вам обязан.

Покраснев, Баттермилк попыталась что-то ответить, но не смогла. Она сделала глубокий вдох, задержала его, и ее щеки выпятились наружу, как у жадной белки. На это Эсмеральда рассмеялась и облизала блестящую переднюю ногу отца. Щеки Баттермилк так раздулись, что очки съехали на морду, а брови натолкнулись на толстые линзы. Затем она выпустила все в брезгливом ржании, которое все еще сохраняло достоинство.

Затем она попыталась снова:

— Наша встреча с пещерным троллем, питающимся фекалиями, Бланманже, — она выплюнула слова, вздрогнула, и ее очки сползли обратно на морду, — оставила меня в подавленном состоянии. Не думаю, что когда-нибудь смогу выразить, насколько ужасно я себя чувствовала. Я готова была бросить все и сразу. Ты поднял меня, отряхнул от пыли, поставил на копыта и вернул мне уверенность в себе. У меня нет слов, чтобы объяснить тебе, как много для меня значит то, что ты сделал.

— Я также поцеловал тебя…

— Да, ты тоже это сделал, и, вспоминая тот случай, могу сказать, что этот поцелуй помог мне снова почувствовать себя сильной кобылой. Он разбудил меня и напомнил, как много значит для меня эта работа. Он заставил меня задуматься о моем профессионализме. Он напомнил мне о том, сколько тяжелой работы я проделала и как глупо было бы все это бросить. В самый, возможно, худший момент моей жизни ты поцеловал меня и дал мне почти идеальную ясность. За это я тебе благодарна.

Отстранив щеку от окна, Копперквик сел прямо, навострив уши, и стал обдумывать все сказанное. Он достаточно хорошо знал Баттермилк, чтобы понять, что она искренна и откровенна. В его груди расцвело тепло, и он посмотрел вниз на Эсмеральду, которая все еще грызла его переднюю ногу. Это были не пустые слова, не низменная лесть, это были слова, которые Баттермилк говорила всерьез, и Копперквик был тронут.

В этот момент он так много хотел сказать, но слова ускользали от него. Он хотел читать ей стихи, цитировать великих, демонстрировать свою образованность. В голове защекотали фразы и обрывки сонетов принцессы Луны более чем тысячелетней давности — она была известна тем, что сочиняла непристойные, уморительные строфы, еще в те времена, когда была Элементом Смеха. Сравним ли Мы тебя с обвисшей сиськой? Позволь сочесть Нам колебания ея. И сии цифры, что сочли Мы, подобны Нашей жизни будут. Их можно было бы прочитать и на Старом Кантерлотском, и они звучали даже лучше, по крайней мере, для его слуха, но он с трудом вспоминал все эти цветистые слова.

Несмотря на то, что он сидел неподвижно, ему казалось, что он пробежал несколько миль на беговой дорожке, так как его сердце колотилось о тонкие (по меркам земных пони) ребра, и он чувствовал, как кровь бурлит в его жилах. Подняв Эсмеральду на ноги, он сжал ее в объятиях — сжал достаточно крепко, чтобы она захихикала и завизжала от счастья, — а затем протянул ее Оддбоди.

— Это твое, если хочешь, — сказал он ей, легонько встряхнув свою дочь. — Мне нужно идти по делам.

— О, я хочу этого, — ответила Баттермилк и протянула передние ноги. — Я с удовольствием возьму ее. — Протянув передние ноги, она взяла извивающегося жеребенка в свои объятия, чтобы Копперквик мог уйти.

Поезд продолжал свой путь в Талл Тейл, но Копперквик, Баттермилк и Эсмеральда должны были сойти в Дейлс Дельта — фермерском поселке, который находился между Талл Тейл и Ванхувером. Дейлс Дельта представляла собой обширное пространство болот и поймы, расположенное прямо на побережье. Говорили, что десять тысяч ручьев и речушек впадают в океан и сливаются с ним. Здесь водился лосось, и даже в изобилии, а приливные отмели открывали бесконечные возможности.

Поселение было разделено на две половины рекой Поцелуй Луны, впадающей в Северный Лунный океан. К северу от реки располагалась провинция Ванхувер, а к югу — Талл Тейл. Родители Баттермилк Оддбоди жили к югу от реки в общине зажиточных фермеров.

— Подожди, Эсми, скоро стемнеет. — Баттермилк, все еще державшая жеребенка после возвращения Копперквика, укрыла его своими крыльями. — Большой длинный туннель через горы. Я не позволю ничему тебя схватить.

— Нюню-нуну. — Кобылка с испуганным видом прижалась к Баттермилк, издавая испуганные писклявые хныканья.

— Коппер, это довольно длинный туннель, а ты знаешь, как она относится к темноте. — Баттермилк нахмурилась, предвидя ситуацию.

— Ей просто придется хорошенько поплакать и смириться с этим, — ответил Копперквик, и его губы оттянулись от зубов, так как он тоже начал корчиться от ужасного предвкушения. Его дочь обладала не только потрясающей внешностью, но и легкими оперной певицы и зычным голосом. — Ну вот, началось…

Как и было предсказано, когда темнота окутала поезд, маленькая Эсмеральда начала выть. Она втянула в себя воздух, чтобы наполнить свой маленькую грудь, ее глаза выпучились, невидимые в темноте, а затем она запела свою плаксивую песню, восставая против непроницаемой чернильной темноты, лишающей всякого зрения.

Когда все следы света были уничтожены, когда могильная тьма хлынула с каждой поверхности, пожирая все остатки зрения и света, Эсмеральда Верде боролась с ужасной, всепоглощающей чернотой единственным известным ей способом. Она пела. Конечно, это была песня баньши и тех несчастных проклятых душ в самых черных недрах Бездны, в Тартаре, но это была песня, и Эсмеральда пела ее со всем чувством, на которое только была способна.

Как раз в тот момент, когда Эсмеральда достигла высоты и громкости, способных нарушить сезонные брачные миграции ночных пегасов и местной популяции летучих мышей, произошло чудо. Включился электрический свет, прогоняя тьму и заставляя ее отступить. Свет немного мерцал, тускнея на целые секунды, но затем становился все интенсивнее, успокаивая пассажиров, охваченных ужасом перед темнотой.

Однако все это не имело значения для Эсмеральды, которая решила, что сейчас как никогда подходящее время для того, чтобы проверить, насколько громко и долго она сможет кричать. Неважно, что свет горел, что ее держали в объятьях, что она была завернута в два надежных крыла, щекочущих и теплых: нет, теперь, когда она прогнала тьму силой своего голоса, когда она вернула свет, она должна была сделать так, чтобы страшный слепящий мрак не вернулся.

Смирившись с судьбой, Копперквик уставился вниз — не на пол, не на что-то конкретное, а просто вниз, возможно, в знак признания того, что Тартар существует далеко внизу и он теперь один из его обитателей. Да, теперь он был одним из этих пони, одним из тех пони, которых ненавидели все остальные, тем придурком с плачущим жеребенком в поезде. Когда он вздохнул, его уши чуть-чуть приподнялись, но затем опустились, когда он выдохнул.

А крики Эсмеральды продолжались.

Теперь это была его жизнь. Он стал гордым отцом вопящего чудовища. После свидания с танцовщицей он обзавелся банши, которая не знала, что у других существ есть барабанные перепонки и что их можно повредить. Напротив него Баттермилк сохраняла безучастное выражение лица, какое бывает у матерей, когда их надежды разбиваются об острые, зазубренные камни поражения. Это был даже не ее жеребенок, но она все равно приняла это выражение, зная, что в глазах общественности — по мнению этой самой общественности, — поскольку именно она держала в копытах поющее арию звуковое оружие, она была грешна как никто другой.

Слезы огромными жирными каплями брызнули из глаз Эсмеральды, а ее язычок стал раскачиваться взад-вперед, как маятник. Почувствовав, что криками не передать всей глубины эмоций, Эсмеральда стукнула передними копытцами по кардигану Баттермилк, отбивая веселый ритм, сопровождающий ее песню ужаса.

— Есть только два слова, которыми можно описать эту ситуацию, — сказала Баттермилк, потянувшись крылом к своей сумке и принявшись рыться в ней.

— Противозачаточные средства? — проворчал Копперквик, не отрывая взгляда от чего-то конкретного.

— Вполне. — Пегаска нашла то, что искала, и достала это из сумки. Повозившись с ним, она засунула свое секретное оружие в рот Эсмеральды, как пробку.

Испугавшись собственной пустышки, Эсмеральда резко замолчала и, скосив глаза, уставилась на нее. Крошечная кобылка с длинными ресницами несколько раз моргнула, пытаясь осмыслить новое развитие событий и понять, как изменилась ситуация, в то время как ее отец затаил дыхание, ожидая, гадая и надеясь.

Продолжать петь означало выплюнуть пустышку, а Эсмеральда не хотела выплевывать свою пустышку, потому что она была особенной. Скоро она уйдет, вернется в сумку Баттермилк, и тогда не будет больше никакой пустышки. Она останется без пустышки — ужасное положение вещей. Моргнув, она попробовала пососать пустышку, нашла ее вкусной и прижалась к Баттермилк, закрыв глаза.

Время песен закончилось, и теперь настало время вздремнуть.

Примечание автора:

Ну вот и все… Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о… пустышке.